Помещение, в которое попали Глеб Сиверов и полковник Крапивин, было довольно большое, метров пятьдесят по площади. Посередине стоял большой прямоугольный стол, а на противоположной от входа стене висел обрамленный черным каше белый экран. На стеллажах от пола до потолка громоздилась различная аппаратура.

Генерал Судаков стоял у окна. Когда отворилась дверь, он резко обернулся.

И на его усталом лице мелькнуло выражение человека, который увидел что-то такое, что может его спасти. Он стремительно зашагал навстречу и даже не протянул руку, а прямо-таки бросился к Глебу и сжал его в объятиях. Привычного хладнокровия Судакова как не бывало, что поразило Сиверова. Таким эмоциональным генерала он не помнил.

– О, да на подметках твоих ботинок еще, наверное, парижская пыль!

– Точно.

– Рад, рад, просто невероятно рад! – воодушевленно говорил генерал. Но уже через пару минут выражение его лица изменилось. На лбу залегли морщины, уголки рта опустились.

– Крапивин, будь добр, принеси кофе.

– Сейчас будет сделано, – Крапивин покинул кабинет.

– Присаживайся, присаживайся. Как отдыхалось, не спрашиваю, вижу, что хорошо.

– Да, генерал, отдыхать – не работать, – Сиверов понял, что повторяется разговор с Крапивиным.

– Знаю. А вот у нас проблема за проблемой. У нас я имею в виду и тебя.

Глеб не стал задавать вопросов, справедливо полагая, что генерал сам все расскажет. Только не надо его торопить, не надо своими расспросами заставлять его думать, что Глеб так и рвется к работе.

Крапивин принес кофе. Судаков сам разлил его. Полковник мешкал, не зная, что ему делать дальше.

– Садись. Топчешься туда-сюда или стоишь как вкопанный. Все равно ты будешь заниматься этим делом, конечно же, вместе с ним, – Судаков кивнул на Глеба.

Тот пожал плечами, дескать, без меня меня женили, и риторически спросил:

– Времени у нас, я догадываюсь, как всегда, в обрез?

Генерал подобрался, как перед прыжком, и наконец быстро заговорил, одновременно глядя на Сиверова и вытаскивая из верхнего отделения сейфа толстую папку с блестящими дужками. Руки его при этом подрагивали, точно ему было невтерпеж поделиться с Глебом тем, что он знает, или хотя бы на время избавиться от этой папки. А папка выглядела вполне обычно. Тысячи таких же папок стоят на стеллажах в различных конторах. Обычно в них подшивают документы, а затем они подолгу пылятся, пока, наконец, уже никому не нужные документы не выбросят или не уничтожат.

«Когда-нибудь и эти бумажки станут ненужным, а может, опасным хламом. Так или иначе, от них избавятся», – подумал Глеб.

Но сейчас для генерала Судакова эта папка была самой большой драгоценностью в мире, ведь в ней хранилось все то, что ему и его людям удалось собрать, в ней крылась причина того, зачем он вызвал своего лучшего агента Глеба Сиверова по кличке Слепой из Парижа.

– Вот, смотри, – генерал открыл папку.

Глеб поднялся из мягкого кресла, подошел к столу, оперся об него руками и посмотрел на первую страницу. Там, запаянная в целлофан, лежала фотография.

Под фотографией стояла подпись: «Шанкуров Аркадий Геннадьевич». Глебу с первого взгляда не понравился человек, изображенный на снимке.

– Да, неприятная личность, – тихо сказал Сиверов и посмотрел на генерала, словно тот мог сказать что-то в оправдание Шанкурова.

Генерал нахмурился, его лицо покраснело, с губ уже готовы были сорваться бранные слова, но он сдержался.

– Мы знали, что он мерзавец, но чтобы до такой степени… Мы даже не могли подозревать. Глебу хотелось сказать: генерал, давайте поближе к делу, а то вы все ходите вокруг да около. К чему оправдания. Лавры поделим потом – сейчас же надо работать.

И генерал понял желание Глеба.

– Так вот, этот мерзавец Шанкуров сидит сейчас в тюрьме, под надежной охраной. Бежать оттуда он не сможет. Вначале его взяли сотрудники МУРа, затем передали нам.

– Так что же натворил этот Шанкуров?

– А натворил он вот что…

Генерал посмотрел на Крапивина, и Крапивин понял, генерал требует, чтобы начало, истории рассказал он. Крапивин поднялся и принял такой вид, будто собирался читать доклад перед публикой.

– Спокойнее, ты не нервничай, – прикрикнул на подчиненного Судаков.

– Так вот, Шанкуров две недели назад сбил на своем шестисотом «мерседесе» старика и двух детей, буквально впечатал их в «икарус». Народу при этом присутствовало море, есть куча свидетельских показаний. Сам он был вдрабадан пьян, выстрелил в сотрудника ГАИ из пистолета, потом пытался откупиться, пугал всех своими связями. В общем, дело обычное. Самое противное не то, что он убил старика и двух детей, он не хотел этого так получилось, а то, что он умышленно ранил майора ГАИ. И еще неизвестно, выкарабкается ли тот – до сих пор в реанимации.

– Круто! – вздохнул Сиверов.

– Да-да, подонок. Форменный. Таких надо сразу ставить к стенке.

Крапивин замолчал.

Продолжил Судаков:

– Мы за этим Шанкуровым присматривали уже больше года, мы его вели и знали, что он замешан во многих аферах, что он приторговывает наркотиками, отмывает грязные деньги… Короче, целый букет мерзостей числится за этим гражданином или, как таких сейчас называют, господином. Но все бы ничего, дело это было бы не нашим, занималось бы им Управление внутренних дел, и, думаю, за смерть старика и двух детей, а также за выстрел в майора, его раскрутили бы на полную катушку… Грозила бы ему вышка. В крайнем случае, максимальный срок – я понимаю, он найдет самых лучших, самых известных адвокатов и отмажется, насколько возможно. Но дело приняло иной оборот… И поэтому, Глеб, ты здесь, – генерал явно не был мастером говорить долго и складно, куда больше ему нравилось отдавать короткие приказы, – на тебя вся надежда.

– Ясно… – Глеб скромно, как ученик, опустил голову и усмехнулся. Он не любил выслушивать дифирамбы в свой адрес.

Генерал молчал, словно размышляя, стоит ли доверять Глебу важную государственную тайну. Но иного выхода он не видел.

– Так вот, Глеб Петрович, дальше началось такое, что не приснится и в страшном сне. А если и приснится, то сразу же надо креститься и пить святую роду или водку большими стаканами, без закуски.

Глеб внутренне собрался, он понял, что сейчас разговор зайдет о главном. И не ошибся.

– Так вот, мы вели господина Шанкурова, следили за каждой его сделкой, контролировали все встречи, прослушивали телефон, читали всю корреспонденцию, отслеживали его факс и спутниковый телефон. В общем, обложили мерзавца со всех сторон. На нем висели наркотики, партии контрабанды, и нам хотелось раскрутить его до конца, чтобы накрыть всю сеть сразу. Но тут… – генерал посмотрел на окно, на опущенные планки жалюзи и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – Ну и жара же сегодня! Вроде бы дождь накрапывал, но так и не собрался.

– Да, жарко, – поддержал генерала полковник Крапивин и бросился открывать окно.

– Не открывай, лучше включи кондиционер, – генерал, по-видимому, опасался, что разговор могут подслушать. – Так вот, мы уже хотели прихватить этого Шанкурова, взять с поличным. Оставался какой-то месяц или пара-тройка недель.

Но, как всегда, в самый последний момент случается какая-нибудь дрянь. Может, лучше было бы, если бы сотрудники ГАИ и милиции, приехавшие на перекресток Остоженки и Савельевского, убили его и его охранников на месте. Нам не было бы хлопот.

– Так в чем же дело все-таки? – Глеб сел, развалившись в кресле, закинул ногу на ногу и стал качать мыском ботинка.

Судакова такое поведение Сиверова раздражало, но он не стал делать замечаний, перед ним находился не Крапивин, на которого можно было прикрикнуть и послать за кофе или за каким-нибудь документом в архив, надолго прогнав с глаз долой.

– Ровно три дня назад случилось самое ужасное, то, о чем мы и не подозревали. Никто даже и не думал, что этот Шанкуров так развернется.

Последняя его сделка выпала из поля нашего зрения. Поначалу не поверили, но когда стали проверять, уточнять, наводить справки, все подтвердилось.

– Что все, генерал? – Сиверов решительно повернул голову и посмотрел прямо в глаза Судакову.

– Херня получилась, Глеб Петрович. Этот гад, а может быть, и не он, может быть, за его деньги… Короче, похитили один из ядерных фугасов. Думаю, вам известно, что Украина должна была избавиться от своих ядерных арсеналов. Все это увозилось, под учет попали, конечно же, все виды вооружения, но самое пристальное внимание было обращено на ракеты. Так вот, все ракеты были под надежной охраной и на учете. А то, что пропал фугас, мы, наверное, и не знали бы до сего дня, если бы эта сволочь по пьяни не сбил старика и детей и если бы его не засадили за решетку.

– Так что же дальше, генерал?

– А дальше вот что, Глеб Петрович. Три дня назад раздался телефонный звонок и незнакомый господин настоятельно посоветовал нам, а вернее, приказал отпустить на свободу господина Шанкурова, дать ему возможность покинуть пределы нашего государства и отправиться, куда он пожелает. Разговор был коротким, мы, естественно, поинтересовались, с какой стати мы должны это делать. И тогда нам сказали вот что: если условия, поставленные по телефону, не будут выполнены, произойдет ядерный взрыв, что в руках террористов находится ядерный фугас огромной мощности. Естественно, мы не поверили, подумали, что берут на мушку, стращают, пугают. Стали уточнять. Наши люди двое суток не спали, на ноги были подняты все службы. И действительно, выявилось одно маленькое упущение.

Действительно пропал ядерный фугас, предназначенный для вывоза с Украины. Вот и вся история, – наконец-то выговорившись, генерал Судаков почувствовал облегчение, будто переложил со своих плеч на плечи человека, сидящего рядом с ним, неимоверную тяжесть. У Сиверова был такой вид, словно все рассказанное Судаковым его никоим образом не касалось.

– А что на этот счет говорит сам господин Шанкуров?

– Он ничего не говорит, я лично с ним встречался, но чувствует он себя довольно уверенно.

– Что-то мне подозрительна такая преданность его людей.

– В каком смысле? – уточнил Судаков.

– Зачем рисковать собственной головой, чтобы вытащить из-за решетки какого-то мерзавца?

– Не знаю, не знаю, – пожал плечами Судаков.

– Скорее всего, здесь завязаны большие деньги, которыми может распоряжаться только сам Шанкуров, или же только он знает тех, кому фугас предназначался. И те из страха, быть выданными пытаются его освободить, а нас – шантажировать.

– Я не вижу в этом большой опасности. Взрывать они не станут.

– Может, действительно выпустить Шанкурова, а затем ликвидировать? – зло улыбнулся Сиверов и принялся постукивать кончиками пальцев по гладко отполированной дубовой столешнице.

– Дело в том, Глеб Петрович, что даже если мы выпустим Шанкурова, фугас не вернется на место.

– А если вы поставите условие, что меняете Шанкурова на фугас?

– Мы уже пробовали.

– И какой результат?

– Пока никакого. Сказали, что о своем решении сообщат.

– Все не так уж и плохо, генерал.

– Все отвратительно. Если громыхнет фугас или хотя бы информация о возможном взрыве просочится в прессу, то можно представить, что начнется. Я думаю, тебе, Глеб Петрович, не надо объяснять, что такое менталитет нашего народа и как у нас после Чернобыля боятся ядерных катастроф. А тут еще и украинский вопрос подмешан. Тьфу ты!

– Да, объяснять не надо, – Глеб вновь забарабанил кончиками пальцев по столу, – А знаете, генерал, есть такая частушка…

– Какая? – Судаков подался вперед, словно надеялся услышать от Сиверова великое откровение.

– Вот как звучит частушка, – пристукивая пальцами по столешнице, Глеб пропел: Никакие сто рентген Не сломают русский хрен.

Генерал расхохотался, затем мрачно заметил:

– Тебе бы все шутить, а с меня голову снимут, – Впервые, что ли? – съехидничал Сиверов.

А Крапивин залился краской, как детсадовец, наделавший в штаны и пойманный на этом.

– Да… Сто рентген, сто рентген, русский хрен, русский хрен… – повторил генерал. – Что за дурацкие слова? Как влезли в голову – теперь ничем не выковыряешь.

– Сколько времени у меня есть?

– Нам на раздумье дали десять дней. Мы сослались на то, что существуют кое-какие формальные моменты, что слишком много людей видели дорожно-транспортное происшествие и журналисты о нем знают, во всех газетах было написано, по телевидению сообщали… В общем, мы объяснили террористу, что не все так просто.

– Откуда звонили? – спросил Глеб.

– Из Москвы.

Сиверов пожал плечами:

– Это все равно что ниоткуда. Сколько из этих десяти дней осталось в нашем распоряжении? – Восемь, – прикидывая что-то в уме, ответил генерал. – Не исключено, мы еще на пару дней сумеем затянуть переговоры.

– Но ведь можно попытаться уложить Шанкурова в больницу, сказать, что он не транспортабелен… Можно еще что-нибудь придумать и выиграть время…

– Да, можно. Уже продуманы некоторые варианты, – сказал Судаков. – Но дело-то в другом. Этот чертов фугас надо отыскать, надо его обезвредить, вырвать из рук террористов.

– Генерал, у вас же куча людей в распоряжении, классных специалистов, – Сиверов посмотрел на Крапивина, словно как раз тот являлся уникальным кадром, заменить которого некем.

– Да, людей у нас много, но это не обычное дело, когда берут количеством.

И в прошлый раз, как тебе известно, мы подключили огромное количество людей, но если бы не ты, все наши усилия оказались бы тщетными.

– Это так, – задумчиво проговорил Сиверов. – Нужно узнать, где фугас.

– Над этим мы работаем. Все в этом здании только тем и заняты, чтобы определить место, где шантажисты могли спрятать адскую машину. Теперь тебе все понятно?

– В целом – да. Я хотел бы подробно изучить все эти документы.

– Пожалуйста.

Генерал, который было завладел папкой вновь, подсунул ее Сиверову. Тот взял чашку с кофе и стал просматривать бумаги, медленно перелистывая страницы.

Глеб прикинул – для того чтобы досмотреть документы до конца, ему понадобится не менее двух часов.

– Естественно, с собой забрать ее нельзя?

– Нельзя, – сказал Судаков. – Если хочешь, выделим тебе помещение, можем оборудовать специальный кабинет.

– Нет, мне это ни к чему. Я и так унесу папку с собой – в голове.

Генерал вышел, а Сиверов распрямился и посмотрел на полковника Крапивина.

– Что ты думаешь об этом?

– Думай ты, – сказал Крапивин, – тебе за это деньги платят.

– А тебе – звезды на погоны дают.

– Да на хрен мне эти звезды! – скривился Крапивин и посмотрел на свое плечо так, будто на него упала кучка голубиного помета. – Если честно, я не знаю, с какого конца подступиться.

– А где генерал Малишевский?

– Ушел в отставку.

– Чего он так? Еще бодрый мужчина был.

– Бодрый-то бодрый, а вот сердце начало сдавать. После последней операции и прихватило. Госпиталь и все такое прочее… Тем более, по годам у него все выходило хорошо, пенсию оформил.

– И чем он сейчас занимается?

– Черт его знает! Наверное, рыбу на даче ловит.

– Счастливый, – буркнул себе под нос Сиверов, продолжая сосредоточенно листать бумаги. Полковник Крапивин следил за выражением его лица, словно надеялся прочесть на нем что-то очень важное. Но лицо Сиверова оставалось бесстрастным, таким, будто он читал на последней странице газеты статью о вреде табакокурения или алкоголя и этот текст к нему лично абсолютно не имел отношения. «Ну и нервы у мужика!» – подумал Крапивин.

А Сиверов, точно экстрасенс, отгадал его мысли:

– Да, нервы у меня, Крапивин, крепкие. Я такого насмотрелся за свою жизнь, что ваши проблемы – детский лепет на лужайке.

Крапивин хотел сказать, что и на его долю хватило передряг, но промолчал.

Одно дело насмотреться, а другое – пережить. Хотя он знал, даже не будучи посвященным во все секреты Сиверова, что агент по кличке Слепой действительно незаурядная личность и на его счету столько важных дел, что если бы ему давали ордена, то его джинсовая куртка оказалась бы украшена наградами не хуже, чем парадный китель маршала. Но орденами Глеб за работу никогда не брал, и это Крапивину тоже было известно. Не знал он одного – какие суммы выплачивались Слепому после каждой удачно проведенной операции. Но Крапивин резонно подозревал, что деньги немалые. "И куда он только их девает? Ему хорошо, захотел в Париж смотался, захотел – в Грецию или Голландию. Ездит, как дипломат какой-то. И везде его встречают, все, что ни пожелает, – к его услугам.

Баба у него красивая, не чета моей жене, хоть и с ребенком от другого…"

Крапивин переключился на мысли о своей жене, о ее непрестанном нытье, что вечно не хватает денег, что машина у них ни к черту, что Крапивин мог бы устроиться куда-нибудь в банк или хотя бы научился брать взятки. Но как ты возьмешь взятку у террористов? А то, что Крапивина иногда награждали, на его сварливую жену не производило никакого впечатления. Единственный в семье, кому нравились награды, так это второклассник-сын. Он иногда доставал их из отцовского письменного стола, вешал себе на рубашку, а затем стоял перед зеркалом с гордым видом, как пионер под красным флагом пионерской дружины в пору детства самого Крапивина.

Ребенок иногда спрашивал:

– Папа, а за что тебе дали эту медаль?

И тогда Крапивин сажал сына себе на колени и начинал рассказывать какую-нибудь невероятную историю-боевик…

Естественно, мальчик не знал точно, где работает его отец. Сын Крапивина знал только, что отец имеет звание полковника и по утрам за ним приезжает черная служебная «волга». Но о том, чтобы на этой «волге» поехать на дачу, семья Крапивиных даже и мечтать не могла. У них был «жигуль» шестой модели с проржавевшим днищем и вечно выходящим из строя мотором. Крапивин в выходные или в отпуск вместо того чтобы отдыхать, днями лежал под машиной, а сын крутился рядом, подавая отцу то ключ, то отвертку, то ветошь. Крапивину не оставалось времени ездить на машине самому, ездила жена и кляла эти злополучные «жигули» так, словно только они одни мешали ее счастью.

Но, несмотря на все семейные дрязги, на сварливую жену, Крапивин был доволен своей жизнью. И тешил себя, что со временем, если ему повезет и удастся раскрутить еще парочку важных дел, начальство его не забудет. И вместо трех звезд на каждом из его погон появится одна, но большая, – он станет генералом.

Но может случиться иначе: исчезнут две звезды и на тех же погонах останется по одной маленькой. Тогда полковника Крапивина все станут называть майором. Такое у них в управлении иногда бывало.

Единственным человеком, который мог помочь сбыться мечтам Крапивина, был агент по кличке Слепой – Глеб Сиверов. Только благодаря ему многие из генералов оставались на своих местах, а не уходили в отставку, многие майоры становились подполковниками, а подполковники – полковниками. А о самом агенте по кличке Слепой знали лишь немногие посвященные люди. Все лавры доставались Управлению, конкретным людям, а Сиверов получал награду деньгами. Генерал Судаков исчез надолго. Крапивину уже надоело размышлять о перипетиях своей семейной жизни, о служебной карьере, следить краем глаза за мельканием листов, запаянных в целлофан, смотреть на пальцы Глеба, на невозмутимое выражение его лица.

Генерал Судаков появился ровно через два часа, как раз в тот момент, когда Глеб захлопывал папку.

– Ну что? – спросил генерал, подойдя к столу и наливая себе полную чашку холодного кофе.

– Ничего вам пообещать не могу, а потому и не стану, – ответил Сиверов.

– Я так и знал.

– Мне надо время – подумать.

– Сколько? – точно торгуясь на базаре, спросил генерал.

– Хотя бы пару дней.

– Это слишком долго.

– Если вы знаете, генерал, человека, который сможет решить вашу головоломку быстрее, обратитесь к нему, он обойдется дешевле.

– Нет, не знаю, – процедил сквозь зубы Судаков. Но он знал характер Сиверова, и если тот просил два дня, значит, быстрее управиться невозможно. Хорошо, договорились. Вот мой телефон, я буду на связи постоянно, то есть круглосуточно. Можешь звонить днем, ночью – в любое время. Этот канал не прослушивается, чистый. Только тебе, Глеб Петрович, будет известен этот мой телефон, – генерал подал глянцевый листок бумаги с семизначным номером.

.Сиверов несколько секунд вертел листок в руках, затем надорвал его и отправил в корзину для бумаг, попав в нее точно – словно бросал не своенравную в полете бумажку, а камешек.

– Генерал, мне надо встретиться с господином Шанкуровым. – Это можно устроить. Когда?

– Посадите меня к нему в камеру на ночь.

– Надеюсь, Глеб Петрович, все пройдет спокойно? У него сильные адвокаты.

Шантаж и терроризм он отрицает начисто. Юридически мы не в состоянии пришить ему ответственность за них.

– Я тоже надеюсь, что все пройдет спокойно, – Глеб криво усмехнулся.

Полковник Крапивин от усмешки агента по кличке Слепой поежился, будто в этот жаркий день его ноги оказались в снегу. «Да, не хотел бы я остаться с этим мужиком наедине в одной камере. Наверное, он может устроить такое, что чертям в аду станет тошно. Но будем надеяться, от Шанкурова что-то останется, хотя бы шкура, наполненная перебитыми костями».

Сиверов еще окончательно не решил, как поведет себя с Аркадием Геннадьевичем и о чем станет с ним говорить.

– Да, и еще, генерал, – Сиверов встал из-за стола, – надо сделать так, чтобы ни надзиратели, ни охрана ничего не слышали и нам не мешали.

– Я все понял, Глеб Петрович. Будет так, как ты просишь. Но надеюсь, ты будешь соблюдать приличия?

– Конечно, буду. Вы же знаете, генерал, я человек воспитанный.

«Побольше бы таких, – невольно подумал Судаков, – воспитанных и верных слову». – Глеб поднялся из-за стола.

– Вы меня завезете, куда я попрошу?.

– Нет вопросов, – сказал Крапивин, – машина в вашем полном распоряжении.

Нужно будет – вертолет дадим.

– Пока вертолет ни к чему.

Сиверов чувствовал себя усталым. Но одновременно с усталостью пришло и возбуждение, которое обычно охватывало его, когда он приступал к настоящей работе. Правда, работа пока не началась – самое напряженное время, когда еще не известно, что следует делать. Генерал крепко сжал Сиверову руку, Глеб ответил таким же крепким рукопожатием и подумал: "А Судаков еще ничего, в форме мужик.

Но если бы я захотел, сломал бы ему пальцы".

Генерал Судаков подумал примерно то же: «Да, повезло парню! Здоров как бык, словно из железа сделан. А самое главное, у него кроме мускулов светлая голова, не то что у Крапивина. Тот горазд бумажки писать, правда, делает это виртуозно. И почему он не писатель?» Крапивин протянул генералу какую-то лапку:

– Товарищ генерал, я составил бумагу, нужна ваша подпись.

Генерал Судаков вздохнул:

– Давай ее сюда.

И, даже не читая, подписал там, где указал полковник, пару листов, при этом приговаривая:

– Молодец, Крапивин, больше бумаг – чище задница.

– И я так считаю.

«Разговорчики у них специфические…» – улыбнулся Сиверов, направляясь к двери.