Илья Петрович, вероятно, неплотно закрыл дверь, и до поздней ночи из сектора дома, где он жил, доносилась музыка, полная тоски и боли. А утром он появился в гостиной очень тихий, грустно улыбающийся. И Валентин впервые подумал о нем просто как о человеке, у которого своя особенная, не похожая на другие жизнь, свои радости и горести, а где-то в космосе — любимая дочь.
— Надеюсь, у вас… у тебя все благополучно? — спросил Валентин.
— А почему ты решил, что может быть иначе?
— Уж очень грустно ты играл.
Илья Петрович покачал головой.
— Играл не я. Не тот у меня слух, чтобы так играть. Но ты прав, мне было не по себе вчера… Ну, а твои планы не изменились? К людям? Раз ты готов, мы тем более готовы. Саня, одежду!
Он не хотел говорить о себе.
А робот уже развертывал белый пакет, в котором кроме белья, брюк и куртки лежали носки, перчатки, коричневая шапочка вроде спортивной и мягкие, тоже коричневые, полусапожки. Валентин переоделся, удивляясь, как впору все пришлось, как легка и удобна одежда.
— Заправить «стрекозу»! — приказал Илья Петрович роботу. — Через полчаса вылетаем. Автоматику здания на готовность номер три. Окна затемнить.
— Задание понятно, — четко выговорил «немой» Саня.
— Ему вернули речь, — объяснил Илья Петрович. — Прежде мы боялись, что он может спутать все наши планы. В актеры он не годится. Да и мы тоже…
Валентин усмехнулся.
— Нет, я не над тобой… Я вспомнил, как однажды обругал Саню. И еще-как рассказывал ему о себе…
— И что он?
— Слушал, да еще как внимательно!..
За дверью раздались шаги.
— Я могу войти?
— Конечно, конечно… Полюбуйся-ка нашим героем, Клавдия Михайловна.
Клавдия Михайловна появилась в костюме, который, вероятно, предпочитали носить в зимнюю пору все женщины средней полосы: брюки, куртка, шапочка. У Клавдии Михайловны они были белыми… Золотистые волосы лежали на левом плече. Оглядев Валентина, Клавдия Михайловна одобрила:
— А ты молодец. Была бы помоложе, наверное бы вздыхала тайком о тебе, — и, посерьезнев, спросила Илью Петровича: — Ты слышал?
Тот кивнул.
— Теперь они очень скоро дадут знать о себе. В ту сторону посланы два дополнительных ретранслятора. Ты не терзай себя понапрасну, как ночью…
— Вчера вечером мне вдруг показалась, что я забыл ее лицо, — сказал Илья Петрович. — Немыслимо, чтоб я и — забыл. Мне стало страшно вчера, и я попытался написать ее портрет. По памяти написать. Включил музыку и встал к мольберту… Нет, нет, я, конечно, помню каждую ее черточку. Немыслимо… чтобы не помнить. Мы отвлеклись.
— Я уверена, что все окончится благополучно, — Клавдия Михайловна повернулась к Валентину. — Тебя надо приготовить к выезду в мир. Возьми вот это, — она протянула переговорные микростанции, похожие на клипсы.
— Тебе не обойтись без них… Дай лучше я сама прилажу.
Клавдия Михайловна приподнялась на носках, прижала крохотные аппаратики к мочкам его ушей. Валентин лишь в первые секунды чувствовал легкое жжение в том месте, где они соприкасались с кожей. Потом неприятное ощущение исчезло.
— Никакой подзарядки им не требуется. Они питаются биотоками человеческого тела, — объяснил Илья Петрович. — Снимать на ночь не надо. Воды можно не остерегаться. А вызывая нужного человека, произнеси имя… Правда, предварительно в память микростанции надо ввести позывные дорогих тебе людей. Не огорчайся — у тебя еще появится их немало. Можешь, конечно, в каждом отдельном случае прибегать к услугам справочного центра. А как пользоваться приемником и передатчиком изображения, ты видел: стоит нажать на него… Да, если придется беседовать с кем-то, кто не знает русского, прикажи микростанции: «Перевод!» — все уладится немедленно. Микростанция самостоятельно подключится к электронному переводчику… Запомнил?.. Вы присядьте… Я сейчас…
Он вернулся, бережно прижимая к груди что-то завернутое в зеленую ткань.
— Это портрет? — не очень уверенно спросила Клавдия Михайловна.
Илья Петрович кивнул.
— И можно взглянуть?
Илья Петрович почти испуганно отстранился. Но потом все-таки отвернул зеленую ткань.
Девушка в развевающемся на ветру легком платье, казалось, была готова взлететь — так порывисто рванулась она вперед, так пристально вглядывалась куда-то вниз и вдаль прищуренными глазами.
Валентин не сразу заметил, что лишь девичье лицо выписано четко и смело, а фигура и платье намечены скупыми и едва заметными штрихами. Но именно поэтому портрет передавал тоску, смятение, тревогу отцовской души, и, казалось, нельзя тут ничего нельзя прибавить, ни одного штришка…
А в гостиной стал сгущаться сумрак, хотя на улице был день.
— Погоди, Саня! — крикнула Клавдия Михайловна. — Не надо затемнения!
— Не мешай ему, Клава, — попросил Илья Петрович.
Было слышно, как он завертывал в темноте портрет.
— Я пойду первый… — это опять произнес Илья Петрович.
Клавдия Михайловна с Валентином молча двинулись следом за ним. Сознавали: сейчас не надо слов. Сейчас вправе говорить только Илья Петрович. И он действительно предупреждал:
— Осторожно, поворот… Сейчас — лестница…
Яркий дневной свет резанул глаза. Лицо обдало холодом. Валентин почувствовал, что костюм на нем становится вроде бы толще. Особенно заметно изменились, перчатки. Не утратив мягкости, они стали плотными, словно сработанными из кожи. Селянину вспомнились дети, гуляющие в тоненьких костюмчиках при двадцатиградусном морозе. Ткань, видимо, способна менять свою теплопроводность в зависимости от наружной температуры.
Помещение, в котором оказались все трое, напоминало застекленную беседку. Здесь стояла зеленая машина, точь-в-точь как те, которые Валентин принял когда-то за вурдалаков, глотающих детей. Но сейчас машина выглядела мирной и уютной, быть может, потому, что в ней ужа домовито сидел Саня. Илья Петрович занял кресло рядом, бережно положив портрет на колени.
Когда уселись и остальные, вход автоматически закрылся. Вверху что-то негромко щелкнуло и зажужжало. Тотчас такие же звуки донеслись и снизу. Потом жужжание перешло в тонюсенький писк и перестало быть слышным. Машина качнулась, подпрыгнула и двинулась вперед. Стеклянная стена словно испарилась.
Клавдия Михайловна поочередно нажала три кнопки на панели рядом со своим креслом и больше не интересовалась, где и как летит «стрекоза».
А Валентин с любопытством оглядел салон. Расставленные полукругом кресла, стол перед ними. Светло-коричневая мягкая драпировка стен, словно живые на ощупь, ласковые подлокотники кресла. И само кресло было необычным: как бы ни менял позу Валентин, как бы ни поворачивался, оно тотчас принимало самую удобную для него форму. Уж не отзывалось ли на биотоки его мышц?
Клавдия Михайловна озабоченно сказала:
— Быть может, послушаем, нет ли каких вестей об «Артуре»?
Илья Петрович открыл глаза, вздохнул:
— Я давно слушаю… Ничего, ни слова о них…
— Все-таки что случилось? — спросил Валентин.
Илья Петрович не ответил.
— Ну хорошо, расскажу я, — сказала Клавдия Михайловна. — Надо бы еще перед отлетом, но можно и сейчас… Несколько дней назад прервалась связь с одной станцией в космосе. Она далеко, в поясе астероидов.
— Я уже слышал об этом, — сказал Валентин. — Передавала видеогазета.
— Но ты не знаешь, что дочь Ильи Петровича как раз на этой станции, на «Артуре». Вчера вечером со станции на Ганимеде… Это спутник Юпитера… Так вот… с Ганимеда получено известие… Оказывается, перед второй вспышкой на Ганимеде приняли радиограмму. В общем, экипаж «Артура» заметил необычное тело шаровидной формы и решил догнать его. Вот и все, что пока известно. Перебой связи не раз случался, — Клавдия Михайловна обращалась теперь не столько к Селянину, сколько к Илье Петровичу. — «Артур» отлично оборудован. Конечно, поволнуется молодежь, но ведь уже посланы ретрансляторы…
Серебряный звон заставил ее умолкнуть. Крышка стола откинулась, образовав экран видеопанорамы.
— Неужели общепланетная передача? — тревожно спросил Илья Петрович.
— Не думаю. Они бывают вечерами.
— Но если что-нибудь экстренное?
А на экране появилась женщина в черном платье.
— Слушайте, слушайте, люди Земли! Слушайте, наши далекие товарищи на Луне, в космических станциях и кораблях. Говорит информационный центр планеты. Говорит Голубая планета.
Женщина была рядом, за столом, протяни руку и коснешься ее платья.
— Всемирный Совет сообщает, — продолжала женщина, — пятнадцать часов тридцать семь минут назад наблюдатели на Деймосе обнаружили на круговой орбите возле Марса тело шаровидной формы. Вскоре оно скрылось за диском Марса, однако с противоположной стороны не появилось. Метеорная служба на Марсе решительно отрицает возможность падения тела на планету. Приборы засекли бы его в момент прохождения атмосферы. Есть основания полагать, что тело, замеченное с Деймоса, аналогично телу, которое видели на станции «Артур-9». Не исключено, что речь идет об одном и том же теле. Далее. Появление в космическом пространстве одного или двух необычных тел, внезапное приближение к Марсу, и такое же внезапное исчезновение, вспышки в поясе астероидов вызывают необходимость срочного расследования. Всемирный Совет распорядился… Первое. Всем обсерваториям на Луне и малых спутниках Земли, на Марсе и его спутниках, всем радиолокационным станциям вести непрерывные поиски любых неизвестных тел, пересекающих Солнечную систему. Второе. Экипажам космических кораблей, находящимся в секторах ДЦ-7, АЦ-9, ГЦ-11 и МП-14, немедленно направиться в пояс астероидов на розыски станции «Артур-9». Руководство спасательными работами возложить на Совет Марсианских поселений. Третье. Экипажам всех космических кораблей и станций запрещается в случае обнаружения ими шаровидных тел сближаться с этими телами или преследовать их. Четвертое. Всемирный Совет сообщает, что в ходе заседания было высказано предположение об искусственном происхождении шаровидного тела или даже двух таких тел. Однако фактов, которые бы однозначно убедили или опровергли такое предположение, пока недостаточно. Всемирный Совет призывает человечество проявить в оценке происходящего разумную осторожность в такой же степени, как и разумный оптимизм.
Женщина исчезла, экран стал глубоким и черным, и только в центре сияла светлая точка. Она приближалась, становясь ярче, и вот уже ясно, что это голубой шар Земли и затейливая вязь надписи вокруг него: «Разум преобразует природу». В тесный салон «стрекозы» донеслась торжественная мелодия. Услышав ее, Илья Петрович и Клавдия Михайловна замерли. Валентин понял, что играют Гимн Планеты и вытянулся в кресле, опустив ладони рук на колени.
Но вот экран погас. Спутники Селянина повернулись друг к другу.
— Если это живые разумные существа и вспышки вызваны ими, «Артур» не может пострадать, — сказала Клавдия Михайловна.
— А если все-таки антивещество? — глухо вымолвил Илья Петрович.
— Крупный метеорит из антивещества? По-моему, исключается.
— А если не метеорит… Если искусственное тело из антивещества…
— Посланцы антимира? Это невероятно…
Клавдия Михайловна с Ильей Петровичем прислушались. Валентин тоже разобрал свое имя, но не сразу сообразил, что слышит собственную микростанцию связи.
— Дорогие товарищи Илья, Валентин, Клава! Отзовитесь… Здоровья вам и больших открытий! Председатель Всемирного Совета Локен Палит просит посетить его. Если согласны, приезжайте сегодня же. Особая просьба к тебе, Валентин. Председатель очень хочет видеть тебя… Ваше решение, друзья?
— Зачем спрашивать?.. Я, конечно, всегда готов… немедленно, — забормотал Илья Петрович.
— И меня? Зачем? — удивилась Клавдия Михайловна.
— Пожалуйста, если приказано, — робко промолвил Селянин.
— Благодарю, товарищи, — донеслось в ответ. — Даю автопилоту вашей «стрекозы» новый курс. Вагон «синей молнии» ждет вас.
«Стрекоза» круто накренилась влево, меняя направление.
Даже для Ильи Петровича и Клавдии Михайловны вызов был необычным. А Валентин тем более не понимал, зачем понадобился председателю Всемирного Совета.
Но расспрашивать он не стал.
А впереди, за линией горизонта, стали выдвигаться верхние этажи зданий. Легкое облачко коснулось одного из них, словно решило заглянуть — что там, за прозрачными стеклами, уютно ли живется людям? Но и облачко не достигало плоской крыши. Здание было никак не ниже семисот-восьмисот метров. Целый город в одном доме!
Валентин уже знал — не зря ведь просиживал у видеопанорамы, — что живут люди в больших и красивых зданиях. Но теперь, когда они были перед ним, он понял, что видеопанорама все-таки не передала всей их огромности и великолепия. Каждое здание походило на гигантский кристалл — то изумрудно-зеленый, то красный, как рубин, то сапфирно-синий. А здание, к которому прилепилось облачко, было янтарно-желтым. Цвет был глубок и нежен, снизу темнее, вверху — светлее. Последние этажи, казалось, подсвечивались изнутри прожекторами.
«Стрекоза» пролетела в какой-нибудь сотне-другой метров от плоской крыши янтарного здания. Скорее даже не крыши, а парка. Нет, двух парков. Один из них был обрамлен довольно широким четырехугольником из сосен, а в середине имел что-то серое и поблескивающее, как лед. Неужели каток? Другой парк тоже был с чем-то круглым и гладким, но розовым, как утреннее солнце. А лучи, разбегавшиеся от розового диска, были ярко-желтыми, пространство же между ними сплошь занимали светло-голубые ели. Неужели и диск и лучи — все из подкрашенного льда. Конечно, изо льда. Вон и маленькие фигурки людей раскатывают. Мал мала меньше… Неужели дети? И как много их! Неизмеримо больше, чем на той, не столь броской по цвету половине крыши-парка.
Пронеслись мимо очень стремительно, Валентин готов был усомниться в увиденном. А тут новые неожиданности. Янтарная стена не имела ни одного окна. Или он не разглядел этих окон, потому что видел все смутно, словно боковым зрением? Но вот сотни, даже не сотни, а тысячи похожих на коконы шелкопряда аппаратов, сновавших в воздухе, — это реальность. И не младшие ли это сестры их «стрекозы»: та же форма, такая же беззвучность и маневренность. Правда, размеры поменьше, окраска разнообразней, а в остальном сходство поразительное. Снизиться бы, разглядеть поближе…
Но «стрекоза» круто взяла влево от города, и только теперь Валентин опять увидел покрытую снегом землю, вернее все тот же лес, но рассеченный множеством широких и узких просек. Появилось плоское строение с двумя овальными отверстиями по краям крыши. «Стрекоза» явно сбавила скорость, пролетая над первым из них. Да это же шахта! Ярко освещенная, открыто обрывающаяся вниз шахта, и такие же, похожие на коконы аппараты, будто танцующие возле сверкающих шахтных стен. А «стрекоза» повисла над соседней, большей по овалу, шахтой, а потом ухнула вниз, в ослепительную бездну.
Селянин испуганно вцепился в подлокотники кресла. Но его спутники оставались спокойными, и он понял, что все нормально.
Внизу, едва пассажиры покинули салон, «стрекоза» отлетела в сторону, к другим таким же машинам. Они располагались одна на другой. «Стрекоза» умостилась сверху, четвертой, в этой удивительной пирамидке.
Валентин внимательно оглядел зал, свод которого излучал дневной свет. Зал напоминал скорее зимний сад, чем станцию подземной дороги. Две длинные стены почти сплошь заросли хмелем или чем-то похожим на него. Середину зала занимали очень густые кусты, листва которых была то ярко-зеленой, то голубоватой, а иногда желтой и даже бордовой. Над одним из кустов порхала бабочка, настоящая белая бабочка. Не капустница ли? Чуть правее в бордовой листве задорно щебетала синица-жулан.
Манило присесть на одну из скамеечек, уютно прятавшихся среди живой зелени. И все возвращало к зимнему саду, который Валентин видел когда-то в Ленинграде, в бывшем царском дворце. Но тут, глубоко под землей, было намного красивее, ярче (он невольно подумал: солнечнее, да спохватился — какое солнце в этом тоннеле?)
В зал выходили десятки дверей, то и дело бесшумно распахивавшихся перед людьми, которые спешили уехать или, наоборот, только что приехали. Приезжающие направлялись к площадке, возле противоположной торцевой стены. Оттуда доносился легкий шелест, взлетали и садились похожие на кокон аппараты. Да, внешне они походили на «стрекоз», только значительно меньше размером. Однако рассмотреть их поближе вновь не удалось, потому что доброжелательный женский голос пригласил:
— «Синяя молния» ждет вас, дорогие гости.
В салоне «синей молнии» тоже была живая зелень. Кресла, стол, шкаф с книгами — все не менее изящное и удобное, чем в салоне «стрекозы». Но главным украшением были растения. Казалось, что ты в зеленой беседке, а не в вагоне, который несется под землей.
— Столица через час, — объявила Клавдия Михайловна. — Успеть бы пообедать.
— Так близко?
— Столица? Не очень далеко. В Закавказье… Давайте обедать. Что нам могут предложить здесь?
Но Валентину было не до еды.
— Как же мы за час доберемся в Закавказье? Ведь Сибирь, а мы не в самолете, мы в поезде… Это же нужна скорость пять тысяч километров, это же преодоление звукового и теплового барьеров, колоссальная затрата энергии.
— Барьеры отменяются, Валентин, — ответила Клавдия Михайловна. — И все-таки мы доберемся за час. Даже скорее. Пусть ее мчится, наша «синяя молния», а мы будем обедать. Я бы с удовольствием съела твой любимый суп с гренками и пельмени. Закажем?
Валентин не возразил, и Клавдия Михайловна, обращаясь, видимо, к автомату, приказала приготовить все необходимое.
— Еще и грибной салат, пожалуйста. Чуть не забыла о салате… И молоко, — добавила она. — А «синяя молния», Валентин… тебе о ней расскажет Илья Петрович.
— Да, да… — согласно закивал врач и тут же словно позабыл о своем обещании.
Клавдия Михайловна, вздохнув, вновь напомнила, что надо же объяснить, какая она, «синяя молния».
— Да, да, — повторил врач. — Я сейчас…
Он и теперь, за обеденным столом, держал портрет дочери у себя на коленях.
Рассказ о «синей молнии» занял две-три минуты.
…Скорость в пять тысяч километров? А что удивительного: «синяя молния» мчится в очень разреженной среде, почти в полном вакууме. В земной коре пробиты специальные тоннели, газы из них удалены вслед за камнем… Вот нынешним поездам и удается достигать скоростей, которые прежде были доступны лишь сверхзвуковым самолетам. Причем «синяя молния» тратит неизмеримо меньше энергии…
Все выглядело предельно просто, однако Валентин был инженером-строителем и понимал, что стояло за этой простотой!
На столе, словно на скатерти-самобранке, появилось все, что заказала Клавдия Михайловна. Запахло пряностями. А Валентин во все глаза смотрел на тарелки. Что за диво, роспись на тарелках! Каждая — произведение искусства. Такую видел Валентин разве что в Оружейной палате Московского Кремля. Только бы не уронить чего, не разбить!
А в клинике посуда была обыкновенная. Там многое было самым обычным для двадцатого века: мебель, ковры, само здание. Заботились о его душевном спокойствии, опасались психологического шока… Неужели жизнь теперь — вся целиком и каждая ее малость — прекрасна, как эта роспись на посуде?..
Когда обед подходил к концу, сводчатый потолок стал красным, побелел и вновь стал красным. Тот же приветливый женский голос, что и на станции, ласково предупредил:
— Будьте готовы к торможению… Не покидайте кресел, дорогие гости… Через минуту торможение…
— Вот и столица! — объявила Клавдия Михайловна, небрежно отодвигая чашку с молоком.
Кресла развернулись спинками в сторону движения «синей молнии». А вскоре Валентин почувствовал, что тело его вжимается в пружинящую толщу.
Торможение длилось недолго.
— Вы у цели, дорогие гости! — произнес тот же ласковый голос. — Радостей вам и удач в столице.
У самой двери вагона приехавших встретил молодой человек в сером костюме.
— Меня зовут Халил, — представился он, слегка поклонившись. — Прошу…
Он указал на сигарообразную машину без колес. В ней было четыре места. Валентин вначале предположил, что автомобиль на воздушной подушке. Но множество таких же точно машин бесшумно проносились мимо, и стало ясно: у них какой-то иной принцип движения.
Роботу Халил приказал лечь сзади, в подобие багажника. Саня едва уместился там, скрючившись в три погибели. Валентину, который никак не мог привыкнуть, что Саня — не человек, стало даже обидно за него. Потребовалось повторное приглашение, чтобы сам он занял место впереди, рядом с Халилом.
Селянин принял Халила за шофера. Тот и в самом деле нажал одну из кнопок на щитке перед собой. Но когда машина, чуточку приподнявшись, помчалась, он позабыл о ней, то и дело оборачивался к сидевшим сзади, расспрашивая, как ехали, и сам рассказывал последние столичные новости.
А машина мчалась по тоннелю, стены которого скрывала живая зеленая листва. Овальный свод излучал голубоватый свет. Гладкая, поблескивающая, как стекло, дорога полого поднималась. Их машину обгоняли автомобили с десятками пассажиров. Были и грузовики с какой-то поклажей. А вот шоферов Валентин не увидел. Значит, командуют автоматы? Как в «стрекозе»? Значит, Халил не шофер?
Валентин с любопытством посмотрел на соседа. Тот перехватил его взгляд и доверчиво улыбнулся. Стало неловко спрашивать, кто же он, этот, пожалуй, излишне экспансивный парень? Да и не все ли равно, кто? Человек, хороший человек — разве мало этого?
Не спросил он и о том, почему весь транспорт движется в одном направлении. Наверное, тоннели либо рядом, по соседству, либо на разных уровнях.
Халил сказал:
— Четвертый день на Земле. Все увидеть хочется, везде побывать. Ах, как хорошо на Земле после дальнего полета в космос!
— Ты долго был там? — Клавдия Михайловна указала наверх.
— Очень долго… Полтора года, даже больше, чем полтора года, — пятьсот шестьдесят семь дней. Вот как долго! Работы — утонуть можно. Интересной работы. А все равно умом в работе, а сердце здесь, все больше здесь, с вами.
— С нами со всеми или есть кто-то самый, вернее, самая главная? — с улыбкой спросила Клавдия Михайловна.
— Есть главная, как не быть главной, — охотно сознался Халил. — Но и обо всех тоже скучаешь… О зелени, о воде, о горах, об очень многом скучаешь! Будто во всем частицу самого себя оставил.
— А я даже на Луне ни разу не побывала, — огорченно сказала Клавдия Михайловна. — Каждый год собираюсь и каждый рад что-нибудь помешает в самый последний момент.
— А мне, когда я там, далеко-далеко, хочется на Земле пожить, долго-долго пожить, никуда не уезжать.
— Но это же проще простого — смени профессию!
— Зачем говоришь так — смени! Зачем менять! Нет лучше профессии, чем планетолетчик! Всегда поиск, всегда полет в неизвестность. Риск большой — счастье большое. Нет желания менять. А что сердцем здесь, разве плохо? Если уж все до конца говорить: в космосе о Земле скучаю, а на Земле — о космосе. Почему так?
Они по-прежнему мчались по тоннелю. А потом машина плавно затормозила возле полупрозрачной голубовато-зеленой стены с множеством дверей. Все вышли. Выполз из багажника и Саня.
— Подымись на сотый этаж. Секция семнадцать «А», — приказал ему Халил.
Саня послушно направился к ближайшей двери, которая бесшумно распахнулась перед ним.
— Пойдемте и мы, — пригласил Халил. — Конечно, устали с дороги, и потом — разница во времени. Но свидание недолгое, совсем недолгое. Так обещал Локен Палит, мой названый отец.
Валентину казались напрасными рассуждения об усталости и разнице во времени. Дорога была нисколько не утомительной. Однако сама предстоящая встреча вызывала все большее волнение. Впрочем, так, наверное, не только у него. Илья Петрович был бледен. Руки его все прижимали портрет.
Халил осторожно посоветовал:
— Зачем носить с собой? Отправь в секцию, где жить будешь. Пневмопочтой отправь.
Клавдия Михайловна то и дело поправляла волосы и, смущенно улыбаясь, повторяла:
— Вот сразу, не переодеваясь, и к председателю? Вот прямо в этом?
Ее забота о внешнем виде была так трогательна и так напоминала поведение Ольги в невозвратимом прошлом!
Председатель Совета Локен Палит был сухощавым высоким мужчиной с большими, восточного разреза, глазами и смуглой кожей. Валентин, вспоминая его после встречи, пытался определить, сколько ему лет, и не смог. В иные мгновения он выглядел тридцатилетним. Но спустя минуту задумавшись, превращался в глубокого старика.
— Мне хотелось лично поздравить тебя, — сказал он с чуть заметным акцентом Валентину. — Поздравить и пожелать в короткий срок вполне освоиться с новой жизнью. Каждый из вас приходит в мир младенцем, не владеющим ничем, кроме инстинктов. Ты уже взрослый человек, и судьба испытала тебя всем, что было худшего у нее: кровью и самой смертью. В чем-то тебе будет проще, чем младенцу-несмышленышу. Но в чем-то и сложнее, и все люди на Земле будем счастливы помочь тебе быстрее освоиться. Перемен много. Это так. Но в основе основ, в фундаменте созданного и создаваемого теперь — кровь и пот, горе и страдания твоего поколения, — председатель Всемирного Совета даже как-то виновато посмотрел на Валентина. — Слова мои не очень конкретны. Но я обнажаю зерно истины. Такая у меня обязанность — из ароматных, наполненных теплым соком плодов выделять сухие зерна. Мне хочется убедить тебя, что все люди на Земле — неоплатные должники перед тобой… О чем в первую очередь сказать? У нас давно коммунистическое общество и первым годом нашего нового летоисчисления стал год Октябрьской революции в Петрограде… Мы свято храним память о штурме Зимнего дворца, о большевиках и Владимире Ленине, Мавзолей которого и поныне — место паломничества людей Земли. Гордое обращение «товарищ» — тоже осталось нам от вашего времени. Нет, ты не гость, ты — хозяин, такой же, как любой из нас. Даже больший, чем любой из нас. Куда бы ты ни явился, люди будут счастливы открыть тебе свои мысли, поделиться душевным теплом…
Валентин не знал, что отвечать и делать. Председатель, заметив это, обнял его за плечи:
— Поверь, ты мне так же дорог, как мои собственные дети, как Халил, которому я стал названым отцом. Его родители уже десять лет в дальней космической экспедиции. Моя семья и мое время принадлежат тебе, Валентин…
…Клавдии Михайловне и Илье Петровичу он не без торжественности сказал:
— От имени Всемирного Совета и от себя лично благодарю… Знаю, знаю, — предупредил он их возражения, — в том, что наш дорогой друг Валентин возвращен к жизни, — заслуга других. Но вы поставили его на ноги, и за это спасибо вам. А участников проекта «Анабиоз» планета будет чествовать завтра.
Прощался он с каждым в отдельности.
— Надеюсь, увидимся на чествовании, — обратился он к Клавдии Михайловне. — Твои близкие, конечно, соскучились о тебе, но пусть потерпят еще сутки.
— К тебе, Валентин, просьба, — сказал он Селянину. — Не согласишься ли ты, чтобы Халил и та девушка, которая тебе уже знакома, в первые дни были твоими тенями? Мне было бы спокойнее…
Илье Петровичу он пожал руку;
— Я сам отец. Меня, как и тебя, как всех нас, тревожит молчание «Артура»… Вчера я смотрел видеозапись о проводах экипажа на ту станцию. Твоя дочь очень милая и умная девушка. Она похожа на тебя, разве что красивее, чем ты… Сделано, поверь, все возможное, чтобы помочь им. Я надеюсь и ты надейся…
Происшедшее так не походило на предположения Валентина об этой встрече, что лишь позднее, оставшись один, он смог разобраться в своих впечатлениях. Он понял, что вел себя не так, как надо бы. Даже не поблагодарил Локена Палита. И просьбу об Эле принял с легкой душой. Тогда ему казалось неважным и несущественным, как он относится к этой девушке. А теперь подумал, что постоянно видеться с самозваной Ольгой мука для него и, вероятно, для нее тоже. Лучше бы его спутником был только Халил. А Ольга, вернее Эля… Он начинал теперь понимать, что не сможет вычеркнуть ее из памяти. Наоборот, он все еще любит девушку, причем ту, которая есть, Элю, даже сильнее, чем когда-то Ольгу.
Он слонялся по комнатам, тяготясь тишиной. Но едва подумал об этом, раздалась негромкая мелодия. Через минуту и она показалась ненужной. Странно: кто-то немедленно оборвал музыку.
Валентин плюхнулся на диван, подавшийся под ним подобно креслу в «стрекозе». Но сейчас эта сверхчуткая, подхалимничающая мебель вызвала раздражение. И слишком сильный свет был неприятен. А когда наступил полусумрак, Валентин решил, что так еще хуже, и в окно, занимавшее всю стену, ворвались солнечные лучи.
Нет, он отдавал себе отчет, что несправедлив, что надо бы удивляться и ахать при виде всего, что происходит в квартире. Но мысли об этом захлестывались недовольством самим собой и недавней опрометчивостью там, у председателя Всемирного Совета. Зачем он согласился, чтобы его сопровождала Эля?
В прихожей сидел робот Саня, тоже одинокий, но равнодушный ко всему. У Сани важное преимущество перед Валентином: он не осознавал своего одиночества, не страдал. Валентин в конце концов не выдержал.
— Халила! — попросил он.
Это была первая попытка использовать свою переговорную микростанцию, и он не очень-то верил в удачу. Но ему тотчас ответили:
— Здоровья и больших открытий!.. Халил слушает.
— Говорит Валентин Селянин.
— Ай, брат дорогой!.. Видеостанцию включи. Вот хорошо теперь. Видишь меня?
Действительно, в воздухе перед Валентином появилась полупрозрачная фигура Халила, такая же, как те, в гостиной во время последнего свидания с Ольгой-Элей. Правда, между прежним и теперешним было важное отличие. Фантастическое видение, бестелесный призрак вызвал не кто-то посторонний, а сам Валентин.
— Тебя, дорогой, не тянет отдыхать? — весело продолжал Халил. — Можно, я к тебе сейчас?
— Зачем спрашивать!
Изображение исчезло.
Халил появился быстрее, чем ожидал Селянин.
— Что тебя мучает, дорогой? — оглядев Валентина, спросил он.
А Селянин подумал, что Халил — уроженец юга, как и Локен Палит. Широкие, почти сросшиеся у переносья брови, прямой нос, смуглая кожа — южанин, конечно же южанин.
— Ты не скрывай: твоя печаль — моя печаль. Твоя забота — моя забота. Хорошо?
Валентин в который уже раз убеждался в душевной зоркости и отзывчивости всех, с кем сводит его судьба. И если бы причиной была не Ольга, а вернее не Эля, он непременно рассказал бы, что так мучает его.
Но в своем чувстве к этой девушке он не мог, не имел права признаваться. Он и про себя не должен думать о ней, как о любимом человеке.
И он ответил, что просто тяготится одиночеством — это была почти правда.
— Дорогой! Спасибо тебе, — воскликнул Халил, скорее обрадованно, чем огорченно. — Я боялся — помешаю тебе. Мы что сейчас сделаем? Мы Элю вызовем!
Он едва не силой потащил Валентина в комнату с видеопанорамой, вызывая на ходу:
— Эля!.. Слышишь меня? Халил тебя зовет… Сейчас она отзовется. Слушай и ты, дорогой.
Действительно, сквозь шум и гул, вызванный какими-то помехами, донесся ответ девушки.
— Здоровья и открытий, Халил… Я в «синей молнии»… Мне сказали, чтобы я приехала в столицу. Не знаешь, зачем?
— Как зачем? Почему спрашиваешь? — закричал Халил. — Жаль, что в «синей молнии» нельзя включать видеостанцию, а то бы ты увидела — зачем… Я бы тебе показал кое-кого, и ты бы поняла, зачем…
— Как бы я не понапрасну приехала… Халил… Он не хочет, чтобы я была рядом. Он сказал… Извини, торможение.
Передача прервалась. Халил с досадой ударил кулаком по ладони.
— Кто ей мог такое сказать? Какой неразумный человек? Скоро она будет здесь. Ах, хорошо, что и она будет здесь! Да?
Валентин сделал вид, что не расслышал последних слов. И, ожидая у подземного подъезда Элю, он чувствовал себя подавленно. Зато Халил был взвинченно весел и говорлив.
Девушка добралась с вокзала на большой, напоминающей автобус, хотя и бесколесной машине. Халил окликнул ее. Эля кивнула в ответ, но смотрела на Валентина. Встревоженно и умоляюще смотрела. И со своего места поднялась лишь после того, как он не очень уверенно шагнул в ее сторону.