В наши дни продается все, вопрос лишь в цене. Можно платить деньгами, можно услугами, можно кровью, своей или чужой. А иногда приходится расплачиваться всем понемножку – и чужими жизнями, и своими деньгами, и личными услугами.

Деньги и оружие всегда идут рядом, и то, и другое рождает власть.

Антон Михайлович Сундуков дошел до этого своим умом. И знание этого нехитрого механизма позволяло ему жить безбедно – так, как. хотелось душе. Он сумел соединить эти две вещи – деньги и оружие. Нет, он не грабил людей, приставляя пистолет к виску, не вооружал банды для грабежей банков.

Несколько последних лет он уже не мелочился. Если и покупал оружие, то большими партиями и, естественно, не для себя. У него были знакомства, он одинаково хорошо знал тех, кто рвется к власти, и тех, кто пытается ее удержать любыми средствами. И оружие уходило к ним. А взамен Антон Михайлович Сундуков получал деньги. Он был мостиком между производителями и покупателями, на него работала дюжина посредников, многие из которых даже лица его не видели и никогда не слыхали звучную фамилию – Сундуков. Антон Михайлович был как лоток для промывки золотоносного песка. Все уходило, оставалось лишь нужное – деньги.

Антон Михайлович иногда их даже в руках не держал, в глаза не видел, а тут же направлял на следующую операцию. Он не покупал одну пушку или две. Если уж он брал, то вагонами или машинами. Ведь риск попасться одинаков, что с одним стволом, что с сотней, а вот навар разный. После вагона на фильтре оставалось значительно больше ценного вещества, а один пистолет продашь или десять, денег толком не заметишь.

Мелкий опт или штучная продажа – это удел мелких торговцев, чей век недолог. Их сдают первыми, именно они фигурируют в сводках ФСБ, МВД, ГРУ, создавая правоохранительным органам и разведке привлекательную статистику.

Найдут один автомат, похищенный из военной части, когда солдат пошел в кусты да оружие повесил на забор, и радуются, в новостях покажут, в газетах напечатают. А в это время эшелоны с краденым оружием стучат колесами по необъятной России, плывут пароходы, летят военные самолеты, в чревах которых ящики, выкрашенные грязно-зеленой краской, покрытые брезентовым пологом. Ящики где-то ждут, самолеты и трюмы разгружаются, из вагонов ящики с оружием перекочевывают в машины.

Оружие циркулирует по России ежеминутно, из одних складов или арсеналов его увозят, а вот на другие оно прибывает не всегда. В этом и есть основная хитрость, чтобы оружие откуда-то ушло, например, из пункта "А", а вместо пункта "Б" прибыло в пункт "Г". И бородатые люди в камуфляжных формах начинают его раздавать. Вооружаются отряды, банды, полки, а иногда целые дивизии.

От очень больших операций, когда речь шла об эшелонах, Антон Михайлович отказался; слишком осторожным он стал. Всегда лучше держаться по серединке, в фарватере, ведь рискуют, как правило, первые и последние, самые крупные и самые мелкие. Мелких ловит милиция, а крупных отстреливают конкуренты.

Попасть под замес тех и других Сундукову не хотелось, и когда разговор заходил об очень крупной партии, Антон Михайлович разводил руками:

– Нет, нет, это вы не ко мне, ребятки, это вы в «Росвооружение». Они вам через третью страну обеспечат превосходную сделку. Заплатить, конечно, придется побольше, но зато и товара получите на столько, на сколько позволит кошелек. А я, увольте… Антон Михайлович такими большими партиями не занимается, я человек маленький. Самолеты, танки, ракеты – это все не по моей части. А вот десятка два минометов с полными боекомплектами, ящиков пятьдесят гранат – это я могу. К вечеру не обещаю, но к концу недели вопрос решу.

За годы работы в нелегальном оружейном бизнесе Антон Михайлович научился фильтровать клиентуру. Вся его клиентура была проверенной. Конечно, случались непредвиденные обстоятельства, могли убить какого-нибудь полевого командира – постоянного покупателя. Но на месте убитого появлялся новый, который знал, как найти Сундукова, словно последними словами умирающего была не просьба передать привет жене и детям, а номер нужного телефона, позвонив по которому и сбросив сообщение на пейджер, ты приобретал гарантию, что имеешь шанс получить за деньги то, что тебе необходимо.

Ведя такой бизнес, Сундуков, естественно, был человеком не бедным. Он имел три дома под Москвой, три квартиры в городе и еще несколько квартир в разных концах России. Останавливаться в гостиницах, даже самых дорогих и хороших, Сундуков не рисковал. Мало ли какая аппаратура установлена в номерах, и вдруг тайное станет явным! Угодить за решетку Сундукову не хотелось. Золотые времена, полные неразберихи в армии, ушли, как солнце за горизонт.

Добывать оружие становилось все сложнее. То, что плохо лежало, после переброски войск из Европы и из бывших союзных республик в Россию, торговцы уже прибрали к рукам, растащили. Многое из этого прошло через руки Антона Михайловича.

Теперь мало кого интересовал старый хлам, все набрались его выше крыши.

Теперь самой дорогой и прибыльной позицией являлись образцы новейшего вооружения, только что запущенного в серийное производство. Многих заказчиков интересовали и опытные образцы, которые существовали . пока в единичных экземплярах и в регулярные части еще не поступили.

На этом узком месте и сосредоточился Антон Михайлович, именно здесь он решил совершить прорыв, заработать денег столько, чтобы о презренном металле можно было забыть навсегда.

Пока все для Антона Михайловича Сундукова складывалось наилучшим образом. Ему удалось вроде нащупать одну лазейку, найти нужных людей. Искал, естественно, не он сам, но так уж получилось, что именно ему в руки приплыла небольшая партия новых автоматов с повышенной дальнобойностью, с лазерными ночными прицелами и с почти бесшумным боем. Человек, который предлагал опытные образцы, прозрачно намекал, что если партия уйдет, а Сундуков не постоит за ценой, можно будет организовать и регулярные поставки, у него, дескать, на одном заводе все схвачено. Сундукову подобная перспектива понравилась.

Продать машину оружия по цене целого эшелона старья было очень выгодно.

Такие операции выпадают очень редко, и у Сундукова от предвкушения крупного барыша даже посасывало под ложечкой.

В абсолютном выражении деньги не ахти какие, но если принять во внимание процент от вложенного капитала, то с такими процентами не то что родину, но и мать родную продать можно.

«Еще один рывок, и я отсюда смотаюсь», – самодовольно думал Сундуков, поверив, что над ним взошла счастливая звезда, предвещающая наступление светлого будущего в каком-нибудь курортном городишке на берегу теплого моря.

Антону Михайловичу верилось, что вскоре вместо звезд на небе он будет видеть алмазы. Если раньше у него не хватало времени на то, чтобы съездить в отпуск и отдохнуть по-человечески, и поэтому каталогов туристических фирм в доме не водилось, то теперь настольными книгами оружейного бизнесмена стали риэлтерские справочники по недвижимости и земельным участкам в разных точках земного шара. Сидя вечером под торшером, Сундуков разглядывал красочные фотографии дорогих особняков, вилл и даже дворцов.

Как правило, цены на крупную недвижимость предварительно не проставлялись. Подразумевалось, что человек, который положит глаз на престижный дом, сможет позволить себе отстегнуть практически любую сумму. И Сундукова грело, что он вскоре сумеет попасть в касту избранных судьбой.

Но это были мечты. Реально он мог себе позволить лишь что-нибудь в размере двух-трех миллионов. Именно такие деньги он мог легально засветить на Западе уже сегодня. Это в России можно прийти и рассчитаться наличными, принеся с собой чемодан и не объясняя, откуда у тебя взялись деньги. А потом уже оформить сделку так, словно покупка стоит сущие копейки и подкрепить все это липовыми справками, купленными в конторах за не очень большие деньги.

На Западе такой трюк не проходит. Там требуется история денег, которую, конечно, тоже можно купить, но обойдется это в половину того, что имеешь.

"А еще говорят, что у нас коррупция! Да у нас за сто баксов можно легализовать десять тысяч, а у них – один к одному! Так где же процветает коррупция? – спрашивал себя Сундуков, негодуя на тамошние порядки, но, тем не менее, всей душой желая оказаться подальше от России, где каждый день грозил ему или пулей в затылок, или взрывом автомобиля, или грязными тюремными нарами.

Так что особого выбора у Антона Михайловича не оставалось, и он уже нанял двух проворных адвокатов – одного в Германии, второго в Эквадоре. Оба юриста были выходцами из России. Сам-то Сундуков в иностранных языках не был силен, самое большое, отличал немецкий от испанского, а французский от итальянского, да и то благодаря природному музыкальному слуху.

Адвокаты начали свою .возню, и почти каждый месяц Сундуков получал от них справочники с цветными фотографиями и прейскурантами цен. Сейчас он уже знал, что дом в Эквадоре обойдется почти вчетверо дешевле, чем в два раза меньший дом где-нибудь во Франции либо в Германии. Латинская Америка почему-то Сундукова привлекала больше, чем Западная Европа, наверное, из-за экзотики.

"Туда, туда, – размышлял Антон Михайлович, – там меня никто не найдет.

Буду ходить в яркой желтой рубахе, в парусиновых шортах, ездить на дорогой тачке, трахать мулаток, негритянок и жить в свое удовольствие".

Год назад он остановил свой выбор на Чили. Но после того, как в Европе взяли в оборот Пиночета, понял, туда лучше не ехать, всякие демократы, социалисты, в общем, разные ублюдки жить ему спокойно не надут. Поэтому, возможно, Эквадор или Перу лучше.

«Хотя вполне может так оказаться, что Эквадору, Перу я предпочту какие-нибудь острова, – размышлял Сундуков. Но острова тоже не внушали доверия, потому что на них постоянно менялась власть. – Сегодня одно племя захватит президентский дворец, завтра с копьями и автоматами прибежит второе. Предыдущих постреляют, отрежут головы, будто что-то от этого изменится. Один негр другого не лучше», – думал Антон Михайлович.

Ничего не сообщая адвокатам, Антон Михайлович обратил свой взор на Аргентину. И недвижимость там была не очень дорогая, и политический климат относительно стабильный. В общем, все сходилось на том, что его конечный выбор упадет на Аргентину. Слышалось что-то волшебное в словах Буэнос-Айрес, Аргентина, танго.

«Да-да, туда! Тушкой или чучелом, но отсюда надо уносить ноги. Уж слишком часто в России стали меняться премьеры, как на островах, заселенных неграми. Один генерал сменял другого, и каждый норовил чем-нибудь прославиться, раскрутить какое-нибудь шумное дело. Что может генерал понимать в экономике? А вот в оружии все генералы разбираются».

И Антон Михайлович решил, еще пара-тройка выгодных дел и из России надо убегать в теплые края с благоприятным экономическим и политическим климатом, где нет передряг, потрясений, где царят тишь, гладь и благодать.

* * *

У айсберга есть надводная и подводная части. Подводная в десять раз большая, вся изъедена морской водой, вся в гротах и лабиринтах. Надводная же сияет чистотой, сверкает в лучах солнца, видна издалека. Такой надводной частью айсберга, сияющей и привлекательной, была фирма «Свой круг», хозяином которой был Антон Михайлович Сундуков.

Официально фирма занималась обеспечением перевозок нестандартных металлоконструкций по автомобильным и железным дорогам. Дело благородное и очень нужное. У фирмы были неплохие финансовые показатели, все документы – в полном порядке, налоговики не имели к ней ни малейших претензий.

Сам хозяин, Сундуков, каждый день появлялся в офисе, если был в Москве.

Спуска сотрудникам он не давал, все работали, как пчелки. Секретарша постоянно принимала звонки, докладывала хозяину, кто просит о встрече.

Обычно Антон Михайлович переадресовывал посетителей своим помощникам, но некоторые фамилии действовали на него магически. И тогда он говорил:

– Пусть зайдет ко мне.

Да, существовали люди, которые никогда не встречались с его заместителями либо с сотрудниками, а попадали напрямую к самому Сундукову.

Секретарше это не казалось странным, ведь ходили к нему не женщины, молоденькие и длинноногие, а солидные мужчины в дорогих пиджаках, при галстуках, с неизменными портфелями или роскошными кожаными папками. И приезжали эти посетители, как правило, на дорогих автомобилях. Важные люди, значит, и дела у них важные, а раз важные, то секретные.

Вот и сегодня утром в «Своем кругу» появился уже лысеющий сорокапятилетний мужчина, представившийся секретарше Петровым.

– Так и сказать, Петров? – уточнила секретарша, думая, что сейчас же последуют имя и отчество.

– Да-да, именно Петров. С «вэ» на конце, а не с двумя «эф», – усмехнулся мужчина, поправляя галстук от Версаче.

Секретарша еще усомнилась, ведь Петровых в России пруд пруди, пойди догадайся, которому из них понадобился хозяин фирмы. Но секретарь на то и секретарь, чтобы не задавать лишних вопросов, чтобы действовать посредником между посетителем и хозяином, отсекая ненужных и соединяя с необходимыми.

– Антон Михайлович, – вкрадчивым голосом произнесла секретарша в трубку внутреннего телефона, – к вам господин Петров, – она специально внятно произнесла последнее "в" и стрельнула глазами на Петрова.

Тот одобрительно кивнул и, не дожидаясь согласия, двинулся к двери.

Секретарша сперва хотела его остановить, но тут же услышала в трубке:

– Проси, пусть войдет.

Мужчина, представившийся Петровым, зайдя в кабинет, тут же плотно прикрыл за собой звуконепроницаемую дверь. Грузный хозяин выбрался из-за письменного стола и сам подошел к гостю.

Крепко пожал ему руку.

Петров обвел глазами кабинет, как бы намекая, не стоит ли тут прослушивающая аппаратура. Сундуков развел руками, мол, как ты мог такое подумать, здесь же я хозяин! И оба мужчины улыбнулись.

– Ну, рассказывай, – Сундуков усадил гостя, а сам устроился напротив него, но не за своим письменным столом, как бы намекая на то, что разговор неофициальный..

– Я, как ты просил, навел справки по своим каналам. Да, автомат с таким номером и в самом деле был выпущен на заводе. Он входит в число изделий, изготовленных двумя партиями не более пятидесяти штук каждая.

Сундуков кивнул. Пока все совпадало. Антон Михайлович обычно начинал действовать лишь тогда, когда получал подтверждение информации из независимого источника. Именно таким источником и являлся Петров. Ему-то Сундуков не говорил заранее, .что партия составляет пятьдесят штук.

– Ну-ка, дальше.

– Двадцать штук было похищено два месяца назад, во всяком случае, по документам.

«Осторожен, – подумал Сундуков, – оговаривает, что именно по документам, чтобы потом я к нему не имел претензий».

– По глазам вижу, – сказал Сундуков, – тебя что-то насторожило.

– Вот именно, в самый последний момент. Как правило, при похищении двадцати единиц, причем из опытной партии, и директор завода, и начальник охраны вылетели бы со службы в мгновение ока. А тут, что интересно, скандал поднялся, но как-то очень быстро погас.

– Я понимаю, у директора хорошие связи… – вставил Сундуков.

– Да, тылы, как говорится, крепкие. Но выговор ему влепили.

– Это проверенная информация?

– Проверенная, – сказал Петров, расстегивая свой портфель и доставая листок бумаги. – А дальше, Антон Михайлович, началось интересное. Я на свой страх и риск копнул немного глубже, зашел с другой стороны.

– Интересно, с какой же?

– Ты же мне не зря деньги платишь, и я не зря людям плачу. Зарплата у них на заводе в бухгалтерии, понимаешь, маленькая, и каждая сотня долларов для них большие деньги. Они мне все и выложили.

– Короче, ты себе цену не набивай, все равно больше не заплачу.

– Заплатишь, заплатишь, как миленький! Сундуков внутренне похолодел, почувствовал, что его ладони стали мокрыми. Он увяз в сделке довольно основательно, а дать задний ход теперь было невозможно.

– У меня такое чувство, – продолжал Петров, – что эту партию не украли, а просто отдали, имитировали похищение. Потому что даже дежурных на проходной никто не уволил и не лишил премии. Я сам видел бухгалтерские документы.

– Интересно, – пробурчал Сундуков, и его рука потянулась к стакану с водой. Он жадно осушил стакан, затем вытер вспотевшие ладони и промокнул лоб. – Ты говори, говори, я слушаю.

– Бухгалтерские документы не такие секретные, как чертежи, к ним доступ более свободный. Но они говорят о многом. Ты же сам понимаешь, можно на словах заявлять все, что угодно, а цифры – упрямая вещь. В государстве за каждую сотню расписываются, каждый рубль подотчетен. На этом они и горят.

– Кто – они?

– Тебе решать. Это не моя забота, я ничего не покупаю, я лишь продаю информацию. Зачем она тебе, меня это не касается, это твои дела, твоих партнеров, мне на нее наплевать. Я, так сказать, – с важностью в голосе произнес Петров, – аудиторская проверка, независимая.

– Хорошо, братец. Информация любопытная… Ты хочешь сказать, за что купил, за то и продаешь?

– Нет, продаю дороже. Должна же остаться мне разница! Все с этого живут.

– Я тебя понял, – Сундуков подошел к письменному столу, легко вытащил верхний ящик, взял оттуда серый конверт, подошел с ним к Петрову.

Тот открыл дипломат и конверт упал внутрь. Замки тут же защелкнулись.

– Что тебя еще интересует? – глядя в глаза Сундукову, осведомился Петров.

– Пока ничего, спасибо и на этом.

– Я, по-моему, тебя огорчил? – усмехнулся Петров. – Но огорчение могло прийти немного попозже, и выглядело бы оно грозно, а так огорчаться придется кому-то другому.

– Это ты верно заметил. Уж я решу, кого огорчить, а кого поощрить.

Петров поднялся, хозяин пожал ему руку, на этот раз вяло и нерешительно, словно еще раздумывал, что предпринять. Сундуков недолюбливал Петрова, хотя и ценил. У того имелось одно незаменимое качество – плохие известия он успевал донести вовремя, и у Сундукова всегда оставалось немного времени, чтобы исправить ошибки, допущенные другими.

Когда за Петровым закрылась дверь приемной, Сундуков бросил секретарше:

– Меня ни с кем не соединять, ко мне никого не пускать!

Минут десять Сундуков раздумывал, прижав руку к животу, словно у него открылась язва или сосало под ложечкой.

Наконец он поднялся из глубокого мягкого кресла, передернул плечами.

Его лицо стало решительным, морщины на лбу разгладились, брови сдвинулись к переносице. Вид у хозяина фирмы «Свой крут» стал довольно грозный, он напоминал боксера, готового ринуться в атаку и первым нанести удар.

От запланированной прибыли отказываться не хотелось, тем более терять уже вложенные деньги, ведь деньги были не заказчика, а его личные. Но ради спокойной жизни чем не пожертвуешь!

– Черт с ними, с деньгами, как пришли, так и ушли! В другой раз повезет. Придется ехать, – сказал он сам себе и поднял трубку внутреннего телефона. – Машину к подъезду!

Сундуков взял городской телефон и сбросил информацию абоненту на пейджер. Она была короткой: «Встречаемся через полчаса. Жди. Антон».

Сидя в машине, Сундуков подумал:

"Хорошо, что я связался с Петровым. Он хоть мужик и гадкий, но свое дело знает. Недаром до майора дослужился. Уж в чем другом, а в таких делах он волочет, деньги платить ему не жалко.

Еще бы пять часов – и опоздал, случился бы незапланированный финиш. А так игра только начинается, хотя от этой игры, судя по всему, придется отказаться. Пусть они думают, что объявлен перерыв перед вторым таймом, а моя команда… на поле не выйдет. Успеем свинтиться, время, слава богу, есть".

– Быстрее! – сказал он водителю и взглянул на часы.

Машина Сундукова свернула в узкую улицу, с двух сторон которой тянулся бесконечный бетонный забор. Пейзаж можно было обрисовать одним словом – промзона. То и дело мелькали безыскусные указатели: «Шиномонтаж», «Ремонт бамперов», «Ремонт электропроводки». Вывески, давно выгоревшие на солнце, давно вымытые дождями, чередовались с яркими, новыми. Шофер хорошо знал это место, так как несколько раз привозил хозяина сюда.

Автомобиль остановился возле железных недавно выкрашенных ворот с надписью «Ремонт импортных автомобилей».

– Подожди, – бросил Сундуков, даже не уточнив, сколько времени будет отсутствовать.

Он шагнул в невысокую калитку, прорезанную в железных воротах, и очутился на территории, заставленной машинами. Каких марок здесь только не было! По автомобилям, собранным на плохо заасфальтированных площадках, можно было изучать историю мирового автомобилестроения. Ржавый «запорожец» громоздился прямо на крыше строительного вагончика, а рядом с ним стоял сверкающий свежим лаком двадцатилетний «кадиллак-лимузин», ремонтируемый для похоронной конторы. «Хонды», «мазды», «тойоты» паслись здесь целыми стадами.

Среди машин сновали люди в темно-синих грязных комбинезонах. То и дело вспыхивала сварка. Из трех огромных гаражей доносились грохот и лязг металла.

Навстречу Сундукову пробирался высокий, худой мужчина в длинном синем плаще. На его непокрытой голове легкий ветер шевелил редкие седые волосы, хотя сам мужчина был еще довольно молод – что-то около сорока с небольшим.

– Здравствуй, Антон Михайлович! – вскинул в приветствии руку хозяин этого предприятия, для которого оно тоже являлось прикрытием, таким же, как и «Свой круг» для Сундукова.

– Здорово, Толстошеев!

Фамилия полностью не соответствовала ее носителю. Шея у того была худая, как у ощипанной курицы. Толстошеев знал московский преступный мир лучше, чем собственную родословную. В его мастерских ремонтировали свои тачки и сотрудники правоохранительных органов, и преступники.

Тут смешивалось все: иногда детали принадлежащего полковнику милиции автомобиля перекочевывали в «мерседес» воровского авторитета. Это как с пересадкой сердца от одного к другому – . трансплантация. И никакого отторжения. Иногда майор МУРа не подозревал, что на его «опеле» стоит аккумулятор, снятый с бандитской .машины, причем, именно того бандита, которого тот же опер безуспешно пытается разыскать и засадить за стальную решетку.

Кроме того, что Толстошеев успешно руководил мастерскими, он еще работал на Сундукова, выступая посредником между продавцами оружия и Антоном Михайловичем. Месяц назад Толстошеев пришел к Сундукову с интересным предложением, мол, появился на рынке оружия новый продавец и продает не лишь бы что, не металлолом, а двадцать новейших автоматов с ночными лазерными прицелами, с бесшумным боем и с хорошей дальностью стрельбы.

Это было именно то, о чем мечтал Сундуков. Сотрудничество обещало стать плодотворным, так как тот продавец имел доступ к неиссякаемому источнику, откуда можно черпать и черпать. Если пройдет пробная партия, он поставит еще.

Всех крупных торговцев Сундуков знал, а человек, которого рекомендовал Толстошеев, был ему неизвестен. Но и оружие было новым, эксклюзивным. Стоило рискнуть. Еще не ввязываясь в сделку, не говоря ни да, ни нет, Сундуков навел справки у потенциальных покупателей, сколько денег те могут выложить за одну единицу. Получался трехкратный подъем. И вновь, не говоря ни да, ни нет, Сундуков попытался навести справки о продавце. Информация была никакой, мужик оказался незасвеченный, его не было в картотеке МВД и ФСБ. По просьбе Сундукова копнули глубже, проверив архив КГБ, не служил ли такой у них раньше. Выходило, что не служил. Это еще больше озадачило Сундукова.

Толстошеев торопил:

– Сколько я, Антон Михайлович, могу держать человека на крючке?

– Неделя, от силы две.

– Сорвется, продаст другим?

– Не продаст, – философски заметил Антон Михайлович. А сам подумал; продаст, как пить дать продаст! Не я один в Москве умный.

И назавтра он сообщил Толстошееву, что будет брать всю партию. И дело сдвинулось с мертвой точки.

По глазам Сундукова хозяин мастерской сообразил, что говорить на улице Антон Михайлович не станет, во всяком случае, близко от рабочих.

– Пошли, – Толстошеев направился было к конторке, но осторожный Сундуков и тут остановил его.

– В ту машину можно сесть? – он указал на темно-зеленый «опель сенатор», .стоявший возле забора.

– Здесь в любую можно, временно они мои, – усмехнулся Толстошеев, распахивая дверцу.

Мужчины забрались на заднее сиденье и закрылись в автомобиле. Выглядели они так, словно один покупал машину, а второй продавал.

– На сегодня у меня назначена встреча. Продавец сказал, что автоматы уже завез в тир.

– Это туда, где твой человек один из этих автоматов опробовал?

– Да, – кивнул Толстошеев, – один из моих ребят. Память у него феноменальная, с одного взгляда тогда заводской номер запомнил, который я тебе передал.

– За номер спасибо, – буркнул Сундуков. – Тебе ничего странным не показалось?

Толстошеев пожал плечами:

– В таких делах все пугает, и все странным кажется. Как ночью по кладбищу идешь – думаешь, что за каждым памятником по мертвецу притаилось.

– Это ты верно заметил, – усмехнулся Сундуков. – Я тебя, Матвей, огорчить приехал.

Толстошеев испуганно заморгал и немного отодвинулся от Сундукова.

– Я из этого дела выхожу, – твердо сказал Антон Михайлович и рубанул воздух ладонью.

– Ты чего? Что случилось?

– Еще ничего не случилось, – мягко произнес Сундуков, – но работаем мы с тобой не первый год, и ты меня знаешь. Если все в порядке, то я спокоен, а если мне что-то не понравилось, я дело бросаю.

Толстошеев продолжал моргать:

– Ты же бабки вбухал!

– Вбухал, – согласился Сундуков, – но деньги – дело наживное. Здоровье и свобода важнее.

– Что-нибудь пронюхал? – Толстошеев жадно втянул носом воздух, словно пытался ощутить запах опасности.

– Ничего больше не скажу, выхожу из дела и все.

– Я что, зря старался? – окрысился Толстошеев. – Выходит, зря. Скажи спасибо, что. я посоветовал тебе вовремя остановиться.

Толстошеей подозрительно покосился на Сундукова, и недобрая улыбка тронула его тонкие губы:

– Может, ты, Антон Михайлович, без меня решил дельце провернуть? Тогда так и скажи, не тяни. Скажи, мол, Матвей, не нужен ты мне больше, мол, посредников всегда из сделок выбрасывают. Я тебя еще ни разу не подставил, – Толстошеей почесал затылок. – Зря, значит, старался, – он сокрушенно покачал головой.

Толстошеев усиленно думал, пытаясь понять, в чем прикол. Он считал, что Сундукову ничего не известно о продавце, кто тот такой, откуда взялся.

Контактировал с ним сам Толстошеев, да и то очень осторожно – так, чтобы не засветиться.

– Я тебе компенсирую кое-какие издержки, – смягчился Сундуков, – но об этом деле нужно забыть. Не суетись и не сучи ножками, гиблое дело. Нашел – не радуйся, потерял – не плачь. Я теряю, кстати, больше, чем ты, и то не огорчаюсь.

Матвей Толстошеев наконец-то улыбнулся. Для себя он уже все решил.

– Ну, спасибо тебе, Антон Михайлович, что вовремя предупредил.

– Другой на моем месте поступил бы точно так же, – оборвал его Сундуков, – мы в одной связке, и предупредил я тебя не за красивые глаза, а из шкурного интереса. Мне не тебя, мне себя жалко.

– Больше ничего не скажешь?

– Большего и сам не знаю. Чувство у меня нехорошее, сон плохой приснился, будто эта партия – подставка. Номер автомата не бьет. У меня дела, извини, – Сундуков выбрался из машины.

– Что значит, номер автомата не бьет?

– Понимай, как знаешь.

– Зажимаешься…

– Ты мне какую-нибудь гадость для вида в руки дай, будто я за ней к тебе приезжал.

Растерянный Толстошеев забежал в гараж, остановился у стеллажа. Сперва схватил фару, а затем сообразил, что стоит она дороже воздушного фильтра. Сунул картонную коробку под мышку и вернулся к гостю.

– Вот, держи воздушный фильтр.

– Дурак ты, да еще и жадный в придачу, – с улыбкой произнес Сундуков, – воздушный фильтр притащил от «фольксвагена»!

– Какой под руку подвернулся. Ты же не уточнял, что именно?

Сундуков махнул рукой и вышел за ворота.

Сел на переднее сиденье.

– У тебя какая машина? – спросил он у шофера.

– «Опель».

– А у друзей или родственников «фольксвагены» есть?

– У брата.

– Тогда на, держи, подаришь, – Сундуков отдал коробку счастливому водителю. Тот как раз был должен брату бутылку коньяка и теперь мог без ущерба для себя расплатиться подарком хозяина.

Толстошеев был озадачен. Он слишком хорошо знал Сундукова, чтобы не придать значения его предупреждению.

«Э, черт подери, влип! Надо же было мне так подставиться! Мужик вроде хороший, – со злостью подумал он о торговце, блуждая по двору и безо всякого интереса разглядывая иностранные тачки. – Да-да, надо что-то делать и как можно быстрей. Если Сундуков волнуется, то уж мне надо землю под ногами рыть, закапываться так, чтобы даже макушка не торчала!»

Он вытащил из кармана трубку мобильного телефона, повертел ее в руках, несколько раз переложил из правой руки в левую. Закурил. Все движения Толстошеев делал в невероятном замешательстве, словно за ним кто-то гнался и вот-вот должен был настигнуть.

«Ладно, рубить так рубить! Потеряв голову, по волосам не плачут», – философски подумал он, быстро набрав известный ему номер. Тут же, прижав трубку к уху, облокотился на кабину побитого джипа, стоявшего на .колодках.

– Данила, ты?

– Я, а то кто же, Матвей? – услышал он знакомый с хрипотцой голос одного из своих верных людей.

– Давай-ка быстро ко мне. И не копошись, как баба, а бегом. Одна нога там, другая здесь!

– Горит что-нибудь? – мрачно спросил в трубку Данилов.

– Горит, горит! Как бы волосы на яйцах не обгорели!

– На чьих, Матвей, на твоих или на моих?

– На наших, Данила.

Даниле понадобилось всего лишь полчаса, чтобы оказаться на территории автосервиса. Это был высокий, крепко сбитый мужчина в джинсовой куртке и в серой майке.

На лице у него темнели дорогие очки. Щеки небритые, но щетина ровная, ухоженная. В общем, Данила имел весьма респектабельный вид. На ногах поскрипывали новой кожей дорогие кроссовки, да и приехал он не лишь бы на какой машине, а на новенькой двухместной «тойоте». Он бросил свою тачку, даже не закрыв ее. Здесь, в автосервисе, не только дверь его машины открыть, но и облокотиться на нее никому не придет в голову.

Поигрывая ключами, пружинистой походкой, быстро и решительно петляя между машинами, он прошел к гаражам.

– Матвея видел кто-нибудь? – обратился он к двум слесарям, которые возились с глушителем.

– Босс у себя, – сказал слесарь, обивая гаечным ключом ржавчину.

Матвей Иосифович услышал, как поднимается по ступенькам его гость.

Увидел вначале голову в темных очках, затем фигуру Данилы до половины. Он сразу же прижал указательный палец к губам, через стеклянную дверь показывая гостю, чтобы тот даже не задавал лишних вопросов.

– Здорово, Данила-мастер!

– Пока здоров, – ответил Данила, фамилия которого была Утюгов, а кличка – Утюг.

К своим делишкам Толстошеев привлекал Данилу довольно часто, щедро расплачиваясь за услуги. Поэтому, услышав зов, Данила-Утюг прибыл мгновенно.

– Пошли со мной.

Данила легки сбежал по ступенькам. За ним, немного прихрамывая, двинулся Толстошеев.

– Есть одно дело, – идя в шаге от Утюга, бурчал Толстошеев. – И дело, в общем-то, нехитрое, тебе как раз по плечу. Только надо, Данила, чтобы ты все в одиночку обтяпал.

– Сколько стоить будет?

– Не бойся, разве Толстошеев тебя хоть раз обидел, хоть раз подвел?

– Было дело как-то… – ехидно заметил Утюг, поднимая темные очки и глядя немигающим взглядом в лицо Толстошеева.

– Что было, то прошло, быльем поросло. Я стараюсь тебя не подводить, ты у меня в любимчиках ходишь.

– Матвей, не надо сопли разводить, говори, зачем позвал. Если смогу – выручу.

– А если не сможешь? – задал вопрос Толстошеев. Данила развел руками.

– Сможешь, сможешь, заплачу хорошо.

– Тогда говори.

Они пришли к тому же «опелю», где час назад Толстошеев принимал Сундукова. Забрались в салон. Слесари, наблюдавшие эту сцену, переглянулись:

– Что-то наш хозяин этот сраный «опель» никому вдуть не может. Вот, уже и Данилу подключил.

– Утюг продаст, – ответил слесарь с выбитым передним зубом. – Он, если берется, то всегда сделает.

* * *

– Ты к мужику в тир ездил, автомат смотрел? – спросил Толстошеев.

– Ну смотрел, ну и что? Дальше-то что?

– Так вот, Данила, надо этого мужика хлопнуть.

– Зачем? – опять поднял темные очки и немигающим взглядом посмотрел на Толстошеева Данила-Утюг.

– Лучше не спрашивай, надо и все.

– Он у тебя что, любимую бабу увел? – глупо хихикнул Утюг.

– Если бы бабу…

– Сколько платишь?

– Сколько возьмешь?

– Если быстро, то за десять.

– Идет, – бросил Толстошеев, – вот тебе пять, – он вытащил из кармана плаща пачку денег и подал Даниле.

Тот спрятал деньги в карман джинсовой куртки.

– Надо быстро?

– Да, очень, Данила, очень быстро. Еще вчера.

– Так что ж ты вчера не позвал? У меня вчера как раз разгрузочный день был, я бы с ним тихо разобрался.

– Вот тебе его телефон, договорись о встрече, тихо убери и брось где-нибудь. Только смотри, не наследи, аккуратно все сделай. Дело важное.

– Раз ты, Матвей, просишь, я твою просьбу учту. Все будет чисто, комар носа не подточит. Уж ты не волнуйся, спи спокойно. Может, потом еще пару косарей за срочность накинешь?

– Может, накину, – решительно сказал Толстошеев. – Он тебя знает, просьба о встрече подозрений не вызовет. Скажи ему, что возникли кое-какие сложности технического порядка и тебе надо с ним перетолковать, проконсультироваться по мелочам.

– Я все понял. Но мужик он тертый, ты учти, Матвей, дело не такое уж и простое.

– С чего ты решил, что он тертый?

– Глаза его мне не понравились, злые какие-то.

– Ты бы на себя, Данила, в зеркало почаще поглядывал. Уж у тебя глаза…

– А я и не говорю, что я сахар. Ты в своем деле, Матвей, специалист, а я в своих делах, можно сказать, мастер спорта международного класса.

– Вот-вот, Данила, потому тебя и прошу.

Утюгов не курил и не пил, он был спортсменом-биатлонистом, завернутым на оружии. В свое время, в молодые годы, стал мастером спорта. Потом из-за семейных дел спорт забросил, на год оказался в тюрьме. Вышел, и тут его пригрел Матвей Толстошеев, взял к себе в подручные.

Человек, который хорошо стреляет и хорошо разбирается в стрелковом оружии ему был позарез нужен. И Данила свои деньги отрабатывал, отрабатывал хорошо. Официально он нигде не работал, да и зачем ему работать? Денег на жизнь хватало. Толстошеев регулярно подкидывал ему работу, иногда грязную, кровавую, иногда безобидную – съездить, встретиться, посмотреть образцы изделий, так сказать, проинспектировать, а затем дать профессиональную консультацию.

Через двадцать минут серебристо-дымчатая «тойота», развернувшись почти на месте, визжа тормозами, выехала за железные ворота.

«Ну и носится! – глядя вслед Утюгову, подумал Толстошеев, – голову разобьет».

Утюгов позвонил продавцу в десять вечера. Сказал, что ему нужна консультация, возникли кое-какие технические проблемы. Продавец опытной партии автоматов тотчас согласился, словно ждал звонка Утюгова.

– Вы меня подберете, я буду стоять с коробкой на перекрестке, у газетного киоска.

– Хорошо, подберу, – сказал продавец.

И действительно, в половине одиннадцатого все в той же джинсовой куртке Утюгов стоял с длинной плоской картонной коробкой, перетянутой скотчем, у газетного киоска на площади Маяковского. Место удобное, можно было на пару минут припарковаться.

Темно-синий новенький «БМВ» уперся колесами в бордюр.

– Багажник открыть можете? С коробкой неохота таскаться.

Мужчина, сидевший за рулем, вышел из кабины, открыл багажник. Данила положил свою коробку в просторный багажник.

– Что это? – несколько безразличным для такого вопроса тоном поинтересовался продавец автоматов.

– Одна железяка. Давай отъедем, не сидеть же на виду у всей Москвы?

– Можно и здесь.

– Нет, лучше отъехать, – настоятельно попросил Данила-Утюг.

Они отъехали. Минут пять Данила не задавал никаких вопросов, а затем начал расспрашивать о технических характеристиках изделия. Как мог, продавец отвечал, а затем даже разозлился:

– Что вы у меня спрашиваете? Я же вам дал документацию, вы и образец смотрели. Какого черта кота за хвост тянете?

– Давай-ка вот в этот двор, у меня в коробке кое-что лежит, посмотришь, соответствует это твоим рассказам или нет.

Мужчина насторожился:

– Я не инженер и не конструктор, я продавец.

– Вот-вот. Разговор остается в силе, волноваться не надо, партию мы берем.

Двор был абсолютно пустынным. С одной стороны стройка и с другой.

Впереди бетонный забор и куча битого кирпича. Нежилые дома смотрели во двор выбитыми окнами.

– Открывай багажник.

Мужчина вышел из машины, Данила – следом. Продавец замешкался.

– Быстрее открывай, дело срочное!

Щелкнул ключ в замке, крышка багажника поднялась.

– Дело-то срочное… – продавец партии автоматов уже взялся руками за коробку и намеревался ее вытянуть.

В это время прозвучал первый выстрел, глухой, шагов за пятнадцать не услышишь.

Мужчина выпустил коробку. Из простреленного затылка потекла кровь.

Данила приставил пистолет к виску и выстрелил второй раз. Все это дело не заняло и десяти секунд – два выстрела и человек мертв, мертвее не бывает.

Затем Утюгов вытащил из багажника свою коробку, а туда спрятал тело.

Бельевым шнуром он связал руки, словно труп мог броситься на него , и задушить, а на голову натянул целлофановый пакет.

Оглянулся. Ни души. Посмотрел на выбитые окна домов, там .тоже пусто.

Захлопнул крышку багажника мягко, почти бесшумно, хлопок крышки был похож на выстрел пистолета. Сел на переднее сиденье за руль, сдал назад, развернулся во дворе, заваленном кирпичом. Неторопливо выехал. На руках у Данилы были перчатки.

Немного попетляв по улицам, он свернул в переулок, а затем въехал в обыкновенный московский двор, заставленный автомобилями. Он нашел место между микроавтобусом «форд транзит» и «опелем» пепельного цвета. «БМВ» аккуратно вписался в оставшееся пространство.

Данила открыл дверцу, взял с заднего сиденья коробку, вылез из машины и, запрокинув голову, посмотрел на старые клены, каштаны и липы. С деревьев медленно падали листья. Начинал накрапывать обычный осенний дождик. Окна домов светились стеклом, там, в квартирах было уютно. Из одного окна на втором этаже слышалась музыка.

Данила улыбнулся, а затем с картонной коробкой под мышкой быстро покинул двор. На соседнем перекрестке тормознул машину:

– К Лужникам, – сказал он водителю.

– С какой стороны?

– Поезжай, покажу.

Частник повез убийцу.

А в двенадцать ноль-ноль телефонный звонок, надоедливый и пронзительный, заставил Толстошеева оторваться от чтения бумаг – липовых договоров с несуществующими фирмами и несуществующими людьми, и взять трубку.

– Добрый вечер! – сказал Данила.

– Какой вечер, ночь уже!

– Но я свое дело сделал, Матвей, осталось теперь уладить наши дела.

– Уладим, – сказал Матвей, – можешь не сомневаться. Я же тебя никогда не подводил, а то, что было, так оно быльем поросло. Подъезжай, Данила, завтра поутру ко мне на дачу. Надеюсь, не забыл, где мой новый дом?

– Как же, как же, не забыл.

– Ну, вот и договорились. В восемь утра я тебя жду. Кстати, – помедлив, добавил Толстошеев, – свой инструмент, которым ты работу сделал, прихвати, не забудь.

– Понятное дело. По накатанной схеме работаешь? Только ты мне взамен новый дай.

– Идет. Чего-чего, а инструмента у меня – как грязи. Возьмешь самый лучший, который понравится.

Постороннему слушателю могло показаться, что двое мужчин разговаривают о какой-нибудь дрели или о пиле. Мало ли какой инструмент может понадобиться на даче?

В восемь утра спортивная «тойота» въехала в ворота старого дачного кооператива. Но, несмотря на то, что люди здесь жили с начала пятидесятых годов, процентов восемьдесят домов были новенькими, как с иголочки. Каждый хотел щегольнуть перед соседом, показать, что и он не лыком шит.

Деревья на больших участках росли старые, развесистые. Тут практически невозможно было увидеть грядок с зеленью, парников с помидорами и огурцами.

Только у старых академиков, чьи посеревшие от времени двухэтажные дома казались жалкими лачугами, поблескивали полиэтиленом небольшие теплицы.

Данила Утюгов бывал на даче Толстошеева раза четыре и не очень хорошо ориентировался. С прошлого раза, как ему показалось, все здесь разительно изменилось. Он помнил, что на горке стоял дом с башенкой, самый высокий во всем городке. Но теперь он с трудом его отыскал. Рядом с ним буквально за три месяца вымахали еще два домины, каждый в три этажа, фланкированные башнями по углам.

"Нехрен людям делать, – подумал Утюгов, – будто они здесь живут!

Приезжают раза три-четыре в месяц водки попить, да шашлыков покушать, в баньке попариться. И на хрен им такие домищи? Некуда людям деньги девать, – он со злостью посматривал на богатые строения, медленно пробираясь по улице, уставленной машинами. Можно было подумать, что это не загород, а какой-нибудь выездной автосалон. Ни одной старой машины, все как с иголочки, год-два.

Попалась пара-"волг", но они смотрелись как реликтовые ископаемые, чем-то вроде рыбы латиметрии.

«Ну вот и домик Толстошеева. Умный мужик, дом-то на самом деле попросторнее тех дворцов будет, ас виду довольно скромный, компактный, снаружи никаких излишеств, никаких тебе башен с флюгерами и курантами».

Дом с виду казался одноэтажным, но зато под высокой крышей пряталась двухэтажная мансарда, а на подземном уровне располагался просторный гараж на три машины, кухня, бильярдная и сауна с небольшим бассейном. Как помнил Утюгов, возле бассейна стояло четыре тренажера, хотя сам Толстошеев спортом не увлекался.

Хозяин даже не вышел встречать гостя, лишь занавеска качнулась на окне, когда он выглянул посмотреть, кто заехал во двор. Отсутствие охраны совсем не насторожило Утюгова.

«Крутым» бизнесменом Толстошеев не считался и врагов особых не имел – таких, чтобы опасаться за свою жизнь. Попугать могут, предупредить тоже, но не больше. Человека, у которого в друзьях ходят и полковники МВД, и воровские авторитеты, никто трогать не станет. Он нужен всем. Зачем убивать того, кто ремонтирует твою машину, да к тому же денег за это не берет?

Бандитам Толстошеев был выгоден тем, что скупал у них краденые тачки, перебивал номера, перекрашивал, разбирал на запчасти, а затем продавал по России, благо рынок безразмерный. Милиции Толстошеев приглянулся тем, что, во-первых, ремонтировал и обслуживал машины сотрудникам правоохранительных органов почти бесплатно, а также служил посредником в передаче взяток от бандитов к ним. Всех устраивал Толстошеев, не забывая при этом собственные интересы.

Данила Утюгов на этот раз был не в джинсовой куртке, а в серой кожаной.

Солнцезащитные очки подняты почти на самую макушку, а спортивные штаны, в которых так удобно вести машину, такой ширины, что могли сравниться с шароварами запорожского казака.

Толстошеев уже сидел в гостиной, он ждал его. Матвей оделся как человек, собравшийся прогуляться по лесу: кроссовки, джинсы, свитер.

Вместо приветствия Данила проговорил:

– Сушит, – и, взяв со стола бутылку с минеральной водой, влил граммов двести в открытый рот.

– Съел чего-нибудь не того?

– От волнения.

– Чего ж ты волнуешься? Не тебя же убили? – хохотнул Толстошеев. Утюгов поморщился:

– Я за своим приехал, – напомнил Данила.

– Помню, помню. Твое от тебя никуда не уйдет.

Толстошеев поднял со стола газету с большим портретом президента на первой странице. Президент улыбался растерянной улыбкой, словно вспомнил что-то неприличное, а фотограф в это время щелкнул затвором. Под газетой оказалась стопочка денег, перетянутая аптекарской резинкой.

– Тут пять.

Утюгов сунул деньги в карман куртки и тут же затянул замок.

– Пойдем, поговорим, потолкуем, воздухом подышим. Ты, небось, давно по лесу не гулял?

– Я и на рыбалку в последний раз давно ездил, – отозвался Утюгов.

– Зря. Здоровье беречь надо, рыбалка же нервы успокаивает. Работа-то у тебя нервная, волнительная, если тебя сушит. От нервов все болезни начинаются.

Толстошеев запер дверь на ключ и через калитку вышел прямо в лес. Дом его стоял на самом краю дачного кооператива, как любил хвалиться Толстошеев, «мой дом стоит в лесу». На самом же деле дом располагался вплотную к лесу. За сетчатым забором, увитым плющом и диким виноградом, начинался крутой холм, склон которого густо порос кустами малинника и молодым сосняком. Мужчины шли по узкой тропинке, засыпанной хвоей и сухими листьями.

– Ты что, Матвей, по сторонам оглядываешься, будто боишься?

– Удивляюсь я, Данила, народ здесь живет совсем не бедный.

– Это точно.

– А каждое утро ходят с палочками, грибы ковыряют, словно жрать им нечего.

– Это они для удовольствия.. Ты-то не ходишь?

– Мне все некогда, – ответил Толстошеев, – не до грибов.

– А рыбу ловишь?

– Рыбу ловлю, но не один, а с хорошим знакомым, с партнером. Я ее поймаю и даже домой не несу. У сторожа котов дюжина живет, так они ее и с хвостами и с головами жрут, аж хруст идет.

Данила улыбнулся:

– Куда мы идем? И о чем ты со мной потолковать хотел?

– Дело серьезное, то, о котором я с тобой поговорить хочу. Вот болтаешься ты туда-сюда, никак чем-нибудь солидным не займешься.

– Чем это я, по-твоему, должен заняться? Дай дело, я его делать буду, отведи участок.

– Я не про работу, я про большое дело.

Данила насторожился и заинтересовался. Он понимал, если Толстошеев предлагает, значит, что-то серьезное, а самое главное, денежное, но скорее всего, грязное.

– Так что ты там сделал?

– Сделал все как следует, – мгновенно поняв, куда клонит Матвей, ответил Утюгов. – Две дырки в голове, руки связал на всякий случай. Пусть думают, что к чему. А на голову мешок целлофановый натянул.

– Зачем?

– Такие детали с толку следователей сбивают. Будут сидеть и думать, какого черта его связали, зачем мешок на голову натянули, и что было вначале – пулю ему в голову пустили, а затем связали или наоборот. Вот на это и уйдет основное время.

– Хитер ты, Данила!

– Что мне остается? Я знаю, преступление или сразу раскроют по горячим следам, или вообще – никогда.

– Лучше бы никогда, – хихикнул, откидывая ногой с дорожки сосновую шишку Толстошеев.

– Ствол привез?

– Конечно, – не дожидаясь просьбы, Утюг вытащил из внутреннего кармана куртки пистолет с коротким глушителем и как нож за лезвие подал его, держа за ствол, Толстошееву.

Тот взял пистолет, вполне профессионально выщелкнул обойму, в которой еще оставались патроны.

– Патроны себе возьмешь или отдашь с ним?

– На хрена они мне?

– Я тоже так думаю.

Толстошеев вогнал обойму в рукоятку и небрежно сунул пистолет в глубокий карман плаща.

– Какое ты мне, Матвей, дело предложить хочешь?

– Не спеши, я думаю.

Так они и брели, оглядываясь по сторонам, вдыхая влажный, свежий лесной воздух. Лес кончился внезапно, его словно обрезало неширокое, гладко заасфальтированное шоссе с яркой, недавно нанесенной разметкой.

– Вот же, сволочи, – проговорил Утюгов, – если шоссе к министерским дачам ведет, так на нем порядок, словно на американской магистрали.

– Ты что, в Америке бывал?

– Бывал, на соревнования ездили. Я тогда четвертое место занял, а потом все в тартарары покатилось.

– Я тебе кое-что показать хочу.

– Природы я уже насмотрелся.

– Нет, – покачал головой Толстошеев, – это с новым делом связано. Не пожалеешь. Я тебя с одним мужиком познакомлю, не пожалеешь. Будете на пару работать.

Утюгов с сомнением смотрел на открывавшийся перед ним пейзаж. Идиллия кончилась, за шоссе начиналась развороченная земля – вечная стройка. Дымили трубами два асфальтобетонных завода, дым шел черный.

И Утюгов поймал себя на мысли:

«Странно, почему небо над этими заводиками еще не почернело, а продолжает сиять голубизной?»

– Мы так не договаривались, – пробурчал Утюгов, но, тем не менее, продолжал идти рядом с Матвеем. – Я с тобой готов работать, а с кем-то другим, с непроверенным…

– Человек проверенный, не хуже тебя, – хихикнул Толстошеев, спускаясь в заросшую травой канаву.

– Место ты нашел гиблое.

– Чем более гиблое место, тем спокойнее, – отвечал Толстошеев. Он специально шел первым, чтобы не вызывать у Данилы подозрений.

– Дело-то хоть какое?

– Денежное.

– Это я уже слышал.

– Не торопи, не гони коней. Не хочешь рисковать, давай о деле с мужиком пока говорить не станем. Посидим с ним, покалякаем, ты к нему присмотришься, поймешь, чем он дышит. У тебя же глаз, словно алмаз, ты сразу людей распознаешь.

– Это точно, – самодовольно хмыкнул Утюгов, – что-что, а глаз на козлов у меня наметан, я за версту их приближение чую.

– До того мужика меньше версты осталось, – Толстошеев показал рукой на дымившую трубу асфальтобетонного завода.

Они уже шли вдоль покосившегося бетонного забора, на котором каких только надписей не было – и политических, и можно сказать, сексуальных, и так называемых музыкальных. От нечего делать Утюгов читал их вслух, иногда смеялся, когда надписи были сделаны в рифму.

Матвей нырнул в пролом, придержавшись за ржавый прут арматуры.

– Ты вопросов лишних мужику не задавай, говорить буду я, а ты только присматривайся.

– Лады, – отвечал Утюгов.

Они оказались на узкой асфальтовой дорожке, пролегавшей между забором и бетонными колоннами, над которыми простирался навес. Тут стоял удушливый запах разогретой смолы. Утюгов глянул вниз, под навес. Там метрах в трех, на дне огромного бетонного бассейна блестел, словно начищенные хромовые сапоги, расплавленный битум.

– Не хочешь со своей пушкой попрощаться? – спросил Толстошеев, указывая на горячий битум. – Там ее никто никогда не найдет – лучшее хранилище для использованного инструмента.

– Чего прощаться? – пожал плечами Утюгов. – Ствол – он вещь неодушевленная и никаких приятных воспоминаний у меня с ним не связано, одна головная боль.

– А я оружие люблю, – отозвался Матвей, не спеша извлекая пистолет из кармана и разглядывая вороненую сталь. – Глушитель у тебя хороший, жаль выбрасывать.

– Итальянский, – сказал Утюгов и назвал модель глушителя.

– Хороший, маленький, – поглаживая его ладонью, приговаривал Толстошеев. – Точно без звука бьет?

– Вообще без звука ни одна пушка не стреляет, но эта тихая, словно дверь хорошей иномарки закрываешь, шпок – и все!

– Давненько не стрелял, – улыбаясь, говорил Толстошеев и огляделся по сторонам. – Никого нет?

– Поблизости никого.

Ближайшие люди находились возле грохочущего асфальтосмесителя и даже если кричать, надрываясь, они бы не услышали.

Толстошеев прицелился в дно ямы, там, где на битуме плавал желтый кленовый лист.

– Как думаешь, попаду?

– Чего ж не попасть, метров пятнадцать расстояния, а цель крупная. Ты же не в яблочко метишь? Главное, чтобы, мишень яркой была, на фоне выделялась.

Желтое на черном – хорошее сочетание.

– Смотри, – сказал Толстошеев и показал рукой куда-то за Утюгова, словно увидел кого-то из знакомых.

Данила машинально обернулся, и в этот момент Матвей, вскинув пистолет, нажал на спусковой крючок. Пуля вошла Утюгу в спину. Наемный убийца обернулся с таким выражением на лице, словно кто-то хлопнул его по плечу. Удивление, растерянность, непонимание просматривалось в его глазах. Сказать он уже ничего не мог.

Толстошеев второй раз нажал на курок, целясь в голову. Пуля вошла в щеку. Утюгов рухнул животом на край ямы.

Матвею пришлось поспешить, еще немного и Утюгов перевалился бы через край.

– Эй, а должок отдать? Денежки, – абсолютно спокойно приговаривал Матвей, удерживая мертвеца за шиворот. – Если бы ты молнию не застегнул, они могли бы и выскользнуть.

Завладев деньгами, Толстошеев разжал пальцы. Перевернувшись в воздухе, мертвый Утюгов упал на вязкую поверхность битума. Сперва пленка прогнулась, словно труп упал на черный, плотно натянутый полиэтилен, под которым пряталось густое желе, затем пленка разорвалась в двух местах, и труп медленно погрузился в черную горячую жижу. Последними исчезли кроссовки, на подошвах которых виднелась налипшая влажная глина.

Взяв пистолет за глушитель, Толстошеев прицелился и метнул его, как нож, сильно и резко. Железо пробило пленку и мгновенно исчезло в густой горячей жиже.

Черная расплавленная смола линзой вздулась над прорывом.

– Ну, вот и все!

Матвей отряхнул руки, поискал глазами гильзы. Нашел их не сразу, пришлось ворошить траву палкой. Он напоминал дачника, который ищет грибы.

– Вот одна, вот и вторая – аккуратненькие, блестящие.

И гильзы тоже полетели в черный как безлунная ночь битум.

Рабочие возле смесителя видели, что на территорию зашли два человека, а обратно возвращался один, в длинном плаще. Но их это не заинтересовало, главное, что шли мужчины без ведер, и возвращался мужик с пустыми руками, значит, битум не крали. Ну, самое большое, помочились где-нибудь у забора, так это в порядке вещей.

Толстошеев шел на дачу, весело насвистывая и запустив руки в пустые карманы плаща. Что делать с машиной, он знал. Загнал ее в подземный гараж к своим двум. Даже если кто и обнаружит машину здесь, то всегда можно сказать, что Утюгов попросил, чтобы автомобиль постоял в отапливаемом помещении. Машина дорогая, такую надо беречь. А куда делся сам Утюгов, черт его знает! Человек он ненадежный, бывший спортсмен, год отсидевший в тюрьме. Мало ли чего он натворил, от кого прячется!