Когда Комбат вернулся в район полигона и оказался на том месте, где оставил Подберезского и двух пленников, он сразу же понял, что здесь произошло, и решил не дожидаться Бахрушина, который должен был выйти на министра внутренних дел и с его людьми появиться на полигоне, чтобы взять бандитов с поличным. Он решил действовать, понимая, что времени у него совсем немного, а может быть, и вообще нет. Вполне могло оказаться, что его друг уже мертв.

– Ну, тогда я вам устрою! Тогда вы у меня узнаете! – пробормотал Комбат, прикусывая нижнюю губу.

Желваки заходили на его скуластом лице, а руки сами сжались в кулаки. Но действовать наобум было опасно.

Он забрался на холм и уже без бинокля принялся наблюдать за полигоном, за той его частью, где находились склады. Он увидел полковника Иваницкого с двумя людьми и по их виду, по тому, как они ходили, понял, что это не военные, а скорее всего, штатские. И камуфляж на их плечах смотрится каким-то дурацким маскарадом.

Он увидел джип и «рафик», стоящие у ворот подземного склада, по бумагам затопленного грунтовыми водами, и он даже догадался, что те двое, сопровождающие полковника Иваницкого, скорее всего, его же и охраняют. Вернее, даже не охраняют, а стерегут, боясь, что полковник Иваницкий может удрать.

Иваницкий ходил, понурив голову, втянув ее в плечи. А вот его сопровождающие чувствовали себя на полигоне хозяевами.

«Это, наверное, люди Супонева, – решил Комбат, и его рука даже помимо его воли, не получив приказание, потянулась к рукоятке пистолета. – А где же Андрюха? Где?» – думал Комбат.

Но затем решил, что если бандиты крутятся возле якобы затопленного склада, то скорее всего, Андрей там. И Комбат вспомнил, как уже однажды выручил Подберезского, отбил его у душманов, когда те вели его, чтобы расстрелять.

– Ничего, ничего, Андрюха, – бормотал Комбат, – если ты жив, то держись. Продержись еще часок! Я тебя не оставлю. Сам сдохну, сам погибну, но тебя, друг ты мой, спасу.

И за каждую каплю твоей крови они заплатят жизнями!

И хотя Борис Рублев был в ярости, но рассуждал спокойно, не давая чувствам заглушить разум.

– На склад… Мне надо попасть на склад, – шептал он.

«Но как туда влезть? Как? Вход охраняется. Скорее бы стемнело, ночью действовать сподручнее. Ведь они меня не ждут. Не мог Андрей сказать им, что я вернусь!»

Комбат со злостью и ненавистью смотрел на красный диск солнца, который, казалось, застыл на месте и не движется.

– Ползи же, ползи! – бормотал Комбат, стуча кулаком по земле. – Ползи скорее, я тебя прошу! Там мой друг, мне надо туда. Ну же!

Ну же! – словно своими словами, своими чувствами и желаниями Рублев двигал солнечный диск, заталкивал его за горизонт.

Одновременно с темнотой на полигон опускался густой туман.

«Это мне на руку, это хорошо. Туман, дым – все это здорово. Были бы дымовые шашки, я бы им сейчас устроил! Совсем не готов. Да делать нечего. У меня есть пистолет, есть нож, есть план. И чего бы мне ни стоило, я до них доберусь. Я спасу тебя, Андрюха, если ты жив!»

Борис Рублев был удивительным человеком. Если бы Подберезский был мертв, Комбат почувствовал бы это. Но чувства, что Подберезский мертв, у Комбата не было.

«Держись, Андрюха, держись… Я тебя не оставлю, и ты это знаешь. Надо продержаться, надо, браток. Продержись!»

Ночь, как назло, опускалась медленно, почти крадучись. Комбат смотрел, как сгущающиеся сумерки съедают очертания зданий, деревьев.

«Скорее, скорее!» – торопил он белый туман, заклубившийся над полигоном, ползущий и поднимающийся из низин.

Время от времени он поглядывал на часы, не веря в то, что ночь приближается. Но секундная стрелка, бегущая по кругу циферблата, явственно свидетельствовала о том, что время не стоит на месте, оно движется.

Борис Рублев понимал, сейчас все решит его личное мужество и выдержка.

«Значит надо ждать. Ждать пока стемнеет, когда туман сгустится. И только после этого можно отправляться в путь, можно идти выручать друга, захваченного бандитами».

А то, что на полигоне действуют бандиты, Комбат уже знал наверняка. И жалеть, щадить их он не собирался.

Наконец он увидел, что на небе уже зажглись звезды, нервно вздохнул, расправил широкие плечи, застегнул молнию пятнистой камуфляжной куртки. Затем натянул капюшон на голову, вытащил из кармана пистолет и передернул затвор, проверяя, все ли в порядке.

Механизм пистолета на движение Комбата ответил мягким щелчком.

«Ну-ну, только не подведи меня!»

Затем Комбат осмотрел штык-нож. Он понимал, надо выждать хотя бы четверть часа и уже тогда можно двигать. Повертев в руках штык-нож, словно бы взвешивая его и проверяя на прочность, перебросил его в левую руку, в правую взял пистолет, дослав патрон в патронник, и пригибаясь, бесшумно двинулся по высокой, влажной от росы траве.

Комбат в камуфляжном капюшоне, надвинутом почти на самое лицо, был похож на большого хищного зверя. Иногда лезвие штык-ножа тускло блестело, и тогда Комбат прижимал нож к груди, словно бы пряча его и закрывая своим телом от света.

«Пока я прячу, закрываю тебя, а потом, надеюсь, ты мне поможешь».

Преодолев первое проволочное заграждение, Комбат рухнул в высокую траву и метров двадцать пять – тридцать полз. Залег в небольшой ложбинке, приподнял голову и стал прислушиваться. Туман стоял довольно густой, словно бы дым от многочисленных костров, Туман полз, клубился. И Комбат подумал:

«Это мне только на руку. Нет дымовых шашек, так вот туман и ночь помогут мне подобраться к складу».

Он уже знал, что будет делать в первую очередь. А что потом? Но Комбат знал и другое: можно загадать и подумать, мол, сделаю так и эдак, а когда придется действовать, все сложиться иначе. И тогда надо будет мгновенно принимать новое решение.

Комбат был к этому готов. Он преодолел второе проволочное заграждение, преодолел бесшумно. Ничто нигде не загремело, не зазвенело. А если изредка камешек или сухая ветка хрустели, то звук тонул в тумане, словно бы в белой вате.

Наконец Рублев увидел тусклое свечение лампочки над входом в подземное хранилище.

– Вот я и добрался, – едва слышно прошептал он, припадая к земле, но в то же время готовый мгновенно вскочить на ноги и начать действовать.

«Не спеши, не спеши», – говорил себе Рублев.

Пока еще он был охотником. Но он знал, что вскоре все может поменяться, и он, Борис Рублев, станет дичью и на него начнется облава с криками, со стрельбой и погоней. Но пока это не началось, он успеет попортить бандитам немало крови.

Медленно, метр за метром Комбат приближался к площадке перед воротами в подземное хранилище. Борису Рублеву было на руку то, что насыпь узкоколейки возвышалась на метр и за ней можно было укрыться. Он полз вдоль насыпи и тут у него мелькнула шальная мысль:

«Вот если бы тут стоял локомотив! Разогнаться на нем, высадить огромные железные ворота, передушить всех этих уродов».

Но додумать эту мысль Комбату не дал скрежет ворот. Вернее, они даже не заскрежетали, а взвизгнули – слишком резко их кто-то толкнул.

– Эй, ты куда? – послышался глуховатый и немного злой мужской голос.

– Куда, куда… Понос у меня! Что-то совсем плохо мне от этих консервов.

– Ну так иди.

– А я и иду.

Комбат приподнял голову. Он слышал тяжелые шаги по бетонной площадке. Звук шагов приближался к нему, становясь все более отчетливее. Комбат припал к земле, ощущая небритой щекой камешки мелкого гравия.

– Ну, ну, иди сюда, иди ближе… Ближе… – шептал Борис Рублев, сжимая рукоять ножа.

Он уже понял, пистолет ему пока не понадобится. Поэтому он тихо сунул его в карман камуфляжной куртки. И тут же вздрогнул: ствол пистолета скрежетнул по связке ключей.

«Мать твою ..!» – подумал Комбат, замирая в крайне неудобной позе. Ему даже показалось, сердце замерло и не бьется. – Ему удалось разглядеть, как из тумана вышел высокий мужчина в камуфляжной крутке, на ходу расстегивавший брючный ремень.

«Ну, ближе, ближе!» – молил Комбат.

Мужчина рванул ремень и опустился на корточки, кряхтя, тужась и издавая красноречивые звуки.

«А что б тебя, – подумал Комбат. – Засранец ты какой-то, а не бандит!»

А мужчина уже сидел и разминал в руках газету, комкал ее, шурша.

«Ну, твоя песня спета», – Комбат сделал стремительный бросок, наваливался сзади на свою жертву и, валя мужчину на бок, одновременно левой рукой зажал ему рот, а правой приставил лезвия ножа к горлу.

– Тихо, не пищи, – прижавшись к уху бандита, прошептал Комбат. – Если только пискнешь, я перепилю тебе горло, перережу до позвоночника. Понял?

Бандит явно не ожидал нападения, да еще в такой постыдный момент. А Комбат прижал его к земле и глядя в выпученные от страха глаза, зашептал:

– Сколько вас в складе?

Затем отнял ладонь, давая возможность бандиту говорить.

– Семь или восемь.

– Так семь или восемь?

– Восемь, восемь…

– А сколько возле ворот?

– Двое, – ответил бандит едва слышным голосом.

От бандита воняло, но это ничуть не смущало Комбата.

– Где мой друг? – Комбат спросил это таким голосом, что не ответить или соврать было невозможно. И даже если бы Подберезского в складе не было, то лучше было бы сказать, что он там.

– Там, там…

– Он жив? – едва слышно спросил Комбат.

– Жив пока еще.

Это было самым главным для Комбата.

«Значит Андрюха жив!»

– Он далеко в складе?

– Да, далеко, в самом конце. Налево за колоннами маленькая комната, там горит свет.

– Так сколько, говоришь, вас там?

– Восемь. Я девятый.

– Восемь, ты девятый?

– Эй, Паук, ты что, веревку сожрал? – послышался голос от ворот склада. – Веревку сожрал, я у тебя спрашиваю? – и послышался хохот.

– Ответь им, – прошептал на ухо бандиту Комбат, – быстро ответь! – и лезвие штык-ножа уперлось в горло еще сильнее.

Комбат сделал едва заметное движение, лезвие ножа чуть чиркнуло выше кадыка.

– Ну, быстро отвечай!

– Пошел ты! – прорычал мужчина.

А Комбат в подтверждение версии о проглоченной веревке издал звук, который был более красноречивым, чем слова его жертвы, его пленника.

Еще два раската хохота прозвучали ответом.

– Ну, ты смотри, Паук, а то заснешь там.

– Ты сейчас позовешь кого-нибудь, понял?

Позовешь! – приказал Комбат Пауку.

– Хорошо, хорошо, – бандит затряс нижней челюстью, давая понять, что он на все согласен.

Он лежал в дерьме и от страха растерялся настолько, что даже не мог заставить себя двинуть рукой и попытаться бороться с этим страшным, навалившимся на него мужчиной.

Штык-нож прижался к горлу, и Паук, открыв рот, захрипел:

– Эй, Артур, иди сюда! Иди сюда!

– Что, веревку из тебя помочь тянуть? – послышался хохот.

– Да иди ты сюда скорее! – каким-то надрывным голосом завопил Паук.

– Вот так, вот так, хорошо… – шептал на ухо Пауку комбат. – Еще позови, только не верещи, как резаная свинья.

– Иди ты сюда, Артур! Я кому говорю!

– Ладно, иду.

Левой рукой Комбат приподнял за волосы Паука, а правой сделал быстрое резкое движение. И бандит, дернувшись несколько раз, замер.

– Ну где ты тут? Где? – Артур двигался с сигаретой в зубах, держа в левой короткий автомат УЗИ.

Комбат увидел черный силуэт на фоне темно-синего ночного неба, увидел рубиновую точку сигареты и резко швырнул штык-нож с липким от горячей крови лезвием. До Артура оставалось метров шесть, и нож пролетев это расстояние со всхлипом вонзился в яремную впадину бандита, разрубив молнию камуфляжной куртки. Артур вскинул руки, издал носом свистящий звук и рухнул с насыпи лицом вниз с рубиновой точкой зажженной сигареты в зубах.

«Значит, вас осталось семеро».

Комбат, пригнувшись, подобрался к Артуру, выдернул штык-нож, вытер о плечо мертвого бандита, разжал пальцы и вырвал из них автомат, который мертвец держал так крепко, словно был еще живым.

«Ну вот, ребята, а сейчас мы с вами повоюем. Жаль, что у меня нет гранатомета, я бы показал вам кузькину мать, вы бы у меня запомнили этот день на всю жизнь! Запомнили бы, но никому обо мне не рассказали бы. Я бы вас всех построил!»

Теперь у Бориса Рублева кроме ножа и пистолета появился еще и автомат. Комбат проверил обойму, снял автомат с предохранителя, передернул затвор. А затем поднялся во весь рост и с опущенным автоматом неторопливо, вразвалочку, отправился к воротам склада. Он шел сначала по шпалам узкоколейки, затем спустился с насыпи на бетонную площадку.

"Это хорошо, что туман, – подумал Борис Рублев. – Иначе бы тот, что там, под фонарем, понял, что я и Артур – разные люди.

А так у меня есть шанс, и я его постараюсь использовать".

– Ну, что там с Пауком? – услышав шаги, в тумане, спросил пока еще невидимый бандит.

Комбат хмыкнул, пытаясь издать невнятный звук, по которому вообще невозможно определить, говорит ли это Артур или Паук, или может быть просто сморкается кто-нибудь из них двоих.

– Эй, так что с ним там, Артур? Иди сюда!

И Комбат пошел на голос.

Бандит, стоящий у стены, оказался на момент встречи с Рублевым без оружия. Его автомат лежал на ящике с песком. Над ящиком висели багор, ломик и лопата и надпись «Берегись огня!». Когда бандит понял, что перед ним не Артур, а незнакомый человек с явно недружелюбными намерениями, он попытался броситься к ящику, чтобы схватить автомат.

– Стой! Не двигаться! – прошептал Комбат страшным голосом и стволом автомата сделал красноречивое движение, которое говорило о намерениях больше, чем любые слова.

Руки бандита медленно начали подниматься вверх. Комбат сделал еще два шага, а затем, резко развернувшись нанес ногой такой сильный удар в пах, что широкоплечего бандита подбросило сантиметров на тридцать в воздух, и он плашмя рухнул на землю. Комбат еще дважды ударил, а затем поставил завершающую точку, нанеся сильный и быстрый удар рукояткой штык-ножа по затылку.

«Если ты выживешь, то значит ты родился в рубашке. Но.., вряд ли».

Железные ворота были слегка приоткрыты.

Комбат скользнул в щель между створками, в любой момент готовый к бою, хотя прекрасно понимал, что здесь лучше не стрелять, лучше вообще не пытаться нажать на курок. Иначе весь спирт, вместе со складом взлетит на воздух, а вслед за хранилищем спирта начнет рваться и весь арсенал.

«А мне еще надо добраться до Андрея, надо спасти его!»

То, что увидел Комбат, потрясло его. Подземное хранилище напоминало большую узловую станцию, на которую согнали эшелоны с топливом.

«Хотя вообще-то нет, этот склад напоминает тоннель метро».

Свет горел лишь кое-где. Несильные светильники находились друг от друга метрах в тридцати-тридцати пяти. Да и то, как понял Комбат, горели не все лампы. Он слышал звуки далеких разговоров.

– Значит, вы там, – пробормотал Борис Рублев и быстро, как тень хищного зверя, двинулся вдоль одного эшелона, прячась за ним, двигаясь короткими, но быстрыми перебежками.

Он втянул воздух и ощутил резкий запах спирта.

"Да, положение у меня выгодное. Стрелять они в меня не станут, если, конечно, у них есть капля мозгов. Один выстрел – и весь склад, вся эта подземная станция взлетит на воздух.

Комбат услышал приближающиеся голоса:

– Ладно, пойдем сменим, пусть отдохнут и заодно свежим воздухом подышим. Сидим, как в бочке, и наверное, даже пьяные, только не чувствуем.

Голоса приближались. Комбат лежал на бетонном полу и видел, как с другой стороны состава прошли трое мужчин.

"Так, скоро они окажутся на улице, – подумал Комбат. – Хорошо что я все-таки не поленился и затолкал третьего в ящик с песком. А его автомат оставил на крышке ящика.

В общем, выглядит все так, будто они все трое куда-то отлучились, пока они разберутся, у меня есть время и я смогу добраться до Андрюхи".

Комбат взглянул на светящиеся цифры своего дорогого хронометра, привезенного еще из Афганистана.

«Хороший трофей», – подумал Рублев, и в его памяти быстро пронеслись картины тяжелых афганских будней, пропахших кровью, потом и тротилом. Он всегда, когда предстояло сделать что-то очень сложное, прикасался рукой к своим часам. Он был уверен, пока работает швейцарский механизм, будет биться и его сердце.

– Потерпи, Андрюха, потерпи, – пробормотал Комбат пересохшими губами.

"Ты же знаешь, я тебя в беде не оставлю.

Держись, браток. Как не оставлял меня ты и все вы, мои ребята, которые называли меня батяней. Почему называли? И теперь называют. Небось, сидит сейчас Бурлаков где-нибудь в тайге с карабином на коленях, пьет чай из жестяной кружки и рассказывает какому-нибудь корешу, своему знакомому охотнику о батяне комбате. А тот, раскрыв рот, слушает и скорее всего, не верит ни единому слову.

Ведь не может же быть такого, чтобы человек из огня выходил живым, чтобы человек побывал в аду и вернулся. Эх, жаль, что сейчас вас нет со мной! Как бы вы мне пригодились сейчас, ребята! Мы бы всех этих мудаков в считанные секунды к стенке поставили и яйца им поотрывали. Но ничего, ничего, Комбат и один в поле воин".

И Комбат короткими перебежками двинулся в глубину складов. Перебегал от колонны к колонне, прятался в глубокие тени от огромных цистерн, подбираясь все ближе и ближе к тому закоулку, где в маленькой комнатке корчился на железном крюке полуживой Андрей Подберезский, не сказавший ни одного слова своим мучителям.

Но что такое бандит по сравнению с настоящим мужиком, прошедшим огонь Афганистана и не раз смотревший смерти в побелевшие от злости зрачки! И не он пугался, а смерть уходила, оставляя поле боя за такими вот людьми, как Комбат и его ребята.

Борис Рублев прижался к колесу цистерны. До его слуха донесся тяжелый вздох и сдавленный стон. Комбат сразу понял, чей это голос.

«Держись, браток, держись, я тебя сейчас вызволю, недолго тебе осталось мучиться!»

Комбат нырнул под цистерну, залег на шпалах, ощущая едкий запах креозота. Пистолет он спрятал в карман куртки, в левую руку взял автомат УЗИ, а в правую штык-нож.

– Ну сейчас мы повоюем, держитесь, гады!

Когда Комбат ругался, ему становилось легче, как будто каждым словом, выплюнутым изо рта он наносил смертельный удар.

– Так что, Стас, этот козел так и будет молчать? Давай с него спустим шкуру.

Комбат слышал эти слова.

«Слабо вам с Андрюхи шкуру спустить! Это я сейчас спущу с вас шкуру и не одну, а целых три, если конечно, тот бандит, которого я прирезал под насыпью первым, не соврал».

Борис перебежал к стене, прижался спиной к шершавому бетону и заскользил вдоль нее, как тень, совершенно бесшумно – огромный, похожий на хищного зверя.

Стас сидел за столом, забросив на него ноги. Еще один бандит по старинной зэковской привычке сидел на корточках, прижавшись спиной к стене. Самый молодой и высокий расхаживал перед Подберезским, время от времени поднимая своими пальцами веки на его закатившихся глазах.

– Ну что, козел еще не сдох? – спрашивал Стас, сглатывая слюну и сплевывая на пол, удивляясь живучести Подберезского.

– Да нет, не сдох.

Подберезский хрипел, из его горла время от времени вырывались стоны. Он не мог стоять на ногах и висел, почти касаясь коленями пола. Он уже давным-давно не чувствовал боли и потерял ощущение времени.

Комбат появился на пороге в бетонном проеме как страшное видение, почти целиком закрыв его собой. Он стоял, пригнув голову, готовый в любой момент броситься на того, кто шевельнется. Наступила зловещая тишина, было слышно лишь как клокочет кровь в горле Подберезского. От зловещей сгустившейся тишины Андрей на мгновение пришел в себя и открыл вначале левый глаз, затем правый.

– Комбат… – прошептали всего лишь одно слово его разбитые, рассеченные в кровь губы, и он опять провалился в тяжелое забытье.

– Ну что, шакалы! – со свистом и придыханием выдавил из себя Комбат. – Не ждали? – он даже слов жалел на этих уродов.

Первым дернулся тот, что сидел у стены.

Он сделал почти незаметное движение – такое, как делает вор – карманник, пытаясь сунуть руку за борт пиджака, чтобы выхватить портмоне. Штык-нож был в правой руке Комбата. На это движение бандита рука Комбата – та, в который был нож – резко взметнулась, и тяжелый штык-нож, пролетел пять метров, которые отделяли Рублева.

Бандит качнулся. И если бы за ним была деревянная стена, то скорее всего, штык-нож не позволил бы ему упасть, пригвоздив к доскам.

– Кто следующий? – выдавил из себя Комбат, вытаскивая из кармана пистолет.

На этот раз он уже не спешил. Комбат понял, у него есть шанс. Он стрелять может, а вот в него опасно, ведь за ним спирт.

Да у бандитов и не было таких намерений.

Они были парализованы страхом и напоминали кроликов, застывших перед удавом, зная, что смерть близка, а сделать ничего не могут.

– Сними его! Быстро! – обратился Комбат к высокому, не сводя глаз со Стаса, который так и остался сидеть, закинув ноги на стол и сложив руки на груди. – Ты что, оглох, урод!? Я с тобой не юмор шучу! Быстро выполняй! А если что не так, будь уверен, я не промахнусь, всажу тебе пулю прямо в вонючую пасть, понял? А ты сиди и не шевелись! Сиди, скотина!

У Комбата прямо-таки зудели пальцы нажать на спусковой крючок и разрядить в каждого из этих двух гадов всю обойму в пистолете и в автомате.

«Но нужно быть экономным, патроны мне еще понадобятся. Да и шум поднимать ни к чему».

Бандит мелкими шагами, боясь сделать лишнее движение рукой, двинулся к висящему на крюке Андрею Подберезскому.

– Сними его и аккуратно, осторожно, – Комбат руководил, время от времени бросая косые недоброжелательные взгляды то на Стаса, то на высокого бандита, который возился, распутывая узел.

Наконец тот снял Подберезского и тут же, не удержавшись под его тяжестью, упал на пол в лужу воды и крови.

– Дай ему пить! – приказал Комбат, сам оставаясь на месте, понимая, что это самая выгодная позиция, хотя спина у него была не защищена и из темноты хранилища в любой момент мог прогреметь выстрел.

И если бы Стас не толкнул стол на Комбата, то может быть, он остался бы в живых.

Но Стас решил рискнуть, понимая, что он в западне и из охотника превратился в дичь. Резким ударом ноги он перевернул стол и упал на пол. Комбат сделал пружинящий прыжок в сторону и трижды нажал на курок. Три пули пробили доски стола. Затем Борис Рублев отшвырнул стол.

На полу корчился с тремя смертельными ранениями Стас. Он хрипел, скреб бетон ногтями, и жизнь вместе с кровью вытекала из его тела. Высокий бандит, прижав к себе Подберезского, лежал без движения. И Комбат понял – этот ему уже не соперник.

Он одной рукой приподнял Андрея, приложил палец к артерии на шее. Та едва слышно вздрагивала.

– Ничего, ничего, Андрюха, мы с тобой и не из такого дерьма выбирались. И на этот раз выберемся. Я же с тобой. Держись, браток, держись.

Бандит попытался отползти к стене, но нога Комбата в тяжелом башмаке настигла его.

Удар в голову был настолько сильным, что бандит отлетел к стене и замер бездыханным.

– Вот так-то! Таким ты мне больше нравишься, ублюдок! Сейчас, сейчас, Андрюха, я тебе подсоблю, – Комбат опустился на колени перед своим избитым, потерявшим сознание другом. – Ну, давай же, давай! Открой глаза Он взвалил Андрея на плечи и двинулся из комнатки. Рублев прекрасно понимал, что те трое, ушедшие сменять пост у входа, выстрелы услышали и через пару минут окажутся здесь. И еще Комбат понимал, выйти из подземного хранилища через ворота ему не удастся. Значит, надо искать другой путь.

Он хорошо помнил план, который ему дал Бахрушин, знал об узких лабиринтах, о штреках, которые ведут к люкам на полигоне. Вот одним из них Комбат и решил воспользоваться. Он двинулся в темноту склада.

* * *

Минут через десять полковник Иваницкий уже был у входа на склад, а три бандита рыскали в подземельях, разыскивая Комбата. Когда они добрались до маленькой комнатки, где мучили Подберезского, то нашли три трупа.

И буквально озверели. Они бегали по складу, прячась за колонны, и кричали:

– Эй, козел, мент! Иди сюда, мы с тобой разберемся! Тебе отсюда живым не выбраться!

Комбат и без их истошных воплей понимал, выбраться ему будет очень сложно. Но он обязан был это сделать, ведь надо спасти Андрея Подберезского, надо вытащить его из этого гнусного подземелья.

Позвонили Гапону и рассказали о том, что произошло. Гапон был вне себя от ярости:

– А Иваницкий где? – спросил он у Гоши – у того бандита, который минировал подземное хранилище.

– Иваницкий в подземном складе.

– Гоша, взрывай!

– Так там же наши!

– Я знаю, не тупой, но я тебе сказал взрывай, значит взрывай. И быстрее!

Гоша забрался в машину и та, взревев мотором, понеслась к воротам за территорию, огороженную колючей проволокой. Гоша понимал, что если он не выполнит приказ Гапона, он не жилец. Отъехав на километр, он вытащил передатчик, положил его на соседнее сиденье и посмотрел на часы.

Борис Рублев в это время тащил Андрея Подберезского по узкой бетонной штольне.

– Скорее, скорее! Держись, Андрюха, держись! Скоро будем на свободе. Я тебе это обещаю.

Он добрался до штрека-колодца со ржавыми ступенями-скобами, вмурованными в бетон.

– Ну вот, теперь наверх. Только бы люк открылся!

Комбату повезло. Это был люк, который закрывался изнутри. Открыть его снаружи было невозможно, поэтому его и не заваривали. Такие же люки Комбат видел, когда в первый раз с Андреем лез в хранилище с бомбами и снарядами.

– Ну, ну! – Комбату казалось, у него не хватит силы открыть тяжелый ржавый люк, повернуть задвижку. – Да мать твою!..

Комбат упирался изо всех сил. Ругательство помогло ему справиться.., металл взвизгнул, задвижка подалась на один сантиметр.

– Ну вот! Еще! Еще! Давай, пошла, родная! – Комбат упирался, его кости хрустели и казалось, вот-вот из-под ногтей брызнет кровь. – Ну же! Ну!

Металл опять взвизгнул, задвижка отошла еще на пару сантиметров. Затем он тихо приподнял люк, упершись в него спиной, и сбросив на землю, полез вниз – туда, где лежал Андрей.

– Ну, Андрюха, приди же в себя! Приди!

Обхвати меня за шею, держись! Сейчас выберемся, я тебе это обещаю, поверь мне, браток.

Андрей пришел в себя и его разбитые губы приоткрылись в улыбке.

– Брось меня, Комбат, брось! Сам выбирайся!

– Да ты что, мать твою! Я брошу? Ты за кого меня держишь, Андрюха? Цепляйся, держись, сейчас полезем вверх.

И Комбат взвалил Андрея на плечи, поддерживая одной рукой его невероятно тяжелое тело, и принялся карабкаться вверх. Пот заливал глаза, но Комбат не обращал на это никакого внимания. Колодец был глубокий, метров девять.

В конце концов Комбат преодолел восемнадцать железных ступенек-скоб и выбрался наружу. Он рухнул на траву рядом с Андреем.

– Комбат, комбат… – тихо-тихо прошептал Андрей Подберезский.

– Держись, держись, сейчас мы будем уходить. Здесь уже посвободнее.

Хорошо, что стоял туман. Комбат опять взвалил на плечи Подберезского и пошатываясь, быстро двинулся вперед, провалился в густой белый туман. Минут через пятнадцать он уже добрался до колючей проволоки.

Здесь он не церемонился, просто рубил штык-ножом, лезвие которого было в крови, проволоку. Затем он поднял Андрея и двинулся по бетонной дороге, которая шла вдоль колючки.

– Ну вот, теперь мы в безопасности. Только бы добраться до машины. Туман, никак не могу сориентироваться где мы.

И в этот момент земля задрожала, пошатнулась под ногами Комбата, и Борис Рублев упал, накрывая собой Андрея Подберезского.

* * *

Прошло трое суток, а на законсервированном полигоне все еще продолжали, сотрясая землю, рваться запасы снарядов и авиабомб. Огромная территория полигона была похожа на страшное поле боя. Земля дымилась, черные облака гари плыли на запад, гонимые восточным ветром. К полигону уже стянули силы, подсчитывали потери.

Правда, жертв было немного. Погибло три солдата и один прапорщик. И еще несколько получили ранения.

– Так это ты все сделал? – каким-то одеревеневшим голосом спросил Матвей Гаврилович Супонев у широкоплечего мужчины, который стоял с пистолетом в руке у его кровати на втором этаже загородного дома.

– Нет, это ты сделал, – ответил Комбат.

– Слушай, может мы договоримся? Я человек не бедный, тебя не обижу. А если ты хочешь, можешь пойти работать ко мне. Будем партнерами по бизнесу. Ты станешь богатым, мужик ты крутой, мне такие нужны.

– Я с таким дерьмом не вожусь.

– Я тебе дам денег, много денег.

– Мне не нужны твои вонючие деньги. Ты урод и твое место на кладбище. Ты гнусный пес!

– Ладно тебе, ладно… Только посмотри сколько у меня денег!

– Мне не нужны твои деньги.

– А что тебе нужно? – спросил Супонев, облизав пересохшие губы.

– Мне нужна твоя шкура, ублюдок!

– Не горячись, не горячись, мужик! Кто тебя прислал? На кого ты работаешь?

– Я ни на кого не работаю.

– А кому ты служишь?

– Кому я служу – не твое дело. Да и не поймешь ты. Из разного мы с тобой теста слеплены.

– Ты из этого дома не выберешься, ты не уйдешь отсюда живым! Повсюду во дворе мои люди, они держат сейчас под прицелом окна.

– А вот это мы посмотрим, – сказал Комбат, подходя к Супоневу, – еще как выберусь.

Сядем сейчас в машину, возьмем все бумаги и поедем. Ты меня понял? – почти шепотом сказал Комбат, вытаскивая из правого кармана кожанки ребристую гранату. – Ты знаешь что это такое?

– Что? – спросил Супонев.

– Что вот это? – Комбат сунул указательный палец левой руки в кольцо. – Мы сейчас будем выходить отсюда вместе.

Но вначале возьмем документы. Если со мной что-нибудь случится, мы с тобой отправимся на тот свет вместе. Ты меня понял, Гапон? – и Комбат вырвал чеку, крепко прижав скобу к гранате. – Я буду держать тебя под руку, мы станем с тобой неразлучными, куда я туда и ты, ты меня понял?

Комбату не нужны были деньги, не нужны были алмазы, которые показал ему Супонев, его интересовали лишь документы – те несколько страниц с фамилиями, суммами, датами. Эти страницы Комбат сложил вчетверо и сунул во внутренний карман своей кожанки.

– А теперь пошли отсюда. Пойдем сядем в машину.

– Не стреляйте! Не стреляйте! Ничего не делайте! – истошно, свистящим голосом завопил Супонев своим охранникам, когда появился в ночной пижаме, в тапках на босую ногу на первом этаже своего дома.

– Идем, идем, – подбадривал его Комбат. – Знаешь, у меня пальцы немеют, могу нечаянно и уронить эту штучку – не зли меня.

Они сели в машину и поехали. Комбат сидел рядом с Гапоном. Охрана получила указание не двигаться с места, оставаться дома и не ехать следом.

– Куда ты меня везешь? Что ты собираешься со мной делать?

– Я собираюсь тебя прикончить.

– Может не надо? – сказал Супонев.

– Знаешь, если бы я на кого-нибудь служил, то может быть, ты и смог бы договориться с моим начальством. А со мной ты не договоришься, – Комбат разжал пальцы, бросая гранату под ноги Супоневу.

А сам в это время открыл дверцу и выпрыгнул в кювет. Прогремел взрыв. «Мерседес» загорелся.

Комбат поднялся на ноги, отряхнул землю и побрел, спокойный и уверенный в себе, с чувством выполненного долга. Он шел по высокой траве к небольшой речушке, которая, как знал Борис Рублев, впадает в Истру. Он хотел напиться, хотел скорее ополоснуть лицо.

Ему было хорошо.

Медленно вставало солнце. Диск отливал золотом и сиял не слабее начищенной солдатской пряжки.

– Ну вот и все, – сказал Комбат. – Думаю, Бахрушин будет доволен. Я сделал все что мог, все что было в моих силах.