Главный аналитик Эдуард Ефимович Бушлатов скоро понял свою ошибку – не стоило Аллу выгонять с работы. Раньше он не замечал ее помощи. Кофе, как казалось ему, варился сам по себе, бумаги сами складывались в аккуратные стопки и даже пепельница освобождалась от окурков сама по себе. А теперь он чувствовал, что ему не хватает присутствия еще одного живого существа в этой комнате. Точно так же скучает хозяин, у которого пропала кошка или собака.

Бушлатову не хватало перепадов настроения, возникающих непроизвольно, не хватало того, чтобы ощущать расстояние полного безразличия, расстояние общения и расстояние интимного контакта – менее двадцати сантиметров.

Вот о чем думал Эдуард Ефимович в последние дни и чувствовал себя довольно скверно. К тому же из его души не улетучились остатки совести, и он пообещал себе, что обязательно, после окончания проекта, вернет Аллу на работу.

Но было уже поздно. Та успела прекрасно потанцевать с Глебом Сиверовым и оправдала старую пословицу: «От любви до ненависти один шаг», а тем более – до мести.

Бушлатову приходилось спешить. Он отдавал себе отчет в том, что ФСБ после неудачи с фургоном, напичканным прослушивающей аппаратурой, предпримет следующие ходы. Растерянность быстро пройдет, и тогда, возможно, в бой будут брошены основные силы.

Он и не догадывался, что основными силами ФСБ является один-единственный человек – Глеб Сиверов. И поэтому всю стратегию обороны дома Бушлатов построил на концепции прямого нападения. Ему мерещились грузовики со спецназом, черные маски, пластиковые щитки, короткие, с откидными прикладами автоматы.

Ему и в голову не могло прийти, что пока он сидит в своем кабинете, перебирая данные, поступающие из разных стран, всего лишь метрах в пятидесяти от него, под землей усердствуют Глеб Сиверов и полковник Студинский.

И уж тем более Эдуард Ефимович не мог предполагать, что личный туалет таит для него смертельную опасность.

Бушлатов провел беспокойную ночь. Пару раз с вечера, сунувшись по обыкновению со своего компьютера по привычным адресам, он убедился, что пароли и шифры сменены.

Значит, его уже засекли.

Если он через несколько дней не унесет ноги из этого странного дома, то, возможно, все его опасения и страхи оправдаются. В конце концов фургон с надписью «Кока-Кола» мог быть напичкан не прослушивающей аппаратурой, а взрывчаткой, способной снести половину квартала. А потом ФСБ все списало бы на бандитские разборки, обвинив какого-нибудь мафиози с экзотической кличкой, осевшего на постоянное место жительства в стране с упрочившейся демократией, наверняка зная, что новоиспеченного гражданина власти не выдадут.

Во всякой работе есть вкус, когда она тебе в новинку. А Бушлатов уже успел провести в общей сложности около тысячи часов за компьютером и мог только сокрушенно качать головой, поражаясь неизобретательности российских политиков, пожелавших стать бизнесменами. Схемы переводов денег за рубеж, разбазаривание государственной собственности не отличались разнообразием. Чаще всего воровали внаглую, не заботясь даже о том, чтобы как следует замести следы. Существовала и определенная закономерность во времени.

Если на заре рыночных реформ самым типичным было взять баснословный кредит в банке под гарантии государственных структур, а затем распылить деньги по множеству мелких частных фирм с последующей концентрацией средств на заграничном счету, то уже через год-два многие, обнаглев, забывали сделать даже несколько промежуточных движений.

Среди политиков и хозяйственников существовала даже своя специализация.

Если политики предпочитали работать с перепадами банковских курсов валют, то хозяйственники занимались в основном перепродажей заграничной собственности бывшего Советского Союза. Каким-то чудесным образом половина строений за границей, принадлежавших различным министерствам и ведомствам, после распада СССР остались как бы бесхозными. Но через год у них обязательно появлялся новый владелец. И эти здания тут же уходили на аукционах, а владелец бесследно исчезал.

Отчет для Президента был готов почти в полном объеме. Не хватало около десятка страниц.

Два дня назад Бушлатов получил указание собрать компромат на военных.

Он долго не раздумывал. Главные преступления совершаются в той сфере, где крутятся большие деньги. И он направил свои усилия на выуживание документов, касающихся Западной группы войск.

– Нет, все-таки не зря советские солдаты проливали кровь немецких солдат, – усмехался Бушлатов, докапываясь до содержания засекреченных документов.

Все-таки самым богатым собственником во всей Германии несомненно бы Министерство обороны СССР. Только одних денег, вырученных за продажу имущества и недвижимости, если бы они, конечно, поступили в государственный бюджет, хватило бы на десять лет безбедного существования всей страны. Больше всего Бушлатова удручало то, что эти сокровища оказались распроданными даже не за полцены, а хорошо, если за десятую ее часть. К тому же, Запад на этом ничего не потерял. Деньги, вырученные за продажу, так и остались в местных банках.

Используя все свои возможности. Бушлатов мог бы заработать, а вернее, сколотить себе огромное состояние. В его руках теперь находились ниточки, ведущие к самым богатым людям страны, которые отнюдь не хотели обнародования источника своего процветания.

Но, работая над документами, Эдуард Ефимович придерживался железного правила: когда сумма денег, которыми ты располагаешь, превышает полмиллиона долларов, жизнь перестает зависеть от тебя. Это не та сумма, которую можно положить в чулок или спрятать от посторонних глаз. Обязательно где-нибудь ты с ней засветишься. И вот тогда появятся бандиты, появятся конкуренты и недоброжелатели. Сколько раз расследования Бушлатова заканчивались практически ничем! Он находил тех, к кому стекались деньги, но эти люди были уже мертвы. А суммы, пришедшие на счета, принадлежавшие им, продолжали существовать своей жизнью, принося своим новым владельцам только неприятности и смертельную опасность.

«Что-то сегодня слишком спокойно», – подумал Эдуард Ефимович, отодвигая от себя клавиатуру компьютера и разминая затекшие пальцы.

Он посмотрел на планки жалюзи. Те уже окрасились огненно-рыжим цветом заходящего солнца.

Принтер работал как бы сам по себе, выплевывая листок за листком. Все они аккуратно опустились рядом со своими собратьями. Папка, предназначенная для того, чтобы лечь на стол Президента, исчезла в своем временном убежище.

Бушлатов вышел в коридор, зашагал вдоль залов, в Которых работал персонал.

Стена была выполнена на западный манер – из больших прямоугольников стекла, так что никто не мог быть уверенным, что его деятельность не контролируется. До конца рабочего дня оставалось десять минут, но в доме по Дровяному переулку все еще шла напряженная работа.

«Вот что делают деньги с людьми, – думал Бушлатов, неторопливо двигаясь по коридору, – те же самые люди, которые несколько лет назад на службе занимались тем, что рассказывали друг другу политические анекдоты да перебивались от аванса до получки, теперь работают как проклятые, зная, что за свое усердие получат неплохие деньги. И странно: их даже не волнует, что они ничего не создают, а только мешают жить другим, нарушая баланс, сложившийся в обществе. Иначе чем подрывной деятельностью мою работу назвать невозможно», – усмехнулся Бушлатов и пригладил свои реденькие волосы, пытаясь прикрыть ими поблескивающую в свете люминесцентных ламп лысину.

Часы в конце коридора вздрогнули, большая стрелка коснулась двенадцати, и раздался мелодичный звонок.

Один за другим гасли экраны компьютеров, на лицах сотрудников появлялись улыбки, уже звучали шутки. С портфелями и дамскими сумочками сотрудники и сотрудницы спешно покидали свои рабочие места. Вскоре из внутреннего дворика донесся звук мотора, и автобус с затемненными стеклами выехал на улицу. Охранник прошелся по кабинетам, выключая работавшие весь день кондиционеры и закрывая двери.

Вскоре во всем доме горело лишь одно дежурное освещение. Ничего не изменилось только в комнате охраны да в кабинете самого Эдуарда Ефимовича. Там все так же ровно горел свет, из этих комнат по коридору плыл живой запах табачного дыма и свежеприготовленного кофе.

И Бушлатов поймал себя на мысли, что ему не хочется возвращаться к себе. Куда приятнее было бы сейчас подсесть к охранникам, свободным от дежурства, и сыграть с ними пару партий в карты.

Но субординация требовала от него иного. – Ребята, если увидите что-нибудь подозрительное, обязательно сообщите мне, – распорядился он, с завистью глядя на молодого охранника, только что сорвавшего банк.

Мужчины в форме с ожесточением играли в незамысловатое «очко» – любимую игру зеков двадцатого века, наследованную ими от аристократов века девятнадцатого.

Всякое дело, даже поставленное с самого начала с превеликой основательностью, в конце концов постепенно мельчает, чувство опасности притупляется. Люди не очень верят, что с ними что-то может случиться.

Вот и сейчас играющие лишь изредка обращали внимание на экраны мониторов наружного слежения. Да чего туда пялиться? Фильмов не показывают, а если смотреть на пустынную улицу – обалдеешь окончательно.

Эдуард Ефимович прикрыл дверь и еще несколько раз прошелся по коридору.

«Хватит ли у меня сил довести программу до конца? Не кончится ли завод?» – усмехнулся он, вспоминая, как в детстве он заводил механическую курочку, и та исправно клевала воображаемое зерно. Эдика всегда забавляло, как курочка судорожно дергалась, когда кончался завод у этой механической игрушки.

А теперь Бушлатов вспоминал о ней применительно себе. Ему казалось: еще пара дней – и завод кончится него.

«Ох и оттянусь же я, когда папка ляжет на стол Президента! К черту все мысли о работе, к черту компьютер принтер! Я не могу уже видеть эти чудеса техники, ни для меня похуже испанского сапога или дыбы».

Но Бушлатов, конечно же, немного кривил душой. Он любил свою работу и не променял бы ее ни на какую другую. Он знал: пройдет неделя разгульной жизни, и то вновь потянет к уединению. Ему снова захочется заняться тайными кознями, еще раз ощутить свою власть над людьми, власть невидимую и поэтому неистребимую.

«А может, хватит? – подумал Бушлатов. – Другой накопал бы в десять раз меньше меня, и все равно Президент остался бы доволен. Я, наверное, болею той же болезнью, что и весь мир, запасший столько ядерного оружия, что можно несколько раз уничтожить все живое. А для того, чтобы расквитаться с политическими противниками, хватит и пары страничек из моего отчета, желательно тех, где проставлены номера заграничных счетов людей, выдающих себя за радетелей народного счастья».

Бушлатов прошелся по гулким лестницам и приоткрыл дверь в свой кабинет.

Ему не хотелось туда заходить, он точно знал, что не сможет сейчас продолжить работу, как бы ему этого ни хотелось. Сейчас куда приятнее подумать о женщинах, об отдыхе.

Бушлатов сел в кресло, легко оттолкнулся от ребра стола и откатился к стене. Прикрыл глаза, представляя себе яркое южное солнце, нагретый песок.

Стоит открыть глаза – и ты увидишь множество красивых женщин…

Бушлатов даже облизнулся от удовольствия. Подальше от всего этого бардака, от интриг, сплетен, подсиживаний! Подальше от дураков и мерзавцев, с которыми тебе приходится работать! Ты будешь вместе с людьми на пляже. Но если захочешь, закроешь глаза, и никто не станет тебя беспокоить глупыми вопросами, навязчивым общением, никто не потребует от тебя отчета.

«Все, – приказал себе Эдуард Ефимович, – это задание – и конец. Больше я не стану никому служить, во всяком случае, пока мне самому не захочется».

И тут у него мелькнула шальная мысль – позвонить Алле и попросить у нее прощения. Предложить…

«Нет, – остановил себя Бушлатов, – сперва предложу ей, а потом посмотрим, стоит ли просить извинения. Да-да, ее стоит взять с собой в поездку. Пусть эта работа хотя бы одному человеку в мире принесет счастье – Алле. Ну вот представь себе, – рассуждал Бушлатов, – окажись ты на месте этой девушки… – он засмеялся. – Все, Эдик, пора сворачиваться, если ты уже начинаешь скучать только из-за того, что ты не женщина».

Бушлатов понимал: у него приближается истерика из-за переутомления, и как всегда в таких случаях он знал, что надо делать.

«Вернись к достигнутым успехам, и ты вновь обретешь силу».

Он положил на стол папку, в которой хранились плоды его деятельности, и, любовно перекладывая листик за листиком, принялся их просматривать. Он знал наизусть содержание каждой страницы, но одно дело, когда все это хранится в памяти, а другое дело – когда приобретает вещественную форму и начинает жить независимой от тебя жизнью.

* * *

Глеб Сиверов распорядился, чтобы его никто не беспокоил до семи вечера.

Полковник Студинский, недовольно скривив лицо, выслушал его, но не нашел, что возразить. В общем-то распоряжение выглядело убедительным. Нужно отдохнуть перед делом, а у кого какие привычки – это уже не должно волновать сотрудника ФСБ, привыкшего совать нос в чужие дела.

И вот Сиверов остался один в своей мастерской. Он знал, что улизнуть отсюда ему не удастся. Возле дома дежурят как минимум три машины, он их заприметил, когда поднимался на крыльцо вместе с полковником. Скорее всего и на крыше дежурят несколько человек, не говоря уже о топтунах по всему кварталу.

Глеб пожалел, что сейчас у него нет его набора дискет, из которых он мог бы почерпнуть уйму полезной информации. Но раскрывать свои карты до конца перед полковником Студинским ему не хотелось. Он но собирался делать так, чтобы их знакомство длилось долго. Скорее, наоборот – желал, чтобы оно закончилось как можно быстрее.

«Хотят они получить свою папку – так получат ее», – думал Глеб, раскладывая на подиуме подушки и устраиваясь на них.

Он лежал, закинув руки за голову, и смотрел в потолок – туда, где замер на витом шнуре конус плафона. Наверное, впервые Глебу приходилось вести двойную игру. С одной стороны, нужно было выполнить порученное задание, с другой – он не мог позволить себе рисковать жизнью Ирины и ее дочери.

«Давай-ка поразмыслим здраво. Есть ли им смысл удерживать Ирину и дальше, после того, как я добуду для них папку?» – Сиверов задумался, вопрос оказался не из простых.

С одной стороны, удерживать Ирину далее смысла не было. Документы в руках, получи исполнитель свои деньги, забирай дамочку и катись к черту. Да больше нам не попадайся.

Но если взять во внимание привычки и взгляды людей, поручивших ему это дело, можно было прийти и к другому выводу. Им понравится загребать жар чужими руками, и за первым делом возникнет второе. «Да-да, – будет утверждать полковник Студинский, от которого в этом мире ничего не зависит, – вот выполни второе задание, тогда и сможешь забрать Быстрицкую, тогда и получишь деньги. Вот пока тебе небольшая сумма, так сказать, на карманные расходы».

И как ни хотелось Глебу верить в то, что события пойдут по первому варианту, ему приходилось соглашаться с самим собой, что полковник Студинский и его начальство изберут второй. А это наводило на еще более грустные размышления. Одно дело, второе, третье… – целая цепочка. В конце концов он, Глеб, станет опасным для них. Слишком много знать вредно для здоровья. И вот когда-нибудь начальник полковника Студинского, скорчив постную физиономию, скажет своему подчиненному: пора кончать с этим Слепым, иначе мы с тобой засветимся. И вот тогда ему подсунут какое-нибудь гиблое занятие, как в детских сказках: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». А если не сделаешь – ждет тебя трибунал.

Так что Глебу пришлось примириться с мыслью, что следует себя обезопасить от всяческих непредсказуемых действий полковника.

«Он мало подготовлен к сюрпризам, – улыбнулся Глеб, вспоминая свою выходку в испанском ресторане, – и, к моему счастью, абсолютно лишен фантазий в нормальном ее понимании. Он просто-напросто зануда, не способный к импровизациям. Он наверняка всерьез считает, что если расписать весь план на бумажке, то он ; непременно сработает. А в деле главное – знать, откуда ты должен выйти и куда ты должен прийти. Все остальное сложится само собой. Но в крайнем случае можешь наметить себе несколько контрольных точек, и то в большей степени для собственного успокоения».

Глеб никогда не считал себя сильным от природы человеком, способным и ночь не спать, и совершать героические поступки. Если что и удавалось ему, так только титаническими усилиями воли и умению мобилизовать силы в нужный момент.

Он медленно поднес к глазам часы, надеясь, что еще осталось много времени, но стрелки показывали уже половину седьмого. А точного плана в голове все еще не было. Вернее, план-то был, но Глеб считал, что это только полдела.

Он знал, как сумеет завладеть папкой с документами, но не знал, как ему выйти сухим из воды. Железное правило наемного убийцы срабатывало и теперь. Главное – не убить другого, главное – придумать, каким путем будешь выбираться с места убийства. И все-таки Глеб решился на импровизацию. «Будь что будет, – подумал он. – Конечно же, шанс очень маленький, но вдруг полковник окажется приличным человеком, даже несмотря на то, что он круглый дурак? Вдруг он сдержит свое слово и освободит Ирину вместе с дочерью по первому моему требованию?»

Глеб прекрасно отдавал себе отчет в том, что пытается обмануть себя.

Теперь уже на циферблате стрелки показывали без четверти семь.

«Я и тут опережу их, – Глеб улыбнулся. – Главное – захватить инициативу в свои руки и не давать Студинскому опомниться. Он тугодум, и поэтому я должен Двигаться на несколько шагов впереди него».

Глеб резко встал, подошел к умывальнику, сполоснул лицо и провел ладонью по щеке.

«Нет, приятель, так нельзя, – сказал он себе, – нужно бриться регулярно, иначе ты потеряешь человеческий облик».

То и дело поглядывая на часы, Глеб намылил кисточку. Вода из крана текла чуть теплая, но Сиверова это мало беспокоило. Он намылился холодной пеной и, взяв в руки складное лезвие, принялся доводить его на кожаном ремне до умопомрачительной остроты. С легким похрустыванием срезалась щетина. Глеб вытирал с бритвы клочья пены белым вафельным полотенцем. Нераспаренная кожа горела, в нескольких точках выступили кровавые пятнышки.

Наконец, вся пена с лица исчезла, и Глеб, ополоснувшись холодной водой, промокнул лицо полотенцем. За неимением одеколона пришлось прижигаться джином, и Глеб, поднося ладони к лицу, ощущал терпкий запах можжевеловых ягод.

Раздался деликатный стук во входную дверь. Глеб небрежно бросил через плечо:

– Войдите!

Полковник Студинский шагнул в мастерскую и тут же подозрительно наморщил лоб, повел носом, явно уловив аромат джина.

– Может, и вы со мной, полковник, выпьете по маленькой? – улыбнулся Глеб, издеваясь над своим охранником, и поднял зажатую в руке бутыль джина, где на самом дне сиротливо поплескивалась жидкость, ровно на два пальца.

Студинский мялся. Ему показалось, что Глеб смертельно пьян и впрямь успел за это время выпить литровую бутыль джина.

– Так вы будете или нет? – Глеб, даже не отвинчивая пробки, поднес горлышко к губам и запрокинул голову.

– Вы… – начал было полковник, но Глеб громко рассмеялся.

– Простите, я не знал, что вы не понимаете шуток.

Полковник все еще подозрительно косился на Глеба и то и дело шумно втягивал воздух через нос.

– Да не пил я, – уже начал злиться Глеб.

– Шутки у вас дурацкие, – наконец-то, ответил Студинский.

– Если хотите, я могу и впрямь выпить.

На этот раз полковник оказался шустрее Глеба и убрал бутылку со стола.

– Послушайте, Молчанов, как вам не стыдно! – принялся он увещевать Глеба. – Я еще не успел отойти от шока, который получил в испанском ресторане после ваших отплясываний.

– А вы не будете против, если я отправлюсь в сапогах со шпорами? Это так романтично… – продолжал балаган Сиверов.

И полковник ФСБ засомневался, тот ли человек Слепой, на кого следовало поставить. Не подведет ли он?

Но он вспомнил страницы отчета, хранившегося в секретном отделе.

«Нет, он издевается надо мной, – подумал полковник. – Но ничего, недолго тебе осталось куражиться».

И он решил не затевать ссоры.

– Все, о чем вы просили, находится внизу, в машине.

– Насчет оружия я передумал, – быстро сказал Глеб, – мне понадобится армейский кольт.

Это прозвучало так, словно бы Глеб повторил фразу из какого-нибудь американского боевика. И, не давая Студийскому опомниться, он зашел в небольшую комнатку, где располагался компьютер, и извлек из-под пола тяжелый армейский пистолет. А затем сунул в карман несколько пачек патронов.

– Кстати, мы не договорились, – Глеб обернулся.

– Насчет чего?

– Могу я кого-нибудь убивать?

– На ваше усмотрение.

– А если мне захочется убить кого-нибудь из сотрудников ФСБ?.. – усмехнулся Сиверов. Полковник сузил глаза.

– …например, вас, – Сиверов вскинул кольт и щелкнул предохранителем.

Полковник побледнел, Во остался стоять на месте.

– Это будет непростительной глупостью с вашей стороны.

– Простите, – вновь извинился Глеб, – но когда я нервничаю, появляется странное желание глупо шутить. Так что вы уж не обижайтесь.

Пистолет Глеб засунул за ремень джинсов, запахнул куртку и, отворив дверь, галантно предложил полковнику пройти вперед.

– Только после вас.

Зло сверкнув глазами, полковник Студинский вышел на лестничную площадку.

– Да не убегу я никуда, – рассмеялся Сиверов, обгоняя Студийского на повороте и первым выходя из подъезда, возле которого уже стоял темно-зеленый БМВ с тонированными стеклами.

«Да, машину полковник выбирал сообразно своему вкусу. Слава Богу, я не просил его подобрать мне одежду, – подумал Глеб. – Наверное, предел его мечтаний – это ездить на таком же автомобиле, как и внезапно разбогатевшие уроды, чьи запросы начинались когда-то с толстой золотой цепи на шее».

– Едем!

Глеб легко вскочил за руль и протянул к Студинскому руку ладонью вверх.

В нее легли ключи. Мотор бесшумно заработал. Глеб машинально посмотрел на датчик горючего – полный бак, если, конечно, это не какие-нибудь очередные уловки.

Выезжая со двора, он посмотрел в зеркальце заднего вида. Три машины следовали за ними.

– Я думаю, вам все-таки нужны люди, – произнес полковник.

– Нет, я справлюсь один, иначе не имело бы смысла связываться со мной.

* * *

Глеб, озорства ради, увеличил скорость и резко повернул, уже почти проехав поворот. Завизжали тормоза, и он на бешеной скорости помчался по узкому переулку.

– Не стоит, – сказал полковник.

– Меня раздражают машины, которые следуют сзади.

– Как знать, возможно, люди, сидящие в них, спасут вам жизнь.

Глеб ничего не ответил на это замечание и далее вел автомобиль молча.

За один квартал до Дровяного переулка Студинский поднял руку:

– Стойте.

Глеб, понимая, что время шуток прошло, остановился.

– Дальше я с вами не поеду. Тут начинается зона слежения. На угловых домах установлены телекамеры, а мое лицо, думаю, им известно.

Студинский вышел из автомобиля и, пожелав Глебу удачи, захлопнул дверцу.

Из трех машин лишь одна последовала за БМВ.

Глеб проехал мимо дома по Дровяному переулку, мельком глянув на его окна. Светилось два окна на первом этаже и три на втором.

Сколько раз приходилось Сиверову рисковать жизнью! Можно было бы и привыкнуть, но все равно каждый раз он ощущал возбуждение. Слегка кружилась голова.

Он посмотрел на циферблат часов. Было восемь вечера. Заехав во двор, он осмотрелся. Никого, пустые окна с выбитыми стеклами – ремонт только начинался. Несколько минут Глеб сидел в полной тишине, ощущая, как быстро бьется его сердце. Туман сгущался над городом, вернее, даже не туман, а отвратительный городской смог, всегда опускающийся на осеннюю Москву в безветренные дни. В нем утопала даже противоположная стена, и сквозь молочную белизну чуть проступали блики. Фонари отражались в осколках стекла.

Глеб не спеша покинул машину, открыл багажник и вытащил две спортивные сумки – одну с оружием, в другой лежали баллоны, приготовленные полковником Студинским. Крышка люка поддалась легко, и Сиверов сумел откатить ее под стену почти без шума. Он расстегнул свою спортивную сумку, вытащил из нее круглый электрический фонарик, зажав его в зубах, принялся спускаться под землю.

Он прекрасно помнил ход тоннеля с прошлого раза и без заминок добрался до светлых бетонных стен, возведенных совсем недавно. Водопроводная труба с ответвлением, чуть пониже нее – коллектор канализации. – Глеб перекрыл отводной вентиль, лишив дом по Дровяному переулку притока свежей воды, а затем, достав газовый резак, поднес тонкий язычок пламени к стальной трубе. Та долго не хотела нагреваться; булькала, вскипая, внутри вода.

Наконец Сиверову удалось прожечь небольшое отверстие. Он тут же отнес горелку в сторону. Вода полилась в отверстие сперва широкой струей, затем тоньше и тоньше. Затем из дырки стали срываться крупные капли. И вновь горелка приблизилась к трубе. Металл накалился, полетели огненные брызги.

Глеб вырезал кусок трубы и прислушался. В канализации зашумела вода.

«Отлично, ребята, – усмехнулся он, – краны-то вы, может быть, закрутите, но бачки унитазов – никогда. И теперь у меня есть прекрасная возможность запустить к вам кое-что веселенькое».

Он быстро достал из второй спортивной сумки баллон с паралитическим газом и, натянув переходник на обрезанную трубу, принялся ждать. Еще несколько раз зашумела вода в канализационной трубе.

Глеб то и дело поглядывал на часы.

Ему пришлось просидеть в сыром помещении почти четыре часа, пока, наконец, затихли звуки в канализационной трубе.

«Все, вода у них кончилась, – усмехнулся Глеб, – пора действовать».

Он, продолжая работать в перчатках, открутил вентиль на горловине баллона. Послышалось негромкое шипение.

«Газ без запаха и вкуса, – улыбался Глеб, – я думаю, наркоманы, заполучив такой баллон в руки, веселились бы напропалую. Кайфовый сон – вот что ждет вас».

Он дождался, пока баллон опустеет, забросил на плечо спортивную сумку с оружием и двинулся к выходу. Глеб уже не замечал того, что металлические скобы пронзительно холодные, он не замечал сгустившегося тумана. Сиверов вновь оказался в автомобиле, предоставленном ему полковником Студинским, и выехал со двора.

Без всякой предосторожности Глеб остановил машину у входа под самой вывеской «Экспо-сервис Ltd», посмотрел на освещенные окна. Запустил руку в сумку и извлек противогаз. Глеб легко натянул его и только после этого покинул машину. В пальцах он сжимал небольшой металлический шарик, который широко размахнувшись, запустил в окна второго этажа. Послышался громкий стук, стеклопакет, естественно, выдержал. Глеб подождал, не подойдет ли кто-нибудь к окну. Силуэта так и не появилось.

«Ну все, вы готовы. И прочухаетесь не раньше, чем через четыре часа, если только я не открою вам окна». Глеб подошел к самой двери и посветил фонариком внутрь коридора. У стены на кожаном диване сидели, привалившись друг к другу плечами, два дюжих охранника. Закрытые глаза… О жизни напоминало лишь мерно вздымающиеся грудные клетки. Глеб вытащил из-за пояса кольт, навернул глушитель и несколько раз выстрелил в замок. А затем, разбежавшись, ударил плечом в дверь. Та распахнулась.

Сиверов тут же восстановил в памяти план, нарисованный Аллой, и бросился по длинному коридору.

«Так, поворот, за ним лестница, – твердил Глеб. – Лишь бы Алла меня не обманула… Вот и поворот, за ним и впрямь лестница на второй этаж». Глеб пробежал мимо застекленных кабинетов, за которыми в свете уличных фонарей поблескивали пластиковые столы, компьютеры, мерцали никелированные трубки кресел, стульев. Никаких табличек, никаких указателей. Глеб, подняв голову вверх, посмотрел прямо В объектив уставившейся на него телекамеры и, подняв руку, показал средний палец отдельно от остальных.

«Наверняка все здесь записывается на пленку, – подумал Глеб, – но попробуйте-ка опознайте меня в противогазе… Вот и кабинет Бушлатова», – сообразил Сиверов, останавливаясь возле единственной в этом доме непрозрачной двери.

Он дернул ручку на себя, но та не поддалась.

«Черт! Лишь бы не всадить ему в голову пару пуль», – думал Глеб, стреляя в замок.

Пули откалывали длинные щепки. Потеряв терпение Сиверов ударил ногой и сумел-таки выбить дверь.

Глеб успел увидеть стол и упавшего головой на раскрытую папку Бушлатова, как вдруг кто-то сзади схватил его за шею и принялся душить. Глеб изо всех сил ударил назад ногой и, на секунду вырвавшись, обернулся. Но тут же на него навалился громила в камуфляжной форме с абсолютно безумными глазами. Он тяжело дышал.

Сцепившись, мужчины покатились по полу. Одного взгляда на охранника было достаточно, чтобы понять: такого и нервно-паралитический газ не может взять. Глеб не уступал ему в ловкости, но проигрывал в силе. Пытаться вырваться из-под такого тяжеловеса было бесполезно. Сиверов лишь пару раз ударил его кулаком в нос, и теперь кровь тонкой струйкой текла Глебу прямо на лицо.

Охранник, выпучив глаза, одурев от газа, явно не понимая, что происходит, пытался задушить противника. Какое-то время Сиверов сопротивлялся, схватив его за запястья, но пальцы смыкались все сильнее и сильнее.

Глеб отвел левую руку в сторону и потянулся к выпавшему на пол пистолету. И тут, немного придя в себя, охранник сообразил, что будет больше пользы, если он сорвет с Глеба противогаз. Жалобно запищала разрываемая резина.

Глеб только и успел задержать дыхание. Из последних сил он рванулся, сжал в пальцах глушитель пистолета и со всего размаха опустил тяжелую ручку на голову нападавшему.

Удар… еще один… еще… Страшная резь в горле, непреодолимое желание вздохнуть. Темные круги поплыли перед глазами у Сиверова, а он все продолжал колотить пистолетом по голове охранника.

И вот, когда Глебу уже казалось: все потеряно, это животное в человеческом обличий невозможно пронять ничем – ни паралитическим газом, ни ударами, хватка пальцев ослабла, и охранник, глухо застонав, качнулся.

Глеб, естественно, помог ему упасть и, подхватив с пола разорванный противогаз, прижал маску к своему лицу и несколько раз глубоко вздохнул. Он стоял, пошатываясь, с направленным на голову охранника стволом пистолета.

Нажать спусковой крючок – сущий пустяк, и пуля войдет в череп. Но Глеб не испытывал к этому человеку никаких чувств, кроме безразличия. Это тогда, когда они боролись, была ненависть, желание победить. А теперь противник повержен, и можно проявить снисхождение.

На всякий случай Сиверов нагнулся, расстегнул кобуру охранника и, вытащив из нее пистолет, разрядил его.

Продолжая придерживать порванную маску противогаза, он приблизился к столу и, схватив Бушлатова за шиворот, откинул его на спинку кресла. На глянцевой бумаге с ровными столбиками цифр явственно отпечатался потный лоб аналитика.

– Тоже мне, «Спас Нерукотворный», – пробурчал Глеб, листая страницы в папке.

Повсюду знакомые фамилии, должности, которые на слуху у всех граждан страны, и очень-очень интересная информация. Но разглядывать свою добычу у Глеба не было времени. Он принялся один за другим выдвигать ящики письменного стола. После беглого осмотра сомнений у Сиверова уже не оставалось – эта папка и есть отчет, предназначенный для Президента и явно существующий в одном экземпляре. Все остальное – черновики, заметки.

Глеб бережно подхватил папку и уже хотел было опустить ее в свою спортивную сумку, как остановился.

«Не стоит играть одноходовые комбинации», – подумал он и, выпотрошив прозрачную пластиковую папку с какими-то отчетами, которым грош цена в базарный день, поменял документы местами.

В плотную тисненую папку легли ничего не стоящие бумаги, а в простую пластиковую – бумаги, способные изменить судьбу огромного государства.

Все это приходилось делать одной рукой, второй Глеб прижимал маску к лицу. Но отравленный воздух все равно просачивался, и Сиверов уже ощущал головокружение.

– Ухожу, ухожу, – твердил он, осматриваясь. Пластиковую папку он запихнул себе за пазуху, тисненую положил в сумку и, схватив пистолет, бросился к выходу.

«Слава Богу, пронесло», – думал Сиверов. До этого он опасался, что дом по Дровяному переулку подключен к централизованной системе сигнализации и сюда вот-вот может нагрянуть охрана. Но в целях конспирации дом был переведен на полную автономию, за исключением водоснабжения и канализации.

Выбравшись на улицу, Глеб остановился, бросил теперь уже ненужный противогаз в открытую дверь офиса и сделал несколько глубоких судорожных вдохов. В глазах посветлело.

Туман до половины скрывал переулок. Где-то далеко лаяла собака, огромный город потонул в молочном месиве дыма и пара, и мир, казалось, исчез.

– Папку! – послышалось за спиной у Глеба. Он резко обернулся. В трех шагах от него стоял мужчина в плаще. Широкополая шляпа прятала его лицо. В руке поблескивал пистолет. Скорее даже не по фигуре, а по голосу Глеб узнал одного из помощников полковника Студийского.

– Папку!

– Сейчас.

Глеб избегал резких движений. Он медленно опустил левую руку в сумку и протянул папку так, чтобы стоящему перед ним мужчине пришлось или перехватить пистолет, или, потянувшись за документами, прикрыть правую руку левой.

– Положи на капот машины, – негромко скомандовал человек в плаще.

Глеб ощутил у себя за спиной какое-то движение и чуть повернул голову.

Этого и следовало ожидать: сзади стояли двое вооруженных людей.

* * *

«Если они уверены, – подумал Сиверов, – что эта папка настоящая, то застрелили бы меня сразу. Значит, они хотят сперва убедиться и только потом…»

На рассуждение времени не оставалось. Сиверов положил папку на капот машины и отступил назад так, чтобы оказаться между теми двумя, на мгновение потерявшими бдительность. Внимание всех, кроме Глеба, было приковано к папке.

Мужчина в плаще склонился над ней, и Глеб, уловив момент, успел выхватить пистолет и выстрелить. А затем бросился туда, куда не ожидали вооруженные люди – в дверь офиса.

В первое мгновение те растерялись. Противник стоял между ними. Если бы началась стрельба, можно было бы убить друг друга. Два выстрела прозвучали одновременно. Зазвенело разбитое стекло.

Глеб одним прыжком преодолел расстояние от двери до своего автомобиля и почти наугад выстрелил, высунувшись из-за крыла. Схватившись за голову, один из нападавших рухнул на мостовую. Второй же успел спрятаться за фонарный столб.

Глеб на корточках подобрался к дверце, открыл ее и заполз на сиденье, боясь поднять голову. Нападавший медлил. Глеб все так же, не поднимая головы, вставил ключ в замок зажигания и запустил двигатель.

Выстрел.

Посыпались осколки лобового стекла.

Глеб резко выпрямился, поймал ногами педали, и тут же автомобиль рванулся с места. Нападавший, уже не прячась, делал выстрел за выстрелом, не давая Глебу даже поднять голову. Сиверов не видел, куда несется автомобиль.

И тут выстрелы прекратились. Кончилась обойма!

Глеб, не сбавляя скорости, вскинул руку с пистолетом, и мужчина, взмахнув руками, отлетел к стене.

«Пока, кажется, везет», – успел подумать Сиверов, но тут же в конце переулка вспыхнули две пары фар.

Завывая моторами, машины понеслись навстречу. Глеб сжал зубы.

«Если не прорвусь сейчас – вообще не удастся уйти».

Он до отказа вдавил педаль газа и вцепился в руль так сильно, как совсем недавно охранник впивался в его шею.

«Сейчас решает одно – у кого нервы крепче». Глеб смотрел на стремительно приближавшиеся к нему четыре слепящих круга.

«За рулем одной из машин, скорее всего, Студинский, – успел сообразить Сиверов. – Знать бы, в какой. Нервы у него наверняка не выдержат. Если бы на меня шла хотя бы одна машина, можно было бы рискнуть, проскочить по тротуару, а тут две. Только вперед!»

Глеб дождался, когда автомобили будет разделять всего метров двадцать, и включил фары. Он увидел искаженное страхом лицо полковника Студинского, выворачивающего руль влево, почувствовал резкий удар. Левая часть переулка погрузилась в темноту. Зазвенело стекло разбитой фары БМВ, мелькнул и исчез сзади оторванный бампер машины полковника.

«Струсил!» – с облегчением подумал Глеб и на всякий случай пригнулся пониже, догадываясь о направлении дороги лишь по мачтам фонарей.

Сзади зазвучали выстрелы, но ни один из них, на счастье, не попал в колесо. Глеб чуть не проскочил перекресток и, взлетев колесами на бордюр, помчался по встречной полосе.

Он успел оторваться метров на триста, когда из Дровяного переулка вылетела машина с ярко зажженными фарами.

Глеб попытался вспомнить – вроде бы никаких особенных скороходов, когда они отъезжали от его мастерской, за ним не увязывалось, значит, гонка пройдет на равных.

Ветер, врывавшийся в салон через разбитое ветровое стекло, слепил.

Дышать было неимоверно тяжело. Куртка, застегнутая на молнию, надулась на плечах пузырем и, казалось, готова была вот-вот сорваться. Слава Богу, улицы были пусты.

На повороте Глеб обернулся и успел заметить, что в машине четверо преследователей, и даже сумел разглядеть полковника Студинского. Тот, высунув голову в окно, пытался прицелиться.

Глеб уводил машину подальше от Центра, на широкие улицы современной застройки. Оторваться не получалось, даже несмотря на туман. Глеб сделал резкий поворот и помчался по внутридворовому проезду. Дом, изгибавшийся полукольцом, растянулся на целый квартал, проезд замыкала широкая крутая лестница, спускающаяся к гастроному.

Глеб чуть притормозил, приоткрыл дверцу и выскочил из машины прямо на плотную стену кустов. БМВ на мгновение воспарил, затем, рухнув на лестницу, покатился вниз, теряя по дороге колпаки, бампер, крышку багажника.

Машина преследователей пронеслась в двух метрах от Глеба. Завизжали тормоза. Но было уже поздно. Машина качнулась и загрохотала по ступенькам. Глеб пробежал весь квартал, не останавливаясь, выскочил к стоянке такси и назвал первый попавшийся адрес, возле которого, как он знал, тоже есть стоянка. Он специально выбрал не государственное такси, оснащенное рацией, а частника.

Два раза сменив машины, Глеб наконец-то убедился: погони за ним нет. Он попросил подвезти его к подъезду незнакомого ему дома. Вышел, скрылся за дверью, и лишь когда такси отъехало, вышел наружу. Он прошел целый квартал пешком, пытаясь привести в порядок мысли.

«Полковник Студинский наверняка остался жив, – рассуждал Сиверов. – Автомобиль вроде бы не перевернулся, а просто съехал вниз и уткнулся радиатором в колесо стоявшего во дворе МАЗа. А если он жив, значит, с ним можно связаться по телефону и предложить простую сделку. Благо есть о чем поторговаться».

Глеб отыскал ближайший таксофон и набрал номер. Ответили ему незамедлительно.

– Я слушаю вас.

– Полковника Студийского.

– Вы что-то перепутали, такого здесь нет, – ответил явно военной закалки голос. Но по тону говорившего Глеб понял: он попал туда, куда нужно.

– Так вот, передайте полковнику Студийскому, которого там нет, – зло бросил Глеб, – что один человек хочет совершить кое-какой обмен. Скажите ему, что папка находится у Слепого.

Не дожидаясь ответа, Глеб повесил трубку и побежал по улице, уходившей вниз. Внизу, в ложбине, у самого перекрестка, клубился густой туман, и Сиверов быстро исчез в нем, словно растворился, словно и не было его в этом городе.