Глава 26

САБЛЯ

Больше месяца Атаман пролежал в травматологии. Каким-то чудом позвоночник и голова не пострадали. Но переломов и трещин хватало. Несколько раз его навестили Штурман с Майком.

Рассказали, что Гоблин никак себя не проявляет.

То ли затаился, то ли рванул в иные края.

— Как «Волк»? — поинтересовался Терпухин.

— Так же примерно, как и ты. В общем и целом живой — Мне нужен свой мотоцикл.

Оба байкера понимающе улыбнулись.

— Понятное дело Стоит попробовать и трудно отказаться от продолжения.

— Особенно после хорошей встряски, — осветилось лицо Штурмана со швами на левой стороне. — Вот я: живой пример. Как упахался на обочине, так насовсем прикипел к моцилям.

— Ты же знаешь: байкеры делятся на тех, кто уже падал, и тех, кому еще предстоит это удовольствие. Первые — настоящие. Вторые всего лишь приготовишки.

— Староват я записываться в байкеры, — проговорил Терпухин, вынужденный соблюдать неподвижность. — Но мотоцикл мне нужен.

* * *

Выписавшись из больницы, Атаман не вернулся в Орликовскую, а направился прямиком в Ростов. Он допускал, что зла вокруг много, зла не менее серьезного, чем вершит Гоблин. Но только молодежь в возрасте Майка или Штурмана может позволить себе кидаться от одного дела к другому. У них еще достаточно времени, они успеют вернуться к тому, что однажды забросили. Ему, Атаману, надо подчищать за собой все концы.

Ребята подыскали для него мотоцикл — машина тоже побывала в крутой передряге, поэтому отдавали ее недорого.

— Стройный, поджарый — ничего лишнего.

Тебе ведь блестящие прибамбасы ни к чему, тебе нужен настоящий чоппер, вроде этого.

— Да он не знает, наверное, что называют «чоппером», — напомнил Штурману Майк.

— Если в двух словах, это моц, с которого снято все лишнее. Только самое необходимое: рама, голая вилка…

— Задача — облегчить, прибавить маневренности, — вставил второй байкер.

— А тут все лишнее как раз и пришло в негодность, так что сама жизнь заставила похудеть.

Ни переднего крыла, ни заднего, ни задней подвески…

— Ни спидометра с тахометром, ни поворотников, ни лишних осветительных приборов…

— Минимум проводки, прямые выхлопные трубы…

— Даже лишний крепеж спилен.

Байкеры говорили увлеченно, перебивая друг друга. Терпухин слушал, стараясь ничего не пропустить.

— Обычно еще бензобак меняют на меньший, но тебе, я думаю, лучше оставить большой.

— Поехали поглядим, — решил Атаман. — Лучше один раз увидеть.

Машина ему понравилась, хоть и выглядела не совсем привычно. А вдруг ГИБДДшники прицепятся к отсутствию чего-то необходимого? Если заранее думать о ГИБДД и ДПС, лучше вообще не выезжать в путь на мотоцикле. Соблюдая все их требования, можно только гробы на катафалке перевозить.

— Беру. Заверните.

— Так ты нам свистни, как только соберешься. Поездочка вышла крутой, спасибо тебе. Жаль, конечно, что Гоблина не прижали, но никто нас упрекнуть не посмеет. Против атмосферных явлений, как против лома, приема нет.

Этим ребятам погоня за Гоблином представлялась чем-то вроде рискованной игры, и они готовы были сыграть еще. Терпухин дал себе слово, что в этот раз обойдется один — не стоит тянуть никого с собой, снова искушая судьбу. Опыта на двух колесах он вроде набрался.

— Вам тоже спасибо. И за поездку и за этот, как его… чоппер. Дались вам нерусские слова.

— Дай время, будут и свои. Вот только сварганят у нас в Ирбите моц покруче забугорных, весь жаргон на русский лад перестроится.

* * *

Службы в отремонтированной церкви давно уже проходили прежним чередом. Братва не забыла о своих клятвах найти святотатца, но более насущные дела уже отодвинули летнюю историю на второй план. Появились новые лакомые куски, начались новые разборки. В краевую милицию пришли новые начальники, надо было заново налаживать контакты.

Вконец разругавшиеся с городскими ряжеными, местные казаки тоже вернулись домой. Семьи их жили совсем небогато, мужчины не могли себе позволить надолго отвлекаться от работы.

Да и эфэсбэшники, обнаружив самозваный отряд, посоветовали отправляться домой подобру-поздорову. Не путайтесь под ногами, есть кому заниматься «одиноким ездоком».

Городские мини-«атаманы» застряли в астраханской гостинице, проживая деньги из казачьего фонда. Ели, спали, парились в сауне. Подрались в ресторане с компанией азербайджанцев. На следующий день подрались уже между собой. В довершение ко всем подвигам один из них потерял сделанную на заказ саблю с серебряной инкрустацией на рукояти, причем не мог даже вспомнить где…

Две машины с дагестанцами прищучили люди в камуфляжной форме. Если бы не прокурор Рагимов, арестованные гнили бы на зоне, как злостные террористы-ваххабиты. Но прокурор, как и предсказывал Самир, вытащил своих людей в Махачкалу.

Там прошел суд по всем правилам. Подсудимым вкатали срок за незаконное хранение оружия. «Отсидку» организовали в местной колонии — это означало вернуться в горы, в свой аул и носа оттуда не высовывать до окончания срока. Впрочем, осужденных заранее предупредили, что в случае приезда московской комиссии их ненадолго водворят на положенные по закону нары. На плаву остался один Самир. Шеф передал ему с посыльным благодарность и деньги, приказал продолжать работу уже без водителя, по собственному разумению. Испугавшегося и бросившего «службу» водителя разыскали на Украине, он получил по заслугам…

Катин муж, так и не нашел супругу — она вернулась сама. Молчаливая, будто в воду опущенная. Вадим решил не набрасываться сразу с дознанием. Накормил едой собственного приготовления, собственноручно искупал» и отнес на руках в постель. Сам лег отдельно — и всю ночь не спал, скрестив руки на затылке…

* * *

Выехав из Ростова, Терпухин случайно встретил на дороге фуру, под завязку забитую мешками с мукой. В качестве сопровождающего ехал один из казаков, знакомых по первому рывку за Гоблином.

Перекинулись словом. Казак объяснил, что станичники сами перемалывают зерно на станичной мельнице, сами продают, чтобы не кормить посредников. Рассказал, чем кончился рывок за Гоблином, как опозорились, судя по слухам, городские «начальнички». Услышав про потерянную саблю, Юрий вспомнил о той, что хранилась у него дома.

Сабля осталась от прадедова брата, награжденного за отвагу в первую мировую. История была долгой, до теперешних дней оружие дошло обкорнанным наполовину. Все дело было в надписи по клинку — старинной, с ятями и красивыми росчерками: «За Веру и Верность».

Герой первой мировой, кавалер настоящих, а не бутафорских Георгиевских крестов погиб в гражданскую. Оружие хранилось у старшего его сына. Когда в тридцатых начались по станицам обыски и ссылки, жена убедила наследника избавиться от сабли. Надпись ведь прямо свидетельствовала о службе царю-батюшке.

Старший сын героя работал в колхозе на машинно-тракторной станции и решил разрезать саблю электросваркой, чтобы не досталась никому. Сердце обливалось кровью, пока он сделал первый поперечный разрез. На большее сил не хватило. Обманул жену, что выбросил оружие, а сам запомнил место, где закопал. Потом, уже в шестидесятых, ее выкопали — с таким же ясным блестящим клинком. В конце концов она попала к Юрию и висела в доме на стене, на почетном месте. Гравированная надпись начиналась от рукояти, поэтому большая ее часть сохранилась, кроме самых последних букв.

Теперь Атаман понял, какое оружие нужно взять с собой против Гоблина. Нет худа без добра — в свое время саблю изувечили, но зато теперь ее удобнее прихватить в дорогу…

Только ради этого Терпухин сделал немалый крюк в сторону родного хутора. Заехал ночью, снял саблю со стены и сразу вернулся к мотоциклу. Дом притягивает не хуже магнита. Только сядь за стол, только вдохни запах стен и печи — потянет заморить червячка. Поешь — захочется поспать.

Нет уж, он и раньше ничего на потом не откладывал, а теперь и подавно нельзя.

 

Глава 27

ХМЕЛЬ

Начать Терпухин решил оттуда, где закончил. Отправился прежним маршрутом к волжскому устью.

За время от середины августа до начала ноября погода изменилась радикально. На скорости холод удваивался/утраивался. Постоянно лили дожди, одежда не успевала просохнуть. Неровный асфальт испещрен был лужами, каждая третья встречная машина обдавала мутным фонтаном.

В городе о бородатом мотоциклисте уже подзабыли: много новых событий успело произойти.

Терпухин отправился дальше, в сторону казахстанской границы, где вроде бы терялись следы врага. Здесь уже спрашивать было не у кого — голая степь, безлюдье.

Он не заметил, где и когда пересек границу, но, судя по всему, находился уже на чужой, не российской территории. Впрочем, чужой он не мог ее назвать ни вслух, ни про себя. Терпухин вырос на одной шестой части суши, успел за нее повоевать, и для него эта страна была еще жива.

Принял на север, в противоположную от Каспия сторону, рассчитывая наткнуться где-нибудь на пограничников, расспросить о колоритной фигуре на «Харлее». Несколько раз проезжал руины каких-то строений, будто раскуроченных снарядами или бомбами. Правда, отсутствие запаха гари указывало скорей на стройки начатые и заброшенные, из которых кто-то потихоньку выламывает кирпичи для своих нужд.

Где-то все было разобрано подчистую, до фундамента. Где-то и фундамента видно не было, только огромная труба, указующая в небо, как перст.

Потом Терпухин наткнулся на ржавый «Икарус» без колес и малейшего намека на стекла.

Спустя несколько часов впереди послышалось многоголосое блеяние. Юрий сбавил скорость, чтобы не сбить ненароком овцу. Стал объезжать стадо в поисках пастухов. Людей не было видно, только несколько здоровенных собак непонятной породы подскочили к мотоциклу со злобным лаем, норовя вцепиться седоку в ногу.

— Эй, хозяева! — крикнул Юрий, уводя мотоцикл в сторону.

Потом вспомнил, что треск движка — достаточно громкий звук в здешней пустынной местности и говорит сам за себя. Сейчас вылезет кто-нибудь из пастухов. Но появляться никто не желал, только клыкастые собаки, не переставая, гонялись за неведомым для них чудищем и не давали Терпухину остановиться.

Объехав по периметру стадо в сто — сто двадцать голов, он так и не обнаружил никого из породы двуногих. Плюнул и поехал дальше. Машина все чаще пробуксовывала, оставляя за собой глубокую колею, а вечерний небосвод обещал в скором времени очередной ливень. Развезет окончательно, придется останавливаться на вынужденную ночевку на бескрайнем ровном «столе», продуваемом сырым ветром.

Терпухин почти смирился с мрачной перспективой, когда на горизонте показался, огонек. Взяв курс на спасительный маяк, Атаман причалил к жалкому, никак не огороженному домишку.

Навстречу вышел человек в фуражке и непонятном кителе, прищурился на неурочного гостя.

— Пустишь переночевать?

— Заходи.

Приблизившись к крыльцу, Терпухин различил табличку с нерусской надписью. По всем признакам она напоминала те, которые вешают на государственные учреждения. Впрочем, хозяин дома имел явно славянскую внешность и говорил без акцента.

— Что тут за надпись, можешь перевести?

— Таможня.

Вот уж чего Атаман не ожидал: он привык совсем к другим таможенным пунктам.

— А где дорога?

— Везде, — по-прежнему односложно ответил хозяин дома. — Сам ты как приехал?

— Что верно, то верно: везде. Работе не помешал?

Желания подколоть собеседника Атаман не имел. Просто очень уж хмуро вел себя таможенник.

— Какая тут работа? Раз в неделю заблудится кто-нибудь.

— Тебе, значит, досмотреть меня положено?

Дело недолгое — багажа практически нет.

— Прекрати. Садись вон ближе к печке, обсохни. Дождя вроде нет, а у тебя сырое все.

— Транспорт такой, с открытым верхом.

В чугунной печке-буржуйке весело приплясывали огненные язычки. Кроме их слабых отсветов комната освещалась более ровным огнем керосиновой лампы. На столе лежали конторская тетрадь, толстый справочник по товарной номенклатуре и ксерокопии постановлений таможенного комитета.

Звали таможенника Петром Вельяминовым.

Мало-помалу мужик разговорился, рассказал, как живет.

— Помнишь Верещагина из «Белого солнца пустыни»? Примерно так. Плюс в том, что басмачей нету — нечего им пока здесь ловить. Минус в том, что он с женой жил, а я разведенный, он России служил, а я другой стране.

— Удивительно, как тебя взяли. Обычно своих на таможню ставят.

— На хлебные места. А здесь таможня появилась по недоразумению. Что стоит проехать мимо — пока сухо, куда ни кинь глаз, везде дорога.

Ну а как начнется грязь или потом зимой, когда снегу наметет, — никто не проедет.

— Ну и с кем же ты работаешь? — спросил Терпухин, наблюдая, как от камуфляжных штанов поднимается пар.

— Если груз далеко пойдет, отправителю желательно иметь проштампованную декларацию.

На прошлой неделе подъезжал один с партией выделанных шкур. Хотел все оформить как положено. Но таких мизер.

— А как насчет мотоциклистов? Может, видел случайно или слышал хотя бы? Здесь у вас и тихо, и ровно, как стол. Идеальные слышимость и видимость.

— Случаются и мотоциклисты. Эти заглядывают в надежде заправиться или подремонтировать что-нибудь. Последний по счету на той неделе.

— Что за машина? Крутая? — навострился Атаман.

— Круче некуда. Годов примерно пятидесятых — вся раздолбанная, с коляской. Казах старушку вез в больницу, я еще удивился, как он душу из нее не вытряс на такой колымаге.

— А твой транспорт где?

— У меня велосипед. Самая, между прочим, надежная штука в здешних условиях. Конечно, от «Лэнд-Крузера» я бы тоже не отказался. Но о чем говорить, если здесь у меня света нормального нет.

— Может, в Россию податься стоит?

— Пробовал уже. Взятку за гражданство платить не из чего. Нормальной работы не дают. Да еще и смотрят в каждом кабинете с подозрением: вдруг заразу какую привез?

Хлынул ливень, отдельные струи на стекле быстро слились в сплошной поток. Атаман еще раз мысленно поблагодарил ребят за покупку.

С тяжелым, полностью укомплектованным мотоциклом он бы сейчас замучился.

— Есть здесь близко хотя бы гравийка?

— Километров десять еще на север — и как раз выедешь. Только почва в ту сторону глинистая. Если дождь до утра будет хлестать, пройдет только гусеничный трактор.

— Тогда лучше не задерживаться, пока совсем не развезло.

— Напрасно, выходит, обсыхал?

— Все равно спасибо.

* * *

Следователь Парамонов отправился уже в третью по счету командировку, связанную с делом бородатого мотоциклиста. На этот раз в Магнитогорск, на Южный Урал. Вроде бы кто-то, похожий на Гоблина, мелькнул сперва на севере Казахстана, потом в сопредельном российском районе.

По факсу пришло несколько фотографий впечатавшегося в грязь следа. Рисунок не совпадал с прежним, но это не говорило ни о чем. При беспрерывных разгонах и торможениях, при езде по любому бездорожью колеса на «Харлее» наверняка менялись часто.

Прибыв на место, Парамонов попросил найти ему человека, который взялся бы для виду заказать аварию на дороге.

— Вряд ли кого найдем, — усомнились местные сотрудники. — Надавить мы, конечно, можем. Но потом страх выдаст.

— Чего им бояться? Если Гоблин клюнет, мы его гарантированно накроем. Мстить никто потом не будет — он ведь отморозок, одиночка.

— Не только в нем дело. Заказать ведь надо конкретную фигуру. Просто дать приметы тачки не годится, Гоблин заподозрит неладное. Закажешь конкретного человека, потом вдруг дойдет.

Получишь заклятого врага.

— Давайте проверим, поговорим.

Своих полукриминальных бизнесменов менты Магнитогорска отлично знали. У одного, второго и третьего по счету реакция была одинаковая: что угодно, только не это.

— А кого-нибудь из авторитетов не сосватаете? — попросил коллег Парамонов.

— Купится ли Гоблин? Обычно у настоящего авторитета своих возможностей хватает.

Большая часть городских авторитетов состояла в негласных осведомителях. Показали Парамонову несколько личных дел — пусть выберет на свой вкус. Приезжий следователь меньше читал, больше вглядывался в: лица на фотографиях.

Вот лицо почти профессорское: высокий лоб, благородное серебро в волосах, очки с тонкой золотистой оправой. Вот лицо натурального бандита, похожего скорее на рядового исполнителя: мелкие глазки под мощными надбровными дугами, тяжелый подбородок, уродливые, будто вывороченные наружу ноздри. А это лицо серого неприметного человечка — так часто выглядят кровавые маньяки. Тонкие губы, оттопыренные уши, редкие усы, какими они бывают у подростков.

Как угадать, кто из них лучше подойдет для своей роли? Как сделать правильный выбор?

В конце концов Парамонов выбрал этих троих, просто потому, что они были совсем разными.

— Только вам лучше понаблюдать со стороны, — посоветовали местные сотрудники. — У каждого из них свой куратор, они имеют дело только с ним. Опасаются утечки насчет своего сотрудничества.

Встречи прошли на разных квартирах примерно в одно и то же время. Парамонов получил возможность просмотреть материал, отснятый скрытой камерой. Двое из трех согласились после долгих колебаний. Но выразили скептицизм насчет возможной встречи с Гоблином.

— Как его отыскать, не объявление же давать в газетах? Я знаю о нем меньше вас, — заявили оба почти слово в слово.

Было ясно, чего они боятся: менты не захотят ждать, попробуют взять мотоциклиста сразу в момент контакта. Можно схлопотать шальную пулю. А если не схлопочешь, кому-нибудь да станет известно, что человека рядом с тобой изрешетили-свинцом, а ты по-прежнему на свободе.

Только невзрачный человечек по прозвищу Хмель был конкретен:

— А если он успеет исполнить заказ? Это ведь никому не помешает. Возьмете с поличным.

— Кого ты хочешь заказать?

— Ничего я не хочу. Спокойно парил ноги, когда вы меня вызвали.

— Не придирайся к словам. Говори ясно.

— Я просто рассуждал: если бы да кабы. Некоторые шефы могут себе позволить ничего больше не делать собственными руками. Вы к ним еще десять лет не подберетесь, хотя вот он, смеется в лицо… Даете «добро» — я Гоблина найду.

Только не выслеживайте, не висите на хвосте.

Когда этот урод согласится, вы будете в курсе всего, что мы с ним обсуждали.

Куратор не имел полномочий решать, он только обещал передать разговор наверх.

— Вот с этим Хмелем нам и нужно иметь дело, — уверенно заявил Парамонов. — А первые два настроены саботировать.

 

Глава 28

СЕМЕЙНАЯ ПРОБЛЕМА

Улюкаев стал часто заставать Катю за чтением газет — больше всего ее интересовала криминальная хроника. И такого же рода программы заставляли ее подсаживаться к телевизору: свежие новости о преступлениях, об авариях с тяжелыми последствиями.

В поисках объяснений Улюкаев отправился к психиатру. Тот с умным видом говорил о подсознательных комплексах, о симптомах кризиса, которые проявляются в тяге к ужасам и кошмарам.

— У нас есть куча кассет. Но фильмы она почему-то не смотрит.

— Детям тоже часто хочется, чтобы все было всерьез, по-настоящему. Не препятствуйте ей.

Если невроз проходит в безобидной форме, надо дать ему возможность самоисчерпаться.

Пока муж сидел в кабинете врача, Катя оставалась дома. Сидела с ногами в кресле, сосредоточенно, грызла шкурку от мандарина, перечитывая статью в газете для автолюбителей. Здесь говорилось опять-таки об автокатастрофах, приводилась статистика по областям с начала года. Почему в летний период, при более безопасных условиях число несчастных случаев не сокращается?

Просто-напросто возрастает интенсивность движения.

В отдельном графике для тяжелых, со смертельным исходом аварий Катя отметила по Астраханской области ощутимый рост в августе.

Дальше снова спад. Его «заслуга», Гоблина.

Кое-что она уже знала об этой колоритной личности.

Двоюродный Катин брат имел салон по продаже автомобилей. По роду деятельности часто сталкивался с чинами из автоинспекции, не раз и не два сидел с ними за одним столом.

Вскоре после гонки по улицам Катя осторожно завела разговор о происшествии в городе.

Терпеливо выслушала то, о чем прекрасно знала сама: о «Харлее», о сейфе, о прыжке через окно и неизвестной блондинке на заднем сиденье. Но много и нового для себя узнала: кличку, проверенные и непроверенные слухи о прежних художествах.

Это не изменило Катиного мнения. Наоборот — тяга к существу с искалеченной рукой и грязными нечесаными волосами стала даже сильней. Она поняла, почему не в состоянии полюбить мужа, несмотря на его преданность, заботу, готовность тратить деньги на ее прихоти. Глубоко в ее душе сидел образ совершенно другого мужчины: грубого, немногословного, бесстрашного. Мужчины, который не станет заглядывать женщине в глаза, пытаясь уловить перемены в ее настроении. Любая женщина для него прежде всего добыча.

Катя не строила иллюзий, не думала, что сможет влюбить в себя такого человека, как Гоблин.

Ей и не нужна была любовь, не хотелось длительных отношений. Хоть раз в жизни причаститься к подлинной силе, к мужчине, который имеет право повелевать. Такой не задержится рядом, да и не надо.

Она ничем не выдала себя брату, не попросила разузнать побольше о владельце «Харлея».

Решила, что сама, не выходя из дому, учует след бородача, к чьей спине совсем недолго — меньше получаса — прижималась грудью и животом, за чей широкий пояс держалась обеими руками.

После визита к врачу Улюкаев продолжал исправно носить ей газеты. Время от времени пытался отвлечь. Свозил на три дня в Москву на концерт итальянской оперной звезды. Но в зале Большого театра, под огромной люстрой, медленно гаснущей на лепном потолке, Катя вспоминала о других декорациях: о вечерней улице с фонарями и огнями машин, о другой арии в исполнении милицейской сирены, о другом соседе, сидящем не сбоку, а впереди.

Они с мужем остановились в одной из лучших столичных гостиниц. Катя знала: Улюкаев не настолько богат, чтобы позволить себе выкидывать ежедневно по двести пятьдесят баксов только за номер. Не такой уж крупный у него бизнес даже по меркам областного центра. Но все-таки решил сделать ей подарок, в очередной раз попробовал угодить.

Она попросилась самостоятельно побродить днем по городу. Зашла к ГИБДДшникам, в самый что ни на есть головной офис. Покрутилась, поглядела на кривые и диаграммы, вывешенные для наглядности в коридорах. В конце концов отметила для себя три региона, выбившихся недавно в лидеры по тяжелым автокатастрофам: Нижегородскую область, Приморский край и Южный Урал.

Вернулась в гостиницу, в номер, куда муж заказал обед из ресторана.

— Оставил только на такси в аэропорт, — признался он.

Это был последний из трех вечеров в Москве, утренним авиарейсом им предстояло возвращаться.

Официант в строгом черном пиджаке и бабочке привез в номер весь заказ сразу. Заставил стол тарелками и тарелочками, разлил по рюмкам коньяк.

— Остынет ведь, — поморщился Улюкаев. — Я же просил хотя бы в два приема. Ладно, черт с ним.

Катя чувствовала себя обязанной получить удовольствие, и это отбивало всякий аппетит.

— За нас с тобой, — взявшись за рюмку, спокойно, без пафоса произнес Улюкаев.

— Я обойдусь. Завтра вставать ни свет ни заря.

Муж кашлянул и опрокинул коньяк, как опрокидывают стопарь водки. Побарабанил пальцами по столу, потом не выдержал и хлопнул кулаком. Вся посуда разом подскочила. Катина рюмка опрокинулась, отчего на скатерти, постеленной официантом, появилось мокрое, изысканно пахнущее пятно.

— У меня куча дел на фирме, а я, между прочим, все бросил, привез тебя сюда. Чтобы ты здесь ковырялась брезгливо вилочкой и в опере сидела с отсутствующим видом!

Катя знала, что раз в полгода муж срывается.

Последний срыв случился почти три месяца назад на дороге, когда он увидел ее с мотоциклистами. Поэтому были все основания не ждать следующего срыва так скоро.

— Без истерики, умоляю, — она устало прикрыла глаза.

Это окончательно вывело его из себя.

— Истерика? Ах ты дрянь!

Кате показалось, что он вот-вот сдернет скатерть вместе с дорогим ужином. Или швырнет в окно бутылкой. Но приступ бешенства быстро прошел. Улюкаев опустился на колени и спрятал лицо у жены на животе.

— Прости… Если бы ты хоть сказала, что не так, что тебя не устраивает.

Он много чего еще бормотал. Катя посматривала на часы — пора засыпать, чтобы завтра не так мучительно просыпаться. Но нужно дать ему выговориться…

* * *

Последние километры до асфальта Терпухин буквально на себе выволакивал чоппер. Глина налипала на колеса, и счищать ее не имело смысла: несколько оборотов — и все в прежнем виде.

Раз за разом приходилось останавливать движок на отчаянно ревущем в «буксе» мотоцикле, соскакивать в грязь, изо всех сил толкать машину вперед.

На подошвы глина налипала так же быстро, как и на колеса. Ноги разъезжались в стороны, не позволяя найти точку опоры. Промокший до нитки Атаман утешался одним: могло быть хуже.

Если б только сделал себе поблажку, решил переждать у таможенника до утра, мучился бы так весь отрезок пути до гравийки.

Иногда казалось, что борьба с водой и грязью не имеет смысла. Что если он давно уклонился от правильного направления в эту беззвездную и безлунную ночь? Кружит по кругу или уходит все дальше в казахскую степь.

Подставить мотоцикл на подножку, нахохлиться на сиденье под куском брезента в ожидании утра? Вдруг к восходу подморозит, как-никак начало ноября. Глиняное тесто схватится сверху корочкой — уже легче.

Но бывшего капитана спецназа, казака из станицы Орликовской никогда бы не выбрали Атаманом, если б он способен был опустить руки перед «объективными условиями». Яростный азарт заставлял сердце стучать в том же сбивчивом ритме, что и движок, переставленный на чоппер с мотоцикла другой модели. В мокрой одежде Атаман не чувствовал холода при температуре не больше пяти тепла. Каждая мышца работала, и струи дождя, попадая за шиворот, нагревались, пока скатывались по спине.

Он заслуживал победы, какой бы скромной она ни выглядела. Вот и мокрая, плохо разровненная гравийка, очередное жалкое подобие дороги. Но ехать все-таки можно.

Достаточно долго он не встречал ни одной машины. Потом нагнал странный экипаж: солидный «внедорожник» тянули две лошаденки — худые и чахлые. На одной из них сидел верхом казах.

Удивленный Терпухин притормозил, поинтересовался, в чем дело.

— Такая хорошая машина и ломалась, — объяснил казах. — Здесь по дороге машин совсем мало. Ходил, меня нашел.

Неожиданности на этом не закончились.

— Терпухин! — радостно крикнул человек из машины.

Казалось невероятным, чтобы здесь, далеко от родного края, в безлюдной глуши, случайный встречный мог узнать Атамана. Но в голосе действительно слышалось что-то знакомое.

— Погоди, не уезжай!

Водитель выскочил на дорогу — при той скорости, с которой лошаденки тащили внедорожник, он мог сделать это, не рискуя переломать ноги. Подбежал, обнял Юрия, как родного.

В таком месте и при такой погодке в самом деле кинешься, как к брату, даже к плохо знакомому человеку.

— Как я рад тебя видеть! Господи, в такой глуши!

Бедняга Улюкаев. Неужели опять в поисках?

— Я не забыл насчет твоей просьбы. Только вот угораздило в аварию попасть — валялся в больнице, пока кости срастались. А то, может, и встретил бы ее.

— Вернулась, потом снова пропала, — махнул рукой Улюкаев. — Пошли в машину, поговорим.

— Вообще-то мне желательно побыстрей попасть на нормальную дорогу. Заколебался уже.

— А я устал спешить. Дотянет сын степей до местного автосервиса — там посмотрят тачку.

Не знаю, правда, что они с ней сотворят. Лишь бы ничего серьезного не полетело.

— Сам смотрел?

— Не рублю насчет машин. Крутился все время с фирмой, с делами, некогда было вникать.

Сейчас жалею, конечно.

— Дай-ка, может, я суну нос. Не могу назвать себя крупным спецом, но чем черт не шутит.

За время разговора казах спешился. Теперь они с Улюкаевым стояли по разные стороны от Юрия, открывшего капот.

— Ключи у меня есть в багажнике, полный набор, — с надеждой произнес хозяин внедорожника.

— Неси, с тебя бутылка.

Насчет бутылки Атаман, конечно, шутил — она сейчас была не ко времени. Но машина скоро ожила, заворчала. Казах огорчился было, что не получит обещанного, но Улюкаев на радостях выплатил ему даже больше.

Дождь закончился, появились первые признаки хмурого неласкового рассвета, и всадник медленно затрусил назад, придерживая за уздцы вторую лошадку.

— Поехали вместе, — попросил Улюкаев, удерживая Юрия возле автомобиля. — Мне сейчас живая душа нужна.

Глаза у него поблескивали. Мужик был до того издерган, что от неожиданной удачи даже подступали слезы.

— Как ты себе это представляешь?

— Закинем твой мотоцикл на крышу, у меня там все оборудовано.

— Прихватить есть чем?

— Обязательно.

Уступка Терпухина не была проявлением слабости. Трудно взять и отвернуться от человека, которому просто нужно поговорить, облегчить душу. Тем более что на казахском «автобане» в любом случае не разгонишься.

Тронувшись с места, Улюкаев запустил компакт-диск, стоявший в проигрывателе. Зазвучала вполне уместная при окружающем пейзаже «Роза пустыни» Стинга. Бизнесмен опять всхлипнул.

— Ну-ну, не раскисай, — попытался ободрить Атаман.

— Все нормально. Просто ей нравилась эта вещь, часто слушала.

«Наплюй и забудь», — просилось на язык Терпухина. Но если бы все было так просто. Со стороны легко давать советы, а если вспомнить самого себя влюбленным в женщину… Носом Юрий, конечно, не хлюпал, но уснуть, бывало, не мог.

Дела давно минувших дней.

– Так ты опять в поисках?

— А что еще делать? Мог бы заявить о пропаже, но не хочу, чтобы ее менты отлавливали.

Сказать, с кем видел Катю? Но ведь не можешь поручиться на сто процентов, зачем тогда душу травить человеку? Тем более она в тот раз вернулась. Может, просто покаталась с Гоблином, как раньше с Майком?

— Ну а как ты сюда заехал? Вряд ли она подалась в такие неуютные места.

— Плохо ты ее знаешь. Ей плевать на комфорт, ей не нужны никакие тусовки с дорогим выпивоном и сплетнями. Ей хочется чего-то особенного, она и сама не знает чего.

— Похоже, ты хорошо ее понимаешь. Зачем тогда нервы рвать?

— Понимают здесь, а чувствуют вот тут, — Улюкаев вначале постучал себе по лбу, затем по левой стороне груди.

— Я уже и забыл такие детали, — полушутя-полусерьезно признался Атаман.

— Специально не взяла машину. Рассудила, что так труднее будет ее найти. Маршрут я все равно узнал — через систему продажи авиабилетов это еще легче сделать. Сперва полетела в Нижний, теперь вот в Магнитогорск, взяла билет на вчерашнее число.

— Так ты на Урал, значит?

— Решил по кратчайшему пути, время выиграть хотел. Результат ты сам видел.

— Дети есть у вас?

— Третий год уговариваю. Но ей же всего двадцать три, не хочется пока еще впрягаться в эту лямку.

— Уже двадцать три. Ладно, не хочу лезть со своим уставом в чужой монастырь. Тем более что сам на образцового семьянина даже близко не тяну.

— Ничего, если я закурю?

Первый раз в жизни у Терпухина спрашивали разрешения на такое нехитрое дело.

— Ну, я еще не видел такого вежливого бизнесмена. Как тебя до сих пор конкуренты не затоптали?

— При такой работе я скоро сам своей фирме яму вырою.

Теплился и подрагивал огонек, с каждой затяжкой двигаясь все дальше. Пепел сыпался на лацкан двубортного пиджака.

— Знобит, — поежился человек за рулем.

— Горячительного прихватил? Прими, а я за руль пересяду.

Вадиму Улюкаеву хватило полстакана водки, чтобы забыться на заднем сиденье. Протянув назад руку, Атаман тыльной стороной пощупал его лоб — ото, температура не слабая. Не привык мужик к перегрузкам.

На дороге тем временем снова пошли российские названия. В пейзаже, далеком от донских и кубанских земель, сразу замелькало что-то неуловимо родное.

 

Глава 29

КАРАВАН

Несмотря на свое прозвище, Хмель был человек исключительно трезвый. Не только потому, что пить мог не пьянея, но и по общему взгляду на жизнь, по ясному, без иллюзий пониманию действительности.

При новой встрече куратор не дал прямого ответа. Но Хмель и не ожидал определенности, трезво понимая, что речь идет о человеческой жизни. Даже с глазу на глаз сотрудник не имеет права выражаться откровенно.

Косвенных намеков хватило с лихвой: условия ментов устроили, и каждой стороне теперь оставалось получить свое. Пора приниматься за дело.

Трезвый Хмель никому не доверял полностью, предпочитал взваливать на себя огромный объем работы, но никого даже близко не подпускать к «секретам фирмы». До сих пор не имел ни одного «зама», потенциально способного убрать хозяина в удобный момент и взять на себя хорошо знакомые рычаги управления. Держал только братков с крепкими затылками и тяжелыми кулаками, слишком тупорылых для предательства.

Поздним вечером Хмель один сел в машину — ни шофера, ни телохранителя ему не требовалось. Путь лежал за пределы городской черты. Если менты подозревают, что Гоблин где-то рядом, значит, надо выезжать ближе к ночи на лучшую в окрестностях трассу. Ездить на «Харлее», конечно, можно везде, где есть почва под колесами. Но вряд ли Гоблин откажет себе в удовольствии хоть раз за ночь разогнаться на полную катушку.

Менты, понятно, тоже это знают, но все говорят, что у Гоблина дьявольский нюх на эту породу. Даже если поставить посты на каждом километре, он пройдет как нож сквозь масло. Даже если посадить ОМОН в машину скорой помощи и одеть в белые халаты, он за три версты учует, «ху есть ху».

Даже и не надеются зацепить его на трассе, знают его возможности. В любой момент свернет на бездорожье, унесется по кочкам. По слухам, стреляли вдогонку не раз и не два. Но попробуй предугадай его виражи.

С одной стороны, Хмелю нравилось, что кто-то внаглую прокидывает ментов. С другой стороны, грызла зависть. Сам ты вынужден подстраиваться под этих гадов, регулярно видеть их рыла.

Плохо не то, что приходится давать информацию на конкурентов. Разумный человек не назовет это «закладывать» или «стучать» — нормальная борьба за место под солнцем. Самое худшее — приходится смеяться над их солдафонскими шуточками, отпускать им комплименты, сносить хамоватый тон.

А Гоблин, значит, крутой, ему море по колено? Скоро доездится, доразвлекается. Оторвется так, что рассыплется вместе с мотоциклом на запчасти. Ему, конечно, легче — за его спиной ни дела постоянного, ни людей. Варяг, который везде в гостях. А ты попробуй где-нибудь обосноваться, закрепиться. Иметь постоянный кусок пирога.

Чем больше Хмель мысленно спорил с отсутствующим оппонентом, тем яснее понимал: чтобы уважать себя по-прежнему, Гоблина в самом деле стоит похоронить. Покружив с полуночи до трех часов, он почувствовал, как злость растет вместе с усталостью.

Из-за этого отморозка он, Хмель, которого два десятка человек называют «шефом», должен не спать ночь, мотаться неизвестно где. И никому не поручишь, никого не отправишь вместо себя. Одни слишком умны, другие полные кретины.

Дождь упрямо хлестал по лобовому стеклу, «дворники» не успевали справляться с потоками.

Этим ментам поганым все подавай срочно, как и в прежние времена, спешат рапортовать к праздничной дате. Как теперь называют Седьмое ноября? Кажется, «День согласия и примирения».

Придорожная насыпь загибалась плавной дугой. На конце ее появилась цепочка огней — караван фур. Сильно не гонят: тише едешь — дальше будешь. Ночью, да при таком дожде километров семьдесят — восемьдесят самое верное.

Хмель следил за головной машиной, чтобы нормально разъехаться. На всякий случай прижался ближе к обочине. Бывает, дальнобойщикп носом клюют по трассе, может фуру и на встречную вынести.

До нее оставалось метров сто, когда Хмелю вдруг почудился новый звук, похожий на тарахтенье мотоцикла. В следующую секунду свет чужих фар на миг перебила тень. Визгнули тормоза, прицеп головной фуры развернуло поперек дороги, раздался глухой удар, потом еще один.

Хмель сам едва успел затормозить и теперь мог видеть картину с близкого расстояния.

Водители в караване выдерживали дистанцию между машинами, но дождливая ночь и уверенность в лидере явно их подвели. Вторая по счету фура врезалась в прицеп, пробила в нем дыру, откуда высыпались на асфальт коробки с обувью. Высокие женские сапожки валялись под дождем вперемешку с кроссовками и прочим модным товаром.

Третий водитель, не успев затормозить, попытался выехать на обочину. Но проскочил лишние метры и повис передними колесами над насыпью. Только груженый прицеп не дал машине сползти вниз.

Дальнобойщики уже повыскакивали из машин, отчаянно матерились. У кого-то разбилось стекло и текла по лицу кровь, быстро смываемая дождем. Водитель головной машины божился, что в последнюю секунду перед носом проскочил мотоциклист — как будто специально ждал в кустах, чтобы проехать поперек дороги.

— Поперек? Да у тебя уже чертики в глазах прыгают. Спать надо было, когда отстаивались, а не в карты резаться!

— Давай проверим! Ну-ка посвети на насыпь…

Хмелю неинтересно было слушать дальше. Он попытался без лишнего шума объехать стоящие как попало фуры.

— Куда прешь, мудила? Не видишь, авария, — двое водителей собирали в коробки валяющуюся обувь.

«Куда в натуре спешить?» — с досадой хлопнув дверью, Хмель подошел к насыпи. В той стороне, куда съехал мотоциклист, не видно было ни зги. И звуков не доносилось, кроме мерного, равнодушного шума дождя.

«Не повезло, карта не легла. Сидел же здесь этот змей в черной коже, поджидал. Если б фуры минут на пять припозднились, все обошлось бы отлично. Я бы его усек даже с погашенной фарой. Успели бы поговорить».

Караван прочно встал, кто-то уже звонил по «мобиле». Скоро сюда должны были подъехать люди в погонах.

* * *

Самир все еще жил на прежнем месте. Редко выходил из дома, большей частью валялся на диване, курил «план» и смотрел видео — очередные кассеты, взятые Беллой из пункта проката Против такой жизни он ничего не имел, она давала полную возможность расслабиться.

Дураки те, кто упорно ищет перемен, новизны. В кайфе главное монотонность. Образ кайфа — гортанный напев без конца и начала. Одно и то же повторяется монотонно по кругу, будто сладкий сок медленно сочится на язык безо всяких усилий с твоей стороны.

Красочный рассказ о суматохе на городских улицах он услышал от Беллы на следующий день после событий. Огорчился, что Гоблин проскочил где-то недалеко. Но ведь ведено было из Махачкалы не высовываться, ждать указаний. Значит, делать пока ничего нельзя, даже если бородатый мотоциклист проедет внизу по улице.

Белла тоже была довольна постоянством своего мужчины. Всегда безотказен в смысле постели. Сколько бы ни курил свою травку, из рамок не выпадает. Держится с достоинством: не хамит, не встает на четвереньки ни в прямом, ни в переносном смысле.

Она сама пристрастилась курить каждый день, утешаясь тем, что соблюдает меру, просто поднимает себе настроение.

О винтовке никто не вспоминал. Сумка лежала на антресолях, и Белла не хотела тревожить застегнутую «молнию». Иногда казалось, что оптический прицел и ствол ей просто померещились. В любом случае проверять не надо Дернешься — и спугнешь благополучное течение жизни.

Еды и питья из кабака хватало на двоих с избытком. Белла уже выучила, что нельзя таскать домой свиные отбивные и колбасу. Самир терпеть не мог даже запаха свиного мяса, собственноручно, не доверяя хозяйке, перемыл всю посуду в доме.

Иногда подкидывал Белле деньги, чтобы не выглядеть в своих глазах мужчиной на содержании. Всегда подробно объяснял, что на них купить, какого цвета должны быть кофточка или лак для ногтей.

— Помнишь Катю? — спросила Белла незадолго перед ноябрьскими праздниками. — Опять слиняла от мужа. До сих пор не перебесилась баба.

— Мужчиной надо быть, — презрительно поморщился Самир. — Попробовала бы от меня жена сбежать.

Попытался представить такое и не смог.

— Поймал бы, закопал по горло…

— Только не надо, не желаю слышать про всякие зверства. Я с ней как раз в последний день говорила, когда билет уже был на руках.

Знаешь, кто у нее теперь на уме? Тот самый мотоциклист, который ее подсадил.

— Первый раз слышу.

— Ну, помнишь ту историю еще летом? Пока за ним гонялись по улицам, она сидела сзади.

— Кто тебе сказал?

— Она сама. Я бы ни за какие пироги — на каждом повороте они могли разбиться… С тех пор так запала на этом типе, до сих пор не может отойти. Поехала вот искать.

— Интересно где?

— Не сказала.

— А билет был куда?

— Я не хотела спрашивать. Завтра Улюкаев меня разыщет на работе, пристанет с вопросами. И не будешь знать: говорить — не говорить.

Дагестанец погасил окурок в пепельнице, направившись в ванную, трижды плеснул в лицо холодной водой.

— Не поверю, чтобы она ехала просто так, куда глаза глядят. Я ее помню, не такая уж дурочка.

Белла даже оскорбилась таким преувеличенным интересом. Впервые за все время у них случилось что-то вроде ссоры. Она уже проклинала себя — какого черта начала разговор о Кате?

С мужчинами нельзя упоминать других женщин, к добру это не ведет.

 

Глава 30

НЕВЕСТА

Улюкаев получил точную информацию: его жена действительно прилетела в Магнитогорск.

Пообщавшись в Нижнем с водителями и сотрудниками ГИБДД, Катя быстро сделала вывод:

Гоблином здесь и не пахнет. Чтобы как-то объяснить свой интерес к авариям, она представлялась родственницей пострадавшего. Приехала, мол, из дальних краев по путаной телеграмме узнать, жив человек или нет.

И водилы и ГИБДДшники не прочь были почесать языком. Каждый раз отвязаться было трудно — сыпались такие детали и подробности, которые были ей совсем неинтересны. Катя старалась улыбаться и одновременно не забывала о придуманной скорби, вытирала платочком уголки глаз.

Итак, Нижний отпал. Вариант Приморского края она оставила на потом. Вначале нужно попытать счастья поближе, на Южном Урале. Через час должна была начаться регистрация на рейс в Челябинск.

Сколько Катя ни заискивала перед кассиршей, та упрямо твердила, что мест свободных нет. На все уверения в большом несчастье с родственником она даже не требовала предъявить телеграмму. Места есть только на послезавтра.

Катя кинулась искать бортпроводниц. Нашла одну у стойки регистрации. Та объяснила, что возвращается с гастролей Уральский хор — сотня баб и девок.

— Если вам так уж срочно, летите в Магнитогорск, оттуда уже больше рейсов до Челябинска.

Катя кинулась к декоративной карте на стене с лучами, расходившимися в разные стороны — «от Москвы до самых до окраин». Магнитогорск тоже сгодится, не сошелся свет клином на Челябинске.

Уже в самолете, разглядывая сверху сизое вспаханное поле облаков, она задним числом удивилась своей спешке. Куда, в самом деле, так рваться, ведь время и место ей никто не назначал? Неужели задержка в двое суток играет настолько важную роль? Или это чисто женское предчувствие, что «летучему голландцу» недолго осталось бороздить бескрайние российские просторы?

* * *

В самолет на Челябинск, кроме Уральского женского хора, погрузились и другие люди, имеющие к музыке непосредственное отношение, — группа «Ария» продолжала свое турне по России.

По странному недосмотру менеджеров концерты в Ростове не были запланированы, а здесь поклонников у группы было немало. В частности, для местного байкерского сообщества «Ария» давно уже была номером первым — с тех пор, как вышел альбом «Герой Асфальта».

Штурман с Майком рванули на концерт в Нижнем, нормально оттянулись под сумасшедшую вибрацию трех электрогитар и гулкий ритм большого барабана. Сразу после песни на бис они протолкались к выходу, пока публика еще ревела, требуя продолжения концерта. Двое друзей уже знали, куда теперь направятся музыканты, знали, что выступать «арийцы» будут завтра вечером.

От Нижнего до Челябинска примерно тысяча километров по прямой. Но реально по трассе Штурман насчитал тысячу двести. Раза два, как минимум, тормознут «гиббоны», чтобы штрафануть и занести данные в черный список. Раз-другой придется встать по техническим причинам. Плюс мелочевка дозаправка, долив масла.

Сейчас десять вечера, концерт в Челябинске не начнется раньше шести. Двадцать часов в запасе, вроде бы не так мало. Но надо ведь еще по городу поколесить, выяснить, где состоится «мероприятие». В отличие от концертов раскрученной попсовой дряни, «Арию» не больно рекламируют. Например, здесь, в Нижнем, почти не было афиш.

Нужно еще время, чтобы где-то припарковать мотоциклы, чтобы пробиться в зал всеми правдами и не правдами. Короче, стартовать надо резко и отжигать, пока дорога позволяет.

— Самолет мы, конечно, не обгоним, но стремиться надо.

* * *

Улюкаев в самом деле заболел. В каком-то поселке Юрий отыскал убогую поликлинику — здание с облупившейся штукатуркой. Попросил градусник, столбик ртути добрался почти до отметки «сорок».

Докторша послушала фонендоскопом — сказала, что легкие чистые.

— Может быть, вирусная инфекция. Через пару дней температура спадет, тогда симптомы проявятся. Пока пусть принимает аспирин. Постельный режим, обильное питье.

Улюкаев слабо усмехнулся, но спорить с врачом не стал. Уже в машине сказал, что сам сядет за руль.

— Глотай таблетку и ложись. Ноги, правда, не вытянешь, но ничего, так даже теплее.

— Пустяки, температура — это еще не смертельно.

— Давай-ка, друг сердечный, соблюдать режим. Если есть смысл к кому-то из женщин прислушиваться, так это к врачам.

Понимая, что капризничать не время, Улюкаев дал себя убедить. Только попросил выключить печку — душно.

— Пропотеть тебе надо, потерпи ради дела.

Терпухин будто встретил нуждающегося в помощи соплеменника. И в самом деле — они ведь оба из мужского племени, пусть даже один мягче телом и духом, а другой крепче.

Редко Юрий чувствовал с кем-нибудь солидарность только по той причине, что мочится он тоже стоя, а не сидя. Сейчас вот столкнулся со слабостью плохо знакомого человека перед лицом женского сумасбродства, с преданной, верной любовью, которая не приносит ничего хорошего. Слабость не сделала его подлецом, и это уже достойно уважения.

Довез больного до города, устроил в гостинице, благо цены здесь не слишком кусались и деньги, взятые в дорогу, Улюкаев еще не успел растратить. Отогнал внедорожник на охраняемую стоянку, снял с крыши мотоцикл и отправился на поиски хорошего врача.

Терапевт из центральной больницы долго кочевряжился, но наконец согласился заехать в гостиницу после рабочего дня. К этому времени температура у больного спала, на лице и на теле выскочило несколько прыщиков.

— И здесь, кажется, тоже, — пробормотал Улюкаев, осторожно почесывая макушку. — Где я мог эту гадость подцепить?

Каждые пять минут он смотрел на себя в зеркало. Уверенный в скорой встрече с Катей, он хотел выглядеть как можно лучше. А тут неведомые прыщи превратили его, как назло, в карикатурного персонажа.

Врач не стал себя слишком утруждать, с порога определил ветрянку.

— Смеетесь? — возмутился Улюкаев. — Это же детская болезнь.

— Вы точно помните, что переболели в свое время?

— Не помню.

— Если не помните, значит, не болели. Соответственно иммунитета нет. Прыщики не расчесывать. Неплохо бы прижигать зеленкой.

Едва дверь за врачом захлопнулась, Улюкаев в отчаянье рухнул в кресло:

— Если она узнает про ветрянку, разлюбит меня окончательно.

* * *

В придорожных отстойниках еще не видели, чтобы молодая, красивая, со вкусом одетая женщина прикатила на такси и поселилась в тесной клетушке, где с трудом можно было развернуться, встав с кровати. Отстойник, правда, был не из самых паршивых. Кроме заправки и автосервиса здесь исправно работал душ, блюда в забегаловке не вызывали тошноту, по крайней мере у среднего гражданина. Можно было позвонить по междугородному телефону, в сортире дерьмом был испачкан только пол, но не стены.

На «плечевую» для водил такая красотка никак не походила. Может быть, городская проститутка разругалась со своим сутенером и теперь боится работать на прежней территории?

Первого, кто к ней сунулся, Катя вежливо отшила. Товарищ не понял, продолжал свои домогательства и тогда на глазах у нескольких свидетелей отлетел метров на пять после контакта с электрошокером.

Контингент в отстойнике постоянно менялся.

Не всех убеждала информация насчет охранного приспособления. Каждый считал, что уж он-то уломает блондинку. Один надеялся на личное обаяние, другой на модный прикид и богатый опыт, третий на бутылку с огненной водой особого качества.

Катя опасалась, что слабый удар током не всякого убедит, а сильный может отправить на тот свет кого-нибудь со слабым сердцем. Пора было объявить о себе, тем более что только так можно рассчитывать на скорую встречу с Гоблином.

Предмет ее мечтаний почти точно мотался где-то в этих краях. Она уже наслышалась о свежей истории с караваном фур. Несколько более давних случаев тоже связывали с бородатым мотоциклистом.

Вечером второго дня своего пребывания в отстойнике Катя отправилась переговорить с хозяином. Его усатая физиономия выразила живейший интерес. Подтянул тренировочные штаны с пузырями на коленях, поправил золотую цепочку от крестика, сцепил за спиной руки, пахнущие солярой, как у простого шоферюги.

— Как ваше ничего? Не скучаете?

— Человека жду.

— По делу или просто — ради интереса?

— Я его невеста.

Хозяин отстойника поперхнулся от неожиданности и сразу поскучнел.

— Что ж, дело хорошее.

— Слышали про Гоблина?

— Ну.

— Вот его как раз.

На мятом лице проступила кривая ухмылка.

В следующую секунду собеседник расхохотался Кате в глаза.

— Невеста Гоблина? В натуре?

— Странно слышать?

— Круто, однако, — кое-как, давясь от смеха, произнес хозяин. — Не забыть бы ребятам рассказать.

— Расскажите, ничего не имею против. Может, остерегутся лезть.

Развернувшись, Катя направилась в душ — только сейчас хозяин заправки разглядел у нее в руках махровое полотенце и флакон с шампунем. Побежал в свою кафешку делиться хохмой — блондинка-то, оказывается, с придурью.

Это же надо, что придумала.

На громкий смех быстро собралась компания человек в десять.

— Пойти сейчас и трахнуть ее в кабинке, — предложил кто-то. — Пусть потом жалуется жениху.

— Да Гоблин про нее знать не знает.

— Может, и поимел однажды, не слезая с мотоцикла. А она уже в невесты записалась.

— Кто пойдет? — громко поинтересовался хозяин отстойника. — Объясню, как открыть задвижку снаружи.

— А если опять электрошоком?

— Где же она успеет, если даже взяла? Или ты думаешь, что она его из рук не выпускает, даже под душем?

Тем не менее желающих не нашлось. Все посмеивались, подталкивали друг друга. Но В сторону душевой почему-то никто не двинулся.

 

Глава 31

НОЧНОЙ ФЕЙЕРВЕРК

Куратор давил на Хмеля, чтобы тот действовал живей.

— У тебя есть какой-то план или просто ляпнул не подумав? Ты представляешь себе сложность задачи?

В числе других отобранных сотрудников куратор прослушал на днях информацию от Парамонова, хорошо знакомого с предысторией охоты на Гоблина. На какие только приманки не пытались его купить. И разбитый мотоцикл оставляли на дороге, а рядом якобы труп в шлеме. И ящики с водкой перегружали среди ночи. И просто засады устраивали на удобных съездах с трассы.

Куратору явно не понравилось, что подопечный взял на себя конкретные обязательства. Теперь не только ведь с Хмеля будут спрашивать, но и с него.

— Куда ты полез? Столько уже народу обожглось, а посчитал себя самым умным.

— Не надо на меня давить, две ночи только прошло.

— Пройдет и третья, и четвертая. На что ты вообще рассчитывал?

Хмель терпел, старался не огрызаться. Втык оказал свое благотворное действие, злость подбросила в кровь адреналина, и накануне третьей ночи голова стала лучше соображать.

Главное — не просто засечь Гоблина, но заставить его остановиться. Чем-то приманить, только, не тем, что валяется на обочине. Так можно прождать слишком долго — бородач на «Харлее» уже подастся в другие края.

Нет, приманка должна быть видна издалека.

Чтобы он среагировал на нее с трассы, из лесу, со дна оврага, с расстояния хоть в один, хоть в пятнадцать километров. Хмель вспомнил о ракетнице, завалявшейся среди всякого барахла в дальнем углу гаража. Отыскал, проверил исправность.

Увидит Гоблин разноцветные огоньки, взлетающие с дымным шлейфом. Обязательно понравится. Подумает о том, как красиво палить в воздух на скорости выше ста пятидесяти. Захочет забрать ракетницу себе.

Не испугается подставы? Он-то знает, какие фокусы могут прийти ментовскому начальству в башку — фантазия у них ограничена фуражкой. При всей своей отмороженности Гоблин гораздо умнее их, хотя бы потому, что еще на свободе.

Главное — предупредить куратора, чтобы его друзья-товарищи не среагировали. А то напортят, спугнут. Или лучше ничего не говорить? Посвятишь их, а они возьмут и сунутся. Плевать им, что тебя подставят, им же хочется поскорей.

А если Гоблин не среагирует, будут потом измываться.

Хмель никому ничего не сказал. Съехал в грязь на проселочную дорогу. Остановился, раскрыл настежь двери, врубил на полную мощу первую попавшуюся кассету и стал палить вверх, время от времени выкрикивая что-то нечленораздельное.

Явится или нет? Предварительные рассуждения казались Хмелю правдоподобными, но сейчас, в реальности, все выглядело полным идиотизмом. Бродить вокруг машины, стрелять, орать, разыгрывая пьяного. Сам Хмель, остававшийся трезвым всегда и везде, внутренне ощущал неубедительность. А как со стороны? Хорошо, что никто не видит, кроме луны, отражающейся в лужах множеством презрительных глаз.

И вдруг он почувствовал совсем другой взгляд — внимательный, цепкий. Взгляд уходил, потом возвращался. Наверное, интересовался не только человеком с ракетницей, но и ближайшими окрестностями.

Потом раздался треск, и по дороге, разбрызгивая грязь, подкатил мотоцикл с погашенными огнями. Хмель не мог поверить глазам: неужели сработало? Невольно остолбенел с вытянутой вверх рукой и пальцем, закостеневшим на курке.

Борода, черная каска. Ни разу не видел Гоблина в лицо, но можно не сомневаться: это он.

* * *

Друзья-байкеры до того разогнались, что прощелкали поворот на Челябинск. Пришлось возвращаться назад. Поворот оказался заколдованным: за километр до него махнули перед носом заветной палочкой, от которой ничего хорошего ждать не стоило.

Оказалось, служивые просто соскучились на посту. Взяли штраф за превышение, потом с умным видом завели дискуссию насчет мотоциклов.

За пятнадцать минут у друзей все нервы перегорели. Ничего не рубит народ, а ты, будь добр, поддерживай треп;

Как только очутились в городе, сразу тормознули парня в косухе. Тот объяснил, где должен состояться концерт, предупредил, что ловить уже нечего. Возле Дворца культуры в самом деле собралась толпища. Хватало не только поклонников группы, но и ментов с дубинками.

Подошли к торгашу, спросили билетов. Тот заломил несусветную цену — в складчину хватило бы только на полтора.

— Ну его к лешему, — потянул за собой Штурман. — Если друг оказался вдруг и не друг и не враг, а так — покажи ему «фак».

Нашли стоянку, пристроили мотоциклы. Увидели много других, с интересными наворотами, но некогда было разглядывать. Попробовали пролезть в ДК по пожарной лестнице вместе с незнакомым кадром из местных, как вдруг раздался отдаленный ропот, толпу у входа что-то явно взволновало.

— Эй, слазьте, — крикнул кто-то снизу. — Концерт отменяется.

Оказалось, уперлась администрация ДК. Никто из толпы не знал точной причины разногласий, народ в любом случае не собирался расходиться.

Менты уже навострились, ожидая эксцессов. Кто-то неразборчиво крикнул про парк, будто «мероприятие» переносится туда.

Парни в банданах и кожаных куртках тут же стали тормозить машины, впихиваться в автобусы. Как только Майк со Штурманом завелись, к ним на мотоциклы подсели по двое незнакомых ребят, и отказать им не было никакой возможности. Байкеры были рады уже тому, что фанаты просто не отняли «Уралы».

Все, кто как мог, двинулись к городскому парку.

— Слухи ходят, что сам Гоблин прикатит, — сказал парень за спиной Штурмана.

— И здесь он прославился, — тряхнул головой байкер.

— Пока еще не чудил. Но, по слухам, вроде объявился на Урале.

— Не думаю, что явится — он не большой поклонник массовых мероприятий.

— Откуда знаешь?

— Я, между прочим, его земляк. Еще застал времена, когда он мелькал в нашей тусовке.

— Так ты его сразу приметишь.

— Его любой здесь сразу приметит. Ошибиться невозможно, второго такого кадра пока еще нет.

На обветшалой сцене уже стояли ударная установка и две пирамиды из мощных колонок.

Народ быстро рассаживался по спинкам скамеек, протискивался между рядами. Стоянки для мотоциклов здесь не было. Те, кто прикатил на двух колесах, пристраивались вдоль ограды, отсюда можно было смотреть и слушать, не слезая с «коня».

Снова появились омоновцы — без них дело никак не могло обойтись. Разбившись на мелкие группы, стали проверять зрителей без всякой системы и последовательности по обе стороны ограды.

— Кто-то парашу пустил, будто Гоблин ожидается, — сообщил другу Штурман.

— Не выставляться бы тогда ментам.

— Здешние меньше всего хотят иметь головную боль. Авось, думают, развернется и укатит восвояси.

Народ вокруг зааплодировал, загалдел. Появились музыканты, и сразу с места в карьер грянула песня из нового альбома. Менты тем временем особенно нежно, с любовью ощупывали мотоциклистов. И время от времени оглядывались, будто ждали подвоха.

Песни звучали одна за другой, почти без пауз. Гитаристы состязались в безумных «запилах»; казалось, струны вот-вот порвутся или начнут светиться от разогрева. Публика тоже быстро разогревалась, каждый уже выбросил вверх сжатый кулак и размахивал им согласно с ритмом.

Прожекторы монтировали на ходу. Вот включился один, обдав музыкантов потоком густо-синего цвета, потом сцена окрасилась багрово-красным. Грянул старый, всем памятный хит:

Как зверь мотор в ночи ревет

Пустырь, разъезд и разворот…

— Гоблин, — чей-то выдох рядом пробился через тяжелую звуковую завесу.

Штурман с Майком тут же обернулись на треск: опоздавший действительно подъехал на «Харлее». Но это была другая модель — гораздо более дорогая и тяжелая, чем у Гоблина.

— Ультра-Классик от девяносто третьего, — небрежно определил Майк.

— А сам далеко не профи. Видел, как он встал коряво? Наряд, правда, супер-пупер.

«Харлей» был ярко-красным, с серебром. Байкер нарядился под цвет машины — красный мотокостюм, серебристые шлем и перчатки. Все новенькое, чистенькое — уже это одно обличало в нем просто-напросто богатенького Буратино, который думает, что внешний форс — это все.

Менты кинулись шмонать незнакомца и мотоцикл. Тем временем разверзлись небесные хляби — не каплями, а настоящими струями в палец толщиной, будто кто-то наверху открыл задвижку.

К счастью, сцена была накрыта полукуполом, иначе аппаратуру бы мигом закоротило. Песня звучала дальше:

Широко расставив ноги, гитаристы раскачивали головами — длинные, ниже плеч волосы мотались в разные стороны, будто развеваемые ветром скорости. Тем временем менты повели куда-то красно-серебристого щеголя. Майк со Штурманом особой солидарности с ним не почувствовали — пару таких случаев сбивают спесь с новичков, мнящих, что байкерскую славу можно купить где-нибудь в престижном столичном магазине.

Никто из зрителей даже не думал расходиться.

Одни приняли холодный душ как дополнительный спецэффект, некоторые даже куртки с себя скинули, чтобы ощутить встряску в полной мере.

Другие решили, что ливень — это вызов с небес.

Там, наверху, Бог взял сторону ментов и решил испортить праздник. Не бывать этому! Кто-то хрипло кричал, запрокинув голову к небу, махал кулаком, адресуясь к высшим силам.

 

Глава 32

ФАЛЬШИВЫЙ ЗАКАЗ

Гоблин был далеко от того места, где его ожидали увидеть. Он не собирался вступать в разговор, просто протянул руку, чтобы забрать ракетницу. И тут заметил, что незнакомец совсем не пьян. Протрезвел от испуга? Так, что даже запах сразу выветрился?

Гоблин резко обернулся в сторону лесной опушки. Никого. Он настолько привык к грохоту движка, что давно уже слышал сквозь него шаги, шорох листьев, слабый треск ветки под ногой. Тишина, напротив, забивала уши, будто ватой.

— Хотел увидеться, — проговорил Хмель. — Но это не подстава.

Гоблин молча забрал себе ящик с зарядами, а потом и саму ракетницу.

— Сразу скажу как есть, незачем долго мне ходить вокруг да около. Нужно убрать человека, чтобы никто не подкопался и не стал уголовное дело заводить.

— Новое точно не станут, подошьют к моему.

Мой след давно простынет, а еще самое малое месяц любую аварию на дороге будут мне приписывать.

— За это я готов платить.

— Завязал я с такими, как ты, связываться.

Аванс за милую душу, а с остатком уже жметесь. Завтра, послезавтра, не так сразу. Как будто я, блин, школьный учитель и требую себе месячную зарплату.

— Задержек не будет, обещаю. Как только, так сразу.

— Наоборот: утром бабки, вечером стулья.

— Возьмешь и укатишь. Попробуй потом тебя найди, второй раз номер с фейерверком не выгорит.

— Мне и первый раз не понравился. Не люблю хитрожопых — чем меньше вас по земле ползает, тем больше кислороду. Размазать такого по канаве приятнее, чем баксы поиметь.

Менты снабдили Хмеля качественными фальшивыми сотками, изъятыми два года назад у заезжих чеченцев. Все номера были переписаны: если Гоблин решит сразу что-нибудь прикупить, потянутся дополнительные ниточки.

Куратор дал добро выплатить полную сумму вперед. Но Хмель решил, что такие качественные фальшивки могут впоследствии пригодиться ему самому. Если сразу сдать всю партию, но из расчета один к шести, с руками оторвут.

Тем более что необычная щедрость и ни на чем не основанное доверие заставят Гоблина навострить уши.

От Гоблина не стоило ожидать дружелюбия, но реальность оказалась даже жестче, чем «заказчик» предполагал. Он словно имел дело с шаровой молнией, ненадолго зависшей на расстоянии в несколько шагов. Секунда-другая — и молния сдвинется. Весь вопрос — куда.

Плюнуть и выложить бабки «на стол»? А вдруг унюхает своим звериным острым нюхом запах чеченского мини-цеха в подвале вместо запаха Федерального казначейства Соединенных Штатов?

— Я же сказал: как только, так сразу. Заплатит сам «потерпевший», деньги заберешь у него.

Пятьдесят штук зеленых.

— Это у кого такой большой бумажник?

— Он поедет рассчитываться за товар.

— Один?

— С охранником.

— Чего бы тебе самому не поживиться? Такой верный случай.

— Я в этом деле не спец, меня вычислят.

Бабки как-нибудь по-другому поимею, мне человека важно убрать.

Гоблин еще не смягчился, но, похоже, постепенно заглатывал наживку.

— Ну, а вдруг я ничего в машине не найду?

Ты, понятно, не самоубийца, но все-таки…

— Я и сам никому почти не доверяю, — понимающе кивнул Хмель.

Он еще не решил, какую может представить гарантию.

— Сядешь сзади, посмотришь, как это делается.

— Мне сесть сзади? Заказчику, человеку, который не хочет светиться?

— Наденешь шлем, лица никто не разглядит.

Народ вообще глазом не успеет моргнуть: налетим, как ветер, и конец ищи-свищи. Потом высажу где-нибудь в глухом месте.

— Я даже сейчас к тебе не рискну подсесть.

Страшно вылететь на первом же повороте.

— Сделаем по-другому. Я должен увидеть тебя прежде, чем начать. Съедешь с дороги, сольешь бензин из бака. Простоишь ровно два часа. Ты не будешь знать, наблюдаю я за тобой или уехал брать бабки, опасно тебе высунуться или нет. Если совесть чиста, два часа совсем немного.

— А потом, когда срок выйдет?

— Пойдешь с канистрой на трассу — голосовать.

* * *

Для многих водителей имя Гоблина стало символом страхов, особенно усиливающихся с наступлением темноты. Даже просто увидеть, как он проносится мимо, означало лицезреть вестника смерти.

Некоторые теряли над собой контроль. Если Гоблин обгонял их, они останавливались, включая аварийную сигнализацию, и долго не могли тронуться с места, чувствуя слабость в руках и ногах. Если бородатый мотоциклист проносился по встречной, водители ускорялись до предела, рискуя не вписаться в следующий поворот.

Больше всего пугали две вещи: бесцельность выходок этого «отморозка» и беспомощность всех ответственных служб. По опасному региону старались проехать в светлое время, хотя никто точно не знал границы рискованной зоны…

Новость о невесте Гоблина быстро распространялась за пределы отстойника. Люди на дороге общаются гораздо больше, чем принято считать.

Дорога развязывает языки, располагает к общению. Каждая заправка своего рода клуб. Попадают в этот клуб ненадолго, но, как правило, успевают поговорить обо всем на свете.

На заправках, в кафешках и отстойниках о Гоблине заговаривали чаще, чем на любую другую тему. Слухи обрастали самыми невероятными подробностями. Будто бы у мотоциклиста протезы на ногах, поэтому он прикован к своему «Харлею». Будто он побился с кем-то об заклад, что до Нового года похоронит не меньше дюжины человек. Будто менты специально не торопятся его отловить. Хотят добиться того, чтобы каждый груз на дороге сопровождал вооруженный сотрудник, а фирмы отстегивали за это областному управлению.

О невесте Гоблина говорили с удовольствием, как о чем-то комичном на фоне страхов и недобрых предчувствий. Рано или поздно должна была найтись такая идиотка. И говорят, красивая, фигуристая, все при ней. Интересно, как бы Гоблин отреагировал, если б узнал.

Многие, впрочем, верили, что новость до него дойдет: где-то же он ремонтируется, где-то заправляется. Нашелся и человек, который многое на это поставил. Заехав в отстойник, он никуда не выходил из своей клетушки для ночлега. Хозяин за отдельную плату сам носил туда еду.

Сперва он испугался, что имеет дело с фанатиком-горцем, у которого в сумке взрывчатка для теракта. Но гость с юга пригласил его посидеть вместе за закрытой дверью. Это было не совсем обычное общение: хозяин только пил, гость только курил. Оба параллельными путями двигались к теплой кондиции, пригодной для разговора по душам.

— Знаю, брат, какие у тебя мысли в голове, — заметил Самир. — В город я не собираюсь.

Ни тебе, ни твоим клиентам ничего плохого не сделаю. Выгоду с меня ты уже получил и еще получишь гораздо больше.

— Нет вопросов, — замахал руками хозяин. — Живи, сколько понадобится. Вот у меня торчит одна: сколько захочет, столько и будет торчать, мне не жалко. Только смотри не лезь к ней, девка со сдвигом.

Дагестанец не придал большого значения уверениям хозяина и продолжил дальше:

— Тебе все равно хотелось бы заглянуть в мою сумку. Возьми посмотри, я разрешаю.

— Что ты городишь? В чужие вещи я в жизни нос не совал.

— Я сам хочу, чтобы ты видел, — Самир придвинул сумку ногой по полу.

— Ладно. Хорошему человеку не могу отказать, — нагнувшись, хозяин расстегнул «молнию».

И сразу быстро застегнул обратно, едва только блеснул фиолетовым зрачком оптический прицел.

— Я не чеченец, я аварец. Мы с русскими не воюем, есть отдельный счет за отдельное дело. Зло никому не прощается — ни своим, ни чужим. И если ты, друг, меня заложишь, ни одна сила в мире не спасет тебя и твоих близких.

Самир отдавал себе отчет в своих действиях.

С одной стороны, важно успокоить своего собеседника по поводу взрывчатки. С другой — хозяин отстойника не должен принять необычного клиента за простого уголовника, мелкую сошку, скрывающуюся от милиции из-за наркоты или фальшивых долларов. Сдаст слишком опасного, но совсем неопасного тоже сдаст почти наверняка.

 

Глава 33

ИНЦИДЕНТ В ОТСТОЙНИКЕ

Два могущественных чувства боролись в груди Терпухина — мести и жалости. Для первого вроде было гораздо больше оснований. Мало ли от кого уходит жена — старая, как мир, история. И все-таки Улюкаеву хотелось помочь, тем более из-за памятного удара сгоряча при первой встрече. Да и Кате, чей подарок Атаман прихватил в дорогу как сменную одежку под свитер.

Брошенный муж с трудом оторвал от себя необходимую для опросов фотку. Баба, конечно, красивая, этого у нее не отнимешь. Обычно уходят к кому-то, а она, похоже, пустилась в свободное плавание. Только странно, что ее и Гоблина приходится разыскивать в одном и том же месте.

Оседлав мотоцикл, Атаман заехал на железнодорожный вокзал и в аэропорт, разузнал насчет злачных заведений в городе. Он снова и снова пытался восстановить в памяти тот краткий миг, когда увидел за спиной Гоблина блондинку с длинными волосами. Кто сидел тогда на пассажирском месте: Катя или чертовски похожая на нее женщина?

После часа ночи в глазах уже рябило от мерцания светомузыки, мужских и женских фигур, танцующих в туманных прокуренных помещениях.

Рестораны уже закрылись, работали только бары, ночные клубы и казино. В южно-уральском, не таком уж большом городе заведений, однако, хватало.

Молодую женщину на фотографии не могли опознать ни бармены, ни швейцары, ни крупье, ни «качки» — вышибалы. Может быть, Улюкаев вообще напутал и она сейчас прохлаждается где-нибудь в Москве или укатила по визе в теплые края — на Кипре, наверное, еще купаться можно.

А может, подсела на другой разукрашенный эмблемами мотоцикл и бороздит сейчас просторы?

Терпухин хорошо помнил ее восхищенный взгляд, направленный на друзей-байкеров и «Уралы», чей дизайн был уже не дубовым, а вполне современным.

Прожженную тварь сразу можно оценить, а Катя совсем другая. Просто не заложено в ней от природы благоразумия, не включаются тормоза.

Жизнь еще ни разу не дала человеку по мозгам.

Для нее, как для девочки, мир вокруг — все еще красивая сказка. Сделай шаг в сторону от проторенной дорожки — и за первым поворотом тебя ждет невероятное приключение.

Такая в самом деле может нарваться на приключение. Только не в розовых, а в черных тонах. Но где ее искать — иголку в стоге сена? Пока не поздно, лучше обратиться к ментам, у них возможностей для поиска несравненно больше.

Понятно, почему Улюкаеву этого не хочется.

Но пусть сам все взвесит и решит.

Наряду с ночными заведениями были в Магнитогорске и улицы пустынные, мрачные. По обеим сторонам глухие заборы, за ними — корпуса цехов, трубы. Днем здесь жизнь наверняка бьет ключом, а вот ночью — ни души, разве только по одному сторожу и выводку собак на каждое огромное предприятие.

Здесь можно было смело прибавить скорости.

Едва только Атаман разогнался, как внизу под ним оглушительно хлопнуло, чоппер стало разворачивать поперек дороги и кренить, вынося прямиком к бетонному забору.

Терпухин прекрасно знал, что лучше не падать вместе с мотоциклом. Шанс обойтись без переломов есть только тогда, когда ты отскочил и свалился в другую сторону. Но если отскочить сейчас, от чоппера останутся рожки да ножки.

Все произошло за долю секунды. Боковым зрением Атаман успел разглядеть впереди под фонарным мигающим столбом огромную лужу, где синхронно отражалась эта нехитрая «светомузыка». Там, где лужа, есть шанс на грязь.

А вязкая грязь — шанс на спасение.

Свесившись набок, Терпухин попытался всей своей массой изменить наклон и траекторию заноса чоппера. С трехсоткилограммовой, снаряженной по полной программе машиной ловить было бы нечего. Но облегченный мотоцикл действительно отклонился от линии забора и поднял тучу брызг, влетев в заветную лужу.

Всеми фибрами Атаман ощутил другую среду под колесами, уловил торможение. Теперь можно и падать в сторону, выпустив руль. Шмякнувшись на спину, Юрий успел увидеть, как мотоцикл свалился почти одновременно и сделал в мутной воде полный оборот вокруг своей оси.

Неровно положенный асфальт шел в этом месте на уклон, и дожди нанесли предостаточно грязи — в здешних краях осень начиналась гораздо раньше, чем на южно-российских казачьих землях. Поднявшись на ноги, Атаман почувствовал, что прилично ушиб всю спину: лопатки, ребра, позвоночник до самого кобчика. Но главное — мотоцикл, сейчас совсем не время завязнуть с ремонтом.

Машина оказалась в общем цела, за исключением первоисточника проблемы, спустившего заднего колеса. Запасной камеры у Атамана не было, зато имелся нужный клей. Кряхтя от боли, согнувшись в три погибели, он выкатил мотоцикл из лужи. Повел к следующему фонарю, светившему нормальным ровным светом. Разбортовал, залепил клеем дыру, снова накачал.

Все равно пропускает. Придется где-то искать шиномонтаж.

* * *

Штурман с Майком собирались немедленно тронуться в путь. Им опять нужно было проехать почти тысячу километров, чтобы успеть на следующий концерт. Третья подряд ночь без сна проблемы для ребят не представляла. Им случалось и больше держаться на энтузиазме, зато потом, истощив энергию, организм вырубался на полные сутки.

В этот раз толпа разогрелась до полного экстаза и они вместе с ней. Народ после концерта не спешил расходиться, кто-то скандировал под дождем, кто-то принимал из горла, кто-то наяривал по аллее круги почета на безбожно тарахтящем мотоцикле.

«Воронки» уже стояли наготове. Промокшие обозленные менты вырывали людей поодиночке из общей неразберихи. До поры до времени все проходило гладко, потом кто-то решил возбухнуть и началась драка: руки и ноги против резиновых дубинок.

— Сматываемся, пока не поздно, — шепнул Майк.

Завели мотоциклы, попытались выехать в другом направлении, но наткнулись на сплошную цепь омоновцев со щитами.

— Попросить подвинуться? — вслух задался вопросом Штурман. — Лучше не надо.

Развернулся и газанул, не обращая внимания на окрики. Продрались сквозь мокрые кусты, покатили вдоль парковой ограды в поисках просвета. Наконец вырвались на улицу. Уже вздохнули с облегчением, как вдруг чей-то голос, усиленный мегафоном, приказал остановиться.

Пока озирались, мотоциклы окружили крепкие фигуры в камуфляже.

— Глуши моторы, мать вашу!

— Мужики, мы никому ничего не сделали, — сойдя на землю, попытался протестовать Майк.

Заломив правую руку за спину, его потащили к маячившему на перекрестке «воронку». Следующим впихнули Штурмана, наподдав ногой под зад. Человек десять в машину уже запрессовали.

Большинство честило ментов сквозь зубы, и только один в дальнем углу орал во все горло:

— Имел я вас всех, мусора долбаные!

— Заткнись, — не выдержал кто-то. — Или поближе к дверям переселяйся, чтобы тебя сразу достали.

— Я все понял, — сообщил Штурман Майку. — Помнишь того, красноперого в серебристых перчатках? Это нам в наказание за злорадство.

* * *

Койку подешевле можно было снять в вагончике, где стояли двухъярусные армейские кровати. Более приличные «номера» в отстойнике находились в двухэтажном строении — здесь имелось даже несколько одноместных клетушек на первом этаже. Окно Катиного «номера» выходило на елки, постоянно мокрые в эту пору года. Если даже дождь прекращался, на кончике каждой иглы оставалась висеть слеза.

Катя понятия не имела, кто поселился напротив, хотя две двери разделял коридор шириной чуть больше метра и одновременно их нельзя было открыть. Сэкономив на площадях, в отстойнике позаботились о звукоизоляции, хорошо помня, что девять человек из десяти остаются здесь с единственным желанием отоспаться.

У Самира окно выходило на дорогу. Каждый раз, заслышав треск мотоцикла, он осторожно выглядывал наружу. Одновременно расстегивал на сумке «молнию», благо, стоя в любой точке клетушки, можно было дотянуться до всех ее четырех углов.

Самир не был на все сто процентов уверен, что Гоблин подкатит именно со стороны трассы.

Но в том, что бородач явится, не сомневался ни секунды. Обязательно услышит про невесту, обязательно захочет на нее поглядеть.

Лишь бы не тянул слишком долго. А то дойдет до ментов, и они тоже захотят устроить здесь засаду. Или по тупости своей заберут Катю в отделение, начнут допрашивать. В любом случае испортят чрезвычайно удобный расклад.

Самир не пил и не ел, чтобы лишний раз не выходить в сортир. Не только Кате не хотел попасться на глаза, но и вообще никому. Зачем светиться со своей характерной внешностью?

Жажды в слякотную осень он не испытывал, голод заглушал анашой. Задергивал на окне убогую занавеску и курил стоя, выпуская дым в форточку, чтобы никто не унюхал запах в коридоре.

Ждала и Катя. Она тоже верила, что Гоблин вот-вот явится. Этот грубый человек с нечесаной бородой просто не успел ее оценить в прошлый раз. Наверняка блондинок было в его жизни с избытком. Наверняка женщины вешались на него: норовили подсесть на мотоцикл, залезть в постель. Победителя любая женщина распознает, даже круглая дура. И захочет его, невзирая на пот, грязь, косноязычие.

Только не всякая сможет стать для него большим, чем забавой на час. Укротить победителя, заставить его разглядеть тебя — вот что ты сможешь сделать. Если такой, не знающий компромиссов человек оценит тебя по достоинству, ты сможешь по праву гордиться собой.

Катя уже видела в мечтах свои развевающиеся на ветру волосы. Видела себя за спиной Гоблина в таких же кожаных штанах, только не грязных, а новеньких, обтягивающих ногу'. Они мчатся по водной поверхности, там, где еще неглубоко. За «Харлеем» остается пенный след, заходящее солнце бросает на воду золотисто-багровый отблеск…

Вдруг со стороны леса раздался рокот движка. Кто еще мог подъезжать оттуда, кроме него?

Кате стало даже страшно оттого, что желания ее начали наконец материализоваться. Узнает ее Гоблин или нет? А если просто заглянет в окно и посмеется? Нет, он не примчался бы сюда только ради этого.

Катя раскрыла окно, из лесу пахнуло сыростью и запахом хвои. Сильный свет одиночной фары заставил зажмуриться. Она еще не успела ничего разобрать, а сильная рука уже подхватила, вытянула наружу.

Гоблина можно было узнать по одному только запаху. Катя читала когда-то в книжке, что самые концентрированные эссенции для производства духов получают из самых отвратительно пахнущих натуральных продуктов, вроде амбры — отвердевших сгустков из кишечника кашалота. Точно так же запах Гоблина, далеко не самый приятный для обоняния, был настоящим запахом всепобеждающей силы.

Устроившись сзади, Катя сжала ногами мотоцикл, приникла к широкой спине и вдруг разглядела в окне только что покинутой комнаты темный силуэт с винтовкой в руках.

«Харлей» был развернут боком к двухэтажному строению и находился еще слишком близко.

Это сыграло с Самиром злую шутку. Глупо было приникать к мощному оптическому прицелу на расстоянии в несколько шагов. Дагестанец выстрелил, почти не целясь, но пуля всего лишь пролетела у виска Гоблина.

Тот дернул мотоцикл с места, развернулся, подставив Катину спину. Во второй раз Самир уже приложился к прицелу, метил в колесо, но Гоблин неожиданно резко накренил машину, и пуля только продырявила заднее крыло.

Едва только Кате показалось, что мокрая хвоя прикрыла их собой, как Гоблин развернулся обратно. От ужаса пассажирка потеряла дар речи.

Стена с освещенным окном стремительно приближалась, будто подхваченная вихрем.

Сжавшись насколько возможно, закрыв руками голову, Катя оттолкнулась от широкой спины.

Упала удачно — на мягкую, копившуюся много лет подстилку из опавшей хвои. Человек в окне с плохо различимым лицом снова приник к прицелу, но выстрелить не успел.

Гоблин приподнял переднее колесо, и противник не сумел увернуться накатившая тяжесть размозжила ему череп с такой легкостью, будто разбила яйцо в скорлупе. В последний момент Гоблин откинулся назад, иначе и его голова не уцелела бы. Вламываясь в «номер», мотоцикл слегка подпрыгнул: если бы водитель не изменил посадку, он бы ударился макушкой об оконную перемычку.

Вышибив задним колесом кусок дощатой стенки под окном, «Харлей» впечатал дагестанца в полотно двери. Снес последовательно дверные коробки обоих расположенных друг против друга номеров, вкатился в номер Самира, вышиб и там тонкую стенку и прорвался на улицу.

Там уже замерли, как в детской игре, несколько водителей, бросившихся к своим машинам, но не успевших или добежать, или открыть двери. Гоблин заметил, что пассажирка куда-то подевалась. Спокойно объехал отстойник и нашел ее на том же месте, где потерял, — на хвойной подстилке.

 

Глава 34

ПОБЕДИТЕЛЬ

До утра еще оставалось много времени. Нужно было где-то переждать сырую неласковую ночь., Тем более что снова зарядил дождь, вблизи от редких фонарей его мелкая и частая сетка особенно хорошо виднелась в воздухе.

Терпухин постучал в запертую дверь заводской проходной. Залаяли собаки, но сторож еще долго не появлялся. Наконец вылез старик с мятым, заспанным лицом.

— Извини, отец. Мелкие неприятности.

— Е-мое, где ты так изгваздался?

Узнав, в чем дело, сторож дал дельный совет:

— Есть у меня сосед, ремонтирует все на свете: от велосипеда до «БМВ». Езжай сейчас к нему.

— Поднимать в такой час человека? — с сомнением пробормотал Атаман.

— Ради куска работы он всегда пожалуйста.

Во втором часу ночи мужик еще не спал, возился у себя в гараже, пристроенном сбоку к частному дому. Камера нашлась. Мастер сделал все в мгновение ока и запросил недорого.

— А я, видишь, со сваркой вожусь. Работы — завал. Ездят люди на старье, а оно сыплется и сыплется.

— Можно твой шланг — машину помыть?

— А самому есть где помыться и шмотки постирать? Говор у тебя нездешний, видать, проездом в наших краях. Не стесняйся, вон у меня дверь в душевую. Включить нагреватель ничего не стоит, на счетчике все равно «жучок».

Помыться можно было бы и в гостиничном номере, но Атаман сомневался, что его пустят в таком виде пройти к лифту. Вся спина камуфляжной куртки стала черной. Волосы на затылке были липкими, даже за шиворот затекла жидкая грязь.

— Если ты не против. Мне недолго.

Пока вода грелась, автослесарь вернулся к прерванной работе и между делом спросил:

— Не боишься на мотоцикле рассекать?

— А в чем проблема?

— У нас здесь стали косо на таких посматривать. Или не слыхал про шуточки Бороды?

— Давно уже слыхал, когда у вас все еще тихо было на дорогах.

— Смотри, могут неласково обойтись. С Гоблином, конечно, не спутают. Но есть у некоторых черта — вымещать зло на том, кого ухватить легче.

Мастер оказался словоохотливым. Сообщил, что берет в два раза дешевле, чем в автосервисе Судя по всему, поток клиентов у него действительно не иссякал, информация о происшествиях была достаточно свежей.

— На этом Гоблине уже помешались все. Одни выезжать в темное время боятся, другие готовы тормозить и бить всех, кто на двух колесах.

А бабы некоторые тащатся от него. Недавно одна смурная объявила себя невестой.

— Невестой Гоблина? — навострил ухо Атаман.

Что-то подсказывало, что Катя вполне на такое способна.

— Ну не дура?

— Местная?

— А черт ее знает. Торчит, говорят, в отстойнике на пятидесятом километре.

— Это в какую сторону? — забыв о сплошном синяке во всю спину, Терпухин подскочил к мотоциклу.

— Ты куда? Водичка через две минуты самый раз.

— В какую сторону? — повторил Юрий, заведясь и забравшись в седло.

— Все вы, мотоциклисты, со странностями.

Смотри осторожней, говорят, электрошоком шарахает всех, кто попадает в запретную зону.

…Выехав за городскую черту, Терпухин мигом отмотал пятьдесят километров. Но все равно опоздал. Увидел только труп, прежде чем менты всех отогнали и накрыли тело простыней.

Тот самый горный орел, что предлагал взятку за возвращение домой. В упрямстве и целеустремленности ему не откажешь: все-таки первым дорвался до Гоблина, дождался своего часа. Правда, час этот оказался последним вовсе не для хозяина «Харлея».

— Слышишь, ты, — проскрипел кто-то в спину Атамана. — Катил бы отсюда, пока цел. Отберем сейчас мотоцикл и кинем вон трейлеру под колеса.

Еще несколько голосов поддакнуло, добавив для убедительности по крепкому словцу.

— Бородатых тоже отслеживаете? — спокойно поинтересовался Терпухин. — И тех, кто в кожаных штанах, не забудьте.

— Он еще подначивать нас будет, слышишь?

— Кончайте базар, есть конкретный вопрос.

Видел ее кто-нибудь? — Терпухин извлек из кармана куртки фотографию, успевшую подмокнуть и помяться.

— Ни хрена себе. Это ж та самая…

— Укатила краля, — добавил другой. — Поминай как звали.

— Может, ты хоть объяснишь, — толкаясь локтями, пролез ближе третий. Она в натуре его баба?

* * *

Минут пятнадцать проехали молча. Катя медленно приходила в себя, да и не была уверена, что Гоблин ее расслышит, что ветер сумасшедшей скорости не разорвет слова в клочья, едва только выпустить их изо рта.

Набравшись смелости, она оглянулась назад и увидела что-то вроде большой задней спинки, куда вделан был оклад иконы. Выглядел оклад как настоящий, только вместо иконы в нем различалась фотография самого Гоблина лицо в темных очках как раз помещалось в проеме, предназначенном для святого лика.

Катя не считала себя верующей, в церкви она была раза два на Пасху ради интереса.

Но ей все равно показалось перебором вставлять в оклад себя, дорогого и любимого. Похоже, Гоблин в самом деле не боится ни Бога, ни черта.

Молчание стало угнетать, пора было что-то оказать, точнее, прокричать. На задней полке Катя увидела крепко прихваченную винтовку, ту самую, что была в руках у стрелка.

— Зачем ты винтовку взял? — крикнула она в затылок со спутанными волосами.

Сразу поняла, что вопрос глупый, но ничего лучшего в голову не пришло.

Минут пять мотоциклист не отвечал. Катя уже решила, что он не расслышал или не хочет удостоить ответом. Но ведь приехал же он специально за ней. Или заподозрил после стрельбы, что она была только приманкой? Тогда он должен ненавидеть ее, презирать.

— На память, — ответил вдруг Гоблин, не оборачиваясь.

Она не сразу поняла, потом наконец вспомнила свой давно прозвучавший вопрос. Ответил все-таки… Надо срочно выяснить, не закрались ли у него подозрения.

— Ты ведь не думаешь, что я знала…

Снова молчание. Лента дороги раскручивалась не правдоподобно быстро, как в компьютерных играх-автогонках. Изредка мимо проносились темные силуэты. Встречные машины и попутные пролетали почти с одинаковой скоростью, только по огням она отличала тех от других.

— Возьми пакет, — хрипло произнес Гоблин.

Катя сама себя едва слышала, когда кричала во весь голос. А вот он явно не напрягался, но каждое слово доносилось отчетливо.

— Где?

— За спиной.

Одной рукой она продолжала держаться за широкий кожаный пояс. Вторую протянула, чтобы отвязать пакет.

— Смотри не урони.

Пакет оказался тяжелым, Катину руку едва не вырвало из плечевого сустава. Но пальцы сжимали груз изо всех сил. Разжали только тогда, когда Гоблин велел:

— Хватит, пусти. Теперь закрой глаза.

Она послушалась беспрекословно.

— Теперь открой.

Едва только раздвинулись веки, как с гулким хлопком ушел вперед и вверх дымный шлейф.

В небе повис красный светлячок.

— Что это? — крикнула Катя с восторгом.

Гоблин выстрелил еще раз и еще. Первый шлейф уже изогнулся к земле, зато новые чертили по черному небосводу пока еще ровные прямые. Зажегся зеленый круглый шар, потом снова красный.

Катя уже разглядела ракетницу в руке Гоблина. Но зрелище от этого не стало менее фантастическим. Никогда еще в жизни она не видела такой красоты.

— Не боишься, что нас обнаружат по этим следам?

Вдруг вспомнилась искалеченная левая Гоблина. Ракетница в правой, а левой он не в состоянии ничего удержать. Значит, руль мотоцикла свободен, в случае чего хозяин «Харлея» не сумеет быстро выровнять курс. Сперва ему нужно выпустить ракетницу, а за это время они успеют влететь в любое из деревьев, что проносятся, хмурые, с обеих сторон.

Катя снова зажмурила глаза, но быстро открыла. С ними ничего не должно случиться, потому что она за спиной победителя.

 

Глава 35

ЗАПАХ КРОВИ

Хмель тем временем обсуждал условия предстоящей операции. К его неудовольствию в разговоре принимал участие еще один незнакомый мент. Куратор успокоил тем, что это приезжий из Ростова, у которого нет своих связей в криминальном сообществе Южного Урала.

— Не волнуйся, утечки не случится. Твое доброе имя не пострадает от нашей внебрачной связи, — довольно ухмыльнулся куратор, после чего деловито стер улыбку с лица. — Этот человек лично ведет Гоблина, он просто обязан присутствовать.

«Втянули меня, а теперь диктуют правила», — злился Хмель, но делать было нечего.

— Почему он все же назначил место? — гадали менты. — Явный для него риск.

Хмель занервничал. Сомнения сомнениями, но сам Бог им велел устроить там ловушку. Выполнив заказ, Гоблин бабок не обнаружит, значит, появится там не один, а два раза. Какого черта отлавливать такого мастера на трассе, когда заранее известно, где его — можно взять голыми руками?

— Давайте соблюдать договор: рядом со мной вы его не трогаете. Пусть дело сделает, а потом уже душите.

— А если упустим, если прорвется по бездорожью? Найдет ведь тебя, субчика.

— Заберете меня из машины, а потом хоть вакуумную бомбу сбрасывайте.

— Жалости в тебе нет ни капли, — пошутил куратор.

* * *

Съехав с дороги, «Харлей» долго повторял изгибы лесной тропы, потом свернул туда, где тропы уже не просматривалось. Продолжались эффектные демонстрации: теперь Гоблин вытащил откуда-то саблю — она вспыхивала голубым там, где сквозь хвою пробивался лунный свет.

Ветки с мокрыми иголками хлестали со всех сторон. Катя спрятала лицо, но они цеплялись за волосы. Раздался хруст, равномерно чередующийся со свистом. Это Гоблин сабельными взмахами расчищал дорогу.

Наконец они подъехали к какой-то неглубокой яме. Привыкшие к темноте глаза различали на стенках обнаженные корни елок — десятки скрюченных пальцев потолще и потоньше. Катя слезла с мотоцикла — с непривычки спина ее затекла и ныли мышцы ног выше колен.

Гоблин подтолкнул ее, она упала ничком на хвойную подстилку. Сейчас она не ждала красивых слов в преддверии близости. Готова была к бесцеремонному сдиранию нижнего белья. Этот человек еще слишком плохо ее знает…

Вдруг боль пронзила ее внутренности, никогда еще она такой не испытывала. Кожа покрылась холодным потом, дыхание прервалось, она вдруг поняла, что именно чувствует забиваемое животное в последние минуты жизни. Все уже ясно, все безнадежно.

Катя попыталась перевернуться на спину, но что-то прижало ее за шею. Гоблин не матерился, не сыпал проклятиями. Все делал молча, и это было еще хуже, еще ужаснее.

В глазах замерцали разноцветные расходящиеся круги, запах собственной крови забивал ноздри, душил. Лет пять назад у Кати брали кровь на анализ, и она со страхом наблюдала, как поднимается внутри стеклянной трубочки тонкий красный столбик. Хотелось остановить медсестру: «Хватит, достаточно!»

Сейчас кровь струилась по всему телу, хвойная подстилка стала горячей и липкой. Но крикнуть «Достаточно!» уже не хватало сил. Она просто спешила вспомнить напоследок все самое лучшее, начиная с раннего детства. Невыносимая боль достигла таких пределов, что сознание прояснилось, как никогда.

* * *

Не один Терпухин обратил внимание на разноцветные огни в небе. Патруль на дороге тоже среагировал и снялся с места. Только менты с первого раза проскочили место съезда, а Юрий приметил неглубокую, уходящую влево колею.

Теперь главное — не потерять ее в лесу, не отводить от земли глаз.

Фара выхватывала из темноты деревья, и они, будто застигнутые врасплох, спешили прикрыться мохнатыми лапами. След словно пульсировал — то пропадал, то снова отпечатывался рельефно. Потом пульсация оборвалась.

Терпухин сунулся вправо-влево, заглушил движок, чтобы вслушаться в тишину. Ни единого звука, кроме дыхания спящего леса. Слишком далеко успел оторваться противник или встал на стоянку, чтобы заняться «любовью»?

В первом случае ловить уже нечего — в прямом и переносном смысле. Надо исходить из второго варианта. Вряд ли у Гоблина хватит терпения, съехав с тропинки, долго вилять среди густо растущих елок. Он может быть где-то совсем рядом, прекрасно слышал стук движка и видел свет фары. Затаился, ждет. И Кате приказал сидеть тихо.

Оставив машину, Атаман бесшумно отошел в сторону от тропы. Он не боялся потерять мотоцикл — еще за время службы в спецназе привык ориентироваться ночью где угодно: в пустыне, в горах, в лесу.

Везде, кроме тропинки, слой опавшей хвои был слишком толстым, искать следы колес здесь не имело смысла. Запах — другое дело. Здесь не шоссе, где много машин, не открытое пространство, где ветер сдувает все к чертовой матери. Здесь аромат выхлопных газов будет висеть достаточно долго, медленно оседая вниз.

Терпухин нырял среди хвои вправо и влево, пока наконец не разнюхал, что хотел. Быстро и бесшумно двинулся по тающему следу. Под ногами, подтверждая верность выбора, то и дело попадались большие срубленные ветки. В какой-то момент Юрий невольно притормозил: к прежнему запаху добавился еще один хорошо знакомый по прежней жизни боевого офицера. Запах крови.

Сперва Терпухин решил, что ему почудилось.

Но с каждым шагом запах становился явственней и наконец перебил даже запах самого леса.

До этой поры он не думал, что Кате грозит немедленная опасность. Теперь заново осознал, что имеет дело с непредсказуемым человеком, способным абсолютно на все.

Сделав еще несколько шагов, увидел в неглубокой яме изуродованное тело. Даже на руки его непросто было взять — казалось, может развалиться на части…

* * *

Гоблин снова летел по асфальту. Ветер вычесывал последние хвойные иглы с бороды и волос, трепал длинные пряди, привязанные справа и слева к рукояткам руля. В свете блеклой, мерцавшей за облаками луны пряди Катиных волос отсвечивали уже не золотом, а платиной.

Гоблин не испытывал той эйфории, которую испытывают маньяки, удовлетворив свою извращенную страсть. Ни маньяком, ни извращением он не был. С этой тварью — как он называл про себя Катю — история вышла совсем другая.

Она дала себя использовать против него. Из-за нее ему чуть не вышибли мозги с расстояния в несколько шагов. И ведь не под страхом смерти ее заставили рисковать. С какими горящими глазами она подсаживалась на мотоцикл тогда, в Астрахани. И сейчас наверняка сама придумала объявить себя невестой. Он, Гоблин, догадывался, что это ловушка, и все равно приехал. Чтобы воздать по заслугам.

Тварь осмелилась обмануть его, подставить, и это заслуживало самой суровой кары. Мужчину-врага Гоблин готов был просто и без затей снести с дороги, как он сделал это со стрелком в отстойнике. Но чтобы женщина, низшее существо, вздумала перехитрить его — это уже предел.

Сабля тут пригодилась как нельзя лучше — ею ведь можно не только рубить, но и резать, колоть. Гоблин купил ее по случаю в Астрахани у человека, взявшегося подварить «Харлей». Рукоять красивая, с инкрустацией, лезвие новехонькое, без единой зазубрины.

Гоблин вспомнил о недавних гонках в грозу, об упрямом казаке, похороненном под горящим деревом. Пожалел, что не было тогда сабли, силенки бы хватило рассечь станичника наискось.

Только сейчас в первый раз он дал новой сабле попробовать крови. От крови настоящая сталь закаляется…

Патруль на мотоциклах тем временем отыскал место расправы. Несколько минут они не могли прийти в себя, самого молодого стошнило. Старший уже собрался выйти на связь по рации, когда слабое дуновение донесло издалека еле различимый треск мотоцикла.

Патруль выкатился на лесную тропу, где скорость можно было набрать чуть больше. Ушло сообщение по рации, и скоро милицейский СОБР, рассредоточившись попарно, попытался заблокировать указанный квадрат.

Вслед Терпухину дали несколько очередей, но все-таки он прорвался, ушел. Не слишком боялся быть заподозренным в убийстве. Но ни за что не хотел возвращаться на место, давать отчет в качестве свидетеля. Сидеть в теплом отделении, пока будут заполнять протокол допроса.

Атаман понял, что уподобился врагу в одном: теперь он тоже не может остановиться, должен гнать и гнать. Никто и ничто не остановит его, кроме пустого бака.