Крышу Всемирного Совета называли смотровой площадкой. Однако она скорее напоминала сад или парк, вдоль дорожек которого росли кусты с овальными большими листьями.
Сейчас на аллеях собрались тысячи людей. Не мудрено, что в этой толпе потерялся Илья Петрович.
Первой всполошилась Клавдия Михайловна.
- Ох, боюсь за него… У меня душа не на месте: что если на «Артуре» несчастье.
В этот момент небо заполыхало. Его пересекали гигантские полосы, повторявшие все цвета радуги. Потом из-за далеких гор взлетел цветовой веер, занял полнеба и так же внезапно исчез, уступив место бесчисленным световым фонтанам, струи которых перекрещивались в вышине и падали вниз сверкающими брызгами.
Да, грандиозный фейерверк, да, забава! Но не только это. Всплески света убеждали Валентина во всемогуществе человека, который даже в зрелищах своих был щедрым по-богатырски. Зря тревожится Клавдия Михайловна.
И в этот миг на черном небе возникло изображение героя нынешнего торжества рабэна Даниэля Иркута. Справа и слева от него появились лица главных участников эксперимента «Анабиоз», в том числе и рабэна Акахаты, с которыми Валентин познакомился несколько часов назад.
Валентин уже знал, что в мире, который окружал его, не существовало званий «академик», «доктор», «кандидат». Были другие - «рабэн, расэн, рамэн». Они присваивались людям, выдвинувшим новую важную идею, и означали, что во время осуществления этой идеи ученый имеет бесконтрольное право использовать большее или меньшее количество энергии и привлечь себе в помощь большее или меньшее число научных работников. Рабэн, расэн, рамэн - это распорядители большой, средней и малой энергии (размеры были определены решением Всемирного Совета). Только это. Ничего иного. Но это было самым высоким правом на Земле. Выполнив задуманное, ученый автоматически лишался привилегий на использование энергии. А Даниэль Иркут и Акахата уже в третий раз получили права рабэнов.
Глядя на их изображения, Селянин едва удерживался, чтобы не объявить всем, что ведь эти выдающиеся ученые стали его друзьями. Они сами предложили взять их позывные в память микростанции связи.
…Когда Валентина пригласили в главную студию планеты, он пошел неохотно. И среди людей, собравшихся за огромным столом студии, желал только одного: скорей бы все окончилось. Усадили его рядом с немолодым, но очень непоседливым мужчиной, который тотчас назвал себя:
- Даниэль Иркут.
Другим соседом Валентина был широкоскулый человек по имени Акахата. По-русски он говорил совершенно свободно, как и Даниэль Иркут. До начала видеопередачи они весело подтрунивали друг над другом, явно стараясь вовлечь в разговор и Валентина. А тот никак не мог преодолеть скованности, отвечал односложно и часто невпопад. Акахата прошептал ему:
- Когда темно, как слепой бредешь, когда слишком много света - тоже ничего не видишь. Хорошо, если в меру света и близкие друзья рядом… Я буду счастлив увидеть среди них и тебя. «А-117-П» - вот мои позывные. Не найдешь друга вернее Акахаты…
- Будь осторожен, Валентин! - засмеялся Иркут, расслышавший эти слова. - Он неспроста в друзья набирается. Сначала убаюкает сказками-обещаниями, а потом - хоп! - и ты подопытный кролик. Я попался когда-то.
- Ах, попался! - насмешливо прищурясь, сказал Акахата. - Жалеешь? Хорошо же, попадешься в другой раз, отомщу: повымету из твоей памяти все каверзные мысли.
- Ты пугаешь, а мне не страшно. Ведь ты добрый.
Они рассмеялись, и стало ясно, что попреки и шутки - лишь для посторонних. Это подтвердил и сам Даниэль Иркут:
- Акахата - замечательный человек. Люблю его. И ты его полюбишь, когда узнаешь поближе. Я многим обязан Акахате. Когда-то пользовался гостеприимством клиники памяти, где он священнодействует. Конечно, экспресс-запоминание очень мучительно: как будто в черепе - пчелиный рой, так простреливает и кусает. Но зато результат… Если ты захочешь поскорее постичь хотя бы главное из того, что знают нынешние люди, ты вспомни об Акахате. Никто лучше Акахаты не поможет тебе.
- Если у моего друга печаль, я готов ее выпить до дна вместо него. Если у меня самого радость, я передам ее моему другу. Но экспресс-запоминание… Обещая, оглядывайся.
- Но ты поможешь?
- Экспресс-запоминание показано не всем… Но я согласен попытаться. Я сделаю все, что в моих силах…
А небо над столицей снова заполыхало. Рождаясь где-то в немыслимой выси, одна за другой падали разноцветные волны. Они освещали всякий раз по-иному небо, и смотровую площадь с деревьями, и одежду и лица людей, а потом рассыпались синими, оранжевыми, зелеными брызгами. Халил попытался поймать на излете одну из этих брызг, но лишь рассмешил окружающих.
Вслед за тем он восторженно протянул руку, закричав:
- Вы полюбуйтесь вот чем!.. Ах, как можно не полюбоваться этим!..
И все (не только Валентин) восхищенно замерли. В переменчивом по цвету пространстве между громадами зданий не просто летал, а ритмично, словно под музыку, двигался, точнее же, играл хоровод «пчелок». Он то кружился возле незримого центра, то взмывал вверх или опускался, то перестраивался в два строго перпендикулярных кольца или собирался в сверкающий гигантский шар, то превращался в две движущиеся навстречу друг другу заздравные чаши. А потом группы «пчелок» разлетелись вниз, вверх, в стороны, и Валентин вдруг почувствовал, что лоб и ладони у него покрылись счастливой испариной: в небе (а ему показалось - во все небо) разметнулась эмблема Страны Советов, его родины - перекрещенные СЕРП и МОЛОТ.
Это вернуло его мысли и чувства не просто и не только к тому чуду, которое перенесло его через столетия в обновленный мир. Он подумал и о потрясении (да, потрясении, хотя и животворном), которое испытал всего несколько часов назад во время всепланетной передачи.
Первый же из выступавших заговорил о нем, о Валентине. Его поздравляли с восстановлением. Вновь и вновь желали счастья. Однако вслед за этим заговорили о научных проблемах, которые были решены во время эксперимента «Анабиоз», о множестве сложных и малопонятных проблем. Вот и началось опять то, чего Валентин больше всего опасался. Он дикарь среди людей нового времени, и они будут, едва кончатся торжества, смотреть на него с тем же изумлением и почти страхом, как Эля во время разговора о Симе. Им не понять и не оправдать его прошлых поступков. А ему недоступны их мысли, а быть может, и чувства. Время, как пропасть, разделило их и его.
Так подумалось Валентину, когда он услышал непонятные речи. Ему было бы и вовсе плохо, если бы не воспоминания о вчерашней встрече с Элей, когда к нему вернулась способность надеяться.
Из-за стола поднялся Акахата.
- Что совершенней: кактус с колючками на оголенном стволе или банан, состоящий из гигантских листьев? - вопросом начал он свою речь. - Мне надо бы поклониться кактусу. Я ученый, а не поэт, пищей для моего ума служат факты, сухие и строгие факты, добытые в экспериментах. Прихотливость фантазии и буйство страстей и чувств - не самые разумные мои помощники. Но сейчас я хотел бы стать поэтом и говорить прежде всего о том, как я счастлив, что рядом со мной улыбается, печалится, дышит молодой сильный человек, который еще недавно был частью ледяной глыбы. Он не просто возвращен к жизни. Он восстановлен. В каждой его клетке произошли, казалось бы, необратимые изменения, и надо было собирать молекулы, как собирает художник-реставратор черепки древней вазы. Восстановление позволило выяснить все условия, при которых организм безболезненно погружается в анабиоз и возвращается к нормальной активной деятельности. В чем-то подтверждены выводы прежних настойчивых исследований, в чем-то очень существенно дополнены или даже опровергнуты. Что ж, путь познания сходен с розой, у которой пышный бутон соседствует с колючими шипами… Я счастлив и тем, что достигнут научный успех, а еще больше тем, что наш новый брат и товарищ, вырванный из рук смерти, - человек беззаветной отваги. Ему не было одиннадцати лет, когда его хотели убить вместе со взрослыми. Через семнадцать лет он во второй раз погиб в тундре. Все это мы установили, расшифровывая его память.
И Валентин понял: вот она - разгадка осведомленности Эли, вот каким образом узнала она о Симе и многом, очень многом, что успел (или хотел) забыть он сам!
- Я не знаток истории, - продолжал Акахата. - Но я уверен: даже в суровом двадцатом веке поведение и поступки нашего друга Валентина Селянина были образцом мужества и самоотверженности. Одним из образцов, если можно так сказать.
Все, кто был в студии, поднялись и зааплодировали, глядя на Валентина. Он тоже встал, еще не до конца осознав, зачем встает, почему такой шум вокруг. А рукоплескания усилились и, словно откликаясь на них, небольшой продолговатый экран на столе перед Валентином загорелся сначала синим, потом фиолетовым, а под конец ярко-красными огнями…
Аплодисменты в студии вскоре стихли, все уселись на свои места, но волнение у Селянина не проходило. Он продолжал смотреть на ярко алеющий экранчик, а думал о том, что не заслужил почестей, и Акахата не может не знать этого, если сумел расшифровать его память. Конечно, он ходил в разведку. Но ведь тот, кто расшифровал его память, не мог не знать, как он боялся, как иногда замирало его сердце при виде немецкого мундира. Да, он работал в Заполярье. Но как часто в бесконечные ночи он проклинал себя самого за то, что поехал к черту на кулички, и клялся никогда больше не повторять такой глупости. Потом, правда, он стыдился своих прежних клятв. Но ведь их не вычеркнешь из его жизни - вот в чем загвоздка. Как не вычеркнешь и смерть девушки, в которой виноват только он. Акахата из деликатности пока молчит об этом.
Но Эля знает, и Акахата знает. И вряд ли они будут всегда так же, как сейчас, снисходительны.
А экранчик перед Валентином между тем стал фиолетовым, потом синим и вовсе угас.
В конце передачи выступил Локен Палит. Он появился в студии позже всех и показался Валентину взволнованным. Но голос его был спокойным.
- Товарищи! Событие, которое мы сегодня отмечаем, по своей значимости почти не имеет равных. Когда-то люди называли время крутых поворотов жизни цивилизации звездными днями человечества. Сейчас именно такой звездный день. В чем смысл совершенного учеными Земли? Только ли в том, что в нашей семье появился еще один человек - очень дорогой каждому из нас. Нет, значение происшедшего не только в этом. После успеха эксперимента «Анабиоз» можно всерьез вести речь о полетах к далеким звездам и на нынешних ракетах, не способных развивать околосветовые скорости. Если же появятся фотонные ракеты, для которых скорость света вполне достижима, - а мы надеемся, что они появятся скоро, потому что уже получены первые килограммы антивещества и путь к фотонному горючему открыт, - повторяю: если будут созданы фотонные ракеты, значение эксперимента «Анабиоз» возрастет неизмеримо. Мы пошлем земные корабли не только к самым далеким звездам нашей Галактики, но и за ее пределы!
Экранчик перед Валентином вспыхнул, став сразу ярко-красным. И другие экраны-малютки (они были перед всеми, сидевшими за круглым столом) тоже вспыхнули. Локен Палит, чуть помедлив, продолжал:
- Друзья! Алый цвет экрана передо мной доносит ваш восторг. Я разделяю ваши чувства. Да, недалек день и час, когда первые земные ракеты с людьми, погруженными в анабиоз, умчатся в безграничность космоса. Они долетят к иным мирам практически не постаревшими и вернутся назад на родную планету с бесценными для человечества знаниями. Я готов размечтаться вместе с вами, дорогие товарищи. Но время напоминает: обуздай желания. Утерянный миг невозвратим… А я еще не сказал главного… Как вам известно, количество знаний растет лавинообразно. Были времена, когда отдельные выдающиеся ученые могли удерживать в своей памяти все добытые естественными науками сведения. Но потом произошла огорчительная перемена: даже самые гениальные умы уже были не в силах справиться с необыкновенно разросшимся объемом старой и новой информации. Разрыв между добытыми знаниями и возможностями отдельного человеческого мозга становился и по-прежнему становится все непреодолимее. Лучшие ученые Земли бились и бьются над тем, чтобы найти выход из этого, казалось бы, неразрешимого противоречия. В помощь человеку давно созданы электронно-вычислительные машины самого разнообразного назначения. В нашем распоряжении практически всеобъемлющие искусственные хранилища памяти. Все это освободило человека от черновой умственной работы вроде вычислений, классификации фактов. Все это ускорило творческий труд. Одновременно поиск идет в ином направлении. Еще несколько веков назад нейрофизиологи и психологи установили, что великий труженик - мозг является одновременно и великим лентяем. Как древний скопидом, он бесцельно хранит невообразимое множество сведений и впечатлений. Группы клеток и даже отделы мозга работают вполсилы или вовсе бездельничают. Были предложены средства, позволяющие активизировать резервные ткани и клетки, сделать память гибкой и острой. К сожалению, тотчас выяснилось, что такое искусственное подстегивание мозга не во всех случаях безвредно для человека. И все же исследования и поиски в этом направлении продолжаются. Они непременно дадут благоприятные результаты. Однако теперь появился принципиально новый способ расширить возможности человеческого разума. Три года назад, когда рабэн Даниэль Иркут впервые высказал свою идею, было немало скептиков, которые сомневались в реальности и перспективности задуманного. Время, факты убедили в правоте Даниэля Иркута. Разработанная им и его помощниками аппаратура позволила словно бы объединить в один огромный мозг нервные клетки почти пятнадцати тысяч ученых очень разных специальностей, имеющих отношение к человеческому организму и процессам, происходящим в нем. Итог? Блестящее завершение эксперимента «Анабиоз»! А впереди - решение подобных же сложных или даже еще более трудных проблем. Самая грандиозная из них - разработка проекта «Циолковский», к которой готовится в эти дни все человечество… Я уверен, что вскоре мы будем отмечать новый выдающийся успех земного разума, как отмечаем сегодня успех эксперимента «Анабиоз».
И опять вспыхнули красным экранчики перед членами Всемирного Совета и перед Валентином.
А Локен Палит продолжал:
- Если энциклопедист-гений, способный в одиночку оперировать всеми известными человечеству знаниями, - невозвратимое прошлое, то энциклопедист-коллектив, думающий как один огромный мозг, - реальность. Совершен качественный скачок в развитии разума на Земле, и могущество наше становится почти безграничным. Всемирный Совет поздравляет вас, друзья, с началом новой эры в развитии человечества!
Вновь все за круглым столом поднялись, аплодируя, а экраны-малютки горели уже не красным, а ослепительно белым светом. Валентин лишь теперь догадался, что миллионы слушателей Земли присоединяют свой восторг и одобрение к овациям тех, кто присутствует в студии…
- Надо спуститься к Илье Петровичу… У меня неспокойно на душе, - вновь напомнила Клавдия Михайловна.
Илья Петрович жил на сотом этаже по соседству с Валентином н Халилом. Автомату, открывающему дверь, он, видимо, приказал никого не впускать. Халил в нерешительности оглянулся:
- Быть может, он спит?
Клавдия Михайловна покачала головой.
- Нет, он не хочет омрачать общее торжество… Илья Петрович! - громко позвала она. - Ты слышишь меня, Илья Петрович? Разреши войти к тебе… Нет, я не одна…
Клавдия Михайловна шагнула вперед, и теперь створки двери бесшумно растворились.
Илья Петрович, выглянув из комнаты с видеопанорамой, пригласил туда и гостей.
- Космосвязь… Марсианский сеанс.
Экран видеопанорамы был черным и глубоким. Среди редких звездочек одна пульсировала красноватым светом.
Илья Петрович сидел, не спуская с этой звездочки глаз. Она казалась исчезающе маленькой: сверкающая пылинка в безграничном черном пространстве. Но именно она и была планетой Марс. А что же тогда в этой бесконечности человек?
Валентину понятней стала тревога Ильи Петровича.
- Земля… Земля… Говорит Марс… - раздались отчетливые слова. - Земля… Срочное сообщение, Земля… Сведения из сектора поисков «Артура-9»… Экипаж ракетоплана М-371 обнаружил станцию «Артур-9» и идет на сближение с ней. Земля! Повторяем срочное сообщение… Экипаж ракетоплана М-371…
Илья Петрович оставался все в той же оцепенелой позе, и только лицо его словно отмякло; а глаза уже не блестели болезненно горячо.
- Ну вот… Наконец-то… Ну вот… - забормотал он счастливо. Все бросились поздравлять его, а он радостно повторял все то же: - Ну, вот… Наконец-то… Ну вот… - А спустя несколько минут он уже грозился: - Ох, и задам я ей, когда вернется!.. Она с детства своевольница и теперь вот тоже… Однако почему они не передали, как на «Артуре», все ли благополучно? А?
Он с надеждой поглядел на экран; но тот уже погас. Халил сказал:
- Илья Петрович, дорогой, зачем опять страхи? Станция цела - это важно. Не было еще такого, чтобы станция невредима, а с людьми беда… А помнишь Амера? Как можешь не помнить?.. А с ним вот что случилось, - Халил обращался теперь в первую очередь к Валентину, потому что он один не знал этой истории. - Амер еще практикантом был. В наш отряд планетолетчиков прилетел. Выбрался посмотреть дюзы двигателя. Никакой опасности не было. Рядом орбитальный ракетодром. Земля тоже рядом, тридцать шесть тысяч километров. Но отказал у Амера регулятор в ракетном поясе. Амеру к хвосту надо, а его потащило к носу корабля. Амер скомандовал крутой поворот на сто восемьдесят градусов, а его умчало прочь от корабля. Двое суток искали. В кислородном аппарате запас на двадцать четыре часа. Все считали: конец Амеру. А он хоть и полузадохнулся, а живой. И теперь живой. Командиром стал… Как же ты, Илья Петрович, забыл об Амере?
Халил и еще вспоминал разные удивительные случаи в космосе, когда положение, в котором оказывались люди, было неизмеримо опаснее, чем теперь. Илья Петрович в конце концов рассмеялся:
- Да ведь и сам знаю, что ничего опасного, раз станция цела! Но ведь переволновался… Задам я девчонке, когда прилетит!.. - снова пригрозил он, однако совсем не сердито.
Он походил сейчас на всех пожилых отцов, которых Валентин знал когда-то, и так же, как те, прежние отцы, суетился, чтобы скрыть свою глубоко личную радость. Валентину было очень важно - убедиться в сходстве чувств у прежних и нынешних людей.
- Извините, если помешал… - в гостиной появился Локен Палит.
- Зачем извиняешься, отец? Садись, пожалуйста, - Халил придвинул к Локену Палиту кресло. - Разве можно не радоваться гостю? Я правильно говорю, Илья Петрович?
- Я не просто в гости, - Локен Палит словно не заметил кресла у своих ног. - У меня к тебе, Илья Петрович, дело… Есть известия об «Артуре».
- Мы уже слышали, - сказала Эля, - и рады, что все благополучно.
- Да, мы слышали, - подтвердил Илья Петрович. - Или есть еще что-то? Они заговорили?
Локен Палит молчал. На губах Ильи Петровича еще была улыбка, но в глазах появился страх.
- Они заговорили?! - обратилась к Локену Палиту Эля. - Почему же ты молчишь?
Лицо Локена Палита стало утомленным и старым. Резкие морщины обозначились под глазами и в уголках возле губ.
- Мне легче было бы умереть, чем явиться к тебе с такой вестью, - сказал он Илье Петровичу.
Тот шагнул к председателю Всемирного Совета, хрипло вымолвив:
- Ну!..
- Случилось несчастье, Илья…
- Но они… - Илья Петрович не смог закончить. - Нет-нет… Она… Они живы… Не должно быть, чтобы я… чтобы мы все…
- Они отдали жизнь во имя людей, - глухо произнес Локен Палит.
Илья Петрович отшатнулся.
- Да, да, во имя людей… Да, да, - повторил он. Лицо его морщинилось. - А я-то… я…
Все в комнате встали. А Илья Петрович, ни на кого не глядя, сказал:
- Я должен быть с матерью до того, как… это… как об этом сообщат всем…
- Сообщение будет задержано, - пообещал Локен Палит.
- Мы отправимся с тобой, - сказала Клавдия Михайловна. - Мы не оставим тебя сейчас…
Илья Петрович не расслышал или не понял ее слов.
- Твое горе - наше горе, - уже настойчивее заговорила Клавдия Михайловна.
- Она права: тебе лучше не оставаться одному, - обратился к Илье Петровичу Локен Палит.
- Нет, нет… Я сам… Благодарю, но я сам…
Он направился к лифту.
- Я все-таки поеду с ним! - Клавдия Михайловна бросилась вдогонку.
Локен Палит опустился в кресло. Потом сказал, обращаясь к кому-то далекому:
- Да, я… Да, отсюда… Он в дороге… К жене, ты прав. Попроси информационный центр не передавать до утра известие об «Артуре». Свяжись с председателями Советов городов, где живут родители погибших… Да, они должны узнать не просто из нашей общепланетной передачи. Им надо помочь.
Он повернул голову к окну, и оно, прежде непрозрачное, стало вдруг ярко-зеленым, потом желтым. Столица еще не знала о трагедии.
- Такая жизнь: радость и горе - рядом, - с грустью промолвил Локен Палит. - К сожалению, в борьбе не обойтись без поражений…
- Что произошло на «Артуре»? - спросила Эля.
- Их больше нет с нами…
- Но причина смерти какая, отец? - с обычной горячностью заговорил Халил. - «Артур-9» - это же астероид… Пусть маленький, но астероид. Много камня, замечательная защита от ударов, от излучений… Как же так?..
- Астероид оплавился, Халил… Чудовищная вспышка, и он оплавился…
- Но что с людьми? - опять спросила Эля о самом главном.
- Они сгорели, девочка…
Эля бросилась прочь из гостиной. Халил поспешил за ней. Валентин тоже поднялся, но Локен Палит остановил его.
- Мне надо посоветоваться с тобой, сын… Не сейчас, нет. Я приду к тебе утром. Мне очень нужно посоветоваться с тобой… А теперь иди. Горе легче переносить сообща. Ну, что же ты?
Он был печален и строг, его названый отец и председатель Всемирного Совета.