Когда стало ясно, что погони за ними нет, владелец роскошного «ягуара» немного снизил самоубийственную скорость. Оторвав от руля распухшую до немыслимых размеров кисть правой руки с разбитыми костяшками, он осторожно промокнул сочившуюся из разбитой губы кровь рукавом своего разодранного в клочья дорогого пиджака. После этого он шмыгнул расквашенным носом, скособочился за рулем и, шипя сквозь зубы не то от боли, не то от злости, принялся по одному выгребать из внутреннего кармана куски прозрачного пластика и раздраженно швырять их себе под ноги. Когда обломки у него в кармане наконец закончились, на свет божий появилась магнитофонная кассета в треснувшем по диагонали корпусе из дрянной черной пластмассы. Увидев трещину, владелец «ягуара» досадливо крякнул, но все же затолкал кассету в приемную щель магнитолы. Кассета вошла туда с мягким щелчком, едва слышно зажужжал движок магнитофона, по панели забегали зеленые огоньки и светящиеся стрелки. Потом из динамиков поплыли какие-то утробные хрюкающие звуки, перемежающиеся треском и отдельными обрывками фраз на английском языке.

Чиж первым понял, что происходит. — Жует, — негромко сообщил он. Это было первое его слово, обращенное непосредственно к хозяину машины — тому самому высокому брюнету, который показался ему таким симпатичным там, в сквере.

Брюнет бросил на него непонимающий взгляд, а потом, спохватившись, с ругательством выключил магнитолу. Кассета неохотно вылезла из приемной щели примерно на треть и застряла. Хозяин потащил ее оттуда — сначала аккуратно, а потом, окончательно раздражившись, рывком. Машина опасно вильнула, шедший в соседнем ряду «опель» длинно просигналил.

— Пропади ты пропадом! — в сердцах воскликнул хозяин «ягуара», бросив взгляд на кассету, с которой свешивалась длинная борода спутанной, мятой, изжеванной ленты. Конец этой бороды по-прежнему скрывался в приемной щели магнитолы. — Черти полосатые! Плакали мои двадцать баксов!

Из-за распухшей нижней губы говорил он не совсем внятно, и Чиж решил, что ослышался. Двадцать долларов за магнитофонную кассету? Она что, из чистого золота? Так ведь нет как будто…

Брюнет между тем еще одним злым рывком оборвал ленту, опустил боковое стекло и выбросил злополучную кассету в окошко. Кассета, бренча и подскакивая, покатилась по мостовой, а секундой позже попала прямиком под колесо следовавшего за «ягуаром» красного джипа. Чиж поморщился от неприятного хруста и сел прямо.

Сидевший за рулем «ягуара» человек снова принялся шарить по карманам своего превратившегося в грязные лохмотья пиджака. Ему перепало гораздо основательнее, чем Чижу, и в этом не было ничего удивительного: насколько понимал майор, этот красавец сам затеял драку с пьяной десантурой, отмечавшей неизвестно какую знаменательную дату. Он дрался один с дюжиной подвыпивших здоровяков, владевших приемами рукопашного боя, и, судя по тому, что видел Чиж, отступать не собирался. Если бы майор не махнул на все рукой и не вмешался в это побоище, брюнета просто разодрали бы в клочья, как его пиджак.

Брюнет тем временем вынул из рваного кармана мятую пачку «Мальборо», откинул полуоторванную крышечку и начал копаться внутри, одновременно ухитряясь вести машину. В результате этих поисков решительно скомканная пачка последовала за кассетой.

— Ни одной целой, — пояснил брюнет, не глядя на Чижа. — Как нарочно… Вот суки!

Он снова сделал странное движение головой, словно отбрасывая назад упавшие на лицо длинные волосы, спохватился и немного смущенно провел распухшей ладонью по своей короткой стрижке.

— Шишка, — сообщил он удивленно. — Нет, две. Хорошая у них, в армии, подготовка. Не кулаки, а булыжники.

Чиж молча вынул свои сигареты, угостил хозяина машины и закурил сам. Каждое движение вызывало у него тупую ноющую боль в избитом теле.

— Слушайте, — сказал он наконец, — что это было? У вас что, идиосинкразия на голубые береты?

Брюнет, вместо ответа, только дернул распухшей щекой, измазанной подсыхающей кровью. От этого движения с зажатой у него в зубах сигареты сорвался столбик пепла и упал ему на брюки. Брюнет рефлекторным жестом отряхнул колени, хотя брюки выглядели не лучше пиджака: они лопнули по шву и были густо перемазаны черно-зеленой дрянью. Это можно было понимать как угодно, в том числе и как предложение не соваться не в свое дело. Во всяком случае, Чиж понял это именно так и замолчал, старательно делая вид, что не обиделся, хотя был основательно задет. В конце концов, этот фанфарон на «ягуаре» мог хотя бы сказать «спасибо» за то, что ему спасли жизнь! Ну пусть не жизнь, но здоровье-то наверняка…

«Впрочем, мы, можно сказать, квиты, — напомнил себе Чиж. — Если бы не он, меня бы повязали. Сомневаюсь, что мне удалось бы вразумительно объяснить Лаптю, почему я ввязался в драку и зачем оказывал сопротивление работникам милиции. Господи, час от часу не легче! Ведь трезвый же, казалось бы, так нет — все равно ухитрился влезть в историю! Это мне, дураку, наука: не лезь в частные детективы, сиди дома, смотри телевизор…»

Он повернулся, усаживаясь поудобнее, и невольно закряхтел от боли в спине — удар резиновой дубинкой по почкам давал о себе знать. «Непонятно, как я после такого удара добежал до машины, — подумал Чиж. — Да, если бы не этот парень… Ребята из ППС, обнаружив, что отметелили майора МУРа, быстренько сообразили бы, откуда дует ветер, и на всякий пожарный состряпали бы протокол, в котором черным по белому было бы написано, что гражданин Чиж находился в нетрезвом состоянии, нарушал общественный порядок и вообще дебоширил, в результате чего они вынуждены были применить к упомянутому гражданину силу. А что написано пером, не вырубишь топором…»

Водитель «ягуара» бросил на него быстрый взгляд и едва заметно поморщился: видимо, внешность Чижа производила сейчас еще более тягостное впечатление, чем обычно.

— Вы-то за каким дьяволом полезли в эту кашу? — неприветливо поинтересовался он.

— Что же я, по-вашему, должен был позволить им забить вас до смерти? — огрызнулся Чиж. — А они бы забили, не сомневайтесь. Они же ничего не соображали…

— Так я и думал, — вздохнул брюнет. — Воспитание… Семья и школа. Олег, — вдруг представился он.

— Николай, — автоматически ответил Чиж.

Они замолчали. Чиж понятия не имел, о чем думает его новый знакомый. Сам он в это время был занят тем, что отгонял от себя навязчивое видение: перед ним, как живая, маячила запотевшая, только что из морозилки, бутылка русской водки, к которой прилагался огромный бутерброд с толстым куском ветчины. «Впрочем, — подумал Чиж, — без бутерброда я бы запросто обошелся. А вот пропустить стаканчик сейчас было бы очень даже недурно. За знакомство, за славную викторию и вообще… В лечебно-оздоровительных целях, так сказать.»

Чур меня, чур, подумал Чиж, но тут же мысленно махнул рукой: а, чего там… Сил на то, чтобы бороться с внутренним врагом, у него уже не осталось.

— Кстати, — сказал он, — куда вы меня везете?

— Понятия не имею, — откликнулся Олег. — Честно говоря, до сих пор я просто старался подальше унести ноги от этого филиала Куликовской битвы. Ненавижу, когда пьяная шваль куражится над людьми! — неожиданно с чувством заявил он.

— Да уж, — неопределенно промямлил Чиж.

Он вдруг будто наяву увидел себя самого: пьяного, расхлюстанного, с отвисшей слюнявой губой, с дымящимся пистолетом в руке возле простреленной навылет коммерческой палатки… Он не помнил этого эпизода своей биографии, зная о нем лишь со слов Сапсана, но не сомневался, что если это было на самом деле, то выглядел он в момент совершения своего славного подвига именно так. Пьяная шваль… Слова Олега неожиданно больно резанули его прямо по уже начавшей затягиваться ране, и Чиж понял, что выпить сегодня просто не сможет, как бы ему этого ни хотелось.

— Куда вас подбросить? — спросил Олег, прерывая его невеселые размышления.

— К метро, — рассеянно ответил Чиж.

— Заметут, — без тени сомнения сказал Олег. — Прямо на входе.

— Тьфу ты, черт, — расстроился Чиж. — Я совсем забыл, что похож на жертву крушения поезда… Тогда домой, если вас не затруднит.

— Ну, вас ведь не затруднило засунуть свою задницу прямиком в соломорезку ради незнакомого человека, — сказал Олег. — Честно говоря, по этому случаю не мешало бы выпить, но…

— Я не пью, — поспешно вставил Чиж, не давая себе времени на раздумья.

— Вот совпадение, — со странной интонацией сказал Олег. — Я тоже… Так куда поедем?

Чиж сказал ему адрес и откинулся на спинку сиденья, занявшись раскуриванием новой сигареты. Он был полон тихой гордости, хотя и подозревал, что, окажись новый приятель чуть-чуть настойчивее, его твердость была бы поколеблена. После такой встряски человеку просто необходимо привести в порядок нервы, а лучшего средства для этого, чем стаканчик спиртного, просто не существует. Ему всего-то и нужно, что один-единственный стаканчик…

Его спутник вдруг проглотил слюну — не слишком гулко, но все равно заметно и очень красноречиво — и спросил:

— Вы часто бываете там, на Гоголевском?

— Сегодня в первый раз, — ответил Чиж. — А вы?

— Представьте, я тоже, — сказал Олег. Он выбросил в окошко окурок и поднял стекло. — Чертовски не повезло. Купил там кассету с концертной записью «Битлз». Заплатил за нее черт знает сколько, а эти недоумки ее испортили. Часы расколошматили, скоты…

В подтверждение своих слов он показал Чижу металлический браслет с массивным дорогим хронометром — вернее, с тем, что от него осталось. Осталось от хронометра немного, и Чиж сочувственно поцокал языком. Посмотрев на свое запястье, он обнаружил, что его собственный «Ролекс», подаренный соседом-бизнесменом в знак благодарности за оказанную в свое время услугу, бесследно исчез.

— Люблю качественные вещи, — продолжал между тем Олег. — Неброские, без мишуры, но чтобы сделаны были на века…

— М-да, — промямлил убитый новой потерей Чиж. — Это я заметил…

Он протянул руку и опустил солнцезащитный козырек. Как он и ожидал, в обратную сторону козырька было вмонтировано небольшое зеркальце. Поймав в этом зеркальце свое отражение, майор огорченно зашипел сквозь зубы.

Олег бросил на него быстрый взгляд.

— Да, — с мягкой иронией заметил он, — альтруизм в наше время дорого обходится.

Чиж хмыкнул, разглядывая свою перекошенную физиономию.

— Вы не могли бы подбросить меня к самому подъезду? — спросил он, щупая синяк на челюсти. — У меня начальник в соседях. Не дай бог, заметит…

— Зверь? — с улыбкой спросил Олег.

— Хуже, — сказал Чиж. — Дурак. Слава Богу, я первый день в отпуске, не надо с такой физиономией на работу тащиться.

— Хорошенькое начало для отпуска, — посочувствовал Олег.

— А, чего там, — махнул рукой Чиж. — Какой отпуск, такое и начало… Вот сюда, во двор…

Сверкающий «ягуар» плавно затормозил у подъезда. Не выключая двигатель, Олег повернулся к Чижу.

— Что ж, — сказал он, — наверное, я должен вас поблагодарить. Хотя… Да нет, какого черта! Спасибо вам. Выручили.

— Ну, это взаимно, — улыбнулся Чиж. — Провести ночь в кутузке мне совсем не улыбалось. Ну, счастливо вам. Может, свидимся еще.

— Кто знает, — сказал Олег, закрывая за ним дверцу.

Чиж немного постоял на тротуаре, глядя вслед удаляющимся габаритным огням «ягуара». Мимо него, сдержанно рокоча мощным двигателем и шурша покрышками высоких колес по корявому асфальту, прокатился ярко-красный джип «ниссан». Чиж нахмурился: ему показалось, что совсем недавно он уже видел эту машину. Пожав плечами, майор повернулся лицом к подъезду и двинулся вперед.

Ему повезло: скамейка перед подъездом, на которой зимой и летом сидели языкатые старухи, сегодня почему-то была пуста. Проходя мимо скамейки, Чиж старательно смотрел себе под ноги. С момента ухода жены прошло уже полтора года, но майор никак не мог избавиться от въевшейся в плоть и кровь привычки задирать голову, чтобы проверить, не горит ли в окнах его квартиры свет. Свет, конечно, не горел, и Чиж шел дальше, борясь с разочарованием. Правда, в последнее время он стал забываться все реже, «Привыкаю, — думал Чиж, преодолевая сопротивление мощной дверной пружины. — Скоро совсем привыкну, как будто так и было с самого начала…»

Лифт дожидался его на первом этаже, и майор с облегчением нырнул в кабину. Такого архитектурного излишества, как зеркало, здесь не было, и Чиж подумал, что это кстати: лишний раз видеть свою разбитую рожу ему не хотелось.

Остановившись перед дверью своей квартиры, он запустил руку в правый карман джинсов, где всегда лежали ключи. В правом кармане ключей не было. Чиж полез в левый, потом в оба задних, обшарил карманы куртки, прощупал подкладку… Ключей не было. Скорее всего они остались на месте недавнего сражения.

Чиж в сердцах хватил по двери кулаком, по подъезду прокатилось гулкое эхо. Ну что за день! Что это за жизнь такая собачья! Мало было приключений, так теперь еще полночи возись с дверью: сначала ломай, потом чини… Эх!..

Не удержавшись, он пнул дверь носком кроссовка и вдруг замер, прислушиваясь. За дверью раздавались легкие шаги, которые явно приближались. Вот сухо затрещал отставший паркет — знакомый звук, возникавший всякий раз, когда Чиж проходил мимо встроенного шкафа… Внутри квартиры кто-то был, и Чиж постарался уверить себя, что доносящиеся оттуда шаги вовсе не кажутся ему знакомыми.

Шаги приблизились, щелкнул отпираемый замок, и дверь распахнулась.

— Гм, — сказал Чиж, преодолевая неловкость — Вот не ждал… Какими судьбами?

— Здравствуй, — сказала жена. — Входи скорее, пока соседи тебя такого не увидели.

Выражение легкого смущения на ее лице быстро сменялось привычным усталым разочарованием: она увидела именно то, что ожидала увидеть. Ожидала увидеть и надеялась, что все-таки не увидит… Чиж почувствовал, как им овладевает знакомое глухое раздражение: какого черта?! Какое она имеет право осуждать его? Он абсолютно трезв, а если бы даже и выпил, то это его личное дело, и ничье больше…

Стоп, стоп, остановил он себя. Полегче на поворотах, приятель. Ее вполне можно понять. Полтора года не виделись, заглянула проведать, а тут этакая образина…

— Здравствуй, — сказал он, входя в прихожую и закрывая за собой дверь. — Извини, что я в таком виде… Пришлось немного подраться, но в целом все в порядке.

— Разумеется, — сказала она. — Как всегда.

Чиж заметил, что ее ноздри осторожно, едва заметно раздуваются, втягивая воздух. Он бы не обратил на это внимания, если бы не многолетняя практика. Ничего не забывается, понял он. Словно и не было развода, генерала и этих полутора лет. Вот она стоит и тянет в себя воздух, стараясь, чтобы это выходило незаметно. Принюхивается, как гончая, потерявшая след. Неужели за этим она и приехала из своего Ростова… или Нижнего?

«Нюхай, нюхай, — мысленно сказал ей Чиж. — Посмотрим, что ты унюхаешь…»

— Ну, — сказал он наконец, — и чем я, по-твоему, пахну? Надеюсь, не генеральским одеколоном?

— Увы, — сухо сказала она, но за этой сухостью тренированное ухо Чижа легко различило нотки глубоко запрятанной растерянности. — Пахнешь ты далеко не так хорошо, как мне хотелось бы, но…

— Но и не так плохо, как ты ожидала, — закончил за нее Чиж. — Извини, что я тебя разочаровал. Нужно было предупредить, что приедешь, я бы подготовился: достал бы ведро самогонки и выхлебал его прямо в лифте. Кстати, ты так и не ответила на мой вопрос: каким ветром тебя сюда занесло?

Продолжая говорить, он обошел жену как неодушевленный предмет и, прихрамывая, направился прямиком в ванную. Он чувствовал себя старым, усталым и больным. Кроме того, он был зол на себя за ту вспышку щенячьего восторга, которую испытал, увидев на пороге жену.

— Выглядишь ты просто чудесно, — продолжал он, сдирая с себя грязную, забрызганную неизвестно чьей кровью куртку и швыряя ее в корзину с грязным бельем. — Прямо помолодела, — его голос сделался приглушенным из-за майки, которую он стаскивал через голову, — прямо девочка стала… Только невеселая чего-то. Неужто генерал обижает? Оно и понятно, им не больно-то покомандуешь: генерал все ж таки… Хотя я, признаться, удивлен. Мне казалось, ты можешь скрутить в бараний рог любого министра…

Он охнул и застыл в неудобной позе, придерживая одной рукой наполовину снятые джинсы, а другой схватившись за стенку, чтобы не упасть. Вот тебе бараний рог, подумал он. Будешь знать, как языком-то молоть… Хоть бы отпустило скорее, что ли. Торчу тут, как абстрактная скульптура, неудобно все-таки…

— Тебе помочь?

Жена стояла в дверях ванной. Лицо у нее было встревоженное. Чиж заметил, как ее глаза опустились вниз, к здоровенному синяку на ребрах, и тут же испуганно метнулись обратно к его лицу.

— Пустое, — прокряхтел он, силясь выдавить из себя улыбку. — Это не радикулит. Мне радикулит по штату не положен, это болезнь генеральская. А меня просто ушибли немножко. Сейчас пройдет. Уже проходит… Ну вот, прошло.

Он развернулся на одной пятке, осторожно опустился задом на холодный и жесткий край ванны и, подергав ногами, сбросил джинсы на пол.

— Иди, иди, — сказал он своей бывшей жене. — Нечего тут глазеть.

Генерал приревнует. Ступай, я сейчас. Душ приму только.

«Какого дьявола я прицепился к этому ее генералу? — с досадой подумал он. — Я его сроду в глаза не видел, так же, как и он меня. Может быть, он мировой мужик, откуда мне знать? Во всяком случае, он наверняка ни разу не пришел домой с расквашенной мордой.»

— Подвинься, — сказала жена, протиснулась мимо него, пустила воду и принялась деловито мыть ванну, не обращая внимания на брызги, летевшие прямо на ее строгое бордовое платье.

— Ты чего это? — тупо поинтересовался Чиж, наблюдая за тем, как раскачиваются в ее ушах, посылая во все стороны острые лучи, бриллиантовые серьги. — Что это ты затеяла?

— Примешь горячую ванну, — сухо сказала она. — Половину твоих болячек как рукой снимет. У тебя неприятности?

— Приятности, — привычно огрызнулся Чиж. — Ты все-таки того… шагай отсюда. Что генерал подумает?

— Что подумает? Если бы он мог тебя сейчас слышать, то наверняка подумал бы, что ты клинический идиот. Вернее, маньяк, одержимый навязчивой идеей. Ты так часто повторяешь слово «генерал», что становишься похожим на попугая. На сержантского попугая. Кстати, если ты забыл: моего генерала зовут Георгием. Георгием Ивановичем.

— А! — обрадовался Чиж. — Как главного героя в этом твоем любимом фильме… как его… «Москва слезам не верит»! Теперь я понял, что ты в нем нашла. Ну и как он? Не пьет?

В течение двух или трех секунд он был уверен, что ему вот-вот залепят пощечину — прямо по разбитой физиономии, по синякам и царапинам. Он не стал бы возражать: после кулаков десантуры и милицейского «демократизатора» пощечина стала бы чем-то вроде легкого десерта, достойно завершающего роскошный обед. Кроме всего прочего, ему было страшно интересно узнать, способен ли он еще вызвать у своей бывшей супруги хоть какие-то эмоции, кроме усталости и раздражения.

Потом свирепый холодный огонь в ее прозрачных серых глазах погас, словно кто-то щелкнул выключателем. В ванне с глухим ревом била сильная струя воды. Жена повернулась к Чижу спиной, нашла на полке пузырек с каким-то шампунем, или гелем, или черт его знает, как там называлась эта дрянь, второй год стоявшая без употребления в самом углу полки, и щедро плеснула из пузырька в ванну. В том месте, куда била струя воды, моментально вспухло облачко густой пены и пошло увеличиваться прямо на глазах, затягивая поверхность воды толстым пушистым слоем.

— Полезай в воду, — непререкаемым тоном приказала жена. — Я отвернусь, если ты такой стеснительный.

— Я не стеснительный, — проворчал Чиж. — Я просто привык строго соблюдать морально-правовые, этические и… как это?., социальные нормы. А! Чуть было не забыл! Самое главное — субординация. Что скажет Генерал Иванович, когда узнает, что какой-то майоришка показывал стриптиз госпоже генеральше?

— Иногда ты бываешь просто невыносим, — сказала она неестественно ровным тоном и быстро вышла из ванной, плотно закрыв за собой дверь.

Чиж скорчил ей вслед рожу, но безо всякого удовольствия, просто по инерции. Ему было неприятно признать, что после ухода жены в ванной стало как-то пустовато. Да и только ли в ванной?

Кряхтя, он полез в корзину с бельем, выкопал свою куртку и извлек из кармана забытые сигареты и зажигалку. Его так и подмывало докопаться до самого дна — раньше там, на дне, в самом углу частенько пряталась чекушка, — но теперь никакой заначки в корзине не было, и майор взял себя в руки. Он закурил, стащил с себя трусы и носки и осторожно погрузился в ванну. Горячая вода огнем обожгла ссадины и ушибы, и Чиж промолчал только потому, что был в квартире не один.

«Кстати, — подумал он. — Кстати-кстати-кстати… Ведь она так и не сказала, зачем пришла. Я спрашивал два раза… или даже три?.. Неважно, сколько именно. Важно, что она так и не ответила. Может быть, ей просто нечего сказать? Может, она решила вернуться, но не знает, с чего начать разговор?»

Чиж глубоко затянулся сигаретой и до самого подбородка погрузился в воду, так что пушистая пена защекотала нижнюю губу. Хорошо, подумал он. Просто здорово. Мир на земле и в человецех благоволение. Насчет того, что она решила вернуться, — это, конечно, полная ерунда, но могу же я немного помечтать!

Несколько минут он мечтал — ровно столько, сколько понадобилось, чтобы докурить сигарету до самого фильтра. После этого он намылился, осторожно потер себя мочалкой, тщательно обходя синяки и ссадины, сполоснулся под душем, побрился и вскоре предстал перед госпожой генеральшей одетый в свой любимый мохнатый халат, распаренный, посвежевший, гладко выбритый и словно заново родившийся на свет. Госпожа генеральша была права: половину его болячек действительно как рукой сняло. «Сейчас бы заложить сто пятьдесят за галстук, и от второй половины следа бы не осталось», — подумал Чиж, подавляя вздох.

Он прошел на кухню, звонко хлопая задниками домашних шлепанцев по босым пяткам, и обнаружил, что его дожидается накрытый стол. Госпожа генеральша в своем бордовом платье и бриллиантовых серьгах смотрелась на кухне немного неуместно. К такому наряду больше подошел бы интерьер гостиной и чтобы на крахмальной скатерти сверкал хрусталь и поблескивало начищенное серебро, но то, что ужин был накрыт именно на кухне, создавало атмосферу, очень близкую к семейной, — той, которая была у них в их лучшие дни. Кроме того, в отличие от своей экс-супруги, сам Чиж щеголял отнюдь не в смокинге, а в халате, из-под которого торчали тонкие волосатые ноги.

— Ого, — сказал он, потирая руки, — еда! Настоящая еда, не из консервных банок! Все-таки супружеская жизнь имеет свои преимущества.

— Я рада, что ты наконец-то это понял, — ровным голосом сказала жена. — Лучше поздно, чем никогда. Открой вино, пожалуйста.

— Да, — стоя к ней спиной и по очереди выдвигая и задвигая многочисленные ящики, сказал Чиж. — Конечно. Теперь я понял, зачем ты пришла. Ты пришла убедиться, что я все прочувствовал, осознал и полон раскаяния. Это не совсем соответствует действительности — не на все сто процентов, я имею в виду, — но допустим, что все так и есть. Ну и что теперь? Черт, да куда он опять подевался?

— На верхней полке, — сказала жена. — В красной коробке. Нашел?

— Нашел, — буркнул Чиж, возвращаясь к столу со штопором в руке.

Он мастерски откупорил бутылку. Руки у него при этом почти не дрожали. Да и с чего им было дрожать? Сухое красное — не водка. Чиж терпеть не мог сухое вино, как, впрочем, и все остальные вина. Для утоления жажды существует вода, а если тебе хочется опьянеть, то сорок градусов оптимальный вариант. Это доказал еще Менделеев, а он был умный мужик.

Впрочем, в данный момент Чиж был готов пересмотреть свое мнение. Хорошо вертеть носом, когда есть из чего выбирать. А если выбора нет, то сойдет, пожалуй, и этот компот без сахара…

Он наполнил бокалы, стараясь не замечать испытующего взгляда госпожи генеральши. Ему вдруг сделалось как-то неловко и за себя, и за нее. Словно они, двое взрослых, неглупых людей, ни с того ни с сего затеяли какую-то детскую игру. Он никак не мог понять, почему люди не могут жить просто, не мучая себя и друг друга.

— За встречу? — с вопросительной интонацией сказал он, поднимая бокал.

— За встречу, — откликнулась она и, не чокаясь, поднесла бокал к губам.

Чиж смотрел, как она пьет — как всегда, с непринужденным изяществом, маленькими, медленными глотками, — и думал о том, что существует такая примета, согласно которой мужу и жене нельзя чокаться, иначе в доме не будет денег…

Он поднял бокал и поднес его к губам. Терпкий аромат вина ударил в ноздри, заставив их затрепетать. Чиж посмотрел на жену поверх бокала и успел перехватить ее напряженный взгляд прежде, чем она поспешно отвела глаза.

«Хорошая штука — вино, — подумал Чиж. — Если бы в этом чертовом бокале была водка, даже не знаю, как бы я себя повел.»

Он слегка смочил вином губы, чтобы все это не выглядело детской демонстрацией, и осторожно поставил бокал на стол. Губы он сразу же промокнул салфеткой, но на них все равно остался терпкий сухой привкус.

— Ну-с, — бодро сказал он, наваливая себе в тарелку салата, — так ты мне скажешь все-таки, чему я обязан приятностью нашей встречи? Мне не хочется повторяться, но я надеюсь, что твой визит вызван не ссорой с генералом?

— Хамишь, Чижик, — грустно сказала жена. — Хамишь и врешь. Совсем не на это ты надеешься.

— Ну хорошо, — с аппетитом жуя и наслаждаясь полузабытым вкусом, согласился Чиж. — Хорошо, хорошо… Переспорить тебя мне никогда не удавалось, поэтому я лучше сразу сдамся и подниму лапки кверху. Я тебя полтора года не видел, так что ссориться не хотелось бы… Согласен, на самом деле я надеялся совсем на другое: что твой генерал тебя наконец-то выгнал… то есть, пардон, что ты выгнала его… Ну, в общем, что вы разбежались и ты решила вернуться. Явиться, так сказать, с повинной.

— А ты изменился, — медленно сказала она. — Стал откровеннее.

— Так ведь я никогда и не скрывал, что не испытываю никакого восторга по поводу этого развода, — прежним бодрым тоном проговорил Чиж, плотоядно вонзая вилку в сочную свиную отбивную. «Какая закуска пропадает, огорченно подумал он. — Какая закуска!» — Тем более что ты не просто ушла, а ушла к генералу. Меня это, в общем-то, почти не задевает, но на тебя бросает определенную тень. Хотя вынужден признать, что ушла ты не столько к генералу, сколько от меня. И правильно сделала. Бывают моменты, когда я сам готов бежать от себя на все четыре стороны, но это, сама понимаешь, невозможно.

Госпожа генеральша задумчиво взяла со стола бутылку, слегка наклонила горлышко в сторону Чижа (майор отрицательно качнул головой), наполнила свой бокал и поставила бутылку на место. Обалдеть можно, подумал Чиж. Сама принесла, сама наливает… Этикет побоку. Чем это они по вечерам с господином генералом развлекаются? Мне, выходит, нельзя, а генералу можно?

— Ты изменился, — повторила она, сделав глоток из бокала. — Только не пойму, в какую сторону. Но в том, что у тебя неприятности, я не сомневаюсь.

— Еще бы, — хмыкнул Чиж, совершая хищные круговые движения нацеленной вниз вилкой над тарелками и блюдами. — К такому выводу не придет разве что слепой… При моей-то роже!

Он вонзил вилку в очередную отбивную, отправил в рот до неприличия большой кусок и мечтательно закатил глаза.

— Ммм, — промычал он. — Мммммм!!!

Госпожа генеральша поморщилась, как делала всегда, когда Чиж в неподходящий, с ее точки зрения, момент принимался валять дурака.

— Перестань паясничать, — потребовала она, — и объясни, что с тобой происходит.

Чиж начал жевать быстрее. Жена терпеливо ждала. Он проглотил недожеванное мясо, едва не подавился, хотел было запить это дело вином, но вовремя спохватился и отдернул руку.

— Даже не подумаю, — спокойно сказал он. — Во-первых, это служебная тайна, а во-вторых, с некоторых пор мои проблемы не касаются тебя. Возможно, это звучит чересчур грубо, но это действительно так.

Внутри у него все болело, и виноваты в этом были вовсе не ушибы. Ему приходилось прилагать нечеловеческие усилия к тому, чтобы боль была незаметна снаружи, и он вовсе не был уверен, что это у него получается. «Ай-яй-яй, — подумал он. — А я-то, дурак, был уверен, что все уже прошло и забылось. Банально, но факт: эта встреча похожа на… На что, собственно? Ну, допустим, оттяпали человеку ногу или, скажем, руку, а через полтора года он вдруг обнаруживает, что его ампутированная конечность не похоронена, не сожжена, не отдана в анатомический театр, или что там они еще делают с отрезанными руками-ногами… Ничего подобного! Ее пришили к чужому телу, она отлично прижилась и великолепно себя чувствует. За полтора года ты уже привык считать свое увечье чем-то само собой разумеющимся, а тут вдруг видишь: ба, да это ж моя рука! Или нога… Отдайте, сволочи! Не имеете права! А они тебе: имеем, дружок, закон на нашей стороне, да и конечности твоей, сам видишь, на новом месте лучше, чем с обой…»

«Сантименты», — подумал он, глядя, как его бывшая жена мелкими глотками пьет вино. Она пила медленно, опустив глаза в бокал, и он в очередной раз поразился тому, какая она все-таки красивая. Королева. Она всегда была королевой, а теперь, после полутора лет относительно спокойной жизни со своим генералом Жорой, стала просто чертовски хороша, — так хороша, что Чиж не мог понять, как это она в свое время вышла за него замуж и пятнадцать лет прожила с ним.

Есть ему вдруг расхотелось. Он встал из-за стола, подошел к окну и стал смотреть в темноту, где яркими зеленовато-голубыми звездами горели редкие фонари и светились разноцветные прямоугольники окон. У него за спиной щелкнула зажигалка, потянуло дымком. «Это еще что за новости?» подумал Чиж.

— И давно ты начала курить? — не оборачиваясь, спросил он.

— Давно, — сказала она. — Что-то около полутора лет. Как-то мне тогда было…

Она оборвала начатую фразу, помолчала какое-то время и заговорила снова.

— Собственно, в Москве мы проездом. Георгия переводят в Выборг. Мы пробудем здесь неделю или немного меньше… Не знаю, сколько точно, это зависит от того, как пойдут дела. Я решила… гм… решила зайти и отдать тебе ключи от квартиры.

— В Выборге красиво, — сказал Чиж.

— А за ключи спасибо. Я свои потерял. Как раз сегодня, представляешь? Так что тебя мне сам Бог послал.

Он замолчал, не зная, что еще сказать. Молчание росло и крепло, становясь несокрушимым, как Великая китайская стена. В этом было что-то не правильное, но Чиж не понимал, как можно изменить то, что уже состоялось. Все было решено, все сказано, мосты догорели и рухнули, и двигаться можно было только вперед — навстречу Сапсану, Хромому, депутату Кондрашову и киллеру по кличке Абзац.

Он закурил и, наблюдая за отражением красного огонька своей сигареты в черном оконном стекле, слушал, как стучали по паркету острые каблуки ее туфель. Он слышал, как она вызывала по телефону такси. Потом в прихожей звякнула о полочку связка ключей. «Надо бы проводить», — подумал Чиж, но оборачиваться было тяжело. Стоять у окна, курить и смотреть в темноту было легче.

— Ты меня проводишь? — послышался из прихожей ее голос, как всегда уверенный и ровный.

— Да, — сказал он, гася в пепельнице сигарету. — Да, конечно.

Перед уходом она легко коснулась губами его щеки и тут же стерла оставленный губной помадой след носовым платком, который, оказывается, был предусмотрительно зажат у нее в кулаке.

— Держись, Чижик, — сказала она.

— А я что, — бодро сказал Чиж и улыбнулся во весь рот улыбкой клинического дебила. — Я ничего. Привет Георгию Ивановичу. Да нет, я вполне серьезно. Передай ему привет. Он ведь в курсе, что ты у меня? Вот и передай. Так, мол, скажи, и так: мой бывший передает тебе привет и желает всех благ.

— Опять ты паясничаешь, — сказала она, резко повернулась на каблуках и вышла, громко хлопнув дверью.

— Да ничего подобного, — вполголоса возразил Чиж, слушая, как на лестничной площадке лязгают двери лифта. — Я не паясничаю, я сентиментальничаю.

Он вернулся на кухню, не спеша убрал со стола, вымыл посуду и выкурил еще одну сигарету. Через полчаса в прихожей зазвонил телефон, и Чиж пошел поднимать трубку, ни капли не сомневаясь в том, что звонит Кондратов.