#img_5.jpeg

МНЕ было поручено приобрести обезьян и, кроме того, понаблюдать их жизнь и поведение в естественной обстановке. Понятно, что такие сведения крайне необходимы для успешного разведения этих животных в неволе. Хотя многое о жизни «четвероруких» в природе известно по описаниям наблюдавших их натуралистов, но не все эти описания можно принимать на веру. Не все они делались специалистами и на основании личных наблюдений. Многие путешественники, не биологи, записывали рассказы охотников, а, как известно, охотники испокон веков склонны к некоторому преувеличению.

Куда же ехать за обезьянами? Это зависит от того, какие именно обезьяны нужны.

Нами было решено прежде всего увеличить стадо павианов. Несколько десятков видов этого рода водится во многих частях Африки, а также на Аравийском полуострове. Только один вид этих обезьян — черный павиан — обитает на острове Целебес. Значит, надо ехать в Африку или Аравию.

Наиболее удобной оказалась поездка в Эфиопию. Там предполагалось приобрести не только павианов, но и других обезьян, обитающих в этой стране. Вывозить их из Эфиопии не очень легко, так как водятся они в глубине страны, за сотни километров от ближайшего порта. Однако то обстоятельство, что в столице Эфиопии Аддис-Абебе существует советская больница, сотрудники которой смогут оказать содействие в приобретении и содержании животных до отправки их на пароход, окончательно склонило нас к поездке в Эфиопию.

До намеченного срока оставалось всего два месяца. Я занялся приготовлениями к экспедиции. Прежде всего я решил познакомиться с описанием стран, через которые придется ехать, а также и Эфиопии. Однако оказалось, что об Эфиопии и ее природе у нас очень мало написано. Надо было также обдумать, что взять с собою. Далекий путь в малоизвестные места и привлекал и пугал. Товарищи с волнением советовала мне запастись медикаментами, остерегаться диких зверей в африканских лесах, обсуждали вопрос о том, как покупать обезьян, каких брать, каких не брать. Мне давали множество и других напутствий, и впоследствии я с добрым чувством вспоминал их. Но, к сожалению, не многие советы мне пригодились.

Схематическая карта мест обитания обезьян.

Наконец, пришел день отъезда. Меня провожала большая группа сотрудников питомника. Мы тепло прощались, мне совали в вагон провизию, записные книжки, блокноты, словари чуть ли не всех языков, большую коробку с медикаментами и полсотни индивидуальных марлевых пакетов, которых хватило бы на добрый десяток санитаров.

Последние рукопожатия. Второй звонок. Поезд тронулся.

В окнах вагона мелькали знакомые пейзажи Кавказа, и мне временами казалось, что я совершаю одну из своих обычных поездок.

Без всяких приключений я прибыл в Баку. Завтра 23 марта 1948 г. пароход отойдет в Пехлеви. Первая страна на моем пути — Иран.

На другой день я поспешил в порт. Вот и пароход, на котором мне предстоит пересечь Каспийское море. Я поднялся по сходням. Мне указали каюту, в которой уже лежал мой чемодан, доставленный носильщиком. Третий гудок, и пароход медленно отчалил. Провожающие на пристани махали руками и платками и желали счастливого пути и возвращения. Хотя среди провожающих не было моих знакомых, но я принял это пожелание и на свой счет.

Постепенно город и нефтяные вышки ушли за горизонт. Открылся простор Каспийского моря, только вдали справа виднелись очертания гористых берегов. Море было удивительно спокойно и напоминало озеро в тихую погоду.

Ночью наш пароход шел медленно из опасения наскочить на какую-нибудь шаланду иранских рыбаков. Оказывается, у них есть обыкновение укладываться спать там, где их застанет ночь, не выставляя дежурных и не зажигая световых сигналов.

Рано утром вдали показался иранский берег. Когда мы стали подходить ближе, на нем постепенно начали вырисовываться низенькие постройки Пехлеви. На мачте нашего парохода взвились два флажка, обозначающие: «больных нет» и «прошу лоцмана». Вскоре появилась портовая шлюпка, лоцман поднялся на капитанский мостик, поздоровался с капитаном и повел пароход в порт. На рейде было почти пусто: виднелось только несколько мелких суденышек и бездействующая землечерпалка. Перед самым входом в порт наш пароход обогнула небольшая, разукрашенная разноцветными флажками, красивая белая яхта. Мне объяснили, что это семья шаха совершает морскую прогулку по случаю новогоднего праздника.

Не успел я сойти с парохода, как ко мне бросилось несколько носильщиков в жалких лохмотьях с криком: «Товарищ, давай нести». Один из них схватил чемодан, и, идя за ним, я через две минуты очутился в таможне.

Худые, оборванные носильщики, произведшие на меня грустное впечатление при первом же шаге по иранской земле, были только предвестниками той ужасающей нищеты, которую я впоследствии видел повсюду в Иране и в других странах на моем пути. Когда я в автомашине ехал по дороге из Пехлеви в Тегеран, на каждой остановке ко мне тянулись худые костлявые руки, в кабину заглядывали изможденные люди, просящие милостыню на пропитание. Таких нищих я видел повсюду, во всех городах и селениях. Они представляли резкий контраст с шикарно разодетыми по случаю мусульманского новогоднего праздника местными богачами и военными.

Подачку просили не только нищие — в этом изощрялись и расставленные всюду блюстители порядка. Когда наша машина подъезжала к полицейскому посту, постовой брал под козырек и, не отнимая руки, низко кланялся. Я очень удивился этой вежливости, но шофер-азербайджанец объяснил мне, что полицейские поздравляют шоферов с новым годом в надежде, что те отблагодарят их соответствующим подарком. Один из полицейских остановил нашу машину и проделал перед кабиной поздравительную церемонию. Шофер подал ему бумажку в десять реал. Вежливый полицейский взял ее и, внезапно переменив тон, начал кричать и грозить шоферу. На мой вопрос, в чем дело, шофер ответил, что полицейский ругается, он недоволен полученной суммой и кричит: «Ты мне даешь на чай, а я пью только водку». Тогда я понял, почему шофер при найме машины убеждал меня, что по случаю новогоднего праздника следует заплатить больше обычной цены за переезд.

Однако я забежал немного вперед.

Мне не удалось в день приезда уехать из Пехлеви в Тегеран, так как было уже поздно. Отъезд был отложен на утро следующего дня, а вечер я посвятил прогулке по городу.

Большая часть жилых зданий в Пехлеви — одноэтажные домики с дворами, в которых растут цитрусы, эвкалипты, мимозы. Растительность почти такая же, как у нас на Черноморском побережье Кавказа. В центре города, в который можно пройти из порта по мосту через реку, впадающую в бухту, несколько двухэтажных или трехэтажных домов, стоящих вокруг небольшой площади. Бросается в глаза, что в городе очень много солдат. Вот то немногое, что я успел заметить.

На другой день, еще до рассвета, я выехал в Тегеран. На окраине Пехлеви машина остановилась у полицейского поста для проверки документов, и затем мы покатили по шоссе, ведущему на Решт.

По обеим сторонам дороги от Пехлеви до Решта виднелись рисовые поля. Хотя март был уже на исходе, сельскохозяйственные работы еще не начинались, так как на многих полях еще стояла вода от зимних дождей. Лишь кое-где на возвышенностях крестьяне-одиночки работали на своих участках, подготовляя их к весенней пахоте.

Между полями тянулись каналы для орошения полей. Способ очистки этих сооружений от обильного ила, приносимого весенними водами, остался тот же, что и в древние времена, — вручную. Преобладающая часть земли принадлежит помещикам, у которых крестьяне ее арендуют, отдавая за аренду полей и за пользование водой значительную часть урожая. Иранский крестьянин находится в чрезвычайно тяжелом положении, целиком завися от феодала — владельца земли, который за неуплату налога может расправиться с должником как ему заблагорассудится.

Лесов в этой части Ирана нет, только отдельные деревья и колючие кустарники тянутся вдоль дороги, а также между отдельными участками рисовых полей.

На нашем пути часто встречались деревни, состоящие из нескольких глиняных четырехугольных домиков с плоскими крышами. Обнесенные двухметровой стеной, эти деревни напоминают древние крепости. Некоторые селения стояли пустые, заборы и стены домов были разрушены, жители их покинули.

Мы въехали в Решт по широкой асфальтированной улице, вдоль которой стояли белые одноэтажные и двухэтажные дома. В центре города шофер остановил машину, чтобы добавить бензина. Пока мой водитель заливал бак из бидонов, которые появились из какой-то подворотни, я вышел из автомобиля. Меня сейчас же обступили нищие, а торговцы, усиленно жестикулируя и громко крича, стали наперебой зазывать в свои магазины. Я с трудом отделался от их назойливых приставаний.

После Решта дорога пошла в гору. Мы стали подниматься на перевал; вдоль дороги лежал неглубокий снег. На горах виднелось очень мало растительности, в ложбинах между возвышенностями кое-где попадались клочки возделанной глинисто-каменистой почвы. Чем выше мы поднимались, тем угрюмее, глуше, пустыннее становились места. Кое-где над дорогой с высоких стен свисали причудливые колючие кустарники. Я стал посматривать на шофера, он вдруг показался мне подозрительным человеком. Шофер, повидимому, заметил мою настороженность и начал с опаской поглядывать на меня. К счастью, я во-время вспомнил чеховский рассказ «Пересолил» о землемере и вознице, напугавших друг друга. Мне стало смешно, опасения мои исчезли. Вступив в разговор с шофером, я начал записывать с его слов иранский счет — ие, ду, се, чогар, пенч и т. д. Когда мы добрались до двадцати, я стал считать сам. Шофер бурно выразил свой восторг: «Карашо, товарищ, как понял!» Затем я записывал обиходные иранские слова, тут же произносил их. Он хохотал и подбодряюще говорил: «карашо, карашо». Я попросил моего водителя спеть песню. Он с видимым удовольствием согласился. У него оказался приятный голос. Спев довольно заунывную песню, он предложил мне спеть в свою очередь. Признаться, этого я не предвидел и попал в затруднительное положение. Голоса у меня нет никакого. Мне пришлось издать какой-то нечленораздельный звук и мимикой и жестами показать, что петь я не умею. Шофер сочувственно закивал головой и затянул еще одну азербайджанскую песню. Это маленькое приключение было для меня хорошим уроком. Впоследствии я уже остерегался просить кого-нибудь спеть.

Спустившись с горного перевала, мы подъехали к небольшому селению. Машина остановилась у харчевни; повидимому, это была традиционная остановка шоферов, курсирующих между Пехлеви и Тегераном. Меня пригласили зайти закусить, от чего я после семичасовой езды не решился отказаться. Харчевня помещалась в низеньком здании, внутри оказалось чисто и опрятно. На столах были скатерти, на стенах висели плакаты на иранском языке и портрет иранского шаха. Нам подали пресные пшеничные лепешки, отварную курицу и гору зелени — луку, редиски и какой-то травы, а на десерт — жареные земляные орехи (арахис) и чай. Во время нашей трапезы вошло человек двадцать иранцев, одетых в хорошие европейские костюмы. Оказалось, что это пассажиры с автобуса, возвращающиеся из Решта в Тегеран после новогоднего праздника, который они провели у своих родственников и знакомых.

В Тегеран мы приехали поздно вечером. Я остановился в гостинице. Кельнер прежде всего предупредил, что из водопровода пить воду не следует, она грязная, так как течет по городу в открытых арыках. Эта вода наполняет бассейны, имеющиеся в домах, а оттуда уже разливается по водопроводам отдельных домов. Она годится только для стирки, мытья и других подобных нужд. Для питья пригодна только вода из шахского водопровода. Ее каждое утро развозят по городу в бочках и продают населению. Но так как она стоит дорого, то большинство жителей все же пьет загрязненную воду из городского водопровода. В довершение всего городской водопровод работает нерегулярно, и обычно вечером не бывает даже этой воды. Так обстоит дело в столице Ирана.

Дальше мне нужно было лететь самолетом до Каира. Но утром я узнал, что самолет отправится только через три дня. В ожидании я стал знакомиться с городом. Впрочем, первым делом я решил повидать врачей советской больницы в Тегеране.

Больница расположилась в красивом здании, неподалеку от гостиницы, где я остановился. Здесь поддерживается образцовый порядок. Советские врачи очень популярны, пациентов у них множество. Придя к главному врачу, я застал у него одного из общественных деятелей Исфагани. Он недавно закончил курс лечения и просил главного врача посодействовать в организации такой же больницы в его городе. Чувствовалось, что этот иранский деятель высоко оценил советских врачей и понимал, что советская медицина может оказать бескорыстную и большую пользу иранскому народу.

От различных эпидемических заболеваний в Иране ежегодно погибают десятки тысяч людей. Среди населения сильно распространены венерические и накожные заболевания. На пятнадцать миллионов населения всего полторы тысячи врачей, причем из них только пятьсот находятся в ведении Министерства здравоохранения, т. е. обслуживают основную массу народа. К тому же медицинская помощь сосредоточена главным образом в крупных городах, мелкие же города и деревни почти вовсе лишены ее.

Столица Ирана застроена немногоэтажными кирпичными и каменными домами. Центральные улицы широкие, прямые и асфальтированные. В переулках недалеко от центра города и возле базара — огромное количество нищих. В центр города их не пускают, а если они нарушают запрет и появляются там, то их арестовывают и высылают. Существуют дома для голодных и бездомных, организованные на благотворительные средства, но, очевидно, условия жизни в этих домах настолько тяжелы, что бедняки стараются оттуда удрать и вообще предпочитают не попадаться на глаза «благотворителям» и полиции.

В магазинах много товаров, но очень мало покупателей. Торговцы на всех языках зазывают проходящих мимо, особенно приезжих. С новичка можно запросить вчетверо против обычной цены, а потом уступить половину. Большая часть товаров — американская дрянь: скверные хлопчатобумажные, шерстяные материи и галантерея невысокого качества, жевательная резинка, дешевые автоматические ручки, которые перестают писать через несколько дней, всякие патентованные шарлатанские лекарства в красочной упаковке и прочая дребедень. К услугам богачей имеются и хорошие ткани, одежда и обувь, но по очень высоким ценам. Америка и Англия сбывают сюда свои товары, в то время как иранская промышленность не развивается, а, наоборот, приходит все в больший упадок. Текстильные и кожевенные предприятия закрываются из-за отсутствия сбыта. В стране огромная безработица, рабочие получают нищенскую зарплату, крестьяне голодают. Покупательная способность населения крайне низка. Для этих-то бедняков американские дельцы завозят в большом количестве поношенные вещи и всевозможный хлам, завалявшийся на складах интендантств. Кроме того, они навязывают Ирану заем в 250 миллионов долларов. Однако львиная доля этого займа должна быть израсходована по «плану» не на ликвидацию безработицы, развитие производства, повышение культурно-бытового уровня трудящихся или помощь крестьянам, а на строительство военных объектов, шоссейных и железных дорог, аэродромов и т. п., предназначенных для стратегических целей англо-американских поджигателей войны.

На улицах Тегерана часто можно слышать английскую речь. В Иране множество всяких наблюдателей, советников по военно-полицейским и прочим делам, посредников, «туристов» и тому подобных проводников англо-американской колониальной политики.

Накануне отъезда из иранской столицы я совершил экскурсию в пригород — дачное место Дербент. Здесь много дач богачей, тут же находятся летние резиденции иностранных миссий. Расположенный на склонах гор, окружающих Тегеран, Дербент хорошо благоустроен. С гор текут быстрые ручьи, берега их отделаны невысокими каменными парапетами. Местами ручьи превращаются в живописные мелкие водопады. Вдали на горизонте вырисовывается достигающая пяти километров высоты конусообразная гора Дебути.

В тридцати километрах от Тегерана ведутся раскопки. Мой шофер рассказывал, что когда-то там был большой город, в котором жила богатая царица, хранившая в подземельях огромное количество драгоценностей. Но произошло наводнение, город был залит водою. Теперь там пытаются найти эти утраченные богатства. Все это, очевидно, легенда, но, повидимому, город когда-то существовал, и на его месте ведутся обычные археологические раскопки, результаты которых пополняют небогатый Тегеранский археологический музей.

Возвращаясь из поездки в Дербент, я увидел на одной из центральных улиц Тегерана огромное недостроенное здание. Это единственный городской театр, который так и остался неоконченным. Кстати, драматического театра в Тегеране нет, есть лишь несколько любительских кружков. Кинотеатров около двадцати, в них демонстрируются пошлые голливудовские фильмы. Довелось мне побывать у главного почтамта. На тротуаре возле него постоянно сидит десятка три людей, перед каждым из них на маленьких столиках — ручка, стопка бумаги, почтовые марки и чернильница. Это — писцы в ожидании клиентов, желающих написать письмо, прошение или составить договор. Профессия писца очень распространена в Иране, потому что основная масса трудящегося населения неграмотна.

Моя экскурсия по городу и его окрестностям совпала с мусульманским выходным днем — пятницей. На улицах было много гуляющей публики.

Поздно вечером я вернулся в гостиницу. В коридоре второго этажа, возле окна, выходящего в переулок, я увидел группу кельнеров; они смотрели в окно, переговаривались и смеялись. Что же их развлекало? Оказалось, в здании на другой стороне переулка, в большом зале, некий джентльмен в белой манишке и черном фраке, с указкой в руке показывал при помощи эпидиаскопа картины религиозного содержания. Зрителями были пожилые мужчины и женщины с постными физиономиями. Сей джентльмен — проповедник американской евангелической церкви. Очевидно, он также принадлежит к штату англо-американских «благодетелей» иранского народа.

Дневные впечатления и мысли о предстоящем перелете в Каир долго мешали мне заснуть. Наконец, мне это удалось, но я часто просыпался то от крика петухов, ожидавших своей горькой участи у дверей ресторана, то от визга дерущихся собак, карауливших у тех же дверей отбросы из кухни.

Рано утром, так и не выспавшись, я выехал на аэродром, расположенный в десяти километрах от города. Самолет с опозданием на полчаса поднялся в воздух. Я уселся возле окна поудобнее. Итак, снова в путь.

#img_7.jpeg