Евгений Петрович Кублицкий пребывал в прекрасном настроении, несмотря на свои шестьдесят пять лет.

Сегодня он умудрился получить деньги сразу в двух местах: дали пенсию, а в троллейбусном парке выдали зарплату, на которую в общем-то никто сегодня не рассчитывал, потому как все уже привыкли, что ее выдают с опозданиями. Евгений Петрович, отстояв очередь, получил свои кровно заработанные, от чего настроение мгновенно улучшилось. Правда, он мог бы и не стоять в очереди, отложить приятную процедуру на завтра, жить ему было на что, ведь во время обеденного перерыва он сбегал за пенсией, так что деньги у него имелись.

Тут же, как всегда случается, когда в руках у человека появляются деньги, подвернулись и знакомые, два таких же работающих пенсионера, как и он. Раньше все они работали водителями троллейбусов, но сейчас коренные москвичи троллейбусов практически не водили, для этой работы вполне хватало приезжих, молодых мужчин, готовых крутить баранку за половинную плату: украинцев, белорусов, молдаван. Контингент работников в троллейбусном депо за последние несколько лет разительно поменялся. Возле кассы, хоть все и говорили по-русски, но слышались разнообразные акценты, проскакивали украинские, молдавские, белорусские и казахские слова.

Те двое, которые тормознули Евгения Петровича, были людьми местными, коренными москвичами, которые родились в столице и прожили в ней всю жизнь. Но этим в разговоре с водителями-новичками не кичились, хотя на приезжих и поглядывали с нескрываемым презрением. За баранку старых водителей уже не пускали, и поэтому они занимались ремонтом троллейбусов.

– Женя, здорово! Как ты? – спросил абсолютно лысый низкорослый мужчина, смахивающий на актера Леонова, за что в свое время получил кличку Винни-Пух.

– Да ничего, – ответил Евгений Петрович Кублицкий, пряча деньги во внутренний карман куртки.

– Может, пойдем, как в старые добрые времена, по пузырю раздавим?

Евгений Петрович колебался, хотя исход знал наперед – согласится:

– Вечно ты, Винни-Пух, втравишь меня в какую-нибудь историю!

– Женька, что ты как не свой, словно молдаванин дурной? Это они радиатор с гармошкой путают.

– Потише…

– А что такое, – Винни-Пух осмотрел разнонапиональную очередь, – черных боишься?

Замечание Кублицкому показалось немного оскорбительным, но в общем справедливым. Молдаване, работавшие в троллейбусном депо, отличались беспросветной несообразительностью и невероятной жадностью. В очереди молдаване, как правило, неизменно оказывались первыми, к тому же приходили не все вместе, а по одному.

Стоило кому-нибудь оказаться у кассы, как тут же начинали подваливать земляки и пристраиваться не в хвост очереди, а в голову, поближе к окошечку. Что-либо говорить этим пришлым людям не имело смысла, они, как правило, прикидывались глухими или начинали огрызаться, коверкая прекрасный русский мат.

Украинцы, как ни старались, как ни хитрили, не могли прийти раньше молдаван. Белорусы же всегда толпились с русскими вперемешку, интегрировались.

– Ну, так как ты, Женька?

– А кто еще будет? – спросил Кублицкий, покусывая верхнюю губу и вытряхивая из пачки сигарету.

Толстые пальцы Винни-Пуха потянулись к чужой пачке:

– Давай, одну испорчу.

– Ты же не куришь, черт тебя побери.

– Курить не курю, а твою испорчу. Женя, с преогромным удовольствием, выпотрошу одну и табак нюхать буду.

– Не дам, – сказал Кублицкий.

– Тогда деньги давай.

– Сам пойдешь?

– Нет. Сейчас Семена пошлем, он быстро пару пузырей водки поднесет.

– Договорились. Но скажи, чтоб больше двух не брал, здоровье уже не то. Это в былые времена мы с тобой могли сидеть по двое-трое суток, теперь уже все.

Да и Герольда надо на прогулку вывести…

– Ну и имя же у твоего пса, как у какой-то газеты – «Герольд трибюн», – проговорил Винни-Пух, коверкая название уважаемой во всем мире газеты.

– Другое дать не мог, так уж по родословной выходило.

– Вот уж эти собаки.., и те родовитые! Не то что простой рабочий человек. Пошли, пошли, – Винни-Пух схватил под локоть приятеля, высокого и нескладного Кублицкого, потащил от касс к мастерским.

Там у них имелось свое укромное место, о котором начальство знало, но нос туда никогда не совало. А место располагалось в дальнем углу раздевалки, перегороженной многочисленными секциями железных шкафов с оттрафареченными на дверках номерами.

Сема оказался на ногу скор, хотя и прихрамывал.

А хромота с Семой случилась из-за того, что он уронил на ногу рессору и отбил ноготь на большом пальце правой ноги.

– Ну ты в быстр! – сказал Кублицкий, приняв бутылки.

– А вы, я смотрю, даже не расстарались, даже газетку не постелили.

– Это, Сема, дело плевое, – сказал Винни-Пух, вытаскивая из внутреннего кармана свежий номер «Правды», своих политических пристрастий он никогда не скрывал, и, поплевав на ладонь, разгладил его на крышке табуретки, – вот и все.

– А закусь? – спросил Кублицкий.

– Закусь сейчас будет, – из кармана Семы появился кусок колбасы, уже мелко порезанной, а из кармана Винни-Пуха, словно из волшебной шкатулки, возникли зеленый огурец и яблоко.

– За тобой хлеб, – улыбаясь в предчувствии выпивки, произнес Винни-Пух.

Сема открыл свой шкаф, и полбуханки хлеба стали посреди табурета.

Хлеб был не совсем свежий, но и не заплесневевший, съедобный.

– Соляночки бы какой-нибудь, – мечтательно произнес Кублипкий.

– Не в ресторане. Хотя и солянка есть, – Винни-Пух улыбнулся, – сейчас у Тодора возьму.

Он тут же поддельным ключом открыл железный ящик, в котором висела одежда, и из картонного ящика вытащил литровую банку домашнего салата, закрытую полиэтиленовой крышкой.

– Молдавский, с перчиком.

– Он же заметит.

– Разрешил мне брать, когда захочу.

– А вилки? – сказал Кублицкий.

– Вилок нет, есть лишь ложка, – на стол легла грязная ложка – одна на всех.

– Ладно, в рот ее совать не будем, – заметил Кублицкий, – на хлеб салат набросаем, как раствор на кирпич.

Забулькала водка. Две бутылки прокатили за сорок минут.

– Ну что, добавим. Женя? – с надеждой спросил Винни-Пух.

– Нет, ребята, не могу. Герольда надо выгуливать, а то квартиру обгадит.

– Придумал ты себе занятие…

– Я бы, может, и не заводил пса, да после того, как дочка съехала, ну, совсем делать нечего стало, хоть сиди да вой в квартире.

– А теперь что, – заулыбался Винни-Пух, – вдвоем скулите?

– Нет уж, не скулим. Вдвоем весело, он мне и тапки приносит.

– Хорошо тебе. А мне жена вместо того чтоб тапки подать после тяжелой работы, вечно какую-нибудь гадость говорит.

– Гони ты ее, Винни-Пух, в шею! Баба она у тебя вздорная.

– Куда уж гнать, ведь лучшей уже не найдешь.

Правда, Женя? Возраст есть возраст, лет тридцать назад надо было гнать, а теперь куда… Не собаку же вместо нее заводить? Собака борщ не сварит, блинов не напечет.

– Ив постель не ляжет.

– Про это я уж и не говорю.

– Зато спокойнее, – философски заметил Кублицкий, натягивая на плечи куртку. – Ты тут, Сема, прибери, тебе еще работать да работать, а я, пожалуй, пойду.

– Ну и иди, – со злостью сказал Винни-Пух, – а мы с Семой еще одну бутылку катанем, время у нас есть. Сема, в магазин подскочи.

Сема, прихрамывая, двинулся к проходной, нагоняя Кублицкого, обходя его, даже не глянул, не попрощался.

Евгений Петрович еще не успел подняться на третий этаж, где располагалась его квартира, как услышал густой бас, которым лаял его пес, приветствуя хозяина.

«Ну вот, скулишь. Сейчас примешься прыгать на меня, с ног сбивать».

Ключ повернулся в замке, уставший хозяин ввалился в квартиру. Пес тотчас бросился к нему и даже дважды лизнул в губы.

– Целуешься… Хитрый ты. Герольд. Ладно, сейчас пойдем гулять, только переобуюсь.

Гуляли они постоянно в одном и том же месте. Шли по Сержантской улице, пересекали Ярославское шоссе, направляясь к Бабушкинскому кладбищу. Там всегда было малолюдно, гуляли здесь лишь собачники, все друг с другом были знакомы.

Герольд среди собачьей братии выделялся статью и размерами. Было еще два дога, сравнимых с ним, да один зимой угодил под автобус на Ярославском шоссе, а другой заболел, нажравшись какой-то дряни, и его пришлось усыпить. Хозяева больше заводить псов не стали, и Герольд теперь был самым большим и сильным. А самое главное, в чем Кублицкий был убежден на сто процентов, его пес являлся самым умным.

– Ну, ну, пойдем, пойдем, – и натянув теплые резиновые сапоги, поигрывая поводком, Кублицкий открыл дверь.

Герольд выскочил на площадку и уселся ждать хозяина. Так было заведено – без хозяина ни шагу, если только Евгений Петрович не даст «добро» на самостоятельный спуск. Намордник он на своего Герольда не надевал, детей тот не трогал, на соседей не бросался, незнакомые же люди его сторонились сами. Маршрут был разработан так, чтобы как можно меньше встречать людей, хотя в общем-то Евгений Петрович никого не боялся. Да и кого станешь опасаться, если рядом у правой ноги сопит и рычит огромный пес, готовый по первому же слову хозяина броситься на обидчика, сбить его с ног, прижать к земле и дожидаться команды.

Осенью прошлого года с Евгением Петровичем Кублицким случилась пренеприятная история. Он, как всегда, гулял со своим Герольдом возле кладбища, а затем, то ли осень на него подействовала, то ли еще что, но ему захотелось заглянуть на кладбище. Кублицкий не смог ответить себе на вопрос, что его туда повело.

Шел по узенькой аллее, под ногами шуршала листва, справа и слева проплывали памятники, кресты, ограды. Кладбище было, как казалось хозяину пса, безлюдным, Герольда он лишь слышал. На глаза наворачивались слезы, было жаль прожитой жизни, вспомнилась жена, безвременно ушедшая в мир иной.

Он с интересом, неожиданным для самого себя, ведь и газет-то почти не читал, вчитывался в надписи на надгробиях, просматривал таблички на памятниках, тут же в уме прикидывая, сколько лет прожил человек. Одни прожили на этой земле меньше его, другие немного больше. Он, повинуясь настроению, с аллеи свернул в узкий проход, почти по колено засыпанный липовой и кленовой листвой. Осенняя листва, багряная и золотая, пахла арбузной коркой.

«Вот так вот, купишь арбуз, разрежешь его и сразу же в нос ударяет запах свежести».

Почему недавно опавшая листва пахнет свежеразрезанным арбузом, Евгений Петрович Кублицкий не знал.

Он увидел впереди трех парней, дюжих, в кожаных куртках, с бутылками в руках. Он хотел свернуть в сторону, но не было куда, слишком плотно одна к другой стояли ограды, перебираться через них ему не хотелось, а свернуть назад не позволяла гордость, подумают еще, что он их испугался.

Кублицкий двигался неторопливо. Парни стояли, смотрели на него, попыхивали сигаретами. Время от времени голубоватый дымок несло ему прямо в лицо.

– Ты что тут делаешь, – сказал один из парней, – а ну, пошел вон с кладбища, корч старый! Хочешь, чтобы мы тебя тут похоронили?

Единственное, что было в руках у Евгения Петровича, так это плетеный кожаный поводок. Он тут же спрятал его за спину.

– Ходят здесь, козлы старые, воздух портят!

– Тебе, дед, уже давно не ходить, а лежать здесь надо.

– Чего молчишь? Молчат только трупы.

Парень прижал Кублицкого к ограде с бронзовыми шишками, и Евгений Петрович позвоночником почувствовал железные прутья, острые, как пики, наконечники. Парень прижал его даже без помощи рук, навалившись животом, и лишь только после того, как глаза Евгения Петровича беспомощно забегали, рука с дешевым перстнем полезла ему во внутренний карман и извлекла портмоне – старое, потрепанное, давным-давно подаренное женой на пятидесятилетие.

– Сейчас, ребята, еще выпьем, у деда, оказывается, деньжата водятся.

– Ребята, не надо, отдайте бумажник, отдайте, это подарок.

– Ну что? Отдадим?

– Можно… Деньги покойникам ни к чему, а любимые вещи в гроб им иногда кладут.

Деньги из бумажника вытряхнули, а само портмоне швырнули в кучу листьев. Кублицкий хотел нагнуться, чтобы поднять, но его в этот момент толкнули, и он, неловко раскинув руки, нырнул головой в кучу пахнущих свежим арбузом листьев. А затем, встав на четвереньки, держа в левой руке бумажник, а в правой плетеный кожаный поводок, громко крикнул:

– Герольд! Герольд, ко мне!

Огромный пес возник в считанные секунды. Он перепрыгивал через ограды так, словно бы их и не было.

Тот парень, который прижимал Кублицкого к железным прутьям, первым увидел пса. В руке блеснул нож.

Это его и сгубило. Герольд слету вцепился в руку, сбив парня с ног, хрустнули кости, истошный вопль разнесся над тихим кладбищем. Один из хулиганов хотел броситься на пса, но, сделав два шага, остановился, завидев кровь и кости, торчащие из запястья приятеля.

– Бля! Бля! Да он же бешеный!

Убежать парни не успели. Герольд повалил их всех на землю и бегал по их спинам, зло рыча, даже не давая подняться, хотя в общем-то подняться на ноги никто из троих даже не пытался, понимая, что подобное действие разозлит огромную овчарку и та может вцепиться уже не в руку, а в шею или в лицо. Пена свисала из пасти Герольда, он скалил огромные клыки, такие большие, как мизинец ребенка. Его глаза зло горели, как-никак обидели хозяина, а за хозяина пес готов был перегрызть горло любому.

– Ну, что, сволочи, – радостно сказал Кублицкий, даже вид чужой крови не вывел его из себя, – деньги хотели у старого человека забрать, пенсию из кармана вытянули?

– Мы отдадим! Отдадим! Батя, забери свои деньги, мы тебе еще дадим бабок, только убери зверя!

– Уберу! Сейчас, разогнался! Герольд, сторожить! – насвистывая, Евгений Петрович развернулся, подобрал деньги, аккуратно уложил их в бумажник и не спеша направился по аллейке к Ярославскому шоссе, знал, с псом ничего не случится", самое страшное, исполосует одному из негодяев лицо, если попробуют убежать.

Ему повезло, наряд милиции он заприметил тотчас, лишь только вышел на тротуар. А уже через пять минут трое молодых головорезов выходили из ворот кладбища в сопровождении милиции и зло рычащей овчарки.

– Молодец, Герольд, молодец! – потрепав за уши пса, приговаривал Евгений Петрович.

– Мы до тебя еще доберемся, хрыч старый! – обернувшись, бросил один из парней.

И в это время резиновая палка ударила его по спине, заставив встать на четвереньки, а пес зарычал так, что испугался даже милиционер.

– Батя, возьми своего пса на поводок, а то он еще и меня загрызет. За это, кстати, и тебя оштрафовать можно.

– Нет, не бойтесь, он не кусается. На хороших людей он не бросится и с детьми дружит, – принялся расхваливать своего подопечного Евгений Петрович. – Если что, вот мой телефон, звоните. А по улице мы с ним в наморднике ходим, – соврал Кублицкий.

– Спасибо, – ответил сержант, – мы сейчас двоих в участок доставим, одного в больницу, разберемся.

А вас, папаша, мы теперь знаем и пса вашего знаем.

В этот вечер Герольду был устроен праздничный ужин. Он получил два огромных куска кровяной колбасы и, сытно поужинав, устроился у ног хозяина смотреть телевизор.

Так что ни хулиганов, ни пьяниц Кублицкий не боялся, когда у ног бежал его Герольд.

Снег еще не сошел, но асфальт уже был голый. Стало почти совсем темно, лишь светлело небо с низкими облаками. Проходя возле кладбищенской церкви, Кублицкий взял Герольда на поводок и приложил палец к губам.

– Тише! Смотри, не лай! – Кублицкий заслушался пением, доносившимся из раскрытых дверей храма.

Если бы он был без собаки, то, возможно, зашел бы.

Алкоголь все-таки сделал свое дело, размягчил душу и сердце Евгения Петровича. Прогулка с собакой есть прогулка. Это ритуал, в котором важна каждая мелочь.

Нужно дать псу выбегаться, наиграться вволю, чтобы он хорошо спал и ночью не беспокоил хозяина.

Уже осталась сзади церковь. Кублицкий пересек Ярославское шоссе по переходу, как положено, памятуя о гибели дога, случившейся в прошлом году. На поле снега стало больше, лишь узкая тропинка чернела, протоптанная рядом с кладбищенской оградой. Герольд уже предчувствовал скорое начало игры, бегал вокруг хозяина, приседая на передние лапы и размахивая пушистым хвостом.

– Ну, ищи, – разрешил ему Кублицкий, – ищи свою палку.

Он бы и сам ее прекрасно нашел, всегда оставлял в одном и том же месте, до самого конца втыкая ее в рыхлый снег возле обломанного кирпичного столба ограды.

Пес огромными скачками бросился вперед и вскоре исчез за сугробами. Через минуту он появился, держа в зубах погрызенную, облепленную снегом палку.

– Иди сюда, иди! – Евгений Петрович похлопал себя по бедру.

Пес подбежал и положил палку у ног, сам сел, преданно посмотрев хозяину в глаза. Ритуал не менялся день ото дня. Евгений Петрович как можно дальше старался забросить палку, а Герольд старался как можно быстрее добраться до нее, принести и бросить к ногам хозяина. Он уже весь был мокрый от снега, кусочки льда поблескивали на шерсти, разыгрался.

– Ну, давай же, давай! – Евгений Петрович ускорил шаг, широко размахнулся, и палка полетела, сорвавшись с неверной руки, полетела по иной траектории, чем рассчитывал хозяин. – Ну, ищи! – крикнул Кублицкий.

Герольд дважды тявкнул и, проваливаясь в снег, полез в сугробы. Кублицкий продолжал двигаться по тропинке, даже не обращая внимания на лужи, скованные тонким хрустящим льдом, ступая на них, прислушиваясь к легкому хрусту.

– Герольд! Герольд! – позвал он своего друга, остановился и осмотрелся. Пса нигде не было видно. – Герольд, ко мне!

В ответ Евгений Петрович услышал странный звук, смесь рычания с лаем.

– Неужели что-то случилось? – подумал он и по сугробам направился в ту сторону, откуда слышались угрожающие звуки.

По сугробам пробираться было не так-то просто.

Наст проваливался, ноги уходили в снег выше колена, в голенища набивался снег.

«Будь ты неладен! – подумал о своем псе Евгений Петрович. – Из-за тебя придется сапоги сушить».

Пес стоял в небольшой ложбинке, зло рыл лапами снег, который все время осыпался.

– Ну, что ты там нашел? – благодушно спросил Евгений Петрович.

Герольд лишь на секунду поднял лохматую голову, посмотрел на хозяина и жалобно тявкнул. А затем принялся рыть с удвоенной силой. И только сейчас Евгений Петрович разглядел, что из снега торчит нога в ботинке с рифленой подошвой.

– Герольд, ко мне! – испуганно и зло прокричал Евгений Петрович.

А пес не унимался, продолжая разгребать снег и ветки, которыми был забросан труп. Уже открылась вторая нога и бедро, только тогда Кублицкий догадался схватить пса за ошейник и оттащить. Пес же рвался к страшной яме, в которой лежал труп. В том, что это труп, а не пьяный, сомнений не было, голень была обледеневшая и разбухшая.

– Герольд! Герольд, уходим! – пристегнув поводок, потащил пса Кублицкий. – Уходим отсюда!

Пес не слушался, он тянул хозяина к яме.

– Идем, идем же!

Дорога назад показалась очень длинной – с каждым шагом Ярославское шоссе с мчащимися автомобилями не приближалось, а, наоборот, отдалялось. Изнурительная ходьба напомнила Евгению Петровичу бег на месте: бежишь, бежишь, высоко поднимаешь колени, а толку никакого, одна усталость. Ему хотелось кричать, звать на помощь. Но кого позовешь в столь позднее время и в чем, собственно, должна состоять помощь?

На шоссе появилась машина ГАИ. Евгений Петрович отчаянно замахал руками. Автомобиль, проехав метров десять, затормозил, затем сдал назад, замигав синим маячком.

– Что случилось? – опустив боковое стекло, поинтересовался лейтенант.

– Там труп.

– Вы уверены?

– На кладбище труп.

– На кладбище, папаша, трупов хоть отбавляй, – заулыбался лейтенант.

– Да нет, вы меня не поняли, лейтенант, собака разрыла, в снегу лежит…

Лейтенант понял, дело серьезное. В его руках появилась рация.

– Мы, понимаете ли, по другой части специализируемся, – объяснил он Кублицкому. – Вот если бы на дороге лежал труп или у вас машину угнали, то тут ваше обращение по адресу. А трупы на кладбище – это не наш профиль.

– Так что делать? – заглядывая в глаза лейтенанту и сержанту, сидевшему за рулем, спросил Евгений Петрович.

Пес, прижавшись к ноге, рычал.

– А собака ваша? – осведомился лейтенант.

– Моя, моя. Он-то и нашел.

– Сейчас доложим, приедут другие, разберутся. А вы подождите.

– Подождать можно, но что бы приехали…

И лейтенант принялся вызывать по рации седьмого, затем девятого, а затем десятого. И наконец со стороны центра города появился милицейский «уазик», в котором находились лейтенант и два сержанта.

– Ну, чего у вас тут?

– Гуляли мы с псом…

– Да вот, мужчина говорит, что его пес труп откопал.

– Где?

– Возле кладбища, в кустах, в яме.

– Черт бы подрал! – лейтенант понял, что на машине туда не подъедешь, придется тащиться по снегу, а старик мог чего-нибудь да напутать.

Запах же, шедший от Кублицкого, свидетельствовал о том, что тот принял на грудь не меньше стакана водки.

– Покажете. Только пса при себе держите. А может, почудилось? Такое бывает.., крокодильчики, чертики по плечам прыгают.

– Да бросьте вы, – усмехнулся Евгений Петрович, – я ногу видел.

– Одну? Две?

– Две ноги.

– Ну, значит, точно человек. Было бы четыре, значит, лошадь.

– Я поехал, – осклабился гаишник.

Милиционеры двинулась следом за Евгением Петровичем. А тот на ходу пояснял:

– Мы тут с Герольдом каждый день гуляем, я живу на Сержантской улице, на той, что за церковью. Каждый день, представляете, утром, правда, во дворе, а вечером и по выходным сюда ходим. Я же еще работаю, хоть и на пенсии…

– Понятно, понятно, – поддакивали сотрудники правоохранительных органов, двигаясь вслед за Евгением Петровичем, которого буквально тащил за собой огромный пес.

Наконец они добрались до ямы. Лейтенант посветил фонариком.

– Точно труп, – сказал он, обращаясь к своим подчиненным, – вызывайте бригаду, пусть разбираются, что к чему. А вам спасибо. Кстати, документы у вас с собой есть?

– Конечно есть. Пенсионное удостоверение пойдет?

Вот и пропуск в депо есть, – трясущимися руками Евгений Петрович Кублицкий подал документы.

– Я возьму.

– и – Пожалуйста.

Лейтенант посветил фонариком, рассматривая печати и фотографию еще не старого мужчины, мало напоминавшего сегодняшнего Евгения Петровича.

– Ну, что, Евгений Петрович, вы можете идти, – тут же на месте был составлен протокол. – Пока никому ничего не говорите.

Евгений Петрович Кублицкий нехотя двинулся в направлении своего дома. Первый испуг уже прошел, теперь его одолевало любопытство, что да как, что за мужчина лежит в яме, засыпанный ветками и снегом, как давно он лежит, сам замерз, или его убили, сколько времени он уже лежит в снегу? На эти вопросы у Евгения Петровича ответов не было. Ему даже стало обидно, что он и его Герольд вдруг стали никому не нужны. А ведь он-то бегал, старался, машину остановил…

Вернувшись с прогулки, Евгений Петрович загнал пса в ванную и неожиданно для того дважды шампунем тщательно вымыл его всего, а не только лапы, как делал это каждый день после прогулок.

Когда мокрый пес улегся на коврик возле батарея, Евгений Петрович принялся звонить знакомым и рассказывать о том, что с ним и с Герольдом случилось.

Но рассказ получался каким-то куцым и не очень убедительным. Единственное, что запомнил Евгений Петрович четко, так это надпись на подошве рифленого ботинка. Надпись была латинскими буквами: «Трейлер». Это он повторял несколько раз за один рассказ.

Когда же он позвонил дочери, жившей на другом конце Москвы, та зло сказала:

– Папа, ну, ты и додумался, на ночь такие истории рассказывать! Я же теперь не усну.

– А я усну?

– Ты не маленький.

На этом разговор с дочерью закончился. Чувство обиды лишь усилилось, он так и не стал героем дня.

Все, кто узнал о происшествии, отреагировали вяло, никто не вызвался приехать, посудачить, выпить. Так что стресс Евгению Петровичу пришлось снимать в одиночестве. Пить он устроился в комнате, лишь Герольд составил компанию хозяину.

Евгений Петрович обмакнул палец в стакан с водкой и дал псу облизать. Пес поморщился, фыркнул, но приказ хозяина выполнил.

– Пей Герольд, за упокой души. Уж не знаю, кто был этот человек, хороший или плохой, бандит или бизнесмен, а может, и работяга, как твой хозяин, но пусть бог примет его душу.

* * *

На следующий день Евгений Петрович вернулся с работы раньше обычного. Он даже не остался выпить с друзьями по работе, хотя те принесли водку. Ведь получка на то и получка, кто же пьет один день? Пьют пока не кончатся деньги, спрятанные от жен.

Он взял пса, надел резиновые сапоги, которые за сутки высохли, и с Герольдом направился по обычному маршруту. Единственное, что говорило о том, что вчера или сегодня здесь были люди, так это множество следов и раскопанная яма, причем, раскопанная основательно.

Евгений Петрович встретил еще одного собачника, в общем-то мужчину мрачного и нелюдимого, с которым он почти никогда не общался, лишь коротко здоровался. Это был хозяин добермана. Герольд с доберманом не дружил. Хозяева не понимали, почему между собаками такая вражда, но и сами неосознанно поддерживали выбор своих собак, копируя их поведение. Если бы псов не брали на поводки, то наверняка они начали бы драку. Так уже раз случилось, при первой встрече, тогда Герольд довольно-таки сильно потрепал добермана, прогнав его с полкилометра по полю. Он мог бы догнать его и раньше, но, наверное, как рассудил Евгений Петрович, сделал это специально, мол, издалека не услышал команду вернуться и увлекся погоней.

Евгений Петрович подошел к мужчине в темно-синей куртке-аляске с капюшоном, отороченным искусственным мехом, и произнес:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, – ответил мужчина, вращая сигарету в пальцах.

Доберман стоял рядом, не рискуя далеко отходить от хозяина.

– Вы знаете, что здесь произошло вчера?

– Мы вчера не здесь гуляли, – сказал хозяин добермана.

– А вот мы в Герольдом гуляли здесь и нашли.., он нашел труп.

– Труп? – мужчина оглянулся, словно бы труп должен был лежать у него за спиной прямо на тропинке. – Ну и что дальше?

– Ничего. Милицию отыскал. Вот там в снегу лежал, видите, раскопано и натоптано?

– Да, видел. Еще подумал, что здесь такое случилось, драка или пьянка какая?

– Да нет, это милиция копала. Мы их и вызвали, привели, – сказал о себе и о своем псе Евгений Петрович, причем таким тоном, словно бы его Герольд был настолько умен, что мог при необходимости вызвать милицию по телефону, набрав номер лапой. – Представляете, палка у меня с руки сорвалась и в сугроб улетела. Я говорю, ищи. Герольд бросился и нашел-таки, но не палку.

– А что за труп? – оживился хозяин добермана.

– Да кто его знает, мужчина, судя по всему. Я не стал дожидаться, пока его разроют, видел лишь ноги.

Ботинки у него еще такие добротные, с рифленой подошвой… «Трейлер» написано…

Владелец добермана усмехнулся:

– Если бы было написано «Эко» или «Саламандра» то тогда, возможно, ботинки можно было бы отнести к разряду добротных. А так Турция какая-нибудь…

Пьяный, наверное, замерз, – затягиваясь уже гаснущей сигаретой, со знанием стадионного торговца сказал он.

– Да, вроде бы, сверху труп ветками забросан и снегом засыпан.

– Снегом могло засыпать, а вот ветки, наверное, люди набросали. Тут деревьев поблизости нет, разве что на кладбище. Пойдемте посмотрим? Сюда, сюда, – сказал псу мужчина в куртке-аляске, почему-то направляясь в другую строну.

– Эй, не туда, – сказал Евгений Петрович, – наоборот, в другой стороне, – Тяжело на поле ориентироваться.

Они вдвоем, придерживая своих псов, которые сейчас не проявляли друг к другу ровным счетом никакого интереса, осмотрели место, на котором был найден труп. Собак держали на поводках.

– Странно как-то.., от дороги далеко, от кладбища тоже далековато. Место какое-то непонятное, на машине не подъедешь. На руках притащили? – рассуждал хозяин добермана. – Или прямо тут убили?

– Все может быть. Вот так, ходишь, ходишь, а рядом труп лежит. Представляете, и вы, и я каждый день тут гуляли?

– Да уж, и не говорите, – мужчина посмотрел на часы со светящимся циферблатом, давая понять Евгению Петровичу, что время прогулки окончено.

– Мы тоже пойдем. Герольд, не рвись, не рвись.

Но пес все-таки вырвался и скрылся за сугробами. А когда вынырнул вновь, в его пасти была короткая обгрызенная палка, та самая, которую вчера вечером Евгений Петрович зашвырнул неверной рукой в темноту.

– Молодчина, Герольд, свое нашел. Вот умный пес!

Я-то о ней и забыл.

Хозяин добермана посмотрел на своего четвероногого друга презрительно. Его доберман большим умом не отличался, но зато был очень бойкий и веселый, лаял на кого ни попадя. И на мужчину жильцы двора постоянно писали жалобы. Милиция же так же исправно его штрафовала.

Евгений Петрович взял палку и почувствовал себя не в своей тарелке. Палка в его сознании мгновенно связалась с трупом мужчины, и теперь белая отполированная древесина казалась ему берцовой костью, такой же большой и такой же тяжелой.

– Фу! – сказал он, обращаясь к Герольду.

Попытался руками сломать палку, но это ему не удалось, та трещала, но не ломалась. Герольд смотрел на действия хозяина, не понимая, чего тот добивается, чем палка, которую он притащил, ему не угодила.

– Больше чтобы ее не брал, – как учитель к ученику обратился Евгений Петрович к овчарке и зашвырнул палку в снег.

Герольд дернулся, но окрик хозяина остановил его.

– К ноге! Пойдем отсюда.

Пес важно двинулся рядом с хозяином. Впереди шел владелец добермана. Он спустил пса и тот помчался по тропинке с громким радостным лаем.

В неведении Евгений Петрович пребывал целую неделю. А затем, направляясь в ближайший гастроном за хлебом и кефиром, увидел на бетонном заборе, возведенном вокруг стройки, небольшое объявление с портретом мужчины. Снят тот был до пояса. Самым страшным на фотографии являлся шрам, тянущийся от подбородка к животу. Этот шрам был явно сделан патологоанатомом и небрежно зашит. Евгений Петрович всмотрелся в лицо мужчины с черной короткой бородой.

Объявление гласило, что такого-то числа неподалеку от Бабушкинского кладбища найден труп. Перечислялись особые приметы, из которых важной была лишь одна: на правой ноге отсутствовал мизинец.

– Был найден труп… – пробурчал Евгений Петрович, – а кто нашел его? Будто они сами находят их без чьей-либо помощи! Если бы не мой Герольд, лежал бы мужик в ямке, пока снег весь не сойдет.

Внимательно, как телевизионную программу, Евгений Петрович Кублицкий прочел все, что имелось в объявлении. И тут же понял, это именно тот мужчина, ведь было написано, что на ногах у того были ботинки с рифленой подошвой фирмы «Трейлер» и если кому-либо хоть что-нибудь известно, то следовало позвонить – и далее крупно, броско были напечатаны четыре телефонных номера.

«А что мне, собственно говоря, известно? Да ничего, хоть я с Герольдом и нашел его».

Уже в магазине, прохаживаясь между стеллажами с пестрыми упаковками, Евгений Петрович, хмурясь, продолжал рассуждать.

«Одет в шапку, в меховую куртку, свитер, черные брюки, белое белье, на руке часы „Ориент“. А документов при нем никаких. Странно… Вот если бы меня нашли, так у меня всегда при себе какая-нибудь бумажка: то счет за квартиру, то телефон, то удостоверение пенсионера, то пропуск в депо. В Москве теперь без документов не ходят, к тому же мужчина был… похож на лицо кавказской национальности. А таких останавливают в городе в первую очередь, ведь я видел это не раз. Я прохожу, так на меня внимания не обращают, даже если и выпил. А следом за мной брюнет С длинным носом, так его хватают, проверяют документы. Да, хорошо, что я не лицо кавказской национальности», – подумал о себе Евгений Петрович.

Объявление, прочтенное им, словно бы ставило точку. Естественно, самого главного Кублицкий не узнал, об этом в объявлении не писалось. Мужчина был задушен, и лишь после этого на затылке ножом ему вырезали крест. А также Евгений Петрович не знал, что такой труп, который обнаружил Герольд неподалеку от Бабушкинского кладбища, в Москве уже не первый, а четвертый. Два из них найдены неподалеку. Те мужчины тоже вначале были задушены, а затем на затылках у них вырезали кресты. Один труп был найден на берегу реки Лось, заткнутый в железобетонную трубу.

А второй – неподалеку от железной дороги – лежал в кювете, забросанный ветками.

Все убитые – сильные мужчины в возрасте от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Было непонятно, почему они не сопротивлялись, на телах ни ссадин, ни синяков обнаружено не было. Также ничего подозрительного не обнаружили в крови: ни алкоголя, ни каких-либо других наркотических веществ. То, что все четыре убийства по стилю связаны между собой, было очевидно. То ли убивал один человек, то ли действовала какая-то секта, но на ритуальные убийства не походило. Поэтому работники правоохранительных органов для удобства дали убийце кличку Удав. Ведь все четверо были задушены, а для того чтобы задушить здорового мужчину, нужна невероятная сила. Да еще так, чтобы он не дернулся.

Только удав пользуется таким приемом.

Убийца в своем роде был уникален. Обычно маньяки охотятся или на женщин, или на девочек, или на детей, стариков, старух, а этот же словно специально выбирал в жертвы сильных мужчин. Личности троих удалось установить. Один из убитых, найденный в железобетонной трубе, был таксистом, прошел службу в десантных войсках, весил девяносто килограммов. В таксопарке даже не могли поверить, что кто-то мог с ним совладать. Ведь Василий Ильин мог легко, даже не прибегая к помощи монтировки, разобраться с тремя пьяными пассажирами. А тут задушили голыми руками.

Второй, оказавшийся на насыпи, оказался спортсменом, учителем физкультуры в школе, он тоже был мужчиной сильным и здоровым. Никаких врагов у него не наблюдалось, денег больших не водилось, ни в каких сектах не состоял и даже не интересовался религией, был абсолютно далек от всего этакого. А вот третий убитый – Игорь Валькинович, тридцати лет от роду, был для следственных органов человеком довольно-таки интересным. В свое время он отсидел три года за грабеж и был выпущен, попав под амнистию.

Он занимался всем понемногу и даже рэкетом, в его друзьях и знакомых числились лица с криминальным прошлым. Вот его-то и нашли первым. Даже золотую цепь и дорогие часы убийца с него не снял, как не забрал та, пистолет, хотя нашел его – пистолет лежал прямо на теле, забросанном ветками.

У всех троих на затылке были кресты, сделанные одним и тем же ножом. Что выражали эти кресты" следователи не могли понять, ни с чем подобным никто из них раньше не сталкивался и ни в каких сводках и архивах описания подобных убийств не находились.

– Удав он и есть Удав, – горько шутили следователи, – задушит и крестик поставит. И ничего ему, гаду, не надо, ни кошельки не забирает, ни золото с тела не снимает. Лишь документы заберет и все, словно для коллекции. Коллекционер долбаный! Зачем ему документы? Ведь рискует.

Обращались работники следственных органов и к психиатрам. Те внимательно выслушивали, но ничего вразумительного, что могло бы дать хоть какую-то подсказку и вывести на след убийцы, предложить не могли. Возможно, все эти дела и заглохли бы, случись они по одиночке. Но трупы появлялись с завидной регулярностью, так что было принято решение сформировать не одну группу, а две и разрабатывать самые разнообразные версии. Если бы были свидетели, то дело пошло бы быстрее и убийцу удалось бы задержать и обезвредить. А так даже не знали, как он выглядит.

Естественно, предполагали, что убийца невероятно силен, а значит, крепко сложен, можно сказать, мужчина видный. Но таких видных пруд пруди, подростки качаются в подвалах, поднимают железо, растягивают пружины, вырастают, превращаясь в здоровенных лбов. Таких пол-Москвы. Но каковы мотивы убийства, что означает крест, и почему убийца душит и только потом вырезает крест, было неясно.

По логике выходило, что проще вначале убить, застрелив или зарезав, или хотя бы ударив по голове, а уж после поставить на затылке отметку. А так это походило на ритуал, странный, жуткий, непонятный. Какой веры убийца, почему вырезает кресты, а не звезды, не треугольники и не стрелы? Может быть, во всем этом есть какая-нибудь христианская закваска или сатанинская?

Следователи обратились и к специалистам в этой области. Но знатоки сект ничем помочь не смогли. Не был известен такой ритуал ни в прошлые времена, ни в настоящие, чтобы душить сильных мужчин, причем голыми руками, а затем вырезать на затылках кресты. Почему на затылках, а не на груди, не на спине, не на заднице и не на лбу? Все это требовало пояснений, и дать их мог бы только сам убийца. Но для того чтобы такие показания получить, убийцу следовало найти. Но он исчезал, трупы находили спустя неделю, две или месяц после того, как было совершено убийство.

От журналистов пока еще эту информацию сотрудникам следственных органов удавалось прятать. Но было ясно, еще парочка трупов, и журналисты обо всем узнают. И тогда на город может обрушиться эпидемия страха, вот тогда уже не станет недостатка в свидетелях, Будут приходить всякие сумасшедшие, пенсионеры, которым делать нечего, примутся рассказывать, что видели подозрительного субъекта, косая сажень в плечах, черные очки на глазах, лыжная шапка, волосатые руки и все такое прочее. Будут показывать на своих соседей, на знакомых и даже появится кто-нибудь, кто укажет на самого себя, сочинит вполне правдоподобные мотивы убийств. Но потом на поверку выяснится, что в это время его даже не было в городе.

Словом, как ни пытались следователи сузить круг, это им не удавалось. Ни одной более-менее стройной и правдоподобной версии на сегодняшний день не существовало, а потому оставалось расклеивать объявления в людных местах, чтобы хотя бы установить личность очередной жертвы. Объединялись убийства и географически. Все трупы были найдены в районе Лосиноостровского лесопарка. Это позволяло сделать вывод, что убийца, получивший прозвище Удав, обитает где-то в его окрестностях.

Милицейские наряды в этом районе были усилены и присматривались ко всем подозрительным, пытаясь вычислить потенциального убийцу. Участковым инспекторам тоже была дана ориентировка думать об этом деле и обо всех подозрительных фактах тотчас сообщать следственным бригадам.