Когда Дмитрий Исакович Пигулевский, работающий в антикварной лавке отеля «Метрополь», позвонил своему старому знакомому Станиславу Борисовичу Шеришевскому, с которым провернул не один десяток дел и ни разу не прокололся, тот озабоченно и тяжело вздохнул:

— Ну, знаешь ли, Дмитрий Исакович, ты меня ставишь в затруднительную ситуацию. У меня в конце концов не склад.

— Нет, но ты понимаешь, Станислав Борисович, можно сорвать большой куш, такой большой…

— О ком ты говоришь в конце концов? Объясни.

— Какой-то лох — самый настоящий. С двумя громилами ввалился ко мне в лавку и сам не знает чего хочет. И это ему не так, и то не этак. И бронза ему не нужна, и голландцы не нужны. А хочется ему чего-нибудь такого… Ну, сам понимаешь этих «новых русских», мать их…

— Всем теперь хочется, — сказал Станислав Борисович. — А ты конкретно выяснил?

— Я же тебе говорю, он машет руками, тычет мне в пузо своим сотовым телефоном, блестит перед глазами кулаками — огромными с перстнем, в котором такой алмаз, за который посадить мало.

— Так слушай, погоди, Дмитрий Исакович. Послушай меня, старого человека, откуда этот твой «новый русский», этот твой лох? Неприятностей с ним не произойдет?

— А вот этого уж я не знаю. Но то, что он богат, даю на отсечение правую руку.

— Ох, не делал бы ты этого!

— Я тебе точно говорю! — тяжело дышал в трубку Дмитрий Исакович Пигулевский. — Главное, что он за деньги не держится, швыряет их направо и налево.

У него три дома где-то там, в Якутии. Наверное, наворовал алмазов, нагреб целый мешок. И Де Бирс для него ничто и все ему нипочем. И громилы его вооружены.

И у одного пистолет под мышкой, и у другого.

— Где живет твой лох и как его зовут?

— Фамилия у него простецкая — Рублев Борис Иванович.

— Ни хрена себе простецкая! А может, он предок того Рублева?

— Не предок, а потомок, — уточнил Пигулевский. — — Я это и имел в виду.

От волнения Пигулевский даже начал путаться в, словах.

— Так что он хочет в конце концов?

— Ну, чего-нибудь этакого… Ты же всегда умел с людьми работать.

— А я и теперь умею, — не без гордости сказал Станислав Борисович.

— Так у тебя есть что-нибудь на примете? Может, инструмент какой старинный, может, коллекция оружия, орденов… Ну, что-нибудь необычное.

— Иконы его не интересуют?

— Нет. Иконы, доски его не интересуют. Картины тоже. Он говорит, картин у него аж двенадцать штук на всех стенах и больше ему не надо.

— Мог бы предложить поставить у него дома орган, но думаю, ему это ни к чему.

— Ты бы видел его пальцы! Один палец на три клавиши. Одним словом, громила, медвежатник самый настоящий.

— Не люблю я с такими связываться, — задумчиво произнес Станислав Борисович, но в его уме, словно молния, блеснула мысль: «А не попробовать ли поймать этого „нового русского“, этого лоха для Чурбакова?»

Хотя очередного заказа тот ему не делал. И насколько понимал Шеришевский, «Янтарная комната» все-таки существует в одном экземпляре, а продавал ее Чурбаков по его сведениям уже в третий раз.

— Значит, так, слушай, может, ему подойдут рыцарские доспехи — Германия, шестнадцатый век и Испания — Толедо? Тоже замечательная работа.

— Да не нужны ему, скорее всего, доспехи. Хотя, черт его знает… Давай.

— Погоди, погоди, — остановил приятеля Шеришевский, — давай сделаем так: я кое с кем свяжусь, переговорю, а ты мне позвонишь часа через три. Но двадцать процентов моих.

— Хорошо, — Шеришевский положил трубку и быстро заходил по кабинету от одного шкафа к другому.

«Что же делать? Что делать? Уходит клиент, уходит. Что бы ему предложить? Что бы ему вдуть? А может, стоит переговорить с Вадимом Семеновичем? Да, стоит!»

Шеришевский налил в стакан немного коньяка, но не самого лучшего, а так, средненького, армянского, коллекционного. Он не спешил звонить, потому что знал:

"Чурбаков инициативу не поощряет. Но другого выхода не предвидится. Все-таки «Янтарная комната» — это «Янтарная комната» и о ней знает каждый «новый русский» каким бы лохом и неучем он не был. Все слышали о существовании какой-то «Янтарной комнаты».

Вот если ее предложить ему, то скорее всего, это то, что надо. Значит так", — немного опасливо Станислав Борисович взял телефонную трубку и принялся набирать номер.

Его указательный палец вздрагивал и пару раз ошибся, ткнув не в ту клавишу. Он тут же испуганно бил по рычагам своего старомодного, инкрустированного перламутром аппарата.

«Еще не хватало номер МУРа набрать с перепуга!»

Номер МУРа Станислав Борисович знал — и не один. Ведь даже следователи обращались к нему время от времени для консультации или для экспертизы какой-нибудь ценности, конфискованной на таможне или в аэропорту. Да и самому ему приходилось сдавать кое-кого из своих клиентов. Но делал он это очень ловко, и на него никто не думал. Хотя в общем-то слухи о его деятельности ходили не самые лестные.

«Ну да бог с ними!» — наконец-то Станислав Борисович умудрился набрать номер, прижал к уху трубку и вдохнул полную грудь воздуха, готовясь выслушать недовольную тираду Вадима Семеновича Чурбакова.

Но тот на удивление заговорил довольно вежливо:

— Ну, чего тебе? В чем дело? Какие проблемы? Кто на тебя на этот раз наехал?

— Нет, Вадим Семенович, что вы! Никто не наезжал.

Но у меня появился один клиент.

— Откуда появился, из воздуха, что ли?

— Нет, не из воздуха. Из Якутии.

— Кто такой? Почему не знаю?

— Из «новых русских», придурок какой-то, лох.

— И что надо твоему лоху?

— Деньги потратить хочет и деньги у него немалые.

— Ты что, считал чужие деньги?

— Нет, я не считал. Но верный человек сказал, он к нему обращался за антиквариатом.

— Что ты говоришь, Станислав Борисович, опять какое-нибудь копеечное дело? Может, какую безделушку для своей бабы хотел купить человек, а понту напустил, шуму наделал?

— Вроде бы нет, Вадим Семенович, мужик похоже солидный. С охранниками, с пушками, все как положено. И туп, как сивый мерин.

— Ты мне про тупость «новых русских» не рассказывай. Они только прикидываются простачками, а в уме считают почище макинтоша.

— Чего-чего? — не понял Шеришевский.

— Лучше компьютера считают.

— А, да, да, — согласился коллекционер-посредник. — Так что ему сказать?

— Погоди, подумаю.

Вадим Семенович уже знал о Рублеве. Верные люди уже трижды за сегодняшний день ставили его в известность о появлении какого-то лоха из Якутии с огромными деньгами, желающего купить что-нибудь этакое.

Ведь все-таки Комбат напустил пыли изрядно, и вся Москва, вернее, вся антикварная Москва уже о нем знала. Но все, что не предлагалось, якутского бизнесмена — Рублева не устраивало напрочь.

— Знаешь что…

— Что? — спросил Станислав Борисович.

— Давай сделаем так. Ты с ним встреться. Сейчас кто-нибудь из моих ребят привезет кусок «Янтарной комнаты» — ту панель. Ты ему ее покажешь и скажешь, что ее в принципе можно купить, но стоит она…

— Сколько называть? — опередил Чурбакова Шеришевский.

— Если он согласится, заинтересуется, то о цене буду говорить я.

— А мои какие проценты?

— Не бойся, не обижу. По-моему, ты не беден?

— Да, благодаря вам, Вадим Семенович.

— Ладно, не прибедняйся. Я вас, евреев, насквозь вижу. Небось, где-нибудь за рубежом солидный счет?

— Что вы, что вы! Все на коллекции уходит.

— Коллекция у тебя, конечно, пустячная, правда, я в этом не понимаю.

— Конечно, такого, как у вас, у меня нет. Да и вообще ни у кого такого нет, — польстил Чурбакову Шеришевский.

— Да, ты правду говоришь. Словом, сейчас тебе Свиридов привезет кусок «Янтарной комнаты» и ты поговори со своим «новым русским», может ему понравится.

— Такое всем нравится.

— Вот и хорошо.

Положив трубку, переведя дыхание и допив коньяк из бокала, Шеришевский вытер пот с бледного лба, вновь набрал воздуха и позвонил Пигулевскому.

— Слушай, Дмитрий Исакович, есть у меня кое-что.

— Что именно?

— А вот этого я тебе не скажу, хоть ты мой старинный приятель. Для интерьера штучка, целую комнату можно ей обделать по богатому. Привози его ко мне, завтра я весь день дома, жду, уладим.

— А мои проценты?

— Не обижу, — ответил Шеришевский той же фразой, которую услышал от Чурбакова.

— Ну и хорошо, — сказал Пигулевский и в свою очередь набрал номер Бориса Ивановича Рублева и имел с ним короткий разговор.

* * *

В назначенное время Комбат и его охрана подъезжали к отелю «Метрополь».

— Как и прежде, вы ничего не говорите, все решаю я, — предупредил своих парней Борис Иванович. — И на всякий случай будьте настороже, хотя этот мужик-антиквар не очень похож на бандита.

— Скажете, тоже, — заметил Альтов, — все они не похожи на бандитов. За счет этого и живут. Продают свою пристойную внешность, люди им верят. А они людей дурят.

— Дурят, но не убивают.

— Это.., не скажите. Убить можно и чужими руками.

Пигулевский появился у машины, едва джип въехал на платную стоянку.

— А вот и наш проводник, — Комбат опустил стекло и протянул руку. — Здорово, Исакович! — сказал он, оглядывая Пигулевского с ног до головы. — Ладненький у тебя плащик, где покупал? Я тоже такой хочу.

— Что вы, что вы! Если хотите, могу устроить по оптовой цене, без накруток.

— Нет, не хочу, — поморщился Комбат, — мне подкладка не нравится. Да и холодно у нас в таких плащиках ходить, разве что его соболем подбить, вот тогда ничего будет. Садись, Исакович, потолкуем.

— Нам уже ехать надо.

— Как ехать? — напрягся Комбат, словно не ожидал подобного поворота.

— У меня есть один знакомый, известный коллекционер. Он свою вещь из рук ни за что не выпустит.

— Тогда, если не выпустит, зачем мы к нему едем?

— Не выпустит, пока деньги не увидит.

— Ну, деньги-то мы ему покажем, — пробурчал Комбат, похлопывая себя по нагрудному карману. — Что же такое он хочет мне вдуть?

— Я и сам только догадываться могу, но что-то чрезвычайное, чего ни у кого нет. Дешевкой он не торгует.

— Это хорошо. Хотя сомневаюсь. Ну ладно, поехали.

Говори, Исакович, куда рулить. Если что плохое, назад — пешком потопаешь.

— Хорошо, — согласился Пигулевский, он себя чувствовал неуютно в окружении этих людей, больше похожих на громил, нежели на бизнесменов. И представил, если они не застанут Шеришевского дома, то его могут просто-напросто спустить пинками с лестницы и забросить в кусты.

Но Шеришевский оказался на месте — маячил в окне. Комбат посмотрел на дом, где была квартира коллекционера, причмокнул языком:

— А вот здесь неплохо было бы площадку выкупить и сделать квартиру. Слушай, Исакович, ты случайно не знаешь сколько бы она могла стоить?

— Я думаю, квартиры здесь дорогие, все-таки центр.

Потолки высокие. Тысяч под триста будет.

— Фигня, — Рублев сказал это так неопределенно, что Пигулевский не понял о чем собственно речь: то ли о квартирах, то ли о деньгах.

— Тысяч триста говорю, Борис Иванович.

— Чего так дешево? Скидка — клопы и тараканы в доме водятся?

— Кому дешево, а как мне, такие деньги и не снились.

— Тебе не снились, а мне надоели, — сказал Комбат.

Джип подкатил прямо к подъезду, заехав широкими колесами на бордюр.

— Здесь, что ли? На каком этаже?

— В доме лифт есть.

— А мне все равно. Я могу и пешком, не гордый.

— Этаж второй, — сказал Пигулевский.

— Ну, пойдем, ребята!

В окне исчезло лицо Шеришевского, бледное и чуть-чуть испуганное.

Комбат подмигнул своим ребятам, дескать, будьте наготове, ожидать можно всего, чего угодно. Хотя и Подберезский, и Альтов были готовы к любым неожиданностям.

Поднялись. Дверь квартиры была уже открыта.

— Вот это Станислав Борисович Шеришевский, а это Борис Иванович Рублев, бизнесмен, наш гость.

— Очень приятно, — раскланялся коллекционер, — проходите, пожалуйста.

— Взаимно.

Комбат недовольно огляделся по сторонам, будто ожидал подвоха. Но в квартире царили тишина и полумрак. Вообще, у Шеришевского, как и у любого коллекционера, шторы на окнах были всегда закрыты, чтобы свет не портил картины, рядами висящие на стенах.

— Проходите в гостиную.

Вначале вошел Подберезский, за ним Комбат, а замыкал шествие Альтов.

— Знаете, Борис Иванович, — сказал Шеришевский, — я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз.

— С глазу на глаз? У меня секретов нет.

— Но так, знаете ли, будет мне спокойнее, — и он покосился на Пигулевского.

Тот согласно закивал.

— Да-да, Борис Иванович, такие уж люди коллекционеры, они всего боятся.

— Чего меня бояться? Я что, кусаюсь? Ну, хочешь, так хочешь — с глазу на глаз. Пошли. Куда ты меня поведешь?

— Проходите в кабинет. Может, коньяка?

— Нет, пить я не хочу. Показывай, что у тебя есть.

Шеришевский аккуратно прикрыл за собой дубовую толстую дверь и начал издалека:

— Вы слышали что-нибудь о «Янтарной комнате»?

— О чем, о чем? — переспросил Борис Иванович.

На самом деле он кое-что слышал, но решил изображать из себя простака до конца.

— Известная вещь.

— Это что за комната, из янтаря, что ли?

— Да, из янтаря.

— Слышал. Так ее же украли фашисты — по сей день найти не могут.

— Оно-то так. А вот скажите, если бы вам ее предложили, вы бы ее купили? — Шеришевский исподлобья взглянул на Комбата. У того на лице появилось вначале замешательство, а затем широкая улыбка почти на все зубы.

— Без вопросов, любезный. Правда, смотря сколько она стоит. Ведь насколько я понимаю, стоит она немало, и места много занимает.

— Так-то оно так, но если быть откровенным, то эта комната вообще не имеет цены.

— Подробнее можно? Конкретнее? Я вообще, знаете ли, люблю конкретно, четко и определенно.

Станислав Борисович подошел к книжной полке, вытащил толстенный фолиант, развернул и положил на стол.

— Вот, полюбуйтесь.

— А чем здесь, собственно, любоваться? — хмыкнул Комбат, проводя пальцами по гладкой странице.

— Это цветная реконструкция с черно-белых снимков и гравюр.

— Понятно, что дальше?

— Это очень ценная вещь.

— Сколько она стоит, эта ваша комната?

— Я не являюсь ее владельцем, но я знаю людей, которые имеют к ней отношение. Дело вот в чем, Борис Иванович: это подсудное дело, ведь «Янтарная комната» является достоянием государства, которое похитили фашисты.

— Вот уже эти немцы, вечно мне дорогу норовят перебежать! Так она есть или нет? — наконец спросил Комбат, глядя прямо в глаза Шеришевскому.

Тот склонил голову на бок, сцепил пальцы. Хрустнул суставами.

— Она существует, не могла же она раствориться в воздухе? Такие вещи на помойку не выбрасывают, от пожаров хранят бережно, а если уж прячут, то — надежно.

— Так значит она есть?

— Есть, есть.

Шеришевский огляделся по сторонам, затем вытащил из книжного шкафа завернутую в ткань панель, бережно, как ребенка, развернул, смахнул пылинки, зажег лампу, направил луч света на инкрустацию, чтобы отблески горели в толще янтаря, и сказал:

— Вот кусочек этой комнаты, маленькая частичка.

— Откуда я знаю, может, ты склепал ее сам?

— Нет, что вы! Вы можете позвать экспертов. Хотя лучшим экспертом в этом деле являюсь я. И коль уж говорю, что это подлинник, так оно и есть.

— Не врешь?

— В делах лучше правду говорить, за такие деньги голову точно оторвать могут.

Комбат послюнил палец, провел по гладкому полированному янтарю.

— Блестит! — буркнул он и самодовольно хмыкнул. — Как настоящая блестит! Блин, даже у директора такой нету.

— У какого директора? — задал вопрос Шеришевский.

— У директора алмазных приисков. Это мой конкурент. Сволочь невероятная! Денег не мерено, а алмазов так вообще не счесть. Наверное, в трехлитровых банках, хранит, сволочь, фашист переодетый! Вот уж гад. И подкопаться к нему никак нельзя. Ни ФСБ, ни ФСК — никто его сколупнуть не могут. Сидит, как пень дубовый, и все под себя гребет. Я с мужиками пытался его тряхнуть, да ничего у нас не вышло. А где эта знаменитая комната находится?

— Ну, знаете ли… — Шеришевский даже прихлопнул в ладоши, — вы такие вопросы задаете…

— Понимаю, вы пока не подследственный, а я не следователь. В общем, как я понимаю, она есть.

— В общем-то да, — весьма уклончиво покачал головой Шеришевский и кивнул. — Если хотите, я могу вас свести с ее хозяином.

— Слушай, любезный, — Рублев набычился и даже покраснел, — ответь мне на один вопрос: а меня за задницу вместе с комнатой не возьмут?

— Если аккуратно, то не возьмут, — ответил Шеришевский, морщась от прямоты вопроса.

— Значит, не возьмут?

— Не возьмут. И искать у вас ее не станут. Если вы не будете распространяться, то не станут.

— А на кой она мне хрен, эта «Янтарная комната», если ее никому не покажешь, если никто завидовать не станет? На кой хрен, скажи?

— Ну как… Это большая ценность, это вложение денег…

— Будешь ты мне рассказывать про вложение денег!

Уж не тебе меня учить. Я знаю куда деньги вкладывать и как. Эта комната занимает место, а горсть алмазов можно в рот запихнуть и проглотить. И стоить это будет столько же. Так сколько она стоит, говори! — Рублев надвинулся на коллекционера. Тот попятился, уперся спиной в стенной шкаф и чуть не выдавил стекло острыми лопатками.

— Сколько стоит? — буркнул Комбат, глядя прямо в глаза Шеришевскому.

— Думаю, миллиона три. Но естественно, можно будет поторговаться.

— Три лимона… Большие деньги, конечно, по нынешним временам даже большие. Хотя если твоя сраная квартира тысяч триста стоит, то три лимона за «Янтарную комнату», в которой жить нельзя?.. Нет, меня это не устраивает.

— Как не устраивает? Но вы же хотели чего-нибудь этакого…

— Да, хотел, но мне хочется, ты пойми, чтобы ко мне люди пришли, чтобы я их завел, стол накрыл, чтобы мы сели. Вот, мол, кореша, знаете где сидим, конкуренты, компаньоны — в «Янтарной комнате». Тут цари да императоры пировали, послов принимали, а теперь я хозяин, я, Борис Рублев! Но ты же понимаешь, в эту комнату никого не заведешь, никому ее не покажешь.

— Вообще-то знаете, — Шеришевский подошел к Рублеву на один шаг, — она стоит намного больше — намного. Может, миллионов десять-пятнадцать, особенно если ее вывезти на запад и продать там.

— А кто ее там купит?

— Знаете ли, миллионеров, коллекционеров очень много, а вещь, поверьте, очень ценная.

— Три миллиона, три миллиона… — Комбат заходил по кабинету, нервно морщась, хрустя суставами.

У Шеришевското возникло желание, чтобы этот человек побыстрее ушел из кабинета, а то ненароком зацепит за угол шкафа и тот вместе с книгами, вместе с Брокгаузом и Ефроном рухнет на пол, развалится на досочки.

— А ты, случаем, не сумасшедший, а? — спросил Комбат, резко останавливаясь.

— В смысле искусства или в смысле дела?

— Не боишься?

— Чего бояться? Вы же человек надежный.

— Я-то надежный. А если тебе подвернется мужик не такой, как я, возьмет и заложит куда следует? Из тебя же душу достанут через задницу.

— Все, Борис Иванович, забудем, о чем мы говорили.

Глядя на то, как испугался Шеришевский, Рублев довольно потер руки.

— Ну вот, это я тебя испытывал, думал, ты сам с ментами связан. А раз испугался, значит — нет. Подходит мне твой товар. Я себе спальню панельками обделаю. Говоришь, она большая? У меня как раз есть одно помещение. Стоит на озере дом, до ближайшей деревни сорок километров. Я туда баб вожу и партнеров важных заграничных. Ладно, забираю, — сказал Рублев таким тоном, словно бы разговор шел о копеечной сделке, а не о цифрах с многочисленными нулями. — Только, как понимаешь, с собой я такие деньги не таскаю, уж очень обременительно. Говоришь, хозяин у нее есть? А камнями он не возьмет на эту сумму?

— Не знаю, не знаю, — замялся Шеришевский и в душе понял: этот тупой «новый русский» наверняка купится на его предложение. — Так в камнях же нужно разбираться, их все оценить надо.

— У меня камни — высший сорт! С этикеткой, если хочешь. Все написано. И все граненые, не какой-нибудь сырец, который еще обрабатывать надо. Камни настоящие, стоящие. Такие, как этот. Но на аукционах их выставлять нельзя.

— Почему? — задал вопрос Шеришевский.

— По качану. Они такие же, как твоя «Янтарная комната», нигде не числятся, ни по каким бумагам не проходят.

— Так, давайте, я вас сведу с нужным человеком.

— Что за человек? — с недоверием спросил Комбат.

— Есть один мужчина, солидный. Он является владельцем.

— Ну что ж, давай встретимся, потолкуем, коньячка, водочки выпьем.

— Подождите в гостиной, а я с ним по телефону переговорю. Может, сейчас и приедет.

Комбат вышел, потирая руки. Андрей смотрел на него. Разговору явно мешал Пигулевский.

— Все нормально, ребята, остаемся на местах. Тебе-то хоть что-нибудь обломится? — спросил Рублев у Пигулевского.

Тот кивнул:

— Рад, что вам помог.

— Хорошо, я тебя тоже не обижу, когда товар заберу. А, может, и еще когда к тебе обращусь. Мужик ты, вроде, нормальный, во всех делах понимаешь. Главное, Сразу ущучил, что мне нужно. Нюх у тебя, что ли?

— Да-да, я просто понимаю. Знаете ли, много контактов, много людей… — расплывчато говорил Пигулевский, который сам-то еще не знал о чем идет речь и о каких суммах. И прекрасно понимал, что навряд" ли узнает, что продано «новому русскому» и за какие деньги. И самое главное, он не узнает, кто был продавцом.

Но то, что дело затевается крупное, на большую сумму, Пигулевский чуял, как охотничий пес чует дичь. И понимал, сделка, как и большинство подобных сделок, незаконная и лучше держаться от нее подальше и рот на большие комиссионные не раскрывать. Лучше меньше, да спокойнее, чтобы голова потом не болела.

Дверь открылась, появился Шеришевский.

— Ну, спасибо тебе, Дмитрий Исакович, позвони мне на недельке, мы с тобой потолкуем, — мужчины пожали друг другу руки.

А Комбат, вместо того, чтобы пожать худую ладонь Пигулевского, два раза хлопнул его по плечу, да так сильно, что тот едва не улетел к противоположной стене и не развалил горку с кузнецовским фарфором.

— Молодец ты, Исакович! Мои ребята к тебе заедут, привезут подарок.

Пигулевский счел за лучшее убраться, а не рассуждать, унести ноги как можно скорее. Ведь мало ли кто сюда сейчас нагрянет и что привезут! Лучше никого не видеть и лучше, чтобы тебя самого никто не видел. Привел человека и ушел, дело сделано.

С этими мыслями Дмитрий Исакович Пигулевский благополучно покинул квартиру Шеришевского. Оказавшись на улице, с облегчением вздохнул, взял такси и укатил к себе на работу. Хотя у него сегодня был выходной, но в магазине он чувствовал себя спокойнее, чем дома.

* * *

Все странности, которые начались вокруг Бориса Рублева, его пока не пугали. Ведь он же не знал к чему все клонится и как будет происходить сделка. Поэтому решил повременить и полковника Бахрушина пока не беспокоить. К тому же звонок прямо из квартиры коллекционера выглядел бы подозрительно. К чему того пугать? Видно же сразу, большая рыба клюнула. Может быть, они никак не связаны с исчезновением французского коллекционера, может, это совсем другие люди, и их дела не имеют к французу никакого отношения.

Но Комбат чувствовал, что-то здесь не так, что-то его настораживало. А может, это было связано с тем, что Комбат играл непривычную для себя роль, легко бросался астрономическими суммами и делал вид, что ему даже море по колено.

Конец его колебаниям положила мысль, простая и привлекательная:

«А что если и в самом деле эта хваленая знаменитая „Янтарная комната“ существует, и он, Борис Рублев, сможет ее вернуть России? Вот это будет да! А почему бы и нет? — тут же сказал себе Комбат. — Что я, простак какой-нибудь? Меня не так-то легко обвести вокруг пальца. Я же не мальчик, а воробей, в общем-то стреляный. Хотя люди они довольно странные и их морды не внушают доверия. Воровские они насквозь, так и норовят обмануть. Ладно, ладно, повоюем, разберемся. А в случае чего проведем разведку боем, тут уж они у меня запляшут! — успокаивал себя Борис Рублев такими нехитрыми мыслями. — Главное узнать где они ее прячут».

— А вот и он, — сказал Шеришевский, когда в дверь позвонили, и слишком быстро для своего возраста бросился открывать.

— Входите, входите, Вадим Семенович, вас уже ждут.

— Надеюсь, не заждались? — послышался доброжелательный голос вошедшего.

— Что вы! Вы быстры, как никогда.

— Ладно, брось.

Войдя в большую гостиную. Чурбаков сразу же понял кто является покупателем. Его взгляд зацепился за сверкающий перстень. Правда, мужик, назвавшийся Борисом Рублевым, ему сразу не понравился.

"Слишком уж здоров, слишком уж нагло себя ведет.

По всему видать, такого обломать будет сложно. Но и не таких ломали. Если у него и есть что-нибудь за душой, все отдаст. Там не церемонятся, ребята научены, слава богу. Если надо — собак натравят".

— А вот и я, — протягивая руку, сказал Вадим Семенович, — не представляясь.

— А вот и я, — ответил Борис Рублев.

— Значит, вы заинтересовались предложением?

— А почему бы и нет? Только сначала я хотел бы посмотреть. Может, вы меня надуть хотите? Кота в мешке я никогда покупать не буду.

— Но кончик хвоста вам показали?

— Кончик показали. Но я покупаю всего кота, а не один только кончик.

— Ну что ж, можно устроить. Правда, это сопряжено с определенными неудобствами и определенными обстоятельствами.

— Что такое? — спросил Борис.

— Как вы заметили, я даже не представился.

Да и вашего имени не спрашиваю. Если понравится — возьмете, тогда и поговорим. У вас есть деньги, — пытливо взглянул на Комбата Чурбаков, — у меня есть товар. Можно произвести обмен, а потом постараемся не вспоминать друг о друге — ни я вас не знаю, ни вы меня.

— Денег у меня нет, — тут же сказал Комбат.

— Как нет? — не поверил услышанному Чурбаков.

— Таких денег нет, с собой нет. Я же не сумасшедший возить миллионы! И вообще с наличкой напряженка, но по безналу вы мне не продадите товар?

— Не продам, — ответил Чурбаков и ему стало немного не по себе. Ему показалось, этот мужик сейчас его надует.

Но Борис Иванович тут же исправился:

— Я хотел обговорить одно условие: не согласитесь ли вы взять алмазами? Ведь это те же деньги. Даже не алмазами, я немного не правильно выразился, а бриллиантами — уже готовыми, ограненными, самыми настоящими, самыми лучшими якутскими алмазами.

Предложение выглядело заманчиво. Тем более', Чурбаков понимал, деньги где-то нужно брать, изымать из банка, ведь сумма большая. А если этот якутский миллионер предлагает взять бриллиантами, значит, бриллианты у него хранятся наверняка не в банке, а где-нибудь спрятаны. И это Чурбакова устраивало. Бриллианты компактнее денег, и в цене растут быстрее доллара, и хранить их проще — не гниют, не портятся.

— Знаете, предложение меня устраивает. Но ведь камни надо оценить.

— Не беспокойтесь, я обманывать не стану. К чему мне это? Я себя уважаю. Я должен посмотреть. Покажите мне ее и через два дня, ну, от силы через три, я с вами рассчитаюсь. Как вы понимаете, мне надо будет махнуть на другой конец России и привезти брилики. Я же их с собой не таскаю.

— Понятно, понятно.

— Так когда вы мне покажете? — Борис Рублев говорил так, словно был уверен, «Янтарная комната» хранится где-то рядом, за стеной, в соседней квартире.

И стоит перейти из одной квартиры в другую, как он попадет в «Янтарную комнату».

— Вам легче, у вас товар не объемный, компактный.

А я контейнеры в Москву привезти не могу.

— На слово я верить не хочу и не могу. Не в моих правилах покупать кота в мешке.

«Опять он про этого кота заладил!»

— Знаете что, — добродушно улыбнулся Вадим Семенович, — наверное, у вас есть надежные партнеры дома?

— Надежные? Я самый надежный партнер.

— Вы меня не совсем поняли. У нас с вами сложная ситуация: я доверяю вам, вы доверяете мне. Но согласитесь — не до конца. Вы боитесь расплатиться со мной раньше, чем увидите панели «Янтарной комнаты», а я боюсь ее вам показывать. Она, как понимаете, спрятана, и если я вам открою тайник, то потом возникают проблемы. Перевезти ее и спрятать повторно будет хлопотно, одно оборудование укрытия обойдется мне в немалые деньги.

— Так что же делать? — спросил Рублев. — Может, разбежимся?

— Тоже не хотелось бы, — вздохнул Чурбаков. — Получается так, что мы привязаны друг к другу и я предлагаю вам следующий вариант. В бизнесе все держится на честном слове, а бумаги и договоры — чистая фикция. А я вижу, вы мужчина серьезный и если пообещаете, слово сдержите. Ваши бриллианты в Якутии, моя «Янтарная комната» не в Москве. И если хотите, можем съездить посмотреть ее, но при одном условии: я доставлю вас туда с завязанными глазами, чтобы вы не знали где именно расположен тайник.

— Хренотень какая-то, — недовольно поморщился Рублев.

— Но и вы же не расскажете мне где лежат ваши бриллианты?

— Даже под пытками не расскажу, — рассмеялся Комбат.

Рассмеялся в ответ и Чурбаков.

— Мы одного с вами поля ягоды.

— Это уж точно.

— Дело еще вот в чем, — Чурбаков внезапно перестал смеяться, — я именно сегодня собирался ехать в город, где хранится моя комната, которая может стать вашей, на неделю я исчезаю, меня не будет в Москве.

— Меня это не устроит. Я тоже собирался дня через три возвращаться домой.

— Если хотите, можно поехать прямо сейчас.

— А далеко ехать? — спросил Комбат.

— Дорога за мой счет, не волнуйтесь. И займет все это у нас полтора дня. Я привезу вас, и если вы согласитесь купить комнату, то пошлете факс или позвоните своим партнерам в Якутию. И вот когда они привезут на место ваши бриллианты, тогда я и смогу с вами расстаться, уступлю комнату вместе с тайником.

— Нет, — сказал Комбат, — так не пойдет. Давайте сделаем по-другому. Я посмотрю, я должен убедиться, что товар стоящий. А потом на нейтральной территории вы со своими людьми, я со своими людьми, согласитесь, деньги немалые, произведем обмен. Вы можете все взвесить, осмотреть, так сказать, принять товар. Я еще раз должен убедиться, что мне не подсунули что-нибудь не то. Я заберу контейнеры в присутствии эксперта, вы заберете бриллианты и мы расстанемся.

Чурбаков задумался. Честно говоря, иного ответа он и не ожидал. Такие варианты были предложены ему многими из тех, кто томился теперь в железных клетках без хлеба и воды. Каждый думал, что он хитрее Чурбакова. Но потом, когда становилось невмоготу, они звонили куда следует, подписывали бумаги, писали письма — словом, вели себя так, как ручные люди-животные, готовые стоять на задних лапках за кусочек сахара.

— Ну что ж, хорошо. Хотя, в общем-то, для меня это не лучший вариант.

— Зато для меня лучший и для дела лучший.

— Тогда едем прямо сейчас, — сказал Чурбаков.

— И что, очень далеко ехать?

— Зачем ехать? Полетим самолетом. Два часа — и мы на месте.

— Два часа? — пробормотал Комбат.

— Да, два часа с хвостиком.

— Что ж, я согласен. Но дорога за ваш счет.

— Я тоже согласен.

Чурбаков покосился на Подберезского и Альтова.

— Если вы привыкли повсюду ходить с охраной, то можете брать своих людей. Я-то своих тоже возьму, мало ли что в дороге, но только… — Чурбаков похлопал себя по груди, — с пистолетами в самолет не пустят.

— У моих людей есть разрешение.

— Тогда никаких проблем. — Вадим Семенович посмотрел на часы, — надо спешить, иначе самолет улетит без нас.

Рублев понимал, следует срочно дать знать Бахрушину о том, что происходит.

«Звонить прямо сейчас?»

Возможно, стоило бы рискнуть, но можно было спугнуть большую рыбу. И тут Рублев подумал:

«Лучше поступить по-другому».

Он подозвал к себе пальцем Альтова:

— Поедешь в гостиницу, присмотришь за вещами.

А завтра — послезавтра я вернусь в Москву.

Альтов понял, что от него требуется связаться с Бахрушиным, понимающе кивнул.

— Хорошо, хозяин.

— Но никаких баб в номер не водить. Не люблю этого! — строго погрозил Альтову пальцем Комбат. — Машину мою возьми.

— В аэропорт поедем на моей, — сказал Чурбаков.

Теперь совесть у Комбата была чиста. Он знал, Бахрушина поставят в суть дела, и он предпримет соответствующие меры. Жаль, Альтов не знает куда именно они летят, но выяснить это не представляет труда. Один звонок из ГРУ — и на стол Бахрушину ляжет распечатка всех пассажиров всех рейсов, вылетающих сегодня из Москвы. Полетит же он под фамилией Рублев Борис Иванович, так что вычислить несложно.

Торопясь, мужчины покинули квартиру "Шеришевского. Альтов сел в джип и отъехав пару кварталов, тут же связался с полковником Бахрушиным. И тут же получил нагоняй за то, что оставил Комбата и Подберезского одних.

Когда Рублев смотрел на Чурбакова, в яйце того ему мерещилось что-то знакомое. Где-то он его раньше видел — то ли по телевизору, то ли встречался с ним во время службы в армии. Да и в облике седовласого солидного мужчины сквозило что-то военное. И тут до него дошло, словно вспышка, кто этот человек, который так и не назвал свою фамилию. Слишком уж она была на слуху лет семь-десять тому назад.

«Вот оно что, — подумал Комбат. — Да, большая рыба клюнула. Слышал я, что он вышел на свободу, но не думал, что именно он начнет распродавать национальное достояние, вернее, продолжит распродавать. У такого человека и в самом деле может быть настоящая „Янтарная комната“, о которой столько пишут, гадают куда она запропастилась».

Комбату стало даже немного не по себе. Слишком уж страшной оказалась отгадка. И не какие-то заурядные бандиты противостояли ему, майору, командиру десантно-штурмового батальона, от которого сейчас остался в его распоряжении только один Андрюша Подберезский, а генерал-лейтенант, у которого наверняка сохранились обширные связи, благодаря которым он и занялся криминальным бизнесом.

Комбат смотрел на дорогу. Он никак не мог понять из какого аэропорта Чурбаков собирается лететь.

Наконец, когда машина проехала пятьдесят километров и все повороты на все аэропорты оказались позади, машина свернула на дорогу без указателя.

«Ах, вот оно что! — сообразил Комбат, вспомнив, с кем имеет дело. — Военный аэродром, военный транспорт. Как мне раньше в голову не пришло! Ну да ладно, с полковником Бахрушиным я как-нибудь свяжусь, может и ему придет в голову подобная догадка».

— Билеты брать не придется, — рассмеялся Чурбаков. — Есть у меня связи среди военных летчиков.

И в самом деле, его машину на КПП встретили как машину командира или высокопоставленного проверяющего. Солдат, лишь рассмотрев номер, тут же взял под козырек и открыл ворота с красными звездами, поверх которых были приделаны двуглавые орлы. Автомобиль, не сбавляя скорости, помчался по взлетному полю.

На Комбата повеяло немного подзабытым, родным.

Темно-зеленые фюзеляжи транспортных самолетов, пара серебристых истребителей, с десяток вертолетов с поникшими, вялыми лопастями.

— Ловко у вас все получается! — с нескрываемым восхищением произнес Рублев.

— Связи — дело хорошее. Этими самолетами летать надежнее. Военные сейчас бедные, зарабатывают коммерческими грузами. Так что можно считать, аэродром теперь почти гражданский. Да и следят военные за машинами лучше. Так что летать самолетами военно-воздушных сил безопаснее, чем самолетами бывшего «Аэрофлота».

— Согласен, — пробурчал Комбат, понимая, если сейчас он не позвонит по мобильному телефону Бахрушину, то уже через какой-нибудь час окажется в недосягаемости для связи.

А Чурбаков, словно назло, не оставлял Комбата одного. Вскоре к ним подошел летчик в звании майора и тут Рублев заметил, как Чурбаков на мгновение приложил палец к губам, давая понять, чтобы офицер не называл его по имени-отчеству.

— Можем лететь.

И через десять минут самолет, тяжело оторвавшись от взлетной полосы, взмыл в небо и взял курс на северо-запад. В грузовом отсеке Комбат, Чурбаков и Подберезский расположились с комфортом — в самолете среди прочего перевозили и партию итальянской мебели.