Машина замерла на месте. Борис Рублев рассчитался с водителем и выбрался на тротуар. Он извлек из кармана потрепанную записную книжку и, послюнив палец, принялся перелистывать помятые странички.

Наконец он добрался до буквы "П". Тут было множество фамилий – зачеркнутых, подчеркнутых, обведенных жирной линией. Наконец он нашел ту, что искал – Андрей Подберезский.

«Так-так, Андрюша, значит, вот ты где живешь! А я сколько раз был в Москве, но так и не удосужился у тебя побывать».

Комбат подошел к таксофону и быстро набрал указательным пальцем, который еле помещался в отверстие диска, семизначный номер.

Трубку тут же сняли.

– Алло, слушаю!

– Слушаешь? Привет, Андрюша! – громко сказал в трубку Борис Рублев.

На другом конце провода воцарилось молчание. Комбат не спешил назвать свое имя.

– Алло! Алло! – вдруг вновь послышался взволнованный мужской голос.

– Андрюша, это я!

– Комбат, ты? Вы? – в трубке слышалось взволнованное дыхание.

– Конечно я, а то кто же!

– Черт подери, где ты, комбат? Откуда звонишь? Далеко от меня?

– Да здесь я, возле твоего дома. Если хочешь, выгляни в окно и увидишь меня в будке.

– Лучше я увижу тебя в своей квартире.

Давай, поднимайся, скорее! Кодовый замок я уже открываю. Бегу вниз. Надо же!

– Ладно, иду, – комбат с довольной улыбкой на лице неторопливо двинулся от таксофона к подъезду – он был нужен, его хотели видеть, а это не так уж и мало значит в этой жизни.

Действительно, замок был открыт, а сверху уже слышались шаги. Комбат поднял голову, заглянув в пролет. Прямо на площадке, этажом выше, стоял широкоплечий мужчина в тренировочном костюме и в разбитых белых кроссовках, шнурки которых болтались. Мужчина улыбался. И тут он сделал совершенно невероятное движение: присел, вскочил и сверху бросился на комбата. Тот хотел увернуться, но ему это не удалось.

Андрей Подберезский, весивший не меньше ста десяти килограммов, схватил комбата, сжал его так сильно, что у того захрустели кости.

– Да раздавишь, медведь! – зарычал в ухо Подберезскому Рублев.

– Комбат, комбат, батяня! – нежно поглаживая коротко стриженные волосы Рублева, бормотал Подберезский. – Дай я тебя поцелую, – и Подберезский, прижав к себе комбата, тут же исполнил свою угрозу, приложил пухлые губы к гладко выбритой щеке комбата. – Неужели это ты? – словно бы не веря собственным глазам, Андрей Подберезский ощупывал своего бывшего командира. – Точно, точно, ты, – он мял его предплечья, прижимал к себе его голову. – Вот это радость! Не ожидал… Я-то думал… Хотя тебя, комбат, никакая пуля не возьмет.

– А что ты думал, Андрюха?

– Думал, тебя уже в живых нет на этом свете. Знаешь, комбат, всегда, когда выпиваю, первую рюмку поднимаю за тебя.

– А последнюю?

– Последнюю уже не помню, а вот первую обязательно за тебя.

Руки Подберезского тряслись так, словно бы с ним случилось что-то невероятное, словно у него на глазах произошло какое-то чудо и он увидел никак не меньше, чем воскрешение мертвого.

– Точно, это ты, Борис Иванович! Ну ты дал! Хоть бы предупредил. Я бы приготовился, ребят позвал бы… А ты как снег на голову.

– Только так и умею.

– Видел кого-нибудь из наших?

– Да нет, Андрюша, еще не успел.

Только сейчас до Подберезского дошло, что он все еще разговаривает с комбатом, стоя до сих пор на лестничной площадке.

– Ну пойдем же ко мне, что мы стоим, как придурки, на лестничной площадке! Пошли, пошли, – и Подберезский хотел уже схватить комбата, взвалить к себе на плечи и потащить наверх.

Но тот заупрямился:

– А ты здоров, черт!

– Да, комбат, приходится быть здоровым, хотя я уже не тот, что был раньше.

Комбат похлопал по плечу своего бывшего сержанта, и они, обнявшись за плечи, тяжело двинулись наверх, сопя и ухмыляясь, как два больших медведя.

– А кто у тебя дома?

– У меня никого.

– Я помню, у тебя была жена.

– Комбат, была да сплыла, – как-то небрежно махнул рукой Подберезский, но его лицо вмиг сделалось серьезным. – Какая радость!

Вот не ожидал! Совсем не ожидал, думал, кто это может звонить? Правда, когда голос услышал, мне, комбат, почему-то захотелось вытянуться по стойке «смирно». Признаюсь, я сразу и не понял, это ты или нет, но что-то в голосе почудилось железное и строгое.

Комбат самодовольно крякнул.

– А знаешь, Андрюха, я уже не военный, я уже штатским стал.

– Как!? Не может быть! – не поверил услышанному Андрей Подберезский. – Борис Иванович, да вы что? Что вы несете? – тут же Подберезский перешел на «вы».

А комбат покачал головой:

– Да-да, я уволился. Написал рапорт и уволился из армии.

– Не может быть! Опять разыгрываете?

– Нет, Андрюха, не до шуток. Не разыгрываю.

– А почему? Опять с начальством напряги?

– И с начальством тоже.

– Так все-таки, почему, Борис Иванович?

Товарищ майор, что случилось?

– Отказался в Чечню ехать, не захотел в своих стрелять. Ты же помнишь сколько чеченцев, осетин и грузин служило у нас в батальоне? А какие парни были! Так что я, комбат, должен идти и в них стрелять? А ведь они в свое время меня от пуль своими телами закрывали, с поля боя выносили. Помнишь?

– Помню, помню…

– Будь она неладна, война эта долбаная!

Придумали ее придурки, и приходится в своих стрелять. Посылают туда неизвестно кого и неизвестно кто, и неизвестно зачем. В голове не укладывается.

– Да ладно, комбат, что мы все про грустное. Пошли выпьем.

Комбат стащил с плеч кожаную куртку и огляделся по сторонам.

– А ты неплохо живешь, Андрюха.

– Раньше, комбат, жил неплохо, пока жена и дочь были со мной.

– А что случилось?

– Долго рассказывать, пойдем выпьем, потом и об этом поговорим.

Мужчины двинулись на кухню, но Андрей Подберезский, оглядевшись, передумал.

– Комбат, нет, с тобой на кухне я пить не стану. Пойдем в большую комнату, садись на мой кожаный диван за пять штук, кури. Сейчас я все приготовлю.

– А у тебя чисто, – заметил Рублев, оглядываясь по сторонам.

– Это благодаря тебе, комбат. Ты же приучил нас к чистоте. Я как из армии пришел, долго всех приучал к чистоте. И приучил!

– Главное, что сам не отвык.

– Привычка – вторая натура.

– Хорошая привычка. Надеюсь, развелся с женой не из-за этого?

– А я с ней и совсем не разводился. Она просто от меня ушла.

– Почему?

Мужчины разговаривали. Андрей Подберезский сновал то на кухню, то возвращался в большую комнату, которая считалась у него гостиной. И на длинном журнальном столе, как бы присевшем на гнутых ножках, появлялись всевозможные закуски, бутылки, стол наполнялся.

Комбат смотрел на эти манипуляции с нескрываемым удивлением.

«Для двух мужиков и бутылки водки – это слишком много и суетливо».

– Ну вот, вроде бы и все, – как заключительный аккорд, на столе появился огромный арбуз, только что из холодильника, на сверкающем блюде. – Теперь можем сесть, выпить, обо всем поговорить спокойно.

– Ну что ж, давай, Андрюша.

– Комбат, ты молодец! – как-то с ребячливым удивлением воскликнул Андрей Подберезский, глядя на комбата, сидящего напротив него на мягком кожаном диване.

– Ладно тебе, – попробовал немного урезонить своего бывшего сержанта командир десантно-штурмового батальона.

– Я рад. Ты, комбат, даже не представляешь, как я рад! Всем, кого знаю, я всегда говорил, наш комбат – это мужик, настоящий мужик. И не надо, говорил, мне вешать на уши лапшу о том, что в армии все подлецы и идиоты. Я всегда говорил, что наш комбат…

– Андрей!

– Что, я уже не могу порадоваться встрече, а Борис Иванович?

– Андрюха, называй меня просто Борис.

– Не могу, извини, комбат, лучше я тебя буду называть Батяня, как тебя называли все наши.

Комбат смутился.

– Но, за глаза же называли.

– Хорошо, я буду называть тебя Иваныч.

Это хоть как-то и не правильно, может быть, зато с уважением.

– Андрюха, как хочешь.

Мужчины выпили по рюмке водки. А Андрей Подберезский тут же наполнил их.

– Ну что, Иваныч, давай, выпьем за встречу? Давай, выпьем за тебя!

– Да нет, Андрюха, давай лучше за тебя.

– Чего за меня пить? Лучше – за те самые годы, за всех тех, кто остался там.

Комбат тяжело поднялся. Андрей Подберезский тоже поднялся. Они взглянули друг другу в глаза, и им показалось, они видят в глазах друг друга сполохи огня, слышат глухие взрывы, свист пуль и все то, без чего не бывает войны.

– За них!

Комбат кивнул, и мужчины, не чокаясь, выпили. Улыбки на время исчезли с их лиц.

– Так что у тебя случилось? – после довольно продолжительной паузы поинтересовался Борис Рублев, глядя прямо в серые, стального цвета глаза своего бывшего сержанта.

– С женой?

– С женой и вообще по жизни.

– По жизни все в общем-то ничего, не считая мелких неприятностей, а вот с женой… – Андрей Подберезский втянул голову в широченные плечи, наклонил ее вперед, словно бы собирался броситься и прошибить головой стену, а затем заговорил, не глядя на комбата, а куда-то в тарелки, полные еды. – Знаешь, Иваныч, она, скорее всего, не вынесла испытания богатством.

– Как это? – не понял комбат.

– Пока был бедным, не нищим, нет, а таким, как большинство, все у нас было хорошо. Мы стремились к чему-то, было за что бороться в перспективе, я хотел стать богатым, а она мне помогала. Потом у меня появились деньги. Я затеял одно дело, оно начало приносить доход. Я разбогател, многое мог себе позволить. И началось то, что теперь я называю борьбой за сохранение богатства. Точно так же нищий борется за то, чтобы завтра ему не стало еще хуже. Так вот моя Тамара уволилась из школы и сидела дома с дочкой. Я сам виноват. Это я сказал ей: какого черта ты станешь за гроши ходить в эту школу и пропадать там целыми днями, а свой ребенок будет расти без присмотра? Она подумала, согласилась и уволилась.

– Начиналось неплохо, – спокойно и рассудительно сказал комбат.

– Я тоже думал, что неплохо. Думал, хорошо будет ей, а еще лучше станет мне и дочке.

Но получилось все наоборот. У нее появились деньги… Я деньги от нее не прятал, она брала, сколько надо было.

– Ну, и что дальше? – уже понимая, куда клонит Андрей Подберезский, задал свой нехитрый вопрос комбат, предчувствуя ответ.

– А дальше она загуляла. Нашла таких же подружек, которые днями бездельничали, и пошло-поехало… Начала пить, начала гулять.

– А ты куда смотрел?

– Мне, Иваныч, некогда было. Я делом занимался.

Товар привез, товар принял, сделку заключил, договора подписал, встретиться с нужными людьми надо, выпить. А потом сауны, потом поездки, командировки всякие… Вот так продолжалось, пока мне не позвонил доброжелатель и не сказал, что моя жена гуляет.

– И ты поверил?

– Я послал его на хрен, но у самого на душе начали кошки скрести. И тогда я сел в машину, приехал домой, открыл дверь своим ключом…

– Ладно, если больно, не рассказывай, – сказал комбат.

– Уже не больно. Отболело, Иваныч, ох как отболело! Я когда ее выгнал, а ее хахаля спустил с лестницы, месяц пил, не просыхая. А потом решил: все, хватит, Андрюша, хватит! Если бы комбат это увидел, он сказал бы: «Тряпка ты, Андрюха, а не мужик! Самая настоящая половая тряпка!» И я завязал на другой же день.

Мучился, мучился, а потом, как после ранения, боль ушла, осталась только мерзкая пустота.

– Знаю, не рассказывай, – комбат взял бутылку и налил вначале Андрею Подберезскому, затем себе.

– Теперь, слава богу, все позади. Правда, иногда, бывает, накатит…

– А дочку-то видишь?

– Дочку вижу. Каждую неделю встречаемся, гуляем по выходным. То в зоопарк пойдем, то в цирк, то еще куда-нибудь ее свожу. Хорошая девочка и меня любит.

– Это самое главное, – с уверенностью в голосе сказал комбат, хотя сам имел об этом очень отдаленное представление.

– Ну, а вы, товарищ майор, чего ушли из армии?

Это же ваш хлеб, вы настоящий военный.

– Я же тебе говорил, Андрюха, надоело. Не могу в своих стрелять! Там, в Афгане, было понятно, там враги, там другие люди, у них даже вид другой. А здесь – свои парни. Я отказался.

– Тяжело, наверное, было?

– Нелегко.

И только сейчас комбат увидел на стене, у окна, над креслом, большую фотографию в дорогой дубовой рамке. Комбат поднялся, подошел к снимку и стал пристально в него всматриваться.

Поднялся и Андрей. Он приблизился к комбату, положил ему руку на плечо.

– Вот мы в Кабуле. Помните это место? Помните, как мы за этот дом дрались?

– Помню, помню, Андрюха, будь он неладен. Сколько ребят положили! А вся война ни к черту, как потом выяснилось, зря только головы под пули подставляли.

– Комбат, не вспоминай плохого.

– Что-то вид у тебя, Андрюха, странный.

– Неприятности, – махнул рукой Подберезский.

– Неприятности, говоришь?

– Противно даже рассказывать обо всем этом.

– А что, в сущности, случилось?

– Наехали на меня одни мерзавцы и деньги требуют.

– Как это, объясни. Я из этой жизни напрочь выпал и, вообще, иногда даже не понимаю, о чем между собой люди на улице говорят.

– Дело у меня было, комбат, одно. Я и сейчас продолжаю им заниматься. Так вот появились бандиты и требуют с меня дань.

– Как это?

– Ты же слышал, Иваныч, слово такое рэкет?

– Конечно слышал.

– Так вот, требуют, чтобы я им платил.

– За что?

– Ни за что, собственно говоря.

– Так и не плати.

– А они, суки, уже два киоска моих спалили.

– Сожгли?

– Спалили да и все, – Андрей Подберезский помрачнел, и под щеками у него заходили желваки.

– Тебя же сломать не так просто!

– Я не ломаюсь, комбат, держусь из последних сил.

А они угрожают. Слава богу, жены нет и дочь не со мной. А то бы они…

– Что? – спросил комбат каким-то странным голосом, таким, каким обычно он спрашивал у своих подчиненных о выполнении задания.

– Точно, комбат, ничего ты не понимаешь в этой жизни. Взяли бы в заложники дочку и жену и тогда мне – некуда деться. Может, они до них и доберутся.

– Да ты что, Андрюха! А наши ребята?

– Неохота, комбат, ни к кому обращаться, неохота никого подставлять. У всех теперь свои дела, свои проблемы, им не до моих.

– Что значит подставлять? Мы же все свои, мы же друг за друга, мы же друг другу столько должны, что по жизни не рассчитаться!

– Неохота, Иваныч, рисковать ничьей жизнью. Хватит, там на войне нарисковались.

– Понятно, понятно, – мрачным и угрюмым голосом сказал комбат, а затем посмотрел на Андрея. – Но я же сейчас здесь, давай, помогу, разберемся.

– Ой, комбат, не все ты понимаешь! Ой, не все.

Влезешь в это дело, будешь по уши в крови, да и убить могут. Сложно теперь жить.

– Меня, Андрюха, столько раз могли убить, да и тебя не меньше… Смотри, какие все орлы! – комбат взглянул на снимок.

– Да, орлы. Были орлами, а сейчас многих уже нет.

– Нет? Это после войны?

– Комбат, давай лучше выпьем.

– Нет, погоди, Андрюха, так не пойдет. Ты меня вынес с поля боя, я тебя…

– Вот мы и в расчете, комбат.

– Не в расчете, погоди. Кто они?

– Бандиты, самые обыкновенные бандюги.

– Ты их боишься?

– Да не боюсь я их, просто связываться с мерзавцами не хочется.

– А мне кажется, боишься, Андрюха, боишься, – комбат смотрел на своего сержанта, на широкоплечего здоровенного мужчину так, словно бы тот в чем-то был сильно перед ним виноват.

– Ладно, комбат, не смотри на меня так, а то мне не по себе, снова хочется вытянуться по стойке смирно. А ведь мы не в армии, мы сидим, выпиваем.

– К черту выпивку, Андрюха! Давай разберемся что к чему. Объясняй, рассказывай: где они, кто они? Если надо, я позвоню, ребята подъедут.

– Я и сам, комбат, могу позвонить.

Еще полчаса Андрей Подберезский сидел и рассказывал Андрею Рублеву в подробностях то, как на него наехали и как вымогают у него деньги, рассказывал о своем нехитром бизнесе, о том, как он поднимался и начинал дело.

В конце концов комбат во все въехал и даже немного повеселел:

– Неужели мы с тобой, Андрюха, испугаемся каких-то засранцев, которые даже пороха не нюхали?

– Нюхали они порох, комбат! В том-то и дело. И оружие у них есть, и думать долго не станут, воспользуются им тут же.

– Поехали, разберемся с ними!

– Куда поехали, комбат?

– Я думаю, ты знаешь где они сидят.

– Знаю, – признался Подберезский.

– И где же?

– В спортзале они сидят, там у них сауна, девочки, пиво, водка…

– Знаешь, конечно же, где эта сауна, где спортзал?

Небось, не раз сам думал разобраться?

– Конечно думал.

– Тогда поехали, поговорим.

– Не надо, тебе комбат, совать голову в мою петлю, не надо.

– Молчать! – рявкнул на Андрея Подберезского отставной майор, комбат десантно-штурмового батальона Борис Иванович Рублев. – Молчать! Делай, что говорю. Одевайся, едем.

– Мы же выпили, за руль я не сяду.

– Такси возьмем. Вызывай такси!

Андрею Подберезскому ничего не оставалось делать, как только выполнить приказание комбата. Он и сам не заметил, как поневоле, по капле, начал действовать совсем по-другому, чем еще за день до их встречи. Он подтянулся, расправил плечи, бросал по сторонам решительные взгляды. Рядом с комбатом он чувствовал себя так же, как давно, на той далекой, на афганской, когда все решали секунды, даже десятые доли секунды. Тем более, рядом с ним был такой человек, с которым бояться не следовало ничего.

И Андрей это чувствовал, комбат не подведет, если уж он берется за дело, то доведет его до конца. А в том, что комбат стоит десятка бойцов, Андрей Подберезский не сомневался.

– Не передумал? – с ухмылкой сказал комбат и посмотрел на уже одетого Андрея Подберезского.

Тот вместо ответа хмыкнул.

– Вижу, не изменился ты, стержень внутри остался, он и держит.

– Взять ствол, комбат?

– Какой?

– Есть у меня пистолет…

Комбат на мгновение задумался, затем отрицательно покачал головой.

– Не надо. Думаю, обойдемся. Я просто хочу на них посмотреть и хочу им сказать, чтобы они не лезли к тебе. Думаю, меня они послушают.

– Рисково…

– Надо, Андрюха, надо. А не то еще один год пройдет, и ты уже себя уважать перестанешь. Понял?

– Как не понять.