Прямо с утра Шкабров отправился в парикмахерскую приводить в порядок свою новую прическу. Обрезанный накануне хвост он выбросил в мусорное ведро. Рука у него при этом не дрогнула, а в душе ничто не шевельнулось. Короткие волосы гораздо практичнее: они не требуют ухода и за них невозможно ухватиться.
Перед тем как выйти из дома, он открыл бар, наугад взял оттуда бутылку, задумчиво взвесил ее на ладони и неожиданно для самого себя поставил на место. Толстое донышко негромко стукнуло о стеклянную полку, крышка бара захлопнулась с легким щелчком. «М-да», — негромко произнес Шкабров и отошел от бара, почему-то стараясь ступать как можно тише.
Всю дорогу до парикмахерской и обратно вызывающе красный джип «ниссан» маячил в зеркале заднего вида, не отставая от «Ягуара» Абзаца больше чем на два корпуса. Это уже была не столько слежка, сколько психологическое давление, но Шкабров с удивлением обнаружил, что это его больше не волнует. Мир вокруг него в одночасье изменился до неузнаваемости, и он незаметно для себя уже начал приспосабливаться к реалиям этого вывернутого наизнанку мира. Он знал, что теоретически человек может приспособиться к чему угодно, но все-таки не ожидал от себя подобной гибкости.
«А что, — думал он, ведя машину по запруженным транспортом улицам. Чему тут, собственно, удивляться? Чем ты недоволен, приятель? Не ты ли любил после третьего стакана порассуждать о том, что организм — не дурак и сам знает, что ему полезно, а что вредно? Организм действительно не дурак и понимает, что пуля в затылок гораздо вреднее для здоровья, чем плевок в физиономию. Вот он и приспосабливается помаленьку, учится с достоинством утираться.»
Днем ему позвонила Лика. Оказалось, что у нее скопилась целая неделя отгулов, и теперь она интересовалась, нет ли у него каких-нибудь ценных мыслей по поводу того, каким образом лучше всего потратить эту свалившуюся с неба неделю свободы. «Лежи на диване и гляди в потолок», — хотел сказать Абзац, но сдержался: в его неприятностях Лику стоило винить в последнюю очередь. Плохо дело, подумал он. Я ведь понятия не имею, что ей сказать. Она ждет ответа, а я молчу как пень, хотя должен, по идее, бурно радоваться. А что я могу сказать? Прости, родная, но тут возникло одно маленькое затруднение: мне плюнули в морду, и я никак не могу отмыться. И вообще, сейчас тебе лучше не появляться рядом со мной, потому что за мной следят отморозки на красном джипе… Глотнуть бы сейчас — прямо из горлышка, чтобы разом продрало до печенок. Тогда нужные слова нашлись бы сами собой.
— Мне ужасно жаль, — сказал он после неприлично долгой паузы. — Это какое-то фатальное невезение. Представляешь, шеф посылает меня в командировку.
— Когда? — упавшим голосом спросила Лика.
— Прямо сейчас. Я уже на вокзале, поезд отправляется через четверть часа. Все вышло так неожиданно, что я даже не успел тебе позвонить. Как раз собирался, а тут ты сама…
— Действительно, неожиданно, — холодно сказала Лика. — Впервые слышу, что у тебя есть шеф.
— Я сам узнал об этом буквально вчера, — честно ответил Абзац. — Это очень длинная и запутанная история, в которой нет ничего интересного.
— Да? — В голосе Лики отчетливо слышались ледяные нотки. — А вот мне кажется, что это очень любопытно… Впрочем, тебе виднее.
Она сделала паузу, давая ему последнюю возможность что-то объяснить. Абзац молчал, стиснув зубы до звона в ушах.
— Ладно, — сказала она наконец. — Позвони, когда вернешься.
— Обязательно, — сказал Абзац. — Я тебя целую.
Она не ответила, в трубке зачастили короткие гудки. Шкабров достал сигарету и подошел к окну. Во дворе стоял красный джип, который с высоты восьмого этажа был похож на детскую игрушку. Абзац вяло порадовался тому, что не держит в доме оружия: сейчас он мог бы наделать глупостей, расплатиться за которые потом было бы тяжело.
Он заставил себя думать о Лике. Обычно она разгуливала по дому в прозрачном шелковом пеньюаре, с откупоренной бутылкой «Дом Периньон» в одной руке и зажженной сигаретой в другой. Когда они целовались, ее дыхание пахло шампанским и дорогим табаком, и этот запах сильно возбуждал его. Абзац закрыл глаза и представил ее всю, от макушки до кончиков пальцев на ногах. У него ничего не вышло: возникший образ был плоским и смазанным, как на скверной газетной фотографии. Все правильно. Так и будет, пока он снова не почувствует себя мужиком. А это вряд ли скоро произойдет. Лика может и не дождаться…
Он открыл глаза и посмотрел вниз. Джип стоял на месте. Абзац отошел от окна, повалился в кресло и сразу же вскочил, вспомнив, что именно в этом кресле вчера вечером сидел Хромой. «Идиот, — отругал он себя. — Что ты дергаешься? Чего ты хочешь — убить Хромого? Так пойди и убей, причин для этого предостаточно. Найти его будет несложно. Внизу, в джипе сидят двое. Заманить их в укромное местечко, одного шлепнуть сразу, чтобы не путался под ногами, а другому завинтить ствол в задний проход и вежливо спросить, как найти Хромого. Скажет как миленький, потому что знает, кто я такой и чем зарабатываю на жизнь. Потом… ну да, потом его тоже придется застрелить. Потом охрана Хромого, потом сам Хромой… Трупов будет больше чем достаточно, чтобы смыть кровью любое оскорбление. Но тогда я перестану быть профессионалом и превращусь в обыкновенного палача. А это сильно повредит моей репутации…»
Он заметил, что стоит перед открытым баром, привычно шаря взглядом по шеренге бутылок, и упрямо тряхнул головой. Конечно, алкоголь — лучшее лекарство от всех скорбей, но он не решает проблем. Напротив, проблемы от этого только усугубляются, растут как снежный ком. Если ты намерен что-то решать, делать это нужно на трезвую голову. Но, черт подери, как это, оказывается, трудно!
Абзац захлопнул дверцу бара и включил магнитофон. Голоса из прошлого пели о человеке ниоткуда, который живет в небывалой стране. Шкабров сломал сигарету, горячий уголек упал на паркет, оставив на светлом лаке круглую черную подпалину. Голоса-призраки наполняли просторную — чересчур просторную! — квартиру, и под звуки этих голосов Абзац начал ощущать себя нереальным. Он сам был человеком ниоткуда, особенно теперь, когда запрещал себе прибегать к испытанному средству, которое всегда помогало ему примириться с реальностью.
К вечеру его добровольное заточение превратилось в настоящую пытку. Абзац переоделся, равнодушно бросив в угол мятый костюм, в котором целый день валялся то на кровати, то на диване в гостиной. Переложив в свежий пиджак сигареты и бумажник, он вышел из дому, напоследок слишком сильно грохнув дверью. Его так трясло, что он испугался: неужели это только потому, что за весь день он не выпил ни капли? Не может быть, он же не наркоман. Но что же это, если не ломка?!
«Нервы, — ответил он сам себе. — Просто нервы, и ничего больше. Чертов Хромой, почему же он не звонит? Ему что, некуда торопиться?»
Красный джип висел на хвосте как приклеенный. Уйти от него на «ягуаре» ничего не стоило, но Абзац не видел в этом смысла. «Надо уничтожить Хромого, — думал он. — Убить Хромого — значит проиграть. Проиграть все, потому что убить Хромого — значит принять его правила игры. Еще лучше убить и ограбить. Вот так-то, храбрый парень Робин Гуд, доблестный защитник ларечников и предпринимателей от подлых кавказских рэкетиров…»
Он заметил, что едет по Гоголевскому бульвару, направляясь к площади Пречистенских ворот, и снова испугался. Похоже, он чуть было не наделал глупостей: пока мозг развлекался парадоксами и самобичеванием, тело уверенно вело машину прямиком к его потайной берлоге на Остоженке, где в тайнике под половицей хранился целый арсенал. Видимо, мысль об убийстве автоматически включила внутри организма какую-то программу, и он, сам не подозревая об этом, уже приступил к ее выполнению.
Абзац увидел справа свободное парковочное место и без раздумий загнал туда машину. «Пройдусь, — решил он. — Вечер просто дивный. Обожаю гулять вечером по Москве. Это чертовски красиво, это успокаивает и в то же время бодрит. Зайду куда-нибудь, выпью… выпью кофе. Что может быть лучше, чем чашечка хорошего кофе на ночь! Особенно когда и без кофе не можешь сомкнуть глаз…»
«Отлично, — думал он, выбираясь из машины и запирая центральный замок. — Просто великолепно! Пройдусь сам и заодно прогуляю ребят Хромого. Убегать я от них не стану, но подергаться им придется. Должен же я вернуть себе хоть немного самоуважения! Вот, пожалуйста, они уже нервничают…»
Стоя у края проезжей части и готовясь перейти дорогу, он со злорадством посмотрел на красный джип. Поблизости не было ни одного свободного места для парковки, и бойцы Хромого оказались в щекотливом положении: человек, которого они пасли, готов был вот-вот скрыться из поля зрения, а бросить машину им было негде.
Джип вдруг замигал всеми огнями, подавая сигнал аварийной остановки, и Абзац невесело улыбнулся: ну вот, они и решили проблему. У этих ребят все проблемы решаются просто. Если машину негде припарковать, они ее просто бросят посреди дороги, вот и весь разговор. Все правильно. Штраф за стоянку в неположенном месте — ничто по сравнению с разносом, который их ожидает, если они потеряют Абзаца.
Он перешел дорогу и двинулся по бульвару. На центральной аллее было уже почти темно: сумеречный вечерний свет едва проникал сюда сквозь густые кроны старых деревьев. Закуривая сигарету, Абзац покосился через плечо, но так и не смог понять, кто из прохожих за ним следит. «Определить это совсем просто, — подумал он, убирая в карман зажигалку. — Вот взять и побежать. Кто бросится следом, тот и есть мой „пастух“. Только зачем мне это нужно? Дразнить Хромого — очень нездоровое занятие. Вчера мне это наглядно объяснили на вполне доступном моему пониманию примере. Сколько ни бегай, а возвращаться все равно придется. Можно, конечно, и не возвращаться, но к такому побегу надо как следует подготовиться. На кой черт мне это нужно драпать с голой задницей, как Чапаев от белых?»
Он остановился, с удивлением обнаружив, что забрел в самую гущу какой-то тусовки. Приглядевшись и прислушавшись, Абзац удивился еще больше: похоже, он ненароком набрел на сборище самых настоящих битломанов. Теперь он припомнил, что кто-то когда-то между делом рассказывал ему об этой тусовке, — даже не рассказывал, а так, вскользь упомянул с насмешливой ухмылочкой. Собственно, Абзац был близок к тому, чтобы вместе со всеми считать битломанов некой разновидностью тихих сумасшедших. Ему всегда казалось, что между музыкой «Битлз», которую он искренне любил, и частной жизнью музыкантов нет никакой связи. Она наверняка существовала в тот момент, когда создавалась музыка, но теперь слова, манера одеваться и семейные неурядицы четверки из Ливерпуля не имели никакого отношения к музыке. Музыка давно существовала отдельно от них, и Шкабров не понимал людей, которые упоенно смаковали каждый факт биографий своих кумиров. Он всегда считал всевозможные фэн-клубы чем-то вроде религиозных сект, где нехватка знаний с лихвой компенсируется слепым поклонением, а засаленной бумажке с неразборчивым автографом поклоняются как святым мощам.
Впрочем, здесь никто не рвал на себе нижнее белье и не проповедовал, взобравшись на садовую скамейку. Все было вполне пристойно, тихо, а местами даже интересно. Потолкавшись возле скамеек, на которых были разложены виниловые диски и магнитофонные кассеты, Абзац обнаружил пару редких пластинок и один настоящий раритет: кассету, скопированную с любительской записи одного из первых концертов «Битлз». Кассету продавал ясноглазый парнишечка с прической а-ля поздний Джон Леннон и в точно таких же, как у Леннона, очках в круглой стальной оправе. Несмотря на ангельскую внешность, цену за кассету паренек заломил такую, что даже давно отвыкший считать деньги Абзац удивленно приподнял бровь.
— Послушай, дружок, — сказал он юному нахалу, — побойся Бога! Это ведь всего-навсего копия, и притом наверняка не первая!
Парнишка посмотрел на него таким непонимающим взглядом, что Абзац слегка растерялся. «Черт его знает, — подумал он. — А может, не врет? Вон как смотрит, будто я ему прямо в душу плюнул. А с другой стороны, они нынче все такие ушлые, что даже не знаешь, чего от них ожидать. Он тебе лапшу на уши вешает, да так мастерски, что тебе же перед ним неловко: как это я его, такого честного, красивого и хорошо воспитанного, заподозрил в корыстных намерениях? А он сделает тебе ручкой на прощание и пойдет себе дальше, на ходу засовывая твои бабки в карман. Он даже смеяться над тобой не станет, потому что ему на тебя глубоко начхать. Какой смысл смеяться над деревом, с которого сорвал грушу? Оно, дерево, для того и существует, чтобы с него груши рвать…»
Он пошел дальше и остановился возле небольшой группы людей, которые слушали какого-то потертого типа с неопрятной седой бородой и засаленными кудрями, сосульками свисавшими на воротник ветхой джинсовой куртки. Бородач что-то увлеченно втолковывал своим слушателям, жестикулируя дымящейся сигаретой без фильтра и поминутно поправляя сползающие очки. Абзац остановился, чтобы послушать, и с первых же фраз понял, что бородач беззастенчиво врет, повторяя расхожую байку о якобы имевшем место в семидесятом году приезде «Битлз» в Москву. Легенда о случайной встрече с «жуками» в буфете аэропорта ходила по городу кругами, то затихая, то вновь возвращаясь к жизни, но Шкабров впервые видел пустозвона, который отважился излагать ее от первого лица. Впрочем, подумал он, чем черт не шутит? Может быть, так оно все и было. А может быть, вот этот засаленный тип много лет назад самолично придумал эту сказку и так долго ее рассказывал, что в конце концов поверил в нее сам?
Он стал от нечего делать разглядывать слушателей и неожиданно столкнулся взглядом с каким-то незнакомым человеком средних лет. Наружность у этого гражданина была самая непримечательная, и Абзац не понимал, что привлекло его внимание в этом плотном, как постаревший Колобок, невзрачном лысоватом блондине в линялом джинсовом костюме и белых кроссовках. Туго обтянутое футболкой объемистое брюшко этого почитателя «Битлз» откровенно выпирало между полами его джинсовой куртки, а выражение лица живо напомнило Абзацу ту почти комичную печаль, которую можно видеть на мордах охотничьих собак. Между указательным и большим пальцами правой руки этот бывший блондин катал сигарету, разминая ее перед употреблением. Лицо у него при этом сохраняло скорбное выражение, но глаза — Абзац готов был поклясться в этом — смеялись, из чего следовало, что незнакомец видит рассказчика насквозь и от души потешается над его историей, хотя предпочитает держать свое мнение при себе.
Не удержавшись, Шкабров позволил себе слегка улыбнуться: блондин понравился ему чем-то неуловимым. Чем конкретно, объяснить было бы трудно, но возникшая симпатия была взаимной — «Колобок» ответил на улыбку Шкаброва, глаза у него на мгновение потеплели. Потом, словно вспомнив что-то и спохватившись, он принялся оглядываться по сторонам и вскоре отчалил от группы, где стоял Абзац. Он ушел, не оглянувшись, и Шкабров подумал, что так и должно быть. Возможно, он принял желаемое за действительное, решив, что встретил человека, который был ему чем-то близок. И потом, что это значит: близок?
«Черт знает что, — подумал Абзац, отходя от группы, где уже разгорелся ожесточенный спор. — Симпатии, улыбочки… Это еще можно было бы понять, будь на месте того блондинчика красивая женщина. Что мне померещилось в этом пузане? Вот именно — померещилось… Нет в нем ничего и быть не может. Да и не нужно мне это все. У меня своих забот полон рот… Улыбается он! Может быть, как раз он за мной следит, отсюда и улыбочки…»
Высмотрев свободное место на краю скамейки, Абзац присел, заложив ногу за ногу, и закурил. На бульваре зажглись фонари, мошкара бестолково толклась в конусах отбрасываемого ими света. Небо сразу же потемнело и словно исчезло вовсе, заслоненное электрическим сиянием. Где-то за спиной у Абзаца забренчала гитара, и несколько голосов нестройным хором затянули «Желтую субмарину». Шкабров слегка поморщился: он терпеть не мог всех этих туристических штучек наподобие хорового пения у костра. Кроме того, его всегда коробило, когда хорошую музыку упрощали и уродовали неумелым исполнением. Он даже обернулся через плечо, почти уверенный, что увидит в сгущающейся темноте разгорающееся пламя костра, но никакого костра на Гоголевском бульваре, конечно же, не было и в помине.
«А ведь мой „хвост“, наверное, с ума сходит, пытаясь понять, какого черта я здесь делаю, — подумал Абзац, снова принимая нормальное положение и откидываясь на спинку скамьи. — Ничего, ничего, пусть поломает голову, поупражняет мозги. Ему это будет оч-чень полезно…»
На другом конце скамьи пожилой гражданин с длинными седеющими волосами беседовал с прилично одетым мужчиной примерно одного с ним возраста, по виду — типичным чиновником. Эти двое обсуждали сравнительные достоинства бобинных магнитофонов «Юпитер», «Орбита» и «Маяк» с таким жаром, словно эти древние гробы только вчера появились на прилавках столичных магазинов. На скамейке рядом с длинноволосым лежало несколько картонных коробок с бобинами. «Господи, — подумал Абзац, — ну и паноптикум! Но здесь как-то уютно, словно вся эта компания открыла секрет управления временем и по вечерам, устав от суеты, в полном составе отправляется в начало семидесятых, чтобы там расслабиться и набраться сил для следующего дня.»
— Эй, отец, — услышал Абзац чей-то развязный, откровенно пьяный голос и поднял голову. — Музычку продаешь?
Вопрос был адресован длинноволосому соседу Абзаца. Задал его юнец лет двадцати с небольшим — крепкий, румяный, голубоглазый, что называется, кровь с молоком. Росточка в этом крепыше было чуть-чуть поменьше двух метров, из распахнутого ворота его легкой рубашки словно невзначай выглядывал треугольник тельняшки с голубыми полосками. Румянец на его щеках горел неровными пятнами, которые то и дело буквально на глазах меняли свои очертания, и Шкабров понял, что юноша пребывает в состоянии пьяного куража. Ему сразу же захотелось уйти: он был не в том возрасте и положении, чтобы от нечего делать ввязываться в случайные уличные скандалы.
А в том, что дело пахнет скандалом, можно было не сомневаться, поскольку за румяного амбала, сильно шатаясь, цеплялся еще один молодой человек, тоже пьяный в дым и тоже в десантном тельнике. Услышав слово «музыка», он с заметным усилием вскинул тяжелую голову и зашарил по лицам присутствующих мутным, ничего не понимающим взглядом.
«Какого черта я тут сижу? — подумал Абзац. — Надо уходить, пока не началось. До чего же я ненавижу эти молодые сытые хари в тельниках и беретах разных мастей! Возвращаются из своих горячих точек и всю оставшуюся жизнь ищут, кого бы им поставить на колени мордой к стене…»
— «Руки вверх» у тебя есть? — продолжал допрос румяный защитник отечества. — «Крошка моя, я по тебе скучаю…» есть?
— Дерьма не держу, — сдержанно ответил длинноволосый.
Его прилично одетый собеседник бочком двинулся к выходу из сквера, поняв, как видно, что дальнейшее пребывание здесь может оказаться опасным для здоровья. Абзац удивился: седой битломан словно специально нарывался на неприятности. Мог бы, кажется, ответить и повежливее… Хотя этим пьяным отморозкам наверняка безразлично, что и в какой форме им ответили: все равно найдут к чему прицепиться.
— Дерьма-а, — с непонятной интонацией протянул румяный. — Ий-ясно. А что у тебя есть? Муслим Магомаев?
— Шли бы вы, ребята, — по-прежнему сдержанно предложил длинноволосый. — Здесь вы для себя ничего не подберете. Вы же видите, у меня одни бобины.
— А ты чего нас посылаешь? — неожиданно подал голос приятель румяного. — Ты кем командуешь, козел волосатый? Витек, дай ему в рыло! Патлы отрастил, педик старый, и еще командует!
«Все, — подумал Абзац. — Начинается. Ведь у нас без этого нельзя. Пора домой», — решил он, но почему-то остался на месте.
— Гля, точно, волосатый! — неизвестно чему обрадовался румяный. Мужик, ты что, педик? Или это у тебя парик? А ну, дай пощупать!
Длинноволосый отшатнулся, но было поздно: рука румяного уже крепко ухватила его за волосы. Абзац на мгновение зажмурился, снова открыл глаза и тряхнул головой, словно отбрасывая упавшую на глаза прядь. Фантомные ощущения, подумал он. Вот что такое — фантомные ощущения. Отрезанные руки ноют к дождю, отрезанные волосы лезут в глаза… Черт, их всего двое. Маловато. Хотя, с другой стороны, голубые тельники хоть к чему-то да обязывают… Как это здорово, что я без оружия!
Абзац встал, понимая, что сейчас сделает глупость. Ему хотелось делать глупости с самого утра, а теперь нарыв лопнул, и Шкабров вдохнул полной грудью прохладный вечерний воздух, с первобытной радостью освобождаясь от всего человеческого. Он коротким движением отшвырнул в сторону недокуренную сигарету, шагнул вперед и без объявления войны врезал румяному по зубам, разом разбив костяшки пальцев и даже не почувствовав боли. «We are living in yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine!» — все еще горланили за спиной. Приятель румяного с неожиданной прытью рванулся вперед и раскрутился в классической «вертушке», норовя засветить Абзацу ногой по физиономии. Абзац небрежно блокировал удар правой рукой, и десантник, не удержавшись на ногах, с невнятным ругательством нырнул головой в асфальт, словно хотел посмотреть, что делается в метро.
Послышался быстрый топот, возбужденные голоса, и Абзац понял, что напрасно расстраивался по поводу малочисленности противника. Со всех сторон, сшибая с ног зазевавшихся битломанов и переворачивал лотки с кассетами., к нему бежали крепкие ребята в голубых тельняшках. Некоторые были в беретах, а один даже щеголял в камуфляже, поверх которого диковато белел витой шнур аксельбанта. «День десантника? — подумал Абзац, встречая самого быстроногого из противников мощным ударом в грудную клетку. Возможно, хотя и непохоже… А, какая разница! Сколько их тут — десять, двенадцать? Набьют они мне морду, ох набьют!»
Абзац вскочил на скамью, перемахнул через спинку, прижался спиной к дереву и занял оборону. Не принимавшие участия в увеселении битломаны и случайные прохожие в спешном порядке покидали сквер. Расшибленная правая кисть ныла и плохо слушалась. Можно было не сомневаться, что в ближайшее время она распухнет до размеров боксерской перчатки. Гриша Лыков, его тренер и закадычный приятель, за такой удар обязательно накостылял бы ему по шее. Руки надо беречь, а не проламывать ими стены и чугунные лбы нашей славной десантуры…
Десантура, хоть и была под градусом, дралась насмерть. Абзаца уже дважды сбивали с ног, и оба раза ему удавалось встать лишь ценой невероятных усилий. Он разодрал свой дорогой пиджак, разбил часы и получил несколько весьма чувствительных ударов. Потом в воздухе мелькнула бутылка. Абзац успел увернуть голову, и удар пришелся по плечу. Теперь и левая рука начала неметь. Было совершенно ясно, что речь идет о жизни и смерти, но Абзаца это не испугало: такой оборот лишь придавал событиям дополнительную остроту. Он уже видел, что проигрывает драку, и никак не мог понять, почему ему не страшно. Тело действовало словно само по себе, парируя удары и нанося ответные, от которых противники разлетались в разные стороны, в то время как мысли витали где-то далеко. Он думал о множестве вещей одновременно, и в частности о том, какая рожа будет у Хромого, когда его соглядатаи доложат ему, что Абзаца забили ногами пьяные десантники. Хромой этому просто не поверит, а если поверит, то наверняка не поймет, какого черта профессиональный киллер ввязался в потасовку, когда его лично никто не трогал. Где уж ему разобраться в том, чего Абзац и сам не понимал!
Потом вдруг что-то неуловимо изменилось. Противников как будто сделалось меньше, и прыти у них поубавилось. Свалив с ног очередного десантника — здоровенного кабана, весом никак не меньше ста двадцати килограммов, — Абзац воспользовался внезапно возникшей паузой и осмотрелся.
Оказалось, что у него появился помощник — тот самый «Колобок» в джинсовом костюме, которого он заметил недавно. Этот невзрачный пузан двигался с неожиданным проворством, а его руки работали, как два кузнечных молота, — без затей, но очень эффективно. Он приседал, ныряя под сыпавшиеся со всех сторон удары, легко распрямлялся и бил в ответ — коротко, точно и сильно.
«Еще один сумасшедший, — решил Абзац, хорошо нацеленным пинком опрокидывая набежавшего из темноты верзилу с зазубренным осколком бутылочного горлышка в руке. — Какого черта он сюда полез? Десятеро на одного — это, конечно, несправедливо, но ему-то какое дело? Ему что, больше всех надо? Старая закваска, человек-динозавр (не в том смысле, что тупой и толстокожий, а в том, что такие, как он, — вымирающая порода), прямо как тот чокнутый мент, что пытался загородить мне дорогу своей „Волгой“. Потому их и мало, что такие долго не живут: лезут на рожон, лупят плетью по обуху и не верят, что сила солому ломит…»
Краем сознания Абзац уловил какой-то новый звук — этакую смесь улюлюканья с оглушительным, усиленным в сотни раз кошачьим «мяу». Поначалу он принял этот звук за вызванную алкогольным голоданием галлюцинацию, но тут очередной его противник опустил занесенную для удара руку, повернул голову, вслушиваясь, и вдруг, пригибаясь, пулей ринулся в темноту. Только теперь Абзац разглядел справа и слева от себя красно-синие вспышки милицейских мигалок и понял, что происходит. Вокруг уже вовсю топали чьи-то ноги и слышались властные окрики. Не успев ни о чем подумать, Шкабров увернулся от налетевшей на него фигуры в погонах, опрокинул угодившего под ноги сержанта и бросился бежать, радуясь тому, что ноги у него пострадали не так сильно, как руки.
На бегу он оглянулся и увидел, что его догоняют двое милиционеров. «Черт возьми, — подумал он, — ну что за идиотизм! Я абсолютно трезв, документы у меня в полном порядке, и драку затеял не я. Так какого же дьявола я побежал? Да еще и сбил с ног мента при исполнении… Теперь они от меня ни за что не отстанут. „Добрые дела наказуемы“, — это сказал кто-то очень умный…»
Снова оглянувшись, он увидел, что его вот-вот настигнут. Сержанты были моложе и бегали, увы, быстрее. Кроме того, им не пришлось принимать участие в неравной драке, так что шансов уйти от них у Абзаца практически не было. Все получалось до неприличия глупо и, более того, очень опасно, но тут откуда-то сбоку, из темноты, на освещенное пространство аллеи выскочил давешний «Колобок» в испачканном землей, зеленью и кровью джинсовом костюме и с ходу протаранил того сержанта, что был ближе к нему. Сержант покатился, очень удачно угодив под ноги своему приятелю, который, не успев притормозить, тоже полетел кувырком, потеряв свою дубинку.
«Колобок» высоко подпрыгнул, чтобы не споткнуться об эту копошащуюся, изрыгающую лютую матерщину кучу, все-таки споткнулся, пробежал несколько метров, опасно кренясь вперед, удержал равновесие, выровнялся, круто вильнул вправо и снова исчез в темноте на противоположной стороне аллеи. Абзац тоже свернул и бросился напролом через кусты, держа наперерез «Колобку». Теперь он был почти на сто процентов уверен, что «Колобок» приставлен к нему Хромым в качестве соглядатая и ангела-хранителя, и хотел выразить ему свою искреннюю благодарность, как следует отполировав этому умнику мослы.
Вслед за «Колобком» перемахнув через низкую чугунную решетку сквера, Абзац выскочил на проезжую часть. Он был уверен, что соглядатай в джинсовом костюме повернет налево — туда, где остался «ягуар» Абзаца и джип Хромого. Но «Колобок», даже не посмотрев в ту сторону, сразу же рванул направо, чем немало удивил Абзаца. Получалось, что это вовсе не соглядатай. «Впрочем, решил Абзац, — этот парень себя обнаружил, и ход его мыслей вполне мог совпадать с моим. Так что теперь он скорее всего улепетывает не столько от ментов, сколько от меня…»
Далеко убежать «Колобку» не удалось. Не успев как следует разогнаться, он с разбегу влетел прямиком в гостеприимно распахнутые объятия двоих сержантов — похоже, тех самых, которых он опрокинул на аллее минуту назад. «Колобок» вильнул в сторону, комично перебирая ногами и норовя увернуться, но его уже схватили за джинсовую куртку, опрокинули на асфальт и без лишних разговоров перетянули резиновой дубинкой по почкам.
Абзац не заметил, как оказался рядом. Полностью отдавая себе отчет в том, что действует вопреки логике и здравому смыслу, он наградил одного из сержантов увесистым пинком в оттопыренный зад. Сержант, который стоял над распростертым «Колобком» и, наклонившись вперед, готовился еще разок приласкать того своим «демократизатором», перелетел через свою жертву и растянулся на асфальте. Острая боль пронзила руку Абзаца от распухшей кисти до самого плеча, когда он с разбегу дал второму сержанту в ухо. Со стороны все это выглядело очень неуклюже, по рабоче-крестьянски, но Абзацу сейчас было не до балетных номеров. Схватив «Колобка» за ворот его линялой джинсовой куртки, Шкабров рывком поставил его на ноги и развернул в нужном направлении. Они побежали к машине Абзаца, топоча, как лошади.
На бегу Абзац шарил по карманам. Слава Богу, брелок с ключом от машины остался при нем, не вывалился из кармана во время драки. Купленная у нахального юнца кассета тоже лежала в кармане. Ненароком дотронувшись до нее, Абзац скорее ощутил, чем услышал неприятный хруст трущихся друг о друга осколков пластмассы и понял, что если не сама кассета, то уж коробка, в которой она лежала, разлетелась вдребезги от полученных им молодецких ударов. «Здорово кто-то расшиб себе клешню», — подумал он, нажимая кнопку на пульте управления центральным замком. «Ягуар» приветливо мигнул габаритными огнями и коротко пиликнул. Абзац добежал до него, распахнул дверцу и прыгнул за руль. В следующее мгновение на соседнее сиденье мешком рухнул запыхавшийся «Колобок». Он сделал это без приглашения, и Абзац бросил на него короткий удивленный взгляд. Если это был соглядатай Хромого, то он вел себя как-то странно. Неадекватно, так сказать…
Трогая машину с места, он покосился в зеркало заднего вида и успел заметить запыхавшегося долговязого парня, который нырнул в салон все еще стоявшего позади «ниссана». «Вот он, соглядатай», — подумал Абзац и дал полный газ, отрываясь от милицейской погони.