Последний аргумент закона

Воронин Андрей

В центре остросюжетного и увлекательного романа-боевика — приключения неуловимого и бесстрашного Иллариона Забродова, известного читателям по предыдущим книгам Андрея Воронина. Волей обстоятельств он оказывается одним из свидетелей жуткого инцидента на шоссе. Других свидетелей убивают, остается только Забродов. Бывший инструктор спецназа играет с огнем, начав собственное расследование. Его пытаются купить, запугать, а затем — уничтожить. Но это не удается. Великолепная выучка в отряде спецназа в очередной раз спасает ему жизнь. Он умело проводит операцию по ликвидации одного из олигархических кланов столицы.

 

Глава 1

Двор, в котором жил бывший инструктор спецназа ГРУ Илларион Забродов, никто из жильцов уже не представлял себе без его машины. Она стала такой же неотъемлемой частью старого уголка Москвы, как Амуры в стиле модерн над аркой въезда в тот самый двор.

Старый «лэндровер», один из первых появившихся в Москве, выкрашенный защитной краской, занимал в маленьком дворике почетное место. Если он стоял, уткнувшись бампером, в низкий заборчик цветника, каждый житель двора знал: Илларион Забродов дома. Когда же машина отсутствовала, становилось ясно Забродов уехал, и место возле заборчика никто из автомобилистов занимать не рисковал.

Забродов ни разу ни с кем не поскандалил за это место, просто такого уважаемого человека, как Илларион, никому не хотелось ставить в неловкое положение. Свой джип Илларион любил так же, как хороший охотник любит собаку, как наездник любит верного коня. Но любить — не значит баловать. Машине от хозяина доставалось крепко. — Автомобиль был не броский, никакого лака, обычная матовая краска цвета хаки, которой красят военную технику, покрывала его элегантный кузов.

Скромность и достоинство — вот что роднило хозяина и его машину. Самый сильный и выносливый от природы человек когда-нибудь да устает — самая надежная, неприхотливая техника в конце концов изнашивается. Джип, в свое время пробежавший не один десяток тысяч километров по горным дорогам Афганистана, доставшийся Иллариону в качестве трофея и перегнанный из Кабула в Москву своим ходом, прослуживший Забродову верой и правдой пятнадцать лет, уже требовал основательного ремонта.

Даже Забродову, уже не мыслившему себя без старого, но верного автомобиля, пришлось согласиться с фактами. Иногда «лэндровер» не желал заводиться, иногда в нем клинило рычаг передач, а звук работающего двигателя по ассоциации вызывал в памяти образ отрывающегося от бетонной полосы перегруженного самолета.

«Да, вечных вещей, как и вечных людей, не существует», — подумал Забродов, когда в одно прекрасное утро чуть не опоздал на встречу из-за того, что «лэндровер» упорно не заводился на протяжении четверти часа.

На машину тогда все же подействовали уговоры:

— Ну, заводись же! — приговаривал Забродов, слушая урчание стартера. — Ты меня не подводил раньше, не подведешь и теперь.

Наконец, двигатель отозвался, и в его злом рычании Забродову почудилось это в последний раз! И вот теперь Иллариону предстояло отогнать машину в ремонт, лишиться ее на несколько дней.

Важные дела принято совершать утром, так, словно отсекаешь определенный период своей жизни и начинаешь новый. Инструктор легко спустился с пятого этажа старого дома (а это было равноценно девяти этажам современного) и оказался в небольшом дворе, который по площади был чуть больше его квартиры. Присел, заглянул под машину. Сосед по подъезду, отставной полковник, которому жена не позволяла курить в квартире, стоял возле заборчика, опираясь на собственноручно вырезанную из коряги и покрытую лаком палку с резиновым набалдашником. В его пальцах тлела тонкая дамская сигарета, дым от которой, пропущенный через длинный фильтр, был, наверное, даже чище, чем воздух в центре Москвы.

Раньше полковник курил «Беломор» по две пачки в день, а теперь здоровье не позволяло ему развернуться более чем на десяток сверхлегких дамских сигарет.

Илларион в стильных потертых джинсах стоял на коленях и заглядывал под машину. Полковник хмыкнул:

— Доброе утро, Илларион.

— Доброе, — из-под машины ответил Забродов.

— Небось, мину ищешь? Теперь все на взрывах помешались. Раньше в столице колбасу хорошую труднее было купить, чем сегодня бомбу с часовым механизмом.

— И дешевле, — в тон отставному полковнику ответил Илларион.

— И ты туда же, — осипшим голосом проговорил сосед и тут же закашлялся, поперхнувшись дымом. — Ты-то бизнес не крутишь, нефтью не торгуешь, водкой тоже. Так какого хрена тебе бомбу станут подкладывать?

— Угу…

Отставной полковник толком не знал, чем занимается Забродов, а тот никогда не распространялся о своей профессии. Сосед знал лишь то, что Забродов раньше служил в армии.

— У тебя машина такая, что и без бомбы скоро развалится.

— Внешность бывает обманчива, — отозвался Забродов и наконец-то увидел то, что искал.

У заднего колеса, вплотную прижавшись к нему, сидел уже вполне самостоятельный котенок и беззвучно шипел на инструктора. Манеру прятаться под машину котенок, появившийся во дворе месяц тому назад, завел с первого же дня. Первый раз Илларион его чуть не переехал, тот выскочил уже из-под двинувшейся машины. И теперь каждый раз Забродову приходилось заглядывать под «лэндровер», чтобы случайно не отправить котенка на тот свет.

— Кис, кис, кис, — поманил котенка Забродов. Тот поднял лапу с выпущенными когтями и готов был защищаться.

— Ну и дурак же ты! — беззлобно произнес Илларион и несколько раз щелкнул пальцами.

Испуг у котенка сменился любопытством. Он перестал шипеть и, склонив голову на бок, стал рассматривать шевелящиеся пальцы.

— Кто дурак? — недоуменно проговорил полковник.

Он не мог поверить, что сосед хладнокровно обозвал его дураком. — Что ты сказал? — переспросил он.

Забродову наконец-то удалось выманить котенка из-под машины.

— Конечно, он дурак, — сказал Илларион, провожая взглядом котенка. Тот, гордо подняв хвост, перебрался под соседнюю машину. — Дождется, что его кто-нибудь ненароком задавит.

У бывшего полковника отлегло от сердца:

— Мужики у нас не злобные, — ответил он, — никому не хочется божью тварь зазря прикончить.

«Почему мужики, — подумал Забродов, — вот эту машину женщина водит со второго этажа».

Но поправлять соседа он не стал, а лишь подумал, что если у человек выработался стойкий стереотип, будто за рулем может сидеть только мужчина, то не стоит его в этом переубеждать. Сам полковник уже лет пять за рулем не сидел — здоровье не позволяло.

Старик, усмехаясь, следил за Илларионом и за машиной, которая никак не заводилась. После того как он сам перестал ездить, у него выработалась стойкая ненависть к автомобилистам, всем без исключения. Так иногда ненавидят представителей другой национальности, объединяемых одним емким словом «нерусский». В друзьях у такого человека могут ходить и евреи, и татары, и чеченцы, но все они будут являться исключениями, которые, как известно, лишь подтверждают правило.

«Выпендриваются, — подумал старый полковник, — иномарки им подавай! Навезли металлолома в Россию, не пройти, не проехать! Нет, чтобы „Жигули“ купить или „Волгу“, как говорится, поддержать отечественного товаропроизводителя!»

«Жигули» по застарелой привычке казались отставному полковнику верхом технического совершенства. И хоть он умом понимал, что те, по сравнению с «лэндровером» — обыкновенная консервная банка, но сердцем навсегда прикипел к простым, незатейливым отечественным автомобилям.

Старик глянул на окна своей квартиры. Ни в одном из них своей жены не увидел. Сигарета догорела почти до фильтра, а он так и не накурился. Поскольку супруга за ним сейчас не наблюдала, то скандала он не опасался — отломал фильтр и, обжигая пальцы, один раз затянулся, но зато по-настоящему, почувствовал и вкус табака, и пьянящее действие дыма.

«И сигареты заграничные дрянь, — подумал старик. — То ли дело был „Беломор“!»

Илларион лихо развернулся в тесном дворе, проехался задним колесом в каких-то пяти сантиметрах от ноги отставного полковника. Тот даже не дернулся, знал, инструктор с машиной управляется так же виртуозно, как летчик-ас со своим самолетом. «Лэндровер» исчез в узкой темной арке.

— Развелось у нас живности! — пробурчал старик, глядя на единственного в их дворе бездомного котика, того самого, которого Забродов выманил из-под машины.

Котенок сидел, высунув на божий свет из-за колеса хвост, пребывая в полной уверенности, что его никто не видит.

— Спешат, носятся, — бурчал старик, шаркая ногами по выцветшему асфальту, — будто дела у них какие-то есть! Дела у тех, кто на работу спешит с утра, а все остальные — бездельники, такие же, как коты, только жрут и гадят, а пользы от них никакой.

Бывший военный с трудом забрался на крыльцо и, задрав голову, громко крикнул:

— Маня!

Его зычный голос эхом разнесся в узком, высоком колодце двора. Он до сих пор не научился обращаться с кодовым замком на двери подъезда, и каждый раз, выходя покурить, звал жену, чтобы та открыла ему дверь.

Пропищал зуммер, зажглась красная лампочка, дверь чуть отошла.

— Из-за бездельников и нормальным людям мучиться приходится! — продолжал возмущаться бывший полковник, пробираясь в собственный подъезд. — Замков понаставили, противоугонных устройств… Каждый раз ночью машины завывают, как стая голодных собак, выспаться толком не дадут. И по телевизору одна дрянь идет, то политика, то боевики, то секс…

Бывшему полковнику и в голову не приходило, что три перечисленные им с отвращением занятия и составили основу его прожитой почти до самого конца жизни. К ним еще стоило добавить четвертое — неумеренное питье спиртного, отчего лицо у него по цвету напоминало подсохший гранат.

Забродов был настолько приучен к езде на машине, что практически не замечал того, что сидит за рулем. Он физически ощущал возможности автомобиля, то же самое происходило с ним, когда он брал в руки оружие. И неважно, знакомой системы или нет, достаточно было двух-трех пробных выстрелов, и Забродов уже владел им в совершенстве.

Илларион даже толком не знал, поддается его «лэндровер» восстановлению или же он отправляется на нем в последний путь. Поэтому он выбрал самого лучшего специалиста по машинам.

Во всех областях знаний лучшим специалистом является не тот, кто широко разрекламирован, а одиночка, не выставляющий собственное умение на широкую публику. Хороший специалист сродни талантливому художнику, его работа не терпит суеты, чужих глаз, утомительных разговоров о деньгах, он работает лишь потому, что это приносит ему удовлетворение.

Один московский пейзаж сменялся другим. Наконец, Забродов очутился неподалеку от Коломенского.

«Давненько я здесь не бывал!» — Илларион всматривался в разительно изменившийся за последние годы пейзаж. Тут, вдалеке от улицы, основу застройки составляли дома частного сектора. Но если раньше это определение к району подходило полностью, то теперь приземистые домишки, напоминавшие о дореволюционной и довоенной Москве, почти полностью сменились огромными коттеджами.

Буйство фантазии архитекторов, подстегнутое еще докризисньми финансами заказчиков, не знало границ. В домах прослеживались почти все архитектурные стили, какие только создало человечество. Имелись миниатюрные замки, фланкированные башнями, чьи стены прорезали узкие стилизованные бойницы для пушечного и арбалетного боя. Временами попадалось прямое наследование сталинскому ампиру. Реже встречались образчики неорусского стиля с кокошниками и резными карнизами. Не хватало, разве что, египетских пирамид да ацтекских храмов.

Забродов подумал, что опрометчиво отказался от того, чтобы хозяин встретил его на въезде в переулок.

«Кажется, здесь», — решил Илларион, поворачивая руль.

Он помнил, что перспективу улочки замыкала шатровая колокольня храма. Гладкий асфальт, разметка, высокие заборы, один погонный метр которых стоил не меньше двухсот долларов. И тут Забродов улыбнулся: буйное сочетание фантазии и богатства прерывалось на двадцать метров довольно крепким деревянным забором. Доски плотно прилегали друг к другу, их покрывала темно-зеленая краска. Над воротами имелась небольшая деревянная крыша-навес.

За забором, для прочности обитым проволокой, виднелся одноэтажный деревянный дом и шиферная крыша длинного сарая. В общем, стоять бы на сегодняшний день и этому дому, и этому ограждению в каком-нибудь провинциальном городке, а не в столице, где один земельный участок стоит раз в сто больше подобной усадьбы.

На воротах красовалась десять раз подновленная табличка: «Осторожно, злая собака!»

«Феликс, — подумал Забродов о своем знакомом, — ты, наверное, изменился не больше своего дома».

В последний раз они виделись года два назад, теперь же лишь созвонились по телефону. Феликс был одним из тех людей, кого можно не видеть годами, но, тем не менее, он остается другом.

О нем никогда никто не говорил «мой бывший друг» или «мой бывший знакомый», достаточно было провести с ним вечер в гостях, и расположение к нему оставалось на всю жизнь. У него, как и у Иллариона, не было ни жены, ни детей. В прошлом имелась лишь служба в спецназе ГРУ, где они и познакомились, а в настоящем существовала одна всепоглощающая страсть — восстановление старинных и редких автомобилей.

Феликс мог на несколько месяцев пропасть из Москвы, никого не предупредив, и колесить по всей стране в поисках того, что другие считали металлоломом. Именно поэтому табличка, предупреждавшая о злой собаке во дворе, была всего лишь декорацией. Нельзя держать в доме собаку, если ты постоянно в нем не живешь.

Калитка в воротах со скрипом отворилась, и из-за нее выглянул мужчина около пятидесяти. Его лицо густо покрывали морщины, но не злые, ни одной вертикальной. Сеточка морщин возле глаз и губ навечно впечатала в лицо Феликса приветливую улыбку. Длинные, не по годам густые и ухоженные волосы на затылке стягивались в хвост простым обувным шнурком с озорными металлическими наконечниками.

Феликс даже не кивнул, не сказал «здрасьте», а подмигнул Забродову, исчез и зазвенел засовом. Ворота, оставляя на траве словно прочерченные циркулем дуги, распахнулись, и Илларион въехал на «лэндровере» в сельский двор. Здесь даже не было бетонных дорожек. Сквозь гравий, усыпавший подъезд к длиннющему сараю, пробивалась трава. Под деревьями старого сада уютно чувствовали себя крапива, полынь и прочие растения, которые нормальные люди иначе, как сорняками, не называют. По углам дома под короткими водосточными трубами стояли деревянные бочки с водой, в которых отражалось высокое городское небо.

Феликс точно так же, как и Илларион, избегал бурного проявления чувств, особенно, если это касалось встречи двух мужчин. Несмотря на то, что они не виделись два года, всего лишь обменялись рукопожатием, правда, крепким и продолжительным.

— Не стану врать, Феликс, я не скажу, что ты совсем не изменился.

— А вот тебе это удается, Илларион, — бывший спецназовец, а теперь мастер по реставрации автомобилей тряхнул головой.

Забродов отступил на пару шагов и с ног до головы осмотрел друга.

— Странное дело, — проговорил он, — в американском джинсовом комбинезоне, в клетчатой рубашке и с ковбойским платочком на шее ты почему-то все равно смахиваешь на средневекового русского мастерового.

Феликс усмехнулся, не зная, воспринимать сказанное как похвалу или же как дружескую издевку:

— Это потому, Илларион, что профессия не знает национальности. Рабочая одежда должна быть удобной — это единственное правило. Поэтому, думаю, и русский мастеровой, и итальянский, и китайский в средние века выглядели одинаково.

— Да, — рассмеялся Забродов, — в самом деле, гайка — она национальности не имеет.

— С твоей машиной придется повозиться, — немного помрачнев, произнес Феликс.

— Ты еще капота не открывал.

— Я слышал, как ты по улице ехал и переключался, во двор въезжая.

— Тебе этого хватило? — засомневался Илларион.

— Хороший доктор иногда по одним глазам пациента ставит диагноз.

— Жить будет? — в тон Феликсу спросил Забродов. Он по-прежнему относился к своему автомобилю как к живому существу и в этом находил единомышленника в лице Феликса.

— У каждой машины есть душа, — проговорил тот, кладя руку на капот.

Он сделал это так, как делают взрослые, кладя ладонь на лоб ребенку, чтобы проверить, нет ли температуры.

— Пусть остынет немного, а мы посидим. Только сейчас Забродов увидел, что под старыми, давно одичавшими яблонями, среди сорняков стоит вкопанный в землю стол, надежный, сделанный больше чем на одну человеческую жизнь. Четыре стальные трубы, на них лежал щит из дубовых досок в ладонь толщиной. Доски были свежеструганные. С одной стороны от стола растянулся старый сетчатый гамак, с другой стороны стояла железная двуспальная кровать с матрасом, обтянутым брезентом. Брезент давно выгорел на солнце, его грязноватая в разводы белизна вполне могла сравниться с белизной гимнастерки солдата, уходящего на дембель.

— Садись, — предложил Феликс, указывая Забродову на кровать. — Если не удобно, возьми подушку.

Сам он устроился на гамаке и, запустив руку под обширный стол, вытащил четыре бутылки пива, холодные, покрытые конденсатом.

— Угощайся, — без всякого усилия Феликс содрал жестяные пробки большим пальцем.

— Я не буду.

— Почему?

— За рулем, — автоматически ответил Забродов. Феликс мягко поставил перед ним бутылку:

— Отвыкай. Твоя машина пробудет у меня не меньше трех дней. Привыкай к нормальной жизни, когда можно пить пиво, если захочется утолить жажду, когда ходишь пешком.

— За встречу, — произнес Забродов, поднимая бутылку с пивом.

Бутылки сошлись со звуком, который возникает от соприкосновения двух средних размеров булыжников.

— Знаешь, в этом что-то есть, — усмехнулся Илларион. — Я имею в виду в пиве, которое пьешь с утра не для того, чтобы опохмелиться, — Забродов перевел дыхание, наслаждаясь новым аспектом собственной жизни, и сделал еще несколько глотков. — Пиво как пиво, обыкновенное, «Жигулевское»… — говорил он, разглядывая этикетку, — а у тебя оно почему-то пьется вкусней.

— И пива «Жигулевского» не бывает, — напомнил Феликс.

— Конечно, по справедливости это пиво должно назваться «Баварским», во всяком случае, технология приготовления немецкая.

— Вот так и рушатся патриотические мифы.

— Ты же сам только что говорил, гайка не имеет национальности.

— Гайка — нет, — убежденно произнес Феликс, — а вот машина — имеет душу. И пиво тоже.

Бутылки пива вполне хватило на то, чтобы утолить жажду и уже не желать других удовольствий. Забродов почувствовал, как ему стало хорошо и как спокойно сделалось на душе.

— Ты патриархален. Такое впечатление, будто время за воротами твоего дома остановилось.

— Только в такой обстановке и можно восстанавливать антикварные машины, поведал Феликс и рывком допил остаток пива в бутылке.

По глазам друга он понял, что вторую предлагать не надо.

— Я читал о тебе в газете «Автобизнес», — вспомнил Забродов.

— Неужели ты веришь журналистам? — недовольно улыбнулся Феликс. — Приезжал ко мне один… Вроде нормально с ним говорили, а потом почитал статью и разочаровался. Единственное, что в ней напоминало обо мне — настоящем, так это фотография. После этого один за другим стали появляться клиенты. И хотя бы один из них пришел с дельным предложением!

— Чем тебе клиенты не понравились?

— Никто не предлагал мне старую машину, все хотели купить у меня готовую.

— Не для своего же удовольствия ты их делаешь?

— А для чьего? Пойдем, покажу, если любопытствуешь.

— Ты бы мою посмотрел.

— Успеется, еще не остыла.

С виду сарай больше походил на конюшню, чем на автомастерскую покосившийся, деревянный, с маленькими окошками в бревенчатых стенах. Феликс отворил широкие ворота, Забродов шагнул на дощатый настил. Потолка здесь не было, редкую обрешетку стропил прикрывал шифер, а на балках висели заводские светильники, похожие на церковные колокола.

Вспыхнул яркий свет. В правой стороне сарая находились станки — токарный, сверлильный, фрезеровочный, несколько точильных. Тут же высился кузнечный горн и огромная наковальня, на которой лежал увесистый молот на длинной деревянной ручке. Кузница выглядела так, словно ее специально готовили для съемок этнографического фильма. Впечатление портил лишь компрессор, который Феликс использовал вместо классических кузнечных мехов. Работать ему приходилось без подмастерья, вот и придумал новшество.

В другом крыле сарая стояло четыре автомобиля: почти готовые, уже сияющие лаком «мерседес бенц» времен второй мировой войны, длиннющий «ЗИМ» пятидесятых годов странного кофейно-сиреневого цвета, двухместный спортивный «БМВ» начала пятидесятых годов и что-то совсем невразумительное, разобранное на части.

— Ну, как? — с гордостью поинтересовался Феликс.

— Я не любитель старинной техники, — признался Илларион.

— Ты же любишь старину!

— Старина старине рознь. Старые книжки можно читать, в старом кресле с удобством отдыхать. Но я никогда не буду смотреть на экран допотопного телевизора, если есть возможность усесться перед современным аппаратом. Вещи, не приносящие пользы, бессмысленны.

— Еще ни одну машину не утащили отсюда на буксире, все выехали сами, Феликс любовно провел ладонью над сверкающим капотом старого «мерседеса», боясь прикоснуться к нему.

— Я понимаю, что это интересно, но настолько же и бесполезно.

— Илларион, ты просто завидуешь мне. Мы с тобой знаем, что женщину и машину выбирают одинаково, выбор останавливают на той, к которой лежит душа. Тебе какая из них нравится больше всего?

— «ЗИМ», — не задумываясь, ответил Забродов.

— Почему?

— В нем может разместиться большая компания и останется место для закуски и выпивки. Идеальная машина ездить на пикники вместе с детьми и собаками.

— Странные у тебя ассоциации рождаются в голове — дети, собаки…

— Он функционален, в нем — старый комфорт без наворотов. Сейчас такого в машинах не отыщешь — соединение трактора и лимузина.

— Насчет трактора ты это зря, — почти всерьез обиделся Феликс.

— Что, этот «ЗИМ» и есть твоя любимая машина? Феликс обиделся еще больше:

— Как ты мог подумать подобное? Таких «ЗИМов» осталось довольно много. Ценна та машина, которая существует в единственном экземпляре, какую невозможно повторить. Чтобы разработать и создать модель, строились заводы, отрабатывались технологии. Немыслимо воссоздать все это громадье в точности, уже утеряны станки, не существуют марки стали…

— Они не существуют в чистом виде, — негромко сказал Илларион. Современные машины — дети тех, которыми занимаешься ты. Честно признаться, я и люблю «лэндровер» за то, что он, практически, не перетерпел никаких изменений со времен второй мировой войны. Поменялся лишь дизайн кузова, а то, что внутри, осталось прежним.

— Только поэтому я и согласился заняться твоей машиной, — буркнул Феликс, недовольный тем, что его перебили. — Моя любимая и самая ценная машина — та, он указал рукой на что-то, стоявшее у стены. Машиной это можно было назвать лишь условно. — Синий «бьюик» четырнадцатого года выпуска.

— Синий? — усмехнулся Илларион. — Откуда ты знаешь, что он синий?

То, о чем шел разговор, с таким же успехом можно было назвать и колхозной сноповязалкой. Стальная рама, какие-то агрегаты, пара рычагов. Даже намека на руль не существовало.

— Я абсолютно точно знаю, что это синий «бьюик», который держали специально для тех случаев, когда члены императорской семьи приезжали в Москву. Больше никому не позволялось ездить на этой машине.

Глаза у Феликса горели одержимостью. Он подошел к стене и снял с самодельной полки папку.

— Вот, — Феликс распахнул папку.

На фотографии виднелась открытая машина, у дверки которой стоял император, то ли перед войсками, то ли перед пожарными. Качество печати, ухудшенное ксероксом, не позволяло это понять.

— Вот, эта самая машина! Ты даже не представляешь себе, чего мне стоило ее отыскать.

— По-моему, на такие вещи натыкаются случайно, — небрежно заметил Забродов.

— Я знал, что она существовала, и даже знал, где нужно искать «бьюик». Но попробуй пойми, что именно из груды металла принадлежало раньше автомобилю, когда на руках нет чертежей, когда нет даже примерного технического описания!

— Ты надеешься его восстановить?

— Обязательно!

— И он будет ездить?

— Конечно!

— Тогда я с легкой душой передаю свой «лэндровер» в твои руки.

— Твоя машина по сравнению с синим «бьюиком» — арифметическая задача для первоклассника по сравнению с логарифмическим уравнением.

— Что ждет эти машины в будущем?

— Три продам, — с неохотой признался Феликс, — а «бьюик» останется у меня.

— Ты единственный, кто знает, что эта машина существует? Я знаю, но пока еще не верю в то, что это реальность, — глядя на ржавый, хотя местами уже очищенный металл, признался Илларион. — И все же посмотри мой автомобиль.

— Да, конечно.

Мужчины вышли во двор, и Феликс, подняв капот, хитро глянул на Иллариона.

— У тебя взгляд человека, который наблюдает, как хирург копается во внутренностях его близкого родственника.

— Ты близок к истине.

Феликс быстро отсоединял провода, снимал патрубки, простукивал детали, разве что не нюхал и не лизал языком системы и агрегаты.

— Я, конечно, не волшебник и не знахарь, но, по-моему, твоя машина послужит еще лет двадцать, даже если ты будешь стараться ее угробить.

— Я никогда не ставил такой цели.

— Вся твоя жизнь, Илларион, это стремление угробить если не других, то самого себя. Мне придется перебрать двигатель по винтику.

— Как боевой автомат? — ухмыльнулся Илларион.

— Да. С той лишь разницей, что в двигателе деталей в сотни раз больше.

— Надеюсь, ты не собираешься делать это с завязанными глазами?

— Понадобилось бы — сделал.

Разговор подошел к самому неприятному моменту:

— Сколько я тебе буду должен?

Феликс посмотрел на друга непонимающим взглядом:

— Ты серьезно спрашиваешь или издеваешься?

— Всякая работа имеет свою цену. Я забираю твое время, эксплуатирую твое умение.

— Кое-что из моего умения получено от тебя, — напомнил Феликс, — и считать, кто кому должен «по жизни» — дело пустое.

— Так не пойдет, — жестко произнес Забродов. — Знал бы, что ты так поведешь себя, то обратился бы к другому мастеру.

— Мог бы — обратился бы, — ухмыльнулся Феликс. — Только я один справлюсь с твоей машиной. Пригнал бы к халтурщику, слесарь открыл бы капот и выругался бы матом. Простому смертному не разобраться, где тут что находится.

— Если ты не возьмешь деньги, я уеду на машине прямо сейчас.

— Ты про выпитое пиво забыл, — напомнил Феликс.

— Позже уеду. Бутылка пива выветривается через сорок пять минут.

В голове у Забродова имелось множество полезных сведений, которые, в лучшем случае, пригождались раз в жизни, а иногда так и оставались невостребованными. В этом смысле он был ходячим энциклопедическим справочником.

Феликс поставил ногу на бампер джипа и задумчиво крутил в руках сигарету.

— Без денег ты, Илларион, не оставишь джип у меня?

— Нет. Не забывай, ты уже подрядился чинить машину.

— И ты заплатишь любую сумму, которую я запрошу? — в глазах у Феликса читалось веселье, он, как и Забродов, любил розыгрыши.

— Если ты не заставишь меня платить в монгольских тугриках, то, считай, заметано.

— Ладно. Чтобы потом не говорил, будто я тебя обманываю, уточним сразу: сумма в долларах.

Забродов всегда возил с собой около тысячи «баксов». Теперь же, отправляясь к Феликсу, прихватил еще две на случай, если придется менять двигатель. К тому же деньги были у него разного достоинства, мелкие и крупные, так, чтобы рассчитаться без сдачи.

— Найду, не вопрос. Расчет на месте.

— Не сумеешь.

— Ты же не собираешься запросить больше трех штук?

— Нет, что ты.

— Тогда не вопрос.

— Один металлический доллар, — прищурившись, произнес Феликс и тут же протянул руку с открытой ладонью, будто был уверен, что Забродов так просто положит в нее увесистую монетку.

Забродов развел руками:

— В других брюках оставил.

— Слабо, Илларион? Вот и не заводи разговор о деньгах, если не платежеспособен. Мне от тебя ничего не надо, появляйся только почаще и без машины, чтобы не сидеть за бутылкой минеральной воды. Со мной пить не страшно, я или пиво пью, или что-нибудь дорогое и крепкое.

— Я это еще в твоем сарае заметил — на полках пустые бутылки от виски и бренди.

— Я, Илларион, во всем размеренность люблю — в работе, в питье, в сексе. В любом занятии главное не спешить, тогда получаешь максимум удовольствия.

Забродову казалось, что в отсоединенных проводах и патрубках уже никому не разобраться без схемы, но Феликс лишь мельком поглядывая на руки, все присоединил на свои места за считанные секунды.

«С первого раза она у него не заведется», — мстительно подумал Забродов, когда Феликс садился за руль.

Машина завелась с пол-оборота, и Иллариону показалось, что двигатель работает безукоризненно. Ему хотелось сказать, что все уже готово, мол, Феликс, вылезай из-за руля.

«Лэндровер» скрылся в сарае, в полумраке поблескивая лишь никелированным бампером. Феликс даже не посчитал нужным выйти на улицу, поднял капот, засучил рукава и принялся за работу.

Забродов стоял, ждал, ковыряя землю носком ботинка. Не выдержал, зашел в сарай. Его поразила обстановка рабочего места Феликса. Рядом с машиной уже стоял стол на колесах — такой, как в хирургических операционных, двухъярусный, заложенный гаечными ключами, отвертками, пилками, напильниками и какими-то хитрыми инструментами, о предназначении которых мог знать лишь искушенный мастер. Среди этого железного великолепия стояла бутылка виски и маленькая, граммов на тридцать рюмочка, налитая до половины.

Феликс увлеченно разбирал машину и даже не глядел на друга. Сняв какую-нибудь из деталей, мастер брал бумажную салфетку, обворачивал вокруг рюмки и отпивал микроскопической глоток.

— На сколько тебе бутылки хватает?

— Ты еще здесь? — изумился Феликс. Для него прощаться подобным образом было в порядке вещей. В этом он отличался от Иллариона, тот всегда любил ставить в разговоре точку.

— Попрощаться все-таки стоило бы.

— Зачем? — удивился Феликс. — Мы же с тобой не навеки расстаемся. Три дня — не срок, к тому же эти дни станут для тебя незабываемыми.

— Почему?

— Сам увидишь, — хитро улыбнулся мастер по реставрации старинных автомобилей.

— Ты-то сам на чем ездишь? — наконец сообразил Забродов, оглядев сарай.

— На мотоцикле, — и Феликс кивком указал на бесформенный объем — только сейчас стало понятно, что скрывается под брезентом.

— Напоминает скульптуру, приготовленную к открытию, — сказал Забродов.

— Раньше в Москве неплохо было ездить на машине, а теперь столько развелось автомобилистов, что иногда быстрее пройти пешком, — бурчал Феликс, продолжая ковыряться во внутренностях машины. — Вот я и завел себе мотоцикл. Между рядами прощемишься, а надо, так и по тротуару. Я и тебе, Илларион, советую завести мотоцикл. Незаменимая вещь в современном городе!

— Особенно зимой, — съязвил инструктор.

— Ну и что? — пожал плечами любитель техники. — Резина у меня шипованная, хоть по катку катайся или по Москве-реке гоняй. Одеваться только теплее приходится. Но мы с тобой, Илларион, люди закаленные, нам русские морозы нипочем. Не немцы же мы, в конце концов!

— Прошу учесть, что мой джип — мужчина, а не какой-нибудь там «мерседес» или «тойота».

— Твоя машина среднего рода, как и все английское. Только корабль у них из неодушевленного мира почему-то женского рода.

— И ты меня собираешься учить тонкостям английского языка?

— Бойся гостя стоячего, а не сидячего, — намекая на то, что Забродов задерживается сверх выделенного ему лимита времени, сказал Феликс.

— До встречи, — Забродов протянул руку, но поскольку у Феликса ладони уже были испачканы, ему пришлось пожать запястье.

Забродов не спеша прошелся по двору. Ему не верилось, что в столице еще остались подобные патриархальные уголки в смысле пейзажа, дома и человека, живущего в нем. При всем при том Феликс входил, наверное, в десятку самых продвинутых знатоков техники в Москве.

«Я и сам не лучше, — улыбнулся Забродов. — Одна только разница, что выглядит моя квартира побогаче. А, в сущности, ее наполнение так же допотопно, как и содержимое дома Феликса».

Он прошел мимо низко расположенных окон, за которыми виднелись засохшие вазоны с цветами в глиняных горшочках, оставшиеся в память о последней любовнице автомеханика. Женщины от него уходили сами, он не выгнал ни одной.

«Не поймешь, какой век на дворе — то ли конец девятнадцатого, то ли конец двадцатого?»

Он притворил за собой калитку и оказался на улице.

Странно было чувствовать себя не обремененным машиной. И до этого Илларион много ходил пешком, но лишь за городом. Вблизи дома он преодолевал путь не дальше, чем до газетного и табачного киосков. Сейчас же казалось, что даже земля немного покачивается под ногами. Так случается с моряками, долго плававшими и сошедшими на берег.

«Такое чувство, будто я лишнего выпил».

Забродов оказался на людной улице и с удивлением для себя отметил, что он уже давно не разглядывал лиц прохожих.

«Боже, сколько в Москве красивых девушек! — подумал он. — А раньше я их не замечал. Да, красивых много, но привлекательных мало, — с трудом Иллариону удалось отыскать два привлекательных на его взгляд лица. — Остальные — полная дешевка, хотя и красивые. Откроет рот, и такое от нее услышишь, что потом захочется уши помыть».

Вскоре развеялся еще один миф, который Забродов твердо усвоил по отношению к себе. Ему раньше казалось, что Москву он знает досконально. В какой-то мере, так это и было. Сидя дома, он мог мысленно совершить путешествие в любой уголок столицы, рассказывая обо всем увиденном по дороге, включая названия магазинов, кафе, ресторанов, количество полос движения на дорогах. Он практически наизусть знал, какие дорожные знаки и где висят, но он и понятия не имел, какие автобусные, троллейбусные и трамвайные маршруты пролегают по городу, каким номером и куда можно доехать.

Из всего городского транспорта он досконально знал лишь метро.

«Вот те на, — подумал Забродов, — попал в классическую для дремучего провинциала ситуацию: ехать надо, а как и на чем — не знаешь!»

Бесполезный ключ от автомобиля лишь оттягивал карман. Расспрашивать людей не позволяла гордость, из любой ситуации Забродов привык выбираться сам. Можно было дойти до станции метро, но хотелось испытать себя.

«Я, умеющий ориентироваться ночью в лесу, когда на небе не видно звезд, легко находящий дорогу в горах, где оказался впервые, заблудился в родном городе!»

Забродов подошел к остановке. Номера троллейбусных и автобусных маршрутов, указанных на табличке, ничего ему не говорили. Он пропустил несколько машин, присматриваясь к названиям диспетчерских, начальных и конечных — ничего подходящего. В запасе оставалось еще два маршрута.

Наконец подскочил новенький, сверкающий краской троллейбус, идущий в центр, проезжавший почти возле самого дома Забродова.

«Все-таки есть на земле справедливость», — подумал Илларион, заходя в салон.

В троллейбусе было до нереального свободно, не занятых сидений хоть отбавляй. Но, несмотря на это, некоторые пассажиры стояли, то ли не хотели мять одежду, то ли привыкли ездить стоя и не желали нарушать традицию. Забродов взялся за поручень, троллейбус тронулся.

«Давненько я не смотрел на улицы с такой высоты. Из машины абсолютно другой ракурс. Город почему-то кажется более нарядным. Наверное, из-за скорости. Троллейбус тащится еле-еле, а машина летит, и больше красот успеваешь увидеть за одно и то же время. Красоты спрессовываются в сознании, и получается, что город выглядит привлекательнее…»

Через пару остановок Илларион уже привык к новому восприятию Москвы и переключился на пассажиров. Мужчина с книжкой в руках, двое школьников, старушка с мешком бутылок, пара молодых девушек. Забродов скользил взглядом по салону.

Лицом к нему на одном из передних сидений расположилась женщина лет тридцати пяти. Коротко подстриженные волосы, одежда дорогая, не с базара. В сережках поблескивали небольшие бриллианты.

«Одни ее камешки стоят, как подержанная малолитражка, — подумал Забродов. — Может, она, как и я, машину на ремонт поставила, или муж у нее автомобиль водит, а сегодня не сумел ее подбросить куда хотела? Нет, она не замужем, женщины обычно обручальные кольца с гордостью носят, как военные медаль „Звезда героя“. Она умна, — подумал Забродов, разглядывая лицо, а следом блузку, юбку, туфли на высоких каблуках. — Невозможно быть дурой И одеваться с таким вкусом».

Женщина, уже успевшая заметить, что ее пристально разглядывают, подняла глаза. Сделала она это не спеша, с достоинством. Взгляд Забродова встретился с ее взглядом. Обычно в таких случаях глаза отводят в сторону, но они продолжали смотреть друг на друга. К прежним впечатлениям у Иллариона добавилось еще несколько.

«Волевая женщина. Она не прочь, чтобы я подошел и познакомился с нею. Она самодостаточна. Мужчина — совсем не обязательный объект для нее, этой женщине мужчины нужны лишь время от времени», — и Забродов тут же перевел взгляд на молодую девушку, одетую вызывающе ярко, в короткую юбку, в красную облегающую блузку на множестве пуговиц. На ногах — гольфы, правый нежно-сиреневый, левый бледно-розовый, полосатые, как зебра, живущая на радуге, туфли на массивной подошве.

«Красиво, но глупо до крайности» — подумал Забродов и краем глаза поймал взгляд женщины, которую недавно рассматривал.

Не удержавшись, он улыбнулся. Женщина смотрела на него зло, она не могла простить не ему, а себе, то, что Забродов потерял к ней интерес.

Их взгляды снова встретились.

«Да, она умна», — подумал Илларион, потому что женщина точно догадалась, о чем он думает, и тоже улыбнулась.

Но как каждый умный человек, она смеялась не над тем, что увидела, а над собой.

«Мы были бы неплохой парой, — подумал инструктор, — но если ты встретил подходящую женщину, это не значит, что обязательно должен быть с ней. Врут, когда говорят, что для каждого человека существует лишь одна, предназначенная ему Богом половина, иначе человечество давньм-давно перевелось бы. Таких половин должно быть много, может, миллион, тысяча, пусть сто тысяч…»

По мере того как троллейбус приближался к центру, народу в нем прибывало. Но пока еще можно было стоять, не задевая соседа плечом. И вот, когда Иллариону оставалось проехать еще две остановки, в троллейбус вместе с пассажирами забрался огромный доберман.

— Чья собака? Уберите ее! — истерично проговорила девушка, когда ей в бедро принялся тыкаться мокрым носом огромный пес.

Пассажиры переглядывались, никто не признавался, кому принадлежит пес. Забродов уже понял, доберман бесхозный, несмотря на то, что шею его охватывал кожаный ошейник. Не может же домашний пес быть таким грязным и таким голодным.

От девушки доберман переключился на мужчину, стоявшего у заднего окна, ткнулся носом в портфель и несколько раз шумно вдохнул, почуяв съестное.

— Боже мой, он сейчас кого-нибудь укусит! — девушка с задней площадки перебралась в середину троллейбуса и брезгливо вытирала руку бумажным платком.

— По мне, он вполне добродушный, — заметил Забродов. Если бы хотел укусить, сделал бы это сразу.

— Вы заметили, какая у него пасть? Он же кисть мог отхватить!

— Хотел бы, отхватил.

Пес, не дождавшись угощения, улегся на резиновом полу, загородив собой заднюю дверь. Те, кому надо было выходить, разделились надвое, одни стали пробираться вперед — к средней двери, другие же опасливо переступали через добермана, который добродушно ворчал.

Остановка. Двери открылись. Стоявшие перед троллейбусом были в замешательстве, задние на них напирали, не понимая, почему это вдруг никто не решается зайти в полупустую машину.

Наконец, ругаясь, чертыхаясь, публика пробралась на заднюю площадку. Каждый входивший считал своим долгом предупредить идущих за собой:

— Осторожно, не наступите!

Пес и не думал подниматься, он нагло лежал поперек двери, лениво поглядывая на пассажиров, которые понимали, отдави случайно ему лапу или хвост, не досчитаешься чего-нибудь на собственном теле.

— Пошел отсюда, пошел! — пыталась выгнать его из троллейбуса одна из пассажирок, пробуя сумкой согнать пса с места.

Тот лишь поворачивал морду, чтобы лучше рассмотреть человека, посмевшего ему указывать, где он может лежать, а где нет.

— Нужно же что-то делать? Водителю скажите!

— А он чем поможет?

У пассажиров появилось общее занятие — придумывать, как выгнать пса из троллейбуса. Тот вел себя как хозяин положения и не думал подниматься.

Женщина и Илларион переглянулись.

— Я, наверное, знаю, что надо делать, — сказала она, раскрывая пакет, стоявший у нее на коленях.

Из пластиковой коробки она вытащила тонко отрезанный ломоть копченого мяса и в нерешительности застыла. Пес, учуяв угощение, поднял голову и принюхался, хотя его отделял от женщины весь салон.

— Пусть тот, кто выходит, выманит его мясом из троллейбуса.

Никто не проявил особого желания заигрывать с собакой.

— Я выхожу, — сказал Забродов и шагнул к женщине.

— Я так и знала, что вы согласитесь, — улыбнулась она.

Илларион взял кусок мяса и отправился к наглому доберману. Тот уже облизывался, слюна текла между зубов на черную губу.

— Погоди, не спеши, — Забродов смотрел прямо в глаза псу, — сейчас ты получишь свою пайку.

Троллейбус уже подъезжал к остановке. Дверь открылась. Илларион, перебравшись через добермана, уже стоя на остановке, показал ломоть псу. Тот быстро поднялся, покинул троллейбус и требовательно взглянул на Иллариона.

— На, заслужил, — инструктор опустил руку. Доберман высунул длинный шершавый язык и подхватил им мясо. Огромный кусок моментально исчез в его пасти. Пес сглотнул. Створки дверей сошлись, и троллейбус благополучно уехал.

— Ну, что, обманули тебя? — Илларион подмигнул псу, ожидая, что тот понял подвох и сейчас забеспокоится.

Но доберман крепко стоял на земле с видом победителя, так же спокойно, как и люди, ожидающие прибытия троллейбуса. Вновь остановился троллейбус. Доберман пропустил пассажиров вперед и зашел следом за ними, спокойно, по-деловому, будто бы ехал на работу. Не дожидаясь закрытия дверей и отправления, он улегся поперек выхода.

«Вот же, черт, — сообразил Илларион, — хитрая псина! Мы-то думали, что провели его, а это он провел нас. Сам создает условие, когда единственное, чем его можно выманить на улицу — это угощение. Так и ездит по маршрутам. Зашел, вышел. У людей всегда найдется в сумках съестное. С утра то, что берут на работу, а днем и вечером — купленное в магазинах. Хитер до чрезвычайности! Интересно, он потерялся или его выгнали хозяева? — впервые Забродову приходилось видеть такого ушлого пса. — Был бы он человеком, устроился бы в жизни не хуже меня», — справедливо рассудил Забродов и после этого думать забыл о собаке.

Когда он вошел в свой двор, тут же нос к носу столкнулся с отставным полковником. Теперь лицо соседа по цвету напоминало хорошо обожженный кирпич. Старик был чем-то чрезвычайно озлоблен, и веселая улыбка Забродова портила ему целостную картину паскудного мира.

— Что-то вы не в духе сегодня, — откровенно заметил Илларион.

— Да уж, будешь тут в настроении, — буркнул отставной полковник, вертя в руках незажженную сигарету. — Покурить вышел, — сосед двинулся рядом с Забродовым. Тот сообразил, скорее всего, отставной полковник покурил, да жена дома завозилась и не услышала истошных криков «Маня», вот и не может человек в подъезд попасть.

Он не стал расстраивать полковника своими догадками, открыл дверь подъезда и пропустил его вперед. Подниматься вместе с соседом было бы ужасной мукой, тот с трудом преодолевал по одному пролету. Забродов же взбежал на пятый этаж быстрее, чем старик поднялся на второй.

Квартира встретила Забродова спокойствием и уютом.

 

Глава 2

«Хорошо жить одному, — подумал Илларион. — Но хорошо лишь с одной стороны. Никто не устраивает беспорядка, но и некому навести порядок. Никто не оставит посуду невымытой, но зато мыть ее всегда приходится самому».

Забродов был настолько искушен в чтении, что практически никогда не начинал читать с первой страницы. Как он говорил, чтобы понять вкус супа, совсем не обязательно съедать всю кастрюлю, достаточно попробовать пару ложек.

Он подошел к крайней от вешалки полке, единственной, где книги не были расставлены в строгом порядке. Тут находились те издания, с которыми он еще не успел ознакомиться. Вытащил наугад том и развернул его посередине, выхватил взглядом абзац на сто пятидесятой странице. Затем совершил бросок к началу, к пятой, отхватил кусок послесловия, и Иллариону тут же стало ясно, что книга ничего нового ему не откроет, хотя его знакомый букинист уверял, что ее обязан прочесть каждый, кто считает себя образованным человеком.

«Наверное, я слишком образованный, — подумал Забродов. — Но не стоит огорчать старика, скажу, что прочел, что она мне понравилась. Держать ее дома не имеет смысла, под рукой должны находиться книги, к которым время от времени возвращаешься. Книги — как друзья, если не встречаешься с ними, то лучше не переписывать их адреса и телефоны в новую записную книжку».

Книжки легли на журнальный столик, и Илларион, сидя в кресле у окна, взял в руки увесистый металлический дротик с оперением. Мишень висела в конце коридора, подсвеченная лампой на штативе.

«Каждый раз я придумываю себе новую цель, — рассуждал Илларион, глядя на цветные концентрические круги мишени, — стараюсь взяться за то, что у меня может не получиться. Только в неизвестности есть азарт, в предопределенности он отсутствует напрочь. Я знаю, что попаду отсюда прямо в центр и поэтому мне абсолютно не интересен сам процесс метания. Я могу попасть дротиком в десятку даже с закрытыми глазами. Да, во мне уживаются два человека. Один — тот, который уже прожил жизнь, которому не жалко и умереть. Он умеет многое, но уже ни к чему не стремится. Для него многое в этой жизни — лишь повторение пройденного.

И есть второй человек, которому подавай неизведанное. Вот почему, ухмыльнувшись, подумал Илларион, — двадцатилетний, более сильный, всегда проиграет уставшему, но более опытному сорокалетнему мужчине. Один человек борется против двух…»

Бросок, удар дротика в доску, и Илларион раскрыл глаза.

«Вот же, черт! — рассмеялся он. Дротик торчал в десяти сантиметров от центра доски. — В этом и заключается прелесть жизни: никогда и ничего нельзя звать наперед».

Забродов уже давно не пил пиво, и если до этого считал, что не пьет, поскольку оно ему не нравится, то после бутылки в саду у Феликса почувствовал, что лучшего напитка не существует на свете, во всяком случае, на сегодняшний день.

«Расслабляться так расслабляться», — решил он.

Человеком он был запасливым, всегда держал у себя то, чем сам не пользовался, но угощал гостей. В его квартире можно было отыскать десятки марок сигарет, двадцать сортов вин, коньяка и водки. Пиво же имелось в самом бедном ассортименте, всего четыре вида.

Забродов извлек из холодильника две жестянки, две бутылки, достал из бара массивный приземистый стеклянный стакан и пил его мелкими глотками — так, как вьют дорогой коньяк. Из каждого занятия он пробовал извлечь пользу. Сейчас пытался на вкус определить, чем один сорт отличается от другого.

Тем временем, пока Забродов наслаждался внезапно свалившейся на него свободой, его сосед, отставной полковник злой, как скорпион, сидел в своем кабинете, который, было непонятно, на кой черт ему сдался. Даже действующим полковником он никогда не работал дома, во кабинет оборудовал сразу, как только переехал в этот престижный дом.

Два больших стеклянных книжных шкафа стояли по обе стороны от двери. За ними золотился корешками «Брокгауз и Ефрон». Многотомный энциклопедический справочник ему подарили сослуживцы на пятидесятилетний юбилей. Подарок абсолютно бесплатный для даривших, — случайно на складе в штабе округа отыскался завезенный туда еще из оккупированной Германии огромный ящик с книгами. Какой-то ушлый офицер собрал в германской библиотеке русские книжки и притащил их в Москву. Но, видно, не успел воспользоваться трофеем: то ли перевели в другое место, то ли арестовали, то ли послал добычу впереди себя, а сам затерялся по дороге.

Отставной полковник никогда к этим томам не притрагивался, а шкафы всегда держал закрытыми на замочки. Письменный стол тоже был старый, практически не пользованный, с балюстрадкой с трех сторон, с зеленым сукном, прикрытым толстым стеклом. Причина злости у полковника была прежняя — то, что жена не открыла ему дверь подъезда. Но кричать на супругу он не решался. Полковник, которого в свое время до дрожи в коленях боялись все младшие по званию, до умопомрачения боялся собственной жены. По собственному опыту он уже знал, если не направит злость в другое русло, она непременно сыграет злую шутку: то ли приступ сердечный случится, то ли инсульт.

Как и положено, в кабинете отставного полковника стоял телефонный аппарат, старый, черный, с увесистой трубкой, подсоединенной к корпусу при помощи длинного шнура в изящной кожаной оплетке. Из всех телефонов бывший полковник на память знал лишь — 01, 02, 03, 09. Как истинный командир, он умел сводить свои задачи к минимуму и по максимуму нагружать подчиненных. Если не мог направить энергию злости на то, что было ограничено стенами его квартиры, то телефон как раз и являлся окном в мир, через которое злость можно было слить без последствий для себя, как сливают позавчерашний суп в унитаз.

Сидя в кабинете за солидным письменным столом, бывший полковник вновь ощущал себя человеком, облеченным властью. Трубка старого телефона удобно легла в руку, и палец уверенно крутил диск аппарата — 09.

— Девушка, мне телефончик службы, которая борется с бродячими животными.

— Такого названия не существует, — спокойно, так, чтобы ее нельзя было упрекнуть в невежливости, ответила оператор. — Если вы мне дадите точное название организации, я сообщу вам телефон.

— Что вы себе позволяете? — брызгая слюной, разразился гневом бывший полковник. — Я не обязан знать, как называется контора!

— Я тоже не обязана, — вежливо вставила оператор. — У вас есть еще какие-нибудь просьбы?

— Да найди-ка ты мне номер этой живодерни! По голосу девушка почувствовала, что звонит старый вздорный старикашка, который будет только рад тому, если его пошлют подальше, и уж тогда станет доставать все начальство, которое ему только известно. А если у него еще имеется опыт в писании кляуз, то сочинит гневное письмо на имя министра связи, а копию пошлет в приемную президента.

Быстро прокрутив в уме возможные катаклизмы, девушка вкрадчиво произнесла:

— Подождите минутку…

Не прошло и тридцати секунд, как она сообщила отставному полковнику номер соответствующей службы. Она даже повторила номер дважды, вопреки обыкновению, убедившись, что звонивший успел его записать. Бывший полковник вывел его на краю газеты синим, тридцатилетнего возраста карандашом, на одной из граней которого золотились малопонятные современному поколению слова «Сакко и Ванцетти».

— Живодерня, — засело в голове у отставного полковника хлесткое слово.

Он повторял его, накручивая диск. Слово вполне соответствовало его сегодняшнему состоянию. Он с радостью отправил бы упрямую жену именно в это учреждение, но приходилось прибегнуть к сублимации, заменить недоступные объекты доступными.

— Вашу мать, — кричал бывший полковник в трубку, — развели в столице нашей родины бардак! В самом центре от бродячих котов не пройти, заразу разносят, лишаи стригущие, бешенство!

— Я вас поняла, — ответила диспетчер. Длинную тираду она выслушала, отведя трубку от уха. — Назовите ваш адрес, пожалуйста.

— И что, можно подумать, вы сразу же приедете?

— Почему сразу, возможно, завтра, возможно, послезавтра.

— Рассказывайте сказки!

— Я записала вашу жалобу. Еще какие-нибудь пожелания есть?

— Я проконтролирую, — крикнул полковник.

— Надеюсь, вы не забудете потом написать благодарственное письмо? — съязвила диспетчер и повесила трубку.

— Черт знает что, — говорил бывший полковник, уже сидя на кухне возле жены, — они просто не представляли, с кем разговаривают! Будто со мной можно обращаться как с последним оборванцем!

Старушка острым, как кончик гвоздя взглядом, оценивающе посмотрела на супруга:

— Тебе не очень долго пришлось ждать во дворе?

— Почему ждать, я покурил и вернулся.

— А дверь с кодовым замком преодолел?

— Сам открыл.

— По-моему, тебе помог наш сосед.

«Вот же, сучка, — подумал старик, — все в окно видела, а поленилась даже кнопку нажать, мужа родного впустить. Ей бы только на живодерне работать».

Окно в кухне выходило во двор — на площадку перед невысоким заборчиком. Все машины разъехались, и котенок в гордом одиночестве сидел на сером выцветшем асфальте, старательно себя вылизывал, не зная о том, что существует такая примета: если кот моется, то это к гостям. А гости случаются разные.

* * *

Андрей Мещеряков старался встречаться с Забродовым не реже одного раза в десять дней, даже если во встрече не было необходимости. Он прекрасно знал себе цену и понимал, что для Главного разведывательного управления Илларион куда более полезен, чем он сам. Вроде, парадокс получался: человек, находившийся в отставке, знал больше, чем действующий офицер. Но жизнь и держится на парадоксах.

Нестандартно мыслит лишь самостоятельный человек. А самостоятельных в армии не любят, даже если речь идет о суперэлитной структуре, такой как ГРУ. Мещеряков знал, если прижмет, обращаться за помощью ему придется к бывшему инструктору Иллариону, и чтобы не услышать потом обидного: «где же ты раньше был, когда на службе все шло хорошо», он с легкостью жертвовал свободным временем для встреч с Забродовым.

Приличные люди без приглашения или, хотя бы, предварительно не позвонив, в гости не ходят. Забродов был из категории непредсказуемых людей, которые могут исчезнуть из города на пару недель, никого не предупредив, а затем так же неожиданно объявиться.

Мещеряков остановил машину в двух кварталах от дома Забродова и зашел в кабинку телефона-автомата.

«Скажу, что проезжал мимо и решил заскочить».

Он набрал номер. Когда на другом конце провода сняли трубку, полковник ГРУ даже не успел произнести слово:

— Привет, Андрей, — тут же услышал он спокойный голос Иллариона.

— С чего ты взял, что это я? — изумился Мещеряков и осмотрелся. Он уже готов был поверить в то, что в нескольких метрах от него стоит Илларион с телефон-вой трубкой в руке.

— Разве я ошибся? — засмеялся Забродов.

— Нет, но как-то это — Странно? — подсказал Илларион.

— Да, вот именно.

— Наверное, ты хотел сказать мне, что проезжал мимо и решил заскочить, точно?

— Да, — уже окончательно растерялся Андрей. — Но как?

— Очень просто.

— Забродов, ты просто издеваешься надо мной!

— Ничуть. Я хочу быть предупредительным и вежливым. Разве это плохо предчувствовать желания друга?

Любопытство разбирало Мещерякова. Сколько раз он уже попадался на уловки Иллариона! Происходившее казалось нереальным и необъяснимым, но потом Мещерякову становилось стыдно за то, что он не сумел докопаться до правды сам.

— У тебя стоит определитель номера, — неуверенно проговорил Андрей.

— Во-первых, не стоит, а во-вторых, ты звонишь из автомата.

— Бог ты мой, а это откуда ты узнал? Илларион разочарованно вздохнул:

— Я-то думал, ты сообразительнее. Ты слышал в трубке мелодию, прежде чем произошло соединение? Блям-блям, такое…

— Слышал.

— И я тоже. Его издают только новые таксофонные аппараты, а их недавно поставили, только в моем районе. Такое объяснение тебя устраивает?

— Хотелось бы чего-нибудь более изощренного, — сказал Мещеряков.

— О том, что это ты звонишь, догадаться несложно. Виделись мы с тобой в последний раз десять дней тому назад. Больших перерывов во встречах ты себе не позволяешь.

— Не я же один тебе звоню — Женщины иначе дышат в трубку, — произнес Забродов и бросил:

— Приезжай, я тебя жду.

«Вот же, гад, — подумал Андрей Мещеряков, вешая трубку, — рядом с ним всегда чувствуешь себя идиотом».

Буквально через две минуты он уже оказался во дворе дома, где жил Илларион Забродов. Мещеряков на своем «опеле» с трудом вписался в узкую арку. По обеим сторонам проезда на старой штукатурке были видны многочисленные царапины. Тут оставляли свою краску все чужие машины, — принадлежащие не тем, кто жил в этом доме. Только ежедневно тренируясь, можно было достичь совершенства, въезжать сюда, не царапая кузов.

Мещеряков вышел из машины и уже забрался на крыльцо, как что-то заставило его обернуться. Ему хотелось; быть проницательнее Иллариона, хотя он и понимал, что мысль эта зряшная, а желание недостижимое. «Лэндровера» во дворе не оказалось. Представить себе, что Илларион куда-то отправился пешком, Мещеряков еще мог, но вообразить, что Забродов доверил руль машины чужому человеку, было невозможно, так же, как и предположить, что солнце сегодня зайдет на востоке.

«Когда он успел уехать? Снова меня разыграть решил? Сказал, приезжай, а сам смылся. Нет, не стану я подниматься на твой пятый этаж для того, чтобы звонить в дверь пустой квартиры».

Мещеряков, обиженный до глубины души, вернулся к машине. Ехать никуда не хотелось, время для встречи с Илларионом он уже выкроил в плотном графике, а следующая встреча была назначена лишь на самый вечер.

«Выкурю сигарету. Если он за это время не вернется, можно считать, мы поссорились. Он, конечно, человек ценный, но нельзя же до такой степени не уважать лучших друзей!»

Огонек зажигалки лизнул кончик сигареты, и Мещеряков в утешение себе подумал: «Я все-таки наблюдательный, сообразил, что Илларион меня надуть решил. Посмотрю-ка я на его кислую рожу, когда он узнает, что я наверх не поднимался. Небось, записочку в двери оставил, что вернусь, мол, через пятнадцать минут. Такое время назначит — четверть часа, что и наверху торчать глупо, а вниз спустишься, сразу же подниматься придется».

Тощий котенок сидел возле забора и старательно вылизывал лапку, норовя пройтись языком между когтями.

Но тут же идиллическую картину нарушило появление во дворе собаки. Из арки появился огромный грязный доберман с основательно погрызенными ушами. Но, несмотря на потрепанный вид, он держался с достоинством и, как каждый сильный самец, всем своим видом показывал, что не боится никого и ничего.

Котенок, до этого блаженствовавший на солнце, тут же замер и медленно опустил лапу. После чего стал похож на чучело, даже глаза его не двигались. Доберман не спеша приближался к котенку, и Мещеряков, вначале посмеявшийся над испугом бездомного кота, даже сам струсил. Пес был таких размеров и такой силы, что сопротивляться ему без оружия в руках, даже владея приемами самообороны, было бессмысленно.

— Хороший песик, — вкрадчиво проговорил Мещеряков, прижимаясь к машине и пытаясь открыть дверцу. Выходя, он запер ее на ключ и теперь та не поддавалась.

Услышав, что к нему обращаются, доберман остановился и, повернув голову, смерил взглядом Андрея Мещерякова, мол, тебе-то что здесь надо, чего ты не в свои разборки лезешь?

Нервы у котенка не выдержали, он громко зашипел, натопырил шерсть на загривке и попятился, хотя Мещеряков твердо знал, что кошки назад двигаться не умеют. Котенок исчез за колесом машины. Доберман равнодушно опустил голову и понюхал ботинок Андрея. Тот прикинул, если пес тяпнет зубами, то сможет прокусить и толстую кожу. Ступню со стороны подошвы спасет лишь то, что резина на ней толстая.

Хлопнула дверь подъезда, и на крыльце появился Забродов. Он легко сбежал и подал руку:

— Осторожно, укусит! — предупредил Андрей.

— Меня — нет, — в этой фразе Мещерякову почудился намек, что Иллариона пес не тяпнет, но его самого — наверняка. — Это самая умная собака, которую я только встречал в жизни.

— Что-то я не заметил его ума.

— Умное существо никогда не показывает, насколько оно умно, — подмигнул Мещерякову Забродов.

Они двинулись к крыльцу. Пес, играя, пытался выгнать из-за колеса котенка, как в арке послышалось сперва гудение, затем, как водится, проскрежетал по штукатурке металл и во двор въехала машина — небольшой фургончик без всяких внятных надписей.

Чужие автомобили здесь появлялись редко, и поэтому фургон привлек внимание Иллариона. Врагов он имел достаточно, но редкие из них решались напасть на него. Но непобедимых людей не существует, и если появился фургон, то его нутро вполне могло скрывать с десяток вооруженных людей.

— Осторожней, — проговорил Мещеряков, запуская руку в карман куртки, надетой не по сезону, но куда еще спрячешь пистолет?

— Не суетись, — проговорил Забродов.

Мещеряков послушался, оружие доставать не стал, но крепко сжал вспотевшей ладонью рифленую рукоятку «Макарова» и перевел предохранитель в боевое положение. Худшие опасения Мещерякова подтверждались: двое мужчин в брезентовых комбинезонах выпрыгнули из кабины и даже не закрывали дверцы, двигатель продолжал работать.

На ходу один из них разматывал сетку. Такого Мещерякову наблюдать еще не приходилось, чтобы двоих ГРУшников пытались взять живьем при помощи огромной капроновой сети-. Рука его дернулась.

Забродов схватил Андрея за запястье:

— Я же сказал, не суетись! — лицо инструктора сделалось жестким и злым, как всегда бывало в момент опасности.

— Про котов диспетчер говорила, — тихо обратился один мужчина в комбинезоне к другому, — а тут тварь такая объявилась.

— Молчи! Главное его не упустить.

Мужчины растянули сеть и, крадучись, стали подбираться к доберману, который пока не обращал на них никакого внимания. Будучи сильным от природы, он считал, что одолеет любого врага.

— Сбоку заходи, да смотри, чтобы не тяпнул.

— Ружье надо было прихватить!

— Только живьем брать.

За живых собак ловцам бродячих животных платили неплохо, их сдавали в медицинские институты для опытов.

— Фу, черт, — выдохнул Мещеряков, вытаскивая руку из кармана и вытирая вспотевшую ладонь носовым платком, — я-то уж подумал…

— Все только начинается, — шепнул Забродов и шагнул к мужикам. — Какого черта?

— Отойди, спугнешь, — даже не глядя в его сторону, сказал один из живодеров.

Доберман уже ощутил опасность, но гордость не позволяла ему убегать. Он принял боевую стойку и грозно зарычал, голова его дергалась из стороны в сторону. Пес прикидывал, на кого первого ему кинуться.

— Может, ну его на хрен? — прошептал один из ловцов.

— Нет уж! — профессиональная гордость не позволяла второму отступить.

— Убирайтесь из моего двора, — тихо произнес Забродов.

— Мужик, отвали! — рослый живодер умело заводил край сетки с таким расчетом, чтобы набросить ее на собаку раньше, чем та успеет достать его зубами.

— Мужики, не делайте этого, пожалеете.

— Отвали!

Доберман сжался перед прыжком, бока его нервно вздымались при каждом вздохе. Пес смотрел на одного нападавшего, но прыгнул на другого, не ожидавшего прыжка. Как всегда бывает в схватке, успех решили доли секунды. Ловец бродячих собак оказался поверженным. Пес навалился лапами ему на плечи и клацал зубами возле самого лица.

— Васька, он мне сейчас морду сожрет! — кричал живодер.

Он встретился взглядом с псом и тут же замолчал. Он даже двигаться перестал, таким сильным был его испуг.

Второй живодер, бросив сеть на асфальт, побежал к машине. Дрожащими руками он извлек из-за спинки сиденья ружье, передернул затвор и вскинул его, целясь доберману в голову. Но руки продолжали дрожать, по лицу мужчины было видно, что он страшно боится попасть в напарника.

— Если не хочешь убить друга, целься повыше, — вкрадчиво посоветовал Забродов, направляясь к мужчине с ружьем в руках.

Тот с ужасом увидел в разрезе прицела лысину напарника.

— Стрелять умеет тот, кто делает это сразу. А ты не умеешь, если медлишь, — Забродов взял ружье за ствол и, завладев им, тут же разрядил. — Ты что, не видишь, что пес не хочет причинить вреда твоему другу? Если бы хотел, то уже отгрыз бы лицо до черепа.

Обезоруженный мужчина часто моргал, его правая рука рвалась перекреститься, но до этого не доходило. Опрокинутый навзничь живодер боялся проронить даже мольбу о помощи, пес навис над ним, готовый в любой момент клацнуть челюстями.

— Держи свое ружье, — небрежно бросил Забродов и отдал оружие, и тихонько свистнул.

Он не был уверен, что доберман его послушается. Одичавшая собака всегда себе на уме. Жизнь учит, что жить лучше всего своим умом, а люди склонны обманывать.

Доберман покосился на свист Иллариона, но с места не сошел.

«От них пахнет собачьей смертью, — подумал Забродов, — я тоже чую запах убийц, когда они оказываются близко, я с ними не церемонюсь».

Он вновь свистнул и тут же улыбнулся. Всех собак Забродов не делил для себя ни по породам, ни по размерам, ни даже по полу. Одни понимали человека только с позиций силы, другие — если с ними обращались ласково, не приказывали, а просили.

— Слушай, друг, — Забродов уверенно направился к доберману и взял его за ошейник. Пес напрягся. Илларион почувствовал, если тот не захочет, так его с места не сдвинешь. — Пошли, брось, — убеждено произнес он и легонько дернул ошейник на себя.

Доберман неуверенно переступил лапами и освободил жертву. Живодер продолжал лежать на спине, боясь шелохнуться. Он напоминал большое неуклюжее насекомое, притворившееся мертвым, чтобы птицы его не склевали.

Наконец, поверив в то, что остался жив, мужчина в брезентовом комбинезоне сел и осмотрел себя. Ему слабо верилось в то, что все у него цело. О пережитом напоминали только бледность лица да нездоровый блеск в глазах.

— Чего вы ждете, ребята? — дружелюбно проговорил Забродов. — Долго я его держать не смогу, а вас он, по-моему, не любит.

Как бы в подтверждение этих слов доберман дернулся и громко залаял.

— Жалостливый нашелся! — крикнул водитель фургона лишь после того, как оказался в кабине.

— Я вас предупреждал, мужики, — покачал головой Илларион, уже с трудом удерживая пса.

Машина дала задний ход, вновь проскрежетала металлом по стене арки, и во дворе мгновенно стало тихо. Пес смолк, едва машина исчезла с глаз.

— Я чего-то не догоняю, — признался Мещеряков. — Чья это собака?

Забродов пожал плечами:

— Леший ее знает.

— По-моему, вы с ней знакомы.

— Не с ней, а с ним, — уточнил Илларион. — В твоем возрасте, Андрей, пора бы отличать кобеля от суки.

— Спас, а теперь отпускай на свободу.

— У тебя угощения для него не найдется?

— Всю жизнь только и занимаюсь, что вожу с собой бесплатные обеды для бродячих кобелей. Все равно он долго на свободе не протянет, в лучшем случае, до зимы. А потом замерзнет. Для него лучший выход — погибнуть от пули. Он привык жить с людьми, поэтому не умеет до конца стать их врагом, а только это помогло бы ему выжить.

— Не рассуждай, ты не видел его в деле, — возразил Илларион и разжал пальцы.

Пес никуда не собирался уходить. После стычки с живодерами он почувствовал себя хозяином территории.

— Машина-то твоя где? — вспомнил Мещеряков, — Я подумал, тебя дома нет.

— В ремонт загнал. Об этом тоже нетрудно было догадаться.

— В самом деле, — пожал плечами Андрей. Во двор бодрым шагом зашел милиционер, за ним следовали неудачники собаколовы.

— Вот, — указал тот, которого Илларион спас от собачьих зубов, — он на нас псину натравил, чуть горло мне не перегрыз!

Завидев внушительных размеров добермана, милиционер предусмотрительно расстегнул кобуру. Забродов мало походил на человека, способного без основательных на то причин натравливать собаку на человека.

— Что тут произошло? — стараясь оставаться беспристрастным, поинтересовался милиционер.

Забродов с Мещеряковым переглянулись. Илларион подмигнул правым глазом, которого не мог видеть милиционер, он стоял к нему в профиль.

— А это кто такой? — спросил у милиционера Илларион, глядя на мужчину в комбинезоне.

— Ты что! Чуть не убил меня, а теперь спрашиваешь, кто я такой?

— А, — протяжно произнес Забродов, — недавно появлялись во дворе двое таких. Но спецодежда, понимаете, в ней все люди на одно лицо.

— Собака ваша?

— Моя.

— Вы ее на него натравливали? Забродов криво усмехнулся:

— Разве я похож на человека, который не способен постоять за себя сам? — выходило, что Илларион прав. — Андрей, подтверди.

Мещеряков оказался в идиотской ситуации. Врать ему не хотелось, но сказать сходу, что врет его друг, он тоже не мог.

Андрей избрал третий путь:

— Извините, по-моему, это недоразумение, — он шагнул к милиционеру и показал удостоверение. — Мой друг живет в этом доме, мы работаем вместе. Ошибка, наверное.

Вид удостоверения на милиционера подействовал умиротворяюще. Он все-таки видел свое место в обществе поближе к спецслужбам и подальше от живодеров.

— Собаку на поводке выгуливать надо.

— Извините, он по лестнице сбежал, на улицу рвался погулять. Сейчас исправлю.

— Врут они! — закричал собачник.

— Не мешайте, сам разберусь!

Милиционер строго посмотрел на Иллариона, козырнул и покинул двор. Мужчины в комбинезонах стояли в нерешительности, раздумывая, то ли продолжать скандал, то ли убраться восвояси.

— Я вам что сказал!

— Пошел ты..! — услышал Илларион в ответ. Забродов вплотную приблизился к мужчинам. Он стоял, запустив руки в карманы, но острый взгляд его глаз мог испугать кого угодно. Мужчины попятились:

— Да ну его, ты же видишь… — и мужики исчезли.

— Какого черта ты меня врать заставляешь? — возмутился Андрей.

— Тебя не заставлял и сам никогда не врал, — невозмутимо отвечал Забродов.

— Ну конечно! А кто сказал, что эта тварь его не трогала?

— Я всего лишь сказал, что не натравливал его на живодеров. Он сам бросился, ты же видел.

Мещеряков прокрутил в памяти разговор, и ему пришлось согласиться. Илларион был прав, он умудрился не сказать ни слова против правды.

— Может, хоть домой пригласишь?

— Пошли.

Пес двинулся за ними.

— Эй, пошел вон! — Мещеряков загородил собой вход в подъезд.

— По-моему, он понял, что я сказал милиционеру, за слова отвечать придется, — усмехнулся Илларион Забродов. — Не мешай проходить, — Илларион отодвинул за плечо полковника Мещерякова. Тот с удивлением посмотрел на Забродова. — Пошли!

Забродов качнул головой. Пес дважды моргнул и несмело переступил металлический порог.

— Ты что, домой его хочешь взять?

— Разве это запрещено? — съязвил Илларион. — Квартира у меня большая, места хватит. А ты не милиционер, чтобы меня поучать.

Пес шел рядом с Забродовым, не обгоняя и не отставая. Было видно, что для него взбираться по лестнице дело привычное.

— Не отвык от людей, не боится, — заметил Забродов.

Мещеряков опасливо косился то на пса, то на своего приятеля, не понимая, что на уме у одного и у другого. Илларион открыл дверь и пропустил пса так, словно тот был важным гостем. Мещерякова это даже задело, он не ожидал подобного почтения к собаке.

— Присаживайся, Андрей, где хочешь. А ты — за мной.

Доберман понял, чего от него хотят. Принюхался, осмотрелся и, стуча когтями по паркету, прямиком направился в ванную.

Мещеряков слышал, как шумит вода, слышал хохот Забродова и радостный лай пса.

— Ну вот, теперь порядок.

Пес, стоя в ванне, отряхнулся. Илларион вытер его старым полотенцем, потрепал по загривку.

— Вот теперь у тебя вид товарный. Отоспишься, отъешься и на выставку можно выводить. Только погоди, давай я тебе ссадины обработаю.

Медицинские процедуры Илларион провел так умело, словно лет двадцать работал ветеринаром. Пес не противился, лишь иногда от неприятных ощущений прикрывал глаза, темные, красивые, глубокие.

— Теперь порядок. Пошли, получишь пайку. Илларион выгреб из холодильника все, что счел пригодным для кормежки животного. Пес вел себя аристократично, не накинулся на сардельки сразу, а посмотрел на них, затем на Забродова и лишь после того, как Илларион сказал: «Чего медлишь? Угощайся, приятель», набросился на еду.

Из кухни Илларион вернулся вместе с псом. Мещеряков уже заждался.

— Ты решил его оставить?

— Нет, это он решил остаться.

— А если он решит уйти? — издевательски спросил полковник ГРУ.

— Я противиться не стану.

Пес улегся на ковре рядом с креслом, стараясь занимать не очень много места, но так, чтобы видеть и Мещерякова, и Забродова. Он водил мордой из стороны в сторону, словно ожидая подвоха.

— Наверное, в тесной квартире жил, — сказал Илларион.

— С чего ты взял? — спросил Мещеряков.

— Видишь, как аккуратно устроился — чтобы ему ни лапы, ни хвост не отдавили.

— Я бы до этого не додумался. Назовешь ты его как? — спросил Мещеряков.

— Полковником.

— Полканом, что ли?

— Нет, Полковником. В твою честь, Андрей. Ведь если бы ты ко мне не наведался, живодеры его пристрелили бы. Ты его спаситель, так что можешь считать себя его крестным отцом.

— Не богохульствуй, животных не крестят, — сказал Мещеряков.

— Ну, крестить, может, и не крестят, а вот выпить по этому поводу мы можем. К тому же я на три дня без колес остался, так что могу себе позволить.

В руках Иллариона, сидевшего в кресле, появилась бутылка. Откуда она взялась, для Мещерякова оставалось загадкой. Это было похоже на карточный фокус, когда вначале видишь пустую ладонь, а затем на ней вдруг лежит колода карт, и прямо на глазах эта колода превращается то в веер, то в вопросительный знак, потом сама собой складывается и так же незаметно, как появилась, исчезает с глаз.

Мещеряков тряхнул головой:

— Опять ты свои фокусы, Илларион, показываешь?

— Какие фокусы, бутылка стояла возле кресла.

— Стаканы где?

— И стаканы здесь, — опустив руку с подлокотника к полу, Илларион извлек два стакана, держа их одной рукой. Второй он наполнил их. Забродов проводил все эти манипуляции так быстро, что Мещеряков не успевал опомниться.

— Ну, давай, поехали, — Илларион ударил своим стаканом о стакан Мещерякова.

Мещеряков успел опомниться лишь тогда, когда водка обожгла горло. Он закашлялся и принялся чертыхаться. Илларион хохотал, казалось, что даже доберман и тот смеется над нерасторопным полковником.

— Ты, сволочь, Илларион, зубы заговорил, налил, в руки сунул, а я же за рулем!

— Я тебе что, в рот, Андрей, лил, или лейку в горло вставил? Ты взрослый человек, я предложил, ты выпил. Откуда я знаю, вдруг ты всегда пьяным машину водишь?

— Никогда, ты же это знаешь! У меня закон — выпив, за руль не сажусь.

— Успокойся, пятьдесят граммов, которые ты успел проглотить, выветриваются через четыре часа. Вот, закуси яблоком, — в руке Забродова лежало красное яблоко. Он бросил его.

И тут доберман неожиданно для Иллариона, а тем более, для Мещерякова, сорвался с места, взлетел в воздух, и яблоко захрустело в его пасти.

— Черт бы вас подрал, цирк настоящий!

— Хороший, хороший, — потрепал по загривку добермана Илларион. Оказывается, ты мастер.

Пес положил надкушенное яблоко на колени Мещерякову. Тот фыркнул, взял яблоко в руку и не знал, что с ним делать.

— Тварь! — сказал Мещеряков. Доберман зарычал.

— Ты, Андрей, сейчас договоришься. Цапнет за ногу и пойдешь в отставку, как инвалид, пострадавший чреслами за отечество. И будешь всем рассказывать, что вражеская пуля настигла тебя в момент проведения спецоперации. — Мещеряков недовольно морщился.

— Ты зачем приехал, собственно говоря? Настроение у Забродова было благодушное, поэтому он язвил, шутил, подначивал своего приятеля. Тот заерзал в кресле, не зная, с чего начать. Цель приезда была простой: каждые дней десять Мещеряков приезжал, звонил, чтобы засвидетельствовать свое почтение к Забродову. Случалось, тот и сам разыскивал его в редчайших случаях.

— Чего я приехал? Хотел пригласить тебя на рыбалку.

Илларион засмеялся:

— Ты меня на рыбалку? Это что-то новенькое. В ресторан — понятное дело, а вот на рыбалку… С каких это пор полковники ГРУ рыбаками заделались?

— Ну, просто… Илларион, пообщаться хотелось. Давно не виделись в неформальной обстановке, без галстуков, так сказать.

— Девочек на себя берешь?

— Могу и на тебя, — пошутил Мещеряков.

— Что ж, предложение твое принимаю. Значит, машина, девочки и черви за тобой.

— Где я червей возьму?

— Там же, где и девочек — в злачных местах.

— Нет, давай так, Илларион: снасти и черви — за тобой, а за мной выпивка, закуска и машина.

— Ладно, идет. А то тебе поручи, привезешь не тех червей и рыбалка будет испорчена.

— У меня есть три свободных дня. Завтра можем поехать.

— И конечно, Андрей, ты хочешь поехать ко мне на прикормленные места?

— Куда же еще? Далеко от города отлучаться не могу, ты же знаешь.

— Договорились.

— Возьмем с собой еще одного — Полковника. Готовить ты будешь.

— Я — готовить? — хмыкнул Мещеряков. — Меня делать это не может заставить даже жена.

— Разберемся, как приедем на место. Есть захочешь — приготовишь.

Мещерякову пришлось сидеть у Забродова четыре часа, чтобы выветрился алкоголь. За это время он уже смирился с присутствием добермана, а доберман примирился с полковником ГРУ, хотя явно не питал к нему уважения. Зато Забродову повиновался беспрекословно, словно тот воспитал его с рождения.

Иллариону возиться с псом нравилось. Вот здесь для Мещерякова и начала раскрываться душа Забродова, тот уголок, о котором он даже не подозревал. Илларион, оказывается, мог быть трогательно-заботливым. Он буквально опекал своего нового друга, водил по квартире, объяснял, как ребенку, что где находится. Открыл холодильник, показал содержимое, подвел к книжным полкам. Мещерякову показалось, что Забродов сейчас начнет читать надписи на корешках книг, показывая богатство своей библиотеки. Он даже не удивился бы, приехав через пару недель, если бы застал добермана за чтением «Метаморфоз» Овидия в оригинале или за рассматриванием какой-нибудь топографической карты.

— Ты смышленый, — приговаривал Забродов, — несмотря на то, что Полковник. — Мещеряков морщился, понимая, что фраза адресована ему, а не доберману. Видишь, как ты быстро во всем разобрался, — затем Илларион взглянул на часы. Ну, что, Андрюха, или пьешь еще или поезжай. Мне, понимаешь ли, Полковника надо вывести, чтобы он на деревья помочился или на колесо чьей-нибудь машины.

— У тебя намордник для него есть?

— Зачем ему намордник? Он послушный. Полковник, ты послушный?

Пес сел напротив Забродова, и, как в цирке, кивнул. Мещеряков ахнул.

— Видал, каков?! Поумней твоих подчиненных будет, не говоря уже о начальниках!

— Хорошо тебе, Забродов, ни от кого ты не зависишь, никому не подчиняешься. Можешь шутить, подкалывать, и никто тебя не накажет.

— Я это заслужил, Мещеряков.

— Я, по-твоему, не заслужил?

— Когда на пенсию выйдешь, вот тогда и ты сможешь всех подкалывать и шутить. А пока ты при должности, при портфеле и при погонах. Шутки шутить — не полковничье дело! Вам, товарищ Мещеряков, приказы отдавать надо, руку к голове прикладывать. Так что, уволь, такой образ жизни пока не для тебя.

— Понимаю, — согласился Андрей. Втроем они спустились на улицу. Мещеряков подал руку, Забродов пожал.

— Полковнику пожать лапу не хочешь? Пес сел и поднял лапу, правую, как положено. Мещеряков нагнулся и тряхнул собачью лапу.

— Ну вот, порядок, — пошутил Забродов, — теперь вы друзья. Самое интересное, звание у вас одинаковое.

Мещеряков сел за руль машины и, поворачивая ключ в замке зажигания, подумал: «А что было бы, назови он добермана Генералом? Чего доброго, заставил бы честь отдавать».

Доберман бросился к машине, залаял. Из-под колеса выскочил котенок.

— Ко мне, Полковник, нельзя! — негромко приказал Забродов.

Доберман, весь дрожа, замер на месте, как вкопанный, похожий на скульптуру. Забродов подошел и поощрительно погладил пса.

— Умница, молодец! Что я могу сказать, соображаешь. Так и дальше себя веди.

«Интересно, впишется Андрей в арку или нет? — Мещеряков справился, скрежет металла не послышался. — Прогресс», — подумал Забродов и, негромко свистнув, позвал добермана, направляясь к арке, в которой еще висел голубоватый дымок выхлопа.

 

Глава 3

— Твой «лендровер» готов. Заедь за машиной пораньше, часиков в шесть утра, — сказал Феликс по телефону.

Выяснять, почему понадобилась такая спешка и есть ли смысл приезжать именно в шесть утра, а не в семь или восемь, Илларион не стал. Он знал, его друг Феликс о лишнем никогда не попросит.

— Буду, — коротко ответил Забродов.

На этот раз пришлось воспользоваться такси. И ровно в шесть утра Илларион уже входил в калитку, на которой красовалась табличка «Осторожно! Злая собака». Феликс был уже на ногах.

Люди делятся на сов и жаворонков. Жаворонки бодры с утра, но вечером с ними лучше не оказываться в одной компании — они зевают, невнимательны. Совы наоборот, вечером бодры и деятельны, а с утра скорее мертвы, чем живы.

Феликс же и Илларион не принадлежали ни к одной из этих людских пород. Прошлая служба в ГРУ приучила их полностью контролировать мысли и тело. Если требовалось, они могли по трое суток быть на ногах; сидеть в засаде, почти не шевелясь, несколько дней подряд, при этом с виду оставались такими же свежими, как человек, пробывший с неделю на курорте. Зато потом могли отсыпаться сутками. Поэтому по лицу Феликса нельзя было понять, провел он ночь за работой или же спал как убитый.

— Здорово, — Феликс вскинул широкую ладонь и с размаху пожал руку Иллариону. — Машина твоя теперь в полном порядке. Если бы ни я, ты бы на ней наездил, в лучшем случае, полтысячи километров, а потом бы развалилась.

— Не набивай себе цену.

Ворота сарая были распахнуты, и когда мужчины вошли вовнутрь, Илларион увидел не только свой «лэндровер», но и громоздкий джип «чероки» девяносто девятого года выпуска. «Лэндровер» внешне ничем не изменился, все та же потертая зеленая краска, вмятины по бокам, изношенная до предела разрешенного резина. «Чероки» же сиял краской, лаком, никелем. Эти две машины разнились между собой так же сильно, как солдат в камуфляже отличается от бизнесмена в смокинге.

— Заглянуть под капот хочешь? — спросил Феликс.

— Я тебе доверяю полностью. К тому же знаю, хуже внутри не стало.

— Это ты верно подметил.

Феликс чувствовал себя несколько неловко, словно стеснялся красавца «чероки».

— Твоя?

— Пока моя…

— Ты поменял ориентацию? — усмехнулся Илларион, обходя сверкающую машину.

— Нет, — досадливо щелкнул языком Феликс, — мы с приятелем одну аферу затеяли. Он немного битый джип пригнал, отремонтировал, и продать хочет. Машина почти нулевая, за восемнадцать тысяч, в крайнем случае, отдать ее хотим, но лучше — за двадцать. Я сам такими делами не занимаюсь, он уговорил. Как и тебе, не сумел отказать. А теперь ему срочно понадобилось в Свердловск к родителям поехать, сегодня мне придется на базаре этим монстром торговать.

Илларион с трудом представлял себе Феликса, торгующего хоть чем-то, не было в нем купеческой жилки.

— И так на душе муторно, не смотри на меня, — поджал губы Феликс. Забирай машину и езжай, я свои обязательства перед тобой выполнил. Все, садись за руль и уматывай! — уже зло добавил мастер по реставрации автомобилей.

Илларион любил изучать городскую среду. Одним из его увлечений было обследовать московские окраины, заезжать в те районы, где никогда прежде не доводилось бывать. Потом это пригождалось в работе. А авторынок для него, любителя одной и той же машины, оставался белым пятном на карте столицы.

— Можно, я с тобой поеду?

— Зачем? Ты себя в той тусовке, по-моему, не очень уютно почувствуешь.

— Я тебе этого не говорил.

— Мне там, кстати, регулярно бывать приходится.

— Ты на своей машине поедешь, я на своей. Надо же мне твою работу принять в деле, двигатель испробовать.

Феликс смотрел на Забродова все еще зло, но губы уже растягивались в улыбку:

— Черт с тобой, компания мне не помешает. Только потом не жалуйся, что зря день пропал. И не забывай, Илларион, ты со мной едешь, поэтому первым покачу я — ты будешь ведомым.

Машины одна за другой выехали со двора. Илларион, оставивший добермана дома, за пса не волновался, тот умел неплохо находить себе занятие сам.

На рынке, несмотря на раннее время, уже царило оживление.

— Свой «лэндровер» оставишь у платной стоянки, — распорядился Феликс. Заодно, если удастся продать «чероки», завезешь меня домой. Хоть какая-то от тебя польза.

Продавцы выстраивали машины рядами. Они усердствовали не меньше продавцов яблок, которые непрестанно протирают фрукты, чтобы те блестели. Сияли капоты, стекла. Казалось, что некоторыми машинами совсем и не пользовались.

Сосед Феликса, достав баночку с ваксой, усердно тер ею протекторы старого «мерседеса», и те понемногу приобретали товарный вид. Чувствовалось, что все продавцы — люди не случайные и оказались на рынке не впервые, так сказать, живут здесь. Ставились раскладные столики, появлялись термосы с кофе, чаем.

Феликс же особо машину не украшал, она и так поражала своей новизной. Он извлек из папки красиво отпечатанный на принтере лист, где указывались год выпуска, возможная цена. Илларион же тем временем развлекался тем, что вспоминал марки редких машин и затем отыскивал их взглядом среди выставленных на продажу. Пока ему не удавалось загадать такую марку, которой бы здесь не оказалось. Отсутствовали лишь машины этого года. В этом отношении «чероки», пригнанный Феликсом, являлся исключением.

— У тебя цена такая, что сразу отбивает охоту покупать автомобиль, облокотясь о капот, сказал Илларион.

— Ни черта ты в психологии торговли не понимаешь, — окрысился Феликс. Видишь, снизу приписано: «Возможен обмен с доплатой»?

— Обмен на что?

— На что угодно. Можно другую машину — постарше, плюс деньги. Мне даже квартиру в дальнем Подмосковье предлагали. Но если я насчет машины сразу могу сказать, годна она или нет, то в квартирных делах не разбираюсь, и решил не рисковать.

— А купить только за деньги желающих нет?

— До кризиса этот «чероки» на «три-пятнадцать» ушел бы, а теперь посложнее. Совсем богатые новые машины покупают в салонах, в магазинах, чтобы было потом кому претензии предъявлять. А средний слой, те, кто может спокойно двадцать штук выложить, в России вывелся.

— На что же ты рассчитываешь? — поинтересовался Забродов.

— Одна надежда на черные деньги. Стоит машина как новая, классом пониже, тут много не сэкономишь. Тот, кто собрал двадцать, может и чуть больше выложить. Но беда в том, что покупку нового автомобиля декларировать надо. Трудно объяснить, где большие деньги взял, не заплатив ни рубля налогов, а подержанную машину можно документально на небольшую сумму оформить.

— Криминал какой-то, — усмехнулся Илларион.

— На базаре так всегда. На любом: и там, где огурцами торгуют, и где машинами. Разве с квартирами другая ситуация?

— По-моему, еще хуже, — согласился Забродов.

Уже появлялись первые покупатели.

О них Феликс шепотом сказал Иллариону:

— Это «олени» ходят.

— Какие «олени»?

— Ну не скажешь же о человеке, что он козел? — усмехнулся Феликс. — Это покупатели, которые в машинах ни хрена не смыслят, смотрят только на краску, на обивку, на спидометр. Сверху все машины накрашены-напидарашены, а внутри может сплошное гнилье стоять! Тут некоторые автомобили за месяц по три раза продаются. Придет человек и видит машину своей мечты. Двигатель заводится, работает бесшумно, только потом почему-то выясняется, что ездить этот автомобиль отказывается. И вновь притаскивают ее на базар. И сидит человек, продает свою мечту очередному «оленю».

У джипа «чероки» «олени» задерживались, но никто даже не рисковал открыть дверцу, заглянуть в салон. Понимали, не выглядят они на людей, способных выложить двадцать штук, значит, незачем перед продавцом позориться.

Когда рядом не оказалось покупателей, Феликс обратился к соседу:

— Ты, Вася, недоработал. Не может машина девяносто третьего года так блестеть.

Илларион глянул на автомобиль. «Хонда» сияла красками, титановые диски матово блестели на солнце.

— Почему? — удивился Илларион. — По-моему, это максимум, чего можно было достичь.

— Ты почему краску не состарил? Сразу видно, что машина перекрашенная. — И уже Забродову Феликс принялся объяснять. — Краску на старой машине, если ее по новой покрасил, нужно «состарить».

— Как на иконах и на подделках «малых голландцев»? — усмехнулся Забродов.

— Именно. На все существует своя технология. Если видишь краску, чуть тронутую временем, не такую блестящую, не такую яркую, сомнений не будет. На базаре стоящих машин раз два и обчелся, все остальные битые.

— И эта? — усомнился Илларион, глядя на «хонду».

— Хочешь, покажу?

— Феликс, ты мне антирекламу не устраивай, — возмутился Вася.

— Он твой автомобиль покупать не собирается, а «оленю» я ни черта не скажу. Пусть думают, будто твоя машина у прежнего хозяина шесть лет в гараже на колодках стояла, и он каждое утро ее тряпочкой протирал. Видишь, зазор какой? — указал пальцем Феликс на щель между крышкой капота и крылом. — Машина хорошая, слов нет, но в Германии ее помяли. В Германии хороший жестянщик три тысячи марок возьмет за то, чтобы кузов вытянуть. А в Литве или в Беларуси это обойдется долларов в триста. Вот и таскают битые машины, красят и тут продают. А потом удивляются, почему это на иномарках так быстро резина съедается?

Феликсу пришлось прервать свою лекцию, потому что появился очередной «олень». И тут Иллариону пришлось удивиться перемене в настроении Феликса. Сработала корпоративная солидарность, один продавец помогал другому.

— Илларион, смотри, — Феликс разговаривал с Забродовым так, словно тот собирался покупать машину, — не часто такой автомобиль найдешь. «Хонда» — это фирма. Недаром они «формулу один» делают. Тут одни космические технологии. Тебе приходилось видеть, чтобы такая машина мертвой во дворе стояла?

— Нет, — подыграл Илларион.

Большего от него и не требовалось — одно-два слова.

— Потому что они все живые, ездят. Их у нас мало, поскольку европейцы сами на них раскатывают, а сюда привозят всякий хлам. Только пара стоящих машин тут на весь базар найдется, и это одна из них.

Феликс, обернувшись, сделал вид, что только сейчас заметил «оленя».

— Извините, что мешаем, мы посмотреть хотели, мой друг сегодня без денег приехал, жаль, что машина не ему достанется, а вам, — и передал потенциального покупателя в руки Василию.

— Мне даже неприятно стало, — признался Илларион, когда зашел с Феликсом за громаду «чероки», — Базар, Илларион, по-другому здесь не выживешь.

Илларион прищурился. По проезду между автомобилями шел парень в куртке из толстой бычьей кожи.

Казалось, что у него кожа на лице не менее толстая. Он немного брезгливо посматривал на «фольксвагены», «мазды», «опели», чуть задержался возле «кадиллака», машины более внушительной и солидной.

— Погоди, Илларион, кажется, наш клиент идет.

— Морда мне его не нравится, — признался Забродов.

— Почему она тебе должна нравиться? — резонно заметил Феликс и сел на переднее сиденье машины.

Мужчина был достаточно молод, лет тридцать с небольшим, и по его виду было понятно, что он не привык сидеть в офисе, не привык писать деловые бумаги. Но и на торговца он не походил, огромные кулаки, как у него, требовали ежедневного применения.

Мужчина остановился напротив джипа «чероки», заложил руки за спину и с минуты две постоял, покачиваясь, скользя взглядом по машине.

— Ты хозяин, что ли? — спросил он у Забродова. Естественно, обращение на «ты» Иллариону не понравилось, но он не хотел портить торговлю Феликсу.

— Он хозяин, — лениво бросил Забродов и сел на подножку.

Феликс выбрался в проход между рядами. Чувствовалось, что и ему противен покупатель, но особо этого он не выказывал.

— Почти двадцать штук, говоришь?

— Да.

— Круто для такой тачки.

— Почти нулевая, — прищурившись, отвечал Феликс.

— Угнанная, небось? Но для краденой цена поменьше быть должна.

— Была бы краденая, я бы так и сказал, — даже не улыбнувшись, отвечал Феликс. — Сам ментам доплачивал, чтобы проверили. Провели по компьютеру, двигатель чистый и кузов.

— Все равно, круто берешь.

— Она того стоит. А если денег нет, то можно и поменяться с доплатой. Я бы хороший дизель взял, трехчетырехлетний и деньги сверху. Один мужик мне за нее квартиру в Серпухове предлагал.

— А если партию товара предложу и доплату? — криво усмехнулся покупатель.

— Что ж, тоже можно. Смотря, какой товар. Если не очень объемный и легко реализуемый, обсудим.

Молодой мужчина колебался. Джип ему явно приглянулся. Он уже видел себя на переднем сиденье, рассекающим на крутой машине московские улицы.

— Ее оформить за копейки можно, — подсказал Феликс, — декларация ни тебе, ни мне не понадобится.

— Это хорошо. Подними-ка капот! — мужчина явно искал в машине изъян, чтобы придраться и сбить цену. Но все оказалось в полном порядке.

— Товар у меня компактный, легко реализуемый, — глаза мужчины сузились.

— Какой?

Он прищурился так сильно, что белки глаз стал совсем не видны.

— Партия героина, — шепотом произнес он. Феликс даже не сразу понял:

— Чего?

— Партия героина, говорю. Ты мужик интеллигентный, я же вижу, то ли музыкант бывший, то ли художник, — покупателя сбили с толку длинные волосы Феликса, стянутые на затылке в хвост. — Среди твоих друзей наверняка сбыть такую штуку — не большая проблема. В розницу, конечно. Я по опту отдам, подъем большой.

Феликс выставил перед собой ладони:

— Знаешь что, мужик, я тебя не видел, ты мне ничего не говорил, лучше иди отсюда.

— Как знаешь. Я хорошую сделку тебе предложил, зря отказываешься, — в голосе неудавшегося покупателя не было ни обиды, ни презрения, а глаза выражали только недоумение, мол, чего ерепенишься?

— Иди. И лучше возле меня не появляйся.

— Пока, — бросил мужчина и медленно зашагал вдоль ряда машин, ни одна из которых ему уже больше не нравилась после того, как он положил глаз на джип «чероки».

— Вот так-то, — сказал Феликс и от расстройства закурил, присев рядом с Забродовым на подножку машины.

— По-твоему, он серьезно говорил или дурака валял?

— Конечно, серьезно, — зло усмехнулся Феликс, — тут и не такое услышишь.

— Тогда почему ты отказался?

Феликс посмотрел на Забродова, пытаясь понять, серьезно он говорит или шутит. Все-таки они довольно давно не встречались, мало ли что могло измениться в жизни человека?

Новые времена принесли новые нравы и занятия. Многие из старых знакомых, из тех, кто при прежней власти служил государству, уходили в криминал.

— По-моему, ты шутишь, — неуверенно сказал Феликс.

— Я все понимаю, — Забродов потер ладони, те были сухие, словно обсыпанные мелом, — уходить от налогов, прятать прибыли, оформлять сомнительные документы… Но всему, Феликс, существует предел. Торговать наркотиками нельзя, даже для меня существуют неприемлемые вещи.

— Ты говоришь так, будто я продал джип за партию героина. Я наоборот, послал этого мужика куда подальше… и он ушел.

— Вежливо послал, — уточнил Илларион.

— Хочешь, догоню, пошлю его жестче?

— У тебя, Феликс, точно что-то с мозгами случилось, я тебя не узнаю. Может, ты еще из дому побоишься выскочить, если ночью услышишь на улице женский крик «Помогите!»?

— Выскочу, — неуверенно отвечал Феликс.

— Я уже не уверен в этом, — вздохнул Илларион. — Этот парень тебе героин не втюхал, так втюхает кому-нибудь другому. И разойдется партия в розницу. Скольких человек она убьет?

— Одно дело, если к женщине на улице пристают, другое — если идиот отравой ширяется.

— Это то же самое, — Забродов поднялся. — Извини, Феликс, если мои слова показались тебе нравоучением. Если я могу смерть остановить, я ее останавливаю.

— Я не могу во все вмешиваться, — напомнил Феликс. — Ты не представляешь себе нюансы, жизнь на базаре имеет свои законы.

— Для тебя — да. Но я человек свободный — со стороны пришел.

— Куда ты?

— Разберусь с торговцем смертью.

— Если надо, Илларион, я с тобой.

— Я в этом не сомневаюсь.

Во время разговора Забродов не спускал глаз С парня, который приценивался к джипу. Тот ушел далеко, но Забродов умел следить, его натренированный взгляд мог часами отслеживать человека в толпе, даже если тот пытался оторваться. А парень вел себя достаточно неосторожно для человека, торгующего наркотиками.

Забродов внешне ничем не выделялся из завсегдатаев и продавцов на рынке, разве что, имел взгляд абсолютно независимого человека.

— Постой, — негромко окликнул он парня, когда тот с чашечкой кофе и бутербродом в пластмассовой тарелочке устраивался под зонтиком летнего кафе.

Секунд пять парень раздумывал, узнавать Забродова или нет.

Наконец, сделал выбор:

— Твой друг послал тебя договариваться насчет машины?

— Не совсем. Того мужика я даже толком не знаю, случайно рядом с ним тут оказался.

Илларион купил кофе и тоже устроился за столиком. Парень сидел, положив ноги на соседнее кресло, с рифленых подошв сыпался влажный песок.

— Я же говорил, предложение выгодное. Твой приятель пораскинул мозгами и понял, что упускать не стоит.

— Нет, ошибаешься, — покачал головой Илларион. — Он-то как раз остался непреклонен. Честно говоря, я мало его знаю, так, случайный знакомый, не больше. Приехал с ним за компанию кое-каких запчастей купить…

— Если он не собирается продавать, зачем ты здесь?

— Законы бизнеса, — улыбнулся Забродов. — Если двое не могут договориться, то должен появиться третий, который сведет желания и возможности в одну схему.

— Что у тебя есть?

— У меня есть немного свободных денег, — Забродов вертел в руках не зажженную сигарету, искусно изображая волнение.

— Сколько?

— Пятнадцать тысяч, — попытался сходу угадать требуемую сумму Илларион. Я покупаю товар у тебя, а ты рассчитываешься за джип деньгами. Все интересы будут учтены.

Парень пока молчал, неторопливо отпивал кофе — глоток за глотком и, не отводя взгляд, смотрел на Забродова, пытаясь понять, кто же перед ним. В торговле наркотиками парень не был новичком, умел оценивать людей, практически безошибочно выбирая тех, кто может клюнуть на зелье. Так же он умел определять работников спецслужб, как бы они не рядились в покупателей.

Забродов оставался для него загадкой. Он не походил ни на покупателя, ни на опера. Для покупателя не было у него в глазах алчного блеска, а для опера выглядел слишком независимо, свободно. Не может настолько прямо держать спину человек, над которым существует высшее начальство.

— На меня не смотреть надо, — сказал Илларион, — а отвечать — «да» или «нет». Удивляешься, почему у меня не по десять центов в глазницах, а нормальные глаза?

— Ты сам наркоту не употребляешь, — констатировал парень. — И ты не мент, это чувствуется сразу. И не торговец. Кто ты?

— Инструктор, — спокойно ответил Илларион.

— Инструктор чего?

— Жизненных ситуаций. И смотри, если ты намерен время тянуть, я тебе в этом не помощник. Мое время дорого стоит, — Забродов взглянул на часы. — Если не решился сразу, у тебя есть пять минут подумать.

Парень уже допил кофе и, вытянув шею, пять минут разглядывал джип, стоявший в ряду машин. Большой «чероки» возвышался над ним, впечатлял. У продавца героина появлялась возможность уехать сегодня с авторынка на машине своей мечты. И хотелось, и кололось.

— Может, ты так, сгоряча сболтнул? — дожимал парня Забродов. — Если — да, то я ничего в людях не понимаю. С виду ты показался мне мужиком серьезным, который запрягать не станет.

— Пятнадцати тысяч мало, хотя бы шестнадцать дай, и по рукам.

— Я твоего товара еще не видел, не взвешивал, не пробовал. Вдруг у тебя не героин, а подделка? Если у тебя то, что меня устроит, могу и пятнадцать с половиной заплатить. Больше у меня нет, извини.

Илларион подозревал, что парень работает не один. Если уж тот завел речь о партии героина, то наверняка где-нибудь неподалеку устроился его дружок, щупленький с виду. На него и не подумаешь, что при нем наркотики.

«Это только в кино, — подумал Забродов, — курьеры для перевозки грязных денег, наркотиков — амбалы с пушками за поясом. Обычно деньги перевозит какой-нибудь недомерок в потертых джинсах, и самая выразительная деталь в его образе — дешевые очки „велосипед“ на бесцветном лице. Пачки же с банкнотами лежат в дешевенькой сумке, а не в кейсе с кодовыми замками».

Парень полез в карман куртки и вытащил небольшую рацию. От Иллариона не скрылось то, что его собеседник пытается держать ее как телефонную трубку.

«На публику работает, — подумал Илларион, — „крутого“ из себя строит, словно „сотовик“ у него в кармане».

— Ваня, жди меня на выезде, через пять минут буду. И не один.

Забродов, стараясь не привлекать к себе внимание, осмотрелся по сторонам. Нигде поблизости не было видно человека второго с рацией в руке.

«Машина, наверное, на стоянке, — решил Илларион. — Сильно ему в душу автомобиль Феликса запал!»

— Пойдем, — парень поднялся и двинулся к выходу с рынка.

«Пейзажи здесь просто фантастические,» — думал Илларион, глядя на торговые ряды. Казалось, что до самого горизонта штабелями выставлены автомобильные покрышки. В том, что ни Илларион, ни продавец героина не интересовались именами друг друга, ничего странного не было. Когда находишься не в ладах с законом, лучше не знать, кому продаешь и у кого покупаешь.

— Мужик с машиной твой друг?

— Нет, — ответил Илларион, — так, случайный знакомый. Ты рисковал, когда с ним о товаре говорил.

— Я в людях не ошибаюсь, сразу вижу, кто заложит, а кто нет.

— А я? — усмехнулся Забродов.

— Ты не из тех, кто закладывает.

— Ты не ошибся. Свои проблемы я привык решать сам, но и отвечать за решение приходится самому.

На выходе, возле рекламного щита, притормозила новенькая «Волга». Когда-то такая машина была мечтой каждого советского гражданина, но теперь она ни на кого не производила впечатления.

— Садись, — бросил парень и плюхнулся на переднее сиденье.

Ваня оказался не совсем таким, как представлял его себе Илларион толстый, большой. Глядя на такого мужчину, не сразу скажешь, сильный он или толстый слабак, не понять, что скрывает под собой одежда — жир или мышцы. «Волга» набирала скорость, уносясь к шоссе.

— Зачем далеко ехать? — спросил Илларион.

— Не буду же я здесь товар держать!

— Я надолго с рынка уезжать не собираюсь.

— Надолго никто и не предлагает, — в присутствии Вани парень вел себя жестче, чем до этого.

«То ли ему прибавило уверенности в себе то, что он сейчас не один, подумал Илларион, — то ли у него с Ваней отношения натянутые».

Нутром Илларион чувствовал, что героин находится не в этой машине.

— Деньги у тебя с собой?

— Я тоже не дурак их при себе носить. Если меня все устроит, получишь их в течение часа.

Ваня чуть сбросил скорость, но взглядом сидевший с ним парень показал: «Езжай, я за все отвечаю». Машина свернула на узкую асфальтированную дорогу, идущую вдоль забора рынка. За обочиной простиралась вечная стройка, выкорчеванные с корнями старые тополя, кучи гравия, песка, застывшая без движения, тронутая ржавчиной техника.

— Расширять рынок хотели — до кризиса, но не успели.

— Куда едем? — изобразил волнение Забродов. Надежнее, когда противник думает, что ты слаб духом, когда считает, что ты боишься его.

— Скоро, — и словно в подтверждение слов «Волга» свернула в проселок. Загудел мотор, машина взбиралась по грунтовке к березовой роще, покрывавшей довольно крутой холм.

«Теперь ясно, — подумал Забродов, увидев среди светлых, казалось, подсвеченных изнутри, березовых стволов короткую, словно обрубленную „ниву“. Однако их будет четверо, — насторожился Илларион».

В его планы не входило такое количество народа. Каким бы умелым ты ни был, всегда существует критическая масса противников, способных с тобой справиться. Штук восемь подростков всегда сумеют одолеть сильного тренированного мужчину, если доберутся до него и повиснут на нем.

Из «нивы» выбрались два мордоворота. С первого взгляда можно было подумать, что это братья-близнецы. Широкие, лишенные всякой печати интеллекта и интереса к сложностям жизни лица, короткие стрижки ежиком, легкие синтетические куртки.

— Вот и приехали, — Ваня заглушил мотор, лихо развернув «Волгу» прямо на косогоре. Дернул ручной тормоз.

— Выходим.

— Этот? — один из «близнецов» косо взглянул на Забродова.

Ваня кивнул.

«Странные у них отношения, — подумал Илларион, — договаривается один, подтверждает другой, а товар находится у третьих».

— Сидел, радио слушал, — произнес второй мордоворот, — передавали, что день сегодня неудачный, сатанинский.

— Для нашего дела, — бесстрастно заметил Забродов, — сатанинский день самый подходящий.

— Не понял, — прозвучало в ответ.

— Товар посмотреть надо, — Илларион остановился, не доходя до «нивы» шага четыре, и боковым зрением отметил, что находится в каре, все его движения контролируются.

Сверху, с вершины холма авторынок был виден целиком. Огромное скопление народа, машин, торговых палаток, киосков. Безжизненная березовая роща находилась совсем недалеко от этого новоявленного Вавилона.

— Он хоть в товаре разбирается? — не у самого Забродова, а у Вани поинтересовался мордоворот.

— Не разбирался бы, не покупал бы, — коротко ответил Забродов.

Он в свое время уже сталкивался с торговцами наркотиков в Афганистане. Там половина населения кормилось с этого дела. Илларион мог по вкусу отличить хороший товар от плохого, разбавленный от концентрированного.

— Что ж, можно и посмотреть, — парень нырнул в машину, вытащил из-под заднего сиденья небольшую кожаную сумочку, в какой обычно носят портмоне, ручки и записные книжки.

Дернул молнию и достал квадратный пакет из толстого полиэтилена, внутри которого пересыпался порошок. Владелец наркотика ладонями поддерживал пакет, горловина которого была на треть криво срезана острым ножом.

От того, насколько уверенно человек пробует товар, от того, какое у него при этом выражение лица, зависит многое. Сразу можно понять, дилетант он или профессионал, привыкший иметь дело с наркотиками.

Илларион мокнул палец в порошок и поднес его к кончику языка. Затем словно выпал из реальности, стоял не шелохнувшись. Так опытный дегустатор пробует шампанское, разделяя вкус на множество составляющих. Героин был качественный, не разбавленный, это Забродов ощутил сразу, а значит, самый опасный. Обычно в розницу продают уже разбавленный порошок, чтобы снять побольше денег, и потом, когда наркоману попадает концентрированный и качественный товар, он, привыкший к определенной пропорции, почти наверняка введет себе смертельную дозу.

— Ну, как? — чуть заметная улыбка тронула губы Вани. — Мы бы его ни за что не продавали, но обстоятельства поджимают, нужны быстрые деньги.

— Отличный, крепкий, — негромко ответил Забродов.

Мордоворот уже хотел убрать руки, но Илларион крепко держал край пакета.

— Погоди, может, он крепкий только сверху, а вниз вы сахарную пудру насыпали? — и Забродов резко поднял пакет, зажав его в пальцах, встряхнул, перемешав все содержимое.

Стоявшие парни дернулись, но человек, взявшийся купить героин, имел право на проверку.

«Один против четырех, — подумал Илларион, — к тому же они будут злые, как черти, им есть, что терять. Самые опасные двое возле „нивы“, их следует нейтрализовать в первую очередь».

Он сделал вид, что собирается попробовать порошок, запустил пальцы в пакет, а затем резко развел их, разрывая горловину, и тут же, перехватив пакет снизу, сыпанул порошком в стоявших перед ним двух амбалов. К счастью для Забродова никто из них не успел моргнуть, так напряженно всматривались они в манипуляции инструктора. Мужчины даже не успели сообразить, что произошло, так быстро сработал Забродов. Они мгновенно ослепли.

Ваня и парень, предлагавший героин на, базаре, замерли. У них в голове не укладывалось, что можно просто так высыпать наркотик, стоивший пятнадцать штук баксов. Они были готовы к тому, что Забродов рискнет убежать с героином, готовы к тому, что он выхватит пистолет и, угрожая им, попробует вырваться. Неожиданность всегда дает выигрыш, это правило Забродов старался претворять в жизнь, когда приходилось действовать одному против нескольких.

В пакете оставалось еще немного героина, и он бросил его стоявшему как столб Ване:

— Лови!

Хватательный инстинкт сработал, Ваня попытался поймать кувыркающийся в воздухе пакет. И в этот момент Забродов ударил его ногой в пах. Пакет упал на траву. Времени оставалось мало, мордовороты уже протирали глаза. Парень, который заварил всю эту кашу, решив за наркотики купить джип, понимал, что ему несдобровать. Часть вины ему простили бы, завали он сейчас Забродова. В руке у него щелкнул лезвием выкидной нож.

— Ты че, охренел?! — прорычал парень и махнул ножом.

Лезвие рассекло воздух. Но пока он еще не пытался достать Забродова, просто проверял реакцию. Илларион даже не дернулся назад, траекторию ножа он чувствовал.

«Со второго удара попробует меня достать. Лишь бы пушки у них не оказалось под руками», — успел подумать он, когда лезвие ножа пошло назад.

Одновременно парень сделал выпад. Он оказался не так прост, как думал Илларион, рука с ножом шла неровно. За один взмах парень успел совершить пару обманных движений, и инструктору так и не удалось перехватить руку. Забродов бросил взгляд вправо и увидел налитые кровью, выпученные глаза одного из мордоворотов. Второй еще тер кулаками веки, слезы текли из-под пальцев, густая слюна пеной покрывала губы.

— Васек, сзади заходи, — хрипел парень, махая перед собой ножом, выбирая удобный момент для нападения.

Против двоих Забродов мог держаться, маневрируя, сколько угодно, но третий противник уже приходил в себя. Слезящиеся, покрасневшие глаза уставились на инструктора.

Ваня был пока не у дел, он корчился, катаясь по сухой траве, и жалко скулил, пытаясь понять, что же творится у него между ног. Боль была такая острая и глубокая, что ему чудилось самое ужасное.

— Ближе, ближе, Васек, подходи!

«Жаль, Феликса со мной нет, — подумал Забродов, — вдвоем бы мы уложили их за три секунды».

Забродов краем глаза увидел, как рука скользнула в карман куртки, и оттуда появился сверкнувший на солнце пистолет. Раздумывать о том, боевое это оружие или газовое, было некогда. Забродов не стал дожидаться, когда ствол найдет цель.

Рискуя попасть под нож, он пригнулся и ударил ногой в колено пытавшемуся прицелиться мужчине. Удар был такой сильный, что послышался хруст сустава. Нога согнулась в колене, но не в ту сторону, как обычно, а как в песне про кузнечика — «коленками назад». По роще разнесся дикий вопль, и сильный мужчина рухнул в траву.

Забродов успел увернуться от нападавшего на него сзади и ударил ногой лежавшего — в грудь, зная наперед, что у того минут на пять перехватит дыхание. Нагибаться за пистолетом времени не было, Илларион ударил по нему ногой, и тот вспорхнул из травы, как встревоженная птица. Подлетев верх метров на пять, он ударился в ствол березы. Прогремел выстрел — спуск был очень чувствительным.

«Боевой», — краем сознания отметил Забродов, услышав характерный звук вошедшей в землю пули.

Нож блеснул перед самым его лицом, и Забродов отскочил назад, упершись спиной в «ниву». Васек ринулся на него, надеясь использовать единственное свое преимущество — больший вес — и придавить к машине. Забродов опередил его. Оттолкнувшись спиной от «нивы», он ударил ногами нападавшего в живот. Бил он что было силы. Хрустнули ребра.

Бьющему после такого удара трудно устоять на ногах. Илларион и не пытался этого сделать. Он подкатился под парня с ножом и сбил его с ног. В руках у противника еще сверкал нож, но Илларион уже был спокоен за себя. Один на один Забродов всегда выходил победителем. По взгляду парня Забродов почувствовал: из нападавшего тот превратился в обороняющегося.

Парень ждал, что Илларион попытается схватить его руку. Но Забродов действовал иначе, он правой рукой снизу нанес удар в подбородок и лишь потом ребром левой ладони по запястью. Сказалось возбуждение, удар оказался слишком сильным. Хрустнула кость, нож отлетел метров на семь, под углом воткнувшись в землю. Парень еще попытался поднять голову, но это была юань попытка. Забродову даже не пришлось бить еще раз, веки противника пару раз дернулись.

Парень прохрипел: «Сука…» и отключился. Из уголков губ тонкой струйкой потекла кровь, прокушенный язык так и остался зажатым между зубов.

— Сам ты сука, — проговорил Забродов и поднялся в полный рост.

Осмотрелся. Даже куртка и та осталась целой, хотя ему показалось, что острие пару раз зацепило одежду.

— Уроды! — проговорил Забродов, не сомневаясь в том, что хотя бы двое его слышат. — Вам сегодня крупно повезло, потому что мне не хочется убивать. Но, думаю, вам круто придется ответить за уничтоженный героин. Что ж, тот, кто собирается нажиться, должен быть готов к полному банкротству. Ваши дела — ваши проблемы.

Ваня попытался подняться на четвереньки. Наконец-то ему удалось нащупать распухшие гениталии.

— Лежать! — крикнул Забродов и, поскольку Ваня не отреагировал, то завалил его на траву, ткнув ногой в плечо.

Бить больше никого не хотелось, хотя злости в душе оставалось хоть отбавляй — эти люди готовы ради наживы обрекать других на мучительную смерть.

— Сейчас посмотрим, кто вы такие, — Забродов обшарил карманы у четырех мужчин.

Улов оказался негустым, лишь у двоих из них имелись удостоверения ветеранов афганской войны. Права же на вождение машины, найденные у Вани, ни о чем новом ему не сказали. Забродов глянул с высоты холма на дорогу, ведущую от авторынка. По ней очень резво мчалась милицейская машина с включенной мигалкой.

— Понятно, — пробормотал он, опуская найденные удостоверения в карман, выстрел все-таки услышали.

«Можно было бы уйти пешком, но далековато», — решил Забродов, сел в бандитскую «Волгу» и дал задний ход.

Он ехал через рощу, держа скорость как на ровной дороге, но петляя так, словно спускался на лыжах по слаломной трассе. Из милицейской машины заметили выезжающую из рощи «Волгу».

Забродов выехал на узкий асфальтированный съезд и глянул в зеркальце заднего вида.

«За мной гонятся. Нет у меня времени, ребята, с вами разговаривать. Несправедливо будет на вас потратить остаток дня, я все-таки вашу работу сделал».

Несколько машин попались навстречу. Все они испуганно шарахнулись вправо. На милицейской машине включили уже не только мигалку, но и сирену. Съезд резко забирал в сторону, исчезая за большим бугром.

Забродов, как только милицейская машина исчезла из поля зрения, вывернул руль и тормознул. «Волга» развернулась практически на месте и тут же поехала в обратную сторону, но уже не так быстро. Солнце светило милиционерам в глаза, поэтому цвета «Волги» они толком не различили — то ли темно-синяя, то ли темно-зеленая, то ли вообще черная. Им и в голову не могло прийти, что тот, кто от них только что убегал, теперь неторопливо едет навстречу. Да и невозможно было, по их мнению, развернуться за одну секунду на узком съезде, где и двум машинам разъехаться тесно.

Инструктор законопослушно принял вправо и остановился. С любопытством проводил взглядом милицейскую машину.

«Ребята, вам ничего не остается, как ехать на холм, потому что меня вы уже упустили».

Забродов, особо не торопясь, доехал до авторынка. Бросил «Волгу» у стоянки такси и отыскал Феликса. Тот стоял, прислонившись к передним дугам джипа «чероки», и смотрел туда, где на холме зеленела березовая роща. Сквозь стволы слегка просматривалась ярко-зеленая «нива».

— Тебя ищут? — с тревогой спросил Феликс.

— Кто?

— Милиция, — указал на взбирающуюся на косогор милицейскую машину Феликс.

— С чего ты взял?

— Я же видел, как «Волга» от них ушла. Только ты такие финты выделывать можешь.

— Спасибо за комплимент.

Мужчины переговаривались шепотом, не глядя друг на друга. Стороннему наблюдателю могло показаться, что они просто смотрят вдаль.

— Чего ты там натворил?

— Героина на пятнадцать штук по ветру распылил. Представляешь, какие они стали злые?

— За это и убить могут.

— Что они и пытались сделать.

— Я им не завидую.

— Ты же знаешь, я привык отвечать ударом на удар.

— Все живы остались?

— Стыдно сказать, но это так.

— Илларион, с огнем играешь. Наркотиками в одиночку не торгуют, это всегда цепь, которая ведет на самый верх. Обозлишь против себя кого не следует.

— Я не хочу, чтобы мерзавцы меня любили, я хочу, чтобы они меня ненавидели. Вот что я у них нашел, — и Забродов протянул Феликсу удостоверения ветеранов афганской войны.

Тот покрутил их, посмотрел.

— Настоящие. Они тебе точно героин предлагали?

— Вне всякого сомнения, чистый. Можно сказать, стопроцентный, — Илларион посмотрел на свою руку.

На запястье еще белел порошок, словно он выпачкался в муку. — Смотри.

Феликс взял немного порошка на палец, приложил к языку.

— Продукт афганский. Эти подонки, — он щелкнул ногтем по обложке удостоверения, — даже не винтики, они пыль. Простые солдаты не в состоянии наладить коридор, по которому наркотики идут из Афганистана в Москву. Этим занимаются генералы.

— Ты знаешь кто?

— Не знаю, и знать не желаю. Еще во время войны они наладили переброску наркотиков, теперь же многие из их афганских друзей промышляют наркотой. Смотри, Илларион, чтобы тебя не зацепили.

— Лучше ты смотри, все-таки меня они возле тебя видели.

— Это мои проблемы, которые я тоже привык решать сам.

— Я пойду, — сказал Забродов, протягивая ладонь.

— Что ж, дела.

— Счастливо продать машину.

— Лучше пожелай мне, чтобы ко мне такие типы, как тот, больше не подходили. Потому что один раз я выдержал, но, посмотрев на тебя, и самому захотелось справедливости.

— Каждому свое, — подмигнул Забродов. Милиционеры тем временем пытались понять, что же произошло в березовой роще. Ясно, что ни один из торговцев наркотиками помогать им в этом не хотел, Наркоторговцев уже распихали в машины, пакет лежал в ящичке милицейского автомобиля, а сержант все еще допытывался у задержанных, кто стрелял.

— Был один козел, — мрачно отвечал Ваня, — с пушкой и уехал.

Пистолет отыскался случайно. Лейтенант отбежал к березе помочиться и чуть не наступил на затерявшийся в траве пистолет. Теперь было что присоединить к пакету с белым порошком.

— Посмотрим, чьи на нем отпечатки пальцев окажутся, — мстительно пообещал лейтенант.

 

Глава 4

Забродов разминулся с милицейской машиной и ярко-зеленой «нивой» на шоссе. Даже если бы кто-нибудь из наркоторговцев узнал его в лицо, вряд ли стал бы кричать: «Остановите машину, вот он!».

— Счастливо добраться до тюрьмы, — пробормотал Илларион и постарался забыть о том, что случилось.

Он понимал, что по большому счету только сорвал злость на пешках. Хотя и они ради наживы готовы гробить людей. Добраться до тех, кто покровительствовал им, кто возил наркотики килограммами, Забродов не мог и не хотел, справедливо считая, что долг свой государству отдал сполна. Продажные же генералы найдутся всегда, они как зараза. Бороться с ними, конечно, можно, а искоренить нельзя.

«Молодец все-таки Феликс!» — Илларион прислушивался к звуку двигателя, к тому, как машина держит скорость.

Ни одна панель, ни одна деталька не отзывались вибрацией или дребезжанием, словно автомобиль был вырезан из цельного куска.

«Зря я на него сегодня наехал. Его теперешняя жизнь не позволяет действовать абсолютно свободно. Это я ни от кого не завишу, нет у меня ни семьи, ни детей, ни даже любимой работы. Есть только жизнь. Не совсем правильно рассуждаю, — усмехнулся Забродов, — теперь у меня есть и своя собака. Кличка Полковник может показаться кому-то обидной, но главное, пес на нее отзывается».

Забродов остался доволен машиной, убедившись, что лучшего мастера, чем Феликс, не отыскал бы ни за какие деньги. При всей своей независимости Илларион привязывался к старым вещам, с которыми в его жизни были связаны воспоминания, и «лэндровер» был одной из них.

— Теперь отдохнешь, — прошептал Забродов, поворачивая во двор и умудряясь при этом похлопать рукой по приборной панели — так, как хлопают верного коня.

«То-то пес обрадуется, с самого утра один сидит!» — подумал Илларион, распахивая дверцу.

Но не успел он даже поставить ногу на асфальт, как к нему подбежала соседка, которую он знал лишь в лицо. За руку женщину держала маленькая девочка. Для Забродова, не имевшего своих детей, все чужие были на одно лицо.

— Добрый вечер, — старательно и внятно проговорила трехлетняя девчушка, прежде чем ее мать успела обратиться к Забродову.

Чувствовалось, девочке с трудом далась эта фраза и она ужасно горда тем, что сумела выговорить сложные для себя буквы «р» и «ч».

— Извините, пожалуйста, — тараторила женщина, — я даже ваше имя и отчество забыла…

— Илларион меня зовут, — напомнил Забродов и краем глаза заметил большой чемодан и сумку, стоящие на крыльце подъезда.

— Тут такое дело… я никогда никого не прошу, всегда сама… — сбивчиво объясняла женщина.

— Я понимаю, что вы спешите на вокзал или в аэропорт, а такси не приехало, — улыбнулся Илларион.

— Да, — произнесла соседка и тут же замолчала.

— Садитесь. Сейчас заброшу ваши чемоданы. Вам куда?

— В Шереметьево. Я даже не знаю, мне так неудобно, это далеко, но другого выхода у меня нет. Я заплачу.

— Бросьте вы! С кем не случается.

Несмотря на то, что Забродов выехал из дому черт знает в какую рань, он ничем не дал понять соседке, что меньше всего ему хочется сейчас ехать в Шереметьево.

— Даже не знаю, как вас благодарить, — шептала женщина, когда, наконец, поверила в то, что успеет к самолету.

— У вас счастливое лицо, — проговорил Забродов, — а счастье — из разряда чувств, которые невозможно подделать.

* * *

В двухкомнатной убого обставленной квартире в районе Ленинградского шоссе царило оживление, щедро замешанное на девичьем смехе. В квартире жили три девчонки. Профессия, при помощи которой они зарабатывали на хлеб насущный, была самой древней. За неимением другого все трое торговали своим телом.

Все три девчонки московской прописки не имели, жили в городе нелегально. Квартиру для них снял сутенер Яша Клещ. Шляться по улицам без документов на руках было делом рискованным, попадать в неприятные истории не хотелось.

Работа начиналась ближе к вечеру и продолжалась всю ночь до утра. Когда темнело Яша вывозил своих подопечных на шоссе.

Галя из Житомира сидела на кровати, положив на колени старую телефонную книгу. В правой руке был стержень от шариковой авторучки. На телефонном справочнике лежала тетрадь, Галя писала письмо матери.

Две подруги охотно помогали ей:

— Слушай, Галька, ты написала свой матушке, что в Москве в магазинах есть все?

— Про это я в прошлый раз писала.

— Напиши, что ты ешь ананасы.

— Когда это я их ела?

— Ты все равно напиши, что ешь. Галя хмыкнула и написала:

«…А вчера у Жанны был день рождениями, мы ели ананасы. Очень вкусный фрукт!..»

— Эй, напиши еще, что зарплату нам не задерживают, деньги получаем в срок.

Галя написала и про зарплату.

— Слушай, слушай, ты забыла… напиши, чтобы сала прислали, только не очень жирного и не перекопченного. Слышишь, напиши.

— И про сало я писала.

— Еще напиши.

«…В общем, дорогая мама, у меня все хорошо. Только на работе устаю. Но это с непривычки. И девчонки говорят, что у них по первому времени так было…»

— Напиши, что ходили в Большой театр на «Лебединое озеро».

— Ты другие названия знаешь?

— Знаю, — засмеялась Жанна, — «Риголетто» называется.

— Что «Риголетто»?

— Яша так говорит. Кстати, напиши, что начальник у нас очень хороший, не обижает.

Галя написала о воображаемом начальнике. В глазах заблестели слезы, когда она выводила слова: «и совсем к нам не пристает». Затем Галя передала приветы всем родственникам, тетушкам, бабушкам, соседям и одноклассникам. Галина мама была учительницей младших классов, зарплату не получала уже три месяца.

Жанна подошла к подруге, глянула на исписанный листок и посоветовала:

— Ты бы, Галя, пятерку баксов маме послала. Положи в конверт.

— Дойдут?

— Не знаю… Что тебе — пять баксов жалко? Тут это не деньги.

— Ладно, положу.

Галя вытащила пять долларов из сумочки, расправила купюру, положила вместе с письмом в конверт, посмотрела на окно. Деньги просвечивались.

— Открытки у нас никакой нет?

Нашлась и открытка — с двадцать третьим февраля, старая, еще советская, но не использованная. Галя, сунула в конверт открытку, еще раз посмотрела на свет.

— Теперь порядок.

Она тщательно заклеила конверт и стержнем нарисовала несколько черточек, вывела адрес.

— Главное, не забудь сделать.

— Что?

— Не забудь в ящик бросить.

Она положила конверт на видное место.

— Обратный адрес писать боишься?

— Нет, не боюсь, все равно мать не приедет. Где она денег возьмет?

— Что ты дальше собираешься делать? Вечно же обманывать не станешь?

— Заработаю денег, выйду замуж… Две девчонки, более опытные в жизни, принялись хихикать:

— Все так говорят. Галька, что замуж, мол, выйдут, детей родят, квартира появится, деньги… А кончается все, в лучшем случае, вендиспансером.

— Я такой не стану.

— Ты уже такой стала, — сказала Жанна, — только по роже еще не видно. Молодая ты, здоровая. А через год ты на себя посмотришь, так в зеркало плюнуть захочется, — Жанна закурила, закинула ногу за ногу и взглянула на Галю. Та сидела на диване как пришибленная. — Пока ты тут денежки зарабатываешь, все твои одноклассницы замуж выйдут.

— Какое там замужество! Вы же сами знаете, дома жрать нечего. Вот и приходится выбирать — или сытая, или замужем. Лучше чай сходи поставь. В холодильнике еще сало осталось, перекусим немного…

-..ананасов, — пошутила третья подруга, нарезая черствый хлеб.

Квартира, в которой жили девчонки, была убогая. Вся мебель — добитая. Вместо ножки у дивана, на котором Галя писала письмо, виднелись два кирпича. Краны в ванной и на кухне текли, занавески на окнах не стирались, наверное, год. Одежда была разбросана по всей квартире.

— Надо порядок навести, — в который раз за последнюю неделю произнесла Жанна, брезгливо, двумя пальцами взяла лифчик, переложила его со стула на комод.

— Да, надо. Давайте уберем?

— Давайте.

Но никто так и не бросился заниматься уборкой. Все трое собрались на кухне и принялись есть черствый хлеб с салом, запивая его круто посахаренным чаем. При этом начинающие проститутки курили, стряхивая пепел в расколотое блюдце. Девчонки хоть и были молоды, но выглядели уже довольно потрепанными. Под глазами темнели круги, сигареты в тонких пальцах дрожали.

— Пойду помоюсь.

— И зубы почистить не забудь.

— А ты пасту купила? — спросила Жанна. В ванной зашумела вода. Галя посмотрела на старшую подругу сквозь голубоватый сигаретный дым.

— Тоска. Не хожу никуда… Думала, Москва — это такое место, такое место! Жизнь здесь, казалось, кипит, все здесь хорошо.

— Хорошо, да не про нас. Ты в Большой театр сходи на «Лебединое озеро».

— У меня от него «Риголетто» случится, — рассмеялась Галя. — Но ведь устраиваются же некоторые? Ты же сама мне говорила.

— Да, бывает такое, но редко.

— Ты почему не устроилась? Девушка пожала плечами:

— Не везет мне. Я неудачница. Заявление уже в ЗАГС подали, а он меня бросил. Я беременна была… Потом и со вторым парнем не получилось. Теперь я даже надежду потеряла. Хорошо еще, что мама ребенка смотрит. Без этого — хоть в петлю. Представляешь, с дочкой вдвоем остаться? Я безработная, без профессии, только со школьным аттестатом.

— Неужели у нас ничего не получится? — уже в который раз задала сакраментальный вопрос Галя. — Неужели нам не повезет?

— Не повезет.

— Всю жизнь по машинам шоргаться?

— Думаю, лет через пять тебя и в легковую машину уже никто не пустит.

— Хватит панику сеять!

— Я не панику сею, я правду говорю. Поверь, знаю.

— А я все равно надеюсь. Я везучая по жизни, я даже под лед однажды провалилась и то выплыла, — сказала Галя, нервно давя окурок. — Хоть бы телевизор был, что ли, фильм какой-нибудь посмотреть.

— Хорошие фильмы вечером идут или утром. Вечером работаем, а утром спим. Днем только новости посмотреть можно. Я за последний месяц сто баксов заработала. Представляешь, целый месяц ишачила, не разгибаясь, а всего сто долларов на руках осталось?

— А сколько ты отложить сумела за все время?

— Сто и собрала. Раньше, говорят, в Москве было здорово, до кризиса. Тогда мужики денег не считали, можно было сотню за один раз срубить.

— Да, было такое. А сегодня за сотку корячиться всю ночь надо, да и то обмануть норовят, — грустно произнесла Маша.

Темно-синий «Форд сиерра» въехал во двор и резко остановился возле подъезда. Мужчина постучал татуированным кулаком по баранке, затем взглянул на золотые часы.

«Семь вечера», — подумал Яша Клещ, поправляя немного засаленный манжет рубашки.

Два окна квартиры на третьем этаже были приоткрыты. Яша лениво кулаком вдавил кнопку клаксона. Автомобиль просигналил. Штора в мелкие цветочки качнулось, появилось лицо девушки, глаза выражали испуг. На отлете в руке дымилась сигарета.

Яков Клещев открыл двери машины и, бормоча под нос стандартную фразу: «пора прошмандовок на работу выгонять», принялся взбираться на лестницу. Лифта в этом пятиэтажном доме не было. Яша тяжело поднимался в квартиру, остановился у двери, обитой дерматином.

— Вот же, сучки, сами открыть не могут! — Яша вытащил свой ключ, хрустнул им в замке, толкнул плечом дверь, немного провисшую, а потому туго открывавшуюся, и переступил порог.

В квартире пахло табаком, дешевой парфюмерией и женщинами легкого поведения. Этот запах Яшу не возбуждал, у него имелось особое отношение к проституткам. Они для него были инструментом зарабатывания денег, а инструмент надо держать в исправности, он хорош только тогда, когда приносит пользу.

— Ну, что, курицы? Как вы тут?

В ванной шумела вода. Квартира не блистала чистотой. Яша брезгливо поморщился. Две девицы сидели в кухне, одна мылась в ванной.

— Семь часов уже, — сказал Яша и постучал указательным пальцем по циферблату часов. — Вы что, еще не собрались?

— Никого толкового в такую рань не снимешь, мужик пойдет, когда стемнеет. Слышишь, Яша? — сказала одна из девиц, ставя на стол еще одну чашку. Вторая девица сидела в углу, прикрыв лицо руками.

— Ты чего, плачешь? — спросил Яша, взял проститутку за руку и резко отвел ладонь от лица. На губах Гали плавала глупая улыбка, а под правым глазом темнел лиловый синяк, небольшой, но достаточно заметный. — Это тебя кто?

— Кто-кто, дед Пихто.

— В кожаном пальто? — парировал Яша.

— Я же не знаю, есть у него пальто или нет, заехал по роже, когда я деньги попросила.

— Ну, и? Адрес хоть запомнила?

— Какой там адрес, заехал по роже и из машины вытолкнул!

— А я где был? — спросил Яша Клещ.

— Ты уже уехал.

— Ты куда смотрела? — спросил Яша у Жанны. — Ты — старшая.

— Куда, куда, я в другой машине была, «Экспресс обслуживание. Мак Драйв».

— Понятно, сосала, значит, — усмехнулся Яша. — А что эта дура делает? — он кивнул в сторону ванной.

— Подмывается, что же она еще делает! Яша подошел к ванной, открыл дверь, крючков и задвижек не было ни тут, ни в туалете.

— Ты еще долго собираешься плескаться?

— Все, все… иду, — восемнадцатилетняя Лариса, говорившая с заметным украинским акцентом, даже не стала прикрываться.

Яша осмотрел ее так, как мясник осматривает тушку молодой свиньи, уже осмоленную и вымытую.

— Нравлюсь, Яша?

— Мне «бабки» нравятся. Главное, чтобы ты не мне, а другим нравилась. Давайте быстрее, у меня еще есть важное дело.

Яша проституткам нравился, работать с ним было даже приятно. Своих подопечных, в отличие от большинства сутенеров, он бил лишь по делу, не заставлял работать бесплатно, относился к ним как старший брат. И девицы отвечали ему взаимностью, понимая, что работа на обочине шоссе — не самая плохая в этой жизни из той, которую они могли получить в Москве, не имея ни прописки, ни даже российского гражданства. Украинские паспорта Яша у них забрал сразу, как только взял девушек в оборот, и хранил у себя.

Даже в худшие дни эта троица приносила Яше сто пятьдесят долларов дохода в день. Деньги не ахти какие по московским меркам, но выжить можно. Яше их хватало.

Для сутенера у Яши была нетипичная биография. Он имел высшее образование, вдобавок прошел тюремные университеты. Отсидел три года и вышел по амнистии. Но поскольку впаяли ему пять, Яша любил при случае подчеркнуть, что имеет полное академическое образование, но экзамен сдал экстерном.

Оказаться на тюремных нарах вновь и получить еще одно «высшее образование» Яков не собирался. Поэтому в отличие от большинства московских сутенеров с несовершеннолетними девицами дел не имел, паспорта проверял сразу. И если даже девица выглядела на все двадцать, а имела лишь семнадцать с половиной, он, как строгий начальник отдела кадров, полистав паспорт, возвращал его владелице и показывал на дверь.

— Иди, погуляй, малышка, ты еще годами не вышла. Я с таким контингентом не работаю. Зачем мне срок мотать? Могу дать телефончик, если хочешь, там тебя с распростертыми объятиями примут. А я — извини, работаю только с совершеннолетними.

У Яши, как и положено, имелся знакомый гинеколог, которому он платил сто пятьдесят-двести баксов в месяц, и тот пользовал его подопечных, устраняя венерические заболевания, ненужную беременность. Так же Яша Клещ имел знакомых ментов, которых он в душе презирал и ненавидел, но без которых кашу не сваришь.

Ментам тоже приходилось отстегивать за то, что они выделили ему для работы участок на оживленном шоссе длиной в сто метров — от одной мусорки до другой. На чужую территорию своим подопечным Яша выходить запретил. Даже сходить в кусты можно было только на своей территории. Девицы работали исключительно по машинам.

Каждый вечер, лишь только смеркалось, и автомобили включали фары, Яша вывозил девушек своим транспортом на шоссе, ведущее к Шереметьевскому аэропорту. Девицы занимали свои места, принимали подобающие позы, замирали, как суслики, провожая глазами со свистом проносящиеся автомобили, следовавшие из аэропорта в город. Сам Яша располагался неподалеку. Поднимал капот, включал аварийную сигнализацию и выставлял знак аварийной остановки.

Милиция и сотрудники московской ГИБДД Яшу знали. Иногда стреляли у него сигареты, преимущественно пачками. Дешевых сигарет гаишники никогда не брали, словно брезговали, да Яша никогда и не предлагал. В машине у него всегда лежали начатые блоки «LM», «Мальборо» и «Кента». Сигареты он давал в зависимости от должности и звания просившего угостить. Иерархия здесь существовала четкая.

— Ну, курицы, поторапливайтесь!

Девушки начали суетиться и уже через четверть часа они, как индейцы перед выходом на тропу войны, заканчивали боевую раскраску. Косметику накладывали густо, чтобы хорошо читалась при плохом освещении. У каждой из девиц в сумочке лежали презервативы, это Яша проверял лично, на слово не верил.

— Быстрее, а то клиент уйдет!

— Никуда они не денутся, — сказала Галя, поправляя челку, — мы на этом отрезки самые…

— Были бы вы самые, клиенты были бы постоянные. А так только с таксистов и частников пробавляетесь.

— Тоже хорошие люди.

— Хорошие — те, кто хорошо платят, а все остальное — сброд.

Одна из девиц подумала, но не сказала: «Значит, ты тоже, Яша, сброд, платишь негусто, забираешь все до копейки».

Но тут же в мыслях одернула себя. В отличие от других сутенеров, а она имела горький опыт, Яша лишнего не забирал, лишь то, о чем было договорено, верх девчонки оставляли себе. Сумела выторговать больше, значит, твои, а не сумела — сиди на мели.

— Пошли, — Яша поднялся. Девчонки двинулись за ним. — Вы бы хоть в квартире убирали.

— Зачем? Мы же здесь только спим да едим, никого сюда не водим.

За этим Яша Клещ тоже следил неукоснительно. Запрет был строжайший, даже родственники не могли проведать девчонок. Яша боялся соседей, которые могли настучать, куда следует, и он мог лишиться площадей. И снова возникли бы проблемы поиска квартиры неподалеку от шоссе, договаривайся, встречайся, трать время, а работа будет стоять.

Девчонки собрались внизу, возле машины, немного похожие на экзотических птичек, так ярко они были накрашены и разодеты — дешево и сердито, — как говаривали они сами. Все трое забрались на заднее сиденье, Яша сел за руль и выехал со двора.

— Квартиру закрыли?

— Закрыли, закрыли, — в один голос залепетали девицы.

Через двадцать минут Яша уже был на рабочем месте. Дул холодный ветер, девицы морщились, ворчали проклятия, поглядывая на небо, на быстро летящие облака. Яша припарковал машину на том же месте, где и всегда.

Не успели девушки занять исходные позиции, как остановилась милицейская машина.

— Здорово живешь, Клещ! Везешь прошмандовок на работу?

— Да, вот, привез, — ответил Яша, посмотрел на погоны, оценил звание, вытащил из блока пачку «Мальборо». Но тут же подумал и вытащил еще одну. Подошел к машине гаишников. — Вы что, сегодня здесь дежурите?

— Нет, — сказал гаишник, — но закурить у тебя не найдется?

— Как же, всегда найдется.

Яша дал каждому из гаишников по пачке. Те даже не стали их распечатывать, попрятали в карманы. Посмотрели на девиц:

— Что-то новеньких телок у тебя, Яша, давно не появляется.

— Где же их взять? Если кого найдете, приводите, я трудоустрою.

— В оба смотреть будем, — пошутил лейтенант, — как бесхозную на дороге найдем, обязательно привезем прямо к тебе, Яша. Только ты нам приготовь сотку.

— Нет, мы так не договаривались.

— А если товар стоящий?

— Если вы мне стоящую добудете, я вам по двести каждому кину.

Гаишники принялись нагло ржать, глядя прямо на сутенера.

— Кстати, мужики, — Яша приблизился к открытой дверце гаишной машины, отгадайте загадку?

— Валяй.

— Чем х., от жизни отличается?

Гаишники переглянулись, затем один потер висок:

— Ну, и чем же? — спросил он у сутенера.

— Жизнь жестче, чем х… Гаишники опять заржали.

— Тебе, наверное, прошмандовки анекдот рассказали, а, Яша?

— Нет, не они, приятель рассказал.

— Он голубой, что ли?

— Нет, не голубой, он самый что ни на есть нормальный — майор ГИБДД.

— Панкратов, что ли?

— Ага, — сказал Яша.

— Этот может. Еще тот фрукт. — Гаишники завели машину. — Успехов тебе, Яша.

Девчонки помахали гаишникам так, словно те были им, по меньшей мере, близкими друзьями.

— Я вон ту, Галю, как-то пользовал, — сказал сержант лейтенанту.

— Ну, и как?

— Да никак, полегчало, давление снял, и все. Я вообще, честно говоря, тех мужиков, которые за это еще бабки платят, абсолютно не понимаю.

— Ты не понимаешь? Знаешь почему? Потому что сам бабой бесплатно пользуешься, а когда бесплатно, тогда и кайфа никакого.

Гаишники смеялись, поглядывая на машины, мчащиеся к Москве. Они выбирали объект. И вскоре заметили, серебристая «тойота» пронеслась рядом с их машиной.

— Сто двадцать прет, — сказал лейтенант сержанту. Сержант хмыкнул, осклабился. Лейтенант взял в руку рацию и, нажав кнопку, забурчал:

— Эй, Петров, слышишь? Серебристая «тойота», тормозни ее, мы сейчас подъедем. Ты меня понял?

— Так точно, понял, торможу!

— Вот и все, двадцать баксов в кармане, — откладывая рацию в сторону. Быстрые и легкие деньги. Дорога — как река, — философски заметил лейтенант, забросил удочку и вытаскивай рыбину.

— Всю ночь нам мотаться туда-сюда по этой реке, как рыбнадзору.

— Это ты другим рассказывай про рыбнадзор, мы с тобой — браконьеры, усмехнулся лейтенант и тут же увидал черный джип «мерседес», мчащийся по встречной полосе. Даже с большого расстояния было понятно, что водитель нещадно превышает скорость.

— В аэропорт спешит, — на губах сержанта появилась хищная улыбка. — С тех, кто в аэропорт едет, можно и стольник срубить. Главное — тормознуть и время потянуть. На самолет люди опаздывают, готовы откупиться любой ценой. Ну что! Стопорнем?

— Не успеем. Пока остановимся, разделительную перебежим, махнем, а он уже вон где будет. Курочка — она по зернышку клюет и сыта бывает. Наша верная двадцатка нас ждет, поедем, срубим ее. Дураков на шоссе хватает, всех не переловишь.

Сержант с тоской во взгляде проводил глазами уносящийся к аэропорту джип.

— Этот под сто пятьдесят валит.

— Такую машину и тормозить опасно, может, депутат какой, наглости у него не меряно. А может, министра какого встречать едет. Опасно тормозить, нарваться можно. Номер не рассмотрел?

— Где ж рассмотришь! Увидел, что два нуля впереди, и то, что частник.

— Сортир на колесах: не тронь, не завоняет. Лейтенант, умудренный службой, умел переключать внимание. Если не тормознул машину, забудь о ней, жди другую.

— Упустили.

Молодой же сержант все еще жалел об упущенной возможности. Он еще не накушался. Квартира у него была обычная, обставлена без лишней роскоши. Но вкус к жизни он уже начал чувствовать, ребенок его учился в платной школе, постигая сразу два иностранных языка. Сам-то сержант и по-русски изъяснялся с трудом, умудрялся слово «заявление» писать через апостроф — «заявление». У лейтенанта уже имелась довольно свежая иномарка, и полгода как в окнах его «хрущевки» стояли немецкие стеклопакеты.

Джип мчался в Шереметьево. На время судьба развела водителя черного джипа «мерседес» и сотрудников ГИБДД. За рулем сидел молодой человек, длинноволосый, с хищным взглядом. Он мерно жевал резинку и смотрел на дорогу так, словно на дороге никто не мог причинить ему ни малейшего вреда, словно не существовало гаишников, осветительных мачт ограждения, не было машин, мчащихся в двух направлениях.

Галкин-младший прекрасно понимал, что творится у него за спиной, поэтому и не оборачивался. Ему было наплевать на то, что он причиняет кому-то неудобства.

— Захочешь жить — увернешься, — приговаривал он, подрезая очередную машину и слыша за собой визг тормозов.

Впереди показался подержанный «лэндровер», выкрашенный в защитный цвет.

Галкин хмыкнул:

— Ну, что, браток, я тебя сейчас подрежу, ты увидишь, как красиво я это сделаю.

Он вдавил педаль газа. Обычно в таких случаях, когда сзади нагло наседают на крутой тачке, водитель впереди идущей машины считает за лучшее уступить дорогу.

«Немного покочевряжится, но потом уступит!»

Но «лэндровер» шел ровно, ни сбавляя, ни прибавляя скорости, словно не мчался на него сзади другой автомобиль.

«Может, он глухой», — подумал Галкин-младший и трижды мигнул фарами.

Водитель «лэндровера» даже не обернулся. Аркаша Галкин выплюнул жвачку под ноги и сказал:

— Ты у меня сейчас запоешь по-другому! Он попытался объехать «лэндровер», но водитель перекрыл ему дорогу. Тогда Аркаша попробовал опередить справа, но и тут «лэндровер» плавно принял к обочине. Аркаше пришлось сбавить скорость, а это он уже рассматривал как прямое оскорбление. Теперь он сигналил непрестанно. Машины разделяла пара метров. Аркаша рассмотрел за рулем мужчину, а на заднем сиденье — женщину с ребенком.

— Ну, я тебя, суку, сейчас сделаю! — и Галкин, немного поотстав, вновь разогнал свой джип, давая себе твердое обещание, что тормозить не станет.

Габаритные огни «лэндровера» стремительно приближались. Аркаше стало не по себе, он почувствовал, что теряет контроль над ситуацией и сейчас врежется в автомобиль. Он вдавил сигнал и втянул голову в плечи. Когда ему показалось, что столкновение неизбежно, «лэндровер» внезапно увеличил скорость и ушел вправо. На спидометре у Аркаши было сто пятьдесят.

— Ни хрена себе, развалюха валит! — проговорил он, вытирая рукавом вспотевший лоб.

— Вот так, — сказал Илларион, поворачивая голову к своей спутнице.

Быстрой езде радовалась лишь ее трехлетняя дочка.

— Вы бы не ехали так быстро, — попросила женщина. — Сейчас мы уже успеваем, — она взглянула на часы.

— Знаю, — ответил Илларион Забродов, — но очень хотелось мерзавца проучить. Надеюсь, вы не испугались?

— Нет, что вы, с вами не страшно, абсолютно не страшно! — губы женщины все еще были бледными.

Илларион сбросил скорость, и его «лэндровер» пошел восемьдесят. Женщине показалось, что машина замерла на месте.

— Что-то случилось? — спросила она, глянув в боковое стекло на промчавшийся рядом черный джип с тонированными стеклами.

— Гаишники впереди, сейчас они этого лихача остановят.

И действительно, так оно и случилось. Через два километра Забродов увидел черный джип, криво стоявший на обочине, и машину гаишников.

— Как вы думаете, что они с ним сделают? — спросила женщина.

— Ровным счетом ничего, — холодно произнес Забродов. — Получат деньги и отпустят.

Так оно и случилось. Гаишники получили с Аркаши Галкина сто баксов и вежливо попросили не превышать скорость.

 

Глава 5

Забродов и черный джип прибыли в аэропорт Шереметьево одновременно. Аркаша Галкин выбрался из джипа гордый собой. Ни одна машина за всю дорогу от Москвы до Шереметьево его не обошла. А то, что ему пришлось заплатить за удовольствие сто долларов, так это мелочи. Один телефонный звонок, сделанный из машины, мог поставить гаишников на место. Но было жалко терять на это время, он мчался на встречу с женщиной, которая одновременно умудрялась быть и его любовницей, и любовницей отца. Подобная ситуация младшего Галкина веселила несказанно.

«Палашка-то не знает, что Лиля в Москву прилетела. То-то удивится! Но я успею ею попользоваться».

Лиля возвращалась из Европы. Ей было двадцать пять. Деньги приходили к ней легко, от поклонников не было отбоя. Но далеко не на каждое предложение она откликалась. С мужчинами обращаться умела, разводила их и сводила с такой же легкостью, с какой вор в законе разводит поссорившихся и обиженных друг на друга коммерсантов. При этом она никогда не забывала своих интересов.

Лиля знала, кто ее встретит, и специально прилетела на день раньше, чтобы эту ночь провести в объятиях Галкина-младшего. Старший же, снабжавший ее и собственного сына деньгами, пребывал в уверенности, что его пассия прилетит завтра, и поэтому сегодняшний вечер проводил в одиночестве. Уже два года Галкину-старшему приклеили ярлык — Олигарх Галкин. Сам же Галкин-старший этого слова не любил, оно напоминало ему изощренное ругательство. Он просто считал себя удачливым бизнесменом и талантливым политиком, который вхож в верхний эшелон власти, причем, не в вагоны, где сидят важные пассажиры, а в локомотив, где собрались многочисленные машинисты. Иногда Галкину позволяли ухватиться за властный штурвал, хотя, как известно, поездом рулить невозможно, он мчится по проложенным предыдущими поколениями рельсам.

Лиля выглядела, как всегда, прекрасно, словно вышла не из самолета после трехчасового перелета, а из самого дорогого косметического салона. Галкин-младший, увидев Лилю, даже облизнул пересохшие губы. В его руках был букет цветов.

Женщина приняла цветы, чмокнула Аркашу в небритую щеку:

— Чего запыхался?

— Мчался, как угорелый, боялся, что разминемся, — сказал Аркаша.

— Как папаша поживает? — с иронией поинтересовалась Лиля.

Аркаша не выдержал, сплюнул под ноги. Вести разговоры об отце он не любил, особенно с Лилей.

— Век бы его не видать, совсем сбрендил, крыша поехала. Ты же его знаешь, хлебом не корми, дай поучить, как жить. Строить свое окружение пытается, хочет, чтобы все были такими же, как он. Но так не бывает. Не могу я в офисе с утра до ночи сидеть, у меня от костюмов с галстуками аллергия, я от них весь красными пятнами покрываюсь.

Лиля улыбнулась немного снисходительно:

— А денежки у отца брать не стесняешься?

— Ты тоже не стесняешься, — парировал мужчина. — И еще неизвестно, кто из нас больше берет.

— Брала бы больше, с тобой не гуляла бы.

— Я думаю, ты со мной не из-за денег…

— Нет, не только из-за денег, — утихомирила мужчину Лиля, — у нас с тобой отношения другие, правда? — она опять чмокнула его в щеку, и Аркадий немного отошел.

— Представляешь, с самого утра меня начал строить! Говорит, что я много денег трачу на ерунду.

— Ты действительно много тратишь?

— Всего чуть-чуть.

— Ты их хоть считаешь?

— Что я, бухгалтер? — самодовольно и напыщенно произнес Аркадий. — Пойдем, на нас и так все уже пялятся, только фотографов со вспышками нет.

— Мне все равно, — вяло ответила Лиля, поглядывая по сторонам.

Она столкнулась взглядом с мужчиной. Он был, наверное, единственным, кто смотрел на нее не так, как другие. Мужчины обычно смотрели с вожделением, женщины — с завистью, некоторые даже с ненавистью, а он смотрел странно — без эмоций, так гоголевские мужики смотрели на бричку, при этом рассуждали, сможет ли та доехать до Москвы или нет. Затем на лице мужчины появилась улыбка, которая Лиле не предназначалась.

Лиля оглянулась и заметила женщину с ребенком, спешивших к регистрационной стойке. Лиля, как женщина, мгновенно поняла, эта женщина с ребенком ему не жена, и не любовница. Ни жену, ни любовницу так не провожают.

«Почему же он на меня смотрит, словно я стеклянная, словно его взгляд проходит насквозь, словно рассматривает не меня, а то, что за моей спиной?»

Ответ был прост: Лиля для Иллариона Забродова стала понятной через пять секунд не очень пристального изучения.

«Не дура, но и не умная. Скорее, хитрая. Да-да, — подумал Илларион, именно хитрая от природы. Воспитанием это не достигается. Красота у нее тоже от природы, но умело подчеркнутая стилистами и советчиками. Сама же она, пусти ее в свободное плавание, намазала бы себе губы черт знает какой помадой. Ее тянет к вульгарности. Умело живет, пользуясь хитростью и красотой. Она умудряется продавать себя, не отдавая взамен ничего, лишь обещая. Вот и сейчас она стоит и демонстрирует себя, просто так, на всякий случай, по привычке. А вдруг кто-то предложит больше, чем любитель быстрой езды, явно сынок какого-нибудь нувориша? По его роже сразу понятно, сам заработать деньги на дорогую машину не в состоянии, а потратить отцовские для него плевое дело».

Забродов махнул рукой соседке. Трехлетняя девчонка, продолжая держать мать за руку, обернулась и помахала ему ладошкой в ответ. В терминале стоял шум, и не было слышно, что кричит девчонка. Но по движению губ Забродов легко прочел:

— Пока, пока!

— Пока, — прошептал он и, скользнув взглядом по Лиле и ее спутнику, двинулся к выходу.

Лиля вздрогнула. Стоило ей отвести взгляд на секунду к стеклянной витрине, в которой она хотела проверить, привлекательной ли, обворожительной получилась улыбка, как Забродов растворился в толпе. Был человек, и нет его, словно испарился. Улыбка медленно сползала с лица девушки. Лиля тряхнула головой.

— Ты чего? — поинтересовался Аркаша, почувствовав перемену в настроении спутницы.

— Показалось, что знакомого увидела.

— Ты со многими встречаешься, всех не упомнишь. Аркадий, чтобы засвидетельствовать свои права на красивую женщину, взял ее за талию и медленно, под завистливыми взглядами, повел к выходу. Он упивался тем, что идет с исключительно красивой дамой, и все обращают на нее внимание, все ему завидуют.

«Каждый из мужиков не прочь оказаться на моем месте, и каждая женщина из пялящихся на нас, мечтала бы пройтись рядом со мной. Ради таких мгновений стоило заплатить стольник гаишникам. Твари!»

— Угадай, какая машина моя? — рассмеялся Аркаша, придержав Лилю на тротуаре перед стоянкой.

Выбор машин перед аэропортом был грандиозный, как в автосалоне. Но Лиля хорошо знала Аркашу и его папашку.

— Вот эта, — она кивком указала сразу на две машины — красная «лянча» и черный джип «мерседес».

— Так какая, красная или черная? Девушка лишь на секунду задумалась и уверенно произнесла:

— Черная.

— Почему?

— Ты сам купил бы красную, но твой папашка помешан на черном цвете: черные костюмы, черная мебель в кабинете, черные галстуки. Даже носки только черные носит. Вот он и купил тебе черную машину.

Аркаша почувствовал себя так, словно его ткнули мордой в асфальт. Предмет гордости превратился в орудие унижения.

— Я сам выбирал.

— Я не говорю, что ты не назвал марку, какую хотел бы, но цвет остался за твоим папашей.

«Сучка, — выругался про себя Аркаша, — видит меня насквозь. Но ничего, я еще отыграюсь на тебе, найду способ».

— Садись, — он распахнул дверцу и похлопал Лилю по ляжке, когда та устраивалась поудобнее.

— Руки не распускай, я тебе не придорожная шлюха, которая за двадцать баксов в лепешку расшибется, чтобы клиенту угодить.

Букет она небрежно швырнула через плечо на заднее сиденье, даже не поинтересовавшись, как он приземлился. Бросила цветы так, как подвыпивший мужчина бросает через плечо пустую скомканную пачку из-под сигарет, наверняка зная, что она ему в жизни уже больше не понадобится.

Младший Галкин картинно одернул манжету и взглянул на дорогие часы — тоже новое приобретение, которого раньше Лиля не видела. Та хоть и заметила обновку, но сделала абсолютно безразличное лицо.

В душе она смеялась: «Боже, какая он дешевка! И главное, никогда не станет таким, как его папашка. У того хватка что надо, даже меня иногда умудряется на место поставить».

Аркаша запустил компакт-диск и почти до предела выставил громкость.

— Слышишь, как звучит? Акустика что надо! Сабвуфер новый поставил, все навороты, какие только могут быть. И знаешь, что мне мастер сказал, когда мы с ним колонки подбирали?

— Что же?

— О басовых тонах. Говорит, сабвуфер должен быть таким, что когда музыку слушаешь, надо, чтобы немножечко поташнивало.

— Прибереги свои шуточки для придорожных шлюх. Это на них производит впечатление. Купил машину — и радуешься, как пацан. Какой ты, в сущности, ребенок! — и, поймав обиженный взгляд Аркадия, Лиля смилостивилась над ним, положила руку на плечо. — Давай, гони с ветерком.

— Нас никто не обгонит! — с гордостью воскликнул Аркадий и рванул с места.

— От твоей музыки, в самом деле, поташнивает.

Лиля порылась в компакт-дисках и, оборвав мелодию на полутакте, вставила новый компакт.

Классика ей не нравилась, но она знала, что она не нравится и Аркадию. Вот и решила ему досадить. С другой стороны, когда звучит классическая музыка, можно на чем-то сосредоточиться, подумать, поговорить. Попса же не позволяет думать, она выворачивает наизнанку, как испорченная котлета.

Аркадий выехал на прямую и сразу же разогнал свой джип до ста двадцати. Он упивался собой, упивался скоростью. Так продолжалось минут десять-двенадцать. Он обогнал всех. И тут впереди увидел ненавистный «лэндровер».

— Соперник, — сказал он.

— Кто соперник? Где соперник?

— Видишь зеленую развалюху?

— Вижу, — сказала Лиля.

— Этот козел меня чуть в кювет не сбросил, когда я за тобой ехал.

— Ну, и что из того?

— Я ему сейчас отомщу.

— Может, не надо? — наперед зная реакцию, спросила Лиля.

Она знала, скажи она «сбрось скорость», Аркадий вдавит педаль в пол. Галкин-младший, когда сидел за рулем, становился невменяемым. Сам он большой силой не отличался, поэтому любил мощные машины, которые давали преимущество перед остальными. Да и кошелек, полный денег, стал продолжением его комплексов.

«Лэндровер» черт знает какого года выпуска шел с приличной скоростью, ровно и спокойно. Аркаша нетерпеливо просигналил, требуя, чтобы ему уступили дорогу.

Забродов видел черный джип, медленно настигающий его.

«Вот же, идиот, — подумал Забродов, — такие люди в своей постели не умирают. Наверняка на его похоронах кто-нибудь будет рассказывать гостям о покойнике: „Да, рано погиб, но зато как ездил! Как настоящий джигит!“»

Мерседес сзади буквально наседал на Иллариона. Слева машины шли довольно плотным потоком, и Аркадий не мог в них вклиниться. Он требовал, чтобы Забродов съехал на обочину, уступив ему дорогу.

Аркадий привык к нервной реакции других водителей, когда те тоже бросаются наперегонки, начинают сигналить, грозить кулаком. Этот же странный водитель вообще никак не реагировал, словно бы Аркадий оставался для него пустым местом.

— По-моему, он нас не замечает, — негромко произнесла Лиля. — Может, он глухой?

— Ты еще скажи, что он слепой и ничего не видит! По-моему, он вконец обнаглел. Тачку жалковато, всего неделю на ней езжу. Но сейчас он навсегда отучится нагло вести себя на дороге, — и Аркадий ткнул бампером впереди идущий «лэндровер». Вернее, ему показалось, что он ткнул — Забродов оторвался от задней машины в самое последнее мгновение.

— Что такое? — Аркадию даже захотелось привстать как всаднику на лошади и глянуть на передок машины.

— Не получилось, — засмеялась Лиля, — он лучше тебя водит.

Такого оскорбления Галкин-младший стерпеть не мог. Глаза его налились кровью, лицо стало бледным, на лбу выступил пот.

— На таран идешь? — поинтересовалась девушка, на всякий случай пристегивая ремень.

— Держись, — прошипел Аркаша, — и не вякай под руку.

Лиле сделалось страшно. Машина рванула вперед, ветер засвистел так, что почти перекрыл музыку. Ей показалось, они сейчас врежутся в «лэндровер». Но тот резко ушел вправо — это выглядело так, будто бы невидимая рука переставила его с одной полосы на другую — и Галкин чуть не смял зад впереди идущего «вольво». Какое-то время машины ехали рядом, и Илларион Забродов спокойно смотрел на взбешенного Галкина и на побледневшую девушку, сидевшую рядом с ним.

Наверное, впервые в жизни Лиля не думала о том, как она выглядит. Она в растерянности улыбнулась, словно просила прощения за поведение своего парня. Аркадий зло скалил зубы. Забродов же лишь смотрел, его лицо не выражало никаких эмоций, словно он наблюдал толчею мух, а не бурю гнева и ненависти.

И тут произошло то, что уже случилось в аэропорту — Забродов исчез, мгновенно растворившись в темноте. Лиля даже не поняла, рванул он вперед или отстал, просто была машина, и вот ее уже нет. Девушке даже захотелось перекреститься.

— Где он? — крикнул Галкин-младший, бешено вертя головой.

— Вперед смотри, а то сейчас разобьемся.

— Ты видела?

— Я уже начинаю сомневаться, был ли он вообще.

— Не глупи.

— Вперед, наверное, вырвался.

— Не мог, меня никто не обгонит!

— Забудь о нем, — наконец отошла от испуга Лиля. Ей стал неприятен взбешенный Аркадий, ее раздражала слюна, скопившаяся в уголках его рта.

— Дай сигарету!

Лиля вытащила тонкую дамскую сигарету.

— Раскури!

Галкин тягал ее жадно, кусая и слюня фильтр.

«Вот что мне никогда не нравилось, что раздражало, и будет раздражать тонкая дамская сигарета в мужских пальцах. Что-то в этом ненормальное, как женская шляпка на мужской голове или высокие каблуки на мужских сапогах», подумала девушка.

Илларион же отстал совсем ненамного — на две машины. Вернее, не отстал, он выбрал себе место, пристроившись за темно-синим микроавтобусом, который своими габаритами полностью закрывал «лэндровер» и увидеть его из джипа было невозможно. За все время Забродов даже ни разу не глянул на стрелку спидометра, он чувствовал скорость нутром. Уж что, а водить машину его научили, потом ему оставалось лишь совершенствовать свое умение да учить других.

Правда, его учили ездить не на таких машинах. Первым автомобилем, которым Забродов овладел в совершенстве, был военный «уазик». На нем он накрутил свои первые километры по бетонкам на полигонах, по гравейкам, по бездорожью. После «уазика» было невероятное количество машин самых разных марок. И не нашлось бы, наверное, такой модели, которая для Иллариона Забродова являлась загадкой.

Для Галкина-младшего исчезновение «лэндровера» и странного мужика, который проучил его, подействовало удручающе. Ему захотелось сделать какую-нибудь гадость, выкинуть одну из своих штучек.

— Держишься? — спросил он, не глядя на Лилю.

— В каком смысле?

— Вижу, пристегнулась. Держись крепче, сейчас мы его догоним.

Галкин был уверен, что темно-зеленый «лэндровер» где-то впереди.

— Два красных огонька — это он.

Но когда Галкин догнал, это оказалась совсем другая машина. Аркадий принялся грязно материться, ничуть не смущаясь и не стесняясь Лили. Та включила музыку погромче, чтобы не слышать гнусных ругательств. Она решила дотянуть до Москвы, а уж потом устроить сцену, на что она была большой мастерицей.

У нее всегда был козырный ход — в сумке лежала трубка спутникового телефона и она имела возможность напугать Аркашу, сказав, что сейчас позвонит отцу. Этот финт действовал на сына олигарха убийственно. Аркадий становился сразу же податливым, хотя делал вид, что не боится ни отца, ни Бога.

Бога он не боялся, поскольку не верил в него, а вот не верить в существование папаши, снабжавшего его деньгами, не получалось. Галкин-младший от Галкина-старшего — олигарха зависел на все сто, и сам приполз бы на коленях вымаливать прощение, случись что. «Регулярно блудящий», — так любил называть своего отпрыска Галкин-старший.

И тут Лиля увидела, как на губах у Аркаши появилась радостная улыбка, как он приоткрыл рот. Она проследила за его взглядом и увидела впереди в свете фонарей, пока еще далеких, но стремительно приближающихся, две женские фигурки. Позы, в которых стояли девицы и их наряд не оставляли сомнения: проститутки.

На дороге местами сверкали лужи. Аркаша сбавил скорость и призывно моргнул фарами.

— Ты проституток снять решил? — холодно поинтересовалась Лиля.

— Сейчас развлечемся. Опускай стекло. Лиля, естественно, не стала этого делать. Девушки, поняв, что их заметили, приободрились и подошли ближе к краю дороги. И тут Галкин прибавил газу. Машина пронеслась, чуть ли не задев носки туфель, чуть ли не отдавив проституткам ноги. Из-под колес брызнули фонтаны грязной воды. Послышались визг и крики. Лиля обернулась.

Две проститутки бежали за машиной. Если бы у них было чем запустить вслед джипу, кроме сумочек и туфель, они непременно разбили бы ему стекла. Но кто же стоит с кирпичом наготове, имея в мыслях снять мужика?

— Два ноль в нашу пользу, — сказал Галкин. — С искаженными злостью рожами и по уши в грязи они теперь никого не снимут.

— А жаль, — сказала Лиля.

— Ты их жалеешь?

— Нет, вас, мужиков. Кто-то хотел поразвлечься, а ты всю малину испортил. Зачем девчонок пугаешь?

— Шлюхи они, а я шлюх не жалею и с ними дел не имею.

Лиля ничего не сказала, лишь подумала: «Ну и гнусный же ты тип, Аркаша, придется с тобой расстаться. Как это сделать, я знаю. Ты забудешь даже номер моего телефона, а встречи со мной будешь бояться, как СПИДа».

— Сильно проституток жалеешь?

— Жалею, — сказала Лиля.

— Потому что сама проститутка? — произнес Аркадий презрительно и свысока.

— Может быть, и поэтому.

— Приготовь еще порцию жалости.

Аркадий увидел машину Яши Клеща, стоящую на обочине, с поднятым капотом, под которым горела переноска, и девушек, стоящих метрах в десяти за машиной. Они походили на чаек, устроившихся возле небольшого озера, берег которого им заменяла узкая лужа.

— Сейчас вы у меня попляшете!

Он вновь сбросил скорость. Глаза Яши Клеща сверкнули, он заметил дорогую тачку, которая явно собиралась остановиться.

«Ну вот, клиент пошел, первый за этот вечер. И клиент вроде состоятельный. Если мои бабы его не раскрутят, грош им цена!»

Проститутки, зная, что за ними наблюдает хозяин, старались изо всех сил.

— Слушай, Галка, — сказала Катя, расстегивая две пуговицы блузки.

— Чего тебе? — Галя выставляла колени, белеющие в свете фар, как молочная кость.

— Ты письмо матушке отправила?

— Черт подери, забыла! Возле почты проезжали! Утром брошу. Спасибо, Катька, что напомнила.

Из-за машины Клеща подъехать к девушкам вплотную было неудобно. Миновав автомобиль с поднятым капотом, Галкин резко вывернул руль. Передние колеса попали в лужу, а Галкин в это время газанул. Машину понесло юзом. Лиля в ужасе отпрянула от лобового стекла.

Галю, стоявшую первой, затянуло под колеса. Второй удар был очень сильный и громкий с леденящим душу хрустом. Джип слегка подбросило, когда он переезжал тело. Третья проститутка бросилась бежать, но от испуга бежала, как заяц — в свете фар. Аркадий попытался вывернуть руль, бампером сбил убегающую проститутку. Та покатилась по обочине и замерла, уткнувшись лицом в лужу.

— Тормози! Тормози! — взвизгнула Лиля, вцепившись в локоть Аркадию.

Тот затормозил. Аркаша с удивлением посмотрел на свои руки — даже не дрожали. Он секунды две вообще не шевелился. Молчала и Лиля, она смотрела в заднее стекло на тела, распростертые на асфальте. И не потому, что ей было так интересно, живы девушки или нет, просто по переднему стеклу текла неровная струйка крови.

Аркаша тихо выругался и включил омыватель стекол. Дернулась щетка, размазывая кровь по стеклу. Затем он резко рванул дверцу и выбежал на дорогу.

Яша Клещ склонился над Галей. Ему казалось, что девушка еще жива.

— Твою мать, что ты наделал! — крикнул Яша севшим голосом, который и сам узнавал с трудом.

Ему казалось, это кричит кто-то другой, а не он. Яшка впервые за последние годы забыл о том, что девушки принадлежат ему. Он видел мертвые тела и убийцу перед собой. Аркашу от него отделяло шагов двенадцать, ему казалось, что парень нагло ухмыляется, хотя это была всего лишь нервная гримаса.

Яша, сопя, двинулся на Аркадия. Сделал несколько шагов и остановился, встретившись с ним взглядом. Галкин пытался сообразить, что сейчас делать — то ли падать на колени и каяться, то ли пытаться оказать помощь, то ли бросаться в драку, — но, в отличие от Яши, он понимал, что девушки мертвы.

Наконец, само собой пришло четвертое, с точки зрения Галкина-младшего абсолютно верное решение. Так поступал его отец, когда попадал в затруднительную ситуацию — исчезал из столицы, из страны, предоставляя все решать собственным адвокатам, заранее оплаченным. Такое поведение было беспроигрышным. Если не удавалось снять вопрос, Галкин-старший не возвращался до тех пор, пока не менялись настроения власти. Если же деньги делали свое дело, он приезжал победителем, щедро жертвуя на возведение очередного храма, литье колоколов или же на детский дом, в зависимости от обстоятельств. Но самым же надежным и действенным средством было подбросить деньжат на избирательную компанию. Галкин-старший жалел, что выборы проходят не каждый месяц.

Аркадий повернулся, сделал шаг, второй.

— Стой! — крикнул Яшка.

И Аркаша сорвался с места. Он тронул машину, даже не закрыв дверку. Та глухо ударилась и защелкнулась сама — от рывка. Джип улетал в темноту. Яша, как идиот, бежал за ним, размахивая кулаками.

— Стой, сука! Стой!

Он был так напуган и потрясен происшедшим, что не успел даже запомнить номер автомобиля.

Наконец, Яша Клещ выдохся и бессильно опустил руки. Он стоял и тупо смотрел на шоссе, по которому неслись машины. Водители притормаживали, но никому и в голову не приходило остановиться.

«А я чего стою? — подумал Яша. — Если начнутся разборки, то мне крышка. Это же я сюда баб поставил! А у них ни документов, ни хрена… Посадят, как пить дать! Гаишники на дороге прикуплены, но приедут разбираться другие менты. Три трупа…»

Яша перепрыгнул через брус ограждения и по косогору, прячась в темноте, побежал вдоль дороги поближе к машине. Пригибаясь, он юркнул в дверцу и когда глянул перед собой, то ничего не увидел и только потом сообразил, что забыл опустить капот. Действовал он быстро, но путано, чуть не отдавил себе пальцы. Машины все так же проносились по шоссе.

И тут, когда Яша вновь садился в автомобиль, послышался визг тормозов. Темно-зеленый «лэндровер» замер метрах в трех от первого тела. Из машины выскочил мужчина и бросился к девушке.

Яша резко вывернул руль.

Мужчина оторвал пальцы от сонной артерии мертвой проститутки и бросился ему наперерез. Яша успел затормозить в каком-то метре от Иллариона Забродова.

— Ты куда? — крикнул инструктор. Яша заморгал глазами, а потом сообразил:

— Я догоню эту падлу! Он убежал! Черный «мерседес»!

— «Мерседес»? — спросил Забродов. — Парень и девушка?

— Да, там и баба сидела на переднем сиденье! Догоню — убью!

— Милицию вызови! — крикнул Илларион, отступая в сторону.

Он скользнул взглядом по автомобилю Яши Клеща, чисто автоматически запомнил номер и бросился ко второму телу. Девушка лежала в неестественной позе, на ее теле отпечатались следы протектора.

«Травмы, несовместимые с жизнью», — промелькнула формулировка в голове у Забродова.

Но на всякий случай, он приложил пальцы к сонной артерии. Разное случалось в жизни, иногда люди искалеченные, изуродованные все еще оставались жить.

Но чуда не случилось, девушка была мертва. Надежда оставалась лишь на то, что третья девушка, лежащая у самой обочины, у ограждения, жива. Автомобиль, совершая наезд, явно сбрасывал скорость. Никто не нажимает на газ, когда под колеса попал человек.

И действительно, Илларион услышал сдавленный стон. Он бросился к девушке. Та лежала, запрокинув голову, все лицо было залито кровью. Но сонная артерия слабо пульсировала.

Первым делом следовало проверить, цел ли череп, можно ли сдвинуть ее с места. Когда Илларион притронулся к голове, девушка ойкнула. Череп был цел, во всяком случае, осколков кости не чувствовалось.

— Лежи, лежи, родная. Тихо, — пальцы Иллариона скользили по телу девушки.

Ребра были сломаны — три справа и два слева. Илларион Забродов за свою жизнь видел столько раненых и убитых, что вид крови и рваных ран его нисколько не пугал, как не пугают, а лишь удивляют сложные раны и травмы видавшего виды военного хирурга.

— Э, мать, да у тебя и нога сломана. Позвоночник, скорее всего, цел.

Илларион действовал умело. Он положил девушку ровно, руки опустил вдоль тела. Сбегал к своему джипу и вернулся со шприцем. Аптечка Забродова кардинально отличалась от обычных аптечек автолюбителя, как охотничий дробовик отличается от снайперской винтовки. Илларион снаряжал ее сам. Он вернулся со шприцем, жгутом и перевязочным материалом.

— Потерпи, потерпи, родная, сейчас ты уже не будешь чувствовать боли.

Он сделал инъекцию — полный шприц обезболивающего. Затем принялся за перевязку.

А машины все проносились мимо. Когда он перевязал шею и разбитую голову, завизжали тормоза гаишников, и два милиционера с автоматами выскочили на дорогу. Они еще не знали, что здесь произошло, и подумали, что виновник аварии — зеленый «лэндровер». Но тут же, опуская ствол короткого автомата, лейтенант сообразил: если виновник бросился оказывать помощь, то он не стал бы отгонять машину с места происшествия.

— Что случилось? — спросил лейтенант, присаживаясь на корточки возле Забродова. Тот продолжал перевязку.

— Принеси аптечку… в моей машине на переднем сиденье, — бросил Илларион лейтенанту, — потом все объясню.

— Ты врач, что ли?

— Почти.

Лейтенант и не подумал подниматься. В его распоряжении был младший по званию.

— Сержант, принести аптечку, быстро! Сам же он, вытащив рацию, сообщил об аварии. Подробности, естественно, не передал, оборвав расспросы резким: «Мы оказываем помощь».

— Кто это устроил? Вы видели?

— Не видел, но знаю. Вы по вызову приехали?

— Нет, просто ехали по дороге. Мы на дежурстве. Нутром милицейский лейтенант чувствовал, что человек, перевязывавший девушку, хоть и имеет абсолютно гражданский вид, был военным. Он спинным мозгом чуял это, поэтому и вел себя предупредительно.

— Что с теми? — спросил милиционер.

— Мертвы, — коротко отвечал Забродов.

— А она как?

— Пять ребер сломано, нога и рука. Голова разбита, позвоночник цел. Возможно, одно из ребер зацепило легкое. Видишь, пена изо рта идет? Значит, легкое повреждено.

— Вы военный врач?

— Нет.

Сержант тем временем ходил по асфальту, пытаясь восстановить картину происшедшего. Он нашел в конце лужи следы широкой резины. Посветив фонариком, обнаружил на асфальте капли крови. Но на всякий случай вернулся к «лэндроверу» и внимательно осмотрел его. Ни следов крови, ни пятен на машине не было.

«Нет, точно не он», — решил сержант.

Да и тормозной след показывал, что «лэндровер» выехал со второй полосы.

— Черный джип, — сказал Забродов, — «мерседес» девяносто восьмого года выпуска, — он назвал госномер. — За рулем парень с длинными волосами, стянутыми в хвост, и девушка, скорее всего, манекенщица или фотомодель.

— Так вы видели сам наезд? — спросил лейтенант.

— Нет, не видел, — Проститутки, — разоткровенничался лейтенант. — Мы их знаем, примелькались. Каждый вечер здесь стоят.

— С ними еще парень был сутенерского вида, погнался за джипом, — сказал Забродов, — милицию обещал вызвать.

Лейтенант усмехнулся. Когда подъехала еще одна милицейская машина, а вслед за ней и «Скорая помощь», Забродов продолжал возиться с потерпевшей. Он негромко сообщил врачу все, что ему удалось узнать, назвал препарат, который ей ввел.

— Откуда у вас это? — изумился врач «Скорой помощи».

— Вожу на всякий случай.

— Очень сильное обезболивающее, лучшего нельзя и придумать. Американский, кажется, препарат?

— Да, его выдают морской пехоте, когда посылают на задания, и у каждого летчика он тоже в аптечке есть. Раненую погрузили в «Скорую помощь».

— За остальными приедут попозже, им уже некуда спешить.

Два трупа прикрыли кусками выцветшего брезента.

«Скорая помощь» с воем, сверкая мигалкой, понеслась в сторону города.

Появился и майор ГАИ, толстый и важный, на дороге он чувствовал себя самым главным. Забродов сидел с лейтенантом на брусе ограждения и курил. Лейтенанта удивляло, что у этого мужчины с седой щетиной на лице руки не дрожали, а о смерти он говорил так спокойно, словно сталкивается с ней по несколько раз на день.

— Кстати, ваши документы.

Забродов сунул руку за пазуху, извлек паспорт, подал гаишнику. Тот переписал данные. Затем взял права. Ничего примечательного, человек как человек, правда, по поведению сильно отличается от тех, кто попал или участвовал в аварии. Свидетели всегда нервничают, а он абсолютно спокоен.

— Вам что, часто приходится с подобным сталкиваться?

— Приходилось часто, — устало объяснил Илларион.

 

Глава 6

Гаишники объявили операцию «Перехват». Задача выглядела абсолютно простой: были известны марка машины, цвет и номер. Миновать посты ГАИ машина не могла, и гаишники пребывали в уверенности, что в ближайшее время машина будет задержана.

Минуть пять Лиля молчала, а затем крикнула:

— Останови!

Аркаша никак не отреагировал на это. Он неподвижно смотрел вперед на дорогу, но уже не гнал. Его лицо было напряжено.

— Останови! — кричала Лиля, вцепившись в плечо Галкину-младшему.

— Заткнись, стерва!

— Слышишь, останови!

— Выйти хочешь? Свежим воздухом подышать?

— Да!

— Сейчас выскочишь, — Аркаша, не останавливая автомобиль, наклонился и открыл дверцу. — Прыгай! — он резко толкнул Лилю в плечо, зная наперед, что та не вывалится, пристегнута.

Лиля завизжала, вцепилась в сиденье и заплакала. Аркаша, съехав на обочину, остановил машину и вышел. Стал, опершись руками на капот.

— Чего не выходишь?

— Я боюсь, — прошептала девушка.

— Меня боишься? — усмехнулся Аркадий. — Правильно, трех шлюх завалил и четвертую могу завалить, если из машины не выйдешь. Хочешь с автомобилем под откос полететь? Я не удерживаю. Только сними ручник.

Лиля дрожащими пальцами расстегнула ремень и выскочила из машины, как ошпаренная.

— Цветы забери и сумку.

Лиля схватила букет, багаж и отбежала в сторону. Аркаша снял джип с ручного тормоза и, дождавшись, когда рядом не будет машин, скатил его в глубокий кювет. Автомобиль съехал, не перевернувшись, и теперь из темноты лишь поблескивал диск запасного колеса.

Галкин-младший отряхнул руки. Лиля зябко повела плечами, ей было холодно. Она уже готова была вскинуть руку, когда увидела свет фар, но Аркаша злобно цыкнул на нее:

— Пошли отсюда, дура! Нельзя здесь машины останавливать!

Аркаша даже не взял у нее сумку, бежал по обочине налегке. Лиля еле поспевала за ним. Страх остаться одной подстегивал ее. Тяжело дышавшие, уставшие, они оказались на автобусной остановке, на которой не было видно ни одного человека — маршрутный автобус недавно ушел.

— Что делать? — шептала Лиля. А потом тряхнула головой:

— Какого черта я переживаю? Ты же за рулем сидел, я ни при чем.

— Ладно тебе, — усмехнулся Аркаша, — я тебя не встречал, ты меня не видела.

— Как это не встречал? Как это не видел?

— А вот так. Я вообще сегодня из дому не выходил, за руль не садился.

— Но я же прилетела в Шереметьево! Кто-то же меня вез.

— Твои проблемы. Придумай, чем могла домой добираться.

— Для кого я должна придумывать?

— Может и не придется врать, — Аркаша соскочил с бордюра и взмахнул рукой, завидев микроавтобус. — Останавливается, — пробормотал он, — иногда везет все-таки.

Он отодвинул дверцу в сторону и пропустил Лилю вперед. Сам же, прячась за ней, забрался в темный салон. Толкнул девушку локтем в бок, мол, сама обо всем договаривайся, и тут же свесил голову, словно задремал на заднем сиденье.

— Вам куда? В район ВДНХ еду, могу у станции метро высадить.

Лиле, конечно же, хотелось, чтобы ее завезли к самому дому, но от ВДНХ до проспекта Мира оставалось совсем недалеко. Можно взять такси и через пять минут оказаться дома. Она протянула водителю деньги — пятидесятидолларовую банкноту — более мелких дензнаков из понятных русскому человеку у нее при себе не было. Не станешь же расплачиваться франками?

— У меня сдачи нет, — быстро нашелся водитель, завладев бумажкой, — разве что, русских дам немного. Я вас к дому заброшу.

— Не надо.

Водитель решил не продолжать щекотливую тему, спрятал бумажку во внутренний карман и довольный тем, что неплохо заработал, решил развлечь пассажиров.

— Там, километрах в двенадцати, такая авария случилась! Три трупа, «Скорая», гаишники. Не видели?

— Мы с дачи возвращаемся.

— Ясненько. Говорили, проституток кто-то сбил. Может, не угодили кому-то, а может, просто дуры, сами под колеса лезут, заработать им хочется.

Дальше насчет проституток шофер не стал распространяться. Он не знал, кем является его пассажирка, может и она проститутка, только очень дорогая? Сказал и забыл. Дорога требует внимания, особенно, если подъезжаешь к большому городу.

Перед постом ГАИ уже собралась пробка. Машины проезжали его очень медленно, милиционеры с автоматами пристально рассматривали пассажиров и водителей. Микроавтобус проехал рядом с худощавым гаишником в бронежилете. Тот даже не остановил его, лишь мельком глянул в стекла и махнул рукой, мол, проезжай быстрей, не задерживай других.

— Он что, с дороги съехал? — сказал один гаишник другому.

— Вроде бы некуда ему деться. Мы здесь, ребята там, по времени должен уже был появиться.

— Я бы на его месте тоже не спешил к посту ехать, — усмехнулся в усы пожилой сержант. — Может, по Кольцевой рванул или на Химки свернул? Но и там его остановят!

Машины останавливали на постах до самого утра, уже не надеясь на успех, но команду никто не отменял. Джип обнаружили на рассвете, таксист остановился у поста ГАИ и сообщил, что видел машину в кювете, в которой никого нет. Номер и марка совпадали, машина принадлежала Аркадию Галкину.

— Галкин, Галкин, — проговорил гаишник. — Фамилия больно знакомая. Может, сынок, а может, племянник Бориса Аркадьевича Галкина.

— Точно, зовут его Аркадий Борисович, компьютер врать не может!

— Да ты посмотри, сколько Галкиных в Москве на машинах разъезжает.

— Но новый джип только у одного, у Борисовича Галкина, да и зовут его Аркадий, как отчество у папашки-олигарха.

— Точно! У них традиция по деду называть?

— Наверное. Да и у нас, у славян, такая же.

— Скажешь тоже! У нас сплошные Анжелы да Марианы, Артуры и Хосе, гаишники засмеялись, хоть дело выглядело не очень весело.

Галкин-младший выбрался с Лилей из микроавтобуса неподалеку от метро ВДНХ. Он выходил, втянув голову в плечи, заправив волосы под куртку. Водитель особо не разглядывал своих пассажиров, единственное, что запомнил, так это букет и то, что женщина очень привлекательная.

Аркадий схватил Лилю за плечи, тряхнул и заставил посмотреть себе в глаза.

Та испуганно кивнула в ответ:

— Я тебя не видела, из аэропорта добралась на попутке, на частнике. Номер не помню, даже марки не запомнила.

— Вот и молодец, вот и умница. Деньги у тебя, надеюсь, есть?

— Нет, — сказала Лиля.

— Тогда на, — Аркадий наполовину опустошил свой бумажник и сунул в руки Лиле шестьсот долларов. Затем из кармана куртки вынул пачку российских и тоже отдал Лиле. — Доберешься до дома сама. Смотри, если к тебе приедут и что-то будут спрашивать, не отвечай, скажи, без адвоката разговаривать не станешь. Позвони мне, — и тут же осекся. — А лучше папашке, пусть он расхлебывает.

«Скотина!» — подумала Лиля, но в ответ лишь вымученно улыбнулась.

— Ну вот, видишь, ты все поняла. Сообразительная. А теперь ступай на такси. Пока, красотка, надеюсь, встретимся. Жаль, вечер сегодня испорчен, придется не своими делами заниматься.

— Ты куда? — спросила Лиля.

— Не твое дело.

Лиля села в такси и даже не взглянула, куда направился Аркаша после того, как распрощался с ней. Придя домой, она твердо решила, что ни на звонки в дверь, ни на телефонные отвечать не станет. Для всех она еще не вернулась из Парижа.

Если уж коснется вплотную, придется признаться, что вернулась сегодня. А так, удобнее всего и безопаснее разыгрывать из себя еще не приехавшую. Даже свет в квартире она не включала, вполне хватало ярких фонарей, горевших на проспекте Мира.

Лиля налила себе высокий, узкий стакан мартини, бухнула туда три кубика льда и выдавила половинку лимона. Мартини всегда успокаивал ее. Другие пьют валерьянку, а Лиля предпочитала аперитив.

Аркадий Галкин минут двадцать ходил кругами по двору дома, где находилась одна из отцовских квартир. Он знал, отец сейчас там, но надо было собраться с силами, сосредоточиться.

«Какого черта я выпил полстакана виски в баре? Думал, легче станет. Но легче не становится. Пусть теперь не только у меня, пусть и у него голова болит».

Аркадий вошел в квартиру как побитый пес. Отец был в кабинете и по виду сына сразу понял, нужны либо очень большие деньги, либо тот что-то натворил.

— Садись, Аркаша, — сказал Галкин-старший, указывая на кресло для посетителей. Это был плохой знак.

— Ничего, я постою.

— Садись, — Галкин-старший толкнул сына в грудь. Тот плюхнулся в кресло. Выпить уже успел?

— Ага, — отвечал Галкин-младший, вставляя в рот сигарету и щелкая зажигалкой.

Отец вырвал сигарету, сломал ее.

— Что на сей раз?

— Лажа.

— В чем дело? Давай по порядку.

— Я поехал в аэропорт Лилю встретить…

— Как встретить? — встрепенулся Галкин-старший, бледнея лицом и сдвигая брови к переносице. Но по испугу сына понял, в чем дело.

«Ладно, это я переживу», — подумал олигарх, подвигая к себе деревянную шкатулку с сигаретами. Курил он чрезвычайно редко, раз или два в неделю, и то лишь в тех случаях, когда ему было либо очень хорошо, либо очень скверно.

— Ну, а дальше?

— Мне закурить можно?

— Тебе нельзя. Ты посетитель.

— Я гость?

— У тебя есть своя квартира, свой дом, вот там и кури. Туда и баб води. Своих баб, — подчеркнул Галкин-старший.

— Я тебе всю правду расскажу, всю начистоту, как мужчина мужчине.

— Это ты мужчина, что ли? Мужчина свои проблемы сам решает, а к родителям ходит на праздники, с днем рождения поздравить, с юбилеем или просто на чай в выходной день, — Мы ехали назад… и я трех проституток сбил…

— Что? Что? — старший Галкин поднялся. Его лицо стало бледным. — Как сбил?

— Насмерть, — равнодушно произнес Галкин-младший. Вытащил из пачки новую сигарету, сунул в рот, понимая, что отец сейчас растерян и на сигарету внимания не обратит.

— Почему ты тогда здесь?

— Я скрылся с места…

— С какого места?

— С того, где эти дуры стояли. Понимаешь, они, стервы, прямо под колеса лезли…

— Погоди, погоди… На чем ты был?

— На новом джипе, который ты мне подарил, — мстительно добавил Аркадий. Я к нему не успел привыкнуть.

— Лиля где?

— Домой поехала, можешь позвонить.

— Нет уж, позвоню, когда сочту нужным. Тебя там видели?

— Не знаю, может, и видели. Я постоял немного, а потом подумал, их все равно не воскресить, а тебе неприятностей будет два вагона. Может, пусть считают, что их кто-то другой задавил? Тебе комфортнее будет, да и мне спокойнее.

— Может, мне тебя ментам сдать, а? — он смотрел на своего сына так, как Иван Грозный смотрел на наследника трона перед тем, как садануть посохом в висок.

Галкину-младшему стало не по себе. Он втянул голову в плечи, заморгал и поспешил предупредить отца:

— Тебе это не выгодно, тебя в газетах полоскать начнут, по ящику показывать. Такого навешают, что тебе ввек не отмыться.

— Так ты говоришь, Лиля с тобой была?

— Со мной, где ж еще ей быть? На переднем сиденье, платочком кровь со стекла стирала. Она на день раньше приехала, чтобы со мной потрахаться.

Галкин-старший сжал виски ладонями. Он давно подозревал, что крупная неприятность ждет его, и что исходить она будет от кого-то из близких. То, что его родной сын спал с его любовницей, Галкина-старшего устраивало, как-никак, сын под присмотром, в случае чего он узнает о неприятностях первым. Но подобный расклад, стань он достоянием гласности, в его планы не входил.

— Значит так: где машина?

— В двенадцати километрах от места аварии. Я ее в кювет сбросил, а мы с Лилей на каком-то микроавтобусе до города добрались. У ВДНХ я ее в такси посадил, меня шофер даже не видел, на ее ноги пялился.

— Понятно… — пробормотал Галкин-старший, вставая из-за стола. Он почувствовал в душе если не гордость за своего отпрыска, то легкое уважение. Так, так, так… — зачастил он, как всегда в минуты предельного волнения, понимая, что план действий Аркаша подсунул ему в готовом виде. Оставалось лишь все утрясти, сгладить углы, где-то подмазать деньгами, кому-то что-то пообещать, посулить и все может сойти с рук. — Так говоришь, свидетелей не было?

— Стояла там какая-то машина, то ли «опель», то ли «форд», и парень возле нее крутился, я не успел рассмотреть. Наверное, сутенер.

— Так, так, так… — опять зачастил Галкин-старший, и его рука потянулась к мобильнику. — Ты в милицию заявил, что у тебя машину угнали?

— Нет, еще не успел.

— Ладно, мы сейчас заявим, — и Борис Аркадьевич позвонил знакомому генералу. — Слушай, тут такая херня приключилась… Сын в гости приехал. Кстати, как твои отпрыски, все в порядке?

— Как всегда.

— Слава богу. Так вот, — продолжал Галкин, держа телефон у щеки и расхаживая по обширному кабинету, — вышел Аркаша на улицу, а его нового джипа нет. Какие-то мерзавцы угнали, даже мои охранники не заметили. Не захотел он в гараж загонять, представляешь, придурок! Все они, молодые, такие. Так что, дай там сигнал своим, пусть машину разыщут. Заявление, если надо, сейчас привезут.

— Да, Борис Аркадьевич. Я понял, поможем, — сказал генерал.

Через пятнадцать минут раздался звонок от того самого генерала.

— Слушай, Борис Аркадьевич, действительно, херня получается. На машине твоего сына было совершено дорожно-транспортное происшествие. Два трупа, одна девчонка в тяжелом состоянии в больнице.

— Но машина-то хоть цела? — абсолютно спокойно поинтересовался Галкин.

— Машина цела, ее нашли в кювете. Так что заявление придется подвезти.

— Уже поехали, — сказал Галкин-старший. — Ты держи меня в курсе, что к чему.

— Сына твоего ищут.

— Ты скажи, что он у меня. Чего его искать, он с шести часов вечера у меня.

Охрана у подъезда уже была предупреждена и знала, что говорить в случае, если возникнет надобность отвечать на вопросы следователя. Мол, охранник, дежуривший во дворе, ровно в семь отлучился по нужде, а когда вернулся, то подумал, что Аркадий Галкин уехал от отца. Вот и получалось, что где-то между семью и семью пятнадцатью автомобиль угнали. А наезд произошел в девять.

— Что-то ты повеселел, — сказал Борис Аркадьевич, присаживаясь на край стола и глядя на сына, после того как тот под диктовку адвоката, вызванного Галкиным-старшим, написал заявление об угоне машины. — Придется тебе пока пожить у меня. Сюда без приглашения ни одна сволочь не сунется, мои ребята никого не пустят, тем более, без ордера.

— А ордер выпишут?

— Думаю, что нет.

Галкин позвонил в прокуратуру Москвы и договорился с одним из важных чиновников. Тот уже был в курсе и не удивился просьбе приехать, объяснил, что надо делать, и даже объяснил, что в таких случаях следует говорить, а что может быть истолковано не в пользу подозреваемого.

— Ты запомнил? — когда чиновник из прокуратуры покинул кабинет, спросил Галкин-старший.

— Я все понял.

— Наконец-то!

— Слушай, отец, Лилю куда-нибудь отправь.

— Это я без тебя решу. Надо будет, отправлю, не твое дело, понял?

— Понял, — Галкин-младший поднял ладони и сделал движение, словно отталкивал от себя возможные нравоучения.

— Время позднее. Может, пойдем поужинаем? — спокойно произнес Галкин-старший.

— Мне кусок мяса в горло не полезет, разве что, выпью.

— Можешь, кстати, выпить. Я скажу, что ты не уехал от меня, потому что был выпивши. Хотя, думаю, это никого не будет интересовать.

Но Галкин-старший ошибался. Дорожно-транспортное происшествие заинтересовало многих, особенно когда журналисты узнали, что черный джип, найденный в кювете, принадлежит сыну олигарха — человека, чья фамилия каждый день упоминалась в прессе, звучала из уст телеведущих.

Народ любит, когда у богатых случаются неприятности. Задави двух проституток обычный смертный, это, в лучшем случае, появилось бы на последней странице газеты, набранное мелким шрифтом. Да и то, наверное, журналисты посочувствовали бы шоферу. А тут запахло жареным, и появилась возможность порезвиться.

Автомобиль уже вытащили и до выяснения обстоятельств поставили на штрафплощадке. Тела убрали, кровь смыл дождь. Но досужие журналисты облюбовали эти места. Пришлось даже выставить гаишника, который отгонял телеоператоров с проезжей части. Проституток же, стоящих вдоль обочины, словно смыло цунами, их не было ни одной от Шереметьево до Москвы. Джипу же Галкина-младшего сделали такую рекламу, словно ее оплатил сам концерн-производитель.

Галкины, как старший, так и младший, никаких интервью не давали, от встреч с журналистами отказались. Поэтому всю славу приняла на себя черная машина, ее фотографировали с разных сторон. Неплохо заработали и милиционеры, охранявшие штрафную площадку. С каждого журналиста они брали деньги, естественно, нелегально. Гоняли лишь тех, кто пытался бесплатно снять ставшую за одну ночь знаменитой машину.

Криминалисты в джипе обнаружили отпечатки пальцев двух людей. Одни принадлежали Аркадию Галкину, другие, скорее всего, женщине, но какой — не известно. Но не она угоняла машину — ни на руле, ни на рычагах ее отпечатков не было.

Генералы — тоже люди, даже милицейские. Деньги они получают в своем ведомстве небольшие, во всяком случае, так они считают сами, чувствуют себя обиженными, и если подворачивается возможность заработать по-крупному, тем более, особо не рискуя, мало кто из них упустит такую возможность.

Молодой генерал с лицом киноактера по фамилии Иваньковский как только переговорил с Борисом Аркадьевичем Галкиным, тут же понял, что сумеет хорошо заработать. Когда он узнал подробности дорожно-транспортного происшествия, то понял сразу, кто сидел за рулем и почему олигарх так отчаянно засучил ножками. А поскольку генерал был молодым, он усвоил правило современной цивилизации: самый дорогой товар — информация. А информацию он получил.

Больше всего генерал опасался за то, что набралось целых три свидетеля: некий Илларион Забродов, остановившийся и оказавший первую помощь уцелевшей проститутке; Яков Клещев, скорее всего, сутенер, сидевший в машине неподалеку от девушек; и сама проститутка, оставшаяся в живых, которая вполне могла видеть того, кто сидел за рулем джипа.

Проститутка пока еще не пришла в сознание, и было не известно, придет ли. Забродов, как понимал генерал, был не очень важным свидетелем, поскольку самой аварии не видел. Главным свидетелем оставался Яков Иванович Клещев по кличке Клещ, ранее судимый.

Его искали. Машину обнаружили довольно быстро в Мытищах, а вот сам он пропал. На квартире, которую он снимал, его не оказалось. Особо подгонять подчиненных в поисках Клеща Иваньковский не стал. Он сказал, что будет занят часа два, прихватил папку с документами и, отпустив шофера, пешком добрался до ближайшей стоянки такси. Иваньковский спешил, понимая, что информацией поделиться может не только он, а дважды платить за одно и то же дураков нет.

Но, несмотря на спешку, сообразительный генерал до дома Галкина не доехал.

«Давненько я уже кроссов не бегал и пеших походов не совершал», усмехнулся Иваньковский, шагая по тротуару. Даже город выглядел по-другому, когда он шел пешком.

Во дворе генерала остановил кодовый замок на металлической двери. Раньше у Бориса Аркадьевича ему бывать не приходилось, но в других так называемых «приличных домах» он являлся частым гостем. Поэтому наличие замка его удивило. В таких домах обычно сидят консьержки перед самым лифтом и вежливо интересуются, к кому человек пришел. Один звонок, вопрос, и если хозяин согласится, его пропустят. Если нет — гостю вежливо укажут на дверь.

— Извините, вы к кому? — послышался сзади вкрадчивый голос, но от его вкрадчивости душа могла уйти в пятки.

Иваньковский обернулся, желая увидеть лицо собеседника. Но вместо этого его взгляд уперся в широкую грудь. Будучи мужчиной не низким. Иваньковский редко сталкивался с подобными гигантами. Двухметровый верзила с грубым, словно выбитым зубилом лицом смотрел на него, не моргая.

— Вы к кому?

Чувствовалось, что верзилу долго учили хорошим манерам. В прежние годы он наверняка не стал бы беседовать с пришедшим, будь на нем даже генеральская форма. Но Иваньковский на этот раз был облачен в штатский костюм.

— К Борису Аркадьевичу Галкину, — выдохнул Иваньковский.

К Галкину без приглашения не приходили, это было железным правилом. Это к богу в храмах можно взывать когда угодно и по любому поводу, а люди, занятые земными проблемами, время свое ценят, уважают собственное спокойствие. Прийти без приглашения означало одно из двух: или же человек обнаглел до такой степени, что ему жить надоело, или же ему есть что предложить олигарху.

Происшествие, случившееся по вине Галкина-младшего, поменяло приоритеты в доме олигарха. Иваньковского не отправили восвояси.

— Вас приглашали? — осведомился охранник, дежуривший во дворе.

— Нет.

— Тогда в чем дело?

— У меня к Борису Аркадьевичу разговор. Я из МВД, генерал Иваньковский, он меня знает.

— Сейчас поинтересуюсь.

Охранник не стал пользоваться домофоном, знал, что к нему подойдет такой же бесправный коллега, который ничего не решит. Он извлек из кармана рацию и связался с начальником охраны. Галкиным был выкуплен целый этаж в подъезде четыре квартиры старой постройки. В одной из них, двухкомнатной, располагалась смена охраны.

— Тут посетитель к Борису Аркадьевичу, генерал Иваньковский из МВД, жестом охранник показал, чтобы пришедший предъявил документы.

— Проверял?

— Да-да, точно, сам проверил…

— Погоди, — послышалось из рации.

И генерал, привыкший, что к нему на прием попадает не каждый смертный, ждал теперь, как школьник перед дверью директорского кабинета. Охранник рацию не выключал, из динамика слышались щелчки, легкое гудение.

— Проведи его до квартиры, — послышался спокойный голос.

— Прошу, — электронный ключ открыл дверь.

Все-таки консьерж в доме существовал. Мужчина с внешностью спортсмена-борца, одетый в костюм, белую рубашку, при галстуке сидел за небольшим письменным столом с настольной лампой и телефонным аппаратом.

Лифт вознес генерала Иваньковского на третий этаж, и охранник передал его из рук в руки своему коллеге. Как профессионал, Иваньковский замечал многое: и то, как топорщатся пиджаки и куртки у охранников, и то, как нервно они ведут себя.

«Даже если сюда прислать взвод ОМОНа брать Аркашу, возни будет больше, чем при освобождении захваченного террористами самолета».

— Проходите.

Естественно, в этом доме гости никогда не снимали обувь. Галкин-младший на мгновение выглянул из соседней комнаты.

«Похож на папашу, однако», — подумал генерал.

Ему было с кем сравнить, сам Борис Аркадьевич вышел встретить гостя на порог кабинета.

— Извините, что побеспокоил вас тогда звонком, — несколько грустно произнес олигарх, — но я так волновался. И видите, не зря. Проходите, — Галкин тут же закрыл дверь и бросил взгляд на папку в руках генерала.

«Не с пустыми руками, — отметил он про себя. — Быстро же они начинают шевелиться, когда неприятности случаются у людей с деньгами!»

Иваньковский сглотнул слюну и произнес:

— Кое-какие материалы уже удалось добыть.

— Оперативно работаете, — похвалил Галкин.

— Пока ничего конкретного, но уже определились свидетели происшествия.

— Да? — улыбка тронула губы Галкина-старшего. Он чувствовал, что потихоньку втягивается в новую игру. Но поскольку был человеком азартным, с готовностью принимал новую судьбу.

— Этого, конечно, не положено делать, но я думаю, случай особенный…

— Конечно, особенный, — подтвердил Галкин, довольно откровенно делая пальцами легкие движения — так, словно бы тер в них купюры.

Глаза Иваньковского заблестели:

— Много найдется, да уже нашлось мерзавцев из средств массовой информации, которые на чужой беде делают деньги.

. — Я с вами абсолютно согласен, — подтвердил Галкин и вновь прошуршал воображаемыми купюрами.

— Дело настолько ясное, что яйца выведенного не стоит, а у вас могут появиться неприятности.

— Послушайте, генерал, — устало произнес Галкин, — мы здесь одни, наш разговор не прослушивается, не записывается и незачем валять дурака. У вас есть адреса и фамилии свидетелей, есть их показания, а у меня есть деньги. И вы, и я хотим, чтобы дело как можно скорее утряслось, и о нем забыли. Давайте поменяемся: вы мне передадите то, что стало известно следствию… — Борис Аркадьевич протянул руку и взялся за край папки.

Генерал сначала замешкался, потом разжал пальцы.

— Вообще-то…

— Ах, да, извините, — рассмеялся Галкин, — я не назвал суммы. Но и товара еще не видел, — хохотнул он, усмотрев замешательство на лице Иваньковского.

Тот не ожидал такой откровенности от олигарха.

— Я…

— За свидетелей — всех скопом — я готов вам заплатить пятьдесят тысяч. Но с одним условием: если возникнут новые фигуранты, вы или постараетесь их отсечь, или же сдадите мне.

Язык у генерала присох к небу. В жизни ему приходилось брать взятки, давать их, но всегда это приходилось делать стыдливо. Люди отводили глаза, принимая подношение, смотрели себе под ноги, когда двигали по столу пачку с деньгами. Генералу раньше казалось, что наверху подобные дела совершаются с еще большей осторожностью, что деньги вообще не фигурируют в явном виде, а даются туманные обещания, после чего взятки тайно переводятся на счета, оформленные на подставных лиц.

«Хотя, — задумался Иваньковский, — им-то кого бояться? Они сами себе и закон, и судьи, и даже, если потребуется, палачи. Пятьдесят тысяч — неплохие деньги, — подумал он. — Информация — в самом деле, идеальный продукт, ее продаешь, и в то же время она остается при тебе».

— Согласен, — с трудом выговорил генерал Иваньковский и не из-за того, что его мучила совесть, а просто, он не привык к полной откровенности в подобных делах.

— Ого, — вскинул брови Галкин, посмотрев на документы, — вы принесли оригиналы бумаг. Они мне ни к чему.

Борис Аркадьевич включил ксерокс и быстренько снял копии со всех бумаг. Иваньковского коробило, что Галкин даже не пытается сделать вид, будто сын его не виноват в аварии. Бориса Аркадьевича интересовал лишь результат, промежуточные впечатления, чужие эмоции его нисколько не интересовали.

Галкин присел, выдвинул ящик письменного стола. Выбросил на столешницу пачки долларов — пять штук. У генерала сложилось такое впечатление, что весь нижний ящик набит пачками, потому как Галкин глубоко руку не запускал.

«Пять! — сосчитал Иваньковский и уже ощутил эти деньги своими. — Жене, естественно, ничего не скажу», — решил он.

После похождений генерального прокурора, освещавшихся в прессе не хуже, чем визит президента в США, Иваньковский твердо решил, что за все сомнительного характера удовольствия теперь будет платить сам. Поскольку он был человеком не очень требовательным в развлечениях, то денег ему должно было хватить надолго.

— Ах, да, — хлопнул себя по лбу Галкин, когда составлял пачки одну на другую, — за эти же деньги я хотел бы получить несколько консультаций. Это ничего, если я несколько расширяю круг наших договоренностей?

— Нет, что вы, — тут же ответил генерал, не сводя глаз с денег.

— Я мельком просмотрел документы, и вот что мне подумалось: следователи, наверное, решили сделать из Якова Клещева главного свидетеля, хотя он человек, не заслуживающий доверия.

— Абсолютно с вами согласен. Сутенер, и за деньги он может согласиться сказать все что угодно, — Иваньковский произнес эту фразу и тут же осекся. Он сам вполне подходил под это определение, разве что не был сутенером.

— В этом я не вижу ничего зазорного, — без тени иронии сказал Галкин. — Я имею в виду, что он человек без принципов и к тому же недалекий. Ему вполне может прийти в голову взять деньги в двух-трех местах, а потом из-за его путаных показаний начнется неразбериха. Мои конкуренты тоже не упустят случая подпортить мое реноме. Ваши люди уже ищут его?

— Конечно, усиленно ищут, — Иваньковский замялся, наконец, нашелся:

— Специальных распоряжений насчет поисков я не отдавал.

— И правильно сделали, — просиял Галкин, — и не отдавайте. Охрана к раненой девушке в больнице выставлена?

— Нет. Зачем? Разве надо было?

— Конечно же, зачем? — развел руками Борис Аркадьевич. — Произошло не убийство, не террористический акт, а всего лишь несчастный случай.

— Извините, я так и не понял, надо выставлять охрану или же… — генерал при этом не смотрел на Галкина.

— Делайте со своей стороны, генерал, все, что считаете нужным.

— Это как?

Борис Аркадьевич по одной пачке отдал деньги в руки Иваньковскому. Тот рассовал их по карманам.

— Поступайте так, как если бы это было самое рядовое дорожно-транспортное происшествие, самый обыкновенный угон автомобиля, одно из тех, которые годами остаются нераскрытыми.

Робкая улыбка тронула губы генерала:

— Я понял, Борис Аркадьевич.

— Вы очень мудро рассудили. Я же не собираюсь давить на следствие, уговаривать следователей. В нашей стране все равны.

Иваньковский поднялся.

— Спешу.

— Будет еще что-нибудь интересное, обязательно заходите, заезжайте без приглашения. Был рад встретиться.

Иваньковский раздумывал, подавать руку на прощание или не стоит, при встрече они поздоровались только словами.

«Если захочет, первым подаст руку на прощание», — решил генерал.

Этого Галкин так и не сделал, хотя и оставался с Иваньковским подчеркнуто-радушным:

— Заходите, буду рад видеть, — он довел визитера до самой входной двери, и было непонятно, чему он так улыбается, чему радуется, то ли тому, что генералы в России продажные, то ли тому, что выгодно купил нужную информацию.

— До свидания.

Иваньковский в сопровождении охранника покинул квартиру. Его передавали из, рук в руки. Последний из провожавших, двухметровый гигант, проводил его до самой стоянки такси.

Лишь только генерал покинул квартиру, Аркаша тут же выбежал к отцу:

— Зачем приходил? — визгливо выкрикнул он.

— Тебя арестовать, — спокойно ответил Борис Аркадьевич.

Аркаша моментально осекся, его остекленевшие глаза выражали ужас:

— Правда?

— Дурак ты, — бросил Галкин-старший, — сиди и не дергайся, от тебя уже ничего не зависит. Мало я твоим воспитанием занимался.

Аркаша, как оплеванный, поплелся в свою комнату, захлопнул дверь и включил музыку, сперва так, как любил — громко. Но тут же, вспомнив об отце, уменьшил звук.

«Менты поганые! И папашка тоже! Нет, чтобы сказать все, как есть, специально на моих нервах играет. Воспитатель долбаный! Думает, если у него деньги, то может мной вертеть, как хочет!»

 

Глава 7

Галкин-старший вернулся в кабинет. Несмотря на занятость, ему приходилось оставить все важные дела на пару дней и заниматься тем, что было неприятно.

— Антон; зайди, — бросил он в микрофон переговорного устройства и устало откинулся на спинку кресла.

— Секунду, Борис Аркадьевич.

Квартира, где жил Галкин, и квартира, где располагалась охрана, соединялись между собой двойной дверью. Галкину даже показалось, что ответ начальника охраны еще звучит в динамике, а он сам уже стоял перед хозяином.

— Ты уже в курсе случившегося? — сказал он немолодому мужчине, чьи коротко стриженые виски сплошь покрывала седина.

— Знаю то, что мне положено знать по должности, — ответил начальник охраны.

— Этого вполне достаточно. Мне передали информацию о свидетелях происшедшего на шоссе, — папка перекочевала к Антону. — Обрати внимание на Якова Клещева, он до сих пор где-то скрывается.

— Значит, сильно напуган. Я понимаю, что мы должны найти его раньше, чем милиция.

— Мне не хотелось бы принимать по нему решение самому, — вздохнул Борис Аркадьевич.

— По-моему, для всех будет лучше, если решение по нему не придется принимать вообще, — бесстрастно сказал Антон.

— По-моему, ему все же стоит дать шанс. Вдруг он парень с головой и поймет, что к чему?

— Сомневаюсь, — Антон не спорил, а лишь излагал свою точку зрения. — Умные люди поднимаются к его годам выше обыкновенного сутенера.

— По-моему, ты прав. Найдите его и прощупайте по двум основным направлениям. Первое, узнайте, что он видел и что запомнил. Второе, достаточно ли он умен, чтобы держать язык за зубами.

— Если я сам приму по нему решение, это не будет ошибкой?

Галкин-старший задумался, затем улыбнулся:

— Делай то, чем занимаешься всегда: обеспечь безопасность мне и моей семье. Все остальное не стоит внимания.

Антон кивнул:

— Я доложу, когда мне удастся снять проблему.

— Смотри, не создавай новых.

— Их не будет.

— Бумаги забери с собой, мне они ни к чему.

— Я хотел бы сам лично заняться поисками.

— Зачем?

— Боюсь, решение придется принимать на ходу.

— Тоже правильно. Ты свободен.

В распоряжении Антона было не так уж много данных на Яшку Клеща. Он знал адрес, по которому раньше жили проститутки, но там уже побывала милиция, и появляться в тех краях означало лишний раз привлечь внимание к олигарху. Имелся адрес, по которому был прописан Клещев, но и там милиция уже все проверила.

— Человек не может далеко исчезнуть, — пробормотал Антон, — если только он не прихватил много чужих денег. — Клещев же, судя по всему, всегда испытывал недостаток в деньгах. Долго на дне он не просидит, даже если бы ему этого очень хотелось.

* * *

В первое мгновение после того, как растворились в темноте трупы девчонок и мужик с «лэндровером» Яшка еще не знал толком, что будет делать. Вопреки обещанию, данному Забродову, догонять джип «мерседес» он, естественно, не собирался. Его владелец — человек богатый, а богатые имеют привычку носить с собой оружие, — рассудил Яшка Клещ. Незачем нарываться под горячую руку, владелец джипа мог запросто отправить на тот свет и его, единственного свидетеля.

Из обещаний, данных Забродову, оставалось еще одно — сообщить в милицию. Яшка Клещ даже остановился у столбика с ящиком аварийной связи, но из машины так и не вышел. Он был из тех, кто не любит решать проблемы, а предпочитает, чтобы те рассасывались сами собой.

«Едут и едут, — думал Яшка, глядя на проезжавшие мимо машины, — из сотни лишь один остановился, чтобы помочь, да и то, наверное, теперь жалеет об этом. Хорошие были девчонки, только теперь им уже не помочь, можно только себе навредить. И чего я рядом с ними стоял? Отвертеться не удастся, менты разозлятся, если им не удастся по горячим следам найти того, кто задавил проституток. Вот и набросятся на меня… Ну их всех на хрен, — вздохнул Яша Клещ, плавно трогая автомобиль с места, — и ментов, и водителей, и клиентов. У них своя жизнь, у меня — своя. Я никому ни хрена плохого не сделал».

Клещ верил в божественную справедливость. Она ни разу его не подводила. Как бы плохо ни приходилось, после черных понедельников и вторников всегда наступали светлые дни.

«Ментам главное, — рассуждал он, — найти виновника. Когда отыщут на кого дело повесить, я им уже на хрен не нужен. Хорошо я придумал, когда сказал, что поеду ментов вызывать, мужик, пока поймет, что я никуда не позвонил, пока сам ментовку вызовет, время пройдет, — подумал Яшка, проезжая пост ГАИ, — иначе бы они тут уже все машины останавливали. Я бы все равно не успел их предупредить из дурного ящичка, установленного у дороги, чтобы черный джип задержали. Он так понесся, что парень со своей бабой наверняка где-нибудь уже в Москве испуг водкой лечат».

Самому Яшке страстно хотелось выпить. Спиртное являлось для него единственным лекарством, которым можно снять стресс.

«Рискнуть или не стоит?» — подумал Клещ, оказавшись неподалеку от своего дома.

Со времени происшествия минуло всего чуть больше часа. Вряд ли его уже бросились искать вовсю, он всего лишь свидетель.

«Потом они ко мне домой обязательно наведаются, а пока наведаюсь-ка я к себе сам».

Яшка не зря хотел оказаться дома раньше, чем милиция. Самые большие неприятности ему могли доставить паспорта девушек. Объяснить потом, почему они все три оказались у него в кухонном шкафчике, завернутые в полиэтилен, он, конечно, не смог бы. Кто бы поверил его объяснениям? А так, ну, стоял человек рядом с погибшими на шоссе, может, просто знал этих несчастных девушек. Так это еще не преступление!

И все же, когда Клещ поднимался по лестнице, его мучили нехорошие предчувствия. И лестница ему казалась плохо освещенной, и тихо было в подъезде, как на кладбище, и ключ плохо вставлялся в замок, словно до этого в нем поковыряли отмычкой. Оказавшись в квартире, Яшка повсюду зажег свет.

«Нет, никто не появлялся», — с облегчением вздохнул он, когда уверился, что в его отсутствие никто к нему не наведался.

Первым делом он вытащил паспорта и рядком разложил их на столе.

«Хорошие вы бабоньки были», — вздохнул он, разглядывая фотографии девушек.

У Яшки чесались руки сжечь паспорта прямо сейчас: зачем они покойницам? Но уважение к документам было заложено в нем с детства, рука не поднималась щелкнуть зажигалкой и превратить «ксивы» в груду пепла.

«С собой заберу, — паспорта исчезли во внутреннем кармане куртки. Рискую, конечно, но что сделаешь? Паспорта — тоже товар, как и люди», грустно усмехнулся сутенер.

Яшка выгреб из серванта деньги и собственные документы. Бросил в сумку блок сигарет. Покупал он их на толкучке сразу по несколько блоков, так выходило дешевле. Теперь Клещ был готов к автономному плаванию.

К квартире он не был привязан, за свою московскую жизнь сменил уже пять жилищ. И не потому, что квартиры не нравились ему или новые были получше, просто манера избегать проблем приводила к тому, что по старому адресу начинали наведываться малоприятные личности. И Яшка с легкой душой продавал квартиру, обрубая все концы, всплывал в новом месте.

Новым жильцам потом, конечно же, приходилось переживать не лучшие минуты своей жизни. Приходили те, кто одалживал Клещу деньги и, естественно, не верили, что тот пропал в неизвестном направлении, подозревая, что Яшка для отвода глаз на время поселил к себе посторонних людей. Поэтому кредиторы появлялись и ночью, и на рассвете. Приезжали целые бригады по вышибанию долгов.

Визиты прекращались месяца через два, когда кредиторы и те, кто имел к Клещу претензии, обнаруживали его в другом районе Москвы, все-таки бизнес у него был, как любил выражаться сам Яшка, «публичный», втемную его не провернешь. Так что оставлять в спешке собственную квартиру Клещу было не впервой.

«Потопчутся, помыкаются и уйдут ни с чем», — подумал Клещ, сбегая по лестнице.

Машину он оставил на видном месте не потому, что хотел сделать милиции подарок, а потому, что все равно не мог ею больше пользоваться. Номер подадут в розыск, а платить за аренду гаража было дороже, чем за пребывание автомобиля на штрафной площадке. Деньги считать Клещ умел. Психологию следователей Яшка выучил досконально, им главное сделать вид, что хоть немного продвинулись в следствии. Начальством поставлена задача отыскать Якова Клещева — и вот, пожалуйста, в руках у следователя уже есть бумажка о том, что полдела сделано, обнаружена машина разыскиваемого. На вопросы требовательного прокурора всегда найдется ответ, мол, не зря хлеб едим. А значит, искать его будут не так уж старательно.

Теперь предстояло определиться с местом, где пересидеть черные деньки. Знакомых у Яшки водилось, хоть отбавляй. При желании он мог бы выступить консультантом в издании книги «Продажные женщины Москвы: их пользователи и покровители». При всем при том Клещ отродясь не имел записной книжки, хотя, естественно, не мог в голове удержать такую тьму адресов, телефонов и фамилий. В моменты, когда позарез требовался нужный телефон, он звонил знакомым и интересовался:

— Помнишь того оленя, который месяц назад пьяным Гальку снял, да так и не кончив, заснул на ней?

Два-три звонка, и нужный телефончик находился.

«На этот раз следует нырнуть так, чтобы даже пузыри не пошли», — почесав затылок, решил Клещ.

Важное решение не терпело суеты. Зайдя во дворик, Яшка устроился на лавке, сел на спинку, ноги поставил на сиденье.

«Безобразие, ни одной чистой лавки, все с ногами норовят сесть! — возмущенно думал он, размазывая подошвой грязь по крашеным планкам. — Коллеги сутенеры сдадут, как пить дать! Народ ненадежный, — по себе мерил Клещ, — к родственникам не сунешься, их вычислят в первую очередь. Если снять квартиру, вновь придется светиться. Эх, была бы у меня верная женщина!» — вздохнул Яшка.

Но одиночество было одним из недостатков его профессии. На женщин он уже разучился смотреть как нормальный мужчина, видел в них лишь инструмент для зарабатывания денег.

Приходилось шевелить мозгами: «Неужели я никому в жизни не сделал хорошего дела, — изумился Клещ, такого, чтобы человек меня приютил на пару недель?»

Год за годом откручивал Яшка назад события своей жизни, попутно поражаясь тому, что его существование ужасно однообразно: пьянки, влеты, пробросы. Даже обидно стало.

«Неужели нет ни одной падлы на свете, которая захотела бы мне помочь? Всего-то и надо с недельку перекантоваться».

И тут Клещ вспомнил о приятеле (друзьями он никого не называл) который торговал запчастями для автомобилей — Толике Копоте. Вспомнил лишь потому, что фамилия была несколько дурацкой на слух. Само собой разумеется, что Копоть не владел заводами и мастерскими по производству запасных частей. Добывались они путем разборки краденых автомобилей на железяки. Работа довольно хлопотная, требующая больших площадей. В гаражном кооперативе этим заниматься не станешь, вмиг засекут, а в частном секторе — пожалуйста, даже соседи ничего не заподозрят.

Многие владельцы частных домов промышляют на жизнь тем, что сдают свои участки под стоянку машин.

Одно дело — бросить автомобиль под открытым небом во дворе, другое — тоже под открытым небом, но за оградой, под присмотром хозяина и злого пса. Так что, загоняй ты днем, ночью в ворота частного дома машину за машиной, никто и ухом не поведет. Ну а то, что машина въехала, а потом так и не появилась из ворот, никто специально внимания не обращает. Сегодня у людей своих проблем хватает, стараются в чужой карман не заглядывать, чтобы не огорчаться: а вдруг там окажется больше, чем в собственном?

«Дом у него большой, перебьется. Если надо, я в работенке пособлю, ключ в руках, слава богу, держать умею. И парень он веселый, пару раз девок у меня заказывал, так те возвращались довольные, будто у родителей в гостях побывали. Девок… — повторил про себя Яша Клещ, шагая к остановке. — Нету уже тех девок, веселиться некому».

Клещ успел догнать трамвай, который уже готов был двинуться с остановки, и, тяжело дыша, устроился на задней площадке.

Ехать было недалеко, и уже через полчаса Клещ бодро шагал по узкой улице.

«Однако Толик успел построиться!» — изумился Яшка, увидев, что теперь на участке Колотя вместо забора со стороны улицы стоят два новых гаража.

Яркий свет пробивался сквозь щели в железных гаражных воротах, за ними кипела жизнь. Мат-перемат, лязгание металла. Понять, где теперь вход в дом, было мудрено. Два месяца назад на месте гаражей еще поскрипывала калитка со старомодным почтовым ящиком. Дом вплотную подходил к тротуару, нижние окна закрывали жалюзи-роллеты.

И Яшке ничего не оставалось, как стать под домом и истошно завопить:

— Толик, ты дома, что ли?

Загудел электромоторчик, роллета медленно поползла вверх. И только сейчас Яшка увидел, что она скрывала под собой не только окно, но и дверь, находившуюся, правда, в метре над уровнем тротуара. Свет в коридоре погас, и в круглом стекле двери показалось лицо хозяина дома. Он долго всматривался в гостя.

— Яшка я, Яшка! — твердил Клещев. — Яшка Клещ. Не узнал, что ли?

Дверь отворилась. Толик Копоть, присев на корточки, подал руку Клещу:

— Почему не признал? Как твой крик услышал, тут же понял, кто в гости пожаловал.

— Чего не открывал?

— Хрен его знает, зачем тебя принесло! Если каждому открывать — долго не проживешь.

— Как ты сюда залезаешь? — возмущался Яшка, взбираясь по приставной лесенке в дом.

— Скоро тут такое крыльцо отгрохаю, закачаешься! — с гордостью сообщил Толик Копоть. — Ступеньки винтом, металлические, сверху мрамором покрытые. Чего это ты без машины да с сумкой?

Яшка с неудовольствием отметил проницательность Толика. Тот сразу почуял, что пришли просить помощь, а не предлагать.

— Недельку у тебя перекантоваться можно? — напрямую спросил Яшка Клещ.

— Это смотря что ты натворил. Яшка поспешил заверить:

— Я сам ничего не натворил, в историю попал.

— Все так говорят.

— Я только свидетель.

— Следователи тоже сперва, когда повестки присылают, пишут в них: «Вызывается в качестве свидетеля», а потом — хвать и в КПЗ. Так что ты мне голову не дури, выкладывай сразу начистоту. Кому ты подлянку подстроил, почему решил на дно залечь?

До этого Яшка еще колебался, стоит ли говорить правду, но теперь решил не крутить, выложил все как на духу.

— Вывез я сегодня прошмандовок на шоссе. — начал Яшка и через пять минут кончил, — теперь у тебя ночевать прошусь.

Эта прямота, наверное, и сыграла решающую роль в благополучном исходе. Копоть был готов к вранью, но искренний испуг приятеля смягчил его сердце.

— Жаль твоих баб, они бы еще не одному мужику сгодились, прежде чем их в утиль списывать…

Когда же Яшка Клещ оказался в большой комнате, где стоял телевизор, Копоть подозрительно посмотрел на незваного гостя:

— Ты уверен, что не сам по пьяни телок переехал?

— Ты что! — вжался в кресло Клещ. — Я же не душегуб!

— Но и не ангел, — вставил Копоть. — Клясться я тебя не принуждаю, но смотри, если соврал…

— Не дурак, сам знаю, — вздохнул Клещ. — Мне бы выпить чего-нибудь, а спать я могу где угодно, хоть и здесь на диване.

— Здесь не спят, тут только пьют и трахаются, — предупредил хозяин.

— Если тебе руки рабочие нужны, я помогу. Денег захочешь — заплачу.

— Лучше пока денек отдохни, потом твои вопросы обсудим.

Толик Копоть вернулся в комнату с большой бутылкой недорогой водки, купленной явно не для себя.

— Вот тебе колбаса, хлеб и стакан. Пей один, я уже второй день спиртного в рот не беру.

— Пить бросил, что ли?

— Не могу больше! День рождения у одного урода отмечали, так нам мало показалось, на ночник пошли, да по дороге в киоске пива прихватили, полирнулись.

— Бывает, — Яшка Клещ жадно сорвал пробку с бутылки, понюхал.

— Отрава?

— Черт его знает! — Клещ зажал пальцем горлышко и энергично раскрутил бутылку. — Настоящий водоворот, — проговорил он, вглядываясь в пузырьки. Те выстроились в змейку и пронизали толщу водки до самого дна. — Иногда случается, что и хорошая попадется.

— Другой в доме просто нет.

— И за эту спасибо.

Яшка налил стакан до половины, понюхал. Но водка пахла спиртом, а не ацетоном или бензином.

— Твое здоровье, Толик!

— Здоровье после крутых пьянок не быстро возвращается.

Клещ знал, первая порция водки всегда пьется в удовольствие. Это вторая или третья могут стать колом в горле. Он поглубже вдохнул, чтобы ощутить обжигающее тепло, и, даже не отрезая, отгрыз от палки колбасы кусок пальца на три. А затем впился зубами в хлебную горбушку.

— Простая еда вкуснее деликатесов! Не останавливаясь, Яшка налил еще водки, на этот раз побольше. И вновь осушил стакан залпом.

— Спешишь как на пожар.

— Шутка ли, столько пережил сегодня!

— Не думай о девках, все там будем, кто раньше, кто позже.

— Мне хотелось бы попозже.

— Извини, работа, — Толик поднялся и вышел из комнаты.

Клещ почувствовал, как его отпускает по большому счету. Дальше можно было и не пить. Но попробуй остановись! Пока есть спиртное, оно пьется, лишь назавтра человек понимает, что выпил лишнее.

Яшка, наконец, почувствовал и голод. Он сгрыз всю колбасу, даже обглодал пересохшую оболочку. Хлеб сжевал до последней крошки и все это запил последним стаканом водки.

«Это же надо, ноль семь уговорил!»

Обычно Яшка останавливался на пол-литре. Попробовал подняться, чтобы дойти до ванной комнаты, но лишь оторвал задницу от дивана, и тут же понял, что ноги для него сейчас — не самая надежная опора. Комната покачивалась перед глазами, дверь то появлялась в поле зрения, то внезапно исчезала, и на ее месте возникал телевизор с мертвым экраном.

— Вот, черт, — прошептал Яшка, — забыл за упокой душ выпить. Три трупа… и я четвертый, я тоже напился, как труп, — Клещ закрыл глаза, надеясь, что от этого станет легче.

И тут Яшка уже окончательно потерял ощущение верха и низа. Ему казалось, что он очутился внутри вращающегося барабана. Он то ли поджал колени к подбородку, то ли согнулся так, что грудь его коснулась ног, и отрубился. Он умудрялся захрапеть даже в таком положении.

Толик отсутствовал ровно десять минут. Вернулся он, ожидая застать Яшку хотя бы бодрствующим.

— Труп, — поставил диагноз Копоть, — это лучшее состояние для того, кто мучится кошмарами. Ты, Клещ, не только труп, но и скотина. Тащить тебя наверх — на второй этаж, в комнату, укладывать на кровать не стану, ты этого не заслужил.

Он ткнул Клещева в плечо. Тот, словно до этого балансировал на канате, тут же завалился на бок. Храп прекратился.

В каждой работе, даже в воровской, круглосуточной, встречаются перерывы. Трое механиков, занимавшихся разборкой краденой машины, потянулись наверх.

— Ты смотри, Клещ приперся, — изумился один из парней.

— Пьяный, что ли?

— Нет, просто очень крепко спит, — усмехнулся Копоть, переставляя влажные бутылки с пивом на газету, чтобы не испортить довольно потрепанный журнальный столик.

Дом его находился в стадии нескончаемого ремонта и отделки. Мебель тоже никак не хотела собираться в цельный ансамбль. Парни расстилали тряпки, чтобы не запачкать диваны грязной одеждой, они успели помыть лишь руки. На лицах виднелись черные полосы, словно механики были спецназовцами, занявшими позицию в засаде.

— Пульт не трогай, — пригрозил Копоть механику, который потянулся к пульту дистанционного управления телевизора.

— Я руки мыл, — как школьник в столовой, механик продемонстрировал руки.

— Ты уже ими за колбасу схватился, — Толик сам включил телевизор.

— Когда им надоест эту хрендю показывать? — возмутился самый молодой механик.

Шли последние новости. Он-то предпочитал им боевики и фантастику.

Но Толик не давал своим работникам расслабляться. Новости идут недолго, фильм же захватывает, под него начинают медленнее есть. Краденую же машину следовало разобрать до утра на винтики — так, чтобы следа не осталось.

— У них своя свадьба, — сказал Толик, глядя на экран телевизора, где депутаты Госдумы выясняли отношения, — у нас своя.

— Он уже свое отгулял, — молодой механик осторожно отодвинулся от сопящего Клеща. — Блеванет еще.

— Не блеванет, — заверил его Копоть, — Яшка — мужик крепкий.

Никого из механиков пока не интересовало, какого черта Яшка Клещ появился в доме. Они уже привыкли к тому, что разный народ проворачивается у Толика.

Новости смотрели вполглаза. Им, как людям, не интересующимся политикой, казалось, что в новостях изо дня в день показывают одно и то же. Но вот за столом произошло оживление.

Криминальная хроника относится к разряду развлекательных сюжетов, ее и приберегают в выпусках новостей под конец, поближе к новостям культуры, спорта и к выпускам прогноза погоды.

«…сегодня на шоссе, ведущем в Шереметьево, — вещал корреспондент, — уже не увидишь ни одной „жрицы любви“. То ли испугались, то ли правоохранительные органы постарались? Сегодня на этой оживленной трассе милиционеров стоит больше, чем в лучшие времена стояло проституток…»

— Это он правильно ментов проститутками обозвал, — хохотнул Толик.

А дальше пошел рассказ о том, как джип «мерседес» насмерть переехал двух проституток, а третью покалечил так, что она попала в реанимацию.

«…теперь не утихает спор… — продолжал журналист, — джип принадлежит сыну олигарха Галкину Аркадию. Сам Аркадий утверждает, что машину у него угнали. Погибшие девушки до сих пор не опознаны, скорее всего, они приехали в Москву издалека…»

Одна за другой на экране возникли фотографии, найденные в квартире, которую снимал Яшка Клещ для своих девчонок.

— Твою мать! — только и воскликнул Толик Копоть. — Это ж его бабы! — и он бросил взгляд на мирно посапывающего Яшку Клеща. Он хоть и слышал всю историю из уст самого Яшки, но в телевизионной версии событий главным являлось то, что за рулем джипа сидел сын олигарха. Это кардинально меняло расклад.

— Вот так да! — воодушевился мастер «золотые руки», слесарь по разборке краденых автомашин, — я с двумя из этих баб трахался.

— Не ты один.

«…Следствию предстоит выяснить, — вклинился в разговор тележурналист, правду говорит Аркадий Галкин или же таким способом хочет спастись от правосудия. Во всяком случае, у его отца, олигарха Бориса Галкина, возникли крупные неприятности…»

На экране возникла картинка. Съемки велись из салона машины. Ночная дорога, пляшущий свет фар… Затем послышался визг тормозов, и свет ударил в бесконечную темноту, растворившись в ней.

«…машину обнаружили неподалеку от места происшествия, в кювете…»

Тут же показали и джип на штрафной площадке, снятый с достаточно большого расстояния. У репортерa с собой оказалось из мелких лишь двадцать долларов. Сотку отдавать за то, чтобы пропустили на штрафную площадку, было жалко, а сдачи у милиционеров не нашлось.

— Вляпался Клещ, — сказал слесарь, особо приближенный к хозяину. Двое других права голоса не имели, они лишь работали, но в доле от проданных запчастей не участвовали. Они были чем-то вроде мебели или инструментов в этом доме. При них могли говорить о чем угодно, зная, что те распространяться не станут. При определенном роде занятий становишься нем как рыба.

— Почему вляпался? — осторожно спросил Толик. — Он же их не переезжал?

— Ясное дело, что не он. Но наверняка рядом с ними стоял. Теперь его, поди, ищут.

— А он спрятался, — усмехнулся Копоть. — Думает, если напился так, что сам никого не видит, и его не видно.

Это дурацкое предположение развеселило парней. Слесарь одним махом допил пиво.

— Все, — хлопнул в ладоши Толик, — идите работать. До рассвета нам надо закончить работу, а у вас еще конь не валялся.

— Ни хрена себе, конь не валялся! — возмутился слесарь «золотые руки». Мы уже двигатель вытащили и мосты разобрали.

— Работа не ждет, — не обратил внимания Толик. — Ты смотри, — обратился он к слесарю, — насчет Клеща — никому!

— Ясное дело. Что я, враг самому себе? Может, ты его зря в дом пустил?

— Кто ж знал, — пожал плечами Копоть. Слесари сгребли объедки и газеты со стола в большой полиэтиленовый мешок, побросали туда бутылки и отправились в гараж.

Толик же сел напротив спящего Клеща и хитро ухмыльнулся: «Ясное дело, сынок олигарха за рулем сидел. Как же, машину у него угнали! Обгадился! Потом от страха, прибежал к папашке, наверное. Спасай меня, отмазывай от ментов. А те тоже рады стараться. Им главное не сыночка за решетку упечь, а деньги сорвать с папашки. Доят теперь, наверное, олигарха аппаратом машинного доения. Неплохо бы и нам к ручейку пристроиться!».

— Эй, Клещ, — крикнул Толик. Тот лишь пьяно засопел и вновь погрузился в сон. — Деньгами большими запахло, Яшка!

При слове «деньги» Клещ вздрогнул, но так и не проснулся.

— Менты! — резко произнес Копоть. Яшка мгновенно раскрыл глаза и сел:

— Где?

— Где, где, у тебя в…

Яшка продолжал безумно озираться. Он не протрезвел, действовало лишь подсознание, автопилот. Если человек одержим мыслью о том, что за ним охотятся, то готов видеть опасность повсюду.

— Шутка, — смилостивился над ним Копоть. Яшка вновь завалился спать.

— Протрезвеет, тогда и поговорим. Думаю, неплохие деньги срубить сможем. Мне за посредничество перепадет, а Яшка свои получит.

Эти мысли взбудоражили торговца крадеными запчастями. Честно жить он разучился давно, и любую жизненную ситуацию рассматривал с позиции зарабатывания денег.

— Яшка, судьба свела нас вместе, — тихо проговорил Толик Копоть с гнусной улыбкой на губах. — Спи, дорогой товарищ, завтра нас ждут великие дела.

Он уже не злился на приятеля за то, что тот притащился к нему на ночь глядя, сломал привычный образ жизни, да и, напившись, как свинья, уснул в гостиной на диване. Копоть заботливо прикрыл Клеща грязным клетчатым пледом, чистого на первом этаже не нашлось, и сделал уж совсем невообразимое для себя — снял ему ботинки и забросил ноги в потных носках на диван. Сам же еще долго не мог уснуть от предвкушения легкой и, как ему казалось, совсем безопасной наживы.

 

Глава 8

Утро одно для всех, но настает оно для каждого по-разному. Все зависит от того, в каком настроении человек лег спать, мучили его перед этим кошмары или он засыпал с чувством исполненного долга.

Яшка Клещ проснулся, но открывать глаза не спешил. Он абсолютно не помнил, что произошло после того, как он покинул вагон трамвая. Помнил случившееся на шоссе, помнил то, как собирал деньги и документы в квартире, помнил, как рассуждал, куда податься.

Дальше существовал один большой черный провал, пустоту которого можно было сравнить разве что с вакуумом. И этот вакуум прочно поселился у Яшки в голове. Любая мысль, не успев начаться, обрывалась и исчезала. Открывать глаза было страшно, черт знает где окажешься.

«А вдруг лежишь на тюремных нарах?» Яшка немного поворочался и почувствовал, что под ним совсем не жесткие доски — поскрипывала кожаная обивка дивана. Такого дома у него не было.

«Значит, все-таки я не вернулся к себе, — подумал он. Чужим был и плед, колючий, пахнущий то ли нафталином, то ли солидолом. — Хорошо хоть не блевотиной, — подумал Яшка. — Я вчера выпил здорово», — решил он, ощутив, что каждый его выдох сильно отдает перегаром, а кровь в голове пульсирует мощными толчками.

Собравшись с духом, Клещ открыл глаза. Это ситуацию не прояснило, он видел над собой потолок с выкрашенными белой эмалью досками. Вместо люстры над ним висела гроздь голых лампочек на хитро загнутом жестком кабеле. Он сел и принялся тереть глаза, чтобы заставить себя посмотреть на мир.

Наконец, он припомнил интерьер, в котором оказался. «Толик Копоть, его дом», — с облегчением вздохнул Яшка.

Он у своих, и пока сам не наделает глупостей, ему ничего не угрожает. В углу комнаты рычал холодильник, сквозь гул компрессора слышалось позвякивание бутылок. Яшка открыл дверцу, и ему захотелось минут на пять засунуть голову в морозильник. Брезгливо отодвинув бутылки с дешевой водкой, Яшка добрался до пива. Дрожавшая до этого рука клещами вцепилась в скользкие от влаги бутылки. Прохлада приятно передалась через ладонь страждущему телу.

— Фу! — наконец-то выдохнул Яшка, когда последняя капля пива скатилась ему в горло.

И только сейчас он обнаружил, что находится в гостиной не один. Перед окном на стуле сидел Толик Копоть и с ехидной ухмылочкой наблюдал за страданиями Клеща.

— Так и испугаться можно, — промокнул носовым платком пену с губ Яшка.

— По себе знаю, пока пива не дерябнешь, ничего вокруг не видишь. Вот я и подождал, пока ты в себя придешь.

— Какой-то ты странный, — разглядывая Колотя, признался Яшка, — то ли я перебрал, то ли ты чего задумал.

— Задумал, — подмигнул Толик приятелю, — и, по-моему, неплохо получается. Ты говорил, что мужика видел, который за рулем «мерса» сидел?

— Видел. Он сперва еще на меня двинулся, а потом испугался и на пяту дал.

— Похож он был на угонщика машины?

— Нет. Тут я голову на отсечение дать могу. Угонщиков многих знаю, у них взгляд совершенно другой. Да и баба с ним в машине сидела видная, такую телку на чужой тачке не катают. Выделывался, наверное, с ней на шоссе, вот девок моих и размазал по асфальту.

— Кстати, одна из них жива.

— Машка, что ли? Она ж последней стояла, — в изумлении воскликнул Клещ, я сам видел, как по ней джип проехал!

— Значит, не Машка. Но одна точно жива.

— Откуда знаешь?

— В новостях передали.

— Да ну!

— Везучий ты, Клещ. Знаешь, кто за рулем сидел?

— Я у него имени и фамилии не спрашивал, да и вряд ли он мне стал бы сообщать. Пристрелить меня мог. Упакованные с собой всегда пистолеты возят. Но у него от страха крыша поехала.

— Это Галкин был, — выдохнул Копоть.

— Ерунда, — махнул рукой Яшка. — Я что, Галкина в телевизоре не видел? Он мужик серьезный, солидный, а тот был лишь бы что — молодой, волосы длинные хвостом конским завязаны.

— Не один Галкин на свете, — засмеялся Копоть, — это сынок его был, Аркашей зовут.

— Ну и что из этого? — пожал плечами Яшка. — Мне-то какая польза?

— Дело в том, что он сейчас отмазаться хочет, говорит, будто у него машину угнали.

— Падла! — проговорил Клещ. — Из-за него мне столько неприятностей.

— За неприятности ему платить придется. Папашка богатый, пусть и раскошеливается.

Яшка уже понял, какую игру затевает Копоть. Он даже забыл о том, что мучится с похмелья, взгляд его просветлел.

— Как, по-твоему, Толик, сколько может стоить свобода его сынка?

— Я думаю, стоит она не очень дорого, — покачал головой Толик, — больше семидесяти тысяч нам цену загибать не стоит. Собьет до пятидесяти, и то хлеб, по двадцать пять на брата.

Яшка хотел возразить, но после короткого раздумья лишь вяло махнул рукой:

— Правда твоя. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.

— К тому же не забывай, — добавил Копоть, — ты не оказал помощь на шоссе, ты проституток содержал. Тебя тоже от ментов отмазывать придется. Зато потом выйдешь из воды сухим.

— Хорошо ты придумал, — пробормотал он, — но как я свяжусь с Галкиным-старшим? Небось, адресочка олигарха ни в одном справочнике не сыщешь, и телефон его по «09» мне никто не скажет. А разговорчик-то у нас с ним конфиденциальный…

— Дурак ты, — незлобно проговорил Копоть, — совсем от жизни отстал. Каждый уважающий себя человек, располагающий деньгами, электронным адресом давно обзавелся.

Клещ, конечно же, слышал и об электронных адресах, и об Интернете, но в реальности с этими явлениями никогда не сталкивался. Он не умел делать лишние движения, осваивал лишь то, что требовала от него жизнь. С трудом освоил даже пейджер, в котором три кнопки. Компьютер же оставался за рамками его понимания.

— Деревня ты, Клещ, никакого у тебя интереса к жизни нету! Не подскажи я тебе насчет Галкина, ты бы до сих пор хавалом щелкал.

— Ты-то умеешь с компьютером обращаться?

— Кое-чему научился, не в деревне живу. Толик повел Яшку наверх. На втором этаже дома порядка оказалось еще меньше, чем на первом, строительная отделка тут только начиналась. Но пару комнат Копоть уже считал жилыми. Возле неоштукатуренной стены стоял довольно сильно залапанный компьютер. На клавиатуре темнело пятно лишь у кнопок управления курсором — явный признак того, что хозяин использует машину только как игрушку.

Перед непосвященным в тонкости Клещом Копоть разыгрывал из себя профессионала:

— Ничего сложного здесь нет. Сейчас мы отыщем Галкина на три пятнадцать.

Яшка следил за руками Толика, как за руками фокусника. Тот тыкал в клавиши одним пальцем.

Наконец, поиск увенчался успехом. На мониторе собрались в одну рамочку адреса, по которым можно было что-то узнать о Галкине.

— Вот его личная страница, — глаза Копотя сияли радостью.

Появилась краткая биография Галкина старшего, прочитав которую, оставалось только удивляться, почему это Борис Аркадьевич до сих пор не причислен к лику святых.

— Такой же, как в телевизоре! — восхитился Яшка, рассматривая большую цветную фотографию олигарха.

Само это ругательное слово в сопроводительном тексте ни разу не попадалось, предпочтение отдавалось более нейтральным: бизнесмен, финансист. Толик вошел во вкус, листал страницу за страницей.

— Вот, — радостно воскликнул он, — посмотри! Почти во весь экран, оставив слева лишь узенький столбец для текста, всеми цветами радуги переливалась фотография.

— «Борис Аркадьевич с семьей», — прочел подпись Толик.

— Это же тот самый урод! — с придыханием произнес Клещ. — Только волосы у него на фотографии в хвост не стянуты. И не костюмчик с галстуком на нем были, а черт знает что. Хотя и дорогое, — вынужден был признать он напоследок.

— Признал?

— Расфуфырился, — приговаривал Яшка Клещ, разглядывая на экране фотографию Аркадия Галкина, — вырядился словно голливудская кинозвезда.

— Ты уверен, что это он?

— Абсолютно, на все сто процентов. Взгляд его я запомнил.

— Надо будет зарядить пятьдесят штук. Аппетиты Клеща разгорались, достаточно ему было взглянуть на интерьер кабинета, в котором восседал Галкин-старший.

— Он у нас в кармане, — ликовал Копоть. — Ведь ты точно видел его сыночка за рулем?

— Видел, не видел, какая разница, главное, что я могу рассказать об этом ментам.

Копоть отыскал электронный адрес, по которому мог забросить сообщение для Бориса Аркадьевича, но в своей жизни ни Клещ, ни Толик не писали ничего более длинного, чем школьное сочинение, а поскольку десятилетку они окончили давно, сочинение короткого послания являлось для них сущей пыткой.

— Ну, — глубокомысленно произнес Толик.

— Чего ну, пиши.

— Что писать?

— Так, мол, и так, гони пятьдесят штук, иначе… — Клещ замялся.

— Он же нас за полных идиотов примет, поймет в чем дело.

Согнутым указательным пальцем, Толик водил над клавиатурой, не решаясь нажать клавишу:

— Уважаемый Борис Аркадьевич, — запинаясь сказал Клещ, вспомнив навязший в мозгу оборот, употребляемый в деловой переписке.

Руки Копотя были привычны к гаечному ключу, к отвертке — он ужасно медленно отыскивал нужные буквы и сжимая тремя другими пальцами указательный, как шариковую ручку, тыкал им в кнопки. Наконец в окошечке на мониторе появилась фраза.

— Лучше написать, господин Галкин, — прошептал Клещ.

— Я уже набрал.

Исправлять текст было выше его сил. Выдав предложение, Клещ выдохнул остатки воздуха и провел ладонью по голове.

— Чего-то не хватает, — прочитав то, что он набрал, промолвил Копоть. Добавим — «Жду ответа» и адрес.

Адрес набирать не пришлось, Копоть скопировал его из сайта.

— Он хоть поймет, что мы у него деньги требуем?

— Поймет обязательно, он теперь только об этом и думает.

— Вот же, черт, — ругнулся Клещ, — никогда не думал, что так трудно писать письма.

— В этой жизни все трудно делать, — заметил Толик. — Я набираю, ты диктуешь.

«Если вас интересует виденное мною на шоссе к Шереметьево, согласен за вознаграждение сообщить это вам», — выдав предложение, Клещ снова провел ладонью по голове, словно поощряя свою старательность.

— Херня какая-то! — прочитав то, что набрал, промолвил Копоть. — «…Жду ответа. Мой адрес…»

— Никуда он не денется. Давай! Посылай! С функциональными клавишами Копоть обходился куда проворнее, чем с буквенными. На экране взмахнула крыльями нарисованная летучая мышь, и сообщение ушло по телефонному проводу.

— Все правильно сделали?

— Кто ж его знает! Посмотрим. Водкой от тебя разит, — принюхался Копоть, так, словно ты только что стакан выпил.

— От хорошей водки такого с утра не бывает, только от дряни.

— Я тебя вчера пить не заставлял!

— Ты знаешь, — прислушался к собственным ощущениям Яшка Клещ, — полегчало. Лучший способ, когда нервничаешь и от мыслей голова разрывается, это немного выпить.

— Лучший способ избавиться от головной боли, — подколол Копоть, — голову отрезать.

— Если не навсегда, то можно.

* * *

Галкин-старший поступающую на его имя информацию не читал, на это имелись секретари, и в их обязанности входило сортировать корреспонденцию, распределять, что должен прочесть сам хозяин, а что могут решить помощники. До недавнего времени критерием служили две вещи: сумма контракта, фигурировавшего в деловом предложении, и статус корреспондента. Лично Борис Аркадьевич занимался всем, что было свыше четверти миллиона долларов и теми, кто занимал положение не ниже депутата Государственной Думы.

Теперь же приоритеты поменялись, хотя точных указаний на этот счет Галкин не отдавал. Но сотрудники, имеющие доступ к его телу, четко чувствовали перемены в настроении хозяина. Как и милицейский генерал, они понимали: все, что имеет отношение к недавнему происшествию, заслуживает внимания.

— Борис Аркадьевич, тут интересное сообщение поступило, — связался с Галкиным по телефону его секретарь.

— Перебрось-ка его мне! — Борис Аркадьевич подсел к компьютеру, который никогда не выключал. Он прочел безграмотно составленное письмо, изобилующее ошибками. Сперва Борис Аркадьевич заподозрил, что кто-то просто хочет его пошантажировать, выдавая желаемое за действительное, но профессиональный шантажист писал бы грамотнее. Здесь же стиль выдавал с головой безыскусного любителя, случайно выступившего в роли шантажиста.

Галкин продолжал держать у уха трубку радиотелефона.

— Откуда послано сообщение? На экране моментально появились адрес и номер телефона. От себя секретарь добавил:

— Это в частном секторе. Номер принадлежит некоему Анатолию Копотю. Если вы хотите, могу узнать о нем поподробнее.

— Нет, не стоит, спасибо, — бросил Борис Аркадьевич и, не прощаясь, прервал разговор. Он всегда так делал, давая понять собеседнику, что излишнее рвение — дурной тон.

Галкин размышлял недолго. Имелось всего два свидетеля, если не считать находившейся в коме проститутки, которые видели происшествие.

«Значит, это или Забродов, или Клещев. По стилю поведения — выход на меня через Интернет, это, скорее всего, Забродов. Но какой ему смысл шантажировать? Он уже дал показания милиции, и фамилии своей в этом послании не указал. Прячется и скрывается, наверное, Яков Клещев, потому как у самого рыльце в пушку. Что ж, наверное, этот парень решил немного подняться за счет моих денег».

Галкин всегда принимал решения быстро, за три секунды, как говорили его сотрудники и партнеры, и никогда их не отменял, даже если потом приходилось признавать, что они ошибочные. Большим пальцем он вдавил кнопки телефона. Номер считал прямо с монитора.

Копоть и Клещ вздрогнули, когда раздалась резкая трель телефона. Звонили в этот дом нечасто, Толик давал номер лишь хорошим знакомым.

— Алло, — осторожно поинтересовался он, с опаской поглядывая на аппарат.

— Мне Яков Клещ нужен, — услышал он голос спокойного, уверенного в себе человека.

— Да-да, угу… — бормотал Толик, знаками показывая Яшке, что интересуются им. Тот махал руками, мол, его нет.

— Его, вроде, нет, — промямлил Копоть.

— По-моему, это он хотел со мной связаться. Но если я ошибся, что ж, извините. Тогда пусть с ним разговаривает милиция. Передайте ему, если увидите, конечно, — звонил Галкин.

— Подождите, — выпалил Копоть, — это вы? Я же не знал, — и, прикрыв, трубку ладонью, прошептал:

— Галкин! С тобой говорить хочет.

Клещ сдался через секунду раздумий.

— Здравствуйте, — шепотом проговорил он в трубку. Он держал ее от уха на расстоянии, будто боялся, что из наушника сейчас выползет змея и ужалит его прямо в голову.

— Это я.

— Слушаю.

— Я на дороге рядом стоял, когда… — тут Клещ замялся, почувствовав, что не стоит говорить отцу о сынке в лоб. — Девушки рядом были, я все видел. И потом он сам из машины вышел, вроде броситься на меня хотел Баба в джипе сидела… А потом передумал.

— Вы денег хотите? — спокойно поинтересовался Галкин.

— Я могу сказать об этом ментам, а могу и нет, — волнуясь, шептал Клещ, а затем на одном дыхании выпалил. — Пятьдесят штук!

— Не понимаю, о чем вы говорите, — холодно отвечал Галкин, — но, возможно, у вас есть то, что меня заинтересует. Оставайтесь на месте, сейчас к вам подъедет мой человек, все ему толком объясните и, возможно, договоритесь. На большее у меня нет времени, — и связь тут же отключилась.

— Ну?! — Копоть бросился к Клещу.

— По-моему, клюнул, — самодовольно, но вместе с тем и испуганно признался Яшка. — Перетрухнул папашка.

— Мне так не показалось, — сказал осторожный Толик Копоть.

— А я говорю, перетрухнул, обещал человека своего прислать, чтобы мы с ним договорились.

— Думаешь, сразу деньги привезет?

— Я ему сумму назвал, ты сам слышал.

— А он?

— Конкретно не ответил. Не дурак же Галкин, чтобы по телефону о таких вещах говорить!

— Дураки богатыми не бывают, — отозвался Толик Копоть.

— Никогда не знаешь, чем к тебе жизнь повернется, — глядя в окно на крыши домов, подытожил Яшка Клещ. — Кажется, задницей к тебе судьба повернулась, ан, нет, смотришь, это лицо у нее такое.

Галкин же тем временем связался с начальником охраны. Антон нравился ему тем, что никогда не пытался представить дело в лучшем свете, чем оно есть.

— Пока мы его еще не нашли, — коротко сообщил Антон и добавил. — Фильтруем знакомых.

— Он сам объявился, на меня вышел.

— Чего-то хочет?

— Он только что со мной говорил по телефону, кажется, хочет денег. Разузнай, что конкретно он видел, и решай на свое усмотрение. Да, по-моему, он глуп и жаден, — и хорошо поставленным голосом Борис Аркадьевич произнес адрес.

— Понял, спасибо за информацию.

Антон разговаривал с Галкиным, сидя в машине. Располагался он на заднем сиденье, двое других охранников — спереди.

— Ребята, он сам объявился. Едем к нему. Ребята, служившие в охране Галкина, никогда не называли себя по фамилиям, обращались друг к другу по кличкам, образованным от имен. Только их начальник носил свое настоящее имя Антон.

Двоих ребят, сидевших напротив его, звали Семен и Петр. Но для легкой конспирации они обращались друг к другу Сэм и Пит. Во-первых, для сохранения инкогнито, что немаловажно в экстренных ситуациях, а во-вторых, Семенов и Петров тысячи, а в Москве не так уже много обладателей англоязычных имен.

— Сэм, — обратился Антон к охраннику, сидевшему за рулем, — ты даже не спрашиваешь, куда ехать, а направление выбрал правильное. Ты мне нравишься.

— Привычка, — пожал плечами Сэм. — Мне достаточно вашего взгляда в зеркальце заднего вида. Теперь направо?

— Верно. А ты, Пит, так не умеешь.

— Поэтому за руль и не сажусь, если не знаю, куда ехать.

— Что будем делать? — бросил через плечо Сэм, когда машина остановилась у светофора.

Успех действия в подобных делах всегда зависит от слаженности группы. Выигрывает тот, кто знает, что делать наперед, вот и следовало уточнить позиции. Антон в охране навел такой порядок, что и часы у охранников показывали одно и то же время, с точностью до нескольких секунд, и думали они практически, одинаково. Каждый мог представить себя на месте другого, а значит, и предвидеть реакцию напарника.

— Ребята, — отеческим тоном сказал Антон, — дело нам предстоит совсем несложное. Следите за мной, сами инициативу не проявляйте. Разговаривать буду я, вы мне нужны лишь для мебели.

— Ну да, — рассмеялся Сэм, — мы что-то вроде пистолета в руке, которым пугают, но обычно стреляют не сразу.

— Вот именно. Постарайтесь выглядеть абсолютно нейтрально, словно ничего не видите и не слышите.

Антон так и не произнес адрес, Сэм подвез его к самому дому Толика Колотя.

— Я не ошибся? — с самодовольной улыбкой спросил он.

— Нет, иначе бы пришлось искать тебе замену.

Антон не сразу вышел из машины. Он оценил обстановку.

«Когда входишь в комнату, прежде ты должен понять, как из нее выйдешь», было правилом начальника охраны Галкина.

«Гаражи закрыты снаружи на замок, — отметил он, — на окнах спущены роллеты. Значит, никто не увидит, что происходит в доме. Дверь, конечно, здесь абсолютно идиотская. Это то же самое, что укрепить писсуар в туалете на полутораметровой высоте. Думаю, нас уже заметили».

— Ребята, без лишних движений, действовать спокойно и уверенно.

Антону не очень нравилось, что придется проводить операцию в частном секторе. Подобных мест он не любил. В многоэтажном доме, особенно оснащенным лифтом, люди не знают в лицо даже соседей со смежных этажей, и появление посторонних проходит незамеченным. В частном же секторе все как на ладони, и любопытных поглазеть в окно хватает.

Антон подошел к двери, подняв руку, постучал по самому низу дверного полотна. Копоть с Клещом, прильнув к окну, пытались рассмотреть сквозь узкие щелочки между планками роллет, кого это принесло.

— Уверен, что не менты? — испуганно спросил Толик у Клеща, словно тот не провел с ним все это время в его доме.

— Ты на машину посмотри, менты на дорогих точилах не ездят.

— Еще как ездят, — возразил Толик. — Присмотрят себе машину, и найдут повод конфисковать.

— Но я же вижу, машина ухоженная. А та, что в руки ментам попадает, дорезается через пару дней. За чужим так не смотрят, как за своим.

— Это от Галкина, точно! Шмотки на мужиках дорогие. Ты только подумай, Толик, скорее всего, у него по карманам пять пачек баксов лежит, и мы с тобой эти деньги распилим.

— Хорошо бы. Стук повторился.

— Одно мне не нравится, как быстро они нас вычислили. Такое впечатление, будто Галкин на нас через увеличительное стекло смотрит.

— Конечно, для него все смертные люди — букашки да козявки.

— Было бы у тебя столько бабок, и ты бы так смотрел. Открывай дверь, запускай гостей.

Толик открыл дверь, поздоровался и вместо приветствия услышал короткое:

— Мы от Бориса Аркадьевича.

— Проходите, — он спустил самопальную лесенку.

Антон сумел подняться по ней, не теряя собственного достоинства и не сгибая спину, даже не придерживаясь руками за стену. То же самое проделали и его охранники. Гаражные ворота оставались закрытыми навесными замками, чтобы никто не влез с улицы, чтобы слесари не отлучались никуда без ведома хозяина. Выход из гаражей существовал лишь один — через смотровую яму, оттуда лесенка выводила прямо в коридор дома.

 

Глава 9

Трое слесарей уже в кровь сбили руки, вспотели, разбирая краденую машину. Основную часть внутренностей они уже вытащили, и теперь предстояло разобрать остальное на детали и порезать газовой горелкой.

— Сушит, — сказал слесарь «золотые руки», прополаскивая горло минералкой и брезгливо выплевывая ее на пол.

— Правду говоришь, Валик, — отозвался самый молодой слесарь, — после пива всегда сушит. Когда пьешь, кажется, жажду утоляешь, а потом начинается.

— Ни пивом, ни водой никогда не напьешься, — назидательно произнес Валик Кошель, — и вином тоже. Жажду можно утолить только водкой.

Спорить с ним не стали. Когда нельзя выпить, то выпить хочется еще больше.

— Пиво только раззадоривает, — регулируя пламя горелки резака, ответил слесарь и сглотнул слюну. — Копоть, гад, не позволяет пить, хотя и можно было бы. Одно дело — агрегаты снимать, пьяному их можно повредить, а другое дело кузов резать.

— Ребята, все будет шито-крыто, — предложил мастер «золотые руки» Валик, готовый найти выход из любой ситуации. — Я тихонько за пузырем сбегаю, а вы за меня поработаете.

— А если Копоть хватится, что тебя нет? Голову снимет.

— Скажите, что мне плохо стало.

Валик после отсидки на зоне страдал множеством болезней, и еще большее количество научился мастерски симулировать.

— Астма прихватила, скажете. Мол, вышел воздухом подышать. Или нет, скажите, домой ушел, потому, как совсем невмоготу сделалось. А не заметит моего отсутствия, я с пузырями и вернусь. Много брать не будем, две бутылки на троих без закуси — в самый раз.

Предложение выглядело соблазнительным, и отказаться от него никто не смог. Быстро скинулись, и Валик, переодевшись в чистое, спустился в смотровую яму, откуда лестница вела прямо в коридор дома. Еще находясь внизу, он услышал доносившиеся из гостиной негромкие голоса. Беседовали трое. Двоих он узнал сразу — Копоть и Клещ — голос же третьего человек был ему незнаком, низкий, грудной, уверенный.

Валик особо не вдавался в смысл разговора, ему важно было незамеченным прошмыгнуть возле двери в гостиную, взять замок на собачку и сбегать в ближайший магазин. Он поднимался до тех пор, пока его глаза не оказались вровень с полом коридора. Темный проем лестницы специально не освещался, чтобы не бросался в глаза непосвященным. Гостиная просматривалась неплохо.

Клещ с Толиком сидели на диване. Гостей оказалось трое: двое абсолютно молчаливых парней стояли в профиль к слесарю, заложив руки за спины. Третий, беседовавший с Клещом, сидел на стуле.

«Солидный мужик, — решил Валик, — и ухоженный».

Антон был гладко выбрит, недавно стриженные седоватые волосы аккуратно зачесаны.

— Вы здесь одни? — спросил начальник охраны Галкина.

— Еще трое ребят в гараже ковыряются.

Валик немного присел, чтобы не быть замеченным.

— Они свои ребята, я их приучил, что их место — гараж, остальное слесарей не касается.

От Валика не ускользнул быстрый взгляд, брошенный Антоном своим спутникам. Он улучил момент, когда никто не смотрел в сторону двери, и на четвереньках пробрался к выходу. Новый, хорошо отрегулированный замок беззвучно открылся. Валик соскочил на тротуар и тут же прикрыл дверь.

«Не заметили!» — радостно подумал он и, подбежав к гаражу, прошептал в щель между металлическими створками:

— Получилось, ждите!

«Классная машина! — Валик не удержался от искушения получше рассмотреть автомобиль гостей. — Жаль, что редкая марка, ее угонять на запчасти нет смысла. Разберешь, а потом два года ждать придется. Лучше уж массовые марки на запчасти разбирать, они со свистом уходят».

Держа в потном кулаке деньги, Валик беззаботно шагал к магазину.

Антон пристально смотрел на Клеща. И странное дело, его взгляд обладал удивительным свойством. Яшка хоть и хотел отвести глаза в сторону, но вынужден был смотреть на гостя, не хватало духа ни опустить веки, ни повернуть голову.

— Значит, ты абсолютно уверен в том, что видел на шоссе Аркадия Галкина? — с легкой ухмылкой поинтересовался начальник охраны.

— Да, — простодушно сказал Клещ, — конечно! Мы еще секунд десять стояли, смотрели друг другу в глаза. Я его отлично запомнил.

— И ты видел, как он, сидя за рулем, проституток переехал?

— Видел. С ним еще баба была красивая, видная, — Яшка чувствовал, что в определении дамы чего-то не хватает. Наконец, нашелся:

— Дорогая баба была.

— Откуда ты знаешь, что видел именно Галкина-младшего?

— Я на фотографии его рассмотрел, в компьютере.

— Да уж-Антон ухмыльнулся, запустил руку в карман куртки и вытащил фотографию, которую вот уже неделю возил с собой. Борис Аркадьевич просил его отыскать одного ингуша, который крепко нагадил олигарху.

— Узнаешь?

Яшка, ничего не понимая, уставился на фотографию.

— Это Аркадий Галкин, — без тени эмоций произнес Антон.

Яшка быстро повернулся к Копотю:

— Не догоняю. Это не он, а кавказец какой-то.

— Это Аркадий Галкин, — повторил Антон. — Ты его видел на шоссе.

— Не надо из меня дурака делать, — осмелел Клещ.

— Парень, я не пойму, за что ты хочешь пятьдесят штук получить?

— Сынок Галкина сам за рулем сидел, а не этот… черный… — нервно принялся говорить Клещ, — я его видел сам. Он моих телок переехал, я ментам могу все засвидетельствовать.

— Дурак ты, — незлобно отозвался Антон, — если Галкин-младший за рулем сидел, тогда за что тебе платить пятьдесят тысяч? А вот если человек на фотографии тот самый Аркадий Галкин, которого ты на шоссе видел, тогда другое дело.

До Яшки Клеща стало понемногу доходить:

— Хитро, — усмехнулся он. — Значит, я этого мужика на шоссе видел? Это он телок переехал?

— Можешь считать его кем угодно — Галкиным, Палкиным, Шмалкиндом, но запомни его лицо. Он сидел за рулем.

— А баба рядом с ним была?

— Была, но ты ее не рассмотрел.

— Понятно. Я и ментам то же самое говорить стану, если только… — и тут Клещ поводил пальцами, будто мял в них невидимые деньги.

Насчет показаний, которые Яшка должен дать в милицию, Антон договаривался для отвода глаз. Он хотел успокоить Клеща и хозяина дома, который имел несчастье узнать правду от Яшки.

Человека, бдительность которого усыпили обещанием близких денег, быстрее идет на откровенность, становится менее подозрительным. Он уже видит деньги, ощущает их в своих руках, и все остальное потихоньку становится для него неважным.

— Ты все понял, теперь знаешь, что следует говорить следователям?

— Конечно, — рассмеялся Клещ, — понял, но усвоил не до конца.

О том, что речь идет о передаче денег, убеждал масляный взгляд сутенера.

— Мы, кажется, поладили? — спросил Антон.

— Еще как! Но это в будущем, — предупредил Клещ.

— Будущее всегда можно сделать настоящим. Как я понимаю, времени с того момента, как ты понял, кто был на шоссе, прошло не очень много, но парень ты болтливый. Скажи-ка честно, кто еще знает?

Копоть и Клещ переглянулись.

— Никто, — ответил Клещ без особой уверенности.

— Все ясно, — произнес Антон, — правду знаете ты и ты, — он развязно ткнул пальцем на парней, а затем указал на дверь, ведущую в коридор. — И те трое слесарюг в гараже. Думаете, я не знаю, чем занимаются ваши ребята?

— Это к делу не относится, — вставил Копоть.

— Я бы хотел договориться и с ними, — вкрадчиво произнес Антон.

— Можно.

«Он прав, если человек собирается платить деньги, то должен знать, за что», — рассудил Толик.

Но на всякий случай, ткнул локтем в бок Клеща, между ними произошел немой диалог.

«Эти парни привыкли получать все сполна, но наши деньги останутся нашими. С ними договор отдельный».

«С ними отдельный расчет», — молча подтвердил Яшка.

«Какие проблемы?» — улыбнулся Толик, подумав.

— Деньги все равно не мои, — и подмигнул Яшке. Тот, как идиот, ответил радостным подмигиванием сразу двумя глазами.

— Позови ребят.

Копоть бегом бросился выполнять просьбу. В гараже он застал лишь двоих слесарей. Те, понимая, что сейчас придется объясняться насчет Валика, делали вид, что усердно работают и даже не замечают появление хозяина.

— Стоп! — крикнул Копоть, ударяя молотком по толстому железному листу, прислоненному к стене.

— А, это ты, — промямлил один из слесарей, снимая сварочную маску.

— Где Валик?

«Ну вот, началось», — подумали ребята.

— Плохо ему стало, дымом надышался. Пока резаки не включали, он как огурчик был.

— Но кому же пять лет зоны на пользу пойдут? Астма у него, задыхаться начал, подышать вышел. А потом вернулся и говорит, мол, пойду-ка, ребята, домой, пока не сдох, вы тут без меня управитесь.

— Не хотели тебе мешать.

В другое время Толика насторожили бы столь пространные объяснения в два голоса. Обычно люди, говорящие правду, изъясняются коротко. Врущие же пускаются в долгие разговоры.

— Ушел так ушел, — махнул рукой Копоть. — Кончайте пока работу — и наверх, в гостиную. Разговор есть.

— Ну вот, теперь из-за Валика неприятности начнутся, — шептали слесари, сворачивая сварочные шланги. — Говорил я, не надо за водкой бежать. Кончили бы работу и выпили.

— Ничего ты не говорил. Тебе, как и мне, выпить хотелось!

Наконец, ребята поднялись в гостиную. Антона и его подручных они видели впервые. Первая мысль была о том, что незнакомцы из милиции, но радостное выражение лица Яшки опровергло эту версию.

— Вот, пожалуйста, договаривайтесь — мои работники.

— Их было трое, — напомнил Антон.

— Валик домой ушел, плохо себя почувствовал.

— Когда, прямо сейчас? — недовольно спросил Антон.

— Нет, раньше. Вас еще не было.

«Черт с ним», — подумал начальник охраны Галкина и поднял руку, вскинув два пальца. Сэм и Пит чуть заметно кивнули ему, мол, все поняли, теперь, если понадобится, вступаем в дело.

— Водка у тебя есть?

— Плохая, — разочарованно протянул Толик. — Я ее не для себя держу. А для вас, если хотите, и коньяк найдется.

«Вот же, гад, — подумал Яшка Клещ, — меня гнусным пойлом потчевал, а у самого и коньяк имеется!»

— Много водки — бутылок шесть, семь.

— Зачем? — пожал плечами Толик.

— Секрет, — подмигнул Антон.

Толик, словно под гипнозом, двинулся к холодильнику, открыл дверцу. Семь бутылок по ноль семь стояли на полке. Одну за другой он выставил их на пол.

— На стол неси. А ты стаканы поставь, — Антон кивнул Клещу.

Тот уже уловил перемену в настроении визитера, но еще не чувствовал опасности, выставлял с нижней полки журнального столика стаканы, блестевшие чисто вымытым стеклом. И лишь когда поставил последний стакан, увидел, что один из охранников — Пит — уже стоит в дверном проеме, широко расставив ноги, запустив руку под полу куртку.

— Толик, засада! — прошептал Яшка, когда тот сел рядом с ним.

Но это тихое, практически беззвучно промолвленное слово услышал Антон.

— И вы садитесь к столу, — бесцветным голосом произнес Сэм.

В руках у охранников уже появились пистолеты с короткими цилиндрами глушителей на стволах.

— Мужики, вы чего? — в страхе попятились слесари.

— К столу, я сказал! — мягко улыбнувшись, приказал Антон. — Я, по-моему, ничего плохого не предлагаю. Слесари смотрели на Толика. Тот согласно кивал:

— Садитесь, делайте, что говорят.

Он уже был не рад, что связался с Яшкой Клещом.

— Так, мужики, — сказал Антон, — налили по полному стакану водки и выпили.

— А вы? — по-идиотски моргая, поинтересовался Клещ.

Антон сухо хохотнул:

— Я не пью, — и тут же крикнул:

— Налили! Дрожащими руками все четверо принялись откупоривать бутылки. Водка полилась в стаканы. Антон, Сэм и Пит зорко следили за каждым движением подопечных.

— А теперь выпили. И не дай бог вам проливать спиртное!

— Зачем? — выдохнул Клещ.

— Дурак ты, — незлобно произнес Антон и улыбнулся, — отметить договор.

— А — неуверенно произнес Яшка и, только поднеся стакан ко рту, почувствовал, что руки страшно дрожат. Стекло застучало о зубы.

— Пить до конца, не отрываясь!

Давясь водкой, парни пили, с трудом сглатывая спиртное. Выпивка, казавшаяся совсем недавно им вожделенной, теперь пилась, как отрава.

«Странно, — подумал Антон, — как быстро удовольствие для человека превращается в пытку. Например, секс — приятное занятие, но лишь только он принимает форму насилия, тут же превращается в пытку, одну из самых изощренных».

-..закусить, — неуверенно попросил Яшка.

— Сидеть! — остановил его этим коротким словом Антон. — Налили по второму стакану и выпили.

Спиртное еще не успело ударить в голову. До Яшки стало доходить, что ситуация повернулась не в его пользу.

— Я не буду пить, — он поставил стакан. И тут же ствол пистолета в руках Пита повернулся в его сторону.

— По-моему, ты не это хотел сказать?

— Вообще-то, да…

И вновь полилась водка. Сидевшие за столом осилили и по второму стакану.

— А теперь из горла. И если кто-нибудь попробует пролить больше десяти граммов, я буду думать, что меня не уважают, — рассмеялся Антон.

Давясь, булькая, парни допили водку из бутылок. Их взгляды уже сделались совсем осоловевшими.

— Еще! — приказал Антон и заставил на одном дыхании распить оставшиеся две бутылки водки.

Человек устроен так, что если попадает в безвыходное положение, то сознание практически отключается. В самом деле, к чему сопротивляться, если на это нет сил? Поэтому парни за столом пьянели буквально на глазах. Антон смотрел на них с хитрой улыбкой.

Яшка сдавал первым, начиная пьяно сопеть и раскачиваться. Сидевший перед ним на стуле Антон, то расплывался, то двоился. А потом вдруг изображение резко сфокусировалось, и тогда он увидел издевательскую улыбку врага.

— Эй, да я тебя… — пробурчал Яшка, поднимаясь и пытаясь дотянуться до начальника охраны.

Копоть тоже осмелел и привстал, одновременно замахнувшись.

— Сидеть! — Сэм ткнул Яшку пистолетом в грудь. — Еще одно движение и дырка!

— Можешь бить. Насчет синяков не беспокойся, — негромко, почти не шевеля губами, произнес Антон.

Сэм наотмашь ударил Яшку в грудь, и тот, пьяно взмахнув руками, плюхнулся на низкий диван. Засуетился, засучил ногами, но второй раз подняться у него не хватило сил. Голова его свесилась на грудь, он бормотал, тихо ругался.

Копоть крутил головой, словно его одолевала невидимая стая мух.

— Мудаки! — бурчал он. — Падлы! Суки! Разговаривать с пьяными уже не было смысла. Они практически ничего не слышали, погрузившись в свой мир. Самый молодой слесарь, не выдержав, блеванул прямо на стол. Блевотина медленно стекала парню на ботинки, а он сидел и вздрагивал от новых приступов тошноты.

Сэм брезгливо поморщился:

— Пристрелить бы их, чтобы не мучились.

— Никаких пуль, — ответил Антон. — Пит, сходи в гараж, наверняка там найдется бензин.

Пит спустился по крутой лестнице в смотровую яму, и за металлическим шкафом вскоре нашел две ярко-красные канистры с бензином. Он прекрасно понял замысел Антона — все должно выглядеть как несчастный случай. Пит осмотрел гараж. Газовый резак, бензин — ситуация для возникновения пожара идеальная.

Пожарники, которым придется искать очаг пожара, легко примут на веру, что все началось именно отсюда. Надо лишь оставить кран на вентиле чуть приоткрытым, будто бы пьяные слесари оставили на горелке небольшой огонь, а сами пошли добавить в гостиной, окончательно плюнув на работу.

Держа канистру на отлете, Сэм лил из нее бензин. Сильная рука легко удерживала двадцатилитровую емкость, лицо даже не выражало напряжения, тревоги, будто человек занимался обыденным делом. Отдельные ручейки Сэм провел к куче ветоши, к газовым баллонам. По лестнице он поднимался спиной вперед.

По деревянным ступеням темной полоской разливался бензин.

Антон встретил Сэма улыбкой и быстро взмахнул рукой.

Они тщательно полили ковер бензином перед спящими пьяными парнями. На все хватило одной канистры, вторая даже не понадобилась.

— Занеси ее в гараж. Немного подозрительно, если канистру хранят в гостиной.

— Хороший мог получиться дом, но хозяин так и не успел его достроить, Пит глубоко вздохнул, потому как сам никак не мог привести в порядок собственный дом, который начал строить за городом два года назад. — Для Запада, — проговорил он, — лучшая имитация несчастного случая автокатастрофа, для России — пожар, случившийся по пьяне.

Антон не стал консультироваться с Галкиным, что делать с жадным шантажистом. По глазам олигарха во время разговора он понял, того устроит только смерть свидетеля. Сколько ни плати человеку, ему захочется больше. А знания — такой товар, за который можно платить до бесконечности.

— Ребятки, вы не наследили?

«Как можно!» — хотел было возмутиться Пит.

Служба в охране олигарха приучила его к полной индифферентности. Он огляделся. В доме он вообще ни к чему не прикасался, ни к дверной ручке, ни к стакану, ни к спинке стула. Делал он это уже автоматически.

Поджог люди из охраны Галкина организовали профессионально, но Антону недоставало пары штрихов.

— Форточку открой.

Сэм хотел открыть ее в окне, выходящем на улицу, но Антон отправил его на второй этаж.

— Воздух должен проходить через весь дом, он и потянет за собой огонь.

— Боюсь, возле них гореть плохо будет.

— Каркас в диване деревянный и стол сосновый. А главное, дыма от ковра много будет, сразу и задохнутся. Пошли, — бросил он своим спутникам. — Ты, Сэм, выходи первым и отгони машину за угол налево. Там нас и жди.

Антон немного постоял у входной двери, разглядывая замок, поставленный на собачку. Он никак не мог припомнить, фиксировал ли его Копоть, когда впустил их в дом. По логике выходило, что он, наоборот, должен был закрыть дверь надежно — так, чтобы никто посторонний случайно не вошел в дом. Так поступил бы осторожный человек. В том, что Копоть и Клещ — люди недалекие, сомнения не оставалось. Они легко подыграли Антону, сами того не желая, в задуманной им пьесе по названию «Смерть от несчастного случая».

Они и двое слесарей еще жили, сопели, бормотали в пьяном забытьи, но уже ничто не могло их спасти.

«Может, он и не такой дурак, — усмехнулся Антон, — и оставлял дверь открытой, чтобы унести ноги в случае чего? Какая теперь разница? Даже если он поступил так, это ему не помогло».

— Выходи, — бросил он Сэму.

Через две минуты после того, как Сэм уехал на машине, Пит спрыгнул. Антон достал коробок спичек. Картинных жестов с зажигалкой он не любил, бросишь бензиновую «Zippo», потом ее найдут пожарники, возьмут версию несчастного случая под сомнение. Поджигать же и забирать зажигалку неудобно, обожжешь руку. Спичка же хороша тем, что сгорает, превратившись в пепел, и не оставляет никаких следов.

С секунду Антон смотрел на огонек, миллиметр за миллиметром пожиравший толстую туристскую спичку, которая не гаснет даже на ветру, загорается, даже если перед этим ее окунули в воду.

«Я становлюсь сентиментальным, — подумал Антон. — Плохой признак. Хочется сказать что-то, вроде, „аминь“ или „мир вашему праху“».

Он разжал пальцы, и короткая спичка, чуть слышно фыркая огнем, упала на доски пола. Сперва начальнику охраны показалось, что огонь погас, но это было обманом. Синие язычки пламени заплясали над лужицей, а затем огонь по проложенным Сэмом дорожкам рванул в две стороны — в переход, соединяющий гараж с домом, и в гостиную.

Когда появился первый дым, Антон удовлетворенно хмыкнул. Движение воздуха сложилось так, как он и хотел. Дым клубами вырывался из подвала, исчезал в гостиной. Прижимаясь к стене, Антон заглянул в комнату, посреди которой уже полыхал костер, занималась обивка дивана. Дым уходил по лестнице, ведущей на второй этаж.

Антон снял замок с собачки и спрыгнул на тротуар. Захлопнул дверь. С улицы еще не было видно признаков пожара, лишь чуткому уху Антона удалось различить гудение огня в гараже.

— Там газовые баллоны, могут рвануть в любой момент, — зашептал Пит.

Мужчины быстро зашагали по неширокой улице. Они шли, не оборачиваясь, спокойные и уверенные в себе.

Бывший зек, пять лет отмотавший в зоне, слесарь «золотые руки» Валик родился под счастливой звездой. До магазина он добрался быстро, и водка в отделе оказалась его любимая, так что у него имелись все шансы быстро вернуться в гараж.

Определение «любимая водка» относилось не к сорту, а к цене. Валик любил дешевую, лишь бы только она не была подделкой. «Здоровье прежде всего» — любил говорить он. Хватило еще и на две бутылки пива. Продавщица, молоденькая девушка, уже отлично изучила покупателей своего отдела, знала, с кем можно полюбезничать, а с кем следует вести себя также непреклонно, как инспектор ГАИ с нарушителем правил дорожного движения. Валик входил в число тех, с кем лучше любезные разговоры не заводить. Заговорит зубы, а тем временем один из его дружков что-нибудь стащит.

Выйдя на крыльцо, Валик принялся распихивать бутылки. Водку, как наиболее ценное, он пристроил во внутренние карманы куртки, поближе к сердцу. Пиво он запихнул в рукава и, придерживая бутылки пальцами, двинулся по улице, с виду не обремененный никакой ношей. Он вышел из-за угла и тут же остановился. Джип гостей, приехавших к Копотю, все еще стоял перед домом, хотя, по мнению Валика, они не собирались пробыть долго. Если собираешься остаться надолго, то хотя бы сядешь, а двое из гостей, как он помнил, стояли.

— Мудаки, — тут же обозвал их слесарь «золотые руки». Рисковать не хотелось. Открыть дверь и нос к носу столкнуться с Толиком он не желал.

«Чего это я переживаю? — рассмеялся Валик. — Мне и подождать можно».

Он уселся на низенькую узкую лавочку у забора соседского дома и скрылся от посторонних глаз под защиту разросшихся кустов шиповника. Одна бутылка пива выскользнула из рукава. Натренированными пальцами Валик снял жестяную пробку и щелчком отправил ее в кусты, вспугнув огромного полосатого шмеля. Валик пил и поглядывал на машину.

Вскоре открылась дверь, и один из гостей спрыгнул на тротуар. Валик успел заметить двух оставшихся в коридоре. Джип выбросил из выхлопной трубы легкое облачко дыма и скрылся за поворотом.

«И какого хрена они остались? Неужели пешком пойдут? Такие мужики своими ногами не ходят, — подумал Валик, отправляя пустую бутылку под лавку и откупоривая вторую. — Если они решили надолго остаться, то придется мне и водку пить в гордом одиночестве», — усмехнулся слесарь.

Тут дверь отворилась, и двое мужчин спрыгнули на тротуар, двинулись в том же направлении, в котором скрылся джип.

— Херня какая-то! — подытожил Валик, торопливо открывая пиво. — Не дай бог, дверь окажется закрытой!

Его насторожило то, что он не увидел Копотя. Тот, прежде чем захлопнуть дверь, осматривал улицу в обе стороны. Валик пробрался к дому и подковырнул ногтями край двери, потянул ее на себя.

«Закрыто! — он выругался себе под нос. — Ребятам стучать придется».

Он прислушался. Из-за двери гаража доносилось неровное гудение.

«Резак, что ли, так шипит? Быть того не может!»

Он подобрался к гаражным воротам, закрытым на навесной замок, и еще раз прислушался к гудению. Так сильно шуметь не мог даже резак, пламя гудело, как в паровозной топке. И тут на глазах у пораженного Валика свежая краска на гаражных воротах стала вздуваться пузырями. Не веря собственным глазам, он тронул ворота рукой и тут же вскрикнул, одергивая ладонь.

— Вашу мать! — закричал Валик. — Да вы сейчас сгорите!

Он уже не прятался. Несколько раз ударил ногой в ворота, затем подбежал к двери и бросился колотить в нее кулаками.

— Толик, Яшка, гараж горит! На его крик никто не откликнулся. Зато в соседнем доме распахнулось окно.

— Чего орешь?

— Пожар!

И, словно в подтверждение слов слесаря, в окне лопнуло стекло, сквозь планки защитной роллеты пробились языки пламени.

— Точно, дым со второго этажа валит, — почему-то очень спокойно сказал сосед.

Валик огляделся, чем бы выломать дверь, но, естественно, ни топора, ни лома на улице не валялось. Он бросился к двери гаража, под которой лежал обломок бордюрного камня.

И тут взорвался газовый баллон, стоявший в гараже. От взрыва распахнулись ворота, Валика бросило на проезжую часть. Падая, он даже толком не успел подставить руки. От соприкосновения с асфальтом хрустнули обе бутылки водки. Валик лежал лицом вниз, а из-под куртки сочилась кровь — стекло порезало ему грудь. Огонь, как водопад, текущий вопреки законам тяготения вверх, лизал балки гаража.

Казавшаяся до этого вымершей улица, внезапно ожила. Мужик, выглянувший первым в окно на крик, уже успел вызвать пожарных и вышел полюбоваться зрелищем в палисадник. Когда раздался взрыв, он даже присел от испуга. Над его домом со свистом пролетело то, что раньше было газовым баллоном.

— Ни хрена себе! — пробормотал он. Но когда увидел распростертого на асфальте Валика и пару секунд спустя — кровь, из зрителя мужик превратился в участника. Он выскочил на улицу, подхватил оглушенного Валика под руки и потащил в свой двор подальше от огня.

— Братан, ты живой, а? Братан! — приговаривал мужик, усадив Валика под забор и оттягивая большим пальцем веко.

Резко пахло водкой, в карманах куртки звенели стеклянные осколки.

— Во, не повезло парню, — бормотал мужик, наконец, поняв, что произошло. — И водку разбил.

Валик медленно открыл глаза и уставился на своего спасителя.

— Братан, ты порезался весь.

— Ни хера, — упрямо ответил Валик и приложил ладонь к груди. Отвел руку и тупо смотрел на собственную кровь.

— Живой? — спросил мужик.

— Живой.

— Посиди, сейчас пожарные приедут. Я тебе «Скорую» вызову.

— На хера? — Валик, расстегнув рубашку, рассматривал порезы. Они были неглубокими, хотя и сильно кровоточили.

— Промыть бы надо.

— Водка промыла.

— Ты посиди, я сейчас.

В этот момент уже слышались сирены пожарных машин, главное действие перемещалось на улицу. Мужик побежал смотреть. Валик набрался сил, встал на колени и наблюдал за происходящим сквозь широкую щель между досками невысокого забора.

Пожарные разворачивали шланги, откинули люк посреди улицы, опускали туда рукава. Валик сел по-турецки, сложив ноги, и, боясь порезать пальцы, выбрасывал из карманов стеклянные осколки.

«Это ж что получается, — думал он, — хана дружкам моим! Сейчас и менты тут будут. Кого первым повинтят — конечно же, бывшего зека! Вот вам!» — Валик скрутил фигу и неуверенно ткнул ее в щель между досками.

Пока до него никому не было дела. Мужик, вытащивший его с улицы, беседовал с пожарными. Толпа любопытных прибывала, то и дело слышалось слово «теракт». Вот оно-то и подхлестнуло Толика.

«Пока обо мне не вспомнили, надо выбираться отсюда. Пошел и пошел… Какого хрена возвращался? Сгорели ребята», — с досадой сплюнул Валик на сочную траву.

Он запахнул куртку, чтобы не бросалась в глаза окровавленная рубаха, и выбрался на улицу. Немного, с пару минут потусовался среди зевак.

— Давно горит? — хрипло спросил он у любителя острых ощущений.

— Только что занялось, но зато как! — восхищенно отвечал ему парень с бутылкой пива в руке.

— Вытащили кого-нибудь?

— Пожарники еще в середину не забрались, но хрен там кто живой останется.

Валику показалось, что пожарники действуют слишком медленно, даже не пытаясь никого спасать.

«Хотя, — подумал он, — ребята наверняка в дыму уже задохнулись».

Сам он не рвался в огонь, не кричал и, несмотря на выпитые бутылки пива, трезво оценивал ситуацию. И тут, впервые после того, как его бросило взрывом на асфальт, вспомнил о машине, стоявшей возле дома, вспомнил о трех странных субъектах. И тут же ему сделалось страшно. Он осмотрелся, Валику померещилось, что среди толпы увидел одного из них — того, кто сидел в кресле, когда двое других стояли.

«Так это ж они дом подожгли! — дошло до него. — И я там должен был оказаться».

Теперь уже расшибленный лоб и изрезанная грудь, а так же две безвозвратно загубленные бутылки водки казались ему нереально малой платой за жизнь. Страх прочно поселился в его душе, ему казалось, что в толпе, присутствуют те, кто хочет его убить.

— Не было меня здесь, — шептал Валик, пробираясь вдоль забора. — Не было! Ну вас всех к черту, я ничего не сделал!

Отойдя метров на сто, Валик побежал. Мозг его лихорадочно искал ответ на вопрос: за что?

«Может, машину у кого из „крутых“ украли, а „крутой“ вычислил, приехал на разборки? Но тогда это уж слишком. Если мужик хотел машину вернуть, то четыре трупа даже за навороченную тачку — жирно будет!» Оказавшись дома, Валик придумал для себя приемлемое объяснение. — «Точно, тачку, небось, украли, на запчасти развинтили, вот Копоть и не сумел вернуть машину. Мужик крутой попался, рассчитался по полной программе, чтобы другим не повадно было. Яшка Клещ, конечно, дурак, думал отсидеться у Толика, спрятаться, а ни за что под замес попал — смерть нашел. А я, наверное, под счастливой звездой родился. И пить-то мне особо не хотелось, но как будто внутренний голос в голове шептал: иди за водкой! Вот я его и послушался. Прежде он меня не подводил, не подвел и теперь».

Обращаться к докторам Валик был не приучен, зона научила его полной самостоятельности. Выпив стакан сорокаградусной вместо наркоза, он заправил в иглу суровую нитку и сам принялся зашивать порезы, потому как обращаться к врачам — значит, накликать на свою голову неприятности.

«Они обязательно сообщат о визите в милицию, а те потом нагрянут домой. Посыплются вопросы: что? где? почему?.. Еще, чего доброго, повесят на меня поджог дома Толика Копотя!» — думал бывший зек, сидя в своей халупе.

 

Глава 10

Ночное происшествие оставило в душе у Иллариона Забродова неприятный осадок. Он был привычен к виду крови, на трупы мог смотреть так же равнодушно, как на поваленное бурей дерево. Но раньше были другие трупы, другая кровь. Война, разрушение всегда ужасны, но гибель мужчины — не то же самое, что гибель женщины. А если женщина погибла несправедливо…

…хотя может ли смерть вообще быть справедливой? И тогда уже неважно, кем она являлась при жизни — проституткой, воровкой, известной актрисой или председателем правления банка. К «смерти вообще» можно привыкнуть, но не к конкретной «смерти».

Наверное, именно поэтому Илларион чувствовал себя с утра в большой квартире не слишком уютно. Спокойствие, к которому он раньше стремился, оборачивалось для него теперь одиночеством. Не помогало даже присутствие в доме пса. Доберман чувствовал настроение хозяина. Собаки всегда чувствуют смерть, в каком бы виде она не объявлялась в доме. Забродов почувствовал, что случившееся на дороге крепко зацепит его. Не знал как, с какой стороны, но это неприятное ощущение не покидало его.

Поэтому когда раздался телефонный звонок, Забродов охотно взял трубку, хотя обычно отвечал через силу, недовольный тем, что его беспокоят.

— Алло!

— Вот теперь-то ты меня не узнал, — послышался радостный голос полковника Мещерякова.

— Да.

— И знаешь, почему ты меня не узнал? Потому, что мы не виделись меньше десяти дней.

— Что ж, на этот раз тебе кое-что удалось, — рассмеялся Забродов.

— Говорят, ты уже отличился?

Илларион не стал ни соглашаться, ни опровергать, потому, что не знал, о чем пойдет разговор — то ли о сбитых на дороге девушках, то ли о торговцах наркотиками, с которыми он разобрался на холме неподалеку от рынка. О торговцах знал только Феликс. Иллариону же не хотелось, чтобы об этом говорили в ГРУ.

— Видишь, и я кое-что о тебе знаю. Помощь твоя нужна, Илларион.

— Надеюсь, ты помнишь, Андрей, родному ведомству я согласен помогать сейчас только консультациями?

— Именно консультация мне и нужна.

— В качестве кого?

— Ты не только классный инструктор, — принялся льстить Иллариону Мещеряков, — но и большой знаток восточных языков.

— Восточные языки — понятие неопределенное, — хмыкнул Забродов, — это то же самое, что сказать «западные языки». Можно отлично знать польский, но ни слова не понять из уэльского, который относится к кельтской группе.

— Не лезь в дебри, — предупредил Мещеряков. — И только не притворяйся, что не понимаешь по-арабски.

— Поздно притворяться, хотя хотелось бы.

— Надо перевести пару слов.

Забродов пожал плечами. Специалистов-востоковедов в ГРУ с избытком хватало еще со времен арабо-израильского конфликта.

— Свои переводчики вывелись?

— Особый случай. Текст они перевели, но какие-то странные словечки попадаются. Наверное, чисто разговорные. Ты же живьем с арабами общался, может, и нахватался их сленга.

— Хорошо, читай мне по телефону, — с хитрой улыбкой, которую, естественно, не мог видеть Мещеряков, попросил Забродов.

— Нет уж, давай поступим так: ты меня дождешься, а я сейчас подскочу. Для меня арабские закорючки хуже медленной смерти на слабом огне.

— Что ж, жду тебя полчаса, больше не обещаю.

И чтобы Мещеряков не успел возразить, Илларион повесил трубку. Телефон тут же затрезвонил вновь, но Забродов не отвечал.

«Нечего баловать! Привыкли на халяву получать консультации, словно я городская справка».

Обычно к приезду Мещерякова Забродов готовил какой-нибудь сюрприз, который ставил Андрея в тупик, какую-нибудь безобидную шуточку.

— Ну-ка, Полковник, — щелкнул Илларион пальцами, подзывая пса, — разыграем друга? — пес преданно смотрел на хозяина. — Ты готов выполнить любое приказание, как солдат? — Забродов подмигнул доберману, тот согласно кивнул, этому трюку он был обучен еще до инструктора. — Значит, ему понадобился переводчик с арабского?

Забродов направился в коридор. Пес, цокая по паркету когтями, последовал за ним.

— Так, так, — приговаривал Илларион, присаживаясь на корточки. — Арабская литература.

Книги на арабском занимали две полки огромного стеллажа. Среди книг, на корешках которых виднелась вязь, понятная в Москве лишь посвященным, нашлось пять словарей. Три из них старые, антикварные издания, если берешь их в руки, тут же начинаешь испытывать волнение.

— Эти не пойдут, — Забродов отправил их на полку и взял в руку современный арабо-английский словарь. — Нюхай, хорошенько нюхай, — он поднес словарь прямо к морде пса. Тот послушно принюхался. — Все книги, как и люди, пахнут по-разному, — усмехнулся Забродов и поставил словарь на полку в первый ряд. Искать! — приказал он доберману.

Тот обнюхал корешки книг и принялся тыкаться носом в нужный, синий, с золотым тиснением.

— А достать тебе его слабо? — Забродов пальцем чуть выдвинул книгу.

Пес лапой вывалил словарь на пол и радостно заурчал.

— Поднять! Взять! — приказал Забродов. Доберман при помощи лап исхитрился-таки изогнуть книжку в мягкой обложке и несильно сжал ее зубами.

— Дай!

Пес положил словарь на колени Иллариону.

— Теперь усложним задачу.

Забродов уже завелся. Все, что он ни делал, он старался делать по максимуму. Расчистил место во втором ряду книг, где стояли те тома, до которых у него никогда не доходили руки. Затем поставил книжки на место.

— Искать! — приказал он.

Псу пришлось повозиться, пока он не вывалил на пол штук пять толстых томов первого ряда. Делал он это достаточно забавно, и обычно ужасно педантичный в отношении книг Забродов все-таки смирился с тем, что тома валяются по полу, а пес стоит на них лапами. Доберман исхитрился-таки вытащить лапой из второго ряда хорошо обнюханный словарь, уже без команды схватил его в зубы и сунул Забродову.

— Молодец! Со мной скоро человеком станешь.

Словарь спрятался во втором ряду. Забродов вернул тома на место и уселся в гостиной в кожаное кресло с газетой в руках. Пес лежал у его ног.

Когда над дверью задребезжал звонок, Забродов выдержал паузу и неторопливо направился открывать. Времени между звонком и щелчком замка было ровно столько, чтобы начать нервничать. На лице Мещерякова, когда он переступил порог, прочно держалась глуповато-виноватая улыбка.

— Пса своего на живодерню еще не сдал? — не увидев добермана в прихожей, поинтересовался Андрей. Он понимал, что Иллариону не так-то легко менять привычки. Человек, привыкший жить один, заполучив взрослого кобеля, основательно подпорченного бродяжничеством, должен был, по его представлениям, взвыть уже через неделю.

— Он мне не мешает, и я ему, кажется, тоже.

— Ну-ну, — Мещеряков прошел в гостиную и только намерился сесть в кресло, как пес зарычал. Креслом этим Мещеряков пользовался каждый раз, когда приходил к Забродову. — Чего он? — осторожно поинтересовался Андрей, но только стал опускаться, как доберман клацнул зубами.

— Извини, Андрей, если кто-то садится без моего приглашения, он нервничает.

— Животное, — проговорил полковник ГРУ, глядя на Иллариона.

— Садись, — предложил Забродов. Пес тут же опустил голову на лапы и, как показалось Мещерякову, даже подмигнул хозяину.

— Дело, конечно же, срочное? — спросил Забродов.

— Да так себе, — пожал плечами Мещеряков.

— Было бы не срочное, тебя бы в служебное время ко мне не отпустили.

— Я бы сказал, скорее, важное, а это не совсем то же, что срочное.

— Философом становишься? — Илларион требовательно протянул руку.

Андрей тут же достал бумагу. Это была ксерокопия, арабский текст, написанный от руки. Маркером подчеркнуты слова, которые не сумели перевести спецы из ГРУ. Забродову было достаточно одного взгляда, брошенного на эти слова, чтобы понять, в чем дело. Но ему не хотелось раскрывать секрет так просто, это было равноценно тому, как если бы фокусник, не показав фокус, тут же объяснил его публике.

— Да, задачка… — не будучи в силах скрывать улыбку, Илларион потер ладонью губы. — Даже не знаю, что тебе и сказать.

— На тайнопись похоже? — охотно стал помогать Мещеряков. — Но тогда, какого черта писать все открытым текстом и лишь несколько слов шифровать?

— А если зашифрованы ключевые слова?

— Может быть, может быть… — сделался серьезным Мещеряков.

Подловив это настроение собеседника, Илларион произнес:

— По-моему, англичане издавали словарь ненормативной арабской лексики.

— Такого в нашей библиотеке не оказалось, — горестно развел руками Мещеряков. — Нашелся даже словарь арабской лексики средневековых поэтов тюркского происхождения. В Интернете ничего похожего нет.

— Вы не правильный алгоритм поиска выставляли. Так всегда бывает, нужной книжки под рукой как назло нет, — Илларион сделал значительную паузу и добавил. — Но только не у меня.

— У тебя есть такой словарь?

— Полковник, у нас есть такая книжка? Доберман, уже привыкший откликаться на кличку Полковник, поднял голову.

— Не знаешь? В самом деле, ему эти книжки без надобности. Послушай, друг, — обратился Илларион к псу, — найди-ка мне словарь арабской ненормативной лексики. Искать!

Доберман пошел в коридор. Мещеряков недоверчиво ухмылялся. Когда же полковник ГРУ увидел, что доберман замер у полки, где стояли книжки изданные по-арабски, улыбка потихоньку стала сползать с его лица. Лапой доберман выбросил четыре тома и сунул голову в образовавшийся проем. Принюхался.

— Да-да, синий корешок и надпись, тисненая золотом, — через плечо бросил Забродов доберману.

Мещерякову хотелось покрутить указательным пальцем у виска.

Пес резко выдернул голову и лапой выбросил на пол глянцевую книгу. Схватил ее в зубы и, резво вернувшись в гостиную, положил ее на журнальном столике перед хозяином.

Мещеряков, не отрываясь, смотрел на синий корешок, на котором золотились арабские буквы.

— Твою мать! — только и выдавил он из себя. Забродов же с таким видом, будто бы не происходит ничего сверхъестественного, поблагодарил добермана и раскрыл книгу. В отличие от Андрея, он знал, что словаря ненормативной арабской лексики не существует в природе. Он также был уверен, что ни одно из слов, приведенных в словаре, ему не понадобится.

— Это самое последнее и полное издание, — напропалую врал он, листая страницу за страницей. — Здесь собраны уличные речевые обороты всех арабо-язычных стран и даже некоторых тюркоязычных, где арабский используется для богослужения.

Забродов мог бы и не говорить таких сложных конструкций, мог бы просто считать вслух: раз, два, три, четыре…

Ошеломленный тем, что доберман отыскал нужную книгу, Мещеряков слышал лишь звуки, смысл до него уже не доходил.

— Синяя с золотом, — пробормотал он и спросил, обращаясь уже не к Забродову, а напрямую к доберману:

— Ты что, и читать умеешь?

— По-арабски. Это я его научил, — бесстрастно проронил Илларион, продолжая листать словарь.

Это добило Мещерякова окончательно. Он уже легко смирился бы и с тем, что пес заговорил человеческим голосом, пусть всего лишь по-русски. Такая частность уже не играла роли.

Забродов взял в руки карандаш и быстро надписал над словами, очерченными в ксерокопии маркером, их русские эквиваленты.

— На, держи.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— Но почему их нет в словаре?

— Андрей, человек силен, если верит в собственные силы. Ты в них не веришь, и в этом твоя беда. Прочти вслух эти слова по-арабски.

— Я, вообще-то…

— Я не подозреваю тебя в том, что ты в тайне от начальства изучал арабский, но, поскольку ты крутишься среди людей образованных — в восточном секторе, то наверное выучил, как читаются буквы?

— Немного знаю, — согласился Мещеряков.

— Читай.

Полковник ГРУ протяжно по слогам прочел одно слово, затем другое, третье.

— Тебе их звучание ни о чем не говорит?

— Галиматья какая-то!

— Пробуй еще раз. Вслушайся в свой голос. Но и новая попытка не внесла для Мещерякова никакой ясности.

— Ты не старайся выговаривать слова по-арабски, говори, как привык.

Мещеряков прочел их уже нормальным голосом и тут же рассмеялся:

— Вот же, черт, как это раньше я не догадался? Это английские слова, вкрапленные в текст, только записаны они арабскими буквами. Так же, как мы иногда пишем какой-нибудь «интерфейс» русскими. Но если бы, Илларион, ты не надписал их по-русски сверху, я бы ни за что не догадался. Уж какие у нас ушлые переводчики, а никто не догадался. А ведь все знают английский, как родной.

— Значит, с арабским у них проблемы, с разговорным. Мещеряков мрачно посмотрел на словарь в руках Забродова.

— На кой черт тебе эта книга понадобилась?

— Ты же сам сказал, что текст арабский.

— Откуда я мог знать?

Мещеряков смотрел то на Забродова, то на пса, то на словарь, на обложке которого проступали следы от зубов.

— Все равно, я ни хрена не понял!

— Обманул я тебя. Доберман не умеет читать по-арабски, — Забродов провел пальцем по замысловатой вязи, — пока выучил лишь английский. Тут, видишь, название продублировано.

Мещеряков, как идиот, подался вперед и рассмотрел на корешке английскую надпись, сделанную меньшим шрифтом.

— Теперь ты успокоился? Ну, в самом деле, невозможно же пса, подобранного на улице, за несколько дней научить читать по-арабски! По-английски он и то еле осилил, произношение у него ни к черту из-за не правильного прикуса.

Мещеряков еще долго хлопал бы глазами, если бы Забродов не предложил:

— Пойдем прогуляемся? Из-за твоего дурацкого звонка доберман на природу еще не выбирался.

— Это фокус какой-то, — бурчал полковник ГРУ в спину приятелю, когда они спускались по лестнице.

— Ну что ты, я не фокусник, а солидный человек, инструктор.

— Гад ты, а не инструктор! Я теперь несколько ночей кряду спать не смогу, буду прикидывать так и этак.

— Разминка мозгов — занятие полезное.

Мест для прогулки собак в центре города не так уж и много. Чтобы не пугать прохожих, Забродов вел пса в наморднике на коротком поводке, хотя знал, что тот абсолютно безобиден, потому что умен.

Они направлялись к небольшому запущенному парку, который располагался на месте старого кладбища. Кладбище снесли в пятидесятые годы, остались лишь старые деревья, да остатки аллей.

До него было минут десять хода.

Когда они дошли до первого перекрестка, Забродов окончательно убедился в том, что за ним следят. Будучи человеком обученным и искушенным, он чувствовал слежку издалека. Пока он обнаружил только одного человека — солидного, в дорогом плаще. Но по его поведению догадывался, что тот не один.

Мещеряков что-то болтал, пытался шутить, но Илларион слушал его в пол-уха. Он покрепче накрутил поводок на руку, не давая псу отдаляться. Людей на улице оказалось много.

«Я не ошибся, — подумал Илларион, — он следит за мной».

Забродов с Мещеряковым вошли в парк, миновав старую кирпичную ограду. Илларион спустил пса, и тот радостный, что получил свободу, рванулся вперед. Народа в парке практически не было, тут появлялись одни собачники, ведь ни киосков, ни скамеек здесь не стояло. Забродов не упускал возможности незаметно посмотреть назад. Он то делал вид, что счищает грязь с рукава, то якобы прикрывал от ветра зажигалку, когда прикуривал. Мужчина тоже оказался в парке, но близко не подходил.

«Ага, — отметил про себя Илларион, — вот еще двое появились!»

Вдалеке на аллейке стояли двое молодых мужчин. Они очень уж старательно не смотрели в сторону Забродова, зато пару раз обменялись взглядами с его преследователем.

«Это не убийцы, те глаза не мозолят, стреляют из укрытия, — усмехнулся Илларион. — Но и на обыкновенных топтунов не похожи, выучка в них чувствуется. Они не боятся засветиться. Значит, остается единственный вариант — мне хотят сказать что-то конфиденциальное, и пока со мной Мещеряков, разговора не произойдет».

— Это, конечно, интересно, — вклинился он в рассуждения Андрея, — но как ты думаешь, почему я пошел в парк подальше от людских глаз?

— Собаку выгулять.

— Свидание у меня здесь назначено. Мещеряков не сразу понял:

— Свидание? Чего ж ты прячешься? Ты же мужик холостой.

— Она женщина замужняя, — с достоинством произнес Забродов, — мы не хотим, чтобы нас видели вместе.

— Извини, — Мещеряков рад был услужить Забродову, тем более что услуга не требовала с его стороны никаких усилий. — Раз надо, значит, надо. Я враг тебе, что ли? Ты мне помог…

— Да…

— Красивая?

— В такую нельзя не влюбиться.

— Молодая?

— Для моего возраста все красивые женщины молодые. Красивая старость случается редко.

— Блондинка? Брюнетка?

— Нет, она крашеная — в зеленый цвет, — прочувствованно сказал Забродов, протягивая руку на прощание.

До рукопожатия можно говорить сколько угодно, но, пожав ладони, люди, как правило, спешат разбежаться в разные стороны.

Мещеряков подозрительно покосился на него и засеменил по дорожке.

«Вот и пойми его, правду говорит или разыгрывает».

Доберман догнал его, лизнул руку и опрометью бросился назад к Забродову.

— Пакость какая, — шептал Мещеряков, вытирая руку о штанину. Но сколько ни вытирал, неприятное чувство не покидало его.

Илларион, оставшись один, повернулся к мужчине, томившемуся в конце аллеи, и махнул ему рукой, давая понять, что давно заприметил слежку.

«Нервы у него в порядке», — подумал Илларион, увидев, что преследователь, совсем не смутившись, неторопливо двинулся к нему.

Двое других мужчин остались на своих местах. Опасности Забродов пока не ощущал. Человек, собирающийся ударить или убить, источает энергетическое поле, которое Илларион научился распознавать давно. Агрессией тут не пахло.

— Добрый день, — мужчина остановился, но руки не подал. Он демонстративно сцепил запястья у себя за спиной и немного насмешливо посмотрел на Иллариона.

— День так себе, — ответил Забродов.

— Кому-то он запомнится надолго, а кто-то не вспомнит о нем и следующим утром. Вы, если я не ошибаюсь, Илларион Забродов? — спросил незнакомец.

— Это не я сказал, а вы, — уклончиво ответил Илларион, понимая, что незнакомец не спрашивает, а просто дает понять, что ему кое-что известно.

— У меня к вам есть деловое предложение.

— У вас лично? — взгляд Иллариона стал неподвижным. Он чувствовал, что человек, который пытался произвести впечатление важного и самостоятельного субъекта, на самом деле кому-то подчиняется.

Незнакомец усмехнулся:

— Скажем, предложение от человека, которого я представляю.

— Деловое предложение — достаточно расплывчатая формулировка. Может, мне предлагают торговать семечками на остановках трамвая или устраивать тараканьи бега?

Пока еще Забродов не решил главной для себя задачи: в связи с чем к нему подкатились? То ли в связи с уничтоженной партией героина, то ли в связи с происшедшим на дороге? Для первого случая с ним говорили достаточно мягко, для второго — достаточно неопределенно.

— Я вас слушаю, — Забродов тоже заложил руки за спину. В пальцах он держал толстый кожаный поводок, заканчивающийся стальной цепью.

— Вам готовы предложить деньги за молчание, большие деньги, — уточнил собеседник, заметив, что на лице Забродова не дрогнула ни одна мышца.

— За что?

— Вы забудете о том, что случилось.

— Я не понимаю, о чем идет речь.

— Не притворяйтесь.

— Вы меня с кем-то спутали.

— Вот уж нет, — улыбнулся незнакомец, — со мной таких промахов не случается. Подумайте, молчание стоит больших денег. Вам не нужно специально что-то делать, надо всего лишь кое-что забыть.

— Не знаю, про что именно вы говорите, но человек, который платит, всегда надеется остаться в выигрыше. А значит, то, что у меня есть, стоит дороже. Я не привык уступать.

— Я еще не назвал сумму.

— Это правило непреложно, оно действует для меня при любой сумме.

«Странный и на первый взгляд беспредметный разговор», — подумал Забродов, разглядывая собеседника, — его уже не так интересовало то, что тот говорил, сколько появилось желание понять, кто он. «Бывший военный, — решил Илларион. Хотя нет, этот человек привык говорить. Прежде, чем он произнесет фразу, она сначала у него складывается в голове. Военные же привыкли говорить готовыми формулами. Спецслужба, скорее всего, КГБ. Но это в прошлом».

— Я, честно говоря, вообще не понимаю, о чем вы меня просите, — проговорил Илларион.

Доберман уже потерял всю свою веселость, стоял невдалеке, осторожно поглядывая на незнакомца, жадно втягивая в себя воздух, запоминая его запах.

«Да, — продолжал думать Забродов, — таких людей мне доводилось встречать в жизни десятками. Они в большинстве были честны, вернее, были уверены в том, что честность — лучшая манера поведения. Но для каждого из них существует свой порог, измеряемый деньгами, и сами они с удивлением для себя обнаруживают, что готовы продать самое святое. Его уже успели купить. Он умен, сообразителен и умеет добиваться результата».

— Вам готовы предложить денежную компенсацию, — тихо проговорил незнакомец.

«Интересно он выражается — не „я готов, а вам готовы“».

— Меня интересуют две вещи, причем, конкретные, — спокойно сказал Забродов. — Кто готов? За что?

Незнакомец улыбнулся:

— Вы еще не созрели для разговора.

— Почему?

— Вы не спросили «сколько», а это самая существенная часть. Я вижу, вы человек честный, врать не привыкли, вернее, даже не умеете, и я не стану просить вас о невозможном.

«Такой ласковый, что его прямо к ране прикладывать можно!» — усмехнулся про себя Забродов.

— Вам никого не придется обманывать. Сказать не всю правду — не значит солгать, — продолжал незнакомец.

— Кому я должен говорить?

— Вас сегодня найдут, и вы поймете, о чем идет речь. Вы скажете, что не все помните, кое в чем не уверены. Вот и все, что от вас требуется.

Говоривший запустил руку в карман и вытащил две пачки долларов.

— Возьмите, это задаток. Еще столько же получите, когда я смогу убедиться, что вы поступили правильно.

Забродов пожал плечами. Он хотел сейчас лишь одного — чтобы его оставили в покое. После разборок на авторынке он дал себе зарок не влезать в конфликты, которые его не касаются.

— Я не привык брать деньги, которые не заработал.

— Эта сумма вас ни к чему не обязывает, — мягко говорил доброжелатель, это всего лишь знак того, что наш разговор состоялся.

— Засунь их себе в задницу, — не меняя тона, произнес Забродов и посмотрел собеседнику прямо в глаза.

Тот оставался так же невозмутим, как и прежде. Чувствовалось, что он печется не о себе, а выполняет чье-то поручение:

— Я не хочу, чтобы у вас появились неприятности, но вы сами стремитесь к этому.

— Ты мне угрожаешь?

— Нет, предостерегаю. К нашему разговору, так или иначе, мы еще вернемся. Но могут произойти вещи, о которых вам придется пожалеть.

— Иди ты на хрен! Я с бандитами в переговоры не вступаю, — Забродов негромко свистнул и хлопнул ладонью по ноге. Доберман тут же подбежал к хозяину. — Пошли, не о чем с ним говорить.

— Я вас предупредил, — проговорил незнакомец в спину Забродову.

Двое парней, увидев, что Илларион идет к ним, не спеша отошли в сторону, не по дорожке, а прямо по траве.

«Может, стоит съездить ему по морде? — подумал Забродов, но тут же себе ответил. — Нет, пожалуй, он этого только и ждет».

Он еще с полчаса гулял по парку, никто ему больше не досаждал. Но интуиция подсказывала Забродову, что его в покое не оставят.

Начальник охраны олигарха Антон дождался, пока Забродов покинет парк, и только тогда махнул рукой Сэму и Питу, топтавшимся возле кустов.

— Он, — указал Антон рукой в спину удаляющемуся Забродову, — все понял, но ни с чем не согласился. Сэм хмыкнул и поинтересовался:

— Его убрать?

— Нельзя, — отвечал Антон, — пока еще он не дошел до этой ступени. Его нужно убедить. Пит тут же улыбнулся.

— Хозяева иногда любят собак больше, чем собственных детей.

Антон взглянул на часы.

— Придется действовать. Скоро он вернется в квартиру, но его выманят из дома. Держи, — он отдал Сэму две пачки долларов и расклеенный почтовый конверт, в котором было что-то потолще обычного письма.

— Понятно, — усмехнулся Сэм.

— На все про все у вас полчаса.

— Этого хватит с лихвой, — ответил охранник.

И двое молодых людей из охраны олигарха Галкина неторопливо двинулись по тротуару, стараясь не терять из виду Забродова.

— Чего он тебе дал? — спросил Пит.

— То же, что и в прошлый раз.

— В прошлый раз, — задумался Пит, — он, по-моему, давал патроны.

— Не все ли тебе равно? — ответил напарник.

Забродов, как только вошел во двор, сразу же увидел чужую машину с милицейским номером. Двор был спокойным, милиция здесь появлялась редко. За рулем сидел молодой человек лет двадцати пяти, которого, казалось, совсем не интересует то, что происходит вокруг. Он читал, устроив папку с бумагами на руле.

Когда Илларион уже зашел в подъезд и чуть повернулся, чтобы прикрыть дверь, то поймал в зеркальце заднего вида машины пристальный взгляд молодого мужчины.

«Или я стал слишком подозрительным, — подумал Забродов, — или они все сошли с ума».

Пес так же радостно, как и час тому назад сбегал с лестницы, теперь мчался наверх.

— Наглое ты животное, — бормотал Забродов, — считаешь, что я тоже должен мчаться вприпрыжку, если тебе этого хочется? Вот уж, не получится!

Дверь на третьем этаже была открыта. Полковник-пенсионер стоял на площадке в домашних тапочках, в старом трико и начищал латунную табличку на двери квартиры. Выглядела она достаточно старомодно, словно пришла еще из тридцатых-сороковых годов. Но на самом деле, табличке было десять лет от роду, ее подарили полковнику сослуживцы, когда тот уходил на пенсию.

Фамилию, имя и отчество гравер исполнил по кальке, нарисованной штабным писарем, с завитками, петельками и прочими каллиграфическими излишествами. Тогда полковник, особо не подумав, в радостном угаре привинтил табличку на дверь, чтобы порадовать друзей, и теперь ему приходилось раз в месяц начищать ее до зеркального блеска, отвинчивать рука не поднималась. Любопытный доберман просочился между полковником и дверным косяком в квартиру, сделал круг по гостиной и негромко тявкнул.

— Пошел вон! — закричал полковник и попытался топнуть. Но мягкий тапок погасил звук. — Что вы себе позволяете! — набросился сосед на Забродова. Мало того, что пса завели, не спросившись, так еще и без поводка его водите!

— Извините, он квартиру перепутал, — Забродов, сжав кулак, погрозил псу. Тот, даже не устыдившись, гордо прошествовал назад на площадку, не преминув потереться о полковничью ногу.

— У меня аллергия от шерсти, — сосед был настроен на скандал.

Но Забродов умел выпутываться из всяких ситуаций. Он улыбнулся соседу:

— Извините, всякое случается. Больше не повторится.

— Псы поганые! Собаки, кобели, суки… — бурчал полковник, натирая табличку суконной тряпкой, смазанной полировочной пастой.

— Еще одна такая выходка, — прошептал Забродов, обращаясь к доберману, — и я заставлю тебя заниматься арабским языком.

Он впустил пса в квартиру. Сам зашел следом. Илларион лишь успел помыть руки, как раздался звонок в дверь.

«Неужели сосед пришел ругаться?» — с тоской подумал он.

Любого незнакомца Илларион готов был спустить с лестницы, но соседи категория особая, с ними ссориться не приходится, даже если очень хочется, приходится терпеть. Забродов отворил дверь, приготовив на лице сочувствующую гримасу. Но произошло то, что случалось крайне редко: Илларион ошибся. Перед ним стоял тот самый молодой человек, который сидел в «опеле» с милицейским номером.

— Здравствуйте, — казенно проговорил гость.

— Да, — во взгляде Забродова не было даже намека на радость.

— Извините, я — следователь, — молодой человек распахнул удостоверение и довольно быстро, с громким щелчком сомкнул твердую картонную обложку, — веду дело о происшествии на шоссе, ведущем в Шереметьево.

— Да…

— Разрешите войти?

Илларион, немного поколебавшись, пропустил гостя.

— Обувь не снимайте, — бросил он, заметив, что следователь раздумывает, не сбросить ли ботинки. Квартира сияла чистотой. — Проходите в гостиную, Илларион еще находился под впечатлением беседы с неизвестным в парке.

Если бы он знал, с кем ему пришлось говорить, то сразу бы увязал теперешний визит с предыдущим разговором в парке.

Пока же он только подумал: «Такая оперативность подозрительна».

— Садитесь, — Забродов сел напротив следователя и приготовился слушать. Он использовал один из своих любимых приемов — лучше поменьше говорить самому, и тогда собеседнику приходиться выкладывать больше, чем тому хотелось бы. — Да, я слушаю.

— Вы были свидетелем дорожно-транспортного происшествия на шоссе вчера?

— Да.

— Хотя свидетелем вас можно назвать только условно. Ведь самого момента наезда вы не видели? Забродов кивнул:

— Какие-нибудь проблемы?

— Вы даже не поверите, какие странные вещи иногда случаются! — всплеснул руками следователь. — Мой коллега ночью не правильно оформил ваши показания, а наша работа не терпит неточностей. Вот и получается, что придется оформлять ваши показания снова.

— По-моему, все было в порядке.

— Мне тоже так показалось, но он перепутал дату, поспешил поставить завтрашнее число. Еще не было двенадцати ночи. Да вы сами понимаете. К току же существует несколько неточностей.

— Каких именно?

— Чисто профессиональные тонкости, — улыбнулся следователь, — и, к сожалению, их можно соблюсти только в управлении. Дело на особом контроле в прокуратуре, и лучше, если мы сделаем все официально. Я передаю вам повестку. Я вас завезу к себе на службу и привезу обратно.

Было чему удивляться. Обычно следователи любезностью не отличаются, и о том, чтобы возить свидетелей на своей машине речи не идет.

— Еще мы проведем опознание. Ведь вы указывали, что видели мужчину, сидевшего за рулем джипа?

— Да. Чувствую, мне придется поехать с вами.

— Спасибо, вы мне очень поможете.

Забродову не нравилась суетливость следователя, слащавость в его словах. Любезности звучали одинаково неприятно как от него, так и от незнакомца в парке. Оба этих человека были слеплены будто бы из одного теста.

Забродов захлопнул дверь и вместе со следователем спустился во двор.

— Это не займет много времени. Несколько формальностей, и вы снова дома.

— Я вас не тороплю. Машина выехала за ворота.

 

Глава 11

Сэм и Пит сидели за столиком в кафе возле самого окна.

— Уехали и мент и Забродов, — Сэм глотком допил кофе и забросил в рот оставшуюся половину бутерброда.

— Вот так всегда, — недовольно бросил Пит, — толком поесть не дадут.

— Ты уже обедал.

Мужчины торопливо встали из-за стола и направились в арку. Сэм про себя отметил, что во дворе никого нет, если не считать котенка, сидящего у колеса «лэндровера».

— Это его машина? — почти не шевеля губами, спросил Пит.

— Да.

— Стильный мужик, — охранники обменялись этими фразами на ходу Сэм даже не попытался отгадать код замка, вытащил из кармана пластиковую карточку и сунул ее в щель между половинками двери. Карточка отодвинула ригель замка, и мужчины прошли в подъезд.

— Ловко ты управился, — прошептал Пит, — мне такая конструкция попадается впервые.

— Мне тоже, — ухмыльнулся Сэм.

— Шикарный дом, — тихо говорил Пит, — я бы сам не отказался жить здесь.

— Рылом не вышел, — огрызнулся Сэм.

— Кто он — этот мужик, к которому мы идем, если квартирку в таком доме имеет?

— Понятия не имею, но с виду мужик тертый.

— Староват для супермена, — заметил Пит. Охранники, не сговариваясь, улыбнулись, увидев ярко начищенную табличку на двери отставного полковника.

— Не хрен людям делать!

— Чтобы по несколько раз взбираться на такую высоту, надо железное здоровье иметь, — сказал Сэм, разглядывая уже дверь в квартиру Забродова.

Пит присел на корточки и стал изучать ключевую щель замка.

— Эту дверь твоей карточкой не откроешь, тут трехсторонний ригель.

И тут за дверью послышались звуки. Пит слегка от прянул от двери, а Сэм инстинктивно запустил руку под куртку, сжал рукоять пистолета.

— Нам сказали, что он живет один, — прошептал Пит. — Собака, — беззвучно напомнил Сэм.

И точно, за дверью послышалось царапанье когтей по двери, а затем недовольное урчание.

— Не обращай внимания, — проговорил Сэм. Пит, успокоившись, что за дверью не человек, достал из кармана футляр с отмычками, напоминающий готовальню профессионального чертежника. В ней имелось пять приспособлений по типу замков. Тонкая пластинка скользнула в щель для ключа. Пит стал подводить стержень за стержнем, прислушиваясь к щелчкам. Доберман, почувствовав, что кто-то ковыряется в замке, громко залаял, зло и грозно.

— Твою мать, — выругался Сэм, — и пасть ему не заткнешь!

Пару раз Пит ошибся, нервничал. Пес ощутимо ударял лапами в дверь, и тонкая работа не ладилась. Лай добермана гулким эхом носился в подъезде. Двумя этажами ниже открылась дверь. Сэм присел, чтобы его не было видно снизу.

— Собаку завели, так следите за ней! — крикнул отставной полковник в лестничный пролет.

Прислушался, возымел ли действие его крик. Пес продолжал лаять.

— Покоя нету! — вновь раздался крик, и дверь с силой захлопнулась.

— Кажется, нам повезло, — проговорил Пит, — дверь он закрыл всего на один замок.

— Зачем закрывать на два, — усмехнулся Сэм, — если уходишь ненадолго?

Пит осторожно провернул сердцевину замка. В глубине двери что-то щелкнуло, и стальное полотно чуть заметно дрогнуло. Доберман надрывался от лая.

— Осталось повернуть ручку, — хитро улыбнувшись, сказал Пит и отступил в сторону, предоставляя сделать это Сэму.

— Пса боишься?

— А ты, можно подумать, нет?

И тут случилось то, к чему не были готовы ни Сэм, ни Пит. Смышленый доберман ударил лапой по ручке двери, и та открылась. Пес выскочил на площадку. Трусливые собаки сперва пугают противника, принимают стойку, рычат, скалят зубы, а смелые бросаются тут же, без предупреждения.

Доберман моментально вцепился зубами в лодыжку Питу, хоть тот и стоял подальше. Пит беззвучно взвыл и ударил пса кулаком в голову. Сэм попятился к перилам. Доберман все сильнее сжимал челюсти. Сэм вытащил пистолет и принялся лихорадочно наворачивать на него глушитель.

— Быстрее же! — хрипел Пит. — Он мне ногу отгрызет!

Доберман, увидев нацеленное на него оружие, отпустил Пита и готов был уже прыгнуть, чтобы вцепиться Сэму в горло, но тут прозвучал тихий, как хлопок ладонями, выстрел. Пуля вошла собаке в череп. Доберман дернулся, обмяк и завалился на бок. Дым тонкой струйкой стекал из массивного глушителя.

Пит шепотом ругался матом, пытаясь закрутить кровоточащую лодыжку большим носовым платком.

— Скорее! — прошептал Сэм и, ухватив еще дергающегося пса за задние лапы, заволок его в квартиру, втолкнул туда Пита и захлопнул дверь. — Сухожилия не порвал?

Пит осторожно шевелил ступней, морщился от боли.

— Нет, сухожилия целы и кость тоже. Кожу порвал, урод! — и он пнул ботинком неподвижно лежавшего на паркете добермана.

Заковылял по коридору, пытаясь понять, где здесь ванная. Рванул на себя дверь, схватил белое махровое полотенце и туго закрутил им ногу. Одернул окровавленную изодранную штанину.

— Теперь ты в порядке?

— Более-менее, — огрызнулся Пит, протирая ручку двери ванной, за которую только что брался голой рукой.

Сэм надел белые нитяные перчатки, прошел в гостиную. Бросил на журнальный стол возле телефонного аппарата две пачки долларов. Вернулся в коридор. Взгляд его скользил по корешкам книг.

Наконец, недобрая ухмылка заиграла на его губах. Верхнюю полку под самым потолком занимали подшивки толстых журналов, собранные по годам. Сразу было видно, что хозяин не часто вспоминает о них.

— Придержи стремянку, — Сэм вскарабкался по самодельной деревянной стремянке под самый потолок и двумя руками аккуратно вытащил подшивку журналов, стараясь не изодрать пересохшие, пожелтевшие обложки.

Прежде, чем поставить полученный от Антона распечатанный почтовый конверт на полку, он заглянул вовнутрь, чтобы убедиться, на месте ли содержимое. Небольшой запаянный пластиковый пакетик с белым порошком оказался на месте. Конверт стал к самой стенке, подшивка журналов закрыла его. Сэм подравнял журналы.

— Скорее, у меня уже нога немеет! — предупредил Пит.

— Порядок, — Сэм быстро спустился и сам поставил стремянку в угол, точно так же, как она стояла раньше. — Уходим!

— Невезуха у меня сегодня.

— Посмотри внимательнее, нет ли на паркете твоей крови.

Пит перешагнул через лежащего пса.

— Ерунда, у собак и у людей кровь одного цвета! Мужчины вышли на площадку. Пит тронул Сэма за локоть:

— Ты не забыл?

— Что?

— Гильзу подобрать.

У Сэма холодок прошелся внутри, никогда раньше о таких вещах он не забывал. Теперь же проклятый пес выбил его из колеи.

Пит сидел на корточках и вытирал с метлахской плитки бумажной салфеткой капли своей крови.

— Куда же она закатилась? — Сэм шепотом матерился, ползая по площадке.

— Здесь должна быть. Если бы ее в пролет бросило, мы бы звон услышали.

Наконец, Сэм отыскал гильзу возле керамического плинтуса, бросил ее в карман. Пит ступал тяжело, опираясь правой рукой на перила. Проходя мимо двери с сияющей латунной табличкой, охранники слышали, как все еще ругается отставной полковник.

— Что бы ты сдох! — кричал он в адрес добермана, даже не подозревая, как близки его слова к правде.

Оказавшись на улице, Пит, превозмогая боль, пошел ровно.

— По-моему, ты даже слишком стараешься, — прошептал Сэм.

— Как это?

— Припадаешь на здоровую ногу.

— Шутки у тебя дурацкие!

Оказавшись в арке, Пит тихо застонал и обернулся. Смерил взглядом «лэндровер», стоявший во дворе.

— По-моему, теперь он поймет, — сказал Сэм.

— У меня такое чувство, что нам еще придется сюда вернуться, — ответил Пит.

Свое обещание следователь не сдержал. Хоть он и божился, что завезет Забродова к самому дому, но в последний момент извинился, сославшись на срочные дела. Илларион особо и не стремился оставаться с ним в одной компании. Разговор получился тягостный и не совсем предметный.

Илларион почувствовал, что следователь все время ходит вокруг да около, не говоря ничего толкового. Люди в парке хотя бы предлагали деньги, с теми было ясно. Следователь же постоянно намекал на какие-то обстоятельства, которые надо прояснить, уточнить — ссылался на то, что дело было вечером, разглядеть человека в машине Забродову было довольно проблематично, а тем более, его опознать, и что любой мало-мальски опытный адвокат разобьет эту теорию в пух и прах, и предъявить веские объяснения будет чрезвычайно трудно.

Забродов же избрал прямую линию поведения, он уже в который раз повторил с мрачной улыбкой:

— Все, что знал, я уже сказал. Зрительная память у меня отличная, за каждое свое слово я отвечаю. И мне, поверьте, не больше, чем вам, хочется засудить невиновного человека.

— Но вы еще подумайте. Мы и других свидетелей опрашиваем, в общем, работаем. Вы надолго из города не исчезайте.

— Я и не собираюсь. Могу дать, если хотите, подписку.

— Нет, нет, что вы, это ни к чему! Я даже не уверен, понадобятся ли ваши показания, ведь есть и другие, более важные свидетели.

— Вы хотели сказать, более надежные? — вновь мрачно усмехнулся Забродов.

— Можно сказать и так, — констатировал следователь.

По его лицу и по поведению Иллариону было понятно, следователь будет рад, если Забродов вообще исчезнет и растворится, как дымок от сигареты.

Иллариону Забродову после беседы со следователем, которую и допросом назвать было нельзя, довелось возвращаться домой пешком.

Инструктор в который раз поймал себя на том, что отвык ходить по городу пешком. А в самостоятельном передвижении есть своя прелесть. Можно зайти в любой магазин, в любое кафе, можно остановиться, проводить взглядом симпатичную девушку, посмотреть на двух любопытных старух, кормящих голубей черствым батоном, и даже подать милостыню неизвестно откуда появившемуся на дороге попрошайке.

Забродов прекрасно понимал, что это цыган, а не кавказский беженец, чей дом сожжен бандитами или федералами, цыган об этом тактично старался не говорить, но все равно Забродов дал ему монету, положив на грязную ладонь с черными ногтями.

«Я ему дал не потому, что он беженец, а потому, что он неплохой актер, умеющий себя подать», — нашел он оправдание своему поступку.

Улицы выглядели на удивление чистыми и ухоженными. Забродов поймал себя на мысли, что витрины оформляются по-новому чаще, чем он переставляет мебель в своей квартире. Там, где когда-то был гастроном, почему-то появляется кафе, а где маленький книжный магазин — теперь бар. Табачный киоск вдруг начал торговать алкогольными напитками, а вино-водочный магазин превратился в уютный ресторанчик.

Наконец, появилась знакомая арка с двумя майоликовыми амурами.

Забродов взглянул на окна своей квартиры: «Интересно, услышал бы меня пес, если бы я свистнул?»

Илларион специально для этого перешел на другую сторону улицы, и, лихо заложив два пальца в рот, издал пронзительный свист. От него шарахнулись прохожие.

Забродов извинился:

— Пса зову, — объяснил он насмерть перепуганному пенсионеру с длинным зонтиком, снабженным бамбуковой ручкой.

— Какого еще пса? — пожал плечами дедушка и, постукивая зонтиком по асфальту, быстро засеменил прочь.

«Скорее всего, не слышит. А может, спит? Залег в мое кресло, положил голову на лапы, а когда услышит меня на лестнице, тут же переберется на коврик. Но меня он не проведет, приду и сразу проверю. Положу ладонь — если кресло теплое и на нем есть мелкая шерсть, значит, лежал. Наказывать не стану, он и так все поймет».

«Лэндровер» стоял во дворе на своем законном месте.

У подъезда в спортивных штанах с почти генеральскими лампасами, с сигаретой в углу рта топтался отставной полковник, нервно матерясь, и время от времени топая ногой в изношенном шлепанце.

— Добрый день! — поприветствовал соседа с третьего этажа Илларион.

— Какой он на хрен добрый! Опять замок сломался! Забродов не стал разочаровывать соседа:

— Неужели?

— Черт бы их всех подрал!

— Иногда он сам налаживается. Вот видите? — Илларион вытащил свой электронный ключ.

В недрах металлического дверного полотна что-то прожужжало, а затем хрустнуло. Илларион потянул за ручку, дверь открылась.

— Попробуйте еще разок.

На этот раз Илларион воспользовался кодом, и опять дверь покорилась.

— Как вы это делаете?

— Все очень просто.

— Пес ваш, кстати, лаял, разбудил меня. Да так громко, словно на него кто-то напал.

— Серьезно?

— Да-да, — сказал сосед, разглядывая цифры кодового замка.

— Что-то здесь не так. Может, кот под дверью ходил, на чердак пробирался?

Илларион быстро поднялся наверх. Уже на втором этаже в душе появились смутные подозрения. Когда же он поднялся на четвертый и не услышал лай своего добермана, то убедился в своих предположениях.

«Что-то стряслось!»

Он остановился перед дверью. Затем присел на корточки и увидел царапины на цилиндре замка. Одна царапина поблескивала. И тут, втянув воздух, он уловил еле различимый, но до боли знакомый запах сожженного пороха.

Забродов весь подобрался, бесшумно извлек из кармана ключи. Резко открыл дверь, прижался к стене. Его пес с простреленной головой лежал в луже темной крови почти у самого порога. Илларион опять втянул воздух. В квартире порохом не пахло.

«Значит, стреляли с площадки!»

Было ясно, пес мертв. Илларион осмотрел площадку, гильзы нигде не было. Затем аккуратно переступил порог, боясь вступить в темную загустевшую кровь, аккуратно прикрыл дверь. На журнальном столике лежали две пачки долларов, перетянутые цветной резинкой, те самые, которые ему предлагали в парке.

«Уроды!» — подумал Забродов.

И тут телефон ожил.

— Ну, как тебе? — даже не дождавшись вопроса, осведомился звонивший.

Телефон, конечно, слегка искажал голос, но эту интонацию Забродов запомнил хорошо — так говорил незнакомец в парке, стоя с ним на аллейке. Илларион вспомнил его взгляд, брошенный на добермана.

— Я же говорил тебе, согласиться все равно придется, и лучше сделать это раньше, меньше будет жертв. Деньги ты уже взял, — голос звучал насмешливо.

— Эти деньги я засуну-таки тебе в задницу, — абсолютно спокойно произнес Илларион, понимая, что нельзя сейчас нервничать, что нервозность — признак слабости. Боятся уверенных в себе и невозмутимых людей.

— Тебе не жаль пса?

— Мне его жаль в тысячу раз больше, чем таких уродов, как ты! Запомни это, мы с тобой еще встретимся.

— Лучше тебе со мной не встречаться, — так же спокойно, как Забродов, произнес незнакомец. — Я тебе все объяснил, ты знаешь, что делать. И если будешь артачиться, не послушаешься умных людей, то жди новых неприятностей. Тебя самого пока еще не трогали. А если ты так любишь животных, то заведи себе другого пса, этих денег тебе хватит с лихвой.

И тут же связь оборвалась. Все время разговора Забродов смотрел на определитель номера, но тот так и не выдал цифру. Звонили по телефону с прерывателем.

Илларион стоял минут пять неподвижно Но это было не оцепенение. Его глаза медленно скользили по комнате, отыскивая малейшее несоответствие тому, к чему привык сам хозяин. Все находилось на своих местах, лишь только ворс на ковре лег в другую сторону — это подходил к столику человек, положивший туда деньги.

Илларион заглянул под ковер. Он понимал, если его предупредили о неприятностях, то не стали оставлять их источник на виду. Беда с доберманом уже случилась, деньги положили на стол, значит, они были в квартире достаточно долго.

«В комнате ничего не трогали, — отметил про себя Забродов, — лишь положили деньги и вышли вон».

Настала очередь прихожей. Забродов включил все лампочки, какие только там были, взял в руки переноску и принялся ею освещать стеллажи — полку за полкой, присматриваясь к тонкому слою пыли, к тому, как там стоят книги. Он добрался до самого конца, где стояла стремянка. Сам он на нее никогда в ботинках не лазал, лишь босиком или в домашних тапочках. Теперь же отчетливо виднелась полоска от черной резины на одной из ступенек.

«Наверху! — подумал Илларион, и яркий свет переносной лампы тут же ударил в верхние полки. — Вот тут».

Он расставил стремянку и вскарабкался к самому потолку. Возле связки журналов «Новый мир» за 1988 год пыли на полке практически не было, хотя подшивку ставили назад очень аккуратно — так, что она ни на миллиметр не выступала, ни западала.

«Вы, конечно, ребята хитрые, но не очень, — Забродов вытащил подшивку, со мной ваш номер не прошел».

Возле стены стоял незапечатанный почтовый конверт, в котором что-то было Илларион аккуратно взял его двумя пальцами, уже догадываясь, что в середине. И не ошибся: на верхнюю ступеньку стремянки выпал запаянный пластиковый пакетик с белым порошком.

«Героин. Тяжелый наркотик. Серьезно вы за меня взялись! Это уже тенденция, второй раз героин за последние дни».

Забродов спустился, держа в пальцах целлофановый пакетик с героином. Он выдвинул нижний ящик стеллажа, где лежали давно просроченные черно-белые пленки и реактивы. Он взял пакетик проявителя, по виду почти такой же, как подброшенный, положил его в конверт, легко забрался на стремянку и водворил пакет с проявителем на место изъятого. Героин же спустил в унитаз, разорвав пакетик, тщательно смыл.

«Вот теперь порядок».

Еще минут сорок Забродов осматривал свою квартиру, пытаясь найти хоть что-нибудь подозрительное. Но все было неизменно, хотя пару деталей вызвали подозрения. Но Забродов тут же определил — это следы деятельности покойного добермана. А вот в ванной его ждал сюрприз — пропало полотенце.

«Значит, успел-таки цапнуть зубами, — понял Илларион и с благодарностью взглянул на бездыханное тело пса. — Ты был верным другом, жаль, что наше знакомство оказалось таким коротким. Я спас тебе жизнь, но, наверное, такова твоя судьба — погибнуть от пули. И, судя по всему, погиб ты геройски, свою жизнь просто так не отдал и квартиру защищал до последнего. Ладно, ты достоин похорон по первому разряду, как настоящий военный».

Илларион нашел черный целлофановый мешок, спрятал в него мертвого пса, тщательно вымыл кровь. Половую тряпку спрятал в пакет для мусора. А через десять минут он уже открывал заднюю дверцу автомобиля и бережно укладывал мешок с телом верного пса на заднее сиденье. Саперную лопату Забродов всегда возил с собой.

Первая ярость уже прошла. Пока Иллариону было известно совсем немного его враги безжалостны и имеют деньги. Торговцев наркотиков он отмел почти сразу. Если у тех не хватало денег на покупку машины, не стали бы они подбрасывать двадцать тысяч, да и пытаться скомпрометировать его наркотиками. Значит, это другие люди, скорее всего, это связано с дорожно-транспортным происшествием. Явно не о себе беспокоился мужик в черном плаще, предлагая деньги.

«Но ничего. Сейчас надо похоронить пса. Ко мне должны нагрянуть гости, ведь не просто так на книжном стеллаже спрятали героин. Если я буду артачиться и делать опасные с их точки зрения заявления, то у меня в квартире сотрудники правоохранительных органов найдут наркотик. И тогда мне придется туго».

— Найдут, как же! — ухмыльнулся Забродов. — Уже, кроме проявителя, ничего не найдут.

Когда Забродов выехал за Кольцевую и свернул на лесную дорогу, он уже знал, что сделает. И если бы кто-нибудь увидел со стороны то, чем занимался Илларион Забродов, он не без оснований заподозрил бы мужчину в каких-то кровожадных помыслах. Забродов извлек пулю из головы добермана. Его руки были перепачканы кровью. Илларион вытер их, выкопал яму, опустил туда пса. Быстро забросал землей, заложил сверху дерном и разбросал остатки песка — так, что после первого же дождя место отыскать будет невозможно.

Пуля была выпущена из пистолета, маленькая, аккуратная. Ее Илларион положил в бумажник, в отделение, где хранится мелочь.

«Завезу ее Мещерякову, пусть баллисты дадут точный ответ, из какого пистолета убит мой пес. Вполне может оказаться, что за пистолетом есть еще что-нибудь, и тогда у меня появится информация к размышлению».

* * *

Уже смеркалось. Наступил тот момент, когда в квартире становилось темнее, чем на улице. Окна сделались ультрамариновыми, но свет Забродов не зажигал. Мещеряков сидел напротив хозяина в глубоком кресле. На журнальном столике стояли две бутылки виски и нехитрая закуска. В массивной пепельнице рядом с Мещеряковым уже покоилось несколько сложенных в рядок окурков. Окурки напоминали патроны. Илларион Забродов за вечер еще не выкурил ни единой сигареты, хотя курить хотелось. Он сдерживал себя усилием воли. Да и выпили мужчины не много.

— Я одного не пойму, — продолжал Мещеряков, — какого черта ты не вызвал милицию, похоронил пса, убрал кровь? Теперь ничего не докажешь. Есть только вот эта пулька, — он повертел в пальцах маленький пластиковый пакет, аккуратно запаянный.

О наркотиках Забродов Мещерякову ничего не сказал. Чем был полезен разговор с полковником ГРУ Мещеряковым, об интеллектуальных способностях которого Забродов был не очень высокого мнения? Польза была в том, что полковника Мещерякова Илларион использовал, как лакмусовую бумажку, обкатывая на нем свои идеи, проверяя их верность и точность. По уровню образования и сообразительности Мещеряков был таким же, как остальные полковники, в том числе и милицейские.

— У меня была такая мысль, она появилась и тут же угасла. Ты сообразил, Андрей, кто меня вытащил из квартиры?

— Следователь, — уверенно произнес Мещеряков.

— Правильно, — подтвердил Забродов.

— Может, это фальшивый следователь? Забродов расхохотался, как над детской шуткой.

— И кабинет у него ненастоящий, и мебель арендованная, и табличка на двери сделана наспех к моему приходу? Пришел и арендовал кабинет в МУРе на одни сутки, как тебе такая теория?

Мещеряков даже поперхнулся:

— Ты его видел, тебе и судить.

— Вот я и сужу. Следователь он настоящий, и ему, кстати, все известно, свидетели, детали. Он специально держал меня полчаса в коридоре и битый час в кабинете, хотя все решалось за пять-десять минут.

— Так ты предполагаешь, что следователь в сговоре с бандитами?

— Почему, Андрей, ты решил, что они бандиты?

— Кто же тогда? Пса застрелили… Кстати, славный был пес, я уже стал подумывать, не завести ли мне такую псину.

— У тебя все впереди. Отправят в отставку, и заведешь.

— Да уж, — произнес Мещеряков.

— Насчет сговора — это ты верно заметил, без тебя я бы не догадался.

— Вот видишь, как полезно иногда со мной разговаривать! Кстати, если тебе надо, Илларион, я могу справки в МВД навести. У меня есть там свои люди.

— Что, служили вместе?

— Нет, учились.

— Да, мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь, — сказал Забродов, наливая в стаканы виски и бросая в них лед.

— Чего же, в конце концов, они от тебя хотят?

— Хотят, чтобы я исчез.

— Так может, лучше исчезнуть? — произнес полковник Мещеряков.

— Ты, Андрей, когда-нибудь видел перепуганного Забродова?

— Нет, не видел, — сказал Мещеряков. — За тебя, Илларион, — он прикоснулся своим стаканом к стакану Забродова и отпил маленький глоток.

— Следователь на себя такую ответственность никогда не возьмет. Только если ему приказали или, может быть, очень сильно попросили, да так, что он не мог отказать.

— И кто же это, по-твоему, может быть?

— Человек в чине не ниже генерала. Я предполагаю, что этот генерал или полковник работает на Галкина.

— Ты думаешь, все настолько сильно прогнило в нашей стране?

— Что прогнило — это точно. Хорошо еще, что не рассыпается, а лишь расползается.

— Ты преувеличиваешь, Илларион.

— Ничего я не преувеличиваю, все гораздо хуже, чем ты себе, Андрей, представляешь. И в этот момент в дверь позвонили.

— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Мещеряков.

— Все равно придется открыть. Из-за двери послышался хриплый, прокуренный голос полковника с третьего этажа.

— Откройте, сосед!

— Я ошибся, — произнес Илларион, — я думал, это другая компания.

— Какая? — в спину Забродову спросил Мещеряков.

— Я думал — люди из милиции.

И, надо сказать, Забродов не ошибся. Полковник в отставке был прикрытием, отмычкой, которая позволяла открыть дверь. В квартиру ворвались люди в камуфляже, в бронежилетах, с автоматами и пистолетами. Отставной полковник лишь изумленно моргал, глядя как его использовали.

Через пару минут появились и понятые. Мещеряков не скрывал своего удивления и возмущения. Но особо возмущаться ему не дали.

— Документы! — потребовал старший. Мещерякову не дали даже залезть в собственный карман, его удостоверение вытащил дюжий омоновец в сером камуфляже. Омоновец, лишь только взглянул на обложку, как тут же быстренько вручил его старшему — так, словно в его пальцах оказалась граната.

Капитан милиции не спешил с выводами. Удостоверение вполне могло оказаться фальшивым. Но на случай, если оно настоящее, капитан особо не хамил.

— Теперь вы убедились? — гордо спросил Мещеряков, привыкший, что его удостоверение, которое он поназывал чрезвычайно редко, производит должное впечатление.

— Разберемся, — сухо ответил капитан, решивший действовать строго по инструкции.

Терять ему было нечего, у него на руках ордер на обыск, понятые на месте. Выполнит свою работу, и пусть разбираются другие. В конце концов, и полковник ГРУ может оказаться замешанным в преступлении.

— Илларион, что такое? — поинтересовался Мещеряков.

Но тут же капитан остановил его взмахом руки:

— Переговариваться запрещено!

— Вы понимаете с кем…

— Понимаю, у меня служба, — и капитан стал между Мещеряковым и Забродовым.

Илларион вел себя абсолютно спокойно, людей в форме не провоцировал.

Лишь спросил:

— Капитан, сесть можно? Подумав, омоновец ответил:

— Садитесь.

Илларион закурил и жестом пригласил сесть Мещерякова. Тот порывался что-то сказать, но Забродов приложил палец к губам. И по взгляду друга Андрей понял, что Забродов готов к этому визиту и ждет реализации своего очередного фокуса.

В жизни Мещеряков привык полагаться на Забродова, в душе вполне соглашаясь с тем, что тот умнее и проворнее его в делах. Вот и теперь оставалось только расслабиться. Сам Мещеряков ничего не решал, действовали другие, ему лишь досталась роль наблюдателя.

Забродова и Мещерякова, перед тем, как позволить им сесть, обыскали. При Илларионе, ясное дело, не нашлось никаких документов — кто их носит в кармане домашней одежды?

— Паспорт лежит в шифоньере, — сказал Забродов.

— А остальные документы?

— Зачем остальные? Чтобы удостоверить личность гражданина достаточно одного паспорта. Капитан, я не сомневаюсь, что у вас есть ордер на обыск.

— Есть.

— Скажите, что вы собираетесь искать? Может, я знаю, где это лежит? Что вы ищете — оружие, боеприпасы, порнографию, наркотики, фальшивые доллары? Кое-что из этого набора у меня дома найдется.

Капитан чувствовал, над ним издеваются, и поэтому решил не ввязываться в игру, предложенную Забродовым.

— Сами разберемся, тем более что у нас четкая ориентировка.

Один из омоновцев уже раскладывал деревянную стремянку. Забродов задумчиво смотрел на пол, на его губах играла улыбка.

— Станьте сюда, — капитан подвел двух понятых и отставного полковника, который остался в квартире из чистого любопытства. — Смотрите, что он делает, чтобы потом не сомневаться.

— Там пыльно, я туда давно не лазил, — негромко сказал Забродов, перепачкаетесь.

Капитан зло посмотрел на хозяина квартиры. Омоновец снял журналы и со счастливой улыбкой на лице поднял за уголок белый почтовый конверт.

— Конверт, — сказал капитан, принимая находку. Понятые боялись оторвать взгляд от конверта. Мещеряков вопросительно взглянул на Забродова, тот лишь пожал плечами. Капитан извлек из конверта белый пластиковый пакетик с порошком внутри.

— Ваше? — строго спросил он Забродова.

— Мое, — охотно согласился Илларион. — В этой квартире все принадлежит мне, если, конечно, чего-нибудь не подкинули враги.

— Но этот пакетик ваш?

— Мой, — твердо сказал Илларион. — Или, может, вы, капитан, в этом сомневаетесь?

— Что в нем, вам известно? — голос капитана сделался грозным.

— Знаю абсолютно точно.

— У нас есть ориентировка, что это героин, и мы его отдаем на экспертизу, — сказал омоновец. Забродов даже не дернулся:

— Вас ввели в заблуждение. В нем гидрохинон. Омоновец, особо не сведущий в химии, не знал, может быть, героин по научному и называется гидрохиноном.

— Посмотрите, пожалуйста, капитан, в пакете даже есть талон-вкладыш.

Омоновец повернул пакетик. И в самом деле, ссыпавшийся в одном из углов порошок обнажил маленькую, пожелтевшую от времени бумажку, на которой типографским способом было набрано: «Упаковщик № 4».

— Гидрохинон — один из компонентов проявителя для черно-белых фотопленок и фотобумаг. Вряд ли он вам пригодится, химикат просрочен.

Капитану в жизни приходилось иметь дело с наркотиками не один десяток раз, как-никак, служил он в подразделении, которое занималось расследованиями незаконного оборота наркотиков. Он взрезал пакетик и понюхал. Пахло совсем не героином, а какой-то «химией». Капитан стоял в растерянности, не зная, следует ли продолжать обыск. Другой ориентировки у него не было.

— Я вижу, вы в замешательстве, — произнес Илларион, — поэтому поступайте строго по инструкции. Запротоколируйте, что вы изъяли у меня полиэтиленовый пакетик с белым порошком, с его содержимым пусть разбираются эксперты. Пусть понятые подпишут. Я из города уезжать не собираюсь.

— Вам придется пройти с нами.

— Я в этом не сомневался.

— Капитан, куда вы его собрались везти? — Мещеряков вновь почувствовал себя полковником, облеченным властью.

Мещеряков решил, что капитану не очень-то удобно откровенничать в присутствии подчиненных и отвел его в угол комнаты.

Отставник-сосед с погашенной сигаретой в пальцах тем временем неуверенно произнес:

— Извините меня, Илларион. Гнусно все это получается. Вы же сами понимаете, не мог же я им отказать.

— Прекрасно понимаю, на вашем месте так поступил бы каждый.

Отставной полковник удалился, бурча проклятия. Понятые стояли, не зная, что делать.

Зато Мещеряков разошелся. Он связался по телефону со своим начальством, а те, в свою очередь, перезвонили милицейским начальникам, и дело уладили. Забродову даже не пришлось ехать вместе с ОМОНом.

Когда Илларион закрыл дверь, Мещеряков прямо-таки сиял от счастья, воображая, что именно он помог выпутаться другу из беды.

— Ты знал про наркотики, Илларион?

— Конечно. Я нашел там, наверху, пачку героина и спустил ее в унитаз.

— Почему ты не сказал об этом капитану?

— А ему что? Он на службе, ему приказали, дали ориентировку, он выполнил свой долг. Капитан здесь ни при чем. Ему приказал генерал. Ты же сам провернул такой же финт, позвонил Малинину, тот позвонил какому-нибудь Петрову или Лазареву, вот все и разрешилось.

— Давай выпьем, я разволновался. В конце концов, Илларион, ты поступил правильно, негоже ГРУ сваливать свои проблемы на милицию. Мы же выше их, мы элита. А они кто — менты обыкновенные!

— Хорошо еще, что ты не сказал, Андрей, поганые менты.

— Поганые они и есть, вечер нам испортили. Так хорошо сидели!

Только сейчас до Мещерякова дошло, почему это вдруг, ни с того ни с сего Илларион пригласил его к себе в гости попить виски. Повода встречаться не было, сидели, трепались, а тем временем Илларион ожидал, когда ворвется милиция.

— Ты меня как живой щит использовал?

— Нет, как свидетеля, Андрей. И знаешь почему?

— Ну?

— Ты человек честный, умный и порядочный во всех отношениях. И меня знаешь уже много лет.

— Это точно, ты мой друг. А дружба, между прочим, — понятие круглосуточное.

— Красиво сказано! Из телевизора услышал?

— Нет, в календаре прочел.

— Хорошая фраза, — хмыкнул Илларион. — С твоего разрешения возьму ее на вооружение.

— Бери, не жалко. Я еще могу парочку афоризмов выдать о дружбе.

— Спасибо, прибереги для другого раза.

— Что, опять милиция должна прийти?

— Ты же понимаешь, они не успокоятся, пока я не стану тише воды, ниже травы.

— Ты собираешься стать таким?

— От меня этого добиваются. И ты скоро начнешь этого желать.

— Я — никогда. Я с тобой, Илларион, пойду до конца.

— А если генералы прикажут?

— Много они нам с тобой приказывали, и что, мы всегда выполняли? Если бы мы с тобой, — не без гордости произнес полковник Мещеряков, — выполняли все генеральские приказы, то лежали бы сейчас в сырой земле, съеденные червями. А так, видишь, сидим, пьем виски. Кстати, лед растаял.

— Льда у меня полный холодильник, сейчас отколю еще.

Илларион принес кусок льда и стал колоть его тяжелым ножом. Затем повернулся и швырнул нож в спил дерева. Тот вошел прямо в исколотую середину.

— Зачем тебе такая большая мишень? Повесил бы маленькую, все равно попадаешь.

— Ко мне иногда гости приходят, вроде тебя. У меня бы денег на ремонт не хватило, каждый норовит что-нибудь бросить и промазать.

— Можно я попробую?

— Пробуй.

Мещеряков вырвал нож, отошел на четыре шага, стал, широко расставив ноги. Долго примеривался. Он делал все так, как учил Илларион. Затем набрал воздуха, раздул щеки и резко метнул нож. Тот, ударившись о дерево, упал на пол.

— Нож плохой, — сказал Мещеряков.

— Ты, кстати, попал ручкой точно в центр. Ты, наверное, хотел не убить, а только оглушить? Я правильно понял?

— Правильно, — буркнул Мещеряков. Второй бросок оказался успешным, нож воткнулся в спил почти на треть лезвия.

— Ну, как? — не без гордости произнес полковник ГРУ.

— Вполне прилично. С четырех шагов — хороший результат.

— Я же не инструктор, я офицер. Мне это мастерство ни к чему.

— Никогда не зарекайся, умение никому не помешает. Оно не мешок за плечами, к земле не прижимает. Пей, я уже налил.

— Слушай, Илларион, может, тебе уехать куда-нибудь? Хочешь, устрою командировку на полигон за Урал? Никакая милиция тебя не достанет.

— Утром я об этом думал, а теперь не хочу. Они меня, Андрей, достали, — по лицу Забродова Мещеряков понял, его другу действительно насолили. — Лучше, если сможешь, помоги мне.

— Что я должен сделать?

— Во-первых, разберись с пулей. Я должен знать о ней все. Наведи справки. Во-вторых, если тебя не затруднит, узнай всех свидетелей по этому делу.

— Сделаю. Думаю, смогу.

— Я буду тебе благодарен.

— На рыбалку возьмешь?

— Даже на охоту возьму. Так что, давай, действуй.

— Я сам тебе позвоню.

— Мне не звони, мой телефон на прослушивании.

— Все так серьезно? У сотрудника ГРУ?! И на прослушивании!

— У бывшего сотрудника, это во-первых. А во-вторых, делают они это неофициально.

— Если надо, я пришлю к тебе специалистов. Все «жучки» найдут и устранят.

— Ты, Андрей, думаешь, я этого не умею делать? Поверь, «жучков» у меня в квартире нет, они слушают только мои разговоры по телефону. Поэтому я с тобой говорю спокойно. Пусть слушают, да и то лишь потому, что я этого хочу, загадочно произнес Илларион Забродов. — Нет у меня сил воевать со всем миром сразу, единственное, что я могу, так это побороться с отдельными представителями.

На этом серьезный разговор закончился. Илларион поднял руку;

— Хватит о делах, давай лучше о рыбной ловле поговорим.

Илларион подошел к стеллажу, выдвинул нижний ящик и, не глядя, взял коробку. Открыл ее, заглянул внутрь, сладострастно улыбнулся. Так женщина смотрит на свои драгоценности, наркоман смотрит на шприц с ампулой, художник на кисти и краску, хирург — на новый скальпель.

— Чего ты улыбаешься? — поднялся с кресла Мещеряков. Илларион быстренько захлопнул коробочку. — Что у тебя там?

— С трех раз отгадаешь, подарю тебе.

— Значит, не деньги.

— Верно. Но этот твой ответ я правильным считать не могу, ты идешь методом исключения, трех раз тебе не хватит.

— Ты хоть скажи, тепло или холодно?

— К деньгам то, что лежит в коробочке, отношение имело, но раньше.

— Значит, ты это купил за деньги.

— Не совсем. За деньги не покупал.

— Продать это за деньги можно?

— Можно, — сказал Забродов, — но только специалисту, который умеет ценить подобные штучки.

— Нож, — сказал Мещеряков.

— Нет, ты, Андрей, не отгадаешь. Вот, смотри. Не жги понапрасну серое вещество, говорят, мозговые клетки не восстанавливаются, хотя я в это не верю. — Илларион решил шутить дальше. Он вытащил что-то из коробочки, зажал в кулаке. — Если отгадаешь, в какой руке, отдам тебе, подарю, а не отгадаешь останется мне.

Илларион держал перед собой вытянутые руки. Мещеряков наморщил лоб, пытаясь разглядеть, какой кулак больше. Илларион улыбался, удивляясь наивности приятеля.

— В правой или в левой? Ну, скорее!

— Была ни была! — и Мещеряков хлопнул ладонью по правому кулаку, но сказал при этом:

— В левой! Илларион разжал левую руку. Ладонь была пуста.

— Ну, хоть покажи, что там было. Илларион разжал правую. Правая ладонь тоже оказалась пустой.

— Опять разыгрываешь? Нечестно! — по-детски обиделся на друга Мещеряков.

— Кто тебе обещал, что будет честно? Ты же разведчик, шпионов ловишь, сам в прошлом шпион, вербовкой занимаешься, а человеческую психологию так и не изучил.

— Да изучал я ее, изучал! Причем у меня по психологии всегда были хорошие результаты.

— Даже тестирование показало твои недюжинные способности? — съязвил Илларион. — Ладно, дарю. Все равно тебе не отгадать, хотя это очень просто.

Илларион ладонью провел по пиджаку друга и словно бы из его нагрудного карманчика извлек блесну.

— Смотри, настоящая, серебряная. Когда я говорил о деньгах, я тебя не обманывал. Подсказка была очень веская, эта блесна сделана из монеты, серебряной. Она очень ценная. Давай, повернись-ка поудобнее, — и Забродов повесил на грудь Мещерякову рыболовную блесну, зацепив ее крючком за борт пиджака. — Это как орден, как «Герой России».

— У тебя самого таких сколько?

— Осталось три, а было четыре, как у Жукова.

— Ты серьезно мне ее даришь?

— Дарю.

— На нее рыба-то хоть ловится? Проверял?

— Проверял, ловится. Но это у меня.

— А у меня?

— У тебя проверим, Андрей. Давай-ка поедем и проверим.

— Прямо сейчас?

— В свободное от шпионов время.

— Хорошо.

— Когда переловишь всех шпионов, тогда и поедем. На этом друзья расстались. Илларион остался один. Ему было над чем подумать. Он понимал, сегодня к нему уже никто не сунется. План его врагов не удался, а для того, чтобы задумать и реализовать что-то новое, необходимо время. А время у своих врагов-соперников Забродов смог выиграть.

 

Глава 12

Поздно вечером телефон ожил. Илларион почувствовал, что сейчас услышит голос того же человека, с которым разговаривал в парке. И не ошибся.

— Ты хитер, Забродов. Хитер, но пока еще не знаешь, с кем связался.

— Пока не знаю, — согласился Забродов, — хотя кое-что для меня стало понятно.

— Что именно?

— С вами я никогда не договорюсь, а значит, вы тоже со мной договориться не сможете.

— Не бывало такого, чтобы мы не договорились. Последнее слово за нами.

— Что ж, блажен, кто верует, — ответил Забродов, быстро кладя трубку.

* * *

Всегда существуют два пути поисков. Один официальный, а другой — через друзей и знакомых. У такого человека, как Илларион Забродов, знакомых хватало, многие из них были обязаны Иллариону жизнью. Такие вещи никогда не забываются. Забродов об оказанных услугах напоминать не любил, делал это лишь в крайних случаях.

Официальный путь поисков он отмел сразу. Хватало того, что полковника ГРУ Мещерякова он сделал невольным свидетелем ненужных разборок. Помоги ему сейчас Мещеряков, с него потом могли бы спросить. Забродов друзей не подставлял.

Лицо девушки, сидевшей на переднем сиденье джипа рядом с Галкиным младшим Забродов запомнил так отчетливо, что смог бы изобразить на листе бумаги шариковой ручкой. Он видел ее и в терминале аэропорта.

Женщина с такими внешностью и походкой может принадлежать к двум профессиям: либо манекенщица, либо фотомодель. И одета она была соответственно, дорого и со вкусом. Рейс, которым она прибыла в Москву, был не для бедных — самолет прилетел из Парижа. Значит, она прибыла на нем, оставалось только узнать, кто она такая.

На память Иллариону пришла давняя встреча, случившаяся четыре года назад прямо у входа в ЦУМ. Кого тогда ждал Илларион, он уже не помнил, но помнил, что его тогда окликнули решительно и уверенно. Илларион обернулся: с распростертыми объятиями на него бросился мужчина, от которого тут же запахло дорогим одеколоном.

— Товарищ капитан! Товарищ капитан! — не уставал повторять мужчина, тряся руку Забродова. — Вы что, не узнаете меня?

— Да как тебя не узнать, хоть ты и отпустил усы, хоть и повзрослел. Узнал я тебя, Савельев, сразу, по голосу, даже имя и отчество помню — Василий Кузьмин. Правильно?

— Да, да, товарищ капитан!

— Не кричи ты так, Василий, людей распугаешь. Василий тут же потащил Забродова в дорогой ресторан.

— А вот вы совсем не изменились, разве что, бриться перестали. Хотите, я хорошую бритву вам устрою, подарю?

— С чего это ты, Вася, такой щедрый? Разбогател, что ли?

— В службе безопасности шереметьевского аэропорта работаю.

— С вами там электробритвами рассчитываются?

— Просто иногда подарки делают. Мало ли какую услугу кому окажешь? У меня коньяка дома, вин — не знаю, куда ставить. Хорошо, что сам не злоупотребляю, а то спился бы в момент.

— Ты бы вместо одеколона коньяком щеки мазал. Савельев рассмеялся:

— Что, слишком сильно пахнет?

— Просто не мой запах.

— Вечно вы шутите, товарищ капитан.

— Ты сейчас в каком звании, Василий Кузьмич Савельев?

Выпил тогда Забродов с Савельевым немного, лишь для порядка, за встречу и за расставание. Савельев дал свою визитку. Посмотрел грустно на прощание на своего бывшего командира, словно бы понимая, что видятся они, возможно, в последний раз, а если еще и доведется столкнуться, то, скорее всего, случайно, как и сегодня. Ну, чем он, Савельев, может быть полезен такому человеку, как Илларион?

Савельев тогда спросил, где служит Забродов. Тот уточнил:

— Там же, на прежнем месте.

— Часто в горячих точках бываете, товарищ капитан?

— Приходится иногда. Да и то, если очень надо или попросят.

Илларион не имел привычки выбрасывать визитки, складывал их в одном месте, в выдвижном ящике огромного стеллажа. Он быстро нашел визитку сотрудника службы безопасности Василия Кузьмича Савельева. Со своего телефона Забродов звонить не стал, он спустился на третий этаж, где жил отставной полковник. Тот удивился, увидев соседа, который никогда раньше к нему не заходил. Старый полковник даже ничего не спросил, а быстро поспешил на кухню, откуда раздался звон посуды. Он еще чувствовал свою вину за визит ОМОНа.

Забродов же воспользовался телефоном, набрал служебный номер:

— Мне Савельева, пожалуйста.

На другом конце возникло короткое замешательство:

— Какого Савельева? — фамилию произнесли с уважением, можно даже сказать, с легким трепетом.

— Василия Кузьмича.

— У вас договорено? Как доложить?

— Доложите, что Забродов интересуется. Трубку сняли мгновенно, словно Савельев все эти четыре года только и ждал этого звонка:

— Товарищ капитан, вы? Савельев слушает!

— Слушаешь? Ну, здорово, Савельев. Во-первых, поздравляю тебя с повышением, с тем, что в начальники выбился. Я всегда считал тебя не последним в моей группе.

— Спасибо, товарищ капитан.

— А во-вторых, у меня к тебе дело. Надеюсь, что ты помочь сможешь.

— Для вас — все, что в моих силах и даже что за пределами сил.

— Ну, за пределами, Василий, не надо. Меня интересует рейс Париж-Москва, и Илларион назвал число и время прилета. — Мне нужен список пассажиров. Сможешь?

— Не вопрос.

— А сколько времени понадобится?

— Прямо сейчас. Вам факсом переслать?

— Савельев, во-первых, ты мне должен был ответить, что делать тебе это запрещено.

— Кому угодно запрещено, а для вас… Я же знаю, вы не с дурным умыслом.

— Мы давно не виделись, Савельев.

— Люди не меняются, — вздохнул заместитель начальника службы безопасности.

— Факса у меня нет, к вечеру могу заехать.

— Я пришлю вам человека.

— Не беспокойся, я сам подъеду, мне это ничего не стоит.

И не успел Савельев возразить, как Забродов повесил трубку. Как раз в этот момент появился отставной полковник все в тех же спортивных штанах с генеральскими лампасами. В руках он держал две рюмки водки и два бутерброда, густо намазанных икрой. Натюрморт стоял на небольшом подносе, не хватало только вышитого полотенца.

— Угощайтесь.

Илларион понял, что смертельно обидит соседа, если откажется от угощения.

— Спасибо. Телефон что-то у меня барахлит, — и опрокинул рюмку в рот.

Но глотать водку он не стал, кивнул отставному полковнику и вышел на площадку. Когда за спиной захлопнулась дверь, он выплюнул водку, а затем, поднявшись к себе, почистил зубы.

Уже через пять минут его «лэндровер» выезжал со двора. Вновь пришлось ехать по той самой дороге, где случилось несчастье. Забродов сбавил скорость, проезжая мимо высоких мачт фонарей, к одной из которых проволокой были прикручены три букета цветов, уже потрепанных и увядших.

Где располагается служба безопасности, Илларион понятия не имел. Но стоило ему войти в терминал, как тут же к нему подбежал Савельев. Он явно хотел сделать бывшему командиру сюрприз.

Забродов криво усмехнулся:

— Что, понаставили у себя камер наблюдения от стоянки до женского туалета?

— Приходится, время такое, — смутился Савельев. И тут же предложил:

— Идите к нам работать, товарищ капитан?

— Хватит, я свое отработал. Где список?

— У меня в кабинете. Я бы мог его и сюда принести, но посмотрите мои апартаменты. Никого не пускать, — сказал Савельев секретарше, облаченной в форму, и чуть приоткрыл дверь, пропуская вперед Забродова.

Как и ожидал Илларион, в довольно просторном кабинете был накрыт журнальный столик. Три бутылки коньяка разных сортов, разных годов выдержки и разных стран производителей сошлись на стеклянной тарелке. Закуске мог позавидовать любой ресторан.

Илларион тяжело вздохнул:

— Я за рулем.

— Мои ребята вас потом завезут, не вопрос. А машину доставим туда, куда захотите. Можно ее оставить и на служебной стоянке, любой ваш каприз будет учтен, командир.

Забродов опустился в мягкое кресло, которое приятно скрипнуло кожей, строго посмотрел в глаза бывшему подчиненному. Тот не посмел отвести взгляд и спокойно произнес:

— Больше ты меня не называй «товарищем капитаном». Во-первых, я уже никакой не капитан. Называй меня просто Илларион, а я тебя — Василий.

— Выпьем, товарищ капитан… — выпалил подготовленную фразу заместитель начальника службы безопасности, который в силу служебной привычки не церемонился ни с депутатами, ни с генералами. Тут же Савельев почувствовал ошибку. Забродов ждал, пока тот исправится.

— Выпьем, Илларион, — мягко произнес Савельев, словно обращался к любимой женщине, которую никак нельзя назвать по имени отчеству, и наполнил рюмки.

— Василий, ты же знаешь мой принцип или уже забыл?

Василий наморщил лоб.

— Вначале дело, затем отдых.

— Абсолютно правильно. Вот список, — Василий Савельев легко подскочил к столу и подал распечатку списка пассажиров рейса Париж — Москва.

— Скажи мне, пожалуйста, Василий, я бы мог встретиться со стюардессами того рейса?

— Сейчас посмотрим, — Василий подошел к компьютеру и толстыми пальцами прошелся по клавишам.

Забродов удивился, как это ему удается не нажимать сразу на две клавиши. Пальцы у бывшего спецназовца ГРУ были мало приспособлены для деликатной работы.

— Они здесь, товарищ… — и тут же поправил себя, — Илларион, они здесь, вся бригада. Вылетают через час.

— Проведи меня.

Забродов умел скупыми и точными фразами выражать свою мысль, его всегда понимали. Он надеялся, что стюардессы запомнили броскую пассажирку. Стюардессы, как правило, зациклены на внешнем виде, ведь и их отбирают на работу, зачастую, по экстерьеру.

Вторая стюардесса, с которой поговорил Илларион, мгновенно вспомнила девушку:

— Она летает часто, раза три-четыре в год. Это точно. А наш рейс — не единственный.

— И что вы можете сказать о ней?

— Да говори же ты, — прикрикнул на стюардессу Савельев.

— Она сидела на пятьдесят третьем месте, это я точно помню. Дважды за рейс меня вызывала.

— Спасибо.

— Капризная, голова у нее болела, пришлось таблетку давать. А потом попросила водки.

«Странно, что не наоборот, — подумал Забродов. — Обычно голова болит после спиртного. Пятьдесят третье место…»

Забродов поблагодарил девушку, Савельев подмигнул стюардессам и, боясь отпускать Иллариона, тут же потащил его к себе в кабинет. Забродов внимательно просмотрел список и спрятал к себе в карман. Он нашел того, кого хотел.

— Зачем она тебе? — уже в кабинете спросил Савельев.

— Красивая женщина, хочу познакомиться.

— Да я вас. — да я тебя могу познакомить с любой стюардессой! Восемьдесят процентов не замужем. А какие они, ты сам видел, одна другой лучше.

— Если будет надо, вспомню еще раз твой телефон, я его далеко не прятал. Пока меня интересует именно та женщина. Тебе очень хочется выпить, скажи честно? — Илларион чуть сузил глаза.

Савельев не привык к прямым вопросам и чуть помедлил с ответом. На этом и попался.

— Тебе, наверное, пить приходится каждый божий день?

— Да, — признался Савельев, — иногда и по два раза в день. И не всегда с теми, с кем хочется.

— Я тоже хочу выпить с тобой, считай, мы это уже сделали. День еще не кончился, и наверняка тебя ждет работа.

— Да, два самолета, один на Стамбул, другой на Хельсинки. Есть проблемы.

— Вот видишь, и у меня проблем хватает, — Забродов хлопнул себя по карману. — Так что прячь свой коньяк и рюмки.

— Так не пойдет, — Савельев позвал секретаршу и распорядился. — Запакуй все это в лучшем виде, возьми еще пакет из шкафа. Там шоколад и вино.

Забродов сообразил, сдаться будет проще, чем сопротивляться.

— Черт с тобой, Василий, — он произнес это так, словно делал Савельеву огромное одолжение. — За это я возьму тебя на рыбалку, заставлю чистить картошку и раскладывать костер.

— Я согласен даже пол помыть, землянку выкопать, блиндаж построить.

— Всему свое время.

— Если надо, могу и мост взорвать, — Савельев метался по кабинету, не зная, что бы еще всунуть в огромный пакет, который буквально распухал на глазах. Металась и секретарша, почуяв, что сегодняшний гость поважнее депутата или дипломата.

— Спасибо, — Забродов подхватил пакет и двинулся к выходу. — Меня с этим выпустят?

— Да никогда… — начал Савельев.

— Я же знаю, всяким хитростям тебя сам научил. Выйду, охрана меня прихватит и назад приведет.

— Думал я об этом, — признался Савельев, — но фиг они тебя прихватят.

Забродов уже шагал по служебному коридору, когда услышал за собой топот.

— Илларион! — Савельев нагнал его уже при выходе в терминал.

Движение было такое, словно Савельев выхватывал из-под полы пиджака спрятанный пистолет. В руке у него оказалась элегантная коробка.

— Четыре года хотел подарить, да не решался позвонить.

Забродов вспомнил, что не оставил тогда Савельеву свой телефон.

— Конечно, — усмехнулся Забродов, — самая необходимая вещь при моей бороде.

— Она не только бреет, но и стрижет. Тут машинка есть с регулятором, принялся объяснять Савельев.

— Я разберусь.

— И насадочки — три штуки, можешь любую щетину держать от однодневной до трехнедельной.

— Спасибо, Василий, теперь я твой должник.

— Нет, нет, Илларион, ты мне ничего не должен! Это я тебе по гроб жизни всем обязан!

— Брось, — коротко приказал Забродов. Поставил мешок, который весил килограммов пятнадцать, в машину, бросил бритву на сиденье, ухмыльнулся, сел.

«Все-таки много хороших людей на свете!»

Уже приехав домой, расставив бутылки в бар, а в холодильник дорогие консервы, Забродов устроился у компьютера.

«Хорошо еще, что туалетную воду мне не всучил!»

По паспортным данным Забродов быстро нашел адрес и телефон попутчицы младшего Галкина. Женщина жила в центре города в пяти кварталах от Иллариона.

«Лилия Николаевна Краскова, семьдесят пятого года рождения…»

По компьютерной карте Забродов без труда нашел и дом, и улицу. Но сегодняшний вечер у него был занят. Он встречался с Андреем Мещеряковым. Опоздать Илларион не мог, подобного он себе не позволял ни в те годы, когда служил, ни после.

Забродов и Мещеряков встретились в маленьком кафе в районе Беговой. Мещеряков улыбался. По его лицу Илларион понял, что Мещеряков сделал для него все, что мог.

— Говори тихо, Андрей, я хорошо слышу.

— Наш общий друг был застрелен из пистолета «ТТ». За этим стволом в картотеке МВД, ФСБ, ГРУ не числится никаких выстрелов.

— Значит, ствол нигде не замечен?

— Да, ствол чист. Первая жертва — Полковник, — грустно произнес Мещеряков. — А вот что касается твоего дела, то все куда серьезнее.

— Ну, и куда же серьезнее, Андрей? Не тяни, рассказывай.

— Во-первых, могу сообщить тебе прескверную новость: из МВД делали запрос, интересовались тобой, заглядывали в твое личное дело.

— По-моему, в этом ничего плохого нет.

— Это просто скверно, когда они суют нос не в свои дела.

Обо всех других службах, кроме ГРУ, Мещеряков всегда отзывался пренебрежительно, считая и фээсбэшников, и сотрудников МВД людьми второсортными.

Илларион заказал кофе и минералку. Пока пили кофе, Мещеряков рассказал все, что смог узнать по интересующему Забродова делу.

— Да, невесело, — констатировал Илларион.

— Послушай, Забродов, может, давай, я тебя куда-нибудь отправлю недельки на три? Устрою в командировку по всем правилам, там до тебя никто не доберется. Подписку о невыезде с тебя не брали?

— Пока нет.

— Прямо завтра все устрою.

— Если будет надо, Андрей, я обращусь к тебе. Ты же знаешь, друзей у меня немного. Кстати, одного из наших я сегодня видел.

— Кого же это? — с интересом посмотрел на Забродова Мещеряков.

— Никогда не отгадаешь, хотя должность у него хорошая.

Мещеряков тут же назвал фамилии трех генералов.

— Нет, что ты. Василия Савельева помнишь, он полтора года был в моей группе?

— Савельев, Савельев… Это что, тот, которого ты тащил в Афгане, когда у него гангрена ноги началась?

— Того самого.

— А какую он должность занимает? — разговор о должностях и званиях Мещерякова интересовали всегда. К звездам он был неравнодушен всегда.

— Ты как женщина, Андрей.

— Какая женщина?

— Которая о бриллиантах мечтает.

— Ладно тебе подкалывать!

— Он работает заместителем начальника службы безопасности шереметьевского аэропорта.

— Пассажирского или товарного?

— Пассажирского, — сказал Забродов.

— Хорошая должность. Кстати, я об этом знал.

— Чего же мне не сказал?

— Ты не спрашивал, а я, как ты знаешь, не болтлив. — Мещеряков и Забродов посмотрели друг на друга. — Ну как, устроить тебе командировку? Кстати, сейчас ты куда собрался?

— Сейчас? — Забродов посмотрел на пустую чашку, сделал глоток минералки. Я хочу выспаться. Завтра будет день, завтра займусь делами.

— А может, на рыбалку?

— Тебя, во-первых, никто не отпустит, это я точно знаю, а во-вторых, мне не до рыбалки. Я твою блесну, Андрей, каждый вечер рассматриваю.

— Как орден, что ли?

— Можно сказать и так.

— Если что — звони, — предложил Мещеряков.

— Ты мне, Андрей, не звони, телефон прослушивается.

— Ты уверен? — насторожился Мещеряков.

— Да, уверен. Я буду звонить тебе сам.

— Хорошо.

Мещерякову история с Забродовым совсем не нравилась. Слишком много было неясностей, а их полковник ГРУ не любил. Самое главное, он не мог понять, что надо Забродову, какова его роль и почему вокруг него происходят такие странные вещи.

Илларион же оставался прежним — спокойным и невозмутимым. И это вселяло в Мещерякова определенную надежду. Если Илларион спокоен, значит, с ним ничего не случится, значит, ни в чем плохом он не замешан.

— Андрей, а ведь был еще один свидетель. Очень красивый, между прочим, свидетель того происшествия.

Женщина семьдесят пятого года рождения, она ехала в машине, в джипе, вместе с Галкиньм-младшим.

— С Аркадием? Но по материалам следствия его там не было, машину у него украли. Есть показания свидетеля, охранника со стоянки, то ли Коростылева, то ли Коромыслова, точно не помню…

— Вот то-то и оно, — негромко произнес Забродов, вставая из-за стола и бросая на стол деньги. — То-то и оно, о ней пока следствие не знает.

— И ты, Илларион?

— Познакомиться с ней хочу, уж очень эффектная дама.

— Успехов тебе, — с недоверием посмотрел на Забродова Мещеряков.

Когда Илларион что-то говорил о женщинах, тем более, лестное, значит, женщина, о которой говорил бывший инструктор спецназа — действительно того стоит.

* * *

Плавное и спокойное течение жизни было нарушено. Жизнь теперь напоминала сход лавины, когда маленький камень увлекает в своем падении другие, и все камни, вся огромная, смертоносная тяжесть обрывается и стремительно летит вниз. И управлять этой лавиной невозможно.

«Сейчас они начнут за мной настоящую охоту. Надо вывести из-под удара еще одного свидетеля, надо найти Лилию Николаевну Краскову, надо ее спасти. Они, мерзавцы, не остановятся ни перед чем, постараются нейтрализовать всех свидетелей».

Но автоответчик в квартире Лили сообщал, что она вернется поздно вечером. Зато Мещеряков оказался расторопнее на сей раз. После обеда он уже раздобыл новые сведения.

По своим каналам он собрал всю информацию, которая только имелась по делу об угоне машины Галкина-младшего и передал ее Забродову, не забыв при этом предупредить:

— Ты же понимаешь, делаю я это неофициально. Если что, я тебе ничего не давал, с тобой не встречался.

— Спасибо, — усмехнулся Забродов, — ты, Андрей, настоящий друг.

Мещерякова это покоробило:

— Говоришь так, словно сам не служил.

— Именно поэтому и говорю.

— Спасибо. Я бы больше помог, но… — Мещеряков развел руками.

— Ты и так делаешь для меня невозможное.

— Издеваешься?

На том они и расстались.

Забродов, в самом деле был благодарен Мещерякову, но не столько за полученную информацию, сколько за то, что тот, передав сведения, не стал знакомить Иллариона со своими умозаключениями. С этим инструктор справился и сам.

— Вот так да! — присвистнул он, узнав, что сутенер Яшка Клещ очень кстати для Галкиных по пьяне сгорел вместе с приятелем и двумя слесарями.

«Прямо напасть какая-то! Нескладуха, господин олигарх, получается. Сработано, конечно, чисто, вроде и винить некого. Для милиции все ясно, словно специально разложено по полочкам. Но я уже имел удовольствие побеседовать с милицейским следователем, после чего в своем доме обнаружил героин. Не находит тот, кто ничего не ищет, — подытожил милицейское расследование Илларион. — Не бывает преступлений без свидетелей, нужно только хорошенько осмотреться на месте, а к Лиле я заеду вечером».

* * *

В последние дни ни Пит, ни Сэм не знали, что творится в квартире Бориса Аркадьевича Галкина. У них хватало своих забот, да и не холопье это дело лезть в жизнь хозяина. Начальник охраны скажет, они выполнят.

После успешно совершенного поджога и проникновения в квартиру Забродова, Антон разрешил Питу и Сэму немного отдохнуть. О том, что пес цапнул Пита за ногу, охранник Антону не сказал. Зачем подрывать свою репутацию?

Сэм появился у Пита с самого утра, тот даже не успел позавтракать.

— Какого черта? — пробурчал Пит, подходя к двери, зная, что никто, корме Сэма, не решится потревожить его в такую рань.

Но на всякий случай глянул в глазок. Ухмылка у Сэма получилась гнусной и преотвратной, оптика глазка исказила черты лица, и Пит видел Сэма так, словно тот отражался в елочном шаре.

— Здорово, — буркнул он, пожимая напарнику руку, когда тот уже переступил порог однокомнатной квартиры. В комнате царил беспорядок.

— Антон к себе вызывает, — оправдался Сэм.

— Не надолго же его хватило!

— Время такое пошло, — Сэм отвернул край простыни и сел на угол разложенного дивана. — Ты бы прибрался, что ли.

Охранник наметанным глазом прошелся по комнате, заметил примостившиеся у батареи две бутылки, одну из-под водки, другую из-под шампанского.

— С бабой вчера развлекался? — он подмигнул Питу. Тот неохотно пробурчал:

— Тебе-то дело какое?

— Небось, и шоколадку купил?

— Было дело, — Пит поставил на плиту чайник.

— Я себе зарок дал — никакой игры в любовь. При моей профессии — это дело лишнее. Заплатил бабе сколько положено, развлекся по полной программе и до свидания. Бесплатная любовь, Пит, всегда дороже обходится.

— Не твое дело.

— Может, ты и жениться надумал?

— Честно говоря, хотелось бы. Надоел бардак дома. Ни обед сварить некому, ни словом вечером переброситься не с кем.

— Какие проблемы? — засмеялся Сэм. — Деньги все сами сделают. Я к себе тоже не проституток вожу, а девушек серьезных, которые и приготовить могут, и пол вымоют. Ты же у меня был, чистота такая, что даже страшно, когда волос на пол падает.

— У меня другой взгляд на жизнь. Кому что нравится, один любит сверху, другой — снизу.

— Я больше сзади, — засмеялся Сэм.

Во взглядах на жизнь напарники кардинально расходились. Зарабатывали одинаково, но у Сэма деньги задерживались, а Пит тратил все, что попадало ему в руки, при этом квартира его была обставлена случайной разношерстной мебелью, и ездил он на десятилетнем «гольфе».

— Это любовь тебя до ручки довела, — беззлобно сказал Сэм. — Все несчастья в этой жизни от баб. Возьми, к примеру, Аркадия, не поехал бы он шлюху встречать, никого бы и не сбил.

Пит тоже знал, что Аркадий в тот вечер был не один, знал и то, что Лиля спит с обоими Галкиными — со старшим и с младшим. Но предпочитал об этом помалкивать.

— Не наши проблемы, — увел он разговор в сторону.

— Я и не говорю, будто нас это должно волновать, но выводы для себя делать надо. Умный на чужих ошибках учится, а дурак — на своих.

Сэм за компанию с Питом съел пару бутербродов, запил их кофе и взглянул на часы.

— Если не спеша по городу пробираться, как раз вовремя у Антона окажемся.

Пит мрачно кивнул. Ему не хотелось выбираться из дому. Женщина, с которой он вчера пил, ему нравилась, но была замужем и разводиться не собиралась. Ее вполне устраивало время от времени встречаться с Питом и заниматься, как она сама говорила, «снятием стрессов». Ее абсолютно не интересовало, кем работает ее любовник, что его волнует. Звонила, договаривалась о встрече, приезжала, снимала стресс и уезжала, даже не полежав для приличия рядом с часок в кровати.

Неприятный осадок на душе у Пита остался из-за того, что он провел ночь один, и теперь ему казалось, будто в этом виновен Сэм.

— Пошли. Раз зовут, значит, надо.

Они спустились по лестнице, и Пит замер на крыльце, растерянно оглядываясь. «БМВ», на которой обычно приезжал Сэм, не было.

Сэм хихикнул у него за спиной:

— На новую машину босс расщедрился.

У соседнего подъезда сияла лаком новенькая «Волга».

— Они что, с ума посходили? — Пит обошел машину со всех сторон, — или патриотами заделались, отечественных производителей поддерживать?

— Я особо не расстраиваюсь, — засмеялся Сэм, — «Волга» как «Волга». Зато у нее багажник вместительный.

Пит не понял подколки, хотел было сесть на переднее сиденье, но не сумел устроиться там с комфортом. Под ногами лежал сколоченный из фанеры ящик с инструментами.

— Какого хрена ты его сюда положил?

— Я за рулем, мне он не мешает.

— Такие вещи в багажнике возят.

— Я же говорил тебе, багажник вместительный, — вновь захихикал Сэм, глядя на то, как Пит подхватил увесистый ящик.

Пит открыл крышку багажника и присвистнул: резиновый коврик, новенький, застилавший дно, на два пальца был залит водой.

— Это еще что за херня?

— Конструкция такая. Дождь пройдет, багажник полон воды. На мойку заедешь — то же самое. Уплотнитель плохой.

Пит осмотрел края крышки, но так и не нашел изъяна.

— Где-то резина неровно прилегает, — Сэм сплюнул под ноги. — Я на мойке слесарю предложил исправить, так он говорит, залезай в багажник, я тебя закрою и буду сверху водой поливать, а ты смотри, где дырка.

— Ты, конечно же, отказался?

— По мне лучше так ездить, чем как труп в багажнике валяться.

— Я бы на твоем месте его самого в багажник уложил и помочился бы на крышку.

— Жаль, не пришло тогда в голову.

Сэм открыл ящик, вытащил отвертку с молотком и тут же на глазах у Сэма пробил в днище багажника дырку. Покрутил отвертку за ручку, расширяя ее. Вода слилась на асфальт.

— Вот так-то, — Пит захлопнул ящик с инструментом и положил его на мокрый коврик. — Едем!

В подъезде дома, где жил Галкин, охранники ходили, почти бесшумно, словно боялись потревожить хозяина. Пит опасливо покосился на дверь квартиры, соседнюю с той, которую занимала охрана.

— Тишина в подъезде такая, словно в доме покойник, — прошептал он.

— Сэм, сплюнь три раза через левое плечо, — посоветовал ему напарник.

Когда Пит и Сэм вошли в кабинет начальника охраны Антона, настенные часы показывали точно назначенное время. Опаздывать и срывать график операции в охране Галкина было равнозначно предательству. Чем дольше служили Галкину Пит и Сэм, тем больше за ними накапливалось темных дел, за которые, в лучшем случае, можно загреметь в тюрьму.

Они были профессионалами и прекрасно отдавали себе отчет в том, что когда за человеком наберется критическая масса таких дел, от него постараются избавиться. Способов избавления от неугодных они сами знали множество. Но чутье им подсказывало, что это время еще не наступило. Правда, если раньше им казалось, что в запасе имеются еще год-два, то теперь становилось ясно, что состав идет под уклон, набирая бешеную скорость.

— Чего невеселые? — усмехнулся Антон. И хотя его губы расплылись в улыбке, глаза остались холодные, как у рыбы.

Пит пожал плечами:

— Все нормально.

— Значит, мне показалось, — продолжал улыбаться Антон.

Затем улыбка медленно исчезла с его лица.

— Сутенера вы устранили довольно чисто.

Пит в душе возмутился: «Почему — вы? Мы с Сэмом ничего не делали. Сам он и поджигал. Осторожный, падла, отмазаться от поджога хочет!»

Но с начальством спорить не принято. В душе возмущайся сколько угодно, а при разговоре нужно соглашаться. Сэм глухо кашлянул, прикрыв рот кулаком, он уже сообразил, в чем дело.

— Помните, тогда по рассказам хозяина, в гараже находилось трое слесарей, а потом их осталось двое? — спросил Антон.

— Помню, — мрачно кивнул Пит.

— Так вот, оказывается, третий нас видел.

— Это точно?

Антон опять подарил Питу ехидную улыбку:

— Третий слесарь — из бывших уголовников, ясное дело, после пожара бросился искать укрытие у своих дружков, по пьяне и проболтался.

Сэм и Пит смотрели на начальника охраны, не отрываясь.

— Спокойно, ребята, — выставил он вперед ладони, словно хотел дистанцироваться от подчиненных, — третий ничего не разболтал. Сказал только, что видел в доме перед пожаром трех посторонних.

— Человек, который проронил хоть слово, может выболтать и остальное, резонно заметил Пит.

— Поэтому вы здесь, — улыбка Антона сделалась шире. — Милиция, слава богу, никого сейчас не ищет в связи с пожаром. Было сработано чисто: четверо пьяных идиотов сгорели по беспечности. Меня предупредили о том, что Валик Кошель видел нас, когда выбирался из дому. Он из тех парней, по ком никто плакать не станет, а милиция не удивится, если его найдут мертвым. В ваших же интересах побыстрее с ним разобраться.

— Где он сейчас? Антон потер руки:

— Слесарюга, уголовник, полный идиот, он решил, что теперь ему ничто не угрожает. Вернулся к себе. Он снимает хибарку неподалеку от сгоревшего дома, там еще два гаража, которые принадлежали Копотю. В них время от времени угонщики прятали машины. Но на этот раз, ребята, попробуйте сделать все наверняка. Маскировать убийство под несчастный случай не имеет смысла, пусть все выглядит как криминальные разборки. Я договорюсь, чтобы милиция глубоко не копала.

Пит с Сэмом переглянулись. У них не было права отказаться.

— Считайте, его уже нет, — пообещал Сэм.

— Я уже обо всем забыл, — улыбнулся Антон, — мы с вами встречались совсем по другому делу.

Сэм с Питом, понурив головы, вышли из квартиры.

— Вот те на, — проговорил Сэм, — никогда не знаешь, откуда ждать неприятности.

— Да… — подтвердил Пит.

В последние дни он сделался подозрительным, его «геройства» в охране Галкина уже подбирались к критической массе и надо было что-нибудь для себя решать. Поэтому жизнерадостность Сэма раздражала его.

— Как нога? — поинтересовался Сэм, глядя на прихрамывающего напарника.

— Нормально.

— Что-то при Антоне ты не припадал на ногу.

— Зарастет.

 

Глава 13

Мужчины устроились в машине. Салон еще не успел пропитаться табачным дымом, в нем пахло новой материей, пластмассой и слегка — бензином.

— Новая машина — она и есть новая, — радостно сказал Сэм, трогаясь с места.

Они проехали мимо сгоревшего дома.

— Место хорошее, долго пустовать не будет, — осклабился Пит.

— Кто-нибудь купит по дешевке, особнячок отстроит.

— Такие дома выкупать не любят, — заметил Пит. — Бывают такие мертвые дома, мертвые квартиры.

— Ты, Пит, хотел бы жить в квартире, в которой кого-нибудь убили?

— Мне это абсолютно до лампочки, я смерти не боюсь.

— Чужой или своей? — захихикал Сэм.

— Любой, — бесстрастно отвечал Пит.

— Не хочешь участок выкупить? Думаю, недорого обойдется. Дом отстроишь, женишься. — Сэм сверился с планом. — Вот этот домик.

Он объехал квартал и остановил машину в узком переулке, проехав метров сто за нужное место.

— Смотри, — Сэм повернулся, оставаясь сидеть за рулем, — вот так хибарка! Я думал, в Москве таких уже нет.

Домик походил на небольшую баню, какие обычно ставят на дачах. Маленькое окошко, печная труба из асбестоцемента. Тут же стояли и два гаража, сложенные из пеноблоков.

— Не похоже, чтобы тут кто-нибудь жил. К таким домам даже таксисты подъезжать боятся по вызову, — проговорил Сэм. — Сразу видно, если ни сада, ни огорода, то цыгане живут.

Дом, к которому прилегал участок, выглядел неживым. Закрытые ставни, прижатые к окнам тяжелыми металлическими засовами.

— Собаки нет? — Сэм заглянул через забор.

— Уже рвалась бы с цепи, лаяла бы, как бешеная, — ответил Пит.

— Тебе виднее, у тебя с собаками свои счеты, — сказал Сэм и перемахнул через забор.

Из небольшого домика их не могли видеть, в углу участка росло несколько густых кустов сирени. Мужчины подкрались к домику с тыльной стороны, и Сэм припал ухом к бревенчатой стене. Секунд десять прислушивался.

— Полная тишина, — прошептал он.

Вскоре они оказались у двери. Пит, присев на корточки, осмотрел замок.

«Снаружи запирали», — решил он и за пять секунд универсальной отмычкой открыл несложный механизм серийного замка.

Хибарка была небольшой, четыре на три метра. Чувствовалось, что хозяин в ней был совсем недавно, диск электроплитки дышал теплом, а в кастрюле стояла еще тепловатая каша, приготовленная из концентрата. Вдоль стены выстроилась батарея пустых бутылок.

— Опоздали немного, — Пит прикрыл дверь и закрыл ее на замок.

Сэм уже рылся в мебели. Отыскал тонкую пачку российских рублей.

— Если деньги оставил, то наверняка вернется. Рядом с дверью стоял старый перекошенный шкаф, дверцы его до конца не закрывались.

— Ждем, — с тоской в голосе сказал Пит, глядя на консервную банку, полную окурков дешевых сигарет.

— А если он не один придет? — поинтересовался Сэм.

— Тем хуже для того, второго.

— А если с бабой?

— Я беру на себя мужика, а ты — его подружку.

— Так не пойдет, — Сэм протянул руку и взял со стола помятый спичечный коробок, в котором зашуршало несколько спичек, — жребий тянуть надо. Я тоже баб убивать не люблю.

— Ты же знаешь, Сэм, планируешь одно, а выходит Другое.

— Не болтай, лучше жребий тяни.

— Я же говорил, тебе бабу убирать придется, — хмыкнул Пит, показывая Сэму длинную спичку — короткая осталась в пальцах его напарника, только сейчас до Пита дошло, что его разыграли.

— А я тебя за язык не тянул, — хихикал Сэм, — тебе со слесарюгой и разбираться. В свою конуру вряд ли он бабу потащит.

— Не мешай, — Пит с обиженным выражением лица сидел на стуле, запрокинув голову, прикрыв веки.

Могло показаться, что он спит, но охранник бодрствовал. Ему часто приходилось часами ожидать, и он научился впадать в своеобразный транс, когда слух ловит малейший звук, кожа — малейшее дуновение ветра, но в это время в голове не проносится ни единой мысли.

Сэм лишь тяжело вздохнул, ему такие штучки были недоступны.

«Вашу мать, — подумал он, — нет, чтобы приехать на полчаса раньше, сделать дело и отдыхать!»

На улице постепенно темнело, тени сгущались и внутри хибары. Вскоре Сэм даже не мог рассмотреть носки собственных ботинок. Но длилось это недолго.

Вспыхнули фонари, и сквозь прикрытые тонкими занавесками небольшие окна внутрь комнатки упали ртутно-белые пятна света. Сэм беззвучно вращал, зажигалку, даже не глядя на нее. Рука была натренирована до такой степени, что выронить белый цилиндрик охранник не боялся.

По улице то и дело проходили люди, и каждый раз Сэм напрягался, склоняя голову, чтобы выглянуть в окно. Но зря, прохожие шли по своим делам, никто даже не останавливался у малоприметной калитки.

Пит поднял вверх указательный палец и прислушался. Сэм замер, готовый действовать, но пока еще ничего не слышал.

— Вот, — произнес Пит одними губами. Теперь уже и Сэм различил неуверенное шарканье подошв по асфальту. Противно заскрипели давно не мазанные двери калитки, и сквозь небольшое окошечко с треснутым стеклом Сэм увидел пьяного слесаря. Тот шел, понурив голову, расстегнутая куртка почти сползла с плеч и держалась за счет рукавов.

— Он? — беззвучно поинтересовался Сэм. Пит лишь пожал плечами и отступил к простенку у самой двери. В руке у него была зажата короткая кожаная дубинка, плотно набитая песком. Сэм скрылся за шкафом.

Валик долго звенел ключами, стоя на крылечке, и матерился. Открывать замок одной рукой было неудобно, но что поделаешь, во второй слесарь сжимал горлышко водочной бутылки и разжать пальцы его могла заставить только смерть.

— Вот так, — проговорил он, когда, наконец, ключ хрустнул в замке, и дверь, скрипя, приоткрылась, пропуская жильца в хибару.

Валик придержался за притолоку и переступил порог. Ключи упали на пол и он, не глядя, попытался нашарить выключатель. Пит схватил Валика за кисть руки, резко заломил ее слесарю за спину. Валик даже не успел вскрикнуть, а ладонь Пита уже закрыла ему рот. Короткая кожаная дубинка покачивалась на большом пальце охранника.

— Дверь, — бросил Пит Сэму. Тот выглянул на улицу и тут же закрыл дверь. Валик продолжал держать в пальцах бутылку с водкой.

— Не дергайся, иначе тебе конец, — сказал Пит. Слесарь был основательно пьян, поэтому лишь что-то неразборчиво пробормотал в ответ. Но когда Сэм попытался завладеть бутылкой водки, тот принялся отчаянно сопротивляться и даже умудрился укусить Пита за ладонь. Короткий удар в живот — и Валик оказался сидящим на стуле с подлокотниками. Он пытался вдохнуть, но не мог, смотрел широко открытыми глазами на Сэма, не понимая, каким образом бутылка водки очутилась у того в руках.

Пит уже обыскал карманы и распахнул паспорт, хоть и потрепанный, но все еще живой. Фотокарточка, сделанная десять лет тому назад, изображала, как сперва показалось охраннику, совсем другого парня — здорового, молодого и даже немного одухотворенного. Но опытный взгляд тут же определил те параметры, которые не меняются с возрастом. Имя и фамилия совпадали — Виталий Кошель.

— Вы чего, мужики? — наконец, выдавил из себя слесарь, хмель из него быстро улетучивался.

Когда же в двух мужчинах он признал гостей, побывавших в доме у его хозяина, то слабый стон вырвался из груди Валика. Пит переоценил степень опьянения слесаря. Внезапно зарычав, тот пригнулся и метнулся к двери. Лишь подставленная Сэмом нога спасла положение, и Валик растянулся на некрашеных досках пола.

— Я молчать буду! — зашептал Валик.

— Будешь, — сказал Пит и подхватил слесаря за шиворот, встряхнул, вновь бросил на стул.

Ощутив силу противника, Валик уже не помышлял о бегстве. Пит чуть заметно скосил глаза, указывая Сэму на узкий стол под самым окном. Тот согласно кивнул.

— Мы тебе ничего плохого не сделаем, — умильным голосом заговорил Пит, обращаясь к Валику. Тот, как всякий человек, обреченный на смерть, охотно поверил в сказанное. — Мы пришли, чтобы предупредить тебя: не надо никому болтать. Ты же нам ничего плохого не сделал.

— Да…

— Вот видишь! — улыбнулся Пит и развел руками, словно демонстрировал самые лучшие намерения.

Сэм в это время уже взял со стола длинный двадцатисантиметровый гвоздь с острым концом и, сжав его в кулаке, подобрался к Валику сзади.

— Зачем неприятности тебе, нам? — продолжал Пит. — Лучше жить в мире и согласии. Извини, что немного тебя отметелили.

Сэм умело сжал гвоздь за шляпку в кулаке и, хорошенько прицелившись, с размаху загнал его в ухо несчастному слесарю. Загнал не до конца, оставив снаружи сантиметров пять. Сжал шляпку пальцами и несколько раз провернул гвоздь в глубине головы.

Пит, не договорив до конца Начатую фразу, отступил на шаг и спокойно созерцал дергающееся в конвульсиях тело. Нижняя челюсть у Валика отвисла, изо рта густой пеной пошла слюна, за ней кровь.

— Чисто ты сработал, Сэм, я так не умею.

— Тренироваться долго надо.

Пит вновь осекся, резко повернул голову.

— Вот же черт! — прохрипел Сэм, увидев остановившуюся прямо напротив калитки машину.

— Кажется, я знаю, кто это приехал, — пробормотал Пит, прижимаясь спиной к простенку возле двери.

На этот раз он подготовился основательно, крепко сжал в руке короткую кожаную дубинку, плотно набитую песком. Сэм затаился за шкафом. Связка ключей лежала на полу.

— «Лэндровер» — редкая машина, к тому же такая потрепанная, — просипел Пит, изготавливаясь для нападения.

* * *

Время уже близилось к вечеру, когда Илларион подъехал к обгоревшим остаткам дома Анатолия Копотя. Уже исчезли милицейские ограждения, охрана. Забродов стоял на тротуаре, засунув руки в карманы джинсов, и смотрел на уже неяркое солнце, застрявшее в почерневшем оконном проеме.

«Сожгли всех, кто был в доме, — подумал Илларион, — напоили водкой и сожгли. Вряд ли покойные были добропорядочными людьми, но мерзавцы, сотворившие это, еще хуже».

Внутри гаража виднелся остов сгоревшей машины, настолько искореженный огнем, что трудно было сходу определить марку. Стоя у пожарища, Илларион почувствовал у себя за спиной движение. Бросил взгляд на стекло, в нем отразились дощатый забор, кусты, дом и мужчина, вышедший на крыльцо.

Не спеша, Илларион обернулся и, прежде чем хозяин дома успел убраться, махнул ему рукой. Так обычно здороваются со старыми приятелями. Сбитый с толку мужчина остался стоять, а Забродов уже миновал калитку.

— Добрый день, конечно, если соседский пожар вас не затронул.

— Добрый… — растерянно проговорил мужчина и повнимательнее присмотрелся к незваному гостю.

Забродов не внушал ему ни подозрений, ни опасений. Серьезный, самостоятельный мужик, возможно, лишь из любопытства интересующийся случившимся.

— Вы из милиции? — наконец, спросил хозяин дома.

— Нет, — рассмеялся Забродов, — совсем даже наоборот. На встречу ехал, а тут, смотрю, и разговаривать не с кем. Где теперь Копоть живет?

Мужчина настороженно посмотрел на Забродова. Тот умело разыгрывал из себя неосведомленного.

— Вы ему родственник или друг? — мужчина не решался сказать, что Копотя нет в живых. Кто знает, как на это отреагирует незнакомец?

Но главную цель Забродов достиг, тот поверил, что пришли не из милиции.

— Два раза в жизни его видел, даже не сразу дом отыскал. Дело в том, что я ему на ремонт коробку передач отдавал. Пару раз звонил, он все оттягивал, говорил, два дня работы осталось, три… Вот я не выдержал и приехал.

— Да уж, — вздохнул мужчина, — плакала ваша коробка.

— Почему?

— Сгорел Копоть вместе со своими слесарями.

— Ну да? — протянул Забродов, — видно, везение у меня такое. Даже не денег жалко, редкая машина, к моему автомобилю коробку черта с два подыщешь. Так-таки все и сгорели? — в его голосе слышалось лишь сожаление по утерянному агрегату.

— Может, в гараже ее останки поискать? — участливо предложил мужчина.

— В том-то и дело, — вздохнул Забродов, — не тут он ее ремонтировал, говорил, что одному из слесарей отдал, — Забродов действовал наугад, он чувствовал, мужчина знает больше, чем говорит.

Тот ему уже стал сочувствовать:

— Был у него еще один слесарь, — неуверенно сказал хозяин дома. Забродов одобряюще кивнул. — Тут неподалеку живет. Он один в пожаре и уцелел. В самый последний момент к дому подошел, когда баллон с газом рванул. Я его у себя во дворе и отхаживал.

— И что, милиция его не забрала?

— Он раньше в тюряге сидел, потому к ментам и подходить не стал. Может, он знает, где ваша коробка.

— Как его зовут?

— Валик, вроде. Он неподалеку живет, — и мужчина, выйдя на дорожку, ведущую к калитке, — указал на край частного сектора. — Цыгане дом решили продать, но никак в цене не сойдутся с покупателями. Наши, русские, боятся с цыганами связываться. С той стороны, с параллельной улицы, тоже калитка есть. Там гараж и хибарка, вроде бани, там Валик и живет.

— Точно? — спросил Забродов. — А то я его даже в лицо не знаю.

— Его легко узнать, стриженый бобриком, невысокий, глаза пустые.

— Мозги, что ли, отпил?

— Еще нет, но дело к этому идет. И шрам на лбу.

Ходит всегда в спортивных штанах с тремя лампасами, — с неприязнью добавил мужчина. — Вы ему баксов двадцать пообещайте, если знает, где ваша коробка, то обязательно скажет. Он на деньги падкий.

— На деньги все падкие, — заметил Забродов.

— Как я понимаю, ваша машина редкая, вряд ли он кому-нибудь ее вдул.

— Спасибо, — поблагодарил Забродов, радуясь в душе тому, что выбрал правильную линию поведения и вытащил из мужика все, что мог.

Уже стемнело окончательно. Идти было недалеко, но оставлять машину без присмотра Илларион не хотел. Объехал квартал и тут же увидел тот городской пейзаж, который ему описал мужик. Облезший забор, кусты, гараж и хибара, похожая на деревенскую баню.

Забродов погасил фары и толкнул калитку. Заскрипели несмазанные петли.

«Цыгане — они и есть цыгане» — подумал Илларион, поднимаясь на невысокое крыльцо.

Света в маленьких окнах не было, но вполне могло оказаться, что к этой хибарке даже электричество не подведено. Заглянуть вовнутрь было невозможно, за стеклом виднелась лишь занавеска.

Забродов постучал в дверь костяшками пальцев.

— Не заперто, — услышал он невнятный полупьяный голос.

Отворил дверь. В неверном свете фонаря, пробивавшемся сквозь занавешенное окно, он увидел парня, сидевшего на стуле с подлокотниками. Голова была свешена на грудь, на лбу виднелся шрам. Еще Забродов увидел, — но уже не успел осознать, что именно видит — то ли блевотину, то ли кровь, заливавшую рубашку на груди, и в последний момент — блеснувший в ртутном свете толстый гвоздь, на два пальца выступающий из уха.

В этот момент сзади на его затылок обрушился мощный удар. Кожаная дубинка, туго набитая песком, глухо ударила в голову. Пит качнулся в сторону и нанес еще один удар, хотя оглушенный Илларион уже падал.

Забродов без сознания лежал на полу. Пит ногой захлопнул дверь и щелкнул выключателем.

Сэм боязливо заглянул в лицо Иллариону:

— Да, это он, мы не ошиблись. Скорее, пока не очухался! — поторапливал Пит.

Он ножом срезал толстый капроновый шнур, протянувшийся наискосок хибары, сорвал с него прищепки, затем, заломив бесчувственному Забродову руки за спину, принялся туго связывать их веревкой. Срезав остатки шнура, связал и ноги.

— Что с ним делать? — спросил Сэм.

— Хрен его знает! — хмыкнул Пит. — Его нам сегодня не заказывали.

— Прикончить бы, — тихо предложил Сэм.

— Это не нам решать, — Пит погасил свет и вышел на улицу. — Подгони-ка машину поближе, заберем его отсюда. В любом случае надо сматываться.

Сэм не стал спорить и подогнал новенькую «Волгу» прямо к калитке. Пыхтя, охранники вдвоем выволокли все еще не пришедшего в себя Забродова, предварительно закрутив его в одеяло, бросили в багажник «Волги». Машина отъехала.

— Чисто сработали, — то ли спросил, то ли похвалился Пит.

Сэм поднял трубку телефона, укрепленного между сиденьями, и протянул напарнику:

— Звони Антону.

Немного подрагивающие пальцы Пита забегали по клавишам. Вскоре в трубке он услышал равнодушный, спокойный голос начальника охраны:

— Да.

— Все сделали в лучшем виде. Но есть одна загвоздка…

— Что именно?

— Клиент, любитель фотографических проявителей сунулся туда же, куда и мы.

— Что с ним?

— Вид у него товарный, если надо, будет на полном ходу. Он с нами, хотим узнать, что с ним делать?

— Перезвоню через пару минут, — бросил в трубку Антон и забарабанил ногтями по крышке письменного стола.

В ответственных ситуациях принимать решение всегда сложно, и невольно возникает желание переложить его на чужие плечи. Антон был одним из тех немногих, кто мог зайти к Борису Аркадьевичу в любое время дня и ночи.

— Есть новости? — вскинул брови Галкин, когда увидел Антона в гостиной в своей квартире.

— Да. Помните, у нас был разговор об Илларионе Забродове?

— Это тот, которому твои ребята собаку порешили?

— Он самый. Несговорчивый мужик, от денег отказался.

— У тебя, слыхал, с ним прокол случился?

— Недооценил я его. Он непростой мужик, инструктором в ГРУ работал.

Галкин-старший хмыкнул:

— Дело в том, Антон, что этот мужик себя дорого ценит.

— Не знаю, по-моему, он вообразил, что купить его вовсе нельзя.

— Такого не бывает, — засмеялся Галкин, — все люди продаются, только одного можно купить за десять баксов, другой еще подумает, продаваться ли за сто, а третьему и ста тысяч маловато.

— Мои ребята его взяли. Похоже, Забродов решил начать собственное расследование.

— Зря вы его собачку порешили. Сильные люди бывают сентиментальны и потом с ними трудно поладить.

— Они могут его аккуратно ликвидировать. Галкин задумался:

— Нет, — наконец твердо сказал он, — лучше этого не делать. Слишком подозрительно, когда все свидетели гибнут один за другим.

— Я должен через пару минуть дать ребятам команду, как им действовать дальше. Пока они едут по городу, он лежит у них в багажнике.

— Антон, поговори с ним.

— Я уже однажды с ним разговаривал.

— Попробуй еще раз, — приказным тоном сказал Галкин.

Когда гибнет главный свидетель, это подозрительно, пресса не преминет раскрутить очередной скандал. Лучше всего, когда человек сам признает свои заблуждения публично.

— Антон, убеди его, что за рулем джипа он видел другого человека угонщика.

— Я попробую. Но все же, если он не согласится…

— Тогда пусть он исчезнет с концами — так, чтобы его тело никогда не нашли, — тихо проговорил Галкин-старший.

— Хорошо. Извините, что побеспокоил. Галкин прикрыл глаза, давая понять, что разговор закончен.

— Долго мы будем колесить? — поинтересовался Сэм, то и дело бросая взгляды на молчавшую трубку телефона.

— С боссом, наверное, советуется. Я даже могу сказать, какое они примут решение.

— Ну, и?

— Ликвидировать. Но так, чтобы от него и следа не осталось.

Сэм состроил недовольную гримасу:

— Говорить такое легко, а сделать?

— С одной стороны, — принялся рассуждать Пит, — человек, как считают обыватели, — чрезвычайно нежное существо, словно тронул его пальцем, и он коньки откинул. А с другой стороны, я и ты знаем, что прикончить кого-нибудь адская работа.

— Да уж, — вздохнул Сэм, — по затратам сил покруче, чем дрова колоть. Слесарюге на пятнадцать сантиметров гвоздь в череп загнали, а он все еще живой был.

— Голову можно насквозь проткнуть, а человек живой останется, — с видом знатока произнес Пит. — Дело в том, что мозг погибает только при динамическом ударе, когда в него пуля входит, возникает волна сильного давления, как круги на воде расходятся. А так, можно вязальную спицу в одно ухо воткнуть и через другое вытащить, человек живой останется. Поэтому тебе гвоздь повертеть и пришлось, чтобы мозги перемешать.

— Человек живуч, — согласился Сэм. — Если не умеешь с ножом обращаться, черта с два прирежешь.

— Убивать — целое искусство, — согласился Пит. И в это время зазвонил телефон.

— Да. Ждем вашего звонка.

— Ожидайте меня на старом стадионе, возле школы. В течение часа буду.

Сэм, не слышавший разговора, ждал от Пита пояснений. Тот сказал:

— Сам решать будет, оно и лучше. Езжай на старый стадион, там, где мы в прошлом месяце неудачника по стойке «смирно» ставили.

Пит и Сэм расхохотались, вспомнив ту идиотскую историю, когда они по ошибке прихватили не того человека, который им был нужен. Вывезли на окраину города и принялись требовать с него, чтобы он уступил Галкину права на помещение, о котором мужик и слыхом не слыхивал. Все его возражения в расчет не брались. Кто ж сразу правду говорит? Язык развязывается, когда пару раз в морду заедут, да пистолетом пригрозят.

— Да, обмишурились мы тогда, — хихикал Пит, ерзая на сиденье, — слава богу, ошибку исправили.

* * *

Забродов уже пришел в себя. Он не сразу понял, где находится. Вокруг него была кромешная тьма, машину трясло на выбоинах. Несколько минут потребовалось на то, чтобы восстановить последовательность событий. Анализировать, почему противник действовал быстрей, чем он сам, Забродов даже не пытался, оставив это на потом.

«Я в багажнике машины», — понял Илларион.

Двинул руками. Ниже локтя он почти их не чувствовал, ему туго затянули веревку. Ноги тоже связаны.

Наконец, Иллариону удалось высвободить голову из грязного вонючего одеяла. Дышать стало немного легче. Забродов принялся сначала напрягать мышцы, затем расслаблять. Минут через десять он достиг того, чего хотел — веревки немного ослабли, а кровь разошлась по конечностям. Теперь он даже ощущал кончики пальцев. Насколько мог, ощупал веревку. До узла так и не добрался, тот находился выше, у самых локтей.

Рывком перевернулся на бок, ударившись головой об жестяной угол небольшого ящичка размером с портфель. Согнул ноги в коленях и сумел-таки захватить пальцами веревку, стягивающую лодыжки. Узел оказался твердым, как скатанный прибоем камешек. Ногти гнулись, обламывались, но веревка не поддавалась.

«Нет, его просто так не распутать!» — Забродов понял тщетность своих усилий.

Ощупал свободный конец веревки. Шнур был не витым, а вязаным. Уцелевшими ногтями Илларион стал ощупывать кривой срез веревки, сделанный ножом.

Наконец, ему удалось подцепить конец нитки, из которой был связан шнур, и он осторожно потянул за него. Шнур стал распускаться, как вязаный носок теперь уже выпрямились ноги, насколько это возможно было сделать, лежа в багажнике мчащейся по неровному асфальту машины.

Забродов затаил дыхание, когда нитка дошла до самого узла. Он дергал ее короткими рывками, распуская по одному глазку.

Наконец, узел распался. Забродов перевел дыхание и сбросил веревку с ног.

«Вязали умельцы, — подумал он. — Если бы стянули только запястья, освобождение не составило бы труда».

Забродов раскачал головой деревянный ящик, обитый жестью. Внутри глухо отозвались инструменты. В узком багажнике Илларион развернулся с трудом. Теперь голова его упиралась в запаску, а пальцы нащупали защелку инструментального ящика. Забродов приподнял крышку и надавил кулаком на край корпуса. Ящик перевернулся, на мокрый резиновый коврик посыпались инструменты — гаечные ключи, отвертка.

«Вот и то, что мне надо!» — Илларион захватил пальцами полотно ножовки по металлу и сломал его.

В пальцах остался обломок сантиметров в десять длиной. Зажав его между указательным и большим пальцем левой руки, Илларион принялся перепиливать веревку. На это ушло не более десяти секунд.

Теперь он был свободен, конечно же, в пределах закрытого на ключ автомобильного багажника.

«С полминуты отдохнуть», — приказал себе Забродов, переворачиваясь на спину.

Он слышал, как плещется в баке бензин.

Машина сбавила скорость и, свернув, поехала очень медленно. Сэм включил дальний свет. Фары выхватили из темноты здание школы, мертвое, с выбитыми стеклами. Лишь на одной стене виднелись строительные леса, на которые уже никто не взбирался года два.

— Затянули они ремонтик! Нам это на руку. Школа стояла на отшибе жилого района, стадион плавно переходил в пустырь. За ним шли гаражи. Место было абсолютно пустынное и безлюдное.

— Как там клиент? — Сэм распахнул дверцу и сплюнул на асфальт спортивной площадки.

— Кто ж его знает?

— Может, кончился? — предположил Сэм.

— Нет, моя дубинка — штучка знатная. Она синяков не оставляет, кости не проламывает. Даже если с ней меня прихватят, оружием она не является.

— Тихо чего-то лежит, — не успокаивался Сэм.

— Я бы на его месте тоже тихо лежал. Зачем лишний раз о себе напоминать? Вдруг забудем? — Пит засмеялся.

— Нет, шевелится, — Сэм расплылся в улыбке, — значит, живой, — он уловил покачивание машины и легкий звон металла. — Когда шеф обещал приехать?

— В течение часа. Сэм вышел, потянулся.

— Неплохая машина, но в салоне пахнет пластмассой и синтетикой так, что голова разболелась, — Сэм расстегнул молнию брюк.

Но Пит не дал ему продолжить:

— Когда ты отучишься возле машины мочиться?

— Что здесь такого? — пожал плечами Сэм.

— Гадко, — Пит тоже выбрался из автомобиля. — Мочиться нужно вон где, — и он указал рукой на кусты возле самого края пустыря.

— Умный очень? В детстве маменька, небось, костюмчики и галстучки надевала, на концерты водила, — юродствовал Сэм, не торопясь застегнуть брюки. — Где хочу, там и мочусь, — с вызовом сказал он.

Тогда Пит схватил его за шиворот и встряхнул:

— Мочиться нужно у кустов! — и не успел Сэм вызволяться, как Пит заломал ему руку за спину, дурачась, потащил к краю спортивной площадки.

Оказавшись на краю невысокого откоса, Пит выпустил руку и дал Сэму коленкой под зад. Сбегая с откоса, тот, сам того не желая, оказался у буйно разросшихся кустов. Пит мочился, стоя на краю откоса.

— Падла, подкараулил-таки меня! — крикнул Сэм. — В другой раз я тебя подколю.

Забродов уже давно обследовал весь инструмент, находившийся в багажнике, ощупал крепление замка. Лишь только услышал, как, дурачась и переругиваясь, охранники отошли от машины, отверткой подцепил защелку и открыл багажник. Крышку высоко не поднимал, выскользнул, присел за машиной. Подобрался к передней дверце, открыл ящичек. В нем лежали пистолет «ТТ» и глушитель.

«Наверное, тот самый, из которого застрелили пса», — подумал Забродов, опуская оружие в карман, и просунул руку под машину.

Устройство автомобилей почти всех марок, какие только ездили в России, он знал досконально. Ножницы по металлу коснулись трубки, ведущей от бака к карбюратору. Забродов сжал ручки, перерезал топливопровод, затем отогнул трубку до самого асфальта, чтобы не слышалось журчание выливающегося бензина. Пригибаясь, он отбежал к ржавым турникам, что были метрах в десяти от «Волги».

Продолжая смеяться, Пит с Сэмом возвращались к машине. Сэм пытался усыпить бдительность напарника, чтобы захватить его врасплох и отколоть какую-нибудь дурацкую шутку.

Темный ручеек бензина, извиваясь, бежал по асфальту, заполнял собой небольшие лужицы, все ближе и ближе подбираясь к краю площадки.

Пит с Сэмом сели в машину. Негромко заиграло радио.

— С музыкой оно веселее, — произнес Сэм и потянул носом. — Бензином что-то воняет! В новой машине — не должно.

— Если эта машина — «Волга», то может и вонять.

— Нет, с улицы пахнет, — принюхался Сэм, захлопывая дверку. — И ты захлопни.

— В самом деле, меньше вонять стало. Свет загорелся внутри салона. Забродов поднял с земли маленький камешек и бросил им в заднее стекло машины. Пит сразу же обернулся на звук. Он успел увидеть Забродова, сидящего на корточках возле турников, и огонек спички, который выхватывал из темноты лицо Иллариона.

— Он выбрался! — успел крикнуть Пит. И тут синий огонь метнулся по ручейку, раздался взрыв. Пламя охватило машину, Пит и Сэм даже не успели выбраться из нее.

Крышка багажника, подброшенная взрывом, мелькнула в ночном небе, несколько раз перевернулась и с грохотом упала на асфальт. Илларион отступил в темноту.

Вскоре возле машины собралась небольшая толпа любопытных. Сполохи огня еще отражались в стеклах окон.

Забродов стоял среди любопытных. Он увидел машину, остановившуюся возле самой школы, и спешившего к догоравшему автомобилю начальника охраны Галкина Антона. За ним едва поспевали два телохранителя.

«Шофер остался в машине», — машинально отметил Забродов.

На половине дороги Антон остановился и зло плюнул под ноги, сообразив, наконец, что произошло, и почему в последние десять минут ни Пит, ни Сэм не отвечали на звонки.

Забродов спустился с небольшого откоса и по пустырю добрался до ближайшей улицы. Махнул рукой, останавливая такси.

— Куда?

Забродов взглянул на часы: «Я должен успеть забрать машину», — подумал Забродов.

— Где это тебя так? — спросил таксист, бросив взгляд на ссадину на щеке Иллариона.

— Было дело. С пьяными у магазина сцепился, закурить просили.

— Лучше бы ты дал им закурить.

— Я и дал прикурить, — усмехнулся Илларион, — только дым пошел.

Таксист, ясное дело, не понял двусмысленность фразы, брошенной пассажиром.

«Не люблю ездить пассажиром», — подумал Илларион, выбираясь из такси.

Наученный сегодняшним горьким опытом, Забродов стал предельно осторожен и внимателен. Лишь после того, как убедился, что рядом никого нет, приблизился к стоявшему у тротуара «лэндроверу». Внимательно осмотрел его. Никто к машине не подходил. Заглянул под днище, открыл дверцу. Поднял капот, убедился, что и там никто не лазал.

«Не стоит сейчас появляться там, где меня ждут, — имея в виду свою квартиру, усмехнулся Забродов, глядя в глаза своему отражению в узком зеркальце заднего вида, укрепленном над лобовым стеклом. — Надо появиться там, где меня не ждут. Свои планы менять я не собираюсь. Хотел предупредить Лилю и предупрежу».

 

Глава 14

Шестисотый «мерседес» Галкина-старшего ждал Лилю у служебного выхода из ночного клуба, где проходил показ. Лиля с цветами, возбужденная, радостная и измотанная покидала клуб в сопровождении охранника. Тот подвел ее к автомобилю Галкина и пожелал спокойной ночи. Охранник открыл Лиле дверцу, та забралась в салон и с облегчением вздохнула. Наконец-то, все позади.

— Поехали!

Водитель не спешил тронуть автомобиль с места, ждал, куда женщина прикажет ее доставить.

— Ну, что стоишь? Мне домой, я очень устала. Водитель пожал широкими плечами, охранник поправил кобуру с пистолетом под пиджаком. Шурша широкими шинами, тяжелая машина медленно выехала на улицу. От клуба до дома было не очень далеко. Через пятнадцать минут «мерседес» уже въезжал во двор.

— Цветы возьми, — попросила Лиля охранника Галкина.

Он виновато улыбнулся и отрицательно покачал головой:

— Нет, это не входит в мои обязанности. Я должен охранять, а цветы, понимаете, сковывают движения.

— Зачем меня охранять? Неужели вы думаете, что меня кто-то собирается… слово «убить» Лиля не произнесла, но ее лицо стало грустным. — Так и быть, сама понесу.

Прижимая к себе целый ворох букетов, она двинулась вслед за охранником.

— Не надо меня провожать, — сказала она, приостанавливаясь возле двери и пытаясь вытащить из сумки ключи.

— Давайте помогу, — охранник озирался по сторонам.

Двор был мертвым, все спало крепким сном, лишь в дорогих машинах мигали красные огоньки сигнализации. Лиля открыла дверь, охранник придержал ее.

— Я же сказала, дальше меня не надо вести.

— Как вам будет угодно, — охранник захлопнул дверь и, на ходу прикуривая, двинулся к «мерседесу».

— Стой, погоди, не отъезжай, я хочу дождаться, чтобы в ее квартире зажегся свет.

Шурша цветами Лиля, неторопливо поднималась на свой второй этаж.

— Ох, уж эти цветы! — недовольно произнесла она, перекладывая букеты на левую руку и возясь с ключами.

Она открыла вначале верхний замок, затем нижний. И в этот момент почувствовала, что находится на площадке не одна. Прислонившись спиной к темной двери соседней квартиры, на нее смотрел мужчина. На площадке света не было.

— Спокойно, — она услышала голос и по интонации догадалась, что лучше повиноваться. — Не волнуйтесь, я не причиню вам зла.

Лиля медленно открыла дверь.

— Снимите с сигнализации, — проскальзывая вслед за женщиной в квартиру, произнес Илларион Забродов.

— Сейчас, — покорно ответила Лиля, взявшись за трубку телефона. Немного дрожащим, запинающимся голосом она назвала пароль, зажгла свет. Илларион взял ключи и закрыл дверь квартиры. — Что вам надо? — Лиля все еще продолжала держать шелестящие букеты на изгибе левой руки.

— Мне надо с вами поговорить, Лиля.

— Вы знаете мое имя?

— Это было несложно, — ответил Забродов.

— Кто вы такой?

По глазам Лили Илларион догадался, она его узнала.

— Меня зовут Илларион.

— И что же вам нужно, Илларион? Я устала, у меня чертовски болит голова, у меня даже ноги дрожат. Боюсь, я не готова ни к каким разговорам.

— Это не займет много времени. Зажгите на кухне свет, думаю, ваше сопровождение уйдет, как только в квартире загорится свет.

Лиля, все еще не расставшись с букетами, зажгла свет. Илларион как тень проскользнул к окну и выглянул во двор. Черный «мерседес» медленно и торжественно сдал назад и исчез в жерле арки так грациозно, как хищное животное исчезает в своей норе.

— Зачем вы пришли сюда? И что вам надо?

— Для начала надо бы цветы куда-то пристроить. Будет жалко, если такая красота завянет.

— Да-да, я сейчас, — Лиля бросила цветы в ванную, затем внимательно посмотрела на Иллариона. — Я вас слушаю.

— Присядьте, Лиля, разговор у нас состоится, думаю, не очень короткий.

— Хорошо, — она села.

Илларион понял, что женщина волнуется.

— Успокойтесь, — сказал он, — я не причиню вам зла. А вот другие могут.

— Мне уже столько всего причинили, — ответила Лиля, — что я ничего не боюсь.

— Это вам кажется, это бравада. Вас могут убить, — глядя в глаза своей собеседницы, произнес Забродов.

— Меня? За что? Я не краду, не торгую наркотиками, я их даже не употребляю.

— Убивают не только воров и преступников, чаще убивают невинных.

— За что? — вновь повторила вопрос манекенщица.

— Вы, как и я — свидетель, причем, наверное, неугодный.

— И вы можете меня спасти? Кстати, давайте я поставлю чайник. Надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной чашку чая?

— Не откажусь, — произнес Забродов. Лиля вышла на кухню. Забродов придвинул к себе телефон с автоответчиком — микрокассета стояла в ячейке, он включил аппарат на запись, теперь каждое произнесенное в комнате слово фиксировалось. Илларион подвинул вазу с цветами, так, что бы та прикрыла слабо светившуюся индикаторную лампочку. Хозяйка вернулась, села в кресло, хитрости гостя она не разгадала.

— У вас хорошая квартира.

— Да, я ею довольна, не жалуюсь. За что же меня могут убить?

— Я уже вам говорил, они убивают всех, кто причастен к тому дорожно-транспортному происшествию. Ведь вы все видели?

— Да, видела, — призналась Лиля, — я два дня не могла успокоиться, две ночи не спала. Кто же меня убьет?

— Вы не догадываетесь? Вас убьют те, кто убрал всех остальных.

— Нет, вы ошибаетесь, Илларион, меня никто не тронет, я в этом уверена.

На кухне послышался свист — вода закипела. Лиля принялась заваривать чай.

— Кто это вас так отделал?

— Все те же, — признался Илларион, прикасаясь к ссадине на щеке.

— Я все видела, но я, знаете ли, не собираюсь выступать в качестве свидетеля.

— Я понимаю. Но, думаю, это не лучший способ.

— Для чего не лучший?

— Для того, чтобы сохранить свою жизнь.

— Илларион, вы мне, в общем, кажетесь довольно умным человеком, я даже не спрашиваю у вас, как вы попали в подъезд моего дома.

— Это было не сложно, мне просто надо было переговорить с вами. А разговаривать по телефону я не рискнул, и в клубе подходить к вам тоже не хотел. Если меня увидят рядом с вами, то хорошего в этом будет мало для нас двоих.

— Почему вы так думаете?

— У меня есть факты.

— Вы хоть понимаете, Илларион, с кем связались, с кем вступили в борьбу?

— Понимаю.

— А я думаю, что нет.

— Для Галкина не существует ничего невозможного, за своего сына он уничтожит всех, и вас, Лиля, в том числе.

— Нет, меня никто не тронет, я же не собираюсь выступать свидетелем.

— Вы все видели. Погибли невинные люди, молоденькие девушки, две из них были младше вас.

Выражение глаз Лили изменилось, да и сама она разволновалась, хотя и пыталась это скрыть. Чайник стучал о чашку, когда она разливала кипяток, вода вылилась на стол.

— Не волнуйтесь, — сказал Забродов, взял чайник из рук Лили и сам наполнил чашки. — Мне самому сегодня чудом удалось спастись, теперь лишь мы вдвоем…

— Что вдвоем? — спросила женщина.

— Оставшиеся в живых свидетели.

— Не путайте! Вы — свидетель, — немного нервно выкрикнула Лиля, — а я к этому делу не хочу иметь никакого отношения!

— Хотите, не хотите, но вам придется.

— Мне ничего не придется, я никому ничего не должна!

— Я понимаю, — Забродов оглядел гостиную, богато и со вкусом обставленную, задумался и ухмыльнулся. — Это вам кажется, Лиля, что вы сможете остаться вне игры.

— Давайте начистоту, — сказала Лиля. — Я согласна со всем, что вы мне говорите, я понимаю, что веду себя не правильно. Но это с вашей точки зрения. Зачем мне что-то менять в жизни? Если Галкин захочет, то в течение одного дня двумя телефонными звонками перекроет мне кислород так, что я, как и те девчонки, вынуждена буду идти на Тверскую. Галкин меня вытащил, и не потому, что я ему очень дорога. Таких, как я, у него может быть дюжина. Вы, надеюсь, знаете, что он человек не бедный?

— Догадываюсь.

— Не бедный — слишком мягко сказано. Я была в машине вместе с его сыном, виноват во всем Аркадий. Нас или вместе вытаскивать, или вместе топить. А вы предлагаете, чтобы я сама по собственному желанию сунула голову в веревочную петлю? Второй конец веревки привязан к Галкину-младшему, — женщина рассуждала логично, и Забродову нечего было возразить.

— Знаете что, Лиля, — сказал он, бережно беря в руку чашку с горячим чаем, — вы мне нравитесь.

— Я многим нравлюсь.

— Вы мне нравитесь за честность, и поэтому я хочу вам дать совет: Галкин вас спасать не станет; Игра пошла крупная, ставки велики. В любой момент то, что на ваш взгляд, является плюсом, на самом деле — минус.

— Я что-то не понимаю вас, Илларион…

— Я тоже думал, что Галкину невыгодно убирать всех свидетелей. Согласитесь, это выглядит подозрительно. Но сегодня попытались убить меня.

— И что же им помешало? — уже каким-то другим взглядом посмотрела на Иллариона женщина.

Забродов расстегнул пуговицы на рукавах куртки и показал запястья, изрезанные в кровь веревками.

— Я за десять секунд могу снять наручники без ключа, а из этих веревок мне пришлось выбираться десять минут. И если бы я не успел, то сейчас и разговаривать с вами не смог бы.

— Что ж, я рада за вас, Илларион. Надеюсь, вам никого не пришлось убивать?

Забродов не ответил на это замечание, и Лиля поняла, что цена его свободы оплачена сполна.

— Знаете, Лиля, я бы на вашем месте, если вы уж так категоричны и не желаете участвовать в этих делах, уехал бы куда-нибудь подальше, хотя бы на полгода, чтобы все решилось без вас.

— Куда же я могу уехать? У меня здесь работа, заказы, квартира, у меня здесь вся жизнь. К тому же, — сказала Лиля, — Галкин-старший не станет меня трогать, ведь я, как вы выразились, могу испортить ему игру.

Забродов опять подумал о том, что женщина быстро соображает и уже давно просчитала все варианты, избрав для себя оптимальный. Он сделал несколько глотков горячего чая, затем отставил чашку в сторону.

— Я хотел вас предупредить.

— Вы это сделали, — Лиля тоже поднялась. — Как я устала! — произнесла она и тут же подумала, что мужчина, наверное, устал не меньше ее. — О вас я Галкину рассказывать не стану.

— Меня это не волнует, я просто хотел узнать…

— Что?

— Можно ли на вас рассчитывать. Я бы, конечно, мог сказать следователю, что видел вас в машине, именно вас, — уточнил Забродов.

Лиля качнула головой:

— Меня уже консультировали. Это ни к чему бы ни привело. Меня привез водитель Галкина на его личном автомобиле, так что у меня есть свидетель. Галкина-младшего я в аэропорту не видела.

— Все-таки на вашем месте, Лиля, я бы уехал куда-нибудь подальше.

— Если бы вы были на моем месте, Илларион, то вполне могло бы оказаться, что и вы поступили бы также. Ведь каждый выбирает для себя наиболее приемлемый вариант.

Забродов подошел к окну и, отодвинув край шторы, выглянул во двор. За окном уже серел рассвет, хотя фонари еще горели, тускло освещая двор заставленный дорогими автомобилями.

— Жаль, что каждый из нас остался при своем мнении, — произнес Забродов, направляясь к двери, он чувствовал — его вернут.

— Подождите, Илларион, — голос Лили звучал не слишком уверенно, — у нас с вами есть кое-что общее. Я полагаю, и старший Галкин и младший отвратительны и для вас, и для меня. Может быть, для меня даже больше. Вам все-таки не приходилось с ними спать.

Илларион медленно обернулся. Тон, каким говорила Лиля, и та откровенность, с которой были произнесены слова, его насторожили.

— Из каждой ситуации нужно извлекать максимум выгоды. Мы с вами никак не сможем повлиять на ход событий. Галкиных за решетку мы не упрячем, они откупятся ото всех, они же эту власть и содержат. Поэтому, если хотите, я вам могу помочь.

— Кажется, я догадываюсь, к чему вы клоните.

— Да, Илларион, возможно, у вас тоже была такая мысль. Она возникнет у каждого здравомыслящего человека, любящего жизнь. А жизнь вы любите, иначе за нее не боролись.

— Вы предлагаете, Лиля, взять их грязные деньги?

— Нет, не взять, — засмеялась манекенщица, — заставить отдать. Они отдадут, я их знаю.

— И во сколько вы оцениваете нашу сговорчивость?

— Я думаю, мы сумели бы раскрутить Галкиных тысяч на пятьсот. Половина вам, половина мне. Это самое большое наказание, которого мы можем для них добиться и при этом не потерять собственной гордости, поскольку это для вас, как я вижу, самое главное. Вы же настоящий мужчина.

— Спасибо за комплимент, но у меня другие взгляды на жизнь. Знаете, Лиля, в детстве, когда все мечтают о будущем, мне хотелось стать акробатом. А слово «шантажист» я узнал намного позже, и слово это мне не понравилось. Не нравится и теперь, кстати, как и слово «олигарх». Оно похоже на ругательство, Забродов сделал вид, что сильно закашлялся.

— Извините.

— Я воды принесу.

Пока Лиля бегала на кухню, Забродов вынул микрокассету из автоответчика, вставил на ее место другую. Хозяйка вернулась со стаканом воды.

— Спасибо, уже прошло, — и уже у двери Илларион улыбнулся и произнес:

— А вообще-то, я бы если вы уже затеяли поторговаться, поднял бы цену.

Илларион повернул ключ в замке. Лиля взмахнула на прощание рукой.

Забродов вышел из подъезда в ночную прохладу.

* * *

Чтобы хорошо выглядеть, нужно много спать. Это правило Лиля усвоила, лишь только стала зарабатывать внешностью на жизнь. Сон помогал ей сохранять товарный вид.

Но раз уж жизнь идет наперекосяк, то во всем. Выспаться ей не дали. Зазвонил телефон, но не квартирный, соединенный с автоответчиком, а маленький «Эриксон», примостившийся на ночном столике рядом с букетом цветов — подарок Галкина. Хотя кому именно был сделан подарок, понять трудно, то ли Лиле, то ли самому себе. Не ответить на этот звонок было бы равносильно самоубийству.

Пришлось бурно изображать радость, хотя самой Лиле слышать голос Галкина было противно. Он говорил так бодро, словно находился на ногах уже часа два.

— Какое солнце! Какая погода! Птички поют, — сказал Галкин.

Лиля машинально посмотрела в окно, но не увидела там ни солнца, ни порхающих птичек. Окна были плотно зашторены.

— Да, погода сегодня великолепная, — проворковала она, — и воздух такой свежий!

— Не скучаешь?

— Конечно, скучаю, все одна, да одна…

— Значит, много чего надумала? Когда человек в одиночестве, он мыслям всяким предается…

— Я предаюсь только приятным мыслям.

— Вот и поделись ими со мной. Лиля не смогла сразу сообразить, чтобы такое ответить:

— Я скучаю без тебя, — как-то слишком дежурно сообщила она.

— Я об этом знаю. Но знаю и о другом: этой ночью у тебя был гость, ты не хочешь мне рассказать о нем?

— У нас с ним ничего не было, — деревянным голосом произнесла Лиля, садясь в постели. Сонливость сняло как рукой.

— И об этом я тоже знаю.

— Ты прослушиваешь мою квартиру?

— Да. В целях твоей и моей безопасности. Загляни под столик, на котором стоит букет.

Лиля посмотрела под столик, прижимая к уху трубку, и увидела небольшой микрофон, приклеенный скотчем.

— Видишь, я информирован, даже знаю цену, на которой ты согласна остановиться.

— Это я так, чтобы отвязаться от него. Я видела, он ведь не намерен соглашаться, должна же я была его сплавить?

— Вот что, дорогая, я подумал и решил согласиться на двести тысяч. Идет?

Лиля тяжело задышала, ее сердце забилось, но не в предвкушении денег, а от холодного липкого страха. Галкин, как всегда, сумел удержать ситуацию в руках и выйти из нее победителем. Получалось, что уже не она шантажирует его и назначает цену, а он сам предлагает деньги, чтобы только от нее избавиться.

— Ты думаешь, меня волнует, что ты слишком часто трахаешься с моим сыном…

— Он меня заставляет.

— Я и это знаю. Знаю, где, когда, сколько. Я знаю все, даже знаю, сколько он тебе платил. И что самое скверное, Лиля, платил он тебе моими деньгами. И я еще платил тебе.

— Но вас же это устраивало!

— И тебя, и его? До поры до времени устраивало. Я думал, что ты за ним присматривать будешь, удерживать, от всяких глупостей. Но, видимо, я ошибся, придется нам с тобой расстаться. Приезжай ко мне через час, получишь свои деньги и проваливай к чертовой матери. Пользы от тебя никакой. Кстати, можешь и «жучок» уничтожить. Прослушивать тебя уже нет смысла, больше ты мне не интересна, — в трубке раздались гудки.

— Чтоб ты сдох! — произнесла Лиля, швыряя трубку на кресло.

На глаза навернулись слезы. Она чувствовала свое полное бессилие. Против Галкина она ничего не могла сделать.

«Ладно, — залезая под душ, думала Лиля, — придется все-таки доиграть роль обиженной, брошенной любовницы до конца. Вместе с Илларионом мы стрясли бы с него больше, но каждый выбирает свой путь».

Потом Лиле было страшно. Она чувствовала, что Борис Аркадьевич приготовил ей не только этот сюрприз, наверняка, приберег еще какую-нибудь гадость напоследок. Ей казалось, что даже деньги, которые она получит, будут смердеть, как грязные мужские носки.

Она привела себя в полный порядок, словно собиралась выйти на подиум или появиться перед фотокамерами.

«Прощальные гастроли, — глядя на свое отражение, думала Лиля. — Что ж, буду неотразима. Пусть облизывается, мерзавец! Но теперь уж все, его рука не прикоснется ко мне. Я их всех ненавижу, они мне все противны. Получу деньги и воспользуюсь советом Иллариона, может быть, куда-нибудь уеду. Хотя этих денег надолго не хватит».

Ее «ауди» стояла во дворе, еще не успевшая просохнуть от утренней росы. Она забралась в салон, вырулила со двора. Городской пейзаж расплывался, как во время дождя — она не могла сдержать слезы. Такая жалость к самой себе нападала на нее крайне редко, и чем ближе она подъезжала к дому Галкина, тем сильнее становилась жалость.

Встречали ее как обычно. Охранник у двери подъезда молча открыл дверь, охранник за письменным столом возле лифта поднялся, увидев ее. Но Лиле казалось, они все уже знают о том, что она здесь в последний раз, все знают о том унижении, которое ей предстоит испытать.

Ей представлялось, что охранники, глядя ей в спину, строят ей рожи и нагло ухмыляются, показывая друг другу непристойные жесты. Створки лифта сошлись, и Лиле вдруг показалось, что створки никогда больше не откроются.

Но вновь возник охранник с приветливой улыбкой на звероподобном лице. Все переживания Лили никак не отражались в ее внешности, она по-прежнему держалась с достоинством, шла как по подиуму.

Начальник охраны Антон встретил Лилю в квартире с мрачным лицом. Лиля хотела пройти к кабинету, но начальник охраны остановил ее:

— Борис Аркадьевич просил вас подождать. Можете выпить минералки, сока, в голосе Антона было столько холода, что Лиле показалось, минералка сейчас превратится в лед.

Она села, забросила ногу за ногу и закурила первую сигарету за эту ночь и за этот день. Антон хоть и посмотрел на сигарету в ее руках неодобрительно, но делать замечание не стал.

«Черт его знает, как у них там дальше сложится с Галкиным, может, останется еще в фаворе?»

Лиля растягивала сигарету, как могла, но всему есть свой предел. Огонек подобрался к самому фильтру, тронув тонкую золотую полоску, окурок упал в массивную хрустальную пепельницу.

О Лиле словно забыли. Незнакомые ей люди заходили, о чем-то шептались с Антоном, исчезали. Антон заглянул в кабинет к Галкину, быстро вышел оттуда и сухо сообщил:

— Можете зайти, — и, не оборачиваясь, покинул гостиную.

Лиля чувствовала себя провинившейся школьницей, вызванной в кабинет к строгому директору. Ей уже казалось, что близкие отношения с Галкиным — это плод ее фантазии.

«С богом», — подумала она.

Борис Аркадьевич сидел за маленьким столом так, словно был чужим в своем кабинете и ждал прихода хозяина, который займет солидный стол и массивное кожаное кресло. Он быстро закрыл экран монитора и жестом предложил сесть.

Лиля села, закинув ногу за ногу, твердо себе пообещав, что первой разговор не заведет.

Галкин взял трубку телефона и сухо произнес:

— Зайди ко мне в кабинет.

Дверь, соединявшая кабинет с жилыми комнатами, открылась, и на пороге застыл Галкин-младший. Он уставился на Лилю. Лицо его было мрачным, выглядел он как человек, давно не появлявшийся на свежем воздухе, под глазами темнели круги.

— Что же вы не целуетесь?

Лиля прикусила губу. Галкин-младший осклабился.

— Может, хватит меня лечить электрошоком? — упавшим голосом обратился он к отцу.

— Я тебя еще не начинал лечить, но если придется, дойдет и до этого. Значит, так, друзья мои, с сегодняшнего дня, вот с этого самого времени, посмотрите на часы…

Лиля обернулась. Аркадий Галкин тоже посмотрел на часы в углу кабинете.

— Вы больше не знакомы. Вы больше никогда не будете встречаться, никогда не будете разговаривать, потому что так решил я. Посмотри на эту сучку внимательно. Она умудрялась доить и тебя, и меня, она даже хотела меня шантажировать.

Лицо Галкина было таким, как у киношных инквизиторов. Явно, что каждое слово, срывавшееся с тонких губ, было заранее приготовлено.

— Я, конечно, могу назвать для Аркаши точную сумму, в которую ты нам обошлась, но не хочу тратить на это время. Сегодня ты стоишь двести тысяч и ни цента больше со всеми своими вонючими потрохами.

Он решительно встал, подошел к письменному столу, выдвинул верхний ящик и небрежно одну за другой принялся швырять плотные пачки долларов. Деньги падали на крышку стола с деревянным стуком.

— Она продала тебя, хотела продать меня. А я покупаю вас всех — тебя, урод, и тебя, сучка. Без меня вы ничего не стоите. Забери деньги.

У Бориса Аркадьевича все было рассчитано. Он понимал, Лиля не сможет отказаться от денег. Она встала, сглотнула слюну, подошла к столу. Она старалась вести себя уверенно, собрала всю свою волю в кулак.

«Я буду молчать, — решила она, — молчать до последнего момента».

Она складывала деньги. Пачки рассыпались. Она не могла удержать их в руках и растерянно огляделась.

— Пакета я тебе не обещал. Привыкла жить на всем готовом.

Лиля сбросила светлый тонкий пиджак, сложила деньги в него, завязала рукава узлом.

— Надеюсь, я могу быть свободна?

— Пошла вон! — крикнул Галкин. Лиля, даже не оборачиваясь, вышла.

— А ты останься. Аркаша замер.

— Мое терпение лопнуло, — проговорил Борис Аркадьевич, — пока дело касалось проституток, пьяных кутежей, я сдерживался, но теперь понял, что тебе место в тюрьме. Сдать тебя ментам у меня рука не поднимается. Оставлять одного в городе тоже нельзя, я уезжаю на форум. Ты у меня посидишь взаперти, без спиртного, без баб и без развлечений, даже без телевизора.

— Загородный дом? — состроил недовольную мину Аркаша.

— Именно. Посидишь под охраной и, может, поумнеешь.

Аркаша обреченно заложил руки за спину.

— Антон, завезете его в старый загородный дом, тот, который я купил первым. Держать его в черном теле, до моего распоряжения. Станет угрожать бейте, я разрешаю.

— Пошли, — сказал Антон.

Аркаша заупрямился. Охранник взглянул на хозяина, тот коротко кивнул.

— Врежь ему как следует, — не сдержавшись, крикнул олигарх.

Антон с удовольствием ударил Аркашу в живот и поволок из кабинета. Не прошло и часа, как Галкин-младший уже сидел под охраной в старом загородном доме.

* * *

Они договорились встретиться в летнем кафе. Забродов пришел минут на пять раньше назначенного времени, но не спешил занимать столик. Он обосновался на другой стороне улицы, прямо на людной троллейбусной остановке.

Если торчать на ней больше пятнадцати минут — тебя обязательно заметят. Люди-то вокруг меняются. Долго ждать Забродов не собирался.

Наконец Илларион увидел полковника Мещерякова, который миновал невысокий белый заборчик, огораживающий летнее кафе, и в растерянности осматривался. Зная пунктуальность Забродова, он и предположить не мог, что тот придет позже, но приходилось мириться с фактом. Забродова не было.

Мещеряков ногой отодвинул легкий пластиковый стул и устроился под ярким зонтиком с броской надписью «Marlboro».

— Кофе, — бросил Мещеряков официанту так, как бросают мелкие деньги на чай.

И тут же принялся тереть виски. Голова у него раскалывалась. Происходившее в последние дни с Забродовым доставляло ему немало хлопот. Начальство прямо-таки замучило его, будто бы он знал больше остальных. Уже не раз ему прозрачно намекали, чтобы посоветовал Иллариону остыть и не лезть туда, куда не просят. Но Мещеряков прекрасно знал нрав своего друга, знал, что обид и несправедливости тот не прощает.

«Ерунда какая-то! Чего я разволновался? — думал Андрей. — Почему я думаю, будто с Илларионом случилась беда? Имеет же человек право опоздать на пять минут. Но раньше этого не случалось», — тут же поправлял он себя.

Забродов дождался, когда на ближайшем перекрестке загорится красный свет, остановивший поток машин, и быстро перебежал половину широкой улицы. Дальше приходилось лавировать между мчащимися машинами. Делал он это виртуозно, никому из водителей даже не пришлось сбрасывать скорость.

Забродов легко перепрыгнул через невысокий заборчик и не успел Мещеряков поднять голову, как он уже сидел по другую сторону столика.

— Привет!

— Фу ты, черт! — выдохнул Андрей. — У меня такое чувство, будто ты материализовался из воздуха.

— Именно так я и поступил, — Забродов завладел пачкой сигарет Андрея и закурил. — На облегченные перешел, здоровье пошаливает?

— Из-за тебя у меня полно неприятностей. Но, кажется, дело близится к развязке.

Илларион поднял на лоб черные очки и посмотрел на Андрея широко открытыми глазами. Так смотрят на ребенка, не понимающего самую элементарную вещь, например, откуда берутся дети.

— В каком смысле «к развязке»?

— Я-то не сомневаюсь в том, что ты видел за рулем джипа Галкина-младшего. Не сомневаюсь, что он сбил проституток и удрал, но его отец сумел со всеми договориться. Расследование завершено, найден угонщик.

— Кто им оказался? — бесстрастно поинтересовался Илларион, уже предчувствуя ответ.

— Бывший уголовник, слесарь по разборке краденых автомобилей, некто Валентин Кошель, найденный убитым в халупе, которую снимал за гроши.

— Тебе не кажется подозрительным, что его убили, прежде чем найти?

— Да, кажется, — рявкнул Мещеряков. — Не считай меня последним идиотом в нашем сумасшедшем городе!

— Я даже знаю, кто его убил, — мягко добавил Илларион.

Андрей начинал кипятиться, руки его подрагивали.

— Успокойся, — как ребенку сказал инструктор, — больше просить о помощи я тебя не стану.

Официант принес чашечку кофе, и не успел Мещеряков опомниться, как Илларион уже завладел ею, обезоружив официанта коротким словом:

— Благодарю, — и тут же расплатился. — Неплохой напиток, — сообщил Илларион Андрею.

— Ты должен мне пообещать, что успокоишься.

— Я абсолютно спокоен в отличие от тебя.

— Думаешь, я не понимаю, кто сжег двух охранников Галкина? — зло буркнул Андрей.

— Они этого заслужили.

— Собака — друг человека, но собака — это собака, и убивать людей из-за нее ты не имел права.

— Ты сказал, что больше не собираешься помогать мне, так что сменим тему разговора.

— Нет, ты объясни мне! — вконец разозленный Мещеряков вырвал чашечку из рук Забродова, при этом залил себе манжет кофе.

— Андрей, вспомни, я убил хоть одного невиновного человека?

Мещеряков зло молчал.

— Двое мерзавцев, заживо сгоревших в машине, еще легко отделались. По справедливости их следовало бы поджарить на медленном огне, чтобы подольше мучились. Дикого зверя, попробовавшего человечину, непременно убивают, потому что ему понравился вкус человеческого мяса и больше ничем другим он питаться не сможет. Это они убили слесаря.

— Откуда ты знаешь?

— Андрей, тема закрыта, — быстро сказал Забродов, заметив, что возле киоска стоит крепко сложенный мужчина с газетой в руках.

Другой бы подумал, что здесь необычного? Ну, купил человек прессу, читает свежие новости. Однако Забродова провести было сложно. Очки, которые носил мужчина, были с чуть тонированными плоскими стеклами. Илларион знал этот финт, человек в очках всегда кажется окружающим более интеллигентным и менее опасным. Люди же, работающие в спецслужбах на оперативной работе или в частной охране редко имеют плохое зрение. «Надел очки для маскарада», — про себя усмехнулся Забродов.

— Спасибо и за то, что ты для меня сделал. Закажи себе еще один кофе, он, в самом деле, хорош и крепок, как мужская дружба, — и Илларион, не дав Мещерякову опомниться, поднялся из-за стола и зашагал по улице.

«Злой он какой-то, — вздохнул Мещеряков, — даже не обернулся», — и принялся бумажной салфеткой вытирать манжет.

 

Глава 15

Пройдя метров тридцать, Забродов опустил темные очки на глаза. Края стекол были снабжены тонким металлическим напылением и являлись чем-то вроде зеркала заднего вида в автомобиле. Илларион увидел, как мужчина свернул газету в трубочку и двинулся вслед за ним.

«Как же, отцепятся они от меня! Наоборот, теперь у них развязаны руки. Ажиотаж в прессе поутих, фальшивый угонщик, якобы сбивший проституток, найден мертвым. Самое время убрать нежелательного свидетеля. Если раньше Галкин хотел просто нейтрализовать меня, то теперь у него чешутся руки отправить меня на тот свет. Что ж, желание не новое, многим этого хотелось. Жаль, мужик, тебе посоветоваться не с кем из предшественников, мало кто из желающих дожил до сегодняшнего дня!»

Через два квартала мужчина в очках с плоскими стеклами передал Забродова другому «топтуну», уже более искусному. Его удалось обнаружить лишь свернув за угол на менее людную улицу.

«В городе они не рискнут расправиться со мной, — подумал Забродов. Попробую их немного понервировать», — и он направился к станции метро.

Сходу ввинтился в толпу перед эскалатором. Преследователь попытался подобраться поближе, но протолкаться сквозь людей, не привлекая к себе внимания, не смог. Забродов нагнулся, моментально исчезнув из поля зрения преследователя. Тот тут же привстал на цыпочки, принялся смотреть поверх голов.

Илларион Забродов выбрался из толпы сбоку, прижался к мраморной стене и проводил насмешливым взглядом мужчину, пытавшегося выбраться назад — сквозь людскую толщу. Эскалатор подхватил его и понес вниз.

Дождавшись, когда станет свободнее, Забродов стал на рифленую ступеньку и, задумчиво поглаживая коротко стриженую бороду, поехал вниз. «Топтуна» он увидел, когда спустился к платформе. Тот сверлил толпу, пытаясь пробиться на эскалатор, поднимающий пассажиров ко входу на станцию. Он приветливо махнул ему рукой, мол, не спеши, я здесь.

«Представляю, какими словами ты выражаешься сейчас в мой адрес», усмехнулся Илларион.

Идя по станции, «топтун» пытался изображать на лице полное безразличие. Он уже боялся упустить Забродова и шел в каких-нибудь десяти метрах за ним.

Подошел поезд. Забродов стоял на платформе перед открытой дверью. «Топтун» колебался, садиться в вагон или нет. Когда зазвучали слова «осторожно, двери закрываются», Забродов быстро втиснулся в вагон. Преследователь — за ним в соседнюю дверь.

Зашипел сжатый воздух, и створки двинулись навстречу друг другу. Илларион сделал вид, что раздумал ехать, задержал одну из створок и тут же вскочил обратно в вагон. «Топтун» не успел вернуться, створки сошлись перед самым его носом.

Илларион победно помахал ему рукой.

«Боже мой, — подумал Забродов, — сколько идиотов воображают себя специалистами!»

Теперь появилось время подумать. Всего двух станций хватило на то, чтобы составить четкий план.

«Проигрывает тот, у кого первого сдают нервы, — усмехнулся Забродов, выходя из вагона. — Тот, кто не успевает навязать противнику свою игру. — Вы ищите меня — я дам себя обнаружить. Вы хотите расправиться со мной? Что ж, я предоставлю вам такую возможность, только посмотрим, кто из нас проворнее и хитрее».

Обыкновенная хитрость для непосвященного кажется чудом. Илларион уже шел по своему кварталу. Раньше, до столкновения с охраной олигарха, дома ему никто не досаждал, его квартира оставалась неприкосновенной, словно существовала негласная договоренность между ним и его врагами.

В том, что сейчас у него во дворе устроена засада, Илларион не сомневался. Забродов сжал в руке связку ключей, приготовив ключ от двери подъезда, и зашел в свой двор. Он почти бегом подскочил к крыльцу, открыл железную дверь и тут же захлопнул ее за собой, успев на ходу заметить молодого мужчину, который соскочил со скамейки и в растерянности остановился, поняв, что перехватить Забродова не успел.

Охранников во дворе было двое, одного из них Забродов просто не успел заметить, тот сидел на бордюре за машиной.

— Твою мать! — выругался охранник, упустивший Иллариона.

У них имелся вполне конкретный план захватить Забродова, как только он появится во дворе, затолкать в машину и увезти за город.

— Связывайся с начальником, пусть он решает.

— Объект успел войти в подъезд прежде, чем мы к нему приблизились, сообщил в рацию охранник. Начальник охраны Галкина раздумывал недолго:

— Поднимайтесь к нему. Все остальное остается в силе.

Забродов не терял времени даром. Как и всякий заядлый рыбак, снаряжение он держал наготове. Небольшая надувная лодка, аккуратно упакованная в чехол, постоянно лежала в машине, как и удочки со спиннингами.

«Так, с дверью в подъезде они совладали», — услышав щелчок замка внизу, подумал Илларион и набрал номер мобильного телефона Мещерякова.

— Привет, Андрей, — весело крикнул он в трубку. Мещеряков не понимал, что заставляет Забродова звонить ему через час после того, как они распрощались.

— Я не обиделся, Илларион, нет. У тебя своя правда…

— Погоди, мы с тобой даже не ссорились. Кое в чем с тобой, поразмыслив, согласился, но учти, если я тебе понадоблюсь, то знай, три дня меня в городе не будет.

— Куда ты?

— Как всегда, поеду порыбачить. Озеро Дикое возле Любимовки по Ярославскому шоссе. Все, пока, — и Забродов повесил трубку.

Подбежал к стеллажу и сгреб из-за стекла все фотографии кроме одной, в простой деревянной рамке. На ней он стоял рядом с Мещеряковым на берегу озера, густо заросшего камышами. Яркая, с надписью «Kettler» на борту, надувная лодка лежала на песке. На плечах Забродова была накинута плащ-палатка. Фотографию Илларион переставил так, чтобы ее было видно прямо из коридора.

— Иногда хорошо знать, что твой телефон прослушивается, — пробормотал он, хватая с вешалки куртку и перекладывая в карман тяжелый «ТТ» с глушителем, позаимствованный у покойных Пита с Сэмом.

Фигурное окно из спальни выходило на миниатюрный декоративный балкончик, такой узкий, что архитектор, проектировавший дом в начале века, даже не посчитал нужным соорудить для выхода на него дверь. Забродов бесшумно открыл окно, спрыгнул на узкую полоску бетона, отгороженную от улицы кованой металлической оградкой высотой чуть выше колена, и осторожно прикрыл раму. Его этаж был последним, полумансардным, и окно врезалось прямо в остроконечную крышу.

Илларион ухватился руками за лепное украшение, подтянулся, левую ногу забросил в водосточный желоб и осторожно принялся карабкаться по скользкой черепице. Внизу проходили люди, но никто не заметил карабкающегося по черепице человека. Забродов добрался до конька крыши и спустился к слуховому окну, ведущему на чердак.

Голуби испуганно вспорхнули с балки, когда Илларион ступил на загаженные доски.

С чердака он спокойно вышел в соседний подъезд.

Двое охранников тем временем подбирали ключ к его двери. Экипированы они были не хуже, чем Сэм с Питом. Один мужчина стоял с пистолетом наготове, другой ковырялся с замком.

— Чего медлишь? — нетерпеливо шептал он, пытаясь на слух определить, что творится в квартире, но слышал лишь негромко играющее радио.

Наконец, они справились с замком. Один охранник прижался спиной к стене, подняв в согнутой руке пистолет, второй рванул на себя дверь, оставаясь под ее прикрытием. Если бы Забродов находился в квартире, то его первый выстрел никого не задел бы.

Мужчины ворвались в квартиру. Охранник стоял на пороге гостиной, водя стволом от одной стены к другой. Второй, тоже вооружившись пистолетом, проверял шкафы в коридоре. Особо не торопясь, боясь нарваться на засаду, они двигались по квартире.

Наконец, сообразили, что в ней никого нет.

— Куда он делся? — прошептал охранник. — Может, он не к себе зашел?

Они, даже не закрывая дверь, выбежали из квартиры и, прыгая через ступеньки, помчались вниз. Когда дверь подъезда распахнулась перед ними, они увидели легкий дымок, вылетавший из выхлопной трубы «лэндровера», принадлежавшего Забродову.

— Черт, провел! Снова обвел вокруг пальца! На своем долбанном джипе удрал! — негодовал охранник. Они поднялись в квартиру:

— Теперь ты объясняйся с Антоном, у меня уже нет сил! — и охранник, забыв обо всех предосторожностях, устало опустился в кресло.

Если бы сейчас ему на глаза попалась бутылка со спиртным, он выпил бы не меньше полстакана. Так подло и так примитивно его давно не проводили.

— Он через крышу выбрался, — хмыкнул его напарник, — в спальне окно не закрыто на задвижку. Оттуда в соседний подъезд, на улицу, в машину — и был таков.

Охранник боязливо докладывал начальнику о случившемся. У Антона прямо-таки чесались руки самому заняться Забродовым. Ему казалось, и не без оснований, что его подчиненные — олухи.

Поскольку все произошло достаточно быстро, начальнику охраны Галкина некогда было подумать о странностях звонка, сделанного впопыхах Забродовым Мещерякову. Он почувствовал лишь то, что жертва ускользает от него и нельзя терять темп, нужно идти по горячим следам. Ощущение собственного превосходства над простыми охранниками не покидало его. Да, он знал больше их, но знающий больше обязан анализировать.

— Он решил оторваться, — менторским тоном объяснил Антон, — исчезнуть из города. Согласно перехвату его телефонного разговора, он будет рыбачить на озере возле Любимовки по Ярославскому шоссе. Только не надо привозить его ко мне, не повторите ошибку Пита с Сэмом.

— Понял, — сказал охранник, в душе радуясь тому, что шеф не стал его распекать как последнего бездельника.

«Прикончим его, тогда Антон забудет про неудачи, — подумал охранник, и его взгляд остановился на фотографии за стеклом книжного стеллажа. — Заядлый рыбак, наверное, если такое снаряжение имеет».

Охранник внимательно рассматривал лодку и дорогой спиннинг в руках Забродова. Он сам был рыбаком и знал, что обычно рыбаки не меняют мест промысла. Это озеро он немного знал. «Значит, ты любишь рыбачить с южной стороны, — размышлял он. — Правильно делаешь, там народу поменьше, не каждый рискнет ехать по заболоченному берегу. Но это же тебя и погубит. Пустынный берег — это не людная московская улица!»

— Пошли, на этот раз он от нас не уйдет. Машину люди олигарха оставили неподалеку на стоянке. Двор был слишком тесен, чтобы их машина осталась незамеченной.

— Куда мы сейчас?

— Заедем на склад, надо взять винтовку с оптическим прицелом. Час времени ничего не решает. Антон сказал, куда направился наш клиент. Да и машину надо сменить, на нашем «БМВ» по заливному лугу не наездишься. Возьмем новенький «уазик».

— Пит с Сэмом уже брали новую «Волгу». Мрачная шутка охранника осталась без ответа, и сам он, помолчав с полминуты, трижды сплюнул через левое плечо.

— Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!

* * *

Озеро, расположившееся в пойме Клязьмы, мало интересовало отдыхающих. Вода в нем обновлялась лишь во время паводка, когда река разливалась. Топкие берега позволяли подъехать к воде, разве что, на полноприводном автомобиле, а густые камыши, которыми поросли берега, не оставляли места купальщикам. Лишь заядлые рыбаки, не боявшиеся потерять снасти в густой подводной растительности, появлялись на этом озере.

«Лэндровер» медленно полз по заливному лугу, оставляя за собой неглубокую колею. И хоть машина шла по самому берегу озера, воды не было видно, ее закрывали камыши. Эти места Илларион знал прекрасно. Вот и единственный участок, где с грехом пополам можно купаться. Талые воды, сбегающие с близких холмов, намыли в озеро песок, и камыши тут росли слабо. Узкую, на метров двадцать прогалину, окаймляли густые кусты. Отсюда все озеро просматривалось как на ладони. На рябившей под солнцем воде не виднелось ни единой лодки, лишь пустой полузатопленный самодельный плот из четырех железных бочек покачивался вдали у камышей.

Забродов отъехал метров на триста и поставил машину так, что ее можно было видеть с песчаной отмели.

Теперь он спешил, противник мог появиться в любую минуту, и совсем не обязательно, что люди Галкина станут афишировать свое появление. Переносной компрессор, работающий от автомобильного аккумулятора, быстро наполнил лодку воздухом.

Вооружившись топориком, Забродов срубил несколько веток, побросал их в лодку. Туда же он бросил и выцветшую плащ-палатку. На поиски камня времени не оставалось, и поэтому вместо якоря Илларион прихватил запасной диск от «лэндровера».

Лодка скользнула в камыши. Ловко орудуя веслом, Илларион выбрался к самому краю зарослей.

«Что ж, если есть Бог на свете, то сегодня мне повезет. А если нет…», Забродов раздвинул спиннинг, проверил им глубину, а заодно, и какое тут дно.

— Придется снять куртку, — пробурчал он, нервно поглядывая в сторону шоссе. На машине к озеру можно было выехать только оттуда.

Новый, только-только обкатанный «уаз» съехал с откоса и медленно покатился по заливному лугу. Вскоре мужчина, сидевший за рулем, заметил колею.

— Вот его следы.

— С чего ты взял?

— Свежие совсем, трава еще подняться не успела.

— Может, это и не он вовсе?

— Как же! — водитель указал пальцем на появившийся из-за поворота озера «лэндровер», стоявший на берегу, — Дверцы в машине не закрыты, значит, и он где-то неподалеку.

— Черт, камышей разрослось, воды совсем не видно!

— Кто же в камышах рыбу ловит, ее только с лодки среди такой растительности подцепишь, — сказал заядлый рыбак. — Не стоит светиться, оставляем машину.

«Уаз» вплотную подъехал к камышам и водитель, выбрав место посуше, заглушил двигатель. Его напарник уже собирал снайперскую винтовку Драгунова.

— Ты ее хоть в брезент заверни, — посоветовал ему напарник.

— Все равно здесь никого нет.

Но, тем не менее, оружие завернул в чехол, содранный с заднего сиденья. Издалека могло показаться, что двое мужчин идут вдоль камышей со снастями, завернутыми в тряпку. Мелочи, типа того, что у них на ногах не резиновые сапоги, а кроссовки, и что одеты они не так, как обычно одеваются рыбаки, мог заметить только наблюдательный человек.

— Я еще с шоссе присмотрел это место. Единственная прогалина во всех местных зарослях, — сказал охранник, раздвигая ветки кустов и пробираясь сквозь растительность.

Наконец, охранники оказались на песчаном берегу, успевшим с весны немного зарасти травой.

— Назад! — вдруг скомандовал идущий впереди. Тот, кто шел следом за ним, тут же выглянул через плечо напарника и увидел на рябящей от солнца поверхности озера надувную лодку с надписью «Kettler» и человека, сидящего к ним спиной в плащ-палатке, с наброшенным на голову капюшоном. Черная удочка четко выделялась на фоне воды. Солнце стояло с другой стороны озера и слепило глаза, так что читался, в основном, лишь силуэт. От лодки тянулась веревка, уходившая в воду.

Убийцы осмотрелись. Никого на озере больше не было, лишь полузатопленный плот подрагивал у самых камышей. Убийца, сидевший впереди, не оборачиваясь, требовательно протянул руку.

— Дай.

Второй охранник размотал чехол и достал винтовку. Недобрая улыбка появилась на лице снайпера. Он недовольно бросил:

— Отодвинься, еще толкнешь. Я должен попасть с первого выстрела.

Сухой щелчок затвора, патрон вошел в ствол. Встав на одно колено, стрелок вскинул винтовку, упер локоть в ногу и старательно прицелился. Солнце мешало, било в глаза, но силуэт человека, сидевшего в лодке, четко угадывался.

— Жаль, не сделаешь контрольный.

Перекрестие сетки скользило по широко разведенным полам плащ-палатки. Стрелять в нее — значило рисковать, потому что понять, куда угодишь, было сложно.

— В голову, только в голову, — пробормотал стрелок, — первый выстрел и будет контрольным.

Он чуть повыше приподнял ствол, на глаз прикинул, где именно должна находиться под капюшоном голова. Задержал дыхание и нежно тронул чувствительный спусковой крючок.

— Готово!

В том, что он не промахнулся, стрелок был уверен. Он даже успел увидеть разрыв в капюшоне плащ-палатки, прежде чем цель от отдачи ушла из поля зрения. Но человек в лодке оставался сидеть неподвижно, перед ним на зыби покачивался ярко-красный поплавок.

И тут неудавшийся убийца услышал за спиной негромкое покашливание, в котором ему почувствовалась издевка. Он еще не понял, что его провели в очередной раз, подумал, что это издевается напарник. Но когда обернулся, то увидел Забродова с нацеленным на него пистолетом в руках. Напарник лежал на песке в неестественной позе, шея у него была сломана, и он не издавал ни звука.

Охранник попытался использовать последний шанс, резко разворачиваясь вместе с винтовкой, но Забродов правой рукой перехватил ствол, вырвал винтовку и прикладом ударил его в лицо, размозжив нос. При этом он ни на секунду не отводил в сторону пистолет.

— Не знаю, кто тебя учил, — произнес Илларион, втыкая ствол винтовки в пах бандиту, — стрелять ты немного умеешь, а вот думать — нет. Для снайпера думать важнее, чем хорошо стрелять. Я бы на твоем месте стрелял дважды, и целился бы не в голову, а между лопаток, в позвоночник. А второй выстрел — в лодку. И тогда бы ты был уверен в себе, с простреленным позвоночником никто не выплывет.

Забродов понимал: вид мертвого напарника действует на снайпера убедительнее любых слов, но надо дать время осознать ситуацию, понять ее полную безвыходность. Левой рукой Забродов сунул пистолет в карман куртки, перехватил винтовку и чуть отвел ствол.

— Я тебе сначала выстрелю в левое яйцо, потом в правое. Буду стрелять не глядя, но можешь быть уверен, не промахнусь.

— Я скажу, кто меня послал.

— Я это и без тебя знаю. Что ты мне еще можешь предложить?

— Все что хочешь, все отдам!

— У тебя ни хрена нет, кроме жизни. Была еще винтовка, но она уже и так моя. А жизнь твоя, приятель, в моих руках и не стоит ровным счетом ничего, как и его жизнь, — он указал кивком головы на мертвеца. — Сколько тебе пообещали?

— Это работа. У меня такая работа…

— Хреновая у тебя работа. Если бы шла война, я бы твою работу понял, даже нашел бы оправдание. А здесь, на берегу озера, в Подмосковье, человек с ружьем и не охотник — это бандит. Бандитов надо уничтожать. Надеюсь, ты со мной согласен?

Ситуация у охранника была безвыходная: скажи «да» — пристрелит, скажи «нет» — тоже может нажать на курок.

— Я кое-что знаю, я тебе все расскажу, только отпусти! — охранник, наконец, осмелел, чтобы сесть и, приложив руку к разбитому носу, с ужасом посмотрел на собственную кровь. — Можно платок достать? — спросил он, понимая, что его движение может быть истолковано не правильно.

— Доставай.

Охранник от испуга даже не мог вспомнить, где лежит носовой платок, принялся выкладывать из карманов все, что имел. На песке оказались ключи от машины, документы, мобильный телефон.

Наконец, нашелся и носовой платок. Он скоро набряк кровью.

— Теперь скажи, только честно, когда тебя хватятся?

Вопрос был не из приятных, но и выбора не оставалось.

— Я должен смениться в восемь вечера.

— Где?

— В загородном доме, в семидесяти километрах от Москвы.

— Какого черта Галкин так далеко забросил свою охрану?

— Он сынка сторожит, чтобы тот глупостей не натворил, боится его без надзора оставить, держит взаперти, чтобы до него журналисты не добрались, пока скандал не уляжется. Тебя повсюду ищут, — принялся торопливо говорить охранник, — твой телефон прослушивается, друзей твоих знают, следят за тобой.

— Я это успел заметить. Где ты машину оставил? — спросил Забродов.

Охранник неуверенно показал рукой на кусты.

— Пошел! — Забродов ткнул его стволом винтовки. Охранник даже не пытался убегать, он покорно выполнял все, что говорил ему Забродов.

Охранник показал на карте точное место, где расположен дом, и как мог, описал его. Так же сказал, сколько человек его охраняет, как вооружены.

— Волоки сюда своего дружка, — с бесстрастным выражением лица Забродов обратился к охраннику. Тот боялся сдвинуться с места.

— Ты не понял, что я тебе сказал?

Вскоре охранник уже затащил мертвеца в машину. Когда заталкивал его в задний отсек, то и дело оборачивался, боясь, что ему выстрелят в спину.

— Я все сделал, что ты просил, — охранник с отчаянием смотрел на Забродова.

— Рука у меня не поднимается тебя убивать, — честно признался Забродов, не могу стрелять в безоружного, тем более, в спину. Лицом встречать смерть ты не умеешь — сразу убегать бросишься.

Охранник молчал, опустив голову. Логику этого человека он постигал с трудом.

— Но и в живых тебя оставлять не резон. Зверь, если он уже попробовал человечины, жить не должен. Он не остановится и сожрет еще кого-нибудь. Садись, — он толкнул неудавшегося убийцу в плечо, тот забрался на переднее сиденье «уазика».

Илларион снял с пояса охранника наручники и приковал его к приборной панели за металлический поручень.

— По-моему, все сделано? — с широкой улыбкой обратился он к охраннику. Тот трясся от страха. — Ах, да, — Забродов хлопнул себя ладонью по лбу, — ты же забыл доложить, что задание выполнил и убил меня. Всякое дело нужно доводить до конца.

Он сунул в руки неудавшемуся снайперу телефон и смотрел, как тот набирает номер. Охранник согнулся в три погибели, чтобы приложить ухо к трубке.

— Антон Петрович, это я, все сделано в лучшем виде.

— Конечно, старались, — охранник, не отрываясь, смотрел на Забродова.

Тот беззвучно произнес:

— Конец связи.

— Все, едем.

Охранник еще немного подержал трубку, ожидая распоряжений начальства, но в трубке раздались короткие гудки.

— Это был твой последний шанс предупредить Антона Петровича, но ты его слабо любишь.

— Что ты собрался делать? — бледными губами спросил охранник.

Илларион не ответил, завел автомобиль и поставил на пониженную передачу.

— Машина у вас хоть и новая, но грязная, сполоснуть ее надо.

«Уазик» развернулся на топком берегу и покатил быстрее, когда выехал на песчаный берег. Когда до воды оставалось метров пять, Забродов соскочил на землю. Машина продолжала ехать. Охранник, наконец, поняв, что его надет, закричал. Это был истошный вопль человека, уже не верящего в спасение.

— Пока, — Забродов взмахнул рукой.

Машина, проехав метров двадцать по песчаной отмели, нырнула носом. Эти берега, на которых рыбачил не один раз, Илларион знал отлично. После отмели резко начиналась глубина. Машина исчезла почти мгновенно. Забродов подождал, пока успокоится вода и, закурив, не спеша пошел по берегу, держа на плече снайперскую винтовку.

Он вытащил лодку, простреленное чучело, сложил удочку. Ее он складывал так бережно, как снайпер винтовку.

Через десять минут темно-зеленый «лэндровер», натужно ревя двигателем, взбирался на крутую насыпь шоссе. Илларион был спокоен, он уже знал, что будет делать дальше. Лицо его совсем не напоминало лицо человека, только что отправившего на тот свет двух убийц. Мобильный телефон тихо подпрыгивал на сиденье.

 

Глава 16

Странно устроена человеческая психика. Можно днями не выходить из квартиры то ли из-за лени, из-за болезни, нехватки денег, но ощущать себя при этом свободным человеком, даже не думать о том, что сутками напролет твое передвижение ограничено каменными стенами. Но стоит только понять, что из заточения ты не выберешься по собственной воле, тут же начинаются душевные терзания.

Аркадий Галкин, наконец, устал от скандалов с охраной. Ему уже не доставляло удовольствия мучить Антона и других охранников своими выходками. Счет получался не в его пользу, он тратил энергии больше, чем забирал у собственных тюремщиков, и достаточно быстро выдохся. Он понял, что напором, наглостью свободы ему не добиться. Единственный человек, который мог предоставить ему выход в мир, был его отец. Но, как говорится, Бог высоко, до него не докричишься.

— Хрен с вами! — нагло произнес Аркадий Галкин, когда в очередной раз охранник не пустил его даже на крыльцо.

Внутри дома царил сумрак, Антон распорядился опустить на окна металлические роллеты.

— Подонки! — вяло ругался Аркаша, бредя по коридору.

Передвигаться внутри дома ему не возбранялось. Зашел на кухню, распахнул холодильник. Деликатесов тут хватало, но душа Галкина-младшего жаждала чего-то большего. Просто есть для него было унизительно.

— Выпить что-нибудь есть? — обратился он к охраннику.

Тот, не желая вызывать бурю ненависти, спокойно ответил:

— Борис Аркадьевич распорядился все спиртное из дома убрать.

«Еще один удар!» — подумал Аркаша. Все его основные страсти — машины, деньги, женщины и спиртное — находились вне пределов досягаемости.

В гостиной Аркаша попытался включить телевизор, но сколько ни щелкал кнопками пульта, тот не оживал.

Наконец, он увидел, что силовой шнур нагло перерезан ножницами. Зачищать контакты, соединять их было ниже его достоинства.

«Сука! Все из-за этой суки!» — подумал он о Лиле.

— Трахалка ходячая! — выругался он, хотя вряд ли сумел бы объяснить, что обидного в этом определении, под которое можно подвести практически любую женщину и любого мужчину.

Этот дом Аркадию не был знаком, подолгу он в нем не жил. И спроси сейчас кто-нибудь Аркашу, сколько в нем комнат, он не сумел бы ответить даже после пятиминутного раздумья, как и не знал сейчас, сколько в доме охранников.

«Умом тронуться можно! — Галкин-младший как неприкаянный бродил из комнаты в комнату, с этажа на этаж, не зная, чем себя занять. — Впасть бы сейчас в зимнюю спячку, — мечтательно подумал он, — как медведь, и проснуться к самому освобождению», — и вновь в памяти всплыло ненавистное лицо Лили.

— Все из-за нее, — пробормотал он, — поперся встречать в Шереметьево. Жива была бы, на такси приехала. Как же, летел дурак, боялся опоздать. И вот теперь благодарность. Мало ей было моих денег! С папашкой трахалась, из него тянула, — Аркаша даже не вспомнил, что с Лилей его познакомил отец. — Сука, мало того, что за деньги трахалась, так и потом меня продала. Ничего, отец с сыном всегда общий язык найдут, а чужой человек чужим и останется, пусть даже временно она сумела надо мной взять верх.

Аркаша обнаружил второй телевизор в комнате, которую решил облюбовать в качестве спальни. Но и тут шнур был аккуратно перерезан.

— Уроды!

Он вынул шнур из розетки и попытался вручную и с помощью зубов зачистить провода. Изоляция оказалась достаточно прочной, Аркаше даже показалось, что он выкрошил низ одного из резцов. Покопался в недрах кроватной тумбочки, но ничего подходящего не обнаружил, лишь прошлогоднюю газету и небольшое карманное издание «Библии». Со злостью запустил святым писанием в погасший экран телевизора. Странички вывалились из обложки и рассыпались по полу.

— Галиматья все это! — Аркаша покопался в карманах, вытащил связку ключей.

Как и у каждого состоятельного человека их у него было много, целая дюжина — от нескольких квартир, от загородного дома, от машин, от гаражей. Если бы ему приходилось носить с собой ключи от всех замков, понадобился бы небольшой портфель, с собой же у Аркаши были сейчас самые необходимые.

«От Лилькиной квартиры, — он с ненавистью посмотрел на длинный, словно штопором закрученный ключ, и попытался им содрать изоляцию с провода. Металл лишь скользил по плотному пластику. — Должны же в этом доме быть инструменты!» — и Аркаша отправился на поиски.

В квартире найти место, где держат инструменты, несложно. Мест таких немного — антресоли, пространство под ванной, кухонный шкафчик. В частном же доме сам черт ногу сломает. В своих поисках Аркаша, особо не подгоняемый временем, добрался до чердака.

Лестница в торце мансарды почти вертикально уходила вверх, и, чтобы не свалиться с нее, приходилось держаться за прибитую к деревянной стене толстую веревку. Чердак был небольшой, почти все пространство под крышей занимали комнаты. Пробираться приходилось, пригнув голову. Два слуховых окна, давно не мытые и заросшие паутиной, освещали помещение.

Аркаша отыскал старый велосипед, разобранную кровать, пару жестяных леек. Единственной надеждой оставался грубо сколоченный из мохнатых на ощупь досок шкаф, зажатый между стропилами. Дверца его никак не хотела открываться, пока Галкин-младший не обнаружил незамысловатую защелку — толстый загнутый гвоздь.

Когда дверца открылась, Галкин ахнул. На нижней полке стоял пластмассовый ящик, а в нем стройными рядами выстроились, двадцать бутылок водки с винтовыми пробками. Еще три бутылки лежали наверху. Обычно разборчивый в выпивке, Галкин даже не стал задумываться, какого завода и какого качества водка.

«Да с таким багажом, — подумал он, — можно от Москвы до Владивостока на поезде проехать, и время пролетит, как один день!»

Охранники сидели на первом этаже в специальной комнатке, сообщавшейся с холлом, чтобы держать под контролем дверь, выходившую на крыльцо.

Добычу вполне могли отобрать, и Аркаша принялся рассовывать бутылки по чердаку и по мансарде. Для этого он использовал все обнаруженные им тайники. Привязывал бутылки под матрасами кроватей, засовывал их между решеткой и черепицей. Три бутылки засунул под куртку и подошел к слуховому окну. Отсюда участок был как на ладони. Старые деревья тут не росли, только кусты, цветочные клумбы.

Неподалеку от крыльца стоял джип с открытой дверкой. В замке зажигания торчали ключи, и брелок мерно покачивался под порывами ветра. Проезд вел к воротам, сколоченным из досок и обитых снаружи жестью. Вид машины вызвал у Аркадия Галкина такую же бурю эмоций, какую мог вызвать вид голой женщины у человека, несколько лет отсидевшего в тюрьме и недавно ступившего в обычную жизнь.

Увиденное моментально изменило планы Аркаши. Если до этого он хотел просто напиться, то теперь почувствовал, что и часа не пробудет в заточении. В ситуации, когда человеку чего-то позарез захотелось, мозг работает очень быстро. Человек даже не думает, интуиция сама подбрасывает ему решения.

Слуховое окно, в отличие от роллет, приводимых в движение с центрального пульта, открывалось легко. Раму держали лишь четыре гвоздя. Аркаша аккуратно отогнул их топором, найденным на чердаке, и поставил ее возле стены. Свежий воздух ударил ему в лицо.

Галкин-младший высунул голову и осмотрелся. Весь фасад дома покрывали шпалеры для дикого винограда или хмеля — в ботанических тонкостях сын олигарха не разбирался. По ним вполне можно было спуститься вниз. Но пока еще он чувствовал, что охрана бдительна. Пока он слоняется по дому, охранники спокойны, но если хоть на секунду в доме прекратится шевеление, они сразу же насторожатся и придут с проверкой.

«Сюда они не станут ходить, особенно, если я буду внизу».

Спрятав три бутылки под куртку, Аркаша спустился в спальню. Охранник лишь выглянул на лестницу и, убедившись, что Аркаша на месте, вновь исчез.

Галкин, злорадно ухмыляясь, спрятал бутылки под кровать и громко крикнул:

— Эй, тюремщики, пайку несите!

— Дождись обеда, — крикнул охранник снизу.

— Ты что, козел, не знаешь, у меня язва? Если откроется, папашка тебе голову открутит!

Внизу воцарилось молчание, потом послышалось шушуканье.

«Советуются, что делать», — подумал Галкин, у которого никакой язвы отродясь не было.

Через пять минут недовольный, но молчаливый, к счастью для Галкина, охранник появился с тарелкой в руках. На ней лежали три сорта бутербродов. В свободной руке охранник нес бутылку минеральной воды.

— «Боржоми» или «Ессентуки»? — поинтересовался Галкин.

— Хрен его знает, — разглядывая итальянскую бутылку, сказал охранник, горы со снегом нарисованы, наверное, «Боржоми».

— Ты что, не знаешь, где Кавказ, а где Альпы?

— Не бывал, — сухо ответил охранник и спрятал в карман татуированную руку.

— Я там каждый год бываю, на лыжах катаюсь, баб трахаю, денежки трачу, при слове «бабы» у охранника появилась глупая ухмылка, которую Аркаша тут же расценил по-своему. — Слушай, у тебя, случайно, выпить нету? — заговорщическим шепотом принялся говорить он, подбираясь к охраннику.

— У тебя ж язва!

— Самое дело «беленькой» полечиться. От всего помогает, дезинфицирует.

— Нет, строго-настрого запрещено.

— Неужели вы такие мужики, что выпить с собой не взяли?

Охранник вздохнул. По его глазам было видно, что водка у него припасена, но, зная характер Аркаши, он не рискнул предложить ему водку.

«Выберется на свободу, — подумал парень, — обязательно папаше заложит. Такой уж сучонок!»

— Что ж, на «нет» и суда нет, — весело блеснул глазами Аркаша и выпроводил охранника из спальни.

Затем откупорил бутылку водки и, как святой водой, принялся кропить ею помещение. Облил себе грудь, подкладку куртки. Пустую бутылку поставил на ночном столике. Кропить из второй бутылки было уже практически нечего, и так удушливый спиртовой запах стоял в небольшой спальне.

«Черт, и умывальника тут нет! Хреновый дом», — подумал Аркаша и, наконец, нашел, куда пристроить содержимое второй бутылки.

— Даже если не удастся, у меня в запасе еще водка есть, — бормотал он, выливая водку в вазон с цветами.

На дне бутылки осталось граммов сто, не больше. Аркаша взглянул на часы. С момента ухода охранника прошло десять минут.

— Подожду еще пяток, а тогда устрою им представление! — Аркаша принялся жевать бутерброды.

Жуя, Галкин-младший рассуждал о своей жизни и о цене свободы. И тут его осенило, он нашел корень зла.

«Ах ты, сучара, это же все из-за тебя! Я здесь вообще ни при чем. Ты-то, падла, может, сейчас пьешь, трахаешься с кем-нибудь, ходишь где хочешь. Может, по подиумам маршируешь, деньги у тебя в сумочке хрустят. Ничего, будет и на моей улице праздник, а ты, Лилька, свое получишь!» — Аркаша еще раз взглянул на часы.

Отведенные им самим пять минут прошли. Он приблизился к зеркалу и принялся на выбор корчить гнусные рожи. Выходило замечательно. Он пустил слюну, измазал бутербродом с икрой рубашку на груди, смочил минералкой и взъерошил волосы. Впечатление было такое, будто он вспотел до мокрого состояния.

Аркаша отступил на шаг, чтобы увидеть себя в полный рост.

«Ни дать, ни взять в стельку пьяный. Недопитая бутылка в руке, пустая бутылка на столике, искореженные, погрызенные бутерброды. Картина очень убедительная. Еще бы обмочиться. Но это уже другой жанр. Во всем нужна мера».

Аркаша ногой распахнул дверь и принялся горланить песни на английском языке. С бутылкой в руках он спускался по лестнице. Увидев выбежавшего охранника, скроил рожу, поднял бутылку, пустил жидкую слюну и сказал:

— Мужик, выпить хочешь? Не хочешь? И не надо. И не успел охранник опомниться, как Галкин-младший засадил из горла остатки водки, а затем, пьяно размахнувшись, запустил бутылку в стену. Оступился и сполз по лестнице. Скатиться, конечно, было бы эффектнее, но на крутой лестнице можно и шею сломать.

— Эй, эй, — закричал охранник, — сюда! Этот козел нажрался!

«За козла ты мне ответишь», — подумал Аркаша, продолжая пускать слюну и хрюкать как свинья.

Подошли еще два охранника. С завистью и с пониманием они рассматривали хозяйского сыночка. Тот якобы пытался подняться на ноги, но сумел встать только на четвереньки. Он отрывал то одну руку от земли, то другую, но никак не мог поднять сразу две.

— Ну и нажрался! Где только водку взял, откуда у него водка? Ты же к нему заходил?

— Мужики, наша водка на месте, ни хрена я ему не давал.

— У, ублюдок! Давай заволочем наверх, а то еще обмочится прямо здесь.

— Он что, облевался, что ли? — глядя на размазанную икру, спросил один из охранников.

С Аркашей особо не церемонились, полагая, что он пьян, ничего не чувствует и, тем более, ничего не понимает. Его заволокли на второй этаж и прямо в одежде бросили на разобранную кровать. Охранник заглянул под кровать, там стояла еще одна бутылка.

— Вот сука!

Бутылку с водкой охранники конфисковали. Все равно хрен вспомнит, сколько у него было, да и запретил Антон давать ему алкоголь. Охранники спустились вниз и принялись совещаться, что делать, стоит ли звонить Антону. Решили, что не надо, как-никак, это они сами не доглядели. К тому же есть повод слегка расслабиться. Аркаша по их разумению будет спать часов пять-шесть, по их расчетам он выжрал две бутылки водки. Пусть даже половину разлил, но это все равно изрядно даже для таких здоровяков, как они. Он не то что убежать, а вряд ли в унитаз струей попасть сможет.

— Часа через два зайдем, глянем, как он. Чтобы блевотиной не захлебнулся.

— Я его на бок положил.

— Вот это ты правильно сделал. А то я однажды на Новый год чуть не погиб. Если бы бабы рядом со мной не оказалось, так точно копыта откинул бы. Так «чачи» нажрался, что когда уснул, она через рот полезла, а я на спине лежал. Баба меня спасла.

— Бывает, — ответили ему.

Охранники дверь на второй этаж не закрывали, чтобы слышать, когда проснется Аркаша. Сами устроились в гостиной возле огромного довоенного бильярда. Единственная дорога к входной двери просматривалась. Они решили поиграть в бильярд на высадку.

Аркаша слышал, как стучат шары, как постепенно заводятся игроки. Уже делались ставки в деньгах: вначале по пять, десять долларов, потом в ход пошли двадцатки и полтинники.

«Ну вот, самое время!»

Аркаша вытащил чистую рубашку, старую вельветовую куртку, осторожно переоделся. Засунул в карман связку ключей, чтобы она не звенела, и осторожно выскользнул в коридор.

Через пять минут, держа в руках ботинки, он уже вылезал сквозь слуховое окно на крышу. Спускаться по деревянным шпалерам было не так удобно, как казалось сверху, и если бы Аркаша весил килограммов на десять больше, то деревянные решетки наверняка бы хрустнули. Осыпались, шурша, прошлогодние листья, ломались стебли. Но никто из охранников, увлеченных игрой, даже не услышал этого, у них в ушах стоял лишь стук шаров да шелестение купюр.

Наконец, Аркаша ступил на твердую землю. Голова кружилась после высоты, чувствовал он себя отвратительно. Даже те несчастные сто граммов водки, которые ему пришлось проглотить, ударили в голову, как всегда бывает в минуты волнения, тем более, что водка была мерзкая, такой Аркаше не приходилось пробовать уже лет десять, со школьных лет.

Он повернулся к дому и сделал непристойный жест, обращенный ко всем охранникам. Пригибаясь, подобрался к джипу и вновь почувствовал себя человеком, которому все дозволено, словно мощь двигателя влилась в его мышцы. Аркаша не мог себе позволить просто так, ничего не сказав напоследок, покинуть этот дом.

Он истошно закричал:

— Козлы вонючие! — и запустил двигатель. Он понимал, никто не решится стрелять по хозяйскому сыну, сидящему в хозяйской машине. Охранники выбежали на крыльцо, когда джип, набирая скорость, мчался к воротам.

— Стой, урод! — кричал один из охранников. Он бежал вслед за машиной и размахивал пистолетом.

Аркаша умудрился через плечо показать ему оттопыренный средний палец и тут же двумя руками вцепился в руль, потому что до ворот оставалось пару метров. Он от страха закрыл глаза, когда машина врезалась в толстые доски. Ворота разлетелись в щепки. Галкин-младший почти не почувствовал удара. Когда он открыл глаза, джип уже мчался по дороге.

— На волю, вперед! — закричал он, прибавляя скорость.

Охранник с пистолетом в руке безнадежно отстал, и его одинокая фигурка виднелась в зеркальце заднего вида. Положение у охраны было почти безвыходное. Машина на этот момент была только одна, и заключенный удрал на ней, преследовать его не на чем.

Охранник, которого Антон назначил старшим, тяжело принимал решение:

— Вы вдвоем бегите к дороге, останавливайте кого хотите, предлагайте деньги, попытайтесь его догнать и привезти назад. А я буду думать.

Два охранника тяжело бежали по узкой дороге к далекому шоссе, на котором еще минуту назад виднелся джип. Когда же они выскочили на широкий асфальт, джипа и след простыл. Никто не рисковал останавливаться возле двух здоровенных мужиков со зверскими лицами, облаченными в камуфляжную форму.

Наконец, не выдержав, один из них выскочил прямо на дорогу и, растопырив руки, тормознул жалкого вида «жигуленок», хозяин которого вцепился в руль и вжал голову в плечи, от страха потерял дар речи и приготовился к тому, что сейчас его выволокут за шиворот из машины и пристрелят.

— Давай, дядя, гони! — услышал он и только тогда понял, что двое мужиков уже сидят в машине.

— Куда? — нерешительно отозвался мужичок.

— К Москве гони!

Охранник, севший на переднее сиденье, запустил руку в карман и вытащил скомканные доллары. Он даже не стал их считать, это был его выигрыш на бильярде.

— Вот это все тебе, дядя, если догонишь ту машину.

Мужик приободрился:

— Сколько? — спросил он, не отрывая глаз от дороги.

— Сам пересчитаешь, баксов двести будет. Мужик с гордостью сказал:

— У меня движок после капиталки. «Жигули», несмотря на почтенный возраст, шли мягко и резво.

— Он? — спросил мужик пенсионного возраста, глядя на приближающуюся ярко-красную «ауди».

— Нет, джип догнать надо.

Стрелка подобралась к ста сорока, благо, машина шла на спуск. Она уже вибрировала так, что казалось, вот-вот отвалятся колеса или отлетят дверки. В салоне свистело и гудело, но деньги вселяли в душу хозяина автомобиля веру. Он, как истинный «совок», был убежден, что «Жигули» — лучшая машина в мире, во всяком случае, самая надежная и самая быстрая.

Ему почему-то в голову не приходило, что его может сейчас остановить ГАИ. В мужиках, забравшихся в салон, чувствовалась такая сила, что ему никто не был страшен — ни ГАИ, ни ОМОН, ни ФСБ.

— Быстрей, дядя! — торопил его пассажир, жарко дыша в затылок.

Машин становилось больше, маневрировать сложнее. И наконец, когда «Жигули» подкатили к Кольцевой, стало ясно, что джип упустили.

— Куда теперь? — поникнув головой, поинтересовался шофер, понимая, что денег ему не видать.

— На Кутузовский, — сказал охранник, разглаживая на колене доллары.

Когда пришло время прощаться, он взял двадцатку и, словно взвесив ее в пальцах, передал водителю.

«Маловато будет», — хотел сказать тот, но слова застряли у него в горле, стоило встретиться взглядом с одним из пассажиров.

— А в рыло не хочешь? — словно прочитав невысказанный упрек возчика, спокойно сказал амбал и захлопнул дверку так, что та чуть не влетела в салон.

Хозяин «Жигулей», продолжая сжимать в потных пальцах двадцать долларов, резво выехал со двора и подумал: «Вот удивится жена, что я так быстро приехал с дачи!»

* * *

Аркаша, оказавшись на шоссе, опустил оба стекла и наслаждался ветром и скоростью, восхищаясь собственной находчивостью. Он вообразил себя суперменом, совершившим лихой побег из тюрьмы. Музыка в салоне ревела насколько хватало мощности колонок. Хорошей музыки в машине было с огнем не найти, хотя кассет в ящике лежало десятка два — Шуфутинский, Ухтинский и прочие песни для «братвы».

— Быстрее, быстрее! — торопил сам себя Галкин-младший. — А то созвонятся, дороги перекроют, ГАИ на меня напустят. Главное — быть напористым!

Он промчался по Большой Грузинской, пару раз свернул и оказался у знакомого дома, где бывал не один раз и проводил в нем не худшие часы своей жизни. Правда, теперь он ненавидел этот дом из-за обитательницы одной из квартир. Связка ключей звякнула в его руке.

Он нагло вщемил джип между двумя дорогими машинами, причем, так, что одна машина не сможет выехать, а водитель второй не сможет открыть дверь и забраться в салон. Ноги сами несли Галкина, когда он взмывал на второй этаж. Он, не стал звонить, уверенно вставил ключ и ввалился в квартиру.

«Если никого нет, надо сообщить на пост, что я вскрыл квартиру. А то приедут менты в касках с автоматами и завалят прямо здесь».

Вновь терять свободу ему не хотелось.

Но хозяйка оказалась дома. Лиля испуганно выглянула в прихожую, на ней был длинный шелковый халат золотистого цвета. Она встретилась взглядом с Аркадием и тут же отступила. Тот ногой захлопнул дверь и повернул ключ.

— Не ждала? — процедил он сквозь зубы.

— Не ждала, — ответила Лиля, отступая вглубь гостиной.

Наконец, она уперлась спиной в стену.

— А я вот думаю, кого бы мне навестить? Отца видеть не хочется. Честно признаться, тебя тоже.

Лиля не могла решить, как себя вести и чего ожидать от мерзавца.

Наконец, она заговорила:

— По-моему, мой мальчик, твой отец все решил за тебя. И за меня, кстати. Или ты хочешь, чтобы я ему позвонила?

— Да-да, хочу. Позвони. Может, еще деньжат подкинет? Ты же деньги любишь.

Лиля потянулась за телефоном. Аркаша опередил ее, схватил трубку, бросил на пол и растоптал.

— Вот так-то лучше будет. Никто теперь не помешает поговорить по душам, он схватил Лилю за плечо и рванул халат. Шелк затрещал, и одна пола вместе с рукавом осталась в руках у Галкина. — Что, не нравится?

Лиля побледнела, ее губы дрожали.

— Уйди! Я не скажу твоему отцу, что ты приходил сюда.

— Мне начхать, скажешь ты или нет. Мне на вас обоих наплевать! Ты — сука и проститутка, ты, между прочим, денег своих еще не отработала. Я уже давно на воздержании.

— Так ты поэтому сюда приехал?

— И поэтому тоже. Где деньги? — грозно спросил Аркаша и демонстративно на глазах у Лили разорвал кусок халата.

— Это мои деньги, — стараясь говорить спокойно, отвечала женщина.

— Я думаю иначе.

— Раз их отдали в мои руки, значит, они мои.

— Кое в чем ты права, но половина этих денег — моя. Без меня ты не получила бы и цента. Где деньги?

— У меня их нет.

— Врешь! — Аркаша подошел к стеллажу, распахнул дверки и принялся сбрасывать на пол все, что лежало на полках.

Он топтал косметику, крошил ботинками видеокассеты. Добравшись до туалетной воды, разбил флакон об экран телевизора. Глаза его постепенно наливались кровью, ему казалось, что разрушений недостаточно.

— Где деньги?

— Их здесь нет.

— Врешь! Ты всегда врешь! — и Аркаша, схватившись рукой за край стеллажа, опрокинул его на пол.

Полетело разбитое стекло. Лиля испуганно вскрикнула и запрыгнула на диван. Она лихорадочно жалась в угол, ее рука искала, чем бы защититься.

Аркаша не спешил:

— Думала, соседи прибегут? На хрен ты кому нужна, все и так знают, что здесь живет сука, которая с потрохами принадлежит Галкину.

Он, не снимая ботинок, ступил на простынь и схватил Лилю за плечи. Долго смотрел в ее глаза, а когда женщина не выдержала и моргнула, резко ударил ее наотмашь по лицу. Чем больше он ее бил, тем больше распалялся. Лиля не кричала, понимая, что крик лишь больше разъярит Галкина.

Наконец, Аркаша принялся дуть на свою раскрасневшуюся ладонь. По губам Лили текла кровь, бровь была рассечена.

— Ну, где деньги? Или мы продолжим?

— Сейчас я тебе отдам…

Галкин довольно усмехнулся. Он чувствовал полную власть над беззащитной женщиной.

Лиля вдоль стены подобралась к краю дивана, боясь нападения, спрыгнула на пол. Она всем своим видом показывала полную покорность Аркаше, и это обмануло его.

— Я отдам! Отдам! Все отдам, только не трогай меня! — плаксиво приговаривала Лиля, подбираясь к бару. Она специально не спешила, чтобы не спугнуть Галкина. Открыла дверцу и, почти не целясь, с разворота запустила в Аркашу литровую бутылку «Мартини». Бутылка угодила тому в голову, но удар был скользящий, бутылка ударилась в картину над диваном и, не разбившись, упала на матрас.

— Сука! Тварь! — взревел Аркаша, хватаясь за голову.

Изрыгая брань, он бросился на Лилю. Та попыталась ударить его бутылкой по голове, но Аркадий повалил Лилю на пол, вырвал бутылку из пальцев и разбил ее. В правой руке Аркадия оказалось страшное оружие — горлышко, ощетинившееся стеклянными пиками.

— Сколько роз я тебе дарил, но такой еще не потчевал. Стеклом расковыряю тебе рожу так, что ни один хирург не восстановит, даже если мой папашка все деньги в тебя вбухает.

Он водил стеклянными пиками возле глаз, царапал щеки, прижимал сонную артерию. Мелкие капли крови выступили на ухоженной коже. Лиля была ни жива, ни мертва, даже боялась вздохнуть.

— Не надо, отпусти! — наконец прошептала она. — Я все сделаю, все отдам!

Аркаша заглянул в бар. Там за бутылками лежали деньги, сложенные аккуратными стопками.

— Нет, я тебя помучаю. Думаешь, мне деньги нужны? За предательство надо заплатить! Ты хотела и рыбку съесть, и на люстре покачаться. Пока у тебя еще товарный вид, я его испорчу.

— Забери, забери деньги! Я на все согласна, все буду делать, только лицо не порти.

— Вот где твое больное место! — ликовал Аркадий. Такой власти над этой женщиной он прежде не чувствовал.

— Для начала я тебя трахну.

— Что хочешь.

— Твоего согласия никто и не спрашивает, — срывая с Лили остатки халата, рычал мужчина.

Он отложил в сторону отбитое горлышко и потащил Лилю к дивану. Насиловать женщину в луже липкого ликера ему не хотелось. Он не заметил, как Лиля прихватила страшное оружие. Аркадий, держа ее за волосы, тащил к дивану, Лиля ползла за ним на четвереньках. Аркадий попытался ее приподнять, и в этот момент женщина нанесла удар. Она била снизу вверх, целясь в горло, но размахнуться не могла, мешал диван. Острый стеклянный зуб, пропоров куртку, впился в предплечье.

Аркадий на мгновение замер и с недоумением посмотрел на бутылочное горлышко. Кровавое пятно расплывалось на рукаве. Ослепленный яростью он, выдернул осколок бутылки и ударил им Лилю в лицо. Та попыталась прикрыться руками, от удара упала на диван. Аркадий бросился на нее сверху, продолжая наносить удары. Он бил до тех пор, пока не превратил лицо и шею женщины в кровавое месиво. Он не обращал внимания на кровь, фонтаном хлеставшую из перебитой артерии.

Успокоился лишь тогда, когда понял, что Лиля мертва.

— Все, — произнес он, глядя на окровавленное стекло. Ярость и гнев растаяли, как снежинки на поверхности воды — без следа. — Ничего себе! — он медленно, на четвереньках сполз с окровавленного дивана. Перепачканные руки казались ему чужими.

Он вытащил деньги и завернул их в первое попавшееся под руки — в обрывок шелкового халата. Затем увидел одну, отлетевшую в сторону пачку, поднял ее и с глупой улыбкой на подрагивающих губах принялся разбрасывать купюры по комнате. Сознание у Аркаши как бы раздвоилось, он смотрел на все словно со стороны. Ему даже казалось, что он видит себя, видит то, как пакует деньги, как бесцельно бродит по комнате.

«Это сколько же крови в человеке!» — подумал он, глядя на пропитанные густой кровью простыни.

— Она сама… сама, сучка, виновата! — шептал он, подбирая с пола оскалившееся стеклянными осколками бутылочное горлышко. — Сама, я этого не хотел!

Кровь текла из плеча. Галкин-младший криво оторвал широкий пластырь и заклеил им рану.

Пошатываясь, Аркаша добрался до двери. Отыскал в кармане ключ и вышел на площадку, левой рукой прижимая к груди сверток с деньгами, а в правой продолжая сжимать стеклянное горлышко. Он спустился во двор, никто не попался ему на пути.

Галкин-младший ступал медленно, постоял на крыльце, пытаясь сообразить, что же с ним будет дальше. Он был из той породы людей, которые всегда полагаются на волю случая.

— Колеса есть — и хорошо, — вслух проговорил он, глядя на машину.

Попадись ему сейчас на глаза троллейбус, он бы мог сесть в него и поехать, несмотря на перепачканную кровью майку и деньги, завернутые в обрывок халата. Если бы кто-то сейчас взял его за руку и повел к черту на рога, он последовал бы за незнакомцем.

Но никого рядом не было, и Аркаша добрел до машины. Бросил окровавленное горлышко на заднее сиденье, одну пачку денег засунул в карман брюк, остальные свалил на пол. Он ощущал себя как человек, давно не дышавший свежим воздухом. Кружилась голова, цвета деревьев, неба, домов казались до нереальности насыщенными.

Он ехал по городу почти наугад, не задумываясь над тем, куда и зачем направляется, словно включился автопилот. У человека, привыкшего к шумным компаниям, к веселому времяпрепровождению в большом городе всегда найдется множество мест, где его хорошо знают, где есть кому о нем позаботиться.

Вывеска музыкального клуба «Бункер» проплыла мимо машины. Аркаша даже не заметил, как затормозил. Оглянулся. Знакомая дверь с зеркальными стеклами и переливающаяся неоном вывеска. Он дал задний ход, осмотрел себя. Куртка и майка были перепачканы кровью, на темных брюках мелких пятен не было видно.

Он брезгливо сбросил куртку и майку, оставшись голым до пояса, и выбрался из машины. Охранник, сидевший у двери клуба, даже поднялся со стула, когда увидел входящего в клуб наполовину голого молодого человека, на плече которого белел криво наклеенный пластырь.

— Нельзя! — грозно произнес он и только после этого узнал Галкина-младшего.

Такого клиента, будь он даже голый, выпроводить было невозможно. Охраннику показалось, что Аркаша в стельку пьян, но когда он подбежал к нему и подобострастно произнес «Здрасьте, Аркадий Борисович», понял, что тот трезв, как стекло.

«Может, обкурился!» — подумал охранник.

Аркаша сунул руку в карман, вытащил сотку и протянул ему:

— Рубашки у тебя не найдется? Кровь носом пошла, пришлось в машине оставить.

И тут охранник убедился, что Галкин-младший в полном порядке, если не считать некоторой задумчивости.

— Сейчас найду чего-нибудь.

Охранник оставил пост, забежал в комнатку, где переодевался сам и его коллеги, вытащил из металлического шкафчика рубаху, в которой сам пришел на работу.

— Она, конечно, не очень, — извинялся он перед Аркадием, — но жена ее только вчера постирала. Я в ней из дому на работу и приехал.

Ворот пах дешевым одеколоном. Галкин поморщил нос:

— Сойдет, — сказал он, продевая руки в рукава. Охранник держал рубашку за плечи, помогая Аркаше облачаться. Тот отстранил его и под взглядами двух любопытных девиц расстегнул брюки, заправил одежду.

— Чего уставились, дуры? — девицы захихикали. — Или вам показать мой инструмент?

— Мы на всяких инструментах играть умеем, и на щипковых, и на духовых, и на ударных, — давясь смехом, произнесла одна из девушек.

Аркаша вновь почувствовал себя в своей тарелке. Недавнее происшествие казалось ему уже далеким и нереальным. Он обнял девушку за талию и резко привлек к себе.

— Пошли, поразвлечемся немного?

— Я привыкла развлекаться помногу и подолгу.

— То, что для одних много, для других мало, — шептал ей на ухо Аркаша, не забывая и о второй девушке, которая пока стояла в нерешительности. — Чего стала, пойдем вместе. Одна голова при минете хорошо, а две лучше, — и он подмигнул блондинке.

Та одарила его улыбкой и, почувствовав, что сегодня сможет круто оторваться за чужие деньги, пристроилась к Аркаше с другой стороны.

— Лады.

Обнимая девушек, Галкин-младший повел их в зал и тут же подозвал бармена.

— Этим двоим наливать столько, сколько смогут выпить.

Сам же он заказал себе «Золотую Текилу» и пил ее, закусывая лимоном. Золотистые дольки он макал в металлическую солонку, отчего соль в ней быстро сбилась в мокрые комья.

— Живем один раз, — кричал Аркаша, расхаживая среди немногочисленных посетителей, — и никто не знает, когда отправляется рейс на тот свет. Поэтому гуляем!

В зале музыкального клуба «Бункер», начисто лишенном окон, Галкину-младшему нравилось. Ему казалось, весь мир исчез, сжавшись до размеров небольшого зальчика, стены которого выкрашены глубоким черным цветом, с амфитеатром скамеек и танцевальной площадки.

Просыпавшиеся было в душе сомнения и угрызения совести он успешно гасил крепкой «Текилой». Вскоре позаимствованная у охранника рубашка уже была расстегнута, узкая ладонь блондинки с ярко накрашенными ногтями, скользила по животу Аркадия, норовя забраться под брючный ремень.

— Вы когда-нибудь пробовали коктейль «Буря в пустыне»?

Девицы переглянулись.

— Вижу по глазам, что нет, — Аркаша вскинул голову и щелчком пальцев подозвал к себе бармена. — Три пива и три «Текилы» в маленьких рюмочках, распорядился он.

— Ясно.

Бармен понимающе кивнул и с самым серьезным видом, будто священнодействовал, стал наливать из золоченого крана светлое пенящееся пиво в высокие стаканы. Выставил он их на аккуратные картонные кружочки, на маленьком подносике появились пятидесятиграммовые рюмочки с «Текилой». Рюмочки были без ножек, похожие на миниатюрные стаканы.

— Продирает до самого нутра, — радостно сообщил Аркаша.

Девицы недовольно морщились, глядя на несовместимые продукты.

— Не знаю, какой дурак это придумал, но смотрится эффектно.

Галкин позаимствовал у бармена зажигалку, за своей ему лезть в карман не хотелось, и лихо поджег все три рюмки с «Текилой». Спиртное полыхало неровно, с хлопками, чуть заметным голубым пламенем.

— И что теперь? — девушки с опаской смотрели на танцующее пламя.

— Берем рюмки, — скомандовал Аркаша, — подхватил свою двумя пальцами, и она зависла над пивной пеной. Девушки повторяли за ним. — Раз, два, три, — дал он отсчет, и его рюмка нырнула в пиво. — Пьем, пока в коктейле хранится сила огня! — воскликнул Галкин и залпом опрокинул стакан, чуть было не проглотив при этом маленькую рюмочку из-под «Текилы».

Начало было многообещающим, и вскоре Галкин дошел до кондиции. Он уже не прячась, запускал руки под майки девушкам, глупо хохотал, ругался матом. Никто не решался ему возражать, в «Бункере» все знали, кто он такой. Удивлялись лишь тому, что приехал он без охраны, обычно о нем заботились телохранители.

— Слабо при всех трахнуться? — Аркаша облапил блондинку и, устроив голову у нее на коленях, заглянул в глаза девушке. Даже, привыкшая ко многим вещам девица не решилась ответить сразу.

— Не знаю, как она, — сказала ее подружка, — а я один раз такое развлечение устраивала.

— Врешь, — сказал Аркаша.

— Шура, подтверди, — призвала она в свидетели бармена.

Тот, как и подобает жрецу стойки, держался с достоинством и важно подтвердил:

— Было.

— И как ощущения?

Брюнетка захихикала и, сдерживая смех, уткнулась пышным бюстом в барную стойку.

— Шура, расскажи.

Бармен сдержанно улыбнулся и вопросительно посмотрел на Аркадия.

— Валяй.

— У мужика ничего не получилось — переволновался, а к ней у меня претензий никаких.

— У меня получится, потому что я на всех чихать хотел.

Аркаша принялся расстегивать брючный ремень. Бармен, убедившись, что больше в нем надобности нет, отошел к охраннику.

— Не знаю, что тут сейчас будет, но, по-моему, лучше всего позвонить его отцу.

— Я тоже об этом подумал, — проговорил охранник, не отрывая взгляда от брюнетки. — Если Аркаша без охраны приехал, значит, из дому убежал. Но очень уж хочется посмотреть.

— Позвони и возвращайся, к самому разгару успеешь. Я так и знал, что этим кончится, когда Галкин «Бурю в пустыне» заказал, от нее люди с ума сходят.

 

Глава 17

Забродов уже проехал половину пути до загородного дома Галкина, в котором, как он полагал, сидит под домашним арестом Аркаша, когда мобильник на соседнем сиденье требовательно зачирикал. Забродов медлил, раздумывая, что лучше предпринять.

«В любом случае, я ничего не теряю», — он уверенно взял трубку, нажал клавишу и невразумительно буркнул в микрофон:

— Да!

— Самусев, на тебя одна надега, тут дела такие, Аркашка убежал на нашей машине!

— Ни хрена… — глухо выдохнул Забродов, поняв, что его приняли за одного из тех двух киллеров-неудачников, которые хотели прикончить его на берегу озера.

Слава богу, хриплый голос снайпера он помнил, да и гул мотора, свист ветра скрадывали разницу в тембре.

— На нашем джипе в Москву рванул. А у нас машины нет. Срочно разворачивайся, может, еще перехватишь. Вы там недалеко?

— Понял, — говорить пространно Забродов не рисковал.

Конечно, следовало бы расспросить подробнее, узнать номер машины, обстоятельства, но этим можно было себя выдать. Покойник Самусев наверняка знал и марку машины, и номера.

Илларион резко нажал на тормоза. «Лэндровер» занесло, развернуло на месте, и машина, перевалив за разделительную полосу, понеслась к Москве.

«Убежал сынок, — думал Забродов, — а я такой план разработал! Какого черта его в столицу понесло? На его месте самое лучшее сидеть под охраной в загородном доме, куда его папашка упрятал. Ну, не к Борису же Аркадьевичу он на поклон поехал? Если олигарх засадил его под домашний арест, то видеть его явно не желал. За побег папаша срок накинуть может».

И тут Забродов помрачнел. Он сопоставил те обстоятельства, которые ему были известны, с побегом Аркаши. Забродов все еще следил за дорогой, но в душе он уже был в другом месте. Он представил себя на месте Аркашки, мчащегося на машине к Москве.

«Злости в нем накопилось, — подумал Илларион, — а выплеснуть ее некуда. Галкин-младший всегда найдет крайнего, виноватого и отыграется на нем. Слабый человек непременно отыгрывается на еще более слабом. Виноваты в его представлении двое: отец и Лиля. Значит, Лиля… — и Забродову тут же показалось, что он едет слишком медленно. Он добавил газу. — Могу не успеть. Одной рукой он вел машину, второй вдавливал клавиши на телефонной трубке. Если будет включен автоответчик, оставлю сообщение, — подумал он, но тут же в трубке раздались короткие гудки. — Занято, значит, дома».

Забродов включил телефон в режим автодозвона, но так и не пробился занято и занято…

* * *

Илларион бросил машину возле магазина, вклинив ее между двумя фургонами, и побежал к дому Лили. Подозрительных машин во дворе не было, во всяком случае, ни одного джипа он не увидел. Аркашину страсть к полноприводным автомобилям Забродов уже знал. Да и охрана Галкина предпочитает ездить на внушительных машинах.

«Дай бог, чтобы я ошибся!» — Забродов вытащил гибкую пластиковую карточку и сунул ее в прорезь между дверным полотном и коробкой. Отжал ригель и заскочил в подъезд. В мгновение ока он оказался на втором этаже и вдавил кнопку звонка. Пистолет держал наготове. Он позвонил трижды и прислушался. Никакого движения в квартире, меду тем телефон, установленный на дозвон, показывал, что линия занята.

Забродов коснулся дверной ручки, повернул ее, и дверное полотно медленно отошло внутрь квартиры. Целясь в полумрак, Илларион проник в прихожую. Ключ торчал с внутренней стороны. Он уже почувствовал неладное, и поэтому почти не удивился, когда зашел в гостиную. На диване, на окровавленной простыни лежала обнаженная женщина. Лицо ее представляло собой кровавое месиво.

На всякий случай, он приложил два пальца к сонной артерии. Лиля была мертва, ее тело еще не успело остыть.

«Я разминулся с ним не намного!»

Обстановка в гостиной показывала, что происходила борьба. Валялись осколки стекла, брызги крови покрывали обои. «Так вот почему телефон молчал! А вот и причина, — он глянул на рассыпанные по полу деньги. — Долларов явно было больше, если за ними не нагнулся. Но уходил Аркаша, скорее всего, в шоке, если дверь не закрыл на ключ».

И тут Забродов услышал звук. К дому подъехали две машины. Илларион выглянул в окно сквозь узкую щель между шторами.

«Два джипа…»

Кто это может быть, он понял сразу. Подошел к двери, повернул ключ. Бросился в спальню, понимая, что ее окна выходят на другую сторону дома. Распахнул дверь на балкон, глянул вниз. Под балконом простирался довольно обширный газон.

Илларион прикрыл фрамугу и тут же услышал, как дергают ручку входной двери. Медлить нельзя, приехало не меньше восьми человек. У них вполне мог оказаться с собой и ключ, правда, потребуется время, чтобы вытолкнуть им ключ, вставленный изнутри. Но это дело одной-двух минут.

Забродов перемахнул через ограждение балкона, ухватился руками за прутья и повис метрах в пяти над землей. Первый этаж был высокий, сюда выходили окна магазинного склада. Илларион еще услышал, как хлопнула входная дверь и разжал пальцы.

Он удачно приземлился на мягкую землю и, не медля ни секунды, тут же убежал за угол.

Отъехав от дома и убедившись, что за ним нет хвоста, он взял телефонную трубку.

* * *

Начальнику личной охраны Галкина Антону подобные зрелища были не в диковинку. Ему приходилось видеть мертвыми и незнакомых ему людей, и приятелей. Свою карьеру он начинал с милицейского опера. На трупы смотрел безо всякого любопытства, с чисто профессиональным интересом.

Он подошел, нагнулся над мертвой женщиной. Понять, Лиля это или кто другой, было невозможно. Он повнимательнее рассмотрел волосы, последние сомнения развеяло кольцо с крупным бриллиантом на мизинце правой руки. Да и фигура у Лили была запоминающаяся.

— Это она, — сказал Антон. И чтобы нагота мертвой женщины никого не смущала, запахнул ее окровавленной простыней.

Осмотрелся. Прибывшие с ним охранники ждали распоряжений.

— Все здесь убрать. Стеллаж поставить на место, весь мусор погрузить в машину и увезти. Тело должно исчезнуть. У вас на все два часа, — и Антон демонстративно посмотрел на часы, засекая время. — А я обеспечу прикрытие.

По лестнице Антон спускался, прижимая к уху трубку телефона, и негромко разговаривал с кем-то очень важным и хорошо ему знакомым.

* * *

Черный джип «ниссан» с тонированными стеклами взвизгнул тормозами и замер прямо у входа в музыкальный клуб «Бункер». Первым из машины выбрался Антон, его лицо было мрачным, брови насуплены. Он постоял у машины, пряча сжатые кулаки в карманах куртки.

«Ну, мерзавец, ну, ублюдок! Сколько же ты мне крови испортил! Хуже тебя я никого не знал. Моя бы воля, разодрал бы, как жабу, всадил бы в твою мерзкую рожу всю обойму!»

Тут же, неподалеку, стояла машина, на которой приехал Аркадий Галкин. Неторопливо, вразвалочку Антон подошел к автомобилю, дернул дверцу. Та открылась.

«Вот, сволочь, даже машину не закрыл!»

На заднем сиденье лежала окровавленная одежда, окровавленное горлышко бутылки и деньги, завернутые в обрывок шелкового халата, того самого, который Антон видел возле мертвой Лили. Денег было много. Антон вытащил руку из кармана и махнул своим людям. Затем захлопнул дверцу.

— Присмотри за машиной. Смотри, чтобы деньги не пропали.

Охранник, стоявший у двери клуба, уже понял, кто приехал. Галкина-младшего из «Бункера» забирали не впервые. Приезжали такие же внушительных размеров парни на «крутых» тачках. Антона клубному охраннику раньше видеть не доводилось, но он сразу понял, перед ним крупная шишка.

Он подобострастно распахнул дверь и сказал вежливо и учтиво, словно ждал чаевых:

— Вас проводить?

— Иди вперед, — пробурчал Антон, все так же не вынимая рук из карманов куртки, последовал за клубным охранником.

«Ну и местечко! — думал он, разглядывая черные стены. — На черном кровь не видна, она запекается и становится черной. Винтовая лестница вела вниз. Прямо круги ада. Или как на корабле!»

Антон зашел в танцевальный зал. Народу было немного, музыка продолжала греметь так, что даже барабанные перепонки прилипали к мозгу.

«Черт бы их подрал, хоть бы выключили!»

Никто не танцевал. Две девушки — блондинка и брюнетка — сидели у барной стойки, испуганные, не знающие, что делать. Уходить им запретил хозяин клуба. Аркадия Галкина в зале не было.

— Где? — выдавил из себя Антон.

— Там. Мы его в комнату… — принялся объяснять парень, — уж очень сильно буянил. Вы нас извините.

— Разберемся, — буркнул Антон. — Веди. Одна из девушек, блондинка, захныкала, отняла от лица носовой платок. На щеке был кровоподтек, из носа шла кровь. Антон подошел к ней. Она сидела на высоком табурете, но все равно рослый Антон смотрел на девушку сверху вниз.

— Это ты пострадала?

— Да, — сказала девушка.

— Сама небось виновата?

— Нет, она ни при чем, — несмело вступилась за подругу брюнетка.

— Как ты думаешь, сколько тебе надо заплатить, чтобы ты осталась довольна?

— Сколько?..

— Да, да, сколько? — спросил Антон у брюнетки. Та заморгала. Ее фантазия ограничилась двумя стольниками. Антон спокойно положил на стойку две стодолларовые банкноты и, больше не говоря ни слова, сказал охраннику:

— Веди.

Тот заспешил. Открыл одну дверь, выкрашенную черной краской, затем вторую, обычную, цвета слоновой кости. Аркаша сидел на тахте, уронив голову на колени. Стены и пол этой маленькой комнатки — три на три метра — были выложены рыжей кафельной плиткой. У ног Аркадия стояла начатая бутылка минералки.

Лишь только он увидел Антона, его руки поднялись, словно он решил сдаться, словно на него был нацелен пистолет.

— Собирайся, урод, едем!

На этот раз Аркаша не спорил. Он поднялся, его шатнуло, он несколько раз икнул и произнес:

— Простите…

— Убить бы тебя, исчезли бы проблемы. Когда-нибудь ты нарвешься, щенок, на тех, кто не знает, чей ты отпрыск.

— Не звезди, — выдавил из себя Аркадий, мобилизовав остатки гордости. Он вскинул голову, словно его вели на расстрел.

— Возьмите его.

— Сам пойду.

Но послушались не Аркадия, а Антона. Его взяли за локти, сжали с двух сторон, и охраннику ночного клуба показалось, что у Галкина-младшего ноги едва касаются земли. Когда Аркадия проводили мимо девушек, он запрокинул голову и крикнул:

— А все-таки я тебя трахну при всем народе. Сцена была жутковатой, если бы не напоминала то, как Галилей выкрикнул инквизиторам в самый последний момент, а может, прошептал: «Все-таки она вертится!»

— Не вякай, — отозвался немногословный Антон.

— И что вы мне сделаете? — спрашивал Галкин, когда его тащили по винтовой лестнице, передавая из рук в руки, опасаясь, что если он вырвется, то полетит вниз через низкие перила и наверняка раскроит череп.

— Тебя есть кому воспитывать. Моя бы воля, я ремень из штанов вытащил…

— И что, задушил бы?

— Нет, выпорол бы при бабах. Так высек, чтобы ты на задницу месяц сесть не мог.

— Руки у тебя коротки, — чеканя слова, произнес Аркадий.

— В машину его, на заднее сиденье. Если хотите, сядьте на него сверху.

Сыну олигарха, оказавшемуся на улице, глотнувшему свежего воздуха, нестерпимо захотелось крикнуть: «Свободу Аркадию Галкину! Свободу!». Но в свете последних событий он не стал этого делать, даже на пьяную голову понимая, что вряд ли фамилия Галкин вызовет у кого-нибудь из прохожих сочувствие.

Он покорно забрался в машину:

— Куда теперь? Где на меня кандалы наденут?

— Скоро узнаешь.

* * *

Когда машина оказалась на окраине города Аркаша забеспокоился.

— Где отец? Я хочу с ним поговорить. Дай телефон! — протянутая рука так и осталась пустой.

На него никто не обращал внимания. Город остался позади, машина мчалась по шоссе.

— Куда вы меня везете?

— Куда, куда… — скоро поймешь.

Этих мест Аркадий не знал. Он и предположить не мог, что в глухом лесу стоит такой шикарный отель, весь сияющий огнями. Метров за пятьсот до здания был наспех сооружен шлагбаум, у которого стояла охрана — два милицейских автомобиля с мигалками. Антон предъявил пропуск, шлагбаум взлетел вверх, и джип помчался дальше, миновав парадный вход. Затем он остановился на задворках здания.

Галкин-старший сидел в конференц-зале. Один из участников круглого стола, а за ним сидело человек пятьдесят, делал доклад о проблемах макроэкономики и тенденциях развития бизнеса в России на ближайшие десять лет.

Мероприятие, проходившее в подмосковном лесу, в только что отстроенном информационном центре, называлось «Российская экономика в двадцать первом веке». Люди, собравшиеся в конференц-зале, были один другого известнее: политики, бизнесмены, крупные чиновники.

Борис Аркадьевич Галкин ничем особым среди них не выделялся, и поэтому некоторые из знаменитостей даже позволили себе неодобрительно взглянуть на олигарха, когда у него в кармане зазвенел телефон.

— Извините, — сказал он своим соседям, выбираясь из-за стола.

Он прошел рядом с журналистами, кучно сидевшими в холле рядом с пепельницами и мониторами, по которым они следили за происходящим в зале.

— Слушаю, — тихо, почти шепотом сказал Галкин, прижимая трубку к уху, прячась за колонну от любопытных глаз. — Да, да, слышу.

— Ага, хорошо. Антон, освободишь номер на третьем этаже, который занимают охранники, и незаметно ведите его туда. Я сейчас подойду.

Возвращаться в конференц-зал Галкин-старший не стал. Сунул телефон в карман и быстро зашагал по длинному коридору. Все здания информационного центра соединялись застекленными переходами. Галкин оказался в жилом корпусе, у дверей номера его уже поджидал личный врач. Охранник, стоявший у двери, пропустил босса. Номер Борису Аркадьевичу показался тесным и убогим, на самом же деле, он был далеко не худшим среди апартаментов недавно возведенного центра.

Борис Аркадьевич нервничал. Он уже знал о кровавой расправе над Лилей, какую учинил его отпрыск, и еле сдерживал себя, чтобы не сказать лишней грубости при посторонних.

Одна из журналисток заметила внезапный уход Галкина. Она, стараясь не потревожить своих коллег, сперва отошла к балкону, а затем заспешила в жилой корпус. Она уже радовалась тому, что никто за ней не увязался и что сможет задать пару провокационных вопросов Галкину. Она уже увидела олигарха, шагавшего по коридору, как дорогу ей преградил человек в униформе.

— Дальше нельзя.

— Почему? Я представляю прессу.

— Нельзя, — так же вежливо и спокойно отвечал человек в униформе, — там только для гостей. А вы гостем ле являетесь, вы на работе.

— Мне Борис Аркадьевич назначил встречу, — пошла ва-банк журналистка.

— Вам никто ничего не назначал, — так же спокойно продолжал мужчина.

— Я должна с ним переговорить. Борис Аркадьевич! — закричала журналистка. Галкин исчез за дверью.

— Вот видите, вы свободны.

Журналистка, раздосадованная, невнятно пробормотала проклятия.

— Что, сорвалось? — спросил ее коллега из толстого и скучного журнала по экономике, когда журналистка обнаружила, что ее место на кожаном диване занято. Свободным оставался лишь тонкий подлокотник, на котором долго не высидишь.

— Сорвалось…

— Все ищут встречи с ним. Он всем отказал, даже нашему журналу, хотя раньше подобного не случалось. Он даже прикормленных журналюг к себе не подпускает, не то что тебя, — и журналист захихикал, глядя на то, как девушка устраивается на неудобном подлокотнике. — Садись лучше мне на колени.

— Нет уж, дождусь, когда кому-нибудь из вас приспичит отлить, журналистка закурила и нагло пустила дым в бороду экономическому обозревателю.

А тем временем Аркадия уже вели по служебной лестнице. На его плечах была чужая серая куртка. Сын боялся встречи с отцом, но хмель еще не до конца выветрился, и он пытался хорохориться.

Прежде чем войти в номер, он вскинул голову и расправил плечи, отчего тут же икнул. По тому напряжению, которое возникло у охранника, он понял, что за дверью с золоченой ручкой находится его отец.

Борис Аркадьевич сидел в кресле напротив окна спиной к двери и не сразу обернулся, когда Аркадий переступил порог. Он заставил сына понервничать, и когда услышал робкое «Добрый вечер» поднялся и с презрением посмотрел на Аркадия. Так смотрят на использованный презерватив, оказавшийся на видном месте.

— Ты пьян, свинья!

— Я… ничего, — Аркадий опять икнул. — Я не хотел. Папа…

— Альберт Семенович, займись им, приведи в чувство. Я вернусь минут через пятнадцать. Этого времени тебе хватит?

Врач уже распаковывал саквояж. Борис Аркадьевич двинулся прямо на сына, и тому пришлось отшатнуться.

— Смердит от тебя, как от барыги. Аркаша обреченно сел на широкую кровать и принялся развязывать шнурки ботинок. Запутался в них.

— Лучше куртку снимите, — попросил врач. Аркадий нехотя повиновался.

— О, да у вас раны?

— Да, — недовольно проворчал Галкин-младший, поглядывая на окровавленный пластырь, криво наклеенный на предплечье. — Собака бешеная покусала, сучка в руку вцепилась.

— Нет, это у вас не укус, — осторожно отклеив пластырь и оглядев рану, констатировал доктор, — это резаная рана.

— Колотая, — уточнил Аркадий.

— Обработаем, немного придется потерпеть. Можно и не зашивать, не такая она и широкая.

Аркадий прилег и скрипел зубами, пока врач обрабатывал рану. Он наложил на предплечье аккуратную повязку.

— Что пили? — вкрадчиво поинтересовался доктор.

— Хрен его знает! Сперва «Текилу», а потом уже не помню.

— Золотую или серебряную?

— Золотую, дешевую я не употребляю.

— Не курили, не кололись, не нюхали? — продолжал уточнять врач.

— Нюхал лишь потных баб, — скривился Аркаша.

— Это ничего, — улыбался доктор, — сейчас сделаю пару инъекций, и вы придете в себя.

— Мне бы поспать.

— Нельзя, — сказал Альберт Семенович, — Борис Аркадьевич хотел с вами поговорить.

— Я не хочу, — пробормотал Аркаша, целиком отдавшись в руки врача.

Он чувствовал, как тот ищет иголкой вену, чувствовал, как животворящая жидкость вливается в кровь. Минут через десять ему полегчало, мозг просветлел, он ощутил прилив сил.

— Что это вы мне вкололи? — поинтересовался он, садясь на кровать.

— Мягкое средство, — уклончиво ответил врач, — часто его применять не следует, но в экстренных случаях можно. По-моему, вы теперь в полном порядке, — и доктор отступил на несколько шагов, как художник, любующийся только-только оконченной картиной. — Даже щеки порозовели. — Затем врач вплотную приблизил лицо к лицу Аркадия и попросил:

— Смотрите в глаза. Налево, направо, вверх, вниз. Полный порядок! — он радовался, как ребенок.

Без стука вошел Борис Аркадьевич.

— Готово, — сказал врач, демонстрируя Аркадия.

— Благодарю.

Врач покинул номер, понимая, что Галкин-старший хочет остаться с сыном наедине. В двери стояли два телохранителя в добротных черных костюмах, в белых рубашках, при галстуках, с бэджами на лацканах.

— Сейчас мы с тобой выйдем к журналистам. Ты не произнесешь ни слова, можешь лишь кивать головой, желательно впопад.

— Да уж…

— Ты меня понял?

— Журналисты? Зачем?

— Это не твое дело. Ты больше мне вопросов не задавай, потому что если ты произнесешь еще хоть слово, я тебе за Лилю голову откручу!

— Я не хотел, папа, она сама…

— Заткнись, урод!

— Все, все, папа, я молчу.

Галкин-младший понял: он пока не прощен, но если сегодня вечером все пройдет хорошо и в ближайшее время он будет паинькой, отец вытащит его и на этот раз.

— Я все понял! Я решился, я изменю свою жизнь. Ты будешь мной доволен, слышишь, папа?

— Я тебе не верю, ни одному твоему слову, хотя хотел бы. Одевайся!

В шкафу на плечиках висел костюм. Когда Аркадий одевался, руки его тряслись, он никак не мог завязать галстук.

— Ненавижу! — прошептал Аркадий, швыряя дорогой галстук на кровать.

— Очки надень!

Причесавшись, Галкин-младший надел черные очки и стал рядом с отцом. Оба они отражались в большом зеркале стенного шкафа.

— Вроде, ничего, — прошептал Борис Аркадьевич, — немного на человека стал походить. Жаль, что ненадолго тебя хватит.

— Папа, навсегда! Если хочешь, я буду носить только строгие костюмы.

— Дело не в костюмах, а в голове.

— Папа, я постригусь!

— Вряд ли это что-нибудь изменит.

— Папа, я изменюсь!

— Мы с тобой поговорим потом, ты меня достал. Отец и сын вышли из номера. Охранники сопровождали их, олигарх с сыном шли к конференц-залу. В холле Галкин-старший остановился, на его лице появилась улыбка, искренняя и бесшабашная. Он знал, что нравится журналистам. Перед журналистами все проблемы надо прятать внутрь, они должны видеть лишь улыбку.

Охрана находилась чуть впереди от хозяина, обозначая собой невидимую линию, которую нельзя переступать. Первой на этой линии, проворно соскочив с подлокотника, оказалась журналистка и вытянула вперед руку с диктофоном.

— Где ваши камеры?

Тут же в холле все ожило и завертелось. Загорелись лампы подсветки, возникли микрофоны на удочках и без оных, заблестели логотипы, украшающие микрофоны известных каналов и телекомпаний.

Борис Аркадьевич сделал паузу, продолжая улыбаться заговорил хорошо поставленным голосом:

— В последнее время я не очень жаловал прессу. Слишком уж много и смело вы писали о моей семье. Журналисты любят скандалы, но, к вашему сожалению, скандала не получилось, преступник — угонщик машины, сбивший девушек, найден. Мой сын невиновен, — Борис Аркадьевич, даже не поворачиваясь, продолжая смотреть в камеру, указал рукой на Аркашу.

Тот, памятуя наказ отца, произнес:

— Да уж… — и скорбно кивнул.

Он, не привыкший позировать перед журналистами, не знал, куда деть руки, и Борис Аркадьевич понял, что оператор направил объектив именно на дрожащие руки сына. Он взял Аркадия за руку, приблизил к себе.

— Мы дружная семья. К сожалению, и у меня с сыном, как у любого из вас, бывают размолвки. Мы разные поколения, и по-разному смотрим на жизнь. Как вы любите своих детей, так и я люблю своего сына. Поверьте мне, если бы у меня были хоть малейшие основания заподозрить, что он виновен, он бы не стоял здесь, рядом с уважаемыми людьми, а находился бы там, где должен находиться преступник — в тюрьме.

— Правда, что был выписан ордер на его арест? — раздался провокационный вопрос журналистки. Борис Аркадьевич пожал плечами:

— Во всяком случае, к нам с ордером никто не приходил. Мой сын ни от кого не прятался. Он переживал, что его заподозрили в преступлении. Я пытался его успокоить, утешить… Вы же видите, необдуманными публикациями и домыслами вы травмировали его.

— Да уж… — подтвердил Аркадий и вновь кивнул. Постепенно он входил в роль и чувствовал себя незаслуженно обиженным. Черные стекла очков наводили особо чувствительных зрителей на мысль, что веки припухли от слез.

— Чем Аркадий собирается заниматься в будущем?

— Аркадий Борисович, — поправил Борис Аркадьевич журналиста. — Он еще не решил, но, думаю, пойдет по моим стопам. Нужно же кому-то продолжать дело? Вы же сами видите, как мало молодежи на этом форуме, — и Борис Аркадьевич как бы невзначай провел ладонью по собственной лысине, протер морщинистый лоб. — Мы уйдем, кто будет поднимать экономику России? Конечно же они, вот такие, молодые, как мой сын, как вы. Аркадий приехал с самого утра, но только сейчас нашел в себе силы выйти к прессе. Считайте это его дебютом.

— Да уж, — прозвучало из-за спины Бориса Аркадьевича, и олигарх про себя выругался матом.

Дальше посыпались вопросы про форум и про тенденции. Большинство журналистов поняло, что пора «сливать воду», остались лишь самые стойкие — из экономических изданий, понимающие толк в терминологии, умеющие отличить дебет от кредита, а инфляцию от дефолта. Борис Аркадьевич вошел в раж и купался в сложных материях, недоступных пониманию простых смертных. Его прогноз для будущего России был достаточно оптимистичен, конечно, не на ближайшие год-два, а в обозримом будущем.

Аркадий держался стойко. Личный врач олигарха не зря ел свой хлеб.

Как бы невзначай Галкин-старший пару раз прошелся по своим негласным конкурентам, для начала похвалив их за успехи, но потом прояснив, каким недальновидным способом их успехи достигнуты. Интервью, в общем-то, мало кого устроило, потому как не было сказано ничего сенсационного и скандального. Но Борис Аркадьевич к этому и не стремился, ему надо было засветить на экране телевизора сына, что он и сделал.

Галкин был уверен, его интервью появится на всех каналах лишь потому, что до этого он молчал.

— Борис Аркадьевич, а почему ваш преемник находится не в зале, не за большим круглым столом?

— В течение дня он следил за событиями по монитору из своего номера, кстати, как и вся ваша пишущая и снимающая братия. Вы-то, кстати, тоже не в зале сидите. Вас допустили снять протокольный момент… Все, благодарю, Галкин подарил журналистам несколько улыбок, затем, крепко сжав локоть Аркадия, отступил на шаг. Охранники тут же оттеснили прессу, и не выключенные камеры успели снять две направляющиеся к лестнице фигуры в темных костюмах.

— Мне бы такого отца, — негромко произнес один из журналистов.

— Но не дай бог тебе такого сына, — ответила журналистка. — Думаешь, почему он в темных очках? Журналист пожал плечами.

— Потому что такие глаза нельзя показывать крупным планом, они лживые, злые и пустые.

Бородатый журналист задумался. Он не привык мыслить экранными категориями.

 

Глава 18

Что-что, а распорядок работы ГРУ Илларион Забродов знал как свои пять пальцев.

«Ровно в шесть у них закончится рабочий день, и полковники, майоры, капитаны, генералы — все те, кто несет службу, станут покидать свои кабинеты. Останутся лишь оперативные дежурные да те, кто не успел выполнить намеченное на день».

Теперь у бывшего инструктора был свой мобильный телефон, и он мог звонить с любого места в любую точку земного шара. Слава богу, телефон оформлен не на него, так что если и возникнут проблемы, спросить будет не с кого — хозяин телефона вместе со своим подельником покоятся на дне глубокого озера.

Для Иллариона события последних недель были полны тайн, которые, как он ни пытался разгадать, не мог. Слишком странно пересекались интересы некоторых людей и слишком неожиданно судьба разводила этих людей в разные стороны. Илларион понимал, что теперь он, как свидетель, не представляет для следствия ни малейшего интереса. Любой мало-мальски подкормленный адвокат разобьет его доводы в пух и прах, выставит на посмешище. Ни одного из свидетелей уже нет в живых.

«Лиля Краскова, которая могла все подтвердить или опровергнуть, — с грустью подумал Илларион, — уже ничего не скажет. А Галкин-младший, естественно, как его ни мучай, сам на себя показания давать не станет. Сутенер мертв, девчонки-проститутки, стоявшие у обочины, тоже мертвы, единственная из них оставшаяся в живых, до сих пор не пришла в себя».

У Иллариона был план, причем, хороший план, как считал Забродов. Взять Галкина-младшего и вытянуть из него признание, заставить говорить. Записать признание на видеомагнитофон или кассету, а затем уже с этой кассетой добиться правосудия. Но добраться до Галкина-младшего теперь не представлялось возможным.

«Черт бы вас всех побрал! Мерзавцы! Даже страшные бандиты, против которых я воевал, куда честнее и лучше вас!»

Он взял телефон с сиденья машины и набрал номер одного из кабинетов ГРУ. Не прошло и двух секунд, как в трубке раздался знакомый голос:

— Говорите, вас слушают.

— Чего не представляешься? В трубке послышался кашель, причем, деланный, неестественный.

— Ну вот, ты и раскашлялся, Андрей.

— Чего хотел, Забродов?

— Встретиться с тобой надо. Выпить мне что-то хочется, Андрюха.

— В одиночестве не можешь?

— Я же не генерал и даже не полковник, чтобы пить в одиночестве, чокаясь со своим отражением в зеркале, чтобы стучать стаканом о стекло, поздравлять себя с прекрасно выполненным заданием, — на этот раз из трубки послышался робкий хохот. — Так ты не догадываешься, зачем я тебе звоню?

— Хочешь, чтобы я составил тебе компанию?

— Конечно хочу! Потому что знаю, что твоя семья за городом и ты сказал, что два дня будешь работать.

— Откуда знаешь? — вздохнув, осведомился Мещеряков.

— По интонации.

— Что б ты скис, Илларион! Конечно, все так и было.

— Вот видишь! Так что, давай, бери служебную машину и приезжай ко мне.

— Закуска у тебя есть?

— Сейчас заеду на рынок и будет закуска.

— Пить что будем?

— У тебя в кабинете. Мещеряков, сейчас никого нет. Правда, буквально секунду назад закрылась дверь.

— Ты что, услышал?

— Я догадался.

— Когда подъехать?

Мещеряков замялся, и тогда Забродов нанес запрещенный удар:

— Наверное, тебе начальство запретило со мной общаться.

— Заеду прямо сейчас, хотя хотелось бы заехать домой, переодеться.

— Если хочешь, дам тебе тапочки и бухарский халат.

— Не хочу я твоих арабских халатов.

— Тогда выдам валенки и телогрейку. А если не понравится — бушлат, правда, без полковничьих погон.

— Еду.

На том и порешили. Илларион небрежно бросил телефон в карман куртки, так бросают ключи от квартиры. Заехал на рынок, загрузил в машину на переднее сиденье два больших пакета со всевозможной снедью. Но во двор своего дома не заезжал, машину оставил в соседнем дворе. Он знал, скорее всего, за квартирой продолжают следить, возможно, олигарх не оставил своего гнусного желания убрать последнего свидетеля.

Но Илларион ошибся. Во дворе ничего подозрительного он не обнаружил. Машины стояли те же, что и каждый день. Через соседний подъезд, самый крайний, Илларион поднялся на чердак, по чердаку добрался до своего подъезда. Бесшумно открыл дверь. На лестничной площадке и в подъезде тоже ничего подозрительного не оказалось. Илларион вздохнул, осмотрел дверь. В квартире тоже никого не было. Он оставил одну метку, одну единственную, и если бы дверь попытались даже открыть, но не открыли, метки бы уже не было. Но, тем не менее, Илларион соблюдал все меры предосторожности, хотя уже понимал, его, скорее всего, уже оставили в покое, он стал абсолютно безопасным свидетелем, который не может причинить вреда такому великому и могущественному человеку, как Борис Аркадьевич Галкин и всей его огромной финансовой империи.

Если бы Илларион Забродов в свои годы принял решение устроиться шеф-поваром в какой-нибудь московский ресторан, то его приняли бы с распростертыми объятиями. Готовить он умел и любил. Ему всегда, к удивлению знакомых и приятелей, удавалось накрыть стол быстро и красиво. Всякая работа его увлекала. Нож сверкал в его руке, мясо резалось тонкими ломтиками и тут же раскладывалось на большие блюда.

Пятнадцать минут — и большой стол, за которым могла уместиться компания человек в пять-шесть, постепенно приобретал праздничный вид. В духовке потрескивало жаркое, аппетитные запахи наполняли кухню.

Илларион заглянул в духовку, проверил, хорошо ли запеклось мясо, отключил плиту. Мясо он решил достать из духовки горячим. Он не смотрел на часы, чувствовал время как спортсмен, бегающий на средние дистанции, то есть как стайер. Ошибка могла быть в несколько секунд, не больше.

— Вот, порядок, — ставя тарелки на стол, произнес он.

Взял бутылку виски, отвинтил пробку. Напиток перелил в графин, а в бутылку из-под виски налил крепко заваренный чай. Предварительно Илларион его отфильтровал. Содержимое граненой бутылки было точно такого же цвета, как и содержимое графина. Две бутылки лучшего коньяка, бутылку виски и бутылку красного французского вина Илларион поставил в центр стола. Рядом расположил бокалы. Затем отошел к книжному стеллажу и, склонив голову на бок, посмотрел на творение своих рук. Стол выглядел празднично, не хватало разве что букета цветов.

Илларион улыбнулся: «Я пригласил не женщину, а боевого товарища. Цветы в такой ситуации ни к чему. Хотя за такой стол можно пригласить и самую избалованную, капризную даму, и почти любая ее фантазия была бы удовлетворена».

Илларион переоделся. На нем теперь были брюки, белая рубашка. Не хватало только смокинга и бабочки.

Забродов услышал, как во двор заезжает машина. По шуму мотора узнал машину Мещерякова.

«Подниматься Андрей будет две минуты, — Илларион на этот раз посмотрел на часы, на секундную стрелку. — Она должна сделать два круга, Мещеряков дважды нажмет на кнопку звонка. Что ж, к встрече гостя я готов».

Илларион нажал клавишу музыкального центра. Из колонок полилась классическая музыка — мощная и торжественная увертюра Россини.

«Андрей такую муху не любит, он гость, а я сторона принимающая».

Когда секундная стрелка закончила второй круг, в квартиру дважды коротко позвонили. Илларион, идя к двери, взял легкий столовый нож и швырнул в спил дерева — в мишень. Нож вошел сантиметров на десять, стальная ручка еще вибрировала, когда Илларион открывал дверь. В пороге стоял Мещеряков в светлом плаще, в сером костюме, при галстуке. На лице плавала загадочная улыбка.

— Проходи, — учтиво, как метрдотель дорогого ресторана, произнес Илларион, отступая к стене.

Мещеряков вошел в квартиру. Илларион принял плащ, спрятал его в шкаф.

— Хочу помыть руки.

— Пожалуйста, проходи, где туалет известно — прямо, затем направо.

— Ты это чего, Илларион? — осведомился Мещеряков.

— Я пригласил тебя в гости. Чувствуй себя как дома, любой твой будет удовлетворен.

Мещеряков глянул на стол и присвистнул:

— А я привез бутылку коньяка!

— Коньяк у меня есть, но бутылку приму. Тем более, что ты должен.

— Я тебе? — изумился Андрей.

— Память у вас, товарищ полковник, стала девичьей. Три недели назад вы мне проспорили бутылку…

— Я тебе ее и привез.

— Значит, с памятью полный порядок?

— Честно говоря, я не помню, — Мещеряков наморщил лоб, затем взглянул на стол. Там было два прибора. — Илларион, все это мы должны съесть вдвоем?

— Если хочешь, можем кого-нибудь пригласить.

— Нет, не хочу. Кстати, я голоден, как койот.

— Это хорошо. Люблю смотреть, как люди поглощают пищу.

— Тебе не жалко?

— Я же для тебя старался.

Когда Мещеряков помыл руки и подошел к столу, Илларион отодвинул стул.

— Присаживайтесь, товарищ полковник. Думаю, вы будете пить коньяк.

— Да-да, коньяк, — Мещеряков выбрал самый дорогой напиток из стоявших на столе.

— Ну, тогда поехали. Может, для начала виски или водки — самой простой? У меня в холодильнике есть, держу специально для сантехников.

— Нет, что ты, как можно! Разве что потом…

— Ты имеешь в виду, Андрей, когда все это выпьем? Мещеряков кивнул и сглотнул слюну. Над столом и в гостиной витали настолько ароматные запахи, что слюна, заполняющая рот, даже мешала языку двигаться.

— Садись.

Мужчины без разговоров занялись тем, что стояло на столе. Илларион то и дело подливал своему другу в бокал коньяк, себе — охлажденный чай, замаскированный под виски. Пили они «на равных». Постепенно лицо полковника Мещерякова становилось все довольнее, а на влажных, поблескивающих губах то и дело появлялась сладкая улыбка. Так бывает у мужчин, когда выпивка, еда, а самое главное, компания и атмосфера приятны, когда ничто не раздражает и ничто не волнует.

— Илларион, в честь чего такой праздник?

— Андрей, не все же в жизни — серые будни. Иногда хочется расслабиться, встретиться с другом, посмотреть ему в глаза, услышать его голос, посидеть.

Мещеряков чувствовал, Илларион что-то недоговаривает, немного хитрит. Но эта хитрость не вызвала подозрений, она была по-детски наивной и безобидной.

— А сейчас горячее.

На большом блюде Илларион принес дымящееся печеное мясо, вилку с двумя зубьями и большой нож с длинным сверкающим лезвием.

— Что это? — поведя носом, поинтересовался полковник ГРУ Мещеряков. Его ноздри затрепетали. — Удивительно знакомый запах.

— Твоя жена, Андрей, хотя я ее и уважаю, можно сказать, даже люблю, такого не приготовит.

— Знаю. Кроме пирожков с капустой и рыбой она других изысков готовить не любит.

— Но зато пирожки, Мещеряков, она, согласись, делает отменно.

— О, да! — Мещеряков смотрел на мясо.

— Давай, дорогой, я тебя обслужу. Эти тарелки уберем, будем есть с чистых.

На столе появились два чистых прибора. Все у Иллариона получалось так спорно и лихо, что у полковника Мещерякова возникало впечатление, будто рядом не его Друг, знаменитый инструктор спецназа ГРУ Илларион Забродов, а вышколенный официант из дорогого ресторана.

Мясо было виртуозно порезано.

— Вот соус, бери, бери. Хочешь, полью?

— Нет, я сам. Наверное, очень острый?

— Попробуй, потом скажешь. Мещеряков попробовал соус и вместо слов звонко причмокнул.

— Женщин не хватает, — поднимая бокал с коньяком, сказал полковник.

— И боюсь, в ближайшее время они здесь не появятся.

Мещеряков уже захмелел. Он насытился, и теперь ему хотелось поговорить не о работе. Даже будучи пьяным, о работе полковник ГРУ разговаривать не любил. Работа — отдельная жизнь, самостоятельная и не зависящая от того, что происходит вокруг, ее, как имя божье, всуе поминать не стоит.

— Илларион, а почему я никогда не заставал тебя перед телевизором? Ты его хоть когда-нибудь смотришь? Он что, у тебя не работает?

— Почему же, работает. Вот, пожалуйста, любой каприз.

Илларион догадался, Мещерякову хочется пофилософствовать, глядя на экран телевизора. Экран вспыхнул, Илларион включил новости, они шли сразу на трех каналах.

— Какие будешь смотреть?

— Верни предыдущую программу, на ней новости самые необъективные.

— Пожалуйста!

Музыка в колонках мягко смолкла и в гостиной прозвучал женский голос. Ведущая новостей говорила, в общем-то, ужасные вещи, при этом на ее губах то и дело появлялась улыбка.

— Что это она улыбается? — недовольно пробурчал полковник ГРУ. — Словно и не знает, что за всем этим стоит.

— Почему ты думаешь, что она знает? Сюжеты шли один за другим. Мещеряков давал комментарии, иногда забавные, иногда серьезные. Илларион слушал своего друга молча, давая тому выговориться, а самое главное, почувствовать себя не последним винтиком в государственной машине. Менялись сюжеты, менялись кадры.

И вот на экране возник загородный бизнес-центр. Сверкали стекла, зеленел лес. Журналист с микрофоном принялся пояснять, что сегодня в Подмосковье проходит важное событие, собралось много влиятельных политиков и не менее влиятельных бизнесменов.

Илларион повернул голову, посмотрел на экран.

— Ты разве не знал? — перехватил взгляд друга Мещеряков. — Собрались, решают, что ждет Россию в следующем столетии.

— Погоди, Андрей, дай послушать.

На экране после планов заседания возник холл и Борис Аркадьевич Галкин вместе со своим отпрыском. Галкин отвечал на вопросы, его сын кстати и не кстати произносил одну и ту же фразу. Темные стекла очков иногда зловеще вспыхивали, отражая лампы подсветки.

— Ну и мразь! — выдавил из себя Илларион.

— Ты кого имеешь в виду, старшего или младшего?

— По-моему, они стоят друг друга.

— Да уж, — сказал полковник ГРУ Мещеряков, — яблоко от яблони далеко не падает. Ты сам любишь это повторять.

— Потому что в этой фразе есть правда, — сказал Илларион.

Он уже все понял. Он просчитал действия Галкина-старшего. Тот сейчас вытягивает своего сына, создавая ему безупречное алиби.

— Ничего невозможно этим людям сделать. Представляешь, Илларион, ничего! Ни генпрокуратура, ни ФСБ — никто не может противостоять хозяевам жизни. Они кормят всех — и выборы финансируют, и людям повыше деньги дают, и первую семью государства содержат. И самое интересное, что даже имея на руках факты, этим людям ничего не сделаешь!

— Так уж и ничего? — выдавил из себя Илларион.

— Пойми, ничего. Они от кого угодно откупятся, от государства, от любой спецслужбы, от любого человека. А кто против них, того уберут.

— Ты уверен, Андрей?

— Конечно! Правильно ты сделал, что решил больше не дергаться и смирился.

— Наверное, правильно, — буркнул Илларион, наливая себе «виски», почти половину стакана. Затем залпом выпил, тряхнул головой. — Может, кофе? — спросил он, досматривая сюжет до конца. — Это где они сейчас?

— Можно подумать, ты не знаешь! Ты же все Подмосковье изъездил, пешком исходил со спиннингами или с ружьем.

— Так это там?

— Конечно.

— Как ты думаешь, охраняется этот объект серьезно?

— Не знаю. При желании туда можно попасть, особенно с моими документами, самодовольно произнес полковник ГРУ.

Илларион помрачнел. Но вдруг его губы сложились в странную улыбку, в которой чувствовались и презрение, и ненависть. Но полковник Мещеряков этой улыбки не видел, Мещеряков сидел к нему спиной, но заметил, что пальцы правой руки Забродова сжались в кулак так сильно, что даже кожа на косточках стала белой.

— Ты, может, мне нальешь?

— Да, конечно, налью! Сколько будет это мероприятие продолжаться?

— О чем это ты? — спросил Мещеряков.

— Симпозиум, конференция по поводу судьбы России в следующем столетии?

— Не судьбы страны, а бизнеса.

— Это, наверное, одно и то же в их понимании.

— Не совсем, — сказал Мещеряков, наливая себе коньяк. — Выпьем, Илларион. Пить так пить!

— Давай, — сказал Забродов.

Мещеряков даже не заметил, как в его бокал попала маленькая белая таблетка и, зашипев, мгновенно растворилась.

— Давай до дна, за нас с тобой, за справедливость, которая, в конце концов, восторжествует!

— Давай, — благодушно хмыкнул Мещеряков. Мужчины чокнулись и выпили.

— А теперь, пожалуй, я сварю кофе.

— Больше пить не будешь?

— Почему не буду, сейчас выпьем кофе, а потом продолжим. Пересядь-ка в кресло, я стол немного освежу.

Мещеряков перебрался в кожаное кресло, удобное, мягкое, располагающее ко сну. А Илларион принялся убирать со стола грязную посуду. Затем он пристально взглянул на Андрея.

Тот тер глаза, моргал и дважды чихнул:

— Что-то меня разморило. Вроде и выпили немного, и закуска была сытной, а я окосел, в сон тянет.

— Кофеек тебе не помешает, сварю по своему рецепту.

— Да-да, пожалуйста, — пробормотал Мещеряков.

Илларион удалился на кухню. А когда вернулся с одной чашкой кофе в руках, Мещеряков уже спал.

«Вот как проститутки своих клиентов обрабатывают», — подумал Илларион и рассмеялся.

Он легко перенес Андрея на диван, уложил, снял туфли, накрыл пледом. Извлек из кармана его пиджака документы, ключи от машины. Надел плащ Мещерякова, спрятал за пояс пистолет, в карман плаща сунул телефон и, бесшумно закрыв дверь, быстро сбежал вниз. Машина Андрея стояла на том месте, где Забродов ставил свой «лэндровер».

— Научился парковаться, — удовлетворенно подумал о спящем Мещерякове Забродов, открывая машину, служебную «ауди», на стекле которой красовался скромный пропуск, действующий всегда безотказно.

* * *

При проведении больших мероприятий с влиятельными политиками и ведущими бизнесменами, а также при большом стечении прессы каждый рабочий день конференции, как правило, заканчивался обильным фуршетом, на котором бизнесмены и политики могут в непринужденной обстановке обменяться мнениями м взглядами, поделиться мыслями и наблюдениями. Эта конференция не являлась исключением.

Поговорив и подискутировав за круглым столом, выслушав доклады, все собравшиеся удалились в апартаменты и уже к восьми вечера потянулись вниз, в огромный зал со столами, уставленными напитками, фруктами и бутербродами. Официанты, нанятые в лучших ресторанах, хорошо делали свое дело.

Разносили подносы с шампанским, водкой, коньяком, ликерами, кофе. Кто-то курил, кто-то громко смеялся, уже разгоряченный и возбужденный алкоголем.

Галкин-старший находился в углу зала, подальше от досужих журналистов. Он в окружении двух политиков и чиновника, приближенного к президенту, что-то горячо обсуждал. Он был в ударе. Все складывалось как нельзя лучше, алиби сыну он обеспечил, дело о дорожно-транспортном происшествии, как ему уже доложили, шло своим чередом. «Угонщика» черного джипа «мерседес», который сбил проституток, благодаря стараниям Антона, нашли мертвым. Как сказал Борису Аркадьевичу генерал из МВД, а затем эту же информацию подтвердил сотрудник прокуратуры, он может спать спокойно, его сын вне подозрений. Антон доложил, что в квартире Лили Красковой теперь полный порядок, поэтому у олигарха появился повод выпить.

Младший Галкин, помыкавшись и пометавшись по номеру, тоже решил присоединиться к тем, кто находился в ресторане. Он спустился вниз, сразу же взял с подноса две рюмки с коньяком, залпом выпил.

Отец заметил сына:

— Извините, — сказал он своим собеседникам, быстро направляясь к Аркаше.

Аркадий Галкин облизывал пересохшие губы, когда отец тронул его за локоть:

— Опять пьешь?

— Немного. Ты же понимаешь, сразу я не могу остановиться.

— Еще одна рюмка, и я разозлюсь, — натянуто произнес Галкин-старший, сжимая локоть сына.

— Папа, не нервничай, все будет хорошо.

— И ни к кому не приставай, — прошептал с дежурной улыбкой Борис Аркадьевич.

— Нет, что ты! К кому здесь приставать? Ни одной стоящей бабы.

— Я полагаю, свинья везде грязь найдет.

— Ладно тебе!

— Надеюсь, ты меня понял? — в голосе Галкина-старшего зазвучали металлические нотки.

— Да уж, — деревянным голосом процедил Аркадий.

— Так ты понял? — повторил Галкин-старший.

— Да! — отозвался Аркадий.

— Уйди отсюда, уйди по-хорошему. Я тебя прошу! Иди, ляг, поспи, почитай какой-нибудь журнал, посмотри телевизор. Я тебя здесь не хочу видеть.

Тут же, словно из-под земли, появилась журналистка:

— Борис Аркадьевич, я бы хотела задать вам еще несколько вопросов, — в руках журналистки серебрился диктофон.

Галкин-старший прикрыл собой сына и, улыбаясь, сделал шаг к журналистке, уперся взглядом в бэдж, приколотый к лацкану пиджака. Прочел имя, фамилию и издание, на которое работала девушка.

— Знаете что, дорогая, — Галкин-старший видел, что диктофон пока не включен, но палец журналистки лежит на кнопке, как у снайпера, изготовившегося произвести смертельный выстрел, — вы это бросьте. Сейчас все отдыхают, какие могут быть серьезные разговоры?

— Почему бы и нет?

— Что ты хочешь спросить, а? — оглядев журналистку снизу доверху, вынырнул из-за плеча отца Галкин-младший. — Так спрашивай, я тебе скажу.

— Угомонись! — прошипел сыну Борис Аркадьевич.

— Если ты хочешь взять интервью, то давай, поднимемся ко мне в номер и я тебе дам интервью — пососать.

Галкин-старший суетливо оглянулся, ища кого-нибудь из своих людей. Он увидел пресс-секретаря. Тот поймал взгляд и, словно уж среди камней, извиваясь худым телом, заскользил к хозяину.

— Слушай, убери Аркадия отсюда как можно быстрее. Аркадий уже схватил девушку за руки.

— Так что ты хочешь спросить? Тебя, кажется, зовут Анжела?

— Да, Анжела.

— А я Аркадий Галкин, сын вот этого дяди, — он кивнул в сторону отца, разговаривающего со своим секретарем. — Если у тебя вопросы по бизнесу, то это к нему, а если хочешь за жизнь потолковать, то это лучше ко мне. Все равно мой отец тебе ничего хорошего не расскажет.

Пресс-секретарь подошел к Галкину-младшему и журналистке:

— Извините, господа, Аркадий Борисович, у меня к вам есть срочное дело.

— Да пошел ты со своими делами! Видишь, я с женщиной общаюсь, можно даже сказать, с девушкой. Кстати, ты девушка или женщина?

— Как для кого.

— Аркадий Борисович, у меня к вам срочное дело.

— Я сказал тебе, иди отсюда! — хмель уже ударил в голову Галкину-младшему. — Уйди от меня! Вот так всегда, — обращаясь к журналистке, быстро говорил Аркадий, — ни с кем не дают встречаться, не дают общаться. Изолировали от всего, сижу второй день в номере, газетки почитываю, кроссворды решаю.

Пресс-секретарь сообразил, что может нарваться на грубость. Но и не выполнить распоряжение босса он не мог. В его руке возник мобильный телефон.

— Давайте лучше выпьем, — Галкин-младший осмотрелся по сторонам и звонко щелкнул пальцами — так, словно бы он находился в захолустном ресторане.

Официант с подносом появился тут же. — Анжела, тебе коньяк, мне коньяк. Иди, иди, — отослал официанта Аркадий.

Анжела взяла рюмку в правую руку, а в левой продолжала сжимать готовый к работе диктофон.

— Ты ничего. Где ты работаешь? — глядя не на бэдж, а в разрез блузки, произнес Аркадий Галкин, опрокидывая рюмку коньяка в рот.

— В газете.

— Интересно, наверное? — Аркадий Галкин, произнеся это, недовольно поморщился, словно глотал горькое лекарство.

— Мне нравится.

— Так вы поговорите со мной?

— Конечно, поговорю, не вопрос!

Начальник охраны Галкина появился быстро. Пресс-секретарь кивнул, указывая на Аркадия и журналистку.

— Аркадий Борисович, — крепко взяв Галкина за локоть, произнес Антон, вам надо подняться наверх.

— Мне никуда не надо, мне и здесь хорошо.

— Я сказал, тебе надо подняться! Что, не понял? — в ухо прошипел Антон. А вы идите, ступайте. С вами поговорит пресс-секретарь, на все ваши несуразные вопросы ответит.

— Вы кто такой? — спросила журналистка, догадываясь, кто перед ней.

— Вам это знать не обязательно, Анжела, — крепко сжимая локоть, Антон повел Галкина-младшего из зала.

Он шел, шипя и матерясь, но негромко — так, чтобы услышать мог лишь начальник охраны. Еще двое охранников ждали Галкина-младшего и Антона у лестницы.

— Сейчас мы его заведем в номер, а вы будете караулить, чтобы он не высовывался. Ты меня понял? Мне надоело за тобой подбирать дерьмо, — видя, что никого нет рядом, произнес Антон.

Но он ошибался. Журналистка возникла неожиданно, вынырнув из-за колонны, в ее руках был диктофон.

— Аркадий Борисович, так может, мы созвонимся и может поговорим?

— Запомни мой телефон, — и Галкин-младший назвал номер своего телефона.

— Ага, спасибо, запомню, — сказала девушка.

— Телефон телефоном, — продолжил Галкин-младший, — а непосредственное общение всегда приятнее и интереснее. Может, я ошибаюсь? Вам нравится секс по телефону? — нагло засмеялся Аркаша.

— Пошли, — потащил за руку подопечного начальник охраны.

Девушку тут же оттеснили, а уже на второй этаж ее бы и не пустили. Анжела вытащила из кармана пиджака маленький блокнот и записала телефон Аркаши.

«Позвоню, — подумала она, — может, вытяну чего, может, договорюсь. Хотя тип он гнусный и мерзкий».

Антон через минуту вернулся, увидел журналистку, подошел, навис над ней, произнес:

— Оставьте его в покое. Надеюсь, вы меня поняли? Борис Аркадьевич не желает, чтобы с его сыном за его спиной велись какие-нибудь разговоры.

— Он уже взрослый, — сказала журналистка, — за свои слова может сам ответить.

— Я вас предупредил, — твердо сказал Антон и зашагал вниз.

«Не получилось с младшим, попробую еще раз со старшим», — решила журналистка.

Ей было дано задание добиться интервью с кем-нибудь из скандально известных личностей. А самым-самым скандальным был на этот момент Борис Аркадьевич Галкин.

 

Глава 19

Две милицейские машины, стоявшие у шлагбаума, были пусты. Блюстители порядка, облаченные в камуфляж, бронежилеты и с автоматами кучковались за шлагбаумом. Основные гости уже приехали. Журналисты, пытавшиеся прорваться на форум без приглашения, были отсеяны, и наступило затишье.

Никто милиционеров не беспокоил. Место тут было не наезженное, дорогу сюда проложили совсем недавно, а знак «Проезд запрещен» отбивал охоту у всех автолюбителей сворачивать на незнакомое шоссе.

Милиционеры, устроившись у капота одного из милицейских «спелей», играли в карты, не на деньги, а на то, чтобы бить веером проигравшего по носу. Поэтому никто особо и не нервничал.

Одно дело проиграть кровные деньги, другое дело — получить пару шлепков картонками по носу. Гул от центрального корпуса шел неимоверный. Слышались музыка, женский смех, хлопки откупориваемого шампанского. Гости уже изрядно выпили, всем стало жарко, стали открывать окна, несмотря на протесты охраны. На балконах виднелись парочки, мужчины и женщины стояли с фужерами в руках, дымили сигаретами, любовались окрестностями. Милиционеров это сильно раздражало.

Они завидовали участникам форума:

— Везет же некоторым, — пробормотал лейтенант, которому на руки пришли гадкие карты. — Бабы красивые, костюмы дорогие, тачки крутые. Все у них есть, а у нас ничего.

— Ты тоже не из бедных, — возразил ему капитан, забирая себе взятку козырным тузом. — И тачка у тебя с мигалкой тоже не отечественная, между прочим, а немецкая.

Шоссе слабо осветилось. Из-за поворота показались фары автомобиля. Милиционеры быстро спрятали карты, приняли неприступный вид.

Двое с автоматами наперевес стали у шлагбаума, другие держались в стороне. Каждый берег свои карты в кармане, боясь, что соперники подменят козыри какой-нибудь дрянью.

— Кого это несет? — пробормотал лейтенант, вглядываясь в темноту.

Фары ослепили его, и марка машины определилась лишь тогда, когда «ауди» резко остановилась у шлагбаума.

На лобовом стекле машины белел скромный пропуск, с виду неприметный, для непосвященных абсолютно ничего не значащий. Но вся московская милиция знала, машины с такими пропусками есть только в ГРУ, их лучше не останавливать, потому как можно нарваться на неприятности.

Понимая важность ситуации, лейтенант сам подошел к машине, козырнул и дождался, пока стекло медленно опустится. Он увидел немолодого мужчину в светлом плаще, больше в машине никого не было.

«Три антенны спецсвязи», — отметил про себя лейтенант.

— Вы есть в списках приглашенных? Мужчина небрежно запустил руку во внутренний карман и извлек удостоверение:

— По-моему, с ним не нужно никаких приглашений, — вкрадчиво произнес он и не дал лейтенанту прикоснуться к документу. Захлопнул книжку и спрятал ее в карман. После этого гость потерял всякий интерес к милиционерам и ждал только одного — чтобы поднялся шлагбаум.

Лейтенант, не успев сообразить, что делает, козырнул и крикнул:

— Поднимайте шлагбаум!

И лишь когда машина проехала, лейтенант с ужасом заметил, что большим пальцем к ладони он прижимает шесть карт.

— Фу ты, гадость какая! Вот если бы заметил, мог бы взгреть.

— Кто это? — спросил капитан, опуская шлагбаум. Лейтенант подошел к нему и на ухо прошептал:

— Полковник ГРУ из какого-то девятого отдела.

— Чем девятый отдел занимается?

— Хрен его знает! Структура меняется так часто, что черта с два поймешь, кто за что отвечает.

— В списках он есть?

— Я даже фамилию не запомнил, — растерялся лейтенант. Вот вы, капитан, и проверьте, есть ли в списках полковник ГРУ.

Капитан, как идиот, достал список, но потом сплюнул себе под ноги.

— Так они тебе и напишут — приглашен Иванов, полковник ГРУ, девятый отдел!

— Пропустили и ладно, — махнул рукой лейтенант. Я мог документы у него и не спрашивать, пропуск на машине висит, он хоть в Кремль въехать с ним сможет.

— Черт с ним! — капитан все же проводил машину взглядом до самого крыльца бизнес-центра и, убедившись в том, что автомобиль находится под присмотром охранников здания, вновь вернулся к капоту. — Сашка, ходи. Кажется, ты проиграешь.

Сашка достал платок и громко высморкался.

— Больше гостей не будет, — твердо произнес он и звучно ударил картой по капоту машины. Никто не ожидал, что у него в запасе окажется козырной король, поэтому лес огласился громким матом. — Вот так-то! — лейтенант сиял, как начищенная пряжка. — Товарищ капитан, придется вам нос подставлять.

— Я тебе подставлю!

— Ничего не поделаешь.

И жизнь на посту пошла своим чередом. Милиционеры уже и не вспоминали о странной машине, появившейся в неурочное время.

— Не надо, я сам отгоню на стоянку, — сказал Илларион Забродов охраннику, когда тот замер у машины. — Только покажи, где она.

— Поезжайте прямо пятьдесят метров, потом налево, — отозвался охранник, довольный тем, что ему не придется покидать пост. Его напарник отпросился отойти.

Забродов поставил машину и осмотрелся. Среди крутых тачек виднелось штук пять таких же, как у него, дорогих, но служебных — на лобовых стеклах белели пропуска.

«Я тут не один такой, вряд ли меня запомнят», — усмехнулся Илларион, поправляя очки и приглаживая приклеенные усы — точь-в-точь, как у Мещерякова.

Четкого плана действий у него пока не было, здание он не знал. Но не первый раз ему приходилось действовать в незнакомой обстановке. Он резво сбежал на крыльцо, приложив к уху трубку сотового телефона.

— Да-да, я сейчас вхожу.

Естественно, выключенная трубка молчала.

— Да, я тебя уже вижу, — кричал он в микрофон, якобы высматривая кого-то в толпе гостей.

Охранник даже не спросил у него документы и отступил в сторону. Солидный костюм, уверенный голос и наглость, с которой действовал Илларион, сработали безотказно, казалось, он только на минутку выбежал на улицу и возвращается. Забродов нырнул в толпу гостей и тут же спрятал в карман трубку сотового телефона.

«Наверное, чиновник какой-то, — подумал охранник и достал сигарету. Власть не дает покоя, для отдыха им нет ни дня, ни ночи».

Илларион уже стоял у фуршетного стола, держа в руках тарелку, на которую положил два бутерброда. Теперь он ничем не выделялся в толпе гостей. Осматривался осторожно, чтобы не выдать себя взглядом. Пока Галкина-старшего он не видел.

«Да уж, — подумал Забродов, — народ собрался тут неразговорчивый. С незнакомым никто не станет откровенничать, хотя…», — он улыбнулся, заметив кучку журналистов, сбившихся в углу.

Корпоративная солидарность заставляла их держаться вместе. Все журналисты чувствовали себя обиженными, хотя и записали множество интервью. Но всегда хочется чего-нибудь этакого, а оно не приходит.

«Эти ребята знают все и даже больше».

Илларион с бокалом в одной руке и с тарелкой в другой уверенно направился к журналистам.

«К кому бы из них обратиться?» — Илларион безошибочно выбрал девушку, стоявшую особняком, с выключенным диктофоном в руке. Было такое впечатление, словно она записывала интервью, а интервьюер внезапно отказался, и она теперь не знает, что делать.

— Привет, — сказал Забродов, становясь рядом с девушкой. Сказал это таким тоном, будто знал ее всю жизнь.

На бэдже он прочитал «Анжела Малинина. Деловая газета».

— Мы знакомы? — неуверенно произнесла девушка.

Мужчина понравился ей с первого взгляда. Бывают такие мужики, которых редко встретишь среди журналистов — уверенные в себе, но не наглые, спокойные, но не флегматичные.

— Ваше имя написано на бэдже, — усмехнулся Илларион. — Меня зовут Андрей, — добавил он.

Журналистке ничего не оставалось, как приподнять бокал, взяв его с подоконника, и чокнуться с Забродовым.

— За знакомство, — произнес он и отпил маленький глоток. — Неудача на творческом фронте? — он бросил взгляд на диктофон.

— Как они мне остохренели! — выпалила журналистка, выпивая залпом шампанское. — Только хотела Галкина-младшего попотрошить, а его охрана увела. Да и папашка боится, чтобы сынок лишнего не ляпнул. Целый день за ними охочусь, а интервью, которое записала, хуже некуда, никакой конкретики.

— Бывает, — согласился Забродов, отводя девушку в сторону, — я тоже хотел бы увидеться с Галкиным.

— Старшим или младшим? — тут же спросила журналистка.

— Собственно говоря, мне без разницы.

— Извините, а вы из какого издания? — девушка искала бэдж на пиджаке Иллариона.

— Зря стараетесь, — улыбка тронула губы Забродова, — я работаю на арабскую газету, название которой вам ничего не скажет. Но я тут присутствую не как журналист, а как ответственный за связи с общественностью представительства ОПЕК в России, — врал Илларион, — Галкин-старший затеял один нефтяной проект, и переводит стрелки на сына, но дорожное происшествие спутало им все карты… мои работодатели хотели бы знать об этом.

— Вы иностранец? — изумилась девушка.

— Вас удивляет, что почти нет акцента? Я русский, но долго жил на Востоке.

Журналистка напрягла память, чтобы извлечь из нее что-нибудь арабское, но ничего не выходило. И Забродов помог ей, сказав пару распространенных фраз.

Девушка тут же закивала:

— Да-да, вспоминаю… У меня был один друг из Египта, — девушка почувствовала, что если она одна не смогла прорваться к Галкину-старшему, то мужчина сможет ей помочь. Он напорист, уверен в себе, и в отличие от нее выглядит представительно. Его вряд ли посмеет остановить охранник.

— Давайте объединим наши усилия? — заговорщическим тоном предложил Забродов на ухо девушке. — Вы, как я понимаю, знаете, где остановился Галкин, а я вам помогу туда пробраться. Договорились?

— У меня даже телефон есть, — проникшись доверием к незнакомцу, говорила журналистка.

Еще десяти минут Забродову хватило но то, чтобы выведать у журналистки все, что его интересовало. Теперь он знал, где находятся апартаменты Галкина.

Фуршет был в разгаре. Появились артисты, они заняли место на маленькой сцене. Зазвучала музыка, полилась песня. Некоторые мужчины и дамы уже танцевали на небольшой сцене.

Илларион Забродов и журналистка стояли у окна.

— Так вы мне поможете встретиться с младшим Галкиным? — уже в который раз задала вопрос Анжела.

— Вполне может быть. А сейчас, извини, я должен ненадолго отлучиться.

Как работает служба безопасности в этом комплексе, Забродов уже уяснил. Также он знал все, что ему было необходимо: знал номер, в котором живет Галкин-старший и его мерзкий сын, убийца и негодяй. Он понимал, что либо сегодня, либо этим вечером или ночью, либо уже никогда он не сможет добраться до Галкина-младшего. А этого Иллариону хотелось страстно, слишком много невинных жертв было на счету у Галкина старшего и его сына.

Психологический портрет Аркадия Галкина Илларион уже составил. Таких людей он знал, чувствовал. Знал, что они сильно подвержены психологическим воздействиям, и именно этим способом Илларион решил действовать. Для начала ему надо было подобраться как можно ближе к Галкину-младшему.

Он оказался в коридоре, посмотрел на двух охранников, стоящих у стеклянной двери, затем вернулся в зал, отыскал Анжелу и предложил девушке:

— Не прогуляться ли нам по улице? Погода, как говорится, шепчет.

От подобного предложения журналистка не отказалась. Ей уже осточертели музыка, коллеги, и все те, кто поглядывал на нее вожделенно. В глазах мужчин, разогретых алкоголем, читалось желание затащить журналистку к себе в номер.

Через пять минут Илларион Забродов и его спутница покинули шумный зал. Они двинулись по вымощенному брусчаткой тротуару вокруг комплекса. Илларион время от времени поглядывал на здание.

— Что это вы так рассматриваете здание? Нравится?

— Красивое.

— Думаю, в Эмиратах таких зданий хоть пруд пруди.

— Таких нет. Хотя это, насколько я понимаю, построили югославы или турки, — комментировал Забродов.

Они обошли комплекс зданий и вернулись к входу. «Странный он какой-то… Болтает о разных пустяках, — думала девушка, — совсем ко мне не пристает.

Удивительный мужчина».

То, что ее собеседник и спутник нормальной ориентации, журналистка не сомневалась. На «голубого» Илларион абсолютно не походил, этот контингент девушка знала прекрасно, некоторые из ее коллег принадлежали к сексуальным меньшинствам.

Вернувшись в зал, выпив немного шампанского и станцевав один танец, Илларион извинился:

— Я оставлю тебя, Анжела, но ненадолго. Если хочешь, мы можем уехать отсюда вместе.

— Нет, завтра у меня здесь съемка… У меня, кстати, здесь номер, улыбнувшись, произнесла девушка. — Только не в этом корпусе, а в другом — там, где поселили всех журналистов.

Илларион, извинившись, удалился. А через десять минут он уже был на улице. Темнота ему была на руку. Перебираясь с одного балкона на другой, Илларион оказался на соседнем балконе номера, где жил Галкин-младший.

Аркадий после очередной ссоры с отцом пометался по номеру, затем упал в кресло и, зло матерясь, сжал голову руками. Охраны в комнате не было, они стояли за дверью в коридоре. Дважды Аркадий открывал дверь. Он был зол. Дважды обращался к охранникам, требовал принести бутылку коньяка, но охрана безмолвствовала, на замечания и просьбы Галкина-младшего не отвечала.

Выбраться из номера Аркадий не мог.

— Чтоб вы все сдохли, мерзавцы и холопы! — крикнул он охранникам.

Охранник повертел пальцем у виска:

— Совсем мозги отпил, — прокомментировал он выкрики Аркадия.

Галкин-младший сорвал с себя пиджак, бросил на кровать очки, рубаху. Ему было плохо, чертовски болела голова, хотелось выпить. Алкоголя в номере не было. Он вспотел так сильно, что майка прилипла к телу.

«Надо принять душ, переодеться. Я позвоню отцу, попрошу, чтобы он отпустил меня, позволил уехать с этого долбаного форума, где я абсолютно не нужен».

Он вошел в ванную.

Илларион слышал, как хлопали двери в номере.

— Пора! — сказал он сам себе и, проделав немыслимый, почти акробатический трюк, оказался на балконе. Дверь в номер была полуоткрыта. Пальцем толкнув дверь, Илларион проскользнул в номер.

Он слышал окрик Галкина-младшего:

— Я буду принимать душ. Если отец спросит, скажете, я моюсь.

— Мойся, мойся, — произнес про себя Илларион и, когда услышал шум воды, проскользнул в номер.

Быстро осмотрелся. Вытащил из-за спины пистолет «ТТ» и, держа его в руке, подошел к кровати, поднял подушку и сунул оружие под нее. В обойме было два патрона.

«Думаю, что этого, мерзавец, тебе хватит!». Перед тем, как положить пистолет, Илларион тщательно протер его. Теперь он знал: его отпечатков нет на пистолете. Таким же сложным способом он перебрался на соседний балкон, спустился этажом ниже и уже через пятнадцать минут, вальяжно куря и пьяно пошатываясь, двигался по коридору к стеклянной двери, ведущей на лестницу. По этой лестнице он спустился в зал. Уходя из номера Галкина-младшего, он погасил свет.

Еще через десять минут он уже был на улице, стоял и смотрел на окна апартаментов Галкина-младшего.

Наконец там зажегся свет.

«Значит, ты помылся. Молодец, — подумал Илларион, вытаскивая из кармана трубку мобильного телефона, а из другого кармана маленький плоский диктофон. А сейчас я тебя, мерзавец, немножко огорчу», — он набрал номер.

Аркадий Галкин в это время стоял у зеркала, завернутый в махровую простыню, и смотрел на свое отражение. Зазвенел телефон.

— Отец звонит. Сейчас я с ним поговорю. Опять буду паинькой, — злясь, проговорил Аркадий. Подошел к телефону, снял трубку:

— Это я, — сказал Аркадий.

— А это я, — ответил Забродов.

— Кто это — ты?

— Илларион Забродов. Мою фамилию, надеюсь, ты слышал?

— Ты еще жив? — процедил сквозь зубы Аркадий, вновь обливаясь потом, холодея от страха.

— Как ты можешь догадаться, пока еще жив. Хочу дать тебе послушать кое-что, — Илларион включил кнопку диктофона.

Аркадий задрожал. Из трубки слышался голос Лили: «Да, я сидела справа, Аркадий сидел за рулем. Конечно, я все видела. Он решил показать свою прыть. Увидел девушек, стоящих у обочины, и помчался прямо на них. Я говорила ему, не надо это делать, но он не послушал. Он вообще никогда никого не слушал. Джип сбил девушек, потом мы бросили машину и уже добрались до Москвы на каком-то микроавтобусе. Он сказал мне, чтобы я молчала».

— Ну, как тебе? — пряча диктофон в карман, спросил Забродов. — Узнал голос? Это голос с того света, она зовет тебя к себе. Ведь она тебе нравилась?

— Ты сволочь! Сволочь! Гнусный убийца! — закричал в трубку Галкин-младший.

— Нет, убийца — ты. У тебя, кстати, под подушкой лежит пистолет, и ты можешь красиво уйти.

— Куда уйти?

— На тот свет. Если ты не уйдешь сам, то я сейчас к тебе приду, помогу тебе это сделать, — Илларион отключил телефон.

Аркадий Галкин после услышанного в ужасе замер с телефонной трубкой в руке. Он был абсолютно голый, простыня упала, лицо побелело, губы отливали синевой.

— Пистолет? Какой пистолет?! — в истерике он бросился к дивану, откинул подушку.

Затем кинулся в спальню, сбросил подушку на пол и увидел черный пистолет. Рука Аркадия Галкина потянулась к оружию.

«Надо позвонить отцу, надо предупредить его! Пусть он спасет меня! Пусть защитит!»

Такого страха Галкин еще не испытывал ни разу в жизни. Больше всего его потряс голос убитой им Лили, Галкин не мог понять:

— Неужели она жива? Неужели произошло чудо? Нет, нет, она мертва… - бормотал Аркадий.

Он подбежал к телефону. Но номера отца не знал. Он приоткрыл дверь и крикнул охраннику:

— Эй, ты! Ты! Быстро вниз, найди отца, скажи, чтобы срочно шел ко мне! Скорее!

Видя бледное, перекошенное от страха лицо хозяйского сынка, охранники переглянулись.

— Давай, сходи, а я побуду здесь, — предложил один из них.

Один из охранников быстро помчался по длинному коридору к стеклянной двери. Он прибежал вниз, с трудом отыскал Бориса Аркадьевича, а вот Антона, как ни старался, найти не мог. Рядом с Борисом Аркадьевичем был его пресс-секретарь.

— Чего тебе?

— Да там Аркадий чудит. Весь какой-то странный, кричит, отца зовет. Что-то у него случилось.

Пресс-секретарь, извинившись перед своим шефом и седовласым политиком, с которым Борис Аркадьевич увлеченно беседовал о политической ситуации, сообщил то, что его просил Аркадий.

— Черт бы его подрал! Что, пьяный? — охранник пожал плечами. — Извините, у меня здесь дела. Я скоро вернусь, — и Галкин-старший, мило улыбнувшись, двинулся из банкетного зала.

Впереди шел охранник, сзади секретарь. Лицо Галкина-старшего было мрачным и злым.

«За сегодняшний день он умудрился меня несколько раз вывести из себя. Ну, я ему сейчас задам! Какого черта?!»

На лестнице, метрах в десяти от стеклянной двери, с большим букетом цветов в руках стоял Илларион Забродов. Когда Галкин-старший уже поднимался к лестнице, Илларион, прижав к уху телефон, набрал номер.

Трубку сняли тотчас.

— Ну, что, мерзавец, еще не пустил себе пулю в лоб? — Илларион слышал тяжелое прерывистое дыхание. Аркадий был так напуган, что даже не мог вымолвить слова. — Я к тебе сейчас приду. Я уже иду. Охранник у твоих дверей уже мертв, как будешь мертв и ты.

Аркадий поднял пистолет и прошептал:

— Ну, иди, иди!

— Иду! — ответил Забродов. — А ты не забыл снять пистолет с предохранителя?

— Нет, не забыл.

— Ну, тогда молодец.

Галкин-старший подошел к двери номера, где был его сын, положил руку на дверную ручку.

— Я пришел! И сейчас войду, у тебя остался последний шанс покончить с собой, — услышал в трубке Галкин-младший голос Забродова.

Дверь резко открылась. Галкин-младший, прищурившись, нажал на спусковой крючок. Он увидел силуэт человека в темном костюме, в белой рубашке и ярко-синем галстуке. Лишь после второго выстрела он сообразил, что это его отец.

Одна пуля вошла Галкину-старшему в шею, другая — в грудь, как раз в область сердца. Промахнуться с такого расстояния было почти невозможно. Охранник, услышав выстрелы, выхватил оружие и выстрелил в абсолютно голого мужчину, в руке которого был пистолет, а в другой — телефонная трубка.

Галкин-младший качнулся и рухнул, стягивая на пол телефон. Бориса Аркадьевича Галкина подхватил пресс-секретарь.

Илларион Забродов услышал выстрелы в телефонной трубке, увидел, что происходит в конце коридора сквозь стеклянную дверь. Телефон он опустил в карман пиджака и с букетом цветов, не спеша, двинулся вниз по лестнице. Он отыскал Анжелу, подарил ей цветы, а затем извинился, сказав, что его срочно вызывают в Москву.

— Можно, я вам позвоню?

Анжела написала на листочке блокнота свой телефон.

— До встречи, Анжела.

* * *

Полковник ГРУ Андрей Мещеряков открыл глаза в половине седьмого. Стол в гостиной уже был убран. Мещеряков протер глаза. С кухни слышалась музыка и звяканье посуды.

— Илларион! Илларион! — немного охрипшим голосом крикнул Мещеряков. — Что это с нами было? Мы вчера столько выпили!

— Да, выпили сильно, — сказал Илларион, появляясь с подносом, на котором стоял кофейник и две чашки. Рядом на комоде стояла недопитая бутылка виски.

— Давненько мы с тобой так не сидели.

— Да уж, и не говори. Может, ты хочешь полечиться, Андрей?

— Нет, нет, у меня и так голова трещит.

— Тогда выпей кофе, а я выпью виски, — Илларион налил себе в стакан немного виски, сел в кресло, включил телевизор.

Когда из ванной появился вымытый и довольный Андрей, Илларион смотрел на экран телевизора.

Мещеряков сел к столу:

— Что ты там смотришь?

— Да жду, когда передадут сводку погоды. Может, сегодня съезжу на озеро, что-то хочется порыбачить.

— А меня возьмешь?

— Почему бы и нет? Ты же сегодня и завтра свободен, выходные как-никак, сказал Забродов. — Твое здоровье, Андрей, — он пил виски.

Запах алкоголя сегодня раздражал Мещерякова.

Он поморщился:

— Как ты можешь с утра пить эту самогонку?

— Мне нравится, — сказал Илларион.

— И что, ты в таком виде поведешь машину?

— Почему я? Ты поведешь машину. Ты же хочешь поехать и поймать большую щуку?

— Хочу.

— Тогда и порулишь.

Первой новостью, которую Мещеряков и Забродов услышали после заставки новостей, было сообщение о том, что известный предприниматель Борис Аркадьевич Галкин трагически погиб. Так же погиб и его сын Аркадий Борисович Галкин. Все это произошло поздним вечером во время проведения форума. На экране появились две фотографии — Галкина-старшего и его сына.

— Не может быть! — вскочил из-за стола Андрей Мещеряков.

— А ты говорил, — делая глоток виски, сказал Забродов, — что олигарх фигура неприкасаемая, и ничего с ним никто не сможет сделать.

— Как это произошло? — Мещеряков бросился к телефону, затем, положив трубку, сказал. — Ерунда какая-то… Черт знает что! Мне сказали, что по предварительным данным сын застрелил отца, а охранник застрелил Галкина-младшего.

— Вот видишь, есть же высший суд!

— Какой к черту суд! Налей-ка и мне.

— А как же рыбалка?

— Налей, налей, Илларион.

Забродов поставил стакан рядом со своим и разлил остатки виски из большой граненой бутылки.

— За справедливость! — прикоснувшись своим стаканом к стакану Мещерякова, сказал Илларион.

— Ничего не понимаю! Как это могло произойти?

— Думаю, разберутся, — делая глоток, ответил бывший инструктор спецназа ГРУ Илларион Забродов.