Слепой осторожно извлек тяжелый пакет из углубления, мимоходом подумав, что гораздо умнее и, уж во всяком случае, полезнее для здоровья было бы оставить все как есть и бежать отсюда без оглядки. Если человеку что-то подбрасывают, то, надо полагать, неспроста. За теми, кто спрятал, обычно приходят те, кто будет искать.

Глеб усмехнулся, развязывая бечевку, которой был перекрещен пакет. Взялся за гуж – волоки и помалкивай. Побежит он… Куда бежать и, главное, от кого? Сначала нужно это выяснить, а уж потом брать ноги в руки.

Содержимое пакета заставило его тяжело вздохнуть. Ну конечно, этого и следовало ожидать. Если под рукой есть какой-нибудь глухонемой, недоумок и вообще обиженный Богом, например, человек, потерявший память, мысль о том, чтобы сделать его козлом отпущения, напрашивается сама собой. Он словно сам все это придумал, настолько очевидной и лежащей на поверхности была логика тех, кто побывал здесь в его отсутствие: беспаспортный бродяга, маньяк, террорист, псих, взорвавший редакцию газеты и с помощью сообщника-журналиста попытавшийся свалить вину на членов мирной религиозной секты…

Перед ним, аккуратно разложенные по полу, лежали пистолет ТТ, коробка патронов и какой-то тяжелый брусок, завернутый в вощеную бумагу. Надорвав бумагу, он увидел именно то, что и ожидал увидеть, – пластиковую взрывчатку, похожую на большой светло-серый кусок пластилина. Он взял брусок в руку и подбросил его на ладони, прикидывая на вес. Этого должно было с лихвой хватить на то, чтобы стереть с лица земли котельную вместе со спрятанным в ней оружием или, на худой конец, вычурную псевдопагоду молитвенного дома. Правда, здесь не было ни одного детонатора; как видно, братья поскупились, решив сэкономить, но Глеб был уверен, что сумел бы что-нибудь придумать с помощью патронов, будь у него время.

К сожалению, именно времени у него не было. Он надеялся, что в запасе у него хотя бы час, но те, кто решал теперь его судьбу, похоже, не желали рисковать и давать ему время на ответный ход. На подъездной дороге вдруг взревели двигатели, судя по звуку, их было два, и через несколько секунд прямо под окном его каморки истошно завизжали тормоза.

Глеб вскочил, сжимая в руке пистолет, даже не зная, заряжен ли он, и бросился к двери, но дверь с грохотом обрушилась внутрь, едва не сбив его с ног, и на пороге возник автоматчик в милицейской форме, толстый и неповоротливый в тяжелом бронежилете, злой, ощеренный и почему-то запыхавшийся, словно только что вырвался из рукопашного боя.

Глеб знал, что ТТ на таком расстоянии способен пробить любой бронежилет, но автоматный ствол смотрел ему прямо в лицо, позади со звоном посыпалось оконное стекло, а за спиной у первого автоматчика уже маячил прыщавый недоросль в лейтенантских погонах, тоже в бронежилете, с автоматом и с выражением туповатой наглости на полудетской бледноватой ряшке, украшенной многочисленными «бутон лямур».

– Тихо, – сказал Глеб, не сводя глаз с указательного пальца автоматчика, нервно подрагивавшего на спусковом крючке. – Тихо. Спокойно. Уже все. Все, все, я сдаюсь.

Он бросил пистолет на пол и медленно поднял руки. В поле его зрения появился еще один человек, на этот раз знакомый. В его появлении здесь и сейчас не было ничего удивительного. Глеб и не думал удивляться, но был огорчен: при взгляде на этого человека последняя надежда на то, что все как-нибудь уладится и разъяснится, печально испарилась.

Небрежно отодвинув в сторону сначала лейтенанта, а потом и автоматчика, в комнату вошел мужчина средних лет в кожаной куртке и низко надвинутой на лоб кепке, из-под которой поблескивали линзы очков в тонкой металлической оправе. Двигаясь с плавной, немного развинченной грацией очень сильного и ловкого человека, напоминавшей грацию крупного хищника из семейства кошачьих, он небрежно засунул свой пистолет – девятимиллиметровый «вальтер» – за отворот кожанки и, обогнув Глеба, остановился над разложенными на полу орудиями убийства. На арестованного он не смотрел, но Слепой чувствовал в нем настоящего профессионала и не сомневался, что очкарик замечает каждое его движение, даже стоя спиной. Каждый настоящий профессионал обладает маленьким и скромным, но вполне достаточным для того, чтобы в критический момент спасти жизнь, провидческим даром, и Глеб чувствовал этот дар в человеке с «вальтером»… Теперь он почувствовал его и в себе, но было, пожалуй, уже поздно.

Человек в кожанке – тот самый, что привозил ночью оружие, которое разгружали Аркадий и его незнакомый Глебу подручный, – легко присев, подобрал с пола ТТ и, оттянув затвор, заглянул в патронник.

– Заряжен, – удовлетворенно сказал он, свободно роняя руку с пистолетом вдоль тела, – Добрая работа, хлопцы, – обратился он к автоматчикам.

Глеб заметил, что автоматчиков, если не считать лейтенанта, всего двое – маловато для задержания опасного маньяка, которое, похоже, разыгрывали здесь эти ребята. – Большое дело мы с вами сегодня провернули. Мы этого типа давно ищем.

А может, так оно и есть, подумал Глеб, откуда я знаю? Может быть, я и в самом деле опасный маньяк, находящийся в федеральном розыске? Ох, не правда это, подумал он, стоя с поднятыми руками посреди комнаты. Ох, не правда.

– Ну что, красавец? – покосившись на него через плечо и по-прежнему держа пистолет в опущенной руке, сказал штатский. – Вооружаемся помаленьку? С кем воевать-то собрался? Где остальной арсенал, скажешь? Или запираться будешь?

– Зачем запираться? – сказал Глеб. – Оружие и взрывчатка в котельной, сегодня ночью привезли.

Штатский слегка подпрыгнул, совсем незаметно, но Глеб ждал этого и широко улыбнулся, давая человеку в кепке понять, что все видел и правильно оценил.

– Тем лучше, – сказал тот, мгновенно придя в себя. – Баба с воза – коню легче.

Он задумчиво почесал переносицу стволом пистолета и вдруг легко и небрежно, вроде бы вовсе не целясь, выстрелил в стоявшего у порога автоматчика.

Пуля впилась в лоб сержанта над левым глазом и, выйдя через затылок, сорвала фуражку. На сероватой штукатурке позади автоматчика появилось огромное красное пятно, и он, не издав ни звука, повалился на пол, гремя амуницией, судорожно перебрал ногами в высоких, плохо вычищенных ботинках и замер, вытянувшись, как палка. Лейтенант, стоявший рядом с автоматчиком, вздрогнул от неожиданности и медленно вытер тыльной стороной левой ладони красные брызги со щеки. Правая его рука по-прежнему сжимала рукоять автомата, наведенного Глебу в живот. Глеб сделал неопределенное, почти незаметное движение, и ствол автомата немедленно среагировал, шевельнувшись и поднявшись чуть выше.

На своего убитого подчиненного лейтенант только мельком покосился, полностью сосредоточив свое внимание на Слепом.

Между тем штатский не терял времени даром.

Первый автоматчик еще только начинал падать, медленно, как в замедленной съемке, закидываясь назад, а он все так же легко, словно играя в какую-то свою жутковатую игру с понятными лишь ему одному правилами, изящным танцевальным движением развернулся к окну и выстрелил во второго автоматчика, пялившего на него удивленные глаза. Он немного поторопился. Напрасно, потому что это был не озверевший, битый-перебитый московский омоновец, а обыкновенный крапивинский мент, совершенно неготовый к такому обороту событий. Пуля ударила в бронежилет, в самый его верх, чуть пониже горла.

Остроконечная пуля пробила жилет, отшвырнув сержанта от окна, но штатский, видимо, заметил свою ошибку даже раньше, чем она была допущена, и сразу же выстрелил еще раз, так что вторая пуля ударила сержанта под запрокинутый подбородок.

Глеб невольно залюбовался тем, как легко и непринужденно все это было проделано. Человек в кепке был настоящим профессионалом. Последняя гильза, позвякивая, еще катилась по неровному полу, а широкий, как жерло вулкана, зрачок пистолетного дула уже смотрел прямо в лоб Федору Бесфамильному.

– Не получится, – сказал Слепой устами истопника Бесфамильного, и сам поразился той спокойной уверенности, с которой прозвучали эти слова. – Нужно хотя бы сменить пистолет.

– Ого, – сказал штатский, немного опуская оружие. – Грамотный.

– Можно подумать, ты придумал что-то новое, – презрительно сказал Глеб, глядя мимо пистолета в лицо штатскому. – Грубо работаешь, приятель.

– Зато эффективно, – сказал человек в кепке, ставя ТТ на предохранитель и убирая его в карман куртки.

Вот сейчас он вынет свой «вальтер», подумал Глеб, и моя память так и не успеет вернуться ко мне до конца. Стреляет этот парень, как бог, и моя смерть наверняка входит в его планы. Террорист при задержании оказал сопротивление, убив двух сотрудников милиции, и был убит на месте. ТТ найдут в моей руке, а этот прыщавый лейтенантик, похоже, действует со штатским заодно. Хотя на месте штатского я бы непременно убрал и его, не сейчас, а попозже. Да так оно, наверное, и будет.

Черта с два, подумал он, не стал бы я его убивать.

Я бы просто сделал все сам, без помощников и без свидетелей. Уж не знаю, чем я раньше занимался, но что дел белыми нитками не шил – это точно.

Человек в кепке полез за отворот куртки. Чувствуя, как стремительно уходит время, Глеб измерял глазами расстояния: от себя до человека в кепке, от него до окна и от окна до лейтенанта с автоматом.

Самая большая из этих величин не превышала полутора метров, а человек в кепке был профессионалом.

Лейтенант профессионалом не был, но в руках он держал автомат, а это был как раз тот случай, когда количество выпущенных пуль с успехом могло заменить быстроту реакции и точность прицеливания. Да и как промахнешься, стреляя почти в упор по пытающейся протиснуться в узкое окно фигуре…

Прыщавый мальчишка в лейтенантских погонах, заметив жест очкарика, вдруг весь как-то подобрался, ощерился и начал медленно и очень плавно, словно переливаясь из одной формы в другую, менять позу: по истечении нескольких показавшихся Глебу очень долгими мгновений ему стало понятно, что собирается сделать лейтенант, неясно было только, зачем ему это понадобилось. Слепой стоял неподвижно, продолжая смотреть в лицо штатскому и следя за лейтенантом только краем глаза, но профессионал в кожаной кепке, как и положено профессионалу, что-то почувствовал: не то заметил боковым зрением шевельнувшуюся на полу тень, не то ощутил слабое дуновение потревоженного движением лейтенанта воздуха, не то просто уловил вдруг сгустившуюся в душном воздухе каморки угрозу неведомым материалистической науке шестым чувством профессионального убийцы, но он вдруг начал оборачиваться, лихорадочно дергая зацепившийся за что-то в недрах куртки пистолет, и тогда лейтенант со всего размаха обрушил на его голову приклад занесенного под самый потолок бывшего чулана автомата. Удар пришелся вскользь, чуть выше виска, кепка свалилась на пол, очкарика качнуло, но он устоял на ногах и нанес молниеносный, без замаха, сокрушительный удар левой в челюсть, от которого лейтенант, коротко заорав, влип в стену немного левее двери.

Решительно ничего не понимающий Глеб прыгнул вперед, давая волю телу, которое, в отличие от мозга, прекрасно помнило все до мельчайших подробностей. Тело не стало артачиться и с готовностью приняло рычаги управления: в воздухе мелькнул неизвестно когда подхваченный Глебом тяжелый больничный табурет, с треском опустился на затылок очкастого профессионала, развалившись от удара на части, руку до плеча прострелило неожиданной болью, но Глеб не остановился на достигнутом и добавил ребром ладони по шее, послав профессионала головой вперед в угол, где тот и затих, не то потеряв сознание, не то вообще отдав Богу душу, если, конечно, у него было что отдавать.

Все это напоминало пьяный бред или одну из тех военных игр, в которые иногда играют мальчишки.

В этих играх всегда находится какой-нибудь ушлый пацан, который в самый драматический момент вдруг перебегает к противнику с воплем: «Я за вас!», и не потому, что противник более многочислен или имеет ярко выраженное позиционное превосходство, а просто потому, что такой ход кажется ему ужасно хитроумным, неожиданным и вообще «взрослым».

Поведение лейтенанта не поддавалось объяснению, но Глебу было плевать и на объяснения, и на самого лейтенанта, который полусидя отдыхал у стены с открытым ртом и со свежей ссадиной на подбородке. Он подхватил с пола выпавший из рук лейтенанта автомат и метнулся в дверной проем, сразу же со всего маху налетев на что-то большое и непоколебимо твердое, упершееся ему в живот железным пальцем автоматного ствола.

– Тихо, Федя, – сказал Аркадий. – Дернешься – убью. Брось автомат.

– Понял, – сказал Слепой, бросил автомат и, двумя быстрыми движениями разоружив Аркадия, расчистил себе дорогу, вышибив коренастого сменщика из тамбура, как пробку из бутылки.

Аркадий тяжело плюхнулся спиной в пыль, глядя на Глеба ничего не понимающими глазами. Слепой наклонился, чтобы снова подобрать автомат, уже прикидывая, какую из двух стоявших под окном машин ему лучше угнать – знакомую потрепанную «шестерку» или милицейский УАЗ, но его остановил сухой щелчок взводимого курка и спокойный женский голос:

– Не двигайся, дружок.

Не разгибаясь, он повернул голову и увидел справа от себя старшую медсестру Марию Андреевну, с которой расстался меньше часа назад. На ней был тот же белый халат, те же стройные ноги, удлиненные высокими каблуками, выглядывали из-под белоснежного подола, а вот лица было не узнать: оно словно помолодело на добрых десять лет, морщинки разгладились, губы раздвинулись, обнажая гладкие белые зубы в напряженном оскале, а еще час назад такие усталые и всепонимающие глаза сейчас, казалось, готовы были начать метать молнии. Она стояла вполоборота, как на стрельбище, и, как на стрельбище, держала в вытянутой руке старенький безотказный «наган». Глеб заметил, что рука у нее ни капельки не дрожит, и медленно выпрямился.

– Ну вот, – сказал он, криво улыбнувшись. – А я-то думал, что мы-, как это?., друзья.

Позади него нестерпимо громко хлестнул одиночный выстрел из автомата. Деревянные стены сглотнули звук, и через пару секунд из пристройки, отодвинув Глеба с дороги и заметно качаясь, выбрался лейтенант. В его опущенной руке еще дымился укороченный автомат Калашникова.

– Порядок, – сказал он, трудно сглатывая и тяжело поматывая головой, как усталая лошадь, отгоняющая мух. – Увозите его отсюда.

Глеб напрягся, собираясь схватить лейтенанта, швырнуть его навстречу выстрелу Марии и дать тягу, но тут успевший подняться на ноги Аркадий шагнул к нему слева и ткнул в шею хищно загнутыми, как жало насекомого, контактами электрошокера.

* * *

И снова шел снег: сверху вниз, наискосок, то свиваясь в призрачные белые смерчи, то со страшной скоростью несясь почти параллельно земле, сек лицо холодными мокрыми плетями, залеплял глаза, мешал дышать, мешал разглядеть лицо того, кто стоял напротив, пригнувшийся, готовый к прыжку, но ткань сна на этот раз была непрочной, как старое, обветшалое кружево, она поминутно рвалась и расползалась в стороны, впуская приглушенный свет и голоса, звучавшие раздражающе тихо, на грани слышимости.

Это было очень неприятно: голоса мешали сосредоточиться, отвлекали от той темной фигуры, что стояла в двух шагах от него, готовясь ударить, и в то же время были слишком тихими, чтобы можно было разобрать слова. Приходилось выбирать, и после недолгого колебания он выбрал голоса: от сна про снег он ничего хорошего не ждал.

Он пришел в себя, но остался лежать с закрытыми глазами, еще не успев понять, почему поступает имен-. но так, но уверенный в том, что это единственно верное решение. Поверхность, на которой он лежал, была какой-то странной: мягкая, ворсистая, она одновременно была плоской и твердой, как камень. Постепенно до него дошло, что он лежит на покрытом каким-то очень пушистым ковром полу, вытянувшись во всю длину и прижавшись к ковру правой щекой.

Когда преследовавший его кошмар окончательно рассеялся, вытекая из тела холодными струйками и впитываясь в пушистый ковер, голоса зазвучали четче. Говорили двое – мужчина и женщина, и некоторое время Глеб ломал голову над тем, почему женский голос кажется ему таким знакомым и незнакомым одновременно. Он с трудом подавил в себе желание потрясти головой и открыть глаза и остался лежать неподвижно – теперь уже совершенно сознательно, припомнив обстоятельства, предшествовавшие его пробуждению на этом ковре.

"Да, – подумал он, – ну и каша. И я в нее вляпался обеими ногами… Бежать надо было, вот что.

Сразу рвать когти, как только нашел этот чертов пакет.., и даже раньше, как только подсмотрел те похороны… Интересно ему, видите ли, было… Пинкертон занюханный."

Женский голос принадлежал Марии. Слепой не узнал его сразу из-за интонации. Такой собачьей преданности, такой безоговорочной покорности он не слышал в голосе неприступной Андреевны никогда, даже в те минуты, когда она извивалась под ним, задыхаясь от страсти и шепча тайные, темные слова, от которых у него все плыло перед глазами…

Мужской голос был ему незнаком: басистый, глубокий, хорошо поставленный, голос человека, привыкшего много говорить, причем не просто говорить, а вещать. Такие голоса бывают у не старых еще начальников среднего звена, много валяющих дурака перед народом и делающих успешную карьеру: сытый, самоуверенный голос человека, привыкшего по первому требованию получать все, что ему нужно.

– Что Колышев? – спросил незнакомый мужской голос.

– Убит, – ответила Мария.

«Кто это – Колышев? – подумал Глеб. – Кто убит?»

– Хорошо, – сказал мужчина. – Просто очень хорошо. Мне этот змей очкастый давно надоел.

«Ага, – подумал Глеб, – ясно. Очкастый там был только один.., что ж, туда ему и дорога.»

– Где Аркадий? – спросил мужчина.

– С лейтенантом, – ответила Мария. – Дает показания. Договорились, что Колышев был заодно с.., с ним.

Глеб даже перестал дышать, чувствуя, что эти двое разглядывают его.

– Что-то долго он в отключке, – сказал мужчина. – Не помер он у вас часом?

– Живой, – ответила Мария. – От этого не умирают.

– Ладно, – проворчал ее собеседник. – Теперь вот что… Лесных, когда узнает, будет рвать и метать. Нам с ним ссориться пока что рано. Надо этого типа припрятать до поры, сделать вид, что он в бегах. Потом, когда все рассосется, можно будет его «поймать». Лейтенант и поймает.., глядишь, старшим лейтенантом сделается…

– Да, – покорным эхом отозвалась Мария.

– Теперь так, – продолжал мужчина. – Колышева убрали – это вы молодцы, слов нет. Но теперь нам придется поработать на Лесных, чтобы глаза ему до поры замазать. Начнем с этого.., с эколога.

Пойдешь ты.

– Снова взрывчатка? – спросила Мария.

– Да нет, не стоит повторяться, – задумчиво протянул мужчина. – Не знаю, что-нибудь придумаем. – Он помолчал. В тишине щелкнула зажигалка, и через некоторое время ноздрей Глеба коснулся запах марихуаны. – Разоспался твой крестничек, – заметил собеседник Андреевны. – Как он хоть в постели-то? Не опозорился?

– Не опозорился, – спокойно, как о чем-то привычном, ответила она. – Хотя до тебя ему, конечно, далеко.

«Подумаешь, – хотел сказать Глеб, но промолчал. – Повалялся бы он с мое без памяти. И потом, столько времени без женщины…»

– А ты и рада, – проворчал мужчина.

– Ты сам меня послал, – спокойно ответила медсестра, и впервые за весь разговор Глеб услышал в ее голосе что-то похожее на слабый протест. – Неужели тебе было бы приятнее, если бы мне пришлось возиться с импотентом?

– Хочешь честно? – спросил мужчина и, не дожидаясь ответа, сказал:

– Хрен его знает, что мне приятнее. Приятнее всего мне было бы сейчас сидеть с тобой на бортике бассейна где-нибудь в Беверли Хиллз…

«Ишь ты, – подумал Глеб, – крапивинский мечтатель.» Он уже понял, с кем имеет дело.., с кем ему придется иметь дело, если его попросту не прирежут, как свинью, прямо на этом ковре.

Лежать на полу в неудобной позе стало просто невыносимо, тем более что Глеб давно ощущал настоятельную потребность посетить местечко, в которое даже король ходит пешком. Он открыл глаза и пошевелился, пытаясь сесть. Это получилось у него не сразу: все тело затекло, и очень мешали связанные за спиной руки.

– Очухался? – спросил мужчина.

Слепой огляделся. Он сидел на ковре, устилавшем почти весь пол просторной комнаты с высоким потолком и огромным, едва ли не во всю стену, окном.

Справа от него располагался большой, безвкусно декорированный камин, из которого остро несло гарью.

Над камином висела траченная молью оленья голова с огромными ветвистыми рогами, а чуть ниже был укреплен на крюках винчестер, в котором только простак не признал бы довольно халтурно выполненный муляж. Напротив камина стоял низкий стеклянный столик, к которому были придвинуты два глубоких кожаных кресла. Больше никакой мебели в комнате не было, если не считать большой, в полстены, картины, висевшей над столиком и отражавшей космогонические представления художника, основой которых была застарелая шизофрения. Такое, во всяком случае, сложилось у Глеба впечатление.

В одном из кресел, том, что слева от стола, сидела Мария, знакомо забросив ногу на ногу. Вместо белого халата не ней теперь было строгое темно-серое платье с глухим воротом, на фоне которого колени медсестры показались Глебу волнующими даже в его нынешнем бедственном положении. Она сидела откинувшись на спинку кресла, запрокинув к потолку усталое лошадиное лицо, и медленно, с наслаждением, курила длинную зеленоватую сигарету, делая глубокие неторопливые затяжки и подолгу задерживая дым в легких.

Напротив нее, по-хозяйски раскинувшись в мягких глубинах кресла, расположился крупный мужчина в дорогом купальном халате на голое тело. Все части его тела, не скрытые халатом, были покрыты густым спутанным волосом, напоминавшим шерсть гориллы. Нечесаная грива прямых, как у индейца, смоляных волос спускалась до самых плеч и частично занавешивала глубоко запавшие недобрые глаза, казавшиеся непропорционально маленькими на широком скуластом лице с крючковатым, как у француза, носом, большим твердым ртом и крупным, округлым, сильно выдающимся вперед подбородком с ярко выраженной ямочкой посередке, свидетельствовавшей, по слухам, чуть ли не о гениальности. Глеб подумал, что в гениальность этого человека было гораздо легче поверить, если бы он хотя бы на время перестал ковыряться в носу согнутым мизинцем. По всей видимости, это и был загадочный Волков, о котором Аркадий в свое время прожужжал ему все уши…

«Черт возьми, – подумал Глеб, – если бы у меня до сих пор были какие-то сомнения по поводу этого гуру-целителя, то сейчас они развеялись бы в пыль… даже если бы я не знал об оружии и не слышал предыдущего разговора. Но при чем здесь какой-то эколог? Ладно, – подумал он, кое-как усаживаясь посреди ковра. – Не до экологов мне сейчас, граждане. Самому бы уцелеть… Интересно, зачем я ему понадобился? Марихуанку покуривают.., релаксация у них. Сделал дело – гуляй смело… Кого-то они только что кинули, какого-то Лесных, и, судя по талантам новопреставленного Колышева, Лесных этот – мужчина очень серьезный. Ох, опасно играет господин Волков, ох, опасно!»

– Ну что, дружок, – вынимая мизинец из носа и непринужденно вытирая его о полу своего роскошного халата, сказал Волков, – попался? Говорить будешь?

– Это смотря что, – ответил Глеб.

Мария приподняла голову со спинки кресла, взглянула на него с некоторым удивлением, словно на ее глазах вдруг заговорил, скажем, стул, и снова уставилась в потолок, выдувая своим умелым ртом дымные кольца – она релаксировала.

– Смелый парень, – заметил Волков. – Знаешь, на твоем месте любой мало-мальски умный человек сказал бы все – что спрашивали и что не спрашивали.

– Во-первых, я просто умный, а не мало-мальски, – ответил Глеб, – а во-вторых, меня еще никто ни о чем не спрашивал.

– Резонно, – сказал Волков. Он вынул из кармана халата какой-то блестящий амулет на тонкой цепочке и принялся рассеянно раскачивать его перед собой, любуясь игрой света на полированной поверхности, – Как тебя нравится мой медальончик? – спросил он.

Глеб внутренне усмехнулся. «Дешевка, – подумал он. – Бабок на рынке лови на такие трюки, да и то – поймаешь ли еще. Бабки нынче такие ушлые…»

– Симпатичная штучка, – сказал он, стараясь делать вид, что смотрит на медальон, на самом же деле сфокусировав взгляд на участке стены за левым плечом Волкова. – Почем брал? Кстати, ты не хочешь развязать мне руки? Затекают…

– Гм, – сказал Волков, продолжая раскачивать медальон в воздухе. – Руки… А ты хулиганить не будешь?

– Не буду, – не вполне искренне ответил Глеб. – В конце концов, твои люди спасли мне жизнь.

– Не обольщайся, – сказал Волков. – Отнять жизнь гораздо легче, чем подарить.

Он щелкнул пальцами свободной руки. Дверь открылась, и в комнату, бесшумно ступая по ворсистому ковру обутыми в кроссовки ногами, вошла стройная, немного, на вкус Глеба, худоватая блондинка в линялом джинсовом костюме. Слепой припомнил, что, кажется, встречал ее в библиотеке, она пробегала по коридору с пачкой каких-то книг. «Удивительная штука, – подумал он. – Одна – библиотекарь, вторая – медработник. И эта дикая секта, этот полуголый пророк с волосатыми ногами и чуть ли не по локоть завинченным в нос мизинцем… Странно.»

Блондинка вынула из кармана пружинный нож, со щелчком открыла лезвие и мастерски перепилила веревки, стягивавшие запястья Глеба. Закончив, она отступила на пару шагов в сторону, убрала нож и вынула из-под куртки большой никелированный пистолет с длинным глушителем.

– Ба! – сказал Глеб. – Какая роскошь. Вы когда-нибудь стреляли из такого? Предупреждаю, у этой модели довольно сильная отдача. Можно с непривычки повредить запястье.

Вместо ответа блондинка большим пальцем взвела курок и направила пистолет на Глеба.

– Она у вас не очень нервная? – спросил Глеб у Волкова.

– Ладно, – буркнул тот, – кончай цирк. Все уже поняли, какой ты храбрый. Скажи лучше, на кого работаешь.

– Понятия не имею, – честно ответил Глеб. – Но думаю, что если бы работал на кого-нибудь, то ни меня, ни тебя здесь сейчас не было бы.

– Фу-ты ну-ты, – покачал головой Волков. – Ты что же, в самом деле ничего про себя не помнишь?

– В самом деле, – сказал Глеб, растирая запястья.

– И ты уверен, что не вспомнишь, даже если тебе, к примеру, вырвать парочку ногтей? – снова засовывая палец в ноздрю, поинтересовался Волков.

– Да хоть все, – щедро разрешил Глеб. – Когда начнем?

– Ладно, – сказал Волков. – В таком случае, откуда тебе известно про оружие в котельной?

– Видел, – сказал Глеб. – Совершенно случайно.

Про захороненный под стеной котельной труп он решил не говорить: он не знал правил этой игры и не мог сказать, когда и какой козырь может ему пригодиться.

– Допустим, – недовольно поморщившись, сказал хозяин. – Тогда, надеюсь, ты не станешь возражать против небольшого сеанса гипноза? Помнится, Аркадий все просил меня покопаться в твоей памяти…

– А альтернатива? – спросил Глеб.

Волков вытянул вперед левую руку, наставил на него указательный палец и сделал вид, что стреляет.

– Тогда зачем спрашивать? – пожал плечами Глеб.

– Скажем так: твоя добровольная помощь существенно облегчит мою задачу, – ответил Волков.

– Знаешь, – сказал Слепой, – честно говоря, у меня нет ни малейшего желания облегчать тебе жизнь. Но…

– Но? – переспросил Волков.

– Но мне самому ужасно интересно, что из этого получится, – сказал Глеб.