Глеб не стал приносить с собой трофей, спрятал винтовку недалеко от «стоянки» отряда. Еще раньше попросил Николаича ничего пока не рассказывать об увиденном.

– Ребята, по-моему, и так морально готовы.

Незачем лишний раз натягивать им нервы. Если тот же Витек сорвется в одиночку, его отловят и отыграются за все свои неприятности.

Ди Каприо смотрел не мигая, его веки без ресниц, сморщенные от жара огня, не шевельнулись. Никаких комментариев, никаких вопросов.

Только подержал в руках винтовку, заглянул в оптический прицел и вернул трофей новому владельцу.

– Ну как мотоциклы? – поинтересовался Витек, когда двое присоединились к остальным.

– Залить бы бак да погонять. На вид ничего.

Разницы между ночью и днем на складах не наблюдалось. Постоянная езда погрузчиков, круглосуточное искусственное освещение. Каждый из команды спал по-своему: кто-то зарывался в щель между поролоновыми подушками, кто-то натягивал на голову куртку, кто-то ложился ничком.

У Глеба не возникало проблемы заснуть. Он упросил дежурных не отрываться от команды дальше чем на десять метров. Не стрелять, просто щелкнуть затвором при первом же подозрении – ему хватит этого, чтобы среагировать и подключиться.

Не засыпая, он, тем не менее, отдыхал. Когда-то Ян Давидович, знакомый врач, научил его давать последовательный отдых разным зонам и отделам мозга.

Способ простой как все гениальное. Достаточно представить мозг как дом с несколькими комнатами.

Содержимое их может быть каким угодно. Главное – образ постоянной, мерной работы. Это могут быть настенные часы, хитросплетения прозрачных трубок, по которым перетекает жидкость, игрушечная железная дорога, где паровозик с несколькими вагонами кружит по замкнутому контуру. Сам ты ходишь из комнаты в комнату, удовлетворенно осматриваешься. Потом выключаешь в одной из них свет, и она погружается во тьму.

Не торопясь переходишь в другую, гасишь свет и там. Оставляешь его только в одной комнате – этого достаточно, чтобы не вырубиться полностью. В продолжение ночи свет у тебя поочередно горит в разных комнатах. Важно только не погасить свет раньше, чем ты зажег другой, в комнате по соседству.

Ночь прошла спокойно. Неужели противник всерьез рассматривает твое предложение?

В середине следующего дня случилось ЧП – такого еще не было ни разу за всю историю команды. Тарасов полез на крышу – выбросить пакет с мусором и заодно опорожнить желудок. Полез и пропал.

В соответствии с правилом не оставлять никого в одиночестве за Тарасовым потянулся Воскобойников – конечно же, без большой охоты. Остался возле люка – голову не посчитал нужным высовывать. Сверху и так отлично слышны шаги по ребристой металлической крыше.

«Долго он будет вымучивать из себя?» – подумал по прошествии пяти минут. Потом решил все-таки проявить терпение. С этим типом надо быть осторожнее, чтобы опять не пошел вразнос.

В конце концов майору надоело ждать. Он высунулся из люка и на мгновение замер. Ни души, только мусор в пакетах, прочно привязанных к оконечности вентиляционной трубы. Первой в голову пришла мысль, что Тараса захватили живьем, и сейчас на него, на Дмитрия Воскобойникова, могут накинуть сзади петлю.

Быстро нырнув обратно, майор судорожно выхватил пистолет. Ранние залысины покрылись бисеринками холодного пота. Смерти он не так боялся, как плена. Готов был отбиваться до последнего и без колебаний пустил бы себе в висок последнюю пулю.

Секунды текли, ничего не происходило. Поневоле подумалось: не тот был человек Тарасов, чтобы пикнуть не успел. Его могли уложить наповал из ствола с глушителем, но гулкая крыша обязательно дала бы отзвук. Если все же нет, если тело Тарасова утратило вдруг всякую плотность и превратилось в студень, то где оно, спрашивается?

Как могли враги бесшумно приблизиться и в полной тишине забрать мертвеца?

А если замкомполка сбежал от своих товарищей, то не по воздуху же он пролетел? Утерши лоб, майор выглянул еще раз. Тишина, облачное небо. Так низко нависли облака – до них, кажется, рукой подать. Можно зацепиться, подтянуться и пропасть в серой, поглощающей звуки толще.

Воскобойников бросился к своим. Первым, еще до того, как он открыл рот, среагировал Сиверов.

Бросился к люку, выбрался наружу и вжался в ребристую поверхность, куда вчерашний ветер занес несколько желтых листьев.

Сейчас ветра не было. Чтобы сдуть массивного мужика, требовался сильнейший ураган. Листы кровли не были мокрыми, чтобы заскользили подошвы, – дождевая влага с такой поверхности испарялась быстро. И вообще, если б Тарасов понял, что теряет равновесие, он бы не молчал, позвал бы на помощь.

Сиверов заполз на один из гребней крыши, осмотрелся оттуда. И вдруг заметил недалеко от себя нечто похожее на отпечаток. Дожди и ветра в Подмосковье часто бывали с грязнотцой, несли с собой то гарь торфяных пожаров, то частицы городского смога. Склады построили относительно недавно, но поверхность кровельных листов уже покрылась мутноватым налетом, какой обычно остается на асфальте после высохших луж.

Одного слабого отпечатка хватило Глебу, чтобы все понять. На крыше отпечаталась босая нога, причем пальцы гораздо отчетливее пятки. Отпечаток вряд ли принадлежал кому-то из врагов. Он был направлен в противоположную от люка сторону. Если чеченец отходил, унося с собой тяжелый груз, пятка отпечаталась бы гораздо отчетливее.

На самом деле кто-то быстро, на цыпочках убегал, сняв обувь, чтобы не шуметь. И это мог быть только человек со странноватой улыбкой и мелкими васильковыми глазками.

* * *

В этот день все говорили только о бегстве. Никто не заскучал по Тарасову, но каждому хотелось его понять. Почему он не воспользовался случаем, не остался в столице с изъятыми у Кормильцева деньгами? Мог бы остаться, мог бы уехать из Москвы на все четыре стороны. Нет, вернулся, чтобы оставить улов и уйти потом, через четверо суток. Странно, очень странно.

– Я не заметил, чтобы он сильно нервничал, боялся, – тер лоб Воскобойников.

Никто бы не удивился, если б попытался бежать Витек. Но Тарасов… Может, он задумал уйти уже давно, и только рана не позволяла исполнить задуманное? Теперь почувствовал, что готов.

– Ничего хорошего я от него не ждал, – откровенно признался Самойленко. – Слинял и ладно, перышко в жопу. Меньше народу, больше кислороду.

– Если разобраться, то действительно… Из двух зол… – Воскобойников наконец убедился, что никто его не винит.

Сиверов молчал. Как и другим, ему хотелось закурить, но для этого нужно было отойти, сесть у самого вентиляционного отверстия. Курить на складе строжайше запрещалось в целях пожарной безопасности – как самим здешним работникам, так и представителям фирм-арендаторов. На запах табачного дыма сработал бы ближайший датчик, поэтому с сигаретой ходили к толстой трубе из оцинкованной жести.

Курить сейчас хотели все, но никто не спешил к вытяжке, гарантированно затягивавшей дым только одной сигареты. Каждый слушал других – вдруг кто-то случайно обронит верную мысль.

Шестым чувством Глеб догадывался: замкомполка не стал уходить далеко – он где-то здесь, неподалеку. Что он задумал? Бегать не мастер, стрелять тоже. Когда у человека непорядок с головой, в нем иногда просыпается звериная хитрость. Идея может быть самой бредовой, но способ ее осуществления окажется абсолютно точным и выверенным. Вряд ли Тарасов попадет в лапы к боевикам. Скорее, он сам в состоянии причинить зло какому-нибудь ни в чем не повинному человеку.

Кто его знает, не упадет ли теперь на приличный градус сумасшедшее рвение боевиков? Может, именно Тарасов был для них самой раскрученной фигурой, самым желанным уловом. Ведь остальных не «рекламировали» по телевизору, а замкомполка превратили чуть ли не в символическую фигуру. Недаром по каналам связи боевики предлагали в свое время отдать за него одного то двадцать, то тридцать пленных федералов.

Другие фамилии – к примеру, Воскобойникова – вообще ни разу не озвучивались.

– Решился человек, вот он и выживет, – пробормотал Витек себе под нос. – А у нас очко играет остаться, но уйти еще страшней. Потому и сдохнем, как собаки. Будут чечены по куску отрывать.

– Только не ной, – поморщился Самойленко. – Семен случайно погиб, к Жориной смерти абреки вообще отношения не имеют.

– Может, настало время прийти и попроситься, чтобы нам впаяли срок? Пару лет пересидели бы все в одной камере, – мечтательно произнес Витек.

– Ага. Боевики тем временем перевоспитаются, крылышки отрастят.

– Проситься? – возмутился летчик. – У ментов, у фээсбэшников? У тех, кто нас бросил на произвол судьбы?

– Потише, ребята. Тут товар поблизости выгружают, – влез в разговор Ильяс.

– Меня, может, и бросили, – упрямо продолжал Витек. – А тебе, в принципе, помогли: выписали новые документы, дали хату в другом городе.

– Что значит «дали»? – майор злился на себя, что ввязался в ненужный спор. – Одну забрали, другую дали.

– А чего ты еще ждал? Системы противоракетной обороны вокруг твоего квартала?

– Много выступаешь. Первый раз вижу, чтобы от страха язык удлинялся.

– Мне, к примеру, на полкопейки не помогли.

А тебе на них жаловаться грех.

У Воскобойникова не было настроения вдаваться в подробности.

– Если мне создали все условия, какого хрена я, по-твоему, здесь торчу? Ради чьих-то красивых глаз?

– Просто жена тебя бросила. Но ФСБ тут не виновато.

– Да кто ты такой, чтобы рот открывать?

Воскобойников оглянулся в поисках чего-нибудь тяжелого. Но вокруг были только поролоновые подушки, и пришлось швырнуть в белобрысого парня еще не вскрытой банкой шпрот. Витек едва увернулся – попади банка в голову, он бы, как минимум, отключился.

Возмущение Воскобойникова было велико: он ведь не делился с Витьком подробностями личной жизни. В разное время рассказывал только троим – теперь вот выяснилось, что кто-то из них от скуки обсуждал его историю с парнем.

– Подеритесь еще, – предложил Самойленко. – Один смурной сбежал, но свято место пусто не бывает.

Воскобойников поднял воротник и уперся подбородком в грудь. Обида комом стояла в горле, он безумно жалел, что поддался слабости, поведал о последних тягостных месяцах своей семейной жизни.

– Виноват, братец, ты, – Самойленко направил в сторону Витька свой короткий указательный палец с характерной мозолью. – На три дня без обеда остаешься.

– С какой стати? Какое я, интересно, правило нарушил?

– Договорились не вспоминать прошлое.

– Ты, пожалуйста, не передергивай. Нельзя напоминать о деле. А я о деле даже не заикался.

– Короче, посидишь голодный.

– Не имеешь права! Глеб, скажи ты.

На теперешний момент авторитет Сиверова был, конечно, весомей, несмотря на краткий срок его пребывания в команде. Он понимал, что формально Витек прав. Но не стоило парню ради красного словца колоть летчика в больное место.

Самойленко вперился в Сиверова взглядом из-под черного, начинающегося от самых бровей платка. Наверняка этот человек с тонкими губами и серо-стальными, слегка прищуренными глазами захочет продемонстрировать свой статус. Как быстро, черт возьми, преодолел он путь от новичка, которому не доверял никто.

– Алексей свое сказал. Мне добавить нечего, – бросил Глеб.

– Буду я вам сидеть и смотреть, как вы жрете. Я ухожу, и пусть кто-нибудь посмеет меня остановить.

Витек забросил на спину рюкзак со сменой одежды, фонариком и еще кое-какой мелочевкой.

Самойленко с Сиверовым безмолвно обменялись взглядами и поняли друг друга без слов.

На всякий случай Глеб взялся за автомат. Парень, конечно, завернет назад. Но если у него хватит духу пройти метров тридцать, появится необходимость в прикрытии.

Тридцать метров Витек не осилил. Сперва остановился, потом сел, постукал себя с досадой кулаком в челюсть и потянулся назад, стараясь не попасться на глаза водителю ближайшего погрузчика.