Спустившиеся сверху спецназовцы высадились на остров. Посторонних в лагере больше не было, съемочная группа осталась в первоначальном составе – не хватало только бородатого Ильи.
Шальная пуля с острова могла запросто зацепить любого, но будто колдовская сила тянула людей к берегу. Стояли, таращились, пытаясь разобраться в происходящем. Одни вытягивали шею, что-то бормотали про себя, другие будто окаменели.
Фалько нервно гримасничал, скручивал пальцы.
И наконец не выдержал – потребовал от операторов овладеть своими эмоциями и снимать. Рядом оказался Новиков в своем, теперь уже грязно-белом пиджаке и таких же грязных брюках с нелепо выглядящими золотыми лампасами. Бывалый шоумен чуть не поперхнулся. Даже ему с трудом верилось, что можно волноваться о чем-то другом, кроме как о спасении заложников. Неужели всякий профессионализм сопряжен с равнодушием к людям, даже профессионализм тех, кто призван их обслуживать?
– Даешь панораму… Ты держишь в фокусе барак… Ты в свободном полете, если где какая активность, сразу укрупняешь, – Фалько быстро раскидывал указания, будто сдавал карты.
Умолкнув, он снова перекосился от гримасы: прикусил нижнюю губу, прищурил глаз – по линиям морщин это чувствовалось даже под темными очками.
Пламя, вспыхнувшее возле вышки с логотипом, вызвало дружный выдох у всех свободных от работы членов съемочной группы. Фалько вспомнил о своих планах устроить костер из трех-четырех деревьев, который операторам предстояло подать в лучшем виде. Теперь грозные обстоятельства и разгулявшийся над рекой ветер позволяли запечатлеть нечто действительно масштабное. Режиссера беспокоил только дым, который мог перекрыть обзор. К счастью, ветер дул не сюда, в сторону лагеря, а вдоль русла Оби. Это давало шанс получить приличную «картинку».
* * *
Преступник не успел воспользоваться автоматом. Едва он распрямился, как получил удар сразу двумя ногами. Из-за своих кандалов Забродов мог наносить только такие удары: падая на спину и выбрасывая обе ноги вперед. Одна ударила противника в запястье, вторая – в живот.
Пресс у Ладейникова своей прочностью превышал стенку толщиной в кирпич, которую Забродов свободно пробивал в годы службы. Хватка тоже была крепкой – автомата он не выпустил.
Но все-таки от резкой боли пальцы свело судорогой. Сразу нажать спусковой крючок он не смог.
Перехватил автомат левой, но Забродов выбросил ноги выше и нахлестнул короткую цепь на мощную шею Ладейникова.
Тут у преступника потемнело в глазах – натянув ногами цепь, Илларион сдавил ему горло.
Убийце нужно было максимально напрячь мышцы шеи, чтобы не дать стальной петле затянуться сильней. Но сила ног у Забродова была колоссальной, хрустнули шейные позвонки.
Всем телом Игорь резко откинулся назад, но это положения не облегчило. Попробовал так же резко присесть и податься вперед, но вытянутые ноги противника удерживали на дистанции. Туман в глазах не проходил, пришлось дать очередь вслепую. Вместо того, чтобы ослабнуть – цепочка стиснула горло еще сильней.
Теперь уже Ладейников не чувствовал в руке автомата. Ноги подкосились, и он забился в конвульсиях, поднимая фонтаны брызг, вспенивая черную воду. Если б не дым пожара, схватку неминуемо заметили бы спецназовцы. Но теперь оба врага продолжали бороться один на один.
Задыхаясь от горечи, забивающей легкое, Забродов ни на мгновение не ослаблял хватку. Браслеты впивались в щиколотки, а он все натягивал и натягивал цепочку. Руками он бы не смог придушить «хозяина острова» – нелепое ранение не оставило этого шанса. Но вот ноги были в порядке и обязаны были довести дело до конца.
Ладейников хрипел, бился о каменистое дно мелководья, пытался просунуть пальцы между цепочкой и лиловой, раздувшейся шеей. Его лицо со сломанным носом тоже раздулось, готовое вот-вот лопнуть. Уже ничего не напоминало того положительного героя, каким впервые предстал перед участниками конкурса этот молодой человек.
Еще несколько секунд – и все было кончено.
Отставному инструктору по прозвищу Ас не было нужды щупать пульс или прислушиваться к чужому дыханию. Полежав немного на спине, он перевел дух.
Ключи от наручников могли выпасть в воду, пока Ладейников дергался в конвульсиях. Перспектива совсем не радужная. Нет, вот они здесь, в кармане штанов.
Никогда Забродов не чувствовал удовлетворения перед телом поверженного врага. Освободившись от всех четырех браслетов, он сделал несколько растяжек. Наконец можно развести ноги в стороны. Давным-давно он не чувствовал такого резкого прилива сил. Несвобода в движениях стесняла не только физически, она давила и на душу, заставляя перегреваться вхолостую.
Забродов почувствовал себя помолодевшим на десяток лет. И тут вспомнил о привязанном к дереву Илье. Что-то криков его о помощи не было слышно. Боялся вызывать недовольство убийцы?
Или голос пропал – иногда это случается от страха. Его успели обнаружить, увести подальше от огня?
Место Илларион запомнил отлично. Он рванул навстречу пламени, которое радостно, с треском пожирало одно дерево за другим. Не успевало обглодать несколько мохнатых елей с пригнутыми книзу ветвями, а уже хваталось за стройную, идеально прямую сосну.
Там, где Ладейников оставил оператора, никого не было. Валялись остатки перерезанной ножом веревки. Нашли, значит. А кассета?
Разворошив ногой старую хвою, Илларион увидел ее. Пусть плавится, пусть горит. Если б преступника пришлось судить, она могла бы фигурировать на процессе. Теперь большого толку от нее нет. Обойдется Ладейников без посмертной рекламы, хватит и той, что уже была…
В это время раздался чей-то истошный крик.
Это Леша Барабанов орал с верхушки дерева. Она гнулась под его тяжестью и могла вот-вот переломиться. Видать, совсем ошалел мужик от огня, иначе побежал бы к берегу, к воде.
– Прыгай, мать твою! – послышался голос кого-то из спецназовцев.
Огонь в самом деле подбирался уже близко.
Освещенное оранжевым светом дерево застыло будто в трансе, не обращая внимания на ветер.
Готовилось вспыхнуть в любой момент.
Получив очередную порцию мата, Леша попытался слезть вниз – ухватился рукой за соседнюю ветку, переставил ногу. Но времени оставалось в обрез, он завопил и разжал пальцы.
Но он не разбился, потому как очень скоро послышался его голос, приободрившийся и окрепший.
Он теперь не вопил, а качал права, возмущенный происходящим до глубины души.
– Я, блин, сам, своими силами ушел! Пока вы там чесались на берегу! А что вы хорошего сделали кроме пожара? Поймали этого подонка? Где он, могу я на него взглянуть? Значит ни хера не поймали! Весь остров к черту спалили, а человек ушел!
* * *
Барак постепенно заполнялся дымом. Никто уже не имел сил возмущаться, что их бросили на произвол судьбы. Все кашляли, у всех слезились глаза. Вероника вспомнила, что большинство людей при пожарах гибнет не от огня, а от удушья.
Связанные попарно кое-как, подбирались к выходу, но не могли помочь Ольге и Струмилину, которых преступник привязал к деревянным опорам.
Первым высунулся Воробей, попробовал заорать во всю силу легких. Но только захлебнулся в невесть откуда взявшейся горькой мокроте. Выхаркнул ее на землю, тряхнул головой и смог наконец выкрикнуть:
– Помогите! СОС! Мать вашу, СОС!
Здесь, на открытом пространстве, дыма было ничуть не меньше. Единственная разница – он не клубился медленно и ядовито, а летел, сносимый ветром.
– На помощь! – подхватила Вероника.
Надо было давно кричать из последних сил, как только унюхали первые признаки дыма. Но кто мог знать, что он так скоро забьет все вокруг?
Что теперь делать, зубами перегрызать веревки друг у друга?
– Оленька, ты как?
Почему их бросили в бараке? Чтобы не бегали по острову и не попались под горячую руку?
Здесь ли вообще спецназовцы? Выстрелов больше не слышно, может, по реке пустились в погоню за Игорем? Где Света и Леша? Все ли с ними благополучно?
Удивительное дело: когда опасность подобралась совсем близко, Вероника окончательно перестала думать о себе. Переживания о тех, кого она узнала на острове, окончательно заслонили собственное "Я", будто чужие фотографии, наклеенные поверх собственной.
Только за Иллариона Вероника почему-то не волновалась. У кого бы из них хватило духа вернуться, когда повезло спастись? Убедить этого жуткого человека, увести за собой. Кто он, этот немолодой уже человек с такой характерной внешностью, вовсе не вызывающей сразу доверия в отличие от Игоревых ясных глаз?
Но рассуждать, делать выводы, Вероника больше не могла. Она только кричала, звала на помощь.
Вдруг широкоплечий человек с выпуклым лбом и ушами, плотно приросшими к лысой голове в самом деле нарисовался на белесом мутном фоне.
Может, это бред, предшествующий окончательной потере сознания?
Через секунду Вероника почувствовала, как ослабела веревка..
– Туда беги, к берегу, – показал Забродов и кинулся внутрь барака.
Спешить, она не будет. Вдруг кто-то не сумеет идти самостоятельно, у нее хватит сил подставить плечо, помочь.
Шатаясь, появилась Ольга. Упала на колени, снова приподнялась. Выполз очухавшийся кандидат наук. Вдруг показалась фигура спецназовца – где он раньше был? Зачем затвор передергивать?
– Лежать! Руки за голову! – скомандовал боец в камуфляже присевшему на корточки Забродову.
Тот даже не стал оглядываться и разгибаться.
Выбросил ногу назад, ударив чуть повыше ступни. Из-под спецназовца будто выдернули землю, как выдергивают ковровую дорожку – он опрокинулся на спину.
Забродов тут же намертво прижал подошвой к траве руку держащую автомат. Показал скупым движением, что может сейчас ударить сверху вниз.
– Тебе делать больше нечего? Тут люди скоро задохнутся, а вы охотой дурной занялись.
Свой я, черт бы вас побрал – объясните, наконец, командиру. Табличку мне на груди повесить или на лбу написать? Кто ему вообще такую наводку дал?
Боец молчал, собираясь с силами, чтобы провести контрприем.
– Да успокойся ты, не пыжься. Сам отпущу.
Убрав ногу, Забродов отступил от спецназовца и потянул к берегу Ольгу. Она словно начала потихоньку тлеть – во всяком случае волосы в прямом смысле слова дымились и при каждом мучительном выдохе, белесое облачко добавлялось к тому бесконечному шлейфу, который рвал на куски ветер.
– Стоять, – приказал вскочивший на ноги спецназовец.
– Не до тебя, – отмахнулся Забродов. – Женщинам бы лучше помог, чем в войну играть.
Спецназовец прилепился сзади, будто конвоировал Забродова к берегу. Илларион отчасти понимал парня – с какой стати тот обязан верить ему на слово. Командир обозначил врагов. Все остальное – от лукавого.
Сколько таких вот парней обучил, выпестовал сам Забродов. После гибели преступника бывшему инструктору стало легче и в то же время сложней. Руки и ноги теперь свободны, зато он остался единственным врагом. Его гнали, как зверя, но он ни при каких обстоятельствах не хотел причинить вреда охотникам.
Пусть даже это ментовский спецназ, неважно.
Выйдя в отставку, Забродов преодолел ведомственное соперничество. Пусть они допустили кучу ошибок. Пусть наплевали в первый момент на заложников, кинулись за добычей. Но ведь этот боец спешил сейчас в барак, на помощь. Даже обезоружить его совестно – подведешь парня под крупные неприятности. По-хорошему не поймет, по-плохому нельзя…
У заложников не было сил плыть к берегу.
Мышцы затекли от сидения в неподвижности, дышать даже сейчас получалось с трудом – хотя здесь, метрах в пятидесяти от барака, на оконечности Русского острова ветер отрывал дымное покрывало от поверхности земли.
Огонь продвигался по-прежнему быстро. Но возле воды гореть было нечему – камни, сырая трава. Чтобы уберечься от жара, люди забрались по горло в реку и стояли так, наблюдая за пламенем.
По всей видимой линии берега на этом участке только одна сосна подобралась совсем близко к воде. Высилась, окруженная со всех сторон камнями. Раскидистая, красивая, как на картинке, – ей доставалось всегда больше света, чем другим, за ту отвагу, с которой семечко когда-то взялось расти здесь, в одиночестве.
Пожар никак не мог подобраться к сосне, огонь разочарованно шипел и дымился на влажных камнях. Потом вдруг откуда-то издали ветер будто специально принес обугленную ветку. Она застряла в роскошной кроне и скоро кончики соседних игл засветились красным пламенем.