Как всегда по ночам, если не случалось ничего чрезвычайного, охранники играли в карты и играли, как правило, на деньги. То же самое происходило и этой ночью.

Бригада охраны сидела в маленькой комнатке, отгороженной от выработки, где располагались клетки, деревянной дверью. Это помещение, единственное во всем подземелье, было теплым. Во всю работал большой импортный калорифер, который, что было силы, гнал сухой воздух.

Охранники сняли фуфайки и сгрудились вокруг стола, на котором расположились банки с пивом и соленая рыба. Правда, весь этот натюрморт был отодвинут на край, а посередине лежали карты и лист с тупо заточенным огрызком карандаша. Этим карандашом мужчины вели запись — кто и сколько кому должен. Счет уже шел на сотни долларов. Сегодня везло Сэму, краснолицему, с маленькими глазками, рыжему великану. Все его звали Сэм, хотя настоящее имя, полученное от родителей, было Семен. Этой ночью ему чертовски везло. Он выиграл пятьсот долларов у бородатого Валеры и еще триста у Бориса.

— Может, хватит? — сказал Валера, ему не хотелось больше проигрывать.

— Нет, не хватит, — сказал Сэм, тасуя колоду карт в своих огромных, накачанных парафином ладонях. — В прошлый раз, когда я проигрывал, ты не захотел остановить игру, Валера! Так что давай, снимай, — он подсунул колоду прямо к носу соперника.

Тот поморщился, сплюнул под ноги, растер плевок и указательным пальцем сдвинул карты.

— Теперь бери. На кону двести баксов.

Валера посмотрел свои карты.

— Еще.

— Ясно дело, что еще. С одной картой никогда ничего не получится.

— Еще.

— А вот теперь перебор будет.

— Не боись, не будет.

К Валере пришел валет и на руках у него набралось пятнадцать. Он посмотрел на потолок, словно там была подсказка — брать ему карту или нет.

— Что, пятнадцать? — буркнул Сэм.

— Ты уверен, что пятнадцать?

— Уверен, — сказал Сэм. — Если бы было семнадцать, ты бы остановился.

— Ну, тогда я останавливаюсь. Себе.

Сэм раскрыл свою карту. Ей оказался бубновый туз.

Валера недовольно поморщился, понимая, что сейчас придет либо девятка, либо десятка.

— Ну, что ты тянешь? — зло прошипел он, глядя на толстые пальцы Сэма.

— Думаю какую выкинуть — девятку или десятку.

— Да выкидывай какую хочешь, мать твою…

— Ладно, не ругайся, — Сэм взял карту и перевернул.

Ей оказался валет пик.

— Вот так-то, — ухмыльнулся Валера.

— Чего ты радуешься, дурак? Сейчас семерка будет или восьмерка.

— Ну, ну, семерка или восьмерка! Размечтался! Туз у тебя сейчас будет.

— Туза быть не может.

Сэм бросил карту. Оказалось — дама. Всего у него набиралось шестнадцать, но он был уверен, что у соперника никак не меньше семнадцати.

— Ладно, черт тебя побери! — и он перевернул следующую карту.

Восьмерка, которую он ждал раньше, легла перед ним.

— Черт подери, перебор!

— Перебор — это хорошо.

— А у тебя перебора случайно нет?

— Случайно нет, — заржал Валера, выбрасывая свои пятнадцать.

— Вот блин, мать твою! А мог бы тебя сделать.

— Думать надо. Итак, запиши минус двести. Итого я тебе должен триста.

— Ну, а ты, Боря?

— Давай сниму.

Сэм стасовал карты и подсунул колоду Борису. Тот щелчком, словно бы играл в «битки», сбросил четыре верхних карты.

— Поаккуратнее, — буркнул Сэм.

— Давай вначале мне, потом себе.

Две карты легли на гладкую отполированную локтями и ладонями крышку стола. Боря приподнял уголок своей карты и хихикнул.

— Что, туз? — сказал Сэм.

— Туз, туз, давай десятку. В банке двести. А может пятьсот поставишь?

— Я уже поставил двести, — громко сказал Сэм.

— Тогда на все.

— На все, так на все, — Сэм бросил вторую карту.

— Вот и еще я отыграл двести. У Бориса оказалось на руках два туза.

— Черт подери! — Сэм перевернул свою карту и посмотрел. — Блин горелый! — у него тоже был туз. — И надо же как легли — все три рядышком.

— А посмотри на всякий случай, может, и четвертый лежит сверху?

— Сам смотри, я суеверный.

Борис снял верхнюю карту. Ею оказался пиковый туз.

— Бывает же такое!

— Вычеркни минус двести, что-то игра пошла.

Борис и Валера оживились. А Сэм был явно удручен.

Такой был хороший выигрыш, а тут все бездарно уходит.

— Надо, мужики, перерывчик сделать. Пойду-ка отолью, — сказал Сэм, выбираясь из-за стола и набрасывая на плечи подсохшую до соленых разводов под мышками фуфайку.

— Заодно глянь, как они там, мазурики наши. Может, сдох кто?

— Да не дохнут они. Живучие, эти бизнесмены, как коты помойные.

— Живучие-то живучие, но всякое случается. Вадим Семенович не простит, если кто своей смертью отойдет.

Особенно новенького глянь, ткни его багром, если спит и попроси, чтобы голос подал. А то мало ли чего."

— Ладно, проверю.

Сэм вышел, а Борис и Валера перемигнулись.

— Игра, вроде, пошла. Если так и дальше, то мы из него все вытрясем.

— Не зарекайся, Боря. Этому придурку карта сегодня валит. Уже было так: вроде бы все отыграли, а затем пять минут — и глянь на бумагу.

— А что туда глядеть? Полштуки ему еще торчим.

— Ночь длинная, успеем.

Сэм светил фонариком, идя вдоль клеток, и время от времени спрашивал:

— Эй, ты, Попович-Попка-Дурак, жив?

— Жив, жив, — кричал узник.

— Ну ладно, тогда спи. Утром на работу, не забудь.

— Знаю, знаю, товарищ начальник.

— Вот так-то лучше.

Гетман сидел в углу и дрожал.

— Что, дрожишь, толстобрюхий?

Гетман молчал.

— Голос! — как к собаке обратился к бизнесмену Сэм.

Гетман оторопел.

— Когда тебе говорят «голос», ты должен лаять.

Гетман молчал и качал головой.

— Ах, так! — сказал Сэм.

И тут он услышал какой-то странный звук из правого узкого тоннеля.

— А это что такое? — он вытащил из кобуры пистолет, снял его с предохранителя.

«Что бы это могло быть? — и тут же подумал. — Штукатурка отвалилась, что ли? А может, трубу какую прорвало?»

Звук был таким, будто кто-то шлепал босыми ногами по неглубокой луже.

— Эй, мужики, — крикнул он, обращаясь к своим партнерам по картам. Но те ему не ответили. — Ладно, гляну сам и помочусь заодно в тоннеле.

Он, обойдя угол, пригнулся, уходя в узкий, где-то метр шестьдесят до потолка тоннель, по полу которого были проложены давным-давно заржавевшие рельсы для вагонеток. Сэм светил перед собой фонариком.

Звук, который он слышал, больше не повторялся.

Пройдя шагов десять-двенадцать, он стал, широко расставил ноги, расстегнул штаны и зажав фонарь под мышкой, принялся мочиться. Пистолет спрятал в карман фуфайки.

«Наверное, показалось. Где-то далеко вода плещется, а эхо летит по чертовым тоннелям и кажется, что это происходит совсем рядом. А может кот в шахту свалился, такое бывало».

Сэм мочился довольно прогибаясь, затем повернул голову вправо и оторопел: шагах в трех-четырех от него, в кромешной тьме, черной, как панбархат, горели отраженным светом два желтых пятна — каждое величиной с начищенный пятак. Сэм вздрогнул, продолжая, тем не менее, мочиться.

— Ну, где он там пропал? Небось, не хочет играть, — сказал Борис, рассматривая лист бумаги с многочисленными цифрами.

— Наверное, у него понос. Тушенки объелся, да еще от расстройства, что в последнее время не везет, — ответил второй охранник.

— Что-то слишком долго. Сказал помочиться…

И вдруг все подземелье заполнил истошный душераздирающий вопль. Охранники переглянулись. Загрохотал, рассыпался эхом пистолетный выстрел.

— Ни хера себе! — вскочил со своего места бородатый Валера, выхватывая из кобуры пистолет и бросаясь к двери.

На ходу, пробегая рядом со щитком, включил рубильник, и яркий свет залил все помещение. Узники испуганно бросились к прутьям клетки. Впервые они с радостью увидели своих охранников. А крик все еще звучал, раскатываясь эхом по гулким коридорам и помещениям.

— Туда, туда! — держа перед собой пистолет, закричал Борис.

Когда они вбежали в узкий тоннель, то, что увидели, их потрясло. С пистолетом в руке на ржавых рельсах лежал бездыханный стокилограммовый Сэм. Его глаза были выпучены, рот криво разорван до самого уха, на шее зияла огромная рана. Из разорванной артерии медленно текла густая кровь. Левая рука была неестественно выворочена.

— Стреляй! Стреляй! — закричал Андрей напарнику.

Мелькнуло что-то темное и послышалось шлепанье босых ног по луже.

Борис, зажав пистолет двумя руками, выпустил в тоннель всю обойму и тут же принялся трясущимися от страха руками перезаряжать пистолет. В это время стрелял Валера.

— Где он?

— Стреляй до конца, сейчас перезаряжусь.

Со звоном последняя гильза запрыгала по камням, наступила тишина — зловещая и настороженная. Борис склонился над мертвым Сэмом.

— Хрень дела…

— Ну что, ему уже не поможешь, — морщась и едва сдерживая желание блевануть, проговорил Валера. — Пошли вперед, глянем.

С заряженным оружием, готовые в любой момент выстрелить, они направились в глубину узкого тоннеля, стараясь ступать неслышно. Они светили фонариком, держа его на отлете, чтобы в случае чего стрелявший на свет не попал в них.

Наконец луч света уперся в стену. Здесь тоннель делал поворот, уходя вверх и влево.

— Вот, смотри, — на стене были видны пятна крови, будто кто-то вытирал о нее руки. — Все-таки попали в суку!

— Кто же он такой?

— Если бы его ранили, след шел бы дальше. Это он, сука, окровавленные руки вытер.

— Ну что, пойдем дальше?

— Куда дальше? Куда? — указал на левый тоннель Борис. — Ты что, охренел? Там же заминировано. Мы туда еще никогда не залезали. Там, по-моему, все замуровано, и он никуда не выводит. Уходит в воду — и с концами.

— А этот? — Борис посветил фонариком вверх, но луч света так ни во что и не уперся, рассеявшись во тьме.

Шахта была круглая, как ствол колодца. Воздух тянуло вверх.

— Да что ты туда светишь? Думаешь, альпинисты какие-нибудь?

— Да и альпинистам так быстро не выбраться. Он ушел туда — в тоннель.

— Так там же вода!

— Так ты думаешь, все-таки, раз не в верх — значит, он ушел туда?

— Кто он?

— Ну, тот, который укокошил Сэма.

— А куда же ему еще идти? Здесь два выхода: один вверх, а второй, вот этот, влево.

— Не хочется туда соваться, полезешь — и не вернешься.

— Все равно пошли. Он же пошел туда!

— Ладно, раньше или позже, пришлось бы.

Светя перед собой фонариками, два охранника двинулись в глубину узкого тоннеля. Каждый из них норовил пропустить вперед другого. В густой тишине слышалось их тяжелое дыхание, и бородатому Валере показалось, что он слышит, как клацают зубы у Бориса.

Они шли минуты три. Все более явственно ощущалась сырость и присутствие близкой воды. Вскоре она захлюпала под ногами. Тоннель под углом уходил вниз.

— Видишь, вода?

Вода заблестела в скрещенных лучах фонариков.

— Да, вижу.

— И что ты думаешь, он водолаз? Нырнул и ушел под воду?

— А может, здесь еще есть какие-нибудь ходы?

— Ни хрена здесь больше нету!

— Если бы у нас имелась карта или план.., но я думаю, их вообще не существует, фрицы уничтожили.

Иначе здесь бы давным-давно все разминировали и перекрыли каналы, соединяющие подземелье с морем.

— Это точно. Ни следов, ничего. Не в воздухе же он растворился?

— Если бы не Сэм, то подумал бы, что мне померещилось. Кстати, пошли, надо позвонить и доложить.

Хрен знает что теперь делать!

— А может, не надо докладывать?

— Что значит не надо? — сказал Борис, светя фонариком в лицо бородатому товарищу. — Ты помнишь что говорил Чурбаков — по одному не ходить и по ходам не рыскать, а то нарвемся.

— Вот Сэм и нарвался.

— Так мы же этот тоннель как туалет используем.

— Вот и доходились в туалет — обос.. ись.

Но мужчины и подумать не могли, что их ожидает.

Когда они выбрались из бокового тоннеля в свой, уже хорошо знакомый и обжитый, то увидели, что растерзанное тело Сэма лежит совсем в другом месте и в другой позе, а не в той, в какой они его оставляли.

— Бля .во какое-то! — прижимаясь к стене, пробормотал Борис. — Фонарик! Фонарик выключи! — прошипел он, обращаясь к Валере.

В конце концов мужчины выбрались к решеткам.

— Подними лохов, — сказал Борис, — пусть завалят этот тоннель плитами, там есть блоки. Надень наручники и пусть носят часа два.

Узники, сменяя друг друга, носили куски бетона, обломки известняка, сооружая стену, за которой остался лежать мертвый Сэм. Подгонять их не приходилось. Когда они увидели растерзанного охранника, то стали работать на совесть. Ведь то же могло случиться с любым из них. Кто это сделал, было не понятно, но, судя по всему, этот мужик обладал ужасной силой и сноровкой, если сумел пробраться в заминированное подземелье, которое все местные обходили стороной.

Когда была построена стена и ход в тоннель основательно завален, заключенных затолкали в клетки и каждому выдали по полбуханки хлеба. Это была приятная неожиданность для узников. А Валера, оставив Бориса, выбрался из подземелья с мобильным телефоном и стал звонить, рассказывая дрожащим голосом о тех ужасах, которые происходят в подземелье, о том, что случилось с Сэмом.

Когда он вернулся, его приятель потер руку об руку и сказал:

— А вообще-то, как во всяком дерьмовом деле, есть кое-что и хорошего.

— Чего же хорошего?

— Проигранные деньги отдавать Сэму не придется.

Кстати, я у него из кармана вытащил пятьсот баксов и пистолет подобрал. Так что тебе две и мне три.

— А почему мне две?

— Потому что я вытащил, а не ты.

Они опять услышали странный звук. Там, за только что построенной стенкой раздавался жуткий вой, скрежет, хрюканье и рычание.

— Что это? — переглядывались друг с другом охранники. — Крысы, что ли? Тут их море.

— Какие на хрен крысы! Ты слышал, чтобы крыса рычала, как трактор?

— Нет, не слышал. А если их много? "

— Ну сколько много?

— Сотня.

— Они бы не рычали в один голос.

— А может, там огромные крысы?

— Да брось ты! По восемьдесят сантиметров в холке? Где ты таких видел?

— И не дай бог увидеть!

— Да нет, это какие-то непонятки! — Валера припал ухом к стене, держа в руке автомат. — Да нет, вроде, теперь тихо.

— Нет, не тихо!

И вдруг они опять услышали рычание — глухое, утробное, с хрюкающими звуками, словно кто-то огромный пожирал мясо, рвал его на куски.

— Бля, да это же Сэма жрут! — Валера посмотрел на Бориса. Тот был бледный, как полотно, И зубы его стучали.

— Надо выбираться отсюда, — прошептал он, отходя от стены, — а то не дай бог и нас сожрут!

— Кто сожрет? Ты что, уже совсем охренел?

— Сожрут! Сожрут! Это нечистая сила, нечисть какая-то. Место здесь гиблое, гнилое, кости повсюду, черепа.

— Брось ты херню городить! Скорее всего, это собака, забралась в шахту, бегает, рычит…

— А почему не лает, если — собака? — задал в общем-то логичный вопрос Борис.

— Собака.., лаять.., говоришь?

— Да, да, собака должна лаять.

Это было единственное разумное объяснение, и в него хотелось верить. Но как собака могла нырнуть под воду или подняться по вертикальной шахте было не понятно.

— Эх, из огнемета бы туда шахнуть! — сказал Борис. — Всю эту нечисть сжечь!

— Неплохо было бы… Да нету у нас огнемета.

— У меня есть граната.

— Стену придется разобрать!

— Ладно, завтра что-нибудь придумаем. Приедут Свиридов с Бородиным, поговорим с ними. Да и сменщики наши придут. Главное, продержаться часов десять, а там все решится. Пусть у них голова болит.

— Надо было забрать Сэма оттуда, слышишь, Валера?

— Да ну его на хрен! Сейчас надо думать как свою шкуру спасать, а не за Сэма переживать. Ему уже все равно, один хрен его уже сожрали.

— Кто же его сожрал?

— Слышишь, хрюкает и рычит?

— А может, это у нас глюки?

— Какие на хрен глюки? Не курили, не ширялись, не пьяные. Какие глюки, прикинь?

— Такое бывает от долгого пребывания под землей.

— Пошел ты!

— Сам иди.

Заключенные в клетках бизнесмены тоже не спали. Их тоже сковал ужас. Но в отличие от охранников, они были защищены прутьями решеток и добраться до них было бы нелегко. А в остальном им приходилось еще хуже — из клетки никуда не убежишь, не открыв ее.

Через полчаса охранники ушли в свою комнатку и плотно закрыли дверь. Свет в камерах погасили.

Гетман сидел на холодном бетонном полу и ощущал плохо объяснимое злорадство. Страх почти исчез, он радовался тому, что один из его мучителей мертв. Он не спешил есть выданную ему половину буханки хлеба.

Да и отбитые внутренности не приняли бы пищи. Он еще не терял надежды выбраться отсюда, произошедшая сцена только прибавила ему силы.

«Раз существует вход, значит, есть и выход», — рассуждал Аркадий Гетман.

На четвереньках он полз вдоль ограды из металлических прутьев. В каменной выработке было очень темно, слабый свет пробивался только сквозь щели в досках, из которых была сколочена дверь в помещение охраны. Глаза Аркадия Петровича уже привыкли различать в почти кромешной тьме. Он вытащил ремень из брюк и принялся ковырять пряжкой бетон, в который были утоплены концы прутьев. За полчаса работы ему удалось углубиться только на несколько миллиметров. Пряжка за это время сточилась почти на столько же.

— Эй, — услышал он из соседней клетки.

Обернулся. Его сосед тоже не спал, он сидел на корточках, держась за прутья.

— Давно вы здесь? — шепотом поинтересовался Гетман.

— Не знаю, счет времени потерял. Тут вам ни дня, ни ночи. Иногда кажется, что я здесь всего неделю, а иногда — что сижу всю жизнь.

— А глубоко прутья вмурованы в бетон?

— Не знаю. Но этим лучше не заниматься. Все равно за ночь не расковыряете, а утром, если увидят, бить станут.

— Я выберусь отсюда? — убежденно зашептал Аркадий Петрович. — Выберусь во что бы то ни стало!

— Не получится. Есть только один способ.

— Какой же?

— Подписать бумаги, которые они вам предложат.

И если Чурбаков сумеет получить по ним деньги, то вас выпустят.

— Почему же вы до сих пор сидите?

— Говорят, компаньоны не отдают деньги.

— А вы подписали?

— Все. Все, что они просили — две доверенности и одну дарственную.

— Мне кажется, они обманывают, — не очень-то уверенно сказал Гетман, — когда говорят, что кого-то уже выпустили отсюда.

Сосед по клетке захихикал. И тут Гетман сообразил, что у него не все хорошо с головой — сумасшедший взгляд, безумная улыбка.

— Печать! Печать, главное, при мне! — продолжая хихикать, говорил сосед. — Они ее не забрали, — и он, вытащив из кармана футлярчик, вывинтил из него печать, подышал и поставил себе на ладонь. — Эта печать дорогого стоит, дорогого!

«Неужели и я скоро превращусь в трясущееся сумасшедшее существо, лишенное души? — подумал Гетман и глянул на сточенную пряжку от ремня. — Если ничего не делать, то так и произойдет, — тут же вынес он себе приговор. — Но что я могу сделать? Если мне предложат подписать бумаги, то наверняка они потом попадут в руки моих друзей и знакомых. Неужели они поверят, что я снимаю со счета последние деньги?»

И тут же Аркадий Петрович вспомнил, как убеждая Андрея Рублева, что поступает правильно, занулив несколько счетов.

«Я сам свил веревку, на которой меня повесят. Да, жадность фраера сгубила. Ведь если открутить сейчас с самого начала то, что со мной произошло, слепому будет понятно — Чурбаков блефовал от первого до последнего слова, а я поверил! Неужели мне жилось до этого плохо? Неужели стоило по-глупому рисковать? Никто и никогда уже не ответит на этот вопрос. Что произошло, то произошло».

Гетман ощущал, что в этих подземельях витает дух смерти. Здесь и до него люди надеялись спастись, но всех их нашла смерть. Небось, и сейчас она бродит по гулким переходам со звонкой косой на плече.