В этом сне она умирала. Как и в прошлый раз. И до того. Ей доводилось видеть смерть наяву – и быструю, от удара стали, и медленную – под кнутом палача. Альта знала, что кого-то смерть забирает во сне, в мире и покое, когда покой вдруг становится вечным. А бывает, что смерть приходит как избавительница, как спасение от боли и страданий – и тогда человек встречает её с какой-то радостью и благодарностью.

А ещё случается, что смерть не приходит, как её ни зови.

Во сне Альта не знала, что такое смерть – но зато очень хорошо чувствовала боль. Не ту боль, от которой просыпалась с пронзительным воплем, другую, тянущуюся часы, дни, годы и века. Каждый час отнимал часть её сущности, каждый миг напитывал страданием, заставляя ждать неизбежного конца, боясь его и понимая, что это станет избавлением от мучений. Она протягивала руки, во сне совсем непохожие на человеческие, касалась чего-то, чему не знала названий – и снова сжималась в комочек, словно это могло защитить от враждебного и жестокого мира.

Этот сон был особенно ярким – сегодня окружающий её мир вспыхнул огнем, причинив ещё больше боли, заставив её-другую утратить немалую часть своей сущности. И, одновременно, этот огонь напомнил ей-другой о прошлом, о том времени, когда она была свободной и счастливой… вот только не знала тогда, что такое свобода и в чем именно заключается счастье.

Несколько долгих минут девочка лежала, натянув до глаз одеяло и мелко дрожа от пережитого. По щекам ручьями катились слёзы, боль и тоска её-другой смешивались с острой жалостью, принадлежавшей самой Альте. Если бы она могла помочь… никто и ничто не заслуживает этой медленной, жестокой и мучительной смерти, растянутой на века.

Наконец она встала, подошла к столику, зябко кутаясь в длинный пеньюар, отделанный мехом – прощальный подарок Таши. Взяла лист серой бумаги, тонкую палочку из жирного чёрного камня, который кинтарийцы продавали в качестве принадлежности для письма. Писать буквы этим камнем было не слишком удобно, знаки выходили расплывчатые, не то что из-под хорошо очиненного гусиного пера – зато чёрная палочка прекрасно подходила для рисования.

Альте и раньше нравилось рисовать – занятие, мало уважаемое в богатых домах. Считалось, что благородной даме недостойно пачкать пальцы краской или чернилами, куда пристойней умение красиво вышивать, изящно танцевать или томно перебирать звенящие струны, сопровождая музыку негромким пением. Впрочем, весьма приветствовалось мастерство нанесения краски на лицо – подведенные чёрным глаза, губы, красные от кармина или киновари, лёгкий налет розового румянца – девочек с детства обучали этому искусству, в том числе, и в Школе. Юные девицы из простонародья довольствовались сажей, разведённой жиром, свекольным соком и тонко растёртой мукой, для красавиц благородного происхождения кинтарийские купцы привозили драгоценные порошки, мази и иные средства, способные самую заурядную мордашку сделать яркой и привлекательной и, при этом, не наносящие непоправимого ущерба коже.

Леди Рейвен, по мнению её воспитанницы, подобными ухищрениями временами злоупотребляла, придавая лицу вид не столько чарующий, сколько жестокий и хищный.

А вот сама Альта предпочитала пачкать пальцы. И бумагу.

Поначалу её рисунки не выдерживали никакой критики, но постепенно движения рук становились увереннее, и леди Рейвен, искренне презиравшая всякого рода художников, считающих, что именно их кисть способна подарить бессмертие всякому, кто готов за это заплатить, временами признавала, что в «творениях» её компаньонки есть что-то… необычное.

Вот и сейчас рука девочки, почти помимо её воли, принялась наносить на лист тонкие причудливые линии. А мысли Альты в этот момент блуждали далеко и от этого постепенно рождающегося рисунка, и от комнаты, и от Сурской гавани…

С Ташей она рассталась не лучшим образом и прекрасно понимала это. И давно простила. Теперь всю её душу переполняло беспокойство за наставницу, отправившуюся в дальний путь, опасный и непредсказуемый. Ей казалось, что будь она рядом – и с леди Рейвен тогда точно ничего не случится, ну, по крайней мере, ничего очень уж плохого. Больше всего Альта боялась страшной, опасной и жестокой леди Танжери, она не верила добрым словам этой женщины и утешалась лишь мыслью, что и Таша осознаёт опасность, и потому постоянно будет настороже.

А ещё она думала о молодом рыцаре, о Кайле арШане.

Этот человек одновременно и пугал, и привлекал её. С одной стороны, он явно был неравнодушен к её госпоже, хотя не слишком удачно старался это скрыть. Таша, похоже, и сама не очень-то замечала те взгляды, которые бросал на неё телохранитель, не понимала его стараний всё время быть рядом – но со стороны виднее. Поначалу присутствие арШана девушку раздражало, а любой знак внимания, оказываемый ему леди Рейвен, воспринимался как жестокое надругательство над памятью Ангера Блайта, такого красивого и сильного, умного и… и доброго, что бы там о нём ни говорили в Ордене. И ещё – арШан очень изменился с тех пор, как сопровождал их в село, где выросла Альта. Словно два разных человека. Один – чуточку бесшабашный и немного беспечный, глядевший на Альту как на непоседливого ребёнка, но не проявлявший к ней особого интереса – так, под ногами не путается, и ладно. Второй – внимательный и осторожный, расчётливый и предусмотрительный. Вроде бы равнодушный ко всем, кроме леди… но Альта почему-то была уверена, что может считать себя в полной безопасности, если Кайл арШан находится неподалёку. Она злилась на себя за эту двойственность, злилась на Ташу, на самого рыцаря – но так и не могла полностью разобраться в этих чувствах, не могла окончательно решить, что лучше – занять непримиримую позицию и дать рыцарю понять, что его присутствие рядом с леди Рейвен нежелательно, либо же смириться и позволить госпоже обрести счастье.

В дверь постучали, и Альта с некоторым трудом вынырнула из омута невесёлых мыслей.

– Войдите, – бросила она, не оборачиваясь. Скорее всего, слуга принес завтрак – леди Рейвен, насколько было известно девушке, заплатила хозяину таверны достаточно, чтобы полгода потчевать уважаемую гостью лучшими деликатесами. При этом намекнула, что уважаемая Альта Глас, несмотря на юный возраст, хорошо знакома с Вершителем арГеммитом… вне сомнений, благорасположение хозяина таверны продлится и после того, как оставленные Ташей деньги будут истрачены.

Дверь скрипнула и мужской голос сообщил:

– Ну слава Эмиалу, хоть одно знакомое… гм… хоть один знакомый затылок.

Хозяйка «знакомого затылка» ойкнула, выронила неоконченный рисунок и, повернувшись к гостю с такой поспешностью, что длинный пеньюар встал колоколом, чуточку неуклюже (что поделать, отсутствие практики) сделала реверанс.

– Вершитель, какая…

– Какая честь? Ну да, да, я знаю, – хмыкнул арГеммит. – Вообще говоря, когда девушка встречает старика в таком… гм… виде, это скорее честь для него. Ну или знак, что старик немало заплатил за эту встречу.

Альта явственно ощутила, как краска заливает лицо. В самом деле, её наряд был не то чтобы просто неуместным – по меркам Инталии, это было чуть ли не верхом непристойности. В таком виде жена может появиться перед мужем, но, скажем, дочь перед отцом? Или, упаси Эмиал, девушка перед посторонним человеком? Но ведь она не ждала столь уважаемого гостя, а слуги… ну кто интересуется мнением слуг.

От этой мысли у неё покраснели уши. Давно ли Альта сама была нищим ребёнком, готовым за краюху хлеба стирать чьи-то обноски в ледяной воде? А теперь туда же…

– Я…

– Ну вот, была бы здесь твоя дорогая наставница, мне бы изрядно досталось, – рассмеялся Метиус. Девушке смех показался слегка натянутым, да и выглядел Вершитель уставшим и изрядно обеспокоенным, хотя и пытался это скрыть. – Давай так, сейчас я выйду, ты приведёшь себя в порядок и спустишься вниз, в общий зал. А я постараюсь договориться с хозяином, чтобы на моём столе появилось что-нибудь съедобное. И обязательно бутылочку вина… хотя что это я, какое вино в этой дыре? Наверняка будет кислятина, перевелись уж люди, понимающие толк в хороших винах…

В процессе произнесения этой речи Метиус повернулся и затопал вниз по лестнице. Последние слова, уже с трудом расслышанные Альтой, адресовались явно не ей, а хозяину – жизнерадостному толстячку по имени Жану Тади. Этот немолодой уже кинтариец относился к Альте (может, тут деньги сыграли роль, кто знает) с преувеличенным вниманием и с какой-то нежностью, временами подсаживался за стол и рассказывал, как покинул отчий дом много лет назад, забрав причитающуюся ему небольшую долю наследства и решив заняться несвойственным его роду делом. Уже несколько веков род Тади богател (или прогорал, это уж как боги порешат) исключительно торговлей, преимущественно тканями, маслом и специями, поэтому непутевого Жану чуть было не прокляли. Но какая-то торговая жилка у Жану сохранилась – он преуспел, его комнаты и стол считались лучшими в Суре.

– Что вы, лорд Вершитель, мой винный погреб лучший в… о, то есть, я хотел сказать, что если мой погреб чьему-то и уступит, то разве ж только вашему.

– Что ж, старый плут, – бурчал Метиус, который был, по меньшей мере, вдвое старше хозяина гостиницы, – давай-ка это выясним. Вот, помнится, было у твоих родичей такое славное винцо, «Южная ночь». Лучшим был урожай… ну-ка, напомни.

– Э-э… многие хвалят девяносто шестой год, лорд Вершитель, – Жану закатил глаза, мысленно благодаря богов за столь дорогого гостя. Лучшего покупателя для редчайших вин из своей коллекции он не мог бы и вообразить, тем более, что традиционная кинтарийская рачительность никак не позволяла выпить этот божественный нектар самому. – Да, хвалят… но ведь истинным ценителям известно, что Хасиб Шамал, создавший этот удивительный напиток, преставился ещё в девяносто пятом, завещав дело сыну. А молодые – торопливы, им бы товар продать, когда надо о традициях думать. Вот, покарай меня Эмиал, если совру, но ведь «Южная ночь» девяносто четвертого – воистину вино, достойное королей!

– И цена у него… воистину королевская, не так ли? – Метиус придирчиво осмотрел столик и решил, что место его вполне устроит. Полумрак, никто не расположился излишне близко… и уже не расположится, поскольку несколько серебряных монет, бывает, творят истинные чудеса.

– Да проклянут меня боги, если я посмею запросить со столь уважаемого гостя хоть одну лишнюю медяшку! – возмущение хозяина было столь искренним, что Метиус тут же понял – цена, до этого бывшая просто непомерной, только что выросла в полтора раза.

– Ладно, неси его, – махнул рукой арГеммит и добавил, заметив спускающуюся по лестнице Альту. – И чего-нибудь для девушки, думаю, ты уже изучил её вкусы. Фрукты там, сладкого.

– Быть может, лорд желает поесть с дороги? К кинтарийскому жёлтому идеально подойдёт нежнейшая пулярка, и она как раз готова! Восхитительная, клянусь светом Эмиала, с соусом из можжевеловых ягод!

– Кто же готовит пулярок заранее? – возмутился арГеммит. – Или ты хочешь пичкать меня вчерашней курятиной, стервец?

– Что вы, господин, что вы! Если бы я посмел подумать о таком… я и не думал, не сомневайтесь, но вот если бы… – заторопился кинтариец, – то уж конечно я подал бы эту пулярку к какому-нибудь совсем простому вину, например, к «Желтой пустоши» девяносто девятого, или, скажем, к «Рассвету» одиннадцатого. Но оскорблять благородную «Южную ночь» девяносто четвертого разогретой птицей?

При этом хозяин так выразительно покосился в дальний угол зала, где собирался приступить к трапезе худой как щепка человек в унылых серо-чёрных одеяниях, что Метиусу сразу всё стало понятно. Прожив жизнь в орденском Суре, южанин впитал в плоть и кровь традиционную для местных жителей неприязнь к имперцам. Придётся этому «серому» довольствоваться чем-нибудь попроще. Хотя заплатит он, скорее всего, именно за ту самую пулярку в соусе из можжевеловых ягод.

– Неси, – благосклонно кивнул Метиус. – Да поживее, уважаемый Тади, поживее. Мое время стоит недёшево, и мне не хотелось бы уменьшать положенную тебе плату из-за нерасторопности твоих служанок.

– Уже несу!

Альта, устроившись на широкой скамье, неторопливо выскребала ложкой ягодный пирог, настолько нежный, что его просто невозможно было взять руками. Пирогом это блюдо называлось скорее как дань традиции – поскольку тесто здесь всё-таки присутствовало, пусть и в незначительном количестве. Зато начинка таяла на языке, наполняя воздух восхитительным ароматом.

Метиус, отдав должное пулярке и решив, что вино и в самом деле достойно занять подобающее место в его коллекции, задумчиво вертел в руках опустевший бокал из тончайшего золотистого стекла и молчал. Создавалось впечатление, что эти двое играют в старинную игру «кто первый заговорит». Юное любопытство, как водится, проиграло старческой сдержанности.

– Лорд Вершитель, я…

– Девочка, ты можешь называть меня Метиусом, когда мы одни. И я не думаю, что твоя драгоценная наставница привила тебе надлежащее уважение к старшим.

– Не привила, – хихикнула Альта. – Этому учили в Школе.

– Ах да, у тебя же идеальная память. И чему тебя ещё научили?

– Ну… госпожа Лейра Лон, да упокоится её душа в садах Эмиала, как-то говорила, что если Вершитель арГеммит молча смакует вино, значит, у него плохие новости. И что он всё рано их расскажет, поскольку приходит поговорить, а не напиться.

– Она говорила это тебе? – арГеммит явно выделил последнее слово.

– Не совсем, – пожала плечами девушка, – но у меня хороший слух.

Метиус некоторое время помолчал, затем вздохнул:

– Да, пожалуй, Лейра знала меня получше многих. Это ж надо – «поговорить, а не напиться». Думаешь, мне не с кем здесь поговорить, кроме как с сопливой девчонкой?

– Если плохие новости касаются леди Рейвен, – помрачнела Альта, – то, возможно, и не с кем.

– Общение с твоей наставницей до добра не доведёт, – наставительно заметил арГеммит. – Ну сама посуди, разве можно говорить с Вершителем Ордена в таком тоне?

– Можно, – кивнула Альта. – Когда Вершитель сидит в таверне, кушает пулярку и вытирает руки о скатерть, с ним можно говорить о чём угодно. А вот если Вершитель сидит в своём кабинете, то смотреть надо в пол, на вопросы отвечать быстро, с просьбами не обращаться и постараться уйти поскорее, ибо Вершителя ждут важные государственные…

– Ой, наговорила-то, – поморщился Метиус. – Чувствуется школа леди Рейвен, ох, чувствуется. Замуж тебя, что ли, выдать, пока не испортила тебя твоя наставница?

– А моей руки уже просили? – Альта изобразила столь детский восторг, что её собеседник поперхнулся. – А кто он? Я его знаю? А вы леди Рейвен сказали? А…

– Только этого мне не хватало, браки малолетних вредин устраивать.

Он вмиг посерьёзнел, одновременно и с лица Альты сползла улыбка – девочка поняла, что сейчас разговор пойдет на серьёзные темы.

– Три дня назад на эскадру напали пираты. Адмирал Родан, да сожрет Эмнаур его печень, вывел в море своих разбойников, якобы, чтобы присоединиться к походу, но вместо этого напал на наши корабли. Нет, не надо только мне тут бледности и дрожащих рук, с твоей подругой-наставницей всё… почти всё нормально. Большая часть флота Родана потоплено, но и наши корабли потрепало изрядно. Леди Рейвен и этот её приятель, Кайл арШан, ранены, но неопасно.

– Они возвращаются?

Метиус покачал головой. С его точки зрения, всё шло именно так, как и следовало. Нападение, осуществленное Роданом, было истинным подарком судьбы. Да, оно стоило жизни более чем полутора тысячам человек, пусть жертвы эти, в основном, приходились на кинтарийских рабов. Семь погибших рыцарей, более полусотни отборных солдат, вдвое больше матросов… Один из инталийских фрегатов, «Святитель», выведен из строя и сейчас плетётся в Блутскую гавань – если сумеет до неё добраться. «Светозарный» порядком обгорел, хотя необходимый ремонт способен провести во время похода. Кинтара лишилась двух триер, один из кораблей Индара сожжён полностью, команда вырезана на корню, два других изрядно пострадали – общие потери индарцев, пожалуй, больше, чем у Инталии и Гурана вместе взятых. Гуранские галеры, не слишком полезные в дальнем походе, на удивление удачно проявили себя в бою, потери на них незначительны… что печально.

О павших стоит скорбеть, но надо помнить и иное – то, о чём и мечтал арГеммит, затевая эту авантюру с южным походом. Впервые за многие и многие века Инталия, Гуран и все остальные сражались плечом к плечу против общего врага. Пусть пока что это всего лишь пираты – первый шаг сделан. Солдаты и матросы ощутили вкус не просто победы – победы общей, в которую каждый внес свою лепту.

А вот другая новость отнюдь не радовала – и, готовя эскадру к отбытию, Метиус арГеммит никак не ожидал подобного поворота событий. Предполагалось, что от Империи поход возглавит кто-то из старших офицеров, может быть – доверенное лицо Императора из числа магов Триумвирата. В конце концов, привезённая Ташей информация об отбытии в Блут леди Танжери тоже вполне укладывалась в планы Вершителя, хотя эту опасную особу он предпочитал бы видеть не на капитанском мостике, а на морском дне с якорем, приклёпанным к ноге. Но отправить в поход самого Юрая Бороха… Интересно, что задумал Его Великомудрое Величество, сбагривая в дальнее плаванье своего самого полезного союзника и самого опасного врага?

Всё бы ничего, по первоначальной договорённости командовать эскадрой должен был арГеш, человек осторожный и, при этом, в достаточной мере склонный к авантюрам, какими бы несовместимыми ни казались эти качества. Но сейчас арГеш, утративший чуть не половину крови и вдвое больше чувства собственного достоинства (не имевший ни одного поражения капитан почти потерял доверенный ему корабль, и уцелел лишь благодаря пришедшей на выручку имперской галере, что весьма трудно совместимо с честью Ордена), направляется в сторону всё того же Блута, втайне, наверняка, мечтая уйти по дороге на дно вместе со «Святителем». Хотя ни малейшей его вины в случившемся нет.

И кто же принял на себя обязанности по руководству экспедицией? Глупый вопрос…

– Нет, экспедиция будет продолжена.

Альта вздохнула. Несмотря на то, что хозяин таверны старается предугадать каждое её желание, пребывание в Суре ей смертельно надоело. Возвращение Таши означало бы, как минимум, хоть какие-то изменения в монотонной жизни.

– Как твои сны? – вдруг спросил Метиус. – Не прекратились?

Она помотала головой.

– Что, так плохо? – по всей видимости, воспоминания о минувшей ночи отразились на её лице.

– Послушай, Альта… – он сделал долгую паузу, разглядывая пустой бокал, затем заговорил серьёзно, отбросив привычный насмешливо-покровительственный тон. – Я хотел бы попросить тебя о помощи.

– Всё, что угодно Вершителю, – Альта продемонстрировала совершенно верноподданнический взгляд и попыталась изобразить реверанс сидя, чуть не опрокинув при этом скамью.

АрГеммит рассмеялся.

– Ох, егоза… так вот, помощь мне нужна особого рода. Расскажи мне о своих снах, девочка моя.

Альта удивленно посмотрела на Вершителя.

– Так я уже всё рассказала.

– Всё, это верно. Но не так. Знаешь, здесь неплохо, но лучше бы нам подняться в твою комнату. Не скомпрометирует тебя общество старика?

– А вас?

– Меня? Да пусть болтают что угодно… видишь ли, малышка, когда говорят, что старый Метиус уже давно утратил всё, что делает мужчину мужчиной, это воспринимается как обычное злопыхательство. А если судачат о том, как Вершитель арГеммит вскружил голову очередной молодке и затащил её в постель – так это зависть.

– А истина-то где?

– Ну… – протянул он, отводя взгляд, – скажем, звук льющегося в бокал вина доставляет мне больше радости, чем шорох падающего на пол платья. И вообще, Альта Глас, я прибыл сюда получать информацию или делиться ею? Эй, Тади, мошенник, где ты там?

– Чего изволите, господин? – хозяин таверны появился мгновенно, словно по зову магии.

– Пусть остатки этого пиршества доставят в комнату юной дамы. Добавь ещё пару бутылочек вина, ну и там ещё чего, на своё усмотрение. Прикажи затопить камин и принести большой плед, сегодня ветер с моря, и он слишком свеж для моих старых костей.

– Сядь. А ещё лучше, ляг и укройся одеялом, – старик тяжело опустился в кресло и накинул на ноги толстый плед из козьей шерсти.

В камине потрескивали поленья, пламя то вспыхивало, то почти пряталось, но уже ползло по стылой комнате живительное тепло. Кинтарийцы, где бы они ни селились, дома предпочитали строить из камня, драпируя стены гобеленами и доставленными с родины коврами, устилая полы шкурами или набитыми перьями тюфяками, в которых ноги утопали по щиколотку. Окна, как правило, держали плотно закрытыми, зато в печах и каминах всё время пылали дрова или – у тех, кто побогаче – уголь. Но зимой стены всё равно источали вечный холод.

В отличие от теплолюбивых южан, Альта предпочитала прохладу, и спать обычно ложилась, оставив окно чуть приоткрытым. Но спорить с Вершителем – дело, заведомо обречённое на провал. Он ведь всё равно сделает по-своему.

Метиус уже несколько минут изучал набросок, забытый ею на столе. Альта мало кому показывала свои недозрелые «творения», понимая, что им очень далеко не только до уровня мастера, но и до поделок юного ученика. Быть может, Вершитель сумел разглядеть в неоконченном рисунке что-то особо интересное? Или же просто задумался, забыв, что и почему держит в руках.

Хотя и рисунком это назвать можно было, лишь желая немилосердно польстить девочке. Скорее – баловство ребёнка, вдруг заполучившего лист бумаги и чёрную палочку, но толком не умеющего держать её в руках. Нагромождение бессмысленных линий – так виделось самой девушке.

– Можешь объяснить, что ты нарисовала?

Она пожала плечами.

– Сама не знаю, Вершитель. Я видела очередной сон… плохой, но не лучше и не хуже других. А когда проснулась – нарисовала. Кажется, я и на лист не смотрела, просто водила рукой, не стараясь, чтобы получилось что-то…

– Тем не менее, кое-что у тебя вышло, – задумчиво протянул старик. – Забавно… видит Эмиал, ничего подобного встречать мне ещё не доводилось.

Взяв со столика чёрную палочку, он провел по бумаге линию, затем ещё одну, затушевал пару мест, добавил несколько штрихов. И повернул лист к Альте.

– Ну, что скажешь?

Теплое одеяло обволакивало девушку почти до самой шеи, камин заливал комнату отблесками жаркого пламени, но всё равно по коже пробежала волна холода. Она уставилась на рисунок, ещё несколько мгновений назад бывший неряшливой мешаниной линий и пятен. Вблизи он, наверное, таковым и оставался. А вот издалека…

В бушующем море боролся со стихией корабль. Его почти не было видно, чёрные вихри скрывали изящные очертания судна, гребни волн пытались поглотить его, от парусов остались одни клочья, исчезла куда-то одна из мачт. Ей показалось, что стоит присмотреться – можно увидеть матросов, молящихся о спасении, или капитана, навеки застывшего у штурвала. Но для этого корабля надежд на удачу более не осталось – прямо из воды к нему тянулись длинные и тонкие нити-щупальца, не давая ни единого шанса вырваться из смертоносной паутины. От рисунка веяло безысходностью, смертью… но, почему-то, не страхом. Те, кто держался из последних сил, цепляясь за леера или выворачивая штурвал, налегая на помпу, откачивающую воду из трюма или пытаясь заделать многочисленные течи – они не боялись… нет, не так. Они боялись, но не самой смерти – а чего-то иного, словно что-то может быть страшнее ухода навсегда. Что вселяло в сердца людей этот ужас? Может, те самые щупальца? Но люди не собирались сдаваться, это чувствовалось.

– Я… – девушка помолчала, подбирая слова, но ничего подходящего не придумала. – Я не знаю, как это получилось.

– Боги каждому что-то дают, – Метиус положил лист так, чтобы картина осталась перед его взглядом. – Одним ум, другим способности к магии, третьим удачу… каждый что-то получает, но боги не снисходят до объяснений, девочка. Иной человек проживет всю жизнь и так и не узнает, чем наделён. Или же будет считать даром то, что и безделушкой-то назвать нельзя – богатство, славу. Золото имеет привычку утекать меж пальцами, а слава… толпа сегодня превозносит героя, завтра готова проклясть его, а потом просто забывает о свершённых подвигах. И тени былой славы останутся лишь в пыльных книгах. Мне кажется, что ты нашла свой дар, Альта Глас.

– Дар? – она удивленно посмотрела на Вершителя. – Вы имеете в виду, что я могу рисовать?

– О нет, – усмехнулся арГеммит. – Рисовать могут многие… тебе не доводилось бывать в замке герцога Сивера? Ах да, я забыл, вы с леди Рейвен обошли Тимрет стороной. Ну да ты молода, успеешь ещё. Сивера считают покровителем искусств, его замок и в самом деле вмещает в себя столько картин и статуй, что им уже почти не осталось места. Многие созданы известными мастерами, цена этих творений велика, но вот ценность… не знаю, не знаю.

Он протянул руку и провел пальцами по чёрным линиям рисунка, сейчас слившимся в неразборчивую паутину.

– Твой дар – видеть. Видеть то, что под силу немногим.

– Я не понимаю, – Альта чувствовала, что начинает бояться туманных высказываний старого мага.

Её маленький мирок трещал по швам, грозя рассыпаться или, что ничуть не лучше, превратиться в нечто новое, незнакомое и странное, быть может – опасное. Раньше такое случалось не раз. Сперва – голодное нищее существование в селе, среди людей, считавших себя сердобольными, но отнюдь не торопившихся проявлять заботу или любовь по отношению к сироте. Будущее виделось в мрачных тонах, хотя тогда девочка больше задумывалась о том, где найти кусок хлеба, чем о своей дальнейшей судьбе. Потом была Школа… понимание неспособности стать волшебницей, но и вера в то, что Орден не бросит, не вышвырнет обратно в жалкую лачугу. В Школе она впервые задумалась о том, что ждёт её спустя несколько лет – но пришли имперские солдаты и всё изменилось. Изуродованная Орделия Дэвон, почему-то отдавшая жизнь ради того, чтобы Альта, бесполезная и бесталанная девчонка получила шанс спастись. Леди Рейвен… И новая жизнь, наполненная приключениями, чудесами и тайнами. Как хотелось бы, чтобы всё это продолжалось долго-долго…

Сейчас она чувствовала – всё опять меняется. Размолвка с леди Рейвен – им и раньше приходилось ссориться, но ни разу дело не доходило до откровенного скандала. Альта достаточно изучила свою наставницу, чтобы понять – категорический отказ взять её в плавание вызван вполне серьёзными мотивами, сообщать о которых воспитаннице леди не посчитала нужным. А вот в том, что Метиус знает всё, Альта не сомневалась ни на мгновение. Старик ничего не делает просто так, и раз уж явился к ней – не послал слугу, дабы доставить Альту Глас в свои покои, а притащился лично, да ещё и устроил этот забавный спектакль с хозяином таверны – стало быть, арГеммит строит в её отношении далеко идущие планы. Иначе не стал бы тратить время на какую-то там ученицу Школы, из милости живущую в доме Рейвенов.

Каковыми бы ни были планы Вершителя, выиграть в результате их реализации мог сам арГеммит, Орден или Инталия, но вот тем, кому старик отводил роль исполнителей, как правило, доставались все шишки. И это пугало Альту до дрожи.

– Скажи, девочка, Консул Блайт ведь рассказывал тебе о своей находке?

Альта помрачнела.

– Он… не успел.

– Прости. Мне кажется, или ты действительно была к нему привязана? Насколько я знаю, Блайт совершил вместе с тобой и леди Рейвен увлекательное путешествие…

– Откуда вы…

– Откуда я знаю? – он усмехнулся. – Это неважно.

Она отвернулась. По щеке скользнула одинокая слезинка.

– Он был добрым. Я понимаю, вы считали его врагом Инталии, но он правда был добрым. И смелым. Ангер рассказывал мне сказки… никто и никогда не рассказывал мне сказок.

– Поверь, я не считаю, что Блайт был врагом Инталии, – покачал головой Вершитель. – Вернее, он им был, признаю, но потом всё изменилось, Блайт сделал выбор, который очень не понравился Его Императорскому Величеству. Но и в те дни, когда он был Консулом Империи, я не испытывал к нему ненависти. Далеко не всякого врага следует ненавидеть, девочка. Иных противников надо уважать и попытаться понять – глядишь, найдётся способ сделать их друзьями. Значит, разговора об «Акуле» у тебя с Ангером не было… интересно.

– Леди Рейвен мне рассказала. По дороге в Брон у нас было много времени.

– Вот как? Я просил её быть сдержанной, – нахмурился старик. – Но, как говорится, всё что ни делается, делается по воле богов. Так что ты знаешь об «Акуле», малышка?

– Ну… – девушка задумалась, извлекая из своей абсолютной памяти те крохи, которые ей удалось выжать из наставницы.

Пожалуй, Метиус был не вполне справедлив в отношении леди Рейвен, она и в самом деле честно пыталась ограничиться лишь общими фразами, но любознательность Альты, превращавшей каждую беседу в форменный допрос, в конце концов, одержала верх.

– «Акула» принадлежала капитану Гайтару, который…

– Нет, – отмахнулся арГеммит. – Меня интересует сам корабль. Ты разбираешься в морских судах, девочка?

– Я прочитала несколько книг, – скромно опустила глаза Альта. – С картинками. Пока шли переговоры в Империи, мне было скучно, и леди Танжери оказалась столь любезна, что позволила мне посещать дворцовую библиотеку. Если я правильно поняла рассказ леди Рейвен, «Акулу» следовало бы назвать шхуной. Это был большой трёхмачтовый корабль с косыми парусами.

– Похоже? – он подвинул к девушке её же рисунок.

Та повертела лист перед глазами, подержала его на вытянутых руках – только так можно было угадать в сплетении линий контуры корабля. Покачала головой.

– Нет, не очень. Я помню рисунки в тех книгах, что я читала. Этот корабль, скорее, бриг. Или марсельная шхуна, – она невесело усмехнулась. – Только плохо нарисованная.

– Да, – пробормотал арГеммит, глядя в пламя, играющее в камине. – Да, ты права. Очень может быть, что это и в самом деле бриг. А теперь расскажи мне о своих снах, девочка моя. Подробно, в красках… я не буду перебивать тебя, просто говори – всё, что сочтешь нужным. О том, что ты видишь, что чувствуешь при этом, о предположениях или догадках, пусть самой тебе они кажутся смешными. Просто говори, хорошо? Уважь старика.

Она рассказывала, стараясь не обращать внимания на неподвижно сидящего и словно бы дремлющего в кресле Вершителя. Постепенно она перестала думать о том, слушает он её или давно уже погрузился в собственные думы – рассказ увлек её саму, и теперь самым главным слушателем для девушки стала Альта Глас…

Но Метиус не спал, напротив, он ловил каждое слово этого ещё ребёнка. Видеть грядущее невозможно, оно ещё не случилось. Умение видеть прошлое – редкий дар. И опасный. Многие дорого бы заплатили, чтобы их былые деяния навсегда остались тайной, и Альте придётся всю оставшуюся жизнь прятать свой дар от всех, даже от близких. Но сейчас его мало волновало будущее девочки. Наполненные ужасом и болью сны Альты, этот пугающий рисунок, древний бортовой журнал «Акулы»… Кусочки странной мозаики постепенно складывались в одну целостную картину, и чем больше осколков занимали отведенные им места, тем беспокойнее становилось на душе у старого мага.

Страшно, когда кошмары становятся явью. Но, в любом случае, менять что-то уже поздно – пусть всё идет своим чередом.