Он очнулся почти сразу – как раз вовремя, чтобы услышать лязг захлопнувшегося у него над головой люка. Этот лязг заставил его мгновенно вспомнить, где он находится и что с ним произошло. Абзац с трудом удержался от громкого стона. Какая инфантильная самонадеянность! Какая самоуверенная тупость! Нестись сквозь метель, пробираться по сугробам, мерзнуть, спешить, разыгрывать дурацкую комедию перед охранником, и все лишь для того, чтобы схлопотать дубиной по затылку и оказаться запертым в подвале!

«Великолепно, – сказал он себе. – Просто расчудесно. А теперь успокойся и постарайся придумать что-нибудь более конструктивное, чем обливание себя самого помоями».

Думать было тяжело, и не только потому, что мешала тупая боль в ушибленном затылке. Абзац никак не мог успокоиться. Дать перехитрить себя двоим тупоголовым качкам! Им ведь даже не пришлось вынимать оружие. Просто заманили в темный угол, звезданули чем-то тяжелым по башке и сбросили в открытый люк, как мешок с картошкой…

Абзац пощупал карман куртки. Револьвер, конечно же, исчез. Черт с ним, с револьвером… Абзац очень кстати припомнил, как кто-то когда-то сказал ему, что вооруженный человек – более легкая добыча, чем тот, кто безоружен. Сжимая нож, дубину или винтовку, ты ощущаешь себя большим, сильным и непобедимым.

Твоя поступь становится уверенной и тяжелой, спина гордо выпрямляется, и ты перестаешь оглядываться по сторонам. Ты – воин, охотник, гроза всего живого.

И в тот самый момент, когда ты окончательно в этом убеждаешься, тебя, как правило, прихлопывают…

Все остальные карманы были вывернуты наизнанку, а один даже разорван. Щупая наливающуюся на затылке шишку, Абзац криво усмехнулся: вот дурачье… Ведь поняли же, что я пришел вовсе не затем, чтобы отдать Кузнецу пять тысяч, но все-таки не удержались, обшарили всего в поисках денег. Впрочем, обыск в подобных случаях – неотъемлемая часть стандартной процедуры.

Он огляделся, пытаясь понять, почему его тюремщики не выключили в подвале свет. Причин оказалось по меньшей мере две. Первая заключалась в том, что пленнику, глаза которого привыкли в темноте, ничего не стоило устроить засаду на охранников, когда те решили бы спуститься за ним сюда.

Вторая причина была менее утилитарной и носила, скорее, психологический характер. Теперь Абзац понял, почему наверху, у люка, воняло тротилом. Здесь, в подвале, совсем недавно что-то взорвалось – осколочная граната, судя по произведенному эффекту. Под самым трапом валялся истерзанный, изуродованный до неузнаваемости труп какого-то мужчины. От его головы мало что осталось, но руки все еще сжимали автомат. Абзацу не нужно было копаться в кровавой каше, чтобы понять, что автомат неисправен: на казеннике поблескивала сизым металлом страшная вмятина, магазин отсутствовал напрочь. Поискав глазами, Абзац нашел его в дальнем углу – тоже изуродованный, ни на что не годный…

Поодаль лежало тело, которое вначале показалось Абзацу детским. Лишь подойдя поближе и приглядевшись, он понял, что перед ним лежит горбун невысокого роста. Его маленький рот был оскален, испачканные кровью мелкие серые зубы сжались в каком-то последнем усилии, остекленевшие глаза непримиримо смотрели в стену.

Рядом с перевернутым столом лицом вниз валялся в луже крови еще один труп. Судя по выбритому наголо черепу и мощным плечам, это был охранник. Рядом с ним лежал тяжелый стальной лом – очевидно, тот, которым охраннику проломили череп. Из-за стола торчали чьи-то ноги в стоптанных зимних сапогах большого размера. Как раз в тот момент, когда Абзац посмотрел в ту сторону, одна из этих ног шевельнулась и сразу же бессильно обмякла.

Даже видавший виды Абзац был ошеломлен картиной этого побоища, по сравнению с которой большинство виденных им бандитских разборок казались просто драками в песочнице. Перешагивая через тела, он устремился туда, где лежал оставшийся в живых участник этой великой битвы. Под его ногой звякнула, откатившись в сторону, стреляная гильза. Этот тихий звук почему-то напомнил ему похоронный звон. После того, как ему позволили увидеть все это, нечего было и мечтать уйти отсюда живым.

Оттолкнув в сторону перевернутый стол, Шкабров присел над раненым. Это был мужчина лет сорока пяти или пятидесяти, длинный и тощий, как жердь. Его вытянутое лицо с оттопыренной нижней губой поразительно напоминало верблюжью морду, на переносице криво сидели очки. Посмотрев на очки, Абзац поспешно отвел взгляд: правая линза была выбита – вероятно, летевшим по касательной осколком, – и куски стекла глубоко вдавились в кровавую кашу, которая заполняла глазницу. Грубый рабочий свитер на плече раненого был разорван и насквозь пропитался кровью. Раненый не тратил сил на стоны, но его костлявые ладони крепко сжимали конец брючного ремня, которым была перетянута его левая нога у самого паха. Штанина была распорота осколком, который, по всей видимости, повредил бедренную артерию. Судя по размерам кровавой лужи, в которой буквально плавал этот человек, пролежал он здесь довольно долго. По существу, перед Абзацем лежал труп, каким-то чудом продолжавший дышать.

Абзац начал лихорадочно озираться по сторонам в поисках перевязочного материала, но тут же одернул себя: все, что он мог сделать для этого человека, это оставить его в покое и дать ему тихо умереть, не продлевая его мучений.

Уцелевший глаз раненого вдруг открылся, заставив Абзаца вздрогнуть от неожиданности. Меньше всего можно было ожидать, что этот полутруп придет в сознание.

– Меня… Заболотный… – едва слышно прошептал он. – Имя… Не хочу без имени, как собака… Заболотный, слышите?

– Слышу, – сказал Абзац, подумав, что бедняга напрасно тратит силы: с таким же успехом он мог разговаривать с одним из лежавших здесь мертвецов.

– Здесь.., нельзя… Зеленый.., зеленый дьявол… Барабан.

Абзац снова вздрогнул. Какой-то зеленый дьявол, скорее всего, был просто частью бреда умирающего от шока и потери крови человека. Но Барабан?!

Или это тоже бред? Мало ли на свете барабанов?

Может, он просит барабан, на котором любил стучать в детстве?

– Барабан? – Чувствуя себя последним мерзавцем, Абзац встряхнул снова впавшего в забытье раненого за плечо. – Серега Барабан?

– Сергей… Николаевич, – выдохнул Заболотный.

Абзац уперся руками в колени и тяжело поднялся. Говорить было больше не о чем. Заболотный пошептал еще немного – слов уже было не разобрать – и затих.

Сигареты из его карманов тоже исчезли, но он нашел на полу уцелевшую пачку, в которой их было целых восемь штук. Спички лежали на холодной нетопленой печке-буржуйке. Абзац закурил и стал осматриваться на местности, делать ему все равно было нечего до самой смерти. Вероятно, Барабану сообщили о побоище в подвале, и он пообещал приехать утром, чтобы разобраться во всем лично – наградить правых и покарать виноватых. Вероятно также, что ему сообщили и о визите Абзаца. Конечно, охранники понятия не имеют, кого им удалось сцапать, да и сам Барабан вряд ли знает Абзаца в лицо, но на его решение это, скорее всего, не повлияет.

Совершив небольшую экскурсию по подвалу, Абзац понял, что имел в виду раненый, говоря о зеленом дьяволе. Не имело значения, был ли Заболотный при жизни религиозным человеком, или дыхание близкой смерти подтолкнуло его в сторону мистицизма, но ему удалось буквально в двух словах выразить самую суть того, что творилось в этом подвале.

Абзац внимательно осмотрел мельницу и чаны для варки бумаги, сушильный пресс и настольную полиграфическую машину оригинальной конструкции, стоявшую на железном верстаке в соседней комнате. Он нашел матрицу, которую никто не потрудился спрятать, а в самом конце экскурсии, вернувшись к лежавшему на полу Заболотному, заметил отлетевшую в сторону стодолларовую купюру и обломки банковской машинки для проверки подлинности банкнот. Именно здесь печатались деньги, по следу которых Абзац пришел в эту западню. Было непонятно, почему работавшие на Барабана люди вдруг попытались вырваться отсюда. Непонятно было также, знал ли Кузнец о происхождении денег, которыми ссудил своего старого приятеля. Здесь было много непонятного, но Абзац поймал себя на том, что ничего не хочет понимать. Зачем? Если бы пониманием можно было проломить стену или открыть люк…

Продолжая дымить сигаретой, Абзац подошел к книжной полке и зачем-то снял с нее подшивку старых журналов. Посмотрев на название, он усмехнулся. «Знание – сила»… Хорошо бы! Ну, вот он теперь как будто все знает – ну и что? Долго он проживет с этим знанием? Ровненько до того момента, как сюда приедет Барабан. Ну плюс еще какое-то время на допрос с пристрастием: кто еще знает про фальшивые деньги и кому известен этот адрес – деревня Ежики, дом двадцать пять…

«Пожар, что ли, устроить, – подумал он без особого энтузиазма. – Может, люк откроют… Да нет, пока они сообразят, что к чему, пожалуй, как раз в дыму задохнешься».

Он затянулся сигаретой и с сомнением посмотрел на голубоватую струйку дыма. "А что, – подумал он. – Все-таки знание – сила! Итак, что мы имеем?

Бумагу варить – это вам, граждане, не борщ стряпать. Это пар, это вонь, это конденсат, а тут, между прочим, высокое напряжение… Кстати, о напряжении. Может, подвести триста восемьдесят, скажем, к лестнице? Они сунутся, а их как шандарахнет! Ну и что? Бросят в подвал еще одну гранату, чтобы не хулиганил, вот и весь эффект. Нет, постой, это не то.

Так что там у нас насчет конденсата?

Конденсат надо отводить. И пар, и всякую летучую химию. Причем, судя по размеру главного котла, этой дряни во время работы оборудования здесь бывает предостаточно. А раз так, без хорошей принудительной вентиляции не обойтись… Ба! Да я же ее видел. Широченный такой жестяной короб, прямо как в западных кино показывают. Ползти по такому – одно удовольствие. Это при условии, что сумеешь туда забраться, миновав всякие вентиляторы и фильтры. Плюс возможность привлечь внимание охранников своим копошением и получить пулю через жесть…"

Ну, хорошо, сказал он себе. Допустим, это не лучший способ рвануть отсюда когти. А что, есть альтернатива?

Он подобрал с пола и взвесил в руке железный лом, которым, по всей видимости, был убит охранник.

Н-да… Выходить с этой дубиной против автоматов – дурь полная… Следовательно, альтернативы нет, если не считать возможность умереть прямо здесь, в этом подвале, без забот и хлопот…

Железный ящик с инструментами он нашел на стеллаже в той комнате, где стояли мельница и котлы для варки бумаги. Большой промышленный вентилятор в похожем на улитку кожухе разместился здесь же. От него, изгибаясь под прямым углом, отходила широкая, квадратная в сечении жестяная труба вентиляции. В том месте, где она выходила наружу, бетонный потолок был неаккуратно пробит зубилом или ломом. Абзац до боли в глазах всматривался в неровный зазор между стенкой трубы и краем пролома, но так и не смог увидеть ни малейшего проблеска света. Видимо, труба проходила в каком-то темном углу за инструментальными стеллажами.

Оставалось лишь надеяться, что этот угол находился на приличном расстоянии от места, где отдыхали охранники.

Осмотрев стыки трубы, Абзац удовлетворенно кивнул. Судя по всему, вентиляцию монтировали недавно, и мощные болты, которыми были скреплены сегменты трубы, не успели заржаветь. Шкабров подобрал в громоздившейся ветоши какую-то тряпку, обернул ею головку разводного ключа и взялся за дело.

Болты были зажаты на совесть, но дело мало-помалу продвигалось, и вскоре Абзац поймал себя на том, что тихонько насвистывает сквозь зубы, словно он занимался не спасением собственной шкуры, а мелкой домашней работой наподобие починки подтекающего крана. Крупные гайки одна за другой ложились на бетонный пол, и наконец Абзац, кряхтя от натуги, снял колено вентиляционной трубы. Заглянув вовнутрь, он обнаружил многослойный сетчатый фильтр, уже успевший наполовину забиться какой-то неприятной на вид дрянью. «Экология», – пробормотал Абзац и в последний раз огляделся по сторонам, прикидывая, не забыл ли чего-нибудь в спешке. Время поджимало: часы показывали половину шестого утра.

Можно было поджечь сваленное в углу сырье для производства бумаги, присовокупив к нему обнаруженные в одной из соседних комнат готовые листы и стоявшую на полке техническую литературу. Поразмыслив, Абзац решил, что это ничего ему не даст, кроме лишних неудобств: во-первых, дым пойдет по той же самой трубе, через которую будет лезть он сам, а во-вторых, охранники могут раньше времени заметить пожар и помешать побегу. И в-третьих, он не знал, жив Заболотный или уже умер, а проверять это ему не хотелось, так же, как и жечь раненого заживо.

Было еще одно дело, которое следовало провернуть перед уходом. Абзац сходил в соседний отсек и после недолгой возни извлек из полиграфической машины выгравированную на металле матрицу. Он затолкал матрицу за пазуху. Увесистая металлическая пластинка неприятно холодила кожу живота и кололась углами.

Еще раз оглядевшись на прощание, Абзац с силой выдохнул воздух и полез в трубу.

* * *

Рассвет застал его в поле – замерзшего, усталого и злого. Деревня Ежики оказалась заколдованным местом. Первый рейсовый автобус уходил отсюда в одиннадцатом часу утра, а на заснеженной улице Абзацу не удалось обнаружить ни одного транспортного средства, если не считать заржавевшего двухколесного тракторного прицепа. Поднимать шум, барабаня в окна и двери, он не отважился, поскольку не знал наверняка, сколько в бункере охранников и в каких отношениях они находятся с местным населением. Оставалось проталкиваться к шоссе своим ходом и там ловить попутку.

Устав спотыкаться об укрытые снегом, затвердевшие от мороза борозды, Абзац выбрался на дорогу.

Ему вдруг стало смешно. Куда он идет? Зачем?

В карманах у него пусто, и никто на всем белом свете не ждет человека по кличке Абзац, профессионального киллера, превратившегося в законную дичь для любого, кому придет в голову спустить курок. Хорошо быть охотником! Но чтобы им оставаться, нужно научиться никогда, ни при каких обстоятельствах не поворачиваться к дичи спиной, иначе – смерть.

Шагая по дороге, на припорошенной снегом поверхности которой еще не было ни единого следа, Абзац задремал на ходу, как старая лошадь. Он даже успел увидеть какой-то сон, в котором все было хорошо, правильно, а главное – тепло и мягко. Потом он незаметно для себя сошел на обочину, споткнулся, упал и проснулся.

Небо над ним уже было не черным, а бледно-серым, а на востоке светилась отливающая металлом полоса восхода. Рядом с Абзацем на дороге стоял огромный черный джип, мерно клокоча работающим на холостых оборотах двигателем.

Стоя на одном колене в сыром декабрьском снегу, Абзац утер мокрой ладонью мокрое лицо. Усталость и холод сыграли с ним злую шутку. Он отлично знал, кто мог ехать в забытую Богом деревню Ежики на этом полноприводном чудовище. Да еще в такую рань…

Дверца со стороны водителя распахнулась, и на снег легко спрыгнул человек в коротком суконном пальто и кепке с наушниками. Его обтянутая лайковой перчаткой ладонь сжимала трубку мобильного телефона.

– Эй, братан! – весело воскликнул водитель. – Да ты никак перебрал с вечера! Может, до деревни подбросить?

– Спасибо, – не давая зародившейся в сердце надежде пустить корни, сказал Абзац. – Мне в другую сторону.

– Ну да?! – весело изумился водитель. – А вот мне все равно кажется, что нам по дороге.

– Креститься надо, – ответил Абзац, бессильно наблюдая за тем, как открывается задняя дверца машины.

На снег выпрыгнули еще двое плечистых ребят, один из которых, не скрываясь, держал на виду тупоносый и уродливый, как сама смерть, израильский «узи». Сквозь тонированное стекло Абзацу не было видно, остался ли кто-нибудь в салоне, но он не сомневался, что Барабан там.

Водитель поднес к уху телефон и одним нажатием кнопки вызвал из памяти номер.

– Рыжий? – сказал он в трубку. – Ага, я. Ну, как вы, готовы к ответу? Ага… Так как, говоришь, этот ваш фраерок выглядел? Так, так, ага… Ну, живите пока. Счастлив ваш бог, ребята. Да, тут, прямо передо мной… Что? Если не тот, дадим пня в задницу и выкинем вон. Ага… Ну, все, ждите, через полчасика будем.

Абзац медленно поднялся. Все получилось до невозможности глупо. Он словно нарочно действовал себе во вред. Ему вспомнилась старая пословица:

«Если Бог хочет кого-то наказать, он лишает его разума». Похоже было на то, что настала очередь Олега Шкаброва быть призванным к ответу, иначе почему бы все пошло так, как оно шло сейчас?

– Ну я пошел, мужики, – сказал он и не спеша двинулся прочь от машины, чувствуя, как тяжело болтается между животом и футболкой увесистая пластинка матрицы. Нужно было выкинуть это дерьмо в сугроб, подумал он. Ну нашел бы ее по весне какой-нибудь механизатор… Подивился бы невиданной штуковине и подарил бы своим детишкам. А может, привинтил бы к радиатору своего трактора – красиво все-таки! В любом случае, было бы лучше, чтобы ее при мне сейчас не оказалось…

Позади лязгнул автоматный затвор.

– Далеко собрался? – ласковым голосом спросил водитель. – А ну, полезай в машину, турист хренов!

Абзацу оставалось только подчиниться. У него мелькнула мысль о том, не лучше ли было бы броситься бежать через поле, чтобы разом покончить со всей этой историей, но он отказался от своего замысла: во-первых, его могли не застрелить, а попросту догнать и пересчитать ребра, а во-вторых, каждое мгновение нашей жизни разворачивает перед нами целый павлиний хвост возможностей. Так стоит ли отказываться от надежды только потому, что ты немного устал? В конце концов, умереть никогда не поздно…

Он забрался на заднее сиденье джипа. Охранники, толкаясь и сопя, уселись по бокам. Сидевший справа от водителя Барабан повернул к нему широкое лицо, окинул пленника равнодушным взглядом и скомандовал водителю:

– Трогай.

– Мужики, – заговорил Абзац, – тут какая-то ошибка. Я вас не трогал. Шел себе тихо-мирно, чинно-благородно…

– Сашок, – не поворачивая головы, процедил Барабан, – заткни ему пасть.

Охранник, который сидел справа от Абзаца, нанес ему короткий, без замаха, очень профессиональный удар в солнечное сплетение. Шкаброва согнуло пополам, и в течение нескольких секунд он был уверен, что его сейчас вырвет. Когда к нему вернулась способность дышать и хотя бы частично воспринимать окружающее, он увидел, что охранник трясет в воздухе расшибленным кулаком, шипя сквозь зубы от боли. Эге, подумал Абзац. А ведь у меня на животе теперь наверняка красуется великолепный отпечаток стодолларовой купюры…

– Ух, с-сука, – выдохнул охранник. – Ух, козел! В бронике он, что ли?

Второй охранник коротко заржал. Барабан обернулся и окинул его холодным взглядом. Охранник заткнулся так резко, словно в него вогнали пробку.

– Посмотрите, что у него там, – скомандовал Барабан.

– Я щекотки боюсь, – сообщил Абзац, которому нечего было терять.

На его слова никто не обратил внимания. Один охранник облапил его поперек туловища во избежание эксцессов, а второй бесцеремонно запустил руку под одежду.

– Противные, – возмутился Абзац. – Что за манера лапать человека прямо в машине!

– Он еще и пидор, – удивился охранник с ушибленной рукой. – Оба-на! Серега, ты посмотри, что у этого козла за пазухой!

Барабан обернулся и взял из его руки блестящую пластинку матрицы.

– Тихо-мирно, – задумчиво повторил он, вертя матрицу перед глазами. – Чинно-благородно… Гулял он, в натуре! Абзац тебе, гуляка!

– Похоже на то, – согласился Абзац. – На этот раз твоя взяла, Барабан. Кстати, откуда такая кликуха? Стучать любишь, наверное?

– Мы знакомы? – удивился Барабан. – Что-то не припомню…

– Ты – человек известный, – сказал Абзац. – Кто ж тебя не знает? Только вот знакомых у тебя в последнее время становится все меньше.

– Откуда ж ты такой реально грамотный? – озадаченно сказал Барабан. – Ну ничего, сейчас доберемся до места, там и потолкуем. Я тебе объясню, откуда у меня такая кликуха, а ты мне за это тоже кое-что расскажешь.

– С удовольствием, – сказал Абзац. – Я тут недавно одну книженцию просканировал. Там, знаешь, одного чувака в тюрягу ни за что законопатили.

Тридцать лет подкоп делал голыми руками, землю с хлебом жрал, а потом подорвал и всех козлов замочил наглухо. Реально, в натуре. «Граф Монте-Кристо» называется. Начинается, типа, так…

– Я читал, – перебил его Барабан. – В детстве.

– Жалко, – сказал Абзац. – Тогда могу предложить «Три мушкетера». Или «Три поросенка». Там один волчара по хатам быковал. Заруливает, в натуре, к чувакам, типа, в гости, и давай хату на уши ставить! У него, типа, дыхалка мощная была, так он как дыхнет – ну чисто дракон! Хата в хлам, крыша в сторону, свинюки на пяту, а ментам по барабану.

Типа, не видят ни хрена, что у них под самым рылом беспредел творится. Не читал?

Водитель, не удержавшись, фыркнул.

– Не фыркай, – сказал ему Барабан, – сопля вылетит. Сашок, я долго буду слушать этот гнилой базар?

– Заглохни, урод, – сказал Сашок, озабоченно массируя ушибленную кисть. – Нос откушу.

– Осторожнее, – сказал ему Абзац. – Руку ты уже повредил. Мало ли что у меня в носу!

Сидевший слева охранник неопределенно хмыкнул и сунул Абзацу под нос электрошоке?.

– Понял? – спросил он.

– Понял, – сказал Абзац и крепко схватил его за кисть свободной руки. – Врубай, приятель, станцуем вместе!

– Герой, – проворчал Барабан. – Посмотрим, что ты запоешь, когда приедем на место.

– Посмотрим, – сказал Абзац и замолчал, решив не тратить последние, может быть, минуты жизни на общение с этими отморозками.

Он стал смотреть в окно, за которым тянулись на фоне серого ненастного неба бесконечные снежные поля, кое-где поросшие жесткой сизой щетиной далеких перелесков. Потом дорога свернула, карабкаясь на невысокий пригорок, и ему стали видны разбросанные по склону соседнего холма избы и огороды недавно покинутой им деревушки со смешным названием Ежики. Огромная тренога недостроенного ветряка, торчавшая на подворье Кузнеца, придавала пейзажу какой-то сюрреалистический оттенок.

Водитель притормозил на скользком спуске. Абзац заметил, как он повернул голову к зеркалу заднего вида и задержал на нем взгляд несколько дольше, чем это требовалось для того, чтобы убедиться в отсутствии помех сзади. Тогда Шкабров обернулся и посмотрел на дорогу через забрызганное грязью заднее окно. Он смог разглядеть только два пятна включенных фар, которые, ныряя и подпрыгивая, стремительно приближались к джипу.

– Во чешет, – сказал водитель. – Псих какой-то. Так и шею свернуть недолго.

– Пропусти, – покосившись в боковое зеркало, приказал Барабан. – Хотя… Да нет, ну его в болото.

Пропусти.

– Правильно, – сказал Абзац, у которого внезапно поднялось настроение. – На тот свет всегда успеешь.

Барабан, которому, по всей видимости, смертельно надоел веселый пленник, резко обернулся, но сказать что бы то ни было уже не успел: шедшая позади машина поравнялась с ними и с ходу ударила высоко задранным бампером в заднее крыло джипа. Водитель разразился ругательствами, пытаясь удержать машину на скользкой дороге и одновременно оторваться от наседавшего сзади преследователя, который выныривал то слева, то справа, с жестяным грохотом ударяясь о борта джипа.

Абзац не знал, радоваться или грустить. Разумеется, раскрашенный под зебру «лендровер» невозможно было спутать ни с какой другой машиной.

Было непонятно, какими соображениями руководствовался Паук, решив прийти к нему на помощь, но еще более непонятным Абзацу казалось другое: как этот сумасшедший собирается разделаться с четырьмя вооруженными бандитами, не угробив при этом их пленника? Стоило ему закрыть глаза, как перед его внутренним взором, словно наяву, возникала наполовину скрытая темными очками физиономия Паука, перекошенная безумной ухмылкой чокнутого камикадзе. Погонщик полосатого зверя наверняка получал огромное удовольствие от своих смертельных трюков. Что касалось Абзаца, то о себе он этого сказать не мог.

Да ладно, подумал он. Что за капризы? Какая разница, где и как умирать? Что Барабан, что автокатастрофа – конец один. Зато весело. Да еще как весело!

Сидевший слева охранник опустил стекло и выставил в окошко автомат. На сиденье было тесно – не размахнешься, поэтому Абзац просто наклонил голову и вцепился зубами в его плечо. Охранник заорал – не столько от боли, сколько от неожиданности – и выронил автомат на дорогу. Тумбообразный Сашок навалился на Абзаца сзади, по-медвежьи обхватив его поперек туловища. Шкабров ударил его затылком, с чувством глубокого удовлетворения услышав характерный мокрый хруст и последовавший за ним вопль. В это время укушенный автоматчик съездил ему локтем по физиономии, едва не свернув на затылок нижнюю челюсть. Абзац замычал от боли, а Сашок, перед глазами у которого после удара затылком по носу наверняка до сих пор плясали звездочки, обхватил его одной рукой за шею и крепко сдавил, перекрывая кислород.

Укушенный охранник тоже выхватил пистолет, высунулся в окошко и выстрелил по машине Паука.

За секунду до выстрела Абзац, извернувшись, ударил его обеими ногами. Стрелок едва не вывалился наружу, удержавшись лишь благодаря тому, что ухватился рукой за первое, что под нее подвернулось. Этим предметом оказалась голова водителя. Машина опасно вильнула, почти слетев с дороги. Водитель снова разразился матерной тирадой. Охранник выпустил его физиономию и мешком повалился обратно на сиденье.

– Ну, козел, – сказал он полузадушенному Абзацу, – ты об этом еще пожалеешь.

Шкабров нашел в себе силы улыбнуться в ответ.

– Твари, – передергивая затвор пистолета, процедил Барабан. – Толку от вас…

Он опустил оконное стекло со своей стороны. Абзац перестал брыкаться и со спокойствием приговоренного наблюдал за его действиями. Барабан не был рядовым «быком», но и до респектабельного бизнесмена он еще не дорос. Он был бригадиром – опытным, тертым, закаленным в десятках кровавых разборок и не боящимся в случае необходимости замарать руки. Теперь этот случай настал, и по тому, как привычно и ладно лежала в ладони Барабана убойная итальянская «беретта», Абзац понял: этот старый конь борозды не испортит.

Впрочем, весь этот шум закончился ничем: дорога свернула в очередной раз, и машина Паука куда-то пропала. На несколько секунд в джипе наступила нехорошая тишина: все вертели головами, вглядываясь в дорогу позади машины. Наконец Барабан поднял стекло, сквозь которое тянуло тугим ледяным сквозняком, и сказал, обращаясь к водителю:

– Ты понял, кто это был? Паук! Вот сучонок!

– Точно, рехнулся, – убежденно сказал водитель. – Совсем мозги на своих гонках растерял, отморозок.

Скрипя сиденьем, Барабан тяжело повернулся к Абзацу.

– Может быть, ты объяснишь мне, что это значит?

– Нет, – сказал Абзац, глядя мимо него в лобовое стекло. – Зачем? Посмотри вперед, и сам все увидишь.

Барабан резко обернулся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как на дорогу, с ходу проломившись сквозь ветрозащитную полосу, вылетел размалеванный черно-белыми полосами, до самой крыши забрызганный грязью внедорожник. Подпрыгнув на окаймлявшей дорогу невысокой насыпи, он взмыл в воздух, на секунду завис, бешено вращая большими, облепленными снегом колесами, и обрушился прямиком на капот джипа всей своей огромной массой.

Когда-то в детстве маленький Олег Шкабров, не успев подумать, схватился за оголенный электрический провод. Ощущение было такое, словно по каждой клеточке его тела, по каждому нерву с размаху ударили железной палкой. Сейчас оно повторилось – с той лишь разницей, что удар получился намного сильнее.

Наверное, на какой-то миг он потерял сознание.

Возможно, это длилось целых несколько секунд.

Во всяком случае, очнувшись, он обнаружил себя лежащим лицом вниз в мокром снегу, который приятно холодил щеки и кисти рук. Где-то совсем рядом раздавался оглушительный прерывистый грохот, перемежавшийся частыми хлопками и хриплыми криками. Потом об его руку кто-то споткнулся, с шумом упал и, глухо выругавшись, двинулся дальше ползком, с характерным звуком разгребая липкий снег.

Тогда Абзац вспомнил, где находится, и понял, что забивавшая уши трескотня была ничем иным, как автоматной стрельбой. Даже, пожалуй, пулеметной, подумал он, осторожно поднимая голову. Ну, а чему тут удивляться? Паук – он и есть Паук. Хорошо еще, что на танке не приехал…

Позади него, нелепо уткнувшись сплюснутым, потерявшим всякую форму капотом в дорогу, стоял джип с распахнутыми настежь дверцами. Из-под его развороченной морды по снегу расплывалось огромное черное пятно – масло, догадался Абзац. Лобовое стекло вылетело начисто, заднее покрылось густой сеткой трещин. Чуть поодаль лежал на боку перевернутый «лендровер» Паука. Он лениво горел, черная копоть поднималась к небу неторопливыми клубами. Именно оттуда, из-за перевернутой машины, длинными очередями бил ручной пулемет.

«Война, однако, – подумал Абзац, подтягивая под себя руки и ноги. – Вот отморозок! Его стиль освобождения заложников напоминает действия американского спецназа: трах, бах, и готово. А кто не спрятался, я не виноват…»

Он осмотрелся повнимательнее, пытаясь оценить расстановку сил. Водитель джипа остался за рулем – частично за рулем, а частично на изуродованном капоте своего автомобиля. Крупногабаритный Сашок неподвижно лежал на обочине лицом к небу, широко разбросав руки и ноги, и не подавал признаков жизни. Охранник, которого укусил Абзац, вел огонь из автомата (где черт возьми, он его взял?!), укрывшись за простреленным задним колесом джипа.

Барабана Абзац увидел не сразу. Потом он вспомнил, что кто-то споткнулся об его руку, и посмотрел направо. Респектабельный Сергей Николаевич по-пластунски уходил полем. Получалось это у него далеко не лучшим образом: видимо, ползать на брюхе Барабан не привык.

Паук, очевидно, заметил, что Абзац начал подавать признаки жизни.

– Абзац, мать твою! – перекрывая грохот перестрелки, заорал он. – Какого дьявола разлегся?! Линяй отсюда на хрен, у меня патроны кончаются!

Услышав этот вопль, Барабан перестал ползти.

Приподнявшись на руках, как морской лев, он обернулся и через плечо посмотрел на Абзаца долгим внимательным взглядом. Шкабров выплюнул набившийся в рот снег и медленно встал. Барабан поднялся ему навстречу, больше не обращая внимания на автоматную пальбу и свистевшие вокруг пули. В руке у него по-прежнему была зажата облепленная снегом «беретта». Он поднял пистолет, и Абзац увидел белый кружок забитого снегом дула. Надоело, подумал он.

Сколько раз можно прощаться с жизнью на протяжении одних-единственных суток? Надоело!

Слегка пошатываясь, он двинулся к Барабану.

Ему пришло в голову, что он провалялся в снегу намного дольше, чем несколько секунд. Вон сколько всего произошло… Похоже было на то, что сосед слева перед самым ударом успел-таки ткнуть его своим электрошокером, чтобы лежал смирно и не путался под ногами.

Барабан нажал на спуск, подождал чего-то, передернул затвор и снова спустил курок. Странно, подумал Абзац. «Беретта» – отличное оружие, мощное и безотказное… Неужели Барабан уже успел расстрелять все патроны?

Похоже, так оно и было. Грязно выругавшись, Барабан отшвырнул пистолет и бросился к Абзацу, метя по снегу длинными полами своего черного пальто.

– О'кей, – сказал ему Абзац. – Как скажешь, рожа.

Они сцепились на обочине дороги, в рыхлом, уже истоптанном и запачканном кровью и копотью снегу.

Барабан был немного тяжелее, но Абзаца это не смущало. Стрельба возле изувеченных машин не то стихла, не то перестала восприниматься сознанием.

Во всяком случае, Абзацу казалось, что они дерутся в полной тишине, нарушаемой лишь звуками ударов, хриплым дыханием и чавканьем снеговой каши под ногами.

В какой-то момент Барабан стал одерживать верх. Это произошло, когда он как-то изловчился вынуть из кармана тяжелую матрицу и попытался ударить ею Абзаца в висок. Шкабров прикрылся рукой, и удар пришелся по локтю. Рука сразу онемела, потеряв чувствительность, и Абзацу пришлось туго.

Чувствуя, что задыхается в тисках медвежьих объятий, он боднул Барабана головой в лицо, вырвался и яростно заработал уцелевшей рукой и обеими ногами, удерживая более тяжелого и сильного противника на почтительном расстоянии. Голова у него гудела, как церковный колокол во время пасхальной службы – ей сегодня изрядно досталось. Абзац решил, что кашу маслом не испортишь, и когда Барабан нанес ему классический прямой удар в лицо, метя в нос, быстро пригнул голову, подставив под кулак противника лоб.

Барабан взревел от боли в расшибленных суставах, и тогда Абзац, одним прыжком покрыв разделявшее их расстояние, вцепился левой рукой в затылок своего врага, правой схватился за его подбородок и сделал резкое движение, словно срывая приржавевший вентиль. Раздался отвратительный треск, и тело Барабана, обмякнув, выскользнуло из рук Шкаброва.

Позади с глухим кашляющим звуком взорвался бензобак «лендровера». Абзац повернулся к трупу Барабана спиной и стал, щурясь на пламя, искать по карманам сигареты. Раздавленная пачка с двумя размокшими в кашу сигаретами обнаружилась в заднем кармане джинсов. Шкабров равнодушно выбросил ее в снег и медленно, спотыкаясь и скользя, двинулся в обход дымного пожарища.

Паук сидел в снегу метрах в десяти от своей машины – совсем не в том месте, откуда вел огонь, – держа на коленях похожий на комара-переростка ручной пулемет. Пустая патронная лента, как дохлая змея, валялась поодаль. Из-под кожаного кепи на лицо стекала кровь, скрывалась под левой линзой темных очков.

– Теперь не починишь, – сказал Абзац, кивая подбородком в сторону бывшей машины Паука.

– Было бы здоровье, а все остальное купим, – ответил Паук и столкнул с коленей пулемет.

– А здоровье-то есть?

– Тебя как-нибудь переживу, – проворчал Паук.

– Не возражаю, – сказал Абзац. – Хотя должен прямо тебе заявить: Паук, ты идиот.

– Зеркало купи, – огрызнулся Паук, – и повтори это ему. Одинокий герой… Учти, это был первый и последний раз.

– Надеюсь, – сказал Абзац. – Тебе помочь или сам встанешь?

– Попробую, – сказал Паук, неловко вставая на ноги. Теперь Абзац заметил, что у него прострелено бедро. – Линять отсюда надо, пока менты с пожарниками не налетели.

Абзац посмотрел вокруг. Вокруг было поле – ровное, белое, без единого следа, если не считать оставленной ползущим Барабаном борозды. Вдалеке синел перелесок, за которым, если Абзацу не изменяла память, проходило шоссе.

– По тундре? – спросил он у Паука.

– Вдоль железной дороги, – скаля белоснежные зубы, согласился тот.

Он оперся на плечо Абзаца и так, поддерживая друг друга, они заковыляли по снежной целине прочь от места схватки. Они молчали, экономя дыхание, и лишь когда до леса оставалось не больше сотни метров, Абзац вдруг сказал:

– Слушай, Паучилло… У тебя случайно нет на примете симпатичной вдовы, которой требовался бы не менее симпатичный квартирант – без денег, но зато почти без вредных привычек?

– У Паука все есть, – удачно имитируя местечковый еврейский акцент, горделиво ответил тот. – В том числе и симпатичная вдова. Но у нее имеется один существенный недостаток…

– Какой же?

– Я знаю, где она живет.

Абзац не ответил. Он молчал до самого леса, а когда, запыхавшись, они присели под елкой, сказал:

– Знаешь, я тут поразмыслил и пришел к выводу, что это не такой страшный недостаток, как может показаться на первый взгляд.

Через час они вышли на шоссе и присели на остановке, поджидая рейсовый автобус, который, если верить расписанию, должен был подойти буквально через десять минут. Кроме них, на остановке обнаружился общительный старикан, который ссудил их сигаретами и завел разговор о погоде, деликатно отведя взгляд от их мокрой и грязной одежды. Когда автобус, клокоча мотором и вздыхая тормозами, подкатил к платформе, Абзац легонько толкнул Паука локтем: мимо них, сверкая проблесковыми маячками и завывая сиренами, пронеслась кавалькада милицейских автомобилей и карет «скорой помощи».

– Эх, – сказал Абзац, – а матрица-то там осталась!

– Ну и хрен с ней, – с трудом забираясь на подножку автобуса, бросил Паук.

В течение нескольких минут они еще видели поднимающийся над ближними пригорками густой столб черного дыма, а потом автобус въехал в лес, и Абзац перестал смотреть в окно, сосредоточившись на том, чтобы не заснуть.