Строительство Можайской линии обороны

Можайская линия обороны начала создаваться по решению Ставки от 18 июля 1941 года. Это была цепочка из трех, а позже четырех укрепленных районов, которые прикрывали Москву от прямого удара вдоль основных направлений. Главная полоса включала в себя четыре основных укрепленных района (УР) – Волоколамский (№ 35), собственно Можайский (№ 36), Малоярославецкий (№ 37) и Калужский (№ 38). Общая протяженность главной оборонительной полосы таким образом составляла более 300 км.

Строительство линии началось в конце июля, во время вывода на нее дивизий народного ополчения. Но они пробыли там совсем недолго и вскоре отбыли в западном направлении, войдя в состав вновь образованного Резервного фронта. Вести работы на этом оборонительном рубеже стало некому, впрочем, надо отметить, что и плана работ еще не существовало. Было более-менее определено прохождение линии, на расстоянии примерно 120–130 км от Москвы, но точного начертания переднего края, противотанковых препятствий, расположения огневых точек не было. Требовалось незамедлительно решать все эти проблемы.

К. Ф. Телегин в своих воспоминаниях много пишет о том, как он с трудом пробивал возобновление строительства Можайской линии обороны в августе. «Перестаньте смотреть на обстановку только со своей колокольни. Главное – это фронт, а потом уже заботы об обороне Москвы», – говорил ему Л. З. Мехлис, к которому он обращался по вопросу ускорения строительства рубежа. Зачастую работы велись явочным порядком, практически по собственной инициативе, существенную роль в этом играли партийные органы Москвы. Все же летом 1941 года не было выстроено четкой командной вертикали, и некоторые решения еще можно было «протащить» по звонку. Этим в частности, пользовались райкомы, как «шефы» дивизий народного ополчения, выбивавшие через знакомых в высших эшелонах власти обмундирование, вооружение и снабжение для своей дивизии. На Можайской линии также стали искать внутренние московские резервы, а это было непросто, учитывая мобилизацию, народное ополчение и выезд строительных организаций на сооружение оборонительных рубежей Резервного фронта.

Схема оборонительного рубежа Можайской линии обороны. (ЦАМО)

Оперативную группу штаба МВО по строительству Можайского рубежа возглавил генерал-майор Александр Иванович Кудряшов, который с июля исполнял должность начальника оперативного отдела штаба фронта Можайской линии обороны. Еще до своего официального назначения он начал подбирать кадры, пытался наладить связи со строительными организациями и руководил рекогносцировочными группами. «В Военно-инженерной академии удалось буквально отвоевать» бригинженера Александра Ивановича Пангксена, одного из крупнейших инженеров-фортификаторов. Он в свою очередь подобрал специалистов из числа преподавателей академии. Правда, они главным образом занимались теорией создания оборонительных рубежей, а здесь им предстояло применить свои знания и изобретения на практике. Но жизнь, как обычно, оказалась намного сложнее.

Приступив к работе 3–4 августа, уже 6 августа А. И. Пангксен завершил рассмотрение рекогносцировок, которые были сделаны под руководством Кудряшова, и обнаружил в них существенные ошибки. В частности, огневые сооружения были слишком близко выдвинуты к противотанковым рвам, что делало их уязвимыми. Им была предложена система отдельных противотанковых районов значительной площади (15 на 10 км), связанных по фронту и в глубину промежуточными полосами. «Такая схема больше соответствовала опыту войны, в которой выявилась нецелесообразность сплошных линейных рубежей, легко прорываемых в отдельных местах и затем быстро теряющих устойчивость». Эти противотанковые районы также были приспособлены для круговой обороны, что делало их более устойчивыми.

Вход в сборный пулеметный ДОТ, заметны два ряда балок, между которыми засыпался камень или заливался бетон. (фото автора)

Схема батальонного района возле Бородинского музея. Основной огонь сосредоточен в северном направлении, однако прорвавшийся противник зашел с менее прикрытого юга. (ЦАМО)

Но буквально в тот же день была получена директива Генерального штаба, согласно которой предписывалось строить линейную оборону полевого типа, состоящую из 150 батальонных районов обороны по переднему краю, с большим числом бетонных ДОТов и мощными противотанковыми препятствиями. Такая форма обороны была больше знакома армейским командирам, но она не отвечала условиям ведения современной войны. В своей записке, которая хранится в ЦАМО, А. И. Пангксен дипломатично отмечает, что это была «едва ли лучшая» схема.

После того как в первой декаде августа определились с тем, где строить, во весь рост встал вопрос, кто будет это делать. А. И. Пангксен провел переговоры с руководителем Главгидростроя Я. Д. Рапопортом о привлечении этой организации и к строительству Можайской линии. К этому времени Главгидрострой уже был загружен строительством рубежа для Резервного фронта, и даже более того, фактически от Архангельска до Азовского моря. Но по какой-то причине Можайский рубеж ему передан не был, и пришлось начинать строительство «импровизированными военно-полевыми строительствами». В период с 10 по 25 августа удалось развернуть три армейских управления военно-полевых строительств, во главе которых были поставлены работники Научно-исследовательского военно-инженерного института и ГВИУ.

Можайский УР строило АУВПС-20 (военинженер 1-го ранга П. К. Бузник), Малоярославецкий УР – АУВПС-21 (военинженер 2-го ранга Г. А. Булахов), Волоколамский УР – АУВПС-22 (военинженер 2-го ранга И. А. Воробьев). Оборудование Калужского УР началось позже других. Во второй половине сентября здесь было сформировано АУВПС-24 (начальник капитан Н. Фокин). Пополнение этих строительств кадрами происходило за счет командиров запаса, призванных из Союза архитекторов, проектных институтов и прошедших пятидневную подготовку при Военно-инженерной академии. Большинство из них знало фортификацию только теоретически, что приводило к неожиданным проблемам, например, «Кузнецов, доцент Института Куйбышева, – он преподаватель, прекрасно читал лекции, но, когда нужно было посадить огневую точку, он терялся».

Уже по названиям укрепленных районов становится понятным, где примерно проходил рубеж. В своей северной части он опирался на Московское море, которое разлилось совсем недавно, после постройки канала Москва – Волга, и достаточно надежно прикрывало это направление. Впрочем, это не делало его менее желанным для танковых клиньев вермахта.

Наиболее известные участки рубежа расположены в Яропольце, в окрестностях которого во множестве сохранились бетонные ДОТы и противотанковые рвы. Часть сооружений находится непосредственно в поселке возле мемориала Кремлевским курсантам, часть попала на территории садовых товариществ, коттеджного поселка и деревень. Самый большой участок находится на территории Бородинского музея-заповедника, западнее Можайска. Здесь, к счастью, сохранились не только монолитные, но и сборные огневые точки, которые на других рубежах были разобраны. Третий участок – это Ильинские рубежи рядом с Малоярославцем. Здесь можно осмотреть большое количество монолитных сооружений, которые находятся в процессе реконструкции и музеефикации. Они признаны выявленными объектами культурного наследия региона, часть территории укрепленного района получила статус особо охраняемой зоны, что дает возможность сохранить и реконструировать не только сами сооружения, но и инфраструктуру вокруг них.

Мемориал на месте гибели и первичного захоронения лейтенанта Алешкина. (фото автора)

В своей южной части рубеж опирается на Оку. Решение о создании Калужского УР и включении его в Можайскую линию обороны в целях прикрытия направления Калуга – Москва было принято 15 августа 1941 года. Директивой Военного совета № 0027 от 23 августа решался вопрос о построении многополосной системы обороны. Кроме тыловой линии Можайского рубежа (Клин, Нудоль, Боровск, Высокиничи, Коврово), на главных операционных направлениях создавался ряд промежуточных рубежей (Дятлово, Теряево, Волоколамск, Юрьево – на Волоколамском шоссе позади первой линии; Васюково, Можайск, Верея – на Можайском шоссе позади первой лини; в районе Малоярославца; в тылу промежуточного рубежа в районах: оз. Сенежское, Солнечногорск, Истра, Звенигород, Наро-Фоминск).

Таким образом, длина внешнего обвода рубежа, от Московского моря до Калуги, составила почти 330 км. Глубина полосы – 80–100 км. Работы первой очереди предполагали строительство ДОТов и ДЗОТов (593 шт.), установку колпаков для пулеметов (1764 шт.), устройство рвов и эскарпов (430 км). Сроки окончания работ назначены на 15–25 ноября 1941 года.

Работы начались в августе, но их темп был совершенно недостаточным, главным образом строились только самые простые сооружения – противотанковые рвы. «26.VIII … приехали родственники Таты из Бородина, говорят, что там все стало неузнаваемым. Все поле изрыли (против танков), у реки вырубили все кусты и поставили там какие-то железные дуги (…) Очень жаль. Но ведь эта война по своему значению в истории останется важнее той», – записала в своем дневнике Лора Беленкина.

Только к 10 сентября закончилось формирование Управления военно-полевого строительства фронта, во главе с военинженером 1-го ранга М. И. Черных. После этого снабжение строительства стало улучшаться, хотя из-за отсутствия постановления правительства «приходилось использовать личные связи, партийные организации, вместо того, чтобы получать все на твердом основании». От треста «Спецгео» были направлены специалисты, которые занимались поиском карьеров для добычи материалов для строительства, в первую очередь камня. На участках 21 УВПС и 20 УВПС «хорошо шло производство железобетонных элементов (блоков), в количествах, вполне обеспечивающих собственные потребности». Также на Можайскую линию работали десятки полевых бетонных заводов и ряд стационарных, среди которых был Павшинский завод.

Интересная деталь: Павшинский завод, сейчас это Красногорский завод «Бецема», производил железобетонные колпаки, одним из разработчиков которых был начальник 20 УВПС Петр Константинович Бузник. В Малоярославецком УР работал военный инженер Глеб Александрович Булахов, разработчик сборного железобетонного каземата из сборных элементов. Железобетонные балки изготавливались на заводах железобетонных конструкций и потом, уже на рубеже, бригада собирала ДОТ всего за сутки, в то время как монолитное сооружение требовало нескольких дней и последующего долгого набора прочности.

23 августа Сталин подписал постановление ГКО № 565 «О Можайской линии обороны», им определялась окончательная протяженность рубежа, а также приказывалось сформировать строительные подразделения. «В целях сокращения сроков работ предписывалось на Можайской линии Обороны мобилизовать за счет советских учреждений города Москвы 20.000 человек и направить на оборонительное строительство по указанию Командующего войсками МВО». Каждому УВПС придавались строительные организации (тресты), которые должны были выделить рабочих: «а) стройтрест № 15 Наркомстроя СССР (т. Цветков) 1.000 рабочих в распоряжение начальника ВПС № 21 г. Малоярославец; б) Стройуправление Мособлисполкома (т. Деев) 500 рабочих в распоряжение начальника ВПС № 21 г. Малоярославец; в) Метрострой (т. Самодуров) 1.500 человек в распоряжение начальника ВПС № 20 г. Можайск; г) Трест строительства Наркомстроя (т. Куприянов) 400 человек в распоряжение начальника ВПС № 20 г. Можайск; д) Трест № 31 НКАП (т. Кац) – 700 человек в распоряжение старшего производителя работ № 59 г. Волоколамск».

Не все руководители трестов осознали, насколько ответственное задание перед ними стоит. В ряде случаев опять началась длительная «раскачка». На строительство прибыли рабочие батальоны, вероятно, мобилизованные старших возрастов из западных областей СССР, среди которых было большое число буквально босых, таким образом «при номинально исчислявшемся количестве рабочих в цифре около 80 000 человек, фактически могло работать только 50 000». В Малоярославецком УР крайне плохо проявил себя 15 трест, отправленный в распоряжение ВПС № 21 в Малоярославец. Он «прислал строительный батальон только в конце августа без техники, транспорта, кухонь или котлов для варки пищи, без кружек, мисок, ложек. Руководство этого треста не проявило должного внимания к обеспечению строителей, к улучшению условий их работы. Московский комитет партии справедливо воздал по заслугам этим горе-руководителям». Об этом же случае вспоминал и секретарь МГК Партии по строительству дорог Константин Иванович Ильин, который курировал данное направление: «Несмотря на саботаж и пренебрежительное отношение отдельных руководителей к строительству дотов – военинженер Назаров, главный инженер 2-й конторы 15 треста Наркомстроя – Подгорный, определивших невозможность строительства в условиях, в которых якобы находятся и 15 трест и 21 УВПС. Саботаж этих людей был пресечен, а огневые точки сделаны». Судя по имеющимся документам, не исправившийся Назаров был срочно заменен Булаховым. «Поэтому там применялись механизмы, бетономешалки, была одна автобетономешалка, которая с большим боем была вырвана из Москвы, был движок для подачи воды из речушки. Экскаваторов не было ни одного. Мы просили, но их не оказалось», – описывал проблемы на рубеже К. И. Ильин.

Так получилось, что именно на Малоярославецкий УР пришелся первый удар вермахта. Войска занимали совсем свежие ДОТы, а часть укреплений так и не успели построить. В разгар строительства, 10 октября 1941 года, немецкие части вышли к Можайской линии и завязали бои в районе Детчина, а к 15 октября бои шли уже на всей линии. К этому моменту объемы строительных работ даже первой очереди были выполнены не более чем на половину. Например, по ДОТам было намечено/выполнено (шт.): в Волоколамском УР – 203/74, Можайском УР – 246/115, Малоярославецком УР – 178/107, Калужском УР – 134/0. Так, в Волоколамском УР (№ 35) основные работы были проведены непосредственно возле шоссе у Яропольца, где успели выкопать рвы и построить монолитные ДОТы. Южнее, в районе Волоколамска, работы практически не велись, трасса была лишь намечена, и прибывшей на этот рубеж 316-й стрелковой дивизии под командованием генерала Панфилова пришлось обустраивать его практически с нуля.

На центральном участке, в Можайском УР с середины августа работали московские метростроевцы. Они успели соорудить в районе Бородина около ста ДОТов, пулеметных точек и командных пунктов. На многих ДОТах можно увидеть мемориальную табличку с надписью: «Долговременная огневая точка Можайской линии обороны была сооружена московскими метростроевцами летом сорок первого года». Помимо Бородина метростроевцы трудились на участке Можайск – Верея, у деревень Кукарская, Марфин Брод, Новосурино. Кроме того, в Можайском УР возле деревни Каржень работала бригада «Трехгорной мануфактуры», в которую входил служащий ее центральной бухгалтерии К. В. Акимов. По его воспоминаниям, работа на рубеже шла до 8 октября, после чего рабочие выехали обратно в Москву.

В районе Волоколамска трудились сотрудники НКЭС (Народный комиссариат электростанций), в нем был создан батальон для строительства оборонительных сооружений. В числе других работников ОРГРЭСа в него был мобилизован Александр Мессерер, который вспоминает: «Там, в 22-х километрах к западу от города, протекает река Лама с севера на юг. Вдоль нее мы копали противотанковые рвы шириной 7 метров и глубиной 3 метра. Никакой техники не было. Копали лопатами, бросали землю на 3 метра вверх. Рабочий день 14 часов. Раз в две недели – работа 7 часов, потом в баню. Это называлось выходным днем. Много раз в день раздавалась команда “Воздух!” или “Ложись!”. Это значило, что летит немецкий самолет». «Мы расквартировывались в разных деревнях, по мере продвижения строительства противотанковых рвов и ДЗОТ’ов: Телегино, Юркино, Ярополец и других. Мимо нас по деревням проходили сначала угоняемые от фронта стада, потом отступавшие наши войска. Вернее, бегущие одиночные солдаты и офицеры. Но их было много. Это было в начале октября. 13 октября после обеда шли из деревни к месту работы (около одного километра)… нас догоняет на машине наше начальство и приказывает бежать обратно в деревню, взять кружку, ложку, самое необходимое и перебежать через мост. После этого мост взорвут, так как немцы прорвали нашу оборону на Волоколамском направлении. И действительно, как только мы перебежали мост и не успели еще пройти и 100 метров, его взорвали. … Нас направили в Новый Иерусалим, до которого мы шли пешком двое суток. 15 октября сели на поезд и вечером приехали в Москву».

Несмотря на то, что далеко не все запроектированные сооружения на линии обороны были готовы к началу октября, она все же сыграла свою роль в обороне Москвы, не позволив наступавшим германским частям пройти с ходу до столицы. В ходе зимнего контрнаступления Красной Армии Можайская линия обороны была освобождена и снова использована в качестве тылового оборонительного рубежа. Весной 1942 года была произведена очистка и укрепление существующих сооружений, построены дополнительные пулеметные площадки, на которые вывели специально сформированные пулеметные батальоны. Эти предосторожности предпринимались на случай внезапного прорыва со стороны Ржевского выступа, который Красная Армия безуспешно пыталась ликвидировать до 1943 года.

«Пройдут годы суровых испытаний, залечатся раны, нанесенные нашему городу фашистским зверьем, а рожденный в грозные дни для столицы трудом и потом трудящихся рубеж на дальних подступах будет местом массовых экскурсий и памятью о славном советском оружии, народе, развеявшем в прах коричневую чуму под гениальным водительством нашего маршала Иосифа Виссарионовича Сталина», – так охарактеризовал Можайскую линию секретарь МГК Ильин.

 

Электрическая оборона

8августа 1941 года, во исполнение постановления ГКО, Военно-инженерное управление РККА отдало приказ о начале строительства рубежа по линии Тарасовка, Хлебниково, Черкизово, Юрьево, Нахабино, Павловская слобода, р. Истра, Знаменское, Борки, Перхушково, Шарапово, Плещеево, Кукшево, Красная Пахра, Данилово, Сергеевка, ст. Домодедово. Начальником строительства назначался военинженер 1-го ранга Железнов, заместителем – старший преподаватель Военно-инженерной академии бригинженер Пангксен. В некоторых документах и литературе этот рубеж впоследствии именовался Хлебниковским.

Вплоть до 10 октября работы в этих секторах, по сути, были подготовительными. О планах знал только ограниченный круг лиц, а горожане почти не привлекались к строительству. Работы производились немногочисленными воинскими частями. Кроме того, этот план не был увязан с внешним поясом обороны, а потому впоследствии был пересмотрен Военным советом МЗО.

Еще одним интересным новшеством стало строительство пояса на Хлебниковском рубеже электрозаграждений. Оно было предложено в конце июля 1941 года в ГКО заместителем начальника Главного военно-инженерного управления Красной Армии (ГВИУ КА) генерал-майором инженерных войск Иваном Павловичем Галицким. Предлагалось построить комплекс электризованных препятствий общей длиной 230 км, из которых 164 км были наземными, 55 км подземными, а 11 км подводными. Судя по переписке, проект видели Жуков и Вознесенский. После обсуждения, 2 августа 1941 года было издано распоряжение ГКО № 373. В результате из системы Мосэнерго были выделены инженеры-электрики, а также несколько бригад электромонтеров со специальным инструментом и автотранспортом. Работами руководил начальник электротехнического отдела Научно-исследовательского военно-инженерного института Главного военно-инженерного управления Красной Армии военный инженер 2-го ранга Михаил Фадеевич Иоффе. Строительство первой очереди пояса электрозаграждений инженерные войска и специалисты Мосэнерго завершили к 25 сентября 1941 года. Один из ее участков огибал деревни Нефедьево, Козино, Желябино, пересекал Волоколамское шоссе западнее Нахабино, шел по левому берегу р. Истры и заканчивался за Павловской Слободой. Полоса электрозаграждений была также оборудована в районе пересечения автострады Москва – Минск и Днепра.

Памятник строителям московских электрозаграждений в д. Нефедьево.

Использование электрозаграждений не было чем-то совсем новым. Они уже успешно применялись под Ленинградом, где были вырыты траншеи с изоляцией, на которую были уложены провода и закрыты дерном. Враг, оказываясь в зоне «шагового напряжения», получал удар электротоком, что производило еще и сильный психологический эффект на тех, кто еще не дошел до зоны.

Подмосковная линия электрозаграждений представляла собой четыре ряда колючей проволоки, причем под напряжением был только последний, четвертый ряд. Через каждые 50–70 м по фронту подземным кабелем к забору подводился переменный ток напряжением 1500 вольт от специально построенных в блиндажах подстанций, которые преобразовывали трехфазный ток напряжением 6000 вольт в однофазный ток напряжением 1500 вольт. Эти подстанции располагались в 1,5–2 км от электрозаграждений. Электроэнергия к ним подводилась по воздушным линиям от базовых подстанций Мосэнерго.

О боевом использовании электрозаграждений можно судить лишь по косвенным сообщениям – ток на этом участке подавался в период со 2 по 5 декабря 1941 года, причем 4 декабря были отмечены большие скачки тока, которые могут свидетельствовать о попытках противника преодолеть электрозаграждения. Генерал-майор М. Ф. Иоффе вспоминал: «Немецкие войска нигде на подмосковных рубежах не преодолели электрозаграждения. Попытка пехоты противника прорваться в районе деревни Козино у Волоколамского шоссе привела к тому, что несколько десятков гитлеровцев были смертельно поражены электрическим током…»

К сожалению, никаких следов электрозаграждений найти не удалось, вероятно, они были демонтированы еще во время войны. В 2013 году в деревне Нефедьево бы открыт памятник строителям подмосковных электрозагражений.

 

Светлячки для москвичей

Наступил август, темнеть стало раньше, ночи стали чернее, затемнение стало приносить все большие неудобства. Пешеходы натыкались друг на друга, росло число автомобильных аварий: «Темно. Чуть-чуть милиционера не переехали», – отметил в своем дневнике врач поликлиники Наркомздрава Александр Григорьевич Дрейцер. Выкрашенные в синий цвет лампочки не спасали положения, пользоваться фонариками было смерти подобно. Увидев свет фонаря, первой мыслью москвичей было – шпион-сигнальщик. Выход нашелся в виде «светлячков», фосфоресцирующих значков или брошей, которые позволяли с трудом, но разглядеть идущего человека. Согласно воспоминаниям, в Москве эти светящиеся значки появились в ноябре. Они продавались в газетных в киосках по цене 1 руб. 60 коп. Но предложение об их производстве появилось в августе 1941 года, когда управляющий делами ЦК ВКП(б) Крупин отправил письмо «О светящихся составах» секретарям ЦК ВКП(б) Андрееву А. А. и Щербакову А. С. В нем он, в частности, обосновал, что указатели со светящимися составами могут найти свое применение в метро, «при освещении входов, направлений людских потоков в фойе метро, эскалаторов, лестниц на станционных площадках, в тоннелях, к уборным, к воде, к санпунктам – при затемнении и на случай аварии с электросветом».

На проезжей части предлагалось устанавливать светящиеся столбики, чтобы избежать столкновения встречных машин, обозначать ими указатели пешеходных переходов. Регулировщиков также следовало обеспечить светящимися жезлами. «Окраска светящимся составом приборов управления, номерных знаков; установка на переднем и заднем стекле светящихся пластинок при наличии полного запрещения освещения фарами». Такие составы можно было использовать даже дома, при отсутствии маскировки на окнах.

Крупин отмечал, что «работы по внедрению светящихся составов в ограниченных размерах ведутся Моссоветом; другие организации и этого не делают. Чтобы сделать светящиеся составы широким достоянием, необходимо, в частности, выпустить их (с инструкцией по применению, которая очень проста) для продажи учреждениям, так и населению – секрета светящиеся составы для заграниц не представляют». Действительно, такие значки уже давно использовали в Германии. «В гостинице “Заксенхоф”, близ Ноллендорф-платц, портье выдал каждому из нас вместе с ключом круглый фосфоресцирующий жетончик с булавкой. Его следовало прикрепить к верхней одежде, чтобы при строгих правилах затемнения прохожие с наступлением темноты, видя светящуюся точку, не натыкались друг на друга», – вспоминал о своей поездке в Берлин в начале 1940 года будущий переводчик Сталина Валентин Михайлович Бережков. Использовали подобные жетоны и в Лондоне, который постоянно подвергался германским авианалетам.

Вот что писал о «светлячках» в 1942 году журнал «Техника – молодежи»: «“Светлячки” совершенно незаметны с неба, но отлично видны на земле и помогают прохожим легко избегать столкновений на тесном ночном тротуаре. Эти “светлячки” приобретают у москвичей большую и вполне заслуженную популярность. Они крайне просты в обращении. Стоит такой “светлячок” подержать в течение нескольких секунд на солнце, у лампы или у горящей спички, и он “займет” у них энергию света, аккумулирует ее, а в темноте в течение пяти-шести часов подряд будет излучать ее в пространство. Ни ветер, ни жара, ни холод, ни дождь, ни снег не погасят этот миниатюрный сигнальный фонарь – необходимый спутник ночного пешехода». «Светлячки» изготавливались надомниками буквально из отходов: «Круглая брошь-“светлячок” собирается рабочими на дому из отдельных деталей. В кольцо-ободок вставляется кружок целлулоида, на него наклеивается картонный кружочек, покрытый светоизлучающим слоем, я все это накрывается поддоном, прижимаемым отростками – ножками кольца-ободка. … Так же делается и брошь-цветок. Штамп придает вырубленным из жести кружочкам форму ромашки с рельефными лепестками и тычинкой. К обратной стороне ромашки припаивается оловом, собранным из распаянных банок, булавка. Она тоже сделана из утиля – из обрезков проволоки. Теперь ромашке требуется художественное оформление. Эту работу тоже выполняют рабочие-надомники. На ромашку несколько раз наносится светоизлучающий слой. Только тычинка и промежутки между лепестками окрашиваются обыкновенной краской без светоизлучающего слоя.

Теперь ромашка готова. Днем она выглядит, как обыкновенная брошь, а ночью отдельные лепестки ее светятся в темноте бледно-зеленым светом, отражая его на тычинку своим замкнутым венчиком».

«Он светился так ярко, что я мог с его помощью читать книгу, передвигая значок по строкам» – вспоминал Анатолий Владимирович Молчанов, пользовавшийся «светлячком» в блокадном Ленинграде.

В августе в Москву и другие города стали возвращаться несовершеннолетние школьники, отправленные на строительство оборонительных сооружений. Некоторые и раньше по разным причинам уехали в столицу – самый большой исход состоялся во время прорыва у Ярцева в 20-х числах июля. Но в 4 августа в Политбюро ЦК ВКП(б) поступил «сигнал», который стал причиной принятия отдельного постановления ГКО. Написано оно в совершенно замечательном стиле 1930-х годов, который чем-то напоминает прозу Аркадия Гайдара. Приведем «сигнал» полностью.

«Дорогие товарищи из Политбюро! тов. Андреев, Маленков и др.

28.7.41 Группа родителей».

К Вам обращаются матери девушек и ребят, которые были отправлены на трудовой фронт на земляные спец. работы как по линии комсомола, школ до 10 класса и добровольцев, причем когда таковые выезжали, то и в школах, и в комсомоле предупреждали, что едут только дней на 10–12.

Дорогие товарищи, прошел уже вот месяц, мы о своих ребятах ничего не знаем, нигде не дают нам исчерпывающих ответов, как о времени приезда, так и состоянии их здоровья и жизни. Обращаемся в и в гор. комитет, в школьную секцию комсомола, обращаемся по линии районных комитетов комсомола, кое-где довольно сурово отвечают (в райкомитетах), что если, де, будут живы, то приедут ребята. А нужно сказать, дорогие товарищи, что часть (школьников) в большинстве мальчиков, каким-то образом оттуда с работ дезертировала, и очень многим родителям рассказывали в полном смысле, в особенности для родителей, ужас, как-то, что они предоставлены были сами себе, что когда разрываются над ними и бомбы и осколки, старших над ними никого нет, бегут кто-куда, масса среди подростков жертв и т. д. Среди родителей смятение, ходят, плачут и т. д.

Родители ходят по горкомолу и райкомолам, делают истерики, часть родителей благодаря этому выбита из колеи, т. е. предприятия, где они работают, выехали, отцы и матери бросили работу, ждут их, ходят как тени и ничего толком не узнают о их судьбе, в райкомах комсомола и горкоме говорят, что работа ими уже закончена в двадцатых числах июля, но выехать оттуда не представляется возможным (туда ехали на автомашинах), в данный момент в поездах очень опасно, все это для нас, родителей 17–18-летних девочек и мальчиков, крайне тяжело, и разговоры о том, что транспорта для них нет крайне неверны, нужно принять какие-то меры, вывозить их на грузовиках, как и вывозили их на работу. Конечно, мы осуждаем тех ребят, которые дезертировали, и пусть комсомол в дальнейшем их действия рассмотрит, но наши девочки до конца проработали и, видимо, честно проработали, неужели же их нельзя вывезти каким-либо безопасным путем, а ведь это необходимо.

Тов. Андреев и другие товарищи, проверьте пожалуйста, нет ли здесь головотяпства, если ни чего-нибудь хуже.

Тов. Андреев, Маленков и др. члены Политбюро, Вы из более трудных положений выводили отдельные моменты нашей жизни, так просим Вас, выведите и сейчас наших детей, школьников из этого положения с транспортом. Мы знаем, работа была нужна, мы дали детей – и девочек, и мальчиков, работа выполнена, нужно детей вернуть, найти транспорт, чтобы подростки и девушки могли бы где-нибудь продолжить и учебу и где-либо работать, обеспечить им проезд домой, наиболее спокойный в смысле безопасности.

Тов. Политбюро, проверьте это дело и примите соответствующие меры.

Согласно подготовленной справке общее число «несовершеннолетней молодежи» оценивалось примерно в 17,5–18 тыс. человек. Из них москвичей было примерно 12 тыс. – ведь отправляли буквально целыми школами.

Ответом на сигнал стало распоряжение ГКО № 407 от 6 августа «О вывозе из района оборонительных работ Ржев – Вязьма – Брянск всей молодежи до 18 лет». «Обязать начальника Гидростроя НКВД тов. Рапопорту вывезти из района оборонительных работ Ржев – Вязьма – Брянск всю женскую молодежь и мужскую молодежь до 18-летнего возраста, занятую на оборонительных работах. На время нахождения в пути обеспечить эвакуируемых продовольствием». Выписки были отправлены Рапопорту, Щербакову, Соколову (МГК ВКП(б)), Берии, Михайлову (ЦК ВЛКСМ), Пегову (МК ВЛКСМ).

От ЦК ВЛКСМ командировали представителей, которые поехали на места буквально вызволять несовершеннолетних строителей. Можно предположить, что Я. Д. Рапопорт был не очень рад расставаться с этими пусть не очень производительными, но достаточно многочисленными рабочими руками. Впрочем, вскоре на их замену прибыли рабочие батальоны – мобилизованные старших возрастов с Черниговщины.

«Сюда приехала Гусева от ЦК Комсомола и сказала, что есть распоряжение отправлять по годам. Сначала отправили 1926–1927 г.р. потом 1925–26 и наконец, 1922–23. Те, которые были взяты с производства, те остались. Таким образом мы отправили в первую очередь школьниц, потом студенток», – так описывал процедуру комиссар батальона строителей оборонительных рубежей Андрей Сергеевич Карпушин. Кстати, на его участке работали школьницы из 392 школы Молотовского района.

В августе продолжалась эвакуация, хотя ее интенсивность несколько снизилась. Даже поступали жалобы, что предприятия не занимают всех оплаченных мест на пароходах.

Георгий Михайлович Вельяминов, которому тогда было 16 лет, вспоминал, что после того, как его отчима перевели на казарменное положение на заводе, в августе семьи рабочих стали эвакуировать на восток. «Выбора ехать или не ехать вообще не стояло. Брали с собой фактически только то, что можно было нести в руках. Куда нас отправляют, никто толком не знал. Знали только, что с Казанского вокзала. Железнодорожный путь – одноколейный, и на разъездах подолгу стоим, пропуская составы, идущие на запад, с солдатами, с вооружением. В вагоне голые нары в два яруса. Самые “лучшие” места на верхних нарах у оконцев – отдушин (примерно 40х60 см), по четыре в каждом вагоне. Мы были еще по довоенному сытые, ехать было ребятам вроде меня даже интересно. На многочисленных остановках крестьянки продают по доступным, еще довоенным ценам всякую деревенскую снедь: молоко, свежие ягоды, картошку. Огромная страна медленно и нехотя отвыкает от мирного житья».

В конце августа началось переформирование дивизий народного ополчения по штатам сокращенной стрелковой дивизии военного времени. В них поступало пополнение, которое было призвано в рамках обычных процедур, а не как добровольцы. Численность дивизий росла, часть добровольцев отправилась домой. Реорганизация должна была завершиться к 1 сентября. В августе дивизии получали воинское обмундирование и вооружение, впрочем, этот процесс шел трудно.

19 августа к Сталину обратился заместитель наркома обороны СССР – начальник Главного управления формирования и укомплектования войск Красной Армии армейский комиссар 1-го ранга Щаденко с просьбой о формировании двух «именных» дивизий. «Учитывая просьбу Брянских и Ивановских партийных, советских и общественных организаций, прошу разрешить из вновь формируемых 85-ти стрелковых дивизий:

а) 332 стрелковую дивизию укомплектовать лучшими людьми Иванова и области, рабочими ткачами и лучшими колхозниками. Дивизию именовать “332 Ивановская имени М. В. Фрунзе стрелковая дивизия”

б) 331 стрелковую дивизию укомплектовать рабочими Брянска и других городов, и районов Орловской области, лучшими людьми колхозов. Дивизию именовать “331 Брянская Пролетарская стрелковая дивизия”».

Схема боевого порядка 332 сд. Передний край обороны проходит через от Беляева через Чертаново в Котляково к Братееву. (ЦАМО)

И 20 августа 1941 года было подписано постановление ГКО № 534, в соответствии с которым были сформированы две стрелковые дивизии. Их было предписано «укомплектовать лучшими кадрами командного и политического состава, вооружить и обеспечить всеми видами имущества в первую очередь и полностью». 332-я Ивановская дивизия принимала участие в обороне Москвы. С октября 1941 года она размещалась на позициях в южной части современной Москвы, принимала участие в параде на Красной площади, и ушла с них в конце декабря на Калининский фронт, где с тяжелыми боями продвигалась через леса и глубокий снег к Западной Двине. А 331-я стрелковая дивизия участвовала в контрнаступлении в первые дни декабря, в районе Дмитровского шоссе.