Белый «Опель» стремительно пролетел набережную.

Толик вел машину зигзагами, опасаясь, что сзади ее могут обстрелять. Но выстрелы так и не прозвучали. «Чисто сработали, — подумал бандит. — Главное — получить фору, пусть небольшую, но в нашем деле все решают секунды».

Он нервничал, но не так сильно, как Сашок или Шурик. Он умел держать себя в руках, вспоминая приятные моменты из прошлого. Не только первый поцелуй грел его самолюбие, но согревали душу и те моменты, когда ему удавалось обставить соперников.

Обойдя грузовик с ярким красным фургоном, он свернул в небольшую улочку и сбавил скорость. Сейчас для непосвященных, для случайных прохожих все выглядело довольно обыденно. Испугавшись выстрелов, водитель рванул по набережной, затем, укрывшись в переулке и ощутив себя в безопасности, успокоился и вновь повел машину ровно и осторожно.

«Да, фора — великая вещь. Всего несколько минут, а сколько за них можно сделать!»

Мигнув указателем поворота, «Опель» въехал в арку.

Двор, по питерским меркам, был довольно большим. Из двух кварталов в начале пятидесятых сделали один. Снесли старые ветхие дома и на их месте разбили небольшой скверик.

Толик вплотную подъехал к грязной трансформаторной будке; высокие деревья скверика отделяли этот уголок двора от домов.

— Быстро! — властно и резко скомандовал главарь бандитов.

Все трое выбрались на пыльную, поросшую редкими одуванчиками землю. Оружие побросали в небольшую спортивную сумку, которую Толик тут же повесил на плечо.

Шурик с Сашком выволокли из багажника выцветший брезентовый чехол с отбитыми под трафарет номерными знаками, которые, конечно же, не совпадали с цифрами знаков, укрепленных на машине.

За пять секунд автомобиль был надежно укрыт брезентом. Затем Шурик с Сашком присели: один возле заднего бампера, второй — возле переднего. Еще пара секунд понадобилась на то, чтобы отодрать приклеенные прозрачной лентой, фальшивые, выполненные из картона и раскрашенные нитрокраской номерные знаки. Переломанные пополам, они тоже очутились в спортивной сумке вместе с оружием.

— День прожит не зря, — усмехнулся Толик.

Только теперь мужчины позволили себе снять нитяные, телесного цвета перчатки. Вдоль одного края двора расположились двухэтажные сараи, которые строили в пятидесятые годы, когда во многих домах еще топились дровами плиты.

По галерее бандиты выбрались на другую сторону сараев и спустились в небольшой соседний дворик, из которого на улицу выходила лишь одна узкая арка, такая узкая, что в нее не мог проехать ни один грузовик. И не удивительно, дом возводился в те времена, когда основным транспортом в Питере были пролетки. Под кирпичными сводами было влажно и прохладно.

В небольшой нише бандитов поджидал странного вида субъект. Несмотря на то, что стояло теплое лето, одет он был в испачканное мелом пальто, грязный, заросший, его почти былинная борода доходила чуть ли не до середины груди. Субъект, завидев Толика, радостно осклабился. Во рту еще не очень старого мужчины виднелось всего три зуба. Субъект выкатил из ниши трехколесную тележку с грязной потертой сумкой, привязанной к подножке потрепанными веревками.

— Жду, жду, а часов-то у меня нет. Хрен его знает, когда вы придете?

— Дождался-таки, пришли, — Толик взглядом указал на сумку. Самому ему неприятно было прикасаться к заляпанному грязью замку застежки.

Бомж, продолжая весело и нагловато улыбаться, расстегнул пластиковый замок и руками развел его края. Даже в полумраке подворотни было видно, какие у него грязные, почерневшие ногти.

Толик, Сашок и Шурик сбросили куртки, стащили темные свитера с высокими вязаными воротниками, которыми во время нападения прикрывали лица. Под свитерами оказались белые праздничные рубашки, немного легкомысленные галстуки.

Пиджаки же, аккуратно сложенные и запакованные в полиэтиленовые мешки, оказались в сумке бомжа. В каждый прозрачный пакет был вложен и нарисованный на бумажке номерок — первый, второй и третий, чтобы бандиты не теряли времени зря, а сразу разобрали одежду, кому какая предназначена.

Оружие, свитера, куртки — все уместилось в грязной сумке бомжа. Для пущей убедительности из-под не до конца застегнутого замка выглядывали горлышко двухлитровой пластиковой бутылки и край пожелтевшей газеты.

Облаченные в пиджаки, при галстуках, в белых рубашках, бандиты выглядели солидно и совсем не грозно. При помощи маленькой бутылочки с гелем и расчески Толик быстро навел порядок на головах своих подручных. Теперь те выглядели, как коммивояжеры.

— Вам только значки повесить "Хочешь похудеть?

Спроси у меня как". Чистые «гербалайфщики», — немного нервно рассмеялся Толик. — Ну, все, Васька, кати свою тележку.

Бомж закашлялся, затянулся дешевой сигаретой и покатил тележку по улице. Бандиты же постояли в подворотне с полминуты, прислушиваясь к завыванию милицейских сирен, а затем абсолютно спокойно пересекли улицу, зашли еще в один двор. Там их уже ждали.

На невысоком крыльце, у двери, обитой оцинкованной жестью, стоял мужчина в белом халате, из-под которого выглядывали новенькие джинсы. Он спокойно курил и с улыбкой смотрел на Толика, который в костюме и при галстуке казался ему чрезвычайно смешным.

— Привет! — они не пожали друг другу руки, а лишь ударили ладонь о ладонь — так у них было заведено с незапамятных времен.

Обитая железом дверь закрылась, и длинным, темным коридором, насквозь пропитанным запахом съестного, бандиты прошли в большой зал ресторана. Они вынырнули из-за кулис невысокой сцены, на которой играл джазовый оркестрик, в тот момент, когда ярко полыхал вспышками стробоскоп.

Когда зажегся свет, трое бандитов уже сидели за круглым столиком, на котором стояли тарелки со снедью, рюмки и две бутылки — одна с коньяком, другая с водкой.

Интерьер ресторана позволял посетителям чувствовать себя чуть ли не в одиночестве. Каждый столик с двух сторон огораживала невысокая ажурная деревянная ширмочка, увитая растениями. Никто из посетителей не заметил появления троих новичков, ведь одеты они были так же, как и большинство мужчин в этом зале — пиджаки, галстуки и белые рубашки.

Не предлагая тоста, Толик разлил водку по фужерам для шампанского, и все трое, не чокаясь, залпом выпили спиртное.

— Еще, — пробормотал Шурик, подцепив на вилку ломоть ярко-красного вяленого мяса и целиком отправив его в рот.

— — Ясное дело, — Толик разлил бутылку до последней капли, и она тут же исчезла в руках подоспевшего официанта.

Взамен выпитой бутылки на столе возникла новая, такая же запотевшая и холодная.

Минут через десять бандиты были уже пьяны — так, что это даже бросалось в глаза. Теперь они пили коньяк из маленьких рюмочек, смакуя его, и обменивались улыбками.

— Дуракам всегда не везет, — негромко произнес Толик и, приподняв рюмку на уровень глаз, подмигнул своим молодым приятелям.

— Не везет, — согласился Сашок.

— Сегодня не повезло честному дураку, — уточнил Шурик.

Рюмки сошлись над центром стола. Сашок с Шуриком выпили залпом, а Толик отпил маленький глоточек и захихикал:

— Ребята, не умеете вы жить красиво. Коньяк — не водка, его мелкими глоточками пьют.

— Какая разница? — пожал плечами Шурик. — И там сорок градусов, и тут.

— Все равно в животе перемешается, — поддержал друга Сашок.

С одной стороны, ему нравилось, что Толик учит их уму-разуму, а с другой, было немного обидно за себя. Кого из себя Толик корчит, тоже мне, аристократ нашелся!

Толик провел ладонью по идеально выбритой щеке и задумчиво произнес:

— Людей можно делить по-всякому: человечество можно разделить на тех, кто блеванет при виде полуразложившегося трупа, и на тех, кто не блеванет. И такое деление будет справедливым.

— Я не блевану, — тут же вставил Шурик.

— А я не знаю. На четверть разложившиеся трупы видел, а вот наполовину — не приходилось.

— Но можно поделить и по другому принципу, — продолжал Толик, — на тех, кто пьет крепкое спиртное залпом, и на тех, кто мелкими глотками.

— Ты, конечно, из тех, кто пьет мелкими?

— Да, — еще раз подмигнул Толик. — По-моему, это чисто русская манера — пить залпом.

Шурик уже наелся и, чтобы чем-то занять руки, отламывал от ломтя хлеба маленькие кусочки, скатывал их в шарики и рядком выстраивал на салфетке.

— Не правильно, — улыбнулся Толик, — я тоже чисто русский человек, но пью мелкими глотками. И это, знаете, как называется?

Сашок с Шуриком переглянулись. Было понятно, что им не угадать ни с первого, ни со второго, ни даже с десятого раза. Когда ответ заранее известен спрашивающему, то искать его не хочется.

— Ну?

— Это называется «держать ситуацию под контролем».

— Я тоже себя контролирую, — возмутился Сашок.

— Э, нет, ты залил в себя сто граммов водки и думаешь, что еще достаточно трезв. А они уже внутри тебя, уже понемногу туманят голову. Пройдет минут пять, и ты захмелеешь….

— Но мы же, Толик, одинаково с тобой выпиваем.

— Да. Но разница в том, что я ощущаю с каждым маленьким глоточком, насколько пьянею, и могу вовремя остановиться, а ты — нет.

— Путано говоришь, — пьяновато замотал головой Шурик.

— Пьяному чужие слова всегда кажутся путаницей, — Толик сделал еще один микроскопический глоток и с удовольствием принялся закусывать.

Он знал, что делал, хотя не посвящал молодых бандитов в некоторые детали. «Играть на публику они еще не умеют, — думал Толик, — и поэтому все будет выглядеть более реалистично, если не будут всего знать».

* * *

Тем временем на месте убийства работали следователи, криминалисты. Все выезды из города были перекрыты, каждый милиционер знал, какую машину следует искать.

Не посчастливилось в этот день владельцам белых «Oпeлей», их останавливали буквально на каждом перекрестке.

И благо бы, просто останавливали! Ни простым милиционерам, ни омоновцам не хотелось зря подставлять головы под пули, поэтому они выводили владельцев машин под стволами автоматов, те же боялись совершить резкое движение. Чего доброго, у кого-нибудь из омоновцев сдадут нервы, дрогнет палец, и короткая очередь продырявит спину невинного автолюбителя.

Полковник Барышев не очень-то надеялся на операцию «Перехват», понимая, что убийцы не станут выбираться из города на той же машине, на которой скрылись с места преступления. Он отдавал себе отчет в том, что убийство Малютина готовилось скрупулезно, тщательно, и самым сложным было не само убийство, не выстрелы — нажать на спусковой крючок сумеет и полный идиот — а то, как убийцы собирались уйти от погони.

Вначале Барышев сам отвечал на телефонные звонки, сам вызывал посты вокруг города, руководителей мобильных групп. Он боялся потерять живую связующую нить между собой и теми, кто вел поиски. Вести приходили неутешительные, хоть и было уже задержано около сорока человек, изъято одиннадцать единиц оружия. «Тот, кто организовал убийство, — думал Барышев, — на это и рассчитывал. Я иду у него на поводу. Не знаю, какое расстояние нас отделяет, но он движется впереди меня. Он получил фору, может, небольшую, но достаточную для того, чтобы иметь свободу маневра. А я должен просчитать его план, определить маршрут, по которому он движется, забежать вперед и перекрыть ему дорогу. Легко сказать, трудно сделать», — усмехнулся Барышев.

Его так и подмывало втянуться в кутерьму преследования, слушать обрывки разговоров по рации, выслушивать рапорты, самому ставить конкретные задачи: найти, перехватить, фильтровать, задерживать. Но казавшиеся на первый взгляд отлаженными действия милиции и ФСБ, на самом деле, как он понимал, являются умелой имитацией поисков.

Трое убийц действуют мобильно и оперативно, а громады правоохранительных органов тяжелы на подъем, и именно поэтому проиграют гонку. Если в первые часы после убийства не удалось задержать исполнителей, то шансы поймать их с каждым часом уменьшаются. Лишь потом, когда уляжется шумиха, когда раскрытием преступления займется небольшая группа следователей, появятся шансы на успех, потому что убийцы поверят в собственную безнаказанность, а следователи приобретут мобильность.

Но пока еще шанс настигнуть преступников по горячим следам имелся.

Из оперативной сводки следовало, что автомобиль не покидал город, значит, скорее всего, преступники оставались в Питере в надежде улизнуть попозже. Основной ошибкой Барышева было то, что он не подвергал сомнению самую первую версию, которая пришла ему в голову: убийство совершила бригада наемников, приехавших из другого города, так, как это было в случае, когда взорвали машину Малютина, убив шофера.

* * *

Зал ресторана не был наполнен наполовину, но, тем не менее, оркестр играл, танцевали несколько скучающих пар. Хотя три стены ресторана были стеклянными, увидеть, что делается на улице, было практически невозможно. Стекла закрывали уютные бордовые шторы.

С первого этажа, где располагались вход в холл и гардероб, послышались странные звуки — топот множества ног, негромкие приказы. Шурик и Сашок замерли с рюмками в руках, пьяноватые улыбки исчезли с их лиц.

— Чего вы, ребята, приуныли? — радужно улыбался Толик. — Все в порядке, все идет по плану.

К столику с каменным выражением на лице подошел официант, тот самый, который впустил бандитов в ресторан с черного хода, подхватил пару пустых тарелок и прошептал на ухо Толику:

— Возле черного хода стоят два омоновца, а на первом этаже уже человек десять. Обыскивают все закоулки.

— В женском туалете тоже ищут?

— И там тоже, — без тени улыбки ответил официант.

Профессия приучила его ничему не удивляться, на все реагировать спокойно. Он не знал, натворил ли что-нибудь Толик с приятелями или нет, он даже не пытался задать себе такой вопрос. Его попросили, ему заплатили, а больше его ничего не интересовало. Он всего лишь официант, такой же нужный и настолько же лишенный эмоций, как столовый прибор, нож или вилка — часть интерьера, да и только. С тем же успехом омоновцы могли бы расспрашивать о том, кто такой Толик, Сашок или Шурик, не его, а буфет, в котором поблескивали чисто вымытые бокалы.

— Придется пережить пару неприятных минут, — вздохнул Толик, закуривая сигарету.

И лишь по тому, как дрогнул язычок пламени в его зажигалке и как погас под неровным выдохом, можно было понять — Толик нервничает. Лицо его при этом оставалось абсолютно спокойным. Бандит развалился на мягком стуле, закинул ногу на ногу.

В зале ресторана ОМОН действовал уже не так нагло, как на первом этаже. Было в здешнем убранстве что-то от церковного: неяркое сияние свечей на столиках, позолота капителей колонн, ведущиеся шепотом разговоры. За невысоким деревянным барьером появился холеный метрдотель.

— По какому случаю? — он обращался к офицеру ОМОНа так, словно тот был посетителем, желающим заказать столик, по-другому в этом зале он просто не умел разговаривать.

— В зале нужно включить весь свет. Быстро! — сказал омоновец.

— Зачем?

— Ты не умничай, а выполняй! — краем глаза офицер следил за тем, как его бойцы быстро рассредоточиваются по залу.

Метрдотель тяжело вздохнул, выразив этим вздохом свое презрение к человеку в форме. Но, вместе с тем, он чувствовал и некоторую солидарность с ним. Сам он тоже носил некое подобие мундира — черные брюки, белую рубашку и темно-бордовый пиджак. Так в ресторане одевались все официанты, и эта одежда хранилась в небольшой комнатке в металлических шкафчиках. Метрдотель словно всем своим видом показывал омоновцам, что, если нужно включить свет, то они могут включить его сами, щелкнув выключателем. Но загвоздка заключалась в том, что выключателей не было видно.

Не спеша, метрдотель подошел к колонне, обшитой деревянными панелями, открыл одну из них и ладонью подал вверх три пакетных выключателя. Загудели, зажглись лампы дневного света, вспыхнули «галогенки», и ресторанный зал тут же заполнил отвратительно-яркий свет. Застигнутые врасплох посетители щурили глаза, сразу стало видно, что вентиляция работает ни к черту и в зале полно сигаретного дыма.

— Всем оставаться на местах! — дружелюбно распорядился офицер ОМОНа.

Мужчины вздохнули с облегчением. Некоторым из них уже приходилось сталкиваться с омоновцами, и они ждали другого приказа:

«Встать! Руки за голову, ноги на ширине плеч, лицом к стене!» Но на этот раз милиция не зверствовала, началась проверка документов. Естественно, удостоверения личности оказались не у всех, Питер — это не Москва, где без документов лучше не переступать порог собственной квартиры. Женщинами омоновцы вообще не интересовались, даже не заглядывали в паспорта.

Двое омоновцев, один вооруженный автоматом, второй налегке, остановились у столика, который занимали бандиты. Толик смотрел на них, как только что сошедший с небес ангел, мол, я-то надеялся на радушный прием, а меня приняли за кого-то другого.

— Ваши документы! — прозвучало с двухметровой высоты. Омоновец отличался приличным ростом.

— Сейчас посмотрю, может быть и не забыл прихватить.

Толик порылся в кармане пиджака, вытащил сперва пачку визиток, похожую на колоду миниатюрных сувенирных карт. Когда клал их на стол, визитки рассыпались. На некоторых из них сияли золотом двуглавые орлы, чернели надписи «Депутат», «Председатель», «Директор».

— Сейчас, сейчас… — приговаривал Толик, продолжая рыться в карманах. — Вот же, как назло, когда надо, беру документы с собой, а тут забыл, наверное. Хотя нет, подождите, — на лице его появилась довольная улыбка, и на стол лег паспорт.

Омоновец взял его, придирчиво сравнил фотографию с оригиналом, затем отыскал страничку с пропиской. Придраться было не к чему, человек был прописан в Питере, на убийцу походил мало, хотя для бизнесмена имел слишком хорошую физическую подготовку — тренированные мышцы просматривались даже под элегантным пиджаком.

Сашок и Шурик уже держали наготове паспорта.

— Это мои ребята, вместе на фирме работаем, — Толик произнес это таким тоном, словно с него уже были сняты все подозрения и он мог поручиться за других. — Я тоже еще недавно в форме ходил, — фамильярно подмигнул он омоновцу, — но семью на чти деньги не прокормишь, пришлось бизнесом заняться. Не мое, но получается. И ребят, вот, понемногу уму-разуму учу.

Документы вернулись владельцам. Толик сгреб со стола визитные карточки, бросил их в карман.

— Кого, хоть, ребята, ищете?

Омоновец, естественно, не стал распространяться о том, что ищет убийц Малютина. По его мнению, сидящих в ресторане происходящее за стенами мало интересовало.

Вряд ли кто-нибудь из них уже знал об убийстве.

— Понимаю, — продолжил Толик, — не ради собственного удовольствия документы проверяете. Выпить не предлагаю, потому как вы на службе. Может, хоть закурить возьмете? — пачка «Кента» скользнула к краю стола. В ответ гробовое молчание. — Ну что ж, служба она и есть служба, не сахар. Что ж, за здоровье тех, кто в форме! — Толик поднял рюмку с коньяком и на глазах удивленных Сашка и Шурика выпил ее залпом за здоровье ментов, наплевав на все свои недавние философские выкладки.

Руководитель группы, капитан, прошелся по залу. Из всех компаний наиболее подозрительной ему показалась лишь одна, состоящая из трех мужчин, одного в возрасте и двух молодых. Он отозвал омоновца от их столика.

— Документы проверил?

— Так точно!

— Полный порядок или не совсем?

— У них всех питерская прописка, и не вчера проставленная.

— Это еще ничего не значит, — пробормотал капитан. — Найди-ка мне метрдотеля.

Метрдотель, как с удивлением заметил капитан, испарился, как только включил свет. Его отыскали на лестничной площадке, он стоял и курил, беседуя с охранником ресторана. Но метрдотель вместо того, чтобы выслушать вопрос капитана, тут же сделал ему выговор:

— Мне посетительница жаловалась, что вы без стука в женский туалет ворвались.

— Знаю, вы уже говорили, что мы наделали слишком много шума в вашем ресторане, — усмехнулся капитан.

— Это так, к слову. К счастью, наши посетители понимают, с кем приходится иметь дело, поэтому претензии у них только к вам, но не ко мне.

— Вот и отлично. Как долго у вас сидят эти посетители? — капитан говорил негромко, так, чтобы его не могли слышать трое мужчин за столиком.

— Которые? — метрдотель окинул взглядом зал, хотя прекрасно понял, о ком идет речь.

— Трое мужчин за моей спиной — один старый, двое молодых.

— Седой — не всегда означает, что старый, — метрдотель гордо ладонью поправил начинающий седеть чуб.

— С какого часа они в вашем ресторане?

— Не знаю, я за ними не следил.

— Кто-нибудь может ответить на мой вопрос?

— Официант, который обслуживает столик, — и, даже не глядя в сторону официанта, метрдотель поманил его рукой. — Подойдите, пожалуйста, господин омоновец интересуется, — метрдотель слегка кивнул, давая понять капитану, что издевается над ним. «Господин капитан» прозвучало бы полуиздевкой, a «господин омоновец» звучало мерзко. — Так вот, господин омоновец интересуется, долго ли сидят в нашем ресторане трое господ за круглым столиком.

— Сейчас я вам точно скажу, — официант вытащил из нагрудного кармана тонкую книжечку с разграфленными страницами, которой он пользовался, принимая заказы.

Там чернели страшные каракули, закорючки и крестики.

Больше трех букв от слова официант не писал: к чему? Ему сокращения понятны, а большего и не надо. — Так, так, так… — приговаривал он, ведя по записям коротко подстриженным ногтем — Первую бутылку водки они заказали два с половиной часа тому назад. Вторую — час. А сидят, может, и раньше Сперва супчику поели… Вот, три луковых супа и салат из крабов, а уж потом им, наверное, выпить захотелось.

Капитана же интересовали люди, которые появились в ресторане, самое большое, час тому назад.

«Да, — подумал он, — не зря мне эта троица показалась слишком пьяной для людей, час тому назад стрелявших из автоматов, убивших крупного чиновника, двух его телохранителей и одного омоновца».

На всякий случай он скользнул взглядом под стол, вдруг там стоят не портфели бизнесменов, а чемоданчики или спортивная сумка с оружием. Но ни сумки, ни чемоданчиков, ни даже портфеля там не оказалось.

«Фирмачи, — подумал капитан. — Наверное, из офиса вышли, вещи на рабочих местах оставили».

Вся операция по обыску ресторана не заняла и четверти часа. Наконец последний омоновец покинул зал ресторана. Метрдотель выглянул за дверь, чтобы убедиться, что непрошеные гости покинули заведение надолго. После этого он вышел на середину зала, приложил правую руку к сердцу и громко сказал:

— Уважаемые господа! Приносим свои извинения за некоторые неудобства.

Посетители, большинство из которых принадлежало к людям, ведущим самостоятельный бизнес, с сочувствием восприняли тираду метрдотеля. Кому, как не им, было знать нравы ОМОНа!

— Теперь, надеюсь, ничто не омрачит ваш отдых, — и холеный метрдотель картинно шагнул к распахнутому электрощиту.

На этот раз он гасил свет постепенно, как в театре.

Сперва щелкнул один пакетник, за ним второй, следом третий. Вновь стали видны исчезнувшие было в ярком свете свечки на столиках. Зажглись рубинчики сигарет, люди вернулись к приятным разговорам.

— Все в порядке, — проговорил Толик, глядя на молодых бандитов.

— А я, честно говоря, немного струхнул, — признался Сашок. — Он как сказал «ваши документы», я подумал: вот те на, нет их у меня! Смотрю, Толик, ты полез в карман, и я, как дурак, тоже лезу. Оказывается, паспорт мой в кармане пиджака лежит, а я же его туда не клал.

— Думаешь, зачем я вас просил с утра мне паспорта отдать? ?

— Я и не понял.

— Если что-нибудь не понимаешь, то лучше и не делай.

Толик и двое его подручных провели в ресторане еще часа четыре — ровно столько, чтобы успеть протрезветь.

Они уже ели безо всякого аппетита, пили только минеральную воду и тоник, несмотря на то, что крепкое спиртное оставалось в бутылках.

— Лучший способ избежать похмелья, — объяснял Толик, — это не ложиться пьяному спать, а протрезветь на ногах.

— Не всегда получается вовремя остановиться, — признался Сашок.

— Но сейчас же ты не пьешь?

— Это потому, что ты рядом, Толик. С тобой спокойно и хорошо.

Толик вскинул руку и посмотрел на часы:

— Можно сваливать. Думаю, теперь уже повсюду спокойно.

— Нет, — покачал головой Шурик, — они долго еще не успокоятся. Такого клиента…

Толик приложил палец к губам и усмехнулся:

— Но мы-то тут ни при чем! Мы в ресторане пьянствовали при свидетелях.

Мужчины громко рассмеялись и, подозвав официанта, расплатились, щедро оставив на чай, а затем вразвалочку двинулись к выходу.

Внизу уже ничего не говорило о том, что сегодня здесь побывал ОМОН, наверху, на втором этаже, гудел весельем зал.

Метрдотель вышел проводить своих постоянных клиентов, Толика он знал прекрасно, тот бывал здесь не реже одного раза в неделю и всегда щедро расплачивался. Метрдотель Толика уважал, никогда тот не устраивал в ресторане безобразных сцен. Правда, бывало, что напивался в дым, но и тогда вел себя сдержанно, в драку не лез, к женщинам не приставал.

— Ну, что ж, — метрдотель крепко пожал руку Толику и подмигнул двум молодым бандитам, — заходи, Анатолий, всегда тебе рады. Лучшие места твои и лучшие девочки тоже.

— Ты же знаешь, Савелий, я девчонками с улицы не интересуюсь. Выпить — всегда пожалуйста, а бабы — нет.

У меня к ним свои счеты.

Трое мужчин вышли на улицу. Они чувствовали себя немного неловко в костюмах, при галстуках.

— Ну вот, ребятки, — Толик хлопнул своих приятелей по плечам, — можно до завтра отдохнуть. Но чтобы больше не пили. Днями нам предстоит крутая работенка. Надеюсь, вы не забыли?

— Как можно забыть! — Сашок весело улыбался, Шурик же оставался мрачно-сдержанным.

Ему хотелось снять сегодняшний стресс спиртным, но он понимал: с Толиком лучше не спорить, и если тот приказал не пить, значит, надо воздержаться, потому как у Толика нюх на алкоголь был почище, чем у самого рьяного гаишника, и если назавтра унюхает запах, то добра не жди.

На расправу Толик был скор, Шурик хоть уважал его, но побаивался.

Ему казалось, что Толик видит людей насквозь, словно у него не глаза, а рентгеновский аппарат, а вместо головы — детектор лжи. Возьмет тебя за руку, подержит секунд пятнадцать, заглядывая в глаза, и узнает о тебе все. Знает, что ты говорил в его отсутствие, и знает даже, с кем ты провел ночь.

— До завтра, — взмахнул рукой Толик и остановил такси.

Сегодня он был щедр.

— Садитесь, ребята, а я немного пройдусь.

Такси тронулось, увозя Сашка с Шуриком, а Толик, запустив руки в карманы брюк, неторопливо двинулся по тротуару в сторону набережной. Он, как всякий преступник, любил бывать на тех местах, где совершил преступление. Ему не терпелось глянуть на крыльцо, послушать, о чем судачат зеваки, посмотреть на окна, по которым пришлось стрелять.

Он всегда возвращался на места своих преступлений и, самое главное, делал из увиденного правильные выводы, иногда корректировал свое дальнейшее поведение. Теперь же ему предстояло подумать о том, правильный ли план он составил и не стоит ли его резко изменить. Он знал, что и Петров, и Короедов — люди коварные, их словам верить нельзя. Если им будет выгодно расправиться с ним и его помощниками, они расправятся. Значит, ситуацию следует повернуть так, чтобы тем было выгодно оставить его, о живых и впоследствии помочь скрыться.

Никогда прежде Толику не приходилось проворачивать дела такого масштаба, как сегодня, и он удивлялся себе, с каким спокойствием шел к набережной. Когда он оказался на берегу Невы, перед старым домом с высоким крыльцом, то ему уже и самому не верилось, что около пяти часов назад они с Сашком и Шуриком палили здесь из автоматов, а затем убежали, оставив на ступеньках четыре трупа.

К месту убийства никого еще не пускали, крыльцо было огорожено, людей из здания выпускали через черный ход. Все места в уличном кафе были заняты. Тут расположились журналисты, телевизионщики со своими камерами и микрофонами в надежде, что кто-нибудь из следственной бригады зайдет выпить кофе и можно будет его расспросить о том, как продвигается следствие.

Тут же крутились жители из близлежащих домов, любители попасть на телеэкран. Да и просто любопытных питерцев хватало. Среди них и затесался Толик, похожий на бизнесмена средней руки, покинувшего свой офис для того, чтобы пройтись у реки, подышать воздухом, обдумать очередную сделку.

Толик прикурил сигарету, несколько раз затянулся. Но вместо того чтобы смотреть на здание с еще не приспущенным флагом, он смотрел на реку, на сверкающую золотом иглу Адмиралтейства.

Его тронули за локоть. Он медленно повернул голову и посмотрел сверху вниз на щуплого старика, в пальцах которого дрожала незажженная папироса.

— Извините, любезный, у вас огонька не найдется?

— Почему же не найдется, батя, — бесшабашно произнес Толик, щелкая золоченой зажигалкой.

Старик хотел прикрыть огонек рукой, но Толик покачал головой:

— На ветру не гаснет, батя.

— Хорошая вещь она и есть хорошая, — старик затянулся и закашлялся. — Черт, горло дерет! Первая за сегодняшний день. Я бы, наверное, не закурил, если бы Леву Малютина не застрелили.

— Кого, кого застрелили?

— Малютина Льва, представителя президента.

Как показалось Толику, старик рьяно интересовался политикой и был в курсе всего происходящего.

— Чем он занимался?

— Девушка? — мечтательно проговорил старик. Его кадык задергался, а уголки рта опустились. — Честнейший был человек! Я его, между прочим, два года учил, он мой студент. Такими студентами гордиться можно. Расправились с ним безжалостно и кровожадно.

— Каждый день кого-то убивают.

— Это-то и плохо! Все реформы вкривь и вкось пошли, всех честных отстранили. А кого отстранить не смогли, так физически убирают, — старик явно раздухарился, увидев в глазах Анатолия заинтересованность. Он и не рассчитывал, что у него появится благодарный слушатель. — Вот вы себе представьте.., извините, пожалуйста, не знаю вашего имени и отчества…

— Неважно, — сказал Толик.

— Так вот, любезный, у меня было несколько выдающихся студентов, и Лева один из них. Тихий такой, незаметный, но как напишет работу, так ее хоть в газете печатай. Очень толковый был молодой человек! Надо сказать, все сложилось у него, чтобы он карьеру сделал, взлетел, можно сказать, очень высоко, одним из самых важных людей у нас в Питере стал. Обычно все в Москву рвутся, а Лева, наоборот, вернулся домой. Я его не видел уже лет десять, лично не встречался. По телевизору видел, интервью его слушал. Толковые, надо сказать, интервью.

Хорошие он ответы давал, царство ему небесное, на самые сложные вопросы.

— А кто его убил?

— Ну знаете ли, любезный, на такие вопросы могут ответить лишь следователь да суд. А я что? Так сказать, старик, пенсионер, интересующийся политикой и экономикой, я могу лишь свою версию высказать.

— Ну пожалуйста, очень даже интересно, — подыгрывая старику, спросил Анатолий.

— Вы, наверное, бизнесом занимаетесь? Но мне интересно, почему вы Льва Малютина не знали.

— Наверное, мы в разных сферах вращались. У меня бизнес маленький, в большие деньги я не лезу, понимаю там и без меня тесно.

— Вот, скорее всего, из-за этого все и получилось. Он был такой настойчивый, до всего пытался докопаться, во всем пытался разобраться. И скорее всего раскопал что-то важное и сделал должные выводы. А за выводами столь высоко стоящего и влиятельного чиновника следуют действия. Кого-то из, как вы говорите, вращающихся в больших деньгах, в высших эшелонах, должны были арестовать или отстранить, как бы это помягче сказать, от кормушки отлучить, вот они его и убрали.

— Фамилии вы назвать можете?

— Могу, почему же нет. Меня-то это ни к чему не обязывает! Я полагаю, что это Петров или Короедов, потому что они порт держат.

У Толика все внутри похолодело, словно он проглотил кусок льда, у него даже дыхание на секунду остановилось.

— Вам не плохо? — осведомился старик.

— Нет, нет; все в порядке. Просто эти фамилии я слышал. Так они, вроде, уже ничем не занимаются, денег заработали много и тихо ушли из большого бизнеса. О них легенды рассказывают.

— Вы знаете легенды о них, любезный, а я — некоторые факты знаю. Я сам высчитал. Понимаете, образование мне позволяет делать аналитические раскладки, и если я строю гипотезу, то всегда пытаюсь подкрепить ее фактами, чтобы мои слова стали вескими. Я все газеты читаю от корки до корки, так что информацией владею полной.

— Вы ошибаетесь.

— Может быть, — сказал старик и поглядел на погасшую папиросу в дрожащих пальцах. — Может, и ошибаюсь. Я не ошибаюсь в сути, а фамилии могут быть другими — Иванов, Сидоров. Но суть дела от этого не меняется, все замыкается на порту. Вот я как-то на досуге посчитал, неделю работал, сидел с газетными подшивками, с бумажкой и карандашиком в своем кабинете. По моим расчетам выходит вещь удивительная — порт работает как бы себе в убыток, но работает с полной нагрузкой. Значит, здесь что-то не так. Вы улавливаете мою мысль?

— Да-да, улавливаю, — Толик кивнул.

— Я думаю, все-таки, что это Короедов с Петровым. Я их знаю, правда, не лично, а по газетным статьям. И уверен, до них, может, и не доберутся органы правопорядка. Вполне может так статься, что они не сядут на скамью подсудимых. Найдут лишь тех, кто нажимал на курок, кто стрелял. Уж слишком хитры и богаты заказчики, чтобы сидеть за решеткой, да и наше государство насквозь прогнило.

— Вам бы президентом быть.

— Нет, нет, что вы, любезный, зачем мне, пенсионеру. лишний геморрой? Президент — это работа очень опасная и очень тяжелая. Поверьте, уж я-то знаю.

— Вы, случаем, депутатом не были?

— Нет, что вы! Я всегда пытался держаться от власти как можно дальше. Меня обвиняли во всякой ереси, говорили, что мои экономические взгляды не правильные, что я прихвостень Запада и проповедую буржуазное учение. Но когда дело касалось конкретных расчетов, то шли ко мне на кафедру, и именно я со своими сотрудниками готовил многие материалы для наших партийных руководителей.

Но это лишь в том случае, когда их интересовало реальное положение вещей, а не дутая статистика, перевранная тысячу раз в угоду власть предержащих.

Подобной лекции здесь, на набережной, неподалеку от места преступления Толик не ожидал. Он посмотрел на часы, неловко выдернул руку из рукава — пальцы он старался держать так, чтобы не было видно синих татуировок.

— Извините, мне пора.

— Было очень приятно с вами побеседовать, — сказал словоохотливый старик. — И, кстати, огоньком не выручите? Папироса-то погасла. За что люблю «Беломор» — можешь разговаривать сколько угодно, а он, если не затягиваешься, сам гаснет и после этого вполне пригоден к употреблению.

Старик вплотную подошел к натянутой полосатой ленте, которая отгораживала проезжую часть от тротуара, и принялся вглядываться, поворачивая голову то вправо, то влево, словно пытался восстановить картину происшедшего и взглядом же прочертить траектории выпущенных пуль.

Затем его голова с невероятно острым, похожим на рыбью кость кадыком запрокинулась. Лысина, окаймленная венчиком седых волос, тускло заблестела в лучах неяркого вечернего солнца.

"Ну и старик! А главное, как близок к истине! — настроение у бандита было испорчено. — Если какой-то первый встреченный на набережной старик, начитавшийся до одури газет, знает заказчика, значит, следователи тоже до них доберутся. И тут уж они не остановятся ни перед чем. Все-таки, Малютин — фигура видная, я даже представить не мог, что столько людей съедется сюда. Наверное, даже генпрокуратура из Москвы свою бригаду прислала, а уж эти примутся рыть до самого дна. Ничего, ничего, завтра они найдут исполнителей. Раз им хочется, пусть находят, будет победная реляция. Самое неинтересное то, что мою связь с Короедовым и Петровым вычислить будет несложно, нас иногда видели вместе. А вот азербов с Короедовым или Петровым навряд ли кто-нибудь видел вместе, даже в страшном сне, причем азербы оттуда — из Карабаха. Поэтому ход хороший, и мотивы при желании следователи найдут, ведь им ничего другого не останется.

Мое преимущество в том, что следователи — люди подневольные. У них одно на уме — как можно скорее распутать убийство, найти виноватых и закрыть дело. Они рады обмануться, и я доставлю им такое удовольствие", — ехидная улыбка вновь появилась на лице Толика.

Он любил вникать в тонкости психологии людей и обычно не ошибался. Ему не всегда удавалось отыскать основной мотив, который руководил действиями людей. И тогда он играл на маленьких слабостях, в этом была его сила. Он, как казалось Боцману, интересовался вещами абсолютно бесполезными. Но Толик знал, что никакая информация лишней не бывает, и то, что оставалось незамеченным другими, западало ему в память.

Уже подзабытый в Питере конфликт, когда Малютин прижал азербайджанскую мафию, сейчас пригодился Толику, пригодился в сложной игре. В свое время выходцы из Азербайджана держали в порту один из самых видных потоков — занимались переправкой и торговлей подержанных автомобилей из Финляндии, Швеции, Норвегии. Машины оттуда шли за бесценок, шли сотнями, и это было на виду.

Но Малютин увидел, что прячется за легальным потоком.

Вместе с подержанными автомобилями, приобретенными законно, шли и краденые дорогие модели с перебитыми номерами. Вот здесь Малютин сыграл на руку и Петрову, и Короедову — он прикрыл этот бизнес, устранив из порта азербайджанцев. Но Малютин не знал, что Петров и Короедов сами подставили конкурентов, подкинув ему документы. Азербайджанцы тогда, как знал Толик, пообещали отомстить Малютину. Тогда до мести дело не дошло, Малютин входил в силу, и азербайджанцы решили его не трогать, переключились на торговлю «левым» спиртным, но уже не через порт.

Еще одной сильной стороной Толика было то, что он никогда не перепоручал другим важные дела. И если Сашок с Шуриком сейчас отдыхали, то Толик не мог себе позволить расслабиться. Он спустился в метро и удивился, что оно еще работает. Он уже год не пользовался метрополитеном, по городу ездил исключительно на машине.

Проехав пять станций, вышел на поверхность. Все таким же прогулочным шагом Толик двинулся в парк.

Бомжа он отыскал на условленном месте. Тот сидел на лавочке, грязная, латаная-перелатаная тележка стояла за спинкой, не особо заметная прохожим.

— Все в порядке? — спросил Толик.

Бомж пожал плечами:

— Конечно, как и договаривались.

— Кати.

Бомж поднялся и с тележкой направился по аллейке.

Толик шел метрах в двадцати сзади. Вскоре они оказались в запущенном дворе.

— Все, ты свободен, — Толик быстро рассчитался с бомжом, сунув ему в кулак несколько купюр. Тот развернул их, помял в грязных пальцах и остался доволен. — А теперь иди, и будет лучше, если я тебя никогда больше не увижу. Ты понял, никогда! Даже если мы встретимся на одной улице.

Бомж радостно закивал:

— Мне что, раствориться?

— Растворись.

И действительно, бомж исчез через несколько секунд, словно провалился сквозь землю. Толика подобная расторопность бродяги позабавила. Он взял тележку, приподнял, как бы взвешивая, проверяя, все ли осталось в сумке. В том, что бомж не любопытствовал, не интересовался содержимым сумки, Толик был уверен: кому же хочется рисковать собственной головой. Да и мало ли какую хитроумную заметочку на сумке может оставить хозяин?

С тележкой он зашел в подъезд и позвонил в дверь — три коротких звонка, затем пауза и два длинных. Дверь открылась тотчас. На пороге стоял высокий кавказец. Лишь только он увидел Толика, сразу осклабился, показывая белые крепкие зубы:

— Прахады.

Роста с Толиком они были примерно одинакового. В маленькой однокомнатной «хрущевке» сидели еще двое молодых азербайджанцев, по комплекции очень походившие на Сашка и Шурика.

Ни телевизора, ни радио в квартире не было. Взгляд к себе приковывал лишь потертый двуспальный диван, на котором были разостланы грязные простыни. На кухне в мойке громоздилась гора немытой посуды. На столе стояла плетеная корзина с какой-то азербайджанской снедью, над ней лениво кружились две пчелы. Стол был залит чем-то липким: то ли гранатовым соком, то ли дешевым вином. На кухне пахло, как на овощной базе.

Толик брезгливо смахнул с табуретки пепел и гранатовые корки. Сел. Азербайджанец очень плохо говорил по-русски. Единственное, что он твердо усвоил из русского языка, так это мат, и произносил каждое слово веско и убедительно, почти без акцента.

Этих троих азербайджанцев Толик приглядел давно.

Он, как и каждый предусмотрительный человек, любил делать запасы. Теперь эти азербайджанцы были живым товаром, который он придерживал для подходящего случая.

Они бы ему в любом случае пригодились, если не в этой ситуации, так в другой.

— Ну, как вы здесь, никуда не выползали?

— Нэт, нэт, что ты! Как договорились. Сидим тихо. никому не открываем, никуда не показываемся.

— Это правильно, — Толик снял веревку и освободил сумку. — Слышишь, Гейдар, — исподлобья взглянув на стоящего в двери азербайджанца, произнес Толик, — здесь. — Он похлопал по рваной сумке, — шмотки и оружие. Сегодня ничего не трогайте, завтра я приеду и скажу, гае, когда и кого.

— А дэньги? — криво осклабился Гейдар — Деньги привезу завтра. После того, как сделаете работу, получите все деньги.

— Значит, аванс завтра?

— Значит так.

— Хорошо. Мы уже скучать начали.

— В общем, договорились? По рукам — По рукам, — сказал азербайджанец, взмахнул рукой, и Толик своей ладонью ударил по ладони азербайджанца. — А теперь я пошел. Отоспитесь, отдохните, много вина не пейте — Сухой закон, командир, ты меня понял?

— Понял, — сказал Толик. — Молодцы вы у меня — Знаешь, с кем имеешь дело.

— Знаю, — коротко бросил Толик, закрывая за собой дверь.

Два молодых азербайджанца так и остались сидеть на диване, как суслики возле своей норы. Они лишь повернули головы, когда хлопнула дверь. Гейдар прошел в комнату и что-то быстро, энергично жестикулируя, принялся объяснять своим приятелям. Говорил он по-азербайджански. обильно сдабривая речь нецензурной бранью.