Водитель первого класса Игорь Смоляков, по прозвищу Маманя, вышел из дому, поправляя на плече ремень дорожной сумки. Солнце еще не взошло, на улице было довольно прохладно, и, разомлевший после сна в мягкой постели и утренней чашки горячего чая, Маманя, зябко ежась, задернул до самого горла “молнию” своей легкой спортивной куртки. Он пересек освещенное ртутным фонарем пространство перед подъездом и оглянулся, чтобы бросить прощальный взгляд на освещенное окно на третьем этаже. В окне маячил силуэт жены, похожий на вырезанную из фанеры грудную мишень. Маманя поднял руку и помахал. Силуэт помахал в ответ.

– Гуд бай, маманя! – весело сказал Смоляков, повернулся к окошку спиной и зашагал через темные дворы наискосок, время от времени поддавая локтем сползающую сумку, где булькал в термосе обжигающий черный кофе без сахара, шелестел вощеной бумагой увесистый сверток с бутербродами, а на самом дне, под сменой чистого белья и двумя парами носков, лежали прихваченные тайком от жены пятьдесят долларов и упаковка презервативов.

Дорога была знакомая, хоженая-перехоженная, и исполненный приятных предвкушений Маманя двигался по ней автоматически, даже не глядя под ноги, хотя небо на востоке только-только начало наливаться робким серовато-голубым светом и в темном лабиринте заборов и помоек можно было запросто переломать ноги.

Через несколько минут он выбрался на скупо освещенный проспект Мира, пересек его по диагонали, посмотрел на часы и остановился на троллейбусной остановке, прикуривая сигарету.

Как всегда, он рассчитал все минута в минуту, и дежурная машина из троллейбусного парка, собиравшая по городу водителей утренней смены, подвывая движком и гремя токоприемниками, выползла из-за угла в тот самый момент, когда Маманя докурил сигарету до фильтра и бросил окурок под ноги.

В остывшем за ночь салоне было людно и накурено. В грязноватом желтушном свете потолочных плафонов слоями плавал табачный дым, заспанные троллейбусники вяло обсуждали какие-то свои троллейбусные дела. Перешагивая через вытянутые поперек прохода ноги и придерживаясь за поручень. Маманя добрался до кабины водителя, где светились немногочисленные циферблаты и лампочки, а в большом плоском ящике, расположенном под лобовым стеклом справа от сиденья, с непривычно громким клацаньем замыкались и размыкались контакторы. Маманя просунул в кабину голову и попросил водителя высадить его возле грузового парка. Водитель молча кивнул, не поворачивая головы. Глаза его непрерывно бегали по кругу: на дорогу, в боковые зеркала, в салонное зеркало – оно же “шкуроулавливатель”, вверх, на провода контактной сети, и снова на дорогу. Это было забавно, и Маманя сразу вспомнил одного знакомого троллейбусника, который боялся ездить в такси на переднем сиденье, потому что по привычке все время следил за проводами и жутко пугался, когда таксист проскакивал стрелки и повороты, даже не притормаживая. “Это ж страшное дело, – втолковывал он Мамане. – Ведь через стрелку проползать надо, пять кэмэ в час – это максимум, иначе положишь эту хренову железяку себе на крышу вместе со всей сетью. А это, брат, остановка движения часа на два, на три, и все убытки из твоего кармана… А он, блин, шпарит!.."

У поворота на автопарк троллейбус притормозил. Маманя вежливо кивнул в “шкуроулавливатель" и сошел на сухой, по-утреннему чистый асфальт. Небо над городом уже было жемчужно-серым, свет фонарей понемногу тускнел. По улице продребезжал первый грузовик – не из их парка, какой-то коммунальник. Маманя закурил очередную сигарету. По утрам он всегда курил много – изголодавшийся за ночь организм наверстывал упущенное.

Проходя через турникет, Маманя приветственно кивнул сидевшему за стеклянной перегородкой сонному охраннику, который, судя по его мятой физиономии, только-только продрал глаза и даже не успел выпить чаю. Охранник кивнул в ответ и, потянувшись к розетке, выдернул из нее вилку кипятильника. Все было как всегда, все было просто отлично.

Маманя обожал дальние рейсы. Гнать по прямой, ни о чем особенно не думая, ни о чем не беспокоясь, рвать пополам тугой встречный ветер тупой мордой мощного заграничного тягача, из кабины которого открывается такой же вид, как из кабины низко летящего самолета, трепаться с напарником, слушать музыку, глазеть по сторонам, а вечером сделать остановку и, может быть, выпить по чуть-чуть водочки, а может быть, подобрать “плечевую” и немного потешить беса, будучи абсолютно уверенным, что оставшаяся дома законная грымза ничего не пронюхает и ни о чем не узнает, – это была жизнь. Конечно, и здесь, как во всякой жизни, не обходилось без трудностей – порой мелких, а порой и довольно неприятных: проколы, поломки, прочно оседлавшие все крупные трассы банды вымогателей. Ко всем этим неприятностям Маманя относился философски: такова жизнь, а кому она не нравится, может идти в автослесари и целыми днями не вылезать из смотровой ямы, а в конце месяца получать свои жалкие гроши, на которые только и можно, что разок-другой напиться до поросячьего визга.

Маманин “мере”, накануне чисто вымытый, заправленный и проверенный до последнего винтика, стоял на своем месте в углу двора. Первым делом Маманя запустил движок и, пока тот прогревался, обошел машину крутом, привычно пиная баллоны и придирчиво оглядывая ходовую часть. Колеса были в порядке, и пластмассовая пломба, болтавшаяся на конце веревки, которой был стянут тент, тоже была в полном порядке. Маманя слазил в кабину, взял из-под сиденья кусок ветоши, который почище, и напоследок протер и без того чистое ветровое стекло.

Можно было ехать. Маманя сел за руль, вынул из сумки и сунул в бардачок сопроводительные документы, забросил сумку на спальное место позади сиденья, захлопнул дверцу и по старой привычке прошептал коротенькую молитву. К верующим он себя не относил, но, отправляясь в рейс, каждый раз на всякий случай обращался к Господу Богу с несвязной скороговоркой, смысл которой сводился к тому, что Бог – хороший человек, и Маманя тоже не совсем плохой, а жизнь у водителя и без того тяжела, так стоит ли делать ее еще тяжелее?

Закончив беседу со Всевышним, Маманя выжал сцепление, мягко передвинул рычаг переключения передач и плавно тронул огромный тягач с места. Когда безлюдный асфальтированный двор, медленно поворачиваясь вокруг невидимой оси, начал неторопливо уходить под радиатор машины, Маманя испытал привычный подъем и не менее привычно удивился: да сколько же можно? Десять лет за баранкой, из них почти шесть на дальних рейсах, а чувство каждый раз такое, будто впервые ложишься в постель с бабой. – Ведь не мальчик уже, пора бы привыкнуть, успокоиться!

Впрочем, сейчас он был в кабине один, и стесняться было некого. Пользуясь этим. Маманя дал выход своим чувствам и, как только плоская морда “мерседеса” миновала ворота парка, начал напевать что-то веселое.

На окраине он сделал небольшой крюк, чтобы подобрать своего напарника Егора Костылева, в просторечье Костыля. Он увидел напарника издали: худой и длинный, как бамбуковое удилище, с дорожной сумкой через плечо и в надвинутой до самых бровей каскетке, Костыль стоял на бордюре, как невиданный дорожный знак, и сосал неизменную сигарету. Это был один из многочисленных недостатков Костыля: он курил практически непрерывно в течение всего дня и, даже улегшись спать, просыпался не меньше двух раз специально для того, чтобы выкурить сигарету. Его напарнику, разумеется, приходилось несладко, несмотря на открытые форточки. Впрочем, Маманя и Костыль неплохо сработались и ездили вместе уже третий год подряд.

Костыль ловко запрыгнул в кабину, пожал Мамане руку и знаком показал, что все в порядке и можно трогать. Он был немногословен, особенно в трезвом виде, но Маманю это не огорчало: он всегда был рад возможности поговорить за двоих.

Сейчас говорить ему не хотелось, как всегда в начале длинного пути. Позади, над крышами окраинного микрорайона, показался краешек солнечного диска. Утренний туман сделался розовым, потом золотым и в конце концов исчез, стек в кюветы, постоял там еще немного и растаял без следа. Низкое солнце било в боковые зеркала, окрашивая давно нуждавшийся в ремонте асфальт в теплый золотистый тон. Маманя нацепил на нос старомодные солнечные очки и закурил, чтобы хотя бы на время из пассивных курильщиков перейти в активные. Он где-то читал, что пассивному курильщику достается чуть ли не семьдесят процентов содержащихся в табачном дыме вредных веществ, а Костыль, как всегда, дымил без перерыва.

Утренняя трасса была почти пуста. Время от времени навстречу попадался какой-нибудь автомобиль, лобовое стекло которого так и сверкало отраженным солнечным светом. Потом Маманя заметил позади какую-то легковушку, покосился на спидометр и предупредительно принял немного вправо. Он был дисциплинированным водителем и терпеть не мог фанаберистых типов, которые устраивали гонки на дорогах, состязаясь в скорости с юркими легковыми иномарками. Невелика хитрость – разогнать многотонную махину до ста двадцати километров в час и “вставить” какого-нибудь чайника, который пилит на своей ржавой “маз-де” по прямой, вцепившись в руль обеими руками и вытаращив глаза от старательности. Но тягач с груженой фурой – это все-таки не гоночный автомобиль, и такие развлечения рано или поздно заканчиваются очень печально.

Сейчас скорость Маманиного “мерседеса” колебалась в районе девяноста – девяноста пяти километров в час. Это была солидная скорость, разрешенная правилами и внушающая доверие инспекторам ГИБДД. Опять же, водитель, ехавшей позади легковушки, двигаясь с такой скоростью, мог выбирать: по-прежнему тащиться в хвосте у исполосованной заграничными надписями фуры или чуток прибавить газу и вырваться вперед. Маманя снова посмотрел в зеркало. Легковушка, старый “ниссан-блюберд” белого цвета, шла за трейлером вплотную, как привязанная. Указатель поворота у нее не мигал, и Маманя забыл о попутчике. Правда, его немного раздражала эта идиотская манера некоторых частников двигаться впритирку к заднему борту фуры. О них все время нужно было помнить, чтобы при резком торможении такой умник со всего маху не влепился тебе в корму.

Время шло. Мимо мелькали километровые столбы, дорожные знаки, указатели, освещенные поднявшимся уже довольно высоко солнцем. Движение на дороге оживилось. Несколько раз Маманю обогнали: мимо, свистя шинами по асфальту, пролетели две иномарки, выглядевший довольно комично в своем стремлении сойти за машину “москвич” и даже полупустой рейсовый автобус. Маманя обменялся с Костылем комментариями по этому поводу, рассказал услышанный накануне анекдот: “Алло! Это прачечная? – Х. – ячечная!

Это министерство культуры!!!”, сгрыз предложенное Костылем яблоко, выкурил еще одну сигарету, снял ставшие ненужными темные очки и бросил очередной взгляд в боковое зеркало.

Белый “ниссан” по-прежнему шел за ним впритирку, словно и впрямь как-то исхитрился на ходу зацепить за задний борт полуприцепа буксирный трос. Маманя поморщился. Ему приходилось встречать таких, с позволения сказать, водителей. Они управляли своими дорогими тачками, руководствуясь не правилами движения и даже не обыкновенным здравым смыслом, а какими-то дурацкими легендами, неизвестно кем выдуманными и пущенными гулять по свету. Лучше всего ехать за кем-нибудь – тогда гаишник остановит не тебя, а того, кто едет впереди. Пусть передний соберет все шишки и ямки, а ты учись на его ошибках.” А вот еще: позади тентованного грузовика, или рефрижератора, или вообще любой машины с большими габаритами создается зона пониженного давления, этакий вакуум, и в этом вакууме сильно уменьшается сопротивление воздуха, что позволяет экономить горючее… Специально для таких умников Маманя лично оттрафаретил на заднем борту надпись: “Соблюдай дистанцию!”, но это мало что изменило. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь: висит на хвосте, как карликовый пудель, унюхавший сенбернаршу в течке…

– Да не дергайся ты, – внезапно нарушил свой обет молчания окутанный клубами дыма Костыль. – Нам еще ехать и ехать, а ты уже весь на нервах. Плюнь на этого урода. Въедет тебе под задний мост – его проблемы. Не обращай внимания.

– Да надоел, козел, – признался Маманя. – Как ни гляну в зеркало – маманя моя дорогая! – все он там маячит.

– Ну и хрен с ним, – сказал Костыль. Первую остановку сделали через два часа. Было около семи утра, и оба чувствовали, что пора перекусить. Кроме того, с утра пораньше выхлебавший пол-литровую кружку чая, Маманя испытывал настоятельную потребность избавиться от избытка влаги. Когда на сто двадцать третьем километре трассы показался специально оборудованный для отдыха дорожный карман, Маманя загнал туда машину и тут же, не успев даже подумать, зачем ему это понадобилось, оглянулся назад, на дорогу.

Белого “ниссана” как не бывало.

– Проскочил, что ли? – с сомнением проговорил Маманя. – Ты не видел, куда этот подевался? – повернулся он к Костылю.

– Кто? – рассеянно переспросил Костыль, копаясь в своей сумке, откуда вкусно пахло ветчиной.

– Да этот, на “ниссане”.

– А, этот. Нет, не видал. Да что ты к нему привязался? Проехал, наверное.

– Это не я к нему, это он ко мне привязался, – возразил Маманя, выбираясь из кабины и спрыгивая на бугристый асфальт. – Эх, маманя, благодать-то какая! Люблю лето! Отлить не хочешь, Костыль?

Костыль промычал что-то отрицательное. Маманя прогулялся в кусты и вернулся, неся в руке здоровенный гриб с похожей на вывернутый наизнанку зонтик шляпкой.

– Эй, Костыль! – позвал он, поднимая гриб над головой. – Не знаешь, что это за зверь? Жрать его можно или нет?

Костыль пожал плечами, и Маманя, широко размахнувшись, забросил гриб обратно в кусты. Он забрался в кабину, где Костыль уже разложил свои бутерброды, достал со спального места сумку и внес свою лепту в предстоящее пиршество.

Они перекусили не торопясь, со вкусом, запивая бутерброды черным кофе, до которого оба были большими охотниками, и двинулись дальше.

Не отъехав от стоянки и сотни метров, Маманя обнаружил позади себя белый “ниссан”, возникший на своем прежнем месте словно по волшебству.

– Вот сука! – выругался он. – Глянь-ка, Костыль! Костыль глянул и закурил очередную сигарету.

– Ведут, – без тени сомнения сказал он.

– Мамочка моя, маманя! – воскликнул Маманя. – Ну до чего же сволочной народ пошел! На каждом шагу стригут. Не успели от города отъехать, а эти суки уже тут как тут.

– Странно, – сказал Костыль, у которого сегодня, судя по всему, случился приступ разговорчивости. – Если бы насчет “дорожного налога”, нас бы давно остановили. Что-то они затевают.

– “Коробочка”! – ахнул Маманя.

Он живо представил себе, как через десяток километров, а может быть, и за следующим поворотом их встречает еще одна машина, пристраивается спереди, заставляет остановиться, их с Костылем выводят из кабины и в лучшем случае связанными оставляют в лесу, а в худшем – просто стреляют в затылок… Неужели все это из-за десяти тонн меди? А почему бы и нет? Да маманя моя родная, нынче людей за копейку режут! И всегда резали, между прочим, но теперь особенно.

– Погоди, – снова угадав его мысли, сказал Костыль. – Не здесь. Вон там, за поворотом.

Впереди показался полосатый красно-белый указатель крутого поворота. Маманя вписался в поворот мастерски, как на автодроме, и тут же ударил по тормозам. Глядя в боковое зеркало, он злорадно засмеялся: белый “ниссан” не впечатался в задний борт трейлера, но для этого его водителю пришлось изрядно попотеть. Легковушку развернуло поперек дороги, на асфальте темнели две извилистых черных полосы, а в воздухе еще не развеялся белый дымок, возникший в результате трения покрышек об асфальт.

Маманя пошарил под сиденьем и с лязгом выхватил оттуда тяжелую монтировку. Костыль вынул из кармана и со щелчком раскрыл свой фасонистый пружинный нож, длинное узкое лезвие которого еще лоснилось после того, как им резали сало. Не глуша двигатель, напарники одновременно распахнули дверцы и выпрыгнули на асфальт, заходя к “ниссану” с двух сторон по всем правилам военной науки.

Они немного опоздали со своим маневром: дверцы “блюберда” уже были распахнуты, и из него, как и следовало ожидать, выбирались крепкие бритоголовые ребята с золотыми цепями на бычьих шеях. Маманя опомниться не успел, как у него отобрали монтировку и врезали по шее – слава Богу, не монтировкой, а кулаком, но и в этом было мало хорошего, Потом ему отвесили тяжелого пинка пониже поясницы, схватили за шиворот, встряхнули, как щенка, и поставили прямо.

Маманя осторожно открыл глаза и первым делом увидел Костыля, который стоял неподалеку, держась обеими руками за живот, и пытался разогнуться. Морда у него была синяя, широко разинутый рот хватал воздух, который никак не хотел проходить в легкие.

– Ты че делаешь, урод?! – снова принимаясь трясти Маманю, как яблоню, завопил один из бритоголовых – судя по бледной от недавнего испуга физиономии и трясущимся рукам, водитель. – Ты че творишь, падла, я тебя спрашиваю! Я ж в тебя чуть не влепился, мудак!

– Дистанция… – робко пискнул Маманя и тут же заткнулся, потому что в нос ему сунули воняющий оружейным маслом вороненый ствол.

– Я вот покажу тебе дистанцию, – прошипел водитель “ниссана”, энергично пытаясь завинтить пистолетный ствол Мамане в левую ноздрю. Толстый ствол не пролезал. Мамане было больно.

– Больно, блин! – сказал Маманя, пытаясь вырваться.

А – Дернись мне, сучара! – ответили ему. – Я тебе покажу, что такое больно. Я тебя научу ездить, животное, пидор гнойный, мешок с говном!

– Кончай, Слон, – сказал кто-то. – Я тебе говорил: держи дистанцию. А ты: ас за рулем… Ас! Чуть не угробились на хрен!

– Так а чего он, в натуре… – тоном ниже начал Слон, оставляя свои попытки пропихнуть пистолет в Маманину ноздрю.

– Мужики, – впервые почувствовав, что надежда выжить все-таки имеется, заныл Маманя, – да вы чего, в самом деле?

– Мы-то ничего, – ответил один из пассажиров “ниссана” – тот самый, который урезонивал нервного Слона. – А вот ты чего? Ты какого хрена тормозишь?

– Так, ребята… Так страшно же, блин! Повисли на хвосте, как привязанные, а у меня груз. Белено срочно доставить…

– Вот именно, – сказал Слон. – Срочно доставить! А вы, козлы, чего творите? То они мочатся по полчаса, то жрут, как не в себя, то тормозят посреди дороги… Белено груз доставить, так доставляйте, мать вашу так!

– А… – от неожиданности Маманя не сразу нашел слова. – А вы…

– А нам заплатили за то, чтобы вы доставили груз без приключений. Кто же знал, что вы такие нервные?

Маманя почувствовал слабость в коленях. Он посмотрел на Костыля, который уже разогнулся и теперь с заметным наслаждением дышал, восстанавливая нормальный цвет лица. Костыль поймал его взгляд, сокрушенно покачал головой и смачно плюнул под ноги.

– Ну, ребята, – с сердцем сказал Маманя и обессиленно прислонился спиной к заднему борту фуры. – Ну, маманя моя дорогая, ну и блинище! Да ведь так. Он хотел сказать, что так и помереть недолго, но тут борт, о который он опирался, вздрогнул и куда-то исчез. Лишившись опоры, Маманя замахал руками и с маху сел на асфальт. Он крутанулся, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, и стал на карачки как раз вовремя, чтобы увидеть, как его грузовик с присущей ему торжественной медлительностью набирает скорость, держа путь на запад.

Поначалу Маманя решил, что отказал ручной тормоз, и фура просто катится под уклон, но тут тягач хрипло зарычал, выбросил из выхлопной трубы облако сизого смрада и, все увеличивая скорость, аккуратно вписался в закругление дороги.

– Блин, – сказал Маманя, и тут его схватили за шиворот.

– Это что, сука?! – брызгая слюной, проорал Слон. – Кто это, а?! Кто был в кабине, говори!

Он снова принялся тыкать в Маманю пистолетом, но совершенно обалдевший Маманя этого даже не заметил.

– Да никого там не было, – пробормотал он. – Маманя дорогая, что же это делается, а?

– Так что же, он сам поехал? Сам слинял, да?! На автопилоте, е-н-ть?! Продались, гниды?!

– Слон, – окликнул нервного водителя один из двух его пассажиров, – кончай мульку гнать. Время, блин! Он же уходит!

– В машину, – выпустив воротник Мамани и тыча ему в живот пистолетом, неожиданно спокойно скомандовал Слон. – Сначала догоним этого пидора, а потом с вами разберемся. И ты в машину! – гаркнул он на Костыля, который спокойно стоял в сторонке, выковыривая из пачки очередную сигарету.

Костыль неторопливо кивнул, вынул наконец сигарету и сунул ее в зубы. Внезапно один из бритоголовых – тот, что до сих пор стоял молча, засунув большие пальцы обеих рук за изукрашенный хромированными нашлепками брючный ремень, – пришел в движение. Одной рукой он смахнул с Костылевых губ сигарету, а другой врезал ему по рукам, разом вышибив из них и пачку “Балканской звезды”, и подаренную Костылю коллегами ко дню рождения зажигалку с именной гравировкой. После этого он рванул Костыля за плечо, буквально швырнув того в сторону распахнутой дверцы “ниссана”. Зажигалку он пинком отшвырнул на обочину.

Понятливый Костыль молча сложился пополам и полез на заднее сиденье. Маманя, не дожидаясь столь же решительных действий по отношению к себе, проворно юркнул следом. Драчливый противник курения втиснулся к ним третьим, его рассудительный приятель сел на переднее сиденье. Слон запустил двигатель и дал задний ход, едва не угодив под ехавший по полосе встречного движения грузовик, который пролетел мимо, безостановочно воя клаксоном. Наконец Слону удалось развернуть стоявшую поперек дороги машину в нужном направлении, и он газанул так, что покрышки вхолостую взвизгнули по асфальту.

– Уйдет, – с сомнением сказал сидевший рядом с Маманей бандит, – Куда он, на хрен, денется, – проворчал Слон, втыкая четвертую передачу. – Тут на пятьдесят километров ни одного перекрестка. Это ж фура, а не истребитель!

Обидевшийся за свой автомобиль Маманя хотел было сказать, что и Слон, между прочим, пилотирует вовсе не сверхзвуковой перехватчик, а всего-навсего ржавую японскую жестянку, у которой явственно стучат клапана, но, подумав, решил промолчать – еще выбросят, чего доброго, из машины прямо на полном ходу…

– Ну вот, – сказал через минуту с небольшим Слон, и в голосе его слышалось удовлетворение. – А ты говоришь, уйдет!

Маманя осторожно вытянул шею и выглянул в просвет между двумя высокими подголовниками, заслонявшими от него лобовое стекло.

Впереди, слегка виляя и подскакивая на выбоинах, на бешеной скорости мчался его угнанный неизвестным злоумышленником “мерседес” с исполосованной заграничными надписями тентованной фурой.

* * *

Проникнуть на территорию автопарка оказалось делом плевым, как и следовало ожидать. Нужная машина тоже отыскалась без труда, но вот дальше начались осложнения.

Во-первых, тентованный полуприцеп оказался тщательнейшим образом застегнут, зашнурован и опечатан, да так, что пролезть вовнутрь, ничего не сломав, не разрезав и вообще не оставив следов грубого взлома, оказалось попросту невозможно. На то, чтобы убедиться в этом, у Юрия ушло около десяти минут, после чего он заставил себя прекратить суетиться и стал думать.

Думать тоже оказалось трудно. В голову все время лезли посторонние мысли. Юрий испытывал сильнейшие сомнения по поводу разумности предпринятой им вылазки. Медь он нашел, но что с того? Разве дело в десяти тоннах медного провода? Да верни он Бекешину и его фирме хоть десять тысяч тонн этого дерьма – люди-то все равно останутся мертвыми! А те, кто их убил, будут по-прежнему разгуливать на свободе, потирая руки.., да нет, потирать они ничего не будут, это ясно, это просто так говорится – будут, мол, руки потирать, – а на самом деле они просто будут жить и по-своему радоваться жизни, хотя медь, ради которой они погубили столько народу, им не достанется – уж об этом-то он, Юрий Филатов, как-нибудь позаботится. Ну и что? Ям, сволочам, и без меди неплохо живется…

Никакой фирмы “Мальтийский крест” в городе и его окрестностях, разумеется, не существовало – ни в настоящем, ни в прошлом. Это Юрию после некоторых колебаний, вызванных его непрезентабельным видом, сообщили в местном отделении союза предпринимателей. Можно было, конечно, остаться в городе и попытаться все-таки отыскать отправителей меди. Но карманы Юрия были пусты, а шансы найти кого-то, просто слоняясь по улицам, казались весьма сомнительными. А медь должны были вот-вот увезти у него из-под носа – куда-то в сторону Москвы, как он понял. Туда, где ждал, потирая от нетерпения руки – опять потирая руки! – заказчик, который, если следовать простейшей логике, и был самой главной сволочью в этом деле. А если и не был, то уж он-то наверняка Знал имя отправителя и мог назвать это имя, если его хорошенько попросить.

И потом, в Москве был Бекешин, кровно заинтересованный в этом деле. У Бекешина имелись деньги, связи – словом, все необходимое для того, чтобы не торопясь разобраться в этом деле и наказать виновных. Юрий готов был принять во всем этом посильное участие, но сейчас он чувствовал себя смертельно усталым. Ему хотелось принять горячий душ, поесть досыта, выкурить хорошую сигарету и поговорить хоть с кем-нибудь, кому можно доверять. Грузовик с медью мог бы разом решить все его проблемы, если бы не был так основательно закупорен.

Косясь в сторону застекленной будки, в которой дремал охранник, Юрий подошел к кабине тягача и одну за другой подергал дверные ручки. Как и следовало ожидать, дверцы были надежно заперты. Можно было разбить стекло, открыть дверцу, соединить напрямую провода и рвануть напролом, протаранив ворота, но тогда его поездка закончилась бы у первого же милицейского поста, если не раньше. Погоня с сиренами и мигалками, простреленные шины, наручники. А медь поедет дальше без него.

Он присел на корточки и заглянул под днище полуприцепа. Сколько раз он видел в кино, как лихие герои пробирались мимо вражеских застав, прицепившись к днищу какого-нибудь автомобиля! В каком-то старом американском боевике отправляющийся на опасное дело отставной каскадер смылся от своей не в меру заботливой жены, прицепившись снизу к легковушке приятеля. Судя по этим фильмам, в таком способе езды не было ничего сложного.

Заглянув под днище фуры, Юрий сразу понял разницу между кино и реальной жизнью. Здесь было абсолютно не за что зацепиться – по крайней мере, так, чтобы провисеть хотя бы минуту, не говоря уже о паре-тройке часов. Проникновенно матерясь про себя, он встал, отряхнул ладони и задрал голову.

На крыше кабины был установлен обтекатель – скругленный спереди объемистый пластиковый короб. Залезть туда? Как-то все это несерьезно… Юрий представил, как, скрючившись в три погибели, жмется в пластмассовой коробке, из последних сил цепляясь за скользкий металл крыши, чтобы не навернуться вниз.

Он с треском ударил себя по лбу раскрытой ладонью и тут же испуганно присел, косясь на будку охранника. Все было спокойно – охранник спал и видел сны. Юрий посмотрел на часы. Было три двадцать пять – самое время для того, чтобы начать хоть что-нибудь делать.

Вскарабкаться на крышу полуприцепа оказалось не так-то просто, но в конце концов Юрий справился с этой задачей и растянулся на пыльном прорезиненном брезенте, баюкая обожженную руку и осторожно двигая ноющей ногой. Очень хотелось есть. Юрий порылся в карманах, вынул окурок, коробок спичек и закурил, пряча оранжевый огонек в сложенных трубочкой ладонях. Мимоходом ему подумалось, что солдата, который осмелился бы закурить в разведке, он заставил бы проглотить чертов окурок целиком, вместе с тлеющим угольком.

– Да, – пробормотал он вполголоса, – увы, мое поведение недостойно русского офицера…

Потом явился водитель. Он мучительно долго ходил вокруг машины, что-то там протирал, осматривал, пинал скаты и даже заглядывал под днище. Когда он полез под полуприцеп, Юрий, исподтишка наблюдавший за ним сверху, вознес к небесам коротенькую благодарственную молитву. Встреча могла получиться теплая и непринужденная. Он словно наяву увидел недоумевающую физиономию шофера, который, проверяя машину перед дальним рейсом, вдруг обнаружил под днищем цепляющегося из последних сил недоумка тридцати пяти годков от роду, решившего притвориться мухой. Вот уж действительно – кто над нами вверх ногами?..

Машина наконец-то тронулась, миновала ворота и пошла, набирая скорость, рыча выхлопной трубой и выбрасывая в начинающее светлеть небо клубы сизого дыма. Труба торчала позади кабины, и встречный ветер с завидным постоянством сносил извергаемую ею дрянь прямо на Юрия. Юрий отполз к середине полуприцепа и развернулся лицом к корме. Теперь он ехал ногами вперед, словно отправился в последний путь. Справа и слева от него неторопливо проплывали темные фасады домов. Кое-где в окнах уже горел свет, и Юрий подумал, что было бы очень неплохо выехать из города до рассвета, пока город не проснулся окончательно и кто-нибудь, между делом выглянув в окно, не заметил его на крыше полуприцепа. Могут просто посмеяться, могут удивиться, а могут ведь и в милицию позвонить…

Еще он подумал, что, будь при нем хоть какой-нибудь нож, можно было бы разрезать брезент и с комфортом прокатиться внутри кузова, среди бухт осточертевшего медного провода. Но ножа не было. Был пистолет, был пустой бумажник, паспорт, удостоверение покойного капитана Каляксина, исчирканный коробок с десятком спичек и последняя кривая сигарета в мятой пачке. Ножа не было.

– Ну и черт с ним, – вслух сказал Юрий. – Поедем с ветерком!

Машина вдруг остановилась, вздохнув пневматическими тормозами. “Что за черт? – подумал Юрий. – Не может быть, чтобы водитель меня услышал…"

Оказалось, впрочем, что его возглас тут ни при чем – водитель просто подбирал своего напарника. Ага, подумал Юрий, вернулся на свое место в центре тента и положил подбородок на кулаки.

Город кончился разом, словно обрезанный ножом, Машина притормозила у милицейского поста, а потом пошла по прямой, набирая крейсерскую скорость. Позади взошло солнце. Тугой ветер забирался Юрию под куртку, норовя столкнуть его с верхотуры на дорогу. От нечего делать Юрий засек время по своим часам и стал считать километровые столбы. За две минуты они проехали три километра, что в пересчете давало около девяноста километров в час. “Нормально”, – пробормотал Юрий и перевернулся на спину.

Небо было ярко-голубое, чистое, без единого облачка. В этой бездонной голубизне не было ничего достойного внимания. Солнце ощутимо пригревало, даже невзирая на тугой ветер, и Юрий понял, что вот-вот заснет. Он снова перевернулся на живот и сразу же увидел позади белый “ниссан”. Машина была как машина – слегка помятый капот со следами неаккуратного ремонта, угловатая форма, напоминающая зубило, прямоугольные фары, хромированная решетка радиатора, пластиковый бампер, отвисший, как челюсть паралитика, – но Юрий на всякий случай распластался по брезенту, не желая искушать судьбу.

Он ожидал, что старенький “блюберд” вот-вот обгонит неповоротливую фуру, тем более что сквозь отсвечивающий лобовик ему удалось разглядеть водителя и сидевшего рядом с ним пассажира – двух бритоголовых крепышей с золотыми цепями на шеях, из тех, что считают себя полновластными хозяевами жизни и всегда выжимают из автомобиля все, на что тот способен. Хоть и старый, “ниссан” наверняка был способен на большее, чем жалкие девяносто километров в час, и Юрий удивился, когда, подняв голову спустя целую минуту, снова увидел позади трейлера белую крышу “блюберда”.

Проклятая старая жестянка висела у них на хвосте битых два часа, не давая Юрию поднять головы. В этом тупом упорстве Юрию чудилась какая-то смутная угроза, всепобеждающая, самоуверенная наглость, присущая российским бандитам низшего звена да еще некоторым гусеничным механизмам. “Конкуренты у меня завелись, что ли?” – обеспокоенно подумал Юрий, невольно дотронувшись до рукоятки пистолета.

Потом грузовик остановился на площадке для отдыха. Юрий подумал было, что настало время действовать, но один из водителей даже не вышел из кабины. Судя по звукам, доносившимся оттуда, он разворачивал бутерброды. Юрию даже почудилось, что он улавливает дурманящий аромат свежей ветчины. Рот его наполнился слюной. “Э, – подумал он, – так дело не пойдет. Этак я скоро наброшусь на них просто для того, чтобы стяжать пару бутербродов…"

"Ниссан” куда-то пропал. Юрий готов был поклясться, что белая развалюха их не обгоняла. Значит, она где-то затаилась, дожидаясь неизвестно чего и готовясь снова пристроиться трейлеру в хвост, как только тот тронется с места…

Так оно и вышло. Снова увидев позади белый драндулет, Юрий окончательно убедился в том, что тот преследует фуру с медью не случайно. Оставалось только гадать, были это грабители или, наоборот, охрана. Впрочем, особенной разницы Юрий не чувствовал. И потенциальные грабители, и нанятая отправителем груза охрана реагировали бы на его внезапное появление на сцене абсолютно одинаково – массированным огнем из всех имеющихся в наличии стволов.

«Что-то слишком много понаворочено вокруг этих несчастных проводов, – думал Юрий, лежа на брезентовой крыше, которая мало-помалу из теплой превращалась в горячую. – Как-то все это слишком сложно и громоздко… Да что они, – с внезапным раздражением подумал он о водителях трейлера, – не видят, что ли, что за ними хвост?»

Тягач вдруг затормозил. Именно вдруг – он не гасил скорость постепенно, а просто заблокировал все колеса и пошел по дороге юзом, а потом встал, словно налетев на кирпичную стену. Юрий успел упереться носками сапог в брезент и вцепиться в жесткую ткань обеими руками, но его все равно едва не сбросило с крыши. Он понял, что начинается самое интересное, и встал на четвереньки, чтобы видеть происходящее. Что-то подсказывало ему, что участники событий вряд ли станут сейчас задирать головы и глазеть на облака.

"Ниссан”, вопреки добрым пожеланиям Юрия, не врезался в задний борт грузовика. Его водитель успел затормозить и вывернуть руль вправо, к обочине. Легковушку занесло, развернуло поперек дороги и едва не опрокинуло, но она осталась цела и невредима. Оба водителя трейлера уже были тут как тут – один с монтировкой, которой при умелом обращении можно было убить половозрелого мамонта, а другой с ножом. Из “ниссана” вылезли трое бритоголовых крепышей. Юрий задержался на пару секунд, чтобы поглазеть на развитие событий. Ему сразу стало все ясно: монтировка, звеня, запрыгала по асфальту, нож полетел в траву на обочине, одному из дальнобойщиков врезали по шее, другого ткнули в солнечное сплетение.” Ничего интересного тут не происходило, и Юрий, как был на четвереньках, стал пятиться в сторону кабины.

Мерседесовский тягач мерно клокотал работающим на холостых оборотах мощным дизельным движком.

Обе его дверцы были распахнуты настежь. Со стороны заднего борта доносились взрывы матерной брани – там мордовали несчастных водителей. Водителей было жаль, денек у них выдался явно неудачный, но, вынужденный выбирать между медью и целостью водительских зубов, Юрий выбрал медь.

Он соскользнул по передней стенке полуприцепа, очутившись позади кабины. Выглянув из-за угла, он увидел только багажник стоявшего поперек полосы “ниссана” да чей-то голый загорелый локоть, торчавший из-за заднего борта.

Юрий не стал произносить прощальных речей. Он мягко спрыгнул на асфальт, скользнул вдоль кабины и одним движением забросил снова ставшее послушным тело на водительское сиденье. Он не водил грузовик уже очень давно, а за рулем такой громадины ему не приходилось сидеть ни разу, но он сразу понял, почему некоторые дальнобойщики готовы состариться и умереть за баранкой. Сидя здесь, хотелось ехать – двигаться, переключать передачи, давить на газ, смотреть в выпуклые зеркала и вообще покорять пространство. Тем более что на этой машине можно было покорять пространство с комфортом…

Юрий аккуратно прикрыл обе дверцы, выжал сцепление и с некоторой опаской включил первую передачу. Его опасения оказались напрасными: грузовик покатился вперед послушно и мягко, словно только того и дожидался. Юрий переключился на вторую и газанул. Посмотрев в боковое зеркало, он увидел начавшуюся возле “ниссана” суету и понял, что за ним будут гнаться. Ему это было понятно заранее, но убедиться в собственной правоте было все-таки не очень приятно.

Пока грузовик разгонялся и скорость была относительно невелика, Юрий вынул из-за пояса пистолет, поставил его на боевой взвод и положил на соседнее сиденье, чтобы был под рукой. В кабине пахло табачным дымом и домашней снедью. Поглядывая в боковое зеркало, Юрий торопливо открыл бардачок, потом сунулся за занавеску, прикрывавшую спальное место, и сразу же обнаружил там полиэтиленовый пакет с бутербродами.

Бутерброды были с ветчиной и маринованными огурцами – не бутерброды, а пища богов. Юрий успел проглотить три штуки, прежде чем в боковом зеркале мелькнул стремительно приближающийся “блюберд”. Он несся на бешеной скорости, гудя клаксоном и моргая фарами. Это был недвусмысленный приказ остановиться.

– Еще чего, – пробормотал Юрий и снова полез в бардачок, где, насколько ему помнилось, лежала початая пачка сигарет.

Он закурил и снова покосился в зеркало. Сигарета дымилась у него в зубах, бутерброды с ветчиной лежали в желудке приятной тяжестью, машина слушалась руля просто отменно, и он решил, что в таких условиях можно воевать хоть с целым светом.

Потом белый “ниссан” поравнялся с кабиной тягача. Стекло в его правой задней дверце рывками поехало вниз, и в открывшееся окошко высунулась широкая оскаленная рожа – высунулась, разинула рот и принялась орать что-то неслышное за ревом двигателя, размахивая рукой с зажатым в ней пистолетом. Юрий покосился на нее сверху вниз, дружески улыбнулся и плавно повернул руль влево, одновременно вдавив педаль газа в пол кабины, чтобы не дать “ниссану” вырваться вперед. Водителю легковушки ничего не оставалось, как податься еще левее, почти на левую обочину, и тут впереди из-за поворота показался едущий навстречу лесовоз.

"Ниссан” резко затормозил, подняв облако пыли с обочины, и юркнул в свой ряд, спрятавшись за кормой фуры за секунду до того, как лесовоз должен был размазать его по асфальту. Юрий криво улыбнулся: шоссе здесь было узким, всего на две полосы, и затеянная водителем “ниссана” чехарда могла кончиться для него и его пассажиров весьма печально.

Хромированная решетка радиатора вдруг возникла в зеркале справа. Юрий подался в ту же сторону, колеса полуприцепа запылили по обочине, и “ниссан” снова отстал.

Теперь они ехали классическим зигзагом, выписывая по дороге две пологие синусоиды – Юрий свою, “ниссан” свою. Вести тяжелогруженый трейлер таким манером оказалось довольно затруднительно – он обладал чудовищной инерцией и так и норовил опрокинуться. Потом большое выпуклое зеркало, торчавшее на длинном кронштейне слева от Юрия, вдруг дзынькнуло, покрылось паутиной трещин и развалилось на длинные кривые осколки, которые, кувыркаясь, посыпались на дорогу. “Вот уроды, – подумал Юрий. – А мне почему-то казалось, что стрелять они не станут – побоятся. Не побоялись, значит… Да и то сказать, достал я их крепко. Одна надежда, что по колесам палить все-таки не будут. Им же эту шаланду до самой Москвы тащить, они ее беречь должны. А вдруг опрокинется? Это ж скандал и огромная потеря времени в придачу…"

Управлять машиной стало еще труднее, потому что теперь Юрий словно окривел на левый глаз. Дорога пошла карабкаться в гору, вместо левой обочины теперь была сплошная каменная стена – пока невысокая, но становившаяся все выше с каждым поворотом дороги, – а справа обозначился обрыв, делавшийся все глубже по мере того, как машина карабкалась в гору. Здесь тягач пошел медленнее – мощности двигателя просто не хватало, старичок, так резво бежавший по ровному месту, начал сбоить и задыхаться. Правда, на этом горном серпантине трудно было не только тягачу: “ниссану”, который брал подъемы без видимых усилий, здесь откровенно не хватало места для обгона. Поглядывая в уцелевшее правое зеркало и изредка высовывая голову в открытое окошко, чтобы посмотреть назад, Юрий злорадно улыбался, находя попытки водителя “блюберда” вырваться вперед довольно забавными. Ему казалось, что здесь они обречены на полный провал.

Как вскоре выяснилось, преследователи так не считали.

В очередной раз выставив голову в окно и оглянувшись, Юрий краем глаза уловил бледную вспышку выстрела. Что-то с неприятным визгом пронеслось мимо его головы, обдав щеку тугим ветром, и в то же мгновение “ниссан” пошел на обгон. Торчавший в открытом окне легковушки бритоголовый тип снова выстрелил. На этот раз Юрий различил сквозь плотный рев задыхающегося на крутом подъеме двигателя похожий на щелчок пастушьего кнута звук пистолетного выстрела. Потом кнут щелкнул снова, и еще раз, и опять… Юрий понял, что шутки кончились: преследователи стреляли на поражение, решив, как видно, что рассыпавшийся по дороге груз все-таки лучше, чем безвозвратно утраченный.

Юрий выбросил в окно окурок и слегка притормозил, пропуская легковушку вперед. Когда она поравнялась с кабиной тягача, он снова увеличил скорость и начал подавать тяжелый грузовик влево, неумолимо притирая “ниссан” к серой каменной стене. Водитель “блюберда” надавил на газ, пытаясь вырваться вперед, но тут из-за очередного поворота выскочил груженный песком самосвал с тяжело вихляющимся прицепом. “Ниссан” начал тормозить, намереваясь спрятаться за фуру, но Юрий, сцепив зубы, тоже затормозил, не давая легковушке вернуться на свою полосу. Мимо его лица просвистела пуля и со звоном выбила стекло в правой дверце кабины. Он повернул голову и улыбнулся прямо в перекошенное злобой и ужасом лицо стрелка.

Самосвал тормозил, идя юзом и оставляя на асфальте черные дымящиеся следы. Его неотвратимо несло прямо на замерший посреди шоссе “ниссан”. Юрий надавил на газ и разминулся с самосвалом, ожидая услышать позади себя грохот и лязг столкновения, но ничего подобного не произошло. Вместо этого через пару минут он опять увидел слева от себя невредимый “блюберд” и услышал неприятный тупой лязг, с которым тупоносая пистолетная пуля ударилась о дверцу тягача.

– Черт возьми, ребята, – сказал Юрий, – вам не кажется, что вы немного назойливы?

Он снял правую руку с обода рулевого колеса и взял лежавший на сиденье пистолет. Переложив оружие в левую руку, он открыл огонь. Первая пуля безобидно ударилась в пыльный белый борт “ниссана”, вторая разбила поднятое стекло в правой передней дверце, но третий выстрел оказался по-настоящему удачным: торчавший из окошка бандит выронил пистолет и скрылся внутри салона. “Ниссан” снова отстал.

Юрий удовлетворенно кивнул: все было правильно. В него стреляли, он отстреливался, уходя от погони и увозя похищенный бандитами груз… Он привык действовать именно так, действие наполняло жизнь смыслом, и то, что за ним гнались, прицельно паля в него из пистолета, служило лишним доказательством правильности избранной им линии поведения. “Что же это за жизнь такая, – с недоумением, как о постороннем человеке, подумал он о себе, – что это за жизнь, в которой появляется смысл только тогда, когда вокруг стреляют на поражение, бьют по головам тяжелыми железяками и вообще творят смертоубийство? Неужели мне такая жизнь на роду написана?"

Он высунулся в окно и посмотрел назад. Полоса позади фуры была пуста, лишь где-то очень далеко, почти у самого горизонта, поблескивало лобовое стекло какой-то машины. Юрий перевел взгляд на правое зеркало и увидел “ниссан”, который пылил по обочине в опасной близости от края обрыва. На глазах у Юрия прорезанный в крыше иномарки люк открылся, и оттуда показались сначала голова, а потом и плечи одного из преследователей. Он что-то сказал, глядя вниз, присел на мгновение и вдруг выпростал из люка обе руки, в одной из которых Юрий с очень неприятным чувством увидел автомат – не какую-нибудь компактную короткоствольную пукалку, пригодную только для ближнего боя, когда палишь веером с бедра, не заботясь о прицельности огня, а старый добрый АКМ, который американцы уважительно называют штурмовым автоматом, а российские бандиты – последним калькулятором.

Стрелок картинным жестом оттянул затвор, и Юрий понял, что через секунду-другую его либо изрешетят, либо просто отправят под откос, прострелив колеса. Он резко затормозил, одновременно крутанув руль вправо, в сторону обрыва. Густая пыль поднялась из-под колес непрозрачным серо-желтым облаком, мгновенно заволокла кабину тягача и скрыла от Юрия машину преследователей. Грузовик замер в нескольких сантиметрах от металлической полосы ограждения. В следующее мгновение послышался глухой удар по касательной, скрежет металла, машина вздрогнула, как живая, и тут же раздался страшный лязг, и Юрий увидел “ниссан”, который, проломив ограждение, вылетел из пылевого облака, взмыл над обрывом и на секунду словно застыл в полете. Передок у него был смят в лепешку, бампер совсем оторвался и падал отдельно, на лету разваливаясь на части, роняя куски пластмассы и какие-то мелкие детали; автоматчик все еще торчал из люка по пояс, и даже АКМ по-прежнему был у него в руках, словно ничего не произошло и погоня продолжалась; целиком вылетевшее от страшного удара об ограждение лобовое стекло лениво, как в замедленной съемке, отделилось от рамы, скользнуло по вздыбленному капоту и тоже стало падать отдельно, само по себе, рассыпаясь в падении на тысячи мелких стеклянных призм… Потом изуродованный нос легковушки резко клюнул вниз, разрушая иллюзию стремительного взлета, “ниссан” перевернулся в воздухе, показав заросшее грязью днище, и скрылся за краем обрыва. Снизу долетел звук тяжелого удара, потом он повторился, сопровождаемый шелестящим стуком потревоженных камней и множеством лязгающих шумов, производимых оторвавшимися и падающими отдельно железками, а чуть позже со дна пропасти донесся глухой кашляющий звук и в воздух поднялось густое облако жирного черного дыма.

Юрий покусал нижнюю губу, покачал головой и завел заглохший двигатель.

Нужно было торопиться.