Парад 7 ноября

Подготовка к традиционному параду на Красной площади началась еще в конце октября, в рамках мероприятий, посвященных 24-й годовщине революции. Буквально две недели назад в Москве было безвластие, десятки тысяч беженцев хлынули на восток, введено военное положение, и тут парад. Вопрос о нем был поставлен Сталиным на совещании по обсуждению торжественных мероприятий к 7 ноября и стал для присутствовавших неожиданным. Судя по ряду воспоминаний, Сталину пришлось трижды повторять свой вопрос, прежде чем на него последовала реакция – большинство собравшихся, вероятно, считало празднование 7 ноября больше формальным мероприятием. Однако Сталин всегда тонко чувствовал настроения людских масс и был уверен, что проведение парада исключительно важно для поднятия боевого духа и демонстрации того, что правительство находится в Москве, что с городом ничего не произошло. На руку играла также и приостановка германского наступления – вермахт подтягивал тылы и накапливал силы для очередного броска, советское командование, не всегда угадывавшее немецкую логику, и руководствуясь собственными оценками, вероятно, опять решило, что линия фронта зафиксировалась на зиму.

Г. К. Жуков об этом вспоминает так: «И. В. Сталин сказал: – Мы хотим провести в Москве, кроме торжественного заседания по случаю годовщины Октября, и парад войск. Как вы думаете, обстановка на фронте позволит нам провести эти торжества? Я ответил: – В ближайшие дни враг не начнет большого наступления. Он понес в предыдущих сражениях серьезные потери и вынужден пополнять и перегруппировывать войска. Против авиации, которая наверняка будет действовать, необходимо усилить ПВО и подтянуть к Москве истребительную авиацию с соседних фронтов». Таким образом, проведение парада 7 ноября не было импровизацией, а было хорошо подготовленным идеологическим мероприятием.

Подготовка к параду началась уже на следующий день в обстановке секретности: «Мы с А. С. Щербаковым, – вспоминал Артемьев, – стали поодиночке вызывать командиров частей, которые должны были участвовать в параде. …Мы сообщили командирам, что москвичам очень хочется посмотреть на воинские части, отправляющиеся на фронт. Поэтому Военный совет зоны предполагает примерно в середине ноября провести в районе Крымского моста небольшой военный парад. Так как времени остается очень мало, надо обратить особое внимание на строевую подготовку и стрельбу.

“Уж вы постарайтесь, товарищи”, – говорил А. С. Щербаков командирам частей».

И подготовка началась. «Группу бойцов из бригады, наиболее высокого роста, отозвали с передовой в Москву. С нами стали заниматься строевой подготовкой. Мы терялись в догадках – к чему бы это, ведь идет такая война, время ли заниматься шагистикой», – делился воспоминаниями бывший боец Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД СССР (ОМСБОН) полковник в отставке Евгений Петрович Ильин. Строевой подготовкой занялись и в 332-й стрелковой дивизии, которая занимала позиции в южных пригородах столицы, рядом с нынешней МКАД. Неизвестно, когда началась подготовка, но в утреннем донесении за 7 ноября, в котором отражены события, произошедшие накануне, говорится: «1115 сп проводил подготовку к строевому смотру на 7.11.41».

Хотя подготовка велась в тайне, «сарафанное радио» уже разнесло по Москве весть о намечаемом параде. Уже 4 ноября в дневнике профессора Тимофеева появляется запись: «Говорят, что 7-го в Москве будет парад! Рискованно, но умно. Политический эффект от этого будет равен военному успеху и сильно ударит по престижу Германии». Там же запись от 6 ноября: «Завтра парад, на улицах красные флаги. Чудесная погода». О параде сообщает своему дневнику и оператор Марк Антонович Трояновский: «Сенсация! Будем снимать торжественное заседание по случаю 24-й годовщины. Состоится оно в метро на станции Маяковская. …Но самое главное, что состоится и парад!!!»

Вот как раз чудесная погода была не и нужна, поскольку она позволяла действовать немецкой авиации. Но в утреннем донесении 332-й стрелковой дивизии мы читаем: «Состояние погоды: в ночь на 7.11.41 наступило резкое похолодание, выпал снег. Состояние дорог улучшилось. Действия ВВС в связи с снежными осадками затруднены».

Таким образом, о параде знали многие, не исключено, что и немецкая разведка тоже. Однако предпринять какие-либо действия, кроме авианалета, было невозможно – а ему мешала не только погода, но и усиление противовоздушной обороны. Кроме того, накануне по предложению Жукова был совершен контрналет на аэродромы в районе Ржева, которые использовались для вылета на бомбардировку Москвы. В самый последний момент традиционное время начала парада было сдвинуто с 10 часов на 8 часов утра. Большинство гостей получили билеты после окончания торжественного заседания 6 ноября. А участникам парада о времени его начала сообщили только в 2 часа ночи. Как утверждает в своих воспоминаниях Иван Серов, время парада назначил лично Сталин после торжественного заседания на станции метро «Маяковская»: «Предупредите Артемьева, чтобы завтра парад не в 10 часов утра, радио выключить, не транслировать парад».

«Перед тем как мы поехали на торжественное заседание, нам в райкоме партии сказали, чтобы мы сюда и вернулись. Мы думали: что может быть еще? После концерта направились в райком: я, директор, затем товарищи с Красной Пресни, с завода “Лакокраска”. Думали: что такое еще будет? Приходим мы к секретарю райкома т. Уколину, и он нам вручает билеты на завтрашний парад – мне, директору и главному инженеру. Нам сказали, чтобы мы никому ничего не говорили, чтобы это оставалось в тайне. Мы обменялись мнениями только с главным инженером. Из райкома шли пешком, пришли только в 2 часа и сразу легли спать», – рассказывала о параде секретарь парткома комбината «Трехгорная мануфактура» Валентина Алексеевна Колосова.

По словам полковника Николая Васильевича Гребенщикова, обычно парады начинали готовить за полтора-два месяца «рассылали частям приказ о том, что нужно готовиться, кто будет участвовать, сколько, где будут строиться, каким строем проходить, кто будет вести, как одеты будут, здесь же нам было известно буквально за два дня, а частям и этого не было известно. 6-го числа было приказано явиться сюда на инструктаж, дали указания, кто где будет строиться, когда проходить и т. д.». Невозможность отвлечения войск с фронта вызвала необходимость изыскивать «внутренние резервы» из частей, которые находились в Москве. Согласно «докладу-справке о количестве выводимых на операцию войск московского гарнизона» коменданта города Москвы генерал-майора Кузьмы Романовича Синилова, в параде планировалось задействовать 69 батальонов пехоты – 19 044 человек, 20 батальонов вооруженных рабочих – 5520 человек, 6 сабельных и один тачаночный эскадрон конницы – 546 человек, 5 батальонов стрелково-пулеметных частей – 732 человека, 140 орудий – 2165 человек и 160 танков, экипажи которых составляли 480 человек. Всего планировалось участие 28 487 человек. Основную часть танков должны были составить 70 штук БТ-7, 48 штук легких Т-60, 40 Т-34 и два КВ. В действительности состав танковой колонны был немного иным.

Расчетная продолжительность парада была определена в 1 час 1 минуту и 20 секунд. Сбор частей был запланирован таким образом, чтобы, «двигаясь без остановок, прибыть на площадь не ранее 35 минут и не позднее 15 минут до начала парада», при этом для каждой части был определен маршрут и время подхода.

Первое московское артиллерийское училище (1 МАУ) выступало с Хорошевского шоссе, и далее через Красную Пресню и улицу Герцена (ныне Большая Никитская) оказывалось на Манежной площади. А далее следовало на Красную площадь к Историческому музею.

Отряд моряков от Хамовнических казарм должен был двигаться параллельно Садовому кольцу по улице Льва Толстого к Зубовской площади и дальше по Кропоткинской улице (ныне Пречистенка), доходил до площади у метро «Кропоткинская» и далее вынужденно делал небольшой крюк, обходя по Большому Знаменскому и Антипьевскому (ныне Колымажный) переулкам стройку Дворца Советов, также приходил к Историческому музею.

Возле ГУМа выстраивались войска НКВД. Им было совсем рядом: 1-я ОМСДОН по Покровке и Маросейке, Куйбышева (Ильинке) выходила на Красную площадь. 2-я ОМСДОН собиралась на площади Ногина (ныне Славянская), двигалась вниз на Москворецкую набережную и вверх по Москворецкой площади (возле Москворецкого моста) к месту построения.

Батальоны Военного совета МВО выступали с Красноказарменной и через улицу Радио и Казакова выходили на Покровку и Маросейку, сворачивали направо к Лубянке, выходили на Манежную площадь, строились в Кремлевском проезде – между Историческим музеем и Кремлем.

Ивановской 332-й стрелковой дивизии пришлось двигаться издалека, с Катуаровского шоссе (ныне Нагорная улица), через Ленинскую слободу, по Варшавскому шоссе, Большой Тульской, Мытной, на Большую Якиманку через мост на Манежную площадь, и наконец в Кремлевский проезд.

6-му полку ПВО был определен сборный пункт в Чернышевских казармах (они расположены между Большой Серпуховской и Подольским шоссе), а затем он следовал тем же маршрутом, что и 332-я стрелковая дивизия, но строился с другой стороны Исторического музея.

Сборный пункт частей Московской дивизии находился на площади Коммуны (ныне Суворовская), возле театра Красной Армии. Они шли по прямой: Самотечная, Цветной бульвар, Неглинная, выходили на площадь Свердлова (Театральную) и далее строились перед фасадом музея Ленина (ныне филиал Исторического).

Отряд Вооруженных рабочих собирался на Цветном бульваре и далее тем же маршрутом, выстраивался параллельно Московской дивизии, но ближе к гостинице «Москва» (тогда там был фасад «Гранд-отеля»), а также непосредственно на Манежной площади, примерно напротив нынешнего памятника Жукову.

Кавполк НКВД выходил с Хорошевского шоссе, поворачивал на Беговую улицу, Ленинградское шоссе (ныне Ленинградский проспект), улицу Горького (Тверская), поворачивал налево на Садово-Триумфальную и Садово-Каретную, через Каретный ряд и Петровку выходил на Охотный Ряд, останавливался между гостиницей «Москва» и нынешней Госдумой.

Сводный стрелково-пулеметный мотополк выступал, как и моряки, от Хамовнических казарм по улице Льва Толстого и Кропоткинской. Доезжая до площади, разделялся на две колонны. Левая колонна ехала по Гоголевскому, Никитскому и Тверскому бульварам до площади Пушкина, поворачивая направо на улицу Горького, и строилась в колонны по три машины на левой стороне улицы у Охотного Ряда (точнее, по четной стороне в самом начале нынешней Тверской). Правая колонна через Большой Знаменский выходила на Манежную улицу и также строилась в колонны по три машины «у изгиба Александровского сада перед Кремлевским проездом».

Артполк НКВД собирался в проезде Девичьего поля, напротив академии им. Фрунзе. Далее по прямой до Кропоткинской площади, где колонны также раздваивались и, следуя маршрутами сводного стрелково-пулеметного мотополка, строился в колонну по три орудия ему в хвост возле Александровского сада и на улице Горького.

Артполк МСД с Бахметьевской улицы (ныне улица Образцова), через площадь Борьбы и Палиху выходил на Новослободскую, Каляевскую (ныне Долгоруковская), вправо по Садовому кольцу до площади Маяковского. Далее левая колонна вставала в хвост артполку НКВД, а правая колонна делала крюк через Садовое кольцо и улицу Воровского (Поварская), по улице Фрунзе (Знаменке) выходила на Манежную улицу и также вставала в колонну по три орудия в хвост артполка НКВД.

Наконец, танковая колонна должна была прийти с Ленинградского шоссе и по прямой выйти на улицу Горького. Им было необходимо «построиться в колонну по 3 танка (тяжелые по 2 танка) с таким расчетом, чтобы пропустить через себя колонны автомашин и артиллерии. Голова колонны танков останавливается на уровне Московского Совета» (Тверская, 13). Кстати, танки должны были прийти раньше всех – «за 2 часа до начала операции».

После окончания парада никакие войска, конечно, не уходили на фронт, а возвращались к местам своей дислокации, примерно теми же маршрутами, что и прибыли – расходясь налево и направо по набережным или даже раньше, при выходе с Красной площади. Отряды вооруженных рабочих должны были разойтись «по своим районам кратчайшим путем, не допуская встречного движения с частями, идущими с Красной площади». Никакие другие войска, в том числе «сибирские дивизии», в параде 1941 года не участвовали.

Валентина Колосова, получившая билет на Красную площадь, поспешила прийти пораньше, чтобы занять лучшие места: «Утром рано мы поднялись, часов так в 6, боялись, как бы не опоздать, как бы прийти первыми, чтобы занять места получше. Пошли. Снег уже тогда начал падать. Нас не пускают – рано. Толкались мы, может быть, минут 45, потому что таких “первых”, как мы, еще набралось много. Потом на площади дожидались минут двадцать». Но с местами Колосовой и ее спутникам повезло: «Мы стояли очень хорошо, всех видели: были места в первом ряду, близко к трибунам».

А Лора Беленкина в этот день решила пойти прогуляться к центру: «Раньше нас обычно по праздникам в шесть часов утра будил грохот танков и орудий, которые частично шли к Красной площади по Сретенке. 7-го ноября 1941 года все было тихо. Даже репродуктор на крыше дома напротив молчал. Я пошла по Сретенке, потом по Дзержинской, повернула на Кузнецкий, и тут меня охватило чувство какой-то жути. Кузнецкий мост был совершенно безлюден. Над ним нависло свинцовое небо. Издалека я услышала грохот танков; по-видимому, они шли по улице Горького. Впереди на углу стояло два милиционера. Я отказалась от мысли дойти до Красной площади – раз шли орудия, значит, там все-таки было что-то вроде парада…».

Расстановка частей перед началом парада на Красной площади. (ЦАМО)

Журналист Юрий Жуков записал у себя в дневнике: «С великими хлопотами добыли пропуска. В 7 утра выехали. Сыро. Туманно. За 100 метров ничего не видно. Только красные глаза светофоров помаргивают. Думали будет видимость парада: где взять столько войск? Но уже у белорусского вокзала увидели первый танк. Дальше больше, фыркают, гремят, двигаются к Пушкинской. Сквозь метель кричит милиционер: “Не проедете! Они до самого Охотного… Все забито!” На тротуарах – удивленные и радостные москвичи. Для них это сюрприз…

На Садовом кольце – артиллерия, пехота. Врываемся на Ильинку. Дальше не проедешь – войска подтягиваются к площади. 7:55. Слегка посветлело. Команда “Смирно!” Грузноватый генерал Артемьев верхом на коне объезжает полки».

Парад невозможно представить без военных маршей, были они и 7 ноября 1941 года.

Вспоминает участник парада, музыкант Евгений Иосифович Стейскал: «Я служил в ОМСДОН имени Дзержинского, музыкантом. С 4 ноября 1941 года в обстановке строгой секретности мы стали проводить репетиции, готовясь к параду. Участвовали все четыре оркестра дивизии и оркестр штаба Московского военного округа. Руководил – старший дирижер В. И. Агапкин. Играли в манеже Хамовнических казарм. На смотр приезжал маршал Буденный и генерал Синилов. Сводный оркестр состоял из 150 человек. Звучали в основном марши». Этот манеж существует и сейчас, на второй линии Комсомольского проспекта в доме 17в.

Синилов: «Днем 6-го числа я прослушал сыгранность оркестров в манеже, в Хамовниках. Агапкин дирижировал. Часть маршей выбросил. Затем приехал Буденный, прослушал оставленные марши и те, которые были мной забракованы. Он согласился выбросить эти марши. Предупредил: может быть, потребуются».

Василий Иванович Агапкин: «Прибывшие оркестранты заявили мне, что клапаны (педали) у инструментов замерзают, пальцы коченеют (некоторые были без перчаток). Как играть? …Мелкие инструменты, как наиболее необходимые, держать под шинелями, крупные – прикрывать обшлагами шинели. Играть марши, чередуясь между собой: одни играют, другие отогревают инструменты».

В ночь с 6 на 7 число на брусчатку Красной площади была нанесена специальная разметка, которая скрылась под повалившим утром снегом, затруднив выравнивание войскам.

«День был пасмурный, шел снег. Шли мы пешком, а путь был неблизкий. Наше училище (1-е МАУ), переименованное к тому времени в 1 Гвардейское Краснознаменное минометно-артиллерийское, открывало парад. Обычно Парады на Красной площади открывала Военная академия им. Фрунзе. Но в ноябре 1941 года в Москве из военных заведений осталось наше училище, все другие были эвакуированы», – вспоминал о своем участии в параде гвардии старший лейтенант Азаль Миргалимович Каримов.

Танки на улице Горького. Москвичи бесстрашно перебегают дорогу между боевыми машинами.

Это утро запомнилось Ильину с точностью до минуты: «В 4 часа утра объявили подъем и после усиленного завтрака в 5 часов 30 минут в полном боевом снаряжении своим ходом мы отправились на Красную площадь.

Шел мокрый снег, в лицо дул сильный ветер, под ногами грязь, слякоть, скользко. После построения на Красной площади, в 8.00 под звуки курантов из ворот Спасской башни выехал на коне Маршал Семен Михайлович Буденный, который принял рапорт от командующего парадом генерала Артемьева, объехал построенные части и поздравил с 24-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции».

Еще с вечера Иван Серов строго-настрого, вплоть до ареста, предупредил всех радистов не включать трансляцию. Но к 8 утра появился Сталин: «Несмотря на мороз, был одет в своей легкой шинелишке и в фуражке и грузинских сапогах. Заходя на Мавзолей, он повернулся ко мне и сказал: “Надо дать радио с Красной площади, снег идет, бомбить не будут”». Серову пришлось срочно переигрывать и уговаривать дежурную девушку, которая ссылалась на его же приказ о запрете, включить трансляцию. К счастью, трансляция была вовремя включена и даже проверена звонком по ВЧ в Горький и Куйбышев: «Спросил, что передают по радио. Отвечают: “Идет настройка Красной площади”. Все в порядке. Доложил. После этого Сталин начал выступление».

Агапкин: «Командующий парадом генерал Артемьев легким движением головы дал мне знак, чтобы играть сигнал “Слушайте все”. К микрофону подошел Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин и произнес историческую речь».

Речь Сталина была небольшой, но яркой. Вначале он признал, что праздновать 24-ю годовщину Октябрьской революции приходится в тяжелых условиях. «Вероломное нападение немецких разбойников и навязанная нам война создали угрозу для нашей страны. Мы потеряли временно ряд областей, враг очутился у ворот Ленинграда и Москвы». Но отметил, что «наша армия и наш флот геройски отбивают атаки врага на протяжении всего фронта, нанося ему тяжелый урон».

Затем «Отец народов» указал, что бывали еще более тяжелые времена: «Вспомните 1918 год, когда мы праздновали первую годовщину Октябрьской революции. Три четверти нашей страны находилось тогда в руках иностранных интервентов. Украина, Кавказ, Средняя Азия, Урал, Сибирь, Дальний Восток были временно потеряны нами. У нас не было союзников, у нас не было Красной Армии, – мы ее только начали создавать, – не хватало хлеба, не хватало вооружения, не хватало обмундирования. 14 государств наседали тогда на нашу землю. Но мы не унывали, не падали духом».

А потом он перешел в наступление: «Теперь положение нашей страны куда лучше, чем 23 года назад. Наша страна во много раз богаче теперь и промышленностью, и продовольствием, и сырьем, чем 23 года назад. У нас есть теперь союзники, держащие вместе с нами единый фронт против немецких захватчиков. Мы имеем теперь сочувствие и поддержку всех народов Европы, попавших под иго гитлеровской тирании. Мы имеем теперь замечательную армию и замечательный флот, грудью отстаивающие свободу и независимость нашей Родины. У нас нет серьезной нехватки ни в продовольствии, ни в вооружении, ни в обмундировании. Вся наша страна, все народы нашей страны подпирают нашу армию, наш флот, помогая им разбить захватнические орды немецких фашистов. Наши людские резервы неисчерпаемы».

Прошелся по сомневающимся: «Враг не так силен, как изображают его некоторые перепуганные интеллигентики. Не так страшен черт, как его малюют».

Предрек скорый крах Германии: «Если судить не по хвастливым заявлениям немецких пропагандистов, а по действительному положению Германии, нетрудно будет понять, что немецко-фашистские захватчики стоят перед катастрофой. В Германии теперь царят голод и обнищание, за 4 месяца войны Германия потеряла 4 с половиной миллиона солдат, Германия истекает кровью, ее людские резервы иссякают, дух возмущения овладевает не только народами Европы, подпавшими под иго немецких захватчиков, но и самим германским народом, который не видит конца войны. Немецкие захватчики напрягают последние силы. Нет сомнения, что Германия не может выдержать долго такого напряжения. Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть, годик – и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений».

И закончил призывами и обращениями к полководцам минувших веков, закончив практически религиозным благословлением на подвиг: «Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»

Во время парада Агапкин не мог, как музыканты, сменяться или шевелиться – двигались только его руки, а вот сапоги примерзли к помосту. К счастью, капельмейстер Стейскал, который ждал приказа на уход оркестра ближе к ГУМу, чтобы освободить площадь для проезда конницы, заметил это и помог в буквальном смысле закоченевшему Агапкину сойти и дать команду на отвод оркестра.

Как известно, операторы, которые должны были снимать парад – опоздали к началу. Дадим слово Марку Трояновскому: «7-ого очередной конфуз с хроникой. Кто-то прошляпил… Пропуска получили в два часа ночи. На мой вопрос – завтра, когда? Ответ в 7:30 на студии… Утром чуть не проспал. Вскочил – на часах 7:20. В гараже стоит пикап. … На всякий случай позвонил… Спокойный голос секретаря Ани: “Да пока ничего особенного…” Еду на студию. По пути делаю объезд через Крымский мост. Через Каменный не пустили… Идет снег… И вдруг врывается сквозь туман и снегопад голос диктора и звуки Красной площади…Я выжимаю до отказа акселератор… В 8:05 на студии. Из ворот выезжают и выбегают операторы…. Немедленно на свой пикап сажаю Лебедева и Щекутьева. Влетаю на своем пикапе чуть ли не на самую площадь. Бросаем его около Забелинского проезда… Пехота уже прошла. Ее хвост успела снять Сухова… Я снимаю кавалерию, танки… Большими хлопьями идет снег. Но выступал Сталин, а это никто не снял…

Возвращаюсь на студию. Почти одновременно приезжает Матюнин из НКВД и увозит Варламова к Щербакову. Через некоторое время вызывают Канцельсона. Часа через 2–3 они возвращаются. Были они в хорошей бане…. Им было сказано “сообщим” и не сообщили… Монтаж фильма заканчивается. Без выступления Сталина и без начала парада…»

В конце ноября речь Сталина пересняли, выстроив трибуну в одном из залов Кремля.

Согласно плану парада, минута двадцать секунд были отведены на салют: «Оркестр заиграл “Интернационал”. Ряд орудийных залпов сопровождал Гимн международного пролетариата. Проигран сигнал “отбой”, и начался парад войск», – вспоминал Агапкин.

Полковник Гребенщиков: «Сам парад резко отличался от обычных парадов. Люди имели вещевые мешки с собой, походная форма была. Многие впервые были на этом параде. Очень многие никогда Сталина не видели, тем более не слышали». Парад прошел «выше чем на удовлетворительно, даже если придираться, несмотря на то, что части не готовились. Обычно у нас ходят в строю по четверо, а здесь нужно было пройти по 20 человек – широким фронтом. Равнение трудно было держать, и, несмотря на это, части шли хорошо, и вид боевой был. Одеты были уже в зимнее обмундирование. Снег тут пошел. Он нам, правда, немножко мешал. Обычно мы линию намечали, а здесь ничего нет».

Генерал Синилов: «Очень скользко было. Особенно это мешало артиллерии. Подъем на площадь тогда причинил много бед. Ночью все было посыпано песком, но утром поднялся ветер с метелью, выпал снег и песка на подъемах не оказалось. Артиллерии на механической тяге было нелегко преодолевать этот подъем… Некоторые орудия и материальная часть буксовали. Пришлось живой силой оказывать содействие. Я поднялся на Мавзолей и доложил командующему Артемьеву, что материальная часть буксует и не может взять подъема. Тут же был Сталин и члены правительства. Мне было дано указание принять все меры, чтобы артиллерию протолкнуть.

Это было сказано Буденным, Артемьевым, а они, очевидно, соответствующие указания получили. И артиллерия пошла. Выделили часть живой силы и кое-где прямо на себе выносили.

Точно так же с танками. Для некоторых танков создалась угроза на этих подъемах. Их пустили на больших скоростях, и они пошли. И то некоторые буксовали. У нас было необходимое количество тягачей и быстро принимались необходимые меры».

И все же без накладок не обошлось: «Парад уже кончался, шли последние два КВ. На этом парад должен был закончиться, они замыкали, – вспоминал генерал-майор Синилов. – И вдруг эти два танка, пройдя уже трибуну, повернули и пошли обратно. Это был случай исключительный, небывалый. Он взволновал нас, встревожил. В чем дело? Почему? Все шло хорошо – и вдруг два танка повернули обратно. Секрет заключался в том, что люди готовились для боя, и они были обязаны в случае получения по радио распоряжения о том, что остановился танк и требует помощи, где бы они ни находились, содействовать, помочь вынужденно остановившемуся танку. Так подготовлены были люди. И вот один танк не поднялся – скользко было, где-то забуксовал, остался, его не выпустили. Он по радио передал вынужденную остановку, а те, когда шли, получив это сообщение, забыли, что они на параде, думали, что в бою, и раз – повернули оказывать помощь вынужденно остановившемуся танку. … Сначала думали их крепко наказать, но, когда все выяснилось, оказалось, наказывать не за что».

«Все ждали самолетов, а их не было. Нет-нет да и посматривали, не покажутся ли из-за Исторического музея самолеты, не вынырнут ли наши “ястребки” со своей смелостью и вольностью в полете. Но авиации не было, говорили, что это из-за метеорологических условий», – сетовала Валентина Колосова. «Была предназначена и авиация к параду, но помешала погода», – подтверждает генерал Синилов.

«После парада нас, курсантов, 8 ноября своим ходом отправили в Горький, – так описывал свою дальнейшую судьбу курсант 1 МАУ Каримов. – Там мы погрузились в теплушки и поехали в Миасс Челябинской области продолжать учебу».

Оперсводка № 31. Штадив 332. Катуаровское шоссе, дом 16а 19.00 7.11.41 г.: «1115 сп – с 8.00 7.11.41 2 и 3 сб и сводная рота автоматчиков выступили на Красную площадь в г. Москве для участия в параде; к 16.00 эти подразделения в полном составе возвратились в прежние оборонительные районы».

Тимофеев: «Парад закончился, и ночь прошла спокойно. Парад был, очевидно, внушителен: большие и средние танки шли даже по нашему бульвару мимо меня. С утра стоит снежная погода, метет метель, холодно. Танков было много, и они были новые. Лютик уверяет, что насчитал более 600 штук. Это, конечно, очень эффектное и ободряющее предприятие».

Вержбицкий: «Невеселый праздник. По улице идет “демонстрация” – две сотни женщин и мужчин, подтянутые поясами, с лопатами и ломами на плечах. Холодно, ветер, падает тяжелый снег. Огромные очереди за картошкой и хлебом. Радио все утро хрипело и срывалось. Говорят, что это немцы “сбивают волну”… В параде на Красной площади участвовало несколько сот танков. Это очень успокоило москвичей. Хотя некоторые говорят: “Зачем они парадируют около Кремля, им нужно быть на фронте”».

Но парад действительно имел огромный пропагандистский эффект. «До парада я получал много писем от народа, – вспоминал в 1942 году генерал Синилов. – В них давались различные советы в организации порядка в городе, были различные предложения о том, как организовать оборону, какие средства использовать, проекты различные были. От некоторых писем веяло неуверенностью, в некоторых чувствовалось, что вряд ли мы можем удержать Москву. В некоторых даже указывали, – правда, таких писем было очень немного, – чтобы не подвергать опасности детей и стариков, нельзя ли было бы вообще не удерживать Москву, не оказывать сопротивления. После парада я не получил ни одного такого письма. Наоборот, писали о том, что надо защищать Москву, силы у нас есть, уверенность у нас есть».

 

Генерал Грязь

Расхожим ответом на аргумент о том, что в ноябре 1941 года у германской армии возникли большие проблемы со снабжением войск из-за осенней распутицы, является то, что советским войскам было так же трудно. Без сомнения, им было сложно, но тем не менее все же логистическая составляющая в ноябре и декабре во время Московской битвы была на стороне Красной Армии.

Как известно, в Москве сходятся железные дороги практически со всех направлений и регионов. Это означало, что у Московской железнодорожной сети имелась возможность быстро перебрасывать войска и вооружения с одного направления на другое, маневрируя ими. На это работали и многочисленные связки между направлениями и Окружная железная дорога, которая называется сейчас Московское Центральное Кольцо (городской метрополитен). В 1942 году стали строить Большое московское кольцо, которые должно было сделать воинские перевозки еще более эффективными. Железные дороги, в отличие от автомобильных и гужевых, не подвластны фактору распутицы и способны перевезти намного больше грузов.

«Немаловажное значение для характеристики Московского плацдарма имеют дороги и транспорт. Густая разветвленная сеть железных дорог Московского железнодорожного узла, благоустроенные шоссейные и проселочные дороги, а также наличие огромного паровозного и вагонного парков и автотранспорта позволяли своевременно подвозить строительные материалы и рабочую силу, сосредоточивать войска и снабжать их боеприпасами, продовольствием и фуражом. По данным штаба Московской зоны обороны, за период октябрь-декабрь 1941 года. Московским железнодорожным узлом перевезено 1126 эшелонов, из них 370 эшелонов с эвакуированными грузами и под оперативные перевозки – 756 эшелонов. За период август – декабрь только автотранспортным отделом МВО было перевезено 138 000 тонн артиллерийских и интендантских грузов и 77 000 человек войсковых частей, при этом в перевозках участвовало 71 500 машин».

В свою очередь германские войска были ограничены в использовании железных дорог. Да, они владели радиальными направлениями, которые постепенно перешивали на европейский стандарт, открывая сквозное движение, но связей между ними было мало. Рядом с Москвой была единственная рокадная (идущая параллельно фронту) дорога, проходящая через Ржев, Сычёвку, Вязьму в сторону Калуги. Позже она сыграет свою роль в удержании германской армией Ржевского выступа, но в конце 1941 года польза от нее не была значительной.

В своем дневнике Франц Гальдер в марте 1941 упоминает доклад начальника военно-транспортной службы генерала Рудольфа Герке: «В противоположность кампании на Западе теперь придется продвигать вперед и оборудование для железнодорожных станций. Строительные части должны следовать непосредственно за танковыми соединениями. Если во Франции существовала широкая база для строительства железных дорог, то на Востоке она весьма ограниченна. Один железнодорожный батальон может за день перешить до 20 км железнодорожного полотна с русской на немецкую колею».

И судя по его дневнику, работа по перешивке началась уже с 24 июня 1941 года. Однако ее объемы были недостаточными. Огромные расстояния, на которые приходилось перебрасывать грузы, оказались неприятными сюрпризом для оккупантов.

Как выяснилось, немецкие паровозы не подходили для российских просторов, они не обладали нужным запасом угля и воды и были вынуждены делать частые остановки для «дозаправки», что снижало скорость движения составов. Кроме того, эти паровозы были неспособны работать на местном угле, поскольку он был слишком низкого качества.

В результате пришлось перебрасывать «на Восточный фронт свой лучший локомотивный парк, работавший на внутренних дорогах страны, – локомотивы серии 50». Однако и у них были свои недостатки, которые проявились именно в зимний период. Выяснилось, «что у котла паровозов серии 50 теплоизоляция слишком слабая, а хладноломкость немецкого паровозного металла слишком высокая. Поэтому эти машины при охлаждении часто выходили из строя сами по себе, даже без партизанского участия». И это тоже явилось одной из причин срыва снабжения германской армии в битве под Москвой.

В труде «Разгром немецких войск под Москвой» под общей редакцией маршала Б. М. Шапошникова говорится: «К началу января 1942 года противнику путем большого напряжения удалось перешить часть железных дорог на европейскую колею. В полосе действий 9-й и 4-й германских армий были перешиты обе колеи на линии Минск – Смоленск – Вязьма, одна колея перешивалась на железнодорожных участках: 1) Вязьма – Можайск, 2) Смоленск – Рославль – Брянск, 3) Брянск – Орел. …Пропускная способность перешитых дорог небольшая: на двухпутных железных дорогах она не превышала 20–25 пар поездов в сутки, на однопутных – около 15 пар поездов. Причины кроются в довольно низком техническом состоянии этих дорог, в недостатках построенных мостов, в отсутствии междустанционной связи, тягового оборудования, электростанций и водоснабжения. Кроме того, сказывались частые налеты партизан, почему на ряде участков движение поездов производилось неполные сутки».

По расчетам командующего группой армий «Центр» фельдмаршала фон Бока, для подготовки наступления требовалось до 30 составов ежедневно, однако он в лучшем случае получал 18 составов в сутки при обещанных 24. Командующий 4-й армией фон Клюге заявил 13 сентября, что «в связи с увеличением расстояний, армия практически полностью зависит от функционирования железнодорожного транспорта…» «Армия живет одним днем, в особенности это касается поставок топлива». Впрочем, Клюге очень неплохо знал историю войн в России и вообще не хотел проводить наступление зимой. А в ноябре 1941 года он уже писал: «Железная дорога является жизненным нервом для передвижения армии. Зимой она получает особенное значение по сравнению с гужевыми дорогами. Как и следовало ожидать, русские партизаны направили свои действия против железнодорожных путей в районе боев и в тылу нашей армии. Так 5 ноября на участке Малоярославец – Башкино были взорваны рельсы во многих местах и 6 ноября на перегоне Киров – Вязьма взорваны стрелки. На этом перегоне было прервано движение для больших воинских частей…»

Агент «Вернов», оставшийся в немецком тылу, сообщал: «В конце ноября немцы приступили к восстановлению путей на участке от г. Можайска до ст. Кукаринская, для чего 6/ХII-41 г. стали выгонять все мужское население на работу. Через два дня начатые работы были прекращены, вследствие чего 9/ХII-41 г. русские рабочие пошли в Можайск на поиски работы… Первые три дня все были заняты по перешивке путей, а затем очисткой снега. Восстановление путей шло медленно». Но воспользоваться перешитыми путями немцы неуспели, началось контрнаступление. «15/XII-41 г. немцы восстановленный ими путь стали вновь разбирать, причем снятые рельсы грузили на платформы и отправляли к себе в тыл».

С автотранспортом тоже были серьезные проблемы. В том же труде под редакцией Шапошникова отмечается (правда, в отношении РККА), что «подвоз в условиях зимы, особенно по грунтовым путям, в ряде случаев был затруднен, и это не могло не отражаться на снабжении частей при их быстром продвижении вперед». Впрочем, у германских войск проблемы были даже бо́льшими.

16 октября 1941 года генерал Готхард Хейнрици пишет жене: «Я в Сухиничах, жалком торговом городке северо-западнее Калуги. Весь день шел мокрый снег, из-за чего дороги превратились в черное бездонное болото. Сегодня ехал по дороге на Козельск и видел длинную вереницу утонувших, застопорившихся и сломавшихся грузовиков, безнадежно застрявших. Примерно столько же дохлых лошадей валяются в грязи рядом с машинами. Мы тоже сегодня застряли из-за бездорожья». Недостаточность снабжения стала постоянной темой его писем до конца октября. «Все встало из-за осадков и дорог. Мы застряли недалеко от Москвы, нашей цели». «Мы потеряли всякую надежду. Весь наш подвоз застрял в грязи и бездорожье, в грузовиках нет бензина, у солдат нет хлеба, у лошадей нет овса. Зачастую солдаты даже не знают, где же застряли их грузовики». «Наш главный противник – погода. Несмотря на несколько погожих деньков, дороги так и не высохли…В целом же, мы застряли вместе со всей своей моторизованностью, так как отсутствует главная предпосылка для нее – твердые дороги. Природа победила технику». Дошло до того, что хлеб войскам приходилось сбрасывать с самолетов. Только в начале ноября дороги стали подмерзать, правда, превращаясь в «череду ухабов». Но вслед за «генералом Грязью» надвигался «генерал Мороз», который нес захватчикам новые проблемы.

Леонид Тимофеев записал в дневнике данные из выступления «зав. Агитпропа» Георгия Федоровича Александрова: «чтобы подвезти к московским позициям один снаряд для трехдюймового орудия, на него надо истратить 5 л бензина (если его везут из Эссена). На путь автоцистерны с бензином (2,5 т) надо на том же расстоянии сжечь 760 л бензина». Конечно, снаряды не везли на грузовиках из Эссена на 2 тыс. км, но доставка их была сложна и дорогостояща.

Многие дороги были разрушены, а при отступлении их обочины были еще и заминированы, что также сказывалось на скорости перевозок. Основное же количество дорог было просто не приспособлено к интенсивному движению автомобилей – зачастую они в какой-то момент полностью приходили в негодность, несмотря на постоянные ремонты, в том числе с использованием пленных. Кроме того, уже к середине августа ОХК заявляло о нехватке 38 тыс. автотранспортных средств, а к ноябрю ситуациях только ухудшилась, да еще и возникли перебои с топливом.

В свою очередь в Московской зоне обороны ситуация была ровно обратной. Во-первых, плечи подвоза были существенно меньшими. Снабжение осуществлялось до станций выгрузки, откуда боеприпасы, горючее и продовольствие доставлялись непосредственно в войска. Все это привело к тому, что «запасы горючего, смазочных материалов и продовольствия превышали установленные нормы. Кроме того, в распоряжение командования поступили большие мобилизационные запасы горючего и смазочных материалов, запасы Комитета резервов и местных окладов Главнефтеснаба. Еще лучше дело обстояло с продовольствием и фуражом. Руководители совхозов, колхозов искали представителей интендантства и частей, чтобы сдать им назначенные к завозу запасы продовольствия и фуража. Весьма охотно продавали свои запасы и колхозники».

«Полностью был обеспечен фронт транспортными средствами. В автотранспортных частях фронта имелось около 8000 транспортных автомашин (не считая машин, обслуживающих авиацию); из них более 6000 находились в распоряжении армии и дивизий и около 2000 – в авторезерве фронта. При крупных оперативных перебросках или массовых перевозках грузов большую помощь оказывало Главное Командование своим авторезервом».

Автомобильные полки старались размещать на территории города скрытно, например, в парке Сокольники или в зеленой зоне ВДНХ.

Начальник Главного управления автотранспортной и дорожной службы Захар Иванович Кондратьев вспоминал, что в конце сентября возникла необходимость строительства кольцевой дороги вокруг Москвы. Вместе с генерал-майором Матвеем Васильевичем Захаровым – первым заместителем начальника Управления тыла Красной Армии – они буквально за одну ночь наметили трассу в обход Москвы.

«Внимательно изучаем по карте выходящие из города на запад и северо-запад трассы, подходы к ним, водные преграды. Прикидываем различные варианты, рассчитываем. Шаг за шагом намечается что-то похожее на проект новой трассы, напоминающей изломанное полукольцо. Через Москву-реку и канал Москва – Волга решаем перекинуть наплавные мосты. Капитальные строения мы не имеем права сносить. Крутимся по пустырям, мусорным свалкам, оврагам – выискиваем более удобные подходы к радиальным трассам. Не так все просто, оказывается, как думали вначале».

Эта трасса прошла перед городскими рубежами, на некотором удалении от нынешнего МКАДа. Для строительства «полуокружной» дороги использовали металлические конструкции со строительства Дворца Советов, «лес брали на пристанях, складах, незаконченных городских стройках, в подмосковных рощах». Обходной путь был построен за три дня: «На четвертые сутки мы вместе с Матвеем Васильевичем Захаровым приняли полукольцовку. Осмотрели низководные мосты и наплавные переправы с подходами к ним через Москву-реку в пунктах Ильинское, Павшино, Пахра, Бронницы, Химки. …По обводу пошли беженцы из Волоколамского, Истринского, Кубинского и других районов Подмосковья. В этот поток влились смоляне, калужане, туляки и даже минчане. Сюда же устремились гурты скота».

Одновременно были организованы ВАДы – Военно-автомобильные дороги. ВАД – это не только трасса с основными и запасными маршрутами, мостами, пунктами снабжения, но и воинская часть, которая эту дорогу обслуживает. Каждая дорога имела свой номер. Например, ВАД-1 обслуживала направление на Можайск (кстати, сейчас это дорога М-1), ВАД-2 на Юхнов (Варшавское шоссе), ВАД-9 вначале обслуживала шоссе Энтузиастов, а позже переместилась на Ленинградское шоссе.

Как показали итоги Московской битвы, в части организации транспорта Красная Армия значительно обыграла вермахт, что позволило эффективно маневрировать резервами и провести подготовку к контрнаступлению.

 

Вода и немцы

Водные препятствия во все времена широко использовались для обороны. Города строили возле рек не только из-за удобств, предоставляемых водными путями, но и из-за того, что они являются эффективными водными препятствиями. Московский Кремль построен на возвышенности у впадения в Москву-реку речки Неглинки, что обеспечивало его защиту сразу с двух сторон. Со стороны нынешней Красной площади был прокопан ров, что и обусловило его характерную треугольную форму.

При строительстве линий обороны на подступах к Москве передний край, как правило, выбирался по естественной водной преграде, пусть это были даже совсем небольшие речушки. Устройство плотин и запруд приводило к заболачиванию местности, что увеличивало площади, непроходимые для пехоты и техники. Об этом не очень любят вспоминать, но водные препятствия внесли свою лепту в замедление наступления германских войск.

К 1941 году вокруг Москвы возникло несколько новых водохранилищ, которые использовались для работы канала Москва – Волга, обводнения Москва-реки и снабжения столицы питьевой водой. К осени 1941 года стало понятно, что им предстоит поработать и на оборону. Так, Можайская линия обороны своим северным флангом упиралась в Иваньковское водохранилище, которое появилось после строительства плотины в районе нынешнего города Дубна. Самому каналу тоже предстояло стать широким противотанковым рвом, вдоль которого выстраивалась линия обороны, в систему обороны включались и водохранилища, находящиеся рядом с Пушкином и Мытищами, по их берегам и сейчас лежат бетонные пулеметные колпаки рубежей 1941 года.

Возможно, именно наличие этих водохранилищ вместе со слабым представлением о начертании рельефа советской столицы подвигло Адольфа Гитлера на план затопления Москвы после ее захвата. Эта идея часто упоминается в различной литературе без ссылки на архивные документы. Поиски первоисточника привели к книге воспоминаний Фабиана фон Шлабрендорфа «Офицеры против Гитлера», в которой он приводит разговор Гитлера с Хеннингом фон Тресковым, который на тот момент являлся первым офицером Генштаба при группе армий Центр, а фон Шлабрендорф был его адъютантом. Разговор состоялся во время посещения Гитлером ставки группы армий «Центр» в Борисове 4 августа 1941 года. Гитлер заявил, что в Москву не должен войти ни один немецкий солдат. Москва должна быть окружена по широкой дуге. Ни военные, не гражданские, будь то мужчина, женщина или ребенок, не должны покинуть город. Любая попытка должна пресекаться силой оружия. Необходимо предпринять меры, чтобы построить огромные сооружения для того, чтобы затопить Москву водой. На месте Москвы должно образоваться огромное озеро, которое навсегда скроет столицу русского народа от взглядов цивилизованного мира.

Возможно, что по этим идеям была проведена предварительная проработка, которая показала их невыполнимость, или, по меньшей мере, огромную стоимость. В октябре город уже планировалось просто и без затей уничтожить артиллерией.

В свою очередь Ставка Верховного главного командования не упустила возможности использовать огромные накопленные массы воды для обороны. В октябре после прорыва под Вязьмой руководство системы канала Москва – Волга предложило использовать водную артерию для обороны ближних подступов к столице. Начальником Управления канала Москва – Волга Дмитрием Филипповичем Агафоновым была составлена докладная записка по возможностям системы водохранилищ и канала, которая была рассмотрена, а предложенные в ней мероприятия утверждены к осуществлению Жуковым и Булганиным. Координация работ с военным командованием осуществлялась начальником инженерных войск Западного фронта, позднее маршалом инженерных войск М. П. Воробьевым.

Среди прочего были рассмотрены ситуации, связанные с возможностью повреждения Химкинской и Перервенской плотин. «Повреждение Химкинской плотины ведет к образованию волны, распространяющейся по р. Москве. Высота волны в реке Москве в районе центра города дойдет до уровня высокого паводка. Повреждение Перервенской плотины ведет к снижению горизонта воды в пределах города (на участке от шлюза № 10 до шлюза № 9). Образование значительной волны ниже Перервенской плотины при ее открытии создать не представляется возможным. Высота волны 1,5–1 метр».

Если первая ситуация скорее рассматривается как опасение диверсионной операции с целью затопить центр Москвы, то вторая говорит о планах сброса воды ниже по течению Москвы-реки, для разрушения переправ противника или усложнения тому перехода через реку. Существуют версии, что у Сталина был план затопить Москву при ее оставлении, но в действительности взрыв Химкинской плотины не привел бы к такому эффекту, да и оценка относится к концу октября, когда «московская паника» уже закончилась.

Планом предлагалось заболачивание прилегающей к каналу территории в районе поймы реки Сестра до устья реки Яхрома. «В целях заболачивания перекрываются шандорными щитами отверстия Сестренской трубы, вследствие чего уровень воды в р. Сестра к западу от канала начнет повышаться. Наполнение Сестренской поймы осуществляется через сливной сброс трубы № 170, при этом интенсивность наполнения около 20 млн куб метров в сутки». Дело в том, что река Сестра проходит под каналом в огромной трубе, которая находится недалеко от Дубны. Также для увеличения эффекта предполагалось сбросить «40–60 мил куб метров воды из системы водораздельного бьефа через шлюзы №№ 6,5,4, насосные станции №№ 186, 185 и 184 и водосброс № 51». «Для получения эффекта необходимо сбросить в пойму реки Сестры не менее 100 млн куб метров воды. Временное повышение уровня воды в р. Яхрома на участке примерно от станции Яхрома до г. Дмитрова в течении 6–4 часов возможно осуществить путем пропуска через водосброс № 51. Для этого пропуска может быть использовано Яхромское водохранилище при дополнении транзитным стоком через шлюзы».

Сам канал превращался в гигантский противотанковый ров с «шириной по верху 86 метров, глубиной воды 5,5 метров. …Все путевые сооружения канала могут быть использованы для устройства огневых точек, могущих противостоять артиллерийскому огню небольших калибров (до 76 мм). Обстрел из этих сооружений обеспечивает фланкирующий огонь вдоль канала».

Компьютерная модель затопления в районе канала Москва – Волга. (фото автора)

Официальная схема затопленных участков местности.

В феврале 1945 года группа работников канала во главе с Д. Ф. Агафоновым именно так описывала реальное использование системы водохранилищ и канала в боевых действиях.

Если в теплое время года Иваньковское водохранилище рассматривалось как непреодолимая водная преграда, которая даже при осушении было малопроходима, то зимой противник мог ее преодолеть по льду. «В двадцатых числах ноября противник, наступая от Калинина, начал форсирование Иваньковского водохранилища. Командование Западного фронта поставило вопрос о необходимости нарушить прочность ледяного покрова на водохранилище.

Для этой цели было решено произвести быстрый сброс воды через Иваньковскую плотину. Сброс был начат утром и закончен в 24 часа 20-го ноября, причем максимальный расход был доведен до 2000 м 3 /сек. Поставленная командованием цель была достигнута» .

«После перекрытия отверстий Сестринской трубы дамбы канала образовали плотину, преграждающую течение реки. …Наступление противника широким фронтом на направлении Клин – Рогачево – Дмитров началось 23 ноября. К этому времени было получено распоряжение маршала Жукова приступить к заполнению долины р. Сестры и подготовиться к активному затопление долины р. Яхромы. Тогда же (23.XI41 г.) были полностью перекрыты шандорными затворами все пролеты Сестринской трубы, открыты затворы донного сброса при трубе и началось интенсивное заполнение поймы р. Сестры.

Уровни воды в р. Сестре, имеющие первоначальную отметку 109,8 м, начали быстро повышаться. Уже 24.XI вода стала выходить на пойму, заливая обширную заболоченную долину реки. Через три дня после начала операции уровни воды на пойме р. Сестры поднялись над первоначальным горизонтом на 6 м и достигли отметки 116.0 м. При этом горизонте ширина затопленной долины р. Сестры составила свыше 2 км, сужаясь вверх по течению к устью р. Яхромы до 1 км».

26 ноября командование поручило Управлению канала приступить к активному затоплению поймы реки Яхромы. «Утром 26 ноября были включены в работу насосные станции при 2 и 3 шлюзах. …Одновременно были открыты щиты Яхромского водосброса, и волжская вода стала наполнять русло р. Яхромы. Уровень воды в р. Яхроме поднялся на 1,7 м. Повышение уровня и большие скорости, возникающие на гребне волны, сломали ледяной покров. На реке начался ледоход».

К вечеру 27 ноября в районе Дмитрова к каналу подошли передовые части противника. «Командование фронта поставило задачу увеличить попуск воды в р. Яхрому до максимально возможного значения. В этих целях были открыты щиты водосброса, поддерживающего напор Яхромского водохранилища. …Вода залила пойму реки выше, чем это наблюдалось в наиболее многоводном 1908 году – подъем уровня достиг 4,0 м».

В результате было создано сплошное затопление поймы рек Сестры и Яхромы от г. Яхрома до Волжского водохранилища. Попытки противника форсировать реку Яхрому на Дмитровском направлении 27 и 28 ноября не привели к успеху. «Только несколько легких танков перешли по деревянному мосту. Танки были расстреляны нашей артиллерией».

Про еще один разлив известно меньше. Вот как его описывает Борис Шапошников в книге «Битва за Москву», которая была выпущена в 1943 году под грифом «Секретно».

«24 ноября немцы вплотную подошли к рубежу Истринское водохранилище, река Истра. С приближением немцев к этому рубежу водоспуски водохранилища были взорваны (по окончании переправы наших войск), в результате чего образовался водяной поток высотой до 2,5 м на протяжении до 50 км к югу от водохранилища. Попытки немцев закрыть водоспуски успехом не увенчались.

Противнику пришлось задержаться на водном рубеже и организовать форсирование этой преграды. Кроме того, фашисты затратили немало усилий на преодоление проходившего здесь промежуточного оборонительного рубежа (Солнечногорск, Истринское водохранилище, город Истра, Павловская Слобода), заранее подготовленного нашими инженерными частями».

Таким образом водные преграды стали еще одной составляющей победы под Москвой.

 

Наступление 16 ноября

Ксередине ноября установились морозы, дороги стали проезжими, и можно было переходить к активным действиям. Если германским войскам требовалось еще некоторое время, чтобы подвезти боеприпасы и горючее к передовым частям, то у советской стороны с этим было проще, а потому подготовиться к наступательным операциям они смогли чуть раньше.

12 и 13 ноября 16-я армия провела на своем левом фланге частную операцию по уничтожению Скирмановской группировки противника. Как было указано в первом варианте телеграммы Сталину: «Частями 1–1, 27, 28 ТБр и 365 сп заняты Марьино, Агафидово и Скирманово, оборонявший эти пункты 86 мЮ. усиленный танковым батальоном, разгромлен. По предварительным данным в этих боях захвачено 28 пленных, 30 танков, из них 10 советских БТ-7, одно дальнобойное орудие, 6 орудий ПТО, мотоциклы, машины… Кроме того, в боях под Скирманово сожжено 10 немецких танков, уничтожен штаб батальона, а все его документы захвачены». Немецкие части, занимавшие Скирманово, действительно угрожали 16-й армии потерей контроля над Волоколамским шоссе и окружением частей, защищавших Волоколамское направление. В итоговой версии телеграммы, которую подписали (а скорее всего, и правили) Жуков, Булганин и Соколовский, говорилось, что «противник понес большие потери», подробности о советских танках БТ-7, которые каким-то образом оказались у немцев, убрали, а в текст вставили сообщение о том, что северо-восточнее Волоколамска действиями 316-й стрелковой дивизии полностью уничтожен немецкий батальон, «на поле боя противник оставил 360 трупов». Вероятно, имеется в виду, что 1077-й стрелковый полк 316-й стрелковой дивизии вел разведку боем в районе Калистова, а после по нему били «катюши». «Отмечено попадание залпа “РС” по Калистово и Горки. Подожжены 10–12 домов. Уничтожено до батальона пехоты противника в Калистово». Южнее города действовали истребительные отряды совместно с разведкой 1075-го полка: «В 12.00 12.11.41 встретили группу противника около 30 человек из штабной роты 3 т. п. 2 т. д., в результате боя убито 15 немцев, 12 взято в плен». На другой день сообщалось, что «истребительный отряд капитана Решетникова совершил налет на казарму юго-восточнее Жданово. Уничтожено до 50 фашистов».

Еще 5 ноября начальник Оперативного отдела штаба Западного фронта представил «Вероятный план действий противника», согласно которому основных ударов надо было ожидать на флангах. Четыре-пять дивизий ожидались со стороны Волоколамска в направлении Клина и Дмитрова и столько же в направлении Серпухова и далее на восток, скользя вдоль Оки, с глубоким охватом Москвы и смыканием клиньев возле Орехова. Малое кольцо окружения должно было охватить Москву через Химки и Подольск.

Вероятный план действий противника. (ЦАМО)

Важно понимать, что германское командование не помышляло о штурме Москвы, и тем более уличных боях. В результате наступления должна была быть окружена группировка войск, защищающих Москву, а одновременно с этим уничтожен и транспортный узел, который в значительной степени обеспечивал связность коммуникаций в европейской части страны. Мы часто читаем про приготовленное шампанское и парадные мундиры для прохода по Красной площади, но в действительности все было прозаичнее и страшнее. Как записал в своем дневнике Гальдер: «Операции в районе Москвы должны иметь целью полное уничтожение вражеских дивизий путем согласованных наступательных действий, а не фронтальное оттеснение противника. Конечная цель – выход на рубеж Ярославль, Рыбинск (а возможно, Вологда) – остается прежней, если подвоз снабжения и погода позволят достигнуть этой цели».

Руководствуясь «вероятным планом», советское командование строило оборону и располагало войска таким образом, чтобы минимизировать последствия в случае прорыва и выхода вермахта к Москве. Основные резервы располагались за пределами «большого кольца» окружения. Кроме того, надо учитывать, что после захвата Калинина германские войска не смогли продвинуться вперед, и это крыло нависало над ними с севера. Ситуация была двоякая, с одной стороны, вермахт владел инициативой, но, стремясь к Москве, также сам залезал в мешок. Советское командование не хотело столь сильно рисковать и специально подпускать противника близко к столице, а потому постоянно планировало частные наступательные операции, которые, как правило, заканчивались неудачно.

После относительного успеха под Скирмановом на повестку дня встало возвращение Волоколамска. После нескольких разведок боем, в ходе которых были выявлены оборонительные рубежи и силы немцев, наступление было запланировано на 16 ноября 1941 года. Вечерний приказ генерала Панфилова расписывал последовательность действий всех полков 316-й стрелковой дивизии, приданной артиллерии и конницы Доватора, результатом которых должен был стать охват и освобождение Волоколамска.

Но все пошло ровно наоборот. Утром 16 ноября германские войска упредили удар 316-й стрелковой дивизии и первыми провели артподготовку и штурмовку позиций, после чего перешли в атаку. Главной целью для них было не Волоколамское шоссе, а Теряево на дороге в Клин. План, который был «раскрыт» в Генштабе в начале ноября, стал претворяться в действие, правда, с некоторыми нюансами.

Удар наносился не в лоб, а во фланг, не пробивая оборону 316-й стрелковой дивизии, а как бы «скользя» по ней. Атака началась в 6:30 и уже часам к 10 был занят весь район, который оборонял 1075-й полк, остатки которого отошли в восточном направлении к станции Матренино. Уходивших дальше перехватывал заградительный отряд 316-й стрелковой дивизии и возвращал обратно. Танки 2-й танковой дивизии вермахта быстро прошли район Нелидово и, не заметив Дубосеково, – в журнале боевых действий 2-й танковой дивизии оно даже не упоминается – ликвидировали незначительное сопротивление у соседнего Петелина и двинулись дальше на северо-восток, в направлении Теряева, где, пользуясь численным перевесом, быстро сломили сопротивление 126-й стрелковой дивизии и продолжили движение на Клин и Солнечногорск. Первое время наступление развивалось достаточно успешно, несмотря на противодействие обороняющихся и активные действия заградительных отрядов НКВД, которые минировали дороги и мосты, немцам удалось стремительно захватить Клин и Солнечногорск, выйти к каналу Москва – Волга.

Отход правого крыла Западного фронта. Волоколамск за рамкой в левом нижнем углу, справа по центру Дмитров, на который и направлен основной удар, его цель – обход и окружение Москвы. (ЦАМО)

Другой «предугаданный» удар произошел не возле Серпухова, а южнее Тулы, но основная идея была такой же: выход к Оке в районе Каширы, захват переправы через нее и дальнейшее движение вдоль Оки к Орехово-Зуеву, для замыкания кольца вокруг Москвы. Одновременно это отсекло бы снабжение полуокруженной Тулы. Для выполнения этого плана Гудериану не хватало снабжения. Штаб 2-й танковой армии докладывал 13 ноября: «Танковые корпуса армии не располагают достаточными запасами горючего. Теперешнего поступления горючего едва хватает на перевозки в целях снабжения армии. Пополнение запасов до 5–6 норм расхода, необходимых для выхода к р. Ока, неосуществимо без существенного увеличения поступления горючего».

Здесь также планировался и был осуществлен упреждающий удар группой Белова в районе Серпухова во фланг 4-й армии. Сам Павел Алексеевич Белов вспоминал про эти события так: 9 ноября 1941 года корпус был включен в состав войск Западного фронта. В тот же день он был вызван к командующему фронтом генералу армии Г. К. Жукову. «Командующий сообщил мне, что создается группа войск под моим командованием; основой ее будет 2-й кавалерийский корпус, придаются 415-я стрелковая и 112-я танковая дивизии, две танковые бригады, 15-й полк гвардейских минометов – “катюш” – под командованием подполковника Дегтярева и другие части. Замысел предстоящей операции состоял в том, чтобы нанести контрудар по противнику в районе Серпухова в полосе 49-й армии совместно с нею, а потом прорваться в тыл немцев. Контрудар приходился на то время, когда немцы еще наступали и держали в своих руках инициативу действий на советско-германском фронте». Но задуманное не получилось, и в книге Бориса Шапошникова это описывается так: «Наступление 2-го кавалерийского корпуса началось 14 ноября. Ему предшествовал удар войск противника, сосредоточенных для наступления на Серпухов. В итоге наше наступление и удар немцев привели к ряду встречных столкновений, в результате которых план противника был сорван; наши войска в упорных боях измотали его. Но и сами они понесли значительные потери. Особенно пострадала 112-я танковая дивизия, укомплектованная главным образом танками Т-26.

Отбив наступление противника, 2-й кавалерийский корпус, 112-я танковая дивизия и войска правого фланга 49-й армии оказались не в состоянии прорвать фронт немцев и выйти на их тылы. …В результате 2-й кавалерийский корпус и правый фланг 49-й армии, участвовавшие в наступлении, к 20 ноября перешли к обороне».

Отход левого крыла Западного фронта возле Тулы. Видна попытка прорыва к Кашире (в верхней части схемы) и контрудары Красной Армии. (ЦАМО)

Наступление 2-й танковой армии началось 18 ноября, к этому времени дороги померзли, стало возможным осуществлять снабжение, столь необходимое для наступления, но вместе с этим надвигались и морозы. Далеко не все генералы были настроены оптимистично, поскольку хорошо понимали, что германские войска не готовы воевать в зимних условиях. Гудериану удалось собрать максимум ресурсов для этого удара. Первоначально ему сопутствовал успех, 20 ноября 3-я и 4-я танковые дивизии прорвали фронт 299-й стрелковой дивизии в районе Дедилова (25 км юго-восточнее Тулы) и стали развивать успех в северном и северо-восточном направлении на Венев и Сталиногроск (ныне Новомосковск), а также станцию Узловая. Сталиногорск был занят 25 ноября, что открывало дорогу на Михайлов и дальше на Рязань. В северном направлении германские войска достигли Венева, где 21 ноября Военный совет Западного фронта создал из нескольких пехотных и танковых соединений Веневский боевой участок, просуществовавший всего три дня – 24 ноября Венев был оккупирован. Отсюда до Каширы оставалось около 50 км. Буквально на следующий день немецкие передовые отряды вышли к поселку Мордвес. Часть сил была отправлена в западном направлении на охват Тулы, часть расширяла зону оккупации в восточном, дойдя до поселков Серебряные пруды и Павелец. Однако это также приводило и к растягиванию линии фронта, полностью закрыть которую у Гудериана не было никаких возможностей.

От поселка Мордвес Гудериан предпринял попытку занять Каширу, его передовые подразделения к 25 ноября оказались лишь в 6 км от города у деревни Пятница (она находится рядом с развязкой на трассе М-4). Здесь наступление притормозило в ожидании подхода других частей и снабжения. Германские войска не стали атаковать Каширу с ходу, рассчитывая следующим броском пройти и устремиться к дальнейшим целям. Немецкие передовые отряды пытались прорваться дальше, но в районе деревни Зендиково были встречены огнем зенитных орудий. Вот как описывал эти события в своих воспоминаниях боец 352-й ОЗАД Дмитрий Александрович Исаев: «Утром 24 ноября командир дивизиона майор Смирнов получил задачу перебросить часть огневых средств на танкоопасное направление к югу от Каширы. Туда была отправлена одна из трех батарей ОЗАД. С ней отправился и сам Смирнов. Огневые позиции зенитчики заняли у моста через овраг в 300–400 метрах перед деревней Пятница… 25 ноября их атаковали немецкие танки, причем действовали они без пехоты и авиационной поддержки, что, конечно, облегчало задачу обороняющихся. Тем не менее, бой был тяжким… Несколько танков пытались обойти орудия, спустились в овраг, но выбраться отсюда не смогли – их забросали гранатами». Фактически на этом и закончилась попытка взятия Каширы – дальше инициатива перешла к Красной Армии и генералу Белову.

 

Генерал Мороз

Еще в своей речи 3 июля Сталин заявил о необходимости уничтожения всего, что остается на оккупированной территории: «При вынужденном отходе частей Красной Армии нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться.

…В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».

Логика вполне понятная, однако оставляющая без объяснения то, как на временно оккупированной территории будут жить оставшиеся там советские граждане. Теоретически настоящие советские граждане должны были уйти вместе с отходящими частями Красной Армии, но в таком случае непонятно, кто будет бороться в тылу противника и откуда он будет брать хотя бы продовольствие.

Директивой УНКВД по Калининской области № 29910 от 10 сентября 1941 года местным органам УНКВД «О мероприятиях по спасению материальных ценностей при вынужденном отходе частей Красной Армии» предписывалось выводить из строя заводы и фабрики с мастерскими и уничтожать ценности, при этом работники НКВД должны были принять в данном процессе личное участие.

В журнале боевых действий 709-го стрелкового полка 178-й стрелковой дивизии, который в начале октября быстрым маршем отходил к Ржеву, отдельно отмечено, что: «большую работу во время отхода проделали саперы, возглавляемые командиром саперной роты мл. лейтенантом Соболевым и нач. инженерной службы т. Астаховым. Несмотря на то, что полк уже отошел, и рота оставалась одна, были взорваны все оборонительные сооружения, было организовано уничтожение дорог, запасов необмолоченного хлеба, фуража и населенных пунктов по пути отхода». Их действия причинили некоторое неудобство наступавшей 206-й пехотной дивизии вермахта: «8 октября стал особенным днем для авангарда: солдаты переночевали под открытым небом при температуре +7°, поскольку большинство населенных пунктов было сожжено русскими поджигателями (Brandkommandos)».

Позднее отступления частей Красной Армии происходили так быстро, что и мысли об уничтожении населенных пунктов при отходе не возникало. Однако после того как фронт более-менее устоялся, Военный совет Западного фронта напомнил об еще августовском приказе, которым устанавливалась «5-ти километровая полоса боевых действий, с территории которой подлежит выселению все гражданское население». В приказе от 9 ноября отмечалось, что «многие командиры и комиссары частей и соединений не поняли существа данного приказа и допускают оставление населения в полосе боевых действий, чем, по существу, способствуют проникновению в среду местного населения шпионов и диверсантов, вербовке шпионов из части местного населения, враждебно настроенного к советской власти». Население опасалось, что в результате военных действий могут быть разрушены их дома, а потому предпринимало свои меры по их сохранению: «в ближайших к расположению 316 сд деревнях во время налета вражеской авиации часть населения вышла с белыми флагами и полотнищами». Такие попытки установить контакт с вермахтом, просигнализировать о том, что в деревне нет войск, не были редкостью. Часто навстречу наступавшим войскам выходили жители, мало-мальски знающие немецкий язык, и просили их не стрелять. Такое поведение с точки зрения командования Красной Армии было недопустимо, тем более что в деревнях вылавливали то ли настоящих, то ли мнимых шпионов, обнаруживали вражеские листовки. Конечно, речь не шла об уничтожении деревень, но о принудительном выселении их жителей, которые теряли не только кров, но и продовольственные запасы на зиму. Ни работы, ни зачастую денег у них не было (в колхозах работали за трудодни, по которым уже было выдано зерно или другие продукты) – даже если бы они были обеспечены карточками, неизвестно, как они смогли бы их отоварить. Но приказ был неумолим: «Всех граждан, оказывающих сопротивление в выселении, арестовывать и передавать органам НКВД».

В 316-й стрелковой дивизии генерала Панфилова взяли под козырек и 14 ноября издали приказ: «Местное население, проживающее на территории боевых участков полков, к исходу 17.11.41 выселить. Всех выселенных направить на пересылочный пункт в Новый Иерусалим». 1075-му стрелковому полку полковника Капрова, в котором служили капитан Гундилович и политрук Клочков, было предписано выселить Большое Никольское, Нелидово, Петелино и, конечно, Дубосеково.

Но выселить не успели, 16 ноября началось мощное наступление, в результате которого все эти населенные пункты оказались в руках немцев вместе с жителями. Наступление затронуло всю линию, враг стоял буквально в сотне километров от границ Москвы, а потому пришло время задействовать все средства, для того чтобы его остановить.

17 ноября из «Ставки Верховного главного командования» пришел совершенно секретный приказ № 0428, который должен был быть доведен только до военных советов фронтов, которые на основании его должны были издать собственные приказы. Это в некотором роде снимало ответственность с подписавших его Сталина и Шапошникова. И если эти фамилии и не упоминались, то номер приказа стал фактически нарицательным и активно использовался в переписке.

Процитируем приказ № 0428 полностью. «Опыт последнего месяца войны показал, что германская армия плохо приспособлена к войне в зимних условиях, не имеет теплого одеяния и, испытывая огромные трудности от наступивших морозов, ютится в прифронтовой полосе в населенных пунктах. Самонадеянный до наглости противник собирался зимовать в теплых домах Москвы и Ленинграда, но этому воспрепятствовали действия наших войск. На обширных участках фронта немецкие войска, встретив упорное сопротивление наших частей, вынужденно перешли к обороне и расположились в населенных пунктах вдоль дорог на 20–30 км по обе их стороны. Немецкие солдаты живут, как правило, в городах, в местечках, в деревнях, в крестьянских избах, сараях, ригах, банях близ фронта, а штабы германских частей размещаются в более крупных населенных пунктах и городах, прячутся в подвальных помещениях, используя их в качестве укрытия от нашей авиации и артиллерии. Советское население этих пунктов обычно выселяют и выбрасывают вон немецкие захватчики.

Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом – такова неотложная задача, от решения которой во многом зависит ускорение разгрома врага и разложение его армии.

Ставка Верховного Главного Командования приказывает:

1. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо и влево от дорог.

Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе действия бросить немедленно авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами.

2. В каждом полку создать команды охотников по 20–30 человек каждая для взрыва и сжигания населенных пунктов, в которых располагаются войска противника. В команды охотников подбирать наиболее отважных и крепких в политико-моральном отношении бойцов, командиров и политработников, тщательно разъясняя им задачи и значение этого мероприятия для разгрома германской армии. Выдающихся смельчаков за отважные действия по уничтожению населенных пунктов, в которых расположены немецкие войска, представлять к правительственной награде.

3. При вынужденном отходе наших частей на том или другом участке уводить с собой советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать. В первую очередь для этой цели использовать выделенные в полках команды охотников.

4. Военным Советам фронтов и отдельных армий систематически проверять как выполняются задания по уничтожению населенных пунктов в указанном выше радиусе от линии фронта. Ставке через каждые 3 дня отдельной сводкой доносить сколько и какие населенные пункты уничтожены за прошедшие дни и какими средствами достигнуты эти результаты.

Ставка Верховного Главного Командования И. Сталин Б. Шапошников».

Не выполнить приказ было нельзя, тем более что Ставка ВГК требовала отчетов каждые три дня. В тот же день были составлены списки деревень на уничтожение, определены силы и средства, которыми должно было достигаться выполнение приказа. Не стала исключением и отступающая 316-я сд, переживающая в этот момент драматические события – дивизия становится 8-й гвардейской, и в тот же день гибнет ее командир генерал-майор Панфилов. В дивизию поступает приказ № 05 Военного совета Западного фронта, который практически дословно повторяет приказ № 0428. Уже с 19 ноября 8-я гвардейская стрелковая дивизия начинает его выполнение, аккуратно отчитываясь о названиях и степени сожженных деревень – какие-то удалось сжечь на 30 %, 50 %, какие-то полностью.

В частности, при отходе было сожжено Гусенево, в котором находился штаб дивизии и где погиб Панфилов. Свидетелем поджогов был комиссар 1073-го полка 8-й гвардейской стрелковой дивизии Петр Андреевич Логвиненко. В интервью комиссии по истории Великой Отечественной войны он рассказывал, как им приходилось тяжело, когда в ноябре началось немецкое наступление и они получили приказ жечь деревни, чтобы не оставлять врагу. Они просили, чтобы люди выходили, и поджигали дома. Из одного из них выбежала женщина, схватила на руки дочку и поставленное тесто: «Когда я это увидел, у меня у самого слезы! Ну, приказ есть приказ».

Выполнять приказ 8-я гвардейская стрелковая дивизия продолжала вплоть до перехода в наступление – высылая команды охотников в Алабушево и на станцию Крюково.

Находившаяся рядом 53-я кавалерийская дивизия, видимо, не предоставила отчета о запланированных мероприятиях и оправдывалась перед членом Военного совета 16-й армии дивизионным комиссаром Лобачевым за «либерализм»: «Вы своим письмом № 018 указываете, что нами не выполняется приказ Ставки Верховного Командования Красной Армии об уничтожении всего, что может быть использовано противником, и что проявляем в этом вопросе ненужный и вредный либерализм.

Должен отметить, что до получения приказа Ставки по этому вопросу действительно мы проявляли либерализм и противнику оставлялся хлеб, жилища и т. д.

Сейчас в частях нашей дивизии этого нет. Только за 19 и 20 ноября нами сожжено четыре населенных пункта: Гряда – осталось только несколько несгоревших домов, Мал[ое] Никольское – полностью, поселок Лесодолгоруково и Деньхово – результат пожара мне пока еще не известен, но лично наблюдал, как эти населенные пункты были охвачены пламенем. Для этой цели создаем специальные группы бойцов, которые готовятся заранее и уничтожают [постройки] немедленно по оставлению данного населенного пункта нашими войсками.

Ваши указания в дальнейшем будут выполняться с еще большей настойчивостью. Разъездам, при налетах на противника отдельными отрядами, это будет даваться как специальное задание с тем, чтобы уничтожать все, что могло [бы] остаться [противнику]».

А вот командир 258-й стрелковой дивизии 50-й армии полковник М. А. Сиязов уже 17 ноября отдал приказ, в котором, в частности, говорилось: «Наступили зимние условия борьбы. Противник одет плохо и для обогревания пользуется жилыми постройками. С целью лишения его использования жилых построек необходимо последние сжигать и уничтожать. Опыт Ленинградцев показал полный эффект сжигания и разрушения всех жилых построек, занятых немцами». Далее помимо установки жестких сроков по выполнению приказа – первая очередь до 19 ноября, вторая до 21 ноября, он отдельно отмечает: «Население разрушаемых районов не должно допускаться в наш тыл».

Под приказ даже началась небольшая PR-кампания в прессе. 21 ноября в «Красной звезде» появилась заметка батальонного комиссара К. Буковского «Выгонять немцев из домов на стужу», в ней отмечалось, что «фашисты всегда предпочитают воевать около жилья… С наступлением зимы эта тяга фашистов к жилью еще более возросла. Деревня и дорога к ней – излюбленное место расположение немецких подразделений. На подходах к селу они выставляют заслоны, а сами отсиживаются в хатах». Хотя приказ вначале был секретным, но быстро «ушел в народ», получив прозвище «Гони немца на мороз», и точно стал известным, по меньшей мере, военным корреспондентам центральных газет.

Трояновский вспоминал, как во время пересъемок речи Сталина в Кремле в кинокамере заело пленку. «Леня Варламов пытается завести “светский” разговор. – “Техника подводит”, – смущенно лепечет он. И чтобы переменить тему начинает говорить… о погоде! – “Какие морозы стоят в Москве. Нам на руку! Немцы мерзнут”. – “Нашим солдатам тоже холодно”. – последовал короткий ответ. Все замолчали. К счастью, возня с пленкой закончилась». Пересъемка проходила 27 ноября 1941 года, в самый разгар кампании по изгнанию немцев на мороз.

Участвовать в выполнении приказа № 0428 пришлось и Зое Космодемьянской. В соответствии с приказом штаба 5-й армии населенные пункты, предназначенные к уничтожению, были распределены между разными подразделениями. Населенные пункты и строения вдоль переднего края и непосредственно в тылу должны были уничтожаться командами охотников из находящихся на этих участках фронта дивизий. Те деревни, что оказались в пределах досягаемости артиллерийского огня и «катюш» – должны были уничтожаться артиллерией и гвардейскими минометными дивизионами 144-й, 50-й, 82-й и 32-й стрелковых дивизий. Уничтожение других населенных пунктов поручалось авиации. Населенные пункты вдоль шоссе Руза – Макеиха и вдоль шоссе на участке Дорохово, Колодкино (сейчас это часть «Большой бетонки» А-108) – Грибцово, Усадково, Петрищево, Мишкино, Архангельское, Головкино, Никольское, Колодкино – поручались диверсионным группам РО и ОО НКВД.

Именно в одной из таких групп и состояли Зоя Космодемьянская и Вера Волошина – их целью в том числе было обозначено село Петрищево, именно из него надо было выгнать немцев на мороз. По воспоминаниям местных жителей, диверсионные группы заходили и дальше – до дороги Можайск – Верея, но эти деревни они не тронули – они должны были быть сожжены авиацией, но та, вероятно, не смогла их уничтожить и эти деревни были сожжены уже отступающей немецкой армией.

История Зои Космодемьянской достаточно хорошо известна, хотя в ней и остаются некоторые белые пятна – часть документов находится на секретном хранении. Впрочем, это никак не меняет общей картины произошедшего.

На следующий день после выхода приказа № 0428 диверсионные группы стали получать оружие, боеприпасы, теплую одежду и продукты. А 20 ноября командиры диверсионных групп части № 9903 П. С. Проворов и Б. С. Крайнов получили задание сжечь 10 населенных пунктов. При переходе через линию фронта группы попали под обстрел и были рассеяны. Вера Волошина попала в плен и была казнена 29 ноября.

Из остатков двух отрядов сформировалась небольшая группа, которая попыталась поджечь Петрищево. Зоя фактически действовала в одиночку, ей удалось поджечь три дома. Однако после этого она не вернулась на условленное место, а, пересидев день в лесу, на следующую ночь (или, по показаниям одного из очевидцев, через ночь) вновь пошла в Петрищево, что соответствовало приказу полностью сжечь село. После первого поджога немцы выставили патрули из местных жителей, один из которых, С. А. Свиридов, заметил, что Зоя пытается поджечь его сарай с сеном, побежал за немцами, которые окружили и схватили советскую диверсантку. Судя по воспоминаниям местных жителей, Зоя ничуть не сомневалась в правильности своих действий. Она поинтересовалась у жительницы Петрищево, сколько домов сожгла и были ли жертвы, добавив, что жителям нужно было давно уехать. После череды допросов и издевательств Зоя Космодемьянская была повешена.

Жители деревни приходили смотреть на поджигательницу, однако по-разному выражали свое отношение к произошедшему. Реакция некоторых из них привела к еще более печальным последствиям. В показаниях Аграфены Смирновой говорилось: «На другой день после пожара я находилась у своего сожженного дома, ко мне подошла гражданка Солина и сказала: “Пойдем, я тебе покажу, кто тебя сжег”. После этих сказанных ею слов мы вместе направились в дом Петрушиной. Войдя в дом, увидели находящуюся под охраной немецких солдат партизанку Зою Космодемьянскую. Я и Солина стали ее ругать, кроме ругани я на Космодемьянскую два раза замахнулась варежкой, а Солина ударила ее рукой. Дальше нам над партизанкой не дала издеваться Петрушина, которая нас выгнала из своего дома». С. А. Свиридов, А. В. Смирнова и Ф. В. Солина были осуждены к высшей мере наказания.

В конце декабря Можайский сектор НКВД докладывал члену Военного совета Западного фронта Булганину об успехах и неудачах по исполнению его указаний по «уничтожению населенных пунктов, занятых противником». После перечисления подожженных деревень отмечалось, что «посланная нами агентура для уничтожения Дорохово, Верея и некоторых других пунктов до сего времени не вернулась, а поэтому результаты выполнения этого задания неизвестны».

В ноябре-декабре в письмах генерала Готхарда Хейнрици с темой недостаточности снабжения войск начинает соперничать тема морозов. Германские войска оказались абсолютно не готовы к боевым действиям в зимних условиях, по свидетельству Хейнрици солдаты одеты в «наши германские шинели и старые тонкие брюки. Напротив лежал русский в ватной униформе, в куртках и штанах, что выглядят как стеганое одеяло, в круглых теплых меховых шапках-ушанках. Просто неслыханные боевые условия». В этих условиях возможность хоть ненадолго согреться была жизненно важной, но деревни рядом с местами боев либо были сожжены, либо не могли вместить всех: «Тут все настолько битком, что 30 человек рады, если могут втиснуться в одну комнату. Лечь они уже не могут, так что часами стоят, но зато хотя бы в тепле. Помыться, почиститься – это все невозможно».

Постоянное нахождение на морозе стало огромной проблемой для немецких войск. «По пути к лесу, я встречаю несколько человек, которые заверяют, что врач направил их в тыл из-за обморожений. 45 минут спустя, я прибываю в резервный батальон, стоящий в маленькой лощине у северной кромки леса. Группками у маленьких костров стоят люди, жалкие, обмороженные. Чтобы согреться, они стучат каблуками, но те промерзли насквозь – писал жене Готхард Хейнрици. – С восьми вечера вчерашнего дня парни ничего не ели, кроме хлеба, кофе в их флягах превратился в лед. Хотя они соглашаются с тем, что тут ужасно, и что никто не рассчитывает на дальнейшее наступление вглубь России, в целом их настроение все еще не худшее, и я стараюсь еще подбодрить этих промерзших, плохо одетых, оголодавших, немытых и изгвазданных людей. Про себя я думаю, что, если бы этих людей увидел русский, его мнение о наших войсках бы упало. Настолько убог их облик». Генерал был не так далек от истины, образ замерзшего, грязного, закутанного в тряпье немецкого солдата активно использовался в пропаганде зимой 1941–1942 годов. Да и сейчас этот образ очень популярен.

Немецкий артиллерист Ойген Зайбольд из ХХХХ моторизованного корпуса находился во втором эшелоне в куда более комфортных условиях, поскольку здесь деревни остались нетронутыми. «Мы находимся в новом исходном районе в дер. Матвейцево, 20 км севернее Рузы, в 30 км от Истры. …Наши хозяева очень привыкли к нам, не хотят нас отпускать. За три недели, которые мы прожили у них, установились замечательные отношения. Местность, на которой мы остановились, холмиста. На ней преобладает ель. Деревни зажиточны, дома художественны».

Когда настал черед отступать германской армии, она начала применять точно такую же тактику выжженной земли. Среди бойцов Красной Армии даже бытовала примета – если немцы зажгли деревню, значит, готовятся к отходу. Вспоминает Дмитрий Дмитриевич Королев, который жил в паре километров от Бородина: «Наши наступали, а мы были в Логиново 21 января горели деревни. А на другой день пришли наши в белых халатах. В Логиново сжигали дома двое на конях. Дали два часа на сборы, всех детей собрать в дома, которые они не сожгли». О поджогах в самом Бородине рассказала в 1970-х годах жительница села Матрена Владимировна Ковалкина: «Перед отходом повыколачивали они наши окна. Мой дом зажгли. А мы в соседнем доме на полу. Только бы дети живы остались. Не стала тушить, лежу плачу, так и не видела я, как мой дом сгорел».

У германских войск была инструкция, как именно производить отход на новые позиции, которая включала в себя и такие разделы:

«12. Всякий раз оставляемая зона должна представлять собой зону пустыни.

13. Порядок оставления и уничтожения населенных пунктов:

а) запрещается выход всех гражданских лиц из домов с наступлением темноты до рассвета.

б) В полдень того дня, когда происходит отступление, объявить населению:

аа) что покидать населенный пункт запрещается,

бб) что селение в следующую ночь по военным соображениям оставляется и будет сожжено.

вв) что дома должны быть немедленно оставлены и население должно взять с собой личную собственность (одежду, одеяла, посуду, запасы и т. д.) и эти предметы немедленно упаковать.

гг) что они с этими вещами должны собраться к 16.00 в определенные для этого здания и в течение ночи идти в направлении русского фронта.

Подготовка разрушения селения должна проходить следующим порядком:

а) гражданское население до объявления не должно ничего знать.

б) Разрушение должно начаться в нескольких местах одновременно – в указанное время.

В день разрушения селение должно особенно строго охраняться, чтобы гражданское население не покидало населенный пункт, особенно со времени объявления о разрушении.

Собравшиеся к 16.00 жители должно строго охраняться и только после начала разрушения под руководством сельского старосты должны быть отправлены под конвоем.

Руководителю следует приказать, что он со своими жителями должен направиться в АЛЕКСАНДРОВО и доложить о себе в штабе русского полка, который позаботится о их дальнейшей судьбе.

Условный знак для отсылки гражданского населения “Гето”.

Чтобы провести полное разрушение, надо сжечь все дома, внутри каменных построек сжечь все с помощью соломы, а сами постройки взорвать; особенно необходимо уничтожить подвалы.

Мероприятие – создание зоны пустыни – имеет решающее значение для ведения войны зимой и в соответствии с этим должно быть подготовлено и проведено беспощадно и до конца.

13. В целях улучшения условий зимнего расположения, разрешаю брать из разрушаемых селений все, что не может взять население с собой: керосин, оконное стекло, гвозди, сковородки, горшки, лампы, стулья, ведра, оборудование конюшен, веревки, мешки, продукты питания (лук, пряности, огурцы, картофель, пшено). За скот оплачивать.

14. По телефону возможно меньше говорить о отступлении и обязательно с помощью условных знаков. О проведенных мероприятия доносить мне по телефону условными знаками».

Возвращаясь к приказу «Гони немца на мороз», стоит заметить, что в доступных нам мемуарах нет указаний на то, как принимался этот приказ, какова была логика Сталина, и уж тем более какие чувства он испытывал, отдавая его. Это было очень сложное, жестокое решение, но при этом вынужденное. В самом приказе содержатся оправдания уничтожения сел и деревень, дескать, все равно там нет наших граждан, ведь «советское население этих пунктов обычно выселяют и выбрасывают вон немецкие захватчики». А «при вынужденном отходе наших частей на том или другом участке уводить с собой советское население». Это было слабое оправдание, и войска и Кремль знали, что на оккупированной территории осталось очень много тех, кто не успел, не смог или не захотел уйти, да и идти им было некуда. Возможно, в руководстве страны считали, что если люди остались на оккупированной территории, значит, они уже не являются советскими гражданами, скомпрометировали себя, и потому можно умыть руки.

Судя по секретности и дальнейшим шагам, в результате которых приказ был изъят из войск, можно предположить, что его считали вынужденным, временным. Это было одним из тех решений, которые приходится принимать в смертельной ситуации, когда надо чем-то жертвовать ради спасения большего, даже пожертвовать жизнью одних людей ради того, чтобы спасти больше жизней.

Был ли приказ эффективным? Об этом пока нет достоверных сведений. Несомненно, он сыграл свою роль в снижении боевого потенциала немецких войск, ослабил их возможности в наступлении. Насколько значительным было его влияние, неизвестно, это тема последующих исследований, которые должны вестись не только в российских, но и в немецких архивах.

Значит ли это, что цель оправдала средства? На этот вопрос каждый должен дать ответ самостоятельно.

Цифры советских граждан, погибших от мороза, нет. Все они включены в общую статистику зверств фашизма. Возможно, это правильно. Они погибли в одном строю с теми солдатами, что пали на линии фронта…

 

Последние рубежи

«Уменя над кроватью висела купленная еще в 1939 году большая, очень подробная карта Московской области; на ней были обозначены все до единой деревеньки. Зеленым были обозначены леса. На этой карте я каждый день, прочитав в газете Сводку Информбюро, окружала черным карандашом все новые селения. Иногда я при этом плакала: Фашисты занимали знакомые и любимые места! Можайск, Васильевское, Истра, Дорно – бои шли уже у Снегирей…» – вспоминала Лора Беленкина.

В результате наступления, начатого 16–18 ноября, германские войска своим северным, левым флангом подошли к Москве ближе всего. В их задачу входило не войти в город, а окружить его, обойдя с севера. И если южнее их удар проходил относительно далеко от столицы, в районе Каширы, примерно в 100 км от тогдашних границ Москвы, то на северном участке до одной из главных целей – Дмитрова было около 50 км. Здесь они подошли даже ближе – от Лобни до МОЖД всего 20 км по прямой, но основной задачей для них был все же охват Москвы. Потому опасность была не в том, что немцы подошли так близко, а в том, что они могли прорваться на восток, перерезав пути снабжения столицы. Именно с этой точки зрения имеет смысл в большей степени рассматривать действия вермахта и их достижения.

После взятия Калинина и Солнечногорска у наступавших появилась возможность выйти непосредственно к каналу Москва – Волга, за которым уже проходила железная дорога Ярославского направления, игравшая огромную роль в снабжении Москвы. Советское командование предвидело такой поворот событий, в Загорске (ныне Сергиев Посад), Дмитрове и Хотькове, вдоль всего канала, который представлял собой широкий противотанковый ров, строились укрепления, сосредотачивалась 1-я Ударная армия. Если верить имеющимся схемам, частично они были готовы уже к 24 ноября.

Согласно воспоминаниям Хассо фон Мантойфеля, в книге «7-я танковая дивизия во Второй мировой войне», для нападения на мост у Яхромы необходимо было продвинуться на юг от Рогачево. Но использовать дороги, обозначенные на картах, не стали, во-первых, из-за возможных контратак, заслонов и их минирования, во-вторых, была необходима внезапность. Немецкие саперы, вооруженные бензопилами, проложили просеку достаточной ширины для прохода разведывательных машин, танков и тяжелой артиллерии, прямо через лес. Вечером передовая группа заняла деревню Астрецово километрах в четырех от Яхромы, ее население было собрано в нескольких домах под охраной, а передовая группа оставалась в лесу, соблюдая режим тишины.

28 ноября в 2 часа ночи из Астрецова выступила штурмовая группа. Мост охранялся НКВД, но бойцы не успели ничего предпринять – немцы действовали быстро и без стрельбы. В итоге им достался мост через канал, а на противоположном берегу был сооружено предмостное укрепление. Предполагалось, что через него смогут проследовать части дивизии для развития наступления в восточном направлении. В самой Яхроме произошедшего не заметили, утром люди пошли на фабрику, заработал хлебозавод, и только когда окончательно рассвело, стало ясно, что Яхрома оккупирована.

Снимок, сделанный немецким фотографом с Перемиловских высот в направлении горящей Яхромы. На снимке виден еще целый Яхромский мост.

На восточном берегу немцы заняли Перемиловские высоты, а также несколько деревень на своем правом фланге, но дальше продвинуться не смогли. Попытка продвинуться в направлении Дмитрова была пресечена действиями бронепоезда № 73 НКВД, который действовал вдоль канала, а также 8 танками КВ и Т-34. Мантойфель пишет о столкновении с ними на шоссе к Дмитрову, по его версии, танковая группа обер-лейтенанта Орлоффа вывела из строя бронепоезд и три танка противника, хотя на его вооружении были лишь танки с 3,7-см пушками. По советским данным, немцы потеряли 8 танков от огня бронепоезда и 8 в столкновении с нашими танками, они же подтверждают потерю трех своих танков – одного КВ и двух Т-34.

Несмотря на атаки на немецкие предмостные укрепления, в течение всего дня 28 ноября советским войскам не удалось достичь существенного успеха. Внезапно 29 ноября враг покинул восточный берег. По советским источникам, его удалось выбить, нанеся значительные потери в живой силе и технике, а вот Мантойфель рассказывает иную версию событий.

«Высшее руководство фронта потребовало 29 ноября сдачи мостовой позиции и срочного выстраивания оборонительной позиции на западном берегу канала. Факт сдачи мостовой позиции удручающе подействовал на весь личный состав дивизии, особенно на войсковую группу той стороны канала, которая проявила примеры храбрости и эффективности при создании мостовой зоны и держала ее в ожидании броска через канал на Москву.

…Около 4 часов 30 минут 29 ноября приказ оставить до 6 часов позицию достиг передовых отрядов на той стороне канала. И удалось – вопреки ожиданиям – до наступления рассвета всем уйти на западный берег, унеся с собой все вооружение и оборудование с предмостной зоны».

Скорее всего, потери вермахта были преувеличены, однако без развития общего наступления на этом направлении удержание плацдарма на восточном берегу не имело смысла. Мост через канал был взорван в 7:30 утра, но либо из-за недостатка взрывчатки, либо из-за желания сохранить его была подорвана только средняя часть. Полностью он был взорван через 12 часов группой саперов НКВД.

Одновременно с этими событиями немецкие части, продвигавшиеся по Рогачевскому шоссе, подошли вплотную к Лобне, угрожая прорывом в направлении Пушкина, где была бы перерезана Ярославская железная дорога, и дальше практически по прямой к «точке встречи» у Орехово-Зуева. Хотя на этом направлении находится система водохранилищ, зимние условия оставляли достаточно возможностей для маневра.

Понимая это, 28 ноября 1941 года в 20:05 Ставка Верховного главнокомандования приказала командующему 1-й Ударной армией немедленно выдвинуть 64-ю бригаду на подготовленный для обороны рубеж Черное, Сухарево, Киово с задачей «не допустить прорыва противника на Пушкин. Особое внимание обратить на оборону стыков с 47-й бригадой и частями опергруппы Лизюкова у Хлебникова. Готовность обороны 64-й бригады к 06.00 29.11». Фактически этим маневром перекрывался участок от Икшинского водохранилища до Рогачевского шоссе, с передним краем западнее Дмитровского шоссе.

По приказу командующего Западным фронтом 5 декабря 1941 года семь батарей из группы полковника Д. Ф. Гаркуши были переброшены в район Хлябова, Киова, Клязьмы и Хлебникова, чтобы предотвратить прорыв 1-й немецкой танковой дивизии между каналом Москва – Волга и Клязьминским водохранилищем. На этом рубеже зенитчики во взаимодействии со стрелковыми войсками сдерживали противника до перехода наших войск в контрнаступление.

Батарея 864-го зенитного артиллерийского полка под командованием заместителя командира батареи лейтенанта И. А. Кушакова 1 декабря 1941 года уничтожила 8 фашистских танков и отбила атаку автоматчиков, пробившихся к мосту через Клязьминское водохранилище. За проявленное мужество и отвагу 16 воинов батареи были отмечены правительственными наградами.

Эта попытка прорыва значительно менее известна, чем бой в районе Киова, где также отличились зенитчики 864-го зенитного полка. На этом направлении находился 3-й батальон 64-й морской стрелковой бригады, который в результате атаки отошел с занимаемого рубежа. «Личным выездом командиров штаба бригады положение батальона было восстановлено». А с 16:00 2 декабря 64-я морская бригада начала передавать рубеж 35-й стрелковой бригаде. На следующий день она получит свою главную задачу – выбить противника из села Белый Раст.

События возле железнодорожного переезда через Рогачевское шоссе, у поселка Киово достаточно хорошо известны и базируются главным образом на рассказах непосредственного участника Гайка Аваковича Шадунца, командира одного из орудий батареи. Кроме зенитчиков на рубеже оказалась также Ивашенковых с пятью детьми, которая не стала эвакуироваться и находилась буквально рядом, в землянке: «Это было добротное, основательно оборудованное сооружение. Бомбоубежище возводили для себя и своих семей рабочие 6-го дорожного участка, где мама работала уборщицей. Контора находилась в соседнем бараке», – вспоминал после войны Владимир Алексеевич Ивашенков, которому в 1941 году было 11 лет. Из четырех орудий в итоге осталось только орудие Гайка Шадунца с неполным расчетом, которое, согласно официальной версии, за период с 1 по 3 декабря подбило до 8 танков противника. Конечно, расчет не сражался в одиночку, слева от него находился 896-й артполк, который отбил атаку через рощу у деревни Букино. Маневры танков также стесняли противотанковые рвы возле шоссе. В настоящее время и Букино, и Киово входят в состав города Лобня, а часть Рогачевского шоссе переименована в Батарейную улицу, в память о бое в начале декабря 1941 года.

Схема ноябрьского наступления германских войск с пометками. (ЦАМО)

Если не принимать во внимание краткосрочные прорывы к позициям 64-й морской стрелковой бригады, которая находилась примерно в районе нынешнего Дмитровского шоссе, то максимально близкая точка к Москве, которой удалось достичь немецким войскам, это деревня Катюшки, которую 30 ноября занял I-й батальон 304-го пехотного полка, II-й батальон вошел в соседнюю деревню Пучки.

Знаменитая Красная Поляна находится примерно в 2 км западнее от Катюшек. Сейчас они утратили статус деревень и также являются микрорайонами Лобни. И сейчас, и в 1941 году это были дачные места, ближайшие пригороды к Москве. Существует миф, согласно которому немецкие генералы забрались на колокольню местной церкви и наблюдали в бинокли Московский Кремль. Конечно, рассмотреть Кремль с колокольни Красной Поляны было невозможно. Максимум, что можно было увидеть оттуда, так это звезду над зданием Северного речного вокзала (впрочем, она в 1935–1937 годах действительно была установлена на Спасской башне). Здесь стоит еще раз напомнить, что Кремль не так сильно интересовал наступавших, как возможность окружения столицы СССР. Входить в Москву было запрещено.

Теперь мы отправимся отсюда с севера на юг, отмечая точки максимального продвижения германских войск.

На северо-западе от Москвы линия фронта проходила от Калинина, по левому берегу Волги до Завидовского района, где переходила через Иваньковское водохранилище (Московское море) и уходила к Дмитрову. Здесь немецкие войска подошли практически к каналу, но не смогли перейти его, в том числе из-за затопления правого берега. Переходили канал они только у Яхромы, но уже не смогли подойти к нему в районе Деденева, где оставалась группировка советских войск и даже бронепоезд.

По Рогачевскому шоссе немецкие войска достигли переезда через железную дорогу, где вели ожесточенные бои за противотанковый ров, который защищали зенитные орудия. Им удалось на короткое время вклиниться в оборону советских войск и прорваться к Дмитровскому шоссе в районе деревни Шолохово, которая теперь известна своим музеем танка Т-34. Прорыв был ликвидирован 64-й морской стрелковой бригадой, которая с этого рубежа начала декабрьское контрнаступление.

Была занята и деревня Катюшки, которая сейчас является микрорайоном в южной части Лобни. После линия фронта заворачивала резко на запад в направлении деревни Ржавки – возле нынешней транспортной развязки – поворота на Зеленоград. Здесь точкой максимального продвижения стала знаменитая станция Крюково. Между Ржавками и Крюковом, вдоль Панфиловского проспекта находятся несколько памятных знаков, которые обозначают линию обороны 354-й стрелковой дивизии.

Большой мемориал находится и на Волоколамском шоссе в районе поселка Ленино, что менее чем в 15 км к юго-западу от станции Крюково. Немецкие войска прорывались восточнее этого места, занимая часть Дедовска, а также ведя бои в районе Нефедьева и Козина, где наткнулись на электрифицированные заграждения.

Бои велись в районе Павловской Слободы, которая сильно пострадала от артиллерийского огня.

На Рублевском направлении немецкое наступление развивалось по левому берегу Москвы-реки. Противнику удалось полуокружить Звенигород и продвинуться восточнее, в направлении Николиной горы. Немцы практически достигли ее западной части, заняв деревни Синьково, Грязь и Козино. Прорывались они и до моста через Москву-реку в районе Успенского. Советские войска занимали позиции на противоположном, высоком берегу реки. В настоящее время в лесу возле деревни Дунино можно увидеть остатки окопов, из которых красноармейцы вели огонь по немецким войскам. В самой деревне реконструирована часть рубежа обороны, которая включает в себя пулеметный колпак, противотанковый еж и надолбы, а также окопы.

Реконструкция участка обороны с пулеметной огневой точкой в подмосковном Дунине, недалеко от дачи М. М. Пришвина. (фото автора)

На территории пансионата Полушкино на берегу Москвы-реки находится памятник рубежу обороны: «Здесь с 19 ноября по 11 декабря 1941 года воины 49 стрелкового и 202 артиллерийского полков 50 дивизии под командованием Н. Ф. Лебеденко насмерть стояли на защите нашей Родины».

Прохождение линии фронта отмечено на 73-м километре Минского шоссе, где находится мемориал «Рубеж Славы», который был воздвигнут в 1975 году. Согласно надписи, «Здесь, в октябре 1941 года героические воины 5-й Армии преградили фашистам путь к Москве. В ожесточенных боях отразив яростные танковые атаки противника, они 15 декабря перешли в наступление и погнали врага на запад».

1 декабря 1941 года германские войска прорывались рядом с Наро-Фоминском, что позволило им оказаться на 30 км восточнее, в районе поселков Петровское и Алабино. Стоит отметить, что бои происходили в районе полигона, где сейчас проводятся соревнования по танковому биатлону. К исходу дня 1 декабря 478-й пехотный полк 258-й пехотной дивизии с танковым батальоном (30 танков) достиг центральной высоты Алабинского полигона – 210,8 («Прожекторная»), где и закрепился. Его дальнейшие попытки прорваться на Киевское шоссе успеха не имели. Но германские войска продолжили наступление на восток и заняли Петровское и Бурцево.

Схема Наро-Фоминского прорыва германский войск в районе Алабина. (ЦАМО)

Высота «Прожекторная» на полигоне оказалась плохим выбором для вермахта, на их беду им противостоял командир 18-й ОСБр Андрей Иванович Сурченко: «Я попросил командарма разрешить нашей бригаде наступать несколько западнее высоты 203,8, так как знал, что там местность более благоприятна для действий танков. Посмотрев на меня с удивлением, генерал спросил: “Из карты этого заключить нельзя, откуда вы знаете местность?” Я ответил, что до войны провел в Алабино пять лагерных сборов и знаю здесь каждую высотку и лощинку. Кратко повторив полученную задачу, я отправился ее выполнять, напутствуемый пожеланиями боевого успеха». После контрудара 3 декабря 33-я армия к 5 декабря отбросила противника обратно к Наре.

Еще один прорыв в районе Наро-Фоминска в направлении Акулова был остановлен воинами 32-й стрелковой дивизии Полосухина. В поселке находится памятник воинам дивизии.

Недалеко от того места, где реку Нару пересекает Киевское шоссе, стоит мемориальный знак: «С этого рубежа, после стойкой обороны против немецко-фашистских захватчиков, 18 декабря 1941 года, войска 33-ей армии перешли в контрнаступление». Дальше линия фронта шла вдоль Нары на юго-восток к Стремилову. И далее к Оке, там, где в нее впадает река Протва.

 

В бой вступают заградотряды

В массовом сознании утвердилась мысль, что заградотряды, которые не позволяли бойцам покидать передовую, появились в 1942 году, после выхода приказа № 227 «Ни шагу назад». На самом деле заградительные отряды появились в первые же дни войны, буквально в конце июня 1941 года. В их функцию входили охрана тыла, фильтрация отступающих солдат и направление их к местам сбора, а иногда и возврат на поле боя. На тот момент это были небольшие соединения, которые подчинялись фронту и, конечно, не стояли за спиной у всех обороняющихся.

Однако вскоре командование пришло к мысли, что необходимы специальные меры, пока для отдельных ненадежных дивизий. Директивой Ставки ВГК № 001650 командующему Брянским фронтом А. И. Еременко разрешалось создать заградительные отряды. Инициатива исходила от самого Еременко, войска фронта которого не смогли выполнить поставленную перед ними задачу, в том числе из-за того, что отдельные командиры и рядовые бойцы проявляли паникерство, трусость и оставляли поле боя. Целью заградительных отрядов являлось «не допускать самовольного отхода частей, а в случае бегства остановить, применяя при необходимости оружие». На этом основании была издана директива Ставки ВГК №№ 001919 от 12 сентября, в которой, в частности, говорилось: «Опыт борьбы с немецким фашизмом показал, что в наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом же нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать: “Нас окружили!” и увлекают за собой остальных бойцов. В результате подобных действий этих элементов дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть и потом одиночками начинает выходить из леса». Согласно директиве, каждой дивизии предписывалось «иметь заградительный отряд из надежных бойцов, численностью не более батальона (в расчете по 1 роте на стрелковый полк), подчиненный командиру дивизии». А их задачами «считать прямую помощь комсоставу в поддержании и установлении твердой дисциплины в дивизии, приостановку бегства одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия, ликвидацию инициаторов паники и бегства, поддержку честных и боевых элементов дивизии, не подверженных панике, но увлекаемых общим бегством».

Хотя директивой предписывалось создать заградотряд за пять дней, они были созданы не везде. В 32-й армии, входящей в Резервный фронт, таковые не обнаружены. Заградотряд, как правило, формировался на базе особого отдела НКВД, который имелся в каждой дивизии, а рядовой состав набирался из обычных строевых рот, правда, не все подходили и выдерживали, некоторые отправлялись обратно в окопы. Дело было не только в том, что заградотрядовцы должны были быть готовы стрелять по своим, но и в общем серьезном отношении к службе, которое было далеко не у всех.

Заградотряды проявили себя уже в октябрьских боях на Можайской линии обороны. Например, в наградном листе старшего лейтенанта госбезопасности Г. П. Махотина говорится: «В период тяжелых оборонительных боев частей 43 армии в районе Малоярославец – Каменка … тов. Махотин находился на переднем крае вместе с бойцами заград. отряда, где под интенсивным огнем противника, задерживал трусов и паникеров, бежавших с поля боя, лично расстреливая на месте наиболее злостных из них, в соответствии приказом ставки главного командования за № 270». Махотин был награжден медалью «За отвагу». Такой же награды был удостоен лейтенант ГБ М. В. Наумов, который в «средних числах октября» «возглавлял группу бойцов роты особого отдела» и не только «задерживал трусов и других предателей родины, расправляясь на месте с наиболее злостными из них», но и «принимал непосредственное участие в отражении прорвавшейся группы автоматчиков противника».

Еще один лейтенант ГБ И. Ф. Гринберг был представлен к ордену Красной звезды в том числе и за то, что «в момент отхода частей 17 и 53 сд под огнем противника организовал отходящие части для занятия обороны, и отражения наступающего противника. Изменников, злостных трусов и паникеров расстреливал на месте перед строем подразделений». В это же время, 22 октября, по приказу Жукова за оставление рубежа обороны был приговорен к расстрелу командир 17-й стрелковой дивизии полковник П. С. Козлов. Правда, он сумел избежать казни, сдался в плен, работал на немцев и так и не был обнаружен после войны.

Случаи, когда роты особого отдела оказывались буквально последним дивизионным резервом, были не редкостью. Таковым оставался и заградотряд к тому времени уже 8-й гвардейской стрелковой дивизии. В своей последней шифровке, отправленной ранним утром 18 ноября, Панфилов сообщал Командарму-16: «…Мой резерв Заград отряд – 150 штыков…».

До этого в политсводке 316-й стрелковой дивизии от 16 ноября указывалось, что «были приняты самые решительные меры к тому, чтобы не допустить беспорядочного отхода и ухода бойцов с позиций, для чего своевременно были выставлены группы заградотряда. И с самого начала беспорядочный отход красноармейцев был приостановлен. Люди отходили организованно, а отдельные группы, пытавшиеся уйти подальше в тыл, были задержаны заград. отрядом и направлены в свои части для занятия обороны».

В некоторой степени дает возможность оценить сферу деятельности дивизионного заградотряда этот наградной лист: «15 XI 1941 во время контр. наступления частей 8 ГКСД на город Волоколамск в районе деревни Чанцы [Ченцы] Жерносенко совместно с бойцами взвода НКВД Особого Отдела 8 ГКСД был послан в 690 сп (приданный 8 ГКСД) для несения заград. службы. В 2.00 15 XI 1941 под давлением превосходящих сил противника 8 рота 690 сп дрогнула и в панике начала бежать. Жерносенко проявил исключительное мужество в составе бойцов взвода Особого Отдела, остановил и возвратил бегущую роту на огневой рубеж. Совместными усилиями 7й и 8й роты 690 сп противник к вечеру 15 XI 1941 из деревни Чанцы [Ченцы] был выбит.

Во время ожесточенных боев с противником Жерносенко оказывал помощь раненым и помогал эвакуировать захваченные у противника трофеи. Достоин награждения медалью “За боевые заслуги”».

Заградотряды продолжили свою работу и в районе станции Крюково и деревни Матушкино, где наконец удалось окончательно остановить наступление немцев, а позже и перейти в контрнаступление. Как бы ни было горько осознавать этот факт, но роль заградительных отрядов в Московской битве была достаточно велика. Зачастую именно благодаря их действиям удавалось стабилизировать линию фронта и на несколько дней задержать наступающие немецкие части.

 

Минная война

Одновременно со строительством оборонительных полос с середины октября проводились инженерно-заградительные работы (заграждения на шоссейных и железных дорогах и т. п.) и подготовка коммунального хозяйства и предприятий для нужд обороны. Руководил этими работами начальник Инженерного управления МВО Е. В. Сысоев. Формировались отряды заграждений из курсантов Военно-инженерной академии. Количество привлекаемых нигде не учитывалось, однако можно сказать, что их было не менее 500. Часть из них, попав на передовую, была использована Западным фронтом для пополнения командного состава. Ввиду того, что этих сил было явно недостаточно, началось формирование штатных инженерно-саперных частей в составе МЗО.

Первые восемь отрядов заграждений были высланы в ночь 15–16 октября 1941 года на автомашинах в сторону фронта. Эти отряды устраивали заграждения по дорогам от фронта к Москве на Дмитровском, Ленинградском, Волоколамском, Звенигородском, Можайском, Киевском, Старо-Киевском, Подольском, Пятницком, Ильинском, Старо-Калужском и Каширском шоссе. В основном они занимались минированием. Заминированные объекты по мере приближения фронта передавались отступающим частям, а часть из них так и осталась в ведении МЗО. Одновременно началось минирование крупных автомобильных и железнодорожных мостов, которые должны были подрываться по мере приближения противника.

24 октября Военный совет МЗО приказал перейти к устройству сплошных заграждений, и к ноябрьскому наступлению немцев Москва уже была окружена минными полями, минированными мостами и дорогами. По данным Моссовета, было установлено свыше 64 тыс. мин. При организации минных полей «заградители» столкнулись с большим количеством «диких» полей, созданных различными частями и организациями для решения своих задач. Поля не были обозначены на местности и на картах, не охранялись и не сдавались войскам. Имели место подрывы войск на своих минах. Но инженерному управлению МЗО удалось быстро установить контроль и фиксацию устройства минных полей. Кроме того, саперным частям МЗО приходилось устраивать оперативные заграждения между отходящими советскими войсками и наступающим противником, зачастую на участках прорыва немецких войск.

Многочисленные минные заграждения, установленные советскими саперами, вызывали у вражеских солдат и офицеров минобоязнь, которая сковывала каждое их движение, каждый шаг. В отдельных случаях они были вынуждены буквально пропиливаться сквозь лес, в обход заминированных дорог, что, надо признать, обеспечивало им фактор внезапности – как, например, при занятии Яхромы.