Все это Глеб Сиверов вспомнил, слушая вполуха разговоры Иванова и его гостей. Беседа велась еще с четверть часа, пока хозяин номера не дал понять остальным, что хочет остаться один.

– У меня еще назначены встречи, не такие важные, но… – сухо произнес он.

– Уходим, дела есть дела.

– До скорой встречи.

– Машина, если понадобится, в вашем распоряжении, охрана тоже.

– За машину спасибо, а охрану я предпочитаю из своих людей.

– Может, надо еще что?

– В прошлый раз я воспользовался вашим местом… – Как же, помню.

– А в этот раз?

– В любой день, мне самому развлекаться некогда, держу для гостей.

– Вряд ли и мне удастся, но… чем черт не шутит.

Позволите?

– Я предупрежу, прямо сейчас, из машины.

Гости ушли. Глеб не стал следить за ними даже из окна своего номера, и так все было ясно. Номера их машин он запомнил, о времени и цели следующей встречи знал столько, сколько было возможно. Он услышал, как проворачивается ключ в замке соседнего номера.

"Скорее всего, замыкал так же, как сделал это я, – усмехнулся Глеб. – Ключ не довернут на четверть оборота, чтобы нельзя было открыть дверь снаружи.

Неплохая привычка, и каждый из нас пришел к ней своим собственным путем".

Какое-то время из соседнего номера доносились только размеренные шаги Семена Георгиевича, словно он был заключенным в камере и мерил ее пространство, определяя для себя границы дозволенного. Щелкнула крышечка зажигалки, провернулось колесико. И вновь щелчок – крышечка закрылась – прикурил.

Потом послышался еле различимый звон бокала, который женщина отставила, то ли выпив до дна, то ли решив больше не пить.

И вдруг в наушниках прозвучал спокойный, но вместе с тем немного насмешливый голос Иванова, Он говорил по-русски и именно этим объяснялась насмешливая интонация, ведь его секретарша этого языка не знала.

– Слушай, ты, сука нерусская, трахнуться хочешь?

Деньги же плачу немалые.

– Я не понимаю, – по-английски ответила секретарша.

Но по интонации Сиверов догадался, все она прекрасно поняла. Наверное, глаза Иванова сейчас затянула маслянистая поволока, а руку он непременно держит в кармане штанов.

– Факи-шмаки, – Иванов щелкнул пальцами и добавил уже по-английски:

– Я хочу трахнуть тебя.

– Нет, – ответила женщина.

– Я плачу.

– Платишь только за то, чтобы я тебя охраняла. Это не одно и то же.

– Сука, – вновь прозвучало по-русски.

И хоть в английском языке не существует разницы между «ты» и «вы», Сиверов понял, что женщина вкладывает в это универсальное обращение смысл, эквивалентный именно слову «ты», к тому же не скрывая отвращения к похотливому хозяину.

– Так я тебе заплачу и за это, – рассмеялся Иванов. – Сколько тебе надо?

Сто? Двести? Триста? Пятьсот? Хотя столько ты не стоишь.

– Это не моя специальность.

– Все женщины трахаться специалистки.

– Я могу быть или хорошей телохранительницей, или хорошей проституткой.

Быть и тем, и тем одновременно у меня не получается.

– Ах ты, сучка! – уже весело, вновь по-русски сказал Семен Георгиевич и, наверное, попытался ущипнуть секретаршу то ли за ногу, то ли за грудь.

Послышался короткий удар и такой же короткий вскрик от боли.

– Ах ты, шкура!

– Веди себя прилично, – холодно, безразлично, как делают замечание чужому ребенку в очереди, сказала женщина.

– Да я тебе!..

– Только подойди!

Иванов, судя по всему, не делал больше попыток овладеть своей секретаршей.

«Что ему – проституток в Москве мало? – подумал Сиверов, поправляя наушники. – Хотя, наверное, дело в другом. Захотелось ему трахаться, а ситуация такая, что никого чужого в номер пускать нельзя. То ли встреча назначена, то ли звонок нужный ожидается…»

Сиверов словно в воду глядел. Не прошло и пяти минут, как в номере Иванова зазвонил телефон. Глеб тут же переключился на прослушивание линии.

Голос Семена Георгиевича он мог слышать и без этого – через всунутый в трубу микрофон, но ему нужно было знать, о чем говорит абонент. Подключение произошло раньше, чем Иванов успел снять трубку, поэтому Семен Георгиевич и не услышал предательского щелчка.

– Алло, Мазини слушает! – наверное, совсем очумев от сопротивления секретарши, по-русски проговорил в трубку Иванов.

– Рад слышать, – ответил немного настороженный мужской голос.

Судя по всему, звонили из автомата или пользовались радиотелефоном прямо на улице. Слышался шум проезжающих машин, обрывки разговоров прохожих.

Даже ветер, и тот завывал в трубке.

«Нет, на радиотелефон не похоже, – решил наконец Сиверов, – слишком уж гнусная слышимость. Такие микрофоны могут стоять только в городских автоматах».

Он не ошибся. Вскоре послышалась трель, извещавшая, что одна минута разговора миновала.

– Взаимно, – сдавленно прошептал в трубку Семен Георгиевич.

– Все в порядке? Привезли?

– Да.

– Значит, увидимся там же, где и в прошлый раз.

– Когда?

– Вы сможете выбраться туда сегодня?

– Естественно.

– Я сам найду вас, только предупредите, что к вам подойдет посетитель.

– Как вас назвать?

– Назовите меня Ивановым, – говоривший коротко хохотнул.

И тут же зазвучали гудки отбоя.

«Вот тебе и разговор! – подумал Глеб. – Снова ни имени, ни места, ни времени».

Сиверову показалось, что он уже слышал когда-то этот голос. Но, немного поразмыслив, Глеб решил, что все-таки показалось. Знаком был не сам голос, а интонация, отличающая военного человека от штатского.

"Этот голос, несомненно, принадлежит старшему офицеру, но никак не генералу, – рассудил Сиверов. – В генеральских голосах слышится намного больше самодовольства, а вот полковники, подполковники и иногда майоры чувствуют себя способными командовать лишь в том случае, когда рядом с ними нет генерала.

Тогда они разительно меняются. А генерал и в присутствии маршала остается генералом".

Глеб бросил беглый взгляд в окошечко правой деки музыкального центра. На кассете оставалось пленки еще минут на десять.

«Слишком короткий разговор, слишком мало слов, чтобы генерал Потапчук смог идентифицировать голос человека, звонившего Иванову. Даже если круг лиц, из которых придется выбирать, достаточно узок. Хотя, может быть, я придаю слишком большое значение мелочам, и этот звонок выеденного яйца не стоит».

– Вечером мы едем в оперу, – вновь перешел на английский Иванов.

– Вы говорите мне это, чтобы я заказала билеты?

– Нет, места нам уже заказаны, – ответил Семен Георгиевич, «Ну вот, все встало на свои места, – решил Сиверов. – Когда ведешь слежку сразу по двум каналам, то, сопоставляя полученные данные, нетрудно узнать то, что тебя интересует. Судя по твоему тону, господин Иванов, эта встреча очень важна для тебя, ради нее ты и приехал в Москву, рискуя многим. А все остальное – побочный промысел».

Теперь можно было и передохнуть – даже покинуть номер. У Глеба оставалось свободными часа четыре до вечернего спектакля.

«Не нужно пока его отслеживать. Место, где окажется Семен Георгиевич, определено четче некуда. В опере все как на ладони».

Глеб даже не успел снять наушники, как Иванов уже звонил кому-то и заказывал двух девушек в свой номер – поразвлечься.

– Так-то, Семен Георгиевич, – прошептал Глеб, переворачивая кассету в деке, – раскусил я тебя. До встречи.

Он переоделся в принесенный с собой костюм, повязал галстук, набросил на плечи длинное пальто и прикрыл голову широкополой шляпой. Глеб стоял, глядя на свое отражение в зеркале, с трудом узнавая самого себя.

«Да, одежда меняет человека почище маски. Жаль только, что костюм у меня не с золотыми пуговицами и пиджак не малинового цвета», – рассмеялся Сиверов, открывая дверь своего номера.

Когда он выходил из гостиницы, то увидел подъезжавшую к бордюру машину.

Парень в длинном кашемировом пальто помогал выбраться из автомобиля двум девицам, молоденьким, лет по восемнадцать. Накрашенные дорогой косметикой, в модных нарядах, они выглядели вполне благонравно. Но лишь парень и девушки заговорили между собой, Глеб даже поморщился.

На три слова приходилось как минимум одно матерное.

Причем в речи всех троих, вне зависимости от пола.

Сиверов прошелся рядом с ними, совсем близко, даже слегка задев одну из девиц. Ему хотелось приподнять правой рукой шляпу, наклонить голову и степенно произнести: «Передавайте от меня привет Семену Георгиевичу. И пожалуйста, девочки, не ругайтесь при нем матом, ведь он так похож на земского врача прошлого века. Может быть, если вы поведете себя пристойно, то и он не станет плохо выражаться».

Но, естественно, Сиверов не сказал ни слова и даже не удосужился проводить девиц взглядом до парадных дверей гостиницы. Хотя что странного в том, чтобы богато одетый мужчина проводил взглядом красивых девушек. Многие так поступили бы на его месте.

От «Космоса» Глеб направился прямо к себе в мастерскую. О билетах в оперу особенно не беспокоился, существовала сотня способов попасть в здание театра, даже не имея билета. Поднимаясь по лестнице, он прикидывал, не ликвидировать ли Иванова прямо в опере?

Насколько он мог вспомнить, никого из бандитских авторитетов, банкиров и предпринимателей в театре еще не отстреливали.

«Шумиха в городе поднимется невообразимая, новая тема для прессы», – продолжал размышлять Сиверов, открывая дверь мастерской.

Но ему не хотелось, чтобы в глазах публики Семен Георгиевич выглядел лучше, чем он есть на самом деле, даже после смерти. Смерть в опере – это слишком красиво и возвышенно. Совсем не в стиле русских бандитских разборок.

Глеб подсел к компьютеру и вызвал базу телефонных номеров. Он все еще колебался насчет выстрела в опере, отыскивая нужный номер.

Наконец нашел: «Справочная Большого театра».

– Слушаю, – прозвучал из трубки приятный, хорошо поставленный женский голос.

– Какой у вас спектакль сегодня, не подскажете?

– «Лоэнгрин» Вагнера.

– Могли бы и не пояснять, что Вагнера, – усмехнулся Глеб.

В ответ на эту подколку молодая женщина, дежурившая у телефона, решила поддеть и Сиверова:

– Но билетов, как вы понимаете, нет.

– Для меня место в театре всегда найдется.

– Не думаю.

– У меня ложа выкуплена.

Но женщина была не так проста, как показалось Сиверову.

– Судя по вашему телефонному номеру, вы среди наших клиентов не числитесь.

– Девонька, – Сиверов перешел на фамильярный тон, – на моем аппарате стоит защита от определителя телефонных номеров. Так что моего номера у тебя на определителе быть не может, – и добавил:

– В натуре.

А Вагнера я люблю не меньше тебя.

– У вас все? – ледяным тоном спросила дежурный администратор.

– В антракте тебе принесут коробку хороших конфет. Так что знай, это от меня привет и благодарность, – и Сиверов повесил трубку.

"Вагнер, «Лоэнгрин» – это праздник. А стрельба на празднике неуместна.

Пусть Иванов благодарит великого композитора, что тот подарил ему еще один день жизни, – Глеб бросил взгляд на маленький прямоугольник в углу монитора, где светились дата и время. – Да, времени до спектакля у меня осталось немного. А между прочим, девушка права, мне нужно еще попасть в театр".

Глеб выключил компьютер, присел на корточки и поднял крышку тайника с оружием.

«Конечно, генерал Потапчук предусмотрительный человек, но всего предусмотреть невозможно. Ему и в голову не приходило, что мне понадобится театральный бинокль. Кстати, самого Потапчука я никогда ни в театре, ни в опере не встречал. Тоже, надо заметить, отличительная черта генералов: если и знают кого-нибудь из композиторов, то только Чайковского. А из всех его произведений любимое у них – „Лебединое озеро“, да и то в телетрансляции», – Глеб поморщился, засовывая руку под половицу.

Он искал то, что ему было нужно так, как алкоголику с утра – спрятанная накануне бутылка. Жаждущий похмелиться алкаш в деталях помнит тот момент вчерашнего дня, когда твердо решил заначить выпивку.

А вот куда он припрятал ее, никак не вспомнит. Знает, что выбирал самое надежное место, чтобы не найти бутылку пьяному. Но оказывается, пьяный хитрее трезвою, и трезвый не может отыскать это укромное место.

Рука Глеба по плечо исчезла под половицами, и наконец он нащупал то, что искал. Мягкий кожаный футляр оказался в его пальцах. Яркая галогеновая лампа, вправленная в жестяной эмалированный конус абажура, высветила потертый кожаный футляр с кармашком, в котором оказался билет двухлетней давности и сложенная вчетверо театральная программа. На стол лег старый театральный бинокль с ребристыми, выполненными из фарфора, зрительными трубками. Глеб извлек из футляра фланелевую тряпочку и бережно протер ею просветленные линзы Два года он уже не брал его в руки!

– Да, отличная штука, – похвалил Сиверов, подкручивая колесико настройки на резкость.

Пластины, на которых были укреплены линзы окуляров и объективов, медленно раздвигались. В руках у Глеба была уникальная вещь, сделанная по его заказу.

Он пожертвовал купленным в антикварном магазине старым театральным биноклем, и за неделю мастер-оптик превратил эту заурядную безделицу в мощный бинокль.

Сперва инженерная задача казалась невыполнимой, ведь кратность увеличения зависит, в основном, от длины трубок. А бинокль просто обязан был сохранить своей внешний вид. Просидев целый вечер вместе, Глеб, и мастер-оптик придумали довольно остроумную систему. Длина трубки оказалась использованной дважды благодаря установленным внутри специальным призмам. Правда, сектор обзора значительно сузился, но Глеб остался чрезвычайно доволен работой. Давая заказ, он даже не мог предположить, что мастер сумеет сделать невозможное. Рядом с ручкой настройки на резкость помещалось еще одно неприметное колесико с насечкой. Оно управляло призмами. Благодаря ему можно было держать бинокль направленным на сцену и в то же время, поворачивая зеркала, уводить оптическую ось в сторону – до двадцати градусов – и разглядывать партер или балконы, не вызывая подозрений в чрезмерном любопытстве. Уникальные вещи тем и хороши, что никто не догадывается об их существовании.

Кожаный футляр исчез в боковом кармане пальто.

Никакого оружия Сиверов сегодня с собой не брал. Он и заехал на мансарду только для того, чтобы взять бинокль. Остальное снаряжение Глеб приготовил уже давно, сложив его в брезентовую сумку.

Прихватив сумку с собой, Сиверов сбежал по лестнице, забросил сумку в багажник и, только сев за руль, вспомнил, что между передним и задним сиденьями его машины лежит женский манекен.

«Ну и черт с ней, с красавицей! Пусть побудет в машине, не тащить же ее наверх! Еще чего доброго, потом сплетни пустят, будто я развлекаюсь с надувными женщинами. Отдам приятелю, как только подвернется возможность».

Глеб развернул машину и поехал по направлению к Большому театру. Он поставил автомобиль на платной стоянке за сорок минут до начала спектакля.

Сиверов чувствовал себя несколько неуютно в костюме, пальто и шляпе. Он привык ходить в джинсах, свободной куртке, свитере. А подошва туфель была настолько тонкой по сравнению с подошвой привычных кроссовок, что Глебу казалось, что он идет босиком.

«Должно же мне хоть раз не повезти, – подумал Глеб, – Всего пятый спектакль после премьеры – попасть внутрь окажется не так-то просто, как мне казалось с самого начала».

Он даже не стал подходить к кассе, зная наверняка, что там ничего не добьешься. Вариант с проникновением в театр со служебного входа Сиверов оставил на потом. Все-таки не стоит лишний раз светиться, надо попытать счастья, как делал он это еще в свою бытность в Питере – стреляя лишние билетики.

Правда, времена весьма изменились. Это отдав за билет рубля два или три, можно было позволить себе не пойти в театр. А теперь, когда стоимость билета измерялась не одним десятком долларов, желающих сорить деньгами поубавилось.

Самые крутые театралы выкупали наперед или ложу за пятьдесят-восемьдесят тысяч долларов в год, или же места в партере – сразу на все спектакли. Оставалось надеяться на случайную публику. Как и прежде.

Сиверов прошелся несколько раз возле крыльца, отметил около десятка парадно одетых мужчин, оглядывавших подходы к метро и подъезжавшие такси. Один из них радостно заулыбался и вскинул руку. Глеб обернулся. К мужчине, достававшему из бумажника билеты, спешила женщина. Они обнялись, поцеловались и исчезли за тяжелой дверью театра.

"Здесь тусоваться бессмысленно, – подумал Сиверов, – ни один мужчина не позволит себе уступить билет раньше, чем начнется спектакль. Гордость не позволит, предложи я ему даже двойную или тройную цену.

Ведь что он сможет сказать в свое оправдание женщине или девушке, приехавшей к нему на свидание? Нет, начинать надо с другого конца, и купить билет можно только у того, кто не отдавал за него денег, – у женщины".

Сиверов отошел в глубь скверика. Его не интересовали те женщины, которые приехали на такси. Во-первых, соблазнить их деньгами было бы сложно, во-вторых, мужчины, поджидавшие их, заметили бы его появление возле своих подруг.

Глеб нервно курил, высматривая подходящий объект. Появился один из виденных им сегодня джипов «чероки». Из него вышли только двое – Семен Георгиевич и его секретарша. Телохранителей, по-видимому, с ними не было, или же они остались в машине.

Сиверов не сумел этого разглядеть из-за отливавших в свете фонарей зеркальных стекол автомобилей.

«Как чувствует, – подумал Глеб. – Да, еще никого из бандитов или бизнесменов не убивали в театрах и в церквях. Что ж, не в моих правилах нарушать традиции, особенно если все нужно подать для публики как бандитскую разборку. Святые места останутся святыми».

И тут Сиверов оживился.

«По-моему, это та девочка, которая мне нужна», – он заспешил навстречу девушке, с виду казавшейся студенткой, под ее расстегнутым плащом виднелось нарядное, но недостаточно дорогое, вечернее платье.

Глеб торопился, стараясь поравняться с ней, пока она не выйдет на освещенный участок. Но и тут Сиверову повезло. Девушка присела на край скамейки и, оглядевшись, не видит ли кто, сняла дорогие, но порядком поношенные туфли, опустила их в полиэтиленовый пакетик и засунула в сумку, вынув взамен их сверкающие новизной изящные туфельки, в которых страшно было бы пройти по городу и пятьсот метров. Она принялась их надевать – бережно и любовно.

Сиверов, воспользовавшись моментом, опустился рядом с ней на скамейку, возникнув прямо из ниоткуда, а на самом деле – из-за спины девушки. Та вздрогнула и настороженно посмотрела на него. Сиверов обезоруживающе улыбнулся и, ни слова не говоря, просвистел несколько тактов из увертюры к «Лоэнгрину».

Испуг в глазах девушки исчез, и она немного смущенно улыбнулась.

– Жалко в таких туфлях идти по городу? – спросил Глеб.

– Были бы мои, прошла бы, – с неожиданной откровенностью призналась девушка.

Лицо мужчины, сидевшего рядом с ней, было открытым и внушало доверие, но театралка не могла взять в толк, чего ему нужно.

– Наверное, у богатой подруги одолжили?

– Пришлось, – согласилась девушка, и тут испуг, но уже другого рода, вновь появился у нее в глазах. – Простите, но меня ждет… – она замялась и беспомощно замолчала.

– Наверное, он намного старше вас? – тоном, каким обычно учителя обращаются к ученицам, спросил Глеб, обернувшись.

– Да. Но он пригласил меня в театр.

– Наверное, вон тот, – предположил Глеб, указав рукой на немолодого мужчину в плаще, застывшего возле колонны. Его обширная лысина предательски блестела в свете фонарей.

– Да. Ну и что? – с вызовом произнесла девушка. – Вам-то какое дело?

– Нет, что вы, – заторопился Глеб, – я совсем не собираюсь вас отговаривать встречаться с ним. Я даже могу согласиться с тем, что он любит вас, а вы любите его.

Ведь правда?

– Не стоит ерничать.

– Значит, о вашей любви лучше не стоит говорить, – вновь мило улыбнулся Глеб.

Девушка как раз надела туфельки.

– Я пошла, У меня нет времени на болтовню.

– Он подождет вас. Он будет ждать вас целую вечность. Сомневаетесь?

– Сомневаюсь, что он прождет и двадцать минут.

Мне надо спешить.

– Погодите тридцать секунд. Я хочу попросить вас об одной услуге. Очень попросить, если хотите, могу встать на колени.

– Тут грязно, – резонно заметила студентка.

– Я могу подстелить носовой платок, – О чем попросить?

– Мне очень нужно сегодня попасть в оперу!

– Кажется, я могу понять вас, но не помочь, – в голосе девушки Сиверов ощутил сочувствие – надо дожимать, и она сдастся.

– Это вопрос жизни и смерти.

Глеб с облегчением подумал, что на этот раз он не соврал, а лишь не уточнил, о чьей жизни и смерти идет речь.

– Вы можете объяснить?

– Это сложно и долго, – Сиверов так и не привел в исполнение свою угрозу встать на колени, а лишь приложил руку к сердцу. – Я дам вам четыреста долларов.

– За что? – глаза девушки сузились, она уже готова была сказать Сиверову какую-нибудь гадость, но все-таки решила дождаться, когда непристойное предложение прозвучит открытым текстом.

– Дам четыреста долларов лишь за то, чтобы вы уговорили своего спутника, – Сиверов без запинки отыскал самое нейтральное слово «спутник», которое никак не могла припомнить девушка, – не идти с вами в оперу. Мне нужны его билет и ваш билет тоже. Два билета.

– Вы ждете женщину и не сумели достать билеты в оперу? – девушка уже сама искала себе оправдание, еще не успев согласиться.

– Почти угадали, – произнес Сиверов.

– Я бы рада вам помочь, но думаю, это… – Погодите, – рука, приложенная к сердцу, скользнула во внутренний карман, и Сиверов достал бумажник. Одну за другой отсчитал четыре сотенные купюры.

Они хрустнули в его в пальцах и застыли перед девушкой, раздвинутые веером. – А вы попытайтесь.

– Боюсь, ничего не получится, – студентка посмотрела на часы и тихонько вскрикнула:

– Да я уже опоздала на десять минут!

– Правильно, значит, он уже начал беспокоиться.

И если вы что-нибудь придумаете… – Насчет чего? – девушка подняла руку, но к деньгам пока не притронулась, сделав вид, что смахивает капельку дождя с напудренной щеки.

– Какая-нибудь неприятность у подруги, и вы вырвались лишь на полчаса, чтобы сказать ему, что в театр пойти не удастся.

– Глупо… банально… Сиверов начинал терять терпение.

«Ведь возьмет же деньги, какого черта только время тянет!»

– Я не знаю… – студентка так и не опустила руку, на это у нее уже не было сил.

«Ну, еще совсем немного!..»

– Скажите ему, что забыли выключить утюг.

– Это глупо, глупо.

– Глупо отказываться от дармовых денег, – жестко напомнил Сиверов и бросил купюры в расстегнутую женскую сумочку.

– Хорошо, я попробую. Но если не получится… – Получится, – настаивал Глеб.

– Если не получится, ждите меня возле выхода после спектакля. Я постараюсь вернуть вам деньги. Я же вижу, вы приличный человек, и мне хотелось бы помочь вам.

– Ты оправдываешься не передо мной, а перед собой. Можешь отложить оправдания на потом.

– Мы уже на «ты»?

– Иди же! – Глеб умоляюще посмотрел на нее.

– А как же вы?

– Я найдусь в нужное время и в нужном месте. Не хочешь же ты, чтобы мы вдвоем вышли под руку под слепящий свет фонаря?

– Ни в коем случае!

– Иди!

Прошуршала застежка молнии в сумочке. Девушка, цокая каблучками, заспешила к своему, как назвал его Глеб, спутнику. Тот, лишь завидев ее, укоризненно развел руками и постучал указательным пальцем по циферблату часов.

«За четыреста долларов можно наврать с три короба», – подумал Глеб и, обойдя скамейки, вышел к театру с другой стороны парадного крыльца.

– …но мы же собрались! – долетел до него голос пожилого мужчины, в волнении протиравшего лысину носовым платком. – Я дела отложил, встречи.

– Я сама ужасно расстроена… – Нет, но раз за два месяца мы выбрались с тобой в оперу… – Ты что, обещал показать меня своим знакомым? – девушка добавила немного гнева в голос и тут же смягчилась, улыбнувшись.

– При чем здесь мои знакомые? – мужчина говорил чуть громче, чем следовало бы приличному человеку. – Но что мне теперь делать с билетами?

– Кто-нибудь найдется, в конце концов, их всегда можно сдать в кассу, билеты сдают даже на самолеты.

– На кого я буду похож, если начну бегать возле театра и, как перекупщик, предлагать билеты?!

Именно на этот возглас Глеб обернулся и окинул невинным взглядом обладателя двух билетов на оперу «Лоэнгрин».

– Простите, я понимаю, вы говорили не для меня, но мне нужны два билета.

Очень нужны! – Глеб подошел вплотную к мужчине и, заглянув ему в глаза, добавил:

– Я заплачу столько, сколько вы скажете.

– Вот видишь, это, наверное, судьба. Круг замкнулся. Да, я не могу пойти в оперу, а есть человек, которому ты можешь помочь, – не моргнув глазом, сказала девушка.

И у лысого не повернулся язык заломить цену большую, чем стояла на билетах.

Расплатившись, Глеб на прощание осторожно подмигнул девушке, мол, все отлично, сходишь на другой спектакль; к тому же твой ухажер не обеднел.

Не дожидаясь, пока кто-нибудь из этих двоих передумает, Сиверов быстрым шагом вошел в дверь театра.

– Тебе в самом деле так плохо? Давай я возьму такси. Зачем было ехать на транспорте? Могла бы мне позвонить, – мужчина не без гордости достал трубку радиотелефона. – Он всегда со мной.

– Да, – рассеянно пробормотала студентка, не в силах взять в толк, зачем понадобились этому странному мужчине в дорогом пальто и широкополой шляпе два билета, если он пошел в театр один.

– Эй, такси! – крикнул ее лысеющий спутник, взмахивая рукой.

Шофер, высадивший пассажиров и собиравшийся отъезжать, притормозил.

– У меня просто раскалывается голова!

– Давай заедем в аптеку.

Студентка подумала: «Да, в твоем возрасте наверняка будешь знать все хорошие аптеки в городе». И, приложив ладонь ко лбу, произнесла:

– Обычно мне таблетки не помогают.

– А что же?

– Чашка крепкого кофе, рюмка коньяка… – Тогда по дороге заедем в бар, и я попробую тебя полечить, может, удастся.

Девушка тяжело вздохнула:

– Может быть.