Полковник Руднев никогда не любил свою службу, относился к ней с отвращением. Но ему нравилась власть, которую она давала. Тайная власть. Он любил деньги и умудрялся грести их под себя со всех сторон, едва подворачивалась возможность. Но Руднев не любил убивать, не любил калечить.

Делал это всегда через силу. Короче говоря, он был из той породы людей, которые в нормальной стране, в нормальных условиях являются опорой власти, их невозможно вывести на площади, чтобы свергнуть существующий строй. Но в государстве, зараженном коррупцией и нечестной борьбой за власть… Наверное, такими, как Руднев, были и многие из восхищавшихся Гитлером немцев. Добропорядочные граждане, владельцы пекарен, ресторанов, трудолюбивые крестьяне… После войны они ни в чем не раскаялись, ведь они просто честно исполняли приказы.

Сам Руднев никогда не инициировал подлостей, но если ему намекали, что следует сделать то-то и то-то, он старался как мог, не испытывая угрызений совести!

Приказ, он и есть приказ, пусть даже произнесенный шепотом. Грех – на душе у другого. Так продолжалось до тех пор, пока хозяин Руднева находился у власти и полковник знал – под прикрытием генерала он для закона недосягаем. Но в последнее время приходилось задумываться. Теперь его некому было прикрыть, игра пошла по-крупному. Грехи приходилось брать на свою совесть. Руднев с удовольствием вышел бы из игры, но дело в том, что выйти может игрок, но не карта, которой играют, и не поставленная на банк купюра.

Такие люди, как Руднев, опаснее всего – их жестокость не имеет природной силы, они жестоки из страха быть разоблаченными. Именно такие преступники чаще всего убивают не только тех, убить кого вынуждают обстоятельства или выгода, но и свидетелей.

«Потапчук, Потапчук, – твердил полковник Руднев, сидя за рулем. К шефу он всегда выбирался только в одиночестве, опасаясь лишних свидетелей. – Потапчук… И чего только ему надо? Он же при любой власти останется у кормушки, при должности. Жил хорошо при коммунистах, живет не хуже при демократах. Какая ему разница, кто будет президентом? Профессионалы всегда в чести. Честные профессионалы, – машинально добавил Руднев, почувствовав досаду, которая тут же сменилась злостью на самого себя. – Нет, Потапчук не честный человек. Его тоже манит кусок общего пирога. Власть! А что же еще? Деньги его не интересуют. Есть же такие дураки».

Руднев зло щурил глаза, за последние годы он уже позабыл, когда мог выспаться вдоволь. А если и выдавалась свободная ночь, то непременно подворачивалась возможность поучаствовать в каком-нибудь омерзительном разгуле, после которого нужно отходить как минимум пару дней.

"А кто виноват? – риторически вопрошал полковник. – Потапчук? Хозяин?

Президент? Пушкин, в конце концов? Неужели я сам? Но так не бывает, не могу же я желать самому себе зла. А получается, черт побери, получается именно так.

Нет! Виноваты они, все те, кто не дает мне спокойно жить. Себе не дают и мне.

Но сами они в этой игре собираются сорвать весь банк, а мне предлагают только то, что выпадет у них из кулака, что не помещается… Дождешься, выпустят они что-нибудь из пальцев, как бы не так. И вообще, кто такой этот Потапчук? Он ноль, такой же, как и мой шеф, его вознес на вершину случай. А делаем для них работу мы: я и тот парень в гостинице «Космос». Мы воюем, а они пожинают плоды.

Глупо? Глупо! Пусть бы воевали друг с другом. Политики пусть дерутся с политиками, а их охрана в это время могла бы спокойно попивать пивко, делать ставки – кто кого уложит. Кому не терпится пострелять, пусть идет в тир. А тому, кто хочет делать деньги, пусть никто не мешает. Справедливый, спокойный мир, мечта…"

Руднев стал еще более мрачным.

"Я, конечно же, понимаю, что делаю. Президента жалеть глупо. Лучше пожалеть старушку, попавшую под грузовик. Это кажется, что президент незаменим, а сколько их найдется, лишь только откроется вакансия, или как там написано в конституции. Так рассуждает обыватель, а, значит, дурак, – продолжал свой внутренний монолог Руднев, – но я понимаю и другое. Нельзя убивать президента.

Нельзя, и все тут. Почему? Ответ прост. Кого-то не устраивает этот президент, значит, кого-то не устроит и следующий. Не понравился – убили. Точно так же убьют и следующего. Прецедент, затем традиция… И я стою у ее истоков".

Обычно полковник не любил философствовать и донимать себя сомнениями. Но сегодня был особый день.

Руднев собирался предложить своему патрону сделать то, на что тот не решался сам. Убрать Потапчука. То ли работала до последних дней профессиональная этика – ворон ворону глаз не выклюет, то ли что другое, Руднев не знал. Для того, чтобы понять, следовало сперва стать генералом. А это ему в ближайшее время не грозило.

«А не поймет ли он меня как-нибудь не так? Раз я поднимаю руку на Потапчука, значит, смогу поднять и на него? Нет, такое ему даже в страшном сне не привидится, никому не интересно плевать в колодец, из которого пьешь. Я привык к деньгам и отвыкнуть уже не смогу. Он это знает. И если быть абсолютно честным, смерть Потапчука нужна не ему, а мне. Ему нужно что – убить президента. Это мне мешает генерал ФСБ…»

Руднев, наверное, еще долго размышлял бы, но дорога к загородному дому не была бесконечной. Полковник с тяжестью на сердце шагнул к двери дачи. С неприязнью посмотрел на рослого телохранителя с туповатым лицом.

«Ну точь-в-точь его хозяин в молодости – мыслей ноль, а самомнения!..»

– Проходи Аркаша, – послышался из гостиной спокойный голос опального генерала.

– Сейчас, ноги только вытру, а то у вас тут чистота такая.

– Брось херню городить. Найдется кому убрать. Ты только смотри, дерьмо на подошвах не неси, а песок и глину, это можно, это не грязь, а земля-матушка.

– Откуда дерьму взяться-то, – сказал Руднев, входя в комнату, – на машине целый день, да по коридорам, застланным коврами.

– Застланным-засранным, – рассмеялся шеф.

«И чего это он в настроении сегодня, – изумился полковник, – давеча говорили по телефону – злой был».

– Садись, закуривай.

Это уже переходило все границы: ладно бы еще просто разрешил курить, но чтобы сам предложил?! Сверхъестественно! После этого и сигаретный дым, вдыхаемый Рудневым, показался полковнику не таким вкусным, как прежде, – курил будто по приказу, а не потакая собственному желанию и привычкам.

А генерал ждал, пока Руднев придет в себя после дороги, не торопил, будто времени у них вагон и маленькая тележка.

– Аркаша, – наконец прервал молчание шеф, – если ты приехал ко мяк так срочно, то говори.

И моментально после этого у полковника произошло просветление в голове.

Ласковость отставного генерала была притворством, теперь в самых обыденных словах сквозила угроза, и Руднев сообразил, что предложение закурить было лакмусовой бумажкой – проверкой, как далеко он сможет зайти, если ему позволить действовать самостоятельно. И полковник это нехитрое испытание с блеском провалил. Теперь хозяин загородного дома доверял ему еще меньше. Хотя, наверное, больше, чем кому бы то ни было другому в этом мире, за исключением самого себя, разумеется.

– Предложение есть, – промямлил Руднев, неуклюже гася сигарету в девственно чистой пепельнице из горного хрусталя.

– Попробовал бы ты его не иметь, – хищно улыбнулся опальный генерал.

– Потапчука убрать надо, – с решимостью выдохнул Руднев.

– Круто, – покачал головой хозяин дома, – круто ты за дело взялся. Он-то тебе чем мешает?

Полковник набрался наглости:

– Вам, а не мне мешает.

– Мне? – пожал плечами собеседник. – Мне он не мешает. Твоя нерасторопность – да А Потапчук? Что он может? Я все знаю о том, что он замышляет, мои люди повсюду есть.

– Это самообман.

– Нет, Аркаша, это у тебя мозги помутились от страха. Абсолютно обо всем мне докладывают.

– Не уверен. В мысли к нему вы не залезете. Он и «дезу» через наших людей подбросить может.

– Ты говоришь так, словно Потапчук бегает за тобой с пистолетом и в голову тебе метит. Пусть себе развлекается со своими людьми, упивается властью.

Они же за нами следом идут, значит, к конечной цели опоздают, обязательно опоздают. Понял?

– Не так все просто, не так… – забормотал Руднев. – Тяжело.

– А ты, мудозвон, хотел, чтобы легко было? Трахаться, и то тяжело, хоть и приятно, если тебя не насилуют.

Ругательства слетали с уст этого человека так же легко и непринужденно, как любые другие слова. Брани он не придавал особого значения. Хотя себя подобными словами не называл – только других, только подчиненных.

– Это правильно, – согласился Руднев.

– Вот видишь. Нельзя сейчас Потапчука трогать, представь, какая вонь начнется, а нам нельзя пока пыль поднимать. Потом – сколько угодно. А до тех пор умерь желания. Удар мы должны нанести точный.

– Он слишком многое знает.

– Херня! Кто ему верит? Вот если его прибьют, тогда поверят всем его бредням и тебя за задницу – цап! – отставной генерал щелкнул пальцами.

– Тоже правильно.

– Так чего же ты хочешь?

– Из двух зол всегда выбирают меньшее.

– Что-то ты заговорил риторикой последних выборов, кончились они, забудь.

Теперь не из двух зол выбирать будут. Если ты, конечно, не лажанешься.

– Я так далеко не заглядываю. Меня Потапчук интересует. Он сам по себе не страшен. Я знаю все, что делается в его ведомстве. Секретов нет. Кроме одного… – Руднев многозначительно замолчал.

– Ты кури.

– Спасибо, пока не хочется.

– Что же за секрет?

– На сегодняшний день я потерпел только одну неудачу.

– Ой ли?

– Серьезную неудачу, – поправил себя полковник, – Иванова проморгал.

– Дело прошлое, стараешься.

– Неудача может повториться.

– Почему?

– Мне мешает один человек.

– Кто?

– Тот, кто убил Иванова в гостинице «Космос», тот, кто завладел капсулой.

– Что ты думаешь о нем?

– По-моему, это человек Потапчука.

– Тогда почему мы о нем ничего не знаем? Ни ты, ни я? В штате он не числится.

– В том-то и дело. Как и каждый серьезный руководитель отдела спецслужбы, Потапчук не до конца доверяет своим людям.

– И правильно делает, – ухмыльнулся хозяин дачи.

– Но он пошел дальше. Мне кажется, парень, убивший Иванова, это тайный агент, о котором знают некоторые сотрудники управления Потапчука, но контактирует с ним только сам генерал. Один, без посредников.

– Похоже на правду.

– Он опасен для нашего дела, поскольку мы не можем установить за ним контроль. Я не знаю, когда и где он появится. Вся информация, которую добывает Потапчук, стекается к этому парню. Но действует он в одиночку, на свой страх и риск. Мне даже удалось узнать его псевдоним: в управлении Потапчука он фигурирует как Слепой.

– Слепой, – задумчиво проговорил отставной генерал, – странная кликуха.

Таится в ней какая-то угроза, а какая – не пойму. Слепой… – Он опасен тем, что действует один.

– Но кто-то же направляет его?

– Сомневаюсь. По стилю его действий я этого не заметил.

– Чего ты от меня хочешь?

– Мне нужно его нейтрализовать. Любой ценой.

– Нейтрализуй, – легко согласился шеф Руднева, как будто разрешал взять яблоко из вазы.

– Это можно сделать только одним путем: убрав Потапчука, – убежденно сказал Руднев.

Хозяин дома задумался:

– Другие предложения есть?

– Я перебирал все варианты. Этот Слепой имеет выход только на Потапчука, больше его никто даже в лицо не знает. Если генерала не станет, ему не к кому будет обратиться. Пока он сумеет установить связи, пока докажет, что он именно тот, за кого себя выдает, пройдет время… Сегодня же время играет на нас. А потом, вполне вероятно, что он и не будет стремиться в структуру, для него это – идеальный вариант выйти из игры навсегда.

– Заманчиво, – опальный генерал вытер вспотевший лоб, – а у тебя, Аркаша, голова не только для вшей пригодна.

– Вы согласны? – решил не обижаться на замечание шефа Руднев – похвала, даже такая, дороже брани.

– Справишься?

– Мне придется задействовать для этого троих человек. Иначе не получиться.

– Почему?

– Потапчук в последнее время нигде не появляется без охраны. Одному не подобраться.

– Ты что, мудила, собрался бойню в центре Москвы устроить? Ты еще авиацию у меня запроси.

– Нет, мы все сделаем достаточно корректно. Без липшей стрельбы и наверняка.

– Шум по поводу ликвидации Потапчука должен подняться только в узких кругах. Понятно, Аркаша?

Сделай все чисто и аккуратно. Зрелищности мне не надо. В конце концов не криминального авторитета за просроченный долг убираем и не шоу проводим.

– Я обещаю, что никого из исполнителей не засвечу. Этого достаточно?

– Обнаглел ты в последнее время, Аркаша, условия еще ставишь. А сам, между прочим, в дерьме по самые ноздри сидишь, смотри, не захлебнись.

– Не для себя стараюсь.

– Брось, все мы для себя стараемся. Мог бы ты больше оторвать – оторвал бы, альтруист ты долбаный. Дам я тебе людей и материальное обеспечение. Но тут уж никаких проколов. Головой ответишь.

– Я знал, что вы поймете меня и поддержите.

– Не на партийном собрании, чтобы языком вертеть и задницу мне лизать.

Делай дело, получай бабки и радуйся, что еще жив. Все мы смертны.

– Когда можно начинать операцию?

– Хоть сейчас.

– Я бы хотел сначала провести рекогносцировку.

Хозяин дачи вызвал охранника и шепнул ему несколько слов на ухо, затем, казалось, потерял интерес и к Рудневу, и к охраннику.

– Пойдемте, Аркадий Борисович, – без особого уважения предложил охранник, – составите перечень того, что вам понадобится, и я это доставлю вам, прибуду вместе с людьми. Укажите только место встречи.

– До свидания, – пробормотал Руднев, наперед зная, что хозяин дома не ответит ему, лишь кивнет.

Так оно и случилось. Руднев вышел, а опальный генерал продолжал кивать, как заведенный, и смотрел на погасший экран телевизора.

«Нет, я увижу на этом, холодном сейчас, экране ненавистное мне лицо в черной рамке, и вся страна увидит, а потом…»

Полковник Руднев нервничал больше обычного. Одно дело организовывать покушение, другое – все совершать самому. Машина с охраной осталась возле дома, где жил полковник. И, оказавшись в одиночестве, Руднев чувствовал себя не более уютно, чем человек, вдруг заметивший, что стоит голым на людной улице. В каждой скользнувшей по тротуару тени ему мерещился тайный агент генерала Потапчука по кличке Слепой. Действительно, в этой нелепой кличке таилась угроза.

Небо уже темнело, его заволокли тучи, и настроение у Руднева было под стать осеннему небу. Но одна вещица придавала полковнику уверенности. Нет, не оружие, на этот счет Руднев не обольщался: каким бы проворным ты ни был, всегда найдется умелец, способный быстрее, чем ты, нажать на спуск пистолета. Этой вещицей была черная прямоугольная коробочка с эластичным отростком – рация.

Именно она позволяла Рудневу ощущать свое могущество, чувствовать, что его власть не ограничена только салоном машины с заблокированными дверцами, но и простирается по городу, утопающему в вечерних сумерках.

– «Енисей», «Енисей», – отчужденным голосом произносил полковник в микрофон, – вызываю «Палисандр».

И Руднев весь превращался в слух.

– «Палисандр», – после недолгого молчания, когда у полковника уже начинал неметь палец, прижимавший кнопку, отзывалась рация, – слушаю вас.

– «Енисей». Где вы, почему до сих пор не связались со мной сами?

– Мы движемся к вам. Ждите.

В эфире не звучало никаких имен, званий – лишь позывные. И не мудрено: использовался официальный канал связи. И Руднев не мог гарантировать, что их никто не прослушивает. Голоса звучали бесстрастно, как голоса диспетчеров.

– «Палисандр»… – Слышу вас, «Енисей»… Наконец показалась машина. Руднев хорошо знал этот микроавтобус с затемненными стеклами. Его обычно использовали для специальных заданий, когда вставала необходимость вести наблюдение и оставаться незамеченными. Этот, подержанный с виду, "мерседеса-купе мог сойти и за фургон, развозящий фрукты, и за машину ремонтников теплотрасс, и за почтовую машину. Наклеенная на кузов реклама отвлекала внимание случайных прохожих. Сегодня на боку микроавтобуса красовалась надпись, исполненная клеящейся цветной пленкой – серебро по красному – «Берегите тепло, заклеивайте окна, уплотняйте двери».

"Однако, – подумал Руднев, – у себя дома я так и не успел заклеить окна.

Сколько уже собирался поставить рамы со стеклопакетами, но как подумаю, что это ж придется долбить простенки, сразу охота отпадает – пыль, чужие люди в доме.

Но развяжусь с делами, возьму отпуск и найму ремонтников, на кой черт тогда я зарабатываю деньги, если до сих пор у меня руки не дошли до ремонта".

Дверца микроавтобуса отъехала в сторону. Из недр «мерседеса» выбрался наружу человек в оранжевом с грязными пятнами жилете и заспешил к Рудневу.

Полковник отложил в сторону рацию.

– В ваше распоряжение прибыли… – Ты еще честь, дурак, отдай, – шепотом возмутился Руднев.

– Можно начинать, – исправился мужчина в оранжевом жилете.

– Едем, – Руднев вылез из своей машины и перешел в фургон.

В микроавтобусе было довольно уютно. Булькала кофеварка. На столике, идущем вдоль стены, расположилась аппаратура. При желании отсюда, используя микрофонную пушку, можно было прослушать разговор в машине, находящейся метрах в двухстах. Имелась здесь и рация, пользуясь которой, не нужно было беспокоиться, что тебя подслушает кто-то третий: во-первых – направленный радиолуч, во-вторых – надежная цифровая система шифровки.

– К объекту, – негромко скомандовал Руднев.

– Есть, – ответил шофер, тоже облаченный в оранжевый жилет.

Полковник Руднев взял в руки тяжелую трубку рации и связался с автомобилем, ведущим наружное наблюдение за генералом Потапчуком.

– Где объект?

– На службе.

– Машина?

– Ждет во внутреннем дворике.

– Предупреждайте о любых передвижениях объекта.

– Есть.

– Даже о самых незначительных, – нервы у полковника Руднева начинали сдавать.

– Доложим, непременно.

– Выходите на связь по мере надобности.

Понимая, что уже говорит лишнее, полковник выключил рацию, не дожидаясь ответа. Рядом с ним в салоне микроавтобуса находились двое людей, присланных отставным генералом. Третий сидел за рулем. Ехали молча. Руднев нервно вертел в руках витой провод от радиотрубки, и чем ближе они подъезжали к дому Потапчука, тем сильнее становилось его волнение.

Полковник отлично знал привычки генерала, меры безопасности, которые тот предпринимает. В последние дни Потапчук никуда не выезжал без охраны. Дежурила охрана и у него дома. Две машины подъезжали к самому крыльцу, затем в сопровождении телохранителей генерал поднимался к себе. Вклиниться куда-нибудь в этот конвейер было невозможно. Действовать предстояло нагло и коварно, используя приемы покушения из тех, которые предпочитают уголовники, а не работники спецслужб.

Во двор дома генерала Потапчука вела только одна арка. Попасть туда каким-либо другим путем было невозможно. Руднев разложил на коленях схему теплотрассы этого района, на которой красным маркером были обведены два смотровых колодца.

– Остановись здесь, – приказал полковник водителю, указывая на люк колодца, расположенный возле самого бордюра.

Микроавтобус притормозил.

– Показываю, – Руднев решил напоследок еще раз проинструктировать своих людей, – вот этот люк, спускаетесь в него и пробираетесь по коллектору к следующему люку, который находится как раз под въездной аркой. Задача ясна?

– Не проще ли сразу спуститься в люк под аркой?

Выставим строительные заборчики и сделаем все дело за пять минут.

– Арка просматривается из окон квартиры. Охрана может заподозрить неладное, а здесь, на улице, мы им не видны.

– Хорошо, приступаем.

– Только не перепутайте люки: сначала возвращайтесь назад на пятнадцать метров, потом поворот налево и через восемнадцать метров – над вами нужный люк.

Трое мужчин в оранжевых жилетах вышли на проезжую часть, сняли крышку люка. Двое исчезли под землей, с трудом протиснулись в узком коллекторе и оказались прямо под крышкой люка, расположенного в арке.

Моментально схватывающим клеем они укрепили на этой крышке мину направленного действия. Профессионалы в своем деле, они орудовали ловко и быстро.

Только после того как был установлен детонатор, их движения стали медленными и расслабленными.

Минут через двадцать люди в оранжевых жилетах вылезли на улицу, убрали строительный заборчик и исчезли в микроавтобусе. Руднев нервничал больше всех.

«Может не получиться», – забеспокоился он, вспомнив, на какой большой скорости машина Потапчука обычно влетает в арку.

– Нужно сделать так, чтобы в арку они въехали медленно, чтобы сбросили скорость, – обратился он к помощнику, сидевшему рядом, – Сделаем, – коротко ответил тот и вылез из микроавтобуса.

Генерал Потапчук возвращался домой. Машина быстро неслась по городу – еще один квартал, еще один… «Какой компактной кажется столица, когда едешь по ней на машине», – подумал генерал.

Зазвонил телефон в его портфеле – тот самый, по которому он связывался с Сиверовым. Машина уже подъезжала к дому.

– Да, я слушаю.

– Генерал… – начал Сиверов.

– Погоди, я уже возле дома, поднимусь к себе, тогда поговорим.

– Это срочно.

Машина Потапчука свернула в арку, и тут шофер увидел помятую картонную коробку, лежавшую прямо на дороге. В коробке могло быть все, что угодно, в том числе и мина. Водитель резко затормозил и дал задний ход, машина с охраной подперла его. Громко работали двигатели, машины спешили въехать во двор.

– Я не слышу тебя! – крикнул Потапчук в трубку.

Злясь на задержку и невозможность поговорить, генерал рванул дверцу и, даже не дожидаясь, пока шофер остановится, вышел из машины.

– Сейчас, – бросил он в трубку и, пробежав арку, остановился, – слушаю тебя, – шум моторов тут не так доставал.

– Генерал… – снова начал Глеб.

В этот момент раздался оглушительный взрыв; передние колеса машины, в которой еще несколько секунд назад сидел Потапчук, оказавшиеся над люком, оторвались от асфальта, «волга» взлетела в воздух, перевернулась и рухнула на автомобиль с охраной. Взрывной волной генерала, продолжавшего сжимать в руке телефонную трубку, отбросило к стене дома, он ударился затылком о карниз и осел на асфальт. Трубка упала на землю.

– Генерал, генерал! – кричал Глеб. Никто ему не отвечал. Сиверов слышал только гул пламени, охватившего машины, вопли жильцов. – Черт! – выругался Глеб, сидевший в старенькой «победе» генерала Лоркипанидзе.

До дома Потапчука было минут пятнадцать быстрой езды.

Сиверов увидел пылающие машины, реанимобиль – санитары как раз загружали в него носилки, над которыми возвышалась стойка капельницы. Глеб разглядел обескровленное лицо Потапчука, прикрытого до середины груди простыней.

«Значит, жив, пока жив», – нашел для себя слабое утешение Сиверов.

И в этот момент мимо него проехала легковая машина полковника Руднева.

«За ним», – решил Глеб.