Герман Богатырев заканчивал начищать левый ботинок, правый же, стоявший на тумбочке, уже сиял, как палехская шкатулка. Низкий тучный мужчина поворачивал обувь так, как скульптор поворачивает еще не завершенную статуэтку, придирчиво осматривая, выискивая изъяны, видимые лишь профессиональному глазу.

Он дунул на носок ботинка, сделал короткий взмах щеткой:

– Порядок, – сказал он, увидев свое отражение в идеально отполированной поверхности.

Герман поставил ботинки рядышком.

В этот момент распахнулась дверь, и на пороге появился Серебров. Тотчас в комнате распространился аромат дорогого одеколона, мгновенно вытеснив запах крема для обуви. Гость скептично взглянул на ботинки своего помощника.

– Ты, Герман, никак помирать собрался?

– Типун тебе на язык! – возмутился Богатырев.

– В таких чистых ботинках только в гроб кладут.

Кстати, ты подошвы почистил?

– Зачем?

– Подошвы у лежащего в гробу лучше всего видны.

– Мне тюлем ноги накроют.

Серебров прошел в гостиную, плюхнулся в глубокое кресло, закинул ногу за ногу, закурил дорогую ароматную сигарету.

В поскрипывающих ботинках в гостиную вошел Богатырев.

– Ты говорил о новом заказе. Работа для меня есть?

– Работа есть всегда, – заметил Серебров, оглядывая гостиную.

– Но не всегда есть деньги – платить за нее? – уточнил Богатырев.

– И деньги, кстати, имеются.

– Работа какая? – с испугом осведомился Герман.

– Работа хорошая, интеллигентная. Справки надо навести, сфотографировать кое-кого.

– В постели?

– Можно и в постели, – сказал Серебров. – Мне нужно, чтобы лица на снимках были четко видны.

И информацию о клиентах собери – фамилии, адреса, телефоны.

– Тебе, Сергей, все сразу надо: и фамилии, и адреса, и телефоны…

– На, получи, здесь кое-что уже есть, – Серебров ловким движением бросил на стол сложенный вчетверо лист бумаги.

Богатырев развернул ориентировку и долго, близоруко щурясь, вчитывался в строчки.

– Люди известные, – сказал он и тут же добавил:

– Чем человек известнее, тем меньше о нем можно узнать и за большие деньги.

Серебров улыбался:

– Ты словно на базаре, цену себе набиваешь.

– Политика – грязное дело. К твоим крутым мужикам можно подойти не ближе, чем на расстояние пистолетного выстрела. Чуть что заподозрят – мигом голову открутят. О них информацию в библиотеках собирать надо, с подшивками газет сидеть, а не в дома к ним лезть с фотоаппаратом на шее.

Серебров вздохнул:

– Ты, Богатырев, дураком был, дураком и останешься. Крутые мужики моему заказчику нужны, а я не по мужской части. У меня ориентация традиционная – правильная. Пусть Кремль и мужики в политику играют, охрану нанимают, сигнализации устанавливают, на людях не показываются, пьют при плотно зашторенных окнах, но ни один мужик не может без женщины обойтись. Зачем мужику женщина? – резко спросил Серебров.

– Зачем, зачем? – растерялся Богатырев.

Сексом заниматься.

– Дурак ты, секс лишь способ расслабиться – побыть самим собой голым душой и телом. Расслабленный человек хуже пьяного. Вот поэтому женщины всегда посвящены в мужские тайны. Если потребуется, женщина в постели и нужную нам мысль на ушко шепнет, да так ласково и ненавязчиво, что поутру муж ее своей собственной считать станет.

– Понял, – засуетился Богатырев и принялся выравнивать концы шнурков на ботинках.

– Все трое клиентов женаты, один даже по второму разу. Сделай фотографии их жен, узнай о слабостях, о том, где бывают, что пьют, с кем встречаются.

– С кем спят?

– Богатырев скроил гнусную улыбку.

– И это узнай. Мне всякая информация пригодится, но по большей части – о слабостях. Сильные стороны мне ни к чему, я не люблю сквозь стену напролом идти.

– Когда это надо сделать?

– Как всегда – вчера.

– Три дня времени у меня найдется?

– В верхнем пределе. Ты, Герман, человек умный, сообразительный, находчивый, умелый…

Богатырев расплылся в улыбке:

– Сам знаю.

– Я не хочу, чтобы ты зря время терял. У каждого из нас есть любимый способ работы, но я хочу подсказать тебе самый быстрый.

– Скорость зависит только от суммы, которую ты сможешь мне отстегнуть.

– Если думаешь о деньгах, ничего не получится.

Работа должна приносить удовольствие.

– У кого какая специальность. Не думаю, чтобы ассенизатор тащился от своей работы.

– Плохо, если не тащится. Поэтому и дерьма вокруг нас выше крыши. Я тебе подсказку даю, а пользоваться ею или нет – решай сам.

– Слушаю.

– Стоматологи, массажисты, банщики, гинекологи знают о женщинах куда больше, чем их мужья. И охраной они не обставлены. Обслуга – такие же простые люди, как мы с тобой.

Заслышав это, Богатырев рассмеялся:

– Если ты, Серебров, прост, то я тогда проще топорища. У меня свои методы.

– Это твое достоинство, – абсолютно серьезно сказал Сергей Владимирович, аккуратно гася окурок в миниатюрной пепельнице с крышечкой, которую носил с собой. – К простым людям доверия больше.

При необходимости ты и за ассенизатора сойти сможешь, я же мордой не вышел.

– Ты где это время будешь?

– Я отдыхаю. Поверь, пережить собственные похороны – плохо на нервах отражается. Видишь, круги под глазами, лицо усталое? Загарчик легкий мне не помешает, вина красного попью.

– И никаких женщин, – строго сказал Богатырев.

– Силы беречь надо, – согласился Серебров. – Впереди море работы.

Богатырев вздохнул:

– Прошлый раз тебе легче было, всего одна баба, а тут – три жены и молодая дочь генерала Кабанова.

– Но какая была женщина – Марина! – закатил глаза Серебров. – Поверь, мне ее до сих пор жаль, ей пришлось идеального мужчину похоронить, о котором она всю жизнь мечтала. Но в мертвом любовнике есть свое преимущество – он никогда не разочарует и не бросит.

– Я ее в церкви вчера видел, – глаза Богатырева затуманились, – она, как и обещала, свечку ставила, молитвы шептала. Молитва – она душу очищает.

– Ты к ней не подходил?

– Упаси Господи! – перекрестился Богатырев. – Я же не изверг душу любящей женщине бередить.

– Ладно. Умер так умер.

Богатырев заерзал на стуле:

– А ты, Сергей Владимирович, что делать станешь, если одну из своих прошлых подопечных встретишь на улице?

Серебров ответил, не задумываясь:

– Не узнаю.

– Они-то тебя признают.

– Скажу, мол, ошиблась.

– Не поверит.

– Тогда скажу, что я собственный однояйцевый близнец.

– Однояйцевый – это как понимать? – поинтересовался Богатырев.

– Пока она над этим вопросом думать станет, я уже два квартала пробегу или на такси уеду. Проблему есть смысл решать, когда она возникнет, а создавать в мыслях искусственные трудности и преодолевать их – занятие изначально глупое. Поэтому, Герман, я бы на твоем месте захватил фотоаппарат и поспешил на улицу, благо, адреса у тебя есть, – сказав это, Серебров принес из холодильника бутылку минеральной воды и налил стакан для Богатырева.

Сам же пил из горлышка.

Герман смотрел на своего работодателя с завистью, не понимая, как удается Сереброву жить легко и свободно, не прилагая к этому особых усилий. Красивый, умный, при деньгах, женщины его любят.

– Повезло тебе в жизни, – вздохнул Герман.

– Меня не ищи, я сам появлюсь, – и Серебров посмотрел в окно. Взгляд его был таким, словно Герман уже давно покинул квартиру.

Богатырев по собственному опыту знал, что спрашивать сейчас Сереброва о чем-либо бесполезно, он все слышит, но отвечать не станет. Пришлось побренчать ключами.

Серебров чуть повернул голову.

– Контрольный вопрос, – сказал Герман, – что самое сложное в искусстве?

– Знаю.

– Получить аванс, – напомнил Герман и протянул руку.

Серебров тщательно сложил фигу и ткнул ею в подставленную ладонь.

– Получил?

– Я рассчитывал на большее.

– Вот тебе десять долларов, на пленку для фотоаппарата хватит.

– А на бензин?

– Может, мне еще раскошелиться на костюмчики для твоих детей и на ранцы с тетрадями?

– Мои дети уже взрослые, в институте и в университете учатся, – не без гордости сообщил Богатырев.

– Тем более, должны сами себе на жизнь зарабатывать.

И когда Богатырев, матерясь в душе, уже смирился с тем, что денег не получит, пока не принесет фотографии и информацию, Серебров вытащил из кармана пять банкнот по сто долларов.

– Это аванс.

– Каков же размер гонорара?

– Умножь на три, раздели на два и прибавь еще столько же, – посоветовал Серебров, толкая Германа в спину.

Тот оказался на площадке, и Сергей Владимирович тут же захлопнул дверь.

«Что считать, сколько даст, столько даст. Больше из него не вытянуть».

Герман достал из сумки маленькую цифровую видеокамеру, положил ее на сиденье машины рядом с собой, чтобы иметь возможность в любой момент воспользоваться.

– Три бабы, – ворчал он, – три жены. Скорее всего у их мужей есть и любовницы. У генерала Кабанова взрослая дочь Кристина, двадцать один год, живет вместе с родителями. Попадаются же честные генералы! Наверное, не ворует, если до сих пор дочери квартиру купить не смог. Но в то же время умным его за это назвать трудно.

К генералам, всем без исключения – даже к служащим ФСБ, Богатырев относился без должного пиетета. Уважал лишь бизнесменов и артистов, и тех, и других – за талант. Талантом Герман считал умение делать деньги на ровном месте из воздуха, как Серебров.

О Сереброве Герман знал не так уж и много, хоть и работал с ним не первый год. Даже толком не понимал, где тот живет. Случалось, что Сергей Владимирович приглашал его к себе в гости за город, но потом оказывалось, что дача съемная, жена – просто приглашенная женщина, а тесть – генерал – артист областного театра. Богатырев даже сомневался, настоящая ли фамилия у его работодателя. Он видел, с какой легкостью Серебров обманывает других, и, как умный человек, допускал, что с таким же успехом Серебров может водить за нос и его.

Богатырев уже выбрал себе первую жертву, хотя все еще сомневался, не сменить ли по дороге выбор.

Самой доступной из жен трех подопечных – Кабанова, Нестерова и Скворцова – ему казалась Станислава. Относительно молода, двадцать семь лет, богатство, наверняка, не скрывает, раз муж бизнесмен, может себе позволить жить на широкую ногу прилюдно.

И специальность у нее подходящая – манекенщица.

Того и гляди, наткнешься на полный набор смертных грехов, от супружеских измен до наркотиков.

Подъезжая к светофору, Герман еще колебался, в какую сторону рвануть – то ли к дому Нестерова, то ли к рекламному агентству, где работала Станислава. Перед самой сплошной линией, разделяющей ряды движения, Герман рванул влево – в агентство.

И тут же услышал резкий сигнал: владелец добитых «Жигулей» грозил ему кулаком.

– Козел, ездить не умеешь! – негромко проговорил Герман, прикладывая указательный палец к виску и поворачивая его, словно поджимал винт.

– Сам козел.

Водители ничем не рисковали, светофор вот-вот собирался переключиться на зеленый свет, а значит, из-за руля никто бы и не выбрался. Дважды Богатыреву пришлось проехаться по одной и той же узкой улочке, прежде чем он разглядел малоприметную, но стильную вывеску «Театр моды».

«Хорошо у них дела идут, – подумал Герман, выбираясь из машины, – если у русской фирмы вывеска в два этажа высотой, да еще расцвечена неоном – беги от нее сломя голову. Нормальные люди с деньгами не высовываются, клиент у них постоянный, и светиться они не любят».

Богатырев толкнул дверь с зеркальным стеклом и оказался в бывшем парадном старинного жилого дома. Винтовая лестница уходила вверх, на стене красовались три бронзовые вывески, извещавшие, что на следующих этажах расположены офисы компьютерной фирмы, агентство по торговле недвижимостью и московское представительство турецкой строительной фирмы.

«Эти ребята еще глубже закопались, даже вывески внутрь дома спрятали, – усмехнулся Герман. – Крутые фирмы, наверное».

Ни охранника, ни вахтера в парадном не оказалось, лишь маленькая телевизионная камера ютилась под ионической капителью точеной пилястры. Внутренняя двустворчатая дверь с литой бронзовой решеткой скрывала за собой полумрак, еле рассеянный редкими лампочками, вмонтированными в подвесной потолок.

Герман, сжимая в руке тяжелый портфель, переступил металлический, отполированный подошвами посетителей порог. В воздухе чувствовался едва уловимый аромат духов, грима, другой косметики. Плотно закрытые двери кабинетов тускло отсвечивали бронзовыми ручками и выглядели неприветливо, во всяком случае, негостеприимно.

«Солидная фирма», – Богатырев остановился перед застекленной витриной с афишами. На трех афишах из шести была изображена Станислава Нестерова.

«Ого! – присвистнул Герман. – Ее муж денег не жалеет, вбрасывая их в модельное агентство. Женщина не так молода и не так привлекательна, как ее коллеги, – он разглядывал женщин на афишах, – но именно ее выставляют напоказ».

В конце коридора, за поворотом, зазвучала негромкая музыка, несколько раз полыхнули вспышки стробоскопа. Богатырев подкрался к углу и выглянул из-за него.

Небольшой зал на двести мест, хотя в нем вполне можно было бы расположить и четыреста кресел, высвеченный театральными софитами белый задник, дорожка подиума, проложенная к самому входу. Поближе к сиявшей цветными стеклянными люками дорожке расположились около двух десятков мужчин и женщин. Богатырев быстро сориентировался – собрались сотрудники модельного агентства и пресса.

На показ моделей мероприятие не походило.

«Репетиция», – решил Герман.

Минуты наблюдения хватило на то, чтобы сообразить, что далеко не все люди, собравшиеся в зале, знают друг друга в лицо. Богатырев вытащил из портфеля универсальный, запаянный в пластик бэдж, прикрепил его к лацкану пиджака. Все, что можно было рассмотреть на бэдже, было абсолютно безобидно, но в то же время внушало доверие. Две большие буквы «ТВ» и английское «International», плюс красочная фотография самого Германа. С цифровой камерой в руке он уверенно вошел в зал и уселся на свободное место поближе к выходу.

На его появление обратила внимание лишь молодая журналистка с блокнотом в руке. Она нервно обернулась. Богатырев кивнул ей как старой знакомой, а девушка ответила неуверенной улыбкой. Она явно надеялась, что поближе к ней подсядет не низкорослый толстяк. Герман заметил стопку программок, лежавшую на журнальном столике.

– Извините, вам ближе, передайте одну, – он бесцеремонно тронул за плечо журналистку.

Девушка немного растерялась, но просьбу исполнила. На первой странице программки – Станислава Нестерова в прозрачном платье. И она же – первая в списке участвующих в показе манекенщиц, остальные девушки перечислялись в алфавитном порядке.

В модах Герман абсолютно не разбирался, ему ничего не говорила фамилия модельера. Судя по программе, сам показ должен был состояться через три дня в этом же зале.

Герман подался вперед и зашептал на ухо журналистке:

– Станислава Нестерова выйдет сегодня на подиум?

Журналистка пожала плечами, мол, сама знаю не больше вашего.

В этот момент качнулась левая кулиса, отделявшая задник от боковой выгородки, музыка зазвучала громче, одна за другой на подиум выходили девушки.

Делали они это несколько лениво, будто берегли силы для настоящего выступления.

Богатырев жадно пожирал их глазами.

«Красивые, черт возьми! – подумал он. – И ленивые, как тигрицы в знойный день».

Щелкнуло несколько фотоаппаратов, зажужжала камера на плече у оператора.

«Значит, съемки не запрещены», – Герман приложил к глазу окуляр и нажал кнопку.

По подиуму, слегка покачивая бедрами, уверенно шла Станислава Нестерова. Сразу чувствовалось: женщина демонстрирует себя не ради денег и не ради славы, ее абсолютно не интересовало, как ее воспринимают немногочисленные зрители.

«Ради кого она старается? – задумался Герман. – Должен же быть в зале кто-то, на кого она хочет произвести впечатление».

Станислава остановилась в конце дорожки подиума, небрежно сбросила шубу и двинулась назад, волоча ее по полу.

«Контраст пляжного наряда и пышной шубы возбуждает», – Герман ощутил, как у него пересохло горло, так же как и у большинства мужчин в зале.

«Горда, – подумал он, – к ней ключ подобрать сложно. Даже Сереброву она может оказаться не по зубам. Красива, но холодна, – поставил Станиславе диагноз Герман, – самый сложный для работы материал. Подобные экземпляры ловятся на большие деньги, а в этом отношении с ее мужем тягаться будет сложно».

Другие женщины Германа не интересовали. Он продолжал следить за Станиславой даже тогда, когда она вернулась к заднику сцены, ожидая, пока остальные девушки завершат показ коллекции. Уверенная, что за ней никто сейчас не наблюдает, Станислава вела себя более естественно, чем тогда, когда шла по подиуму.

Герман перехватил ее взгляд, когда Нестерова смотрела на молодого рослого мужчину, сидевшего в глубине зала.

"Слишком красив, слишком хорошо сложен, – отмечал про себя Богатырев, – для того, чтобы быть бизнесменом. Не журналист, морда глупая. Короче, жеребец да и только, живущий тем, что перепадает ему от богатых подружек за любовные удовольствия.

Человек дела не может уделять много времени своей внешности. Чтобы иметь такие бицепсы, нужно по несколько часов в день проводить в тренажерном зале.

Я бы тоже мог так выглядеть, если бы захотел, – польстил себе Герман. – Вот и отыскался тот, для кого она бедрами виляла".

Но, даже совершив открытие, Герман не рискнул еще раз включить камеру, чтобы запечатлеть красавца мужчину. Он заметил, как Станислава подмигнула своему избраннику, как тот ответил кивком головы, мол, все в порядке, я буду ждать тебя.

«Попались, голубки!»

Еще целых три коллекции продемонстрировали девушки. В конце показа вышел модельер, выглядевший лилипутом среди рослых манекенщиц. Внешностью он обладал красивой, но отталкивающей, не было в нем четкого мужского начала. Журналисты обступили его. Поближе подобрался и Герман, но не слушал, о чем идет разговор. Во-первых, не разбирался в тонкостях моды, во-вторых, не за это Серебров платил ему деньги.

Герман, скосив глаза, наблюдал за Станиславой и красавцем мужчиной. Они сидели рядом на легких складных пластиковых стульях. Нестерова поглаживала мех шубы, делая это крайне эротично. Ее пальцы то терялись в густом меху, то вдруг вспыхивали блестками ярко накрашенные длинные ногти, то вдруг ее рука замирала, пальцы нервно сжимались в предвкушении чувственного удовольствия.

"Вот стерва.., прошмандовка, – думал Герман, нарушая одно из правил, которому учил его Серебров:

«Никогда не воспринимай противника и объект слежения как близкого тебе человека, не давай ему оценок. Нет мерзавцев и негодяев, есть люди, за которыми ты должен следить. Все поступки оценивай лишь исходя из пользы для дела».

Богатырев насколько мог напряг слух.

– ..Ты так возбуждающе на меня смотрел, – проговорила Станислава.

– Ты была неотразима.

«Напыщенные идиоты!» – вновь нарушил правило Богатырев.

– Тебе не страшно сидеть рядом со мной? – грудным голосом с придыханием поинтересовалась Нестерова.

– Ты тоже должна меня бояться.

– Если бы мой муж узнал о тебе… – мечтательно произнесла женщина.

– Он бы убил меня, – закончил за нее фразу мужчина.

– Николай!.. – вновь с придыханием произнесла Станислава, она обладала удивительным свойством любое слово превращать в чувственный вздох.

Николай лишь только услышал произнесенное женщиной свое имя, тут же расправил плечи и напряг мышцы так, что они рельефно выступили под тонким облегающим свитером.

«Жеребец, только не ржет.., пока не ржет».

Богатырев заметил, как скользнула рука женщины и кончики ее пальцев коснулись локтя мужчины.

И тут Герман дернулся: в углу зала он увидел двух невыразительных парней в черных костюмах. Они вроде бы беседовали между собой, но в то же время не спускали глаз с воркующих любовников.

«Может, показалось?» – поспешил успокоить себя Герман.

Но эти двое парней явно выбивались из публики, собравшейся в зале. Их, как и самого Богатырева, не интересовал показ моделей, не интересовал модельер, а лишь Станислава и ее собеседник.

«Муж, наверное, пристроил их наблюдать за женой».

С подобным Герману приходилось сталкиваться не один раз. Среди клиентов его работодателя Сереброва попадались крупные воротилы от бизнеса с болезненной, в смысле ревности, фантазией. Деньги позволяли им реализовывать свою фантазию на полную катушку. Охранники, соглядатаи, фотографы, операторы не выпускали любящих погулять на стороне жен из поля зрения.

«Бойся не за них, бойся за себя», – пришел к компромиссу в собственном поведении Герман.

Пальцы любовников переплелись, Станислава торопливо накрыла их полой шубы.

Нестерова пристально посмотрела на Николая.

Во взгляде женщины не было просьбы о близости, не было сомнения, она оставалась спокойной – знала, что мужчина не сможет ей отказать.

«Стерва!» – подумал Герман.

Качок Николай не нравился ему ни одной секунды.

– Гуттаперчевый мужик, – определил для себя помощник Сереброва, – словно с обложки журнала сошел. Все в нем ненастоящее, начиная от накачанных химией мышц и кончая улыбкой, расцвеченной фарфоровыми зубами.

Но, наверное, манекенщице именно такие мужчины и нравились. Деньги в кармане любовника ее не интересовали, ими ее с лихвой обеспечивал муж, но иногда хотелось пощекотать нервы.

Богатырев очень осторожно оглянулся. Но охранников, приставленных Нестеровым, уже не заметил.

Голубки тем временем продолжали ворковать, особенно ни от кого не прячась.

Улучив момент, Герман снял их на видео.

«Освещение ни к черту, но кое-что получится. Серебров будет рад, он ценит пикантные детали из жизни клиентов».

Показ был закончен. Журналисты уже расходились, оставаться в зале долее Герману стало не с руки. Когда он был одним из сорока зрителей, на него никто не обращал внимания, а если бы он засиделся один в пустом зале, им непременно заинтересовалась бы охрана.

Вытащив сигарету и разминая ее в пальцах, Герман вышел в коридор. Оказывается, репетиция показа имела и свое продолжение. Журналисты толпились в конце коридора, среди них затесались и двое охранников. Герман стоял лицом к окну, чтобы меньше светиться на публике, и стал ожидать, когда же появятся Николай со Станиславой. Он ловил обрывки разговоров, пытаясь хотя бы сейчас сообразить, свидетелем чего, собственно говоря, стал.

Манекенщица и качок вышли из зала бесшумно, держась друг от друга на солидном расстоянии. Если бы Богатырев не видел их до этого вместе, никогда бы не подумал, что они любовники. Мужчина и женщина торопливо прошли в темный холл. Охранники тут же стали выбираться из толпы журналистов, ожидавших, когда откроют дверь в зал для пресс-конференции.

Герман, стоявший близко к выходу, увидел, как Станислава с Николаем скрылись в одном из кабинетов, бесшумно прикрыв за собой дверь. Охранники, негромко матерясь, проследовали мимо Германа и в растерянности остановились. Они потеряли добычу из виду.

«Ребята, такое случается, – подумал Герман. – Я понимаю, что вдвоем стоять было веселее, но следить нужно поодиночке. Подсказывать вам, куда подевалась жена босса, я не стану, не заслужили. У каждого своя работа, свой способ зарабатывать деньги».

Богатырев осторожно отцепил бэдж, спрятал его в карман пиджака и вышел на улицу.

«Второй кабинет справа от лестничного марша», – припомнил он и быстрым шагом двинулся вдоль дома, свернув в переулок.

– У нас мало времени, – шептала Станислава, обнимая Николая. В глазах мужчины не было особого огня, не любовь, а похоть свела их вместе.

Станислава даже не стала снимать шубу, прямо в ней опустилась на диван со скользкой шелковой обивкой, забросила на сиденье ноги. Николай подошел к двери, прислушался. Не услышав шагов, улыбнулся, вернулся к любовнице.

– Секс – это всего лишь пара суетливых движений, – закатив глаза, манерно произнесла женщина.

– Будь у нас немного больше времени, – многообещающе произнес Николай, – мы бы развлеклись по полной программе.

– Муж не дает мне свободы, – шептала Станислава, – вечно приставляет охранников следить за мной. Прямо наваждение какое-то! – продолжая разговаривать, манекенщица высвобождалась из белья. – Ты даже не можешь себе представить, как он скучен.

– В постели? – поинтересовался мужчина.

– В постели тоже. Он изобретателен и даже гениален в бизнесе, но в постели никогда не думает обо мне, главное для него удовлетвориться самому.

– Это ужасно, – прошептал Николай, покусывая мочку уха женщины.

– Когда я говорю, что не успела, – вздыхала Станислава, – он отвечает, что это мои проблемы.

– Ужасно, – подтвердил Николай, укладываясь на манекенщицу.

Как многие красивые худые женщины, Станислава была довольно холодна. Именно поэтому ей нравилось играть в страсть. Вздохи ее были притворными, губы, бывшие холодными в начале поцелуя, оставались такими же холодными и в конце. Она не занималась любовью, она мстила мужу, но не за то, что он плохо обходился с нею, она мстила за то, что позволила ему себя купить.

– Тише, – произнес Николай, когда Станислава принялась не в меру громко стонать, – дверь в кабинете не такая толстая, чтобы погасить звуки.

– Мне тяжело сдержаться, но если ты просишь… – и стоны возобновились.