Милиционеры, купленные Гаспаровым с потрохами, уже убившие по его заказу не одного человека, не церемонились с Дорогиным. Их сдерживало от последнего шага лишь одно обстоятельство: они не знали, настоящие ли деньги лежат в портфеле. Ментам же перед операцией сказали: «Деньги проверить, и только потом…».

Дорогин стоял чуть приподняв руки. Портфель болтался, прицепленный наручниками к правому запястью. По глазам милиционера он сразу понял, что это за тип. Последние сомнения развеял короткий взгляд, брошенный на мужчину с бриллиантовой серьгой в ухе: тот совсем не волновался. Опешила лишь Белкина, не зная, радоваться ей или огорчаться появлению стражей правопорядка.

– Портфель открой, – сквозь зубы процедил лейтенант и ствол автомата замер, нацеленный в грудь Дорогину.

«С предохранителя снят», – на удивление хладнокровно отметил Муму и чуть отступил, почувствовав спиной холодные перила моста.

Он приподнял колено и, положив на него портфель, щелкнул замками. Милиционер на мгновение потерял Муму из прицела. Этим и воспользовался Дорогин. Резко откинув дно портфеля, он схватил левой рукой лежавший на деньгах пистолет и отскочил в сторону. Короткая автоматная очередь ушла в темноту. Дальше медлить было нельзя. Сергей всадил две пули в милиционера, стрелявшего по нему, третью выпустил во второго, который не догадался снять оружие с предохранителя. Понимая, что его подставили и бежать некуда, Сергей перевалился спиной через перила моста.

Пачки денег посыпались из раскрытого портфеля. Часть из них полетела в воду, часть осталась на тротуаре. Белкина только охнула. До этого момента она все еще надеялась, что перед ней ее шеф – Якубовский. Но к такому финту главный редактор газеты не был способен ни в молодости, ни в теперешние преклонные годы.

– Твою мать, – крикнул Тимур и бросился к еще звенящим перилам.

«Они же заодно!» – только сейчас сообразила Белкина, увидев, как слаженно, словно одна команда, работают ее похитители и трое ментов.

О Белкиной на какое-то время забыли, стреляли в темноту, пытаясь разглядеть, что же творится там, внизу, в маслянисто-черной воде, блестевшей, как крышка дорогого рояля.

– Там! – кричал Тимур, указывая пальцем в темноту.

Но тут же стало ясно, что переполох вызвал всего лишь пластиковый пакет, увлекаемый течением. Высота моста была такой, что трудно было поверить в то, что человек мог выжить после прыжка, тем более что наручники приковывали к руке портфель.

– Конец ему, – сказал лейтенант, вытирая вспотевшее лицо. – Во-первых, я его зацепил, возможно, смертельно, я видел, как в него вошла пуля.

– А во-вторых?

– Не знаю…

Тимур сплюнул под ноги и указал на лежавшего на пыльном асфальте мертвого милиционера.

– По-моему, это он Быстрякова зацепил. Второй милиционер зажимал бедро пальцами и стонал, корчился возле мертвого. Автомат лежал у его ног, из-под пальцев текла кровь.

– Перевяжите меня кто-нибудь, сам не могу. ,., Тимур резко обернулся и увидел, что Белкиной на месте нет.

– Бабу упустили.

Варвара бежала по старому шоссе, надеясь выскочить на трассу, золотившуюся огнями машин. Ей давно не приходилось бегать на большие расстояния – максимум, подбежать к троллейбусу, перехватить такси. Журналистке казалось, что она вот-вот задохнется.

До дороги оставалось метров сто пятьдесят, когда Варвару догнал Тимур и резко схватил за локоть. Белкина споткнулась, упала, и бандит навалился на нее.

Варвара вцепилась в его длинные волосы, и, когда Тимур сумел поставить ее на ноги, Белкина сжимала в руках вырванные пряди.

Он ударил ее прямым коротким ударом в челюсть, как бьют мужчин. Голова Варвары резко дернулась назад, и она медленно осела, придерживаемая Тимуром, на асфальт.

– Сука! – сказал бандит, приглаживая растрепанные волосы.

Двое милиционеров с автоматами тем временем уже сбежали с откоса и шарили по берегу реки, боясь далеко отходить друг от друга. Они прекрасно помнили звуки выстрелов на мосту и то, что из трех выстрелов два легли в цель. Убивать мента Муму не собирался. Уложить же его пришлось, чтобы выжить, иначе он не успел бы даже перевалиться за перила.

Уже в воде Дорогин сообразил, что вместе с прикованным портфелем не сможет долго продержаться под водой. Лишь только он почувствовал ногами каменистое дно, тут же оттолкнулся, вынырнул, набрал как можно больше воздуха, вновь погрузился в воду и, прижав портфель ногами к опоре моста, оторвал ручку. Теперь можно было плыть, ничто ему не мешало.

Он проплыл под водой против течения, хотя оно было довольно сильным. Преодолев узкое место, с самым мощным течением, Муму очутился в тихой заводи в пойме реки. Он нырял еще несколько раз, пока наконец не оказался в прибрежных камышах. Стараясь не шуметь, увязая в илистом дне, он выбрался на болотистый берег. С моста еще слышались ругань и стоны раненого. Дорогина продолжали искать по другую сторону моста. Он сидел грязный, мокрый. Отыскал в кармане маленький ключ и сбросил пережавший запястье браслет наручников. «Скорее всего из этого пистолета мне сегодня никого не подстрелить. Но ничего, его можно использовать и как холодное оружие: рукояткой проломить голову. Они не ждут моего появления с этой стороны.»

Он поднялся на ноги, почувствовал, что потерял много сил, уж слишком упорной была борьба с течением, слишком сложен прыжок. Высокий откос насыпи казался непреодолимым, но, сжав зубы, Муму пополз наверх, беззвучно чертыхаясь и матерясь. Когда он дополз до обочины дороги, то увидел рубиновые габаритные огни удаляющейся машины. Даже подняться сил уже не оставалось.

"Вашу мать.., суки! – сперва хотелось броситься вдогонку, но он подумал:

– Мне повезло, что они уехали. Попадись я, обессиленный, им в руки, и моя судьба была бы решена. Но, видит Бог, если я смог уцелеть, смог выбраться из реки, все равно доберусь до них. И тогда им не жить!"

Сергей тяжело дышал. Его голова упала на руки, и он ощутил запах земли и влажной травы.

* * *

За рулем темно-синего «БМВ» сидел сержант милиции Парфенов. Рядом с ним на переднем сиденье устроился и сам хозяин шикарной тачки – капитан Пермяков. Он курил, иногда опускал стекло и нервно плевал на улицу. И сержант, и капитан молчали, от самого рынка они не проронили ни слова.

Наконец темно-синий «БМВ» свернул во двор.

– Он тут, что ли, живет? – пробурчал капитан Пермяков.

– Я знаю, – сказал сержант.

Оба милиционера были одеты в гражданское. Машина свернула направо, и сержант нагло втиснул ее между бордюром и зеленым «фордом».

– Ну вот и приехали, – сказал сержант.

– Ты что, нормально заехать не мог?

– Чем плохо?

– Как дверцу открывать?

– А ты, капитан, не открывай ее, вылезай через мою.

– Пошел ты… – капитан открыл дверцу так, что та ударила по соседней машине, вышел, глядя на сержанта, и зло пробурчал:

– Пакеты возьми.

У самого капитана Пермякова в руках была бутылка коньяка. Он сжимал ее за горлышко пальцами так, как солдат, готовящийся броситься под танк, сжимает последнюю гранату. Выглядел он подавленным. Не лучше выглядел и его напарник – сержант Парфенов, которого капитан называл Парфеном, а в моменты прилива нежных командирских чувств – Парфенчиком, но почти никогда не называл по имени – Славой.

– Идем, капитан.

– Никогда у него не был, – проворчал Пермяков, раздавив окурок.

Две старухи у подъезда посмотрели на милиционеров, приехавших на солидной машине. Когда за ними закрылась дверь, они переглянулись и одна произнесла:

– Милиция, мать ее!..

– С чего ты взяла, что милиция?

– По их лицам видно – наглые, такие только у милиционеров и бывают.

– Наверное, к моему соседу, проведать. Его ранили, про него по телевизору рассказывали. Я сама-то не смотрела, мне муж говорил. Его из больницы уже домой привезли. Наверное, поздравлять пошли, как-никак друг. Сейчас как напьются, как начнут кричать – никакой управы на них не найдешь. Не станешь же вызывать милицию на милицию?

– Это точно.

Старухи тут же переключили внимание на другую кандидатуру: молодую женщину с маленьким годовалым ребенком.

– Нагуляла…

– Мужика у нее нет, но заходит какой-то военный. От него.

– У военного кольцо обручальное…

Капитан и сержант не стали ждать лифта. Они легко поднялись на третий этаж, и капитан, переложив бутылку из правой руки в левую, сильно вдавил кнопку звонка, будто от этого могла зависеть громкость сигнала.

– Из-за двери послышался мужской голос:

– Входите, не закрыто!

– Ишь ты, смелый какой! – сказал сержант Парфенов, обращаясь к своему командиру.

Они повернули ручку двери и оказались в квартире.

– Спокойно, спокойно, – с порога увидев своего подчиненного, лежащего на диване, произнес капитан, – не надо по стойке смирно и честь отдавать не надо. Дока кто?

– Никого, – сказал сержант Кузьмин, одновременно довольно и разочарованно.

– Жена где?

– У нее свои дела.

– Это понятно. Муж раненый – не может, так она к любовнику.

– К какому любовнику! Кому она нужна!?

– Ладно тебе, Коля, баба вещь всегда нужная – не потрахаться, так поесть приготовить или полы и посуду помыть.

Капитан поставил на стол бутылку, Парфенов положил целлофановые пакеты.

– Тут тебе, Коля, фруктов, витаминчиков, чтобы поскорее поправлялся. Икорка, осетринка и все такое… Так что ты уж не обессудь, что мы к тебе в госпиталь не наведались. Знаешь, такое началось! Пока мы с сержантом все уладили, время и ушло.

– Знаю, смотрел телевизор. Это вы, надо сказать, ловко придумали.

– Это не мы придумали, – встрял в разговор сержант Парфенов, – любитель бриллиантов придумал.

– Быстро у него голова соображает.

– С чего бы он не соображал.., если задница в мыле? Любой соображать начнет, – почти прорычал капитан. – Что, сержант, стоишь, стаканы неси. Тебе нельзя, а я с Николаем за здоровье выпью.

– Мне тоже нельзя, капитан: антибиотики колют.

– Какие, на хрен, антибиотики? Коньяк – самый лучший антибиотик. Я войну пришел, знаю, – капитан Пермяков с таким выражением произнес фразу «я войну прошел», словно он воевал в кампании 1812 года или, на худой конец, 1941 года. На самом же деле он побывал лишь в Абхазии и в серьезных боевых действиях не участвовал.

Сержант принес из кухни два стакана. Капитан отвинтил пробку на коньячной бутылке.

– Не бойся, Коля, в сумке еще одна бутылка есть, шоколад там и всякое такое. Яблоки хорошие, груши, ананас.

– Деньги?

– Ах да, деньги… Вот память хорошая у тебя, Коля. Так, значит, говоришь, пуля не зацепила кость?

– Слава Богу, не зацепила.

– Это хорошо, что не зацепила. Деньги вот, – капитан двумя пальцами залез в карман рубашки и вытащил худенькую стопочку американских долларов. – Здесь штука. Понимаешь, жене Быстрякова мы со Славой много денег отвалили. Скажи, Слава?

– Да, Коля.

– Так что тебе штука и получилась, как положено.

– Почему так мало? Меня, можно сказать, чуть не убил этот ублюдок, а он всего штуку? Скотина! Самая настоящая скотина!

– Коля, не горячись.

– Что не горячись? Как грязную работу делать, так всегда мы, а как деньги, так всегда их нет. Может, нам самим наехать на Тимура по полной программе и тряхнуть его? Капитан, как ты думаешь?

– Погоди, не спеши, Коля, Выпей, – капитан нервно и пренебрежительно чокнулся со стоящим на тумбочке стаканом своего подчиненного и залпом выпил конь як, затем достал из кармана мятую пачку сигарет и закурил. Ища глазами пепельницу, он нервно заходил по комнате.

Раненый милиционер решил встать.

– Лежи, чего тебе вставать. Выздоровеешь, поднимешься на ноги, тогда с ними и разбираться станем. Сегодня к нему едем, вызывает он нас.

– Кто, Тимур? – спросил раненый милиционер.

– Тимур, а то кто же! – недовольно произнес сержант Парфенов.

– Вот ты и скажи ему, Парфен, что, мол, мало мы дали денег нашему другу, тем более раненому. Скажи, что дорогие лекарства…

– Посмотрим. Ты не горячись, Коля, – капитан еще раз налил коньяк в стаканы, не поленился даже подняться с табуретки и подать стакан раненому. – Выпей и не горячись. Мы без тебя с Парфеном все обставим, так что горячиться не надо.

– Я и не горячусь, мне просто обидно. Под пули подставляться, так иди, а как денег дать, так их нет. Сколько хоть жене Быстрякова дали?

– Много дали, много. Три тысячи дали.

– Три тысячи? – возмутился раненый. – Этого даже на хорошие похороны и приличный памятник не хватит.

– Дашь больше, жена может заподозрить неладное. Так что мы к ней подошли, сказали, что, мол, одолжили мы у ее мужа деньги, теперь возвращаем.

– А она как заплачет, как заревет, – продолжил сержант Парфенов:

– «Не знаю я ни про какие долги, мне муж ничего не говорил». А потом успокоилась и говорит: «Спасибо вам, ребята». Потом опять как закричит: «Почему моего мужа, а не кого-нибудь другого?». А капитан ей говорит, мол, не ори, дура, вот и Кузьмина подстрелили, и мне могли пулю в живот всадить. Видит Бог, мы от пуль не прятались.

– Да, жаль, конечно, Быстрякова, очень жаль. А хоронить его где будут?

– Повезут в деревню под Тамбов. Он же оттуда, тамбовский волк.

– Понятно. Дай, капитан, сигарету, курить – страсть хочется.

– На, Николай.

Закурили все трое. Капитан налил по третьей.

– В общем, ты, Коля, надеюсь, понял, неприятности начались, дело завели по факту гибели Быстрякова. Что да как… И если бы расследованием наши занимались, так все бы ничего было, а приехали из управления. Так что и к тебе придут. Держись, как договаривались, скажи, мол, было темно, времени на раздумья у нас не оставалось, капитан приказал, я выполнил. Были уверены, что берем бандита, который полтора года в розыске. А кто позвонил, кто навел, так это капитан знает.

– Я их не боюсь, – бесшабашно махнул рукой раненый милиционер, поморщившись от боли.

– Что, болит? – спросил сержант.

– Конечно болит. Хочешь, покажу? – и подвыпивший раненый милиционер принялся стаскивать одеяло, чтобы показать перевязанную простреленную ногу.

– Ты это брось, кончай.

– Кончай, – уже немного злым голосом прикрикнул капитан. – Мы тут не в больнице и не в госпитале, так что не показывай свои дырки. А деньги спрячь, деньги, надо сказать, немалые.

– Мог бы и больше дать.

– Что ты заладил одно и то же – больше, больше? Нет у него сейчас денег, неприятности у Тимура. А как расклепается с ними, сразу и денег даст.

– Так мы что, в долг работаем, на мелок? Я на мелок не хочу, – выкрикнул раненый.

– Не шуми, Коля. Парфенов не шумит, и все в порядке. Кстати, ты сейчас не работаешь, на больничном, работаем мы с Парфеном.

– Сегодня пойдем, – уже во второй раз повторил сержант Парфенов.

– Где встречаетесь, когда?

– Как всегда, вечерком, на складах. Там спокойно, никто не шумит.., и внимание не привлекаем.., словно покупатели приехали. А что покупать собрались, так это наше дело.

– Ага! Покупатели каких товаров по вечерам ездят? Застукают вас.

– Наше дело. Договорились вроде обо всем. А Тимур тебя не забудет, подкинет еще и на таблетки – на «Виагру», – капитан Пермяков поднялся, поскреб волосатую грудь, запустив пятерню под рубашку. – Голова трещит, дел столько!

– Не пил бы ты, Игорь, – обратился к капитану сержант Парфенов.

– Не пил, не пил… Вот и ты, Парфенов, заладил, и жена заладила. Как тут не выпьешь, когда голова кругом идет? Можно сказать, по пятам враги наступают! А ты говоришь, не пей… Какие, на хрен, нервы выдержат? Ну, давай прощаться, раненый, – капитан подошел к сержанту, пожал его холодную потную руку, потрепал по плечу. – Держись, Николай, еще повоюем. В общем, если придут из управления, ты говори как условились, и тогда никакого прокола не случится.

– Вас уже официально допросили?

– Допросили, еще утром. Спрашивали, какого черта мы оказались так далеко от города, не наша, дескать, территория. Я им сказал, что времени на размышления не оставалось, мы поехали брать опасного бандита. О том, что он вооружен, мы знали, все делали по правилам и застрелили гада. А он, мертвый, в реку упал.

– Кстати, не нашли его?

– Нет, не нашли. Там такие ямки на реке, такие берега, что его, может быть, недели через две километров за пятьдесят от этого моста долбаного отыщут. Всплывет, никуда не денется. Мы пошли, поправляйся, – капитан подошел к своему другу, нагнулся и прошептал:

– Держись, Коля.

– Деньги подвинь, не дотянусь. Деньги лежали на столе. Парфенов подал их Кузьмину, тот сунул пачку под подушку.

– Дверь захлопнуть?

– Бояться мне некого.

Сержант и капитан покинули дом. Лицо капитана раскраснелось от выпитого, на нем поблескивали капельки пота. Две старухи у подъезда проводили их взглядами, но ничего друг другу не сказали.

Когда внизу хлопнула подъездная дверь, раненый сержант Кузьмин сел на диване, свесил ноги, вытащил из-под подушки деньги и, тщательно проверяя каждую купюру на свет и на ощупь, перебрал всю тысячу. Затем пересчитал еще раз, будто их от этого простого действа могло сделаться больше, недовольно поморщился и пробурчал:

– С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Тяжело дыша, он поднялся и, волоча простреленную ногу и держась за мебель, двинулся к туалету. В левой руке он сжимал деньги. В туалете за унитазом, под проржавевшими трубами у сержанта милиции Кузьмина был устроен тайник. В металлическом портсигаре с отгравированным Кремлем лежали деньги. Портсигар был дамский, длинный, размером чуть больше американского доллара, так что деньгам в нем было покойно и уютно. В портсигаре собралось чуть больше десяти тысяч кровно заработанных, кровно в прямом смысле этого слова. Деньги Николай Кузьмин получал за убийства людей. И очередная тысяча оказалась в портсигаре, прижатая белой резинкой.

Посидев на унитазе с открытой дверью, переведя дух, сержант Кузьмин побрел в комнату. Взяв пакеты со жратвой, принесенные подельниками-милиционерами, он поволок их на кухню.

Именно в тот момент, когда Николай Кузьмин открывал дверцу холодильника, в квартиру вошел мужчина, вошел без приглашения и предупреждения. Он просто повернул ручку, потянул дверь на себя, та и открылась. Мужчина был в темно-зеленой куртке с поднятым воротником. На глазах – очки с чуть желтоватыми стеклами. Седая ленинская бородка и усы делали этого мужчину немного смешным. Вошедший одним щелчком бесшумно закрыл дверь, повернув в замке ключ.

Придерживаясь за стену, с банкой пива в руке из кухни появился Николай Кузьмин. Банка выпала из его рук, и прямо у ног Кузьмина образовалась пенистая лужа. В лоб Кузьмину черной точкой, похожей на зрачок глаза, смотрел ствол пистолета. Смотрел на него и мужчина с нелепой, чуть с проседью, ленинской бородкой. Не хватало на голове лишь ленинской кепки да галстука в горошек.

– Ты на кого работаешь? Кто тебя послал на мост? Если твой ответ мне не понравится, Кузьмин, я пущу тебе пулю в лоб. Ты понимаешь, что не промахнусь. Если бы я хотел тебя убить, я бы хлопнул тебя на мосту, но пожалел. Думаю, не зря пожалел, и ты меня не разочаруешь. На кого работаешь?

– На Тимура, – сказал, морщась от боли, сержант Кузьмин.

– Что стоишь, за стенку держишься, проходи, чувствуй себя как дома, – поведя стволом пистолета, негромко произнес Дорогин.

Левой рукой он тронул приклеенную бороду, поправил усы. Сдвинул очки с плоскими стеклами на нос и стал похож на земского врача. Этот грим шел ему.

– Давай, родимый, пошевеливайся. Разговор у нас будет недолгий.

– Что тебе надо? – произнес насмерть перепуганный Николай Кузьмин.

Он весь дрожал, волосы прилипли ко лбу. Его и без того вытянутое лицо стало еще длиннее. Коротко стриженная голова раненого милиционера напоминала череп. Глазки испуганно бегали, иногда вспыхивая в глубоких глазницах, губы нервно кривились. Он судорожно размышлял, что надо этому непонятному человеку, но самой главной была мысль о том, убьет тот его или оставит в живых. «Надо спасти собственную шкуру во что бы то ни стало! Он не пощадит, второй удачи в жизни не бывает. Если он не пристрелил меня на мосту, то здесь убьет непременно.»

– Я тебе все скажу.

– Ясное дело, скажешь, куда ж ты денешься. Жить-то небось хочешь, мерзавец? А еще в милиции служишь. Сволочь ты форменная, Кузьмин!

– Я не виноват, это капитан втянул меня, приказал, я не хотел…

– Капитан Пермяков, что ли?

– Он, Игорь Пермяков. Он настоящий мерзавец, если бы я не подчинился, он бы меня пристрелил.

– Наверное, правильно бы сделал. Милиционер шел, хватаясь за мебель, боясь ступить на простреленную ногу.

– Рана, как мне известно, не очень серьезная, так что ты не прикидывайся и не изображай из себя инвалида. Где журналистка?

– Какая?

– Женщина, которую Тимур привез.

– Я не знаю, совсем не знаю. Это не мое дело!

– Капитан знает?

– Нет, ему тоже Тимур ничего никогда не говорит. Он нас вызывает только тогда, когда ему что-нибудь надо.

– Когда грохнуть надо?

– И для этого… На всякие разборки.., иногда конкурентов погонять…

– Слушай, ты, хрен с бугра, ваших рук разбой на Медвежьих озерах?

Раненый испуганно заморгал, а затем кивнул:

– Угу.

– Значит, вы людей Петровича положили?

– Мы. Нам приказали…

– Хватит врать! Приказали! Небось денег дали, вы и расстарались. Дай тебе денег, так ты же, мерзавец, и мать родную убьешь.

– Я? Нет, не убью, никогда! – голосом юродивого, который абсолютно не вязался с внешним видом и выражением лица, пробормотал Кузьмин. – Слушай, у меня есть деньги. Хочешь, забери их, только не убивай меня.

– Все вы одинаковы, сволочи. Как только дело до шкуры доходит, когда себя спасать надо, вы всех с потрохами сдаете, откупиться хотите. Деньги твои кровавые мне ни к чему.

– У меня много денег. Я все отдам, только не убивай меня!

– Подумаю, – сказал Дорогин. – Где я могу найти Тимура? Как его фамилия? Он под кем ходит?

– Не знаю. Но за ним есть люди, какие-то очень большие люди.

– Ладно, про больших людей мы с тобой потом поговорим. Говоришь, у тебя деньги есть? Небось те, мои, из дипломата, которые я за журналистку хотел отдать?

– Нет, не те, что на мосту валялось, что из воды выудили, все Тимур забрал, у меня другие деньги.

– У тебя другие? Откуда у тебя могут быть другие деньги? За старые делишки гонорары?

– За разные. Я хорошую тачку купить хотел, вот на нее и копил. Не убивай меня!

– Где деньги лежат, – спросил Дорогин, понимая, что из раненого придурка много не вытянешь.

– Деньги в туалете, за бачком, под трубами, в портсигаре, – произнося эти слова, милиционер надеялся, что Дорогин не полезет за унитаз, не рискнет подставить для удара затылок и заставит его, Кузьмина, доставать деньги, чтобы держать на прицеле. А там, в тайнике, кроме денег лежал заряженный пистолет… Но интуиция Дорогина не подвела. «Он темнит!» Пистолет черным зрачком смотрел в лицо Кузьмину, и милиционер даже пальцем пошевелить боялся.

– Значит, так, урод, где я могу найти Тимура?

– Сегодня в девять вечера они встречаются.., они встречаются с Пермяковым и со Славой Парфеновым.

– Где?

– В девять вечера на складах в Копотне. Там есть склады, железные ворота, забор. Туда машины въезжают, там спокойно, там все свои у Тимура, так что он всегда нам стрелки там назначает.

– В Копотне?

– Да-да, в Копотне, неподалеку от нефтебазы.

– Знаю, кажется.

– Они встречаются в таком облезлом одноэтажном доме, он в самом дальнем левом углу, в комнате.., там контора раньше была, – милиционер говорил так, словно Дорогин был завсегдатаем складов и прекрасно знал, где какая комната, какого цвета дверь, какой в двери замок.

– Что же мне с тобой теперь делать? Своих ты сдал с потрохами, деньги мне предлагаешь. Не хочется мне тебя убивать. А с бандитом, который в федеральном розыске полтора года бегает, вы ловко для прессы придумали, очень ловко.

– Это не мы придумали, Тимур сказал. Следствие началось, из управления люди приехали, капитана с сержантом Парфеновым уже допрашивали, завтра, наверное, ко мне приедут.

– Что ты им рассказать собираешься?

– Все расскажу, как было.

– Красиво говоришь, сержант, очень красиво. Твои бы слова да Богу в уши, цены тебе не было бы. Деньги давай.

Сержант, вновь держась за стены и мебель, двинулся к туалету. С трудом, морщась от боли, он опустился на колени перед унитазом – так, как опускается человек, которого мучает тошнота после сильного алкогольного возлияния.

Дорогин чувствовал отвращение, глядя на перепуганного мента. Кузьмин запустил руку за унитаз, пальцы нащупали холод портсигара. Он просунул руку чуть дальше, скользнул большим пальцем по рифленой крышке портсигара. Рука легла на рукоятку «ТТ», большой палец сдвинул предохранитель. «Ну а теперь держись, козел!» – подумал раненый мент, резко выхватывая черный пистолет и разворачиваясь к Дорогину.

Но он даже не успел вскинуть руку с оружием. Дорогин выстрелил первым. Шутить и пугать он не собирался, но и убивать этого гнусного мента ему не хотелось. Пристрелить безоружного врага рука не поднималась, хотя, как понимал Сергей, ляг карта по-другому и окажись он, Дорогин, на месте раненого, Кузьмин не задумался бы ни одной секунды, разрядил бы в него всю обойму.

Кузьмин с простреленной головой сидел у стены. На белый унитаз капала ярко-красная кровь.

«Ну вот, болезный, ты отвоевался», – подумал Сергей, пряча пистолет за спину, за брючный ремень.

Так же быстро, как и появился, он покинул квартиру на третьем этаже. Вышел из подъезда. Две старухи, сидевшие уже битых два часа на лавочке, проводили его взглядами, в которых не читалось абсолютно никакого интереса; немолодой мужчина, похожий на школьного учителя, заходил к кому-то по делам. Людей в подъезде живет много, и старухи даже не стали гадать, к кому именно наведывался мужчина с ленинской бородкой и в очках с желтоватыми стеклами.

Дорогин обошел дом. На другой стороне улицы его ждала машина – далеко не новые «Жигули». За рулем сидел молоденький паренек лет двадцати четырех.

– Ну что, батя, навестил своего ученика?

– Навестил, конечно, – хриплым голосом произнес Сергей, неуклюже забираясь на заднее сиденье.

– Радикулит замучил?

– Наверное, к перемене погоды.

– Сегодня синоптики обещали солнце.

– Это тебе, сынок, они солнце обещали, а мне кости подсказывают перемену погоды. Позвоночник, он, брат ты мой, никогда не обманывает. Как начинает крутить, знай, переменится погода.

– Куда теперь, батя?

– В Копотню съездим.

– И там у тебя ученик живет?

– Нет, там у меня учитель. Надо старика навестить. «Жигули» бойко сорвались с места и помчались в сторону Копотни. Пожилой мужчина на заднем сиденье приглаживал седые усы и бородку.

Склады, на которых торговали черт знает чем, водитель нашел довольно быстро, как всякий, кто подрабатывает извозом.

– Ну все, спасибо тебе, браток.

Дорогин заплатил щедро. Молодой водитель удивился.

– Могу подождать, все равно назад вам придется ехать.

– Нет, я здесь надолго. Со стариком поговорить надо, новости ему рассказать, про жизнь порасспрашивать. Он у меня говорливый, да и не виделись давно.

– Я пассажира здесь днем с огнем не найду. Если пару часов – то подожду.

Дорогин усмехнулся и почувствовал, что левый ус явно не на месте. Он прижал его указательным пальцем.

– Нет, дорогой, поезжай. Не знаю, на сколько я здесь задержусь.

– – Выбираться как будете?

– Как-нибудь выберусь. Не в лесу же, да и машины ездят, автобусы, троллейбусы.

Водитель поблагодарил пассажира. Такие попадаются не часто, вроде с виду и неказистый, а платит щедро. Будешь полдня по городу мотаться туда-сюда, а такую сумму не заработаешь. «Может, кто из учеников ему деньжат подкидывает или дети, А может, он вор в законе? – мелькнула догадка в голове рыжеволосого водителя. – Говорят, они скромно живут, на дорогих машинах не ездят, на „запорожцах“ и „Жигулях“ перемещаются, изредка – на „Волгах“, за что их и уважают. Судя по всему, он такой же – спокойный, уверенный и сам себе на уме, – водитель взглянул в зеркальце заднего вида на медленно бредущего человека. – По лицу пожилой, а фигура совсем как у молодого. Крепкий, спортом, наверное, занимается».

С этой мыслью водитель развернул добитые «Жигули» прямо на дороге, слава Богу, машин было немного, и поехал к автобусной остановке в слабой надежде подхватить кого-нибудь из спешащих в центр города.

Сергей заложил руки за спину, почувствовав ими рукоятку пистолета, засунутого за брючный ремень. Подошел к воротам, повертел головой, словно принюхивался. Из калитки выглянул сторож, изрядно выпивший.

– Батя, тебе че? – спросил мужчина лет сорока, с ног до головы оценивающе разглядывая Дорогина.

– Мне Николая найти надо, бумаги кое-какие у него подписать. Штамп он мне шлепнул, а подпись поставить забыл, – и Дорогин полез в карман, словно собирался показать пьяному сторожу документы.

– Мне твои бумаги, батя, ни к чему. Пустой ведь идешь, пустой и выйдешь.

– Ага, пустой. Где Николай сидит, знаешь? Запамятовал, сынок…

– Вот, эти старики, вечно у них с головой не все в порядке!

– У меня не только с головой не в порядке, у меня и спину ломит. Наверное, гроза будет.

– Не будет грозы.

Пока сторож разглядывал небо, Дорогин, сгорбившись, втянув голову в плечи и пощипывая бородку, прошаркал мимо него, направляясь к складам.

На площадке у эстакады стояла пара грузовиков, крытых тентом. На эстакаде, свесив ноги, курили грузчики. На Дорогина никто не обратил внимания, он походил на пенсионера-бухгалтера, подрабатывающего здесь же, на складах, на одну из многочисленных фирм, арендующих складские помещения.

Облезлое белое одноэтажное здание стояло в самом дальнем конце. Прямо за ним начиналась импровизированная свалка, состоящая преимущественно из металлолома и досок. «Вот уж точно, – подумала Дорогин, проходя мимо ржавых бочек, из которых вылетело несколько голубей, – как только появляются заборы, тут же образуется и свалка. Заборы порождают свалки.»

Он обошел белое здание по периметру, заглядывая в окна. Лишь затем приблизился к крыльцу. Дернул железную дверь, та открылась. Ни секунды не задерживаясь, Дорогин вошел в помещение. Тут было сыро, пыльно и грязно. «И почему это милиция для своих встреч с бандитами всегда выбирает гадкие места? Нет бы встретиться как люди, в приличном ресторане, в кафе, в гостиничном номере, так нет же, лезут в мусорные ямы, как тараканы. Где помойка, там и милиция. Наверное, не зря ментов мусорами называют.»

Теперь стало понятно, почему дверь не запирается. Выносить отсюда было нечего, причинить урон можно было только одним способом – нагадить посреди комнаты. Здание делилось на две части тонкой гипсовой перегородкой. Эта перегородка отгораживала небольшую комнату, более или менее чистую.

Дорогин посмотрел на часы. По всему выходило, что встречи проходят в большой комнате, удобной во всех отношениях: есть пара лавок, стол, из окон просматривается территория, незаметно к дому не подберешься. А маленькая боковая комнатка использовалась как склад, на пыльном полу еще виднелись отпечатки картонных ящиков. «Хорошее место», – подумал Сергей, вытаскивая пистолет и забираясь в самый темный угол.

Дверь Муму прикрыл неплотно – так, чтобы слышать каждый шаг, любое слово. Он сидел на полу, на крышке от картонного ящика, положив рядом с собой пистолет с заряженной обоймой. Он был спокоен, как каскадер перед рискованным трюком, рискованным, но совершаемом не в первый раз. На часы он не смотрел, нутром ощущая бег времени.

Без пяти девять к зданию подкатил автомобиль. Сергей в окно увидел, что это «БМВ». Людей, которые вышли из машины, Дорогин узнал моментально, хоть и были они сейчас в штатском. В светлой куртке с сигаретой в руке вышел капитан Пермяков. Из-за руля выбрался сержант Парфенов, рубашка его на спине и под мышками была мокрой.

«Жарковато вам, – заметил Сергей. – А где же главный? Где тот, кто вас вызвал сюда?»

Милиционеры не спешили заходить в сырое, вонючее помещение. Они бродили вокруг машины, о чем-то разговаривая. Сквозь двойное мутное стекло слов было не разобрать.

По движению голов милиционеров – они посмотрели в одну сторону – Сергей понял, что подъезжает главный. И действительно, к синему «БМВ» на большой скорости подлетел, завизжав тормозами и поднимая пыль, черный джип, тот самый, который Сергей видел на старом мосту. «Ну вот и козырный приехал», – подумал Дорогин, кладя руку на рукоять пистолета.

Тимур вышел из машины, присел пару раз, разминая затекшие ноги, поправил складки на брюках, посмотрел на идеально начищенные туфли. Серьга в ухе сверкнула холодной каплей. За руку с ментами Тимур не здоровался. «Западло, наверное, тебе с подчиненными здороваться. С холуями», – подумал Дорогин.

Тимур достал сигарету, зажигалку ему поднес охранник, как черт из люка выскочивший из-за руля джипа. Тимур закурил, выпустил струйку дыма в вечернее небо и указал рукой на дверь склада. Все четверо вошли вовнутрь, по коридору они шли молча, тяжело ступая. Их шаги отдавались сквозь доски и разносились по сырому зданию гулким эхом.

«Их четверо, скорее всего все вооружены. Ну да ничего, если они на мосту меня не хлопнули с автоматами в руках, то здесь и подавно, никто и пистолет выхватить не успеет.»

Дорогин уже стоял на ногах, прижимаясь спиной к стене так, чтобы, если откроют дверь, оказаться под ее прикрытием. Сержант Парфенов по кивку головы Тимура толкнул дверь ногой и потянул носом.

– Туалет у них здесь, что ли? Вы бы новый замок врезали.

– Бесполезно, все равно дверь сломают. Два уже вывинтили.

– На хрен они им без ключа, понять не могу? – сказал капитан Пермяков, устраиваясь на лавке.

Тимур садиться не стал, боясь испачкать брюки.

– Вот что, соколы мои, – негромко произнес он, – хоть вас и двое на ходу осталось, но дело делать надо. Тут уж вам не отвертеться.

– Никто и не спорит, – сказал капитан, – надо, будем делать. Но у нас проблемы, Тимур. Нашим делом люди из управления занялись. Со своими мы бы договорились, а они не наши.

– Ни хрена они вам не сделают. Свидетелей нет.

– А девка? – спросил капитан.

– Она не свидетель, – как о мертвой сказал о Белкиной Тимур.

– Тебе виднее.

– Мне виднее. Надо будет, ребятки, Петровича убрать: уж больно много он паскудит и договориться с ним не получается.

Капитан Пермяков втянул голову в плечи. Он понимал, что Петровича только тронь, и сразу же начнется крутая разборка, счет пойдет не на единицы трупов, а на десятки. Некоторое время Тимур и капитан смотрели друг другу в глаза. Капитан чувствовал, что Тимур задний ход не даст, убрать Петровича – дело решенное уровнем повыше.

– Все дело в цене, – негромко произнес Пермяков, положив на грязный стол сжатые кулаки. – Мы люди подневольные, хорошо заплатят – хорошо сделаем.

– Сделать его надо показательно, – с чуть слышным смешком произнес Тимур.

Он стоял посреди комнаты, широко расставив ноги.

– Так надо сделать, чтобы другим было неповадно. Где и как, я знаю, ваше дело лишь реализовать задуманное, – Тимур отвел руку, ладонь смотрела вверх, словно бандит ждал, что в ладонь ему с неба упадет монета.

Охранник с гнусной ухмылкой вложил в ладонь Тимуру ребристую гранату. Все напряглись. Не очень-то уютно себя чувствуешь, видя смертоносное оружие. Тимур же любил эффекты, недаром он был связан с кино.

– Петрович приедет на встречу в ночной клуб. Машину свою поставит возле ограждения. Место там людное. Надо будет подсунуть гранату под бампер, привязать леску одним концом к чеке, а другим – к ограждению. Вот и вся премудрость. Гранату расположить поближе к бензобаку.

– Ты же говоришь, место людное?

– Ну и что? Петрович поздно там будет, вечером народу мало, если кого и зацепит, хрен с ним. Нечего шастать по ночам!

– Это понятно. Можно гранату и под днище бросить, и на крышу положить, главное, сколько стоить это будет.

– По десятке каждому.

– Каждому – двум или трем?

– Третий, по-моему, у вас раненый.

– На лекарства денег я ему оставил. Недоволен он.

– Когда он был чем-нибудь доволен? Ему сколько ни дай, все мало. Вы, наверное, и себе из его больничных денег отстегнули?

Милиционеры переглянулись. Они действительно из двух тысяч одну забрали себе.

– Десять, – прошептал Пермяков.

«Хорошие деньги, – взглядом ответил Парфенов, – можно соглашаться.»

Но хотелось поторговаться, а вдруг удастся вырвать еще по тысчонке.

– На две штуки больше, – убежденно произнес Пермяков, пытаясь выглядеть солидно, – мы их Кузьмину дадим. Парень пострадал, он у нас в доле.

– Вы, по-моему, ребята, чего-то недопонимаете. Он с вами в доле, а не со мной.

– Тогда не беремся, – сказал Парфенов, толкнув Пермякова локтем в бок.

Тимур ничего не ответил, его взгляд сделался холодным. Он умел говорить без слов и очень убедительно. «Уродам нужно дать понять, что если они отказываются, то их судьба решена.»

Тимур, спокойно глядя на Пермякова, отогнул усики чеки, вытащил кольцо, не спеша подошел к самой двери и обернулся, держа руку на отлете. Пермяков побледнел. Он уже представил себе, как Тимур швырнет гранату и быстро побежит по коридору, а та будет крутиться на полу.

– Мы согласны, – выдавил из себя Пермяков. Тимур с гранатой в руке вернулся к столу. Дорогин не мог понять, что происходит. Он хотел узнать побольше, вполне могло статься, что в разговоре всплывет имя Белкиной и он узнает, где ее искать, – не придется вырывать признание у бандитов. Но он услышал шаги, когда Тимур подходил к двери, услышал скрип петель, наступила тишина, затем вновь – шаги.

Его насторожило молчание оставшихся. «Неужели уходят? Значит, медлить нельзя!»

Дорогин рывком распахнул дверь и ворвался в комнату. Тимур застыл возле стола с гранатой в руке, в запал которой еще не была заправлена чека. Сергей стоял в дверном проходе, отрезая путь к отступлению, за ним был коридор.

– Всем стоять! Одно движение – и я стреляю!

Все трое тут же узнали голос, хотя внешне Дорогин мало походил на того, кого им довелось видеть на мосту.

– Не ожидали, уроды? Где журналистка? Тимур скосил глаза на Пермякова. Никто из милиционеров не рискнул убрать руки со стола. Охранник Тимура, не дожидаясь команды, поднял руки над головой и растопырил пальцы, показывая, что ладони пусты.

– Только я знаю, где она, – усмехнулся Тимур и сделал шаг навстречу Дорогину.

Эта фраза решала многое. Муму не мог позволить себе роскоши выстрелить в Тимура. Скорее всего тот не врал. Если не знал о Белкиной раненый милиционер, то двое его товарищей наверняка тоже пребывали в неведении.

– Стой на месте! – приказал Дорогин, тряхнув пистолетом.

И тут Тимур махнул рукой, крикнув: «Лови!», – но сам гранату не кинул.

Дорогин инстинктивно дернулся, Пермяков упал на пол. Охранник даже не успел среагировать. В следующий момент, Тимур уже по-настоящему метнул гранату Дорогину за спину – в коридор, и следом ногой ударил Муму в грудь. Тот вывалился в коридор. Дверь мгновенно захлопнулась. Тимур и его подручные распластались на полу в ожидании взрыва.

Дорогин, упавший на пол, видел, как по доскам прыгает граната. Рычаг, отброшенный пружиной, лежал возле самого его лица. Сергей успел перекатиться, схватил гранату, толкнул дверь ногой и бросил гранату в комнату. Он тут же прыгнул назад в коридор, упал на пол и закрыл голову руками.

Прогремел взрыв такой силы, что Муму показалось, что сейчас на него обрушится крыша. Ему спас жизнь высокий порог, осколки засели в нем, часть из них просвистела над головой, изрешетив входную дверь.

Оглушенный взрывом, Муму поднялся сначала на четвереньки, потом сумел сесть. Он ничего не слышал: дым и пыль еще клубились в комнате. Потолок рухнул.

Дорогин с удивлением посмотрел на пистолет, который все еще сжимал в руке. Он сумел совершить головокружительный рывок, не нажав при этом на чувствительный спусковой крючок. Мягко щелкнул предохранитель. Больше тут делать было нечего, четверо врагов были мертвы.

Слух вернулся внезапно. Дорогин услышал испуганные крики, топот. Сквозь пролом в стене он вышел на улицу, вдохнул свежий воздух, и ему стало легче. «Видит Бог, я вас взрывать не хотел.» Он сел за руль джипа, протер засыпанные пылью глаза, которые невероятно слезились. Ключ торчал в замке зажигания.

– Спасибо и за это, – пробормотал Дорогин, бросив взгляд в зеркальце заднего вида.

Увидев грузчиков, бегущих к машинам, Дорогин направил джип прямо на них. Двое грузчиков махали руками, пытаясь остановить машину, но другие, посообразительнее, уже разбежались в стороны. Стоило нажать на клаксон, как двое смельчаков тоже исчезли из поля зрения. Набирая скорость, джип с тонированными стеклами мчался к воротам. Сторож, хоть и был пьян, сообразил открыть створки: зачем портить то, что сторожишь? Дорогин вырулил на улицу и обернулся. Никто не рискнул погнаться за ним.

Машину он загнал между строительными вагончиками – так, чтобы она не бросалась в глаза с дороги, и, пробежав метров пятьдесят по пустырю, с остервенением содрал ленинские бородку и усы.

– Вот же черт, – пробормотал Дорогин, устало опускаясь на скамейку на автобусной остановке, – так ничего и не успел узнать. Но хоть доброе дело сделал, Петровича спас. И четыре мерзавца сами себя подорвали. Видит Бог, я не хотел их смерти, – повторил Муму, заходя в подошедший автобус, – хотя они ее и заслужили.

Он даже не стал садиться, пристроился у заднего стекла. Автобус пропустил сначала милицейскую машину, затем две «Скорые помощи», сверкающие мигалками и оглушительно воющие сиренами. «„Скорая“ им не понадобится», – усмехнулся Муму, оттирая испачканный побелкой рукав.