Тёплый ветер дул с моря, заставляя колыхаться высокую сочную траву. У подножия холма белое кружево пенных гребней растекалось по узкой полоске гальки, волны снова и снова набрасывались на берег, пытаясь утащить в своё царство как можно больше добычи – и отступали, в очередной раз не в силах исполнить задуманного. Несколько крупных белых чаек важно бродили по камням, выискивая, чем бы поживиться. На волны птицы посматривали с явным недовольством – поиск добычи непосредственно в среде обитания был предпочтительнее в более тихую погоду.

Две лошади, пользуясь моментом, принялись пробовать на вкус местную зелень. Хозяева к скакунам относились с должным вниманием, оплачивая в каждой придорожной таверне и сухое стойло, и торбу с ячменем или охапку отменного сена. Но свежая, нетронутая дорожной пылью трава – это тоже хорошо. Особенно, если хозяева никуда не торопятся.

А хозяева и в самом деле никуда не торопились. Стройная девушка в слегка пропыленном дорожном костюме из тонкой чёрной кожи уже полчаса сидела на нагретом солнцем камне и смотрела вдаль, словно пытаясь разглядеть там нечто очень важное. Её спутник был занят вещами более прозаическими – на чистой тряпице уже были разложены ломти хлеба, куски острой копченой колбасы, сыр и горка спелых фруктов. В настоящий момент мужчина пытался открыть глиняную бутыль с вином – кто бы ни закупоривал посудину, сделал он это на совесть. Проиграв борьбу с неведомым виноделом, мужчина плюнул, достал кинжал и одним резким движением срубил горлышко бутыли вместе с пробкой.

– Не лучшее решение, – хмыкнула Таша, не оборачиваясь. – Теперь придётся выпить всё, не пропадать же добру.

– Жильё недалеко, – пожал плечами Блайт. – И уверяю вас, Таша, от столь незначительного количества вина я не выпаду из седла.

– Красиво здесь… тихо…

Он кивнул – волшебница явно не нуждалась в ответах.

Казалось, что время вокруг остановилось. Ещё недавно жизнь их была наполнена событиями – орденское посольство, звон клинков, аудиенция у Императора, подписание важных и не очень документов, тягостные встречи с леди Танжери. Осторожные беседы, намеренно сделанные намёки и «случайно» обронённые реплики, тщательно взвешенная правда и старательно завуалированная ложь – в общем, всё то, что принято называть дипломатией. В этой тонкой науке Таша была сущим ребёнком, часто одной-двумя фразами разрушая то, что до этого приходилось строить два-три дня подряд. Выслушивая нотации Блайта, девушка злилась, расстраивалась, срывалась на крик – но, как правило, на следующий день как-то оказывалось, что пару-тройку из полученных рекомендаций она запомнила.

В целом, исходом посольства Блайт был доволен. Если бы не природная подозрительность, свойство, совершенно необходимое как Консулу Тайной Стражи, так и любому человеку, твёрдо намеренному выжить в этом мире, Блайт вообще бы решил, что леди Рейвен (не без его помощи) добилась полного и неоспоримого успеха. Сама она именно так и считала. Разочаровывать свою прекрасную спутницу Ангер не стал, да и придраться, собственно, ему было не к чему. Так… ощущения одни, но они – не доказательство.

Что бы ни задумал Император и его временно верный слуга Юрай Борох, планы эти пока что не шли вразрез с пожеланиями арГеммита. Пройдут три месяца – ничтожный срок для столь серьёзного начинания – и в защищённой крепостными башнями бухте Блута начнёт формироваться эскадра. Если миссия леди Верры оказалась столь же успешной, то Индарский флот уже ползёт вдоль восточного побережья Империи, распугивая пиратов и вселяя в сердца торговцев, выбравших водные пути, уверенность в завтрашнем дне. Ведь только сумасшедшие, вроде адмирала Родана, рискнут затевать морской разбой под носом у индарцев, чья ненависть к корсарам уступает лишь орденской. Но адмирал Родан, да разойдутся доски в трюмах его кораблей, сейчас озабочен другими проблемами, а остальные не настолько сильны, чтобы далеко уходить от Южного Креста.

Ангер вздохнул, понимая, что экспедиция будет непростой. Идея арГеммита объединить все силы Эммера перед лицом пока что весьма гипотетической угрозы не допускала исключений. Заставить торговцев Кинтары присоединиться к кампании непросто, но это, несомненно, будет сделано. Там, где рыцари увидят честь, кинтарийцы найдут выгоду – ну, или им помогут её найти. В конце концов, Инталии найдётся что предложить заносчивым, но при этом достаточно миролюбивым южанам. Есть слово, которое для каждого торговца звучит как похоронный колокол. Пошлина. Инталии даже необязательно пообещать снизить поборы с кораблей, поднимающихся по реке Ясе к столице – достаточно заявить о том, что пошлины не будут повышаться.

А повышение это – вещь вполне закономерная. Пусть после окончания войны и прошло три года, за это время экономика страны ещё не пришла в стабильное состояние, и доходы от торговых операций южан могли бы неплохо пополнить сокровищницу Обители. Разговоры о том, что сборы с торговых караванов надо бы увеличить – немного, для начала – ходили давно. Дьют Верлон не относился к категории мудрых и дальновидных правителей, что не раз повергало арГеммита в настоящее бешенство. Пока что ему удавалось нейтрализовать наиболее разрушительные инициативы Святителя, но Блайт, как человек, по долгу службы (пусть и давно завершившейся) неплохо осведомленный о ситуации в Инталии, понимал – вечно так продолжаться не может. Аллендер Орфин был достаточно мудр, чтобы не пытаться поставить свою власть выше орденской… довольствуясь тем, что Несущие Свет номинально являлись вассалами Инталии. Верлону этого было мало – с момента вступления на Ложе он неоднократно давал понять, что не допустит двоевластия.

С точки зрения существующей реальности, подобного рода устремления были совершенной глупостью. Верлон рассчитывал на то, что Орден будет придерживаться древних обязательств… но нельзя раз за разом наступать псу на хвост и быть уверенным, что собачья пасть так и останется закрытой. Власть Эмиала сильна, народ относится к жрецам и к самому Святителю с должным уважением, но… но каждый человек, при этом, понимает – сила за Орденом.

Мятежа или, что ещё хуже, гражданской войны арГеммит не допустит. Любой ценой. Ведь и Святитель не одарен бессмертием, и он может упасть с лестницы, отравиться испорченным плодом, заболеть чем-то совершенно неизлечимым. Если Верлон сумеет это понять и принять, ему будет уготована долгая и относительно безопасная жизнь на Ложе. Если не сумеет – что ж, эта жизнь будет уготована кому-то другому.

Стычки между Святителем и Орденом, вроде бы из-за мелочей, а на самом деле из-за власти, происходили часто. Иногда арГеммит уступал, в иных вопросах – был непреклонен. Особенно в том, что касалось традиций, освящённых временем законов и прочих вещей устоявшихся, всеми признанных и всем привычных. И уж Метиус сумеет донести до южан мысль о том, что их готовность к сотрудничеству побудит Орден строго придерживаться прежних договорённостей. В первую очередь – в части пошлин. Очень строго. В противном же случае… в общем, в согласии, пусть и вымученном, кинтарийцев присоединиться к экспедиции лично у Блайта сомнений не возникало.

А вот Южный Крест…

Вообще говоря, идея пригласить пиратов к участию в походе в южные моря ни малейшего энтузиазма у Блайта не вызывала. В отличие от Ордена, отношение которого с обитателями Южного Креста строились исключительно на вынашиваемой сотни лет ненависти, Империя периодически начинала заигрывание с не слишком многочисленными, зато до зубов вооружёнными и не знающими страха корсарами. В определённой степени это было выгодным – разумные подачки пиратским командирам делали морские походы для кораблей Гурана не то чтобы безопасными, но, скажем так, сводили риск к некоему допустимому минимуму. С появлением… нет, тут больше подходят слова «с воцарением» на островах адмирала Родана, ситуация несколько изменилась. За позволение имперским кораблям безопасно входить и, что важнее, безопасно покидать контролируемые пиратами воды адмирал требовал многого. С точки зрения Блайта – слишком многого. С точки зрения Его Величества – тоже. Если бы не война, возможно, пиратской вольнице пришёл бы конец. Хотя, с другой стороны, корсары в известной мере оберегали южные берега Гурана от орденских десантов. Ненависть к белым рыцарям, традиционно присущая охотникам до легкой наживы, у Родана приобрела характер мании. А учитывая мощь его флота, светоносцы если и могли рассчитывать на победу в серьёзном морском сражении, то лишь с учётом немалых потерь.

Война, как это водится, всё изменила. Довольно многочисленный отряд корсаров купился на щедрое предложение Императора и отправился «пощипать пёрышки» белоплащникам. Чем этот поход закончился – известно. Потеряв людей и, что важнее, корабли, пираты на некоторое время утихомирились, и лишь относительно недавно, не более года тому назад, принялись за старое. Без особого успеха – Ультиматум, наложивший запрет на боевые действия против извечного врага, фактически развязал Несущим Свет руки в вопросах «умиротворения» прибрежных вод. Так что отношения, и ранее достаточно враждебные, сейчас были на грани открытого столкновения.

На фоне этого, рассчитывать на готовность пиратов к сотрудничеству мог только сумасшедший.

АрГеммит сумасшедшим вроде бы не был.

– О чём ты думаешь? – Таша всё так же сидела на камне и блаженно жмурилась, подставляя лицо теплому солнцу. Ну точно кошка, объевшаяся сметаны и готовая, млея, расслабляться так хоть весь день.

– Стол накрыт, леди, – Ангер аккуратно разлил вино из изуродованной бутыли в небольшие серебряные кубки, неведомо каким чудом оказавшиеся в его вьюках.

– И всё-таки?

– О том, что нас ждёт, – пожал он плечами, словно ни о чём другом и думать-то не стоило.

– Нас двоих? Или нас всех?

– Ну… – протянул он, не зная, какой ответ выбрать, – нас двоих ждёт обед, затем прогулка до ближайшего поселения. Далее придётся ночевать в грязном доме… и ладно если это будет дом, а не землянка. Долгие разговоры с людьми, которые не слишком-то любят чужестранцев и вряд ли согласятся просто так что-то им рассказывать. А увидев серебро, тут же решат, что таких глупцов как мы ещё поискать, после чего наговорят нам массу всяких глупостей, от откровенных выдумок до никому не интересных сплетен.

– Как-то всё это у тебя тоскливо звучит, – вздохнула Таша, поворачиваясь к импровизированному столу и без особого энтузиазма разглядывая нехитрую снедь. Затем, выбрав кусок сыра и приняв от Блайта кубок, приступила к трапезе.

Свежий воздух, теплое солнце, мерно колышущаяся густая трава… Кусочек сыра разбудил аппетит девушки настолько, что её спутник искренне пожалел о явной недостаточности запасов. Почти насильно впихнув в себя последний ломтик колбасы и облизав (о боги, видели бы её благовоспитанные леди из приличных семей) пальцы, Таша растянулась на траве и уставилась в чистое синее небо.

– Хорошо тут… словно нет войны…

– Её и нет.

Блайт испытывал почти непреодолимое желание растянуться рядом с девушкой и предаться этому замечательному ничегонеделанию. Но сдержался… хотя, будь он один, наверняка завалился бы в траву и просто подремал до заката, наслаждаясь тишиной и покоем. Нечасто выпадали такие минуты, а если и выпадали – он всегда старался найти себе дело, что-нибудь важное или просто интересное. Но, глядя на свою спутницу, Ангер вдруг понял, что у него уже много лет не было настоящего отдыха. Не ради восстановления сил, а просто так.

– Ты прекрасно знаешь, что война никуда не делась, – глаза девушки оставались закрытыми. – Где-то собираются отряды, приводятся в порядок корабли. Дилана плетёт свои сети…

Имя прозвучало резким диссонансом на фоне окружающей благодати, и Ангер недовольно поморщился.

Леди Танжери вела себя безупречно. Она ни разу не позволила себе ни одного выпада в адрес Таши или Ордена, она не старалась стать «подругой» – зато в решении проблемных вопросов, неизбежно возникавших у главы инталийского посольства, ей не было равных. Любые двери открывались, пожелания исполнялись, договорённости достигались столь легко, что это начинало вызывать недобрые предчувствия. Единственная проблема возникла лишь когда Таша объявила, что посольство, выполнив миссию, должно вернуться в Инталию. Это было, в немалой степени, её собственным решением, Метиус допускал, что леди Рейвен и её эскорту придётся продлить своё пребывание в столице Империи вплоть до того момента, когда объединённая эскадра покинет побережье и отправится вглубь неизведанных южных морей. Он не стал возражать, когда Таша категорично потребовала права участия в этой кампании – видимо, понимал, что отказ приведет к скандалу и не изменит итога ни на волосок. Позже, оставшись с Блайтом наедине, он попытался убедить бывшего Консула отказаться от похода и, если такое под силу смертному, отговорить от этого и леди Рейвен. Блайт лишь пожал плечами.

В итоге Таша получила… не приказ, скорее, рекомендацию – в случае (а Метиус не сомневался в этом) успеха посольства, Таше желательно вернуться. Вершитель предлагал, чтобы девушка и её рыцари отправлялись прямиком в Сур, где будет под руководством Фата арДилгора формироваться инталийская эскадра. Боевых действий не ожидалось, а по части организации снабжения, расквартирования и погрузки воинов на корабли комендант цитадели Сур справится как никто другой – в конце концов, уже лет двадцать как он только этим и занимается.

Итак, госпожа посол объявила о своём отбытии из Брона. Леди Танжери безапелляционно заявила, что намерена сопровождать госпожу посла – ибо именно таково желание Его Величества. Таше пришлось выдержать самый настоящий поединок и, видит Эмиал, ей было бы куда легче, если б поединок шёл на шпагах. Блайт, как и положено уважающему себя телохранителю, в спор не вмешивался.

Вообще говоря, в присутствии леди Танжери он старался как можно более походить на образцового служаку, орденского рыцаря, не достигшего особых высот в магии, зато облаченного немалым в «юные годы» доверием – сопровождать и оберегать столь важную особу. То есть, держаться нарочито гордо, когда это касалось окружающих, и столь же нарочито предупредительно, если речь шла о его «госпоже». Дилана проявляла к молодому рыцарю очевидный интерес – вполне естественный, если помнить о её привычках. Леди Танжери была убеждена, что большинство мужчин должны прыгать от радости, как юные весёлые щенки, стоит ей только поманить их – и следовало признать, достаточно часто убеждалась в правоте этого суждения. Сам себе Блайт признавался, что Дилана производила на мужчин убийственное впечатление, и немного нашлось таких, кто устоял перед её чарами.

Он – устоял. И не только потому, что прекрасно знал леди Танжери, знал то, что скрывается за тонкими чертами лица, точёной фигурой и роскошными волосами. И не потому, что сам никак не мог разобраться в своих странных отношениях с Ташей, вроде бы уже переросших понятие «дружба», но ещё не ставших чем-то иным – прежде всего, Блайт был профессионалом, и если для успеха миссии ему потребуется войти в будуар Диланы, он это сделает. Без радости, но сделает. Только сейчас это было совершенно невозможно – скрытый под одеждой драгоценный медальон, придающий ему внешность заурядного молодого парня, не должны были увидеть чужие глаза. Поэтому полностью раздеваться Блайт позволял себе лишь тогда, когда был абсолютно уверен в отсутствии излишне внимательных чужих глаз. То есть – редко.

Отвергнув не слишком явные, но совершенно очевидные для понимающего человека притязания Диланы, Блайт, по теории, должен был автоматически попасть в категорию врагов имперской шпионки. Насколько он знал привычки леди Танжери, пребывание в этой категории обычно долго не длится. Однако, к его глубочайшему, хоть и не выставленному напоказ удивлению, красавица словно бы ничуть не огорчилась неудаче… не самый лучший признак. Точнее – просто отвратительный. Вся его подозрительность, и без того пребывающая в полной готовности, прямо-таки вопила о предстоящих неприятностях.

Но дни шли, леди Танжери была по-прежнему мила, предупредительна и навязчива, как зубная боль. То есть, даже когда её не было рядом, добрая половина всех мыслей бывшего Консула сосредотачивалась на попытке понять, чего на самом деле добивается протеже Его Величества. Пребывание в постоянном напряжении выматывало, поэтому решение Таши вернуться в Инталию он встретил с полным одобрением и пониманием.

Чего нельзя было сказать о леди Танжери. Разговор – если эту свару, ведущуюся в безукоризненно (большей частью) вежливых выражениях, можно было назвать разговором – длился часа два, и всё это время Блайт, изображая полнейшее равнодушие, старательно ловил и взвешивал каждое слово. С его точки зрения, дуэль леди Рейвен проиграла с треском. Можно сказать – с нулевым счётом. Самые изощрённые её аргументы разбивались вдребезги легко и непринужденно – сказывался очень всё-таки разный уровень подготовки и жизненного опыта.

– Я должна выполнить распоряжение Вершителя арГеммита…

– О, леди Рейвен, насколько я понимаю, в первую очередь это распоряжение касалось достижения необходимых договорённостей.

– Они достигнуты, разве нет?

– Вы же понимаете, что подписание документов есть лишь процесс нанесения капли чернил на лист дорогой бумаги. Настоящая работа посла начинается как раз сейчас, когда необходимо обсудить сотни деталей.

– Флот Инталии, как вы знаете, собирается у цитадели Сур. Я должна быть там.

– Во имя Эмиала, Таша!

– Ушам своим не верю…

– Ну во имя Эмнаура, если вам так больше нравится, леди. Я никогда не поверю, что загрузить корабли провиантом и командой не смогут без вашего участия. Лорд арДилгор, насколько мне известно, человек в высшей степени компетентный в подобных вопросах.

– Давайте начистоту, леди Танжери. Мне очень хочется отдохнуть от вашего общества.

– Мне жаль это слышать, леди Рейвен. Но наши с вами личные, я подчеркиваю, личные желания не должны идти вразрез с волей наших правителей. Его Величество очень высоко ценит ваше участие в подготовке экспедиции и ваше мнение по тем вопросам, которые до сих пор не решены. Мне кажется, что отбытие посольства сейчас не пойдет на пользу нашему общему делу.

И так далее, и так далее, до бесконечности. Таша и сама понимала слабость собственных аргументов, делая упор, в основном, на пожелания Метиуса арГеммита. Но и эту кость она не могла бросить достаточно удачно, поскольку – как ни досадно, но Дилана была абсолютно права – основной задачей посла было убедить Империю принять участие в кампании. Испортить отношения с Императором именно сейчас, когда всё уже практически решено? Если эта угроза станет реальной, Блайт сам заставит леди Рейвен расседлать коня и остаться в Броне.

Одарив друг друга на прощание «милыми» улыбками, женщины расстались – чтобы встретиться снова на следующий день и продолжить этот увлекательный, но бесперспективный спор. Весь вечер прошел в тщательном выстраивании стратегии предстоящей беседы, Блайту стало казаться, что он сумел подобрать парочку весьма серьёзных доводов, отмести которые Дилана не сумеет. Правда, эти доводы не имели ничего общего с истиной, но когда это кого останавливало? В общем, когда раздался лёгкий (изящный, если так можно выразиться) стук в дверь, Таша пребывала в полной боевой готовности.

– Приветствую вас, леди Рейвен. Не правда ли, сегодня чудесный день?

Таша бросила короткий взгляд в окно, на затянутое серыми облаками небо. Пожалуй, день неплохой – дождя нет, ветер слабый. Но могло бы быть и лучше… хотя, по мнению некоторых, несокрушимый Брон был выстроен чуть ли не в самом худшем месте восточной части континента, жгуче-голубое небо и яркое солнце радовали местных жителей не так уж часто.

– И я… рада видеть вас, леди Танжери, – несмотря на многодневную практику, эти слова в очередной раз девушке пришлось из себя буквально выдавливать.

– Вам не хватает искренности, Таша, – сокрушенно вздохнула гостья, изящно приседая на краешек кресла. – Настоящий мастер своего дела способен проявить любезность даже в беседе с болотной жабой. Причём так, что жаба в это поверит. Не обижайтесь.

– И не думала, – буркнула Таша, задетая за живое.

– Возвращаясь к теме нашей вчерашней беседы… – по лицу Диланы пробежала тень недовольства. – Сегодня утром я была удостоена аудиенции Его Величества. К сожалению, мою точку зрения Император не поддержал. Более того, мне поручено немедленно отбыть в Блут, поскольку некоторые… – она сделала паузу, подбирая слова, уместные в приличном обществе, – скажем, некоторые излишне старательные подданные способны своим энтузиазмом испортить любое порученное дело.

– Кажется, вы попрекали меня тем, что попытка принять участие в формировании эскадры – не моё дело, – не удержалась от шпильки Таша.

– И не моё, – парировала Дилана. – Я мало смыслю в кораблях, зато я очень хорошо знаю методы объяснения желаний Императора тем, кто не способен понять их самостоятельно.

Улыбка её при этом явственно свидетельствовала – имперские офицеры в Блуте не будут рады визиту леди Танжери и, видимо, не все этот визит переживут. Таша почувствовала, как по коже пробежала волна холода – несомненно, эта женщина с равным старанием расправится с любым человеком, вставшим на её пути, будь он ненавистным инталийцем или же верным слугой Императора, не оправдавшим высокого доверия. В этот момент леди Танжери очень напомнила ей Парлетта Дега. Огонь и лед, красота и уродство – эти различия меркли перед одной, общей сущностью. Оба они готовы были идти к цели по трупам. И тогда, когда иного выхода не оставалось, и тогда, когда альтернатива имелась – но более сложная и требующая больше времени.

– Я отбываю завтра на рассвете.

– Доброго пути, леди, – судя по выражению лица Таши, она не возражала бы, если бы эта милая леди окончила жизненный путь в ближайшем болоте. Ангер мысленно выругался. Дилана, прекрасно уловившая невысказанное пожелание, лишь усмехнулась.

– И всё же было бы неплохо, если бы вы смогли поехать в Блут вместе со мной, – тон был извиняющимся, с лёгкой ноткой сожаления, свидетельствующей, что в положительный ответ Дилана не верит, и очень по этому поводу переживает.

Дождавшись отрицательного жеста собеседницы, она попросила:

– Простите, Кайл, вы не оставите нас ненадолго? Есть темы, о которых женщинам лучше говорить наедине.

Получив безмолвное разрешение Таши, Ангер отвесил изысканно-неуклюжий (откуда взяться изысканности у воина, большую часть своей короткой жизни, в соответствии с официальной легендой, проведшего в гарнизоне Серебряного Ручья, той ещё дыры, и белые доспехи получившего совсем недавно) поклон и покинул комнату. Дождавшись, пока за воином закроется дверь, Дилана повернулась к леди Рейвен и заговорщически улыбнулась:

– Может, кто-нибудь из вашей свиты составит мне компанию? Поверьте, присутствие рыцаря Ордена окажется для многих серьёзным аргументом в пользу того, что отношения Империи и вашей страны изменились. Может, этот молодой воин?

– Почему он?

На лице Диланы застыло мечтательное выражение…

– Ох, Таша, ну вы же не слепая… он буквально раздевает меня глазами с того момента, как впервые увидел. И, не скрою, меня этот юноша впечатлил. Понимаю, сейчас он несёт службу и изображает из себя эдакую статую, но в более спокойной обстановке… Нет, если вы сами…

– Сожалею, леди Танжери, но Кайл останется со мной. Нет, не думайте, что я… в общем, останется. Но я должна признать, что вы правы, – Таше не хотелось говорить этого, но чувство долга пересилило личную неприязнь, – присутствие Ордена не повредит. Двое рыцарей из моей свиты будут вас сопровождать. Хочу лишь попросить обеспечить им необходимую безопасность, не все в этой стране готовы понять и принять новые веяния.

– Вам знакомо выражение «собака на сене»? – со вздохом поинтересовалась Дилана, затем мягко улыбнулась. – Что ж, пусть будет так. Надеюсь, воины, которых вы отберёте в мой эскорт, будут достаточно представительными? Большая часть мужчин, обитающих в Гуране, утомительно скучны.

Посольство отбыло в Инталию спустя два дня. Понятно, что за ними следили – то ли по приказу леди Танжери, то ли по воле Императора. Блайта не покидало ощущение сверлящего спину взгляда – именно тогда разрозненные мысли оформились во вполне конкретный план. Первым порывом было не посвящать в него Ташу, но потом… потом Ангер решил, что это будет непорядочно по отношению к девушке. А затем признался себе, что просто не желает с ней расставаться.

От детальных разъяснений он воздержался. Сказал лишь, что необходимо выяснить, откуда появилась та женщина с чёрными руками, предположительно несущая в себе силу обнаруженного «Акулой» острова. И, опять-таки предположительно, являвшаяся матерью Альты. Напрямую в пользу этого ничего не говорило – ну бросилась она спасать девочку, так о чём свидетельствует сей благородный поступок? О родственных связях? Возможно, но с тем же успехом он может говорить и о чём угодно другом. Девочка – воспитанница. Девочка – товар. Девочка – спутница, в конце концов. Таша, вон, в своё время бросилась вытаскивать из передряги едва-едва знакомую ей ученицу, мало того, что банально рискуя жизнью, так ещё (этого Блайт так и не понимал, с его точки зрения подобный поступок был преступной глупостью) напрочь игнорируя долг перед Орденом. Что в итоге и вышло – вместо того, чтобы предупредить рыцарей о вторжении через горные перевалы, волшебница валялась в лихорадке от полученных ран. Воистину геройское поведение… если считать, что герой это тот, кто думает не головой, а исключительно сердцем.

Таша, отдавая предпочтение романтическому варианту, предпочитала верить, что женщина, погибшая в лесу, была именно матерью девчушки. Если предположения Ангера окажутся верны, то будущее Альты, до этого относительно простое и ясное, станет туманным, неопределённым но, признаться, весьма интересным. Хотя предположения – предположениями, но нужны ещё и доказательства. А где их найдешь-то, столько лет спустя? Хотя поморники – люди странные, от них всего ждать можно.

Расстаться с посольским обозом удалось не без трудностей. Рыцари, которые – если вспомнить приказы арГеммита – вроде бы как составляли свиту леди Рейвен и, следовательно, должны были ей подчиняться, проявили потрясающую неуступчивость. То ли Вершитель не ограничился озвученными в присутствии госпожи посла распоряжениями, то ли «белые плащи» понятие долга понимали буквально (охранять – значит находиться рядом, а не Эмиал знает где), но против предложенного плана выступили как один, плечом к плечу. В принципе, Блайт сумел бы с ними справиться, если б имел право вмешаться. Хотя он и отдавал приказы, статус его в посольстве был не слишком высок. Личный телохранитель леди Рейвен, может, и не рядовая фигура, но и не та, коей позволено оспаривать желания главы Совета. Приходилось скрипеть зубами и молчать, наблюдая, как госпожа «чрезвычайный и полномочный» бесится, поливает всех и вся отборной бранью, призывает на головы упрямцев кары темного и светлого богов, в общем – бьётся о глухую стену. Ситуация изменилась лишь после того, как волшебница пообещала сжечь каждого, кто посмеет встать у неё на пути. Ташу в столице знали и её обещаниям верили – в том случае, если эти обещания не касались «вести себя благопристойно».

Последующие часы дались Таше нелегко. Двоим рыцарям предстояло продолжить путь под «фантомами», поскольку оставалась вероятность того, что кто-то из слуг за вознаграждение, из страха или от убеждённости делится доступной ему информацией с Консулом Тайной Стражи, Юраем Борохом, Старшим Братом или со всеми ними одновременно. В рыцарях Ордена сомневаться не стоило, в посольство отобрали если и не самых лучших, то уж наверняка наиболее заслуживающих доверия. Чего нельзя сказать о слугах, погонщиках, поварах и так далее. Их тоже не с улицы похватали, по меньшей мере, половина исправно получает жалование по спискам Парлетта Дега, но всё-таки лучше не рисковать.

Как традиционно повелось, рыцари Ордена – маги посредственные, исключения встречались не так уж часто. Демонстрировать свои познания Блайт не рискнул по той же причине – тот факт, что заурядный светоносец владеет магией Крови на уровне магистра, может вызвать ненужные разговоры. А там, где орудуют длинные языки, может найтись и чуткое ухо. Поэтому над «фантомами» пришлось трудиться Таше – и её верному телохранителю понадобилась вся его выдержка, чтобы не влезть в этот тонкий, долгий и крайне утомительный процесс со своими полезными, но неуместными советами.

Выехали ночью. Девушка еле держалась в седле – магия Крови всегда отнимает много сил, а «фантом», будучи примененным к живому существу, способен загнать волшебника в беспамятство. Пришлось, скрепя сердце, останавливаться на ночлег, не пробыв в пути и двух часов. Зато погони можно было не опасаться – «фантом» развеется не раньше, чем через неделю (всё-таки леди Рейвен, что бы там она о себе ни думала, владеет школой Крови на уровне лишь чуть выше среднего, Блайт мог бы удержать это заклинание дней на двадцать), и всё это время любые любопытные глаза смогут увидеть в посольском обозе и госпожу посла, и её верного телохранителя. Правда, свита внезапно поредела на двоих бойцов – но на это внимания могут и не обратить.

Сон в густой траве, на попоне, под тонким походным одеялом – занятие не самое приятное, но силы к волшебнице вернулись почти полностью. Можно было трогаться в путь.

Проезжая многочисленные в этих местах поселения, Блайт старался вызнать о поморниках всё, что только можно. Селяне – будь то зажиточные торговцы или простые сервы – поморников одинаково не любили. Первые за то, что видели в береговых падальщиках потенциальную угрозу собственному благополучию. Не то, чтобы поморники поголовно были людьми злыми, нет. Но привычка брать добычу даром и без особых усилий часто перерастала в мысли о том, что добычу можно бы взять и не с моря, а у тех, кто позажиточнее. С лесными шайками в Гуране разбирались жестоко, но урок, как водится, впрок не шёл – рано или поздно появлялась очередная вольница, чтобы какое-то время успешно пограбить, а затем – никого чаша сия не минует – окончить жизнь в петле или, если чуть повезёт, на клинке стражника.

Те, кто и сам еле сводил концы с концами, не любили поморников за их шальную удачу. Если подумать, никто из падальщиков ни в благородные господа, ни просто в зажиточные селяне не выбился. Рассказывали же люди всякое – и о снятых с утопленников кошелях, набитых золотом, и о целых кораблях с товарами, брошенных командой и, на радость поморникам, прибитых к берегу. Если бы хоть часть рассказов было правдой – но нет, все случаи внезапно обрушившегося на имперскую голытьбу богатства неизменно становились известны Тайной страже. И удачливый искатель береговой добычи сам не рад будет свалившемуся на него счастью.

В общем, наслушался он всякого – и пришлось потратить немало усилий, чтобы вычленить из этого вороха злобы, зависти, презрения и отвращения зёрнышки полезной информации.

И вот они у цели. Если верить этим «зёрнышкам», в паре часов конного пути от этого тихого зелёного холма находилось поселение поморников, одно из самых больших на побережье. Там могут что-то знать…

– Ангер, расскажи мне о поморниках.

– Что именно?

Он понимал, что знания девушки о цели их странного и не вполне законного путешествия были более чем ограничены. Большая часть разговоров с селянами проходила без её участия. Вовсе не потому, что Таше это было не особо интересно – хотя да, расспросы всяких торговцев, пастухов, трактирщиков и прочих её не привлекали. Просто Блайт искренне верил – и весь прошлый жизненный опыт лишь служил тому подтверждением – что он куда лучше орденской волшебницы способен вести разговор с гуранцами. Хотя леди Рейвен и говорила на местном наречии без акцента, не определить в красавице благородную даму мог разве что слепой. А с благородными да богатыми – какой разговор, сам не знаешь, когда виноватым окажешься. Блайт, в отличие от своей спутницы, умел становиться – или, что вернее, казаться – разным. Умел войти в доверие, развязать пустую болтовню ни о чём, невзначай перевести русло беседы об урожае, погоде, местных сплетнях… поморниках тех же.

– Что захочешь, – зевнула она, закидывая руки за голову. – А можно и не о них. Расскажи о чём-нибудь, ладно? Как тогда…

Уточнять она не стала. Ангер и сам вспоминал плавание вдоль северных берегов Инталии как нечто… не то чтобы волнующее, но вызывающее в душе странную смесь печали, сожаления, нежности. Ему было хорошо там, на грязноватой палубе шхуны, пропахшей смолой, солью и непередаваемо гадким грогом Ублара Хая. Ему нравилось рассказывать Альте и её спутнице (если положить руку на сердце – особенно спутнице) сказки, очень похожие на правду, и правдивые истории, весьма напоминавшие сказки. Хорошее было время. Может ли оно вернуться?

Он закрыл глаза, и вдруг увидел, словно наяву – полутёмный зал, пылающие в камине дрова, ребёнок на широкой постели, закутавшийся в одеяло и, с выражением восторга и страха на лице внимающий очередному повествованию. А рядом с кроватью, в глубоком мягком кресле, сидит он, Ангер Блайт, сильно постаревший и слегка обрюзгший, но ещё крепкий. И любуется этим ребёнком, таким странно знакомым, таким щемящее дорогим.

Он мотнул головой, отгоняя видение. В пророческие картины Ангер не верил, хотя если судить по некоторым сохранившимся с древних времен обрывкам рукописей, на том же Зоран-да-Эммер пытались разработать магию предвидения, вроде бы и были какие-то успехи. Но тайны Академии ушли под воду в годы Разлома, а нынешние «знатоки», в том числе и пресловутые Творцы Сущего, куда более озабочены вещами прозаическими. Вроде замков, дарующих бессмертие и отнимающих свободу на весь этот бесконечно долгий срок.

– Поморники… говорят, они обосновались здесь в незапамятные времена, чуть ли не в год Разлома. А может, всегда здесь жили, только однажды море, до этого далёкое и незнакомое, вдруг оказалось у порога.

Таша слушала, блаженно закрыв глаза – и ей самой непонятно было, интересна ей история или просто доставляет удовольствие слушать голос этого мужчины. Пожалуй, и то, и другое.

– После Разлома море выносило на берег много ценного. Там, – он махнул рукой в сторону бьющих о берег волн, – под водой скрыты великие города. Кинт Северный был большим селом, что бы там южане не утверждали. Во всяком случае, если сравнить его с Кинтом, столицей. Были и другие страны, города, сёла… их поглотило море, но часть добычи вернуло. Сюда, на эти берега. Потом вода перестала выбрасывать на берег ценности, но память осталась. И поморники остались. Они всё ждут, что прежние времена вернутся, и море снова начнёт щедро одаривать их.

– Вечно ждать милости Эмиала? Или они поклоняются Эмнауру?

– Хм… это интересный вопрос. Поморники чтят обоих братьев-богов, но более всего они верят в удачу. По мнению поморников, боги – они боги и есть, дела их странны, пути неисповедимы, мысли и желания смертным недоступны. А удача – она вроде бы как сама по себе, подмигивает тем, кто ей по нраву. Поморники уверены, что именно они – истинные дети удачи, и готовы ждать её благословения всю жизнь.

– Они правда живут лишь тем, что приносит море?

– Это лишь разговоры, Таша, – усмехнулся Блайт. – Посуди сама, можно ли прокормиться самому и поднять семью, тупо сидя на берегу и ожидая, когда к твоим ногам выбросит мешок с золотом. К слову, золото плохо плавает, если ты не знала. Они рыбачат, разводят коз, возятся с огородами… а потом, переделав неотложные дела, бродят по берегу и ждут удачи. Что найдут – пытаются пристроить в хозяйстве или продать. Бывает, что и налоги платят. Его Величество, как и прежние властители Гурана, к поморникам относится как к эдаким слегка сумасшедшим. Пользы мало – так и вреда никакого. А у пиратов, к примеру, поверье есть. Когда удача поворачивается к тебе лицом, когда удается взять хорошую добычу – найди бутыль, сунь туда несколько монет, каких не жалко, запечатай поплотнее горлышко и брось в воду.

– Дань богам?

– В какой-то мере и так, но по старым традициям – для поморников. Среди пиратов их, кстати, не так уж и мало встречается. Мол, пусть удача сама направит бутыль к тому из падальщиков, кто этого более прочих заслуживает. Да, имей в виду, слово «падальщики» для них оскорбление. Но вообще, что бы там ни говорили местные сервы, поморники – народ довольно благодушный. К примеру, есть у них поверье, что чужестранец, пришедший в дом, может вызвать благорасположение удачи. Если его, чужестранца, встретить по-доброму. Здесь тебе дадут еды и не попросят денег, разве что сама предложишь. Не откажутся, кстати. Случайно пришедшие монеты, пусть и несколько медяшек, это ведь тоже удача, дар судьбы. Но накормят и бесплатно… а много ты знаешь людей в благодатной Инталии, что пустят в дом сироту? Накормят нищего – не за благословение, а просто так… Поделятся добром с погорельцем или на просьбу о ночлеге сначала скажут «проходите в дом», а не объявят цену?

– Попрошайки в Торнгарте не бедствуют, – буркнула Таша, прекрасно понимая, что брошенный Блайтом упрек, пусть и не адресованный лично ей, в целом верно отражает суть инталийцев. Люди, живущие под властью Ордена и Обители, на словах часто были истинными приверженцами светлого бога, но на деле… достаточно вспомнить детство Альты – никто из селян не усомнился в своём праве сваливать на сироту любую работу, «сердобольно» расплачиваясь горбушкой чёрствого хлеба.

– Они нигде не бедствуют, – улыбнулся Ангер. И замолчал.

Да, его слова были верны – только что толку обвинять инталийцев в чёрствости, если и остальные вели себя точно так же. Разве что у индарцев в ходу были старые понятия о гостеприимстве. Но и там, в стране, живущей лишь за счёт клинков и крови своих детей, благотворительность давно ушла в прошлое, оставив о себе лишь смутные воспоминания. Голодного и замёрзшего путника не прогонят палками, не спустят собак – но и на особую щедрость хозяев несчастному рассчитывать не следует. Пока не покажет монету.

Не самая удачная тема для беседы… Настроение было испорчено, а значит, время трогаться в путь. Видимо, и Таша почувствовала это – открыла глаза, несколько мгновений разглядывала небо – как это часто бывает, уже не кажущееся таким ласковым и красивым – и села.

– Пора?

Он коротко кивнул.

Поселение поморников оказалось совсем не таким, как Таша себе представляла. Собственно, все её представления были чисто умозрительными – Блайт, пока они петляли по узкой тропе, вьющейся по прибрежным холмам, рассказал о местных жителях довольно много, но лишь о них самих – а не о том, как поморники сооружают свои жилища. Она не спрашивала – гораздо интереснее было строить предположения и, затем, сравнить их с действительностью. Эта игра с самой собой доставляла Таше немалое удовольствие – несмотря на то, что итог был для неё зачастую проигрышным. Как и сейчас.

Богатые люди предпочитают каменные дома в два, три или более этажей. Многочисленные статуи, барельефы или, если средства не позволяют оплатить настоящую резьбу по камню, хотя бы лепнина. Люди с более скромным достатком, как правило, поселяются в добротных бревенчатых домах, часто тоже в два-три этажа. Чем выше расположены покои хозяина, тем больше уважения вызывает его жилище – считается, что лишь сервы и свободные из тех, кто победнее, должны жить у самой земли. Правда, в той же Инталии дом в два яруса в любом селе – редкость, разве что иной управитель себе такой позволит, да и то лишь после долгих просьб и разорительных пожертвований. И не потому, что денег не хватает, умный и в меру нечистый на руку человек немало может скопить – если не зарвется и, тем самым, не вызовет неудовольствия Ордена или жрецов из местного храма. Дело в ином – согласно традиции, Эмиал, даритель жизни и урожаев, благоволит плодам земным и самой земле. К тому же гордыня чужда слугам его… и сельские храмы часто строились всего в один ярус. А кому позволительно быть выше служителей светлого бога?

Но и простые одноэтажные жилища разными бывают. У одних дом более добротный, а кто ютится в убогой лачуге, где и выпрямиться в полный рост не каждый сумеет.

Именно это Таша и ожидала увидеть у нищих поморников. Землянки, отапливающиеся «по-чёрному», ладно если с одним-двумя подслеповатыми, затянутыми бычьим или рыбьим пузырем окошками в несколько ладоней…

Поэтому увиденное её поразило. Поморники жили в норах.

Весь берег был изрыт рукотворными пещерками, напрочь лишенными какого-либо намёка на окна, зато снабжёнными надёжными дверьми из грубых, выбеленных морем досок. Местами – она могла бы в этом поклясться – в качестве дверей использовались куски корабельной обшивки, а то и настоящие двери, с позеленевшими от времени бронзовыми ручками и обивкой, явно когда-то закрывавшие каюты капитанов или офицеров на давно ушедших в историю судах. И ещё бросалось в глаза полное отсутствие заборов – видимо, и это было частью странных верований поморников. Что-нибудь вроде – не отгораживайся от удачи, иначе пройдет мимо и найдёт более гостеприимный дом…

Почти все жители пещерной деревни, не занятые работами на своих крошечных огородиках или не ушедшие в море, высыпали из нор встречать гостей. Таша ловила на себе десятки взглядов – заинтересованных, любопытных, ждущих. Каждый надеялся – именно в его дом войдут чужестранцы и, кто знает, вдруг да приведут с собой благоволение судьбы. Привыкшая к относительному достатку жителей Инталии или показной скромности гуранцев, Таша была поражена убогостью одежды – правда, некоторые обноски, в которых щеголяли поморники, в далёком прошлом были богатыми нарядами из дорогой ткани. Несомненно, «дары моря» – безжалостно снятые с прибитых к берегу волнами тел или извлечённые из удержавшихся на плаву сундуков.

Спешившись, Блайт приступил к расспросам. Его интересовали события десятилетней давности, но рассчитывать на то, что путникам повезёт найти требуемую информацию в первом же поселении, не приходилось. С другой стороны, поговаривали, что известное одному поморнику рано или поздно становилось известно и остальным. Здесь было мало развлечений, слухи да сплетни, вот, пожалуй, и всё. Примерно через полчаса люди начали расходиться, уяснив, что чужестранцы прибыли не к ним. Оставшиеся, получив по паре медных монет, охотно просвещали Блайта по части стариков, помнящих былые времена. Как оказалось, таковых в поселении было немного – а ещё точнее, двое, муж и жена, вырывшие себе нору в здешних холмах ещё «при прежнем Императоре». Речь поморников для понимания была довольно тяжёлой. Таша, хотя и владела гуранским в совершенстве, понимала из сказанного разве что половину. Хорошо хоть Блайт таких неудобств не испытывал.

Ещё несколько медяшек, и странникам указали на вход, перекрытый на удивление добротной, из плотно сбитых досок дверью, отделанной красной медью. По словам поморников, Бельга-хозяйка была в доме – давно уже не выходит, ногами мается, но зажиточна – в былые времена судьба ей улыбалась достаточно часто. Да и муж её, даром что совсем уж выжил из ума, но по-прежнему рукастый и добычливый. И козы у стариков получше, чем у многих, и улов иным на зависть, и урожай с огорода собирают такой, что впору подумать, а уж не поселилась ли в той норе сама удача. Средь сказанного явно сквозила и зависть, и застарелая… нет, не ненависть – скорее просто нелюбовь к более успешным соседям. Вот и гости к ним пожаловали, ещё больше, видать, удачу привадят.

В доме… нет, в норе было довольно темно. Две плошки-светильники с рыбьим жиром со своими обязанностями справлялись плохо, к тому же распространяли вокруг себя тяжёлый неприятный запах и наполняли спёртый воздух копотью. Нора оказалась на удивление глубокой и просторной, хотя и захламлена была чрезвычайно. Повсюду лежали, стояли, висели вещи, которые должны были, по всей видимости, символизировать богатство и достаток хозяев, но, на взгляд леди Рейвен, представляли собой никому не нужный хлам, изрядно подпорченный временем.

Владелица этого жилища и в самом деле была стара. В неверном свете плавающих в жире фитилей была видна изрытая морщинами и усыпанная бородавками кожа, спутанные седые волосы и скрюченные болезнью пальцы. Ноги у старухи больше напоминали наполненные водой бурдюки – огромные, опухшие, практически неподвижные. Таша ощутила, как волна мороза пробежала по коже – хозяйка дома была вполне достойна того, чтобы ею пугали детей.

– Был ли лёгок ваш путь, добрые странники? Устали ли с дороги? Имя мне Бельга, да вам уж и сказали, не иначе. Мой дом – ваш дом, старик-то мой, Матис, снеди какой соберёт, а завтра и козлёнка зарежет, ради дорогих гостей ничего не жалко. А коли дела у вас – так отдохнёте и о делах поговорим. Как козлёнка Матис на стол подаст, так и поговорим.

Голос старой карги вполне соответствовал облику, хрипло-скрипучий, лишённый и намека на мягкость. Но следовало отдать ей должное, говорила она почти правильно, не проглатывая отдельные звуки и части слов, как её соплеменники, фразы строила понятно… не иначе, не вся её жизнь прошла в этой норе. Слова она выплеснула на одном дыхании, словно опасаясь, что гости попытаются прервать её, а то и уйти, унося с собой пришедшую было в дом удачу.

При мысли о том, что придётся ночевать в одной из этих рукотворных пещер, Ташу передёрнуло. Куда лучше было бы устроиться на свежем воздухе, пусть по-походному, завернувшись в плащ. Но Ангер успел объяснить молодой волшебнице особенности местных нравов.

Каждый раз, произнося слова «законы гостеприимства», человек подсознательно представляет себе, что именно он на законных (вернее, на традиционных) основаниях может получить от хозяев. Кров и стол, уважение и внимание. Говорят, в далёком прошлом, до Разлома, в Кинтаре и в других, более южных землях, гостю предоставлялась не только лучшая еда, но и кто-то из хозяйских дочерей, а то и жена – дабы согреть постель и ублажить путника после тяжёлой дороги. Об этой традиции в Кинтаре давно и прочно забыли… хотя, если хозяин богат, а гость ему и в самом деле чем-то особенно дорог, в согревательницах постели недостатка не будет. Правда, не из семьи хозяина.

Но законы гостеприимства на то и законы, чтобы определять обязанности обеих сторон. Так, гость не имел права поднять оружие на приютивших его. Происходило-то это сплошь и рядом, случалось, что пущенный на ночлег странник исчезал с утра, оставляя в доме трупы хозяев и унося с собой нажитое ими добро. Но те же ночные братья, для которых жизнь человеческая, что своя, что чужая, не стоила и медной монеты, вполне были способны, узнав о подобном злодеянии, порешить виновного – даже если он окажется членом Братства. С другой стороны, просто забраться в дом и вырезать всех хозяев спящими в Ночном Братстве особым грехом не считалось.

Также гость обязан отвечать на вопросы хозяев – при этом, вообще говоря, лгать не возбранялось (боги с неодобрением относятся ко лжи, но что поделать – часто ли люди поступают так, как угодно богам?), а вот отмалчиваться не следовало. Новости иногда ценнее, чем несколько монет, а плата новостями не облегчает кошелёк.

А ещё гость обязан был придерживаться тех правил, которые приняты в приютившем его доме. Если хозяева садятся за стол с наступлением темноты – то можно лишь попросить еды, но нельзя настаивать. Если в доме не пьют вина, гостю придётся ограничиться водой или травяным отваром. Если возносят молитвы Эмиалу, то и жрец тёмного бога, скрепя сердце и скрипя зубами, воздаст хвалу его светлому брату, пусть и не от души.

Коли уж не принято говорить о делах сразу, с порога – придётся ждать.

Таша как никогда была близка к тому, чтобы плюнуть на всё, хлопнуть дверью и уехать из этого отвратительного места. Но сдержалась – и ради Альты, на тайну рождения которой эта поездка может пролить свет, и просто потому, что путь проделан достаточно долгий и теперь глупо испортить всё из-за брезгливости. Блайт же был сама любезность – поблагодарил хозяйку за гостеприимство, посетовал на трудную дорогу, пустился в долгие рассуждения о трудностях жизни… Девушка постепенно начала испытывать странное чувство – восхищение умением Ангера вести беседу так, как ему нужно, невзирая на потребности собеседника, и, одновременно, зависть из-за того, что ей такого мастерства, похоже, не достигнуть никогда. Правда, Таша обратила внимание на то, что Блайт не только не снял плащ в душном помещении, но, напротив, кутался в него так, чтобы стягивающая мягкую ткань пряжка всё время была на глазах у хозяйки. Испытав когда-то действие этого древнего амулета на себе, леди Рейвен не сомневалась – старуха расскажет всё, что пожелает гость, и добавит ещё столько же от себя. Вряд ли она что-то заподозрит – магия Формы действовала мягко и ненавязчиво, внушая расположение к собеседнику и готовность услужить ему.

А Ангер продолжал рассказывать о новостях Империи, постепенно переводя беседу в требуемое ему русло. Мол, пираты пошаливают, в море без хорошей охраны не выйти, да не всегда и охрана поможет, сколько надёжных судов исчезло без следа. Пиратам тоже достаётся, не так давно пропал без вести один из лучших кораблей адмирала Родана… Не находили ли поморники на берегу матросов с того судна? Нет? Да уж, море хранить тайны умеет, а кто смог окоротить головорезов Родана, того, пожалуй, сама удача лично обласкала, не такое уж простое это дело.

Старуха тут же поддакнула, что мол да, море – оно не к каждому добрым бывает, ежели удача отвернётся, то никакое мастерство не поможет. Вон, две недели тому, вышел старый Уно на лов, да со внуком своим, Катипом. Ведь вот же говорили старому пердуну – сиди на берегу, не любит тебя удача, давно уж спиной повернулась. Так нет, попёрся, дурень… увидел ящик в воде, решил, что привалило счастье… а закон древний забыл – то твоё, что на твой кусок берега выброшено, а плывущее добро трогать не смей, не ровен час – не твоя то удача, соседа. Ну, ткнул Уно веслом в ящик, а тот… уж никто и рассказать-то толком не может, Катип-то даром что малолетка, а до берега доплыл, только вот заикается всё время и говорит странное. Мол, как дед веслом-то – так и случилось это… лодка на куски, а деду хребет переломило, сразу помер. Ох, не зря ведь обычаи придуманы, не зря.

С тем, что обычаи надо соблюдать, Блайт согласился, заметив, что многие беды идут оттого, что люди про законы забывают, богов не чтят. Вот и в самой Империи неспокойно, какие-то люди бродят по лесам, странные люди, с чёрными, как смола, руками. Селяне их боятся – ну да в здешних местах черноруких вроде бы ни разу не видели…

Старуха дёрнулась так, что одеяло, укутывавшее опухшие ноги, соскользнуло на грязный пол. Таша мысленно усмехнулась – да, они явно приехали именно туда, куда следовало. О чёрных руках тут могут порассказать немало интересного… если захотят. Хотя кто сможет сопротивляться красноречию Блайта и магии его пряжки?

– Как же, не видали! – фыркнула Бельга. – Уж повидали мы тут, добрые господа, всякого повидали. Как Хен-дурак найду в дом привёл, так с тех пор его дураком-то и прозвали. Виданное ли дело, баба с чёрными руками. Люди-то терпели, сколь могли, а потом и прогнали Хена, мол, найда его от всех удачу отвернёт. И ведь оно как – самому-то Хену удачи и впрямь как не стало, то сеть порвет, то весло сломает. А на кусок его и вовсе ничего не выносило, вот и повадился Хен по соседним наделам лазать. Раз прогнали, другой. Потом, знамо дело, бить начали. Только он всё угомониться не мог. Ну а потом у Сифа лодка опрокинулась, а Сиф-то весло в руке чуть не с рождения держит. А что пьяный был, так то делу не помеха. У Мыски две козы в одночасье сдохли. А Шупа та вообще рыбу ела, да костью подавилась. И померла. Вот люди-то и решили, не иначе, как эта найда…

– Найда? – Блайт сумел-таки влезть в торопливый монолог. – Это имя такое?

– Да кто ж её имя-то знал, – изумилась старуха. – Найда – она найда и есть, потому как на берегу найдена. А говорить так толком и не говорила, только плакала поначалу. Хен-то обрадовался, дурень, да оно понятно – какая ж баба в его дом пойдет. А найда почитай и ничья, кто ж её спрашивать-то станет? А как дитё родилось…

– Хена дитё? – уточнил Ангер.

– Да этот дурак и сеть-то поставить толком не может, куда ж ему дитё-то сделать? Хотя, – хихикнула бабка, – дитё настрогать, пожалуй, и любой дурень сумеет. Да только не Хен, у него, небось, не токмо руки, а и то, чем детей делают, кривое. Та найда уже брюхата была, а Хен-дурак и рад – мол, стараться не надо, удача и бабу дала, и ребятёнку вместе с ней.

– У этой найды что, руки совсем чёрные были?

– Скажете тоже, господин, как же это чтоб совсем? По-первости пальцы токмо, там уж и по ладоням пошло. А как дитё подросло, так уж и до локтей добралось. Скажете – хворь, да только не так оно, добрый господин. Найда-то здорова была, и дитё здоровое вышло, только вот чернь эта… ну и говорить не говорила, а что спросишь – токмо головой болтает.

Поток слов прервал протяжный скрип открываемой двери. На пороге стоял, ссутулившись, худой старик.

– Матис! – завопила старуха так, что у Таши вмиг заболела голова. – Матис! Удача в дом пришла, гости добрые! Еду доставай, да пиво то, что с рынка привёз. Да побыстрее, Матис!

Убедившись, что старик принялся хозяйничать, Бельга снова повернулась к гостям.

– Старик-то у меня ещё ничего, глуховат только, но дело знает. Ну так о чём это я?

– О Хене и найде, – подсказал Блайт.

– А что Хен? Хен-то вокруг этой бабы ужом вился, да и понятно оно – лицом пригожа, да ещё и не говорит ничего, то ли мужику не в радость, а? – старуха захихикала, старательно подмигивая гостям. – Поначалу-то у них неплохо всё шло. А там как-то и… отвернулась удача от Хена. Сам-то он что, он и говорил, мол, баба та – его набольшая удача в жизни. А про удачу так говорить нельзя, обидится, уйдет. Ладно, от Хена отвернулась бы, а ведь и от других тож. Шупа опять же… виданное ли дело, от рыбьей кости помереть?

– Так говорите, уважаемая, что хозяйство Хена в упадок пришло?

– Да какое там хозяйство! – всплеснула руками Бельга. – Там и хозяйства-то не было. Домовина что у Хена, что у Болга, братца его непутевого, была плохонькая, лодка так и вообще. А сети, я вам скажу, дыра на дыре. Болг ведь от Хена недалеко ушёл, повадился вместе с братцем по чужим наделам шарить. Поговаривают, он и на найду поглядывать стал не по-братски, даром что у самого баба в домовине, да сестра ещё… а ужо что он с сестрой делал, то сама не видала, токмо люди зря говорить не станут. Вот люди и порешили – если уж из-за найды удача от нас ушла, пусть Хен вместе со своей чернорукой куда-нибудь тоже уйдёт. А Болг, дурень, нет чтобы сторону людей взять – начал за Хена заступничать. Его по горячности слегка помяли, да потом вместе с Хеном и выгнали. Купил он у меня конягу… да что там купил, почти задаром взял, по доброте моей. На телегу добро погрузил, да и уехал. Ну и Болг, ясное дело, с ним, да найда с дитёй, да болгова баба, да сестра их с мамкой. А вот же, господа добрые, как уехала найда, так и никто больше от кости рыбной не помирал, вот оно как…

– А когда Хен эту, как вы говорите, найду в дом привёл? – задала Таша вопрос, который уже давно вертелся на языке. Она всё никак не могла понять, почему Блайт не поднимает эту тему, и, в итоге, не удержалась. Заработав короткий, но довольно злой взгляд Ангера.

Выражение лица старухи мгновенно переменилось. Только что благодушный и, с некоторой натяжкой, ласковый взгляд вдруг стал холодным и колючим, сухие выцветшие губы сжались в ниточку.

– А зачем оно вам, добрая госпожа? – слова старуха произносила так, словно выталкивала их наружу с явной натугой. – Хен-то, может, и дурень, да только наш дурень, вот оно как. Поморник он, поморником жил, поморником и сдохнет, скажу я вам. Да только ежели он вам так нужон – так сами его и ищите!

Блайт мысленно застонал. Магия Формы – искусство древнее, но это отнюдь не означает, что оно необоримо сильное. Погни самую малость амулет Альты – и он никогда не вернётся к истинной владелице. Отколи хоть крошечный кусочек от талисмана, который сейчас покоился на его груди – и в один миг исчезнет созданный им образ. Пряжка его плаща убеждала хозяйку домовины доверять Блайту, развязывала её язык – но вмешательство Таши разрушило хрупкую вязь магии, вызвав обратную реакцию – теперь старуха упрётся и более не расскажет ничего.

По-доброму.

Он вздохнул, понимая, что в чём-то виноват и сам – следовало заранее определить свои роли в этом спектакле. Ну или хотя бы снять плащ и положить его между собой и молодой волшебницей, чтобы воздействие витого амулета хоть в небольшой степени затронуло бы их обоих. Сила внушённого доверия при этом оказалась бы заметно ниже, но всё равно необходимый результат, пусть и за большее время, оказался бы достигнутым. А теперь что-то менять поздно.

– Уважаемая Бельга, – он постарался придать лицу жёсткость, не имея ни малейшего представления, как эти эмоции отразятся на физиономии арШана. – Послушайте меня, уважаемая. Я рыцарь, эта леди – волшебница. Для нас не составит труда выжечь тут всё так, что и через десять лет никто не решится поселиться на мертвых холмах. Мы можем заставить вас говорить – против вашей воли. Магией или болью, как будет угодно. Но я предлагаю другой выход. Вы отвечаете на все наши вопросы, отвечаете так старательно, как если бы от этого зависела ваша жизнь. Кстати, именно ваша жизнь, жизнь вашего мужа, да и многих ваших соседей как раз от ответов и зависят. Если ответы мне понравятся – мы уйдём, никому не причинив вреда. И заплатим – серебром, не медью.

Старуха заскрипела зубами. Угрозы возымели действие, или звон ещё не полученного серебра смягчил её злобу, но постепенно раздраженно стиснутые губы с трудом растянулись в угодливую улыбку.

– Да, расскажу, добрые господа. Почему бы и не рассказать.

– Леди задала вопрос, – сухо напомнил Блайт.

– Да, благородная добрая леди… Матис! – внезапно заорала она и, дождавшись, пока из отнорка выглянет её муж, визгливо спросила: – Матис! Ну-тко, когда Хен-дурак найду в домовину приволок?

Старик почесал пятерней реденькие сальные волосы на затылке, затем почесал впалое брюхо, словно не был уверен, где именно располагаются мозги, и прошамкал:

– Найду, эта которая… которую Хен привадил, шо с руками?

– Да, её! – голосила старуха. – Когда-сь то было, ну?

– Дык оно… оно как раз… – старик снова принялся почёсываться, – как Сиф лодку новую купил, да! Хорошая лодка, Сиф за неё немало отдал, да.

– Ну хорошо, – снова не выдержала Таша и, повысив голос, спросила: – А Сиф этот твой когда лодку купил?

– Дык не мой он! – развел руками старик. – Это вы-тко путаете, добрая госпожа, да, путаете. Мой Саф, вон Бельга сама рожала, соврать-то не даст. А Сиф – он лодку купил, да.

– Матис, – зарычала Таша, едва сдерживая бешенство, – Когда Сиф купил лодку?

На лице старика отразилась истинная мука, видимо, процесс мышления доставлял ему немало беспокойства. Сухие пальцы снова принялись драть кожу, словно без расчёсывания думать было и вовсе невмоготу. Наконец, лицо старика просияло.

– Дык это… лодку-то, лодку-то Сиф купил как раз когда Хен-дурень бабу на берегу нашёл и в домовину приволок, да. А вот лодка, скажу я так…

Плохое настроение Блайта сдуло, словно шквальным ветром. Теперь он откровенно веселился, наблюдая, как рука Таши то скользит к эфесу шпаги, то судорожно сжимается в боевом жесте.

Мало найдётся в Гуране, Инталии и других государствах людей, не знающих счёта. Вот чтение да письмо – удел немногих, встречаются и благородные господа, не освоившие эту премудрость дальше трудного складывания слов из малопонятных им закорючек. Счёт – дело иное. Товар продать – сочти деньги. Обновку себе на ярмарке присмотрел – о цене спроси, да отсчитай, сколько нужно. Налоги сборщикам заплатить – и тут счёт нужен. Пусть долго, мучительно долго, загибая пальцы – но считать умел почти каждый. До десятка, до двух, а то и до сотни.

Только вот никто из поморников не считает годы. Помнят лишь события, затронувшие душу радостью, горем или иным сильным чувством. Как тот год, когда неведомый (и ныне утонувший по пьяни) Сиф купил лодку, предмет его личной гордости и, несомненно, зависти окружающих. В этом убогом поселении новая лодка, несомненно, была истинным сокровищем. Её и запомнили.

Так что волшебница зря теряет время. Ещё и потому, что требуемый ей ответ вполне очевиден – женщина, которую вынесло на берег, была беременна. А возраст Альты – в том, что именно она является дочерью чернорукой, сомнений уже практически не оставалось – в целом известен. Полгода, год важны, когда речь идет о «сейчас», о «недавно» или о «скоро», но так малозначительны, если разговор ведется о событиях более чем пятнадцатилетнего «когда-то».

Таша уже собиралась встать и выйти, от души хлопнув на прощание дверью (Блайт надеялся, что леди воздержится от метания фаерболов в этой пещере), но вдруг замерла.

– Говоришь, старуха, Хен у тебя лошадь купил?

– Дык, оно и так! – по всей видимости, бабка поняла, что доведённую до бешенства волшебницу дополнительно злить не стоит. – И лошадь, и телегу. Лошадь, оно конечно, старовата была, ну так телегу ещё тянула, а чего ещё Хену-то надо?

– Чем он заплатил?

В норе повисла долгая, тягучая тишина. Старуха смотрела на девушку так, как смотрят на самых своих злейших врагов. Видно было, что страх борется в душе Бельги с жадностью.

– Чем, чем… – она старалась придумать какую-нибудь скороспелую ложь, но ничего хорошего в голову не приходило. – Что было, тем, вишь, и заплатил. Да я ему почти за так отдала, что её не отдать-то, старая лошадь, да хромая на заднюю ногу, да и телега-то рассохшаяся, какая уж ей цена-то, медная монетка ей цена, добрые господа, одна лишь монетка медная, ну или две, ежели кому нужна телега-то.

Блайт мысленно поаплодировал волшебнице. Ах, какой хороший вопрос! И в самом деле, ведь не скажешь, что старая карга склонна к благотворительности, особенно к дурню, опорочившему себя лазаньем по чужим береговым наделам. Таких поморники часто гонят палками, пока сами не устанут, могут отобрать всё убогое имущество, а то и просто убить – нет у них более тяжкого преступления, чем попытаться перехватить кусок чужой удачи.

– Чем. Он. Заплатил? – медленно отчеканила Таша, извлекая из кольца на поясе шпагу. – Ну, живо говори!

Старуха вдруг зарыдала, мелко трясясь и подвывая. Сквозь слёзы, всхлипывания, и шмыганье с трудом пробивались обрывки слов, из которых следовало, что одна радость в жизни у Бельги была, да и то каждый добрый человек отобрать норовит, оставив её на старости лет ни с чем. И что истинно добрые люди, вообще говоря, последнее не отбирают, а ещё и сами на бедность медяшек горсть, а то и серебряшку-другую бабушке дадут, чтобы удача и к этим добрым людям по-хорошему отнеслась. Через несколько минут, убедившись, что причитания не оказывают на мрачную волшебницу должного действия, а шпага вот-вот перейдет от угрозы к непосредственному кровопусканию, старуха, дрожащей рукой, полезла под одежду.

На свет появился небольшой медальон удивительно тонкой работы. Крошечные рубины, оплетённые золотым кружевом, складывались в рисунок, напоминавший раскрывающийся бутон цветка.

– Интересно, – Блайт тут же выхватил медальон из трясущихся пальцев старухи и поднес к глазам, пытаясь в пляшущих отблесках масляных светильников разглядеть украшение. – Ох, как интересно-то получается, Таша. Не зря мы сюда приехали.

Поднявшись, он швырнул на колени хозяйки, всё ещё хлюпающей носом, несколько золотых монет.

– Вот, держи. Считай, удача пришла-таки в твой дом, Бельга. Этого золота хватит и на новую лодку, и на молодую лошадь, и на пару-тройку безделушек, подобных этой. И ещё… – он склонился над распухшими ногами старухи, привычно активируя «исцеление». Полностью болезнь не изгнать, но на какое-то время страдалице станет легче.

Несколько томительно долгих минут Бельга тупо смотрела на поблескивающие монеты. Она за всю жизнь ни разу не видела и одного золотого гура, а тут их – целых три. Только вот радость не осветила сморщенное лицо, не заставила заблестеть от счастья или от жадности глаза. Сухие пальцы коснулись тяжёлых кругляшей, собрали их в кучку, снова рассыпали по одеялу. Взгляда на гостей она более не поднимала, лишь пробормотала сквозь зубы:

– Уходи, недобрый господин. Ты принёс золото, а забрал радость. Уходи, нет от тебя удачи.

Блайт пожал плечами и вышел, придержав дверь для Таши. Та с наслаждением глотнула чистого, наполненного запахом моря воздуха, столь приятного после душной и воняющей прогорклым жиром норы, и непонимающе уставилась на спутника.

– Стоило грабить старуху?

– Стоило, Таша, ещё как стоило. Если бы пришлось отобрать медальон силой, поверь, я сделал бы и это, не задумываясь. И спасибо тебе, очень удачно ты спросила, клянусь Эмиалом.

– Что в нем такого особенного? Опять эта пресловутая магия Формы?

– Нет. Это просто золото и рубины. Вопрос лишь в том, кому этот амулет принадлежал в прошлом.

– И кому? Ангер, ради всех богов, не дразни меня.

– Эта безделушка – свадебный подарок одного юного баронета своей возлюбленной. Семейная реликвия, хранимая домом Шедаль чуть ли не со времен Разлома. Лишь супруге главы или старшего наследника рода дозволялось носить «рубиновую лилию». Драгоценность, продать которую не посмеет ни один истинный Шедаль.