ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЖЕНЩИНА НА «ТОЙОТЕ»

По всем срокам пора было начаться бабьему лету, но погода держалась скверная. Ветер хлестал прохожих струями дождя, выворачивал зонты. Впрочем, Борису Рублеву погода не причиняла особых неудобств. Его кожа, задубелая на палящем солнце, прокопченная огнем и дымом, слабо реагировала на причуды московского климата.

Он даже не прибавил шагу — только поднял воротник. Еще два квартала и он дома. Кто мог предположить, что Рублев еще не скоро окажется в родных стенах?

Проходя мимо ветеринарной аптеки, где по заоблачным ценам продавались импортные лекарства, он вдруг притормозил. Остановилась, как вкопанная, и женщина в длинном стильном плаще — на полпути к своей черной «тойоте».

— Борис, неужели ты?

— Он самый. Прекрасно выглядишь.

— Ото, ты научился говорить комплименты? Пошли в машину, какого черта мы торчим под дождем?

Они не виделись больше пятнадцати лет — Борис Рублев и Рита Аристова.

Тогда он заканчивал подмосковное военное училище.

Сколько воды утекло… Точнее крови.

Она приезжала поиграть в теннис на открытом корте. В те годы еще дико было видеть молодую девушку за рулем автомобиля. Демонстрировала пропуск и входила в калитку — высокая, гибкая, с копной золотых волос, в белых шортах и шапочке с козырьком.

Борис не имел доступа на корт — здесь играла и тренировалась привилегированная публика. Зато Риту — дочь генерала КГБ — можно было отнести к ней с полным правом. Иногда Рублев замедлял шаг, чтобы посмотреть на ее игру — выходы к сетке, удары с лета, хлесткие подачи навылет.

Ему нравилось в ней все: загорелые ноги, азартные вскрики, прядь, прилипшая ко лбу. После проигранного очка она могла швырнуть дорогую ракетку оземь, запустить мячик в небеса…

Дождь хлестал по ветровому стеклу «тойоты», сосредоточенно и бесшумно работали «дворники».

— Что ты здесь делаешь?

— Живу.

— А я прикатила за лекарством. Кошка какую-то гадость подхватила — целый день лежит.

Изменилась она или нет? Будь на месте Рублева женщина, она бы сразу заметила десятки мелких, едва уловимых деталей: морщинки в уголках глаз, чуть подсевший голос. Но Борис видел человека общим планом, без суетных подробностей. Видел ту же Риту, которая когда-то носилась по корту как угорелая.

— Чем занимаешься?

Рублев задумался:

— Вроде как вольный художник. Как попал на гражданку, решил сперва осмотреться. Вот и осматриваюсь до сих пор.

— Так ты ушел из армии? Сам?

— Сам. Подал рапорт.

Стало уже темнеть. Огоньки машин впереди расплывались на мокром стекле. Мужчина и женщина умолкли. Если люди не видятся неделю, у них набирается достаточно новостей для разговора. Но за пятнадцать лет новостей скапливается слишком много.

Рита включила музыку, чтобы молчание не висело в комфортабельном салоне.

— Много успел выслужить?

— До майора. По должности остановился на комбате.

Рублев не стал упоминать боевые награды, ранения — ему несвойственно было хвалить себя.

— Комбат, — улыбнулась Рита. — Не про тебя, случайно, песня?

Рублев пожал плечами. Песня в самом деле ложилась один к одному — ведь и его ребята ласково и уважительно называли Батяней.

— А как личная жизнь? Извини, что я с наскоку лезу в душу, но ты ведь знаешь женское любопытство.

— Личная жизнь? Смутно представляю, что это такое и с чем его едят.

— Ясно. По этому случаю предлагаю закурить.

Ухоженная рука протянула Комбату початую пачку, На длинном пальце блеснуло кольцо с бриллиантом.

Вытянув сигарету, Рублев достал спички. У Риты широко раскрылись глаза — давно уже она не общалась с людьми, пользующимися таким допотопным предметом. Она тоже прикурила от недолговечного язычка пламени. Пассажир опустил стекло и выкинул обгорелую спичку на дорогу.

* * *

Рита потащила его в ночной клуб «Калахари». Большую часть помещений заливал густой желтый свет.

Впечатление пустыни дополняли отдельные квадраты пола, засыпанные мелким, как пудра, песком и цветущие кактусы в половину человеческого роста. По стенам были развешаны яркие и зловещие африканские маски.

— Хочешь посмотреть, как развлекается народ?

Она показала зал, вытянутый в длину, с тремя столами для игры в рулетку. Каждый был расположен точно под источником света: зеленое, расчерченное на квадраты поле, фишки и вертящийся вогнутый диск попадали как раз в центр светящегося конуса, в то время как лица играющих оставались в сумерках. Здесь почти не было слышно посторонней болтовни, только стук шарика и бесстрастный голос крупье.

Показала другой зал, где под странные, дикие для Рублева ритмы «отрывалась» молодежь. Из-за коротких, регулярно повторяющихся вспышек, фигуры словно дергались судорожно и резко.

— Я, как ты, наверно, догадался, провожу время в баре. Здесь делают лучший в городе коктейль.

Они сели за стойку. От зеркальных бликов и ярких этикеток рябило в глазах.

— Что будешь пить?

По случаю нежданной встречи Комбат решил сделать себе поблажку:

— Сто пятьдесят водки, только отечественной, — сказал он бармену в традиционной «бабочке».

— Мне как обычно, — улыбкой завсегдатая улыбнулась Рита.

Бармен кивнул с таким вдумчивым видом, как будто получил заказ на изготовление по меньшей мере фальшивых документов.

— Я вспоминала о тебе. Не скажу чтобы часто, но всегда с чувством.

Рублев понимал — она ждет ответного признания.

Но не мог врать, глядя человеку в глаза.

— А мне пришлось отучиться от воспоминаний. Я даже сны свои забываю утром.

Он глотнул обжигающе-ледяной водки и поставил на стойку пустой бокал.

— Повторишь? — спросила Рита.

— Нет. Это моя доза. По большим праздникам.

— Спасибо на добром слове. Ты мне не задал еще ни одного вопроса.

— Это не значит, что твои дела меня не волнуют.

…Они познакомились случайно. В самый разгар решающего сета Рита подвернула ногу и не смогла продолжать игру. Несколько человек предложили довести ее до машины, но она была слишком разъярена и грубо отказалась.

Выбравшись с грехом пополам из калитки, она увидела коренастого, крепко сбитого курсанта с пронзительно голубыми глазами и короткой стрижкой. Не спрашивая позволения, он крепко подхватил ее за руку.

Тогда, как и теперь, она пригласила Рублева в машину. В свои восемнадцать лет Рита уже считала себя достаточно искушенной в отношениях с мужчинами. Секс оставлял ее равнодушной, она сменила одного за другим нескольких недолговечных партнеров и вспоминала о них с презрением.

«Похоже, это не для меня», — сказала она себе и занялась другими развлечениями.

И вдруг появился, как из-под земли, курсант со смешной стрижкой. Она сразу почувствовала исходящую от его твердых пальцев силу. Этот человек не мельтешил, не спешил рассказывать анекдоты и говорить двусмысленности, не раздевал ее глазами.

— У меня только полчаса, — он взглянул на часы. — Сегодня нас везут на аэродром — учебные прыжки.

Рита опешила от такой наглости — у этого стриженого курсанта были дела поважнее! Собралась послать его подальше, гораздо дальше, чем на аэродром, но он уже уселся рядом и спокойно ожидал, когда она запустит движок.

Прокатившись километра три по шоссе в сторону города, Рита съехала в кусты. Новый знакомый с искренним удивлением посмотрел ей в глаза. От него пахло дешевыми сигаретами, зубной пастой, кожей армейского ремня и еще каким-то мужским запахом.

Она провела своими тонкими пальцами по его чисто выбритой щеке, расстегнула пуговицу на груди. Притянув ее за шею, он бросил взгляд на забинтованную щиколотку и предупредил:

— Я могу случайно сделать тебе больно…

…Бармен колдовал над очередным коктейлем, африканская маска над его головой зловеще скалила зубы.

Комбат понимал, что сидит здесь, как бельмо на глазу в своей брезентовой куртке и грубых армейских ботинках. Но ему было в высшей степени наплевать на реакцию окружающей публики.

— А я вот решила попробовать себя в роли деловой женщины.

— Ну и как?

— Хорошо получается. Даже слишком, хорошо.

Жаль ты не бывал на горнолыжном курорте. Бывают такие сумасшедшие спуски, когда вроде стоит остановиться. Но черт его знает, что опаснее — сойти с трассы или продолжать движение.

Рублев не успел задуматься над этими словами, как на свободное место рядом с Ритой плюхнулся человек с тяжелым подбородком и еще более тяжелым взглядом.

— Привет. Я смотрю, за тобой дружинник увязался.

Знакомец Риты был одет в двубортный пиджак болотного цвета и яркий галстук. Судя по прищуренным глазам он уже достаточно принял — но не раскисал, держался уверенно.

— Жора, не порть мне вечер. Ты знаешь, что для этого нужно. Объяснить?

— Другой такой непредсказуемой женщины нет на свете. Притащить в «Калахари» какого-то…

— Свои комментарии оставь при себе. Не напрашивайся на ответные любезности.

Жора усмехнулся длинной усмешкой и заказал бармену мартини.

— Ты начала рассказывать о горнолыжном курорте, — напомнил Рите Рублев.

Он напрягся, но уговаривал себя оставаться спокойным.

— Может в самом деле поедем отсюда?

— Погоди, мы с ним решим вопрос по-хорошему.

— Я могла бы сама выставить этого ублюдка, но он уже поломал кайф.

Они вышли в коридор.

— Подожди секунду. Только не делай глупостей, — Рита исчезла за дверью туалета.

Рублев осмотрелся по сторонам. В дальнем конце коридора видна была входная дверь — швейцар почтительно впускал очередных завсегдатаев. Вдруг сзади кто-то дотронулся до плеча Комбата.

— Даю дружеский совет, — процедил сквозь зубы человек с тяжелым взглядом. — Держись от нее подальше, если не хочешь заработать приключений себе на жопу.

Пальцы Рублева сжались в кулак, но он все-таки пересилил себя:

— Спасибо за заботу.

— Я тебя предупредил, — Жора помахал пальцем перед самым носом собеседника.

Комбат схватил его за запястье, чтобы оттолкнуть в сторону. Жора как будто только этого и ждал — он сделал шаг назад и попытался нанести удар ногой в живот. Живот у Рублева был каменный, но противник так этого и не узнал — Комбат зацепил ему ногу и резко крутанул ступню.

Человек в модном пиджаке и ярком галстуке тяжело стукнулся о пол и взвыл от боли. На сигнал о помощи в коридор вылезли трое «шкафов» — тяжеловесов. Одинаково пудовые кулаки, глазки мелкие как булавочные головки, плохо сгибающиеся слоновьи ноги-тумбы.

Комбат почувствовал, что не успеет с ними разобрать ся до появления Риты. Прислонившись спиной к стенке, он встретил первого из «шкафов» ударом в грудную клетку — рифленая подошва солдатского ботинка отпечаталась на белой свежевыглаженной сорочке.

«Шкаф» только покачнулся и продолжил движение вперед. Рублев едва увернулся от двух «подарков», каждый из которых мог переломать челюсть и раскрошить передние зубы. Поднырнув, он ухватил «шкафа» за ворот сорочки, сместился влево и ударом пяткой по щиколотке опрокинул тяжелую тушу на пол.

Тут правую заклинило — на ней повис второй из «близнецов». Третий воспользовался этим и достал Рублева — на мгновение в глазах потемнело, потом загудело в ушах, словно Комбат сидел в самолете, набирающем высоту.

Отряхнувшись, как вылезший из воды пес, он заработал в полную силу. Удар ребром ладони по неохватной шее надолго отключил самого рьяного из «шкафов». Еще одному Рублев просто сломал руку — выворачиваемая из сустава кость отчетливо хрустнула.

Какой-то юнец собрался выйти в коридор, но быстро юркнул обратно. С безопасного расстояния за дракой жадно наблюдали две женщины в вечерних платьях.

— Прекратить, мать вашу!

Комбат узнал голос Риты. Обернувшись, он увидел как она оттаскивает за шиворот последнего уцелевшего «шкафа». Тот не пытался сопротивляться.

— Ах ты, падаль! — с трудом подняв с пола Жору, она закатила ему оплеуху, разбив кольцом губу.

Рублев смотрел на нее и вспоминал ярость восемнадцатилетней загорелой теннисистки от потерянного очка.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

ДУРНОЙ СОН

В машине она объяснила:

— Не любят чужаков — волчий инстинкт. Их уже не переделать.

— Я честно старался не делать глупостей, — шутливо отчитался Рублев.

— Один раз они тебя все-таки достали, — остановившись на красный свет, Рита отвела ему волосы со лба.

Только сейчас Комбат обратил внимание, что звон в ушах все еще продолжается.

— Крутые у тебя друзья.

— Не прибедняйся. Задержись я еще на минуту, ты бы всех уложил. Да уж, на гражданке ты явно не потерял квалификацию.

В ее многоквартирном доме был подземный гараж освещенный люминесцентными лампами. Ни одной рядовой «тачки»: «тойоты», «вольво», «БМВ». Здесь сразу можно было сесть в лифт.

— А насчет друзей… Не всякое рыло, с которым приходится контачить, я записываю в их число.

«Похоже она живет одна», — подумал Рублев, переступив через порог в темную прихожую.

— Пошли в ванную, попробуем разобраться с лицом.

Отражение в зеркале не понравилось Комбату. Смотрело оно настороженно, над правой бровью красовалась ссадина, глазной белок налился кровью.

Рита вымыла руки, продезинфицировала ссадину йодинолом, потом смазала чем-то белым.

— Может ты мне еще голову забинтуешь? — недовольно поморщился Комбат.

— Доставь женщине удовольствие.

Квартиру отличали в равной степени изысканность и беспорядок. На дорогой мебели виднелись следы пепла, на полу возле обтянутого кожей дивана стоял недопитый бокал с черной маслиной на донышке.

— Балую себя цветами, — сказала хозяйка.

В большой китайской вазе с тонким рисунком красовался букет каких-то незнакомых Рублеву цветов Рядом, на низеньком столике, валялись пилка для ногтей, несколько компакт-дисков без футляров, мятая пятидесятидолларовая купюра и листок бумаги с телефонным номером.

— А у, меня от запаха цветов почему-то ломит затылок.

— Их недолго ликвидировать, — Рита без всякого сожаления швырнула душистое великолепие в мусорный ящик. — Древние мудрецы учили — не придавать ни людям, ни вещам большого значения, только так когда-нибудь станешь по-настоящему свободной.

* * *

Рита осталась такой же ненасытной. Лежа на спине, Рублев предоставил ей самой распоряжаться в постели.

Прошло часа полтора, прежде чем она угомонилась и заснула. Комбат остался лежать с открытыми глазами. Он чувствовал себя абсолютно пустым все соки как будто выкачали мощным насосом. Ни одной другой женщине это не удавалось.

Яркая луна светила в щель между занавесками. Возле кровати валялось сброшенное Ритой одеяло — Комбат потянул его обратно. Он ругал себя за этот визит — с самого начала мог бы догадаться чем закончится дело.

Никогда он не был падок на женский пол. Знал, что такое верность любимой, даже если она далеко. Да и слишком часто случались в жизни такие полосы, когда иметь рядом женщину значило подвергать ее опасности.

Только вот воспоминания… Каким бы крепким ни был мужик, они, пусть ненадолго, но размягчают душу.

Слишком давно Комбат не наведывался в гости к собственному прошлому. Он забыл, насколько коварным может оказаться скользкий склон, когда перед глазами далекие времена.

«Спать», — приказал он себе.

Он давно уже установил — засыпая поздно, обязательно видишь сны.

Звон в ушах все не проходил. Вдруг он увидел себя в самолете рядом с ребятами. Внизу медленно проплывали гряды серых, лишенных растительности холмов.

Пора прыгать.

В открытый проем врывался ветер, несущий клочья низко опустившихся облаков. Комбат привычным движением шагнул в пустоту. Стал отсчитывать положенные секунды. Земля кренилась, потом взлетала наверх.

Он видел плотные облака, десяток крошечных парящих фигурок.

Пора рвать кольцо. Комбат протянул руку, но не нащупал ни кольца, ни лямок парашюта. Он летел вниз в полном боевом обмундировании, но безо всякой надежды на благополучное приземление.

Не может быть! Что это значит? Он ведь прыгал сто, тысячу раз, отработал все до полного автоматизма. Рублев поднял глаза — ни одного раскрывшегося купола.

Только фигурки плавно, как при замедленной съемке, кувыркающиеся в пустоте.

Всех размажет. Размажет по этой серой афганской земле, летящей навстречу. А ведь он, Комбат, отвечает за жизнь каждого, он обязан был все предусмотреть.

Сплоховал… Простите, ребята. Сцепиться хотя бы руками перед смертью.

Он дернулся навстречу ближайшему бойцу, загребая воздух как воду и проснулся. Вытер пот со лба. Все, на эту ночь койка отменяется. Надо как-нибудь скоротать время до утра.

Осторожно поднявшись, Рублев оделся и выбрался на кухню. Заварил себе кофе. Черт возьми, он видел всех как живых: Семена, Хикмата, Сашку Дерябина.

Первые двое давным-давно вернулись — на кладбище.

А Сашка сгорел заживо..

Комбат до сих пор не мог себе простить, что не выцарапал останки из грузовика. Но тогда надо было спасать живых.

Чтобы не заснуть, он включил телевизор — ночную программу. Плотно закрыл дверь, чтобы не разбудить Риту. Потом и звук убрал: бредовая музыка. Но без музыки получалось еще тошнотворнее. Кривляющиеся рожи, мультяшки, превращающиеся в монстров, накрашенные мужики в колготках. Он прошелся с пультом по каналам — тут — те же клипы, там — бой без правил.

Это цирк на льду, а не бой без правил. Сплошная имитация, заметная невооруженным глазом. Даже не защищаются, только молотят друг друга для вида.

Все такое же чужое, как эта шикарная неприбранная квартира. Такое же ненужное как проведенная здесь ночь. Верность бывает одна на свете — она не делится на верность Родине, женщине, делу.

Рублев не заметил как снова заснул, упершись подбородком в грудь. На этот раз крепко, без сновидений.

Когда проснулся, за окном брезжил рассвет. Он выключил телевизор, помыл за собой чашку. Засиделся. Пора и честь знать.

Борис вернулся в спальню — Рита еще спала. Все-таки сейчас не тот случай, чтобы уходить не прощаясь Протянув руку за сигаретой, Комбат заметил, что листка с телефонным номером нет на месте.

«А что в этом странного? Убрала. Только когда? Встала среди ночи? И не поинтересовалась где я, чем занят?»

Рублев приоткрыл форточку и закурил, глубоко затягиваясь. Потом, неожиданно для самого себя погасил сигарету. Запах дыма перебивал другой запах. Слишком хорошо знакомый.

Сперва он решил, что во сне ободрал засохшую корку на ссадине. Посмотрелся в зеркало — вроде бы все в порядке. Черт возьми, где эта кровь? Он подошел ближе к кровати и запах стал сильнее Неужели?

Рита спокойно лежала на спине. Осторожно дотронувшись пальцем до ее лба, Рублев почувствовал потусторонний холод. Душа покинула это тело. Стиснув зубы, он перевернул хозяйку на спину и увидел небольшое красное пятно, которое до сих пор прикрывали волосы.

Нашел пулевое отверстие — на затылке, у основания черепа.

Теперь, когда он уже не мог говорить с ней, чувствовать ее ладони на своих плечах, Рублев оценил, каким подарком судьбы была сегодняшняя встреча. И проклял себя — как можно было оставить ее одну. Он бы обязательно расслышал шаги, он бы помешал убийце.

Нет, в проклятиях нет никакого толку. Первым делом надо поискать гильзу. Рублев зажег свет, присел на корточки. Судя по всему тот человек забрал ее с собой.

Похоже, он не подозревал о существовании гостя. Иначе постарался бы убрать и его.

Все правильно, мужской одежды в спальне не осталось, дверь на кухню закрывается плотно, так что не просачивается свет. Убийца действовал хладнокровно и четко. Пользовался пистолетом с глушителем. Как он попал внутрь?

Рублев подошел к двери, исследовал замочную скважину. Никаких царапин, следов долгой возни. Очевидно, удалось раздобыть копию ключей.

Пройдясь по квартире, он установил, что внешний порядок остался прежним. Вернее, беспорядок. Никаких признаков того, что убийца искал деньги или документы А может его специально оставили в живых и сейчас сюда вломится милиция? Какая удача — схватить преступника на месте, возле трупа. Рублев привык просчитывать ходы, варианты и сейчас чувствовал себя не в своей тарелке. На войне все по-другому: проще и одновременно сложней. По крайней мере там он ни разу не вставал в тупик.

Нет, уходить сейчас он не имеет права. Потом, когда квартиру опечатают, никто не предоставит ему возможности искать улики. Надо успеть. Успеть найти хоть какую-то зацепку. Кажется, он видел у Риты в сумочке записную книжку, она может пригодиться.

Рублев совсем упустил из виду, что лишние отпечатки пальцев лучше не оставлять. Открыв сумочку, он вытряхнул ее содержимое на стол. Деньги, косметика, ключи от машины, водительские права. А ведь была записная книжка, была. Он совершенно точно вспомнил красивый кожаный переплет.

Значит, убийца постарался изъять номера телефонов, адреса. Где она еще могла их держать? Надо взглянуть на сам аппарат.

Комбат привык к простым телефонам — дисковым или кнопочным. А тут кнопок было чересчур много, плюс еще табло. Может эта штуковина с памятью? Он нажал одну из кнопок неизвестного назначения, другую. Никакой реакции. А если просто отсоединить аппарат и забрать с собой? Но тут «метод тыка» неожиданно увенчался успехом: на табло высветился семизначный номер.

Среди мелочевки, высыпавшейся из сумочки, нашлась ручка. Рублев записал номер на спичечном коробке. Посмотреть бы дальше. Какую теперь нажать.

Вот эту? Появился еще один номер. Дальше — пустота.

Пилкой для ногтей Рублев отвинтил крышку. Вытащил батарейки, потом вставил на место. Проверил — вся память обнулилась. Он должен сам все проверить, сам расплатиться по счету.

Спрятав коробок в карман, Рублев продолжал поиски. Теперь он сам толком не знал, что ищет. Тяжело было рыться в Ритиных вещах, перебирать содержимое выдвижных ящиков, выворачивать карманы. Такое чувство, словно делаешь вскрытие еще не остывшего тела.

Но он убеждал себя, что без этого не обойтись. Как в те дни, когда «духи» заблокировали батальон в ущелье. Вертолеты не могли сесть, чтобы забрать раненых — приходилось самому резать по живому, извлекать пули и осколки.

Тогда все было четко и ясно: жизнь, смерть, свои, враги. Сейчас он блуждал в потемках — как отделить важное от несущественного? Например, этот одноразовый шприц. Или яркий журнал с выдранной страницей.

За каждой вещью стоят события. Каждая мелочь о чем-то свидетельствует, даже трещинка в фарфоровой чаше умывальника.

А вот это уже кое-что определенное: пистолет и две обоймы. Импортная штуковина, сделано со вкусом. Рублев осмотрел затвор, заглянул в канал. Нет, не успел еще никто им воспользоваться.

Пачка новеньких сто долларовых купюр. Тысяч на пять, не меньше. Брошена небрежно, явно не последние.

Ни денег ни оружия комбат трогать не стал. Уходя, оставил дверь открытой — кто-нибудь из соседей обратит внимание, сунет свой нос и вызовет милицию. Ему не хотелось, чтобы тело Риты лежало здесь долго, понемногу разлагаясь.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

РАБОЧИЙ ВЕЧЕР В КАБАКЕ

Расчет оказался правильным, милиция прибыла на место событий через несколько часов. Рублев не учел другого — в подземном гараже на него обратили внимание.

Пожилой сосед с нездорово-бледным отечным лицом рассказывал человеку в штатском:

— У нее бывали гости, но не такого пошиба. Я решил, что она обзавелась телохранителем. По комплекции он как раз годился бы на эту роль. Но у телохранителей другие повадки, они все время напряжены, по крайней мере пока клиент рядом. На них обычно нормальные костюмы, чтобы не бросаться в глаза там, где клиент проводит время.

— Вы неплохо осведомлены, — заметил старший следователь.

— Приходилось сталкиваться. В Москве этого добра навалом.

— Опишите подробнее как он выглядел.

— Темноволосый, лет под сорок. Солидные габариты. Голубые глаза. Свежая ссадина над бровью.

— Значит, все-таки не телохранитель? — спросил сухопарый человек в милицейской форме с двумя глубокими морщинами от крыльев носа к уголкам рта.

— Можно было бы принять его за мастерового мужика, из тех, кого приглашают что-то подремонтировать. Но очень уж дружески они перекинулись парой слов.

«Наблюдательный дядечка, — подумал старший следователь. — Надо вытянуть из него максимум возможного.»

Разговор — пока еще неофициальный, без протокола — происходил в квартире Аристовой. Милиция работала буднично, сосредоточенно. Мерцали вспышки, разматывалась рулетка. Снимали отпечатки пальцев, осматривали квартиру. Пистолет и деньги уложили по отдельности в два полиэтиленовых пакета. С минуты на минуту должна была подъехать машина — забрать тело на экспертизу.

— Что из себя представляла эта Аристова?

— Мы только здоровались.

— Но все-таки…

— Жила одна. На недостаток средств, сами видите, не жаловалась, — сосед еще раз обвел глазами гостиную, куда попал впервые.

— Валютная проститутка?

— Исключено. Такую здесь никто бы не потерпел.

Следователя уже поставили в известность, что в этом доме обитает привилегированная публика. Неужели деньги еще не окончательно размыли прежние рамки? Или доходы даже самой дорогой представительницы древнейшей профессии жалкий мизер по сравнению с заработками здешних жильцов?

— У нее были друзья среди соседей?

— Не замечал. Кажется, она не отличалась особой общительностью.

Сухопарый человек в форме осмотрел тем временем постель.

— Похоже они неплохо провели время вдвоем.

— Как можно попасть внутрь дома? — спросил старший следователь у жильца.

— Набрать у двери код, переговорить с хозяином квартиры. Тот звонит консьержу, консьерж впускает в подъезд.

Следователь обернулся к одному из своих подчиненных.

— В квартиру Аристовой больше никто не просился, — ответил тот, не дожидаясь вопроса.

— А в другие?

— Они приехали поздно, в первом часу. После них гостей не было.

— Когда закончилась смена? Консьерж обратил внимание — вышел мужчина от Аристовой или нет?

— Он дежурил с восьми до восьми. Тоже обратил внимание на человека в брезентовой куртке. Тот вышел утром, в половине седьмого.

— Отпечатки есть? — спросил старший группы у сухопарого человека в форме.

— Повсюду. Его и ее.

«Странно, — подумал следователь. — Слишком уж крепкие у него нервы. Переночевал, замочил и отправился восвояси. Как будто органов правопорядка не существует на свете.»

* * *

Виктор Логинов никогда не мучился сомнениями: может быть он свернул не на ту дорогу — попросту теряет время, транжирит талант на пустяки. Он с удовольствием плыл по течению. Главное есть Ирина с Лизой. Есть возможность играть каждый вечер в свое удовольствие. Иногда даже срывать аплодисменты.

Чего еще желать в этом мире? Денег? На жизнь хватает. А всех денег не заработаешь, даже если суетиться с утра до вечера.

Кое-кто из знакомых продолжал настаивать, что с его мастерством надо записываться на студии, пробиваться на телевидение.

— Пойми, Витя, — пока не засветился на экране, ты мертв…

— Научись продавать себя…

— Надо тусоваться — это старая как мир истина.

Чтобы держать руку на пульсе событий, знать что почем, в нужный момент первым оказаться в нужном месте…

— Нельзя сидеть и ждать у моря погоды. Запиши кассету своих импровизаций и разошли всем, кому можно и нельзя. Ты представить себе не можешь, какие деньги сейчас заколачивает попса…

— На первый раз предложат копейки. Надо соглашаться, надо, чтобы тебя услышал кто-нибудь, кроме ресторанной братвы…

— Между прочим, среди них попадаются люди с природным чутьем к хорошей музыке, — пытался возразить Виктор.

— Лично я оскорбился бы, если б кто-то вздумал благосклонно похлопать меня, оторвавшись от жрачки.

Чтобы закрыть надоевшую тему, Виктор кивал и обещал подумать.

«Катитесь вы подальше со своими бесплатными советами», — думал он про себя, но никак не мог набраться решимости сказать то же самое вслух.

Все эти разговоры действовали на Ирину — временами она тоже начинала сомневаться.

— В самом деле, ну что ты приклеился к этому кабаку? Я понимаю — твердый кусок хлеба. Но потом ты станешь меня упрекать.

Виктор улыбался и гладил ее по щеке. Умеют люди создавать себе проблемы на пустом месте. Кабак — ну что в этом плохого? Самое подходящее место для творчества. Тут он свободен, тут он хозяин себе. А если впрячься в телегу попсы? Украшать красивыми виньетками дебильные песенки на трех, максимум четырех аккордах? Послушно исполнять указания малограмотной певички?

Говорят, что здесь, в кабаке, сшивается мафия. Какая, по большому счету, разница, кто сегодня сидит за столиками: проститутки или закоренелые девственницы, гомики или наркоманы, «черные» или истинные арийцы, рэкетиры или менты? Они — публика. Даже если они не хотят его слышать, он заставит их отвлечься, обернуться.

Он как всегда опоздал. Ребята уже играли тему из Стиви Уондера. Для кого-то это кажется старьем. Но сюда в кабак не ходят ни рейверы, ни рэперы, ни поклонники техно.

Виктор повесил на крючок мокрый плащ, пригладил ладонью всклокоченные ветром волосы. В маленькой комнатке, отведенной для музыкантов, дым коромыслом.

Сквозь сизый туман глядели со стен старые и новые кумиры: Джордж Бенсон, Карлос Сантана, Уинтон Марсалис, Чик Кориа. Гиганты, заснеженные вершины. Достаточно увидеть их вдохновенные лица, иногда искаженные гримасой, иногда с капельками пота на темной коже и получаешь заряд энергии на весь длинный вечер.

Виктор прошелся щеткой по ботинкам, достал из футляра горящий золотом тенор-сакс, пожевал губами, предвкушая первый протяжный звук. Вышел в коридор, закрыл дверь на ключ.

Вот и главный зал. Может он в самом деле оформлен вычурно, аляповато — массивные кресла с гнутыми ножками, бассейн с золотыми рыбками и радужным фонтанчиком, багрово-красные гардины и такого же цвета скатерти с бахромой, лепные украшения на потолке.

Он привык к этому залу. Здесь случалось всякое: драки, скандалы. Визжали женщины, звенела битая посуда. Случалось, но редко. Накачанные ребята сидели наготове, чтобы вовремя вмешаться и навести порядок.

Иногда перепившего клиента просто бережно относили на улицу, к «тачке».

Виктор поднялся на невысокий постамент сцены. Как раз вовремя, чтобы вступить в дело. Мягкое вибрато саксофона заполнило зал без остатка. Сощурив глаза он поплыл по теплым волнам, зажав в зубах мундштук и перебирая клапаны тонкими нервными пальцами, по которым за версту можно было узнать музыканта.

В середине вечера, во время паузы подошли двое ничем не примечательных ребят. Похвалили игру.

— Никак не получается друга найти, — сказал один с легким акцентом. — Приехали издалека, времени в обрез. Может ты подскажешь? Сказали бывает здесь.

— Кто? — с искренней готовностью помочь поинтересовался Виктор.

— Фамилия Казаков. Рыжий, без двух пальцев на правой руке. Любит с девками отдохнуть.

— Есть такой. Не знаю как фамилия, но остальное один к одному. Подскочите завтра, он обычно появляется по субботам. С девчонками, это точно.

— А время примерно не подскажешь? А то у нас в Москве еще куча дел.

— Когда как. Обычно между девятью и десятью. Извините ребята, мне пора.

— Спасибо, друг. Он все время за одним столиком?

— Да. Вон за тем, где сейчас меняют посуду.

— Спасибо. Значит по субботам наверняка?

— Суббот не пропускает.

Виктор не присматривался специально к посетителям, но этот был слишком колоритной фигурой. Он появлялся по меньшей мере с тремя «дамами», а к концу вечера за его столом сидело уже вдвое больше. Двое телохранителей занимали соседний стол — жевали подсоленный арахис из бара и зорко посматривали по сторонам.

Пили Казаков и его спутницы безбожно. Иногда женщины поднимали такой гам, что даже Гена, привычный ко всему ударник, сбивался с ритма…

В это вечер Виктор превзошел самого себя. Даже в заказных номерах выдавал головокружительные импровизации и «заводные» вставки. Публика азартно плясала — кто в лес, кто по дрова. От чрезмерного усердия дамочка с модной прической потеряла равновесие и шлепнулась на пол. Клавишник за спиной Виктора чуть не поперхнулся от смеха.

После одного особенно удачного номера раззадоренный женский голос крикнул: «Браво!» Толстяк с широкими подтяжками и расслабленным узлом галстука сунул в раструб саксофона двадцатидолларовую купюру.

— Чего те двое от тебя добивались? — спросил Гена, когда из душной наэлектризованной атмосферы кабака музыканты выбрались на улицу, продуваемую осенним ветром.

— Спрашивали про своего дружка, — с трудом припомнил Виктор. — Помнишь того кадра без двух пальцев. Хотели узнать когда он появится.

— А ты хоть в курсе, кто это? Казак. Крупный авторитет в узких кругах. Самый что ни на есть крестный отец. Так можно запросто вляпаться в дерьмо.

— Какое дерьмо? — не понял Логинов.

— Это могли быть менты, киллеры, кто угодно. Если завтра на Казака наедут, у тебя могут быть неприятности.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

РАЗБОРКА

В киоске городской справочной службы Рублеву сообщили, что оба телефона принадлежат одной и той же коммерческой фирме «Крокус». Уточнив адрес офиса, он отправился на место.

Офис занимал первый этаж жилого дома. На стоянке перед входом ждали хозяев несколько иномарок. Надо было подыскать удобное место для наблюдения.

"Что тут есть поблизости? Продуктовый магазин.

Сойдет для начала."

Два дома стояли перпендикулярно друг у другу.

Рублев купил для вида пачку пельменей и пристроился возле витринного стекла, будто ожидая кого-то.

Прошло часа полтора. Люди входили и выходили из офиса, подъезжали и отъезжали машины. Впрочем, особого оживления он не заметил.

«Сколько ты намерен здесь проторчать? До закрытия магазина? И еще завтра, послезавтра? Через час ближайшая из кассирш начнет коситься. Так дело не пойдет, надо придумать что-то похитрее. Давно пора привыкнуть, что ты на гражданке — придется сыграть для начала по их правилам.»

Он вышел из магазина во двор — с качелями, песочницей и красивыми, уже начавшими облетать кленами Грузчик с мятой физиономией снимал с грузовика ящики с консервами и, покряхтывая, таскал на склад. Сюда же, в большой двор, выходила и невзрачная служебная дверь офиса.

— Как насчет работы? — обратился Комбат к женщине в синем халате поверх платья, которая сверяла количество ящиков с данными накладной.

Она кинула быстрый оценивающий взгляд. Сразу видно: мужик крепкий, непьющий. Серьезный мужик.

Такие редко приходят наниматься.

— Документы с собой?

Рублев показал паспорт. Прописка московская, судимостей нет.

— Зайди к директору. По коридору направо и до конца. Скажешь Валентина послала.

Рабочих рук магазину не хватало, и через какой-нибудь час Комбат приступил к работе. Переоделся в униформу, познакомился с напарником. Тот обрадовался:

— Вечерком сядем. Замочить полагается.

— Извини, брат. Меня как закодировали — все, не прикасаюсь.

— Я же не говорю — нажраться. Водочки, по двести пятьдесят.

Спокойно, без напряга таская ящики, Рублев посматривал в сторону офиса. Ничего особенно подозрительного. Какой-то бородач вышел из двери, направился к джипу, на ходу разговаривая по сотовому телефону.

Джип сорвался с места, исчез. Потом появился «мерседесовский» микроавтобус. Возле него завязался долгий разговор.

На всякий случай Комбат запоминал номера. Он нутром чувствовал — эта фирма стоит того, чтобы потратить на нее время.

* * *

На следующий день, в субботу, Виктор проснулся с таким чувством будто только что взял фальшивую ноту. Гармония окружающего мира дала слабую, но досадную трещину.

На кухне жена готовила завтрак — оттуда доносились вкусные запахи молока, какао, поджаренного белого хлеба. Дочка глубоко дышала во сне, высунув из-под одеяла розовую пятку. Ресницы уже подрагивали — вот-вот проснется.

В чем дело, что не так? А, вчерашний разговор. Во-первых, он ведь не раскрыл никакой особой тайны, любой официант мог бы рассказать то же самое. Во-вторых, никакой уважающий себя киллер не станет открыто выспрашивать об интересующем его человеке.

В-третьих, мало ли о чем они могли говорить — в ресторанном шуме и гаме никто ничего не расслышал.

Виктор подыскал бы еще доводы, но тут проснулась Лиза.

— Завтракать! — позвала из кухни жена.

«Все-таки надо предупредить если не самого Казака, то кого-нибудь из его ребят, — решил Виктор, хрустя поджаренным хлебом. — Хуже от этого не будет.»

— Чего насупился? — спросила Ирина.

Она знала за ним манеру неожиданно отключаться за столом, застывать с непрожеванным куском во рту и взглядом, устремленным в одну точку. Сколько раз она видела его рассеянным, наивным, беспомощным в простейших житейских вопросах. Но принимала и любила таким, хотя иногда выговаривала почти тем же тоном, что и Лизе.

— Ничего. Не забудьте — сегодня суббота. Не ждите меня до полуночи, ложитесь спать.

— Гена тебя подбросит?

— Наверно…

* * *

Сакс в руках не ожил, остался холодным. Все напрочь отшибло: чувство ритма, полет фантазии. Во рту появилась неприятная сухость. Раз за разом он внимательно осматривал зал: ни Казака, ни вчерашних «друзей». Провалиться бы им всем сквозь землю.

Но рыжий человек без двух пальцев на руке все-таки появился. Виктор взглянул на часы: без пяти десять.

Девицы долго рассаживались, звонко хохотали. Телохранители устроились за соседним столиком. Не дожидаясь заказа им подали непременную вазу с подсоленными орешками.

Кое-как дотянув номер до конца, Виктор попросил ребят отыграть следующий без него. Прислонил сакс к табурету на высоких ножках, спустился в зал. Душа не лежала объясняться с этими жлобскими, монотонно жующими физиономиями, холодно, свысока глазеющими вокруг.

До столика оставалось метров десять, и телохранители должны уже были догадаться, что он направляется именно к ним. Ни тот, ни другой не шевельнулись. Виктор остановился возле стола, из-за дурацкой робости не решаясь присесть на свободное место.

— Дело в том… Вчера меня спрашивали насчет вашего… — он затруднился подобрать подходящее слово, — ..шефа.

Один из телохранителей перестал жевать и удосужился поднять на говорящего глаза.

— То есть когда он здесь появляется, — продолжал саксофонист. — Сказали, что друзья.

Вдруг Виктор ощутил за спиной нечто похожее на порыв ветра — какую-то стремительную перемену обстановки. Выражение лица телохранителя мгновенно изменилось, черты исказились, как искажаются черты человека, готового вложить всю силу то ли в удар, то ли в бросок, то ли в рывок.

Он вскочил на ноги, и Виктор увидел невесть откуда взявшийся в руке пистолет. Музыкант явно заслонял обзор, телохранитель сбил его с ног — рукояткой пистолета по шее. В ту же секунду сзади загрохотала очередь.

Из лежачего положения Виктор увидел как изрешеченный пулями Казак оседает на пол. Изо рта, раскрывшегося в беззвучном вопле, толчками выплескивались кровавые сгустки. Одна из женщин, раненая в живот, стягивала со стола скатерть, пытаясь хоть как-то укрыться, исчезнуть.

Стрельба продолжалась — несмотря на гибель хозяина, телохранители до конца отрабатывали свой кусок хлеба. Потеряв от шока даже инстинкт самосохранения, Виктор приподнялся, встал на четвереньки. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как один из «друзей» Казака, убегая, зацепился за стул и беспомощно рухнул, ударившись головой о декоративную колонну. Потом забился в судорогах. Не просто так он споткнулся: сзади на пиджаке можно было различить две рваные дырки приличного диаметра.

Его товарищ перевернул один из массивных столов и укрылся за ним, время от времени выплевывая очередь. Но тут к телохранителям подоспела запоздалая для Казака подмога. В зал ворвались несколько человек и расстреляли второго киллера в упор. Потом ожесточенно пинали мертвое тело ногами.

За Казаком приехал реанимобиль, в котором явно, уже не было никакой надобности. Ошарашенные посетители медленно выползали из-под столов, отряхивались, не веря что остались живы. Виктор подбежал к своему драгоценному инструменту и стал лихорадочно ощупывать его, вертеть в руках, страшась обнаружить пробоины.

К тому времени, когда появилась милиция, люди Казака и остальная публика благополучно рассосались.

Кроме метрдотеля, официантов и ансамбля остались два трупа и никому не нужная, раненая в живот девица в узких обтягивающих брючках канареечного цвета.

Ударник Гена никак не мог дозвониться в «Скорую».

Музыкантам и остальному персоналу не имело смысла спешить. Их ведь не надо вычислять, достаточно обратиться к начальству. Какая разница когда допросят — сегодня, завтра? Все равно никуда не денешься от неприятной процедуры.

* * *

Человеку, который твердо вознамерился добиться поставленной цели, рано или поздно подворачивается благоприятный случай. Рублеву он подвернулся уже на третий день его работы в новом качестве.

Комбат засек своего напарника на краже. К служебному входу двое мужиков подогнали раздолбанного «жигуленка», а тот вытащил им ящик водки. Возможно, Рублев и не заподозрил бы неладного — в конце концов водка могла быть оплачена через кассу и ящик просто решили не тягать через весь зал. Но слишком нервничал и суетился грузчик, слишком торопились мужики.

— Куда спешим, хлопцы? — поинтересовался Рублев, остановившись возле машины.

— Это кто еще? — спросил водитель.

— Иваныч. Нормальный мужик, вместе работаем, — напарник подмигнул Комбату, — мол, потом объясню.

— Чек у вас на руках?

— Выкинули, на кой хрен он нужен. Отойди от греха подальше, а то она у меня, бывает, дергает с места, — водитель уселся и повернул ключ зажигания.

Комбат просунул руку в окошко, положил ушлому мужику на плечо. Водитель вопросительно взглянул на грузчика.

— Ты чего, Иваныч, спятил? В обиде не останешься.

— Выгружай ящик.

Второй клиент уселся рядом с водителем и толкнул его локтем.

— Давай, бляха, трогай живей.

Комбат стал открывать дверь изнутри. Его стукнули по руке гаечным ключом, но он только поморщился и выволок водителя за шиворот. Не хотелось поднимать шум, привлекать к себе внимание, но тех, кто не понимает даже с третьего раза, надо учить.

Налетевшего первым грузчика он отшвырнул от себя не глядя, как мешок с костями. Пассажиру с гаечным ключом заломил руку за спину.

— Пусти.., сломаешь.

Водитель решил показать, что не лыком шит и встал в стойку.

«Давай, родимый», — подумал Комбат.

Одной левой, едва заметным движением отвел удар ногой — водитель потерял равновесие и зацепился за рукоятку дверцы, чтобы не упасть. Запал быстро прошел, он трезво оценил ситуацию и, матерясь сквозь зубы, стал открывать багажник.

Рублев больше никого не задерживал, только приказал напарнику отнести водку на место.

— Больше таких номеров не откалывай, — предупредил Рублев.

Потом подумал, что с таким же успехом можно потребовать от него вырасти на десять сантиметров и добавил:

— Пока я здесь.

— Чего ты вдруг расшумелся, — опасливо, с неподдельным недоумением пробормотал грузчик.

Скоро выяснилось, что скоротечный конфликт не остался незамеченным в офисе. Ближе к концу рабочего дня к Рублеву обратился сумрачный парень со стриженым затылком:

— Разговор есть. Отвлекись.

«На ловца и зверь бежит», — подумал Рублев, входя следом за парнем в сумрачный коридор на первом этаже соседнего дома.

.Возле одной из дверей парень остановился, весь подобрался и постучал. Потом просунул голову в щель — трудно было ожидать от него таких кошачье-осторожных движений.

— Давай, — раздался сиплый простуженный голос.

Парень распахнул дверь пошире, пропуская Рублева внутрь. Комбат очутился в стандартном кабинете с черной офисной мебелью, обоями без рисунка, факсом и канцелярскими папками в шкафу. Хозяин кабинета, лысоватый мужчина с фиолетовым родимым пятном на шее и брезгливо опущенными уголками рта, жестом пригласил гостя сесть.

— Звать как?

— Рублев Борис Иванович, — четко, но с чувством собственного достоинства отрапортовал Комбат.

— Где научился быстро споры улаживать?

— В десантных войсках.

— Ясно, — хозяин кабинета крутанул шеей как будто жесткий тугой воротник сорочки натирал нежную кожу родимого пятна. — Афган, Чечня?

— Нет, после Боснии я завязал. Хватит, навоевался.

— Как же ты, Иваныч, дошел до жизни такой — ящики таскать?

— Не берет никто в начальники.

Человек с родимым пятном усмехнулся:

— Зачем же сразу в начальники? Вот работу поинтересней можно было бы организовать. Не могу видеть, как прозябают заслуженные люди.

Комбат молчал, глядя собеседнику в глаза, — ожидал продолжения.

Тот еще раз крутанул шеей:

— Пока ничего обещать не могу. Завтра с утра ребята тобой займутся. Небольшой экзамен на чин. В магазин больше не выходи — не позорь свою седую голову.

Сединой припорошило виски еще в бытность Рублева командиром батальона. С каждым погибшим из своих парней он прощался как с сыном, с кровью отрывал от себя.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

ЭКЗАМЕН НА ЧИН

Старший следователь Венедикт Вельяминов мог запросто отчитаться перед начальством по делу. За несколько дней удалось получить неплохие промежуточные результаты. Отпечатки пальцев, фоторобот подозреваемого. Правда, поиски в уголовной картотеке, успешно преобразованной в компьютерную базу данных, пока не увенчались успехом.

Отчет отчетом, но Вельяминов знал — расследование, начавшееся легко, обычно тянется долго и трудно. Такую странную закономерность он вывел за годы службы. Поэтому никогда не позволял себе расслабиться.

Он видел слабое место — папка, посвященная самой Аристовой пока пустовала. Кто эта красивая холеная женщина? На какие средства она существовала — могла позволить себе «тойоту», трехкомнатную квартиру в престижном доме? Кто ее друзья и враги? Опросы жильцов ничего не дали — тут каждый жил своей жизнью. В новеньком паспорте было указано только последнее место прописки. Никаких других отметок, представляющих хоть какой-то интерес.

С нетерпением Вельяминов ждал похорон — собралось не больше десятка человек. Старые друзья, давно потерявшие связь с убитой — по крайней мере так они все говорили. От них удалось узнать, что отец Аристовой, бывший генерал Комитета госбезопасности, скончался от инфаркта в девяносто втором году.

На официальный запрос Вельяминова пришел скупой ответ из ФСБ. В нем, в частности отмечалось, что с восемьдесят третьего по восемьдесят восьмой год генерал работал первым замом военного атташе советского посольства в Вашингтоне. Жена и дочь все это время находились там же, в Америке. В бумаге не раскрывался характер деятельности генерала. Сухо фиксировались повышения по служебной лестнице, присвоение наград, выход в отставку.

О Ритиной матери прежние друзья говорили без большой охоты. Из прямых, а чаще косвенно-уклончивых ответов Вельяминов понял следующее: уже зрелым сорокалетним человеком Аристов женился на молоденькой девице, которая немедленно бросилась изменять ему направо и налево. Супруг смотрел на это сквозь пальцы по двум причинам: во-первых, безумно любил жену и мог простить ей абсолютно все, во-вторых — развод в то время был серьезным препятствием для карьеры в партии или органах госбезопасности.

После возвращения из Америки и отставки Аристова следы Ритиной матери затерялись. Ходили слухи, что, пользуясь установившейся свободой, она вернулась обратно в Штаты и получила там вид на жительство.

Таким образом получалось, что последние пять-шесть лет Рита прожила как в вакууме: никто не мог сказать об этом периоде ее жизни ничего определенного. Это само по себе наводило на размышления. Ведь наверняка существовали в природе люди, с которыми она близко общалась. И тем не менее никто из них не появился на похоронах. А если вспомнить результаты тщательного обыска в квартире: ни одной фотографии, ни одного адреса, телефона, имени.

Даже в столице есть люди ведущие отшельнический образ жизни. Но они не разъезжают на роскошных автомобилях, они не держат дома дорогой косметики, сигарет и напитков.

Но всякий случай Вельяминов провел инструктаж с немногочисленным персоналом кладбища, оставил телефон. Если кто-то появится возле свежей могилы, звонить не откладывая, зафиксировать номер машины.

* * *

На уже знакомом Комбату джипе человек в камуфляже отвез его на окраину города к двухэтажному плохо оштукатуренному зданию складского типа с подслеповатыми, забранными решеткой окнами.

— Ну, так что ты умеешь?

— На словах объяснять?

— Зачем? Пойдем покажешь.

Они попали в небольшой спортзал, оборудованный всем необходимым. Оба сняли обувь, разделись до пояса, накинули белые борцовские куртки, туго подпоясались. Комбат чувствовал себя уверенно: двадцать раз присел со штангой, ударом ноги расколол дощечку четырехсантиметровой толщины. Он настроил себя на то, чтобы выложиться полностью.

Экзаменатор — невысокий, худощавый на вид человек с раскосыми глазами пригласил его вниз, в подвальное помещение. По тому, как он ставил свои босые ступни при ходьбе, знающий человек сразу мог определить мастера восточных единоборств.

В подвале было оборудовано стрельбище. На столе были разложены пистолеты самых разных калибров и фирм-производителей.

— «Макаров»? — предложил Экзаменатор.

Комбат кивнул.

— На интерес?

— Как знаешь.

— Тогда пусть будет угощение. Только не кабак, готовить самому.

— Согласен.

«Честная игра, — подумал Рублев. — У меня сердце стучит вовсю, а у него тикает как часы.»

Он не был гурманом — умел жарить картошку, яичницу, варить обычную, безо всяких хитростей кашу.

«Ничего, прорвемся.»

* * *

Экзамен был недолгим. Неразговорчивый человек признал в Рублеве если не равного, то, по крайней мере соперника.

До последнего выстрела счет был равным. Лицо с раскосыми глазами осталось непроницаемым, палец плавно нажал на спусковой крючок. Но какой-то мельчайший нерв натянулся чуть больше, чем это было необходимо. Девятка.

Комбат уже дышал ровно. Сделав паузу, потрогал свои жесткие, как щетка усы, пошире расставил ноги и вогнал пулю прямо в «яблочко». Экзаменатор похлопал его по плечу, но Рублев давно усвоил: у всех восточных людей долгая память.

На этот раз долго ждать не пришлось. Когда вернулись в зал, экзаменатор легко вспорхнул на длинную трубу, поднятую на высоту человеческого роста. Комбат понял — его вызывают на поединок лицом к лицу.

Слишком тяжелый, чтобы прыгать как кузнечик, он просто потянулся на руках, встал и осторожно распрямил ноги, удерживая равновесие.

Здесь, на трубе экзаменатор чувствовал себя как рыба в воде. Он перемещался медленно и плавно, высоко поднимая колени, как будто исполнял замысловатый танец. Слегка ссутулившись, Комбат ожидал его — грузный, похожий на медведя. Здесь он был обречен на поражение. Больше того — он обязан был проиграть, чтобы не нажить себе врага. Но сдаваться Рублев не привык — все расчеты «плюсов» и «минусов» в этом случае отступали на второй план.

Испытующе глядя на противника, экзаменатор покачался на полусогнутых ногах. Потом высоко подпрыгнул и опустился, даже не покачнулся, как будто приклеился ступнями к трубе. Все эти эффектные трюки нисколько не обескуражили Комбата — он был готов схватиться на самом неудобном для себя поле боя.

Шагнув вперед, экзаменатор хлестко выбросил вперед правую ногу — она распрямилась с таким звуком, с каким хлопает полотнище знамени, разворачиваясь на ураганном ветру. Босая пятка мелькнула в сантиметре от лица Комбата, тот даже не успел отшатнуться назад.

Сконцентрировавшись до предела, он ждал следующего выпада. Экзаменатор продолжил свой причудливый танец, завершив его пируэтом на триста шестьдесят градусов и ударом в область грудной клетки. На этот раз Комбат успел среагировать и защититься своим свинцовым кулаком.

Ступня с поджатыми пальцами налетела на этот кусок металла, но противник даже глазом не повел. Он быстро переступил и чисто выполнил боковую подсечку.

В падении Комбат успел уцепиться руками за трубу и подтянулся вверх. Экзаменатор наблюдал за ним на расстоянии шага — сейчас он мог одним ударом сломать Рублеву нос, челюсть или лицевую кость. Вместо этого он протянул Комбату руку:

— Один один?

— Ничья, — согласился «грузчик» из магазина.

— Первое угощение с меня.

— За мной тоже дело не станет.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН

К двум часам ночи милиция начала постепенно выпускать свидетелей. Опрос можно было закончить в течение часа, но слишком долго раскачивались, осматривали место, докладывали по телефону начальству. Клавишника, выпущенного из ресторана первым, Виктор попросил звякнуть своим — предупредить, чтобы не беспокоились.

В конце концов именно его, Виктора Логинова, промурыжили дольше всех. Несколько официантов твердо показали одно и то же: стрельба началась именно тогда, когда саксофонист вдруг прошел в зал и заговорил с телохранителями Казакова. У милиции сразу возникли подозрения — а не было ли это все заранее отрепетировано, чтобы отвлечь внимание охраны?

— Послушайте, разве я похож на камикадзе? — убеждал их Виктор. — Чего ради я бы согласился влезть между двух огней?

— На тебе, между прочим, ни царапины, — чуть ли не упрекнули его.

Шея страшно болела, но следа после удара рукояткой, судя по всему, не осталось — ошалевшему музыканту в голову не пришло посмотреться в зеркало.

— Так зачем ты к ним поперся? Поинтересоваться музыкальными впечатлениями?

Логинов неожиданно оказался перед дилеммой: говорить о вчерашнем появлении «друзей» или нет? Вроде бы никакого криминала. Он уже сомневался — не подпадают ли его информационные услуги киллерам под статью уголовного кодекса?

В любом случае что-то выдумывать, на ходу было выше его сил.

— Отлично. Значит, ты все-таки признаешь, что вчера эти двое общались с тобой накоротке?

Такие торжествующие улыбки выползли на лица обступивших его ментов, что Виктор окончательно упал духом. А еще пять минут назад предполагал, что находится на самом дне.

— Да, конечно, мы обговаривали последние детали.

У всех на виду, вместо того, чтобы выйти хотя бы в туалет… — он обхватил голову руками и закрыл глаза, не в силах больше смотреть в эти довольные собой рожи, гладко выбритые, с проборами честных служак.

На время его оставили в покое.

«Как там они? Дозвонился Гена или нет? Надо было попросить еще кого-нибудь.»

— Да вы спросите самих телохранителей — о чем я с ними начал говорить, — крикнул он, сорвавшись на жалкий фальцет. — Хотел предупредить заранее.

— Спросим, Логинов, не беспокойтесь. И не рвите себе голосовые связки.

Он уже приготовился к тому, чтобы следовать прямиком в камеру, но действительность оказалась вовсе не такой суровой — в четвертом часу его отпустили. Гена ждал на своем «фольксвагене».

— Я уже пачку прикончил. Держи последнюю.

— Дозвонился? — спросил Виктор, пытаясь удержать сигарету в дрожащих губах.

— Все в порядке. Сказал, что обсуждаем с дирекцией финансовые моменты.

* * *

«Экзамен на чин» Рублев сдал успешно — его взяли на работу. Правда, никто не объяснил, в чем она будет заключаться, какой ему положен оклад. Он сидел вместе с тремя молодыми парнями в одном из помещений офиса — попивал баночное пиво, смотрел вперемежку порнуху и костоломные боевики по видео.

Ни то, ни другое особого удовольствия не доставляло, но Комбат не спешил заявлять о своих особых правах и вкусах. Разговаривали в этой компании мало, короткими скупыми фразами. Новичка приняли спокойно: не навязывая бесцеремонное панибратство, не демонстрируя авторитет старожилов. Лицо и повадки Комбата достаточно ясно указывали на богатый опыт и закалку в настоящем — ревущем, испепеляющем пламени.

Рублеву объяснили, что здесь не бывает ни смен, ни выходных. Если не намечается никакой работенки, можно забуриться в соседней комнате с отличной звукоизоляцией и спать на диване сколько влезет. Если появились личные дела, начальство отпустит на пару часов, на сутки, даже на неделю в «мертвый сезон».

В принципе, Комбат ничего не имел против — он мог принять такой режим без особых проблем. Именно потому что до сих пор чувствовал себя чужим на «гражданке», в собственной квартире, так и не пустил корней за несколько своих «мирных» лет. Только два насущных вопроса требовали свободного времени. Две точки на карте столицы: Ваганьковское кладбище и ночной клуб «Калахари». Он знал, что оба визита сопряжены с риском, но отказаться от них не мог.

* * *

К заведенному сроку в девять дней с момента гибели Риты он в первый раз отпросился у новых хозяев. Решил подойти к могиле попозже, к закрытию кладбища, чтобы остаться незамеченным. По пути купил букет дорогих цветов, похожих на те, которые стояли в комнате у Риты. Когда он последний раз покупал цветы?

Садясь в вагон метро, Рублев задался вопросом — а не послал ли «хвоста» человек с родимым пятном? Но начальство занималось какой-то крупной сделкой, почти не появлялось в офисе. Вряд ли в такой ситуации кому-то придет в голову отслеживать перемещения по городу рядового сотрудника.

На всякий случай он сделал несколько лишних пересадок и в результате попал на Ваганьковское за сорок минут до закрытия. Он знал, что Риту похоронили здесь рядом с отцом. Еще одна привилегия для избранных — обычно покойников в Москве или кремировали, или тянули за городскую черту, к черту на кулички…

* * *

После тайфуна, который закрутил их в автомобиле на обочине, заставив любительницу тенниса позабыть о травмированной ноге, они с курсантом Рублевым продолжали видеться.

Оба сознавали разделяющую их пропасть. С одной стороны изысканно-красивая, модно одетая девушка, привыкшая отдыхать на Золотых песках и побережье Адриатики, пользоваться дорогой косметикой, курить «фирменные» сигареты. Образованная, отлично владеющая английским.

С другой, простой курсант — кусок гранита с острыми краями и непререкаемой верой в себя.

Они жили рядом и в то же время на разных планетах, и это придавало их связи особый привкус. Она видела в нем мужчину из своих смутных снов: мускулистого, с мощной шеей и твердыми пальцами, который молча опрокидывал ее на спину, стискивал до хруста костей. А ему, чей опыт до сих пор ограничивался потаскушками, одинаковыми как две капли воды, Рита казалась загадочным существом.

Она одновременно принадлежала и высшему, и низшему миру. Знала и понимала тысячи недоступных ему вещей, бывала в тех местах, о которых он не имел и понятия. Ее глаза различали еще тысячи оттенков, кроме основных цветов радуги. Кроме запахов солярки, кирзовых сапог, дешевых сигарет без фильтра, она распознавала еще множество других — тонких, неуловимых.

Она слышала первую каплю дождя и крадущуюся в темноте кошку.

С этим соединялась первобытная ненасытность: она вбирала, впитывала в себя все соки его тела — языком, влагалищем, кожей. Любила грубо материться, кусаться, просила, чтобы он душил ее, издавала протяжные стоны, переходящие в хрип.

Сейчас, когда она ушла из жизни, эта вторая сторона ее натуры ушла для него в тень, отступила на второй план. В сумерках, на кладбищенской аллее Рублеву рисовались только две Риты — первого и последнего часа. Загорелая девушка на корте и спящая женщина в шикарной квартире среди с пренебрежением раскиданных вещей.

Подходя к месту, он еще издалека увидел огромный, в человеческий рост венок из живых цветов. На черной траурной ленте было написано только одно слово: «Рите». Цветы выглядели совсем свежими — венок явно появился здесь сегодня.

* * *

Венок, появившийся у свежей могилы, вызвал жгучий интерес и у старшего следователя Вельяминова.

С самого утра он ожидал интересных событий на кладбище и не ошибся. Двое сотрудников ГУОПа наблюдали за аллеей на расстоянии — появится ли в поминальный день новое лицо. Еще двое ждали наготове — на тот случай если гость вознамерится ускользнуть.

Когда в кабинете Вельяминова раздался звонок, он сразу схватил трубку — автоматический определитель номера четко указывал на один из телефонов Ваганьковского. Его ждало относительное разочарование.

Заместитель директора сообщил, что еще вчера достал из домашнего почтового ящика конверт с долларами без обратного адреса. Всю ночь он терялся в догадках. Но наутро недоразумение разрешилось. Неизвестный человек позвонил ему и объяснил что это деньги для Аристовой.

— Большой венок сегодня и такой же на сорок дней.

К сорока дням поставить мраморную стелу. Думаю ты человек разумный и сделаешь все как надо…

«Эта осторожность еще не говорит, что гражданин N причастен к убийству, — подумал Вельяминов. — Просто не хочет контактировать с милицией.»

— Я уже подготовил замечательный венок, — сообщил заместитель директора.

— Может быть приберечь его для кого-нибудь другого? — предложил следователь. — Ваш заказчик захочет разобраться в чем дело и тут… Безопасность вам и вашим родным я полностью гарантирую.

— Лучше я сяду в тюрьму, чем остаток жизни ходить под колпаком.

Вельяминов понял: если его сотрудники сделают так, что венок исчезнет, заместитель директора организует новый.

— Мое дело предложить. Здесь я не имею права настаивать, — успокоил собеседника следователь. — Вы успели засечь номер телефона?

Как и следовало ожидать заказчик звонил из автомата.

«По крайней мере это лучше, чем ничего, — успокоил себя Вельяминов. — Первая весточка от друзей и спутников последних лет.»

Он все-таки не отдал приказа снять дежурства. Чутье подсказывало, что под занавес может произойти что-нибудь интересное…

За долгий осенний день даже закаленные, привычные к топтанию на месте сотрудники подмерзли и подустали. Горячий чай в термосе давно закончился, бутерброды тоже. Огромный венок из багрово-красных роз раздражал все больше и больше.

— Это ж просчитывалось с самого начала. Не надо держать остальных людей за недоумков.

— Никто и не держит. Но если есть хоть половина шанса из тысячи, почему бы не поставить нас с тобой сюда. Сотрудники не должны сидеть без дела.

— Это верно. Использовать в хвост и в гриву.

Вдруг им на глаза попался коренастый, с тяжелой поступью человек с цветами в руках. Медленно, опустив голову, он приближался к могиле. Чертовски похожий на фоторобота, составленного по показаниям консьержа и соседа Аристовой — с той поправкой, которую всегда надо иметь в виду, когда сопоставляешь живое лицо и набор схематичных деталей.

Отойдя за постамент с чьим-то бронзовым бюстом, сотрудник потянул из кармана портативную рацию.

Второй достал заранее заготовленный скромный букетик нарциссов и двинулся вперед. При себе он имел наручники и пистолет с полной обоймой. Начальство не рассматривало всерьез возможность появления на кладбище самого подозреваемого. Но на всякий случай дало устное разрешение стрелять по ногам в случае, если его удастся опознать.

Осталось не больше двадцати метров. Перегнувшись через ограду, коренастый человек положил цветы. Выпрямился, пригладил ладонью волосы.

«Не торопится. Ребята уже на подходе — получили сигнал и приближаются с разных сторон. Мужик явно не лыком шит. „Повиснуть“ на нем на секунду-другую, пока подоспеют остальные. Или „пушка“ и „руки за голову!“ Не похоже, чтобы такой безропотно подчинился — попробует сделать ноги. Значит придется стрелять. Начальство, конечно, похвалит, но так, чтобы между строк читалось: четверо — и не смогли чисто взять одного…»

Боковым зрением Комбат давно уже засек человека с букетиком нарциссов. Слишком мягко ступает. Наверняка их здесь несколько. Обложили. Жалко портить им показатели, но ничего не попишешь.

Неожиданно обернувшись, он первым подскочил к человеку в светлом плаще. Подобравшийся для атаки, тот оказался не готов к обороне. Комбат провел захват аккуратно, стараясь не сломать шейных позвонков человеку на службе. Тому, правда, удалось потянуть его за собой на землю.

В последний момент Комбату удалось завладеть оружием — только это уберегло его от немедленного ареста.

Трое сотрудников окружили его, целясь с близкого расстояния. Но их товарищ чувствовал смертельный холод на предельно короткой дистанции: ствол собственного пистолета упирался ему в висок.

Сумерки быстро сгущались, аллея уже опустела окончательно. Только старушка с сеткой прошаркала мимо компании странно застывших людей. Пустых бутылок возле них не обнаружилось, и старушка не стала задерживаться. Похоже она имела тонкий нюх и могла отыскать бутылки по запаху, раз занималась сбором в такой поздний час.

— Если попробуешь что-нибудь выкинуть, легкого конца не жди, — предупредили Рублева. — Продырявим так, что неделю будешь подыхать.

— Только не пытайтесь зайти мне за спину. Если я кого-то потеряю из виду — стреляю.

Он стал осторожно подниматься с земли, подтягивая и пленника. Пистолет и его голова должны составлять единое целое.

— Куда ты денешься?

— Это мои трудности.

— Отпусти его и я тебе обещаю: никто слова не скажет о том, что ты пытался оказать сопротивление. Для тебя это очень важно.

— Не люблю палить попусту — тем более в людей, которые выполняют свой долг. Чтобы ваша совесть была чиста — ее крови на мне нет.

— Значит, бояться нечего. Если сам себе не навредишь.

Один из сотрудников все-таки попытался сдвинуться в сторону.

— Кому сказал — стоять! — зычным командирским голосом рявкнул Рублев.

Он уже выпрямился в полный рост и мощная фигура добавляла убедительности его словам.

— Вы даете мне уйти и договариваемся считать, что к могиле никто не приходил.

Старший из сотрудников — тот который пропустил напарника вперед и задержался, оповещая остальных по рации — решил, что условия все-таки можно принять.

Зачем рисковать, никуда этот тип все равно не денется.

— Тогда ты должен вернуть оружие. Как нам объяснить его пропажу?

— Договорились. Я отступаю сюда — вы держите дистанцию тридцать метров. Не пытайтесь воспользоваться рацией, это я смогу различить даже в кромешной темноте.

Комбат стал медленно пятиться назад по направлению к стене, ограждающей кладбище. Пленник послушно, шаг в шаг, пятился вместе с ним, явно не собираясь геройствовать.

— Ну-ка посмотри, сколько еще? — спросил Комбат, зная, что этот сотрудник меньше, чем кто-либо заинтересован вводить его в заблуждение.

Сам он не отрывал глаз от остальных.

— Метров сто, — голова сдвинулась туда и обратно осторожно, чтобы не разбудить спящую в стволе смерть.

Все явственней доносился запах мусора — Комбат заметил слева доверху полный проржавевший бак. Еще шаг и спина уперлась в твердую преграду. Кирпичная стена.

Как только он вскочит на край бака, чтобы перемахнуть через нее, его расстреляют из трех стволов одновременно.

В любом случае свое слово он должен сдержать. Резко оттолкнув в сторону своего пленника, Комбат швырнул пистолет в мусор и неожиданно для всех кинулся вправо, в кусты.

Тотчас загремели выстрелы, вспыхнули слепящие зрачки фонариков. Рублев упал, прокатился кубарем по открытой полосе и снова нырнул в спасительную гущу.

Снопы белого света шарили совсем близко, как будто раздвигали, отводили в сторону ветки. Он слышал топот, отрывистые крики преследователей:

— Обрезай!

— Смотри стену!

— Вроде я его достал…

— Осторожно, у него еще своя «пушка» на руках!

Нагнув голову, чтобы не расцарапать лицо, Комбат с треском продирался сквозь плотный кустарник.

«Подмогу наверняка уже вызвали, — мелькнуло в голове. — Эти уже прикатят с собаками.»

Круглое пятно одного из фонарей толчками двигалось вперед, контролируя стену. Попробуй сунься — щелкнут как в учебном тире. Надо оторваться хоть чуть-чуть. Только как это сделать если они бегут параллельным курсом по аллее, а ты вязнешь в кустах.

Ни разу в жизни Комбата еще не гоняли как зайца.

Но этим людям он не имел права причинить зло — поэтому другого выбора не было. Его могли достать в любую секунду. Пули свистели, срезая ветки, с визгом рикошетили, ударяя в стену.

Вдруг он увидел впереди силуэты мусоросборочных машин. Одна, вторая… Прыгнул на подножку, заскочил в кабину. Милое дело — даже стекло не надо разбивать.

Вот где никто не подумает страховаться от угона.

Преследователи быстро сориентировались: машина зазвенела на разные голоса от череды попаданий. По кабине, по колесам. Ничего, ему недалеко. Подраненная колымага заурчала — Комбат подал ее вперед, развернул и ударил в стену.

Слабовато, надо разогнаться как следует. Пули "сыпались как горох, пришлось скорчиться под сиденьем и оттуда, не поднимая головы, удерживать руль. Ограда оказалась жидковатой — всего в один кирпич толщиной.

После первого удара по стене пошли трещины, посоле второго кабина и передние колеса, выломав кусок, очутились снаружи.

Дверцу, конечно, заклинило. Зато от лобового стекла остались одни зазубрины по краям — выход был гостеприимно открыт. Комбат приподнялся, чтобы выпрыгнуть вниз, и тут его все-таки зацепили — плечо ошпарило, прожгло. Когда он приземлился на ноги, верхняя часть рукава уже намокла от крови.

Впереди на улице мирно шумел поток машин. Рублев нырнул в открывшийся просвет как только что нырял в кусты. Взвизгнули тормоза, чей-то «мере» выскочил на пустынный тротуар и с грохотом опрокинул закрытый на замок коммерческий ларек.

Чувствуя как растекается вниз по руке густое и липкое тепло, Комбат проскочил освещенную фонарем зону и под аккомпанемент запоздалых выстрелов пропал в ближайшей подворотне.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

РАСПРАВА

Высадив товарища во дворе, Гена быстро укатил: свои ждут не дождутся.

«Почему я упорно не прислушивался к советам? — корил себя Виктор, садясь в лифт. — Все хотели мне добра. Какого черта, в самом деле. Я прилип к этому кабаку? Все, конец. Надо поговорить с остальными ребятами, убедить. Засядем безвылазно, как в барокамеру. Запишем пяток стоящих композиций.»

Виктор вспомнил, как с ним разговаривали в прошлом году на студии. Можешь — плати на полную катушку, как платят давно раскрученные попсовые звезды. Не тянешь — тогда первый концерт наша собственность, второй тебе. Тогда, год назад, он возмутился, хлопнул дверью.

Сейчас он думал по-другому:

"Никто не обязан заниматься благотворительностью.

Они хотят выжимать максимум, вот и все. Если хочешь сдвинуться с мертвой точки, надо соглашаться на заведомо невыгодные условия. Потом сами предложат лучшие — чтобы ты не переметнулся к конкурентам."

Он отпер дверь ключом — она была захлопнута только на нижний замок.

«Странно, обычно Ира закрывается после десяти на верхний.»

Ступив в прихожую, он прислушался. Лиза давно спит, а вот Ирина наверняка дожидается. Никогда она его не ревновала, но сейчас надо быть готовым ко всему.

Она ведь ни на секунду не поверила тому, что придумал Гена. Истерики, конечно не закатит, но придется рассказать все начистоту — врать, глядя в глаза, он за свою жизнь так и не научился.

Повесил куртку на крючок, скинул ботинки. И вдруг заметил на полу в коридоре опрокинутый табурет из кухни. Что за бред? Сердце вдруг екнуло. Это был дурной знак — похуже, чем полное затмение солнца среди бела дня.

Ирина неустанно поддерживала в доме полнейший порядок. Каждая мелочь имела свое, точно определенное место и любое нарушение этой гармонии — даже пепельница забытая на подлокотнике кресла или мундштук от саксофона на телевизоре — требовало исправления. Она делала это спокойно, незаметно, без упреков, понимая, что остальные члены семьи не обязаны разделять ее твердые жизненные принципы.

Виктор смотрел на табуретку с ужасом — он буквально прирос к месту и чувствовал себя как человек, на которого бесшумно и неотвратимо несется лавина.

Дверь в спальню была приоткрыта. Но сперва он отправился на кухню.

Здесь горел газ и клубился пар над чайником. Сняв крышку он заглянул внутрь — воды осталось чуть-чуть, на донышке. В хлебнице лежал нарезанный белый хлеб, в масленке, вынутой из холодильника — сливочное масло: Ирина категорически не признавала «Раму» и прочие искусственные продукты.

Все это было приготовлено для него — она решила, что он успел проголодаться. Проголодаться в ресторане, для этого нужен особый талант. Выйдя из кухни он прошел рядом с приоткрытой дверью в спальню, но снова не стал заходить.

Заглянул в гостиную, поставил в шкаф футляр с саксофоном. Сел, почувствовав внезапную слабость в ногах.

Громко тикали часы — единственный звук, нарушающий тишину. Он хотел потереть лоб и в испуге отдернул руку. Пальцы стали мокрыми, как будто он опустил их в воду.

Он вытер лоб рукавом и тут почувствовал, что пот струится по спине, по животу, по всему телу.

«Господи», — он хотел помолиться, но не знал ничего кроме «Господи, помилуй».

— Господи помилуй, Господи помилуй, — произнес он то ли вслух, то ли про себя.

Собрав все силы, он подошел к двери в спальню и осторожно толкнул одеревеневшей, потерявшей чувствительность рукой. Дверь приоткрылась чуть пошире и он увидел женщину, свернувшуюся на полу калачиком.

Почему-то она надела Иринин халат.

На полу не могла лежать Ирина — просто потому, что она не могла спать на полу. Неизвестно откуда взявшаяся женщина в ее халате и тапочках, с точно такими же волосами. В голове у Логинова звучала нескончаемая скрипящая нота, звучала все громче, пронзительней.

Он сделал шаг через порог и увидел детскую подушку с наволочкой в горошек перепачканную кровью…

Через десять минут он вышел из спальни. Направился в ванную комнату — единственную, где он еще не был. Оттуда послышался сдавленный стон, потом звук струи из открытого крана. Он долго умывался. Когда появился в коридоре, с кончиков пальцев капали розоватые капли.

Виктор надел куртку, ботинки. Лифт вызывать не стал — отправился вниз пешком.

* * *

Рублев решил, что на рабочее место лучше не опаздывать. Все, что он успел, это выдрать из подкладки куртки несколько широких полос, перевязать плечо и кое-как застирать рукав в подвернувшемся фонтане — багровое пятно сделалось просто грязным.

В офисе ему быстро вызвали врача. Появился веселый человечек в белом халате с полным набором необходимых инструментов.

— Я-то думал дело серьезное. А тут пустяки, заноза.

Он прыснул в воздух струйкой из шприца и вколол Комбату обезболивающее.

— Какая по счету, если не секрет?

Комбат пожал плечами и безо всякой рисовки ответил:

— Шестая, то ли седьмая.

— Это ж надо. Завидую. Я вон со своим простатитом нянчусь три года… Ну как?

— Действует потихоньку.

— С вашей раной работать — одно удовольствие.

Ничего лучшего они не могли придумать, разве что промазать — он вооружился ланцетом. — Сделаем все в лучшем виде.

Сделав неглубокий надрез, человечек в белом халате извлек пулю.

— Да, сувенир так сувенир. Как вы догадались подставить именно это место? Но следующий раз надевайте бронежилет, не ждите больше подарков от судьбы.

Рублеву дали отоспаться. А утром его затребовал к себе человек с родимым пятном.

— Не хочу задавать вопросов — меня мало интересуют чужие дела.

— Я не провоцировал стрельбы. Даже не стал отвечать.

— Ты отпросился специально, чтобы ее спровоцировать. Полез туда, куда не должен был лезть. Скажи, я прав или нет?

«Что если „хвост“ мне все-таки прицепили? — подумал Рублев. — Нет, он просто делает выводы, которые напрашиваются сами собой.»

— Правы.

— Вот видишь. Запомни: ты потерял право на старые счета и обиды. Если сгоришь по собственной дурости, из тебя уже кое-что можно выбить. Хотя бы про оружие на тренировочном комплексе. Я взял тебя, чтобы решать проблемы, а не плодить новые.

Хозяин кабинета покрутил шеей, как будто ему жал воротник.

— Если ты не уверен в себе, лучше дать задний ход сейчас. Пока я могу позволить тебе выйти из игры. Завтра уже будет поздно.

* * *

Увидев букет на могиле, старший следователь Вельяминов решил, что такого неудачного дня давно не приключалось. Те же самые цветы, что и в квартире Аристовой. Надо узнать, наконец, как они называются.

Это был несомненно он, человек, который переспал с ней перед тем как пристрелить. Не изнасиловал, а переспал, о чем свидетельствуют результаты экспертизы.

Он, однако, оригинал — даже по теперешним временам: заявиться на могилу жертвы с цветами.

Опытен, отлично подготовлен — обычная «братва» бегает слабовато. Судя по возрасту, бывший «афганец».

Ходит в солдатских ботинках сорок третьего размера — теперь и следов хоть отбавляй, не меньше, чем отпечатков пальцев.

Надо сообщить приметы по вокзалам и аэропортам, дежурным постам на главных шоссейных магистралях.

По логике вещей он постарается сейчас просочиться за пределы Москвы.

Вельяминов заехал на опечатанную квартиру Аристовой. Сел в кресло, отрешился от суетных впечатлений дня. Постарался восстановить события недавнего прошлого. Итак, сосед видел их в гараже в двенадцатом часу ночи. Они поднялись в квартиру. На столе почему-то остался только один бокал — с ее отпечатками. Куда он дел свой? Или не захотел принимать дозу перед ответственным мероприятием?

Чем он все-таки занимался, если судить по отпечаткам? Заходил на кухню, включал телевизор, пользовался кофейником. Зачем-то разбирал телефонный аппарат — искал «жучков»? Перебирал все вещи, брал в руки новенький пистолет.

Держал в руках пачку денег и все-таки оставил на месте. Кто в наши дни вот так запросто отказывается от шести с лишним тысяч? Может быть, ревность? Это объясняет и постель, и пренебрежение к деньгам, и цветы на могиле. И то, что соседу мужчина и женщина показались разного поля ягодами.

Только вот дырка в затылке — хладнокровный выстрел киллера. Что-то не стыкуется.

Тут с Вельяминовым связался помощник. Какой-то человек изъявил желание поговорить по делу Аристовой. Сегодня и завтра вечером он будет в баре ночного клуба «Калахари».

— Он сказал так: если начальник соберется, пусть не тычет на входе удостоверение. Наберет по внутреннему 4-42 и его проведут.

— Когда он звонил?

— Минут двадцать назад.

— Записали голос?

— Чисто.

— Как он тебе показался?

— Светиться не хочет. Но жаждет поделиться сведениями.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

КОМАНДИРОВКА НА ЮГ

Совершенно неожиданно Рублеву вручили два билета на самолет до Сочи.

— Полетишь на пару с Крапивой. Будешь за старшего.

— Давно мечтал попасть на Черное море в бархатный сезон, — пошутил Рублев.

— Смотрите, не обгорите на солнышке.

Комбат ждал подробных указаний, но все ограничилось короткой фразой:

— Вас встретят.

Он не испытывал восторга от командировки на юг.

Все его интересы были сосредоточены здесь, в Москве.

Но он давно усвоил, что кружной путь часто оказывается самым коротким.

В любом случае выбора нет — распоряжениям нового начальства надо подчиняться.

Его напарник Крапива — накачанный парень с короткой косичкой и ослепительно белой улыбкой — принял новость с восторгом. Он уже засиделся в офисе.

Весь ночной рейс до бывшей «всесоюзной здравницы» он не сомкнул глаз.

— Скажу тебе одно, Иваныч: в командировках работа настоящая, по первому разряду. В Москве не всегда дают развернуться.

Комбат хотел спросить парня, куда его посылали в прошлый раз, но промолчал. С первых шагов в офисе он взял себе за правило — не торопиться задавать вопросы. Если не дергать собеседника вопросами, он расскажет гораздо больше.

Но напарник быстро занялся на видео. Он пересмотрел все без исключения фильмы со Шварценеггером, Сталлоне, Брюсом Уиллисом, Ван Даммом, Рутгером Хауэром и прочими легендарными «звездами», знакомыми Рублеву только понаслышке, и собирался обменяться впечатлениями, чтобы скоротать время в пути.

Комбат крутые боевики не жаловал, как и вообще кино. После битвы в Панджшерской долине, штурма Сухуми, натовских бомбежек в Боснии у него что-то сдвинулось в голове: он не мог заставить себя хоть на секунду поверить в реальность происходящего на экране. Настоящей крови и взрывов он видеть не хотел, а бутафорские раны и пиротехника не вызывали у него энтузиазма.

— Не видел. Не знаю, — бурчал он раз за разом, рассчитывая прекратить разговор.

Но получился обратный эффект: Крапива бросился красочно пересказывать одну картину за другой в надежде приобщить напарника к неведомой тому сокровищнице.

— Например, «Шестьдесят шестой этаж». Террористы захватывают заложников, поднимают на последний этаж небоскреба. Там его дочь, она задержалась в универмаге, присматривала себе шмотье на выпускной вечер. Полиция и ФБР ни хрена мышей не ловят. Пригнали людей, технику — никакого толка. Все входы заминированы, лифты тоже. «Вертушку» те орлы замочили из «стингера». А он, сам знаешь кто: вор в законе. В бегах, разыскивается второй год. Представь, что значит для него сунуться в здание, окруженное тройным кольцом.

— Давай как-нибудь в другой раз. Надо выспаться.

— Хотя бы это дослушай. Он, как ты сам понимаешь, лезет. Главное — дочка, на остальное болт забил.

Без оружия, понял?

Комбат прикинулся спящим, и Крапива, наступив на горло собственной песне, обиженно замолчал.

Они прибыли в аэропорт «Адлер» с первыми лучами солнца. Оно здесь еще держалось летним, ласковым. Крапива надел защитные очки с зеркальными стеклами, застегнул на белой майке с короткими рукавами черную кожаную безрукавку. Точь-в-точь один из его любимых супергероев, которые не страшатся ни Бога, ни черта.

Их встретила белая «Нива», заляпанная грязью.

— Повезло с погодой. А то неделю лило — до тошноты, — сказал темноволосый, с массивным золотым перстнем водитель. — Сейчас заедем перекусить, а то три часа еще мотать.

Остановились возле шашлычной, открытой несмотря на столь ранний час. Водитель заказал гостям по две солидные порции шашлыка, себе взял свежего чурека, крепкого чая и соленого сыра.

— Если все сложится нормально, послезавтра девчонки на пляже будут натирать кремом спину.

Гости из столицы спокойно отреагировали на это известие. Покончив с шашлыком, Комбат встал:

— Покатили. Раньше начнем, раньше кончим…

— Нам туда? — спросил Крапива, завидев смутно вырисовывающиеся в голубоватой дымке горы.

— Туда. Знаешь Рокский перевал?

— Слышал, блин. Там, где пограничники спирт тормознули.

— Если бы тормознули, вас бы не беспокоили, — усмехнулся Авик — именно так представился водитель.

— А что, протекает сюда, к нам?

— Слыхал, три дня назад передавали по новостям как на заставе сливают спирт на землю? Двести или триста тысяч литров уже слили. Чтобы неповадно было возить без лицензии. Похоже на правду?

— Хрен его знает, — пожал плечами Крапива.

— Нет, брат, тут можно выразиться определеннее.

Им ведь надо объяснить властям — почему вдруг очередь перед тоннелем сократилась? Куда делись машины, если водители обещали стоять до победного конца?

— Так что теперь?

— Поработаете сразу за всех: за солдатиков, за командиров, за таможню. Спирт надо будет оформить так, чтобы по этой трассе никто больше не сунулся.

«Нива» забиралась в горы. Шоссе содержалось в приличном состоянии. Въезжали в пахнущий сыростью тоннель с искусственным освещением, петляли вместе с серпантином, потом проскакивали мост над ущельем с пенистой рекой, шипящей между камней.

Крапива прикрыл окно — стал потихоньку подмерзать в своей летней одежде.

— Ничего, выдадим тебе тулупчик, — пообещал Авик.

Рублев, сидевший рядом с водителем, любовался снеговыми вершинами, сверкающими на солнце. Он любил горы за грозную неприступную мощь, за ощущение полета при взгляде вниз, в долину, за особую, значительную тишину. Всегда жалел, что не довелось полазить в свое удовольствие, а только с «Калашниковым».

Три часа промелькнули незаметно. Авик остановил машину на обочине и пригласил спуститься следом за ним по пологому склону, где в беспорядке были рассыпаны огромные серые и коричневые валуны. Сам он легко и проворно передвигался в щегольских туфлях. Гости старались не отставать.

В расщелине, скрытой от обзора с дороги и порывов холодного ветра, они увидели палатку. Возле нее возился человек в вязаной шапочке и утепленной куртке.

— Это ваш проводник — Шерп.

— Ну, имена у вас тут, — клацнул зубами заиндевевший Крапива.

— Русский парень. Шерп — это прозвище, — объяснил Авик. — Проводников в Гималаях всегда брали из племени шерпов.

— С приездом, — разогнулся Шерп, он разогревал еду на примусе.

— Одень ребят, а то еще насморк подхватят, — приказал Авик.

Проводник выдал москвичам по куртке — все трое сразу стали выглядеть одной командой. Зашли в палатку — тут кроме спальных мешков, прибора ночного видения, бронежилетов и рации, лежали три автомата с кучей запасных рожков и подствольными гранатометами.

«Я все-таки попал по верному адресу, — подумал Рублев. — Рита, Рита, вечно тебя кидало: то со мной связалась, то вообще черт знает с кем.»

— На сегодняшний день возле тоннеля на грузинской стороне стоят шестьдесят пять машин со спиртом, — Авик, наконец перешел к конкретному разговору. — Не должно остаться ни одной. Все спалить к е… матери. Сегодня и завтра днем присматриваться. Завтра ночью работать. Шерп объяснит ситуацию на месте. Что еще? Он знает, как выходить на связь. Разговорами по рации не злоупотребляйте, чтобы пограничники случайно не засекли.

— Пограничники влезут? — спросил Комбат.

— Обязательно. Их кусок хлеба, вернее начальника заставы. Остальным перепадают ошметки. По пограничникам огня не открывать. Вы потом умотаете, а тут начнут прочесывать, горы с «вертушек».

На этом Авик распрощался, и они остались втроем.

Солнце поднималось все выше. И одновременно приближалось, словно повторяло по небосводу их маршрут. Здесь, в горах, оно блистало как начищенная медь. С каждой минутой теплело, таяли последние клочья тумана.

Комбат и Крапива внимательно осмотрели экипировку. Все было в отличном состоянии, не придраться.

— Далеко до тоннеля? — спросил Комбат у проводника.

— По шоссе десять километров, а нам — забраться вон на тот гребень. Ближе подходить незачем.

— Слушай, если не секрет, кому этот спирт помешал? — поинтересовался Крапива.

— Я особо не интересовался, — обухом топорика Шерп загонял колышки палатки поглубже. — Вроде бы есть два пути нелегального спирта в Россию — западный и южный. Кто-то делает бабки на этом спирте, кто-то на другом. Закроешь один коридор — подрубишь конкурентов.

— Пошли, сходим наверх, — Комбат сощурился на солнце и расстегнул куртку.

— Лучше не тянуть, — согласился Шерп. — Если погода испортится, удовольствие будет ниже среднего.

Все вместе — сюда никто не сунется.

Поднимались цепочкой, склон был гораздо круче, чем тот, по которому трусцой сбегали за Авиком. Кое-где приходилось тщательно выбирать точку опоры, цепляться пальцами. Шерп, конечно, мог двигаться быстрее, но не спешил — оборачивался, чтобы подсказать, помочь.

Сколы гранитных глыб искрились, в тени под особенно большими монолитами виднелся снег. Нигде ни травинки, ни клочка мха — суровое царство камней. Недовольно, исподлобья они глядели на незваных пришельцев, но помешать им не могли.

Подъем почти закончился. Перед последним отрезком пути остановились перевести дух на ровной, как стол, площадке, размерами три на три метра. Рублев обернулся. Палатку уже нельзя было различить невооруженным глазом. В просвете между скалами виднелся изгиб шоссе, дальше каменные хребтины опускались все ниже и на горизонте маячила зеленая полоска.

— Давно здесь обретаешь? — спросил Комбат.

— Прилично. Раньше на «пятитысячники» лазил.

Теперь вот спустился пониже. Здесь, в горах, есть за чем присмотреть, кого провести.

— Зимой здесь задубеешь, — предположил Рублев.

— Зимой перевалы закрыты. Три месяца я в отпуске.

Наконец добрались до гребня. Все было видно, как на картинке: таможенный пункт, въезд в тоннель, длинная цепочка машин. Крапива разделся до пояса и подставлял обтянутые кожей бугры мышц потоку горного ультрафиолета.

— В полный рост здесь лучше не красоваться, — заметил проводник.

Он вручил Комбату бинокль.

— Говори, что видишь, попробую растолковать.

— Ну, машины, это ясно. Кавказцы… Сидят в кругу на корточках, играют в карты.

— Водители, — прокомментировал Шерп. — Им оплата идет за каждый день простоя.

— Наших бы сюда, — заметил Крапива, чьи поблескивающие очки, автомат и голый мускулистый торс эффектно смотрелись на фоне ледяных вершин. — Уже давно бы нечего было везти. Что тут пить — на неделю самое большее.

— Какой-то барыга лопает тушенку, — продолжал Рублев. — На коленях «Калашников». Шапочка вроде твоей, борода.

— Хозяева спирта прислали охрану.

— А пограничники ушами хлопают?

— До въезда в тоннель — грузинская территория.

— Ага, вот и солдаты, — Комбат поймал в объектив две фигуры в камуфляже — пограничники прохаживались взад-вперед возле раскрытого круглого зева.

Подкатил громоздкий «форд» бог знает какого года выпуска. Водитель вышел с документами. Один из солдат взял бумаги, другой полез досматривать багажник.

— Так днем, значит, «спиртовозы» не пропускают?

— Две недели держали все на замке. Глухо. Начальник заставы цену набивал. Теперь по ночам пускают одну-две машины.

— Какой у них на заставе арсенал?

— Автоматы. У барыг — как ты говоришь — тоже ничего другого не видно.

— А где она сама?

— Смотри туда, — показал проводник.

Комбат заметил среди камней несколько убогих бараков.

— Весело тут работать. Ни заставы путевой, ни полосы, ни «колючки».

— Есть прожектора, но это, конечно, слабое утешение. А как ты хочешь — граница новая, денег из центра выделять не торопятся.

Крапива уже прикидывал на глаз интервалы между машинами.

— Грохнуть головную и первые десять вспыхнут, как спички в коробке.

— Управиться надо быстро, — сказал Шерп. — За пару минут с заставы можно выйти на связь с вертолетным полком. «Винту» сюда лету — всего ничего.

Наш маршрут отхода для них прочитывается ясно — сюда, под пули, мы не полезем — там отвесный обрыв.

Остается одна дорога, по которой мы сюда добрались.

За сегодня и завтра надо освоить ее как «дважды два четыре».

— Станут ради нас авиацию поднимать, — выразил сомнение младший из командированных.

— Обстановка сейчас на виду. Приезжали телевизионщики. Авик как-то между прочим сказал, что в этих спиртовых делах замешаны люди из высоких московских кабинетов.

— Тогда можно и под камешком схорониться на время, — Крапива похлопал по нагретому боку валуна.

Шерп покачал головой:

— Солдат пустят по следу. С овчарками — своими глазами видел, как скачут вверх. А здесь, на высоте, лишних запахов нет, чтобы нюх перебить. Камни не пахнут.

— Как нас намерены забирать? — Комбат оторвался от бинокля, чтобы перекурить, обмозговать положение дел.

— Сам точно не знаю. Сказано выходить на трассу — к тому месту, откуда вы с Авиком спускались. Где-нибудь пониже ее обязательно перекроют. Может проскочим на колесах километров сорок, а дальше опять на своих двоих. Все зависит от вертолета — с воздуха машину сразу «поведут», потому что на ночь тоннель перекрыт и движения в сторону России никакого.

Когда вернулись в палатку, проводник вышел на связь, доложил, что все пока в норме.

— Придется кое-что переиграть, время не ждет, — донесся голос сквозь трескотню эфира. — Давайте сегодня.

— Вроде праздничных дат не предвидится, чтобы рапортовать партии и правительству.

— К трем будем вас ожидать. Конец связи.

Голос резко пропал — им сообщили все, что считали нужным, а времени на дискуссию не предусматривалось.

— Ну что им скажешь? — отключив рацию, Шерп бросил взгляд на часы.

— Чтобы успеть к трем надо отстреляться к часу, — заметил Рублев.

— Истинно так.

Заметив удивленный взгляд Крапивы, проводник пояснил:

— Отец был приходским священником, с его легкой руки застряли в памяти разные красивые обороты.

— А сам ты верующий? — Крапива бережно, двумя пальцами взял свой крестик висевший на шее и поднес к губам. — Я всегда перед тем как на дело идти прошу, чтобы смерть отвел.

— Не знаю. В чудесную силу верю, это точно. На себе не раз чувствовал. Но в написанные слова — нет.

Не дано людям правильно понять и истолковать.

— Прошу прощения, что влезаю с мелкими заботами, — в голосе Комбата послышалась относительно редкая для этого сурового человека ирония. — Чтобы отстреляться вовремя, надо выйти отсюда к половине двенадцатого. Час на дорогу, полчаса на все прикидки. Что мы имеем — без двух минут полдень. Не вижу катастрофы. Распорядок следующий: обед послеобеденный сон, отработка маршрута до девяти вечера, снова отдых, последние уточнения, сборы.

Пришло время взять ответственность на себя.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ФЕЙЕРВЕРК В ГОРАХ

Комитет Государственной Думы по экономике собрался на заседание почти в полном составе. В повестке дня значились два вопроса: о реформах жилищно-коммунального хозяйства и налогового кодекса. Оба вопроса неподъемные, рассчитанные на месяцы работы. Два откомандированных из правительства чиновника сидели с кислыми лицами, готовясь в очередной раз защищать непопулярные пакеты законов от наскоков со стороны всех партий и фракций.

Позицию депутатов с самого начала нетрудно было предвидеть. Доходная часть бюджета — пусть об этом болит голова у правительства. Побольше налоговых льгот — за каждой фракцией, за каждым депутатом стояли интересы конкретных отраслей, предприятий, банков. Жилищно-коммунальную реформу задвинуть за двухтысячный год — за это особенно ратовали те, кому предстояло баллотироваться по территориальным округам, сталкиваться лицом к лицу с избирателями.

Заседание началось буднично, вяло. Кто-то из депутатов чертил замысловатые узоры на полях розданных ксерокопий. Кто-то шепотом обсуждал вчерашнее поражение «Спартака» в Лиге чемпионов. Председатель несколько раз призывал собравшихся внимательнее слушать доклад, но каждый уже знал наизусть аргументы правительства и имел в загашнике несколько заранее припасенных вопросов.

Как только болезненно-бледный от кабинетных трудов чиновник закончил, слово попросил краснощекий, будто с мороза влетевший в комнату, Олег Малофеев, представитель Либерально-социалистической партии:

— Послушайте, господа, вся эта тягомотина будет тянуться до второго пришествия. У нас с вами есть сегодня более актуальные темы для разговора.

Сергей Фильченко, член проправительственной фракции, презрительно скривил губы. Предстоит очередной дешевый балаган. Каждый раз, когда на заседание приглашают телевизионщиков, этот тип спешит отличиться.

— Я хотел бы поднять здесь вопрос о том, что сейчас творится на наших кавказских рубежах. Кто и зачем раздувает эту историю с нелегальным, якобы, спиртом? Мы должны от имени комитета внести предложение в Думу…

— Давайте все-таки по повестке, — председательствующий с тоской оглянулся на репортеров: те как по команде включили камеры, магнитофоны.

— Не затыкайте мне рот. Слава Богу, здесь не общее заседание, где любую дискриминацию можно оправдать ссылками на регламент.

Малофеев встал с места, чтобы наверняка попасть во все объективы.

— Уже две недели нам усиленно пудрят мозги про миллионы тонн низкокачественного контрабандного спирта, которые вот-вот разольются по России. Этот спирт годами шел через Рокский тоннель и никто не чесался по этому поводу. Что вдруг изменилось? Был легальным и вдруг, как по мановению волшебной палочки, стал нелегальным.

— Надо же когда-то наводить порядок на границе, — заметил Фильченко.

— А ты помолчи. До тебя очередь дойдет, не волнуйся.

— Попрошу относиться к своим коллегам с уважением, — постучал по столу председательствующий.

— Коллега? Да он куплен и перекуплен десять раз.

— Мне очень жаль, но вы пользуетесь ненадежными источниками информации, — желчно выдавил из себя Фильченко.

— И убери свою иезуитскую улыбочку, если не хочешь, чтобы тебя вышвырнули вон.

— Я лишаю вас слова, — решительно заявил председательствующий.

Малофеев не обратил на его слова ни малейшего внимания.

— Это же абсурд. Контрабанду везут окольными путями, а тут водители выстаивают неделями перед таможней, чтобы заплатить все причитающиеся налоги.

— Другой дороги нет, уважаемый, — поправив галстук, снова встрял Фильченко.

— Чепуха. Кто ищет, тот всегда найдет. Ответьте мне — как можно назвать нелегальным товар после уплаты налогов и сборов?

— На этот спирт импортеры не имеют лицензии, — заметил малокровный правительственный чиновник.

— А что такое лицензия? Зачем ее выдумали? Тянуть взятки? Спирт имеет сертификат качества. Есть покупатель, есть продавец, есть договор. Что еще нужно?

Почему не требуется лицензии на импорт «сникерсов» — вот это натуральная отрава.

Большинство членов комитета устроилось в креслах поудобнее и не высказывало никаких признаков недовольства. Камеры накручивали метры пленки.

— Я объясню, зачем это нужно. Чтобы создать монополию, чтобы уничтожить одних производителей в интересах других.

— Так за чьи интересы ратует наш уважаемый собрат? — произнес Фильченко, скрестив на груди руки и подняв глаза к потолку.

— Отечественной промышленности — раз, отечественного потребителя — два, — уверенно парировал представитель либеральных социалистов. — И государства — оно недополучает налоги.

— Из этого спирта гонят подпольную водку, — заявил, Фильченко.

— А спирт, который течет через Польшу и Белоруссию? — Малофеев стал обходить длинный стол, подбираясь к оппоненту. — Святая водичка? Потому что ты лоббируешь интересы мафии!

— Успокойтесь в конце концов! — председательствующий поднялся с места, чтобы преградить разъяренному депутату дорогу.

— И передай своим хозяевам, чтобы сбавили обороты — не надо держать других за мальчиков для битья!

— Спирт, который идет транзитом через Белоруссию, оформлен в полном соответствии с требованиями, — доложил правительственный чиновник.

— Это вообще не твоя компетенция, — набросился на него Малофеев. — Нашелся мне — разносторонний специалист. Ты в собственном жилищно-коммунальном дерьме сперва разберись.

— Объявляется перерыв, — нежно обняв Малофеева, председатель оттеснял его назад. — Попрошу всех освободить помещение.

Для репортеров день уже, можно сказать, не пропал даром — это было написано у каждого на лице.

* * *

Маршрут от палатки до гребня и обратно успели пройти еще трижды. Последние два раза Комбат разрешил проводнику остаться:

— Тебе-то зачем. Ты с завязанными глазами здесь проскочишь. Посиди лучше в обнимку с рацией, вдруг они еще чего-нибудь надумают.

Солнце медленно угасало, но видимость держалась отличная. Зная, что отходить после фейерверка придется в темноте, Комбат старался запомнить каждую мелочь: щербину, выступ, щель, чтобы просунуть пальцы, точку опоры, чтобы оттолкнуться.

Все подробности маршрута невозможно удержать в голове, они должны отложиться на подошвах ботинок и кончиках пальцев, на коленях и локтях.

— Жалко, камеры нет, правда, Иваныч? Или «мыльницы» на худой конец. Нащелкать ночью на память картинок — все натуральное, без спецэффектов.

— Не расслабляйся, парень. Когда ноги унесем, тогда будем о камере жалеть.

Почти на самом верху напарник Рублева сорвался — камень вывернулся из-под ноги. Пролетел Крапива немного — метра четыре, но крепко стукнулся правым боком. Комбат помог ему встать на ноги.

— Все хоккей. Двигаем дальше.

— Да не гони ты. Руки-ноги целы?

— Я ж сгруппировался, — гордо заявил Крапива. — Жалко, стекло треснуло.

Когда он снял очки, одно из стеклышек рассыпалось на мелкие кусочки.

— Особенно ночью они бы тебе пригодились, — Комбат похлопал напарника по спине и заметил, как тот поморщился.

— Все-таки болит?

— Ладно, Иваныч, мы ведь не в санатории для туберкулезников.

«Поглядим, как ты будешь возвращаться, — подумал Рублев. — В случае чего, останешься в палатке.»

Очевидно Крапива догадался, что ему светит, и обратный путь, стиснув зубы, проделал с рекордной скоростью.

В ожидании их возвращения Шерп в десятый раз пересматривал амуницию.

— Ценных указаний не было?

— Пока тихо.

— Поищи у себя хоть какую-нибудь мазь — тут один товарищ проявил излишнее рвение.

— Есть вьетнамская «звездочка».

Шерп достал круглую красную коробочку диаметром с монетку. Крапива без большой охоты подчинился требованию старшего и подставил правый бок.

* * *

Как только скрылось солнце, резко похолодало: за короткий отрезок времени они перенеслись из августа в ноябрь.

— Всю цепочку машин можно условно разбить на четыре группы — начал инструктаж Комбат. — В каждой они стоят очень плотно, и, по идее, должны хлопать одна за другой. Есть еще одна машина на отшибе. Если считать по два выстрела на группу: в голову и в хвост, получим восемь. Плюс овца, отбившаяся от стада. Девять. Начинаем с начала и с конца, чтобы никто не успел ни в тоннель сунуться, ни дать деру назад. Где ночуют водители?

— В кабинах, конечно, — ответил Шерп.

— Я стреляю первым. Вы ждете второго выстрела — это для вас команда «огонь». На Крапиве «паршивая овца» и третья от тоннеля группа. На тебе — четвертая.

Первыми двумя займусь я, вы туда не лезьте. На обратном пути не спешить. Сколько у нас приборов ночного видения?

— Один.

— После первого попадания и этот не понадобится.

Как с палаткой и добром — будем бросать?

— Хозяева разрешили, — кивнул проводник.

Стали собираться: надевать бронежилеты, загружаться боеприпасами.

— По два запасных рожка, не больше, — предупредил Комбат.

Вышли из палатки — луна смутно просвечивала сквозь облака большим расплывчатым пятном.

— Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, — провозгласил Шерп.

— Нас, между прочим, тоже трое, — заметил Крапива.

— Отставить разговорчики.

Поднялись в полном молчании. На гребне Шерп включил подсветку наручных часов:

— Уложились.

Комбат разглядывал в прибор ночного видения зеленоватые силуэты машин. Выбрал место, залег, прижался щекой к прикладу. Первую гранату решил пустить чуть в сторону, чтобы дать возможность людям выбраться из кабин, а то ведь поджарятся.

Загрубелый указательный палец плавно нажал на спусковой крючок. Короткий свист, похожий на крик ночной птицы, вспышка и грохот камней. Крошечные фигурки как по команде повыскакивали из машин. Люди бросились врассыпную, подальше от дороги, залегли за камни, вжались в твердую бесплодную землю. Теперь Комбат мог бить точно в цель.

Первый же взрыв блеснул ослепительной оранжевой вспышкой, осветившей все окрестности в радиусе километра. Машина чуть-чуть приподнялась в воздух и снова осела. Мелкие горящие куски разлетались далеко в стороны, оставляя в воздухе дымные траектории наподобие осветительных ракет.

С интервалом в секунду рванула соседняя машина.

К этому времени Крапива и Шерп уже успели выстрелить — на другом конце колонны вспыхнули еще два факела. Фейерверк разворачивался во всей красе.

Рублев просил судьбу только об одном, чтобы среди водителей не нашлось смельчака с куриными мозгами, который вознамерился бы выскочить на машине из пекла. Как тогда остановишь Крапиву — застрелит дурака с наслаждением. Но смертников не нашлось, за чужое добро никто не хотел рисковать жизнью.

После следующего попадания Крапивы три машины рванули почти одновременно, как будто у гранаты каким-то чудом оказались разделяющиеся боеголовки.

Шерп быстро перезарядил оружие, пробормотав что-то вроде «и свет во тьме светит». Грозное и величественное зрелище явно настраивало его на торжественный лад.

Одна из машин хлопнула особенно громко и, оказавшись в центре ревущего огненного шара, завалилась набок.

У другой взрывом оторвало кабину с передними колесами.

— Конец, — констатировал Комбат. — Уходим.

На всем видимом протяжении дорога превратилась в огненную реку. Горящий спирт растекался по асфальту, переливался в кювет.

— Уходим! — крикнул Комбат, чтобы его расслышали, но в адском реве на это трудно было рассчитывать.

Внизу опомнились пограничники: по хребту ударили трассирующими пулями. Когда Рублев подскочил к Крапиве, тот стоял как завороженный, на его лицо падали отсветы племени.

— Иваныч.., нет слов. Чистый отпад.

Он чувствовал себя героем голливудского боевика снятого по всем канонам жанра.

— Пошел вниз.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

КРУТЫЕ ВИРАЖИ

Они скатывались по склону как будто связанные невидимой нитью. После пламени в глазах маячили радужные круги, дорогу невозможно было разобрать. Но дневные тренировки дали свои плоды. Подошвы и кончики пальцев вспоминали затверженный урок.

Стрельба стала яростнее, но одновременно треск очередей отдалялся. Палатка осталась позади, когда очереди ударили с гребня. Пока еще вслепую. Надо было менять манеру передвижения — отходить короткими перебежками, прячась за валунами.

Сверху донесся пока еще слабый лай.

— Овчарки, черт бы их побрал, — сплюнул проводник. — Погодите, я сейчас вернусь.

— Куда?

— Возьму из палатки дымовых шашек. Черт знает, может подействует.

— Давай живей, прикроем.

Повалил густой дым. Он прикрывал их и одновременно подтверждал направление отхода. Теперь они уже карабкались вверх. Еще метров триста, и они на трассе.

Тут все одновременно услышали, за спиной частое звериное дыхание. Две серые тени стремительно приближались. Уже можно было различить как овчарки сжимаются в клубок, отталкиваясь всеми четырьмя лапами и высоко подпрыгивают, распрямляясь на лету.

«На кладбище обошлось без овчарок, так здесь нарвался.»

Первым выпустил очередь Крапива. Комбат выстрелил, когда оскаленная морда оказалась совсем близко.

Пули попали точно в цель, но собака словно бы не заметила их. Она зависла в длинном прыжке, намереваясь сбить врага с ног. Рублев едва успел перехватить автомат, чтобы встретить ее прикладом.

Отлетев на несколько шагов, овчарка издала мощный рык. Луна, проглянувшая из облаков мелькнула двумя отблесками в злобных, бешеных зрачках. По бокам зверя скатывалась кровавая пена. Теперь овчарка решила кинуться в ноги.

Дистанция оказалась слишком короткой — Рублев не успел еще раз перехватить автомат и выстрелить. Зверь опрокинул его, мощные лапы прижали к земле. Каким-то чудом Комбат выхватил нож и всадил в бок по самую рукоятку.

Овчарка, уже готовая вцепиться клыками ему в лицо, восприняла это как нападение другого противника.

Она крутнулась назад и в это время прицельный одиночный выстрел Шерпа уложил ее на месте.

— Три жизни было у этой зверюги, — он подхватил Комбата подмышки.

— Я в порядке, — тот потянулся за автоматом. — Шашки остались?

— — Мешок вроде еще что-то весит.

— Вертолеты! — крикнул откуда-то сверху Крапива.

— Похвальная оперативность, — тряхнул головой Комбат и обернулся к Шерпу. — Все, как ты обещал.

Приближался стрекот. Тренированным слухом бывшего десантника Комбат определил: «винт» пока один.

«У них-то наверняка есть инфракрасная оптика, — промелькнуло в голове. — Если разнесут наш транспорт на шоссе, придется туго.»

Но стрелок с вертолета все-таки открыл огонь по людям — трое беглецов успели отойти в сторону от дымовой завесы. Длинная очередь зловещей клацающей дробью прошлась по камням, чуть не зацепив Крапиву. Все трое вжались в холодное бесчувственное тело горы, точь-в-точь как недавно водители.

Остался последний рывок. Но если транспорт на месте, его вот-вот заметят и расстреляют. Вертолет пролетел над головами и стал выполнять вираж, чтобы развернуться назад.

Комбат открыл рот, чтобы дать команду, но все было ясно без слов: вперед и вверх. Выскочив на шоссе, они пробежали еще несколько шагов по инерции. Ни одной живой души, заинтересованной в их спасении.

— Вот суки! — стиснув кулаки, Крапива лихорадочно оглядывался по сторонам.

Проводник подобрал с асфальта тлеющий окурок.

— Только что были здесь. Испугались вертолета.

— Лежать! — во все горло крикнул Комбат. — Прочь с дороги!

Теперь вертолет завис и поливал пулеметным огнем шоссе.

— Они откатились в тоннель, как только услыхали «вертушку», — подползая к Комбату, высказал свою версию проводник. — За этим поворотом, примерно полкилометра.

— Помню тоннель. Думаешь ждут там?

— Двести процентов.

— Ста достаточно. Давай свой мешок. Проскочу вперед и запалю шашки. Как затянет дымом, мотайте прямо по шоссе.

— Что-то солдат с заставы не слыхать, — оглянулся назад Шерп.

— Притормозили. Не хотят схлопотать от своих.

Ладно; я не прощаюсь.

Комбат пополз параллельно шоссе, проталкивал тело вперед, не отрывая его от склона. С гребня запустили целую гроздь осветительных ракет, стало светлее, чем днем. Он нащупал шашки. Всего две — мизер.

Запалив одну, швырнул далеко вперед и замер, прижавшись к валуну. Вовремя замер, потому что от вертолета отделился серый дымный шлейф, и ракета разорвалась в нескольких метрах от источника дыма. Стрелок рассчитал правильно — рядом с шашкой залег тот кто ее швырнул.

Валун прикрыл Комбата от осколков и взрывной волны. Он взглянул на шоссе. Вот где повезло, так повезло — легкий ночной ветерок относил дым не в сторону, не под углом, а точно стелил по направлению трассы.

Пригнувшись, Рублев побежал по шоссе. Когда заметил, что дым редеет, кинул последнюю шашку. С вертолета выпустили еще одну ракету — она рванула у самого въезда в тоннель. Град камней, посыпавшихся сверху, завалил его на половину высоты.

Но остановить Комбата это уже не могло. В тоннеле он увидел знакомую «Ниву». Авик нервно курил, еще один, незнакомый Комбату человек, морщась поглядывал на часы.

— Все в порядке? Не ранен? Где остальные? — наэлектризованный ожиданием Авик сразу засыпал вопросами.

— Погоди, — Комбат отодвинул его в сторону, выкашлял из себя дым.

Обернувшись назад, он напряженно всматривался в клубящуюся серую завесу. Смутно блеснула еще одна вспышка. Она грохнула глуховато, как будто дым заодно и звуки гасил.

— Ты можешь хоть слово сказать? — вцепился, как клещ, Авик.

Тут в тумане проступили два пятна, два беззвучно приближающихся силуэта. Через несколько секунд Крапива и Шерп очумелые от дыма, со слезящимися глазами заскочили в тоннель.

— Что там на перевале? — отвязавшись от Комбата, Авик схватил Шерпа за грудки.

— Благодать и покой. Спирта больше нет.

Авик облегченно вытер лоб и стал обходить команду с троекратным целованием.

— Что думаешь дальше делать? — спросил Комбат. — Пограничники на подходе.

— Сейчас четыре часа. Скоро появится туман.

— Выше отметки в полторы тысячи метров он не поднимется, — уточнил Шерп.

— Знаю.

— Это за мостом. Туда еще надо прорваться.

— Мы не рассчитывали, что «вертушка» появится так скоро.

— На машине мы все гораздо уязвимее, — сказал Комбат. — Это все равно что муха ползущая по стеклу, которая не может оторваться и взлететь. Прихлопнуть ее ничего не стоит.

— Вы только берегите лицо и руки от стекла. Остальное я беру на себя, — заявил человек, прибывший с Авиком.

— Ладно, — решил Комбат. — Двум смертям не бывать. Поехали.

Он верил в то, что почувствует смерть заранее — она как-то известит о своем скором приходе. Пока никаких намеков на этот счет не поступало.

Новый водитель разогнался в тоннеле и выскочил на открытую трассу, когда спидометр зашкаливал за восемьдесят. Шерп дотронулся до плеча Авика, в его глазах можно было прочесть вопрос: хорошо ли представляет себе дорогу этот лихой ездок, дорогу, которая виляет раз за разом, иногда больше, чем на сто восемьдесят градусов? Авик кивнул.

Тут сверху послышался хлопок выпущенной ракеты.

— Стекло, — успел предупредить водитель, резко сбрасывая скорость и закрываясь полой куртки.

Вспышка сверкнула впереди — от взрывной волны с дружным звоном вылетели все стекла.

— Лучше уж сразу, — пробормотал, отряхиваясь Авик.

Аккуратно вписавшись в поворот, «Нива» снова набрала скорость.

— Ты что туда гоночный движок влепил? — полюбопытствовал Крапива.

— Помолчи, парень, — поморщился бледный Авик.

На самой середине прямого участка водитель снова притормозил — так резко, что пассажиров чуть не выбросило на асфальт. Одновременно в небе, чуть заметно посветлевшем, раздался очередной хлопок. Снизившись, вертолет следовал за ними, и теперь уже стрелок решил, что бьет наверняка.

Но он снова просчитался. Мало того, водителю удалось поймать «мертвую зону». Он высунулся из окна и вел машину, поглядывая наверх. Вертолет теперь летел слишком близко, чтобы достать их. Зато Крапива решил пальнуть в ночную птицу — она летела на такой малой высоте, что все отчетливо расслышали сквозь грохот лопастей звонкий перестук по бронированному брюху.

«Винт» должен был делать вираж или снова набирать высоту. И в том, и в другом случае это давало им выигрыш в десяток секунд. Давящий на перепонки грохот поутих — пилот избрал последнее.

Водитель «Нивы» постарался использовать вырванные у противника секунды на полную катушку. Он так рванул, что машина чуть не опрокинулась на повороте.

Дорога делала еще одну петлю — в противоположную сторону. Теперь «Ниву» ударило о барьер — Рублев различил на дне пропасти белую, словно фосфоресцирующую пену.

— Срочно покупаю себе «Ниву», — весело оскалился Крапива.

«Речка. Значит мост совсем рядом», — подумал Рублев.

Это чувствовалось и по действиям преследователей.

Они вдруг заторопились: залпы стали частыми и неточными. Не мудрствуя лукаво, стрелок бил теперь в склон горы, рассчитывая, что камнепад похоронит машину.

После каждого взрыва начинался обвал местного значения: валуны и мелкие камешки градом сыпались на дорогу. Камни барабанили по крыше и правому борту, некоторые даже залетали внутрь сквозь разбитое стекло.

Один раз им пришлось остановиться — впереди скатывались огромные глыбы, сминая асфальт, срываясь в пропасть. Обвал быстро прекратился, но объехать застрявших на дороге «монстров» с гладкими боками не было никакой возможности. Наступила неприятная заминка. Что делать? Каждая секунда была на вес золота.

— Быстро из машины! — скомандовал Рублев.

Все подчинились беспрекословно. Быстро подтолкнув битую, ободранную, хуже, чем со свалки «Ниву» вплотную к валуну, Комбат крикнул:

— Крапива, ко мне! Остальные сзади.

Вместе с Крапивой они высоко задрали передок, остальные вкатили машину на валун, откуда она скатилась своим ходом, заодно перевернувшись. Ударила еще одна ракета — сорвавшийся с высоты камень угодил Шерпу в голову.

Комбат чертыхнулся.

— Поднимайте осторожно. Голову придержать!

Они с Крапивой тем временем поставили машину на колеса. Молочная заводь тумана виднелась совсем близко — непроглядная, спасительная. Там можно будет ехать с черепашьей скоростью…

Наконец, они окунулись в нее. Крапива даже открыл рот, чтобы наглотаться вволю этого молока второго рождения, лишенного вкуса и запаха.

Начинало понемногу светать.

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ЕЩЕ ОДИН СВИДЕТЕЛЬ

В одном из помещений Главного управления по борьбе с организованной преступностью имелся специальный гардероб с одеждой на разные случаи жизни. Мало ли в какую среду придется затесаться сотруднику? Здесь можно было подыскать для себя драный ватник, галстук «бабочку», кроссовки «Рибок», малиновый пиджак с накладными плечами.

Старший следователь не относился к числу любителей маскарада. Но его темно-серый рабочий костюм с тусклым галстуком явно не годился для визита в ночной клуб.

Выбирал Вельяминов долго и щепетильно. Такое отношение к одежде осталось с детства — он всегда донашивал вещи старшего брата и с завистью смотрел на сверстников надевавших «новье».

Потом он стал сам достаточно зарабатывать и мог уже покупать одежду в магазине. И тут обнаружил в себе два противоположных чувства. С одной стороны, ему казалось кощунственным тратить большие деньги на шмотки, с другой — он дотошно относился к каждой мелочи: подкладке, пуговицам, качеству швов.

Вот почему Вельяминов пребывал в состоянии постоянного недовольства своими брюками, ботинками, плащом.

Даже сейчас, когда от него не требовалось никаких затрат, он долго перебирал пиджаки на вешалках. Одни выглядели слишком претенциозными, другие, наоборот, — безликими, третьи — с огромными лацканами — давно вышли из моды, Он досадовал на себя за то, что столько времени не может определиться. Наконец, схватил темно-синий костюм свободного покроя с шелковой подкладкой и вместительными внутренними карманами на пиджаке. Вытянул галстук из яркой разноцветной кучи.

По-хорошему полагалось пройтись перед зеркалом, пообвыкнуть. Приноровить к одежде походку, осанку.

Без такой тонкой «доводки» Вельяминов мог сегодня обойтись — он ведь не яркую майку рейвера надевал и не лохмотья бомжа. Да и не собирается он выдавать себя за кого-то другого. Скромное желание не бросаться в глаза праздной публике.

Он набрал 4-42 из фойе ночного клуба.

— — Где вы, у входа? Одну секунду.

Человек с того конца провода появился, конечно, не так скоро, но в пределах минуты. Вельяминов однозначно определил его как бармена, даже не анализируя логики своей догадки. Бывают люди, у которых род занятий отпечатан на лице.

— Со мной, — отмахнулся бармен от дежурного.

Вельяминов попал в странный мир желтого, густого как патока света, кактусов, монотонно-ритмичной музыки. Африканские маски глядели со стен пустыми глазницами. Раскрашенные личины выражали самые разные чувства: ярость, злорадную насмешку, отрешенный от суеты покой, буйное веселье. Некоторые были масками животных. Вельяминов узнал тигриную по черным полосам и клыкам, маску антилопы по рогам и лошадиным ноздрям. А вот птичья голова с хищным клювом.

— У нас строгие правила насчет входа, — сообщил бармен. — Иначе трудно удержать марку. Я тут никого не провожу и не вывожу. Это единственный раз, в виде исключения.

Публики было предостаточно — на первый взгляд «Калахари» не производил впечатление закрытого клуба «для своих». Наметанным глазом Вельяминов отметил в каждом зале одного-двух человек, которые ненавязчиво наблюдали за порядком. Посетители развлекались вполне пристойно и даже деловито.

Вельяминов вспомнил родной город, танцульки в парке, где на десять девиц с сумочками подмышкой приходился один, лыка не вяжущий парень с длинными нечесаными патлами и рубашкой расстегнутой до пупа.

Вместе с другими пацанами будущий старший следователь торчал возле забора, слушал музыку, глазел на драки. Войдя в раж, какая-нибудь из девиц снимала туфли на мощной платформе и лупила соперницу по физиономии…

Здесь была другая эпоха на другой планете. Отрежиссированное веселье по мировым ценам. Все продумано: музыка, свет, интерьер, коктейли и закуски.

И публика тоже одно из звеньев этой отлично смазанной машины удовольствия. Посетители сознают это и ничего не имеют против.

Вельяминов не мог ответить себе — хорошо это или плохо. За последнее десятилетие вместо одной Москвы появилось несколько почти не пересекающихся друг с другом городов в разных измерениях. Здесь, в «Калахари» Вельяминов чувствовал себя чужаком, пришельцем. Ни восторга, ни отвращения. Ни любопытства путешественника. Просто человек заскочил на чужую планету по делу.

Бармен жестом показал место у стойки.

— Смешать вам наш фирменный коктейль? — спросил его напарник.

— У вас есть полусухое вино?

— Больше тридцати наименований.

— На ваш вкус. Только не надо льда.

Перед Вельяминовым поставили высокий бокал на тонкой ножке, его соседу принесли мартини.

— За знакомство.

Обернувшись, следователь увидел тяжелый подбородок и мутные глаза человека, который, похоже, был пьян еще со вчерашнего дня, если не раньше. Впрочем, говорил сосед не просто членораздельно, но даже твердо и веско.

— Я видел ее вечером перед убийством. Здесь. Она пришла с этим дружинником, будь он проклят.

— С дружинником? — переспросил Вельяминов.

«Соображает хоть он что говорит. Похоже, проспиртовался насквозь.»

— Я в полном порядке, — сосед уловил его мысли. — Поменьше глазей на меня, побольше слушай. Я назвал его дружинником, потому что он явился сюда, одетый как придурок — в брезентовой куртке.

Краткий перечень примет в точности совпал с тем, по которым был составлен фоторобот. Теперь Вельяминов знал — этого человека стоит внимательно выслушать.

— Ты видел его раньше?

— Нет, первый раз. Надеюсь не последний.

— Долго они тут сидели?

— Меньше часа.

— Как они себя вели? Ругались, спорили?

— Нет, спокойно болтали. Так болтают с птичкой, когда она уже в руках. Перед тем как оторвать голову.

— Почему ты так решил?

— Все, что касалось ее, я мог унюхать с закрытыми глазами.

— А уши? Ты слышал разговор?

— Они были знакомы когда-то. Давно не виделись.

Это дело поручили человеку, которого она могла спокойно впустить в квартиру.

— Ты пытался как-то помешать ему? Если она была тебе небезразлична…

Человек с тяжелым подбородком поморщился от досады.

— Не надо об этом. Я бы вывернулся наизнанку, чтобы вернуть время назад.

— Вспомни, что еще ты слышал.

— Слышал бармен. Он понял так, что этот тип — бывший вояка, афганец.

— Расскажи о Рите — мне очень важно…

— Не я у тебя в гостях, а ты у меня. Я сказал все, что считал нужным. Очень может быть я узнаю еще что-то.

Обещаю: ты будешь первым, с кем я поделюсь. Услуга за услугу: ты делаешь то же самое. По рукам?

— Я бы давно вылетел с работы, если бы играл в такие игры.

«Он уже вынес свой приговор. Боюсь он достанет этого афганца даже в одиночной камере.»

— Смотри. Предложение пока остается в силе. Авансов я больше выплачивать не собираюсь. Только баш на баш.

* * *

Как только по телевидению прошла информация о ночном фейерверке возле Рокского тоннеля, Олег Малофеев попросил слова на пленарном заседании Думы.

— Вы по повестке дня? — осведомился спикер.

— Конечно-конечно.

Щеки у депутата разрумянились еще больше обычного, он поднялся с места, держа обе руки в карманах.

— Предлагаю пригласить сюда если не министра, то по крайней мере ответственного представителя МВД и кого-нибудь от пограничников. Пускай объяснят, что за война у нас на кавказской границе — Вы имеете в виду инцидент на Рокском перевале? — уточнил спикер — Хорош инцидент! Сожжено шестьдесят с лишним машин, в боевых действиях принимала участие авиация — Я думаю, надо подождать хотя бы несколько дней.

Дать им возможность разобраться. Что они вам ответят по горячим следам? Поделятся предположениями?

— Дума должна реагировать немедленно. Потому что мафия уже вступает в бой с регулярными войсками.

— Откуда такие данные? — спросил кто-то с места. — Кончайте ажиотаж.

Малофеев выдернул руку из кармана, чтобы поправить микрофон.

— Задергались, задергались! Знает кошка, чье мясо съела. Объясняю ситуацию. На заседании нашего комитета по экономике я поднял вопрос о странной блокаде, объявленной совершенно легальному спирту. Кто в этом заинтересован, можно догадаться без труда. Мафиозные группировки, пользующиеся действительно нелегальным сырьем. Сырьем, с которого в казну не идут никакие пошлины. Им захотелось сверхприбылей. Они и те, кого они кормят, придумали дешевый трюк под названием лицензирование.

— За такие обвинения можно привлечь к судебной ответственности, — раздались голоса из стана политических противников.

— Кричите громче — пусть страна знает своих героев. Так вот: как только я потребовал провести расследование всех этих махинаций, как только появилась перспектива, что «спиртовозы» могут все-таки пропустить в Россию, немедленно был организован разгром колонны. Не только уничтожить товар, но и запугать поставщиков!

— Давайте подождем официального заключения, вежливо предложил спикер.

— Составленного под диктовку.

— Если вы не доверяете нашим силовым структурам…

— Только не надо обобщать. Я не доверяю конкретным людям.

Тут с места вскочил партийный босс Малофеева в двубортном пиджаке с золотыми пуговицами:

— И вам в том числе! Лично вы сделали все, чтобы протащить постановление о лицензировании, не допустить широкого обсуждения.

— Это уже наглость! — кричали оппоненты, — Лишить его слова! Отключить микрофон!

Многие депутаты вскочили с мест.

— Одну секундочку! — елейным голосом произнес спикер. — Я только что навел справки. Сегодня на четырнадцать часов назначено заседание комитета по обороне.

В заседании примет участие генерал-майор Ягодин, заместитель командующего Северо-Кавказским пограничным округом. Он приехал, чтобы участвовать в обсуждении совсем другого вопроса, но попутно.. Кстати, он уже здесь.

Давайте его выслушаем.

На трибуну поднялся достаточно молодой — не старше тридцати пяти лет — человек. В советской армии генеральские погоны такому и присниться не могли.

Он подождал пока шум в зале утихнет и начал со слегка недоуменным видом:

— Честно говоря, не пойму из-за чего разгорелся сыр-бор. Да, колонна со спиртом была подожжена из гранатометов. Ни одной машины не уцелело, но, насколько мне известно, обошлось без человеческих жертв. Хочу подчеркнуть, потому что этот факт не прозвучал: колонна находилась на территории Грузии, обстрел велся также с грузинской стороны. Нам, конечно, небезразлично, что происходит под самым боком. Застава на перевале находилась в полной боевой готовности на случай возможных провокаций. В воздух был поднят вертолет.

— Утром со мной связались альпинисты, тренировавшиеся недалеко от тех мест, — прервал пограничника Малофеев. — Они видели, что вертолет расстрелял чуть ли не весь боезапас ракет, причем на российской территории. Кого-то преследовал.

— Альпинисты, золотоискатели… Наведайтесь в вертолетный полк, получите информацию из первых рук.

Объясняю еще раз: это разборки в Грузии между соперничающими кланами тамошней мафии. Похоже кому-то не заплатили дани.

— Вы удовлетворены? — обратился к Малофееву спикер.

— Боюсь, нашему доблестному генерал-майору кое-что повесили на уши. Или он слишком печется о сохранности своих погон. Немудрено, тут замешаны такие фигуры…

— Давайте переходить к делу, — предложила женщина с завивкой в виде мелких кудряшек. — Мы потеряли столько времени на пустые домыслы.

— Без тебя как-нибудь обойдемся, — рявкнул лидер либерал-социалистов. — Набрали кухарок управлять государством.

— Если вы не удалите этих людей из зала, нам придется вышвырнуть их самим! — крикнул спикеру сосед кудрявой дамы и, не дожидаясь ответа, стал пробираться к выходу.

Начался невообразимый шум, — В соответствии с регламентом, — спикер безуспешно пытался перекричать зал.

Генерал-майор, пожав плечами, сошел с трибуны и вышел в ближайшую дверь. Желтый от злости Фильченко перебирал листки с проектами постановлений и статистическими данными, делая вид, что поглощен тяжким депутатским трудом.

Решительно настроенного субъекта остановили еще на подходе к Малофееву. Коренастый детина без всякого намека на шею, схватил его за грудки и отшвырнул без малого метров на пять.

— Милицию сюда! — взвизгнул кто-то.

— Бардак, — вздохнул человек в профессорских очках с толстыми стеклами.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

НАЧАЛЬСТВО И ПОДЧИНЕННЫЕ

В неприметном офисе на первом этаже жилого дома Комбата и Крапиву встретили уважительно. Люди, с которыми Рублев не успел еще познакомиться, подходили один за другим, жали руку:

— Четко сработали.

— Сила.

— Круто, Иваныч. Может, как-нибудь доведется вместе…

Начальство тоже пожелало увидеть «героев дня», вернувшихся с южной границы. Первым вызвали Комбата.

— Так ты успел еще и загореть? — человек с родимым пятном находился в отличном расположении духа.

— Быть в Сочи и обойти стороной пляж? Грех.

— Правильно. Как тот мужик, откачали?

— Проводник? Сотрясение мозга. Врач говорит, вроде должно обойтись.

— Авик здорово перетрухал? Я его предупреждал, легкой прогулкой не отделаешься. Знаешь, что он мне сперва предложил? Сказал, что оставит вам на обратный путь тачку с двойным дном. На полкило тротила — чтобы исключить любые случайности. Как тебе это нравится?

Комбат пожал плечами:

— Я ж ему не сват, не брат. Даже не земляк.

— Тогда я сказал: приедешь собственной персоной.

Если тебя не будет в машине и с ребятами что-нибудь случится…

Комбат не верил ни единому слову шефа. Если бы Авик на самом деле решил их подорвать, стал бы он спрашивать совета.

— Так машину все-таки пришлось скинуть?

— Да, падала красиво… Дорогу внизу перекрыли, выбирались уже пешком. Авик не хотел оставлять просто так — побоялся что разыщут потом хозяина.

— Перестраховщик, падла.

Выдвинув ящик стола, шеф достал незапечатанный конверт:

— Держи свои премиальные. Считай, что квалификационный отбор пройден. Буду думать куда тебя определить. Сегодня вам с Крапивой организуют небольшой банкет: девочки и весь остальной антураж…

«Отказаться? — подумал Рублев, — Скажу, что не слишком охоч до подобных мероприятий.»

— ..И не где-нибудь в квартирке с засаленным диваном и кругами от стаканов на подоконнике. Запомни, у нас фирма, мы болеем за свой престиж. Ты, наверняка, даже не слыхал — есть в нашем городе-герое такое злачное заведение самого высокого пошиба: ночной клуб «Калахари».

«Знает насчет Риты? — мелькнуло в голове Рублева. — Играет как кошка с мышкой?»

— «Калахари»… Есть пустыня такая, — внешне он сохранил абсолютное спокойствие.

— Броское название, сам знаешь, половина успеха.

«Да просто выбрали они себе место для отдыха и все дела, — решил Комбат. — Заодно и дань снимают.»

— Можно проветриться разок. А то в горах дыма наглотались.

* * *

За несколько дней до истории на кладбище Вельяминов решил проверить кто из нынешнего штата ФСБ работал в свое время бок о бок с генералом Аристовым. Он не стал больше посылать официальных запросов, а попросил знакомого журналиста Лешу Дергачева обратиться в службу безопасности от имени своего информационного агентства. Собираемся, мол, выпустить книгу о КГБ андроповских времен, просим доступа в архивы.

Вельяминов отлично знал: то, что не позволят коллеге из МВД, разрешат репортеру, чтобы застраховаться от обвинений в приверженности тоталитарным традициям, генетическом родстве с советской госбезопасностью.

Так оно и случилось — Дергачеву без особых проволочек дали добро. Правда работать ему предписали под присмотром сотрудника ФСБ — те времена, когда в архивах самостоятельно рылись все подряд канули в лету.

«Фээсбэшник» переворачивал за Дергачева страницы документов, фиксировал выписки.

Журналист появился на следующий день после досадного провала на Ваганьковском.

— Вот раскопал для тебя две фамилии. Извини, но на большее я не потяну. Работа стоит, шеф икру мечет.

Пошлю им бумажку, что планы агентства изменились.

Главное, тебе есть за что зацепиться. Эти еще кого-то вспомнят и так далее…

— Спасибо, Леша. Для себя ничего не присмотрел интересного?

— Рвался я туда лет десять назад. Время было другое. Сейчас тайны КГБ всем до лампочки. Светская хроника, скандалы, уголовщина. У всего остального рейтинг близок к нулю.

— Тебе это кажется нормальным?

— Людям не надо ничего навязывать. Насильно пихать высокие материи. Пройдет время, интерес появится сам собой — это волнообразная кривая…

«Итак: Валентин Федорович Кугель. Тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения. Русский. Женат, двое детей. Член партии с семьдесят восьмого, с семьдесят девятого на работе в органах. В годы работы у Аристова имел звание капитана.»

Установить адрес Кугеля для старшего следователя не составило труда. Не созваниваясь заранее, он заявился в гости.

— С кем имею честь? — спросил звучный баритон с той стороны двери.

Вельяминов раскрыл перед «глазком» служебное удостоверение.

— Заходите, — высокого роста представительный человек в сорочке и галстуке улыбнулся ему вежливо и сухо.

— Кто это? — послышался женский голос из кухни.

— По работе, Наташа.

— Ты ведь только зашел.

— Что делать — служба такая, — с легкой иронией ответил Кугель и напел негромко, но вполне поставленным голосом слова песни из старого телевизионного сериала:

— Наша служба и опасна, и трудна,

И на первый взгляд заметна не всегда…

Хотя там ведь про ваше ведомство, так что я присваиваю себе чужие лавры. Помните — «Следствие ведут знатоки»?

— Было дело. Вы неплохо поете.

— Покушаюсь и на оперные арии. Проходите в кабинет.

Вельяминов уселся в кресло. Бросились в глаза пианино с раскрытыми нотами, большой фотопортрет великого тенора Паваротти с автографом, старые книги с золотым тиснением на переплетах.

«В органах безопасности всегда хватало сибаритов, — подумал Вельяминов. — Люди могли себе это позволить. Это нисколько не влияло на их профессионализм.»

— По рюмке коньяку?

Вельяминов замялся — ему требовалось время, чтобы освоиться в гостях. Второй раз предлагать Кугель не стал.

— Давайте без предисловий. Вы пришли поговорить об Аристове и его дочери?

Старший следователь кивнул.

— С генералом нас связывали чисто служебные отношения: он был начальником, я подчиненным. Продолжалось все это не слишком долго — его командировали в Штаты. Потом, когда он вышел в отставку, я два или три раза наведался к нему, домой, потом в больницу. Настроение у него было стабильно неважное — человек решил, что дело жизни идет, так сказать, прахом.

— У нас очень мало информации о дочери. Создается впечатление, что убийца изъял из квартиры все, что могло прямо или косвенно указывать на ее контакты, работу. Любая мелочь может оказаться важной.

— На похоронах я предложил ей помощь и поддержку от имени бывших сослуживцев отца. Она поблагодарила, сказала, что обратится в случае нужды.

По тону было ясно, что такой нужды нет и вряд ли она появится.

— Кто-нибудь был с ней рядом на похоронах?

— Людей пришло много, я не приглядывался.

— Может, подскажете тех, от имени кого вы предлагали помощь. Ведь…

— Ни в коем случае. Я не имею права разглашать фамилии сотрудников. Вам-то нет нужды это объяснять.

— Извините.

— Ничего страшного. Честно говоря, меня не очень удивило случившееся. Знаете, ведь при всех глобальных достоинствах и недостатках прежний КГБ был в каком-то смысле обычной организацией — я имею в виду сплетни, интриги, подсиживание. Даже тем, кто не принимал в этом участие приходилось вариться в общем соку. Разговоры о дочери Аристова всплывали время от времени — в грязном белье начальства вдвойне приятно покопаться. Несколько раз я был свидетелем — говорили, что она балуется наркотиками, с пятнадцати лет путается с мужиками.

«Неужели те самые люди, которые переигрывали ЦРУ и „Моссад“ могли вести разговоры в духе коммунальной квартиры? — брезгливо спросил себя Вельяминов. — Или так развлекалась прослойка тыловых крыс?»

— Потом, гораздо позже я имел случай убедиться, что эти разговоры имели под собой основания. На похороны она не постеснялась позвать людей, которых генерал не пустил бы на порог. Несколько явно криминальных физиономий — клейма негде ставить. Не мелкая шушера, из заправил.

«У вас были другие враги, — подумал Вельяминов. — Лощеные, высоколобые, со знанием нескольких иностранных языков и гарвардским образованием. Это мы возились с подонками, отребьем, насильниками, маньяками… Нет, наверно я все-таки пристрастен. Зависть чернорабочего к людям с чистыми ногтями.»

* * *

На следующий день после этого визита старшего следователя затребовали в высокий кабинет.

— Решил пропесочить за Ваганьковское, — предположил Вельяминов. — Только почему с опозданием?

И не ошибся. Настроение у полковника Гусятникова было из рук вон. Разговаривая с Вельяминовым, он жевал губами и глядел в окно не отрываясь.

— Что за позорище ты и твои люди устроили на кладбище? Не умеете — не беритесь. Работайте в четырех стенах, пишите отчеты.

Вельяминов стоял навытяжку — на тот случай, если начальник все-таки вздумает обернуться.

— Это еще не все. Ты знаешь деликатный характер наших взаимоотношений с ФСБ. Там есть люди, которые спят и видят, как бы подставить нам ножку. Что молчишь?! — взорвался вдруг Гусятников.

Вельяминов хотел чистосердечно признаться Вельяминов, но не стал выставлять начальника дураком.

— Очень формально отнеслись к моему запросу, — привел он свежий пример в подтверждение сказанного.

— Поэтому ты решил схитрить? Я бы только похвалил, сумей ты их обставить. Репортер, собирающий материал для книги — шито белыми нитками.

"Это Кугель стал выяснять причины утечки. Плохо.

Подставил я и Лешу, и его агентство. Да и шефу, наверняка, ткнули под нос."

— Я думаю они раскусили твоего друга с самого начала. Но им нужны были доказательства, чтобы хлопнуть по столу. И они хлопнули: вот бумаги, которыми интересовался журналист, вот сведения о вчерашнем визите вашего следователя. Кугель там — Кугель тут. Облили дерьмом по твоей милости.

Гусятников встал с места и прошелся по кабинету: низенький, с мохнатыми бровями и складками недовольства на лбу. Вельяминов почувствовал — шеф понемногу остывает.

— Если бы речь шла о другом человеке. А тут Вельяминов — краса и гордость, можно сказать… Два прокола в самом начале дела. Повесить мало. У тебя дома все в порядке? Может в отпуск?

— Разрешите довести дело до конца.

— Видишь, у тебя еще пожелания к начальству.

— В ФСБ не просто так зашевелились. Кто-то хочет, чтобы мне официально запретили у них копать.

— Я это и делаю. Имей в виду лимит ошибок ты исчерпал на два года вперед.

Добираясь домой, сперва на метро до конечной станции, потом на троллейбусе до конечной остановки, Вельяминов решил в ближайшие дни плотно поработать с человеком из «Калахари». Он — единственное окно в последний год Ритиной жизни.

В троллейбусе, под дребезжание стекол думалось особенно хорошо. Вельяминов попытался представить себе рокового для Риты гостя. Опытен, уверен в себе. Аскетичен — одевается очень просто, в баре обошелся ста пятьюдесятью граммами отечественной водки. Сохранил, несмотря на возраст, отличную физическую форму. В целом, укладывается в портрет бывшего афганца.

Только почему в день убийства он «светится» в элитарном баре в своей брезентовой куртке? Затащила Рита? Мог бы отвертеться, если бы захотел. Убил непреднамеренно, в порыве? Дыра в затылке говорит о другом.

Как совместить с этим цветы на могиле? Патология?

Любовь в прямом смысле «до гроба»? Или другое — нравится ходить по острию ножа: вот он я, берите.

Не собирался пока портрет. Как в детской мозаике, когда не стыкуются картонные детальки. Есть у человека плечи, руки, даже пальцы. Есть лицо. Но не пристают они друг к другу.

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПОДВАЛ

Борис Рублев не ожидал, что ему будет так тяжело следовать по залам «Калахари». Все напоминало о первых часах их с Ритой встречи. Вот-вот он снова услышит ее голос:

— Я вспоминала о тебе. Не скажу, чтобы часто, но всегда с чувством.

В воздухе висела тяжелая смесь запахов: сигаретного дыма, духов, спиртного, белых цветов кактуса. Маски на стенах кривлялись в такт музыке. Казалось, что смех и неразборчивые слова вылетают из их уст.

— Заведение по высшему разряду — восхищенно оглядывался Крапива.

Молчаливый работник ночного клуба привел их в просторный кабинет с зеркалами, мягкой мебелью, деликатесами и водкой на столе.

— Вот кнопка вызова, если вам что-то понадобится.

После его ухода появились обещанные девицы — блондинка и брюнетка. Высокие, длинноногие, в одинаковых черных колготках и черных коротких платьицах.

Не вставая с места Крапива пощупал у блондинки задницу и, видимо, оценив эту важнейшую для себя часть тела по достоинству, усадил девицу себе на колени.

— Пить будешь? Как тебя зовут?

— Лена.

— Настроение?

— Отличное.

— Будет еще лучше. На мою работу никто еще не жаловался.

— Чего стоишь? — Комбат поднял глаза на свою «даму» — Присаживайся к столу.

Брюнетка села, закинув ногу на ногу, выложила на стол сигареты и зажигалку.

— Ты ведь здесь часто бываешь, правда? — спросил Рублев.

— Почти каждый день. Можно убрать куда-нибудь этот балык? Не переношу запаха рыбы.

— Хоть на мусорку, я не против.

— Тут все под боком.

Забрав тарелку, брюнетка по имени Вероника вышла в соседнее помещение — в раскрывшуюся дверь Комбат увидел стену, отделанную плиткой «под мрамор» и край раковины.

— Что там есть? — спросил Крапива у своей партнерши.

— Ванна, джакузи и все прочее.

— Сейчас доконаем бутылочку и пойдем принимать душ. Иваныч, пустишь без очереди?

— Мойтесь сколько душе угодно.

— Давай выпьем за эту жизнь. Если бы не ты, меня бы сейчас птицы клевали на перевале.

— Брось.

Они чокнулись.

— Чего ты себе плеснул на донышко? Давай по полной программе.

— У меня программа своя.

— Вас понял. Вопросов больше нет.

Запрокинув голову, Крапива двумя большими глотками выхлебал вместительный бокал. Подхватил полную ложку грибного соуса и отправил следом, по пути забрызгав горячими каплями рубашку.

Вернулась брюнетка.

— Как там наша рыба? — спросил Комбат.

— Всплывет в каком-нибудь море-океане.

— Еще один вопрос. Знаешь здесь человека по имени Жора?

— Нижняя челюсть на пол-лица?

— Примерно.

— Мразь, садист. Однажды меня сосватали, потом неделю синяки держались по всему телу.

— Я тоже о нем невысокого мнения. Как бы мне с ним встретиться?

— Спроси в баре, он часто там пропадает. Я после того раза обхожу его за километр.

Из ванной комнаты доносилось шипение душа и пьяные реплики Крапивы.

— Слушай, Вероника. У меня тут есть дела. Отдыхай пока в свое удовольствие. И забудь наш разговор.

— Уже забыла.

— Вот молодчина.

— А если напарник спросит?

— Он уже готов. Как-нибудь отшутишься.

Рублев отправился прямиком в бар. Тот самый, куда Рита его затащила в тот раз. Прислонился грудью к стойке, выразительно посмотрел на бармена. Тот подошел — такое чувство, что узнал.

— Добрый вечер. Мне позарез нужен Жора.

Бармен задумался, задвигал кожей на лбу.

— Сегодня я его не видел.

— А если напрячься хорошенько?

Комбат положил на стойку стодолларовую бумажку — получив на «фирме» премиальные, он мог себе это позволить.

Бармен наклонил голову набок и стал похож на умную птицу.

— Видите вон ту дверь? Наберите код «3992». По лестнице попадете в подвальное помещение. Дойдете до самого конца — там будет служебный вход в гараж. Его машина — белый «ауди». Номер точно не помню, начинается на четверку. Левое крыло помято. Если найдете машину, значит он здесь. Что-нибудь передать, если я его увижу?

— Скажите, что его ищут — я схожу в гараж и вернусь обратно.

Рублев выполнил все указания бармена. Лестница оказалась крутой и удивительно замусоренной для такого заведения. Сплющенная пивная банка, окурки, обрывки оберточной бумаги. Вата, испачканная в крови, рядом несколько использованных ампул.

Лестница, в точном соответствии с инструкцией, привела в просторное подвальное помещение, вытянутое в длину, с двумя рядами колонн, облицованных плиткой.

Оно освещалось тусклыми, забрызганными во время побелки потолка, светильниками. В таком сыром помещении побелку, наверно, не стоило делать — пятна плесени на потолке смотрелись только отчетливей.

Помещение было заставлено пустой тарой: деревянными ящиками, двухсотлитровыми бочками. Местами ящики громоздились до самого потолка, местами открывались просветы, пустоты. Вдоль стен тянулись неряшливо окрашенные трубы с запорными вентилями. Многие вентили подтекали: капля за каплей срывались на бетонный пол, где давно натекли лужи…

Тем временем бармен позвонил по сотовому телефону.

— Где обретаешься?

— У тебя под носом. Только что зашел. Все что пожелаешь, сможешь высказать мне в глаза.

— Поторопись, тебя тут спрашивали.

— Кто еще?

— Я не поверил своим глазам.

— Неужели?.. — даже в трубку было слышно как Жора сглотнул слюну.

— Он самый.

— Надеюсь ты его обнадежил?

— Считай, что у тебя и номер, и серия совпали.

Через мгновение запыхавшийся знакомец Риты широкими шагами, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, подошел к стойке.

— Он один?

— Заявился с Крапивой. Им организовали девочек в кабинете.

— С Крапивой? Дурдом какой-то.

— Я позвонил в офис. Спросил как бы между прочим. Оказывается, шеф дал команду организовать на двоих вечер отдыха. Отличились они, понял?

— Значит, у нас в конторе новобранец. А я здесь не в курсе последних событий.

— Только что он подходил, спрашивал тебя. Не знаю, кто мог подсказать.

— Куда ты его послал?

— Не догадываешься? — тонкие губы бармена растянулись в улыбке…

Дойдя до самого конца, Комбат уперся в глухую стену. Отскочил за колонну, сорвал с поясницы «Макарова».

Похоже, он угодил в западню. Нет худа без добра — зато Жора появится здесь непременно.

Они упустили момент, когда могли выстрелить ему в спину. А теперь бабушка надвое сказала…

Осторожно, как кошка, ширококостный девяностокилограммового веса человек стал карабкаться вверх по пирамиде из ящиков. Повыше, повыше. Кто сидит выше, тот и сильней — затвердил он еще с армейских времен.

«Теперь можно пристроиться к щелке. А-а, знакомые все лица.»

Двое «шкафов» — тяжеловесов медленно продвигались вперед с короткоствольными автоматами наизготовку.

Третий, похоже, следовал параллельным курсом. Они разобрали все три прохода, образованные двумя длинными рядами колонн. Бросали внимательные взгляды направо и налево, пытаясь просветить насквозь залежи бочек и ящиков по пути.

«Где же главный персонаж? — следил Рублев, затаив дыхание, — наверно, страхует у лестницы, если дичь вдруг проскочит к выходу.»

Щель была слишком узкой — отсюда он мог сшибить только одного из «шкафов». И обнаружить себя. Лучше подождать, пока они поравняются с его кучей. Осталось совсем чуть-чуть.

— Залезьте кто-нибудь наверх, болваны! — раздался из дальнего конца подвала знакомый Рублеву голос. — И стреляйте, вместо того чтобы выкатывать глаза. Стреляйте по каждой большой куче. Он давно знает, что мы здесь, нечего таиться.

«Все верно», — оценил Рублев.

Он увидел как дуло автомата задирается вверх.

«Эти ящички пули прошьют насквозь», — Комбат положил палец на спусковой крючок, повторив движение противника.

Гулко протарахтела очередь — по подвалу разнеслось эхо. Рублев смахнул с рукава щепку от пробитой пулей доски. С недовольной миной «шкаф» стал забираться наверх. Он пропал из узкого поля зрения Комбата, но тяжелые шаги и сопение точно указывали маршрут.

«Давай поближе. Чтобы не пришлось тянуться за твоим автоматом. А он мне очень пригодится», — Рублев осторожно уперся носками ботинок, выискивая надежную точку опоры.

Он только чуть-чуть разогнулся, резко выбросил руку вперед. Увидел исказившееся лицо «шкафа». Тот инстинктивно отпрянул назад и нажал на спусковой крючок, хотя обрубленный ствол автомата глядел немного в сторону. Прежде, чем «шкаф» сумел выправить его по цели, пуля пробила ему сонную артерию. Рублев подхватил выпавший автомат, но тут случилось то, чего он не предвидел.

Падая, противник стал цепляться за ящики. Равновесие пирамиды нарушилось — начался обвал. Рублева опрокинуло на спину, засыпало, похоронило.

Он успел укрыть голову, руки и ноги тоже были целы. К счастью, пустые ящики были не слишком тяжелыми, иначе Комбат не имел бы никаких шансов быстро выбраться из завала. Он отчетливо услышал стук тяжелых подошв. Затарахтели захлебывающиеся, остервенелые очереди. Не видя его, «шкафы» прошивали деревянный курган наугад.

Отогнать их. Во время падения он выпустил автомат из рук, но «Макаров» остался. Напрягшись, Комбат сдвинул ближний ящик плечом, чтобы освободить для руки хоть малую толику пространства. Выпустил друг за другом три пули, ориентируясь на автоматный треск.

«Не понравилось, отскочили за колонну. Нет, ребята, не дам я расстреливать себя в упор. Мы еще повоюем.»

Он осторожно пошевелил ящики. Высвободил вторую руку, подтянул ноги. Это надо сделать за один рывок, иначе… Еще очередь — как будто ветерком дунуло по лицу. Как пригодился бы сейчас бронежилет, в котором он лазил по хребту Большого Кавказа.

Пора! Он распрямил спину, раскидывая в стороны ящики, и, получив свободу, тотчас кубарем откатился к стене. Вслед полетели пули. Две зазвенели о трубу и сверху на Комбата брызнул мутный кипяток.

— Брось оружие!

Обернувшись из лежачего положения, Комбат увидел знакомое лицо с тяжелой челюстью. Ствол пистолета с десяти шагов был направлен ему в голову. «Не так скоро» — Комбат выстрелил вверх, по светильнику — брызнули осколки стекла и сумеречный свет в углу подвала превратился в темень. Нельзя было назвать ее кромешной. Но сработал эффект неожиданности. Противник промазал, Комбат успел отскочить за колонну и сменить обойму. В висках стучала кровь, но голова работала четко.

Он расслышал короткий рывок, потом еще один: кто-то двигался перебежками от колонны к колонне, уходя влево. Реагировать нельзя, высунешься — сразу попортят шкуру. Второй двинул вправо, будут брать в клещи.

Комбат поднял голову: к гладкой поверхности колонны был приварен крюк — фиксировать стропы при транспортировке. Приподнявшись на цыпочки, он примерился — кончики пальцев не доставали до крюка почти полметра.

Он пружинисто подпрыгнул с места, уцепился за этот кусок гнутой арматуры и подтянулся на одной руке. Помогать себе ногами, обхватывая колонну, он не мог — маневр сразу бы пресекли.

Есть там что-нибудь дальше? Ничего, кроме сварного шва, прихватывающего нижнюю половины колонны-трубы к верхней. Шов не слишком аккуратный, как водится. В стиле «зато надежно». Мизерный выступ для того, чтобы зацепиться, но деваться некуда — надо забираться подальше вверх.

Никогда Рублев не тренировал специально пальцы В них была природная сила, унаследованная от кого-то из предков. Ногти побелели от напряжения. Морщась, Рублев подтянулся еще на полметра и, поджав ногу, уперся подошвой в крюк.

«Птичка на дереве, — он мысленно представил себя со стороны. — Только поживей, братцы, мне здесь не слишком удобно.»

Он хорошо знал, как это делается. Один обозначит себя, к примеру, справа. Звякнет, брякнет как бы случайно.

Нужно иметь стальные нервы, чтобы не обернуться. Второй выскочит в проход с другой стороны и пустит красивую длинную очередь, разрывая в клочья спину врага.

Нога и левая рука стремительно затекали. На таком дереве долго не усидишь. Где они там застряли? Хотят наверняка? Получат.

Предсказание Комбата сбылось. Раздался негромкий щелчок — с таким щелчком ставится новый рожок в автомат. С задержкой на долю секунды с противоположной стороны выступила в проход грузная квадратная фигура. Рублев успел различить недоумение на бледном лице с мелкими булавочными глазками. «Шкаф» слишком точно знал, где находится противник и никак не ожидал, что упрется взглядом в пустоту.

Ему понадобилось только одна дополнительная крупица времени, чтобы заметить Рублева, но тот уже нажал на спусковой крючок. Голова «шкафа» дернулась назад, он уронил автомат и упал ничком как стоял, даже ноги не подогнулись.

Комбат сразу спрыгнул вниз, готовый отразить еще одно нападение, но тут неожиданно во всем подвале выключился свет. В такой непроглядной темноте он очутился впервые в жизни. Ее нельзя было сравнить с мраком бессонницы, когда по обратной стороне закрытых век все-таки плавают неясные разноцветные пятна. Или с ночью в Боснии после истечения срока натовского ультиматума.

Тогда небо затянула сплошная спасительная завеса облаков. Луны нельзя было отыскать — ее свет не мог просочиться сквозь низко нависшую толщу. На земле не рассчитывали на помощь небес: здесь не горело ни одного костра, ни одной лампочки, даже сигареты никто не закурил. Единственное, что осталось реальным, зримым во всем мире — облачное покрывало, желто-серая муть среди бархатной черноты..

Но теперь Комбат очутился в полном провале — никаких щелей, никаких намеков на праздную толпу развлекающуюся совсем рядом, над головой в потоках желтого, густого как патока света. Черным черно. Начинаешь сомневаться даже в собственном существовании.

«Это Жора. Решил, что при игре вслепую шансов у автоматчика больше.»

Началась война нервов. Каждый выстрел мог оказаться роковым: стрелок обнаруживал себя и имел все шансы получить ответную пулю. Поэтому нажимать на курок никто не спешил. Да и двигаться с места — тоже.

Прислонившись спиной к колонне, Комбат напряженно, до звона в ушах вслушивался в тишину. Он знал, что противники заняты примерно тем же.

Слышалось только бульканье горячей воды — она непрерывно вытекала из простреленной трубы. Бульканье позволяло хоть как-то ориентироваться: там стена, вон в той стороне выход.

Рублев попробовал сделать шаг. Не ради того чтобы сдвинуться в определенном направлении, просто с целью проверить, насколько бесшумно он сумеет перемещаться по бетонному полу. По крайней мере сам себя он не расслышал. Оставалось надеяться, что противники тоже.

Вдруг что-то громко ударило поблизости. Он едва сдержался, чтобы не выстрелить — заставил окаменеть судорожно дернувшуюся руку. И только потом понял — пустой ящик хлопнул о стену. Кто-то из двоих швырнул его подальше от себя, чтобы спровоцировать Комбата, заставить раскрыться.

Прежде чем сделать следующий шаг, он осторожно попробовал ногой черноту. Пусто. Знакомый запах. Ясно: в какой-то из пустых бочек держали солярку. Бочка где-то тут рядом. Сам еще не зная зачем, Рублев вытянул руку. Да, вот она, вот ее круглый бок.

Совместив два звука — бульканье воды и недавний треск ящика. Комбат мысленно соединил две точки прямой линией. Это стена. Ряды опор идут параллельно.

Аккуратно, старательно он уложил двухсотлитровую бочку набок.

«Пахнет сильно. Если бросить внутрь спичку, должно ненадолго вспыхнуть.»

Комбат достал из кармана коробок. Рискованный трюк. Но время играет на них — в любой момент может прибыть подкрепление. Там, где есть три «шкафа», будь готов увидеть в два раза больше.

Правая занята. Чтобы зажечь спичку одной левой нужно зажать ее между указательным и средним пальцами, а коробок удерживать безымянным и большим.

Чиркнув спичкой, он отдернул руку от полыхнувшего пламени, толкнул бочку ногой и отпрыгнул назад. Автоматная очередь торопливо дернулась следом, но он уже выпал из колеблющегося облака оранжевого света — бочка быстро катилась вперед по проходу.

Различив тень метнувшуюся в сторону, Комбат выстрелил, почти не целясь. В той стороне, где пропала тень, кто-то захрипел. Комбат упал на пол и как раз вовремя — пуля последнего из уцелевших противников звонко шлепнула по металлической опоре на уровне, где только что находилась его голова.

Лежа на животе, он послал еще одну пулю на хрип и тот оборвался. Бочка, сделавшая свое дело, остановилась и погасла.

Неожиданно Комбат услышал громкий топот. Человек бежал к выходу — не выдержали нервы. Судя по стуку подошв, это мог быть только Жора — любой из «шкафов» прозвучал бы гораздо весомее.

Рублев успевал запросто расстрелять удаляющуюся цель, невидимую, но ясно выдающую траекторию своего движения. Только ему нужно было другое.

— Георгий! Жора! Надо поговорить! Стоять, черт бы тебя побрал!

В ответ раздался торопливый выстрел. Сплюнув, Комбат выпустил две пули по ногам. Глухой стук падения ему не понравился.

«Будь осторожен. Свои подарочки судьба приберегает под конец.»

Приближался он медленно, слушая темноту. Человек с тяжелой челюстью мог обмануть, притвориться.

Расстояние сокращалось, Комбат по-прежнему слышал только собственное дыхание, постукивание крови в висках.

Он чуть не споткнулся обо что-то мягкое — значит, неверно определил дистанцию, ошибся на несколько шагов. Присев на корточки, он зажег еще одну спичку. Да, этот человек уже ничего не расскажет о Рите Аристовой. Похоже, Жора наказал самого себя — так резко присел, страшась ответного выстрела, что пули, пущенные в ноги, угодили в область сердца.

Третья спичка понадобилась Комбату, чтобы осмотреть свою одежду. Пятен нет, только ладонь испачкал кровью, пока осматривал труп. Он тщательно вытер ее платком.

До лестницы оставалось совсем немного. Комбат стал быстро подниматься вверх — уже больше получаса он отсутствовал в кабинете с зеркалами и накрытым столом.

Дверь с кодовым замком оказалась запертой. Он разыскал кнопку звонка. Ждать долго не пришлось. В проеме света, от которого Комбат невольно зажмурился, появилась сутуловатая фигура бармена в «бабочке».

Резким рывком притянув его к себе, Комбат дважды ударил по уродливо яйцеобразной голове рукояткой пистолета. Бармен обмяк и свалился на ступени как мокрая половая тряпка.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПОВЫШЕНИЕ ПО СЛУЖБЕ

Пора прятать оружие. Рублев выбрался в мир гипнотизирующих своей монотонностью ритмов, стильной толпы, густо-желтого света и такого же желтого сигаретного дыма. Через минуту он переступил порог кабинета.

Вероника сидела с полузакрытыми глазами и бокалом в руках. За время его отсутствия она скинула туфли и, отодвинув тарелки в сторону, запрокинула на стол длинные красивые ноги в черных колготках.

— Это ты? — веки чуть-чуть приоткрылись, мохнатые ресницы дрогнули.

— Кто-нибудь появлялся?

— Кажется, нет, — она отпила небольшой глоток и облизнула губы. — Чем-то ты озабочен, но я вопросов никогда не задаю.

— Правильно делаешь. Как Крапива?

— Трахаются в ванной, — она махнула рукой с некоторым пренебрежением.

— Я все время был здесь, поняла?

Он достал «Макарова» и протянул ей:

— Пощупай ствол.

— Какой тепленький, — она нежно прижала ствол к щеке.

— Ты девочка умная, наверно, все поняла. Скажи «да», чтобы мне не пришлось тебя путать.

— Да, дорогой, — она протянула руку, чтобы дотронуться до его лица.

В этот момент открылась дверь, и в комнату неожиданно вошел шеф с застывшей на лице улыбкой.

— Прошу прощения, — он внимательно поглядел Рублеву в глаза. — Так я и думал, трезв как стеклышко. Где напарник?

Комбат кивнул в сторону ванной.

— Ясненько. Ты не хочешь к ним присоединиться? — повернулся шеф к Веронике.

— Чего мне там делать? Подбирать остатки?

На всякий случай Вероника поставила бокал на стол и спустила ноги.

— Пошла-пошла, — брезгливо сказал ей человек с родимым пятном — так отгоняют бродячую дворняжку, приставшую в надежде хоть чем-то поживиться.

Вероника пожала плечами и скрылась за дверью. Оттуда раздался радостный вопль пьяного Крапивы.

— Чутье у тебя волчье, Иваныч. Я ведь до последнего момента сюда не собирался. Или ты никогда не отпускаешь вожжи? Что значит советская закалка. А молодежь слабовата: вон Крапива — бабы, водка и бери тепленького… Короче, у меня только что был разговор.

Просили надежного человека. Ты не думай — я тебя не скидываю чужим. Мы по сути одна фирма. Работа перспективная.

«Вовремя я успел», — подумал Комбат.

Человек с родимым пятном плеснул себе водки в бокал.

— Это твой? Я человек не брезгливый, но после миньетчиц… Хотя девочки классные — отобрали для вас лучших.

«Похоже, тут все его люди, — прикинул Комбат. — И бармен, и те, в подвале. Доволен собой, не подозревает, какой его ждет сюрприз.»

— Перспективная, — повторил шеф. — В коридорах власти. Телохранителем депутата Думы — как оно тебе?

Рублев чувствовал на боку еще теплый ствол «Макарова», оружейная сталь остывала медленно. Предложение шефа его совсем не устраивало: не затем он пролезал в этот офис, чтобы сменить его на ковровые дорожки в парламентских коридорах. Но вопрос уже решен, шеф уже ударил по рукам и не изменит своего вердикта.

— В деньгах не потеряешь, я все обговорил.

Раздался стук в дверь, шеф недовольно нахмурился.

— Да.

Появился водитель, знакомый Комбату по офису — очевидно, это он привез шефа в «Калахари».

— Чего тебя перекосило всего?

Лицо у водителя действительно выглядело перепуганным до смерти.

— Там проблемы, шеф, — осторожно начал он.

— Говори, мать твою, не тяни.

— Жору и его ребят… Всех порешили. И Заправщика тоже.

«Заправщик — кличка бармена, — сообразил Рублев. — Начинается.»

Человек с родимым пятном мотнул шеей, но даже сейчас не расстегнул верхнюю пуговицу, которая позволяла прикрыть большую часть фиолетово-багровой отметины.

— Где они? Пошли, Иваныч, глянем.

Еще двое ребят из офиса стояли возле знакомой Комбату двери. Шума никто не поднимал — жизнь ночного клуба продолжалась своим чередом. Свет на лестнице уже горел.

— Отодвиньте его. Не хочу переступать через труп, — сказал шеф — в его голосе снова послышались сиплые простуженные нотки.

Бармена сдвинули к перилам, освободив проход.

— Крови не видно.

— Башку проломили, — доложил один из ребят.

— И остальным тоже?

— Остальных по всем правилам…

— Подвал проверили?

— Все чисто. Кроме…

— Сам знаю кроме чего, — оборвал шеф.

Первым ему попался труп Жоры. Рублев тоже оглядывался с некоторым интересом: он еще не видел поле боя при более или менее нормальном освещении. Вон закопченная бочка, вон «шкаф» со скрюченными пальцами и остекленевшими глазами.

— Смотрите гильзы, — приказал шеф.

Сам он, заложив руки за спину, прошел помещение из конца в конец. Возле стены уже натекла большая лужа, от которой шел пар. Горячая вода добралась до пятна не успевшей засохнуть крови и понемногу насыщалась красным.

— Если это люди Алишера… — скрежетал зубами шеф.

— Выходит, они пользовались только «Макаровыми», — сообщил один из парней.

Комбат тоже поднял собственную гильзу, подержал ее на ладони. В бетонном мешке подвала гильза успела остыть, а вот пистолет в тепле, возле тела до сих пор сохранял остатки боевого пыла.

— Дай-ка сюда, — шеф сощурился на россыпь гильз. — Все от одной пушки. А ну, Иваныч, выскажи свое веское мнение.

— Так и есть. Стопроцентной гарантии не дам, но девяносто — пожалуй.

— Сто процентов оставим для Господа Бога.

Шеф постепенно проникался мыслью, что потерял на ровном месте четверых.

— А ведь этих пидарасов не застали врасплох. Смотри сколько настреляли… Кстати, что там у тебя с собой?

— «Макаров», — не дрогнувшим голосом ответил Комбат.

— Покажи.

Взявшись за ствол, Комбат вежливо протянул пистолет рукояткой вперед.

— Ладно, — отмахнулся шеф. — Еще обидишься.

— Чтобы кто-то из людей Алишера притащился сюда в одиночку… — с сомнением оттопырил губу один из ребят.

— Есть у него такой. Ничего, тварь, я тебя похороню.

— Что с ними делать? — спросил водитель, который с самого начала аккуратно отводил глаза от трупов.

— Возить по Москве все это добро я не собираюсь.

Тут в подвале мощная вытяжка. Слей ребятам бензина. А вы их поодиночке в бочку — и палить. Если по одному, дым успеет вытянуть. Этих кусков дерьма Жора сам набрал, я бы близко таких не подпустил. Ладно, мы поехали.

Половину дороги шеф молчал. Наконец, прокашлялся:

— Придется тебе еще на денек задержаться. Не люблю когда висит долг.

— Может еще раз все осмотреть в подвале, — предложил Комбат.

— Мы ж не менты, чтобы год следствие тянуть. Кроме Алишера некому. Знаю, что ему пришлось не по нраву. Жорина команда стала тут потрошить тех, кто приторговывал «экстази».

— Это что, наркотик новый?

— Отстал ты от жизни, Иваныч. Что в наше время катило? «Анаша, моя душа». А сейчас один героин чего стоит. Да еще куча таблеток на любой вкус: «винт», «экстази»… Так вот — люди Алишера держат под крылом всю торговлю этим дерьмом по нашему району. В свое время был уговор, с тех пор я этих барыг не трогал. Но Жора каждый раз кипятком ссал: как это на его территории торгуют вовсю, а он с этого ничего не имеет.

— Может он и прав был.

— Я бы подтвердил, что он прав, если б там валялся труп Женьшеня.

— Китаец?

— Рязанский хлопец, человек Алишера. Раньше члены отрезал у трупов. Алишер еще смеялся: не знаю что он с ними делает — маринует в банках или в настойку кладет вместо женьшеневого корня? Теперь остепенился, больше дуростями не занимается. Но рука твердая.

— Женьшень, — повторил Комбат.

— Завтра попробуешь его достать. Дам тебе еще человека четыре. Если мало, проси больше.

— Много, за всеми не уследишь.

Несмотря на мрачное настроение шеф рассмеялся.

— Лишняя обуза, правда? Крапиву возьмешь?

— Смотря когда начинать.

— К вечеру, как стемнеет.

— Возьму. Проспится после девок.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ОЧНАЯ СТАВКА С ЖЕНЬШЕНЕМ

Шеф все-таки навязал Комбату четверых.

— И не вздумай подхватить подарочек. Я обещал, что пришлю человека в отличной форме. Без насморка и лишних дырок.

Он объяснил Комбату, что «гвардия» Алишера отдыхает от трудов праведных в двух комфортабельных коттеджах недалеко от Кольцевой. После восьми люди начинают потихоньку слетаться. Надо взять оба дома под наблюдение и дождаться Женьшеня.

— Если только он не отлеживается где-нибудь после этой разборки, — добавил шеф.

Последний разговор между ними состоялся в полдень.

Крапива благополучно оклемался и ходил по коридорам офиса, сам для себя поигрывая мускулами. Он уже пронюхал про новую работенку и в одиночестве, перед зеркалом принимал эффектные позы.

— Настал твой последний час, ублюдок! — выхватив пистолет, он ткнул им в воображаемый затылок.

Потом, не в силах сдержать поток хлещущей через край энергии, стал отжиматься от пола на кулаках.

За этим занятием его застал Комбат.

— К тебе вчера надо было еще третью направить.

— На всех хватило бы. Веришь, Иваныч, такое чувство, что все это богоугодное заведение перетрахал бы за одну ночь. Столько классных девочек я разглядел пока нас вели по залам. Туда наведывалась еще одна… Комбат навострил уши. — ..Жора все к ней подкатывался. Сам я не видел, ребята болтали. Пару раз она сюда заезжала — чистый отпад. Господи, сколько женщин красивых на свете. Хоть лопни, всех трахнуть не успеешь. Кто-то хорошо выразился: «Всю Москву не перетрахаешь, но стремиться к этому надо.»

— Баб я в офисе еще не видел.

— Шлепнули ее недавно. Жалко, черт. На собственной квартире — пулю в затылок. Ее, а теперь вот Жору.

Может один и тот же человек.

— Чего ради она сюда таскалась?

— К шефу, к кому еще. Какие-то дела у них были — никто толком не знал.

— Ладно хватит болтать. Бронежилет наденешь, понял? Скоро трогаемся.

— Люблю мочиловку, — Крапива зажмурился, предвкушая стрельбу, визг рикошетящих пуль, запах порохового дыма.

* * *

Коттеджи-близнецы в самом деле оказались первоклассными. Черепичные крыши, спутниковые антенны, жалюзи, трехметровый кирпичный забор, ворота с автоматикой.

— По европейским стандартам, — заметил один из ребят. — Только банька русская.

Трое из пятерых засели в недостроенном доме по той же улице. Сразу чувствовалось — этот выйдет попроще: коробка из силикатного кирпича, крыша шиферная.

Внутри пока было пусто, только битый кирпич, мешки с закаменевшим цементом. Сквозь пустые оконные проемы тянуло осенним сквозняком.

За коттеджами наблюдал Паша Стрельцов — парень с кошачьим зрением и целой картинной галереей на спине и груди, В первые дни работы в офисе Комбат однажды увидел его голым по пояс. Тут было все: скалящий зубы тигр, порхающая бабочка, подмигивающий череп, голая красотка. Полноцветные изображения начинались от самой шеи — кожа едва-едва просвечивала.

— Ну что слышно, Стрелок?

— Гости съезжаются на бал-маскарад.

Комбат тоже глянул из небольшого чердачного окошечка — отсюда, сверху, можно было разглядеть освещенное крыльцо. Очередная партия «гвардейцев» прибыла с работы. Один остался за рулем — загнать машину в гараж. Двое других направились к крыльцу: черноусый коротышка прижимал к животу ящик баночного пива, его товарищ в кожаной куртке тоже нес какой-то сверток. На ступеньках они притормозили, покатываясь со смеху.

— Какой из себя этот Женьшень? — спросил Рублев, от шефа ему не удалось услышать ничего вразумительного.

— Никакой. Среднего роста, самой обычной комплекции. Не могу даже сказать какой у него цвет волос.

Какой-то грязно-серый.

— Уверен, что узнаешь?

— Узнаю, будь спокоен.

Комбат мысленно вернулся к словам Крапивы. Похоже, гибель Риты не вызвала никаких разборок. Или шеф знал, что в этом случае виноватых на стороне можно не искать? Что у них могло быть общего, какие дела? Какими незаменимыми талантами она обладала? Или просто имела долю в делах фирмы? Нет, вряд ли тут речь шла о доходах и расходах.

— Явился, — сообщил Стрелок. — Хочешь на него взглянуть?

Человек, попавший под подозрение шефа, приехал один на «опеле» старой модели, таком же сером, как волосы хозяина, таком же невзрачном, как весь облик Женьшеня. Из этого человека получился бы отличный агент — даже понаблюдав за ним целый час никто не смог бы сообщить ничего определенного о приметах: нос как нос, рот обычный, глаза то ли серые, то ли блекло-голубые в зависимости от освещения. Никаких шрамов, родинок, глубоких морщин.

Из своего укрытия Комбат, конечно, не видел своего главного противника во всех подробностях, но мысленно снял свои претензии к шефу и Стрелку за их одинаково невнятные описания.

По сотовому телефону он связался с Крапивой.

— Можно начинать.

Простой ход придумали еще утром. Один из жильцов коттеджей не признавал другого вида транспорта кроме мотоцикла. Везде и всюду он ездил в одном и том же ярко-красном шлеме. Точно такой же шлем Крапива теперь кинул на дорогу, которая ответвлялась от шоссе к частным домам.

Посторонним водителям шлем ни о чем не говорил, зато «гвардейцев» Алишера должен был смутить. Он валялся возле поворота, внизу за обочиной рос густой кустарник. Туда запросто мог влететь мотоциклист, не вписавшись в дугу.

Подбросив шлем, Крапива и его напарник затаились в зарослях. Вечернее движение на этом участке нельзя было назвать оживленным. Часть коттеджей еще строилась, остальные использовались как дачи — владельцы появлялись здесь только по выходным.

Буквально третья по счету машина стала тормозить, когда фары высветили впереди на асфальте хорошо знакомый предмет. «Форд» цвета «голубой металлик» остановился, лысый человек с сигаретой выбрался наружу.

— Вот мудила. Похоже, он доигрался, — лысый стал оглядываться по сторонам в поисках других примет аварии.

— Ты видел, как он водит? Посмотришь — по натянутому канату проскочит над землей, — донесся голос с места водителя.

— Такие асы и спотыкаются однажды на ровном месте, — лысый подошел ближе к кустам.

Тут нож с широким лезвием, бесшумно, как ангел смерти, пролетев в воздухе, воткнулся ему в грудь по самую рукоять. Почти одновременно раздался выстрел. Водителя удалось прикончить чисто — стекла машины остались в целости и сохранности. Одну дверцу оставил открытой пассажир, а стекло с другой стороны уцелело, поскольку пуля не прошла навылет, застряла в черепе.

Две фигуры быстро выскочили из кустов. Крапива подскочил к лысому. Выпавшая изо рта сигарета жгла кожу не шее, но человек никак не реагировал на боль.

Упершись ногой в грудь, Крапива выдернул нож, вытер лезвие травой.

Оба трупа столкнули в кусты. Напарник Крапивы вытер стекло машины, забрызганное кровью.

— Поехали.

Метров через триста к ним в «форд» подсели остальные.

— Тормози у первого коттеджа — Женьшень там.

Остановившись возле ворот, новый водитель просигналил.

— Огни не выключай.

«Форду» полагалось заезжать в гараж следующего дома, поэтому «гвардеец» Алишера с некоторым недоумением отправился открывать ворота. Может привезли что-то, хотят сгрузить.

Он нажал на кнопку, лист гофрированного металла плавно пополз вверх. «Гвардеец» уже приготовился отпустить любимую шутку, но пришлось закрыться рукой от ослепительного света фар.

— Какого черта?..

В ответ прозвучал выстрел из пистолета с глушителем. «Гвардеец» даже не успел свалиться, только пошатнулся, а «форд», отбросив его в сторону, въехал во двор. Все пятеро мигом высыпали из машины.

— Стрелок, — на крышу, Крапива, — за мной! — скомандовал Комбат.

Ударом ноги он выбил крепкую филенчатую дверь.

Одновременно двое его бойцов с разных сторон открыли автоматный огонь по освещенным зарешеченным окнам первого этажа. Жалюзи не позволяли разглядеть что творится внутри — на первый момент важнее всего было оглушить и деморализовать противника.

Комбат с Крапивой ворвались в холл. В доме было жарко натоплено — им попался на глаза здоровенный детина с ручищами чуть ли не до колен и голой грудью, густо заросшей черными волосами. С воплем торжествующей ярости Крапива изрешетил его из автомата.

В одном из помещений грохнул взрыв — расколотив очередью стекло, в клочья истрепав пулями жалюзи, боец Комбата аккуратно зашвырнул сквозь ячейку решетки гранату.

Но противник уже приходил в себя. Сверху с лестницы прозвучали первые ответные выстрелы. Краем глаза Комбат увидел в окно как через забор перемахнули двое «гостей» из соседнего дома — босые, в тренировочных костюмах. Нападение застало большинство людей Алишера в первый, самый сладкий час заслуженного отдыха.

Стрелок тоже заметил «гостей». Он только что забрался на крышу по водосточной трубе и, скользя по мокрой от недавнего дождя черепице, поспешил открыть огонь. Без твердой опоры трудно рассчитывать на точное попадание — он зацепил одного, а второй успел заскочить в свободный дверной проем.

Метнулся в холл, но здесь его встретил удар тяжелой рифленой подошвой по лицу. Опрокинув врага, Крапива хотел прихлопнуть его из автомата, но рожок оказался пуст. Человек в тренировочном костюме быстро восстановил ориентацию, и Крапива заработал удар снизу в солнечное сплетение.

От могучего пресса нога отскочила как от каменной стены. Взбешенный Крапива оторвал от пола новенький сейф — небольшой, но полновесный и припечатал голову обидчика к полу из дубового паркета.

Комбат тем временем пытался прорваться наверх. Он не горел желанием отличиться во что бы то ни стало, не собирался лезть на рожон подобно Крапиве. Но с Женьшенем все-таки хотелось познакомиться поближе.

Через пять минут с начала «разборки» первый этаж полностью перешел в руки нападавших. К лестнице на второй их не подпускали — она простреливалась сверху донизу. «Население» соседнего коттеджа тоже заняло оборону, не решаясь вылезать наружу после первого опыта.

Неожиданно выяснилось, что кое-кто застрял в гараже. С места набрав скорость, злополучный любитель быстрой езды на мотоцикле выскочил во внутренний двор на своем «скакуне».

Стрелок контролировал разделяющую два коттеджа невысокую стену. Треск запущенного движка заставил его обернуться — мотоциклист уже проскочил ворота, которые никто из команды Рублева впопыхах не удосужился запереть.

Первая пуля беззвучно ушла в асфальт дороги. Лихой ездок стал разгоняться по прямой, но вторая пуля все-таки догнала его. Она угодила в ногу, но этого хватило, чтобы беглец потерял равновесие.

Мотоцикл вильнул вбок, опрокинулся. Его хозяин вылетел из седла, прокувыркался метров десять почти с той же скоростью, с какой мчал вперед. Он слишком спешил, чтобы застегнуть на выезде ремешок ярко-красного шлема. Тот слетел с головы и остался лежать на дороге недалеко от разделительной линии — уже второй красный шлем на двухкилометровом отрезке дороги.

— Что-нибудь придумал, Иваныч? — спросил потный Крапива, доставая сигарету.

В его глазах это было высшим пилотажем — в пылу разборки успеть перекурить. А может быть удастся ворваться на второй этаж с «Мальборо» в зубах, кося противника направо и налево.

— Все целы? — негромко спросил Комбат.

— Казимира в суматохе зацепило, — отчитался за остальных Крапива. — Два гостинца бронежилету, третий левой руке: палец отчикало.

— Где он?

— Тут, — отозвался с порога кухни бледный как полотно парень с перебинтованной ладонью.

— Смотри, может хватает тебе на сегодня?

— Никуда меня не сплавишь, Иваныч. Им это даром не пройдет.

«Грамотно спроектировали дом — окна на все четыре стороны, — размышлял Комбат. — И стенки гладкие — тяжело подлезть.»

Он не чувствовал к людям Алишера особой ненависти. Его сегодняшняя команда была немногим лучше.

Этих бойцов мафии даже сотнями давить бесполезно.

Освободившиеся места тут же займут преемники — еще более крутые, жестокие, неразборчивые в средствах.

Но всю свою жизнь Борис Рублев исповедовал принцип: ввязался в дело — не отступай. Вот и сейчас: как-то цеплялось все одно за другое. Иногда цель виделась ближе, иногда течение уносило в сторону. Но выплыть на берег ему ни разу не пришло в голову.

Рублев был человек очень конкретный — он равнодушно реагировал на многое, за исключением того, что видел своими глазами. Если бы он задним числом узнал о гибели Риты, может и не сорвался бы с места покарать убийц. В конце концов он ведь почти не вспоминал о ней все эти долгие годы. Слишком многое закрутилось, сдвинулось с места.

Но увидев воочию еще теплый труп, Комбат уже не мог забыть, отойти в сторону. Эту красивую женщину, застреленную в затылок, он только что любил в постели.

Временами образ мутнел, отодвигался на второй план под бешеным напором событий. Но не мог исчезнуть окончательно.

Примерно та же самая штука получилась и с Женьшенем. Как всякий нормальный мужик, Комбат ненавидел маньяков, пусть даже излечившихся. Но слова шефа ничего в нем не затронули, тем более, что ему, Борису Рублеву, был слишком хорошо известен истинный виновник последних событий.

Теперь, увидев этого невзрачного человека, он осязаемо представил его хирургические операции. Внутри что-то щелкнуло и Комбат понял: это лицо тоже будет преследовать его. До тех пор, пока не свершится возмездие.

Он оценил крюк на котором висела хрустальная люстра в холле.

— Снимайте ее на фиг. Поищите в гараже веревку попрочнее.

Нашелся трос. Комбат собственноручно разрубил его на два куска примерно одинаковой длины. Один взял себе, второй отдал Крапиве.

— Делай как я.

Конец троса он затянул узлом на крюке от люстры.

Потянул со всей силы — выдержит. Свободный конец обмотал вокруг пояса. Крапива повторял действия старшего, постепенно на его лице проступала лукавая улыбка понимания.

С верхней площадки холл не просматривался, поэтому противник оставался в неведении насчет их приготовлений. Потолок первого этажа был достаточно высоким — метра четыре с половиной. Оставалось набрать скорость.

Взяв в каждую руку по короткоствольному автомату, Комбат забрался на шкаф с антресолями, стоявший у стены. Мебель скрипнула под его тяжестью.

— Как только услышишь, что я приземлился, не раньше, — предупредил он Крапиву. — Двоих таких жлобов как мы с тобой крюк не выдержит.

Примерившись, Комбат оттолкнулся и прыгнул. Собственная тяжесть понесла его вперед, ускоряя по закону маятника. Поджав ноги, чтобы не задеть пол, он проскочил самую нижнюю точку, и трос вынес его в пространство над лестницей.

Если бы люди на втором этаже могли ожидать этого полета, то успели бы расстрелять Комбата в упор.

Но преимущество неожиданного решения в который раз позволило ему выиграть доли секунды.

Перспектива стремительно изменялась — внизу мелькали ступени лестницы, сверху стремительно наплывал обшитый вагонкой потолок. Комбата тянуло дальше, но уже явственно чувствовалось торможение.

Огонь — из обоих автоматов! Он тоже получил пулю в грудь — ударив в бронежилет в противоход движению по дуге, она окончательно притормозила полет. Но по инерции Комбат все-таки выломал деревянные перила и приземлился на спину одному из корячащихся на площадке «гвардейцев».

Только теперь он оборвал длинную очередь из двух стволов и поспешил отстегнуться, чтобы трос не утянул вниз.

— А-а, суки, не нравится! — наверх вынесло Крапиву.

Остальные спешили по лестнице.

После попадания с нескольких метров у Комбата болела левая половина груди — как будто все ребра разом сместились, перекосились, погнулись. Он осмотрелся — никого, не считая троих на площадке. Одному конец, двое могут только дышать и умолять глазами о пощаде. Горят березовые дрова в камине, на полу валяются несколько медвежьих шкур, пустые пивные банки.

— Где Женьшень? Смотреть комнаты, — скомандовал Комбат.

Сам он резко распахнул ближайшую дверь. И неожиданно для себя увидел узкоплечего человека, спокойно стоящего вполоборота к окну. Тот перевел холодные бесцветные глаза на разгоряченного боем, коренастого мужика с двумя автоматами, и Комбат почувствовал странную вялость. Как будто досматривал сон, заранее зная, что все происходит не взаправду.

Неспешным шагом Женьшень двинулся в его сторону с пустыми руками. Комбат прирос к месту и стоял спокойно, равнодушно. Безликий человек с серыми волосами прошел мимо, направился к лестнице. Рядом находились и Крапива, и Стрелок, успевший спуститься с крыши. Они тоже по необъяснимой причине потеряли интерес к происходящему и безучастно смотрели, как объект такой рискованной охоты уходит из-под самого носа.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ЧЕЛОВЕК С АЛЮМИНИЕВОЙ ПАЛОЧКОЙ

На одном из столичных вокзалов появилось новое лицо — человек в темных очках, довольно прилично одетый по сравнению с остальным контингентом. Он вел себя странно: не подбирал бутылки, не просил милостыню, не пытался завести знакомства. Даже передвигался новичок как-то слишком неумело: долго тыкал перед собой палочкой слепца, чтобы потом наткнуться на первое попавшееся препятствие.

Наверно, из-за этого он большей частью сидел или лежал, подложив под голову стопку газет. Первое время он покупал в буфете бутерброды с сыром, пил чай, раз за разом окуная в кипяток бумажный пакетик на нитке.

Потом вокзальные барыги вытащили всю мелочь, пока он спал в дальнем углу зала ожидания.

Все-таки слепой новичок был относительно молод, не успел еще опуститься — волосы еще не засалились, одежда не провоняла. Все чувствовали, что не так давно он знавал гораздо лучшие времена. Дежурный милицейский наряд не будил его тычком резиновой палки, заматерелая буфетчица иногда подкармливала — то кусок вареной колбасы, то крутое яйцо.

Он брал молча, никогда не благодарил. Впрочем, он и на кражу никак не прореагировал. Целый день он мог просидеть неподвижно, слегка задрав голову, как задирают ее все слепцы.

Прошел месяц. Новичок перестал быть новичком — он уже всем примелькался, зарос щетиной. На лице появилась красноватая сыпь, пиджак и брюки окончательно потеряли вид. Буфетчица все реже о нем вспоминала, новый мент не выделял его из остальных бомжей.

Однажды у сержанта было особенно паршивое настроение. Подойдя к человеку без имени, он ударил его, спящего, дубинкой по икрам.

— Подъем. На зарядку, на свежий воздух.

Бомж сел на скамейке, поправил темные очки.

— Кому сказано? Больше повторять не буду.

Но человек и так уже вставал. Виктор, а это был именно он, послушно направился к дверям. По пути больно стукнулся о решетку, за которой стояли покерные игральные автоматы.

Он не слишком хорошо представлял себе вокзал и еще не научился ориентироваться по шуму: где лестница, где кассы, где выход на перрон. Он не хотел учиться жить заново, не хотел прикидывать, где теплей, спокойней, удобней.

Доносились разговоры людей, озабоченных приездом или отъездом, детские голоса. Кто-то из детей тревожился — не отошел ли уже поезд, кто-то выпрашивал себе комиксы, кто-то хныкал с полным ртом. Невыразительный голос диктора зачитывал объявления.

Виктор очутился под открытым небом. Сверху сыпала водяная пыль, пахло вагонами, дымом. Медленный перестук колес все убыстрялся — состав отходил в неизвестность. Если бы не время, которое без конца упоминалась в объявлениях по вокзалу, он не смог бы определить день сейчас или ночь. По объявлениям выходило, что-то около девяти вечера.

Наткнувшись на чемоданы, Виктор резко свернул в сторону.

— Осторожней, елки зеленые! — крикнул кто-то из пассажиров. — Так с перрона можно слететь. Куда тебе, мужик?

Виктор потыкал палкой — действительно асфальт впереди обрывался в пустоту. Он развернулся в обратную сторону.

— Значит, гуляешь. Оригинальное ты, конечно, место выбрал.

— Посторонись! — Виктора толкнули в плечо, судя по всему, разогнавшийся носильщик с тележкой.

— Слушай, друг, отойдем-ка на секунду. Разговор есть.

Виктор уже слышал этот голос на вокзале, обычно резкий, требовательный. Хозяина голоса звали Миколой.

— Ну как, не надоело еще отдыхать? Есть вариант неплохой работенки. Слепых народ жалеет. Дам проводника пацаненка — станет водить тебя по электричкам. Будешь работать от меня — ни одна сука не посмеет тебя пальцем тронуть. Доходы делим по-божески, пятьдесят на пятьдесят. Начинать можно хоть с завтрашнего дня.

Виктор постукал алюминиевой палочкой по ботинкам вокзального босса — чтобы обойти его стороной.

— Не хочешь. На голодный желудок жить веселее.

Ладно. Только имей в виду — тут, на вокзале, все при деле. Кто не желает — вылетает к чертям собачьим.

Когда Виктору удалось обойти работодателя — тот схватил его за ворот пиджака:

— Отвечай, когда с тобой разговаривают.

Губы человека в темных очках остались плотно сжатыми.

— Как знаешь, — процедил Микола. — Живи до завтра, там видно будет.

Человек с алюминиевой палочкой забрел в подземный переход — шаги и голоса раздавались здесь особенно гулко. Достав из-за пазухи несколько газет, он подстелил их на асфальт, сел. После удара мента болели ноги.

Но боль не досаждала, он относился к ней спокойно. Он был сам по себе, тело само по себе. Можно прислушаться к его жалобам и требованиям, можно мысленно отодвинуться в сторону. Не мерзнуть, не замечать голода. Не спать сутками или, наоборот, отключаться на несколько дней.

Ему сунули в пальцы сложенную бумажку. Деньги, мелкая купюра. Это не обрадовало, не огорчило. Точно так же равнодушно он принял удар дубинки, угрозы Миколы. Какая разница, чем будет занята телесная оболочка: лежит ли этот неразлучный его спутник, поджав ноги, слоняется взад-вперед под дождем, ходит по вагонам с мальчишкой-поводырем?

Кто-то поблизости заиграл на аккордеоне. Неумело, фальшивя. Дрожащий стариковский голос завел песню:

— Темная ночь, только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах,

Тихо звезды мерцают.

Человек с алюминиевой палочкой невольно поморщился. Терпеть эти фальшивые режущие слух ноты было выше его сил. Он медленно встал, сложил газеты и сунул обратно за пазуху. Это варварски-бездарное исполнение заставило его прежнее "я" всплыть из глубины на поверхность.

— Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,

Как я хочу к ним прижаться сейчас губами.

Темная ночь разделяет, любимая, нас… —

звучала песня ему в спину.

Виктор шел по переходу, закусив губу. Темная ночь, она будет длиться вечно. Можно сказать себе тысячу слов, совершить кучу поступков, но есть вещи, которые отменить нельзя. Никакими силами не сделать бывшее небывшим, случившееся неслучившимся.

Наутро его отыскал незнакомец, по голосу — мальчишка.

— Меня Микола прислал. Идем.

Он вывел Виктора обратно на перрон, завел в вагон электрички.

— Товарищи пассажиры, минуту внимания. Фамилия наша Васильевы. Мы с отцом бывшие жители города Грозного, в настоящее время беженцы. Есть справка.

Отцу там бандиты выкололи глаза. А здесь государство не хочет помогать. Надеемся только на людей. Сейчас всем трудно. Если у кого-то есть возможность, будем благодарны.

— Как по писаному говорит, — послышался чей-то скептический голос. — Вызубрил.

Остальные явно поверили мальчишке. Он то и дело благодарил:

— Спасибо. Дай Бог здоровья.

Перешли в следующий вагон. Сюда только что зашел разносчик газет.

— Уважаемые пассажиры, я рад предложить вам свежий выпуск газеты «Крим-Инфо». В этом номере: новые данные о громких делах последних лет, секс-зомби, интервью приговоренного к смерти, подпольная фабрика наркотиков, разборка возле Кольцевой, а также пикантные подробности из жизни звезд шоу-бизнеса и большой кроссворд. Увлекательное чтение позволит вам скоротать время в пути, сделать путешествие легким и приятным. Цена газеты всего четыре тысячи рублей. Кто желает — приобретает.

Мальчишка терпеливо выждал паузу и начал свой рассказ. В это время состав неохотно со скрипом тронулся с места. Виктор сжал пальцы провожатого.

— Надеемся только на людей. Если у кого-то есть возможность помочь, будем благодарны, — закончил тот и шепнул слепому. — Спокуха. Через пару станций слезем, покатим обратно.

* * *

Шеф не стал никак комментировать неудачу с Женьшенем. Похоже, он не слишком рассчитывал на успех.

— Семеро за четырех. Нормально. А этого специалиста мы еще достанем.

Зато Крапива не находил себе места. Оставшись наедине с Рублевым он спросил:

— Что это было, Иваныч? Гипноз?

Комбат никогда не верил в целителей, экстрасенсов, колдунов и прочих, по его мнению, шарлатанов. Но сейчас оставалось только пожать плечами. Как Женьшеню удалось заморочить всех, кто находился в доме? Не прикасаясь, даже не глядя. Столбняк держался еще полчаса после того как он исчез.

— Не знаю. Бред какой-то.

Чуть ли не впервые в жизни Комбат ощутил собственную беспомощность.

— Захотел — кастрировал бы нас всех прямо там, на месте, — сказал Крапива. — Нет, такого сблизи не замочишь. Надо на расстоянии караулить с оптическим прицелом. Хотя.., от него всякого можно ждать. Поймаешь в перекрестье и будешь сидеть, ушами хлопать.

Не было чудодейственной способности, которую Крапива отказался бы сейчас признать за недавним противником.

Рублев промолчал. Он точно знал, что у них с Женьшенем еще состоится очная ставка. Сейчас он внимательно разглядывал пропуск с цветным фото и двуглавым орлом на печати. Пропуск в Думу — его только что вручил шеф.

— Я бы лучше Кремль пошел брать в одиночку, — признался Крапива. — Ты тоже там долго не удержишься: тоска заест. Видел я пару раз по телеку. Все чистенько, гладенько, битте-данке. Все с умным видом — галстуки, папочки. Тоска. Какая там у телохранителей работа, кому на фиг нужны эти депутаты? Помяни мое слово — запросишься обратно.

— Поживем-увидим, может ты и прав…

Через час Комбата подбросили на машине к серому монолиту бывшего здания советского Госплана. В двери Думы он вошел уверенно. Не оборачиваясь к охране продемонстрировал свежий пропуск. Просторное фойе было залито светом. Широкая лестница, штучный паркет, облицованные мрамором колонны и стены. У кого-то брал интервью корреспондент с меткой ОРТ на микрофоне. Кто-то, усевшись в кресло, углубился в чтение толстой газеты с таблицами, отпечатанными бисерным шрифтом. Деловитой походкой проследовала куда-то женщина в черном брючном костюме — словно посол верительную грамоту, она несла единственный листок бумаги.

В пустой кабине абсолютно бесшумного лифта Рублев поднялся на четвертый этаж. Постучал в дверь с табличкой «Малофеев Олег Евгеньевич. Фракция ЛСПР». Ему открыл молодой человек с рыжими усиками и дымящейся чашкой кофе в руке. Мельком взглянул на пропуск.

— Понятно. Олег Евгеньевич сейчас на пленарном заседании, скоро освободится. Проблем внизу, с охраной не было?

— Нет, — коротко ответил Рублев.

— Проходите.

Комбат очутился в приемной, отделанной дубом и карельской березой. Секретарша считывала с экрана компьютера очередные сообщения, полученные по электронной почте. Оторвавшись на секунду, она приветствовала нового сотрудника ослепительной улыбкой.

Справа и слева от ее стола находились две двери.

Одна, плотно закрытая, очевидно, вела в кабинет Малофеева. Рублева пригласили пройти в другую. Смуглый бородач в черных лакированных туфлях и белых носках перебирал янтарные четки с мохнатой кисточкой. Он разговаривал по телефону и недовольно посмотрел на Рублева, Молодой человек успокоил его безмолвным жестом.

— Состав должен был прийти вчера, — раздраженно заявил в трубку бородач. — Пятьдесят цистерн. Я уже. плачу неустойку.

Комбат остановился возле окна. Совсем рядом, невидимые за громадой гостиницы «Москва», памятник Жукову, Красная площадь, Спасская башня. Самое сердце России. Живя в столице, Рублев редко, раз в год выбирался в центр. И обязательно выходил на эту площадь с голубыми елями, краснокирпичными стенами, золотыми луковицами, выглядывающими из-за кремлевской стены, непривычным трехцветным стягом. Чтобы еще раз дать себе отчет, во имя чего он проливал свою и чужую кровь в Кандагаре и Панджшерской долине, на Кавказе и Балканах.

Конечно, Россия везде Россия. И в степи, и в тайге, и в захолустном городишке. Но здесь все-таки средоточие, вершина, с которой просматривается огромная страна от Тихого океана до Черного моря.

— Где тормознули? — спросил бородач. — Совсем оборзел: бабки жрет, а составы мои держит. Передай этому шакалу, что я ему устрою хорошее ЧП.

Выругавшись на непонятном Рублеву языке, бородач швырнул трубку. Тут из приемной донесся энергичный звучный голос человека, привыкшего общаться с большой аудиторией, перекрикивать возмущенных оппонентов.

— Уже здесь? Отлично.

В комнате появился некто румяный, с зачесанными назад волосами, в ярком галстуке. Комбат безошибочно определил в нем хозяина кабинета.

— Здорово, — Малофеев протянул руку, одновременно осматривая гостя с ног до головы. — Говорят, на ваших там кто-то наехал в «Калахари»?

«С ходу проверяет, — подумал Рублев. — Стану ли болтать о делах шефа.»

— Я только что из командировки.

Депутат оценил уклончивый ответ.

— Погоди, дай развязаться с делами. Потом сядем с тобой и плотно поговорим.

Малофеев скинул пиджак и, пятерней пригладив волосы, обернулся к бородачу:

— Ну как?

— Паршиво. Мне второй пора отправлять, а первый застрял на подъезде к Твери.

— Это не просто так, голову дам на отсечение. Железнодорожникам пора пилюлю выписывать — хотят и нашим, и вашим. Пошли в кабинет.

Через пять минут бородач удалился в несколько более приподнятом настроении.

— Иваныч! — крикнул из кабинета Малофеев.

Первое, что бросилось Рублеву в глаза: огромный портрет партийного лидера либеральных социалистов.

Художник изобразил его на охоте в заснеженном зимнем лесу рядом с трофеем — подстреленным лосем с огромными ветвистыми рогами.

Пол устилал мягкий ковер, в углу отчетливо тикали массивные напольные часы с тускло поблескивающим маятником, в другом углу висела икона в серебряном окладе.

— Садись, Иваныч, потолкуем.

Откинувшись в кресле, Малофеев очищал лимон столовым ножом с красивой костяной ручкой. Кожура, завиваясь длинной спиралью, свешивалась почти до пола.

— Скажу откровенно, до сих пор я не брал на ответственную работу тех, кого лично не знал. Но для тебя решил сделать исключение. Во-первых, рекомендация твоего шефа для меня весит немало. Во-вторых, я дал поручение навести кое-какие справки. У нас тут, в Думе, сам понимаешь, возможностей хватает. Глазам не поверил — командир десантного батальона, три боевые награды. Да и в Боснии проявил себя молодцом. Давно я хотел заполучить такого человека.

Очистив лимон до конца он аккуратно разрезал его на четыре части. Одну немедленно отправил в рот.

— Угощайся. Если откажешься, тоже не обижусь.

Мало любителей. А я вот тащусь от лимонов. Говорят, кислотность то ли повышенная, то ли пониженная. Неохота вникать… На сегодняшний день меня прикрывают двое крутых ребят. Накачаны, натренированы, реакция дай Боже. Старшего нет — с головой, с опытом. Твоего предшественника я выкинул за чересчур большие амбиции. Незаменимых людей нет.

«Это мне напутствие на будущее», — оценил Комбат.

— На первый взгляд здесь тишь да гладь, — продолжал Малофеев. — Это только видимость, драчка не прекращается ни на минуту. Скажу тебе коротко: за каждым решением любого из комитетов, за каждым постановлением Думы маячат бабки. Даже если оно напрямую не связано с открытием финансирования, налогами или бюджетом. Деньги сидят между строк, знающий человек прочтет в каком-нибудь занудном параграфе указание на карман, в который они потекут.

Лимон Малофеев прикончил, даже не поморщившись. Вытер пальцы и губы платком.

— Здесь, в здании, по людям из пушек не палят.

Но Струеву уже присылали в кабинет посылочку по типу той, на которой подорвался Холодов. У Старосельского переворошили ночью все бумаги, пытались взломать сейф. Председателю нашего комитета по экономике пришлепнули снизу к столу генератор электромагнитных волн — как выходит на работу, начинается дикая головная боль. «Жучков» столько что веником можно выметать — лично я раз в неделю вызываю людей на профилактику. Ну, а за стенами Думы можно любых сюрпризов ждать.

Зазвонил телефон, Малофеев потянулся к трубке.

— Слушаю. Раскручиваем потихоньку. Вчера устроили пресс-конференцию журналистам с девятого канала. Они вчера вернулись с границы. Опросили там водителей — все в один голос подтвердили, что колонну обстреляли с российской стороны и пограничники ушли в погоню туда же. Мало того — ребята забрались в горы, сняли россыпи гильз на снегу, нашли отметины от взрывов ракет с «вертушки». Посмотрим, что теперь запоет наш доблестный генерал-майор… Да, будем дожимать обязательно. А как Таможенный комитет? Ясно — «мы люди маленькие, решайте наверху».

Закончив телефонный разговор, Малофеев усмехнулся:

— Кто спалил колонну? Тот, кто хочет закрыть южный маршрут. Это ведь очевидно — или я не прав? Если противник не совершает ошибок, остается только сыграть чужую роль. Теперь у нас есть шанс прижать всю компанию.

«Да тут еще один филиал нашего офиса», — подумав Рублев.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

СТАТУЭТКА С ЛАВРОВЫМ ВЕНКОМ

У Рублева началась другая жизнь. Он перебрался в престижный дом на Кутузовском, в огромную, из шести комнат квартиру, где обитал Малофеев с семьей. Комбату выделили комнату, ближайшую к входной двери.

Несмотря на то, что все подъезды дома охранялись милицией, умельцы из «офиса» поставили на лестничной площадке фотоэлементы, которые давали в комнату Рублева сигнал каждый раз, когда кто-то приближался снаружи к двери. Своего рода звонок, срабатывающий независимо от желания визитера.

Рублев находился при своем новом хозяине почти неотлучно — они вместе возвращались домой, вместе уезжали утром. Поэтому в отсутствии хозяина безопасность жены и двух дочерей-школьниц доверяли другому охраннику, который по совместительству выполнял частенько обязанности домработницы.

Как только Малофеев переступал порог дома, в нем пробуждался волчий аппетит. Немедленно накрывался стол в гостиной — по всем правилам сервировки. Жена доставала холодные закуски: заливное, красную рыбу горячего копчения, салат с крабами, грибы, соленья. Хозяин сажал за стол Рублева в качестве слушателя, потому что за едой часто лезли в голову готовые афоризмы.

Он сразу предупредил:

— В еде я тебя не ограничиваю. Но учти: встав из-за стола, ты должен быть готов уложиться в двенадцать секунд на стометровке.

За едой он выпивал не меньше пол-литровой бутылки: щеки становились пунцовыми, речь текла непрерывным потоком.

— Никого сюда не зову, — успел заметить? Ни друзей, ни партнеров, ни нужных людей. Для этого есть рабочий кабинет, есть дача, номер в гостинице, в конце концов. Мой дом — моя крепость.

Рублеву смертельно надоели эти откровения. Из них, конечно, можно было процеживать по каплям информацию. Но для этого на месте Комбата должен был сидеть другой человек: дотошный, фиксирующий каждое слово.

— Знаешь, Иваныч, сколько мне стукнуло? Тридцать три — возраст Иисуса Христа. Я сказал себе — сейчас или никогда. Везде тройка. Три раза я был на волосок от.., не хочу называть это слово. Первый раз в двадцать лет — искололи ножом. Мент, сука, натравил шпану.

Подполковник — я по дурости закрутил роман с его девчонкой несовершеннолетней. Искололи, бросили на пустыре. Ведро крови из меня вытекло. В реанимации увидел себя со стороны, как будто из-под потолка. Лежу, накрытый белой простыней, врачи колдуют. Душа, понимаешь, вылетела. Если бы форточка была открыта — аминь. А так, повисела и вернулась обратно.

Каким-то чудом Малофеев успевал и поглощать еду, и прикладываться к рюмке, и повествовать довольно внятно о перипетиях собственной жизни.

— Второй раз в девяносто третьем. В Италии, на побережье Адриатики. Специально послали за мной на курорт киллера. Он успел выстрелить только один раз, в следующий миг ему снесли полголовы. После этой пули меня полгода ремонтировали в частной клинике в Риме. Пришлось выложить кругленькую сумму.

Цепкой пятерней Малофеев зачесал назад волосы и вылил в рюмку остатки из бутылки.

— Не предлагаю, поскольку ты человек на службе.

Хотя мог бы — в виде провокации… Третий раз в прошлом месяце. Прилепили пластиковую взрывчатку к днищу «мерса». Случайно обнаружилось — мои косточки никто бы потом не выковырял из железа, пришлось бы хоронить в консервной банке. Как раз этот случай привел меня к необходимости обновить штат.

Комбат слушал не перебивая, но и не старался изобразить заинтересованное внимание. Он все время взвешивал — оставаться у Малофеева или нет. На этой работе он не принадлежал себе, расчет за Риту отдалялся в неопределенное будущее.

— Теперь ты скажи слово, Комбат. Тебе ведь есть о чем порассказать. Как-никак образцовый офицер Советской Армии.

— Я на службе, Олег Евгеньевич, — сухо ответил Рублев.

Его покоробило, что Малофеев употребил святое имя «Комбат», которое произносили ребята-десантники.

Но хозяин квартиры даже записал в «плюс» такую явную нелюбезность.

— Молодец, Иваныч. Молчание — золото.

В квартире на Кутузовском они появлялись в лучшем случае около десяти вечера. Остальное время Малофеев проводил в рабочем ритме. Пока он участвовал в совещаниях комитета по экономике или пленарных заседаниях Думы, Рублев ожидал его на четвертом этаже.

Потом начинались деловые контакты — в думском кабинете, в номере «президент-отеля», за городом.

Иногда, в зависимости от ранга собеседника, один из подчиненных Комбата получал приказ обыскать его. Этих двоих парней с квадратными плечами и вечно сощуренными глазами правильнее было бы назвать не людьми, а боевыми машинами. В относительно спокойные моменты, когда за закрытыми дверями шли переговоры, эти двое рядовых телохранителей — Борис Первый и Борис Второй просматривали ближние подступы и общались между собой короткими рублеными фразами.

Оба сутки напролет жевали жвачку в стиле американских «профи». Оба тренировали кисти рук с помощью теннисного мяча. Оба раскачивались из стороны в сторону на носках, чтобы кровь не застаивалась в икрах. Оба беспрекословно выполняли распоряжения и команды Комбата — ведь боевая машина ничто без опытного водителя.

Иногда Малофеев позволял себе «расслабиться» вне дома. В этом случае принимались особенно тщательные меры безопасности. Проблема заключалась в том, что депутат Думы сохранил пристрастие к несовершеннолетним особам. Конечно, насилие тут исключалось полностью. Он пользовался услугами малолетних проституток. Обходились они дорого и страховаться тут нужно было в первую очередь от скрытой камеры охотников за компроматом.

Рублеву еще не приходилось сопровождать Малофеева в таких сверхсекретных экспедициях — он бы наверняка не выдержал и собственными руками удавил избранника народа. Об «опасных связях» хозяина Комбату под большим секретом поведала секретарша Лариса. Она искала любой случай продемонстрировать свое особое расположение новому сотруднику, чьи медвежьи ухватки, крепкая шея и мощная спина свидетельствовали о достоинствах настоящего мужчины.

Раздражение накапливалось день за днем. Комбат уже видеть не мог румяных щек Малофеева, не мог слышать его самоуверенного тона. Даже бывшему офицеру-афганцу, не верящему ни в Бога, ни в черта, резало глаза кощунственное соседство жующего свои лимоны депутата, явно криминальных личностей вроде бородача с четками и закопченной от времени иконы.

Несколько раз он с трудом удержался, чтобы не засветить хозяину думского кабинета по морде и громко хлопнуть дверью. Но все перевернулось в один момент, когда он случайно увидел в этом кабинете бронзовую статуэтку женщины, держащей в поднятой руке лавровый венок. Словно фотовспышка щелкнула в голове, и он сразу узнал эту вещицу.

Однажды, через месяц после травмы на корте и бурной сцены в автомобиле, Рита привела его к себе домой.

Отец был в служебной командировке, мать куда-то запропастилась на всю ночь, и они чудесно провели время вдвоем.

Тогда видео было еще новинкой, недоступной простым смертным, и Рита решила удивить своего курсанта порнофильмом. Она с интересом наблюдала за его реакцией, но Рублев после первых десяти минут махнул рукой:

— Производственная гимнастика.

Эта была совсем другая квартира, не та, в которой застрелили Риту. Много книг, старинных вещей доставшихся ее беспутной матери по наследству от предков-дворян. Он побывал там только однажды, но этого хватило, чтобы опознать сейчас статуэтку.

Рублев отдавал себе отчет, что она наверняка существует в десятках экземпляров. Но совпадение не могло быть случайным.

— Ты давно с ним работаешь? — поинтересовался Рублев у Ларисы. — Он и раньше был помешан на красивом антураже. Напольные часы, статуэтка, портрет в раме, модель парусника — многовато для одного кабинета.

— Евгеньевич обожает всякие вещицы. Вот, например, парусник — такие копии в уменьшенном масштабе стоят сумасшедшие деньги.

— Эта, с венком, наверно, еще дороже, — Рублев сделал вид, что решил отдохнуть за пустопорожней болтовней столь милой женскому сердцу.

— Насчет статуэтки не знаю. Притащил как только стал обживать кабинет.

* * *

Вельяминов набрал номер внутреннего телефона.

На этот раз трубку долго не брали. Потом ответил новый, незнакомый следователю голос.

— Это бар? — на всякий случай уточнил Вельяминов.

— Он самый.

— Прошлый раз меня провели в клуб. Сейчас снова нужно переговорить с Жорой. Если он там, дайте ему трубку.

Ответом было долгое молчание. Человек дышал в трубку, что-то усиленно соображая. Наконец, неуверенно ответил:

— Жоры нет. Нет на месте.

— А ваш напарник, который провел меня прошлый раз? Не помню имени…

— Тоже нет. Извините, у меня клиенты…

В трубке зазвучали гудки.

«Что-то стряслось», — почувствовал Вельяминов.

Он предъявил охранникам у прозрачной двери свое служебное удостоверение и быстрым шагом направился вперед по коридору, слыша как за спиной спешат предупредить начальство.

Снова цветущие кактусы, густой, липкий свет, гримасничающие маски на стенах. Стильная молодежь, которая развлекается в рамках правил, в соответствии с программой. Новое лицо за стойкой.

Вельяминов еще раз показал раскрытое удостоверение, теперь уже не имело смысла продолжать игру в кошки-мышки.

— Где мне найти второго бармена?

Тут его осторожно тронули за рукав. Обернувшись, он увидел коротышку с глазами навыкате, от которого пахло изысканными духами.

— Добро пожаловать. Я представитель администрации. Что-то не в порядке?

— У вас обычно работают два бармена.

— Вы правы. Со вторым что-то случилось — уже несколько дней не появляется на работе. На квартире тоже никого, телефон не отвечает.

— В службу розыска заявляли?

— Пока нет. Мало ли что может стрястись у человека?

Вельяминов мысленно прокрутил отрывок из разговора с Жорой:

"Вспомни, что ты еще слышал? — Слышал бармен.

Он понял так, что этот тип — бывший вояка, афганец."

Теперь бармен исчез, самого Жоры тоже не видно.

— Но, похоже, родственники вас уже потревожили, — вздохнул коротышка.

Вельяминов пробормотал нечто неопределенное и уселся за свободный столик.

— Закажете что-нибудь? — лично поинтересовался представитель администрации.

— Чашку кофе.

Кофе оказалось превосходным. Вельяминов открыл ради такого случая новую пачку сигарет.

— Он работал у нас с первого дня, — сообщил коротышка, присев на край кресла. — Никаких нареканий.

Вельяминов рассеянно смотрел в сторону. Уловив его настроение, собеседник предупредительно улыбнулся:

— Не буду мешать. Если понадобится моя помощь, звоните.

Он протянул визитную карточку.

— Здесь все телефоны: домашний, рабочий, внутренний. Признаться, меня тоже беспокоит судьба нашего работника. Если не составит труда — известите нас, как только хоть что-нибудь прояснится.

Вельяминов не привык растягивать удовольствие. Он быстро допил кофе и минут сорок просидел перед пустой чашкой. Время от времени стряхивал пепел в красивую керамическую пепельницу. Ни о чем не думал, просто высиживал необходимое событие, как курица яйцо.

В таком заведении информация должна была проклюнуться рано или поздно.

Зайдя в туалет, он расстегнул ширинку, и тут же рядом вырос молодой человек с накрашенными губами и накладными ресницами. Пуская свою струю, он откровенно косил взглядом на соседа, больше интересуясь тем, что находится ниже пояса.

Когда старший следователь отошел к умывальнику, он немедленно последовал за ним.

— А как вас зовут, можно поинтересоваться?

— Все тебе надо знать, — усмехнулся Вельяминов.

Следователи — самые терпеливые люди на свете. Если ненавидишь и презираешь человека, невозможно наладить с ним контакт, разговорить. Поэтому профессионалы — те, кто уповает на свое искусство, а не на пыточный арсенал и психическое давление — волей-неволей приучают себя снисходительно относиться к людским порокам.

Большинство нормальных мужиков в лучшем случае брезгливо отвернулись бы от «голубого», но Вельяминов совершенно спокойно мог общаться и не с такими экземплярами.

— Вы тоже много чего хотите знать, — заметил гомик, приторно улыбаясь.

— Работа такая.

— Вы из ГУОПа? У вас, наверно, и форма есть? Обожаю людей в форме.

Вельяминов поднес к «сушилке» мокрые ладони — она заработала.

— Приятно слышать, что кто-то нас любит. Тем кого любишь, надо помогать.

— Я весь ваш: душой и телом, — молодой человек попытался коснуться руки Вельяминова.

— Давай все-таки о душе, — остановил его порыв следователь. — Мне нужен здесь, в «Калахари» свой человек. Человек чуткий, внимательный к мелочам. Ты же знаешь, возможности у нас большие. Ничье старание не остается незамеченным.

— Вы представляете, какой это риск? — молодой человек мельком взглянул в зеркало и заправил прядь волос за ухо.

— Все в разумных пределах. Я не призываю тебя бросаться грудью на амбразуру.

— Я люблю продавать себя. Но у любого товара есть цена. Кстати, меня зовут Роберт. А то мы собираемся заключать серьезную сделку, не зная друг друга по имени.

— Отложим разговор об оплате до следующего раза. Все-таки я не хозяин частной фирмы, прими это во внимание.

— Что именно ты хотел бы знать?

— Для начала: куда делись Жора и второй бармен?

Собеседник Вельяминова выразительно закатил глаза к небу.

— А если конкретнее.

— Отложим до следующего раза.

— Меня это не устраивает.

— Хорошо. Вы смотрели когда-нибудь программу «Железная маска»? Ток-шоу с собеседником, который прячет свое лицо.

— Слышал, что есть такая.

— Пусть сделают со мной передачу. Хочу поведать народу о своей интимной жизни.

— Такого персонажа они и без меня с руками отхватят.

— Я уже пробовал — не пролезешь. Сказали, что моя сексуальная ориентация никого не поразит. «Если бы с трупами сношался — еще так сяк.»

— Ладно попробуем протолкнуть. Не на этой неделе, так на следующей…

— Их шлепнули прямо здесь, в подвале. Их и еще троих «тяжеловесов», которых Жора таскал с собой. Администрация хочет замять дело, иначе репутации клуба конец.

Вельяминов вспомнил любезность коротышки. Да, не вовремя он свалился им на голову. Тут послышались шаги по коридору — кто-то явно направлялся к двери в туалет.

— Говори быстрее.

— Мужик с прокопченным лицом. Похож на моряка или десантника, лет под сорок… Все, я исчезаю, а то за ноги подвесят.

Роберт юркнул в одну из кабин. В сущности, Вельяминов услышал почти все, что хотел на сегодня. Итак, герой прежний. Этому человеку нипочем свидетели, четкие следы, отпечатки пальцев. Он делает свое дело.

Старший следователь вернулся к своему столику.

Пепельницу успели поменять, убрали пустую чашку. Он посидел минуту-другую, разглядывая танцующих, потом подошел к стойке.

Бармен быстро закруглился со сложными манипуляциями по поводу очередного коктейля и, обернувшись к самому нежелательному из гостей, изобразил величайшее внимание. — — У вас отличный кофе. Дайте еще одну чашку.

Сколько с меня?

Рассчитавшись, Вельяминов остался сидеть за стойкой. Он не хотел сразу по возвращении из туалета развивать бурную деятельность. Перспективный информатор должен был оставаться в тени.

За спиной бармена светились добрых три сотни бутылок, зеркала удваивали их количество. Этикетки блистали, стараясь выскочить на первый план, привлечь к себе внимание. Содержимое тоже выглядело разнообразным: кристально-прозрачное, золотистое, травянисто-зеленое, классического коньячного цвета.

Бармен работал четко: смешивал, подбрасывал щипцами лед, выдавал запечатанные соломинки и сдачу. Его руки сами знали, что делать, их хозяин мог позволить себе поболтать с завсегдатаями, посмеяться над свежим анекдотом, отвлечься на красивую девушку.

Покончив со второй чашкой, Вельяминов попросил его связаться с начальством. Не успел бармен тихо произнести в трубку несколько слов, как в густом вязком свете материализовалось лицо коротышки с прилипшими ко лбу кудрявыми завитками.

— Давайте пройдемся по вашему заведению, — предложил Вельяминов.

Скрепя сердце, коротышка изобразил доброжелательную готовность. Они понаблюдали за игрой в казино, зашли в зал, где набирало обороты ночное шоу с полуголыми девицами и поп-"звездами" среднего пошиба.

— А подсобные помещения?

Заглянули на кухню, коротышка сообщил, что недавно здесь побывала дотошная санинспекция.

«Знаем мы этих дотошных ребят», — подумал Вельяминов.

Кухня и в самом деле блистала чистотой, но старшему следователю было недосуг ее оценивать. Заглянули в гараж, в помещение с разнообразным инвентарем для уборки, где старозаветные ведра и швабры соседствовали с современными мощными пылесосами.

— Что нам еще осталось? — спросил Вельяминов и сам же ответил. — Крыша и подвал.

Коротышке удалось сохранить внешнее спокойствие.

Попав в подвал, Вельяминов удивился горькому дымному запаху. Он приглядывался ко всему внимательно, но так, чтобы его спутник не заметил никакой предубежденности.

— А вот это, извините, — отметины от пуль, — мимоходом указал он на одну из колонн.

— Да что вы… — начал было администратор.

— Могу даже назвать калибр.

Следы крови успели замыть, гильзы собрать, бочки ликвидировать, но щербины на стенах и метки на стальных опорах остались.

— Поймите, не мы первые эксплуатируем здание.

Вельяминов присел возле стены, там, где остались крошки осыпавшейся штукатурки — Не слишком аккуратно подчищали. Вы явно не доверили это дело своим уборщицам.

— Я узнал только потом, — сдался коротышка. — Нам трудно контролировать каждого. Похоже, кто-то не мог отложить разборку — хорошо хоть в подвал спустились.

— А у вас любой желающий может открыть дверь с кодовым замком?

— Этот кодовый замок взломщик откроет ногтем.

С какой стати нам ставить серьезный замок на подвальное помещение, где нет ничего, кроме пустой тары?

— Что здесь было до генеральной уборки?

— Я увидел то же самое, что видите вы. Один из наших работников, спустившись сюда, почувствовал запах дыма.

— Что здесь жгли, хотел бы я знать.

— Видите, около вентиляционной трубы вся стена черная.

— Это не ответ на вопрос. Отсюда можно вынести трупы, минуя вашу охрану?

— Нет.

— Ладно, я пришлю сюда экспертов. Попробуем разобраться, что здесь происходило. Боюсь, что ваш пропавший сотрудник имеет к этому подвалу самое прямое отношение.

— Это для нас катастрофа. Дело даже не в самом расследовании. Сейчас из кабинетов ГУВД и ГУОПа все мгновенно перекочевывает в прессу. Нас похоронят — конкуренты не упустят такой шанс. Не исключено, что мы имеем дело с талантливо разыгранным спектаклем.

— Позаботьтесь о своих людях, пусть держат язык за зубами. Через наше ведомство в прессу ничего не просочится, это я в состоянии гарантировать. От вас и ваших подчиненных требуется только одно — сотрудничать.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

КЛИЕНТ

Тележурналисты с девятого канала предъявили неопровержимые доказательства того, что руководство пограничников скрывает истину. Малофееву все-таки удалось раскрутить в Думе вопрос о некоем водочном синдикате, стремящемся к монополии. Сперва конкурентам перекрывали кислород через Таможенный Комитет и Федеральную пограничную службу. Потом перешли к прямым вооруженным нападениям.

Первое из этих утверждений в общем-то соответствовало истине. Интересы тех, кто получал спирт через западный коридор, лоббировала другая думская фракция. Благодаря своей близости к правительственным кругам ей удалось организовать целую серию гласных и негласных решений. Но удачный ход с фейерверком в горах спутал пасьянс, который раскладывали в тиши кабинетов.

После нескольких встреч за кулисами, противнику пришлось пойти на попятный. Путь через Рокский перевал был снова открыт, два мафиозных клана снова оказались в равных условиях. Малофеев мог праздновать триумф.

В кабинет на четвертом этаже зачастили с поздравлениями коллеги:

— Так держать, Евгеньич!

— Теперь будь начеку. У них память долгая, но должок вернут быстро. В ближайшее время жди наезда по полной программе.

Предвидения сбылись. Не прошло и недели как Малофеева известили: одна из влиятельных московских газет вот-вот поместит на своих страницах заказную статью с фотоснимками депутата в обществе одной из несовершеннолетних особ.

Нельзя было терять ни минуты. Под угрозой стояла не только политическая карьера, но и личная свобода.

Предотвратить публикацию, уточнить заказчика, уничтожить компромат — эти задачи требовалось решить в самые сжатые сроки.

Малофеев проконсультировался с человеком, отмеченным родимым пятном. Тот воспринял сигнал более чем серьезно.

— Издателю угрожать сложно. Как только статья выйдет в свет, он станет практически неуязвим. Придется еще отряжать людей на охрану его и ближайших родственников. Все, что с ними случится плохого, припишут тебе.

— Подскажи выход. Вы обязаны меня прикрыть.

Малофеев уже сомневался во всем и во всех — об этом говорили его воспаленные, бегающие глаза.

— Тот, кто сделал заказ, должен сам его отменить.

Начать надо с другого конца, с девчонки. Без ее ведома они не смогли бы сделать снимков — пусть расскажет, кто ей заплатил.

— Пошли кого-нибудь из своих ребят прямо сейчас.

Вот телефон Валеры, ее сутенера.

— Он ведь не станет иметь дело с первым встречным.

— Давай я…

— Не надо. У девчонки рыльце в пуху. Она обязательно почует неладное. Ты знаешь еще кого-нибудь из ее клиентов?

— Чисто случайно. Художник. Мэтр еще с советских времен — рисовал портреты «деятелей». Можешь на него сослаться, он все равно сейчас в Нью-Йорке.

— Хорошо, — этот вариант показался человеку с родимым пятном приемлемым. — Чтобы ты не слишком сетовал на судьбу — у меня тоже неприятности.

Мало того, что четверых замочили в «Калахари», так еще и менты разнюхали — начнут теперь копать во все стороны.

Но Малофеев напрочь потерял чувствительность к чужим проблемам:

— Прошу тебя — позвони прямо сейчас. Я хочу знать, что он ответит.

— Удружил ты, конечно. Только с малолетками нам здесь дел не хватало.

— Смотри, чтобы номер не засек, — позаботился о деловом партнере Малофеев.

— Плевать. Испуг здорово память отшибает. Как того клиента величать?

— Борисоглебский Павел Елистратович.

— Его, наверно, за одну фамилию в мэтры определили.

Человек с родимым пятном набрал номер, покрутил головой, будто пытаясь высвободиться из давящего ошейника.

— Мне Валеру. Это вы? Будьте так любезны, — на лице говорящего мелькнуло подобие ироничной улыбки, которую он тут же прогнал. — Павел Елистратович сказал, что я могу обратиться к вам. Не знаю как точнее сформулировать…

— Насчет расценок вы в курсе? — деловито осведомился человек на том конце провода.

— Конечно-конечно. Вполне приемлемые, — человек с багровым пятном на шее был очень убедителен в роли интеллигентного извращенца.

— Привезти к вам или сами подъедете?

— Подъеду. Часика через два, если вас устроит.

— Нормально. Буду ждать возле церквушки на Новом Арбате — знаете? Опишите хотя бы верхнюю одежду.

Хозяин офиса на секунду задумался, он еще не решил, как организовать встречу с Валерой.

— Бежевый плащ, берет. Кейс в руках.

— Достаточно. Я к вам подойду.

— Все отлично! — воскликнул Малофеев, как только хозяин офиса с брезгливым выражением на лице положил трубку на место.

— Погоди, не труби в фанфары раньше времени.

С девчонкой сам будешь говорить?

Малофеев кивнул, в его глазах сверкнул недобрый огонек.

* * *

Через два часа возле маленькой церквушки, затерявшейся среди высотных домов, появился человек, который в точности соответствовал данному Валере описанию. Ему пришлось прождать минут пять — осторожный сутенер не спешил. Наконец, он вышел из подворотни и направился к клиенту — шляпа с широкими полями, цветастый шарф, аккуратно подстриженные каштановые усы.

— Идемте в машину.

Клиент кивнул — он не торопился раскрывать рот и обнаруживать свой голос, сильно отличающийся от голоса шефа. Как только сели в машину, в бок импозантного сутенера уперся ствол пистолета с навинченным глушителем.

В голове у Валеры лихорадочно закрутились варианты. При первой же возможности нарушить правила, устроить транспортное происшествие. Только бы обратить на себя внимание гаишников.

Этой идее не суждено было реализоваться.

— Давай задним ходом во двор. Только тихо, без фокусов — я выстрелю раньше, чем ты наберешь скорость.

Пришлось подчиниться. К машине подошли еще двое. Человек в бежевом плаще и берете сел за руль.

Валеру пересадили назад, стиснув с обеих сторон по давно затвердившейся схеме.

«Потерял нюх. Слишком долго все хорошо складывалось, — он готов был локти кусать от отчаяния. — Хорошо хоть я вложил две трети в дело, а то бы все сейчас выколотили.»

Автомобиль выехал на Стромынку. В салоне висела тишина. Человек за рулем включил магнитофон и зазвучала словно в издевку протяжная медитативная музыка, которой с недавних времен увлекся Валера.

— Расслабляешься? Правильно делаешь, жизнь нынче здорово натягивает нервы.

«Долбаные гаишники, — злился сутенер. — Когда не надо, тормозят.»

— Выруби ты эту дребедень, — попросил у человека в бежевом плаще один из коротко подстриженных субъектов с заднего сиденья. — Скулы сводит.

«Эти своего не упустят. Обложат данью, девчонок триппером перезаразят.»

Машина затормозила прямо у двери в подъезд. Все четверо поднялись на лифте. Несостоявшийся клиент отпер ключом простенькую дверь. Здесь Валеру ждал тот, кто разговаривал с ним по телефону — простуженный голос можно было узнать безошибочно.

Он начал без долгих предисловий:

— Твоя детка засветила хорошего человека. Она или ты?

— Я похож на сумасшедшего?

— Вот и мы считаем, что это она — по молодости лет. Привези ее сюда. Нам нужно знать заказчика.

— Кого?

У Валеры немного отлегло от сердца. Похоже, его бизнес и доходы этих людей мало интересуют.

— Катю. По крайней мере у тебя она проходит под этим именем. Думаю, у тебя тоже будут к ней определенные претензии. Если статья и фотографии появятся в газете — менты тебя живо вычислят. А она чем рискует? Профессия в любом случае хлебная — какая разница от кого работать?

«Ах ты, тварь! Так меня подставить», — у Валеры перехватило дыхание.

— Тебя никто трогать не собирается. Только приведи девчонку.

— Похоже, ей обещали защиту.

— Не сомневаюсь. Одними бабками не обошлось. Поэтому все должно выглядеть правдоподобно.

Валера сел на стул, у него подкашивались ноги. Все это дерьмо свалилось слишком неожиданно. Трудно просчитать последствия. Предположим, Катька все расскажет. Начнется разборка. Здесь, в квартире, эта публика выглядит грозно, но кто знает, каким окажется соотношение сил. Что если через пару дней другая сторона пожелает привлечь его к ответу? Заранее скрыться? Развалить дело, которое собиралось по крупицам?

— Отправляйся, время не ждет. За тобой будут присматривать. Будь с девчонкой поласковее. Я понимаю, что ты на нее зол, но она не должна ни о чем догадаться.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

МАСКА

У следователя Вельяминова редко возникало желание усесться перед телеэкраном. В свободное время хотелось тишины, поэтому он предпочитал газеты. На этот раз, сведя вничью партию в шахматы с сыном, он взглянул на часы и протянул руку за пультом.

— Что я вижу, батя? И тебя проняло? Кто там запустил такую классную передачу?

— Извини, но я бы хотел посмотреть ее один. Это связано с работой.

Вельяминов не собирался отгораживать своего парня от жизни, но этот выпуск «Железной маски» он бы не смог высидеть рядом с сыном.

Своих осведомителей нужно знать хорошо, иначе рано или поздно попадешь впросак. Старший следователь вовсе не считал, что его «голубой» помощник из «Калахари» обязательно будет на сто процентов откровенен с аудиторией. Но послушать передачу стоило. Для начала хотя бы убедиться, что знакомые ребята с девятого канала выполнили его просьбу.

Сын искренне удивился, но спорить не стал. Плотно закрыл за собой дверь. Вельяминов услышал, как он предупредил мать:

— Батя забурился. Просил не беспокоить.

На экране появилась заставка, следом выскочила физиономия ведущего с неприятно-толстыми губами и деланным оживлением в глазах. Продираясь сквозь аплодисменты сидящих в студии людей, он объявил:

— Добрый вечер! Я приветствую поклонников нашей передачи и тех, кто смотрит ее впервые. Напоминаю, у нас с вами есть уникальная возможность услышать рассказ о себе на пределе откровенности. Не всякий из нас способен исповедоваться даже самым близким друзьям. Но маска позволяет нашим героям высказаться без утайки перед миллионной аудиторией.

Встречайте нашего гостя!

В кресло, стоящее на небольшом возвышении уселся человек в темной, почти черной маске с прорезями для глаз и рта. То ли она в самом деле была сделана из железа, то или материал удачно сымитировали — телезрителю понять было трудно.

— Представьтесь, пожалуйста. Никто не ждет, что вы назовете свое настоящее имя. Выберите любое на ваш вкус, чтобы гости студии могли обратиться и задать вопрос.

— Викентий.

«Это он», — Вельяминов распознал знакомую жеманную интонацию.

— Замечательно. Расскажите немного о себе.

Завсегдатай «Калахари» закинул ногу на ногу, облокотился поудобнее.

— В детстве я не выделялся ничем особенным. Разве что не любил слишком шумных игр. Моим любимым занятием было закапывать и раскапывать клады. Обычно я кидал в костер несколько медных монет, чтобы они закоптились как следует. Потом добавлял к ним разноцветные осколки бутылочного стекла. Закапывал клад и старался забыть место. На следующий день начинал поиски.

«Без единой запинки, — отметил Вельяминов. — Он уже завладел вниманием. Выглядит большим профессионалом, чем этот ведущий с его напускным энтузиазмом.»

— Как все дети, любил исследовать пустыри, лазить по чердакам и подвалам. На чердаке соседнего дома обитал настоящий бомж — его звали Никита. Он был вдобавок слабоумным — двухметровый детина, заросший щетиной до самых глаз. Зимой и летом он появлялся во дворе в одном и том же наряде: драные кеды, штаны, едва достающие до щиколоток, какая-то кацавейка, вроде тех, которые надевают сердобольные старушки. Жильцы использовали его в качестве дармовой рабсилы — если кто-то покупал мебель, холодильник или увозил старые вещи на дачу. Днем раньше ему совали в руки кусок хозяйственного мыла и несколько раз повторяли: «Баня, баня». Никита утвердительно мычал в ответ и отправлялся мыться — благо баня находилась через два квартала. Правда, в квартиру его все равно брезговали впускать — останавливали на пороге.

В том же доме жил человек, за которым заезжал шофер на черной «Волге». У нас во дворе называли его директором. Тогда ведь еще не было такого четкого расслоения — дома для богатых, кварталы для рядовых обывателей. Его жена, всегда стильно одетая и причесанная, казалась мне живым воплощением красоты, ума, добра и всех прочих идеальных свойств. Я на расстоянии чувствовал шелковистость ее кожи, я догадывался, что она одна среди всех известных мне женщин пользуется настоящей косметикой. Мысленно я вел с ней долгие беседы… Сейчас вы поймете, почему я так подробно рассказываю об этих людях.

Рассказчик сделал паузу и чисто по-женски заправил прядь волос за ухо.

"Сеанс стриптиза только начинается, — подумал Вельяминов. — Стриптиза души. Он давно ждал этой возможности.

— Однажды в своих странствиях по чердакам я обнаружил щель, через которую мог ясно видеть, что делается в обиталище Никиты. Слабоумный жилец большей частью спал, ходил взад-вперед, тихо мыча себе под нос, или жадно, с хрустом и чавканьем, поедал сырую нечищеную картошку, зачерствелый хлеб, разгрызал кости.

Мне быстро надоело наблюдать за ним. Но как-то раз я расслышал совсем другие звуки: мерное частое дыхание и негромкие стоны. Заглянув в свою щель, я прирос к месту. У Никиты была гостья — жена директора. Она стояла к нему спиной с задранной юбкой, а он, отдуваясь раскачивался взад-вперед. В первый момент мне показалось, что он хочет ее убить каким-то особенно жестоким способом. Ее лицо неземной красоты было искажено как будто от непереносимой боли, умные светло-серые глаза полузакрыты… Прозвучал еще один сдавленный стон.

И вдруг меня током прошибло — я понял, что это стон острого совершенно неизвестного мне наслаждения.

Голос Роберта был настолько выразителен даже в телевизионной трансляции, что Вельяминову показалось — лицо его знакомца из ночного клуба начинает понемногу проступать сквозь маску.

В короткую паузу вклинился ведущий:

— Напоминаю, вы смотрите прямую трансляцию.

Сегодня гость нашей студии человек с нетривиальными наклонностями. Хотя, кто знает, что сулит будущее.

Возможно, те, кого мы сегодня называем меньшинством, завтра станут доминировать везде и повсюду. А сейчас — немного рекламы!

Чередой проскочили колготки, шоколад, мыло «Камэй», отдых в Греции и телевизоры «Панасоник». Камера в студии показала панораму зрителей: кто-то глупо улыбался, кто-то хлопал глазами, кто-то со значительным видом морщил лоб.

— Я инстинктивно почувствовал, что увидел важную и тщательно хранимую от посторонних вещь. Мне захотелось самому притронуться к этому наслаждению, которое проникает вглубь, острое как нож. Но я не мог отождествить себя с Никитой — это было животное, лишенное дара речи и проблеска мысли. На его лице ничего не отражалось — только рот слегка приоткрылся. Зато ощущениям женщины я сопереживал.

Потом человек в маске рассказал, как это повлияло на его жизнь, отношения со сверстниками. Как он приводил к себе домой небритых личностей с улицы, соблазняя их перспективой бесплатной выпивки. Потом пытался лечь с гостем в постель. Как издевались над ним, избивали, обворовывали.

Он торопился рассказать больше, но ведущий уже вмешался — пришло время для вопросов из зала.

— Представьте, что вы встретили на улице того самого бомжа, — не вставая с места спросила длинноволосая девица. — Ваша реакция. Вы благодарны ему или проклинаете.

— Думаю, что инициатором той сцены была, безусловно, дама. Никита играл роль орудия и ничего больше.

Если бы я его встретил? Наверно, поинтересовался бы, в каком это орудие состоянии.

Вельяминов поморщился — раздавшиеся аплодисменты были, на его взгляд, совершенно неуместными. Крыша у людей поехала. Тут даже не скажешь «безнравственность» — просто другая порода вывелась. Он уже взял в руки пульт, чтобы выключить телевизор, но следующий вопрос заставил его отложить это намерение.

— Расскажите про вашу сегодняшнюю жизнь. Она вас удовлетворяет?

Герой передачи принял новую позу, подперев подбородок правой рукой:

— Про жизнь в двух словах не расскажешь. Она большей частью протекает в стенах одного, довольно популярного ночного клуба. Мне нравится там все: атмосфера, завсегдатаи, музыка, напитки. Обожаю ловить рыбку в мутной воде. Там всегда кем-то интересуются, кого-то выслеживают. Сегодня покупают тебя, завтра покупаешь ты. Завораживающий круговорот жизни.

«Он слишком разговорился, — подумал Вельяминов. — Даже не сознает, насколько это опасно. Мало ли кто глядит сейчас на экран — узнать его по голосу и манерам ничего не стоит.»

Роберта в самом деле понесло как под откос:

— Недавно я оказал существенную услугу небезызвестному ведомству. Если хотите — можете называть меня стукачом. Речь шла о довольно суровой разборке, о трупах, которые хотели скрыть.

«Вот идиот, — чертыхнулся Вельяминов. — Что с него взять — он сейчас как пьяный. Он получает от этого стриптиза в сто раз больше удовольствия, чем кто-нибудь другой.»

Он выключил телевизор и схватил трубку телефона:

— Дежурный? Дайте Савченко! Пошли-ка машину к студии девятого канала. Знаешь где это? Надо прикрыть человека. Да, могут наехать. Погоди…

Следователь заглянул в газету с программой.

— Через пятнадцать минут он может выйти. Успеете? Черт знает, как он одет. Я сейчас сам подскочу.

Вельяминов не испытывал к своему информатору ни малейшей симпатии, но не мог сидеть спокойно, зная, что жизнь человека находится под угрозой. Прицепив кобуру, он накинул плащ, сунул ноги в стоптанные кроссовки и выскочил на лестничную площадку. У двери лифта горел красный глазок. Он побежал вниз, перескакивая через две ступеньки.

* * *

За три квартала от телестудии он попал в пробку.

Со светофором что-то случилось и теперь регулировщик с жезлом с трудом справлялся со стадом недовольно сигналящих автомобилей.

Даже с нарушением правил нельзя было проскочить вперед. Вельяминов запер на ключ обшарпанный «жигуленок» и рванул на своих двоих — благо спортивную форму он всегда старался поддерживать.

Вот он, выход из студии. Не сказать, чтобы фонари здесь светили ярко. Да еще этот моросящий дождь — то слабеющий, то усиливающийся. Люди входят, выходят непрерывной чередой. А где Савченко? Вон, подъезжают.

Вдруг рядом грохнуло: один раз, другой. Резко обернувшись, Вельяминов увидел вспышку после третьего выстрела и человека в женском расклешенном пальто, падающего со ступенек. Люди вокруг пригнулись, прикрывая ладонями головы. Закричала женщина, какой-то толстяк плюхнулся в тротуарную грязь. Несколько машин с визгом дернулись с места.

В этой сумятице непросто было определить, кто бежит от страха, кто — с места преступления. Но наметанный глаз следователя сразу выделил человека, который метнулся к машине, держа правую руку в кармане куртки.

Вельяминов выстрелил в ноги — человек упал как подкошенный. Его ловко втащили в «вольво» с заляпанным грязью номером, сшибив случайного прохожего стремительно набрал скорость. Вдогонку загремели две короткие очереди — кто-то из ребят Савченко пытался хоть как-то реабилитировать себя за проигранную человеческую жизнь.

— Садись! — крикнули из милицейской машины.

Одному из своих подчиненных Савченко приказал выйти и проследить за жертвой покушения: как можно быстрей вызвать «скорую» и сопровождать человека в женском пальто к месту назначения — независимо от того, мертв он или тяжело ранен.

Вельяминов плюхнулся на свободное сиденье и милицейская машина рванулась в погоню. Огоньки «вольво» еще можно было различить впереди. Они выделялись своими сумасшедшими виражами — машина обходила ровно текущий поток, выскакивая то на тротуар, то на встречную полосу, прорывалась на красный свет.

Савченко уже успел сообщить обо всем ближайшим постам ГАИ. Путь беглецам вот-вот должны были преградить.

— Давай жми! — крикнул он водителю. — Только осторожнее, не намни никому бока — потом кучу исков предъявят.

Водитель, закусивший от напряжения губу, мотнул головой: легко давать указания. В какой-то момент расстояние сократилось до минимума, брызги из под колес «вольво» окатили мутью лобовое стекло. Но прежде, чем Вельяминов успел выстрелить по колесам, противник резко, чудом не перевернув машину, свернул в переулок.

Водитель Савченко не решился повторить этот маневр. Он ударил по тормозам, они проскочили еще метров двадцать по мокрому асфальту. Теперь нужно было давать задний ход — «вольво» снова ушел в отрыв.

В какой-то момент впереди замаячил автомобиль ГАИ, развернутый поперек дороги.

— Пойдут напролом, — предположил Савченко.

Он как в воду глядел: «вольво», не сбавляя скорости, отшвырнул препятствие с пути. Посыпались искры, хлопнуло несколько выстрелов с той и другой стороны.

— Проскочили, гады.

От поста бросились вдогонку двое мотоциклистов в полной экипировке.

— Скоро набережная, — прикинул Вельяминов. — Там разгонимся.

Но разогнаться не пришлось. На сей раз «вольво» не вписался в поворот — машина с грохотом выбила секцию чугунного ограждения, на секунду зависла в воздухе и рухнула в воду, разрушив тонкие, едва заметно колеблющиеся дорожки от городских огней.

Савченко, Вельяминов и остальные увидели внизу бурлящий водоворот пены.

— Аминь, — негромко произнес кто-то.

По рации сообщили, что человек ставший жертвой нападения, скончался в реанимационной палате, не приходя в сознание.

«Это дело перечеркнет весь мой послужной список», — подумал Вельяминов.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ДЕТКА

Сутенер чувствовал взгляд провожатого — от этого цепкого взгляда то затылок тяжелел, то мурашки пробегали по спине.

— Не надо мне заходить в квартиру, — решил Валера в последний момент. — Мало ли что случится с девчонкой. Потом отыщутся свидетели, ткнут в меня пальцем.

Он достал из кармана сотовый телефон:

— Привет детка. Скучаешь?

— Какого черта ты меня оставил без ключей? Мы ведь договорились.

— Прости, дурацкая рассеянность. С едой у тебя проблем не должно было быть — я в последний раз забил холодильник под завязку.

— Не бери больше «Коку» — она у меня уже вот здесь сидит. И вообще, все, что ты покупаешь. Од") и то же: соленые орешки, копченая колбаса. У меня от твоих холодных закусок расстройство желудка. Хочу горячее жареное мясо, чтобы обжигало рот.

— Я ведь завез в тот раз отбивные. Надо было только бросить на сковородку.

— А чего ж ты не бросил?

— Ну даешь. Учись сама, хватит играть в грудного ребенка.

— Как только я начну играть во взрослую, ты быстренько сядешь на мель.

«Что, если телефон прослушивается?» — Валеру бросало то в жар, то в холод.

«Может, напрасно он стал звонить? Зайти, договориться. Вон он дом, в двух шагах. А кто им мешал поставить жучки в квартире? Запертая дверь? Смешно.»

— Хватит болтать. Выходи, машина стоит напротив пиццерии.

Она зло расхохоталась:

— Куда выходить? Ключ у тебя.

Эта старая привычка запирать ее на всякий случай.

Придется идти — никуда не денешься. А если это менты затеяли игру? Сидят сейчас возле нее, молча подмигивают — все верно, детка.

Он зашел в подъезд с колотящимся сердцем. Останавливаться нельзя — лишний раз попадешься кому-нибудь на глаза. Провожатый остался там, на улице — взгляд больше не сверлит затылок. «Можно попробовать уйти: перескочить по крыше в крайний подъезд, там в десяти шагах спуск в метро. Это значит бросить московскую квартиру, машину, деньги, бросить бизнес, не облагаемый налогами.»

Выйдя из лифта, Валера осторожно подкрался к двери, прислушался. Мужской голос, еще один… Ясно — смотрит видак. Он подождал еще немного и, перекрестившись, осторожно вставил ключ в замок.

Мерцает экран, видны босые ноги, задранные на журнальный столик. Кажется, все спокойно.

— Собирайся.

— Дай сюда ключи.

— На, держи, — зайдя в комнату, он швырнул связку с брелоком не глядя — Катя поймала ее на лету.

— С завтрашнего дня я сама хожу за покупками.

Он пожал плечами, выключил телевизор и сел в кресло, не раздеваясь.

— Последние десять минут, — обиженно протянула она. — Что за спешка?

По всей комнате валялись мятые обертки от печенья и шоколадных плиток, яркие журналы, видеокассеты.

Валера хотел в очередной раз сделать девчонке выговор, но вспомнил, что это теперь вряд ли имеет смысл. С трудом скрывая ненависть, он взглянул на это уже оформившееся неряшливое создание в мятой майке и закатанных до колен джинсах.

«Сучка. И виду не подаст, что выкинула номер.»

— Что надевать — форму?

Он утвердительно буркнул в ответ. Школьная форма советских времен пользовалась у клиентов неизменным успехом — коричневое платьице с белым фартуком.

К такому наряду полагалось заплести в косички банты, чем Катя и занялась в первую очередь. Ее сверстницы уже не носили такие прически. Если приходилось везти девчонку на указанное клиентом место, она прятала волосы под замшевую кепку.

— У тебя неприятности?

— С чего ты взяла?

Валера вспомнил о предупреждении человека с родимым пятном — быть с девчонкой поласковей.

— Просто устал. А ты хорошо выглядишь.

— Как же, будешь с твоей помощью хорошо выглядеть. Посчитай — много я бываю на улице? Бледная, как глиста.

— Надышишься ты воздухом на улице, — спокойно возразил Валера. — Забыла, как летом я тебя возил в парк? А сейчас куда — в такую морось?

— Выгуливал как собачонку.

Она постепенно преображалась из пятнадцатилетней в тринадцатилетнюю. Ватой с кремом убирала с лица остатки косметики, которую налепила пока сидела взаперти. Клиенты косметику категорически не воспринимали — она портила весь кайф, — Кого ты мне решил подкинуть?

— Иностранец. Не просто иностранец — из посольства.

— Наверно, какой-нибудь негритос.

— Бельгиец, детка, — на ходу придумал Валера.

— Серьезно? — у нее заблестели глаза. — Где ты его откопал?

— Места знать надо. Ладно, я буду ждать в машине, — теперь Валера окончательно уверился, что девчонка никуда не денется. — Когда закроешь дверь, обязательно проверь.

— Ты ведь с него возьмешь дороже, чем обычно?

— Не беспокойся, — Валера готов был обещать все что угодно.

* * *

Он привез ее в тот самый дом на Стромынке.

— А сколько твоему бельгийцу?

— Сколько ты хочешь? — усмехнулся Валера, сейчас он чувствовал себя гораздо увереннее.

— Не поняла.

— Давай, вперед. Сама увидишь.

Как только девчонка переступила через порог, сутенер сбил замшевую кепку, схватил ее сзади за волосы с «наивными» голубыми бантами и поволок в комнату.

Катя попробовала завизжать, но получила такую затрещину, что отлетела в угол спальни.

Валера прицепил ее наручниками к трубе парового отопления, предупредил:

— Только пикни.

Вышел в гостиную — там дожидался человек с багровым пятном на шее.

— В твоем распоряжении пятнадцать минут. Если выяснишь все сам — это очки в твою пользу.

— Кого она засветила?

Собеседник откашлялся:

— Малофеев Олег Евгеньевич. Знаком тебе этот человек?

— Ясно.

Сутенер вернулся в спальню. От его размашистого удара у девчонки под глазом уже проступало пятно. Она сидела на полу, поджав под себя ноги.

— Догадываешься, в чем дело? Быстро говори, как все случилось.

Она шевельнула губами, но не смогла ничего вымолвить — как будто потеряла дар речи.

— Кто с тобой договаривался? Как? Ах ты, тварь!

Он ударил ее ногой по лицу. Наверно, выломал один или два зуба, потому что из рта потекла струйка крови.

«Потише — так можно и мозги девчонке вышибить», — успокоил он себя.

Но злоба продолжала кипеть внутри. Он отцепил Катю от трубы отопления и поволок в ванную. Пригнув голову, сунул лицом в унитаз. Спустил воду — раз, другой.

— Нахлебалась? Говори, будет хуже.

Ее губы скривились, по лицу, и без того мокрому, потекли слезы.

— Не трогай меня, гад…

— Видишь не трогаю. Говори.

— Они… — она всхлипнула. — Обещали, что убьют меня.., если открою рот.

— Кто?

— Убьют. Никто ничего не сможет сделать.

— Подумай сама, — Валера присел на корточки и перешел на другой, почти ласковый тон. — Не знаю, что они обещали, но те, кого ты подставила, сдерут кожу прямо сейчас.

— Я ничего толком не знаю, честное слово.

— Тогда никто бы, стал тебе угрожать. Не тяни, детка. Мне дали пятнадцать минут, чтобы разобраться с тобой по-хорошему?

— По хорошему? Ты мне зубы сломал, — она сунула указательные палец в рот, чтобы еще раз проверить как обстоит дело.

— Половина срока уже прошла.

— Они подошли ко мне в магазине «Кристиан Диор».

— Ах, ты… — едва сдержался Валера. — Как ты туда попала — я ведь запретил самостоятельно таскаться так далеко. Ладно, давай дальше.

— Сказали, что хорошо тебя знают.

— Назвали мое имя? — помрачнел Валера.

— Конечно. Вроде бы ты назначил им встречу у меня на квартире.

«У тебя, конечно, — с раздражением подумал Валера. — Чтобы свою квартиру заиметь надо выложить кругленькую сумму, детка.»

— А ты уши развесила. Сколько раз я повторял. Потом обижаешься, что тебе ключ не оставили.

— Они так солидно смотрелись. Подбросили меня на шикарной тачке. А потом, когда мы приехали… Спрятали на люстре в спальне одну штуковину. Я сразу поняла, что она будет щелкать снимки. Они сказали, чтобы я не возникала много, держала язык за зубами и вела себя как ни в чем не бывало. Угрожали всякими мерзкими вещами. Я испугалась — я сразу поняла, что ты не сможешь меня защитить в случае чего. Они бы раздавили тебя как букашку.

— Тебе так показалось? — хмуро переспросил сутенер.

— Видел бы ты их, когда перестали разыгрывать солидных клиентов.

Валеру снова стали одолевать сомнения в правильности избранного пути. Вытянув губами сигарету из пачки, он щелкнул зажигалкой.

— Дай мне тоже.

Он щелкнул еще раз, чтобы Катя могла прикурить.

Взглянул на часы — осталось две минуты с небольшим.

— Хорошо. Сколько раз ты их видела?

— Всего два раза. Через день они пришли и забрали свою штуку.

Девчонка говорила в сторону, не глядя на него.

— Приметы сможешь описать?

Она пожала худыми плечами:

— Мерзкие рожи.

— Солидные клиенты, мерзкие рожи. Сплошной детский лепет. Я сейчас вернусь. Пока вспоминай, не теряй времени.

Перед тем как доложить о результатах, он снова приковал ее наручниками. Катя не сопротивлялась.

Выслушав информацию, человек с родимым пятном передал сутенеру толстую пачку фотографий. Здесь были самые разные снимки — цветные и черно-белые, ясные и расплывчатые. Снимок с торжественного банкета, фас-профиль из уголовного дела, отснятый в раскрытом виде пропуск.

— Пускай поглядит — может узнает.

Валера не дал фотографии девчонке в руки — сам демонстрировал одну за другой. Рожи не из приятных: тяжелые подбородки, колючие глаза, даже улыбки выглядят угрожающе. Или он просто накручивает себя?

Катя молчала. Он нервничал и менял фотографии все быстрее.

— Стой, верни-ка эту назад. Точно — только здесь он помоложе.

Валера снова побежал в гостиную.

— Все верно, — сказал человек с родимым пятном. — Это картинка пятилетней давности. Будем считать, что ты справился. Больше нам от нее ничего не нужно.

Он встал с места и направился к выходу.

— Как вы думаете нас прикрывать? — поинтересовался Валера.

— Подожди до конца недели, сейчас куча неотложных дел.

— До конца недели нас сто раз успеют достать.

— Бабки у тебя есть — позаботься нанять себе охрану на какой-то срок. В Москве не проблема.

Валера ожидал всего, только не этого.

— Так вы в самом деле?..

— Забирай девчонку и сваливайте.

Горло у сутенера пересохло — даже нельзя позволить себе высказать все переполняющее тебя негодование.

Он вернулся в ванную:

— Умывайся, можно уходить.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ТЕЛЕФОННАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Рублеву не потребовалось особой наблюдательности, чтобы заметить — его новый «босс» занервничал, запаниковал. Он появился на работе ненадолго — перекинулся несколькими словами с коллегами из фракции, просмотрел сообщения на пейджере и буркнул старшему из телохранителей:

— Поехали отсюда.

У выхода, в газетном киоске он купил свежие номера всех газет без исключения и, сев в машину, стал лихорадочно просматривать одну за другой.

— Куда, Олег Евгеньич? — поинтересовался водитель.

— Гони на дачу.

Комбат удивился — сегодня вторник, по вторникам в Думе собирается комитет по экономике. Минут через сорок должны начать. Пленарные заседания Малофеев частенько игнорировал, доверяя нажимать свою кнопку соседу, но комитетские не пропускал.

Предварительное мнение комитета часто играло решающую роль при выработке окончательного постановления Думы. Если большая часть думских решений явно или косвенно направляла денежные потоки или ручейки, создавая удобное русло или плотину, то экономические вопросы, как правило, «стоили» больше других.

Чего ради Малофеев пренебрег своими прямыми обязанностями? Если на даче должна состояться важная встреча, ей предшествуют телефонные переговоры, детальное обсуждение меню. Ничем таким даже не пахнет.

Их встретила лаем немецкая овчарка, выбежал, угодливо улыбаясь, сторож в куртке с капюшоном. Двор был завален красными и желтыми кленовыми листьями, нанесенными ветром.

— Почему не чистишь, мать твою!

Сторож испарился. Машину еще не успели загнать в гараж, а он уже, вытаращив глаза от рвения, орудовал метлой. Потрепав овчарку по загривку, Малофеев прошел в дом. С рядовыми охранниками он общался только через Рублева, поэтому именно ему дал поручение:

— Пусть кто-то посматривает за дорогой.

— Вы ждете кого-нибудь.

— По крайней мере никого не приглашал. И передай этому болвану с метлой, чтобы притащил дров для камина. Сколько раз я объяснял — вот специальная полочка для дров, она всегда должна быть полной.

Прибежал запыхавшийся сторож с охапкой березовых дров. Малофеев, как обычно, сам стал разжигать камин. Дождался, пока пламя загудело, жар дохнул в лицо. Взял телефон, набрал номер.

— Что слышно? Они уже у вас? Хорошо, только сразу. Жду.

«Обычно он куда более словоохотлив», — подумал Рублев.

Разбирательство с проституткой только началось и депутат, так и не узнав ничего определенного, вышел из комнаты. Впрочем, скоро он вернулся — с охапкой бумаг, чрезвычайно озабоченный. Присел возле камина, стал бегло просматривать листки, подбрасывать их друг за другом в огонь.

"Вряд ли он держит здесь что-то на самом деле важное, — подумал Комбат. — Скорей всего мелочевка.

Значит решил подчистить все хвосты."

Некоторые листки, подхваченные потоками горячего воздуха, разлетались в стороны. Хозяин дачи ловил их на лету, сминал, отправлял в широко разверстую пасть камина. В какой-то момент он переборщил — кинул сразу много дров. Белесый дым повалил в комнату.

Рублев молча встал, открыл форточку. Ему не очень нравилось беспокойство депутата. Неужели кто-то сел Малофееву на хвост. Милиция, конкуренты? Этого человека надо хранить до поры до времени, чтобы прояснить несколько вопросов насчет бронзовой девушки с лавровым венком и патиной в складках развевающегося платья. Потом он своими силами с ним разберется.

Малофеев закашлялся, заругался матом, спустился на первый этаж, чтобы переждать пока рассеется дым.

Комбат направился следом — он не хотел задерживаться один в комнате с разбросанными по полу, предназначенными к уничтожению бумагами.

По дороге к двери он все-таки не удержался и посмотрел вниз. Какие-то цифры, пометки типа «Универсалбанк — ?», «Регистр, как оффшор», «С Пр. — нал. льготы для слепых.», «1 — 55 цистерн, 2 — 45 цистерн \Муслим\»

Они ничего не говорили человеку, неискушенному в бизнесе, только вторую неделю работающему на новом месте. Только одна запись привлекла его внимание. Уже спускаясь по лестнице, он думал — почему?

«15 сент. — поел, цветы.»

"Послать цветы. Пятнадцатого как раз исполнилось девять дней от даты Ритиной смерти. Цветы на кладбище, венок. Тот самый — огромный, в человеческий рост.

Еще одно совпадение?"

Комбат отыскал хозяина на кухне. Неприятности последних дней не повлияли на малофеевский аппетит.

Вооружившись широким ножом, он методично отрезал тонкие ломтики от куска копченого сала и жевал в глубокой задумчивости.

— Не выношу дыма. Теперь до утра будет в горле першить. Крикни кого-нибудь — пусть окно откроют.

Малофееву даже в голову не пришло попросить Иваныча об этой услуге — он еще ни разу не давал старшему из своих охранников поручений, несовместимых с этим привилегированным статусом. Вдобавок он чувствовал — Комбат не станет прислуживать. Такой человек может только служить: оружием, твердой рукой, наметанным глазом.

Зажурчал сотовый телефон. Малофееву сообщили о результатах короткого и жесткого разбирательства.

— Она опознала одного. Человек Левашова.

— Что и требовалось доказать.

Левашов был одной из крупных фигур как раз на той самой конкурирующей стороне в спиртоводочном бизнесе, которую раскрученная Малофеевым кампания в Думе оттеснила на исходные позиции.

— Надо послать ему весточку.

— Прямо сегодня, — уточнил Малофеев. — Что у нас есть на него?

— К тебе уже поехал человек с материалами. Поищи еще у себя — все пригодится.

— Предлагаешь мне самому с ним контактировать?

— Не хочу засвечивать свои интересы. И еще — там могут возникнуть разные нюансы в разговоре. Будет правильно, если поедешь ты. При условии, что они вообще захотят встречаться.

— Предположим, нет.

— Тогда я попробую их убедить.

Беседа по телефону никак не успокоила Малофеева.

Его подозрения насчет заказчика оправдались — и только. Чего депутат никак не ожидал — никто не хотел избавить его от неприятностей и непредсказуемых «нюансов» очной встречи с врагом.

Он нахмурился, раскачиваясь взад-вперед на стуле с высокой спинкой.

— Иваныч, подсаживайся поближе. Вот тебе номер — уговоришься за меня о встрече.

— До сих пор я за собой дипломатических талантов не замечал.

— Ничего страшного, все подскажу. Не хочу сам браться за трубку — сразу получаешь невыгодный расклад. Скажи что звонишь по поручению депутата Госдумы Малофеева О. Е. Есть повод встретиться… Давай только дождемся гонца с чемоданчиком из крокодиловой кожи.

Гонец приехал с обыкновенным кейсом. Он привез фотографии, несколько аудиокассет и отпечатанные на машинке выдержки из записанных разговоров — для быстрого ознакомления.

Малофееву потребовалось несколько минут, чтобы оценить материал. Большая часть компромата касалась не самого Левашова, а Сергея Фильченко — члена комитета по экономике от проправительственной фракции, вечного малофеевского оппонента. Босс мафии это ведь не чиновник, не публичный политик — нечего трудиться собирать на него досье.

— Кому можно передать пару слов для Левашова? — спросил Комбат, как договорились.

Пауза на том конце затянулась, наконец, глухой, невыразительный голос ответил:

— Секунду, сейчас соединю.

— У них там своя мини-АТС, — объяснил Малофеев, который все отлично слышал по параллельно включенному аппарату.

— Да, — второй голос звучал гораздо энергичнее.

Судя по выражению лица Малофеева, это был не сам Левашов, а кто-то из подчиненных. Комбат сообщил от кого и по какому поводу он звонит.

— Желательно сегодня, — шепнул в последний момент Малофеев.

Рублев и это пожелание передал.

— Перезвоните где-то через полчаса, — с дежурной любезностью ответили ему.

«Все перемешалось, перетасовалось, — удивился Комбат. — В высшем органе власти слышишь уркаганские словечки, в бандитское логово звонишь как в офис солидной компании.»

— Только не на отшибе, — Малофеев ходил из угла в угол просторной кухни. — Где-нибудь в людном месте.

Хоть в метро.

Через двадцать минут он уже начал теребить Рублева:

— Давай, звони.

— Может не будем суетиться, подождем еще.

— Ты прав, Иваныч. Герой последней войны великой Империи.

Работа в Думе развила в Малофееве природную склонность к хлестким фразам и эффектным оборотам речи. Даже сейчас, в отсутствие аудитории, в момент напряженного ожидания, он не мог себе отказать в этом удовольствии.

В назначенное время тот же дежурно любезный голос предложил организовать встречу в четыре часа дня на сто пятом километре Киевского шоссе.

Малофеев отрицательно покачал головой.

— Почему так далеко? Зачем нам прятаться от людей? — спросил Комбат.

— Там кафешка возле дороги. И трасса ведь оживленная.

Малофеев поднял палец, показывая, что хочет все взвесить. Потом махнул рукой:

— Подписываемся. Не больше троих людей с оружием на каждого.

Со стороны Левашова уточнили:

— По двое хватит.

Депутат и на это дал согласие.

— Пусть он считает, что я на все готов ради мира.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

СТО ПЯТЫЙ КИЛОМЕТР

Пока Комбат вел переговоры по телефону, Вельяминов и его помощник подъехали к набережной, к тому самому месту, где в ряду чугунных секций ограждения зиял проем. Больше ничто не указывало на лихорадочное напряжение недавней гонки: визг тормозов, крутые виражи, панику среди посторонних водителей.

У берега уже стояло средних размеров судно с подъемной лебедкой на корме. Барабан мерно вращался, натянутый трос подрагивал. Из воды показалось что-то черное и гладкое, похожее на спину крупного морского зверя — тюленя или котика.

Это была крыша злополучного «вольво». Со следующим оборотом барабана машина почти полностью показалась над поверхностью осенней речной воды — холодной и тусклой, со стальным отливом. Из открытой дверцы хлынул пенный поток. Он чуть не вынес с собой водителя — рука и голова со спутанными мокрыми волосами перевесились наружу.

Сейчас уже никто не смог бы точно сказать: распахнулась дверца при падении, от удара о воду или водитель сам открыл ее, когда автомобиль стал погружаться — надеялся вынырнуть на поверхность.

Остальных утопленников трудно было различить сквозь затененные стекла — только смутные силуэты.

«Вольво» со смятой от удара передней частью медленно вращался в воздухе туда и обратно вокруг собственной оси. Наконец, его опустили на палубу. Вельяминов с помощником вернулись в свою машину и проехали по набережной около километра до моста. Там уже ожидал груз ветхий автобус из судмедэкспертизы.

Корабль проделал тот же отрезок пути гораздо медленнее. Спустившись к воде по каменным ступеням, следователь ждал, пока подадут трап.

— Сейчас быстренько отправят в ремонт, — заметил помощник, имея в виду поднятую со дна машину. — Потом начальство отхватит себе за бесценок.

Вельяминов не стал поддерживать разговор на эту тему. Грешки начальства он воспринимал как нечто само собой разумеющееся — вроде смены времен года, которая повторяется регулярно и неизбежно.

Низкий борт остановился совсем близко, от него несло запахом горячего машинного масла. Вот и трап. Эксперт Казарновский заглянул в салон одновременно с Вельяминовым. Кроме водителя внутри было еще двое.

Один распластался на заднем сиденье с неестественно поджатыми ногами, другой застыл на своем месте рядом с водителем в обычной позе человека, спокойно взирающего на дорогу. Кожа у обоих выглядела неестественно бледной, она словно отбелилась за ночь водой, широко раскрытые глаза сочились влагой.

— Достаем? — спросил эксперт.

— Можно.

Двое крепких мужиков в халатах начали вытягивать трупы по очереди и транспортировать на носилках в автобус. Вельяминов забрал с сиденья заряженный пистолет — его чудом не унесло потоком воды. Помощник делал снимки, в пасмурный день срабатывала вспышка.

На этот раз опознать мертвых удалось достаточно быстро, лица обоих пассажиров обнаружились в базе данных ГУОПа. Исполнители, мелкая сошка. Примерно столько же времени понадобилось, чтобы определить их теперешнего хозяина — у ГУОПа имелся надежный механизм контактов в уголовном мире Москвы, своего рода справочное бюро с регулярно обновляющейся информацией.

Тут соблюдался давно выработанный кодекс взаимоотношений: никакой информации по конкретным делам, по лицам, находящимся в розыске. Только раскладка — кто от кого работает, кто держит под контролем какую точку: казино, кабак, гостиницу, рынок.

Вельяминов получил справку: оба работали на Меченого, по паспорту Михаила Мороза, заметную фигуру криминальной экономики. Этот человек попал в поле зрения органов защиты правопорядка еще в брежневские времена. Начинал с обыкновенного разбоя. В восемьдесят первом залетел по касательной. Кого-то подвели под «вышку», а он получил только пять лет общего режима. Выйдя на волю, быстро уловил ветер перемен.

Наладил связи с таможней, занялся экспортом цветных металлов. Потом, под крышей генералитета группы советских войск в Германии участвовал в переброске партий ворованных автомобилей по воздушному мосту — на бумаге самолеты загружались имуществом из ликвидируемых военных городков.

В девяностом друзья-генералы помогли прикрыть заведенное было на Мороза дело. Потом завеса тумана над бизнесом Меченого сгустилась. Ко второй половине девяностых совокупный капитал его «фирмы» оценивался уже очень и очень высоко. Были косвенные свидетельства, что он причастен к поставкам оружия в Чечню, но ничего конкретного обнаружить не удалось.

Вот и сейчас те, кто передал информацию Вельяминову, знали — она не позволит ухватить Мороза.

Результаты экспертизы позволили совершенно точно установить, что «голубой» из «Калахари» был убит выстрелом из обнаруженного в лимузине пистолета. Сама машина была зарегистрирована на имя водителя — ничем не примечательного гражданина.

— Попробуем пригласить господина Меченого на чашку чая, — пробормотал Вельяминов, просматривая отпечатанные снимки, сделанные на борту речного судна.

— Мой совет — будь с ним поосторожнее. Я слышал, что за этим человеком чья-то спина в ФСБ.

— Люди из мафии иногда запускают такие слухи, авось мы клюнем и остережемся.

Тут Вельяминов вспомнил недавний втык от начальства и свои собственные слова: «В ФСБ не просто так зашевелились. Кто-то хочет, чтобы мне официально запретили у них копать.»

Он подчинился приказанию Гусятникова. Но, может быть, тем самым перекрыл себе единственно верную дорогу?

* * *

Снова Комбат надевал под рубашку бронежилет, проверял обойму в «Макарове». Рядом облачался в пуленепробиваемую «шкуру» Малофеев.

— Не хочу тебе сильно засирать мозги. Но учти — это лиса, какой свет не видывал. По сравнению с ним все мы мальчики в розовых штанишках. Постарайся не ударить лицом в грязь, это может кончиться очень больно для нас обоих. Если его охрана станет тебя провоцировать разными трюками, постарайся удержаться на лезвии бритвы. Реагировать нужно, но игра на опережение здесь не покатит — отстрелят башку.

— Не надо каркать, Евгеньич, — спокойно заметил Комбат.

— Ты должен брать круговой обзор, видеть затылком. На этого Терминатора не больно надейся, — Малофеев кивнул на одного из двух «рядовых» Комбата, которого по оговоренным условиям они могли взять с собой. — Ему надо кнопку нажать, чтобы среагировал.

«Какого рожна ты набрал себе таких? — подумал Рублев, выходя к машине. — Для парадов?»

— На что я должен реагировать? — спросил у старшего Терминатор, уже проникшийся серьезностью момента. — Вдруг кто-то полез в карман или резко сдвинулся с места?

«Может в самом деле лучше оставить его здесь, присматривать за дачей? — подумал Комбат, — а то наделает делов.»

— Короче — стреляешь только следом за мной.

— А если я первый просеку?

— Докладываешь немедленно.

— Докладывать? — с большим сомнением переспросил Терминатор.

— Именно так.

Малофеев уже собрался садиться в машину, но в последний момент задержался:

— Надо кинуть в багажник пару «Калашниковых».

С пистолетами в серьезной драчке похоронят.

— Можно хоть ручной пулемет загрузить если есть, — равнодушно заметил Комбат. — Лучше брать арсенал по минимуму — это дисциплинирует.

Но Малофеев уже принял решение. Его смущало только одно: что если люди Левашова натравят на машину ментов? Официально зарегистрированная охрана депутата Думы имеет право на «Макарова» или «ТТ», но автоматы уже подпадают под статью о незаконном ношении оружия.

В конце концов их решили припрятать в багажнике другой машины, за руль которой сел дачный сторож — его связь с Малофеевым было бы совсем непросто доказать. Напарник Терминатора остался охранять загородную «резиденцию» избранника народа.

— Держись за нами, не отставай, — предупредил Малофеев нового человека в команде. — Если вдруг досмотр, коси под придурка. Я не я и тачка не моя. Главное не бойся, через день-два вытащим.

Путешествие прошло без особых приключений.

Только однажды вторая машина пропала из виду. Малофеев сразу скомандовал притормозить.

— Не успел на зеленый проскочить? — он словно надеялся заговорить, заколдовать своими словами события.

Это удалось вполне — через секунду «Нива» цвета «мокрого асфальта» вынырнула из потока.

На подъезде к сто пятому километру шоссе Комбат стал внимательнее. Он смутно представлял, с кем и о чем станет договариваться Малофеев. Но терять его именно сейчас было не с руки. Впрочем, и самому становиться мишенью не хотелось.

Ничего подозрительного: по обеим сторонам шоссе караул из золотых берез. Машины здесь гнали на других скоростях, чем в городе — опавшие листья на обочине то и дело взвивались в воздух. Один из них пристал к лобовому стеклу и ненадолго отвлек частицу внимания Комбата. Почему-то он с особой остротой вспомнил о Рите.

Ради нее, ради успокоения ее души он окунулся в это дерьмо. В загробную жизнь Комбат не верил, но ее душа переселилась в него и требовала справедливого воздаяния убийцам.

Лист сорвало со стекла и утянуло ветром назад. Они притормозили на стоянке возле дешевого придорожного кафе для дальнобойщиков и прочей не слишком притязательной публики.

— Кажется, мы первые, — нервно огляделся Малофеев.

От кафе несло запахом подгоревшего свиного шашлыка, острого кетчупа и разогретой пиццы. Кто-то забирал еду в машину, кто-то перекусывал на скорую руку за столиком.

— Они? — спросил Рублев у депутата.

— Похоже.

Из подкатившего автомобиля выскочил парень с косичкой, открыл дверцу седому, но моложавому человеку в длинном кашемировом пальто. Выйдя, тот глубоко вдохнул осенний воздух и отошел на несколько шагов помочиться на виду у посетителей кафе и проезжающей по трассе публики.

— Скорее всего этот жест был адресован депутату и выражал пренебрежительное отношение. Малофеев мигнул Терминатору, чтобы тот захватил с собой кейс с документами. Сторож оставил открытым багажник своей машины, чтобы охране не пришлось терять драгоценные секунды, бросаясь за автоматами.

Отлив полновесную струю, Левашов застегнулся и сделал вид, что только сейчас заметил Малофеева и сопровождающих его лиц. Депутату пришлось пройти большую часть разделяющего их расстояния. Комбат двигался рядом, шаг в шаг, чуть сзади — Терминатор с плотно сжатыми зубами. Сторож, без всякого указания свыше медленно катил следом машину с раскрытым багажником.

На левашовской стороне появился еще один парень с косичкой, похожий на первого как две капли воды. Водитель остался сидеть за рулем.

Главные действующие лица обменялись сдержанными приветствиями.

— Твои люди хорошо потрудились, — начал Малофеев.

На лице его собеседника изобразилась легкая тень недоумения. Безусловно, ему не понравилось, что Малофеев начал на «ты». Он смотрел на депутата, как бы ожидая дальнейших разъяснений.

— Я понимаю желание вылить на меня бочку грязи.

Тут главное — не просчитаться.

— О чем ты? — наконец соизволил вымолвить Левашов.

— Хочешь сказать, что они сделали это по собственной инициативе? Вольные стрелки? Тем проще тебе на брать номер главного редактора и отменить статью, пока не поздно.

— Ты угрожаешь? — искренне удивился Левашов.

— Я только защищаюсь от твоих слишком ретивых сотрудников. Они то и дело норовят нарушить статус-кво.

— Так что ты мне предлагаешь? Давить на редактора? Он думает только о том, как повысить тираж. Каждый материал кому-то не по вкусу. Чтобы никого не обижать, ему придется закрыть газету.

Слегка прищурясь, Комбат внимательно смотрел на братьев-близнецов с косичками. Оба держались напряженно, переступая с ноги на ногу, готовые по первому признаку опасности выхватить оружие. Пока ни тот, ни другой не внушали особых подозрений. Но Комбат знал — другие люди Левашова могут ждать условного знака где угодно: за столиком кафе, в плотных зарослях за цепочкой берез.

— Не принимай слишком близко к сердцу газетную трескотню, — благодушно заметил Левашов. — Кого в наше время не поливают дерьмом: Президента, министров, поп-звезд. Это стало признаком хорошего тона.

Народ прочтет с интересом, а назавтра все благополучно выветрится из памяти.

— Тут еще одно издание планирует любопытную статейку. Тоже стараются по мере сил держаться хорошего тона. Если хочешь, можешь взглянуть, какой материал они собрали — ко мне совершенно случайно попали копии документов. По правде говоря, чушь собачья.

Тоже, наверно, забудется через день.

Малофеев сделал знак Терминатору и тот передал кейс одному из близнецов. После некоторой паузы Левашов кивнул. Его телохранитель открыл чемоданчик, непроизвольно отведя лицо в сторону — оттуда могло рвануть начиненное «шариками» взрывное устройство. Передал хозяину бумаги и фотографии.

Левашов с брезгливо-недоверчивым выражением пробежал глазами несколько страниц. Все вернул обратно. Телохранитель с застывшей на лице улыбкой защелкнул кейс и молча протянул Терминатору.

— Я сам недоволен Фильченко. Если ты решил, что я кинусь на его защиту…

Комбат среагировал на бегущего человека: дожевывая кусок на ходу, водитель в потертых джинсах трусцой заторопился к своему трейлеру.

— Конечно, не стоит, — ответил Малофеев. — Только ты не удосужился пролистать все до конца — там есть и другие интересные фамилии, которые сейчас на слуху.

— Ну, вытяну я их сейчас — через неделю или через месяц кто-то опять сунется ко мне с тем же кейсом.

Если человек подвешен он резко теряет цену. Сколько не сжигай все эти пленки и документы, они благополучно воскреснут вновь в десятой и сотой копии.

Вдруг совсем рядом яростно взвизгнули тормоза — Комбат увидел микроавтобус с опущенными стеклами, торчащие стволы. Время замедлило бег, изменило масштаб, растянулось как резиновая перчатка. Но Рублев ничего от этого не выиграл: его собственные движения тоже сделались тягуче-медленными, словно он совершал их под водой или во сне.

На самом деле все, конечно, произошло молниеносно.

Он успел опрокинуть Малофеева на асфальт на долю секунды раньше, чем из микроавтобуса грянули автоматные очереди. Хотя падал депутат долго и неуклюже, хватаясь за воздух, пытаясь удержать равновесие. Терминатор в это время плыл к багажнику, далеко выбрасывая вперед длинные ноги.

Потом три ствола одновременно черканули по пасмурному дню белыми прерывистыми полосками света.

Левашов, судя по всему тоже защищенный бронежилетом, сперва скорчился, приняв увесистый удар пуль с близкого расстояния. Но очередь полоснула снизу вверх и последние попали уже в незащищенное, мягкое, насыщенное нервами и сосудами тело. Человека словно прострочили на чудовищной швейной машинке — первая дырка раздробила подбородок, вторая аккуратно пробила переносицу, третья снесла верхнюю часть черепной коробки.

Один из близнецов тоже был убит наповал, второй успел откатиться за лимузин. Опрокидываясь на спину, Рублев выбросил вперед руку с «Макаровым», но растянувшееся время позволило узнать микроавтобус из офиса и оскал Крапивы, жмущего на спусковой крючок.

Перестрелка загремела и в зарослях — там тоже «подчищали» левашовцев, оставленных в резерве ради соблюдения условий встречи. Последнюю точку поставил Стрелок — на этот раз он воспользовался гранатой, перекинув ее за новехонький начищенный до блеска лимузин. От второго из близнецов осталось мокрое место, машина превратилась в груду искореженного металла.

Комбата, Малофеева и мертвого Левашова осыпало дождем мельчайших осколков стекла.

— Быстро уходим.

Вскочивший на ноги Комбат сперва узнал голос, а потом увидел знакомое худое лицо с раскосыми бесстрастными глазами. Экзаменатор… Их первое знакомство получилось содержательным для обоих. Комбат хорошо запомнил причудливый балет на трубе и хлесткие удары с разворота.

Через минуту три машины уже мчались по шоссе в обратном направлении. Совершенно белый Малофеев, которого втащили в микроавтобус в первую очередь, часто и беззвучно открывал рот как выброшенная на берег рыба. Его все-таки поранило стеклом — по виску стекала тонкая и особенно яркая на бледной коже струйка крови.

Долго катить по шоссе было опасно, информация о перестрелке вполне могла уже попасть в милицию.

Но человек с родимым пятном все предусмотрел. Свернув с трассы, на дорогу без разметки, микроавтобус и послушно следующие за ним легковые машины заехали на территорию какого-то небольшого ремонтного предприятия.

Здесь их загнали в гараж.

— Комар носа не подточит, — выразил свое одобрение Меченый, показываясь в одном из дверных проемов. — Все обошлось даже лучше, чем я ожидал.

Тут Малофеев обрел дар речи.

— Кто позволил? — вытолкнул он изо рта неразборчивый сгусток речи.

Заготовленные слова слиплись от долгой закупорки голосового тракта и прозвучали не столь внушительно как ему бы хотелось.

— Поговорим потом, — успокоил его Меченый.

— Беспредел пошел полный, — с каждым словом голос Малофеева прорезывался все четче. — Каждый выстебывается как хочет!

Он не обращал никакого внимания на братву Меченого, на помрачневшее лицо компаньона.

— После того, как я обо всем уже договорился! Не предупредив ни полсловом!

— Этот тип давно наладил прослушивание разговоров по сотовому, — Меченый попытался взять депутата за локоть, чтобы увести с собой.

— Мог бы послать человека! — крикнул Малофеев выдирая руку.

— Да ты бы сразу переорал — залез бы под диван на даче, — проступившее в глазах Меченого холодное бешенство немного охладило истеричный пыл человека, который только что пережил смертельный ужас.

— Что ты наделал — нам объявят войну. Тут одной статьей не обойдется, — произнес Малофеев с тоской.

— Теперь редактора никакими посулами и обещаниями не заставишь ее напечатать. А насчет войны — только пошебуршатся для виду. Левашов там многим мешал, давно уже появились способные молодые кадры.

Сейчас у них начнется большая драчка за власть, и нас еще пригласят в союзники…

— Здорово ты уронил своего, — Крапива протянул Комбату свою лапищу заросшую рыжими волосами. — Честно говоря, когда я ехал на дело я был не в своей тарелке. С твоей реакцией кто-то из нас вполне мог схлопотать пулю.

— Круто вы завернули, хлопцы.

— Стрелок вообще оборзел — гранатами раскидался. Депутату марафет подпортили — как он завтра будет с трибуны речи говорить?

— Здорово, Иваныч, — подошел Экзаменатор. — Помнится, я тебе кое-что обещал.

— Было дело, — Рублев не забыл, как они спорили на хорошее угощение, и первым должен был готовить азиат.

— Плохо, что работа у тебя без выходных.

— Найдем окошко.

Как только стемнело люди Меченого расселись в оранжевом «Икарусе», который стоял наготове в гараже. Все, кроме Крапивы: его оставили с целым стрелковым арсеналом — сейчас не время было брать оружие в дорогу. Для Малофеева и его охраны выделили новехонький «опель». Всем трем машинам, засвеченным в инциденте, требовался короткий отдых подальше от чужих глаз.

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ВЕЛЬЯМИНОВ ВЫХОДИТ НА ЦЕЛЬ

Ни Катя, ни ее сутенер ничего не знали о переговорах на сто пятом километре, закончившихся так неожиданно. Оба ощущали дыхание угрозы, которая казалась почти неотвратимой.

По логике вещей Валере следовало бы бежать от девчонки куда глаза глядят, в конце концов именно ее предупредили о последствиях. Но, чтобы рационально действовать в таких случаях нужны недюжинная сила воли и хладнокровие — ни тем, ни другим он не отличался.

Самым страшным сейчас казалось остаться одному.

Почти то же самое чувствовала и несовершеннолетняя проститутка, успевшая избавиться от бантов примерной школьницы. Сломанные зубы болели, но недавние побои уже выветрились из головы. По крайней мере зла на Валеру она сейчас не держала — оно без следа растворилось при высокой температуре страха.

Она старалась не отставать, прикрывая рот платком.

В первом же ларьке он купил ей защитные очки, чтобы скрыть фиолетовый с желтизной синяк под глазом.

Инстинктивно заскочили в метро. Людское столпотворение давало хоть какую-то иллюзию безопасности.

Сели в вагон, даже не взглянув на направление. Какая разница? Только подальше от этой квартиры, от этих людей, которые выжали все, что им было нужно и с минуту на минуту запустят механизм разборки.

— Спрячь платок, — недовольно шепнул Валера. — Очки да еще платок. С таким же успехом можно бумажный мешок на голову одеть и считать, что никто не обратит на тебя внимания.

Катя послушно спрятала платок, хотя оставшиеся в десне корни сразу заныли. Вагон был заполнен под завязку, но на каждой следующей остановке все равно впихивалось больше людей, чем выходило. Валера заставил себя прислушаться к регулярным объявлениям станций.

— ..Следующая «Новослободская».

— Продвигаемся к выходу.

— Зачем? — испугалась она.

— У нас еще есть время, по крайней мере пара часов. Даже если по твоей наводке уже успели навести шорох, — торопливо шептал Валера, притиснутый к ней толпой. — Вряд ли тебя сразу кинутся разыскивать.

В голосе его слышалась неуверенность, он словно хотел получить от девчонки подтверждение.

— А если да?

Но ей самой уже было невтерпеж. От духоты и скученности в вагоне, от пережитого болевого шока закружилась голова, затошнило.

Оказавшись на перроне, оба прислонились к колонне, поддерживающей белый закругленный свод.

— Сунутся к тебе на квартиру, потом начнут меня разыскивать, — бормотал Валера себе под нос, не слишком заботясь, слышит его спутница или нет.

— Я хочу уехать, одолжи мне денег.

— У самого в кармане триста тысяч. Куда ехать — без денег, без документов.

— В Твери у меня тетка живет.

— Дура. Если тебя захотят отыскать, то вычислят тетку в два счета.

Катя захныкала:

— Я никому ничего не сделала. Мне угрожали. Ты бил меня — это ты виноват! Если до меня доберутся, я тебя сразу заложу!

— Тихо ты, сучка, — сутенер огляделся по сторонам.

Две женщины обратили внимание на выяснение отношений, но предпочли не вмешиваться — тем более что подошел поезд.

— Прекрати истерику. Предположим, мы сейчас слиняли в какую-нибудь дыру. Что дальше? Сдавать тебя напрокат случайным людям? На второй же день залетим.

— А если самим пойти в милицию? Что-нибудь придумать, сказать, что за нами охотится мафия.

«Эту сучку в самом деле нельзя оставлять одну, — подумал сутенер. — Возьмет и заявится в отделение.»

— Как же — выделят тебе добрые дяди спецназовцев для круглосуточной охраны.

— Пусть хоть за решетку сунут. Пережду, пока все кончится.

— Кончится, — проворчал Валера, потянув ее за собой.

Он пока не видел впереди просвета. Эти враждующие кланы неистребимы — они пускают корни во все направления. Только попади в черный список…

Надо бы связаться с остальными девчонками. Предупредить, чтобы в его отсутствие не занимались самодеятельностью.

* * *

Встречу с Меченым Вельяминову организовали в номере-люкс гостиницы «Метрополь». Увидев верхний край родимого пятна, обрезанного жестким воротом сорочки, следователь подумал, что другой клички у этого человека и быть не могло.

С шикарным интерьером номера резко контрастировал аскетичный, попросту говоря пустой стол: только пепельница и красно-белая пачка «Мальборо». Меченый явно не стремился ублажить представителя органов и наладить с ним дружеский контакт. Пустой стол ясно указывал, что проблем для беспокойства у человека с родимым пятном нет. Он согласен на неофициальную беседу со старшим следователем ГУОПа, если она не займет слишком много времени.

Вельяминов откинулся в кресле. На таких разговорах один на один он чувствовал себя как рыба в воде.

Часто из поведения собеседника удавалось извлечь гораздо больше, чем из его слов.

— К сожалению у нас с вами не слишком радостный повод для встречи, — после такого краткого вступления он достал фотографии поднятого со дна реки «вольво» и троих утопленников. — Вам, наверно, знакомы эти люди?

Меченый внимательно просмотрел снимки и покачал головой:

— Никак нет. Кто с ними так сурово обошелся?

— Городские улицы не слишком удачное место для гонок.

— Эти трое явно вышли из того возраста, когда гонки устраивают из любви к искусству. Мрачные физиономии, думаю они и при жизни выглядели не лучше. Я не держу таких субъектов даже в службе безопасности своей фирмы.

— По крайней мере они имеют отношение к ночному клубу «Калахари». Один из них застрелил моего внештатного осведомителя по этому заведению, Я таких дел не оставляю без последствий — По-моему они уже налицо, — заметил человек с родимым пятном.

— Они будут гораздо серьезнее. Я сделаю все, чтобы закрыть «Калахари» до тех пор, пока не получу ответы на все вопросы.

Меченый и бровью не повел:

— У меня нет доли в этом бизнесе.

— Замечательно, тогда вы ничем не рискуете.

«Рассчитывает на крепкую спину из ФСБ», — мелькнуло в голове Вельяминова.

— Сколько сейчас? — он взглянул на свои дешевые часы. — Восемь вечера. Минут через двадцать начнется рейд ОМОНа. Я попросил ребят, чтобы не церемонились. Посмотрим, кто чем балуется в этом гадюшнике.

Меченый сцепил пальцы рук, удерживаясь от желания немедленно схватиться за сотовый телефон.

— А вы не слишком торопитесь? По моим сведениям у хозяев этого заведения есть высокие покровители.

— Высокие покровители не станут вмешиваться, когда мы выложим на стол конфискованное оружие и наркотики. Я хорошо знаю этот тип людей, их поддержка никогда не простирается слишком далеко.

— А что, если я предложу свои услуги в качестве посредника?

Меченый решил осторожно прощупать ситуацию. Он ясно представил себе последствия рейда скорых на расправу парней, ненавидящих «золотую» молодежь, всевозможных тусовщиков, гомиков и крутых. Нечто среднее между землетрясением и бомбежкой.

Вельяминов шел на встречу именно за этим. Он пока не собирался замахиваться на Меченого. Такую фигуру нужно долго «разрабатывать», прежде чем щелкать наручниками. Сейчас он вел конкретное дело об убийстве Риты Аристовой и хотел довести его до конца.

— Хорошая идея. Но если сейчас придержать ОМОН, эффекта неожиданности я в ближайшее время не получу. А где гарантия, что ответы на мои вопросы окажутся четкими и достоверными?

— Давайте сперва уточним — вы согласны с моей ролью третьей стороны?

«Называйся хоть десятой, лишь бы я получил о г тебя отступные», — подумал Вельяминов.

— Если да, введите меня в курс дела. В двух словах — о чем вы хотите узнать?

— Мне нужно посадить на скамью подсудимых убийцу Аристовой и его сообщников. Это та цена, за которую я согласен забыть, что в Москве существует заведение под названием «Калахари».

— Я-то думал, что ответ на ваш вопрос можно получить, не вешая трубку…

— Так оно и есть. Этот человек обязан знать ответ, если он в самом деле контролирует «Калахари».

— Он может подсунуть недоброкачественный товар.

— О непосредственном исполнителе я знаю достаточно — детектор лжи сработает мгновенно.

Меченый на секунду задумался.

— Мне трудно что-то гарантировать. Сколько у нас еще времени в запасе?

— Меньше десяти минут.

— Поступим так. Я вообще не стану сейчас ни с кем контактировать. Отложите вторжение на полчаса — вполне возможно я сам сумею удовлетворить ваше любопытство.

Вельяминов набрал номер.

— Савченко, ты? Придержи пока ребят. Рвутся в дело? Все будет в порядке — пар они сегодня выпустят.

— Спасибо за доверие.

Человек с родимым пятном подошел к окну и остановился, разглядывая разноцветье вечерних огней: неподвижные прямоугольники окон, бегающую по кругу рекламу, непрерывную череду красных и золотых светлячков на мостовой.

— Дело в том, что я знал Риту. Одно время даже звал ее на работу в свою фирму. Но она была вольным художником по натуре.

— Я вас не видел на похоронах.

— Меня не было в России.

Воцарилось молчание. Человек с родимым пятном курил, стоя у окна. По его лицу перемещались бледные отсветы. Тщательно подогнанные двойные рамы почти полностью гасили звуки уличного движения..

— Я держу ОМОН, — напомнил Вельяминов. — Ребята уже настроились.

— Да-да. Вернемся к делу. Если пригласить меня для дачи официальных показаний, я скажу, что не имею понятия ни о какой Аристовой. Не найдете свидетелей — припереть меня к стенке. Вы поступили совершенно правильно, когда решили встретиться в неофициальной обстановке. Здесь я могу признаться: да, я имею сведения о тех, с кем она общалась в последнее время. Поделитесь своей информацией, и я, может быть, подскажу вам где искать.

После некоторого раздумья Вельяминов достал еще один снимок: фоторобот, составленный по показаниям свидетелей. От следователя не ускользнуло промелькнувшее выражение удивления на лице собеседника. Так реагируют только на знакомые черты, попавшиеся на глаза в неожиданном месте.

— Вам повезло, — медленно произнес Меченый. — Но поймите правильно — трудно переступить через эту черту, трудно вот так взять и сдать человека.

Отправляясь в «Метрополь», Вельяминов даже не рассчитывал на такое «попадание» с первого выстрела.

— Он все равно обречен, — заметил следователь. — Эти портреты уже три дня как розданы по всем горотделам милиции.

— Я не о нем забочусь, а о своей душе. Не хочу отвечать на Страшном Суде за то, что выдал невиновного человека.

— Вечером, в день убийства он наведывался в «Калахари» вместе с Аристовой. С теми, кто мог его запомнить, он неделей позже разобрался в подвале клуба. Но были и другие свидетели. Из «Калахари» Рита повезла его к себе домой. В подземном гараже на них обратил внимание сосед. Консьерж в подъезде запомнил, как рано утром гость вышел на улицу. Достаточно?

— Хорошо. Имейте в виду: у этого человека есть фальшивое удостоверение сотрудника охраны депутата Государственной Думы Малофеева. По этому удостоверению он получил даже пропуск в здание. Обязательно станет козырять всем известной фамилией, но вам не надо тревожиться — Малофеев не подозревает о существовании этого человека и давить на следствие никто не будет.

— Кто на меня только не давил, — усмехнулся Вельяминов. — Я в этом смысле человек закаленный.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПРОЕКТ «СПИРАЛЬ»

Малофеев обладал уникальной способностью быстро восстанавливаться после пережитых потрясений. Уже на следующий день после стрельбы на сто пятом километре он появился в своем думском кабинете на четвертом этаже. Здесь его второй день дожидался бородач с янтарными четками.

— Погоди со своими делами, Мирзабек, — депутат, не присаживаясь, взялся просматривать факсы. — Завал какой-то. Двое суток прогуляешь, потом гору дерьма надо разгребать.

— Смотри сам, у меня большие новости.

— Опять составы не идут? — с досадой осведомился Малофеев.

Он прикрыл дверь кабинета и устало опустился в кресло под портретом партийного лидера с охотничьим трофеем.

— С нефтью пока все нормально, слава Аллаху, — бородач выразительно обвел глазами стены и потолок.

— А-а, ты еще не в курсе, — Малофеев достал из ящика стола портативное устройство с цифровым индикатором на жидких кристаллах. — Фирма гарантирует.

Мирзабек недоверчиво глянул на неведомый прибор — он не слишком доверял технике. Впрочем, людям он верил еще меньше.

— Регистрирует «жучки» в радиусе пятнадцати метров. Я даже соседу за стенкой помог вывести эту нечисть — теперь мой должник. Берет любые модификации: я несколько раз специально приносил с собой в кармане. Ловит, зараза.

— Давай лучше сядем у меня в машине. Она здесь, на стоянке. Там у меня консультант, без него никак не обойтись.

— Елки зеленые" ты ж современный человек, не пастух какой-нибудь. Объясняю еще раз: гарантия сто процентов. Тащи своего консультанта сюда. Скажи Ларисе фамилию, пусть позвонит на проходную.

— Дело тянет на большие деньги, — бородач достал из кармана записную книжку, вырвал листок и черкнул на нем сумму в долларах.

Даже у видавшего виды депутата слегка отвисла челюсть.

— Нули ты вроде считать умеешь, — пробормотал он с сомнением, надевая только что скинутый пиджак.

Человек, ожидавший в машине, был похож на инженера из секретного «почтового ящика» советских времен: свитер с горлом, очки с толстыми стеклами, торчащие уши, волосы скорее приглажены ладонью, чем расчесаны гребешком.

Действительность полностью соответствовала имиджу — Геннадий Сысолятин некогда работал ведущим инженером-конструктором в НПО «Молния», бывшем микояновском ОКБ. Пожав его вялую ладонь, депутат бодро провозгласил:

— К делу.

Цифра, коряво выписанная на бумажке, стала для Малофеева дозой допинга, пожалуй даже чрезмерной. Сердце работало на полных оборотах, кровь прилила к лицу, глаза выпирали из орбит. Сделка на миллиард долларов.

Это сколько же комиссионных можно отхватить.

Сысолятин невнятно зачастил, пересыпая речь неудобоваримыми терминами. Бородач почти сразу остановил его.

— Погоди, брат. Человек еще не в курсе дела.

Тонкое лицо с изогнутыми, черными как смоль бровями оставалось бесстрастным. Отполированные до блеска прикосновениями пальцев янтарные виноградины четок щелкали одна об другую. Малофеев поразился — Мирзабек обычно нервничал из-за неизмеримо более скромных операций, но тут астрономическая сумма, похоже, превысила возможности его воображения, и кипение горячей кавказской крови обратилось в ледяной холод.

— Помнишь, что такое Байконур? — спросил он у депутата.

— Космодром. Теперь арендуем у Казахстана.

— Там много разных железок. Есть желающие выложить за них круглую сумму.

— Американцы?

— У американцев сейчас на свои программы денег не хватает, — вмешался Сысолятин. — Тем более, что их космические приоритеты пока в другой стороне.

— Пакистан, — уточнил Мирзабек. — Они уже сделали свою атомную бомбу.

— Теперь их интересуют средства доставки и космические технологии, — бывший ведущий инженер снял очки, чтобы протереть стекла носовым платком в клетку.

«Сколько тебе обещали кинуть, профессор? — подумал Малофеев, — тысчонку-другую?»

На глаза попалась мощная фигура Терминатора, вышагивающего взад-вперед в десятке шагов от автомобиля. Депутат вспомнил о недавней встряске на сто пятом километре. Ему особенно остро захотелось, чтобы все утряслось, взбаламученное море вошло обратно в берега.

«Надо связаться с Меченым. Если будут выставлять условия, пусть соглашается. Только бы замять инцидент твердо и бесповоротно.»

— Давай-ка, введи меня в курс дела.

— С удовольствием. У вас техническое образование или гуманитарное?

— Десять классов и торговый техникум. По возможности популярнее.

— Попробую. Полеты ракет дорогое удовольствие — это поняли почти сразу. Техника сгорает дочиста. Поэтому еще в начале семидесятых начали раскручивать проект «Спираль» — разрабатывать многоразовую космическую систему. Мощный транспортный самолет-разгонщик выводит орбитальный пилотируемый самолет на высоту около тридцати километров при шестикратной скорости звука. Там «вагон» отцепляется от «паровоза», выполняет свою миссию в космосе и самостоятельно приземляется на обычный военный аэродром с помощью турбореактивного тормоза. Лет двадцать назад, когда я пришел работать в НПО дело дошло до испытаний. Шесть раз успешно отработали на дозвуковой скорости.

— Это что-то вроде американских.., как они там называются? «Шаттлы»?

— «Челноки». Как раз наоборот. «Челноки» выводит на орбиту ракета. Это два конкурирующих направления. В свое время американцы построили ракетный самолет «Х-15», который стартовал из-под брюха тяжелого реактивного бомбардировщика. После двух десятков полетов он вдруг потерпел аварию, летчик погиб.

В НАСА свернули это направление ради «челноков».

Наши решили, что американцы все хорошо просчитали и аккуратно сделали то же самое. Разработали «Энергию» с «Бураном». Потом выяснилось, что один полет «челнока» обходится от пятисот до восьмисот миллионов долларов.

Мягко прожурчал сотовый телефон. Малофеев выхватил трубку из кармана пиджака и сразу почувствовал, как пересохло во рту.

— Вышел на работу? — осведомился сипловатый простуженный голос.

— Вовремя вышел. Какие у тебя новости? Левашовские голос подавали? Если что, договаривайся по-любому. Все равно выиграем больше, чем отдадим.

— С левашовскими я все улажу. Они сегодня будут заседать — клочья полетят во все стороны. Посмотрим, кто сядет на свободное место… Тут другая проблема свалилась. Где сейчас Иваныч?

— В приемной, на четвертом этаже. Я спустился вниз поговорить, — отчитался Малофеев.

— Пошли его куда-нибудь с заданием. Только дай мне знать куда.

— В чем дело?

— Это чужой, чудо-юдо. Даже мне залепил глаза.

Вот кто опасен, так опасен.

— Опять ты удружил. Опять ты!

— Ладно, остальное потом. Отсылай его, не тяни. Похоронит, сука.

Малофеев приготовился задать еще вопрос, но Меченый уже дал отбой.

— К консультации мы еще вернемся, — прошевелил губами депутат, выскакивая из машины.

— Перезвоню ближе к вечеру, — сказал ему вдогонку бородач.

Спрятав четки в карман, он запустил движок.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

НОЧНАЯ ТРАПЕЗА

После разговора со следователем человек с родимым пятном на шее понял, что чутье его стало давать сбои.

Сидя в потемках, он воображал, что контролирует ситуацию. Теперь, когда она осветилась ярким, словно от прожектора лучом, все сразу стало на свое законное место.

Невероятно, но факт: этот человек был у Риты в ночь убийства. Похоже его угораздило заснуть в другой комнате: кому суждено спастись тот спасется. Она сама могла обмолвиться насчет офиса. Здесь бывший «афганец» рассчитывал найти убийцу — других координат по Москве просто не было в его распоряжении.

И он, тертый калач, сам принял этого человека на работу. Неужели пора на покой? Или это единичный сбой, временное помутнение зрения?

Лучшим выходом было бы пристрелить этого героя, как бешеного пса. Он мог утаить от следователя свое знакомство с человеком, послужившим прототипом для фоторобота. Но утаив, не получил бы полной картины событий — пришлось бы восстанавливать ее самому, по кусочкам.

Теперь, конечно, Иваныча не шлепнешь — как ни разыгрывай спектакль для Вельяминова, все будет шито белыми нитками. Придется подарить его ментам. Буквально на пару дней. Потом подключится ФСБ — ввиду открывшихся обстоятельств. Два-три допроса и «афганцу» втолкуют — о чем говорить, о чем молчать, как рыба. Если не поймет он, объяснят старшему следователю: когда слушать, когда уши затыкать.

В любом случае нужно было спешить — это Меченый знал наверняка. Такие одиночки хуже всего. Вознамерившись мстить, они мстят до упора, пока не напичкаешь их свинцом до отвала или не упрячешь в одиночку, предварительно подлечив мозги электроразрядом.

По стечению обстоятельств Борису Рублеву тоже надо было спешить. Прошедшей ночью, около трех часов, когда Малофеев, наконец, заснул после пережитых треволнений, к воротам дачи подкатила «хонда» с обтекаемым, в гоночном стиле, силуэтом.

Остервенело, захлебываясь злобой, залаяла овчарка.

Сторож прибежал докладывать — ему и без того в каждом порыве ветра, в каждом дребезге оцинкованной кровельной жести мерещилось возмездие левашовцев.

Комбат осторожно выглянул из окна. У ворот Малофеев давно уже распорядился поставить мощный фонарь на железобетонном столбе, в его свете Рублев узнал Экзаменатора. Тот вышел из машины — в столь поздний час гостю следовало показаться, чтобы рассчитывать на любезный прием.

— Успокой собаку, — Рублев послал сторожа обратно, а сам отправился впустить «доброго знакомого».

— Депутат, наверно, вскочил в холодном поту, — одним ртом улыбнулся азиат.

В его голосе не заметно было особого уважения к народному избраннику.

— Если он засыпает, то пушкой не разбудишь, — заверил Комбат.

— Мне пришло в голову, что лучшего времени для нашей трапезы не найти. Помнишь уговор? Днем слишком много забот, слишком много назойливой мошкары, которая лезет в глаза… Твои подчиненные, надеюсь, на месте?

— Оба, — кивнул Комбат.

— Вот и отлично — пусть несут службу. Собака тоже ведь не пустое место — голос подаст, если враг нагрянет.

На кухне Экзаменатор выложил из сумки пакет риса с иероглифами на целлофане и бутылку из-под минеральной воды с густым содержимым темно-розового цвета.

— Соус я приготовил заранее. Осталось сварить рис.

Посмотрим какая тут есть посуда — мне нужна чугунная.

Пока рис доходил до кондиции на медленном огне, Экзаменатор неторопливо выкладывал на стол два пары палочек для еды и Две миски из обожженной глины.

— Посуда вещь первостепенной важности. Все важно: помещение, погода, время суток. Кто твои сотрапезники, если ты не один. Но посуда особенно. Вы, русские, проще относитесь к еде, а для нас это священнодействие. Человек принимает в себя дары Земли. Чтобы они отдали всю свою силу, надо ощутить глазами и ноздрями, языком и небом каждую крошку.

— Только бы на все остальное времени хватило, — заметил полушутя Комбат.

— В сутках не двадцать четыре часа, а двадцать четыре года. Сколько лепестков цветка можно уместить в пустой ореховой скорлупе. Важно извлечь их оттуда.

Приподняв крышку, азиат втянул в себя обжигающий пар.

— Готово.

Он выложил рис — примерно по три столовых ложки в миску. Ни одна рисинка не слиплась с соседними, каждая имела цвет первозданной белизны, чистая и непорочная, как невеста.

— А, так ты умеешь обращаться с палочками.

— У меня в батальоне служил кореец из Приморья.

Показал однажды, как это делается.

Экзаменатор подлил из бутылки пряного ароматного соуса — себе и Рублеву.

Ели медленно, молча. Когда дело подошло к концу, визитер сощурил и без того узкие глаза.

— Совместная трапеза после полуночи позволяет читать мысли сидящего напротив.

— У меня пока глухо, — Комбат уже очистил свою глиняную миску с неровными краями.

— Не буду рассказывать тебе сказки, что я могу делать нечто подобное. Таким даром обладали люди в старину, сейчас само время изменилось. То, что заметил я, не требовало особого дара.

Не обратив внимание на последние слова азиата, Рублев сложил палочки на столе и откинулся на спинку стула.

— Спасибо за угощение. Не знаю, как к тебе обратиться — может просветишь?

— Никто не должен знать настоящего имени человека. Тот, кто знает твое имя, может одолеть тебя в бою.

Ты ведь как-то называл меня мысленно до этой минуты.

Пусть все остается по-прежнему.

— Не знаю. Мне никогда не приходило в голову скрывать свои паспортные данные, — улыбнулся Комбат.

— Зато ты прячешь все остальное, — спокойно, но веско произнес Экзаменатор. — Я понял с первых минут — ты попал к Меченому не случайно. У тебя своя цель, свой интерес.

Комбат внутренне напрягся, мгновенно оценил расстановку мебели, время, необходимое каждому из них, чтобы воспользоваться оружием.

— Скажи еще, что я перекрасившийся мент. Хочу заложить тут всех оптом.

— Конечно, нет. Менты не любят рисковать. Можно подождать, пока фирму заложит кто-нибудь из конкурентов. Рискуют те, кого задело за живое.

— У нас, в России, много любителей острых ощущений.

— Я единственный имел возможность по-настоящему оценить твою подготовку. Если такой человек не прочь сотрудничать с фирмами вроде нашей, он не будет прозябать в поисках работы, наниматься грузчиком в магазин.

Комбат не стал приводить доводов, переубеждать.

— Чего ж ты молчишь? Почему не доложишь начальству?

— Я у Меченого временный человек. И не брал обязательства доносить о всех своих подозрениях. Мое дело поддерживать ребят в форме — не более.

— А на сто пятом километре?

— Я сам туда напросился. Время от времени нужна — встряска.

Экзаменатор поднялся с места, сложил скромные принадлежности для трапезы в сумку и застегнул молнию.

— Что бы ни случилось с Меченым и его братией, я без работы не останусь. Как и ты. Профессионалов ценят независимо от цвета волос и глаз, им многое прощают. Им хорошо платят — везде и всюду. Но профессионал, который зациклился на сведении личных счетов, может сорваться. Точно выверенный удар требует дисциплины, ежедневной гимнастики для души. Отрешиться от всего суетного…

Комбат еще не решил окончательно — выпускать ли ночного визитера. С чем он приходил: угрожать, намекать на общие интересы?

Сев в машину, Экзаменатор не торопился захлопывать дверцу.

— Депутат по сути дела мертв, — произнес он, не глядя на Рублева. — Нравится тебе это или нет, ему конец. Прими к сведению. У тебя еще есть время сделать для себя выводы.

Комбат хотел было сказать, что в гибели Левашова И его телохранителей Малофеев не виноват. Но вспомнил, что Экзаменатору это известно не хуже, чем ему — истерика депутата никак не выглядела наигранной…

Теперь, сидя в приемной в ожидании Малофеева, Комбат в который раз взвешивал каждое сказанное ночью слово. Что стояло за рисовым ужином? Недвусмысленное предложение не вмешиваться? Или Малофеев с Меченым решили организовать «проверку на вшивость»?

Он все-таки не усидел на месте, сказал секретарше, что сходит перекусить чего-нибудь в буфет. Шло пленарное заседание Думы. Двери в зал оставались открытыми, но журналисты и операторы с видеокамерами не сновали туда-сюда: в повестке дня не стояло скандальных вопросов. Комбат расслышал голос, вяло нудивший о пагубности жилищно-коммунальной реформы.

Далеко не все депутаты считали нужным присутствовать в зале. В коридоре, по ковровым дорожкам плавно перемещались благообразные на вид люди в темных костюмах и галстуках. Скорость и осанка соответствовали рангу: рядовой сотрудник аппарата парламента, помощник депутата, независимый депутат, член фракции. Избранные в Думу от территорий держались явно солиднее, чем те, кто прошел по партийным спискам и к концу срока все острее ощущал зависимость от лидера.

Человек, бродящий без цели, сразу привлекал к себе внимание среди всеобщей подчеркнутой деловитости.

Рублев миновал крытую галерею, спустился вниз на эскалаторе и двинулся по забитому машинами подземному гаражу. Чем-то он напоминал гараж в доме у Риты, увеличенный раз в десять. Такая же разметка на полу белыми линиями, те же вычищенные до блеска лимузины, выставленные точно по местам.

Около машины Малофеева он издалека заметил техника в темно-синей форме. Многие депутаты, ставя свой автомобиль в гараж на время работы, «озадачивали» сервисный центр — устранить мелкую неисправность, провести профилактический осмотр.

Поскольку эти услуги оплачивались из думского бюджета, каждый из парламентариев обращался за ними через два дня на третий или того чаще. Возле машин постоянно копошились люди с инструментами, ныряя в открытый капот.

На сей раз спина техника показалась Рублеву удивительно знакомой… Экзаменатор — вот кто взялся за работу.

Как он попал в тщательно охраняемое здание, где раздобыл униформу?

Появление старшего сотрудника малофеевской охраны ничуть не смутило человека с раскосыми глазами и фигурой подростка.

— Погоди секунду, я сейчас закончу. Очень хорошо, что мы встретились именно сейчас. Нам так или иначе нужно было сегодня увидеться.

Он залез под машину — явно не в первый раз. Быстро вылез обратно, отряхивая едва заметные пылинки — похоже, контрольным осмотром он остался доволен.

— Думаю, тебе интересно, когда эта штука сработает. На Малофеева выделили тройную норму, ни одна комиссия не соберет. Только куски металла и красные брызги в радиусе полкилометра.

Комбат знал, что Экзаменатор не склонен к преувеличениям. Он мысленно прикинул тротиловый эквивалент заложенной взрывчатки.

— На радиосигнал мои заказчики не понадеялись, — продолжал человек в форменной куртке техника. — В центре города полно помех, случаются сбои.

Комбат представил себе мощный взрыв на людной московской улице — трупы прохожих, искореженные автомобили. Это не должно осуществиться.

— Они предпочитают пусть устаревший, но надежный часовой механизм. Он программируется с помощью вот такого пульта, — «техник» достал из нагрудного кармана нечто подобное обычному пульту телевизора.

— Вот так ты выставляешь часы и минуты. Красная кнопка заносит время в память. Эта вызывает его для коррекции.

— Зачем мне такие подробности?

— Я собираюсь оставить его тебе. Смотри, не забудь под благовидным предлогом слинять из машины за пару минут до назначенного срока. Чем проще повод, тем меньше он вызовет подозрений — срочно понадобилось отлить, купить сигарет.

Рублева раздражала абсолютная уверенность азиата в том, что он возьмется за дело. В любом случае отказываться от пульта не стоило.

— Депутат уже мертв, — еще раз повторил Экзаменатор. — Если не сработает сегодня, в следующий раз тебя похоронят рядом с ним… Кстати, сегодня Меченый спрашивал о тебе какие-то подробности у Крапивы.

Давно я не видел шефа таким озабоченным.

— У Крапивы?

— После командировки на Кавказ он кичился вашей дружбой.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ВЗРЫВ

Вбежав в фойе, — Малофеев кинулся прямиком к лифту. На полдороге его остановил председатель комитета по экономике.

— Куда разогнался, Олег Евгеньич? Не забыл, что в два начинаем? Будем определяться с поправками по бюджету.

Малофеев крепко пожал неприятно-влажную ладонь и пообещал принять активное участие в обсуждении.

— Только без скандала, прошу тебя. Я сам не перевариваю Фильченко, но давай не будем дискредитировать нашу работу в глазах общественности. Ты ведь знаешь, телевизионщики караулят всякую ругань, стычки.

— Да пошли ты этих пидарасов подальше! — Малофеев отодрал прилипшую руку и заскочил в лифт.

Уже в кабине он сообразил, что торопиться в общем-то не стоит. Зачем лишний раз сталкиваться лицом к лицу с человеком, который явно не из любви к искусству исполнял чужую роль? Который наверняка все внимательно отслеживает и может запросто уловить перемену в голосе. Можно ведь обойтись звонком.

Выйдя этажом выше, депутат созвонился с собственной приемной:

— Лариса? Иваныч там?

— Спустился в буфет. Вот-вот будет.

«Вот и отлично», — чуть не сболтнул Малофеев.

— Ничего. Просто передай, чтобы он не мешкая заскочил ко мне на дачу и забрал бы оттуда кейс с документами. Он знает какой.

Не дождавшись ответа, Малофеев дал отбой. Неровен час появится Иваныч.

С ума сойти, его охраной руководил человек, который — вполне вероятно — замышлял его убийство.

Депутат свернул в туалетную комнату, чтобы выиграть время. С зеркала на него глянуло незнакомое лицо с воспаленными глазами и лихорадочным румянцем. Череда последних событий быстро доконала Малофеева.

Перспектива появиться на страницах прессы в роли клиента несовершеннолетней проститутки. Неожиданная расправа Меченого с Левашовым и его телохранителями.

Перспектива миллиардного дела, пока еще не проясненного по своей сути. Информация насчет Иваныча. Будто неизвестная сила раз за разом швыряла Малофеева об стену. Таких перегрузок не выдержал бы никто.

Он умыл лицо холодной водой. Сколько прошло времени с тех пор, как он передал поручение для «афганца»? Проверить? Или рано еще?

Вдруг его сотовый зазвонил. Черт возьми, этот тип решил уточнить все из первых уст. Не брать трубку?

Нелепо. Только вызовет лишние подозрения.

— Малофеев слушает.

— Евгеньич, мне самому ехать на дачу или отправить Терминатора?

— Самому, — пришлось сделать огромное усилие, чтобы интонации выглядели естественными. — Это ведь не курьерская работа, сам пойми. Чемоданчик слишком тяжел. Я должен еще что-то объяснять?

— Где взять ключи?

— Все ключи у сторожа. Выезжай прямо сейчас. Бери мою машину.

Как ни старался Малофеев, Комбат распознал в его голосе внутреннее, тщательно скрываемое напряжение.

Конечно, к проблемам вчерашнего дня могли прибавиться сегодняшние, еще неизвестные Комбату. Но ведь раньше Малофеев ни под каким видом не разрешал своему старшему охраннику отлучаться. А теперь торопит…

Откуда он говорит сейчас? Входя в фойе из подземного гаража, Рублев успел заметить в сужающуюся щель между створками кабины знакомый пиджак вишневого цвета. В Думе таких раз-два и обчелся. Он это был или не он?

Комбат выглянул в окно приемной — машины Мирзабека уже не было на месте.

— Ладно, я поехал, — бросил он через плечо секретарше.

— Счастливо.

Заседание комитета еще не началось. Что помешало Малофееву заглянуть в кабинет на четвертый этаж? Не хочет больше сталкиваться с Комбатом? Может быть следит где-то поблизости, когда его машина, наконец, выедет из гаража, растворится в потоке.

А ведь у сторожа нет и никогда не было ключей.

По случайному совпадению Комбат буквально вчера попросил его отпереть одну из дверей и тот с коротким смешком ответил, что ключей от комнат ни разу в глаза не видел. И вдруг Малофеев, уезжая сегодня утром в город, доверяет ему бесценный кейс с документами.

Свернув за угол, Комбат остановил машину и вышел.

За свое недолгое пребывание в стенах Думы он хорошо изучил все входы и выходы тяжеловесного монолитного здания. Конечно, все они круглосуточно охраняются, но пропуск-то у него по всей форме Сейчас лучше всего попасть внутрь через самый «черный» из входов.

Пройдя через длинный и невзрачный служебный коридор, он вернулся в фойе. Лифт, четвертый этаж, прикрытая дверь со знакомой табличкой.

Голос Малофеева:

— ..Только что выехал. Да. Смотри, чтобы не сорвалось. Если доедет… Ладно, не буду задерживать. Звони, как появятся новости.

Большего Комбату не требовалось — все было сказано открытым текстом. Проходившие по коридору люди не выражали удивления, видя, как кто-то откровенно топчется возле прикрытой двери. Идет конфиденциальный разговор, охрана выполняет долг.

Рублев мысленно досчитал до десяти и, распахнув дверь, ступил в приемную. Лицо депутата перекосилось от страха. Терминатор, которому никто пока не удосужился ничего объяснить, спокойно взирал на старшого.

— Почему ты?.. — с трудом вымолвил Малофеев.

Он пятился назад к двери кабинета.

— Стоять, — Комбат направил ему в лицо ствол «Макарова» и, не оборачиваясь, захлопнул дверь толчком ноги.

Секретарша Лариса стала медленно проваливаться под стол — Комбат ей не препятствовал. Простейшие переключатели в мозгу Терминатора расплавились от перенапряжения. Приказа нет, один начальник грозит другому. Он все-таки попробовал выхватить оружие, но Комбат выбил его неожиданным ударом, по-прежнему не сводя с Малофеева глаз.

— Выходим все вместе. Спокойно спускаемся. Садимся в машину. Лариса, ты меня слышишь?

Женщина под столом пошевелилась. У Комбата не лежала душа трогать ее. Но завязать рот и руки пришлось.

Чтобы никто потом не предъявил ей счет: почему не подняла тревогу? Она, похоже, сообразила это обстоятельство и ничего не имела против. Лишь бы ее заперли в приемной и никуда не тащили.

— Первая же попытка привлечь внимание — стреляю без предупреждения, — тихо предупредил Рублев в коридоре.

Он шел чуть сзади, спрятав руку с пистолетом в кармане куртки. Как назло, к Малофееву прицепился собрат по партии.

— Евгеньич, гони монету. Отцу родному в следующую субботу полтинник стукнет. Надо сообразить что-нибудь грандиозное.

Комбат уже слышал краем уха о приближающемся юбилее лидера партии.

— Обязательно, — ответил Малофеев голосом диктора, сообщающего телезрителям о чьей-то скоропостижной кончине. — Только завтра.

— Чего ты весь надутый? Покупаем антикварную вещь: охотничье ружье с перламутровой инкрустацией.

Смотрится, как из Оружейной палаты.

— Молодцы, — все тем же траурным голосом произнес Малофеев.

«Еще одна такая реплика и нам всем светят неприятности», — мелькнуло в голове у Рублева.

Но партийный товарищ оказался человеком нечутким, он слишком был поглощен проблемами предстоящего празднества и на прощание радостно сообщил, что включен в оргкомитет по подготовке и проведению. Это явно было ступенью в политической карьере.

Даме Терминатор и Малофеев проделали путь до машины немного скованно, но в общем удовлетворительно.

Похоже, никто в Думе не придал особого значения отбытию депутата с двумя охранниками.

Комбат сел на заднее сиденье, Терминатор — за руль, Малофееву было указано место рядом с водителем.

— Едем спокойненько, соблюдаем правила. Выкатывайся на шоссе Энтузиастов и прямиком до Кольцевой.

«Самое время для разговора по душам», — подумал Комбат.

— Слушай сюда, парламентарий. Мне нужно знать, за что убрали Риту.

— Какую Риту?

— Которой ты послал венок на девять дней.

— Я тут не причем, мы с ней всегда ладили.

— Давай — чтобы клещами не тянуть каждое слово.

Комбат потянулся за пультом-программатором, чтобы выставить время, но" решил подождать до тех пор, пока они выедут за черту города.

— Мы познакомились, когда они всей семьей вернулись из Америки. Она тогда страшно скучала и каждый день устраивала выкрутасы. По теперешним мерками все это, конечно, детский лепет.

Терминатор тем временем благополучно доехал до улицы Плеханова. Гаишники, наверно, первый раз в жизни видели машину со спецномером, едущую так аккуратно.

— После смерти отца у Риты остались хорошие связи. Ее привлекали к делу, когда нужно было крепкое прикрытие — солидный чин из ФСБ не станет напрямую говорить с людьми типа Меченого.

— Значит, он пользовался ее услугами?

— Вроде бы так, — с неохотой согласился Малофеев.

Комбат сел так, чтобы видеть его лицо в зеркальце. Пока все, что рассказывал депутат, походило на правду.

— И что он получал за свои деньги?

— Информацию. Паспорта и прочие документы, сработанные на профессиональном уровне. Закрытие дел, подчистку улик, всего не перескажешь.

Видя, в какую сторону клонится разговор, Малофеев немного приободрился. Временное косноязычие уступило место бойкой речи привыкшего ораторствовать человека.

— Ей он тоже платил?

— Конечно, а на какие деньги она так шикарно жила? Но в подробности он меня не посвящал — обо всей этой кухне я только догадывался. В Думе мне своих забот хватало.

— Когда ты последний раз ее видел?

— Даже не помню.

— А фигурка с лавровым венком? Тоже успел забыть?

Малофеев поперхнулся на полуслове — этот человек опознал и Ритину статуэтку. Откуда он мог про нее узнать, черт возьми?

— Это подарок. На банкете, когда обмывали мое депутатское удостоверение.

— Она тут тоже приложила руку?

— В какой-то степени помогла.

Скоро Кольцевая. Комбат набрал несколько цифр на пульте. Сорок минут до взрыва — пожалуй достаточно, чтобы выкатиться на более или менее тихую дорогу.

— Она тогда плеснула Меченому в лицо шампанским — не знаю по какому поводу. Он молча утерся, но поставил в счет. Если ты был с ней знаком, то должен знать: тормоза у нее полностью отсутствовали.

Теперь в ушах Комбата вместе с голосом Малофеева и автомобильными гудками тикали внутренние часы, отмеряя оставшееся время.

— Меня потрясло известие о ее смерти, я весь день не мог взять в рот ни крошки. Не слезал с Меченого, добивался ответа. В конце концов он сказал, что Рита вздумала кого-то шантажировать там, в ФСБ. Ему дружески посоветовали от нее избавиться. Вот все, что я знаю.

— Кому он это поручил?

— Думаешь, он когда-нибудь отчитывался?

— Ты сам, как считаешь? Кто числился у него в штатных киллерах?

— Я плохо знал всю эту кухню. И никогда не жаждал влезать в подробности. Меченый истолковал бы это по-своему.

«Что верно, то верно», — подумал Рублев.

Прошла ровно половина срока. На Горьковском шоссе Терминатор позволил себе немного прибавить скорость.

— Видишь указатель? Свернешь там налево.

Водитель не стал задавать вопросов, зато Малофеев забеспокоился.

— Зачем? Я тебе выложил все, что знаю. Какой смысл дальше нас держать?

— Успокойся, я скоро сойду. Что разузнал обо мне Меченый, почему все задергались?

— Не знаю! — с отчаянием воскликнул Малофеев, — все по-быстрому, все как снег на голову.

Он смертельно боялся, что Комбат не поверит в его неосведомленность, заподозрит в желании скрыть самое важное.

— «Иваныч опасен. Отправь его куда-нибудь с заданием. Дай знать как только поедет». Вот и весь разговор.

Представь себе мое состояние. Нервы натянуты как канаты, а тут новое ЧП. Иначе я бы обязательно с тобой поговорил.

Часы Комбата показывали, что до взрыва осталось четверть часа. И вдруг его осенило — рванет минут на десять раньше выставленного времени. Левашовцам он нужен только на время разборки с депутатом. Ставя взрывное устройство, они не могли его обойти — именно он каждый раз дотошно осматривал машину перед тем как Малофеев садился в нее. Но людей из стана противника никто не берет на постоянную службу, их используют пока в этом есть толк.

Как только Малофеев переселится к праотцам, Комбат станет лишним на этом свете — в первую очередь для Экзаменатора. Вдруг бывший «афганец» попадет в лапы Меченого, и тот вытащит из него достоверные сведения о непосредственном организаторе взрыва?

— Снимай пиджак, — быстро произнес Комбат. — Мне нужно переодеться. Ты и в рубашке доедешь, здесь даже жарковато внутри.

— Тебя ждут совсем на другой трассе, — пожал плечами Малофеев.

Но все-таки снял свой вишневого цвета пиджак, не забыв вытащить из внутреннего кармана бумажник, паркеровскую авторучку, сотовый телефон и водительское удостоверение. По мнению Рублева такой одежкой мог бы воспользоваться эстрадный конферансье, выходя на сцену — мужскую моду Комбат с трудом воспринимал. Он не собирался надевать пиджак, но если просто кинуть в машине куртку, это даст пищу для размышлений. А соображает Малофеев быстро.

— Тормози.

Комбат остался в тонком свитере, готовясь выходить он держал пиджак в левой руке, а пистолет в правой.

— Езжайте вперед, не задерживаясь.

Вдруг послышался сигнал сотового телефона. Комбат захлопнул уже открытую было дверь.

— Если это Меченый, скажешь, что все в порядке.

Только покороче, без долгих объяснений.

— Где он? Мне только что перезвонили — машины не видно. Ему давно пора добраться до места. Ты уверен, что он ничего не заподозрил?

— Да пока из центра выберешься — полчаса пройдет, — чересчур громко и четко заявил Малофеев. — Пусть наберутся терпения, он уже на подъезде.

Меченого не пришлось торопить с окончанием разговора — он раздраженно проворчал нечто неразборчивое и сам бросил трубку. Прежде чем вылезти из машины, Комбат забрал сотовый телефон себе.

С одной стороны от дороги стояла березовая роща, уже голая, просвечивающая насквозь, с другой — темнело большое поле, с которого только-только собрали урожай — кое-где остались розоватые картофелины с налипшими комьями черной земли.

В лицо пахнуло сыростью. Протарахтел мимо колесный трактор с длинными досками в прицепе. Комбат не спешил оборачиваться к автомобилю спиной, ждал пока он скроется из виду. До выставленного времени оставалось еще восемь минут, когда глянцевое пятно на неказистой дороге полыхнуло слепящим огнем.

Взрывная волна ударила Комбата в грудь и отшвырнула в сторону, ударив левым боком о ствол березы. Это спасло его от осколков, сыпавшихся дождем. Дым, пронизанный багровым светом валил клубами во все стороны.

Пересиливая боль, Комбат поднялся на ноги и побрел в сторону от пышущего жаром пламени. Белые березы раскачивались перед глазами, двоились в удушливом тумане…

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

БОЖИЙ ЧЕЛОВЕК

Прошел еще час, пока Меченый и Вельяминов, отправивший своих сотрудников на перехват, окончательно убедились, что Иваныч по дороге на дачу не проедет.

Несколько раз человек с родимым пятном пытался дозвониться до депутата и устроить тому прочистку мозгов, но безуспешно.

Наконец, он рискнул набрать думской номер, который запросто могли прослушивать. Трубку взяла секретарша Лариса:

— Кто его спрашивает?

— Что там у вас за собрание? — Меченый расслышал в трубку гул голосов в приемной.

— Ой, у нас тут дурдом не то слово. А кто спрашивает?

— Нужный для него человек.

Голос показался Ларисе убедительным, она сбивчиво, кое-как рассказала о происшедшем.

— Извините, меня тут все время дергают с расспросами.

— Кому дали знать?

— Да здесь всю охрану здания подняли на уши! Среди бела дня беспрепятственно вывести заложников! Как я перепугалась, вы не представляете.

— Ритуальные телодвижения после драки меня мало волнуют. Приметы машины передали в милицию?

— При мне сообщили…

Телефонная трубка уже нагрелась в руках Меченого.

Но это оказалось еще не самое плохое из известий. Поскольку его телефон был хронически занят, в офис дозвонились по другому. Незнакомый голос попросил передать господину Морозу, что Левашов распорядился отправить первый взнос в счет частичного погашения долга.

Экзаменатор и его заказчики знали чего ожидать, и первые же слухи о взрыве неподалеку от Горьковского шоссе были четко идентифицированы с «объектом».

Трудно было отказать себе в удовольствии передать весточку для Меченого.

Через полчаса информация о происшествии попала и к нему на стол. Наплевав на опасность засветиться, человек с родимым пятном отправился к месту событий.

Возле воронки, куда, казалось, бесследно провалился автомобиль, собрались люди в милицейской форме. Гаишник с жезлом заворачивал редкий транспорт назад.

Узнав Вельяминова, Меченый продрался к нему.

К непонятливому субъекту уже готовы были применить репрессивные меры, но следователь остановил ретивых сотрудников короткой отмашкой.

— Взрывчатки не пожалели, — сумрачно заметил он, обращаясь к прибывшему. — Экспертам работы хватит. Пока нельзя даже сказать, сколько человек было в машине. Вон красные сопли на ветках — похоже это все, что осталось.

Пожар на месте взрыва уже прекратился, потому что гореть, собственно говоря, было нечему. Дымили только две отсыревшие под осенними дождями березы. Несколько человек тщательно собирали мелкие осколки.

— Напрасно вы ввели меня в заблуждение — стали отмазывать Малофеева. Если бы мы знали, что преступник каждый день является на работу в здание Думы, вполне возможно он был бы у нас в руках…

Экспертиза сработала быстрее, чем предполагал Вельяминов. Ответы на некоторые вопросы были даны уже на следующий день. Около десятка обгорелых фрагментов одежды предъявили в первую очередь секретарше Ларисе. Она прекрасно помнила, кто в чем явился на работу в тот день. Опознала несколько клочков: один от малофеевских брюк, два от куртки Иваныча, еще столько же от одежды Терминатора.

Именно на это рассчитывал Рублев, когда оставлял свою куртку в машине. Вокруг него быстро сжимались концентрические кольца — милицейское и преступное.

Выскочить из обоих разом можно было только таким способом. Пусть все сочтут его мертвым.

Он узнал достаточно, чтобы начать работать на себя.

* * *

Рублев еще не знал, что его замысел сыграл на все сто. Нужно было немного отлежаться. Пройдя несколько километров по лесу, он кинул малофеевский пиджак на подстилку из опавших листьев. Лег на спину прижимая к туловищу левую, травмированную руку.

Но дожди перед этим лили целую неделю с короткими перерывами. Пиджак почти мгновенно намок и влага быстро проступила через подкладку — поясница уже ощущала неприятный холодок.

Стиснув зубы, Комбат отправился дальше. Он знал в какой стороне Кольцевая. Снова пошел дождь. Без своей дешевой, «непробиваемой» куртки он мгновенно вымок до нитки.

На стильную малофеевскую одежку налипла грязь.

Тащить чужой пиджак с собой не имело ни малейшего смысла. Комбат бросил его, присыпав опавшими листьями. Левой не шевельнуть — неужели перелом? Это было бы очень некстати.

Через полтора часа он выбрался на трассу. Это была еще не Кольцевая, но машины шли почти непрерывным потоком. Рублев мотнул головой отряхиваясь от брызг, вытер о траву подошвы, счищая налипший довесок.

Двинулся вдоль дороги, не слишком рассчитывая, что кто-то остановится.

Машины проносились мимо, обдавая мутными брызгами: легковые, трейлеры с аршинными надписями на боку, лесовозы и междугородние автобусы. Вдруг, прочертив четкий след на обочине, тормознул груженый гравием «КамАЗ».

Рублев заскочил в теплую кабину:

— Спасибо, шеф.

— Тебе куда?

— В город.

— А что с рукой?

— Не знаю еще, — не в привычках Комбата было распространяться о своих болячках и травмах, он давно научился воспринимать их стоически.

Но водитель оказался человеком с наметанным глазом. Выгрузив щебень, он погнал за следующей партией и пообещал:

— Две ходки еще сделаем. Потом заброшу тебя в поликлинику, у меня там жена работает. Пусть просветят рентгеном.

У Рублева обнаружили перелом. Без долгих разговоров наложили гипс.

— Кость у вас дай боже. Широкая, — заметил врач, кивая на снимок. — Если баловаться не будете, срастется нормально. Забетонировали на совесть, хотя карточки у вас и не было…

Рублев вспомнил, что деньги остались в куртке. Неудобно получается.

— Я рассчитаюсь. Завтра-послезавтра.

— Ладно уж. Выздоравливайте.

* * *

Валера Сенцов сам не заметил, как заделался сутенером. Началось все с торговли порнографическими журналами, за которую его вышвырнули с первого курса института. Время как раз было суровое — Андропов закручивал гайки.

Переждав немного, Валера переключился на видео: сдавал напрокат свой «аппарат» с заезженными кассетами немецкой порнухи. Климат в стране теплел на глазах, открывались новые возможности. Он бросил мелочевку и открыл собственное дело — небольшую фирму «Доверие». Человек, чувствующий себя одиноко, подавленно мог позвонить и анонимно поделиться своими проблемами. Очень быстро все это трансформировалось в нечто более прибыльное: секс-услуги по телефону.

Никогда Валера не задавался вопросом — почему его все время клонит в одну и ту же сторону. Сам он вовсе не был сексуально озабоченным человеком. Раз в неделю наведывался к разведенной продавщице из комиссионного магазина и чувствовал себя вполне удовлетворенным. Скорее всего твердая линия в бизнесе объяснялась просто — начав эксплуатировать одну из человеческих слабостей, выгоднее держаться однажды избранного пути, накапливать опыт.

Из множества претенденток он отобрал четырех в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, обращая внимание на тембр голоса и способность фантазировать.

Кого-то пришлось поднатаскать, кто-то включился сразу. Работа была тяжкой: после мазохиста мог позвонить садист, после подростка — сорокапятилетний мужчина.

Кто-то просил, чтобы его обзывали последними словами, кто-то начинал плести полнейшую галиматью, от которой, по выражению сотрудниц, «уши бантиком завязывались». Нужно было мгновенно переключаться, перестраиваться.

Через полгода работы у самой перспективной чуть «крыша» не поехала. Пришлось срочно от нее избавиться. Но черная полоса продолжалась — на крошечную фирмочку наехали рэкетиры. Запросили непосильную для Сенцова дань. Не получив требуемого, избили девочек и самого хозяина, переломали телефонные аппараты и мебель.

На следующий день Валера закрыл «Доверие». Он решил обустроить свою нишу поглубже, чтобы не иметь дела ни с налоговой инспекцией, ни с кулаками мордоворотов в кожаных куртках. Никакой рекламы в газетах.

Узкий круг клиентов — новый человек только по рекомендации.

Двух первых малолеток он забрал из детдома, там их били и насиловали то воспитатели, то сверстники. После такого беспросветного мрака, предложенная Валерой жизнь показалась райской: комфортабельная квартира, наряды, деликатесы, солидные «начальники» с масляными от вожделения глазами.

Третьей по счету стала Катя: родители развелись, мать вышла замуж за иностранца и укатила с концами.

Катя осталась у бабки, болталась по Москве без дела. Ее нанял торговать на рынке азербайджанец.

Место было на свежем воздухе, под навесом. В мороз старшая напарница добавляла в термос с чаем водки, чтобы согреться как следует. На третий месяц работы на рынок нагрянули какие-то боевики в камуфляже с одинаковыми нарукавными нашивками в виде молнии. Азербайджанцев швыряли на затоптанный снег, били резиновыми дубинками, нагайками, пинали ногами. Рассыпали в грязь лимоны, чищеные орехи, хурму и курагу. Их хозяина с разбитым в кровь небритым лицом, поблескивающими золотыми зубами, поволокли куда-то два рослых широкоплечих парня в черных беретах.

— Сматываемся, — подтолкнула Катю напарница.

Они убежали с рынка, прихватив выручку за полдня.

Перебрались на другой. Здесь Катя уже не стала связываться с «азерами». Нанялась разносить пиццу девушкам, торгующим в ларьках. Нужно было обязательно пожелать приятного аппетита и поторопиться закрыть тяжелую сумку, чтобы оставшиеся порции не остыли на ветру.

Именно здесь заметил Катю Сенцов — он теперь инстинктивно выделял из толпы девочек определенного возраста. Если занимается тяжелой работой, значит сама себе хозяйка. Но главное, конечно, лицо: бледная кожа, припухшие губы, голубоватые тени под глазами.

Растрепанные волосы торчат из-под вязаной шапки — рыжие с золотым отливом.

Он мысленно переодел ее в школьное платьице, посмотрел глазами своих клиентов. Этот не очень опрятный, шмыгающий носом ангел будет пользоваться успехом.

Завязать разговор ничего не стоило, он уже в совершенстве освоил искусство входить в доверие к таким вот созданиям…

В тот же день Валера изъял ее с рынка, поселил в отдельной квартире. Ему не пришлось проводить воспитательную работу перед первым «сеансом». Можно было подумать, что она заранее ожидала именно этого. Особых переживаний клиенты у нее не вызывали — она равнодушно относилась ко всем манипуляциям со своим телом, как будто отдавала во временное пользование одну из принадлежащих ей вещей. Не очень дорогую, чтобы держать ее в заветном месте, не такую хрупкую, чтобы ее могли сломать неосторожным обращением…

* * *

Валера ломал голову — как извлечь деньги из собственной квартиры. Без денег он обречен. О солидной сумме в сотенных долларовых купюрах он никому не мог рассказать. Даже если крутые ребята из мафии перевернут всю квартиру вверх дном, они не доберутся до тайника.

Эти денежки благополучно дотянут до лучших времен.

Но расходные деньги в шкафу — около шести миллионов рублей — за ними надо срочно кого-нибудь послать.

Надо — а некого. Девчонки только для клиентов разыгрывают деток, на самом деле они хитрющие бестии.

Сразу почуют опасность. Да и не стоит ими рисковать — кто знает, может все еще обойдется и дело вернется в налаженную колею.

Остается Леха, непутевый старший братан, которого бывшая женушка дважды упекала лечиться от алкоголизма. Леха возьмется, но где гарантия что он аккуратно принесет эти денежки. Можно паспорт взять у него в залог, можно пригрозить страшной карой — благополучно начихает.

Все-таки Сенцов позвонил брату, с которым не общался уже добрых два года. Тихий, какой-то замогильный женский голос ответил:

— Он в церкви, может передать что.

— Я к Сенцову попал? — ошарашенно уточнил младший брат. — К Сенцову Алексею?

— Да, миленький, — с провинциальным акцентом ответили ему.

«Конец света. Леха в церкви», — чудесное явление целого сонма святых не так поразило бы сутенера, как происшедшая с братом метаморфоза. — «Может у них теперь новое место сбора — на паперти?»

— А где это?

— Он в Елоховский ходит. Пешочком, миленький.

— А он вообще хорошо себя чувствует? На ваш взгляд.

— Сейчас слабоват немного. Третью неделю постится…

Вдвоем с Катей они махнули в Елоховский. Переступая порог храма, Валера стянул широкополую шляпу.

«Где этот хмырь? Вон, шевелит губами возле иконы.»

Здесь, в соборе, время стояло неподвижно, как в тихой заводи. Потрескивали свечи, блики от огоньков искрились на золотых окладах. В косом столбе света, льющегося через окно, вился сизый дымок ладана.

Гипноз умиротворенной тишины нарушила старушка в белом платочке. Она зашипела сзади на Катю, чтобы та сняла темные очки.

— Извините, мы туристы, — отшил бабку Сеяцов-младший.

Подойдя к брату он осторожно тронул его за плечо:

— Леха, послушай.

Человек с жидкой русой бородкой и выцветшими белесыми глазами дошептал до конца молитву и обернулся с улыбкой.

— Брат, — он обнял Валеру и мягко прижал к груди. — Как я рад тебя видеть. Душа все вопрошает: как он там, в этом омуте?

— Паршиво — не то слово.

— Ведь московская жизнь — это страшный омут.

Увлечешься, забудешься и затянет с головой. Трудно обрести спокойствие.

Валера чувствовал, что глаза его неприлично вылуплены, но ничего не мог поделать. Леха, тот самый Леха который отморозил себе ноги, провалявшись январской ночью на улице, который сдавал кровь, чтобы заполучить деньжат на похмелку, который ссал в собственном подъезде, забывая при этом расстегнуть штаны, теперь говорил с братом проникновенно-благостным тоном.

— Истинная правда, — поддакнул младший. — Не продохнешь: одни проблемы. Вот сейчас, например: элементарно не могу попасть к себе домой. Боюсь. Нашлись какие-то мерзавцы, которые угрожают мне и вот этой девочке, Катюше.

Девочка Катюша тем временем бродила по храму, с любопытством разглядывая иконы, лампады на цепочках, крылатых херувимов, нарисованных вверху.

— Нужны деньги, чтобы уехать. И не могу их забрать, — чистосердечно признался Валера. — Может ты бы съездил?

— С радостью, брат.

Сенцов-младший уже достал ключи, но в последний момент засомневался. А если новый облик Лехи только хитрый ход, чтобы поиметь с храма Божьего вспомоществование или спереть какую-нибудь утварь?

— Смотри, если пропадешь с деньгами…

— Не беспокойся, брат, — улыбнулся Алексей. — Знаю, что много тягот доставил ближним, но Господь призрел меня, как блудного сына.

— У тебя крест с собой? Ну есть на тебе крест или нет?

— А как же.

— Покажи.

Алексей запустил пальцы за пазуху и достал простенький крестик.

— Поцелуй, что деньги принесешь.

Брат послушно исполнил требуемое и бережно вернул крестик на место.

«Была не была. Других вариантов все равно не видно», — Сенцов-младший отдал ключи…

После полуторачасового ожидания на ногах он чувствовал слабость — от запаха плавящегося воска и монотонного бормотания священника голова тяжелела, клонилась набок. Лики с икон с большими глазами и скорбно сжатыми устами колыхались как отражения на воде.

Стряхивая наваждение, Валера смотрел на часы.

Ему рисовался старший брат — тот торопливо пере считывал нежданный улов. На елейном лице проступала прежняя гнилая улыбочка, в которой удивительным образом сочетались слабоумие и хитрость мелкого зверька.

Сенцов-старший вернулся, когда они с Катей собрались уже уходить. К изумлению Валеры достал несколько стодолларовых бумажек. Неужели из тайника? В глазах у сутенера на мгновение померк белый свет. Не дожидаясь вопросов, Алексей рассказал, что случилось.

Подойдя ко входной двери, он услышал внутри шум, треск и голоса людей. Дверь прикрыли, но оставили незапертой — ему даже не понадобился ключ. В квартире царили разгром и беспорядок. Несколько дюжих парней методично ломали и били все, что попадалось под руку.

— Стал их увещевать, стыдить. Смотрю один сует мне доллары. А я ведь дал обет везде и всюду ходить вот с этим, — Алексей показал пристегнутый к поясу большой кожаный кошель с надписью: «На обновление храмов». — Бери, говорит, отец. Я ему: хозяин больше обещал. Не хочу повторять как он тебя назвал. Но денег добавил.

Сенцов-младший побледнел и опустился на колени.

— Что с тобой? — брат подхватил его подмышки. — Девочка, помоги.

Вдвоем они вывели его на свежий воздух.

— Что-нибудь еще они говорили? — спросила Катя.

— Ругались мерзко на Валеру и какую-то, проста Господи, особу легкого поведения.

— Это я.

Алексей, которого Катя успела мысленно прозвать Божьим человеком, только скорбно кивнул.

— Валера прав. Вам с ним опасно оставаться на виду — всякое может случиться.

Он протянул девчонке деньги, которые младший брат так и не взял.

— Сложный, конечно, вопрос. Их ведь как бы пожертвовали на благие цели. Вы точно знаете, что это из его сбережений? Тогда пусть сам решает, как с ними быть.

Вдруг переживший катастрофу человек в цветастом шарфе, скрученном веревкой вокруг шеи, взвыл и вцепился в волосы брата. Оба повалились на землю и стали кататься по мокрому асфальту возле паперти. Две нищенки степенно поднялись и перебрались на новое место — подальше от греха.

Алексей Божий человек почти не сопротивлялся.

Оказавшись наверху, сутенер придавил его коленом:

— Ах ты, крыса церковная! Последние деньги урвать?! Тварь, пропойца!

Он замахнулся, чтобы ударить в лицо сверху вниз, но Катя сзади уцепилась за руку:

— Ошизел? Отдает же деньги!

Валера отшвырнул девчонку — она еле удержалась на ногах.

— Ты хоть понимаешь, на сколько меня грабанули?

Будь все проклято — как они вычислили место?

Закусив кулак, он скрючился на асфальте. В ответ на шум и крики вырос откуда-то из под земли дежурный милиционер. Направляясь к нарушителю порядка, он поднял смятую широкополую шляпу.

Алексей Божий человек бросился ему наперерез:

— Этой мой брат, у него приступ. Сейчас мы вызовем «скорую».

— Только уберите его подальше, — хмуро махнул дубинкой мент. — А то можно подумать, что тут кишки кому-то выпустили.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

МУЖСКОЙ РАЗГОВОР

На следующий день после гибели Малофеева пленарное заседание Думы с самого начала отошло от повестки дня. Слово взял Семен Красильников — лидер Либерально-социалистической партии, тот самый, чей охотничий портрет красовался в кабинете покойного депутата.

— Предлагаю всем встать и почтить память нашего сотоварища минутой молчания, — объявил Красильников, взойдя на трибуну.

Поднялись все — кто быстро, с готовностью, кто не торопясь, со скептическим видом. Некоторые явно не считали Малофеева сотоварищем и не испытывали большой скорби. Но афишировать свое мнение они сейчас не собирались.

Внимательно проследив за всеми собравшимися в зале, Красильников опустил руки по швам и умолк. Ровно через минуту он снова наклонился к микрофону:

— С разрешения председательствующего я хотел бы сказать по этому поводу несколько слов. Заслуги человека выступают особенно рельефно, выпукло, когда он уходит из этой жизни. Трагическая гибель Олега Евгеньевича Малофеева помогла всем нам осознать в полной мере весь масштаб его фигуры. Кому-то казалось, что он слишком резок, невыдержан, горяч, но теперь мы обрели горькое право однозначно констатировать: все это диктовалось болью за судьбы Отечества. И если кто-то позволяет себе во время моей речи демонстративно просматривать бумаги, этот человек бросает вызов не нам, он бросает вызов тому делу, за которое отдал жизнь Олег Евгеньевич.

Партийный босс в двубортном пиджаке с золотыми пуговицами указал рукой в сторону проправительственной фракции, где отдельные депутаты, в их числе и Фильченко, позволяли себе отвлекаться.

— Он был одним из немногих среди равнодушного большинства, кто открыто вступил в схватку с всесильной мафией. Всем нам памятны его блестящие, глубоко аргументированные выступления по так называемому спиртовому дело. Кто знает, какой ущерб понесло бы государство, если бы он не зазвонил во все колокола. Да, он одержал победу, но мафия такого не прощает. Вчера она нанесла ответный удар.

Красильников сделал паузу, чтобы глотнуть минеральной воды из стакана.

— Наша фракция предлагает следующее. Установить возле думского кабинета этого выдающегося гражданина России мемориальную доску. Назначить специальную комиссию по расследованию преступления. Полностью реорганизовать охрану здания. Проще говоря, разогнать всех к чертовой матери! Среди бела дня депутата выводят через центральный вход под дулом пистолета. Где, я вас спрашиваю, такое возможно? Ни в одном парламенте мира!

— Это вы пожинаете плоды своих же обычаев, — напомнили из зала. — Именно ваша фракция наводнила здание телохранителями. Мы предлагаем вообще запретить доступ в Думу вооруженным людям, кроме вневедомственной охраны.

— Все правильно — ваша фракция может запросто сэкономить на личной охране. Зачем она людям, которые всегда держат нос по ветру, всегда тянут руки в пользу того, кто сегодня сильнее?

— По-моему вы увлеклись и плавно перескочили совсем на другую тему, — заметил Красильникову спикер.

— Ну, если вы считаете, что разговор о нашей безопасности сегодня не актуален, я готов подчиниться.

— Давайте все-таки работать согласно регламенту. Если есть предложения по совершенствованию охраны, передайте их в комитет. Пусть их там детально обсудят…

— Это волокита на два месяца. Пожалуйста. За это время еще кого-нибудь вынесут вперед ногами. Вопрос слишком очевиден — сотрудники МВД не справляются со своими обязанностями. Я не исключаю, что кто-то из них был в сговоре с тем боевиком, на руках которого кровь нашего товарища. Нам надо создать при Думе штатное охранное подразделение, выделить деньги на современные системы охраны.

— Чтобы сделать все это, надо изменить конституционные права Думы, — отреагировал председатель. — На сегодняшний день закон нам запрещает подобные действия.

— Хорошо, пусть это будет называться подразделением МВД, но оперативными вопросами должны ведать те, кому мы можем доверять.

Из ложи прессы за дискуссией наблюдал бородач с янтарными четками. С участием Малофеева или без него, но дело надо было двигать с места.

* * *

С левой рукой на перевязи Рублев сидел в зале ожидания. Сосед, ожидающий своего поезда, читал свежую газету. Через его плечо можно было разглядеть фотографию с места взрыва: березы, воронка, собравшиеся люди в фуражках. Рядом, на снимке помельче он узнал самого себя. Корреспондент воспользовался фотографией с постоянного пропуска в Думу — второй ее экземпляр остался в бюро пропусков, Статья называлась хлестко: «Киллер-телохранитель: работа по совместительству». Автор сразу предупреждал, что изложит несколько версий происшедшего. Рублеву удалось познакомиться с одной. Там высказывалось предположение, что взрыв произошел в результате преждевременного срабатывания устройства.

Убить депутата можно было и в кабинете, а потом спокойно покинуть Думу. Если «киллер-телохранитель» с риском для жизни вывел его из здания и посадил в машину, значит у них имелась какая-то тема для разговора.

"План был такой — угрозами вытянуть из Малофеева нужные сведения или документы, а потом отпустить, с тем, чтобы машину разнесло через несколько минут.

То ли убийца замешкался с выходом, то ли произошел сбой, но все, сидевшие в автомобиле, погибли.

Здесь, однако, вылезает одна нестыковка. Рублев каждый день сопровождал депутата в его служебных и личных поездках. Гораздо проще было достать пистолет часом раньше и развернуть автомобиль на подъезде к Думе. Создается впечатление, что сроки операции были неожиданно сдвинуты, возникла какая-то спешка…"

Сосед убрал газету в сумку и отправился на перрон, Комбат остался в неведении относительно дальнейших рассуждений автора.

Внешность надо было срочно менять. Но не тот характер имел Рублев, чтобы сбривать усы, прятать глаза за темными очками. Собственное лицо было для него такой же постоянной, не зависящей от него величиной, как имя и фамилия.

Надо осмотреться, подыскать себе надежную «базу».

Каждый вокзал — это отдельное государство со своими законами, своими оседлыми и кочевыми жителями.

На каждом вокзале множество укромных углов с разной степенью комфорта.

Комбат заглянул в камеру хранения, прошагал по подземным переходам, поболтал с лоточниками, торгующими магнитофонными кассетами, игральными картами и плитками шоколада. На завалявшуюся в кармане мелочь решил побаловать себя хот-догом.

— Где бы тут у вас переночевать? — закинул удочку, задержавшись у прилавка.

— Вещей много? — поинтересовалась девушка в голубом халате и шапочке.

— Никаких. Наличными тоже не отягощен.

Она кинула быстрый оценивающий взгляд.

— Подойди к Дудаеву. Не к тому — это прозвище такое у человека. Сидит на втором этаже, продает жетоны к игральным автоматам. Что-то вроде бюро добрых услуг.

Дудаев оказался человеком неопределенного возраста в мятом, когда-то велюровом пиджаке с чужого плеча и странными, как будто пыльными волосами. Единственное, что напоминало первого чеченского президента — ниточка усов над тонкими губами.

Сидел он неподвижно, ссутулившись. Только руки четко работали, принимая деньги, выдавая взамен тусклые металлические кружочки. Комбат объяснил свою нужду.

— Сделаем по высшему разряду, — не раздумывая ответил Дудаев. — Ночлег, трехразовое питание. Надолго тебе?

— Еще не знаю. На неделю так точно.

— О'кей. Придется, само собой, поработать, но мужик ты, крепкий, проблем быть не должно. Жаль с рукой у тебя непорядок, а то мог бы и копейку зашибить.

Он растолковал Рублеву, как добраться до тупикового пути, где стоит на приколе сцепка из трех списанных плацкартных вагонов.

— Стучись в последний. Можешь отправляться прямо сейчас.

Дойдя до конца перрона, Рублев спрыгнул вниз и двинулся дальше по шпалам. Огни и глухой рокот вокзала остались за спиной, только красный зрачок светофора сочился клюквенным соком в темноте, да луна отсвечивала на рельсах.

Он заскочил на платформу с контейнерами, спрыгнул с другой стороны. На следующем пути стоял длинный состав с погашенными огнями — пришлось нагнуться и пролезть под колесами. Железнодорожник в форме шел навстречу, простукивая колеса своим молотком. Он даже не поднял голову на звук шагов по гравию.

Вдалеке красный зрачок светофора сменился зеленым, поздний вечер из-за этого стал еще холоднее, неуютнее. Сцепка стояла точно на указанном месте. Кое-где сквозь мутные, давным-давно не мытые стекла пробивался свет. Только третий, последний вагон был погружен в полную темноту.

Рублев постучал в дверь три раза. Внутри кто-то зашевелился, раздались шаги. Обитатель вагона довольно уверенно двигался в потемках. Не задавая вопросов, он открыл дверь и отступил назад, когда Рублев здоровой рукой подтянулся за поручень и заскочил на площадку.

— Добрый вечер. Принимай соседа.

Комбат не мог различить лицо, только слышал в темноте ровное дыхание.

— В нашем номере свет не предусмотрен? У соседей дело вроде бы обстоит получше.

— Я слепой, мне свет не нужен, — спокойно ответил постоялец.

— Понятно. Так ты здесь один снимаешь весь вагон?

Теперь придется потесниться.

Глаза постепенно привыкали к темноте, Комбат уже мог различить длинный проход.

— Здесь не работает печка, — голос незнакомца не был похож на профессионально заунывный скулеж попрошайки, на сипение пропойцы-бомжа. — Желающих маловато.

— А что с ней стряслось?

— Без понятия. Тяги нет, весь дым идет внутрь.

— Напомни, завтра посмотрю при дневном свете.

За время, проведенное в стане противника, Комбат устал кривить душой, сдерживать свои истинные мысли и чувства. Он мог выдержать многое, только не двойную жизнь. Сейчас он чувствовал облегчение. Хотелось просто поговорить, не взвешивая каждое слово — как общаются попутчики в поезде дальнего следования.

Попутчик по имени Виктор рассказал, что днем ходит по вагонам электричек с мальчишкой-поводырем.

— Деньги ко мне не попадают. Вот, выделили жилье на ночь, подкидывают кое-какую еду, раз в неделю забирают на стирку одежду и выдают смену. Тебя, похоже, поставят вагоны разгружать, — по рукопожатию Виктор сразу оценил комплекцию и физические данные нового жильца.

— Взялся бы, но левая пока не работает.

— Придумают что-нибудь, здесь работы хватает.

— Если днем, я не против. Темное время суток я хочу оставить свободным.

Со станции доносились отголоски объявлений и протяжные гудки тепловозов. Глаз светофора расползся на стекле в мутное пятно. Скинув ботинки, Комбат вытянулся на нижней полке.

— Занимаем места согласно купленным билетам.

Виктор удалился в свой угол и тоже стал устраиваться на ночь.

Давно Комбат не чувствовал себя так хорошо, как в этом отжившем свой век, отсыревшем вагоне. Временами ему мерещились стук колес внизу, подрагивание стенок.

Вагон катился куда-то в ночь. Может быть в прошлое, где все было гораздо проще, яснее?

Сон никак не шел.

— Здесь всегда так тихо? — спросил он у соседа.

— По-разному. Если добудут гроши на выпивку, шумят до утра, — ответил Виктор, имея в виду публику из соседнего вагона. — На той неделе чуть не спалили к черту всю нашу гостиницу.

Из конца в конец вагона можно было переговариваться, не повышая голоса.

— Давно ты здесь?

— Не очень.

— А где раньше жил?

— На Большой Академической.

— Ого, почти соседи. Я на Тимирязевской. Хотя «жил» — сильно сказано. С восемьдесят первого постоянно в отъезде. Заскочишь на недельку и опять года на два в теплые края. С позапрошлого сказал себе: хватит, навоевался. Не тут-то было. Живешь как на раскрученном колесе — на месте не удержаться, раз за разом отбрасывает к краю.

Виктор слушал молча. По вагону поползли бледные отсветы проходящего мимо поезда.

— Без меня два или три раза залезали в квартиру.

Пустой номер — нечего брать. Телевизора и то не держу.

— У меня было по-другому, — вымолвил Виктор. — Работа — дом, вот и весь маршрут.

— А чем занимался? Извини, конечно, что лезу…

— Музыкой, играл на саксофоне.

— Серьезно? — Рублев с уважением относился к людям, умевшим делать недоступные для него вещи. — В оркестре?

— Нет, в кабаке.

— Я где-то слышал, что у слепых обычно стопроцентный музыкальных слух.

— Тогда я еще был в норме.

«Ладно, молчи уже, а то все время попадаешь куда не надо», — сделал себе выговор Рублев.

Повернулся к стенке, чтобы, наконец, уснуть.

«Плохо, брат. Разбередил человека, а теперь бросаешь одного, наедине с прошлым.»

— Виктор, слышишь? А как играешь: по нотам или на слух?

— Все равно.

«Чего ты тогда здесь потерял? Неужели в целом городе не нашел бы работы? — подумал Рублев, но промолчал — чужая душа потемки».

— Когда стояли под Тузлой у нас был в отряде один серб. На обыкновенной дудочке такое выдавал.

— У каждого свой инструмент.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ИНСТРУМЕНТ ДЛЯ ДУШИ

В девять часов вечера Борис Рублев сошел с автобуса возле девятиэтажки на Большой Академической. Возле подъезда прогуливала собачонку женщина в куртке с капюшоном. На автомобили во дворе тихо падали осенние листья.

Рублев волновался больше, чем перед боевой операцией. Волновался потому, что чувствовал себя не в своей стихии. Он уже поднимался на шестой этаж когда услышал за дверью голоса. Квартира Виктора оказалось занятой. Кто и как сумел это провернуть — разбирательство придется отложить на потом. Сейчас надо решить вопрос с инструментом.

Комбат спустился вниз, чтобы выкурить сигарету и успокоиться. Отправляясь в город, он ничего не сказал соседу, но все равно ощущал груз ответственности.

Заканчивался второй день его «вокзального» бытия. Его пристроили тянуть от вагона на склад груженую тележку.

Прицепили лямку, чтобы он смог обойтись без рук. После двух десятков рейсов даже у такого выносливого человека, как Рублев, гудели ноги, ломило поясницу. Накормили, правда, неплохо — бутылка пива, вермишель с кетчупом, еще не остывшая порция вокзального шашлыка.

Немного передохнув после работы, он выбрался в город. Мог ли он представить, что первый раз выйдет с «базы» по такому необычному поводу? Ведь в голове сидел перечень неотложных дел…

Затоптав окурок, Рублев поднялся на лифте и позвонил. Глазок затемнился изнутри.

— Кто вам нужен? — спросил недовольный и заранее недоверчивый голос.

Комбат посмотрел на себя со стороны: человек внушительных габаритов, с рукой на перевязи, подпоясанный широким армейским поясом.

— Виктор просил забрать его инструмент. По крайней мере узнать, где он находится, — выговорил Комбат как можно более мирным тоном.

— Какой Виктор?

— Да что ты с ним разговариваешь? — послышался из глубины квартиры женский голос.

— Который здесь жил.

— С того света что ли передал?

Комбат не знал, что Виктора Логинова признали пропавшим без вести, а через месяц — на основании того, что в ванной комнате была обнаружена кровь именно его группы — суд вынес решение о заселении квартиры.

— Ему нужен саксофон, а вам, как я понимаю, он совершенно ни к чему. Если вы боитесь открыть, я могу спуститься вниз и встать под фонарем. Выставьте саксофон за дверь, я поднимусь и заберу.

— Гражданин, мы сейчас звоним в милицию, — сообщил женский голос из глубины квартиры. — Скажем, что те подонки, которые вырезали эту несчастную семью, еще не все, оказывается, унесли. Присылают сюда гонцов с требованиями, терроризируют нас.

«Вот оно, оказывается, в чем дело, — сердце Комбата сжалось от боли за едва знакомого человека. — Будь проклята эта жизнь.»

— Последний раз прошу по-хорошему, — терпение у него лопнуло.

— Может, в самом деле отдать, — прошептал за дверью мужской голос.

— А завтра они тебе скажут, что Виктор тут оставил десять тысяч баксов.

Новая хозяйка квартиры уже потратилась на объявление в газете о продаже саксофона.

Комбат опустил руку в карман.

— Слушай, мужик, подойди к двери. Слово есть.

Когда зрачок снова затемнился, Комбат вытащил на свет своего «Макарова».

— Сейчас в два счета отстрелю оба замка. Не знаю, кто у вас любитель музыки, но она явно не стоит таких жертв.

— Дверь не открою, — запинаясь от страха, но достаточно твердо произнес мужчина.

— Я тебе уже предлагал вариант.

— Встанешь под фонарем, а твой напарник останется здесь за дверью.

— Напарник? — переспросил Рублев.

«Если раньше они были чересчур уверены в себе, то теперь слишком напуганы.»

— Ладно, спускайте на веревке.

— Идет, — радостно согласился хозяин.

— Только привяжите прочно, чтоб не сорвался.

Через две минуты Рублев уже стоял на мокром асфальте, задрав голову вверх.

— Подаю, — послышался голос с балкона.

Красавец-саксофон повис в воздухе и медленно сделал оборот, блеснув в лучах фонаря золотистыми хитросплетениями и клапанами.

* * *

На третий день после сенсационного взрыва автомобиля с захваченным в заложники депутатом Думы пленарное заседание было посвящено прениям по расходной части бюджета. Когда дело дошло до обсуждения затрат на космические программы, Семен Красильников попросил слова:

— Я хотел бы привлечь внимание уважаемых депутатов к ненужному расточительству, форменному разбазариванию государственных денег. У нас, на территории России, есть свой космодром в Плисецке. Огромные суммы были затрачены, чтобы довести его, что называется, до ума. Одновременно мы платим Казахстану за аренду Байконура. Чего ради? Оборудование там морально и физически устарело. На модернизацию денег нет — дай Бог Плисецк содержать на уровне.

Вопрос с охраной и обеспечением безопасности на время отодвинулся в сторону. Красильников смирился с передачей его в комитет ради новой, не терпящей отлагательства заботы — Байконура. Не упустить подходящий момент, когда проблему можно привязать к повестке дня, поставить, не вызывая подозрений в излишней заинтересованности.

Мирзабек знал, что партийный босс запросит больше комиссионных, чем Малофеев, но хотел играть наверняка.

Если аренда Байконура будет признана нецелесообразной, это позволит поставить вопрос о демонтаже оборудования. Если технику объявить изношенной и устаревшей, можно получить согласие на ее реализацию через коммерческие структуры. С привлечением, разумеется, компетентных специалистов из ФСБ, которые проследят за" интересами государства.

С бюджетом дело обстояло, как обычно: кровь из носу, но расходы надо урезать, доходы увеличивать. Правительство опять заложило стопроцентную собираемость налогов, хотя дураку было ясно, что вовремя и полностью их собрать не удастся.

Поэтому в предложении Красильникова никто ничего необычного не усмотрел. Решили пригласить на очередное заседание курирующего Байконур генерала, чтобы получить информацию из первых рук.

Тем временем Мирзабек отрабатывал возможный маршрут переброски стратегических грузов в Пакистан.

Вырисовывалось два варианта. Предпочтительный — мощными транспортными самолетами. Запасной — специальным железнодорожным составом через Казахстан и Среднюю Азию.

* * *

Комбат вернулся с инструментом, когда сосед уже спал. Он не стал его будить, аккуратно обернул саксофон тряпкой и убрал на верхнюю полку.

На следующий день работы по разгрузке не было и Рублева поставили убирать склад от остатков побитой и переломанной деревянной тары. Он уже успел разобраться в механизме жизнедеятельности вокзала. На бумаге здесь получало зарплату множество работяг. На самом деле половину из них составляли лица без документов, без определенного места жительства, те, кто нашел здесь приют. Они вкалывали за ночлег в вагоне, за жрачку и дешевую выпивку. Деньги уходили начальству.

В этот раз он закончил раньше обычного и отправился искать Виктора по вокзалу. Удивительным он был человеком — Борис Рублев. Нашел себе «базу» подальше от чужих глаз и все равно не мог удержаться, чтобы не окунуться в толпу, рискуя быть опознанным.

Натянув тонкую вязаную шапку по самые брови, прошел из конца в конец одну электричку, другую. Потом увидел Виктора с мальчишкой на перроне.

— Пошли, покажу кое-что.

— Не лезь, у нас еще три электрички, — огрызнулся мальчишка.

Комбат занес было руку, чтобы приласкать его легким подзатыльником. Но Виктор попросил:

— Потерпи, это недолго.

Вернувшись в «гостиницу», Комбат сел, аккуратно развернул застиранную тряпку и взял саксофон в руки.

После долгой череды пасмурных дней наконец-то светило по-летнему жаркое солнце. Даже пыльное вагонное стекло не могло задержать поток света. Золотистый сплав сиял, саксофон вбирал в себя солнце, ощутимо нагревался в руках.

Вещь из другого мира, куда Комбату всегда было недосуг заглянуть. Мира, который он защищал.

Он не услышал, как вошел Виктор, только вдруг заметил его, стоящего рядом. Протянул инструмент. Хозяин саксофона дотронулся до него, но в руки не взял — ушел в свой угол. Рублев ничего не сказал ему, надежно укутал экзотическое изделие и убрал обратно на верхнюю полку.

За весь остаток дня Виктор не проронил ни слова.

Иногда звук его дыхания менялся, воздух выходил судорожными толчками. Очевидно, он плакал. Комбат тоже молчал — не хотел лезть человеку в душу. Несколько раз разобрал и собрал «Макарова» и лег обдумывать собственные дела. На сегодняшнюю ночь он наметил разговор с Меченым.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ

Комбат пристально наблюдал за офисом. Как в тот первый день, когда в его распоряжении был только номер телефона. Сколько с тех пор утекло.., не воды, а крови. Теперь он знал все до мелочей: расположение комнат, заведенные Меченым порядки.

Большинство окон было освещено, несмотря на поздний час. Вот здесь, за плотно задернутыми шторами, сидит Меченый, отсюда ведет переговоры по телефону иногда всю ночь напролет. Его «порше» здесь, стоит рядом с микроавтобусом.

Двор уже вымер. Вдруг Комбат заметил несколько одинаковых темных силуэтов, как будто вырезанных из плотной черной бумаги. Они перемещались осторожно, короткими перебежками от дерева к дереву, от детской беседки к автомобилю, накрытому брезентом. Их повадки не оставляли сомнений — эти люди намерены наведаться по тому же адресу, что и Комбат.

Да уж, совпадение. Он насчитал семь человек. У двоих, шедших первыми, появились в руках коротко ствольные автоматы. Вся группа явно не была похожа на собровцев или ОМОН — те выезжают на серьезные операции в масках и камуфляже. Гости Меченого были одеты большей частью в куртки с капюшонами.

«Расчет за сто пятый километр, — решил Рублев — Малофеевым дело не обошлось.»

Пока что он обязан был уберечь от преждевременной смерти человека с родимым пятном. Иначе ниточка могла оборваться. Недолго думая, Комбат достал «Макарова» и, задрав ствол строго вверх, нажал спусковой крючок.

В тишине выстрел грянул, как гром небесный. Ныряя в подъезд жилого дома, Комбат боковым зрением все-таки успел заметить коллективную судорогу пробежавшую по цепочке визитеров — как будто электрический разряд проскочил от одного к другому.

Лифт он вызывать не стал, бегом поднялся на второй этаж. Отсюда подступы к офису просматривались как на ладони.

Безостановочно трещали автоматные очереди. Его сигнал дал людям внутри две лишних секунды. Этого оказалось достаточно, чтобы фактор неожиданности не сработал. Из офиса уверенно отвечали огнем на огонь.

Один из нападавших вдруг крутнулся несколько раз, как волчок, и свалился набок. Двое других, низко пригибаясь, побежали назад. Ситуация складывалась не в пользу гостей — они явно не ждали такого оборота событий.

В немногих, еще горевших окнах, как по команде, погас свет. Рублев кожей почувствовал, как затаили дыхание несколько сот мирных обитателей, разбуженных перестрелкой или оторванных от телевизора.

Гостям ничего не оставалось, как отступать — в самое ближайшее время можно было ожидать появления милицейских спецподразделений. Сперва оттащили в машины двоих раненых, потом стали заскакивать во все двери разом. Последний прыгнул на ходу, когда автомобиль уже набрал скорость. Полетевшая вслед пуля из офиса разбила стекло и боевик, пристроившийся было на сиденье, схватился за лицо.

«И мне пора, — мелькнуло в голове Комбата. — Из каждой второй квартиры уже давно трезвонят в милицию. Скоро хлопцы в масках перекроют тут все входы и выходы.»

Он кинул последний взгляд на офис. Никто не спешил высовывать нос наружу, но внутри угадывались настороженные перемещения.

«Им ведь надо куда-то деть оружие. Собровцы тут все перероют, особенно если опросят свидетелей.»

Комбат решил перебраться через крышу и выйти на улицу из другого подъезда. Появиться сейчас прямо напротив офиса значило наверняка привлечь к себе внимание. Сверху открылся вид на окрестности — мчащихся машин с бригадами быстрого реагирования что-то не было заметно.

Похоже, в милиции заочно просекли, что имеет место обычная разборка. В таких случаях никто не рвался под пули — пусть уж разберутся до конца. Выживает сильнейший, как при любом естественном отборе. А с сильными дело иметь проще — они меньше высовываются и мельтешат…

В метро Рублев садиться не стал — там уж точно светиться не следовало. Доехал на автобусе, с двумя пересадками. По дороге, не торопясь, обдумывал последние события. Взрыв депутатской машины, наезд на офис. В ближайшее время Меченый будет круглосуточно держать людей в полной боеготовности. Да и сам, конечно, удвоит осторожность. Неудачный сезон для контактов с глазу на глаз.

Рублев вернулся раньше, чем рассчитывал. Народ в соседних вагонах уже угомонился, молчал. Над тупиковым путем реяли странные протяжные звуки. Распахнув незапертую дверь, он подтянулся привычным движением.

Налаженная им печка потрескивала, волнами испуская тепло и оранжевый свет. Стоя в узком вагонном проходе, Виктор играл на своем тенор-саксе. Инструмент пел, стонал, захлебывался. Инструмент или его хозяин? Человек и саксофон слились в одно фантастическое существо вроде единорога или кентавра.

Слепой никак не прореагировал на шаги — он продолжал изливать душу. Рублев присел, не отрывая глаз от лица в темных очках. Наверно, никогда еще у Виктора Логинова не было. Музыкант сам не отдавал себе отчета, что он играет — это была чистая импровизация, боль струящаяся из открытой раны. Она затопляла вагон, вытекала на рельсы, Просачивалась в землю сквозь гравий. Сколько еще должно было вытечь, чтобы хоть немного полегчало на душе?

* * *

До парламентских слушаний генерал был обработан соответствующим образом. Его ответы на вопросы не оставляли места для сомнений: Байконур для России только лишняя обуза.

Вопрос о том, что делать с остающимся на полигоне оборудованием перенесли в комитет по обороне. В результате сложных закулисных торгов между фракциями его председателем на ближайшие полгода стал не кто иной, как Красильников.

Несмотря на все его старания на заседание пролез человечек карликового роста с густыми сросшимися бровями и жесткой щеткой усов. Заместитель генерального директора того самого НПО «Молния», чей бывший сотрудник консультировал Малофеева в день гибели.

В НПО каким-то образом пронюхали о том, что оборудование Байконура может оказаться бесхозным. И решили биться до последнего за свое детище: опытный образец МАКСа — многоразового аэрокосмического самолета.

Как только на заседании прозвучали затверженные слова о куче морально устаревшего хлама на полигоне, зам, генерального вскипел:

— Откуда такая безапелляционность? Кто из вас бывал на Байконуре? А вы, генерал? Вы здесь единственный человек, который точно знает что почем? Почему вы молчите? Между прочим там находятся два опытных образца нашего самолета.

— Какого года? — поинтересовался Красильников.

— Работы были заморожены три года назад из-за отсутствия финансирования, — признал зам, генерального. — Но…

— Григорий Евстафьевич, вы должны понимать, что такое три года в аэрокосмической промышленности, — флегматично заметил генерал.

— Понимаю, будьте спокойны. Если раньше мы здесь опережали американцев на пять-шесть лет, то теперь разрыв сократился до двух. На сегодняшний день аналогов нашей системы в мире не существует.

— По крайней мере в заявку на будущий год Управление ракетно-космических войск вашу программу не включило, — заметил кто-то из присутствующих.

— Какая это заявка? На хлеб и воду — чтобы с голоду не подохнуть. Эту заявку уже раз десять урезали в правительстве, пока она попала в проект бюджета. Если бы мне дали выступить на общем заседании Думы.

Ведь пилотируемый самолет в космосе немедленно обесценит все самые страшные межконтинентальные ракеты. Самолетам доступны абсолютно все углы орбитальных наклонений…

— А почему вы бросили ваши сверхценные образцы на Байконуре? — спросил Красильников.

Зам, генерального прекрасно помнил тот июльский рассвет на полигоне. Перистые облака неуловимо меняли окраску, сложный настой из трав бродил в перевернутой чаше небосвода.

Громада крылатого «транспортировщика» с шестью двигателями выкатывалась на взлетную полосу. Сверху, ближе к хвосту, был закреплен одноразовый топливный бак желтого цвета — формой и размерами похожий на дирижабль. На баке присел, как муха, орбитальный самолетик с короткими крылышками.

«Транспортировщик» стал с ревом разгоняться, постороннему человеку могло показаться, что «муха» вот-вот сорвется вниз под напором ураганного ветра. Но гибридное существо благополучно оторвалось от «бетонки»

И, задрав нос, ушло под облака.

Вся компания, следившая за взлетом, в полном составе бросилась к автобусу, торопя водителя в ЦУП. Через десять минут был запланирован первый выход пилота «транспортировщика» на связь.

Конечно, генеральный никого не подпустил к микрофону. Пристрастно допрашивал летчика после прохождения каждого из звуковых барьеров. Трехкратный, пятикратный, шести… Камера, смонтированная на хвостовом оперении, показывала сквозь легкую пелену поблескивающий на солнце желтый бок и беспилотный игрушечный самолетик ждущий своего часа.

— Запускай отделение, — у генерального от волнения сел голос.

Ближайшие минуты должны были решить — что останется от пятилетней работы: куча чертежей или осязаемый результат. Неудача похоронила бы шансы на финансирование — серьезную доработку конструкции некому было оплачивать. Люди, собравшиеся в самом углу огромного зала ЦУПа, не могли себе представить, что успех тоже ничего не гарантирует.

Оба сопла самолетика засветились голубым — он плавно отделился от туши «транспортника», унося вверх полную емкость с топливом. На орбите израсходованный бак должен был отделиться.

Никто не торопился аплодировать, выражать облегчение или радость. Каждый из специалистов, причастных к рождению МАКСа отлично знал — неприятности могут произойти даже на последней секунде полета.

Всякий человек, созидающий новое рано или поздно становится суеверным. Не хочется сглазить свое детище преждевременной похвалой.

В рабочем полете самолет мог выполнить на орбите некоторую полезную задачу — например, доставить оборудование с орбитальной космической станции. Сейчас требовалось только выйти на орбиту, «съехать» с нее по команде с Земли и по спусковой траектории зайти на посадку.

Все эти долгие часы никто не присаживался — люди стояли на ногах возле нескольких мониторов. Остальные сотрудники ЦУПа, занятые своей рутинной работой, разговаривали и смеялись тише, чем обычно — уважали чужое волнение.

Напряжение завершилось взрывом восторга, когда за самолетиком, коснувшимся посадочной полосы, вспыхнули разноцветные тормозные парашюты. Теперь можно было кричать во все горло, обниматься. Чьи-то руки обхватили сзади Григория Евстафьевича и оторвали от пола.

Всю ночь двенадцать сотрудников «Молнии» пили в гостинице коньяк, рассказывали анекдоты, дурачились…

— А где, по-вашему, они должны находиться? — вопросом на вопрос ответил зам, генерального Красильникову. — В стране не так много аэродромов, где МАКС может гарантированно садиться и взлетать: Ахтубинск, Жуковский, тот же Плисецк. Мы не видели смысла менять шило на мыло. Разговоров о конце аренды до самого последнего времени не было.

Григорию Евстафьичу все-таки удалось свести словесную дуэль вничью. Комиссии по ликвидации полигона было предписано передать опытные образцы орбитального самолета представителям НПО «Молния» — пусть сами решают вопросы транспортировки.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ОХОТА ЗА МЕЧЕНЫМ

Ровно через сорок восемь часов после первого «визита с того света» Комбат снова стоял возле знакомого жилого дома с офисом на первом этаже. О недавней разборке ничто не напоминало: стекла были аккуратно вставлены, гильзы убраны с глаз долой.

Все вернулось на круги своя: в большинстве окон офиса горел свет, во дворе царил полный покой. Только автомобиль Меченого исчез со стоянки. Этого следовало ожидать — человек с родимым пятном не отличался нездоровым пристрастием к риску.

Но Рублев не собирался раз за разом, надеясь на авось, выслеживать его из-за угла. Всякое может случиться. Или Меченый смотается «за бугор» на неопределенный срок, или его успеют хлопнуть те самые товарищи, которым один-единственный выстрел испортил дело в первый раз. Или его, Бориса Рублева, опознает случайный мент.

За прошедшие двое суток хозяева офиса успели благоустроить двор, поставив несколько фонарей с яркими, как прожектора, лампами. Теперь почти весь двор был залит ровным и холодным люминесцентным сиянием.

«Так вы, оказывается, темноты боитесь, ребята?» — мысленно усмехнулся Комбат.

Он отлично помнил о стоящем недалеко, метрах в трехстах сооружении без окон, с плоской, залитой битумом крышей. Металлическая дверь подстанции была заперта на жиденький замок. Изнутри доносилось натужное гудение трансформатора.

В куче хлама возле стены Рублев нашел то, что искал — кусок арматуры. Замок поддался с первого раза, и он вошел в дверь с трафаретной надписью: «Осторожно! Высокое напряжение!»

Нащупал выключатель. Под потолком загорелась тусклая лампочка. Примерившись, он закинул арматуру наверх — туда, где к трансформатору спускались вводные концы киловольтного напряжения. Фазы закоротило: раздался треск и белый сноп искр пробился даже сквозь веки предусмотрительно зажмуренных глаз.

Выйдя наружу Комбат убедился — весь квартал погрузился в кромешную тьму. Только огоньки редких машин светлячками проскакивали по улице. Он мысленно попросил прощения у жильцов — придется малость потерпеть, граждане.

Теперь можно подобраться вплотную к офису.

Внутри настороженно помалкивали, готовясь отразить очередной «наезд». Раздавались знакомые Комбату звуки: кто-то передернул затвор, щелкнула вставленная обойма.

— Блин, ни одного фонарика, — пожалел кто-то и с бухты-барахты засветил зажигалку.

— Сейчас увидишь, — пообещали ему. — Дырку, которую заработаешь.

Огонек погас. Стоя возле самого окна Комбат старался не дохнуть лишний раз, чтобы не обнаружить себя.

— Выходить надо, — он узнал голос Крапивы. — Сейчас зашвырнут в окошко пару гранат — мало не покажется. Во дворе все-таки посветлей.

— Рискованно.

— У кого какая судьба. Можно и через кашель триппером заразиться. Я предлагаю как лучше. А решать тебе — за старшего тебя оставили.

— Давай спросим, кто выйдет первым.

— Думаешь я заделался такой сукой, которая предлагает и подталкивает вперед других?

Послышались тяжелые решительные шаги к двери.

Щелкнул замок.

— Выходите, — позвал Крапива снаружи. — Поболтаем на свежем воздухе.

Комбат прижался спиной к стеклу — первый этаж был фактически полуподвальным, и оконные проемы начинались от уровня пояса. «Только бы никто не вздумал отдернуть шторы. А то спина хоть на чуть-чуть, но все-таки чернее ночи — получится что-то вроде силуэта на мишени: плечи и голова.»

Больше половины людей Меченого выбрались следом за Крапивой. Луна почти не давала света — ее местонахождение на небе с трудом угадывалось за плотной пеленой. Теперь Комбат уже не боялся попасться на глаза: он затесался в гущу безликих фигур. Повторял их осторожные движения, разве что молчал как рыба.

— Видать, все-таки авария, — он узнал голос человека, которого Крапива назвал старшим. — Иначе они не тянули бы резину. Только не кучкуйтесь, надо рассредоточиться.

Каждый из группы за вычетом чужака всматривался до рези в глазах в чреватую опасностью темноту двора.

Кто-то на всякий случай присел на корточки, кто-то прислонился к дереву. Тем временем Комбат подбирался к «объекту» — если кто-то здесь знает о местонахождении шефа, то это старший.

Во мраке Рублев несколько раз терял его из виду, потом находил по отрывистым командам. Этот голос он слышал в первый раз.

— Надо фары включить, — хлопнул себя по лбу один из «рядовых». — У нас тут четыре тачки и микроавтобус. Если развернуть в разные стороны света, будет как на банкете.

Несколько человек кинулись к машинам. Улучив момент, Комбат ткнул стволом «Макарова» в коротко остриженный затылок. Противник вздрогнул, но не издал ни звука. Холодное прикосновение стали резко повысило резвость соображения: откроешь рот — заработаешь пулю.

Рублев потянул старшего в сторону. Почувствовал, как напрягся пленник, намереваясь провести прием и шепотом посоветовал на ухо:

— Не надо.

Никто не заметил исчезновения сразу двоих людей — внимание было приковано к осветившимся недрам двора — кустам, беседке, приоткрытой двери в один из подъездов. Один из автомобилей совершал плавный круг и сноп света скользил по лужам, полным листьев, и кирпичу стен.

Комбат успел затащить пленника за угол.

— Где Меченый? — спросил он, оставаясь за спиной старшего. — Если напутаешь, тебя из-под земли достанут.

Раз он видит этого человека впервые, значит есть все основания рассчитывать, что и старший не распознает голос. Это избавляло от необходимости стрелять в затылок — даже по отношению к заведомой мрази Комбат старался не позволять себе подобных вещей.

— Не знаю, он мне не докладывает.

— Значит, тебе не повезло.

Оба заметили машину из электросетей, подъехавшую к подстанции.

— Скоро дадут свет, — заметил Комбат. — Боюсь, ты его не увидишь.

— У тебя пушка без глушителя. Ребята в клочья разорвут.

— Посмотри налево. Только тише поворачивай голову, а то у меня палец на крючке. Видишь подворотню? Я доберусь туда быстрее, чем они сообразят, куда бежать.

Времени оставались считанные секунды — вот-вот старшего хватятся.

— Ты не оставишь меня в живых. Зачем тебе рисковать — я ведь могу предупредить шефа.

— Предупредишь шефа, значит ты выдал его убежище. Он такого не простит. Если пристрелить тебя или забрать с собой, ребята поднимут шум, обязательно свяжутся с ним. Спугнуть Меченого мне не с руки.

За последний десяток лет считанные разы Комбату приходилось от привычной размеренной и немногословной речи переходить к такой скороговорке.

— Говори. У меня нет времени даже до трех считать.

— Место называется бункер. Это все что я знаю…

Где-то на отшибе.

Это было похоже на правду. Бункером люди Меченого называли убежище шефа, предназначенное на случай особой опасности. По-видимому, последние события убедили его, что такой момент наступил.

Старший вдруг почувствовал, что затяжному холодному поцелую ствола пришел конец. Он обернулся — незнакомца и след простыл.

По случайному стечению обстоятельств Рублев знал о местонахождении бункера, вернее о точке входа. Ничем не примечательное складское помещение на окраине города. Сейчас сказались все минусы отсутствия личного транспорта. Чтобы добраться с одного конца Москвы на другой в такой поздний час оставалось единственное средство — метро. Голосовать на улице бесполезно — народ сейчас пугливый и не без основания.

Денег в кармане не было даже на метро. Напрасно не одолжил у старшего.

Под землей было гораздо светлее, чем наверху. Людской поток уже спал. Комбат заглянул в прозрачную будку возле пропускных автоматов.

— Сколько? — привычно-устало поинтересовалась женщина в форме.

Касса уже не работала и жетоны можно было купить только здесь.

— Ни копейки нет, — признался Комбат. — А дело, понимаешь, срочное.

— Ну и топай пешком. Быстрее выйдешь, быстрее дойдешь.

— Следующий раз кину два — обещаю.

— Не суши мозги. Сейчас милицию вызову, — она раздраженно повысила голос.

На заветное слово среагировали именно те, к кому оно относилось — двое дежурных, переговаривавшихся с продавщицей цветов. Они молча направились к будке, отцепляя с пояса резиновые дубинки.

«Только вас мне не хватало», — Рублев в мгновение ока проскочил к эскалатору и побежал вниз, перепрыгивая через три ступени.

Преследователи успели связаться с напарником на перроне — тот выскочил наперерез, но Рублев, не сбавляя скорости, вильнул в сторону и успел заскочить в последний вагон отходящего поезда.

«Так деле-не пойдет, — он плюхнулся на свободное место. — Надо подзаработать на мелкие расходы. Не хватало мне еще проблем с безбилетным проездом.»

Выбравшись в ночь на конечной станции, он попал под суровый ливень — асфальт кипел от бьющихся вдребезги струй. Комбат-отетупил под навес и попробовал сориентироваться. Он только однажды промчался мимо бункера в автомобиле шефа. Теперь, при совершенно «нелетной» погоде ему предстояло восстановить тогдашний маршрут.

«Что за поганая в этом году осень», — подумал Рублев, окунаясь в ливень. — Хорошо хоть сообразил взять полиэтиленовый пакет для пушки."

Он двигался вперед уверенно, не сбиваясь на ложные петли и крюки — война в горах приучила внимательно относиться к ориентирам.

«Осень как осень. Положено лить дождю, вот он и льет. Не надо винить погоду за свои проблемы.»

Время от времени он отфыркивался, тряс головой — вода заливала уши, глаза, он чувствовал ее на языке.

Увидев помещение склада, огороженное забором из металлической сетки-рябицы, он испытал облегчение от того, что душ для него вот-вот прекратится на время.

Все-таки возраст брал свое: когда-то он с восторгом принимал любые крайности природы. Он искал трудностей, чтобы превратить тело в машину из нержавеющей стали. В тридцатиградусный мороз обливался холодной водой, в среднеазиатской пустыне устраивал себе пробежку, когда другие заползали в тень, еле дыша от изнеможения. Сейчас ливень не столько беспокоил тело, сколько нервировал своей упрямой монотонностью.

Легко перемахнув через ограду, он проскочил освещенную территорию, где металлический профиль, разложенный по сортаменту, ржавел под открытым небом. Собак он не боялся, зная, что Меченый их не переносит.

Если верить старшему, шеф сейчас где-то совсем рядом. Вряд ли этот человек соврал. Они все сейчас напуганы левашовцами, и угроза Комбата должна была показаться реальной. Теперь важно не спугнуть Меченого — отсюда, из бункера явно есть запасной выход, может быть, и не один.

Рублев внимательно прислушивался, присматривался к подслеповатым, забранным решетками окошкам «склада». Никаких признаков жизни. Подполз к двери и вдруг заметил, что она не заперта.

«Черт побери, неужели?.. — пронзила голову догадка. — Неужели на сей раз его опередили? Или это ловушка для незваных гостей?»

Он вошел внутрь, водя пистолетом вправо-влево и в полумраке чуть не споткнулся о ничком лежащего человека. Ощупал его — тело успело закоченеть.

В дальнем конце помещения виднелась тоненькая полоска яркого света. Комбат направился туда, аккуратно переступив через второй труп Открылась лестница, ведущая вниз. Тяжелая бронированная дверь с кодовым замком была разворочена порцией взрывчатки.

«Откуда левашовцы разнюхали про бункер? Это же ясно, как день: Экзаменатор. Да, с подбором кадров у Меченого случались провалы.»

В длинном узком коридоре Рублев наткнулся еще на один труп: незнакомец в кроссовках и тренировочном костюме лежал, оскалив желтые зубы. Чей он был? Нападал или защищался. Судя по чистым кроссовкам — скорее второе. Даже если «левашовцы» подкатили к самой ограде, им все-таки нужно было проскочить по лужам полтора десятка метров до двери.

Но все это не суть важно. Достали Меченого или нет? Бункер был оборудован с комфортом: Рублев попал в круглую комнату с масляным обогревателем на колесиках, зеленым торшером, креслом и вмурованным в стену баром. Левашовцы мимоходом опрокинули торшер, расстреляли бутылки в баре из автомата — от ковра на полу несло смесью благородных запахов.

В следующей комнате висели два пейзажа в золоченых рамах — оба исполосованные ножом. Стояла роскошная двуспальная кровать с парчовым покрывалом, на которое кто-то помочился. Большая напольная ваза с тонко прорисованными цветущими вишнями и угольно-черными иероглифами лежала на боку.

Комбат безразлично относился к роскоши во всех ее проявлениях, она не вызывала у него ни приступов зависти, ни особых восторгов. Каждое новое свидетельство разгрома он отмечал спокойно, даже с некоторым оптимизмом. Причина была проста — все они указывали на ярость. Ярость людей, не добившихся главного.

В спальне он поднял с пола странную игрушку-муляж. Часть женского лица, изготовленная из какого-то непонятного пластичного материала. Нос, щеки, приоткрытый рот с ярко накрашенными губами и алым языком, подбородок. Все натурально раскрашено, на ощупь напоминает настоящую кожу. Заметив прозрачный мешочек сзади, Комбат сообразил: эта маска просто-напросто приспособление из секс-шопа. Похоже, Меченый, который мог бы согнать сюда десяток длинноногих созданий, предпочитал развлекать сам себя.

Снова лестница… На этот раз со свежими, еще не засохшими отпечатками рифленых подошв. Грязные следы наслаивались друг на друга, направленные в разные стороны. Значит, люди выбегали наружу, возвращались обратно.

Судя по тишине, ливень прекратился. Не торопясь прятать пистолет, Комбат вышел под блистающее звездами небо. Какая-то странная конструкция вырисовывалась впереди, за деревьями.

Это же карусель. А вон там вдалеке силуэт чертова колеса. Аттракционы в парке — неплохое местечко для запасного выхода. Оставалось надеяться, что Меченый проявил достаточно резвости. Затеряться в парке даже для менее опытного человека не составило бы труда — хоть днем, хоть ночью.

Итак, охота, судя по всему не окончена. На стороне левашовцев преимуществ много. Во-первых, им надо просто прикончить Меченого, а это всегда легче, чем выдавить нужные показания. Во-вторых, одному бойцу, даже ветерану-"афганцу" тяжело тягаться со спаянной бандой.

Но деваться некуда: только человек с родимым пятном может связать концы разорванной нити.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ДЕЛА ВОКЗАЛЬНЫЕ

Вернувшись в гостиницу на колесах, Рублев обнаружил, что сосед не спит — сидит возле печки, одну за другой подбрасывает в огонь мелкие щепочки. На подбородке красовалось багровое пятно — волдырь, какие бывают от ожогов.

Комбат устало присел рядом, от его сырой одежды повалил пар.

— Скоро утро, — заметил Виктор.

Слепота не мешала ему отлично ориентироваться во времени.

— Да, шестой час.

Заполучив свой инструмент, Виктор стал регулярно играть по ночам. На этот раз Рублев, к своему удивлению, не увидел тенор-сакса у него в руках.

— Здорово ты умудрился обжечься. Дай посмотрю.

Виктор только отвернулся.

— В чем дело?

— Теперь они хотят, чтобы я попрошайничал с саксофоном в подземном переходе. Не дождутся. Играть на публику для меня теперь все равно что прилюдно раздеться догола.

— Так это они тебе поставили отметку?

— Да, подпалили зажигалкой. Сказали, чтобы завтра выходил на новое место.

— Кто именно с тобой разговаривал? Дудаев?

— Микола. Есть здесь такой, рангом пониже.

— Откуда они узнали про сакс?

— Кто-то из соседей услышал.

Комбат молча смотрел на тонкие музыкальные пальцы, занятые щепками.

— В этой паскудной жизни нужно быть сильным — заметил он. — Другого выбора она не оставляет.

— Мысль, конечно, верная. Вроде того, что «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным».

Не обижайся.

— Обижаются женщины и дети, — Комбат достал с верхней полки свою «Астру» и прикурил от горящей щепки.

— Может, я опять скажу что-то само собой разумеющееся… В каждом из нас заложена сила. Только сумей ее высвободить. Тогда ты сможешь ломать кулаком стену, терпеть самую страшную боль, различать запахи лучше охотничьей собаки.

— Сила или слабость заложены от рождения. Это не крепкие мускулы, а дух бойца. Его не воспитаешь ни в ребенке, ни во взрослом, не вырастишь в себе по заказу.

Комбат смотрел в упор на этого человека, напоминающего растение, сломанное ветром. Хотел передать ему часть своей силы, своей ненависти. Хотел увидеть это потухшее лицо со стиснутыми зубами.

— Ты знаешь — в каждом стаде есть паршивая овца. У меня был солдат в Афгане — не знаю, какими судьбами он попал в десантные войска. Не робкого десятка: прыгал с парашютом без вопросов, шустро лазил по горам. Но убивать не мог. Однажды смотрю — глазам своим не поверил: нас ждут моджахеды, а он стреляет поверх голов. Я сдержался, ничего не сказал. Потом вызвал его к себе, посидели часа два. У пацана до сих пор было в жизни все хорошо. Прошу его: вспомни что-нибудь плохое, а ему нечего вспоминать. Скоро мы взяли их базу — они там побросали много добра: боеприпасы, «стингеры», наших пленных с выпущенными кишками.

Я послал его грузить трупы в вертолет. Вернулся бледный, задумчивый. Потом стал лучшим снайпером во всем батальоне: стрелял исключительно одиночными, ни одной пули не хотел тратить зря.

— Есть вещи, которые превышают отпущенную человеку меру, — глухо произнес Виктор.

— Держи, — Комбат вложил ему в пальцы своего «Макарова». — А теперь представь, что перед тобой..

— Я сам сделал это с глазами, — опередил его человек в темных очках.

Несколько секунд потребовалось Рублеву, чтобы переварить эту новость. Вот, оказывается, каким может быть ответ на зло. Уходом в темноту.

— Ты не дал мне досказать. Представь тех, кто расправился с твоей семьей.

Лицо Виктора исказилось, он сжал рукоять до белизны костяшек.

Наконец, он справился с собой:

— Кто тебе сказал?

— Люди, которые залезли в твою квартиру. Насколько я понял, дело до сих пор висит в воздухе. Преступники еще ходят по земле.

— Обо мне разговора не было?

— Тебя заочно похоронили. Иначе, как квартира могла оказаться занятой? Думаю, вселение обставили по всем правилам.

— Забери пистолет, — Виктор разжал пальцы и протянул оружие на ладони. — Я хотел убить себя.

Но это было бы слишком быстро и легко. Путь на тот свет надо пройти пешком.

— Чушь! — возмутился Комбат. — Не самоедством здесь надо заниматься. По крайней мере руки ты себе не отхватил — примени их к делу! Ты можешь гораздо больше, чем тебе кажется. Ты должен достать этих тварей.

— Есть события, которые невозможно отменить. Даже исполнение приговора…

Раздался стук в дверь. Только теперь оба заметили что снаружи рассвело.

— Ты выходишь? — крикнул мальчишка-поводырь. — Не забудь прихватить музыку.

Еще не остывший от разговора Комбат распахнул дверь:

— Никуда он не пойдет. Передай Миколе, пусть вернет деньги, которые человек заработал за месяц. Это будет не слишком справедливый дележ, но большего от него пока не требуется.

— Может вы сами передадите? — нагло улыбнулся мальчишка с темными кругами под глазами, — а то он мне не поверит.

— Пошли, — согласился Комбат.

Небо сияло чистотой, вчерашний ливень отмыл с него унылую серость. Вокзал выглядел гораздо веселее: зеленые и синие поезда с белыми занавесками, бляхи носильщиков. Сонно щурились на утреннее солнце проводницы, бойкие лоточники раскладывали аляповато яркий товар. Мужик в засаленном пиджаке натянул резиновые перчатки и принялся сосредоточенно рыться в очередном мусорном ящике. Для каждого сорта отходов у него был свой пакет: в один отправлялись стеклянные бутылки, в другой полиэтиленовые, в третий — пищевые отходы и одноразовые стаканы, в четвертый — газеты и прочая полиграфическая продукция, в пятый всякая всячина, не подпадающая ни под одну из перечисленных категорий.

Вслед за мальчишкой Рублев зашел в камеру хранения. В самом конце длинного помещения с рядами металлических, поделенных на тесные отсеки шкафов, стоял обшарпанный стол. Он стоял возле единственного окна, и пятно солнечного света падало как раз на человека с бритым затылком.

Опустив голову, Микола листал какой-то яркий журнал и время от времени отхлебывал из банки пиво «Хайнекен». Рядом на столе лежали пачка сигарет и та самая зажигалка, от которой пострадал Виктор.

— Тут у человека есть вопросы, — начал было мальчишка.

Но Рублев не был настроен на переговоры. Зацепив клетчатую рубаху на груди «качка», он рывком поднял его со стула. От неожиданности Микола выронил банку, и она укатилась в угол, расплескивая остатки пива.

— И давно ты пробуешь зажигалкой уму-разуму учить?

«Качок» сообразил одно: кто-то из «стада» очумел и прет, невзирая ни на какие авторитеты. У него не было простора для замаха, поэтому прежде, чем нанести удар, он оттолкнул Рублева от себя.

Но открывшимся оперативным простором первым воспользовался Комбат. От хлесткого удара правой Микола, в котором было не меньше центнера веса, отлетел к стенке, опрокинув по пути мягкий стул с уже нагретым сиденьем.

Давно никто не обращался с ним так неуважительно.

Довольно резво «качок» вскочил на ноги, встал в боевую стойку, но Комбату не составило труда найти в ней брешь. Еще два удара в голову отключили противника.

Открыв глаза, Микола увидел перед собой солдатские ботинки — «посетитель» сидел на стуле и явно намеревался продолжить разговор. Редкие пассажиры спешно забирали багаж. Те, кто только собирался доверить его стальному шкафу, на ходу меняли свои планы.

— Мне нужны Витины деньги за месяц, — повторил свое требование Комбат.

Миколе ничего не оставалось делать, как кивнуть.

Даже от легкого движения головы затылок пронзила острая боль.

"Совсем, бляха, бдительность потерял, — злился на себя поверженный громила. — Нельзя было отпускать ребят — теперь вот имей дело с этим «отмороженным».

— Дальше. Ты, Дудаев и прочая мелкая погань забываете о нашем существовании. Когда понадобитесь, я вас сам найду. Если натравишь ментов, считай, что ты сам себя похоронил. Понятно объясняю?

— Да, — разлепил губы Микола.

Кивать себе дороже, голова и без того разламывается.

— Деньги мне нужны сейчас.

Микола боялся лезть в карман — «отмороженный» все захапает. А там ни много ни мало три сотни баксов.

— Ну что ты жмешься? Лишнего я не возьму. Сам знаешь, сколько человек заработал.

Мелкий «босс» не рискнул сказать, что денег у него при себе нет — слишком близко от лица маячили тяжелые солдатские ботинки.

— Мне надо встать.

"Еще кто-нибудь из ребят увидит в таком состоянии.

Авторитет просадишь за секунду."

— Поднимайся, давно пора, — разрешил Комбат.

Вставая на ноги, Микола незаметно вытянул из кармана стодолларовую бумажку. Только бы убрался сейчас, свой полный расчет он получит очень скоро.

* * *

— Твои хождения по электричкам закончились, — сообщил Виктору Комбат. — Уволен по собственному желанию. Твой месячный заработок у меня. Я попросил, чтобы нас больше не беспокоили.

Не успел он это сказать, как в окно постучал мальчишка-поводырь.

— Вам принести чего-нибудь?

Спрятавшись после первого удара Комбата за металлический шкаф, он стал свидетелем выяснения отношений и даже различил номинал денежной купюры, перекочевавшей из рук в руки. Теперь он рассчитывал услужить новому вокзальному авторитету.

— Хлеба, горячих сосисок и кого-нибудь, кто поменял бы мне доллары.

— По какому курсу отдаете?

— По нормальному, — об обменном курсе Рублев имел самое приблизительное понятие.

В мгновение ока мальчишка прибежал со свежим хлебом, кучей политых томатным соусом сосисок на пластмассовой тарелке и ворохом денег.

— Не рассчитывай, что они с этим примирятся, — сказал Виктор. — Дать свободу двоим — вся налаженная система посыпется. Надо уходить, пока не поздно.

— Какую нору в Москве не найди, все равно отыщутся недовольные.

«Недовольные» появились ближе к сумеркам, когда постояльцы вагона уже затопили печь. Рублев еще ничего не успел расслышать, а музыкант уже навострился.

— Идут.

— Может соседи? — предположил Комбат.

Он уже и сам расслышал твердую поступь по гравию. Нет, попрошайки так не ходят. От Миколы посланцы, не иначе. Повязку Комбат на днях снял, но левую все равно нагружать не стоило.

— Лезь пока на верхнюю полку. Мне будет меньше проблем.

Тут зазвенело сразу несколько окон — двойные стекла крошили обрезками труб. В освещенный закатным солнцем вагон с обеих сторон полезли крепкие накачанные ребята. Тому, кто оказался к Комбату ближе других, не повезло. Едва он просунул голову внутрь, как удар ногой в челюсть сбросил его обратно на гравий. Рублев бил в полную силу, чтобы вырубить противника на ближайшее время.

Посланные Миколой «орлы» тоже были настроены серьезно. Первый, благополучно забравшийся в вагон, ринулся по проходу, оттягивая на бегу руку с тяжелым обрезком. Проход не оставлял места для удара сбоку — труба могла двигаться только сверху вниз.

Комбату не составило труда предугадать движение атакующего, перехватить руку. Ударив носком грубого ботинка по щиколотке, он сбил атакующего с ног.

Тот попытался достать Комбата трубой из лежачего положения, но этим только навлек на себя худшие беды. Прыгнув на широкую грудь, Рублев дважды припечатал подошвой потное лицо с прилипшими ко лбу волосами.

Он обернулся как раз вовремя, чтобы уклониться от удара нунчаками — только волна рассеченного надвое воздуха охолодила лицо. Подхватил обрезок трубы из рук «обработанного» парня и вместо того, чтобы тратить время на замах, неожиданно ткнул специалиста по нунчакам в солнечное сплетение. Тот скорчился и Комбат ударил трубой сверху вниз по самой макушке. Послышался явственный треск черепной коробки.

— Берегись! — крикнул сверху Виктор.

Обостренным слухом он уловил еще один звук, гораздо более тихий — щелчок раскрывшегося кнопочного ножа. Нож полетел Комбату в спину. Он как раз стал разворачиваться, это его спасло. Острое как бритва лезвие вспороло куртку, тонкий свитер и кожу, прочертив ниже лопатки ровную линию разреза.

Человек, расставшийся с ножом, выпрыгнул в окно.

Еще двое его товарищей тоже попятились назад. Через несколько секунд в вагоне не осталось боеспособных противников. Кровь из пореза текла по пояснице. Задрав одежду, Комбат вытер ее ладонью — чистых тряпок в вагоне не было. Заметил внизу мальчишку поводыря — тот весь светился от восторга.

— Найди мне перевязочного материала, живей.

Мальчишка стремглав убежал. Рублев подтащил двух отключенных «качков» к двери и скинул вниз. Никто бы не взялся оценить их шансы на возвращение в строй.

Публика из соседнего вагона молча потащила расслабленные, свинцово-тяжелые тела. По четверо бомжей держались за каждое.

— Ты ранен? — спросил Виктор.

— Пустяки. Большая царапина. Ты меня здорово выручил, — ухватив тонкие пальцы, Комбат бережно пожал их. — Знаешь, я давно подумывал о напарнике.

Трудно найти человека, которому мог бы доверять.

Музыкант свесил ноги и нащупал столик — необходимую для спуска опору.

— А твои ребята из батальона?

"Комбат-батяня, батяня-комбат,

Ты, сердце не прятал за спины ребят", —

в который раз вспомнилась Рублеву песня.

Слова ее не существовали отдельно от музыки. Если не спеть их, а сказать — получится фальшивая болтовня. А под музыку — пахнет правдой, горьким дымом и кровью.

— Они сейчас, кто где. По разным концам России, по разным странам. На Украине, в Белоруссии, в Армении. У нас, в Москве, только один. Но мужику есть что терять, ради чего беречься — трое детей как-никак. Понимаю, тебе тяжело это слышать. Факт есть факт: нам с тобой терять на сегодняшний день нечего.

Виктор перебрался поближе к печке: проверить по гулу и жару — надо ли подкинуть еще.

— Тяжело делать дело одному, — признался Комбат. — Не люблю чувствовать себя волком-одиночкой.

Он вспомнил о Бахрушине, Подберезском. Где вы сейчас, мужики? Где поднимаете армию из руин: на Кавказе, на Дальнем Востоке? Не из той вы породы, чтобы урвать себе теплое местечко тут, в столице, — в Министерстве или Генштабе.

В глубине души Комбат завидовал тем, кто остался в строю. Каждый сделал свой выбор. Есть дар терпения.

Искусство служить молча, когда ты ничего не можешь изменить во всеобщем бардаке и развале. Стиснув зубы делать свое дело, чтобы дождаться перемен к лучшему.

Даром терпения природа его не наградила — пришлось писать рапорт…

— Издеваешься? Из меня такой напарник… Сам же сказал — лезь повыше, чтобы не мешал.

— На свете до сих пор было только двое людей, которым привелось спасти мне жизнь. Один давно в земле сырой, другого последний раз видели на Сахалине, за рыбной ловлей. Ты будешь третьим.

— Я ничего не умею из того, что нужно тебе. Все время я занимался только одним — этой золотой дудкой. Старался чего-то достичь, стремился к совершенству. Иллюзии, самообман… Это не нужно ни людям, ни мне, ни Господу Богу, если даже он сидит где-то там, на облаках.

Появился мальчишка-поводырь с настоящим бинтом.

— Дудаев сказал, чтобы вы заглянули в ресторан.

— Это ловушка, — быстро предупредил Виктор, как будто Комбат уже вскочил с места.

— Иди, передай, что скоро буду.

Раздевшись до пояса, Рублев сам занялся перевязкой.

— Не правда, — заметил он, возвращаясь к прерванному разговору. — Именно это главное. Тут можно много чего наговорить, но язык у меня не слишком хорошо подвешен. Если ты одно дело делал как надо, освоишь и любое другое.

— Учти, сегодня утром я первый раз держал в руках пистолет.

— Я догадался… Собирайся, пойдем вместе. Тебе лучше не оставаться здесь одному.

— А саксофон?

Рублев задумался.

— Бери подмышку.

Вокзальный ресторан встретил их общепитовским запахом, неизменным с советских времен. Метрдотель подскочил было к непрезентабельно одетым друзьям, но негромкий окрик остановил его на полдороге.

Дудаев, уже в другом, новеньком с иголочки пиджаке, сидел в одиночестве за столиком в скупо освещенном углу. На скатерти стоял лаконичный набор: ваза с мелкими блеклыми цветами, водка в графине и две рюмки.

Заметив Виктора, человек с тонкими усиками жестом показал официанту поставить третью.

— Не знаю, как вы, но я не могу разливать хорошую водку из бутылок, — сказал он, когда все три стула оказались занятыми. — то ли дело хрустальный графин с хорошо притертой пробкой.

Ансамбль играл довольно громко, Виктор непроизвольно морщился при каждом огрехе. Хозяин стола не повышал голос, но удивительным образом его слова были отчетливо слышны сквозь грохот ударной установки и примитивный аккомпанемент на вполне достойной «Ямахе».

— К великому сожалению при первой нашей встрече я еще не владел всей информацией, господин Рублев.

Комбат спокойно следил, как наполняется его рюмка.

На первый взгляд положение было не из выигрышных:

Дудаев явно узнал его в лицо по одной из фотографий, обильным потоком хлынувших в прессу. Теперь он отлично понимает, что может сдать «господина Рублева» в милицию. Но нет все-таки худа без добра: он должен отдавать себе отчет и в другом — за скандальным захватом в Думе, за взрывом депутатского автомобиля наверняка стоят серьезные силы. Силы, которым достаточно только дунуть на карточный домик, который он выстроил на вокзале…

— Вы ставите меня в сложное положение, — признался Дудаев.

Изобразить откровенность ему явно не удалось: выдавала напряженная линия рта под ниточкой усов.

— При всем желании я не могу больше проявлять гостеприимство. Такой человек, как вы, начинает создавать полюс притяжения, влиять на устоявшийся «баланс сил». С другой стороны, мне бы не хотелось, чтобы завтра вас здесь накрыли менты. Мы люди маленькие и не хотим привлекать внимания сильных мира сего. Конечно, я бы и сам мог проявить инициативу… Но я отношу себя к людям старой школы, для которых кодекс чести пока еще не пустой звук. Стукачество — единственный по-настоящему смертный грех, его вполне достаточно, чтобы загубить душу.

«Рассказывай сказки, — подумал Комбат. — Знал бы ты, что бояться нечего — рука бы не дрогнула набрать заветный номер.»

— Мне будет жаль расставаться с вашей «гостиницей» — она вполне меня устраивала.

— Надеюсь, у вас останутся только хорошие воспоминания о проведенном здесь времени. Поверьте, вокзал слишком бойкое место, отсидеться у нас сколько-нибудь долго…

— Не знаю, как насчет вокзала, но здесь я в самом деле не хотел бы задерживаться, — прервал преувеличенно вежливую речь Комбат. — Для хороших воспоминаний мне нужны два пистолета с глушителями.

Он рисковал. Дудаев мог задаться очевидными вопросами: остался кто-то за спиной этого человека или его бросили на произвол судьбы? Почему не предоставили удобный «коридор» на какой-нибудь из карибских курортов? Надежную крышу, на худой конец? Почему ему приходится поднимать разговор об оружии?

Неизвестно, что подумал Дудаев, но внешних признаков удивления он не выказал:

— Я оружием не занимаюсь, но могу связаться с человеком. К какому времени вы хотели бы получить заказ?

— Это последнее, что нас здесь задерживает.

Через час к ним в вагон доставили аккуратно упакованный сверток. Внешним осмотром содержимого Комбат остался доволен.

— Осталось еще обзавестись футляром для твоего саксофона, — сказал он Виктору.

Музыкант испытывал примерно те же чувства, какие мог бы испытать заживо похоронивший себя человек, которого вытянули за руку из могилы.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

КРОВАВАЯ БАНЯ

Михаил Мороз, он же Меченый, позвонил Вельяминову, чтобы договориться о срочной встрече. Он спешил. Он говорил как человек, который высовывается из окна автомобиля, увозящего его неведомо куда, возможно насовсем.

— За мной устроили охоту. Вы можете послать сопровождение?

— Говорите, куда.

Меченый замялся.

— Пусть едут от Садового кольца по Тверской-Ямской. И внимательно смотрят направо, на тротуар. Больше не могу сказать — боюсь, прослушивают. В какой они будут машине?

Вельяминов сказал приметы и номер автомобиля.

— Только пусть отследят хвосты, а то меня щелкнут как только возьмусь за ручку двери.

«Что он так запаниковал? — подумал Вельяминов. — Нервы пошаливают?»

Посланные сотрудники не могли ехать так медленно, как хотелось бы — сзади сразу принимались гудеть, подгонять. Водитель первым заметил мужчину в плаще, который судорожно выхватил из кармана яркий платок.

Машина резко притормозила, въехав колесом на асфальт. Сотрудник на заднем сиденье быстро распахнул дверь, и Меченый нырнул внутрь.

Откинувшись на спинку кресла, он вытер платком лицо, стирая выражение затравленного зверя. Не прошло и получаса, как за ним закрылась дверь вельяминовского кабинета.

— Эти ублюдки устроили форменную охоту. Совсем озверели.

— Кто именно? — Вельяминов придвинул посетителю пепельницу.

— Приписали мне смерть Левашова и теперь гоняют как зайца.

— Да, я что-то слышал о недавнем налете на ваш офис. Насколько я понял, он был успешно отбит.

— Это один эпизод из десятка, — с мрачным видом уточнил Меченый.

— Давайте подумаем, что тут можно сделать. Честно говоря, меня удивляет, что вы обратились именно сюда, к нам. Ведь у вас есть хорошие связи в ФСБ.

— Увольте с работы того, кто подкинул вам эту утку.

— Ладно, закроем тему.

— Давайте начистоту. Да, я вращаюсь в том мире, где приходится иногда делать вещи несовместимые с законом. Но ведь мы, кажется, нашли общий язык. Я ведь не жался, когда вам понадобилась информация.

— То есть от меня требуется ответная услуга?

— Я только хочу уточнить — мы могли бы сотрудничать и дальше. Взгляд изнутри совсем другое дело, чем самое дотошное наблюдение снаружи.

— Не спорю. Тогда оформим все документально. Вы напишете кратенькое заявление. Оно, конечно, не пойдет в отдел кадров, никто не будет ставить на нем визы.

Будет лежать у меня.

— Предлагаете мне походить с петлей на шее? — крутанув головой, Меченый расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и родимое пятно показалось во всей красе.

— Порядок есть порядок. За счет чего нам, в ГУОПе удается худо-бедно делать свое дело? Только за счет грамотно организованной работы с информацией. Все должно быть зафиксировано: на бумаге, на кассете, на фотопленке. Если не будешь в этом смысле дотошным — лучше меняй профессию… Я ведь тоже не хочу лукавить и включать диктофон в ящике стола.

«Еще бы, — подумал Меченый. — Он и твои слова запишет.»

— Ладно, давайте бумагу.

"Обязуюсь оперативно предоставлять старшему следователю ГУОПа Вельяминову В. С, всю доступную мне информацию при условии соблюдения полной конфиденциальности. "

— Подписаться?

— Как хотите. Есть почерк, есть отпечатки пальцев на листе.

Отложив авторучку, человек с родимым пятном не торопился отдавать «заявление».

— Эти ребята больше не будут причинять ни вам, ни мне головной боли. Мне нужно только знать место и время. Когда и где их удобнее убедить.

— Предупреждаю пока не забыл, — Вельяминов достал черно-белую фотографию «три на четыре». — Этот товарищ не должен пострадать. Он будет в курсе дела и постарается отлучиться под благовидным предлогом.

Но всякое возможно. На всякий случай покажите своим людям.

— Если только за минуту до начала. Кто-то из моей команды работает на левашовцев. Человек не из рядовых. До последнего момента никто ни о чем не должен догадываться.

* * *

Утром следующего дня Меченый получил исчерпывающую информацию: около трех часов дня руководство левашовцев соберется в «Садах Семирамиды» обсудить насущные вопросы.

«Садами Семирамиды» называлась новая московская баня, отделанная с необычайной роскошью. О ней мало кто знал — владельцы не рекламировали услуги своего заведения. Оно с самого начала задумывалось как место для избранных: денежных воротил, иностранных дипломатов, государственных чиновников высокого ранга. Заоблачные цены призваны были отпугнуть остальных любителей попариться.

Меченый узнал, что «оперативное совещание» намечено в Большом зале. Ему описали примерную планировку бани и размещение охраны.

Ровно в полдень он собрал в офисе своих людей и сообщил, что они всем составом временно переезжают на новое, более безопасное место. Подчиненные Меченого не привыкли обсуждать приказы, а этот и по сути своей не мог вызвать ни у кого вопросов или возражений.

Вслед за этим шеф заявил:

— Все вы пользуетесь моим полным доверием, но цена каждой ошибки сейчас слишком высока. Попрошу всех сдать средства связи: сотовые телефоны, рации и прочее. Перед посадкой в автобус каждого обыщут на этот предмет.

Среди собравшихся прошел гул — это было нечто новое.

— А если я замечу в течение дня, как кто-то переговаривается? — решил уточнить Крапива.

— Пристрелить на месте, кто бы это ни был, — не раздумывая ответил Меченый. — Запрет действует только до завтрашнего дня. Завтра окопаемся и сможем вздохнуть поспокойней. Сегодня всем держаться общей группой.

В сортир ходить не меньше чем втроем. Если кому-то кажется, что у меня развилась мания подозрительности, разрешаю высказаться.

Инициативы никто не проявил. Люди стояли хмурые, чувствуя серьезность ситуации.

— Никто не должен исчезать с глаз товарищей. Ясно?

Это для каждого вопрос жизни и смерти.

Все погрузились в «Икарус» с двойным дном, куда предварительно было сложено оружие. Автобус тронулся в путь. Водитель не знал маршрута и регулярно получал указания от Меченого. Никто из пассажиров не задавал вопросов не только шефу, но и соседям — как-то не хотелось выглядеть самым любознательным.

Почти все пребывали в полной уверенности, что они перебазируются за город и удивились, когда «Икарус» въехал в ворота одного из зданий на Сущевском валу.

Под подозрением у Меченого был только «командирский состав», поэтому присматривать за оставляемыми в резерве людьми Он поручил Стрелку.

— Никто носа чтоб не высовывал из машины. Отвечаешь головой.

Сам он отобрал «боевую» пятерку. Лишнего оружия брать не стали, загрузили в две сумки только короткоствольные автоматы на каждого и запасные рожки.

Дворами пробрались к «черному входу» в баню. Здесь нужно было преодолеть первый заслон — сотрудников охранной фирмы, которой хозяева бани доверили все вопросы безопасности. Фирма отнеслась к делу профессионально и «черный вход» тоже не оставила без внимания. В отапливаемой будке за прозрачным пуленепробиваемым стеклом сидел молодой человек двухметрового роста — чисто выбритый, аккуратно расчесанный на пробор.

— Нам тут надо закрыть кое-какие хвосты, — сообщил Меченый своим людям, которые уже начали смутно понимать, что к чему.

Он кратко объяснил общий план действий и задачу каждого. После этого возле будки появился человек нетвердо держащийся на ногах. Прислонившись лицом к стеклу он посмотрел на охранника, бессмысленно вытаращенными глазами. Тот махнул рукой — пошел прочь. Но пьяный проигнорировал недвусмысленный жест и стал примериваться к ступенькам, чтобы попытаться войти внутрь здания.

Пуская слюну от напряжения, он уже перешел с первой на вторую, когда охранник не выдержал и вышел из будки. По инструкции он не имел права покидать ее. Посетителей с карточкой гостя следовало направлять к главному входу с противоположной стороны.

Если кто-то пытается проследовать к двери — вызвать кнопкой вооруженную охрану. В любом случае — оставаться под прикрытием пуленепробиваемого стекла.

Но сигналить из-за серенького мужичка, который лыка не вяжет, это уже слишком. Его только взять за шиворот и дать пинка коленом. Людей вызывать — только позориться.

Подойдя к незваному гостю, он уже собирался осуществить нехитрую воспитательную меру, как вдруг в руке пьяного сверкнуло лезвие бритвы и охранник упал с перерезанным горлом.

Вломившись в дверь, люди Меченого первым делом перерубили пучок кабелей в металлической оплетке, На втором этаже в отведенном охранникам помещении пропало изображение на мониторах.

— Что еще стряслось с этой долбаной техникой? А ну выгляни в окно.

По приказу командира сидевший спиной с окну охранник посмотрел через плечо и тут же вскочил на ноги.

— В будке пусто. Мать его, кровь на ступенях!

Все четверо из наличного состава заторопились вниз, на ходу проверяя боеготовность оружия. Но переступить порог им не пришлось. Из-за закрытой двери грянул гром со свинцовым дождем — это Крапива «мочил» вслепую из автомата.

Трое из четверых упали сразу. Только командир, самый опытный, успел среагировать — упасть ничком на пол и откатиться под длинный стол с оборудованием.

Сквозь грохот автомата Крапива не слышал ничего. Как только рожок был израсходован без остатка, он вышиб дверь ногой и бегло обвел глазами забрызганную кровью комнату.

Если бы он заглянул под стол, то схлопотал бы пулю в лоб. Но времени на детальный осмотр не было, Крапива побежал вниз, чтобы присоединиться к остальным. Он чуть не потерял равновесие, когда обе подошвы скользнули по куче рассыпанных по полу, еще горячих гильз. Он боялся опоздать — внизу уже тарахтели очереди, раздавался топот и яростные выкрики.

Тем временем командира охраны колотило от страха.

Провоевав два года в Чечне он не испытывал ничего подобного. Голодный, в сношенном дотла обмундировании он чувствовал только злобу, он воевал с остервенением, пока не пришел предательский приказ отступать. Сейчас у него были трехкомнатная квартира на Ленинском проспекте, отличная полноприводная «тачка», отличные перспективы на повышение.

Страх гнал его из укрытия. Сюда в любую минуту могут вернуться. Он видел, как валились ребята из его смены, как пули рвали в клочья мясо вместе с одеждой. Вот они лежат — может кто-то еще жив.

Уносить ноги пока не поздно. Только два года он успел пожить как человек, только два года…

Командир охраны раскрыл окно и спрыгнул вниз, сгруппировавшись по всем правилам. Вскочил на ноги, чтобы бежать, спасаться от кошмара. Чтобы добраться в свою квартиру, закрыться на все замки, потом влить в себя бутылку и забиться под одеяло.

Он совсем упустил из виду, что выход в таких случаях не оставляют без присмотра. Из пятерых боевиков Меченый одного послал на улицу, подежурить возле автомобильной стоянки, другого поставил в будку с пуленепробиваемым стеклом. Увидев спасающегося человека с судорожно зажатым в руке «стволом», новый дежурный спокойно вышел наружу и выстрелил ему в спину.

Тем временем был смят заслон левашовцев перед дверями Большого зала. Все что им удалось — ранить одного из нападавших. Люди Меченого прорвались через предбанник, отделанный красным деревом, с вычурными светильниками в виде женских фигур из черного мрамора.

Влетели в зал с круглым бассейном, подсвеченным снизу, отчего вода светилась как жидкий изумруд. У самого края бассейна стояла скульптура льва, извергающего бурный поток воды из широко раскрытой пасти. Кто-то из «руководящего состава» нырнул в безуспешной попытке обмануть смерть, кто-то попытался оторвать от пола мраморную скамью. Самый предусмотрительный отбежал в угол и схватил «ствол» с постамента одной из статуй.

Он и пал первой жертвой. Автоматная очередь «проштопала» голое распаренное тело сверху вниз. Вовремя подоспевший Крапива одиночными выстрелами топил человека в бассейне. Тот камнем погружался на дно, потом всплывал, пеня воду в конвульсиях. Изумрудно-прозрачная толща быстро мутнела, кровь выбивалась из пулевых отверстий клубами быстро растворяющегося дыма.

Меченый наступил на мокрый живот одного из раненых.

— Кто меня продавал? Говори, сука!

Человеку, лежавшему на мокром полу не на что было рассчитывать. Он хотел плюнуть в Меченого, но только поперхнулся перемешанной с кровью слюной. Выругавшись, удачливый противник разрядил пистолет ему в голову.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

МЕРТВЫЙ ДОМ

В качестве новой «базы» Рублев выбрал предназначенный к сносу дом с пустыми глазницами окон. Через прореху в заборе они с Виктором проникли на территорию, замусоренную битым стеклом, кусками кирпича с приставшим намертво раствором, скособоченными останками рам.

Отогнув толстый гвоздь, Иваныч открыл дверь в ближайший подъезд. Поднялись по сумеречной лестнице, прошли по второму этажу. В здании, похоже, размещалась какая-то контора, которая в свое время ликвидировала перегородки и объединила крохотные клетушки в просторные помещения.

В первой комнате, куда они заглянули, стоял пустой канцелярский шкаф и висел на стене прошлогодний календарь с приторно-красивым пейзажем. На полу валялись груды незаполненных бланков — сквозняк ворошил их, поднимая отдельные бумажки в воздух, но сил на большее не хватало.

— Жилой запах, — потянул носом саксофонист.

Рублев не успел ответить как сверху послышался требовательный детский крик — так кричат дети, которые еще не могут выражать свои желания словами.

Этажом выше друзья обнаружили двоих маленьких детей, которые методично рвали на мелкие клочья папку со скоросшивателем. Орал третий, которого женщина в пиджаке поверх длинного шерстяного платья и цветастой косынки кормила из бутылочки. Рядом лежала на полу коробка от детской смеси.

Мужчина с печатью усталости на лице сидел на корточках возле обложенного кирпичами ТЭНа. Тот раскалился докрасна — по обычному разгильдяйству в полуразрушенном доме еще не отключили электричество.

Все семейство было явно восточного типа — темноволосые, смуглокожие. Сперва Рублев принял их за цыган, но они явно не отличались цыганской самоуверенностью — женщина вздрогнула и прижала ребенка к себе, мужчина вскочил на ноги. Комбат поспешил успокоить их, приложив правую ладонь к груда универсальным жестом всех времен и народов.

Обернувшись к мужу, женщина произнесла несколько слов, точный смысл которых Рублев не понял. Зато язык мгновенно распознал — обитатели мертвого дома общались на пуштунском наречии, они были афганцами.

Разговорились. Сейфулла, глава семьи, почти без акцента говорил по-русски. Он учился в Москве, в Губкинском институте, вернулся на родину за полтора года до падения Наджибуллы. После взятия Кабула моджахедами пришлось бежать в Союз вместе с молодой женой — такого, как он, могли запросто повесить, забить камнями.

Тогда их приняли неплохо — выделили комнату в семейном общежитии. Сейфулла ходил на работу, получал зарплату. Конец наступил в девяносто третьем, когда взялись основательно чистить Москву от лиц без прописки и всякого рода беженцев. Пришлось ехать обратно.

Они осели в Мазари-Шарифе. Северные провинции контролировал генерал Дустум, здесь власти достаточно терпимо относились к техническим специалистам, обучавшимся в России. В девяносто седьмом город захватили талибы. Сейфулла достаточно слышал об этих оголтелых фанатиках, чтобы бежать снова — теперь уже с тремя детьми на руках.

Добрались до Москвы, но попали из огня в полымя.

За время их отсутствия столица на взгляд Сейфуллы сильно изменилась. Общее впечатление ухоженности, сплошной поток иномарок, дорогие магазины на каждом шагу. Но ходить по улицам стало невозможно.

Первый же встречный милиционер безошибочно замечал его. Вытягивал из толпы, требовал документы.

Заканчивалось по-разному: побоями в участке, посадкой на пятнадцать суток за нарушение паспортного режима, принудительной посадкой в общий вагон поезда южного направления.

— Возвращаться некуда, — развел руками Сейфулла. — Талибы уже вышли на границу.

Пока мужчины разговаривали жена Сейфуллы поставила на раскаленные кирпичи заварной чайник с отбитым носиком. Запахло зеленым чаем. Виктор шутил с детьми, которые ничуть не боялись его темных очков.

— Может, стоит вам податься куда-нибудь на периферию? — вслух подумал Комбат. — Там народ живет похуже, людей сердобольных больше. А тут сытый голодного не разумеет. Знаешь пословицу?

Все три окна были заколочены фанерой. Солнечный свет почти не пробивался внутрь и среди бела дня в комнате горела лампочка.

— Сколько ты прослужил в наших краях?

— Пять лет, — ответил Рублев.

— Говори что хочешь, но я не понимаю. Продержаться самое трудное время, положить людей, затратить огромные деньги и потом сдать, как у вас говорят, одним махом.

— Политика, — неопределенно ответил Комбат.

Что еще он мог сказать — офицер, до конца выполнивший свой долг?

— Ваши газеты писали, что армия воюет против народа. Но народ ведь разделился на две половины. Это была гражданская война и вы бросили тех, кто вам поверил.

— Это называется умыть руки, — заметил Комбат. — Руки частенько хочется умыть, особенно если они в крови.

Сели пить чай, скрестив по-восточному ноги.

— Нас здесь трое мужиков и некому сходить за продуктами, — усмехнулся Рублев. — У каждого свои причины не высовывать носа.

— Давайте, я могу ходить, — тихо сказала афганка, боясь получить нагоняй от мужа, за вмешательство в разговор.

— Нет, лучше сходить один раз и затариться на все деньги, — решил Комбат.

Когда стемнело, вдвоем с инженером-афганцем они отправились в ближайший магазин. Купили то, что можно долго хранить без холодильника, что хорошо упаковано и не привлечет запахом мышей. Детское питание, консервированную ветчину, сгущенку, колбасу и хлеб в полиэтиленовой упаковке, кубики куриного бульона. Старались выбирать подешевле — на сто долларов удалось загрузить две сумки.

На оставшуюся мелочь Комбат купил в киоске пару газет — узнать, появилась ли новая информация по делу депутата Малофеева.

Дети радовались больше всех: старшим досталось по апельсину, младшему — яркая погремушка.

— Настанет день, когда я приглашу тебя в свой дом, — пообещал Рублеву афганец. — Ты сделал для меня больше, чем сделал бы брат.

— Пригласишь на свадьбу старшего сына.

— Это обязательно.

Будущий жених развернул сверток и обнаружив саксофон стал радостно нажимать на блестящие кнопки.

Даже вкусные запахи не соблазняли его. Но стоило матери сказать одно слово, как он отскочил в сторону и спрятал руки за спину.

После ужина Иваныч и Виктор пошли устраиваться на ночлег. Сейфулла одолжил им лампочку, несколько кусков фанеры и пригоршню ржавых, кое-как выпрямленных гвоздей.

Заделав на быструю руку оконные проемы, Комбат взял в руки газету. Его ждал сюрприз. По малофеевскому делу не было ничего нового. Зато в большой статье на первой полосе красочно описывалась бойня в «Садах Семирамиды».

"…Преступникам удалось благополучно скрыться. Когда силы правопорядка прибыли на место их глазам представилась леденящая кровь картина. Трупы охранников в коридоре и предбаннике. Мраморный зал с лужами крови и автоматными гильзами на полу. Обнаженные люди, застреленные самым жестоким и безжалостным образом…

Любое дорогостоящее заведение в столице рано или поздно начинает пользоваться успехом у мафии. Создается впечатление, что их открывают с расчетом именно на этот сорт клиентуры. Вот и теперь в лучшем из залом собрались в полном составе влиятельные лица из, так называемой левашовской группировки.

После гибели «крестного отца» им требовалось решить несколько насущных вопросов: о новом руководителе, о мести за Левашова. Вряд ли кто-то сможет сказать — был ли банный день отдыхом после напряженной работы, или «Сады» избрали для последнего и окончательного совещания в верхах…

Вряд ли у кого-то могут возникнуть сомнения: в гибели Левашова и его несостоявшихся наследников виновны одни и те же лица. Мы подразумеваем тут заказчиков, а не исполнителей.

…Владельцы дорогих казино, ночных клубов, ресторанов и прочих злачных мест наверняка сделают выводы из происшедшего. Вряд ли они задумаются о том, что сверхприбыли не всегда ведут к добру. Скорее увеличат расходы на службу безопасности."

— Похоже, моя бывшая фирма показала себя с самой лучшей стороны, — пробормотал Комбат.

— Что? — переспросил Виктор.

— Нет, ничего. Присаживайся поближе — начнем первый урок.

Учитель вложил пистолет в пальцы незрячего ученика, показал, как меняют обойму. Вместе они повторили это не меньше десяти раз.

— Пока нет посторонних, ты должен ходить, сидеть и лежать, не выпуская его из рук. Привыкнуть к весу, к форме рукоятки. Он должен стать продолжением твоей руки. Спрятал и сразу почувствовал — чего-то не хватает… Теперь смотри, как навинчивается глушитель.

Тебе вряд ли придется снимать его, поэтому отрабатывать не будем.

Урок продолжался почти до рассвета. Комбат хлопал в ладоши — над головой, на уровне груди или возле самого пола — а Виктор должен был правильно вскинуть пистолет и нажать на курок. Учеником он оказался способным, слепоту компенсировал острый слух, четкие движения пальцев, привыкших к сложным музыкальным пассажам.

В другом конце коридора спали в своей «квартире» беженцы — дети возле матери, Сейфулла ближе к двери. Что им снилось? Кому-то, облака разрывов и трупы на улицах Мазари-Шарифа. Кому-то, свадебный наряд, брошенный при бегстве из города вместе с остальным добром. Кому-то, удивительная золотая труба с изогнутым как слоновий хобот концом.

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

РЕЧНОЙ КРУИЗ

В последний момент перед нападением Меченый успел показать своим людям фотографию осведомителя, работающего на ГУОП. Но в азарте скоротечной атаки у кого-то поздно щелкнуло в мозгу и стукача «оприходовали» вместе с остальными.

Человек с родимым пятном был слишком возбужден успехом, чтобы внимательно присматриваться к трупам.

Да и опасно было задерживаться на месте событий. Вернувшись в «Икарус» вместе с пятеркой он скомандовал всем лечь на дно, а водителю быстро выворачивать на Дмитровское шоссе.

Оставшиеся в автобусе слышали отголоски пальбы и еще до появления своих товарищей сообразили что к чему. У шефа в самом деле есть основания кого-то подозревать в работе на «чужого дядю». Поэтому он и темнил до самого последнего момента.

Через два квартала половина пассажиров «Икаруса» высадилась и разбрелась в разные стороны. Меченый знал: Вельяминов не такая влиятельная фигура в ГУОПе, чтобы придержать выезд спецподразделения на место и исключить проверку транспорта. Неприятности могли начаться в любую минуту.

Вторая половина пассажиров покинула автобус тоже без оружия. Как раз в это время милицейские наряды и гаишники в прилегающем у месту преступления районе получили приказ останавливать и досматривать весь мало-мальски подозрительный транспорт.

Но было уже поздно. «Икарус» заехал в гараж на одной из пяти точек «фирмы» в пределах городской черты.

Меченый с помощью водителя самолично перепрятал короткоствольные автоматы и убрал панели двойного дна.

Но капля дегтя все-таки испортила торжество.

По сотовому телефону хозяина «фирмы» разыскал Вельяминов. Он был вне себя от ярости. Меченый сразу понял, что надо спасать положение и буквально вымолил встречу.

— Ты у меня залетишь на край света! Специально предупредил, дал снимок! А ему плевать, ему море по колено!

— Все были предупреждены. Я накажу виновного.

Меченый был неприятно поражен «тыканьем» Вельяминова и его грубым тоном.

«С человеком, который дал подписку, они не выбирают выражений, — сказал он себе. — Ничего, перетерпим как-нибудь.»

— Меня не волнуют твои воспитательные меры.

«Что им переживать из-за этого типа, если левашовская „фирма“ приказала долго жить? — подумал Меченый. — Хотя… Рядовые бойцы не остаются без дела — вот и он влился бы в чью-то дружину.»

— Даю двадцать четыре часа на сборы. Чтобы ты со своими ублюдками убрался из города.

— Найду я для вас равноценную замену. Только не надо на меня кричать.

— Оставишь на хозяйстве минимум людей. Боевиков всех убрать. Я дам знать, когда возвращаться.

Меченый сообразил, что суровая мера взыскания одновременно страхует его от ненужных осложнений. Вельяминову виднее, он знает кухню расследования.

Ну что ж, можно и в отпуск на недельку.

* * *

Четырехпалубный красавец-теплоход «Александр Грибоедов» отчалил от Речного вокзала. Ему предстоял длинный путь по Москве-реке и Волге-матушке. Прогнозы синоптиков обещали теплую неделю. Нарядные туристы в ярких кофтах и свитерах столпились у борта, махая провожающим, Молодоженов из Можайска Ларису и Сергея приехали проводить родители — благо до столицы недалеко.

В свои двадцать с небольшим ни он, ни она еще не уходили в такое долгое плавание. Лариса однажды добиралась на «ракете» от Дворцовой набережной в Петергоф, а опыт Сергея ограничивался катером и лодкой с веслами.

Теперь их ожидало что-то совершенно новое и замечательное. Вдвоем они заглянули в свою каюту, быстро обежали все палубы. Вот бильярдная, вот ресторан, вот мини-зал мест на двадцать с «видяшником».

— Интересно, есть здесь сауна?

— Смеешься? Сауна только на морских теплоходах, — авторитетно заявил Сергей. — — А по-моему, я видела в проспекте.

После короткой ознакомительной экскурсии, они выбрались на корму и долго стояли, зачарованно глядя на бурлящий пенный след и трехцветный флаг, полощущийся в солнечных лучах. Мимо проплывали грузовые причалы с башенными кранами, баржами, штабелями контейнеров и вагонами под погрузкой. Не успели они очнуться, как промышленный пейзаж остался позади, расцвели на зеленых пологих берегах золотистые перелески.

— Смотри, какое чудо, — Лариса толкнула мужа в бок.

Обернувшись, он увидел белую как игрушечную церквушку.

Все казалось чудесным: попутчики, птицы, низко летящие над поверхностью воды, встречные суда с рыжими потеками на бортах. Из мощных динамиков неслась по палубе музыка — Стиви Уондер. Старый хит: «Я звоню только для того, чтобы сказать как я люблю тебя».

Песню подобрали словно специально для них, она звучала в день их знакомства на старый Новый год. Праздник продолжался.

В 13.30 в соответствии с вывешенным на обзор расписанием начался обед. На столиках лежали картонные, основательно затрепанные карточки с номерами кают.

Рядом с молодоженами оказались двое крепких ребят из соседнего номера — гандболисты, члены молодежной сборной Москвы. Обе каюты как-то сразу спелись — пошли хохмы, анекдоты, веселые истории.

— Супчик, похоже, из речной воды, — пошутила Лариса.

— Ничего, за последнюю неделю тут ни один танкер не сел на рифы, — в тон ей ответил спортсмен, жующий салат с завидным аппетитом.

Она обратила внимание на официантку, которая едва тащила поднос с дюжиной пустых бутылок.

«Странные люди. Неужели обязательно принять дозу, чтобы похорошело на душе? Хотя трудно судить — наверно, им в самом деле трудно переключиться от будничной жизни. Это мы с Сергеем уже неделю празднуем. Надо будет вечером вытащить на свет божий наши конфеты и бутылку шампанского. Пригласить ребят — отметим событие еще раз, на воде».

Какой-то парень с короткой косичкой достал из кожаной безрукавки пачку «Мальборо» и хлопнул проходящую мимо официантку по ляжке:

— Приходи трахаться, красавица. Сорок четвертый номер, легко запоминается.

Рядом с ним на столике Лариса заметила две пустые бутылки водки и открытую третью.

«Когда они успели?» — она чувствовала, как настроение начинает портиться — словно воздух потихоньку улетучивается из воздушного шарика и тот морщится, опадает.

— Строят из себя крутых, — пренебрежительно заметил один из гандболистов.

«Крутые» время от времени что-то выкрикивали, потом начинали громко спорить.

— Ты еще не доел? — спросила Лариса у мужа. — Давай быстрей, здесь уже накурили как в тамбуре.

Женщина с табличкой «администратор» подошла к шумной компании и заявила внушительным тоном:

— Если вы считаете, что путевка дает право вести себя по-хамски, то вы сильно ошибаетесь. В любой момент вас могут высадить на берег.

В ответ раздался взрыв хохота.

— Да что ты говоришь? — издевательски спросил кто-то из компании и, не вставая с места вытянул ногу.

Он не ударил администратора, а легонько пихнул ногой в грудь — этого оказалась достаточно, чтобы женщина чуть не опрокинула столик у себя за спиной.

— Весело, — пробормотал Сергей.

Человек десять из отдыхающих без лишнего шума поднялись с мест и направились к выходу. Растерянная женщина, получившая такой недвусмысленный ответ молча похлопала глазами. Казалось, она вот-вот расплачется.

Подтянутый мужчина лет сорока в «адидасовском» тренировочном костюме решительно направился к «крутой» компании и протянул руку, чтобы взять подонка за грудки. Тот отстранился, притворяясь испуганным.

— Не надо, дядя. Я ничего не сделал.

Человек, вознамерившийся навести порядок, только решительнее двинулся вперед. Неожиданно объект всеобщего негодования вскочил на ноги и кулаком, наотмашь ударил мужчину в тренировочном костюме в лицо.

Раздался чавкающий звук, с каким болотная тина глотает добычу. Мужчина сел на пол, прижав ладонь к окровавленному лицу.

Потом все-таки встал, постарался занять боевую позицию. Вся публика в зале молча наблюдала за происходящим: компания за столиком с веселым любопытством, остальные с ужасом.

— Ты, кажется, собиралась идти? — Сергей осторожно взял жену за локоть.

Та словно приросла к месту — замерла, не отрывая глаз от происходящего. Оно настолько контрастировало с ее ощущениями за последнюю неделю, что Лариса чувствовала себя потерянной. Как человек, заснувший в одном столетии и проснувшийся в другом.

— Он сейчас меня убьет, — удачливый «боксер» с хмельными глазами и массивным перстнем на пальце обернулся к людям за соседними столиками. — Помогите кто-нибудь.

Подойдя вплотную к своей жертве он заглянул ей в глаза и резко, по-шутовски вздрогнул.

— Это же натуральный костолом.

Мужчина в тренировочном костюме собрал все силы, чтобы нанести удар. Но подготовка к решительным действиям оказалась слишком явной. Человек с перстнем успел раньше отработать два удара в голову с тем же ужасным чавкающим звуком сминающейся, уродующейся плоти.

— Ладно уж, сам худо-бедно справлюсь.

Он приподнял безвольный мешок с костями и мясом за шиворот, отпустил и успел пнуть падающее тело ногой. Потом обернулся к тем, кого издевательски призывал на помощь.

— Ладно, ребята. Очко сыграло помочь, так хоть уберите дядю отсюда.

Никто из сидящих за столом не пошевелился. Брови у человека с перстнем слегка приподнялись от веселого удивления. Нервы не выдержали — двое мужиков поднялись, опустив голову, подхватили избитого подмышки и потянули к выходу.

— Ополосните водичкой, — посоветовал парень в кожаной безрукавке.

Это был не кто иной, как Крапива. Вообще весь столик занимали люди Меченого. Вместе с семью «доблестными бойцами» он отправился в речной круиз, рассчитывая вернуться в Москву где-то с середины дороги. Сам заперся в номере, куда ему носили еду, и вел бесконечные деловые переговоры по сотовому телефону.

Обрадовавшись слову «отпуск», Меченый, Стрелок и остальная братва, решили оттянуться на полную катушку. Милицейским нарядом на теплоходе не пахло, хотя две-три фигуры в форме их, конечно, не испугали бы. Для начала Стрелок зашел в радиорубку, продемонстрировал «пушку» внушительного калибра.

— Мы здесь малость погудим. Если, не дай Бог, пришлют кого-то наводить порядок, с тобой разобраться успеем. Предупреди капитана и остальных, чтобы в эти игры с нами не играли. Будете сидеть тихо, никто вас не тронет.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ТОСТ ЗА ЛЮБОВЬ

«Александр Грибоедов» плыл по каналу имени Москвы. Неожиданно и быстро сгустились сумерки, на всех палубах зажглись огни — с берега скольжение корабля смотрелось по-настоящему красиво. Конечно, его размеры трудно было даже сравнить с масштабом морских лайнеров. Но в ажурной конструкции, которой свет придавал только дополнительную легкость была своя прелесть.

Несколько белых этажей плыли в темноте, как в безвоздушном пространстве космоса — невесомые, сияющие. Отблески на воде казались не отражениями, а странными шлейфами — воздушный корабль выбрасывал их в пустоту. Никому из сторонних наблюдателей не могло прийти в голову, что за этой тихой картиной почти астрального полета скрываются животный страх, боль, разгул бессмысленной жестокости.

Молодожены заперлись в каюте. У Ларисы пропало всякое желание даже вспоминать о шампанском, шоколадных конфетах. Она прислушивалась к звукам и обрывкам разговоров, со страхом ожидая продолжения разыгравшейся за обедом сцены.

— Как по-твоему, кто эти люди? — спросила она мужа, как только они очутились в каюте.

— Откуда я знаю. Таких сейчас пруд пруди.

— Какой кошмар. Столько мужиков и ни один не вмешался.

— Один-то как раз попробовал. А по-твоему и мне следовало сунуться, чтобы заработать сотрясение мозга?

— Не знаю. Честно говоря, я с удовольствием сдала бы билет обратно.

Почти четыре часа прошло после окончания обеда.

Никаких криков и шума не доносилось ни снизу, ни сверху. Слышны были голоса отдыхающих, женский смех. Жизнь на теплоходе, похоже, вернулась в нормальную колею — все словно сговорились забыть досадный инцидент.

— По-моему, мы одни сидим взаперти, — заметил Сергей.

Он отпер дверь и выглянул на палубу.

— Народ тусуется.

— Хочешь, иди. У меня нет настроения.

— Все равно через полчаса идти на ужин.

— Может, возьмешь мне в каюту? Скажи, что я плохо себя чувствую.

— Ничего не надо говорить. У нас нет никакой миски куда я мог бы скинуть еду?

— Нет.

— Ладно, заберу с тарелкой.

— Наверно, я пойду с тобой. Боюсь оставаться одна.

— Я ненадолго. Ключ беру с собой. Никому не открывай, что бы тебе ни говорили. Эту дверь не так легко сломать. Хотя я не думаю, что дело дойдет до этого. Если судить по взятым темпам, они давно нажрались и благополучно дрыхнут.

Сергей натянул свитер и вышел из каюты. Вода, берег и небо с трудом различались в темноте. Нарядно одетые люди прохаживались по палубе, следили за фосфоресцирующей пеной, опершись на перила.

Он направился к лестнице, чтобы подняться этажом выше. И вдруг через щель в плохо прикрытой двери увидел на полу одной из кают лицо, искаженное гримасой боли. Он не мог увидеть, что делается внутри, но по звукам можно было догадаться — лежачего били ногами. Сергей невольно замедлил шаг. Голова дернулась и пропала из виду.

Поднимаясь по лестнице, он чувствовал себя вымазанным дерьмом с головы до пят. Ощущение собственной трусости, беспомощности было острым и унизительным. Оставалось утешаться хотя бы тем, что он не юркнул, как мышь, обратно в каюту, а все-таки идет туда, куда собирался.

«На первой же остановке, надо сходить с вещами, — подумал он. — А потом требовать, чтобы вернули деньги за билеты. Сумма очень даже не слабая. На Западе компания еще заплатила бы неустойку, а у нас дай Бог, чтобы свои вернули. Начнут волокиту на три года. Затребуют какие-нибудь справки. Если бы все как один сошли с рейса. Куда там, эти будут догуливать путевку, даже если тут скальпы начнут снимать.»

В ресторане внешне все было спокойно, хотя чувствовалось некоторое напряжение. Играл плохонький ансамбль, но пассажиры явно не собирались задерживаться. Все сосредоточенно жевали, перебрасываясь редкими фразами.

Еда уже стояла на столе: котлета с картофельным пюре, свекольный салат с майонезом. Сергей невнятно поздоровался с соседями-гандболистами. Вилкой скинул всю еду в одну тарелку, накрыл ее второй и, как ни в чем не бывало направился к выходу.

На беду он столкнулся в дверях с Крапивой.

— Несешь бабе своей в номер? Она у тебя ничего.

Идем познакомишь.

Сергея прошиб холодный пот. Надо постараться как-то по-хорошему отвадить этого типа.

— Она себя плохо чувствует.

— А мы ей быстро поднимем настроение. Смотри, что у меня с собой, — он показал большую полуторалитровую бутылку с яркой этикеткой. — Ей понравится.

Устрой женщине праздник.

— Давай отложим до завтра. Она уже спит.

— Все равно проснется пожрать. Что вы все, блин,. такие кислые. Записались в круиз и забились по щелям.

Пошли, не е.., мозги.

Он обнял собеседника за плечи и потянул за собой.

— Какой у тебя номер?

Сергей сглотнул слюну.

— Хочешь отгадаю? Двадцать третий? — Крапива расхохотался, демонстрируя белые зубы и потряс перед лицом парня его же ключами.

«Вытащил из кармана брюк», — обреченно подумал Сергей.

— Собственно говоря, теперь ты мне и не нужен.

Мне кажется нам без тебя будет гораздо веселей. Хочешь, организую для тебя кралю? Ткни пальцем в любую, я ее мигом уговорю.

Они спустились вниз и шли теперь по палубе.

От отчаяния Сергей примеривался как бы скинуть своего спутника в воду. Но прекрасно знал, что не сделает этого. Физически этот жлоб в два раза сильнее. Изобьет до полусмерти и тогда уже Ларису точно ничего хорошего не ждет. Пока он настроен дружески. Может выпустили пар и теперь хотят пообщаться? В конце концов тот мужик в ресторане сам полез на рожон. Надо попробовать не злить их. Только как подготовить Ларису, как ей объяснить?

— Знаешь, жена так перепугалась из-за этой драчки в ресторане.

— А-а. Ничего ему не сделалось, уже откачали.

— Давай я зайду первый и объясню что и как. А то еще закричит спросонья.

— Это называется эффект! Пошли-пошли.

* * *

Оставшись в одиночестве, Лариса прилегла на кровать, поджала ноги. Вспомнилось недавнее торжество с залихватскими плясками, криками «горько», неловкость от всеобщего внимания. Мелькание довольных, раскрасневшихся лиц: родственники, друзья, совсем незнакомые люди с Сергеевой стороны. Шафер с красной лентой через плечо шептал ей что-то на ухо, а она даже не могла вникнуть в смысл.

Она чувствовала себя главной героиней чудесного действа, разыгрывающегося тысячелетиями и каждый раз неповторимого. Жизнь теперь пойдет по новому сценарию, в ней не будет места тоске, разочарованиям, злости. Так оно и было в первые дни. И вдруг все перевернулось. Умом Лариса понимала, что заведенный ход бытия не мог перемениться в один миг. Но драка за обедом была первым грязным пятном на ее белом платье невесты, которое она еще носила мысленно.

Взглянув на часы, она обнаружила, что прошло всего три минуты. И пожалела, что отпустила Сергея. Обошлись бы как-нибудь без еды. Что если он попался на глаза пьяной компании — эти ублюдки могут придраться к чему угодно. Надо найти командира корабля — возможно, он еще ничего не знает. Что ему стоит связаться с берегом и затребовать милицию на ближайшую пристань?

Почему Сергея так долго нет. Сколько прошло? Пять минут. Она мысленно проделала весь путь до ресторана.

Туда и обратно будет в два раза дольше. Плюс еще время за столом, пока подадут ужин. А если учесть, что Сергея может остановить официантка, потребовать отчета — куда он уносит две порции?

Она заметила, что дрожит от озноба. Надо раздеться и лечь. Поужинать можно и в постели. Она достала из сумки ночную сорочку, сняла платье. Уже снимала колготки, когда в замочной скважине повернулся ключ. Наконец-то…

Увидев белозубую улыбку и кожаную безрукавку, Лариса стремительно накрылась одеялом и прижалась затылком к переборке между каютами. Она успела заметить тот взгляд, который бросил этот человек на ее голые ноги. Словно что-то отвратительно-горячее прилипло и не отлипало даже под одеялом.

Из-за плеча незваного гостя выглядывал Сергей и делал ей успокаивающие знаки.

— Мое почтение, — громогласно провозгласил Крапива. — Сейчас мигом разгоним тоску.

— Сережа, что все это значит? — спросила она, глядя мимо широкоплечего существа, которое с грацией хищника устраивалось в каюте.

— — Ничего сверхъестественного, — ответил муж. — Решил человек заглянуть на огонек.

Глаза упрашивали: не дергайся, не провоцируй его, веди себя как ни в чем не бывало.

— Где там у нас были конфеты?

— Откуда? — возмутилась она.

Кормить конфетами этого подонка?

— Сейчас, я по запаху найду, — осклабился Крапива и как ни в чем не бывало расстегнул молнию на сумке.

— Оставьте сумку в покое, там мои вещи!

— Успокойся, Лариса, — Сергей умоляюще сложил ладони. — Мы на отдыхе, жизнь прекрасна.

— Прекраснее некуда, — она не собиралась играть роль радушной хозяйки.

Крапива с торжествующим видом достал коробку С ярким рисунком: чайные розы на алом фоне.

— Люблю сладкое. Доставайте стаканы.

— Простите, но у меня нет ни малейшего настрое…

— Сейчас все организуем! — Сергей постарался заглушить слова жены.

Он вытащил на стол пластмассовые стаканчики, от излишнего усердия все пять вместо трех.

— Еще гости на подходе? — осведомился Крапива.

Сергей чуть было не стал извиняться за ошибку. Лариса хотела воспользоваться моментом и позвать ребят-гандболистов из соседней каюты — авось субъект с косичкой немного сбавит обороты. Потом решила, что не имеет права подвергать незнакомых людей опасности.

Тем более, что за обедом ни тот, ни другой не проявили желания вмешаться.

Она взяла тарелку с остывшим ужином и стала жевать котлету, демонстративно отвернувшись вполоборота к стене. Очередной кусок сорвался с вилки и упал на одеяло.

— Может, выйдете, чтобы я могла одеться и нормально поесть?

— Я зажмурюсь, — предложил Крапива, разливавший бренди по стаканчикам.

Вдруг сверху, ослабленный по пути множеством переборок, слабо донесся женский крик. Он резанул по нервам словно тупое лезвие.

— Не в ту дырку засунули, — философски заметил Крапива.

Лариса бросила взгляд на мужа — тот предпочел сделать вид, что ничего не расслышал.

— Выпьем за… — Сергей на секунду запнулся. — Чтобы путешествие прошло как надо.

«Чтобы завтра, на первой же стоянке ничто не помешало сойти и навеки о тебе забыть», — мысленно попросил он у небес.

— А началось разве плохо? — искренне удивился Крапива.

— Все о'кей, лишь бы погода не подвела.

Крапива взялся за пластмассовый стаканчик и хитро улыбнулся Ларисе.

— Выпьем лучше за любовь. Как там Николаев поет;

«Выпьем за любовь, ла-лалала-лай-ла-ла-лала».

Настроение у него было превосходное. После похода в «Калахари» вместе с покойным Иванычем, выпал первый случай нормально оттянуться.

Но женщина продолжала разочаровывать, крутить носом. Пригубила бренди, скривившись от отвращения и поставила стакан на место.

— Так дело не пойдет. За любовь пьется до дна, — Крапива вытер губы тыльной стороной ладони.

«Ничего, — сказал он себе. — Все еще впереди, красавица».

Увидев движение его кадыка вверх-вниз, Лариса почувствовала как от живота поднимается выше и выше волна животного страха. Понятно какую политику ведет Сергей, но кончится она плохо.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

ЭКСКЛЮЗИВ

Еще ранним утром, в день отбытия «Александра Грибоедова» ненавязчивый контроль за офисом показал, что Меченый и самые боеспособные из его подручных куда-то запропастились. Шестое чувство подсказывало Рублеву, что именно сейчас они покидают Москву. Нужно было срочно добывать информацию — хоть из-под земли.

Спокойно перемещаться по Москве он не мог — сто долларов разошлись и проблема транспорта стояла так же остро как и раньше. В предназначенном к сносу доме жизнь шла своим чередом: грелся ТЭН, баловались дети, афганка грела воду, чтобы выстирать всем мужчинам белье.

Глушитель позволял Виктору тренироваться в стрельбе. Он забирался на верхний этаж и навскидку палил в силуэт человека процарапанный на штукатурке.

Он мог сам, на ощупь, оценивать точность стрельбы. Комбат требовал от него и «общефизической» подготовки.

Виктор отжимался до дрожи в руках, качал пресс. Потом не оставалось сил, чтобы стоя играть на саксе, и он делал это, лежа на спине.

Еще и еще раз Рублев просматривал статью. Потом спросил у Сейфуллы откуда можно позвонить. Оказалось, что телефон-автомат стоит совсем рядом, за утлом.

— Что-то с ним сделалось — можно звонить без карточки. Жалко мне звонить некуда, — сказал инженер без крыши над головой.

— А твои сокурсники?

— Что им звонить — милостыню просить? К одному зашел насчет работы. У него кабинет в «Газпроме».

Вспомнили студенческое житье, посмеялись. Я особо жаловаться, конечно, не стал. Просто сказал, что пришлось бежать, все бросить. Сразу — а прописка? Интересный вопрос — идиоту ясно, что неоткуда ей взяться.

Вот если ты себе прописку сделаешь… Думаю — была бы у меня прописка, я бы к тебе не постучался.

Афганка что-то вставила на своем — похоже, поняла, о чем идет речь.

— Не падай духом. Это, конечно, дешевый совет, но сегодня я на большее не тяну. Ничего, мы еще повоют, ем. Дай только с долгами расквитаться.

Забрав газету, Иваныч отправился звонить. Набрал номер редакции, попросил к телефону Петра Удовиченко — именно так была подписана статья.

— Одну секунду.

В трубке заиграла механическая неживая мелодия, похожая на те, которые играют наручные часы. Потом ее снова подняли — мужской голос продолжил начатую фразу:

— ..еще за те снимки не рассчитался. А как ты думала? Надо отучать людей от дурных привычек. Ради их же блага.

— Алло, — внушительно произнес Комбат, чтобы обратить на себя внимание.

— Да-да, слушаю.

Уточнив, что у телефона действительно Удовиченко, Комбат сказал, что необходимо немедленно встретиться.

— Это имеет отношение к вашей последней статье.

— А кто вы такой, позвольте полюбопытствовать?

Иногда звонят сюда разные шутники.

Если б не опасность «жучков» Иваныч представился бы кратенько этому писаке. Вместо этого он назвал точный адрес и сказал, что звонит в редакцию первый и последний раз.

— Встретимся через полчаса. Здесь есть телефонная будка на отшибе, возле Сквера. Метров сорок от магазина «Меха». Никого с собой не тащите. Я жду не больше десяти минут.

— Погодите, я не успею! — заверещал Удовиченко, но Рублев уже дал отбой.

Полчаса, чтобы не терять времени он позанимался с Виктором, показал ему несколько растяжек.

— Я тут собираюсь закинуть удочку. Не исключено, что в скором времени придется держать экзамен. Покажешь, чего ты успел набраться.

Репортер появился минута в минуту. Маленький, суетливый, с сумкой через плечо. Он узнал Рублева сразу и вытаращил глаза не веря в удачу.

— Вы имеете представление что такое эксклюзив?

Давайте договоримся, вы работаете только со мной. Гарантия безопасности стопроцентная. Изобразим дело как захват. Угрожая оружием, вы захватили журналиста — то есть меня — чтобы объявить о своем воскрешении из мертвых и высказать в печати свою точку зрения. Тогда я буду чист перед нашей доблестной милицией — никто не предъявит претензий, почему я не настучал, прежде чем отправиться на встречу. А то ведь не поверят, что я шел вслепую.

— Спокойней, не тарахти. Мне совсем не улыбается, брать на себя угрозу оружием.

— Бросьте, Рублев. После Риты Аристовой и истории на Охотном ряду такое прегрешение сущий пустяк.

— Аристовой?

— Надо чаще заглядывать в газеты, уважаемый. Даже не знаю, кто из нашей журналистской братии первым установил, что у Бориса Рублева, личного телохранителя депутата Госдумы и фоторобота по делу Аристовой одно и то же лицо… Но как вам удалось так убедительно взлететь на воздух? Фантастика.

— Ладно, речь сейчас не об этом. Ни о каком воскрешении из мертвых я объявлять не собираюсь. Никаких интервью. Предлагаю другой вариант. Ты ведь знаешь, кто наехал на баню?

— Знаю. Люди Меченого. Но сами понимаете…

— Я стал слишком популярной личностью, чтобы высовываться. Разузнай по своим каналам куда они делись. Главным образом меня интересует хозяин. Тогда получишь свой «эксклюзив» на кое-что более интересное, чем пустой треп.

Удовиченко примолк, соображая.

— Разузнать, говорите… В принципе, можно попробовать. Я только не возьму в толк, что вы мне предлагаете, — Пойдешь со мной. Если захочешь. Сохранность камеры не гарантирую, насчет личной безопасности тоже не уверен. Есть у тебя бронежилет?

Глазки Удовиченко загорелись азартным огнем. Он уже предвкушал сенсационные кадры вживую заснятой разборки. Выдрав листок из записной книжки он черкнул номер.

— Свяжетесь со мной ближе к вечеру. Перезванивайте каждый час — я могу появиться в любой момент.

«Отчаянный народ эти журналисты, — подумал Комбат. — Гоняются за своей жар-птицей. Каждому свое.»

* * *

Около девяти вечера Удовиченко, наконец, ответил.

— Поставите одного человека, чтоб прикрывал меня, — потребовал он без долгих предисловий.

«Значит, все в порядке», — понял Комбат.

Он сам не очень верил, что затея даст результат. Конечно, он рискует: на вторую встречу Удовиченко может пригласить кого угодно — от милицейской группы захвата до ребят Меченого. Тоже кадры получатся неплохие. И без особого риска.

— Все будет видно на месте, — ответил Рублев.

«Странно, что репортер так смело болтает по телефону. Кто в наши дни может дать стопроцентную гарантию от подслушивания? Или бояться ему нечего — человек в погонах подсказывает, что говорить?»

— Встречаемся…

— Ты на машине? — оборвал Комбат.

— Ну да.

— Езжай туда же, по старому адресу. Когда будешь?

— Для верности подваливайте к десяти. Сколько вас?

— Поместимся запросто.

По команде Комбата Виктор стал спокойно собираться. Сейфулла не мог знать, куда они собираются, но по сосредоточенному выражению лиц понял — речь идет не о прогулке на свежем воздухе.

— Будьте осторожны. Вы не насовсем?

— Нет. Сакс, видишь, оставляем, — кивнул Комбат.

Афганка что-то сказала, выразительно двигая тонкими, красиво изогнутыми бровями.

— Надо бы поесть, — перевел муж.

— Спасибо, — Комбат приложил ладонь к груди.

Отправляясь на задание (когда-то он получал его от вышестоящего армейского начальства, сегодня сам был себе командиром), Рублев никогда не брал в рот ни крошки. Даже от трех-четырех проглоченных кусков включается пищеварение. Пропадает легкость в ногах, ясность в голове. Да и пулю в живот лучше схлопотать на голодный желудок…

Машина уже стояла возле телефонной будки. Узнав фигуру Комбата, Удовиченко подал ее назад. Иваныч осмотрелся, сжимая в кармане рукоять нового, еще не притершегося к пальцам «ствола».

Мигая малиновыми огоньками, чей-то надраенный до блеска «вольво» трогается от магазина. Сутулая фигурка пешехода на фоне искрящейся витрины. Темнота сквера на другой стороне улицы, бумажный мусор возле перевернутой урны. Вроде бы ничего подозрительного.

Надо быстрей нырять в машину.

— Они на «Грибоедове», — объяснил водитель. — Это речной теплоход, плывет с туристами до Нижнего.

По дороге Удовиченко ерзал на сиденье, водил плечами туда-сюда. Не мог приноровиться к бронежилету.

— Где эти туристы могут быть сейчас?

— Я взял расписание. По идее.., где-то на канале имени Москвы. Что вы намерены делать? Ближайшая стоянка в девять утра.

— До утра ждать не будем. Вези к берегу.

— А где остальные? Мне нужно хотя бы минимальное прикрытие.

— Остальные в отпуске за свой счет, — чувство юмора просыпалось у Комбата редко и обычно свидетельствовало о большей, чем обычно отмобилизованности.

Рот репортера приоткрылся и он закрыл его с явным усилием.

— Вы оба с ума спятили, — вымолвил он наконец. — Их там по меньше мере восемь человек.

Виктору показалось, что в спрятанном внутри Удовиченко проигрывателе переключилась скорость. Стремительную дробь фраз заело, отдельные слова проталкивались наружу с трудом, как клейкие сгустки.

— Меченый точно с ними? — спросил Комбат.

— Это какая-то безумная авантюра в нашем родном стиле. Сейчас высаживаю вас и разбирайтесь, с кем хотите.

— Подбросишь до канала, а дальше дело твое, — спокойно отреагировал Рублев. — Я тебя спросил про Меченого.

— Вроде бы там, — без всякого настроения ответил Удовиченко.

В его душе боролись два одинаково сильных чувства: страх и охотничий азарт. Если все обойдется за кассету можно будет сорвать приличный куш. Такого еще не один телеканал не показывал. Все эти жалкие обзоры криминальных новостей перейдут в разряд детских «страшилок». Под такой материал можно запросить себе отдельную передачу.

* * *

После того, как измочалили молоденького симпатичного, как девушка, бармена, который замешкался, обслуживая крутых клиентов, команда корабля и обслуга окончательно усвоили правила поведения. Меньше мозолить глаза, появляться на палубе только в случае крайней необходимости. Ситуация разрешится как-нибудь сама собой, не может ведь такое продолжаться долго.

Капитан прокрался в рубку, чтобы передать радиограмму на берег — вызвать ОМОН. Отбросив всякую субординацию, радист накинулся на него:

— Вы в курсе, что они вооружены до зубов? Мне первому достанется. Никого не подпущу к оборудованию. Можете меня уволить — мотал я такую работу.

— Послушай, скоро начнутся стоянки. Как ни крути рано или поздно здесь появятся ребята в камуфляже.

— Завтра посмотрим, дадут нам стать на стоянку или нет?

— Не дадут — очень хорошо. Береговые службы сообразят, что на борту проблемы.

— Вот пускай соображают без нас.

Капитан не стал особенно настаивать, он сам пребывал в большой растерянности и борьбе с сомнениями.

В самом деле — лучше опухоль рассосется сама по себе.

Иногда, вырвавшись из беспросветной гонки большого города, люди в первый день «отдохновения от трудов» выкидывают такие номера, что диву даешься. На второй день отсыпаются, на третий входят в норму…

Выпроводив капитана, радист заперся изнутри. Может лучше слинять от греха подальше. Мало ли что померещится спьяну братве? Пришлепнут как комара на стекле. По береговым огням он оценил расстояние — доплыть можно в два счета. Стояло бы сейчас лето — никаких вопросов. А так, судя по погоде, водичка градусов пять, не выше. Что делать, если судорога сведет?

Тем временем «гулянье» на борту продолжалось.

Стрелок ухватил за руку одну из двух подружек, пытавшихся прошмыгнуть мимо. В отличие от Крапивы, он словоохотливостью не страдал. Подержал девицу за локоть, осматривая с головы до ног. Та мысленно прокляла свои туго обтягивающие джинсы и кофту, которая позволяла оценить торчком стоящие груди.

Стрелок спокойно выпустил свою жертву — никуда не денется. Слегка подтолкнул в спину, чтобы шла вперед. Девушка оглянулась на подругу — та молча опустила голову. Все пассажиры уже знали, что у компании при себе ножи, «пушки» и Бог знает что еще.

— Я тебя умоляю… — начала она.

Стрелок только улыбнулся. Она с ужасом разглядела цветную татуировку, начинающуюся от самой шеи. Толчками в спину он довел ее до своей каюты. Там дремал, закинув ноги на стол, отличившийся за обедом «боксер» с массивным перстнем. В пальцах тлела сигарета, выпуская к потолку тонкую струйку сизого дыма.

На звук защелкнувшейся двери он лениво открыл глаза.

— А-а… Ничего, пойдет под пьяную голову, — кряхтя поднялся с места.

— Да ты не мешаешь. Отдыхай, — махнул рукой Стрелок.

— Не буду тебя смущать, — слегка покачнувшись, сосед направился к выходу. — Пойду, погляжу на речку. Костяшки, сука, болят.

Он помахал в воздухе правой рукой.

— Подходи через полчасика. Я ее как раз разогрею.

— Можно.

Когда за «боксером» закрылась дверь, Стрелок стал расстегивать рубашку.

— Будешь лежать как бревно, пущу тебя по кругу, — предупредил он девчонку. — Сперва наши все тебя перетрахают, потом экипаж подключим.

Показались выколотые татуировщиком-профессионалом тигриная морда, порхающая бабочка, голая красотка в непристойной позе.

— Вот так для начала, — Стрелок ткнул большим пальцем себе в грудь.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

НОЧНОЙ ДЕСАНТ

Удовиченко вел машину по шоссе параллельно каналу. Особо гнать надобности не было — они и на скорости семьдесят километров обходили медленно плывущий в темноте «Грибоедов».

При виде четырехпалубного красавца репортерская душа не выдержала искушения. Удовиченко попросил Иваныча сесть за руль, а сам схватился за видеокамеру.

О том, чтобы высадить пассажиров и вернуться обратно больше речи не было — страхи временно отступили на второй план.

Комбат внимательно следил за берегом — требовалась обычная лодка, без движка, который обязательно расслышали бы с теплохода. Он прибавил скорости — надо оторваться как следует, иначе на веслах не угонишься.

Спокойнее всех вел себя Виктор, по его лицу в темных очках полосами пробегали отсветы прибрежных огней. Запах близкой воды не просачивался внутрь плотно задраенного салона и музыкант даже не знал, что они вышли на последний рубеж. Он сидел, не оборачиваясь, и терпеливо ждал команды.

Отсняв нужный материал — красивую заставку, Удовиченко с некоторым недоумением посмотрел на человека, ни разу не повернувшегося к реке. Этот молчаливый, неподвижный незнакомец пугал его, казался чем-то вроде робота, обтянутого человеческой кожей.

Задавать вопросы репортер не решился, только осторожно коснулся плеча сидящего впереди Комбата. Тот увидел в зеркальце озадаченное лицо с крошечным носиком под стать птичьему клюву. Рублев понял немой вопрос, но не стал ничего объяснять. Скажи сейчас журналисту, что из мизерного состава «группы захвата» один, вдобавок, еще и незрячий, и Удовиченко точно потребует свою машину, чтобы укатить восвояси. А возвращать транспорт рановато.

Комбат только пожал плечами — такой вот у меня напарник, не обессудь. «Дальний» свет раскручивал ленту дороги. Проносились какие-то складские помещения, домишки частной застройки, длинные железобетонные заборы.

— Можешь не гнать, — сказал Удовиченко. — Видишь шлюзы? Здесь они застрянут.

Но у людей на автомобиле появились свои трудности: трасса неожиданно вильнула в сторону. Сперва Комбат послушно повернул, придерживаясь асфальтовой полосы. Но она уводила все дальше от канала, словно две дороги — водная и шоссейная — резко рассорились после долгой дружбы.

Развернулись назад и, добравшись до места «размолвки», покатили по бездорожью. Комбат сбросил скорость, чтобы не растрясти на запчасти «жигуль».

— Осторожно, — Удовиченко стучал сзади кулаком по плечу, могучему, гранитной твердости плечу.

Он горько раскаялся, что уступил водительское место, теперь нечего было и мечтать занять его в ближайшее время. Подпрыгивая на очередной кочке, репортер морщился так будто его нервы проросли в железо родного автомобиля.

Но долго мучиться не пришлось; как только проскочили шлюзы. Комбат заметил то, что давно высматривал — лодки перевернутые вверх дном. Их было целых три.

Выйдя из машины, обнаружили, что весла отсутствуют — по всей видимости хозяева забрали их с собой.

Теплохода еще не было видно и Комбат дал долгий гудок. Один, потом другой, третий. Наконец, из темноты вынырнул рыжий паренек, которому жизнь еще не отбила охоту высовываться на шум.

— Ты хозяин?

— Нет. А че надо?

— Лодку одолжить.

— Не знаю… Хозяин смотал уже. Завтра утром пробуйте словить.

— Тогда весла найди. С ним мы решим все вопросы.

Тут парень заметил рукоятку, торчащую из кармана Виктора и безошибочно определил, к чему она относится.

— Сейчас. Сейчас принесу.

— Только не вздумай пропасть! — крикнул ему вслед окончательно осмелевший Удовиченко. — Все равно найдем!

Непроницаемый вид человека в темных очках внушил репортеру уверенность: за спиной такой «машины смерти» можно чувствовать себя как за каменной стеной.

Неизвестно, вернулся бы парень без такого предупреждения или нет. Через десять минут он вынырнул из темноты вместе с парой стареньких весел.

— Не боись, все вернем на место, — заверил Комбат.

Он не привык прятать свое лицо, но не стоило разочаровывать ни милицию, ни мафию, убежденных в факте его смерти. Хотя бы тонким шарфом замотать ненадолго.

* * *

Человек с родимым пятном занимал одну из двух кают класса «люкс». Вторая пустовала — больше не нашлось никого, кто пожелал бы заплатить за билет двойную цену. Эту каюту можно было сравнить с гостиничным номером средней руки: отдельный санузел с душем, телевизор и холодильник, тусклый ковер на полу и такой же тусклый пейзаж на стене. Ее главным преимуществом была неплохая звукоизоляция: гула корабельного двигателя почти не было слышно.

Именно поэтому Меченый, занятый деловыми переговорами по сотовой связи, достаточно долго не имел понятия о происходящем на борту. Выходить ему не хотелось: толпа туристов еще при посадке раздражала. Еду в номер приносил один из бойцов, недавних участников «кровавой бани».

Как никогда раньше имелись все основания для оптимизма. Бизнес шел неплохо. Левашовцев удалось окончательно сокрушить — выкосить под корень командный состав. Были все основания думать, что Вельяминов в ближайшее время сменит гнев на милость и взаимовыгодное сотрудничество продолжится.

Только одно облачко маячило на общем голубом фоне: Иваныч. Из какой берлоги выполз этот медведь? Что общего было у него с Ритой? Кого он выслеживал в фирме? И обстоятельства гибели подозрительные — не исключено, что это толковая имитация.

Меченый привык доверять только трупу. Остальные свидетельства никогда не убеждали его до конца.

Краем уха он уловил что-то похожее на крик. Похоже ребята дали себе волю. Он приоткрыл иллюминатор — в каюту ворвались речная свежесть, стук двигателя, шипенье пены. Крик больше не повторился.

Зато постучали в дверь — забрать посуду.

— Что там за шум? — спросил Меченый. — Ребята шалят?

Здоровенный детина с соломенными патлами виновато улыбнулся:

— Нос одному тут разбили.

— Одному? — недоверчиво переспросил Меченый.

— Еще с девкой какой-то проблемы возникли…

— Нажрались уже. Вам только поводок сними — понеслась душа в рай. Прекратить сейчас же — мы не в открытом море.

Меченый оставил иллюминатор приоткрытым — ни криков, ни шума больше не доносилось, только монотонный гул перемалывающего воду винта. Потом и движок затих — началось шлюзование…

* * *

— Ото, мы, кажется, опускаемся, — Крапива выглянул в темноту. — Или поднимаемся — я чего-то не пойму.

Сергей лихорадочно перебирал в уме предлоги, чтобы вытянуть гостя из каюты.

— Может выйдем посмотрим? Кто-нибудь уже видел, как это происходит?

— Сходи, потом нам расскажешь, — махнул рукой Крапива.

Сергей прикусил язык.

— Ну что сидишь. Не доверяешь мне? Или бабе своей? — Крапива наклонился к кровати и похлопал по одеялу там, где обозначилось Ларисино колено.

— Что вы себе позволяете? — поперхнулась она от возмущения и перевела глаза на мужа.

— В самом деле, — осторожно высказался Сергей. — Давай не будем переходить определенные границы.

— Не понял, — Крапива зацепил парня за волосы на макушке и вывернул шею назад, так что лицо его задралось к потолку. — Повтори еще раз.

— Ничего особенно я не сказал, — с трудом произнес Сергей.

— Оставь его в покое, мразь! — не выдержав, крикнула Лариса.

Выпустив мужа, Крапива всеми пятью пальцами схватил ее подбородок и больно сжал рот.

— А ну тише, красавица. От крика я делаюсь бешеным.

Свободной левой рукой он вытянул из кармана охотничий нож с широким лезвием.

— Успокойся, ради Бога, — попросил сзади Сергей.

«Да стукни ты его стулом», — молча взмолилась Лариса.

Крапива словно почувствовал ее мысль через кожу и, не оборачиваясь, приказал парню:

— Сядь на место.

Отпустив молодую женщину, он сорвал с пустой койки простынь, мигом скрутил в жгут и привязал Сергея к стулу. Лариса вскочила с кровати и попыталась проскочить к двери. Споткнувшись в последний момент о выставленную ногу, она упала и больно стукнулась локтем об пол. Тяжелая подошва прижала спину:

— Я в розыске, терять мне нечего, — на ходу придумал Крапива для вящей убедительности. — Будешь плохо себя вести — уши обрежу твоему мужику. Пошла на кровать.

Она спряталась под одеяло с головой — вдруг кошмарный сон сейчас кончится. Услышала звук расстегиваемой пряжки пояса. Вспомнила фильмы с видеокассет: ложась, насильник выпускал оружие из рук, героиня завладевала им и стреляла в висок или ударяла ножом в спину.

Надо посмотреть где он оставит нож. Она выглянула из-под одеяла: голый ниже пояса Крапива вешал джинсы на второй стул. Он подошел к крепко связанному мужу и в доказательство серьезности своих угроз легонько провел острием ножа по щеке. Из длинного пореза потекла кровь.

— Если ты рот откроешь, тоже ничего хорошего не обещаю. Посиди — просмотр бесплатный.

Повертев нож в руках, он положил его на стол — если кто-то попытается открыть дверь, достаточно сделать два шага. Полез в кровать — Ларису обдало перегаром и звериным запахом пота.

Сергей закрыл глаза, чтобы не видеть ритмично двигающихся вверх-вниз складок одеяла. Но уши он не мог заткнуть — шумное дыхание работающего в постели мужчины переворачивало все внутри.

Он не смог бы сказать, сколько прошло времени.

Вдруг он услышал как тихо и осторожно поворачивается в замке ключ. Разгоряченный Крапива дышал все чаще и чаще, как разогнавшийся до предела паровоз, и явно ничего не замечал.

Дверь резко распахнулась на пороге появился незнакомая Сергею массивная фигура.

— Елы-палы, Иваныч! — удивленно воскликнул Крапива.

Эти слова оказались для него последними. Раздался хлопок, пуля, выпущенная с расстояния в несколько шагов пробила голову над левой бровью. Густая кровь вылилась из тела одновременно со спермой. «Напарнику»

Комбата пришел конец.

Из-за плеча стрелявшего высунулся телескопический объектив видеокамеры: Удовиченко успел поймать дернувшееся в последней конвульсии тело, рот молодой женщины, раскрытый в беззвучном крике…

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

НИТЬ ТЯНЕТСЯ ДАЛЬШЕ

Крапива оказался не первым, с кем было покончено.

Лодка пристала к теплоходу в самый подходящий момент — он только вышел из последнего шлюза и еще не набрал оборотов. Волны от движения не мешали пристать к борту.

На палубе никого не было видно: даже самые отчаянные из туристов решили не искушать на ночь глядя судьбу. После предупреждения шефа, распоясавшаяся было братва тоже поутихла и продолжала развлекаться в каютах, своих и чужих.

Рублев забрался на корму. Бросил вниз канат, чтобы Виктор надежно прицепил лодку к белоснежной махине.

Через несколько секунд все трое находились на борту «Грибоедова».

Подъем прошел гладко, разве что камера чуть не свалилась в воду. Никто не заметил пополнение на борту, кроме одного единственного пассажира, у которого от пережитых треволнений разыгралось нечто похожее на морскую болезнь.

Приоткрыв дверь каюты на четвертой палубе, он собирался глотнуть свежего воздуха. И неожиданно заметил, как человек в темных очках перекидывает ногу через поручень. Пассажир быстро захлопнул дверь, лег на койку и закрыл голову подушкой.

Иванычу важно было не упустить Меченого, остальные могли подождать. Он подозревал, что шеф, скорее всего, занял лучшую на теплоходе каюту. Надо разыскать кого-нибудь из команды, выяснить где и на какой именно палубе таковая находится.

Но первым на глаза попался «боксер» с перстнем, прогуливавшийся в ожидании своей очереди. Вернее, он, на свою беду заметил Удовиченко со стрекочущей камерой:

— А ну чеши сюда, корреспондент.

Вместо корреспондента рядом выросла фигура Комбата. Иваныч хотел вырубить противника ударом рукоятки пистолета, но тот в последний миг успел чуть-чуть отклониться в сторону. Его все равно сшибло с ног, но сознание не провалилось в «черную дыру». «Боксер» потянулся к карману, и Комбату ничего не осталось, как стрелять.

Глушитель эффективно погасил звук. Но выстрел все равно прозвучал достаточно громко, чтобы еще один из «сотрудников фирмы», оказавшийся поблизости, распознал характерный хлопок. Сперва он не слишком обеспокоился: решил, что кто-то из своих балуется, пуляя по звездам. Потом плеснуло что-то тяжелое, сброшенное в воду. Заподозривший неладное «сотрудник» двинулся в ту сторону, откуда донеслись подозрительные звуки.

Комбат мог бы и не расслышать его осторожные шаги, но тройку замыкал Виктор. Крадущуюся поступь сзади он уловил отчетливо. Оставались сомнения: кто это — напуганный пассажир или один из бандитов? Незрячий саксофонист затаил дыхание и вдруг почувствовал прилив такой ненависти, что всякие сомнения отпали.

Заметив три спины с явно подозрительными намерениями, человек Меченого решил первым делом проинформировать шефа. Он притормозил, чтобы развернуться в обратном направлении, но было уже поздно. Человек в темных очках вдруг резко выбросил руку назад и, не глядя, дважды выстрелил на звук последнего шага.

Вторую пулю он выпустил, чтобы подстраховаться, но в цель попали обе. На этот раз хлопков никто, кроме Комбата и Удовиченко не расслышал — заработала на полную мощность корабельная машина. Иваныч не сразу признал в далекой фигуре, которая, скрючившись, осела на пол одного из бывших «сослуживцев».

— Я, кажется, попал, — тихо произнес Виктор.

— Лицевой счет открыт, — подтвердил Комбат.

Перед этим музыкант много думал по ночам о перспективе участвовать в суде без следствия, свидетельских показаний, адвокатов и прокуроров. Такой суд начинается и заканчивается приведением приговора в исполнение, А приговор один-единственный и обжалованию не подлежит.

Это не воскресит его семью, не смягчит боль, не изменит мира к лучшему. Но все остальное еще бессмысленней. Безропотно существовать, заживо погребенным в мышиной норке? Исключено. Вернуться в обычную жизнь? Невозможно.

Виктору казалось, что первое убийство — если доведется нажать на спусковой крючок и попасть в цель — превратит его в камень или в соляной столб, как описано в Библии. Но ничего не произошло: после короткого приступа ненависти он почувствовал только пустоту и холод внутри.

Пришлось сталкивать за борт еще одно тело. Удовиченко фиксировал все на пленку, стараясь не захватить в кадр лица исполнителей — об этом предупредил Рублев. Комбат успел подумать о том, сколько людей увидит эту пленку, если ее действительно крутанут по телевизору. Может быть кто-то из «братвы» в Москве, Казани или Питере почувствует себя менее уютно.

Они спустились вниз, в трюм, надеясь набрести там на человека из команды. Нашли там перепуганного механика и одного из матросов, которые подробно объяснили расположение двух кают-люкс.

— А человек с родимым пятном вот здесь, на шее? — спросил Комбат на всякий случай.

" — Я видел его на посадке, — придумал матрос, чтобы не навлечь на себя гнев молчанием. — А дальше не знаю.

Сами члены экипажа вопросов не задавали — оба окончательно убедились, что рейс выдался каким-то диким: на теплоходе даже не одна банда, а целых две.

По коридору в указанном моряками месте прогуливался знакомый Рублеву «качок». Это подтверждало правильность догадки — Меченый где-то совсем близко.

Поэтому стрельба, даже с глушителем, исключалась — зверя нельзя спугнуть ни в коем случае.

Комбат решился на риск. Какой бы информацией ни владел Меченый вряд ли он станет делиться с рядовым составом…

Завидев приближающегося по коридору пассажира, охранник недовольно пригляделся к смельчаку. И вдруг узнал своего.

— Ты? Откуда свалился?

Комбат прижал палец к губам и негромко спросил:

— Шеф здесь?

— Сказал не беспокоить, у него важные переговоры по сотовому… А говорили, тебя в клочья разнесло.

Расстояние между ними сокращалось — пять метров, три, два.

— Может ты, это самое, — «качок» неуверенно хохотнул, — типа привидения.

В следующий миг он убедился, что имеет дело со вполне реальным человеком. Комбат нанес один из тех ударов, которые не опрокидывают противника назад, а заставляют его сложиться, скорчиться. Удар ногой под правое ребро, в область печени.

Потом, подскочив вплотную, удержал охранника за рубашку на груди, рубанул ребром ладони по основанию шеи. И только тогда осторожно опустил на пол тяжелую кучу костей перевитых мышцами.

Перевел дух, присмотрелся к двери. Замочки в каютах хлипкие — рассчитаны на мирных отдыхающих. Достав пистолет, Комбат дважды выстрелил в замок. После второго выстрела дверь приоткрылась сама. Распахнув ее кулаком, он ворвался в каюту.

Ноги Меченого торчали из иллюминатора Еще секунда и самый привилегированный из пассажиров «Грибоедова» успел бы свалиться в воду. Не судьба — крепкие руки втащили хозяина «фирмы» обратно. Он почти не пытался сопротивляться, силы были слишком неравными.

Увидев Комбата, бывший шеф не проявил особого удивления. Воскрешение из мертвых ничуть не поразило его, в отличие от охранника он явно не исключал такой возможности.

Комбат попросил появившегося Виктора втащить «качка».

— Интересных ты себе подобрал компаньонов, — по осторожным движениям человека в темных очках Меченый сразу определил, что тот совершенно слеп.

В дверь пролез Удовиченко с камерой наперевес.

— Запечатлеть на память? — криво усмехнулся Меченый.

Глядя в непроницаемое, будто высеченное из камня лицо Рублева, он пытался прочесть свою участь. Комбат обернулся к репортеру:

— Выруби пока камеру и подожди в коридоре.

— Не хочу я там маячить один. Мы так не договаривались.

— Здесь ты можешь услышать кое-что лишнее, — объяснил Комбат. — А это гораздо опаснее, чем поторчать с той стороны двери.

— Секунду, сейчас мы все выясним… Пожалуйста, я могу закрыться в ванной. И еще душ открою, чтобы ты не сомневался.

— Ладно, иди.

Виктора Комбат посадил на пороге — вслушиваться в тишину коридора.

Настала пора задавать вопросы.

— Это ты отдал приказ насчет Риты? Учти, перед тем как взлететь на воздух, депутат меня здорово просветил. ;

— Не знаю, что он там сказал, когда тряслись поджилки. Насчет убийцы поинтересуйся у следственной бригады. Они собрали достаточно материала.

— Пока я хочу уточнить заказчика. Если ты думаешь, что я намерен вести светские беседы, угощать тебя сигаретами, то ошибаешься. С бандитами я долго не разговариваю.

Тридцати секунд в полной воды раковине хватило Меченому с лихвой — он уже перестал пускать пузыри. Когда Комбат выдернул его голову обратно, вода из рта и ушей хлынула на дорогой пиджак. Вытаращив глаза, шеф судорожно хватанул воздух и поперхнулся от жадности.

— Еще попробуем?

Меченый замахал рукой. Комбат оттащил его на прежнее место, толкнул в кресло.

— У меня.., к ней вопросов не было, — человек с родимым пятном хватался за шею, словно его только что вынули из затянувшейся петли. — Я ценил ее работу.

Наверху над головой слабо простучали чьи-то шаги и затихли. В любой момент в каюту мог сунуться кто-то из «сотрудников», и Меченый получал пусть маленький, но шанс.

— Мне не оставили другого выхода;

— Кто?

— Человек из ФСБ. Я о нем ничего не знаю, все дела с ним вела Рита.

— Кто-то из бывших сослуживцев отца?

— Не знаю. Он потребовал, чтобы я убрал ее, если не хочу неприятностей со службой безопасности. Рита попыталась его шантажировать, а эти люди такого не прощают.

Рублев вспомнил «показания» Малофеева — депутату Меченый поведал то же самое. Впрочем, шеф мог и в тот раз обмануть.

— Хочешь сказать, что вы обсуждали все это по телефону?

— Нет. Но я не видел его лица.

— Допустим. А потом? Кто-то ведь должен был взять на себя ее обязанности.

— Пока все повисло в воздухе. Он не оставил никаких координат, пообещал, что связь будет теперь поддерживать его человек. Уже вот-вот.., должен появиться.

«Надеется спасти свою шкуру, — подумал Комбат. — Чтобы я оставил его в качестве наживки.»

— Кого ты послал к Рите?

— Ты его знаешь. Узкоглазый, который проверял твои таланты… У меня не было другого выхода. В случае чего «фээсбэшники» ее достали бы и без моей помощи.

Рублев представил себе Экзаменатора, входящего на цыпочках в спальню, Риту спящую на постели, согретой теплом двух тел.

— Где он сейчас?

— Остался на хозяйстве. Я не мог оголить все тылы.

— Там, в офисе?

— Послушай, я тебе рассказал все как есть, — Меченый встревожился, заметив желваки на скулах Рублева.

— Кто-то на подходе, — поднял палец Виктор.

Тут на человека с родимым пятном взглянул третий зрачок, с расстояния гораздо более близкого, чем два небесно-голубых глаза Комбата. Это был взгляд с того света. Меченый успел понять, что сейчас его душу затянет в это маленькое отверстие — вход в гулкий черный тоннель. Он взвыл по-волчьи, вскочил на ноги, но удар свинца отбросил его обратно в кресло.

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

КОНЕЦ БАЙКОНУРА

Здесь, в степи осень была совсем другой, непохожей на столичную. Бескрайнее небо — распахнутое окно в вечность. Серое, с желтоватыми перистыми облаками оно было каким-то особенным. Даже несведущий человек обязательно почувствовал бы: именно на Байконуре проходит одна из считанного числа пуповин, связывающих Землю с космосом.

Пахло горькими травами, стрекотали кузнечики.

Растения и животные постепенно возвращались сюда, потому что огненные извержения, сотрясающие почву, случались все реже и реже.

Последнюю неделю на стартовой площадке царило необычное оживление — именно отсюда начинался частичный демонтаж оборудования. На многоярусной платформе копошились маленькие по сравнению с колоссальными конструкциями люди, казавшиеся еще одной разновидностью насекомых.

Несколько кранов растаскивали большие и малые куски недавнего целого по идеально ровному бетонному полю. Часть оборудования грузилась на платформы для транспортировки в Россию, то, что годилось для запуска небольших метеоспутников, оставалось Казахстану.

На одном из запасных путей стоял состав с мощным тепловозом, двумя вагонами по типу пассажирских и всего-навсего десятью платформами необычной конструкции. Эти платформы представляли собой последнее техническое достижение в области грузоперевозок. Достаточно было включить гидропривод, как листы гофрированной стали, двигаясь по специальным направляющим рамам, полностью закрывали содержимое, отсекали его от осадков и знойного солнца, от любопытных взглядов и длинных рук.

Из пассажирских вагонов, которые находились в голове и в хвосте поезда, время от времени вылезали люди в камуфляже. Набрать в бак питьевой воды, покурить на солнышке. Сходить по нужде метров за сто в сторону, чтобы не разводить вонь на рельсах, у себя под носом.

Среди рабочих, занятых демонтажем, о составе ходили разные слухи. Слишком он отличался от обычных цепочек из тридцати пяти — сорока видавших виды платформ. Несколько таких уже потянулись через степь на запад, в сторону России, нагруженные далеко не самым ценным из байконурского имущества. А этот «поезд особого назначения» чего-то дожидался.

Как оказалось, он ждал человека, облеченного необходимыми полномочиями. Высокопоставленный сотрудник ФСБ появился на Байконуре в среду, а в четверг — едва рассвело — состав уже стоял под погрузкой.

Были вскрыты опломбированные ангары на дальнем конце космодрома. Полсотни рабочих в спешном порядке перебросили с других объектов, и к середине дня оба орбитальных самолета — белоснежные, изящные по дизайну — остались без крыльев и хвостового оперения. В таком виде они уже могли быть погружены на платформы.

Человек из ФСБ торопился. Основной вариант перевозки не сработал — возникли проблемы с тяжелыми транспортными самолетами, вернее с военными, которые желали получить полный отчет — куда, кому и зачем.

Пришлось воспользоваться запасным вариантом — железной дорогой.

Уже несколько дней представителей НПО «Молния» не допускали в район космодрома под предлогом старых по форме пропусков. Почуяв неладное, посланцы фирмы-разработчика связались с начальством. Начальство бросилось в высокие московские кабинеты.

Пока в Москве продолжалось перетягивание каната, здесь в казахстанской степи надо было срочно отправлять спецсостав — пусть потом машут кулаками после драки. Вместе с самолетами грузилось давно обкатанное пусковое оборудование. Его легко можно было приспособить для запуска баллистических ракет с ядерной начинкой. Пакистанские военные четко сформулировали заказ, а тот кто точно знает чего он хочет имеет все шансы заполучить желаемое.

* * *

Труп Меченого Комбат отправил той самой дорогой, которой хотел ускользнуть еще живой Михаил Мороз — вытолкнул через иллюминатор.

После этого ему удалось разыскать капитана корабля и заполучить дубликаты ключей от большей части кают.

На Крапиву их вывел один из пассажиров — среди отдыхающих неведомыми путями распространилась весть об особом подразделении, высадившемся на борт.

— Там женщину насилуют, — шепнул Комбату ссутулившийся от страха очкарик, отпрянув от замочной скважины.

Стекла очков вспотели — даже угроза для жизни не остановит человека перед искушением подглядеть.

— Разберемся, — Рублев отодвинул добровольного помощника в сторону.

Крапива оказался последним из команды Меченого, не успевшим оказать сопротивления. Оставшиеся трое бандитов уже сориентировались. Двое, не раздумывая долго, прыгнули в воду. Третий, Стрелок, столкнул девчонку с кровати, выскочил из каюты и помчался по коридору со «стволом» в руках, на бегу застегивая левой рукой штаны.

Распугивая своим голым разукрашенным торсом пассажиров, которые уже начали осторожно выглядывать из кают, он забрался на верхнюю палубу и засел поблизости от зачехленных спасательных шлюпок. Отсюда хорошо просматривались ближайшие подступы. Увлеченный съемкой Удовиченко неосторожно выскочил на открытое место и тут же заработал пулю в грудь.

Если бы не бронежилет, доблестному репортеру пришел бы конец. Он и так чуть не скончался от страха, когда нокаутирующий удар швырнул его на поручни. Перед глазами пошли разноцветные круги.

«Конец. Эти суки застрелили меня», — мелькнуло в голове.

Удовиченко отчетливо представил некролог в родной газете, вступительное слово на телевидении перед показом последнего репортажа с места событий. Освещенный теплоход в ночи, лодка, подъем на корму, стрельба, мертвые бандиты. Вдруг изображение резко дергается, уходит в сторону. Голос комментатора:

— Здесь съемку прервала смерть. Он снимал до последней секунды, до последнего вздоха. Ради того, чтобы люди получали достоверную информацию, наши товарищи гибнут от рук террористов, заказных убийц, под бомбежками и артобстрелами…

Тут Удовиченко вспомнил о бронежилете и стал проворно отползать в сторону. Что с камерой? К счастью, по особому инстинкту профессионального репортера, он успел, падая, прижать ее к груди — как мать ребенка. Похоже, драгоценная оптика уцелела.

— Не высовывайся, — успел предупредить Комбат Виктора, который слабо ориентировался «на местности». — Сам разберусь.

Он только раз видел «татуированного» в деле, но хорошо знал, что клички у «братвы» просто так не даются — прозвище «Стрелок» говорило само за себя.

Наверх можно забраться разными путями, но неизвестно, где сейчас засел бывший «соратник». Несомненно одно: он уже успел оценить опасность и будет непрерывно менять позиции.

Как назло металлические лестницы гудели от каждого шага, узкие проходы наверх представляли собой настоящие ловушки. Комбат решил подняться другим путем, не пользуясь удобствами. Снял с ярко-красного щита пожарный багор и встал на поручень, идущий вдоль борта.

Внизу, за спиной, кипела и пенилась взрезаемая теплоходом толща воды. Комбат осторожно выпрямился во весь рост, поднял вверх багор. Зацепился крюком и подтянувшись, ухватился пальцами за небольшой выступ…

Оставалась последняя палуба, закрытая для пассажиров. Комбат прислушался — его противник никак не обнаруживал себя. Возможно, скинул ботинки, чтобы не стучать тяжелыми подошвами по металлической обшивке. Надо последовать его примеру.

Здесь прежним методом подъема не воспользуешься — красный кончик багра окажется на виду и просигналит Стрелку об опасности. Хотя.., может стоит просигналить? Комбат зацепил багор за стойку перил наверху, а сам с неожиданной для его медвежьей фигуры мягкой пружинящей поступью взбежал вверх по винтовой лестнице.

Уловка почти сработала. Перебегая на цыпочках с места на место, Стрелок заметил поплавок. Затаив дыхание, он навел «пушку» на то место, где вот-вот должна была появиться голова противника. При таком калибре пуля наверняка снесет всю верхушку черепа…

И вдруг звериным чутьем Стрелок уловил запах смертельной угрозы. Он упал ничком долей секунды раньше, чем прогремел выстрел. Перевернувшись на спину, выстрелил сам, почти не целясь. И откатился в темноту, под днище спасательной шлюпки.

Комбат уже был наверху, чехол лодки разодрался под его тяжестью. Он выстрелил себе под ноги — но враг уже успел выбраться из щели и, отбегая за новое укрытие, сам чуть не зацепил Комбата — пуля отвратительно пропела возле уха…

Через три минуты схватки у Рублева остался последний патрон. Противников разделяла надстройка над палубой с глухими, без единого проема стенами.

Имея не больше двух метров в ширину, она была вытянута в длину на все десять. Получалось что-то вроде ходьбы по кругу, вернее по замкнутому прямоугольному контуру.

Стоя у ближнего к корме торца надстройки, Рублев догадывался, что Стрелок выжидает с противоположной стороны. Комбат почти точно знал местонахождение противника, но не мог его достать.

Потом взгляд упал на багор. Отцепив его, он взвесил как следует тяжесть, еще раз прикинул расстояние.

Шансов мало, но почему бы не попробовать? Он отступил на шаг и метнул противопожарное приспособление туда, где по его расчетам выжидал Стрелок.

Сперва раздался хрип, потом бешеные проклятья.

Стрелок сумел сделать всего несколько шагов — резанув острым крюком шею, багор упал в нескольких шагах сзади. Кровь хлестала как будто ее выкачивали насосом. Растекалась по плечам, по голому торсу и многоцветные татуировки промытые горячими струями становились все ярче и натуральней. Словно оживали перед смертью хозяина.

А хозяин повалился на пол. Лежа, он зажимал рану и одновременно пытался остановить, удержать ствол пистолета — тот уводило то вправо, то влево. Дважды он промахнулся по приближающемуся человеку. В горячке боя у Комбата съехал до подбородка шарф, который прикрывал лицо, но у противника уже мутью заплыли глаза.

Подобрав багор, Комбат широко расставил ноги и одним ударом пригвоздил Стрелка к полу. Вытатуированная бабочка в последний раз шевельнула крыльями. Голая девка на левой стороне груди похабно усмехнулась — и тут оказалось, что ее улыбка мало чем отличается от оскала черепа, любовно выписанного под правым соском.

Удовиченко кое-как дополз до верхней палубы и теперь снимал, стоя на коленях. Расслышав снизу еще один предсмертный хрип, Виктор устало оперся на перила. Их миссия на «Грибоедове» закончилась.

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

КОНФИДЕНЦИАЛЬНОСТЬ ГАРАНТИРУЕТСЯ

Двое из жильцов мертвого дома вернулись к себе только под утро — Удовиченко высадил их на старом месте возле телефонной будки. На обратном пути никто не проронил ни слова — молчал даже словоохотливый репортер.

Он побывал на пороге вечности, и ему не терпелось взглянуть на отметину от пули на груди. Угодив в бронежилет, пуля обычно оставляет синяк больших или меньших размеров. Но Удовиченко казалось, что дома, в зеркале его глазам предстанет некое клеймо, отметина потустороннего мира. Впрочем, это не мешало прикидывать возможных покупателей кассеты, стартовую цену, с которой начнется торг.

Судя по всему, придется пожертвовать славой и настаивать на соблюдении анонимности. Иначе милиция потом не слезет. Ничего, те, кому нужно — продюсеры, редакторы газет, исполнительные директора и реальные хозяева телеканалов — так или иначе узнают об авторе.

Его рейтинг в ближайшие пару недель будет зашкаливать, и важно использовать этот шанс.

В комнате Виктор сразу схватился за саксофон. После всех событий этой ночи он изголодался по нему.

Сжал зубами мундштук, как впиваются в водопроводный кран побывавшие в чертовом пекле — захлебываются и не могут напиться.

Он набросил на раструб тряпку, чтобы заглушить звук и не разбудить никого из соседей. Сейфулла все-таки проснулся и заглянул.

— Вернулись? Молодцы.

Он хотел еще что-то сказать, но помешала зевота.

Пожелал спокойной ночи с вежливостью, присущей всем восточным людям, и ушел досматривать сон о родных краях.

— Не спишь? — спросил Виктор через час, оторвавшись от инструмента.

— С твоим саксом заснешь. Чем тише, тем сильней мешает.

— Сказал бы.

— — Пустяки. Я же чувствую — тебе надо поиграть.

— Слушай, ты ведь не застрелил того, последнего.

— Нет, багром проткнул.

— Просто я слышал как он хрипел.

— Тебе это кажется жестоким? После всего, что ты перенес?

— Не знаю. Я сам ощутил прилив ненависти перед тем как в первый раз нажал курок.

— Кому-то в этой жизни удается отсидеться, кому-то нет. У нас с тобой выбор простой — или мы их похороним, или они нас. Что такое твое житье-бытье на вокзале? Могила по сути, согласен? А наружу из нее выход только один.

Ни тот ни другой не видели друг друга. Полная темнота уравняла их на полчаса — через полчаса Рублев должен был увидеть рассвет.

— Скажу тебе честно, я не верю в загробное возмездие, — продолжал Комбат, — Воздать по грехам надо здесь, на земле. Мы сами должны осуществлять справедливость — не надо перекладывать эту задачу на плечи господа Бога или МВД.

— Хочешь колхозное поле с ножницами полоть?

— Пусть другие сделают лучше.

* * *

Красильников умел концентрироваться на одной задаче, беспощадно отбрасывая все остальное в сторону. Вот и сейчас он пропал из Думы в самые горячие дни обсуждения бюджета, доверив своему заму по партийному руководству руководить грызней по каждой статье.

В посольстве одной из восточноевропейских стран он встретился с двумя пакистанскими офицерами. Имел беседу с высокопоставленным сотрудником ФСБ за день до его отъезда на Байконур. «Подвязал» к проекту нужного человека из министерства обороны.

Давно и твердо Красильников усвоил: если проект обещает большие деньги, надо делиться, не скупясь. Потеряешь больше, когда тебя вежливо попросят на конфиденциальный разговор и объяснят, что дело может рухнуть в считанные часы с самыми неприятными последствиями. Вот тогда придется идти на любые условия.

Мирзабек четко назвал сумму, которую пакистанская сторона готова выделить на комиссионные. Позже, при личной встрече офицеры в мундирах с аксельбантами и фуражках с высокими, заломленными кверху тульями подтвердили цифру. Для них, понятно, не имело значения, кому пойдут деньги.

Себе Красильников мысленно определил четверть от всей суммы. Раскидать остальное было задачей не из простых. В таких случаях не возникало вопросов о партийной принадлежности и политических убеждениях.

Всему свое время и место. Время для хлестких фраз, которые будут цитироваться в прессе, смаковаться по телевидению. Время для конкретного делового контакта где-нибудь на открытом воздухе, подальше от стен, имеющих уши.

Именно такой контакт состоялся у Красильникова с Алексеем Гуриным, заведующим департаментом информации российского правительства. Наверно, не было второго человека, который выпустил бы столько критических стрел в адрес правительства как лидер Либерально-социалистической партии. Красильников обвинял кабинет министров в продаже интересов России, в слепом следовании рекомендациям Международного Валютного Фонда, в жульнической приватизации.

Правительство не оставалось в долгу. Оппоненту приписывали дружбу с мафиозными фигурами, счет в швейцарском банке, аморальное поведение. Кое-что из этого набора озвучивал лично Гурин, который по долгу службы постоянно собирал пресс-конференции. Именно ему чаще всего журналисты задавали неприятным вопросы, ссылаясь на громкие заявления Красильникова.

Заведующий департаментом отбивался и сам немедленно переходил в атаку.

По объему полномочий пост Гурина был одним из самых незначительных в правительстве. По сути он выполнял те же функции, что и президентский пресс-секретарь. Его небольшой штат отвечал за предоставление информации по запросам из министерств. Но конфиденциальные сведения каждый из министров получал по своим каналам. Поэтому в департамент Гурина обращались только за статистикой и ежедневными показателями — валютными курсами, биржевыми индексами, котировками акций и всем прочим, что мог узнать всякий, кто потрудился бы купить одну из газет отпечатанных на розовой бумаге.

Реальный вес Гурина определялся другим. Именно он был доверенным лицом премьера, именно через него поступали все выгодные предложения, именно он разговаривал от имени главы правительства, когда последний не мог позволить себе засветиться.

Оппозиционный политик и государственный чиновник встретились в том самом посольстве, где Красильников обговаривал детали с пакистанцами. В узких кругах столичной элиты посольство славилось своей надежной крышей. Сам посол — человек с окладистой, располагавшей к доверию, бородой — любил вкусно поесть, славился как собеседник и был в приятельских отношениях с совершенно разными людьми: от банкиров до оперных звезд Большого театра.

За десять лет его пребывания в Москве ни один разговор, состоявшийся в посольстве, не стал достоянием ни ФСБ, ни пишущей братии. Имя посла стало своего рода фирменной гарантией полной конфиденциальности.

Под занавес большого приема в честь государственного праздника его страны, посол сообщил Гурину, что приобрел для своей коллекции еще одно произведение модного художника. Гость понял его правильно — в небольшой комнате, сплошь увешанной картинами, обычно происходили встречи тет-а-тет.

Гурин ничуть не удивился обнаружив там всем известного партийного босса в неизменном двубортном пиджаке с золотыми пуговицами. Иметь дело с политическим оппонентом с одной стороны даже удобнее, по крайней мере хоть с этой стороны можешь не ждать выплеска компромата. Они обменялись рукопожатием.

— Может на «ты», если не возражаешь? — спросил Красильников.

Получив согласие, он без долгих околичностей приступил к делу.

— Алексей, кое-что из байконурских железок готовы взять за хорошие деньги.

Гурин только краем уха слышал о намечаемом отказе от аренды космодрома, последнее время руководитель департамента был занят совсем другим. Тем не менее он кивнул, делая вид, что неплохо владеет информацией.

Красильников размашисто написал на листке бумаги сумму в долларах, потом скомкал его и отправил в карман. В этой комнате никто ни при каких обстоятельствах не называл вслух денежные суммы.

— В чем проблема? — осведомился Гурин.

— «Железки» должны уйти на юг. Большая часть уйдет без проблем. Но есть два аппарата — юридически они в собственности НПО «Молния». У НПО на них свои виды, они рассчитывают раздобыть где-нибудь денежки и раскрутить свой проект до конца.

— Объективно говоря — разумный подход, — заметил Гурин.

«Оставил бы ты при себе свои наблюдения», — подумал его собеседник.

— Они будут упираться до последнего. Зам, генерального вытянул из нашего комитета по обороне решение отдать им эти образцы.

— Так ведь вы на сегодня глава комитета, или я что-то путаю? — искренне удивился Гурин.

— И на старуху бывает проруха. В любом случае наше решение чисто рекомендательное. Ликвидационная комиссия подчиняется правительству.

— Да, но теперь нужна основательная мотивировка, — Гурин невзначай набивал цену.

«Подавишься — куда тебе больше», — мысленно проскрежетал Красильников.

— Давай по делу. Есть три вопроса. Номер первый: их представителей нельзя ни под каким видом допустить на полигон. Номер второй: информационное прикрытие.

Эти ребята побегут сейчас по редакциям, выскочат на каком-нибудь телеканале. Номер третий: надо уладить вопросы с Федеральной пограничной службой.

— По Средней Азии границы, слава Богу, прозрачные.

— В Таджикистане стоят наши миротворцы. Там черт ногу сломит: есть армейские подразделения, есть пограничники. Состав будет сопровождать человек из ФСБ, но какой-нибудь ретивый капитан может заартачиться.

— Зачем обязательно через Таджикистан? Кляузный маршрут.

«Без тебя знаю. По крайней мере лучше, чем Афганистан. Там, в Каракоруме единственное место где до Пакистана рукой подать. Проскочить пятидесятикилометровый коридор афганской территории и точка — приехали.»

Всего этого Красильников говорить не стал — он не торопился раскрывать ни заказчиков ни детали маршрута.

— Подумай, Алексей, что можно сделать.

— По «Молнии» могу сразу сказать: объявим через неделю приватизационный аукцион. Мозги у них быстро развернутся в нужном направлении. Насчет пограничников… Кто будет сопровождать груз? Это имеет значение.

— Команда надежная: пятьдесят на пятьдесят. Половина наших хлопцев, половина таджиков.

— Ты доверяешь узкоглазым?

— Я никому не доверяю, — осклабился Красильников, демонстрируя свои лошадиные зубы.

В ответ на настойчивые просьбы уточнить расклад он пояснил, что людей выделил Хикмет — полевой командир, контролирующий район Ходжента.

— Таджикская часть маршрута проходит целиком по его территории — так что мы гарантируем себя от неприятностей. Если у пограничников аллергия на эти рожи, можно договориться с Хикметом и его бойцы перейдут границу где-нибудь в сторонке, пешком.

— А что свои кадры? — скептически поинтересовался Гурин. — Ведомственные или… «…обычная братва», — хотел закончить он, но решил лишний раз не тыкать грязной тряпкой в глаза новому партнеру.

— За безопасность отвечает охранная фирма «Кондор». А сам контракт на поставку заключен от имени ЗАО «Технология». Так удобнее — пусть фигурируют только частные юридические лица.

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ВЕЧНЫЙ ПОКОЙ

Рублев исчез с самого утра и, вернувшись, тронул Виктора за плечо:

— Собирайся.

Музыкант долго не мог понять куда они едут. Потом по приглушенным голосам и особому запаху сырой земли догадался, что он на кладбище.

Это был случайный день, никак не связанный с датами Ритиной смерти или рождения. Рублев даже не знал точно число. Он не сомневался, что слежки не будет — не станут возле Ритиной могилы держать круглосуточную засаду. Но все-таки не хотел подвергать друга опасности. Попросил подождать и один подошел к ограде. Постоял несколько секунд, отрешившись от окружающего. От вчерашнего и завтрашнего дней, от возмездия и от самого себя. Потом встряхнулся и вернулся к Виктору.

Они прошли кладбище из конца в конец. На самой дальней от входа аллее Рублев подвел своего незрячего спутника к другой надгробной плите, где были высечены два имени.

— Твои, — произнес он глухо.

Виктор выпрямился по-солдатски. Выпрямился именно потому, что хотелось ссутулиться, сгорбиться, опуститься на колени. Он нагнулся, ощупал пальцами холодную, мокрую от дождя поверхность полированного мрамора. Проследил от начала до конца все углубления букв.

Сейчас он не мог даже представить себя прежним — отцом семейства, возвращающимся домой. По ту сторону бездонного обрыва остались не только Ирина с Лизой, остался он сам. Внутренним зрением, сквозь поднимающийся со дна пропасти туман, он различал себя рядом с ними.

Через час Комбат тронул его за плечо. Двинулись в обратный путь.

— Как они могли здесь оказаться? — спросил Рублев ради того, чтобы что-то спросить. — На этом кладбище сейчас редко хоронят.

— Не знаю. Иринин отец ушел от них, когда ей было всего семь. Потом она больше ничего о нем не слышала.

Может быть, он многого достиг за эти годы и решил хоть раз в жизни исполнить отцовский долг.

Когда вернулись на «место жительства», Комбат на мгновение застыл. Дом исчез. За два с половиной часа их отсутствия он превратился в груду кирпича — настоящий холм, над которым еще витало медленно тающее облако штукатурной пыли. Для современной техники это было вполне реальным делом, но от этого не становилось легче.

Что сталось с семьей беженцев, с саксофоном?

— Присядь пока, — Рублев отвел товарища к скамейке за оградой сквера.

Сам перемахнул через забор и стал обходить кучу, стараясь поймать золотистый блеск сквозь тусклые обломки. Скоро приедут самосвалы и экскаватор — вывозить мусор. Потом уже точно концов не найдешь.

Хотя отыскать расплющенную «дудку» тоже радость небольшая.

А если афганцы вытащили ее с собой, чтобы уберечь? Далеко унести не смогли бы — своего барахла полно, а рук всего две пары. Спрятали? Может они сами где-то поблизости — укрыли детей от холода в подъезде или в магазине?

Рублев обошел соседние дома, спросил кассиршу в магазине — видела ли она, что случилось.

— Как не видела — здесь такой треск стоял. Облако как после атомного взрыва. В пять минут от дома ничего не осталось.

— А люди? Никто оттуда не выходил?

— Выходили какие-то черные с кучей детей. Залезли вон в ту дверь. А потом видать кто-то вызвал милицию — приехали на машине и забрали всех. Жалко, конечно…

Не дослушав, Комбат широким шагом направился к подъезду. Хлопнула за спиной подпружиненная дверь.

Он осмотрелся в сумерках и сразу заметил процарапанную на стене стрелку вверх.

Поднялся на лифте до последнего этажа, пробежал последние два марша до двери на крышу. Возле самой двери на площадке лежал целехонький инструмент, завернутый в тряпье. В раструбе Рублев обнаружил короткую записку.

"Если нас заберут в отделение, не надо вмешиваться.

Просто выставят из Москвы и ничего больше. Я сам понимаю — здесь нам делать нечего. Спасибо. Мы еще обязательно встретимся."

— В чем дело? — спросил Виктор, когда ему вручили бережно укутанный саксофон.

— Возвращаемся на кладбище, — ответил Рублев.

* * *

К середине дня Вельяминов уже знал все подробности событий на борту «Грибоедова». Новое дело поручили Паше Рязанцеву — единственному в управлении человеку, с которым он всегда мог говорить начистоту, не взвешивая каждое слово, не опасаясь, что оно будет при случае пересказано в искаженном виде.

Вельяминов напросился вместе со следственной группой на корабль, обещая ни во что не вмешиваться. Оказалось, что треть пассажиров уже исчезла на первой стоянке. Люди не то чтобы испугались допросов — они знали, что их фамилии зафиксированы в турагентстве.

Просто самые впечатлительные из пассажиров были не в силах оставаться на борту. Не говоря уже о пострадавших: пятерых любителей отдыха на воде пришлось госпитализировать с черепно-мозговыми травмами.

Вельяминов опознал выловленный из воды труп Меченого. После этого его интерес сосредоточился на тех, кто высадился на борт. Неужели рядовые левашовцы все-таки решили не оставаться в долгу после разгрома?

Обычно группировка разваливается даже после меньших потерь. Ведь рядовым бойцам, в сущности, все равно, на кого работать. Им чужда верность мертвым, у них нет знамени, которому они присягали.

Показания туристов удивительно походили друг на друга. Подробные во всем, что касалось начала событий, они резко иссякали, как только дело доходило до стрельбы на борту. Все в один голос утверждали, что выстрелов как таковых почти не было слышно. Запершись в каютах, люди слышали кто короткую пробежку, кто хлопок, кто всплеск воды.

Осторожность пассажиров и команды легко было предугадать. Никому не хотелось выступать свидетелем на суде. Не дай Бог твои показания окажутся решающими…

Информация пришла к Вельяминову оттуда, откуда он меньше всего ее ожидал. Он курил сигарету за сигаретой в номере люкс, где Меченый провел свои последние часы. Посматривал в иллюминатор на спокойную, стального оттенка воду — судно стояло пришвартованное к небольшой пристани. Как вдруг ворвался Рязанцев, молча включил телевизор и упал в кресло.

— Смотри. Только что звонили из управления. Семнадцатый канал с десяти утра анонсирует что-то сенсационное по «Грибоедову».

Он выбрал пультом нужный канал — там заканчивалась викторина, счастливо и ошарашенно улыбался мужичок, только что отхвативший в суперигре автомобиль.

— Сейчас начнется криминальное обозрение.

— Кто-нибудь видел здесь телевизионщиков?

— Черт его знает. Они скоро снимут из раковины как я чищу зубы.

"Сегодня наша передача целиком посвящена событиям прошедшей ночи. Пока еще мало кто из телезрителей знает о трагедии, разыгравшейся на борту теплохода «Александр Грибоедов». Ровно сутки назад он отправился в обычный рейс по маршруту «Москва — Нижний — Москва». Но программа отдыха оказалась совсем не такой, какую ждали пассажиры. Борт корабля стал ареной кровавой разборки.

Человек, предоставивший нам кассету, по понятным причинам решил остаться анонимным. По его словам, на пленке запечатлено не обычное сведение счетов между двумя группировками. Это акция возмездия мафии.

Ее исполнители — рядовые граждане России, не уполномоченные ни силовыми ведомствами, ни частными организациями…

Вельяминов смотрел не отрываясь. Изображение дергалось, дрожало, теряло резкость. Звук почти полностью отсутствовал. Но все равно впечатление было сильным. Те, кого комментатор назвал «рядовыми гражданами», попали в кадр только несколько раз. Боком, спиной, затылком. Бегущие ноги, ствол с глушителем…

Старший следователь отметил две фигуры. Одну массивную, с четкой координацией движений. Вторую — слишком осторожную, передвигающуюся как будто на ощупь.

Широкая спина и по-военному подстриженный затылок снова на мгновение попали в кадр. Именно таким он представлял Рублева по описаниям свидетелей, по тем фотоснимкам, которые оказались в его распоряжении.

Уже после взрыва депутатского лимузина был проведен обыск в квартире Рублева. Вельяминова поразило почти полное отсутствие мебели и всего того, что стало непременным атрибутом современных квартир, даже телевизора. Идеальные чистота и порядок сразу бросались в глаза, каждая из немногих необходимых вещей знала свое место.

Опросив соседей, следователь выяснил, что Рублев не показывался дома с того самого дня как застрелили Риту Аристову. Он оставил телефон милиции и настоятельно посоветовал позвонить, как только в квартире кто-то появится.

Результаты экспертизы не позволяли однозначно установить смерть Рублева. Мощность взрыва и радиус разброса останков оказались слишком велики. Требовалось дорогостоящее генетическое исследование уцелевших клочьев человеческого мяса. С середины осени всегда начиналась напряженка со средствами, и обожженные почернелые куски спрятали на хранение в холодильную камеру.

Только в конце прошлой недели Вельяминов получил предварительный ответ: сохранившееся принадлежит двум разным людям. Это позволяло предположить, что третий мог инсценировать собственную смерть. Если так, то этим человеком мог быть только Рублев.

Увиденные на экране кадры попали на подготовленную почву — предварительные результаты экспертизы, личности погибших на теплоходе и контуры массивной фигуры четко укладывались рядом друг с другом.

* * *

Именно на Ваганьковском пристроил сутенера его старший брат Леха, на которого неисповедимыми путями снизошла благодать. Катя объяснила, что им с Валерой надо «прикинуться дохлятиной» и не шевелиться до поры до времени: Именно это образное выражение навело благочестивого Алексея на мысль о кладбище, где отпевал покойников знакомый священник.

Здесь имелась своя незаметная индустрия — незначительная по масштабам, зато не облагаемая налогами и хранимая от рэкета, поскольку даже самые отъявленные из бандитов уважительно относились к месту вечного успокоения. Женщины в халатах, ближе к закрытию прибирающие на кладбище, в дневное время занимались букетами — нарезали цветную бумагу, мастерили цветы по отработанной технологии. Потом цветы попадали к торговкам возле кладбищенских ворот, точнее к той части, которая торговала «бумагой».

Валеру с Катей разделили — ему отвели топчан в бараке сторожей, ее поселили с уборщицами. Встретились они только за работой: Алексей попросил, чтобы младшего брата посадили резать цветы — пусть девочка за ним присматривает. Первые несколько дней сутенер непрерывно матерился себе под нос:

— Сукин сын — блаженным заделался. Толково, ничего не скажешь… Ах, ты…

Женщины щелкали ножницами и спокойно воспринимали его бормотание. Кате было даже интересно поначалу: незнакомая обстановка, интересная работа — какие красивые цветы можно, оказывается, закрутить без единой капли клея. Она исподлобья разглядывала работниц. Совсем разные — молодые и постарше, молчаливые и разговорчивые. Только одеты все во что-то одинаково тусклое.

Только вот выметать мусор под дождем ей не нравилось. Мокрые пальцы начинали мерзнуть, краснеть. Она чувствовала себя униженной. На третий день ее начало раздражать то одно, то другое. Скорбные лица родственников. Любопытные глаза тех, кто явился сюда, как в музей — поглазеть на могилы именитых. Они шныряли от одной к другой с восторгом, щелкали «Кодаками» со вспышкой. Везде и повсюду ей чудился запах, запах мертвечины.

Она стала замечать за Валерой серьезные сдвиги в сторону тихого помешательства. Ни с того ни с сего он вдруг мельчил ножницами в лапшу цветную бумагу. Потом разговаривал сам с собой о каких-то баснословных суммах в долларах. Приставал к одному из бессловесных существ, утратившему всякие признаки пола, предлагал первоклассных клиентов.

Потом вдруг пугался стука в дверь, незнакомого лица, глянцевых бумажных листов ярко-красного цвета.

Катя надеялась, что Алексей появится со дня на день.

Неплохо бы поместить Валеру в больницу — не в дурдом, конечно, а на обследование.

Однажды Алексей появился. Посидел возле брата, с кроткой улыбкой вручил ему маленькую, размером с этикетку на спичечном коробке иконку.

— Окроплена святой водой.

Лучше бы он этого не делал. Брат взбеленился, выдрал гостю клок и без того жидковатых волос. Уже схватился за ножницы, намереваясь использовать их как холодное оружие. Но Катя вовремя повисла на руке.

Бывший сутенер неожиданно расслабился, обмяк и, отвернувшись к столу, стал перебирать уже перевязанные нитками букеты.

* * *

У ворот кладбища девчонка догнала Алексея.

— Дьявол еще играет, — заметил тот, не сбавляя шага.

— Его надо в больницу. Психоз полечить.

— Научи его простой молитве. Хотя ты сама не очень-то… Зайди в часовню, попроси у отца Михаила бумажку с «Отче наш».

Учить молитву Валера не пожелал, она не стала настаивать, чтобы припадок не повторился. В тот день, подметая аллею, она впервые увидела двух человек: слепого и его поводыря — крепкого, широкоплечего, со спокойным, внушающим доверие лицом.

Потом она встречала их по несколько раз на день.

Поинтересовалась у одного из сторожей. Тот толком ничего не знал.

— Попросились тут ненадолго, обещали в часовне кой-чего подремонтировать.

Вечером она постаралась побыстрей вымести свою территорию и постучала в окно недавно отстроенного одноэтажного домика с крестом над крошечным куполом. Внутри продолжались работы — в окно видно было как работают двое.

Ее впустили, не задавая вопросов. Она походила взад-вперед, не зная с чего начать разговор.

— Я тут случайно оказалась.

— Мы тоже, — спокойно ответил крепко сбитый человек с могучей шеей и пронзительно голубыми глазами.

— Боюсь нос высунуть. Есть причины.

— На все есть причины. Только не место тебе здесь торчать.

— Сама понимаю. Закурить не найдется?

Человек с молотком в руках взглянул на нее с прищуром:

— У меня только «Астра». Куришь такие?

Катя не сказала, что привыкла к дорогим, ментоловым. После первых двух затяжек закашлялась — дым как будто наждаком прошелся по горлу. Загасив сигарету, она — чтобы не обидеть угостившего — спрятала ее в карман.

— В такое дерьмо попала, что не рассказать.

Вот почему ее так тянуло в часовню. Выговориться до конца. Почему-то она была уверена, что эти люди поймут все правильно.

В окна мягко стучал дождь. Иногда ветер пригибал ветки и последними уцелевшими листьями пытался протереть мокрые стекла. Устроившись на подоконнике она поведала обо всем. О злосчастном клиенте, угрозах, побоях. Молоток продолжал аккуратно и точно забивать гвозди, ее никто не перебивал, не высказывал ни презрения, ни удивления, ни жалости.

— Самое удивительное, что ты попала по адресу, — заметил Рублев, когда она умолкла. — Я знал того типа, с которого все началось. Сейчас бояться нечего, вылезай спокойно из этой щели. Из тех, кто мог бы причинить тебе зло, в живых никого не осталось.

Катя даже не стала уточнять, заикаться о доказательствах. Она поверила безоговорочно и сразу.

«Неужели Бог действительно есть?» — подумала она утром, выходя вместе с сонным Валерой из кладбищенских ворот. — Не тот, который на ширпотребовских иконках, а настоящий, который посылает спасение."

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

КОМБАТ ВОЗВРАЩАЕТ ДОЛГ

Погрузка благополучно завершилась, состав мог трогаться в путь. Все документы на оборудование и опытные образцы имел при себе человек из ФСБ. Он должен был сопровождать груз до момента окончательной передачи в руки новых хозяев, и вместе с пакистанцами проверить полное соответствие заказа поставке.

К этой сделке мафия подключила людей почти из всех ключевых структур: правительства, Думы, службы безопасности и президентской администрации. Кого-то мафия в свое время делегировала на ответственную должность, кого-то купила со всеми потрохами, на кого-то держала мощный компромат. «Подвязок» получилось больше, чем достаточно, но в подобных случаях всегда лучше перестраховаться.

А вот охрану груза доверили исключительно своим.

Разговаривая с Гуриным, Красильников прекрасно знал, кто скрывается за ширмой частной охранной фирмы, но предпочел умолчать о таких деталях. Зачем лишний раз говорить человеку в лицо, с кем ему приходится сотрудничать, ставить его в неудобное положение?

В рядах группы сопровождения находился и невзрачный человек с тускло-серыми словно пылью припорошенными волосами и глазами такого же цвета. Женьшень держался особняком. Бродил по степи возле железнодорожных путей, присматривался к чахлой от недостатка дождей поросли, рвал ему одному известные травы. Потом заливал их кипятком в небольшом китайском термосе. В общей трапезе он участия не принимал, обходился тремя глотками своего настоя — утром, в полдень и перед сном.

Еще один человек держался особняком от бойцов группы сопровождения — фээсбэшник в штатском. Он занимал отдельное купе в головном пассажирском вагоне. Здесь он питался — отдельно от остальных, здесь брился два раза в день, брезгуя общим туалетом. Здесь спал, переодеваясь в пижаму, на домашних простыне и наволочке. Здесь, не торопясь, со вкусом читал прихваченную в дорогу старинную книгу с «ятями» и золотым тиснением на переплете.

Оба — фээсбэшник и Женьшень — имели в общих чертах представление друг о друге. Сотрудник службы безопасности знал, что невзрачная личность, выделяющаяся среди остальных узкими плечами и нездоровым цветом лица — особо опасный преступник, которого даже свои боятся и ненавидят за садистские наклонности и гипнотическую силу воздействия на окружающих. Женьшень тоже понимал, что при обычных условиях этот чисто выбритый человек с офицерской выправкой и холодно-брезгливой линией рта упрятал бы его за решетку.

Несмотря на это, а может быть именно по этой причине, оба испытывали интерес друг к другу — каждый инстинктивно чувствовал равную по силе личность. Пока вагоны стояли под погрузкой, Валентин Федорович Кугель — а это был именно тот «сибарит», которого навещал Вельяминов, пытаясь копнуть прошлое Риты Аристовой — не имел свободной минуты.

Надо было сверить все до мельчайших деталей.

Не обнаружив хоть одного наименования из списка, пакистанцы могли придраться и снизить оговоренную сумму оплаты. А деньги уже давно были расписаны — кому, за что и сколько.

Никаких отклонений от перечня замечено не было, состав тронулся в путь, разгоняясь по ровной как стол безлюдной степи. Первая часть миссии Кугеля была окончена. Теперь до первой встречи с пограничниками или таможенниками он мог отдыхать.

— Я смотрю, ты на диете, — обратился он к Женьшеню, когда они столкнулись в коридоре.

— В здешних местах можно много чего найти.

— На вид не скажешь, — фээсбэшник поглядел в окно, где проплывали большие и малые пятна, похожие скорее на мох, покрытый бледным налетом плесени. — Заходи, угостишь меня своей настойкой.

— Пить желательно на пустой желудок, — Женьшень встряхнул термос, проверяя содержимое.

Он поднял на Кугеля свои бесцветные глаза, и тот подумал, что «пустота», пожалуй, самое подходящее слово. Этот человек казался пустым внутри, и вакуум затягивал через глаза, как через воронки.

— Хочу попробовать из любопытства. Честно говоря, мне рюмка коньяка с лимоном дороже всех заповедей йоги и прочих школ самосовершенствования.

Они зашли в купе и Кугель продолжил свою мысль:

— Что пользы от того, что кто-то сможет пролежать целый час, засыпанный землей, пробежит трусцой по горящим углям? Век спецназа и боевых искусств кончился. Сейчас время войны технологий.

Фээсбэшник хотел задеть собеседника за живое, спровоцировать на откровенность.

— Куда вам налить? — спросил тот.

— Сюда, в стакан.

Сделав осторожный глоток, Кугель поморщился — настой горчил. Он не боялся подвоха, потому что Женьшень просто не мог заранее знать о его желании. Валентин Федорович был из тех людей, которые при всей любви к комфорту хотят попробовать всего понемножку. Ему случалось заниматься подводной охотой, лазать по горам с альпинистским снаряжением, пить кофе с нефтяным шейхом Аравии, тонуть в таежном болоте.

За долгую карьеру в органах госбезопасности через его руки прошло множество совершенно секретных материалов: фотоснимков, документов, аудиокассет. Не раз и не два он отдавал приказы на уничтожение — врагов государства, неудобных для ответственных лиц людей, своих личных заклятых недругов. Но убивать самому ему не пришлось ни разу. Зачем? Для грязной работы всегда можно Найти исполнителей.

Кугель ни разу не подверг сомнению эту очевидную истину. Хотя в глубине души незаметно вырастало чувство неудовлетворенности, даже ущербности.

Он доводил до белого каления тех, кто своими руками выполнял задание. Требовал подробнейших описаний каждой детали и злился, потому что убийцы, как правило, не обладали даром слова. Словно сговорившись, они тупо повторяли: «зашел», «увидел», «достал», «замочил», «кровь», «дергался» и прочие ничего не выражающие слова.

Пользуясь своими знакомствами в МВД, он просил доступа в камеры приговоренных к смерти, но с теми выходило еще хуже. Они отказывались говорить, устраивали истерики. Все это убеждало в одном: убивать — важнейший опыт, который невозможно извлечь из другого человека. Он испытывал нечто вроде зависти к этим узколобым людям с мутными глазами.

Такую зависть мог бы испытывать всесильный диктатор, обделенный мужскими достоинствами к жалкому нищему, который трахает пьяную побирушку в придорожной пыли.

Закаты в степи были фантастически красивыми. Вот и сейчас бескрайнюю плоскость без единого ориентира Заливал багровый свет. Запахи оживали и просачивались в купе даже сквозь плотно задраенное окно. Приятное тепло разлилось по телу Кутеля.

— Ты ведь знаешь, откуда я?

Женьшень кивнул.

— Мы просто случайные попутчики в поезде, правда? А случайные попутчики могут себе позволить откровенность.

— Наверно, — пожал плечами человек с термосом.

— Я не спрашиваю, скольких ты отправил на тот свет. Мне не нужно ни фамилий, ни дат. Мне хватило бы одного случая. Чисто спортивное любопытство. Ты один из тех немногих, кто мог бы толково рассказать.

Женьшень странно улыбнулся — можно было подумать, что он заранее ожидал такой просьбы. Потер руками лоб, припоминая, выбирая.

— Не знаю, что вам больше понравится.

— — На твой вкус.

— Хорошо вы выразились, — Женьшень снова улыбнулся, так могла бы улыбнуться ящерица.

— Я почти не пользуюсь огнестрельным оружием, — начал он. — Работаю мелкими инструментами.

Показать?

— Не задавай больше вопросов. Начал — не останавливайся.

Женьшень достал из кармана небольшой складной нож, раскрыл его, показав наточенное как бритва лезвие.

— Чего я не переношу, это суеты. Он терпеливо ждет, когда я к нему подойду. Я не затыкаю ему рот, но кричать он не может, даже когда начинается операция. Двигаются только глаза и пальцы — руки и ноги парализованы. Видели бы вы эти пальцы, как они завязываются узлом. Никогда не скажешь что там кости внутри…

Отстукивали беглый ритм колеса. Поезд летел по степи на максимальной скорости — ни полустанков, ни светофоров, ни стрелочников. Надо гнать, пока есть возможность. Разговор в купе продолжался в другом, неторопливом темпе…

* * *

В отличие от Вельяминова и Меченого Экзаменатор не сомневался в гибели Рублева. Он ведь сам придумал хитрый ход с программатором, который должен был дать сигнал на взрыв на десять минут раньше выставленного времени.

Тревожило другое — поведение Меченого перед атакой бани. Если только у шефа появились подозрения, он будет землю рыть, но доищется до врага в своем стане. Неизвестно, что он выведал у левашовцев — о чем только человек не расскажет если приставить дуло к виску.

И все равно Экзаменатор решил не дергаться. Выдержки ему было не занимать. Буквально через день стрелка барометра вроде бы вернулась в позицию «ясно». Отправляясь в скоротечный круиз, Меченый оставил его на хозяйстве. Но тут, как гром среди ясного неба, грянули известия с «Грибоедова».

Экзаменатор сразу же узнал бывшего «соратника».

По общему контуру, по манере двигаться. Сам факт существования этой пленки неприятно поразил мастера боевых единоборств. Рублев не мог не знать о съемке — похоже он сам с собой прихватил человека с камерой. Рублев не мог не понимать — уцелевшие «соратники» наверняка признают его. Почему он решил объявиться из небытия, которое давало ему достаточно преимуществ?

Впервые за много лет Экзаменатор занервничал.

Вдруг вспомнил схватку, закончившуюся вничью. Уговор об угощении. Он свой долг выполнил, когда явился ночью на малофеевскую дачу. А этот медведь — нет.

Хотя такие не забывают обещаний, порода не та. Значит уверен в скорой встрече.

Экзаменатор не стал заезжать за вещами. Забрал деньги из сейфа, ключи от которого доверил ему Меченый. Сел в свою «хонду» с обтекаемым, в гоночном стиле, силуэтом и погнал в аэропорт, имея при себе литовскую визу сроком на год.

Билет в Вильнюс взял без проблем. До вылета оставалось чуть больше часа, с минуты на минуту ожидалось начало регистрации. Двойное дно в кейсе было не слишком хитрым, но Экзаменатор прекрасно знал — в девяти случаях из десяти таможенники находят добро по наводке или ориентируясь по поведению пассажира.

Ни одна самая матерая ищейка ни о чем не заподозрит по его лицу.

Чтобы не маяться в ожидании досмотра, он взял себе чашку кофе и встал за круглый столик на одной ноге. Отсюда, со второго этажа, хорошо просматривалось летное поле, выруливающие один за другим самолеты с броскими эмблемами знаменитых авиакомпаний.

Экзаменатор уже продумывал свои дальнейшие действия по приезде в Вильнюс, как вдруг за столик встал человек в вязаной шапке надвинутой на самые брови.

Проклятье! Он все-таки выследил его!

Комбат достал из сумки какой-то предмет тщательно замотанный в шерстяной свитер. Азиат увидел небольшую кастрюлю, от которой еще исходило тепло.

— Поешь пока не остыло, картошка первый сорт.

Комбат приоткрыл крышку — над кастрюлей поднялся легкий парок. Внутри лежал десяток отварных картофелин среднего размера, политых подсолнечным маслом и щедро посыпанных укропом.

— Угощайся, не отравлено. Рублев никогда не остается в долгу.

Экзаменатор мог попробовать опрокинуть стол, в прыжке нанести врагу удар ногой, ломающий лицевые кости. Но эта нога сейчас ощущала кейс с круглой суммой. Атаковать Комбата означало мгновенно засветиться. Псы в камуфляже из дежурного спецподразделения слетятся как мухи на сладкое. Обученные всем премудростям, вооруженные до зубов, готовые в любую минуту противостоять вероятным террористам.

Отвертеться от них будет трудно. Аэропорт не самое подходящее место, чтобы раствориться без следа. А если не оказывать сопротивления — выпотрошат кейс, установят, что владелец работал в офисе Михаила Мороза, застреленного прошлой ночью…

Нет, надо сохранять спокойствие, выяснить намерения этого гостя с того света. Картошку можно смело есть — русские полные профаны в ядах, это не их стиль.

— Рис едят палочками, а картошку руками, " — сказал Комбат. — Далеко собрался?

«Нет, не станет он здесь выяснять отношения, — сказал себе Экзаменатор. — Ему это тоже не с руки.»

— Тут по соседству. На неделю, а может и меньше.

Человек с кейсом прожевал две картошки.

— А сам? Присоединяйся.

— Я был в Ритиной квартире, когда ты пришел ее убить.

«Вот что привело в офис этого товарища. Странно, я ведь подчистил у Риты все что можно. Где он торчал — задремал на кухне? Я обязан был открыть дверь, хотя бы кинуть взгляд.»

— Мы с тобой тогда не были знакомы. И тем более я не мог знать, что эта женщина для тебя важна. Так что у меня не было причин отказываться.

«Черт возьми, он ведь не даст мне улететь. Не для того шел по следу. И все-таки он ошибся, когда лишил себя преимуществ внезапного нападения. Выстрелом в спину он еще мог бы меня достать. Сейчас у него никаких шансов.»

— Выйдем на свежий воздух, — предложил Экзаменатор.

Спустились вниз на первый этаж. Со стороны их можно было принять за двух сослуживцев, отправляющихся в командировку. Экзаменатор решил не спешить и не ставить себе задачу непременно улететь этим рейсом. Если удастся «чисто» завалить Иваныча, можно потерпеть до следующего.

Главное отыскать хоть какое-то место подальше от посторонних глаз. Тем более, что этот медведь явно жаждет того же. На что он рассчитывает, на «ствол» в кармане? Не успеет достать. Боковым зрением Экзаменатор уже сейчас контролировал каждое движение своего спутника — мало ли что взбредет тому в голову.

Выйдя из зала ожидания с огромными витринными стеклами, оба остановились. Вокруг сплошь открытые места — стоянка машин, прозрачная стекляшка кафе, мокрая трасса, обсаженная двумя рядами голых деревьев. Куда ни сунься будешь как на ладони.

Обойдя главное здание аэропорта, Рублев с Экзаменатором пропустили тележку, доверху нагруженную чемоданами, и нырнули в темный проем багажного отделения. Оно оказалось достаточно просторным. Несколько человек в форменных куртках скупыми, точно рассчитанными движениями сдергивали вещи с бирками с ленточных транспортеров, другие закидывали багаж на электротележки.

Двое людей, на которых никто не обратил внимания, проследовали в дальний конец отделения, словно специально для них отгороженный бесформенной кучей одинаковых брезентовых тюков. Шедший впереди Экзаменатор вдруг, не оборачиваясь, выбросил назад по дуге руку. Ребро ладони проломило бы доску толщиной в три пальца, но Комбат успел отстраниться.

Сделав еще два шага, Экзаменатор положил на пол кейс — бережно прислонил к стояку отключенного транспортера. И увидел, что противник принял боевую стойку — выставил левую ногу вперед, согнул в локте правую руку, чуть отведя ее назад.

Для Экзаменатора это выглядело упражнениями способного ученика, не больше. Он знал, что разница в классе огромна. Между самым тренированным десантником и обладателем черного пояса пролегает огромная дистанция. Тем не менее мастер не позволил себе расслабиться.

Он закачался на цыпочках, начиная уже знакомый Комбату танец. Множество шумов висело в воздухе: беспрерывный рев садящихся и взлетающих самолетов, тарахтение транспортеров, объявления по аэропорту.

Но тот и другой могли бы расслышать только шаги, всего остального для них не существовало. Каждый понимал, пощады быть не может.

Протанцевав расстояние, отделяющее его от Комбата, Экзаменатор взвился в воздух и хлестко, с выдохом пропорол воздух ногой. Комбат не пробовал закрыться — даже его широкая кость треснула бы от такого удара. Он резко отпрянул, ткнувшись спиной в мягкую гору тюков.

Азиат не собирался делать паузу, давать врагу передышку. Мягко приземлившись, он нанес еще два молниеносных удара в корпус. На этот раз отступать Комбату было некуда. От первого удара он кое-как закрылся, но второй потряс до основания: каждое ребро, каждая косточка позвоночника скрипнули, сместились.

Он попытался достать Экзаменатора правой, но тот, словно по волшебству оказался сверху. Перепрыгнув через Комбата, мастер уцепился за тюки и пятками ударил его сверху вниз по ключицам. У девяти человек из десяти обе ключицы оказались бы сломанными. Только крепкий остов, унаследованный Рублевым от предков, выдержал удар.

Комбат сместился в сторону, чувствуя как тело тяжелеет, наливается свинцом. Нельзя больше пропускать ударов, каждый гирей виснет на ногах, сбивает дыхание.

В самом деле, через несколько секунд схватки он дышал так, как будто пробежал пару километров.

В другой ситуации Экзаменатор, пользуясь явным преимуществом, устроил бы долгий балет. Вволю поиздевался бы на противником, убивая его медленно.

Но сейчас каждая секунда была на вес золота. Их могли заметить, сообщить стражам порядка — можно потерять все: кейс с долларами, свободу. Да и товарищ Рублев ускользнет — от своих намерений он не откажется, только вряд ли решится второй раз на открытый бой.

Поэтому Экзаменатор выкладывался полностью. Обтягивающие джинсовые брюки немного сковывали его движения, но не настолько, чтобы ослабить эффективность ударов. Комбат пропустил один удар, второй, потом третий. Но все еще стоял на ногах, крепился.

«Когда же я завалю его, наконец?» — мелькнуло в голове азиата.

Он уже изготовился к следующему удару, когда Комбат вдруг выдернул тюк из общей кучи и швырнул его в грудь противнику. Прекрасно зная, что тюк набит чем-то мягким и никак не может причинить вреда, тот все-таки инстинктивно увернулся. «Поломал» стойку, на мгновение потерял точный баланс всего тела.

Как раз на это рассчитывал Комбат. Наплевав на все премудрости он нанес бесхитростный, но своевременный удар — правой в голову. Под чугунным кулаком хрустнули зубы, лопнула кожа на тонких губах.

Экзаменатор давно отвык от боли — целую вечность он не пропускал таких сокрушительных ударов. Теперь ему пришлось испытать нечто похожее на удар электрического тока. Он был не смертельным, он не причинил вреда ни одному из существенно важных органов, но он нарушил внутреннюю целостность духа. Дала трещину твердая уверенность в себе.

И как всегда случается в единоборстве: убывающее у одного передается другому. Рыком разъяренного медведя Комбат нанес свой коронный удар ногой в печень. Как раз в этот момент взлетал могучий «Боинг» и его полу-грохот полу-свист с лихвой перекрыл все остальные звуки.

Экзаменатор выплюнул отвратительно-горькую, полную желчи слюну и вспомнил о кейсе. Куда делись сосредоточенность, умение концентрироваться, которые он воспитывал в себе десятилетиями — его подмывало оглянуться и удостовериться: на месте ли деньги. Он ничего не мог поделать с этой губительной раздвоенностью сознания. Вдобавок острая боль в печени сгибала пополам, как он ни старался выпрямиться.

Отступить, попробовать выиграть время. Экзаменатор еще пытался танцевать, раскачиваясь на носках, но Комбат пер вперед, ни на что не обращая внимание.

Его кулаки работали, как два чугунных маятника: первый-второй, первый-второй.

Чтобы как-то изменить ход событий, Экзаменатор упал на спину и попытался достать противника из лежачего положения. Но теперь он делал все чуть-чуть медленнее. Успев среагировать, Комбат захватил ступню и резко вывернул. Раздался хруст.

Два удара подошвой в голову — довершили дело.

Второй был чисто контрольным, уже первого хватило бы даже человеку в каске. Покончив с ночным убийцей, Комбат заглянул в кейс. Ничего интересного — минимум необходимых вещей на первое время. Закидав труп и чемоданчик мешками, он покинул багажное отделение.

— Что вы здесь потеряли? Посторонним вход воспрещен! — раздался вслед грубый окрик одного из грузчиков.

Рублев не стал оборачиваться. Вечером его ждала работа на кладбище — ремонт часовни. А завтра… Остался последний шаг: найти заказчика.

 

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

БЕЗНАДЕЖНАЯ ПАЦИЕНТКА

Рублев решил искать среди бывших сослуживцев генерала Аристова. С кем еще у Риты могли быть доверительные контакты? Кто-то из старых друзей как минимум был промежуточным звеном в схеме.

Подгоняя вагонку — доску к доске, вбивая гвозди один за другим, он думал. Наутро прямо из часовни связался с Удовиченко. Через сорок минут после звонка репортер появился на Ваганьковском.

— Ты просто обязан дать мне интервью. Называй цену. Все равно воскрешение из мертвых состоялась.

По моим сведениям генетическая экспертиза в МВД однозначно показала: в депутатском автомобиле взорвались только двое.

— У тебя есть там связи?

— Сколько угодно. Каждая информация по криминалу имеет свою цену. Основной источник — как ни крути — МВД. Но люди там осторожные — берут деньги только у хороших друзей.

— Ты не в курсе — они копали бывших сослуживцев Аристова по делу об убийстве его дочери?

— Насколько я знаю, следственная группа получила отповедь в ФСБ плюс заработала нагоняй от начальства.

Им ясно дали понять: копайте где-нибудь в другом месте, не портьте тут грядки.

— Черт. Мне только фамилии.

— Эти данные изъяты из дела, можешь поверить. Я сам собираюсь бабахнуть статью. Знаешь, что мне удалось выяснить? Никакая госпожа Аристова не получала в Америке вид на жительство.

— О чем ты?

— До сих пор считается, что по возвращении семьи из Америки жена бросила генерала и укатила обратно.

Она была моложе его на пятнадцать лет, погуливала постоянно. Он терпел — боялся развода из-за карьеры.

Все вроде бы убедительно… Только никакая госпожа Аристова не получала в Америке ни вида на жительство, ни гражданства. Это я достоверно знаю — заказывал информацию через своего бывшего одноклассника, который сейчас мелкий клерк госдепартамента. У них компьютеры не врут.

— Ну и что дальше?

— Вряд ли она прожила там десять лет на птичьих правах.

— Пожила в Америке, укатила в другое место.

— Все это не так просто без соответствующих документов. У меня возникло другое предположение: от нее избавились. Избавились те люди в КГБ, о ком она слишком много знала.

— От этого не легче. Нужны фамилии, понимаешь.

— Просто хочу показать тебе, насколько тут все запутано.

— Тут надо не распутывать — разрубать… Слушай, а ты уверен, что ее убрали? Тогда у КГБ были в ходу и другие методы.

— Помню: дурдом. Интересная мысль — надо будет проверить. Если она где-то там, то, конечно, под чужой фамилией. Попробую уточнить время, когда она якобы уехала… Так ты дашь мне интервью или нет?

— Я тебе уже подкинул идею.

— Ладно, еще поговорим.

Репортер вернулся на кладбище поздно вечером.

— Да, не очень тут у вас уютно. Мороз по коже.

— Узнал что-нибудь?

— Между прочим я успел провернуть колоссальную работу. Вероника Аристова «уехала в Америку» в декабре восемьдесят девятого. В декабре в Кащенко поступило шесть женщин. Из них по возрасту подходят только две. У обоих найдена тяжелая форма шизофрении.

Может ее в самом деле туда упекли… Боюсь только, что за этот срок ее состояние аккуратно подогнали под диагноз.

— Ты пытался просочиться внутрь? Попробуй предложить взятку главврачу.

— Только не надо меня учить, кому и что предлагать.

Зачем мне главврач — ему есть что терять. Во-первых, он может заложить. А если согласится, то за хорошие бабки. Ты гол как сокол, мне тоже аванса за статью никто не даст. Проще договориться с младшим персоналом.

Ночью все кошки серы. Я уже прощупал предварительно почву.

* * *

— Как вас много, — выразила свое недовольство дежурная медсестра. — Зачем целая делегация?

Комбат и Виктор промолчали, отдав инициативу репортеру.

— Обещаем вести себя тихо, — сладко улыбнулся Удовиченко.

Она достала из ящика стола конторскую книгу с заранее вложенными закладками. Истории болезней с черно-белыми фотографиями пациенток в фас и профиль. Их снимали точно так же, как снимают преступников.

— Вот вам одна, вот вторая…

— Эта, — ткнул пальцем Комбат, — его кольнуло в грудь от явного сходства женщины с покойной Ритой.

— Мы должны с ней поговорить, — Удовиченко бережно взял медсестру за локоть.

— Вы хоть понимаете, что она собой представляет?

Это уже растение — не человек.

— Где это можно организовать, чтобы нам никто не помешал? Сколько с ней человек в палате?

— Четверо. Это безумный риск, я ведь здесь не одна дежурю. Она столько времени не видела незнакомых людей, привыкла к одним и тем же лицам. Кто может поручиться, что не начнется припадок?

— Разбудите ее поаккуратнее.

— Хорошо, — вздохнула медсестра, вставая. — Они, в принципе привыкли к побудкам среди ночи.

Поднимаем, чтобы не наделали под себя, чтобы таблетку приняли.

— Сколько ей нужно, чтобы проснуться по настоящему?

— Они вообще толком не просыпаются. Ходят, едят, бормочут — но это ровным счетом ничего не значит.

— А кто-нибудь помнит, какой она здесь появилась? — вмешался Рублев.

Медсестра пожала плечами.

— Я так точно нет. Я здесь всего шестой год. Надо посмотреть в истории болезни — к кому из врачей она попала.

Они шли по пустынному коридору, освещенному люминесцентными лампами. Белый, стерильный свет заливал выбеленные стены и потолок.

— Подождите, я ее приведу. Только не кидайтесь все сразу. Хорошо, если с ней будет иметь дело кто-то один.

Медсестра завела их в пустую комнату, включила настольную лампу.

— Ждите здесь, — повторила она. — Главное, все должно быть тихо. Знаете, как у нас бывает? Одна пациентка дернется от шума — припадок готов. А дальше пошла цепная реакция. Вот тогда начинается настоящий дурдом.

— Кто будет с ней говорить? — спросил Удовиченко, когда дверь за медсестрой закрылась. — Я должен снимать, эта пленка может фигурировать на суде в качестве доказательства.

— Зачем тебе пленка? Надо человека отсюда вытащить, — проворчал Рублев.

— Скажи еще, что прямо сейчас намерен ее забрать.

— Не сейчас, но очень скоро.

— Сперва попробуй, чтобы она тебя поняла.

— Ей вряд ли понравится вид камеры. Это может все испортить.

— Это мои трудности, она ничего не заметит.

Прошло еще четверть часа томительного ожидания.

Наконец, послышались шаги: кто-то еле волочил ноги, кто-то ступал твердо и нетерпеливо.

Медсестра ввела в комнату женщину неопределенного возраста с землистым от постоянного недостатка свежего воздуха цветом лица. Женщина сильно отличалась от той, чьи фотографии были вклеены в историю болезни. В первый момент Рублев хотел заявить о подмене, но потом, приглядевшись к давно потухшему лицу, понял — никто не собирался вводить его в заблуждение.

Это Ритина мать — вернее то, что от нее осталось за время «лечения».

Медсестра присела возле двери со шприцом наготове — на случай, если у больной начнется припадок.

Сжав губы, Вероника Аристова смотрела в точку, видимую ей одной. Безостановочно потирала руки, как потирает их человек, вошедший с холода. Кожа туго обтягивала ее худое лицо, лишенное всякого выражения.

Комбат обошел вокруг стул, на который ее усадили, мучительно подыскивая нужное слова. Он подумал, что все эти годы к ней обращались только по той подложной фамилии, под которой ее поместили сюда.

— Вероника Аристова, — произнес он негромко.

Никакой реакции — она будто не расслышала его слов.

— Вы помните, кто вы такая? Мы хотим помочь.

Молчание. Потирание рук. Глядя на эти безостановочно движущиеся ладони, он забывал слова, которые намеревался сказать.

— Ваша настоящая фамилия Аристова. Помните свою дочь, Риту? Помните, кто вас сюда привез?

Из коридора донесся стук каблуков — медсестра прижала палец к губам. Комбат терпеливо дождался пока стук окончательно затих и повторил еще раз:

— Вы, Вероника Аристова. Вас привели сюда зимой.

— Послушайте, — раздраженно зашептала проводница. — Это будет продолжаться до скончания века. Я вам русским языком объяснила — ничего вы от нее не добьетесь. Через десять минут забираю ее обратно. Я и так уже полжизни от страха потеряла. Тут, оказывается, темное дело. Если кто-то заметит, мне увольнением не отделаться.

— Пусти, я попробую, — отделился от стены Виктор.

Комбат отошел в сторону, он редко чувствовал такую беспомощность, как теперь. Виктор присел на корточки возле стула, нащупал руки пациентки, несильно сжал их.

— Я друг. Вы долго надеялись, что помощь придет, кто-то появится здесь. Потом решили, что ждать бесполезно, вы уже по ту сторону жизни.

Ее ладони остановились, но выражение лица осталось прежним.

— Постарайтесь поверить.

Свет лампы отражался в темных очках. Удовиченко выключил камеру и затаил дыхание. Комбат сидел неподвижно, обхватив голову руками.

— А-рис-това, — едва слышно, по слогам произнесла больная.

— Постарайтесь вспомнить тот день. Вас привезли сюда насильно. Кто распоряжался, кто разговаривал с врачом? Вы знали, что этого человека надо опасаться.

Какая-то рябь прошла по лицу, легкая рябь на стоячей воде. Вдруг женщина наклонилась к уху Виктора и стала шептать, с трудом выталкивая каждое слово, кривя от напряжения непослушные губы.

 

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

БОЙ НА РЕЛЬСАХ

Все трое летели курсом на Ташкент в брюхе военно-транспортного самолета. Летели вместе с танками «Т-72» и «бээмпэшками» — машины предназначались для контингента миротворческих сил в Таджикистане.

Время от времени Комбат вставал с гудящего, вибрирующего пола, подходил к боевым машинам, как к старым друзьям, с которыми хочется еще чем-то поделиться.

Похлопывал по броне, окрашенной в защитные цвета, придирчиво осматривал гусеницы, залезал наверх.

Машины были далеко не новенькими, кое-где виднелись мелкие ссадины, боевые шрамы. Что их ждет там, в Средней Азии? Вернутся они когда-нибудь в Россию или останутся в правительственных войсках Таджикистана, чтобы потом — в бою или за деньги — попасть в распоряжение какого-нибудь полевого командира?

Вымотавшийся Удовиченко спал, положив под голову сумку с камерой. Виктор, переодетый в солдатскую форму с сержантскими нашивками, терпеливо разбирал и собирал «Калашникова» — новый для себя вид оружия.

Маховик событий раскручивался все стремительней.

Услышав от Виктора необычную фамилию, названную Вероникой Аристовой, репортер наутро поспешил навести справки. Выяснилось, что полковник Кугель командирован на Байконур для участия в работе ликвидационной комиссии.

Удовиченко специализировался на уголовной тематике и слабо разбирался в политических вопросах. Быстренько подрулив к думскому монолиту, он переговорил в «предбаннике» со спецкором своей же газеты, который дневал и ночевал в здании на Охотном ряду.

— Только не лезь в мою епархию. Этот участок я давно застолбил. Если хочешь из-под меня поработать — ради Бога.

— Меня волнует только справедливый расчет. Находи клиента, который купит материал и можешь продать его под своим именем.

— Вряд ли я сильно этого захочу. Чтобы браться за эту тему надо заиметь мощное прикрытие. Буквально позавчера говорил с мужиком из НПО «Молния» — они делают разные штуки по космосу. Спрашиваю — чего это вас решили акционировать? Он мне кое-что поведал…

Коллега вкратце пересказал Удовиченко информацию по Байконуру и опытным образцам орбитального самолета.

— Теперь они не могут забрать оттуда свои причиндалы, всем распоряжается комиссия. Есть подозрения, что самолеты уже проданы через подставную фирму.

Ты представляешь, на сколько тянет такая сделка?

— Елки зеленые, я бы сразу на твоем месте бабахнул статью.

— Умный, блин. Я показал шефу наметки. Он теперь попробует найти заинтересованную сторону, которая нас прикроет. А то всю газету могут по миру пустить.

К полудню разговор уже был известен Комбату.

Главное, что он четко понял — разматывающийся клубок частного убийства неожиданно привел его к краешку масштабной аферы. Одной из длинного ряда тех, которые обернулись для великой страны нищетой, кровью, откатом назад.

Он был почти уверен: Кугель продолжает то, чем занимался еще десять лет назад. Прикрывать такие преступления авторитетом службы безопасности. Трудно сказать — принимал ли в этом участие генерал Аристов.

По крайней мере подчиненный поддерживал близкие отношения со всей семьей.

Чем могла помешать Кугелю Вероника? Только своей осведомленностью. А Риту он просто использовал в своих целях и безжалостно уничтожил как только она неблагоразумно попробовала проявить норов.

Теперь возмездие перестало быть личным делом Бориса Рублева, теперь он мог позволить себе обратиться за помощью. Тем более, что время убыстряло свой бег — чуть замешкаешься и вращающийся диск отбросит тебя на обочину событий.

Лететь гражданским самолетом Комбат не мог по понятным причинам. Личность по фамилии —Рублев с недвусмысленно определенной внешностью до сих пор находилась в розыске. Пришлось связаться с Бахрушиным — тот приехал проводить материально-техническую инспекцию подмосковных военных аэродромов.

До Бахрушина уже дошли известия о розыске. Но человека, хлебнувшего вместе с Комбатом афганского лиха, ничто не смогло бы переубедить: если Рублев нарушил закон, то ради борьбы со злом. Не важно сколько они не виделись: сталь такого закала не может поддаться ржавчине. Бахрушин ни на секунду не усомнился в старом боевом товарище.

— Помогу, чем смогу, — не побоялся вслух произнести он по служебному телефону, Так трое граждан, ни имеющих формального отношения к армии оказались на борту «транспортника».

Внутренности самолета не были предусмотрены для перевозки людей. Как только он набрал полную высоту, здесь сильно похолодало. Удовиченко уснул так крепко, что даже мороз его не разбудил. Комбат и Виктор сели, плотно прижавшись спинами, чтобы хоть немного согреться.

— Слушай, а если б тогда Рита не погибла?

— Что бы я делал? Понятия не имею.

— Стал бы жить у нее?

— Исключено. Я не того поля ягода, чтобы надолго слепиться с женщиной. У меня даже в курсантские годы мало оставалось для них времени.

— А я вот слепился. Она до сих пор жива — просто нас теперь двое в одном теле.

— Тогда береги ее.

Холод проникал до костей, огромный люк наружу был неплотно задраен и оттуда тянуло небесной стужей.

— Продержишься? — спросил Комбат.

— Надо репортера разбудить.

— Не надо, ему так теплее. Нам бы с тобой тоже не мешало заснуть.

— Не будь той встречи с Ритой, ты, наверняка, ввязался бы в другую историю. Иногда человек выкатывается на колею, с которой уже нет поворотов.

* * *

По маршруту следования состава стали попадаться тополиные рощи, пыльные станции с бродячими собаками, дынными корками и облупленной штукатуркой советских времен. Без коротких стоянок не обходилось: где-то не успели перевести стрелки, куда-то еще не дошло распоряжение о «зеленой линии».

Никто особо не переживал. Можно минут на десять почувствовать под ногами твердую землю, обновить запас воды, набрать два десятка дынь за символическую цену. На время стоянки вдоль состава мигом выстраивалась цепочка охраны, чтобы потом по гудку тепловоза так же быстро втянуться в два пассажирских вагона головной и конечный.

В Ташкенте Удовиченко какими-то неисповедимыми путями удалось узнать о поезде, отправившемся из Байконура на юг. В этом направлении вела единственная магистраль, поэтому программа действий вырисовывалась ясно…

В три часа ночи летящий вперед конус света выхватил шест с красным флажком. Шест торчал прямо по курсу — у машиниста было слишком мало времени на раздумье, и он принял решение тормозить. Флажок мог означать отрезок вышедшего из строя пути, неоконченный ремонт.

Из-под колес сыпались искры, дежурные боевики передергивали затворы, те, кто спал, чертыхались, хватаясь за что придется, чтобы не упасть с полок.

Именно в эти секунды Комбат зацепился за последний, теперь уже медленно катящийся вагон. Поймал в темноте руку Виктора, подтянул его наверх. Потом помог Удовиченко — у того уже дух зашелся от рывка на короткую дистанцию.

Точно в таком же порядке они залезли на крышу вагона. Виктор и Комбат заняли позицию над одной и другой дверями. Репортер, боясь сползти вниз, лег на живот и потянул из вещмешка на спине камеру Первой открылась дверь, которую взял под прицел Комбат. Несколько человек с автоматами наперевес спрыгнули на гравий и, матерясь сквозь зубы, стали вглядываться в темноту. Рублев не спешил нажимать на спусковой крючок, он ждал пока откроется вторая дверь — не хотел спугнуть других.

Но тут кто-то из боевиков обернулся и заметил блеснувший на крыше объектив.

— Здесь! — заорал он, но выстрелить не успел.

Комбат дал очередь — половины рожка хватило на четверых. Приоткрывшаяся было вторая дверь резко захлопнулась. Еще через секунду вагон дернуло: услышав стрельбу машинист мигом уяснил себе назначение флажка и дал полный вперед.

Удовиченко и без того неуверенно чувствовавший себя на выпуклой, закругленной к краям крыше выронил камеру. Инстинктивно дернулся за ней и стал съезжать вниз. Комбат был слишком далеко, чтобы удержать его.

Камера глухо стукнулась о гравий. Для Удовиченко самым разумным было бы точно так же упасть вниз — поезд еще только набирал скорость и он отделался бы переломом. Но падать было страшно. Скользя вниз, он зацепился за какой-то подвернувшийся под руку выступ.

Нижняя половина тела повисла как раз посреди окна, и репортера, не жалея патронов расстреляли в упор.

Комбат спрыгнул сверху на сцепку между пассажирским вагоном и особой платформой, затянутой стальными листами. Вытянув руку, ухватился за поручень. Отклонился в сторону с автоматом в правой руке и, не разбирая целей, пустил по касательной очередь по окнам.

Кого-то достал, судя по хриплому вскрику. Качнулся назад. Как раз вовремя — посыпался ответный град пуль.

«Позиция бесперспективная», — мелькнуло в голове.

Он подтянулся обратно наверх, сел на самом краю крыши, едва удерживаясь, чтобы не сорваться. Выбил тяжелым солдатским ботинком стекло в туалете, просунул ноги и, подобравшись, проскользнул внутрь вонючего темного закутка.

Задерживаться здесь нельзя было ни секунды.

Дверь выбивать не пришлось — она оказалась незапертой. Быстро сменив рожок, Комбат выскочил в коридор, упал на пол и не отпускал спусковой крючок, пока не опустошил запас.

В проходе корячились фигуры в камуфляже. Кто-то лежал ничком, не подавая признаков жизни. Постаравшись не добавить шорохов в беглый перестук колес, Комбат слегка сдвинулся в сторону и достал третий рожок. По нему пальнули вслепую, сквозь перегородку.

Противник допустил ошибку — различив дырку от одиночного выстрела, Комбат ответил наверняка.

«Похоже тут все закончено. Сколько их еще там, впереди?»

Прогремела короткая очередь над головой. Сквозь ветер предельной скорости, сквозь стук, гул и лязг Виктор расслышал далекий бег. Он не мог видеть фигуры перепрыгивающие с платформы на платформу, не мог видеть как люди в камуфляже бегут пригибаясь на помощь своим, как пружинят под их ногами гофрированные стальные листы.

Он мог вполне обойтись без этого, он чувствовал по звуку куда целить. Одному резанул по ногам, другого зацепил в прыжке — боевик рухнул в гудящую пустоту между платформами. Остальные повернули назад.

 

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ТОЛЬКО НА ЮГ

— Они сделают по-другому, — предположил Комбат. — Остановят на первой станции, где есть за чем укрыться. Попробуют взять вагон в кольцо. А дальше расстреляют из гранатометов.

— Мы теперь сами с усами, — на коленях у Виктора лежала массивная «игрушка».

Они сидели в забрызганном кровью плацкартном вагоне, затишье не предвещало ничего хорошего.

— В крайнем случае переберемся на платформы.

— Это проигрышный вариант, — покачал головой Рублев. — Надо успеть раньше.

Рассвет еще только обозначился бледно-серой полосой, когда они отправились в путь. Ползли боком по самому краешку платформы, прижимаясь спиной к холодным гофрированным листам. По сцепке, ходящей ходуном, кое-как перебирались на карачках.

Осязание так же ясно рисовало Виктору дорогу, как Рублеву глаза, привычные к темноте. Конечно, за неполную неделю Комбат не успел его натренировать и теперь пустил вперед, чтобы подстраховать в случае промашки. Только добравшись до последней платформы, они поменялись местами.

Приподняв голову, Комбат различил силуэт с автоматом на крыше пассажирского вагона. Здесь не обойтись без глушителя. Но силуэт уже сместился в сторону — при такой езде неподвижный человек быстро коченел на ураганном ветру. Дозорный отошел от края и пропал из поля зрения.

Обернувшись назад, Рублев увидел, что его напарник никак не может преодолеть последнюю сцепку. Виктор явно устал, пальцы закоченели и не слушались.

«Сейчас», — буркнул себе под нос Комбат и развернулся назад.

И тут же почувствовал слабость в коленях, полное безразличие к происходящему. Автомат тяжким грузом висел на спине. Внутренний голос подсказал, что от него давно пора избавиться. Рублев так и сделал — снял «Калашникова» и положил себе под ноги.

Он досматривал сон, зная что вот-вот проснется. Все это не взаправду — качка, свист ночного ветра, тусклая луна, узкоплечая фигура, приближающаяся по краю платформы. Вяло передвигая ноги он двинулся навстречу Женьшеню.

Виктор тем временем собрал последние силы, стиснул зубы и, наконец, перебрался на платформу. Он почувствовал присутствие еще одного человека — совсем близко.

И удивлялся, почему молчит оружие Комбата. Может Иваныч отыскал своего среди конвоиров груза?

Женьшень прижался к стенке из стального листа, пропуская Рублева вперед по узкой дорожке. Внимательно посмотрел на второго лазутчика — его удивили темные очки, но он никак не мог предположить, что слепого человека кто-то отправил на ответственное задание.

На Виктора этот взгляд никак не подействовал. Он не сопровождался ни запахом, ни звуком, чтобы привлечь внимание незрячего. Зато шаги Комбата Виктор прекрасно различил — безвольные шаги обезоруженного человека. Вскинув автомат, он дал короткую очередь — сориентировавшись на чужое дыхание.

Треск очереди вывел Рублева из заторможенного состояния. Комбат не мог понять, что произошло, да и времени ему не было предоставлено. Вынырнув из тумана под знакомый треск «Калашникова», он среагировал с ходу. Моментально пригнулся, отпрянул назад и наткнулся спиной на человека.

Сзади мог быть только напарник. Не глядя, он придержал его рукой, чтобы Виктор не потерял равновесия.

Но рука наткнулась на кого-то другого. Обернувшись он увидел знакомое бесцветное лицо с серыми, будто пыльными волосами. Еще мгновение Женьшень удивленно ощупывал рукой свою простреленную грудь. Потом зашатался и сорвался вниз с платформы.

В пассажирском вагоне все пришло в движение.

Кто-то вслепую пустил очередь из окна, побоялся высунуться.

— Назад! — скомандовал Комбат. — Сюрприза не получилось.

Отступая, Виктор случайно нажал локтем кнопку на автомате гидропривода. Тонкие гофрированные листы двинулись по направляющим, раскрывая платформу.

Комбат чертыхнулся — сейчас они оба окажутся как последние волосья на лысине.

Музыкант не понял, что произошло, замер на месте.

Рублев потащил его за собой. Под треск очередей они успели укрыться за большим, уложенным набок цилиндром — тот был оплетен тросами и надежно зафиксирован растяжками.

— Что с тобой стряслось? — спросил Виктор. — Кто это был?

— Обсуждение после сеанса. По крайней мере ты мне жизнь спас.

«Калашников» все еще лежал там, где Комбат его оставил. Теперь до него было трудно добраться — платформа простреливалась.

— Давай-ка сюда, — он потянулся к трофейному гранатомету висящему на плече напарника. — Хватит с ними церемониться.

Выстрел, второй, третий — из развороченного бока вагона полыхнуло пламя. Ветер бешеной скорости в ту же секунду раздул его, вытянув наружу яркие языки. С треском начали лопаться стекла. Несколько человек выпрыгнули наружу и покатились под откос, ломая кости.

Боевик на крыше заметался, не зная что делать — от сквозняка в вагоне огонь ревел как вырвавшийся из западни зверь. На всякий случай человек в камуфляже поднял руки кверху.

— Давай сюда! — крикнул Комбат, но понял что только Виктор имеет шансы расслышать этот крик.

Тогда он просто махнул рукой и боевик, не теряя времени, соскочил на платформу. Он оказался таджиком с двумя сплошными рядами золотых коронок во рту.

— Надо передать машинисту — пусть тормозит.

Совсем одурел от страха.

— Сдаюсь, — беззвучно шевелил губами таджик.

Теперь никакие угрозы не смогли бы загнать его обратно на полыхающий, сыплющий искрами вагон. Жар опалял уже платформу, в заклинивших на полпути гофрированных листах отражалось сияние огненного вихря.

Казалось, они плавятся, текут.

— Лежать, руки за голову, — приказал Комбат и сплюнув в сердцах полез сам.

Он бежал по крыше, которая могла обрушиться под ногами. Справа и слева из каждого окна, словно из сопла ракеты, бил факел. Только ракета не уносилась ввысь, а летела низко над землей.

Гимнастерка тлела, кожа на лице спекалась, слезились глаза. Добравшись до противоположного конца крыши, он окунулся в поток благословенного холода — искры и жар относило назад.

Остальное было делом техники. Сбросив скорость машинист тепловоза сцепил руки за головой.

* * *

Рассвет застал Виктора сидящим на краю платформы. Он свесил ноги вниз и подставлял лицо первым солнечным лучам. Пассажирский вагон окончательно выгорел — над остовом в разных местах курился сизый дымок.

Комбат с таджиком осматривали обгорелые трупы.

У некоторых еще можно было распознать черты лица.

Другие почернели, усохли, как мумии, прикипели к полу.

— Вот он, начальник, — узнал, наконец, золотозубый. — Из Москвы прилетел, погрузка командовал.

— Фамилию не слыхал? — без особой надежды спросил Рублев.

— Извини, да — фамилия не знаю. Точно слыхал, что фэ-сэ-бэ.

— Еще были из «фэ-сэ-бэ» люди?

— Извини, да — больше никого не слыхал.

Вдруг издалека послышался хорошо знакомый Комбату стрекот. Винтокрылая машина явно не случайно залетела в эти края. Виктор нахмурился, задрал лицо кверху, как будто это помогало лучше слышать.

Снизившись, вертолет пролетел над их головами, потом по плавной кривой развернулся в обратном направлении.

— Когда начался стрельба, он вытащил антенна, переговаривался, — сообщил таджик.

Машинист молчал, покусывая травинку.

— Какой был назначен конечный пункт? — обратился к нему Комбат.

— Понятия не имею. Сказали езжай пока прямо — и все дела.

— Ладно, поехали.

Кожа на лице болела от каждого сказанного слова.

— Как он состав назад будет толкать? — спросил Виктор.

Комбат, прищурившись, посмотрел на облака — вертолет обязательно вернется.

— Вперед, на полных парах. Пока нам не перекрыли коридор.

Состав покатился дальше на юг — Комбат рассчитывал дотянуть до своих. Своими в этой жизни он называл только русских солдат. На обратном пути наткнуться на них не было никакой надежды. Впереди, совсем недалеко должны были стоять российские миротворческие части.

Очень возможно, что им сообщили по рации о захвате спецэшелона боевиками. Очень возможно, что таким же десантникам, как его хлопцы сейчас выдают полный боекомплект. Все равно: свои есть свои.

Состав проскочил одну станцию, вторую. Удивительно, но их нигде не пытались задержать. Или связь в этих краях работает настолько паршиво? Нет, это все неспроста.

Еще несколько раз появлялся и исчезал вертолет. Их явно «вели» по трассе. Комбат связал пленному руки, чтобы во время боя не дурить себе голову — где таджик, что он может выкинуть?

Предчувствие его не обмануло, хотя последовательности событий он знать не мог. Поезд уже добрался до Ходжентского района, где безраздельно властвовал полевой командир Хикмет. Боевики уже получили информацию о неожиданном нападении на состав. Хикмет решил для себя, что это не так уж плохо — теперь можно с чистой совестью захватить поезд и самому взять с пакистанцев плату.

Пусть потом к нему обращаются с претензиями. Он человек не жадный, он поделится. Но теперь уже на своих условиях.

Комбат увидел цепочку вооруженных людей, перегородивших дорогу. Справа и слева от железнодорожной линии цепочкой тянулись холмы и не было оснований сомневаться, сверху по составу начнут колошматить в упор.

Притормозить означало сдаться. Комбат взял машиниста на мушку, чтобы укрепить его решимость прорваться.

— Ход не сбавлять.

— Пожалуйста, только мне с вами не по пути.

Машинист толкнул дверцу и, сжавшись в комок, толкнулся ногами, чтобы перелететь через гравий и приземлиться в траву. Комбат не стал отвлекаться и стрелять ему вслед. Он увидел отскакивающих с рельсов бородачей и ничком упал на пол.

Сперва по тепловозу тренькнула пригоршня пуль, Потом сверху стали стрелять из гранатометов. На Комбата посыпались осколки стекла. Махина тепловоза стала дергаться, как дергается загнанная лошадь перед тем как пасть на дорогу, ломая себе хребет.

Скорость резко упала, и Рублеву показалось, что поезд сходит с рельсов. На самом деле изуродованный «скакун» просто-напросто прокатился метров триста по инерции и окончательно встал. Комбат услышал треск автомата напарника, ответные очереди. Боевики обстреливали платформы аккуратно — исключительно одиночными прицельными выстрелами. Знали, что головой отвечают за целость оборудования, Надо перебираться туда. Попробуешь открыть огонь из тепловоза, забросают гранатами — тут уж церемониться не станут. Комбат пополз через сгоревший вагон, по угольно-черному проходу. Пригоревшие, прилепившиеся к полу мумии бандитов как будто пытались вопить ему вслед разверстыми ртами: "Вот он, здесь!

Стреляйте, убейте его!"

Пока он переполз на платформу, с ног до головы перепачкался в саже. Первым он увидел таджика. Прошитый очередью своих, тот скалил золотые зубы. Виктора тоже зацепило — на платформу натекла красная лужица.

— Сдавайся, русак! — орали боевики, определив по цвету волос национальную принадлежность безрассудного одиночки.

«Русак» отвечал попеременно из автомата и гранатомета. Эффективность стрельбы была невысокой — в хаосе выстрелов, команд, осыпающихся из-под ног камней он с трудом ориентировался.

— Держись, — шепнул Комбат, проползая мимо.

Добравшись до сколоченного из досок ящика с торопливой надписью «Пульт 144», он приподнялся, встал на колено. Щека чувствовала шершавую поверхность плохо оструганной доски. Сквозь вонь от горелого пластика пассажирского вагона пробился домашний древесный запах.

Комбат взял на прицел нескольких боевиков, выскочивших на гравийную насыпь ближе к середине состава.

Резанул очередью: двоих достал, третий упал сам и кувыркнулся под колеса.

— Витя, стоим! — крикнул Комбат.

Ответа не последовало. Он прополз обратно десяток шагов, которые их разделяли.

Тяжело дыша, Виктор лежал на боку, изо рта сочилась кровь.

— Стоим, Витя, — повторил тише Комбат, осторожно переворачивая напарника на спину. — Сейчас перевяжем тебя по высшему разряду.

Скинув гимнастерку, он ножом быстро откромсал рукава, разодрал каждый надвое. Грубая ткань почернела от сажи, но ничего другого в распоряжении Рублева не было. Стрельба затихла. Решив, что дело кончено, боевики неторопливо, переговариваясь по дороге, приближались к платформам.

— Саксофон знаешь где, — с трудом выговорил Виктор. — Забери, не оставляй. Найди ребят… Не знаю где они, может на прежнем месте, в кабаке.

— Нечего. Еще тебе пригодится.

— Хватит пороть чепуху… Извини. Короче, отдашь им.

Бинтуя рану на груди, Комбат чувствовал под пальцами удары сердца. Оно билось сильно, но все реже и реже. Потом словно щелкнули выключателем — замерло.

— Мать вашу…

Рублев взял в каждую руку по автомату; свой в правую, Витин в левую.

"Комбат — батяня, батяня-комбат.

Ты сердце не прятал за спины ребят" —

гремело все громче в ушах.

Он распрямился во весь рост и пошел молотить врага из двух стволов. Еще не успел расстрелять до конца обоймы, когда удар по корпусу опрокинул его на платформу: слишком удобной мишенью была широкая грудь, чтобы боевик промазал.

 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

БАТЯНЯ КОМБАТ

В московских кабинетах нервозность достигла предела. Телефонные трубки нагрелись от потных ладоней.

Кугель не выходит на связь и, скорее всего, убит. Захваченный неизвестно кем поезд с оборудованием движется в прежнем направлении. Вертолетчики докладывают, что головной вагон выгорел полностью, а оборудование, похоже, цело.

Красильников разрывался на части. С одной стороны рискованно слишком афишировать свою заинтересованность и обзванивать силовые ведомства, требуя принять срочные меры. С другой, если никого не теребить, неизвестно чем кончится дело.

Выбрав наименьшее из зол, он попробовал связаться с Алексеем Гуриным. Полчаса не мог пробиться ни по одному из четырех номеров. Наконец, начальник департамента информации лично поднял трубку.

— Это Красильников.

— Приветствую. Я в курсе дела, — поспешил сказать Гурин, чтобы партийный босс не вздумал выпалить что-то открытым текстом. — Командование наших миротворческих сил выделило два взвода десантников. Эти ребята быстро наведут порядок.

— Только…

— Оборудование не пострадает.

— А что потом? С Кугелем похоже…

— Переговорим позже, — оборвал Гурин.

Он явно не желал, чтобы текст с записью разговора всплыл через неделю с броской «шапкой» на газетном листе. Вокруг много недоброжелателей, врагов. Подкинут «киллеру» из журналистской братии и карьере конец, Пока Красильников выяснял положение дел с Гуриным, Мирзабек из просторного кабинета председателя фракции пытался связаться с ближним и дальним зарубежьем. Говорил то на фарси, то на пуштунском диалекте.

— Переведи, — сказал Красильников, только что получивший от Гурина отбой.

— Хикмет говорит, что все в порядке. Ночные гости уничтожены, сейчас заменят тепловоз и поезд пойдет к границе.

Красильников нервно побарабанил по столу:

— Тогда на кой хрен нам нужны десантники? Потом отчитывайся перед вояками что это за игрушки, почему идут за кордон.

— Хикмет теперь захочет урвать больше. Но это наименьшее из зол. Потом его легко будет прижать.

Партийный босс ринулся повторно звонить Гурину.

— В чем дело? — с явным раздражением осведомился тот.

— Надо срочно отменить приказ десантникам. Иначе потом не расхлебаемся. Обстановка там стабилизировалась.

— Да уж, хлопотно с вами иметь дело, — проворчал Гурин после некоторой паузы. — Ладно, попробуем.

* * *

Солдаты были уже на подходе к месту, когда комбат Дугин получил странное распоряжение — заворачивать обратно.

— Поняли меня? — переспросил генеральский адъютант. — Немедленно возвращаться. Это провокация, чтобы скомпрометировать миротворческие силы, втянуть в конфликт.

Дугин невнятно буркнул «да», зная, что на том конце адъютант услышит нечто совсем неопределенное. Потом собственноручно вырубил рацию и приказал радисту без команды ее не включать.

Он хотел своими глазами убедиться, что происходит.

Если это спецсостав с секретным оборудованием, нельзя бояться провокаций. Главное: обеспечить сохранность техники, а что потом будут вякать таджикские власти — не важно. Генералу он доложит, что рация вышла из строя.

Различив в бинокль лица людей на платформах, Дугин убедился, что его подозрения были не напрасными.

Бандиты Хикмета. Окончательно обнаглели. Ничего, теперь есть предлог дать им прикурить как следует. Пусть потом хоть погоны срывают, но сейчас он не уведет своих людей.

— К бою.

Схватка оказалась скоротечной. Через десять минут уцелевшие боевики побросали оружие. Драться с русскими десантниками — никакими посулами тут не вселить храбрость даже в отъявленных головорезов. Несколько человек попытались скрыться, но их пригнали обратно.

Пока захваченных в плен боевиков раскладывали на насыпи лицом в пыльный гравий, Дугин осматривал платформы.

— Тут раненый! — крикнул кто-то из солдат. — Дышит вроде.

Отяжелевшего Комбата еле сняли с платформы двое дюжих бойцов. Он очнулся, попросил старшего. Дугин подошел, нагнулся.

— Рублев… В Афгане командовал.., сорок вторым батальоном, десантным… Пусть хлопцы возьмут состав под охрану. Он должен уйти в Россию… Не верьте начальникам, тут слишком крупная игра.

Два комбата посмотрели друг другу в глаза.

— Не волнуйся, — пообещал Дугин. — Я оставлю тут ребят. Пойду на все — то, что наше, останется за нами… А тебя пока забросим в госпиталь. Еще повоюем, Комбат.