1

Через несколько дней мы водрузили над пирамидой шпиль из такого же блестящего металла, как и сама крыша. Он придал всей конструкции завершённость и какую-то воздушность. Со стороны могло показаться, что это ракета, готовая в любой момент улететь в бесконечные просторы Вселенной.

Когда оба Владимира разъехались по своим домам, мы (Кириллы) приступили к следующему этапу работ. Требовалось вырыть нечто, похожее на подземный ход, и в конце его устроить нишу. Чтобы данное подземелье напоминало бы ещё один этаж. И тогда бы башня Юпитера состояла из четырёх уровней: подземного, двух этажей и помещение под пирамидой. В результате конструкция башни соответствовала бы числу «четыре», что, напомню, было символическим числом Юпитера. А кроме того – отражало бы суть проекта, заложенного сто лет назад в юсуповском охотничьем доме Николаем II.

Над нашими работами и планами можно было бы и посмеяться, сочтя их за плод нашей фантазии. Но почему-то на каждом шагу нас сопровождали реальные материальные открытия, отмахнуться от существования которых было невозможно. Они-то и поддерживали нас, укрепляя силы и заставляя беспрестанно двигаться вперёд.

Таким очередным сюрпризом оказался камень, который мы с Кириллом выволокли из ямы, ставшей впоследствии началом подземного хода. Он открылся нам на глубине 60, а может 70 сантиметров от уровня первого этажа башни. Причём, это так необычно произошло…

Неожиданно Кирилл замер, как будто бы его кто-то остановил. А затем, отложив лом в сторону, стал осторожно разгребать землю. Тут же показался блестящий бок камня, на который бы я никакого внимания не обратил. Но вот Руданский… Как будто каким-то шестым чувством он учуял его присутствие и непохожесть на другие камни.

Позже Кирилл мне признался, что его действительно, как будто остановили, не позволив ударить ломом. Камень был в длину около полуметра и чем-то походил на капсулу. Но позже все, кто его видел, говорили, что это вылитый «младенец», которого спеленали. Кроме того, он был необыкновенно тяжёлый, словно это был не камень, а слиток железа.

Что интересно, и я, и Кирилл, не сговариваясь, решили оставить его в башне, на хранение. Якобы здесь его место. Может быть, из него исходило такое желание? Не знаю. Впоследствии я много раз подходил к нему и подолгу рассматривал, как будто бы передо мной лежал настоящий младенец. Даже подумалось: «Наша башня сродни этому камню. Она тоже пока младенец. Ей ещё предстоит, образно выражаясь, вырасти, возмужать и исполнить ту миссию, которая, возможно, возложена на неё одну.

Кирилл мне признался. Оказывается – это уже второй подобный камень. Первый он выковырял из земли незадолго до нашего знакомства. И, хотя мне ни разу его не показывал, но почему-то считал, что между мной и тем камнем существует связь. Я искренне удивился подобному откровению.

И тогда Руданский вынес из дома зелёный пластиковый таз, куда был засыпан песок. И на этом песке, как на подушке, покоился камень округлой, слегка вытянутой формы. Я присмотрелся.

– Так это же голова!

Кирилл лишь кивнул – так и есть!

Я всматривался в каменные «черты», находя в них всё большее сходство с человеческими. Как будто бы это барельеф, выполненный когда-то неизвестным мне мастером.

Кирилл рассказал, как он обрёл этот камень. Оказывается, он находился в том месте, где позже мы устроили алтарь. И, хотя одно с другим нами не связывалось, тем не менее, факт сам по себе примечателен. Может быть, в голове Руданского подспудно и витала мысль, что на месте обретения камня требуется что-то установить? Не знаю.

Но вот что ещё рассказал писатель.

Оказывается, как и в случае с «младенцем», его остановила какая-то невидимая сила, не дав нанести по камню удар лопатой. Да ещё, будто бы он услышал слова: «Это – солнце». Впрочем, вначале на них Руданский не обратил внимание. Отложив лопату в сторону, он встал на колени и принялся голыми руками разгребать землю. И что же он нашёл?

Круглое «гнездо», состоявшее из нескольких рядов чешуек, то ли из спекшейся глины, то ли из каменных пластинок. А внутри него – этот камень. Правда, тогда он был весь в глине, и так привлекательно не смотрелся.

– Что интересно, – добавил писатель, – состоял камень, как ты видишь сейчас, из четырёх кусков. Причём, они были развёрнуты друг относительно друга в разные стороны, и лица не было видно вовсе. Не знаю, почему так вышло, но мне вдруг захотелось эти четыре половинки развернуть. И в один момент они «встали» на свои «законные» места. Срезы каждого из них идеально подошли друг к другу. И тогда камень, то есть «лицо» сразу же ожил, как бы «заработал».

А тут ты еще на голову свалился! С именем Кирилл, что переводится как «солнце»…

– Ты думаешь, – пошутил я, – что на этом камне изображено именно моё лицо?

– Я думаю, что обрёл его вовремя. И ещё я думаю – ты вовремя приехал в Счастливое. Ибо сроки подошли… Сам бы я эту башню ни за что не построил бы. Сейчас, задним числом, я это осознаю точно.

На следующий день я уехал из Счастливого. Мой отпуск закончился и больше помогать Кириллу я не мог. Но следом, на смену мне, из Севастополя приехал Владимир-каменщик. В его заказах образовалось «окно». И он, как большой любитель яблок, с радостью провёл ещё несколько дней в Счастливом. Всё это время он помогал Руданскому долбить скалу, продвигаясь внутрь всё дальше и дальше. После отъезда Володи ему на помощь пришёл Николай, университетский его однокурсник из Симферополя, который приехал в гости, да остался на несколько дней «поработать», а его, в свою очередь, сменил Саша, давний друг Руданского, которого он звал часто по фамилии – Шаталин. Последний прибыл с ручным перфоратором, что значительно увеличило скорость проходки.

Я почти ежедневно созванивался с Кириллом по телефону, интересуясь его делами. И всегда удивлялся тому, как вовремя ему предлагались те или иные люди. И, хотя башня Юпитера была истинным детищем Руданского, её строительство можно назвать «народным».

Кстати, последние дни выдались особенно сложными. Наступил ноябрь, температура на улице опустилась почти до нулевой отметки. Часто шёл дождь. К тому же, подземный уровень, где сейчас бил скалу Руданский, оказался водоносным. И ему вместе с Сашей беспрестанно приходилось вычёрпывать воду, а нередко работать чуть ли не по колено в холодной воде. Да и скала здесь пошла настоящая, крепкая. Каждый сантиметр проходки давался с большим трудом…

 

2

Однажды мне позвонил сам Руданский.

– Всё, проходку подземного хода закончил!

Я поздравил своего друга и, конечно же, поинтересовался, как он определил, что рыть дальше не надо. Ещё раньше я спрашивал у Кирилла, каким ему видится этот подземный уровень. А он лишь неопределённо пожимал плечами – не знаю, мол, как получится. Получалось, что рыл он с «закрытыми глазами». Так можно и до Африки дойти или хотя бы до Турции…

– Представляешь, – сказал Кирилл, – еще накануне мне как будто бы стена увиделась. Да такая крепкая, железобетонная. Я упёрся в эту стену лбом и всё… Дальше – ни на сантиметр… Подумал – это от усталости.

А сегодня, только приступил к работе – сломался перфоратор. Причём случилось это буквально на ровном месте – проходили мягкий грунт, где скала была «ручная». Взялись с Шаталиным за кайло, и оно… пополам. Сидим, удивляемся. А Саша говорит мне, что ему ещё вечером показалось, будто бы нам дальше идти не надо… Так что обоим пришло в голову одно и тоже, хотя вслух мы не высказывались. Но мы оба не прислушались к интуиции. Именно поэтому у нас отняли рабочий инструмент, чтобы наконец поняли – всё, цель достигнута, дальше идти не надо…

– И что ты теперь намерен делать?

– Воду вычерпывать, – грустно сказал Кирилл, – завтра Шаталин уезжает. Я остаюсь один…

Состояние своего друга я хорошо понимал. Ещё раньше Ольга и Вячеслав перебрались на «зимние квартиры» – в Севастополь. Я, вот, уехал… Теперь и Шаталин отправится по своим делам. Руданскому остаётся лишь вычерпывать из подземелий воду, да уповать на то, чтобы её приток не слишком возрастал… Откровенно говоря, я был уверен, что долго Кирилл в Счастливом не удержится, вернётся домой.

А дня через три раздался телефонный звонок.

– Срочно приезжай. Я устроил в подземелье алтарь. Его надо «запускать».

– Как стартовый двигатель? – пошутил я.

Но Руданский мою шутку пропустил мимо ушей. И мне оставалось лишь одно – приехать в Счастливое. Хотя, откровенно говоря, ни времени свободного, ни особого желания у меня не было. Почему-то к этому подземному алтарю я относился скептически. Ведь изначально о том, что он нужен, речь не шла.

На следующий день я отправился в село Счастливое, как я говорил: в горы. Компанию мне составил дядя Вова и его жена Света. Надо сказать, такой «многочисленный» десант Кирилла удивил. Ожидал-то он одного меня. Но, конечно же, нашему приезду был рад.

Руданский отвёл меня в подземелье и указал на место, где он возвёл алтарь. Своеобразная конструкция, которую трудно даже описать. Главным элементом её была торчащая вверх никелированная труба, вбитая или просто забетонированная в «пол» подземного этажа. На противоположном её торце, где-то на уровне пояса человека, был укреплён стеклянный шар.

– Понимаешь, – сказал Кирилл, – когда я остался здесь один, то вдруг захотел прочесть «Отче наш». Читал громко, сам для себя. И вдруг чувствую – всё пространство подземелья наполняется каким-то духом… Вот тогда и захотел устроить здесь алтарь… Ну, а всё остальное – дело техники.

Сбивчивые объяснения Руданского меня не слишком вдохновили. Вообще эта затея с подземным этажом казалась мне искусственной. А уж устроить здесь алтарь… Один ведь уже есть! Но спорить я не стал. В конце концов, он главный идеолог строительства и хозяин башни.

Кирилл распределил роли. Я должен возжечь свечу и установить её в алтаре на первом этаже. Дядю Вову он отправил в пирамиду, чтобы наблюдал за ощущениями, которые могут возникнуть в момент «запуска» подземного алтаря. Впрочем, сам Кирилл называл его не подземным, а нижним. Свете не досталось никакой роли, и она просто стояла у спуска в подземелье и наблюдала за манипуляциями Кирилла.

Мне вдруг сделалось смешно. Вся эта картина увиделась в другом свете. Обычно, в конце пуско-наладочных работ какого-либо агрегата, проводят его пробный запуск. И также расставляют людей в ответственных местах, кучи датчиков… Выходит, наш Руданский не мистик-хранитель башни, как я считал раньше, а инженер-технолог. Обычный технолог, каких в своей жизни я встречал тысячи. Просто область его технологических разработок очень тонкая, почти невидимая…

– Зажигай свечу! – послышался голос из подземелья.

Я послушно чиркнул спичку, и яркий огонёк пламени озарил алтарный проём. Свечу я укрепил в подсвечнике, который Кирилл нашёл, когда копал котлован под башню. А сам подсвечник, точнее его верхнюю часть, я приладил в чаше алтаря, подперев его со всех сторон камушками. Что интересно, в голове мелькнула мысль: «Икону бы сюда…».

Между тем, Руданский стал читать молитвы. По отдельным отблескам огня я догадывался, что свечу он тоже зажёг. Что он ещё делал, мне не было видно. Да, честно говоря, я и не стремился это узнать. Мне стоять у алтаря было очень приятно. Я бы сказал – благостно. Такое же состояние я испытал в момент, когда мы с Кириллом закладывали сам алтарь. И вот, оно вновь повторилось.

Как-то тихо сделалось в башне. Голос Кирилл едва доносился ко мне, и я почти его не слышал. На ум пришло одно детское воспоминание. Новогодний утренник в школе. Я – первоклассник. Через час или два начнётся само новогоднее представление в актовом зале. По какой-то нужде я заглянул туда и увидел огромную новогоднюю ёлку. Все приготовления к празднику были завершены, и возле лесной красавицы, ярко украшенной игрушками, не было ни единого человека. Вокруг плыла такая же абсолютная тишина. Я стоял, как завороженный, не в силах тронуться с места. Незабываемое состояние. Кажется, оно на меня вновь нашло.

Неожиданно в дверь кто-то постучал. Напомню: мы уже установили в башне входную дверь с таким же полукруглым верхом, как у арки. Получилось очень красиво. Кстати, дверь – это детище дяди Вовы. Его работа.

Но кто это может быть? Да и какой странный звук! Дверь вибрировала, как будто мембрана от движений волны. Это больше походило на какую-то истерику с её стороны. Светлана, которая стояла ближе к выходу, бросилась к двери и… начала её держать.

Только сейчас я понял, в чём дело. Дверь ходила ходуном не от того, что кто-то бил её с той стороны, а сама собой. Да и кто мог быть снаружи? Входная калитка во двор закрыта на ключ, хозяева Ольга и Вячеслав сейчас в Севастополе, оба на работе…

Мне вдруг сделалось жарко, как будто бы я оказался в парилке. Через минуту из подземелья показалась голова Руданского. Дверь прекратила биться, и Света отпустила её.

– Всё, – сказал Кирилл, – кажется, у меня получилось…

– Кажется… – невольно вырвалось у Светы.

Она быстро открыла дверь, и мы все вместе вышли из башни. Конечно, с той стороны никого не было. Да и быть не могло. Дверь вибрировала сама собой. Ничего подобного ни я, ни Света в своей жизни не видели. Главное, был непонятен источник возникновения такого эффекта.

Чуть позже я спросил у Светы, зачем она её держала. И женщина искренне ответила, что боялась за дверь, как бы она не улетела, сорвавшись с петель.

 

3

Минут через пять мы вчетвером собрались на первом этаже башни. Свеча, которую я возжёг, всё ещё горела. Хотя надобность в ней уже отпала. «Двигатель» башни ожил. Это чувствовалось всем телом. Хотя умом каждый из нас понимал, что реально не может эта каменная махина работать.

– Нам пора уезжать, – сказал дядя Вова, – дома дела ждут.

Я тоже засобирался в Балаклаву. Что интересно, и Кирилл вдруг возжелал съездить в Севастополь. Странно, ещё несколько минут назад он вовсе не собирался покидать пределы Счастливого.

– Какая-то сила выталкивает меня отсюда, – пояснил он, – как будто кто-то гонит подальше от башни…

Вначале мне подумалось, что Руданский шутит. Ему просто скучно здесь было одному. Тем более, после «запуска» башни, когда все дела завершены… Но позже, проанализировав собственные ощущения, я понял, что и меня «гнали» от башни. В голове соткался такой образ: запущен огромный реактор. Излучение, исходящее от него волнами уходит во все сторон. Пока он не прогреется, не притрутся друг к другу все его шестерёнки, эта махина будет источать из себя целые сгустки избыточной энергии. А избыток, он всегда опасен для человека. Вот у нас и возникло желание немедленно покинуть пределы башни. Наверное, так наша «физика» на интуитивном уровне пыталась себя защитить.

Я поделился собственными соображениями с Руданским, сказав, что башне надо вначале «прочихаться», а уж затем она станет работать, как отлаженный механизм. Кирилл, подумав, согласился со мной. А когда я рассказал о двери, которая вибрировала, как мембрана, он искренне удивился этому и даже не поверил. Мне и Свете пришлось долго убеждать Руданского, что мы не шутим, так было на самом деле. Кирилл «сдался» уже при въезде в Севастополь. Впрочем, на его месте я тоже бы усомнился в реальности такого «нетрадиционного» поведения двери. И если бы не видел собственными глазами, как её трясёт, и как испуганная Света со всей силы тянет на себя ручку…

– А какое сегодня число? – вдруг спросил дядя Вова.

– Кажется, девятнадцатое, – ответил Руданский.

– Да, девятнадцатое ноября, – подтвердила Света.

– А сегодня никакого праздника нет? – снова подал голос дядя Вова. – Или государственного, или православного… Любого.

– Вроде бы нет. А что? – поинтересовался я.

– Всё к чему-то приурочивается, с чем-то связано, – продолжил мой собеседник, – вот я и подумал, что не случайно башня Юпитера «заработала» именно сегодня. Всё ведь случается спонтанно, никто заранее этот день не выбирал.

– Возможно, – предположил Кирилл, – в глубоком прошлом был какой-то праздник. И башня Юпитера как-то была с ним связана…

Я же, вспомнив свои ощущения первоклассника, заглянувшего в школьный актовый зал раньше положенного времени, вдруг заявил:

– Это Новый год!

– Новый год… – удивилась Света. – Разве раньше 19 ноября отмечали Новый год?

– Я тоже о подобной дате слышу впервые, – поддержал её дядя Вова.

– Это Новый год условный, – поправился я, – связан он с началом нового цикла времени, истоком которого послужила наша башня Юпитера. Для неё сегодняшний день, как Новый год или как день рождения.

– А ты что думаешь? – спросил дядя Вова у Кирилла.

Но Руданский ничего ему не ответил.

– Чего молчишь? – настаивал дядя Вова.

Я посмотрел на Руданского.

– Да он спит!

В самом деле, писатель крепко спал, буквально «выключившись» на полуслове. Видно запуск башни вконец истощил его силы, будто «высосав» всю энергию.

– Пусть спит, – сказала Света, – не каждый день удаётся провернуть такое…

– Забегая вперёд, скажу, что я не удовлетворился собственным ответом по поводу «Нового года» в этот день. Порыскав по календарям, очень быстро обнаружил, что праздник 19 ноября таки есть. Это день артиллерии. Точнее – «ракетных войск и артиллерии». Я вспомнил, как сравнил башню Юпитера с ракетой после того, как на ней установили шпиль. Казалось, она готова была взмыть в небо. Это и случилось, в её «законный», праздничный день. Так что дата для запуска нашей башни всё-таки подбиралась…

Я расстался с Руданским, крепко обняв его на последок. Всё-таки мы смогли построить эту башню и даже «запустить» её. Мне не хотелось с ним расставаться, но надо было. Через пару дней я уезжал из Севастополя почти на полгода – наметился хороший строительный заказ, от которого отказаться я никак не мог.

В последующие месяцы я поддерживал связь с Кириллом только по телефону. Но новости, которые доходили до меня, не были радостными. Руданский почти не выходил из дому и всё время спал. Вначале я шутил, мол он, как медведь, впал в зимнюю спячку. Затем стал подбадривать Кирилла, чтобы взял себя в руки и не раскисал. Мол, зима на всех из нас действует угнетающе, но надо сбросить с себя хандру. Руданский отвечал вяло и… ничего не менял.

Тогда я созвонился с дядей Вовой, чтобы он, со своей стороны, повлиял на Кирилла. Но и у нашего общего друга ничего не вышло. При следующем телефонном контакте дядя Вова мне сказал, что, очевидно, Руданский получил очень большую перегрузку. Он как «уснул» в тот день, когда мы запустили башню, так и пребывает в таком состоянии уже длительное время. Странно, что он не просыпается…

Всю зиму и почти всю весну я пребывал вне пределов Крыма, и лишь в конце мая мне удалось вернуться домой, в Балаклаву. Первым делом, что я сделал – созвонился с Руданским. Вскоре мы встретились. Писатель выглядел неважно. Худой, в глазах пропал обычный блеск, от былой живости и напора не осталось и следа. И такая слабость чувствовалась в нём – ткни пальцем и упадёт. Как будто бы и правда «высосали» человека. Неужели так на нём сказался этот «запуск» башни? Но, почему-то ни я, ни дядя Вова со Светой такой перегрузки не почувствовали. Впрочем, мы были в тот момент лишь помощниками Кирилла. Всю основную нагрузки он принял на себя.

Другое дело, что и спустя полгода, этот груз никуда не делся. Как придавил Руданского 19 ноября, так и лежит на нём многотонным весом! С этим надо что-то делать…

– А как там башня? – поинтересовался я.

– Стоит, – неопределённо ответил Кирилл.

– Когда ты был в Счастливом?

– Не помню…

Как вскоре выяснилось, за последние полгода Кирилл ездил в Счастливое дважды. Да и то не задерживался возле башни Юпитера больше нескольких часов.

– Тебя что, башня «раздавила»? – не выдержал я.

– Не знаю… Она работает, это ясно. А мне… Мне почему-то очень тяжело. И ехать в Счастливое совсем не хочется. Ольга и Вячеслав звали – приезжай, а я…

 

4

На следующий день я договорился с дядей Вовой и на его «Жигулёнке» повёз Руданского в Счастливое. С его состоянием надо было что-то делать. И, в первую очередь – понять, что произошло. Почему башня так на него влияет?

Я не был в Счастливом достаточно долго, и теперь с большой радостью встретился с Вячеславом и Ольгой, осмотрел башню и даже совершил небольшую экскурсию в горы. Последний раз я был здесь в холодном ноябре. Когда шли дожди, было сыро, зябко и бесперспективно на душе. Май раскрасил всё вокруг, придав башне Юпитера очарование и сказочную загадочность. От ноябрьской тоски не осталось и следа.

Руданский открыл дверь, и мы вошли во внутрь. Приятный полумрак первого этажа поглотил нас, и долгое время не хотелось подниматься на второй этаж, к свету. Мне вспомнилось сразу всё: и как строили, и как уставали, падая вечером без сил, и как вели бесконечные дискуссии, пытаясь определиться с тем, что мы строим и для чего мы это делаем.

Я подошёл к левому пределу башни, где был вырыт подземный ход. Почти до уровня пола в чёрном проёме подземелья стояла вода. Никто её теперь не вычерпывал, и теперь водяная «жилка», на которую случайно попал Кирилл, стала полноценным источником.

– Мы смеёмся, – послышался голос Ольги, – называем эту воду «святым родником». Ведь она взялась как бы из ниоткуда…

Я потрогал воду – холодная.

– Она не застаивается здесь? – поинтересовался я.

– Пока нет, – сказала Ольга, – «поведение» у неё, как в обычном колодце.

– Надо же… Мы строили башню. А в результате у нас появился свой, незапланированный источник воды…

Я включил мобилку и посветил вглубь подземелья. Но слабый свет не мог «пробить» узкий проход и ничего рассмотреть мне не удалось.

Ольга сбегала за фотоаппаратом, у которого была хорошая вспышка. И сделала несколько снимков.

– Смотри!

На дисплее фотоаппарата был хорошо виден подземный ход до самого тупика. Именно там Руданский устроил подземный алтарь. Но что-то отсвечивало в глубине. Как будто бы там открылось небольшое окно. И оно вело в невидимый мир. Я даже вздрогнул от неожиданности. Что там?

Руданский тоже посмотрел на дисплей. Заметив моё замешательство, пояснил:

– Это отсвечивает зеркало. Я его там оставил, да и позабыл…

– Оно там уже полгода стоит? – уточнил я.

– Ну, да… Никто ведь не спускался туда, да ещё в холодной воде.

Я ещё раз посмотрел на дисплей. Мне показалось, что вижу я не зеркало, а мир, который проявляется в зазеркалье. Иной, не такой, как наш, а вывернутый наизнанку… Или наш был вывернут наизнанку, а тот – и есть истинный, настоящий?

– Так что, – неожиданно спросил дядя Вова, – всё это время алтарь был в воде?

– Всё время… – согласился Руданский.

– А какая перспектива? – уточнил дядя Вова.

– Сам видишь – никакой. Вода стоит на одном месте. Уходить никуда не собирается.

– Алтарь в воде… – протянул дядя Вова. – Что-то мне это напоминает…

– Алтарь в воде! – чётко повторил я. – По-моему, где-то в мифологических сюжетах нечто подобное есть. По крайней мере, словосочетание очень говорящее – «алтарь в воде».

Руданский вдруг оживился.

– А вы знаете, в египетском мифологии есть упоминание о похожем. Будто бы трон Осириса, после того, как он стал царём мира мёртвых, находился в воде. Почему так? Никто толком сказать не может. Но я допускаю сближение понятия «алтарь в воде» и «трон Осириса в воде». Ведь, если рассматривать алтарь в общепринятом виде, то в центре его находится трон, олицетворяющий собой трон Господа.

– А ты, когда возводил этот алтарь, – уточнил я, – думал о чём-то подобном?

– Нет… – признался Руданский. – Всё происходило само собой. Чистый экспромт. Все мои мысли сосредоточились на стеклянном шаре. Чтобы он удержался на торце трубы.

– Так шар там тоже остался? – удивился дядя Вова.

– Конечно… Я же говорю – в алтарь больше никто не спускался.

– Выходит, алтарь «работает» вовсю, – сказал я, – так сказать в автоматическом режиме.

– Как и вся башня, – продолжил мою мысль дядя Вова.

Я провёл по воздуху рукой, как будто бы пытался его погладить.

– И всё-таки другие ощущения. Как-то спокойно, нет того нагнетающего воздействия.

– Ага! – рассмеялся дядя Вова. – И входная дверь не пытается улететь.

Мне подумалось, что все процессы в башне стабилизировались. Она вошла в привычный для неё рабочий ритм, когда все невидимые «шестерёнки» притёрлись друг к другу и больше не требуется сверх усилий для поддержания её функций.

– Тогда мы стремились, – продолжил я, – как можно быстрее уехать отсюда. А сейчас наоборот, стоим здесь и испытываем от пребывания в башне удовольствие.

Я посмотрел на Руданского.

– Ты согласен со мной?

Кирилл кивнул головой. Но что-то мне подсказывало, что на самом деле писатель так не думает. Внутренние ощущения – это, конечно, хорошо. Но и реальные факты кое-что значат. Башня Юпитера стала работать «помягче». Но, тем не менее, Руданскому легче не становилось. Может быть, дело не в башне? Или не только в башне?

– А где царская копейка? – спросил я.

– Наверное, в доме… – предположил Кирилл. – Я не помню.

Ольга посмотрела на Руданского.

– Так ведь она лежит на твоём столе! Ты что, забыл?

Руданский виновато улыбнулся.

– Забыл… Я о ней вообще забыл.

Не мешкая, я вышел из башни и быстрым шагом направился в дом. Найдя монету, так же быстро вернулся к друзьям. А затем стал подбрасывать её и ловить. Зачем я это делал? Царская копейка помогала мне думать. Я ещё по прошлому году заметил, что в такие минуты меня посещают неожиданные мысли. Как правило, затем они преобразуются в нечто реальное, чему нужно следовать.

– И что там у тебя: орёл или решка? – спросил дядя Вова.

– Не знаю…

– А бросаешь зачем?

– Хочу понять, почему у Кирилла такое состояние.

– И что, понял?

– Нет…

В этот момент я разжал ладонь с монетой и не успел её прихлопнуть сверху. Дядя Вова покосился на копейку.

– Кажется, орёл…

– Да, – подтвердил я, – кстати, орёл часто выпадает.

Тут же в моей голове мелькнула картинка: Шариде вращается в своём танце дервиша. Развиваются её белые ленты…

И я спросил у Руданского, помнит ли он наш давнишний разговор, касающийся танца-вращения Шариде. В частности, что хорошо бы отыскать место, где она танцевала, получая свои откровения.

– Кирилл согласно кивнул головой.

– Да, я помню этот разговор…

 

5

Вернувшись в Балаклаву, я окунулся в свои дела, которых накопилось за полгода более чем достаточно. И вдруг – звонок Руданского: «Кажется, я нашёл место, где она танцевала. Приезжай в Счастливое». Конечно, я всё бросил и поехал.

Радостный Кирилл тут же повёл меня в дом, заведя меня в одну из комнат первого этажа.

– Здесь, – сказал он и отступил на шаг в сторону.

Комнатка была небольшой, с низким потолком. Вдоль её стен стояли две старые панцирные кровати. И ещё висело зеркало. По виду – старинное.

– Сюда мало кто заходит, – пояснил Кирилл, – но судьба у этой комнаты необычная. Вячеслав мне рассказывал, что когда-то она служила домовой церковью. Имеется в виду ещё при первых хозяевах.

– Ты имеешь в виду Шариде?

– Выходит, что так. Просто, когда он мне об этом рассказывал, о существовании Шариде мы ещё и не догадывались.

Вот я и подумалось: где же ей танцевать, если не здесь!

– Логично, – согласился я.

– И ещё это зеркало… – продолжил Кирилл. – У меня есть стойкое убеждение, что оно из тех же времён. Я тщательно обследовал его. Явно восточного вида, явно старинное. Как минимум довоенное. А если так, то принадлежало ещё первым хозяевам. По всему выходит – Шариде. А уж от неё перешло к её дочери – Сулиме.

Я в своей книге тоже описывал зеркало, которое было у Шариде. Быть может, это оно и есть? Так что мои изыскания и находки Руданского где-то стыкуются.

Кирилл пояснил:

– Если встать в центре этой комнаты и закрыть глаза, то и в самом деле чувствуется лёгкое кружение головы. Как будто тебя начинают вращать…

Я послушно встал в центр комнаты и по совету писателя закрыл глаза. Через какое-то время, действительно, почувствовал какое-то колебание пространства, чем-то похожее на круговые движения. Но оно было слабое, едва уловимое. К тому же, происходило на уровне пояса, почти не поднимаясь к голове.

Посмотрев на свои ноги, я убедился, что они на месте, и лишь тогда сказал:

– Ты прав. Лёгкое движение чувствуется. Правда – внизу, ближе к ногам…

– Просто надо подольше стоять, – пояснил Руданский.

– Может быть…

Я снова перевёл взгляд на свои ноги и вдруг спросил:

– Скажи, Кирилл, а что там?

И ткнул пальцем в пол.

– Пол… – протянул Руданский.

– А ещё ниже?

– Подвал. Правда, мы туда не ходили…

– А можно посмотреть?

– Пошли.

Через боковую дверь мы проникли в подвал, который состоял из двух комнат – ближней и дальней. Вот эта, вторая, меня сейчас и интересовала. Она находилась как раз под домовой церковью. Здесь хранился какой-то хлам ещё от предыдущих хозяев. Но центральная часть была свободна. Здесь-то я и разместился. Подвал был низковатым, поэтому встать в полный рост оказалось невозможно. Пришлось сесть на корточки. В тот же миг мне пришла в голову мысль возжечь здесь свечу. Благо, она у Руданского была.

Через несколько минут свеча уже горела, и я воткнул её в земляной пол подвала. Но ещё в момент, когда я зажигал спичку, ощущалось лёгкое кружение головы. Теперь же оно возрастало, обретая настоящую силу. И я, и Кирилл это явственно чувствовали.

– Вот где танцевала Шариде! – вырвалось у Руданского.

– Сильное место, – согласился я, – странно только, что так долго никто из нас не обращал на него внимание…

Руданский поднял руку.

– Всё из-за низких потолков. Кому придёт в голову, что можно танцевать в полусогнутом состоянии. Здесь даже стоять или ходить трудно. Не на коленях же она кружилась.

Кирилл был прав. «Место силы» явно было здесь! Но для проведения элементарного ритуала в этом низком помещении не хватало «воздуха». Разве трудно было поднять подвал хотя бы на полметра? Получалась бы прекрасная дополнительная комната…

Я поделился своими соображениями с Кириллом. Он спорить со мной не стал, ибо сказанное было более чем очевидным. Он лишь предложил мне представить, как бы Шариде кружилась в танце дервиша, будь потолок выше. Я представил: в косых отблесках зажжённых факелов кружится Шариде. В руках у неё большое блюдо или поднос. А на нём – травы. Они воскуряются, и лёгких ароматный дым разносится по всему подземелью, проникая во все части дома…

В этот же момент послышался голос Руданского:

– Я тоже чувствую её вращение. Очень явственно. И даже представил, что Шариде держит в руках большую плоскую чашу, которая блестит, то ли от солнца, то ли от огня свечей…

– Да, загадка… – вздохнул я. – Как же она здесь танцевала?

Та том мы и расстались. Я уехал в Балаклаву, а Кирилл остался в Счастливом.

А через неделю он вновь мне позвонил.

– Приезжай. Я разгадал загадку Шариде. Теперь ясно, как она танцевала.

Конечно, я приехал в Счастливое.

В подземелье мы собрались вчетвером. Оказывается, все последние дни Ольга с Вячеславом помогали Кириллу – были с ним в сговоре. И если честно – это место я не узнал. Весь хлам был вынесен, паутина выметена, а пол, особенно в углах – выровнен.

Но, самое главное, в центре был вырыт большой круг. Его диаметр был чуть больше полутора метров, а глубина около пятидесяти сантиметров.

– Вот здесь она и танцевала! – заявил Руданский.

Я дивился переменам в подземелье. Но ещё больше – переменам, случившимися с самим Кириллом. Он буквально ожил. От былой хандры не осталось и следа.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Нормально. Физическая работа вернула меня к жизни.

Я же подумал о том, что Руданский прав лишь частично. Действительно, труд заставил его двигаться, преодолеть хандру и навалившуюся на него «вековую» усталость. Но ему придало сил ещё и подземелье. Точнее, та энергетическая мощь, которая здесь таилась. По крайней мере, мне пришло в голову именно это.

 

6

Я вошёл в вырытый Руданским круг и … рассмотрел под ногами пол из ровных, хорошо подогнанных друг к другу камней.

– Что это?

– Пол, разве не видишь…

Кирилл довольно улыбался, радуясь произведённому на меня эффекту.

– Ты его сам выложил?

– Нет. Он был здесь. Правда, в некоторых местах подпорченный. Я лишь слегка подправил его…

Руданский рассказал мне, что после моего отъезда, он никак не мог успокоиться, не понимая, как Шариде могла танцевать в подвале. Не лилипуткой же она была! И тогда Кириллу подумалось: «А что, если подвал был глубже? А после смерти Шариде его засыпали на полметра или даже больше, чтобы скрыть то, что здесь прежде было».

– Здравая мысль! – воскликнул я.

– Вот я и решил рыть вглубь. Сразу открылось очевидное: земля здесь насыпная. Даже не земля это – камни, жужелица от сгоревшего угля, остатки битой черепицы вперемешку с чернозёмом. Но самое главное…

Руданский потащил меня из подземелья на свежий воздух и, подведя к навесу, сдернул пластиковую плёнку с деревянного стенда: «Смотри!».

Я подошёл поближе и стал рассматривать то, что лежало у меня перед глазами. Это был старый ржавый слесарный инструмент – щипцы, большое зубило, кованые гвозди разных размеров, сломанные лопаты, кочерга…

– Что это?

– Разве не видишь?

– Но где же ты всё это взял?

– Там! Оно аккуратно лежало под землёй. В этом самом круге. Как будто кто-то уложил данный инструмент с какой-то целью. Я выкапывал его и аккуратно складывал в сторонке, не понимая, зачем требовалось его здесь прятать.

И, знаешь, как интересно я откапывал этот круг? Шёл, как по спирали, срезая виток за витком. И везде мне попадался этот инструмент. Он ведь дорогой! А по тем временам – почти бесценный. Крайне нужные в хозяйстве вещи!

Оставив Руданского, я стал внимательно изучать то, что сейчас лежало у меня перед глазами. Перебирал все эти железки, подносил к солнцу, затем клал на место. Действительно, странные, не поддающиеся логике, находки.

Наконец я выдавил из себя:

– Не заговоренные ли они, как думаешь?

– Кем?

– Самой Шариде.

– А зачем?

– Ну, не знаю… Возможно, это своеобразные обереги. Чтобы чужой ни за что не догадался бы, что здесь было ритуальное место, и не пытался бы докопаться до тайны Шариде.

– Ты говоришь о её танце дервиша?

– Да.

– А почему никто не должен знать, что она танцевала его именно здесь, а не где-либо? Какая в этом тайна?

Я повёл плечами. Действительно, здесь тайны нет. Значит, она заключалась в чём-то другом…

Руданский прикрыл целлофаном свои «драгоценные» находки, и мы снова пошли в подземелья. Кирилл хотел показать мне что-то ещё, обещая настоящий сюрприз. Я понятия не имел, в чём он мог состоять и от нетерпения сгорал от любопытства.

Оказывается, в первом из двух подземных помещений, где ещё сохранялся хлам, он и держал этот «сюрприз», для маскировки прикрыв его старой мешковиной.

– Смотри!

Он, как фокусник, отдёрнул мешковину. И я увидел… огромный медный поднос.

– Можно взять его в руки?

– Бери, – разрешил Кирилл.

В тёмном подвале его трудно было рассмотреть как следует, поэтому мы вышли на «белый свет». Я держал поднос в руках и искренне дивился Кирилловой находке.

А Руданский пояснил:

– Нашёл я его на глубине пятидесяти сантиметров. Лежал он как раз на том каменном полу, который так удивил тебя. Диаметр подноса, а точнее блюда – около 67 сантиметров. Я измерял… Без сомнения, он принадлежал Шариде. И оставлен здесь в память о ней.

– Без сомнения… – машинально повторил я. Хотя в этот момент мои мысли были далеко. Вспомнился эпизод, когда я представил танец Шариде в этом подвале. И почему-то в её руках увиделся плоский предмет, как две капли воды похожий на поднос, который я держал сейчас в руках. Кстати, что-то подобное привиделось и Руданскому. Но как мы, не обладая способностями экстрасенса, могли предвидеть то, что у Шариде мог быть такой же ритуальный инструмент?

Я поделился своими соображениями с Кириллом. И мы пришли к выводу, что этот поднос энергетически очень сильный. Вот почему мы его и почувствовали. Ещё за неделю до того, как Руданский реально нашёл его под землёй! Какие могли быть теперь сомнения, что мы действительно нашли место, где Шариде танцевала танец дервиша? Не сговариваясь, мы нарекли это подземное помещение «нижним храмом». Ибо прямо над ним располагался его собрат, ранее нам известный как домовая церковь.

Тут же пришла идея восстановить нижний храм в таком достоинстве, в каком он был при Шариде. Я остался на несколько дней в Счастливом и работа закипела.

Мы «пробили» вход от дверного проёма к встроенному ранее колу. И теперь можно было входить в нижний храм, не наклоняя голову. Затем обложили стенки кола и новый проход к нему диким камнем. Получилось достойно.

Сверху по колу пустили дугообразную деревянную лавку, покрасив её в вишнёвый цвет. Больше всего времени ушло на отделку стен этого храма. Надо сказать, что сложены они были из дикого камня, в основном диорита. И когда мы заделали все швы, помещение сразу же преобразилось. Появилось то внутреннее достоинство, к которому мы с Кириллом так стремились.

Мне уже надо было возвращаться в Балаклаву, поэтому я распрощался с Кириллом, пожелав ему закончить оставшиеся работы как можно скорее. Хотя, честно скажу, впервые не хотелось уезжать из Счастливого. Нижний храм так тянул к себе, что, будь моя воля, я бы и спал там. Не знаю, откуда появилась такая привязанность, и с чем она была связана…

Неужели это танец Шариде так заворожил меня? Или это сила обнаруженного Кириллом ритуального подноса подействовала на меня?

Хорошо было бы поделиться своими ощущениями с кем-либо. Прежде всего – с Руданским. Но из-за спешки, а также большой физической занятости по реставрации нижнего храма, я так с ним и не поговорил.

 

7

Кирилл позвонил мне дней через десять. Мол, приезжай, когда сможешь, но лучше – побыстрей. Нижний храм полностью готов и его можно вводить в строй, проведя некоторые обряды. Руданский превратился в технолога, который только то и делает, что вводит в строй «долгострой». Конечно, я пообещал приехать. А тут и повод нашёлся подходящий. В ближайшее воскресенье был праздник Троицы, а на следующий день, то есть в понедельник – верующие отмечали день Духа Святого. Трудно подыскать более подходящий момент для того, чтобы возжечь в нижнем храме благодатную свечу.

А Руданский меня снова удивил. Во время моего отсутствия он преобразил и первое помещение подвала. Вынес весь хлам, выровнял пол и убрал всю паутину. Кроме того, вскрыл пропиткой все деревянные части этого помещения и сделал в потолке люк, который вёл теперь в «писательскую» комнату. А из неё – в верхний храм (как мы стали называть домовую церковь, где хранилось зеркало Шариде). Фактически – он соединил воедино обе части (нижнюю и верхнюю) в единый духовный (точнее сказать – энергетический) комплекс. И теперь, находясь в верхнем храме, можно было ощутить сильное вращение не только на уровне ног, но и под потолком.

Когда я вошёл в нижний храм, то просто не узнал его. Он сиял. И этот свет проникал в него сверху. Хотя там был потолок, а над ним – «глухая», без окон, комната верхнего храма. Иллюзию излучения света придавал потолок. Кирилл вместе с Ольгой обтянули его полотном. Точнее – несколькими кусками материи, в которой преобладали тона небесно-голубые и морской волны с отдельными желтоватыми вкраплениями. И потолок сразу же ожил.

Кроме того, Руданский устроил в противоположной от входа стене из камня алтарь. А на его горизонтальной поверхности установил медный поднос Шариде. Медь блестела, отражая свет лампы. Именно она излучала сияние, на которое я обратил сразу же своё внимание. А потолок лишь усиливал его. Молодец Кирилл! А откуда у него взялись такие способности? Ему бы стать реставратором или дизайнером. На этом поприще оно добился бы многого.

– А теперь, – сказал Руданский, – приступим к самому главному…

Он принёс две иконы: Николая II и всей царской семьи и установил их на алтаре. Рядом положил царскую копейку и можжевеловую розетку от царского трона. А затем возжёг несколько свечей, которые установил возле икон. Кроме того, по одной свече он поставил в углах нижнего храма. А также одну, самую большую, в центре коло на небольшой круглый столик, специально спущенный для этой цели в подземелье.

После этого Кирилл выключил свет, и я… провалился в древний мир. Вокруг меня горели свечи, стояла абсолютная тишина, а диоритовые стены создавали иллюзию нереальности происходящего. Отблески от многочисленных огненных языков свечей плавали в безвоздушном пространстве, касаясь меня то слева, то справа. Ничего подобного прежде в своей жизни я не ощущал. Именно – не ощущал, а не своими глазами не видел. Даже не знаю, с чем можно сравнить то состояние, в котором я оказался.

«Царю небесный, утешителю души…» – это Кирилл стал читать молитву Духа Святого. Я забыл добавить: в Счастливое я приехал не на Троицу, а в понедельник, когда, напомню, и отмечается день Духа Святого.

Затем Кирилл читал другие молитвы. Но я почему-то плохо помню всё, что он делал. Сознание моё было полностью затуманено. Я даже не знаю, сколько времени провёл в нижнем храме – десять минут или два часа.

Очнулся я лишь тогда, когда Руданский толкнул меня локтем:

– Пойдём!

– Куда?

– В башню Юпитера, разве ты не понял?

Я послушно вышел из храма. Следом за мной последовали Ольга и Вячеслав. Как они в подземелье оказались – я даже не помню. Вначале-то их не было! Очевидно, подошли попозже, но я их присутствия даже не заметил. Сознание моё по-прежнему где-то блуждало в недрах прошлого.

Мы вошли в башню Юпитера и я увидел, что здесь в подсвечнике (том самом!), установленном в чаше алтаря, горит ещё одна свеча. Кто её возжёг, не знаю. Но ясно, без участия Руданского и здесь не обошлось.

Кирилл прочёл несколько молитв, а затем…

– Что это? – спросил я.

– А ты что-то почувствовал? – тут же осведомился писатель.

– Да. Как будто бы волна пошла.

Я напрягся, пытаясь проанализировать собственные ощущения. Но волна была реальной. И проникала она в башню со стороны дома. Точнее – шла его подземной части, где был нижний храм.

Свои ощущения я передал Кириллу, и он подтвердил, что у него такие же чувства. Мы тут же вышли из башни – на всякий случай. Мало ли что может произойти? Но – ничего не случилось. Наоборот, появилась лёгкость во всём теле. Как будто с тебя сбросили огромный груз, который ты нёс из последних сил.

Забегая вперёд, скажу, что Руданский излечился от болезни, проявлявшейся у него в виде свинцовой тяжести, сковавшей его мысли и мышцы, и преследовавшей его всю вторую половину года, именно в этот день. Он стал летать, порхать, как бабочка. Радуясь всему, что его окружало. И эту перемену невозможно было не заметить.

Мы снова спустились в подземный храм. И здесь Кирилл угостил нас напитком, который он назвал «Бальзам Юпитера». О нём я уже читал в его книге «Башня Юпитера», но чтобы лично попробовать… Бог знает, где Кирилл раздобыл рецепт этого бальзама. Но он и в самом деле был очень вкусным. Я пил маленькими глотками, растягивая удовольствие от небольшой порции, которая мне досталась. Со стороны, наверное, это походило на причастие после исповеди, происходящее во время церковной службы. И вообще, всё, что мы сегодня совершили, походило на таинство в день Духа Святого.

По общему решению, не сговариваясь, мы нарекли наш нижний храм во имя Духа Святого. Наверное, это справедливо. К тому же, я вспомнил, как несколько лет назад в этот же день ходил с друзьями на Сотиру. И какое испытание тогда мы получили в виде сумасшедшего ливня и запредельного числа бьющих во все стороны молний! Своего рода тоже причастие, только энергетическое…

Что же касается «болезни Руданского», то вот что я понял.

Вначале он сам служил «аккумулятором», который подпитывал собственное детище – башню Юпитера. Ей требовалось много энергии, и она буквально «высасывала» её из Кирилла, как из своего родителя. Кстати, это вообще могло привести к трагическому концу.

Когда же мы торжественно открыли нижний храм во имя Духа Святого, то именно он стал тем генератором, который теперь снабжал башню необходимым количеством энергии. Кстати, именно после этого башня Юпитера заработала во всю мощь.

Люди, которые приезжали в гости к хозяевам дома или к Кириллу, невольно обращали внимание на то, что между нижним храмом и башней теперь существует какая-то связь.

Как будто бы кабель протянут и по нему ток идёт. Невидимый кабель и невидимый ток… Не исключено, что в глубокой древности он действительно существовал. А мы его лишь реализовали.

 

8

Иногда требуется время, чтобы уяснить очевидное. С башней Юпитера произошла подобная ситуация. В процессе работы, когда трудовые будни заполняют всё пространство дня, даже какие-то невероятные вещи могут казаться обыденными. Я уже не говорю о том, что иногда тяжело расставить их по местам, а затем соединить в единую логическую цепь.

Но сейчас, когда башня Юпитера благополучно была воссоздана и нашего вмешательства уже не требовала, можно спокойно перевести дух и осмыслить нами исполненное.

Скажу сразу: я ничуть не жалел, что потратил столько сил и времени на затею Руданского, которая вначале казалась лишь его причудой. Теперь, по прошествии времени, отчётливо ясно, что башню нужно было обязательно воссоздавать. Я теперь даже не представляю эту усадьбу, это село, да всю нашу землю без этой башни. Я не представляю, как мог раньше жить без неё. Не ищите в моих словах подвоха или ерничанья. Я говорю искренне.

И сейчас настал момент, когда можно посмотреть на случившееся не с точки зрения строителя, а подняться чуть выше – на уровень хладнокровного исследователя, оставив все наши терзания и мучительный поиск лучших вариантов в прошлом. Есть то, что есть. И оно очевидно.

Сразу оговорюсь. Мои размышления основаны не на предположениях, а на очевидных фактах. Первым из них, как это не смешно звучит, является сам Руданский. Для того чтобы построить эту башню, требовалась точка опоры. Вот Кирилл ею и стал во всех отношениях. Он был изначально приведён сюда, затем проверен («прощупан») и лишь после этого «заряжён» идеей – надо строить башню. Когда же стало ясно, что физически с такой задачей он не справится, ему на помощь бросили меня, как вторую «штатную единицу» строительства. У нас даже имена одинаковые, как будто бы мы ещё с момента нашего рождения были предназначены для единой цели.

В моменты, когда и я не справлялся, давались те профессионалы, которые способны какую-то часть работ выполнить на высоком уровне. Этим самым достигался тот предел достоинства башни, ниже которого она просто не могла выглядеть по своему статусу.

Люди давались и в моменты, когда срочно требовалась обычная рабочая сила. Причём, я заметил, каждый раз они тщательно подбирались. Всегда это были те, кто имеет внутренний стрежень, свои духовные принципы, ту степень надёжности, которые обеспечивали их крепость. Но ведь подобное нельзя выработать за короткое время. Получается, таковыми они были всегда, с рождения. Может быть, поэтому нами и давались такие помощники, основательно проверенные жизнью? Башня бы других просто не приняла. И в этом тоже состоит её незыблемая духовная и энергетическая сила? Не исключаю, хотя последний посыл уже относится не к самой стройке, а скорее – к её моральным урокам.

К ним же можно отнести ещё один. Связан он с финансированием строительства, которое сводилось к покупке и подвозу строительных материалов, ибо всё остальное осуществлялось на добровольных началах, то есть бескорыстно. Несколько раз у нас просто заканчивались средства, и ни я, ни Кирилл не могли больше финансировать стройку. Руданский вообще, даже отдал фамильное золото своих родителей, выложившись на сто процентов. И тогда, откуда ни возьмись, появлялись люди и давали сумму, причём тютелька в тютельку нам необходимую. Откуда они могли знать, что именно сейчас мы остро нуждаемся в деньгах, и в каком точно количестве? Причём, деньги давались безвозмездно, как пожертвования. Я ведь точно знал, что люди не богаты и отдают, возможно, последнее.

Были и другие ситуации, когда в особые дни требовалась массовая поддержка людей. И тогда вокруг меня с Кириллом появлялся народ, требуемый специально для такого случая. Некоторых из них я приводил выше, о других умолчал. Всего ведь не скажешь. Но отчётливо было видно, как нуждается башня, каждый её камень, каждый архитектурный элемент в искреннем человеческом участии. В этом отношении её строительство вполне можно назвать «народной стройкой». А саму башню, хотя она и носит имя Юпитера, но по справедливости можно назвать народной. В старину так возводили храмы – сообща и бескорыстно. И в этом состояла их главная духовная и моральная основа. У нас получилось также, но без особого на то желания с нашей стороны. Как-то само собой вышло. Это тоже, своего рода, духовный опыт, в котором каждый из нас был и испытателем, и испытуемым.

Теперь приступаю к самому главному. Я говорю о том небесном покровительстве, которое сопровождало нас на протяжении всего строительства. Нас – я прежде говорю о Кирилле, ибо он точно определил место, где должна стоять башня и раскопал все те артефакты, которые стали надёжным подтверждением древности этого места. Скажу честно, как любого человека, меня нередко одолевают сомнения относительно правильности того, что ты делаешь. Тем более, если всё приходится осуществлять буквально с закрытыми глазами, не имея чёткого плана. Конечно, план, как таковой, имелся, только он существовал где-то в иных сферах и нам был невидим. Поэтому мы могли лишь ощущать его на уровне интуиции. Когда же с нашей стороны шло непонимание и мы начинали действовать вопреки этому плану, то нас попросту останавливали, чтобы не натворили лишнего.

В ходе строительства башни подобных остановок или «вразумений» было несколько. Я их уже описывал. Главное, что они приводили к возвращению меня и Кирилла на «рельсы» истинного проекта. Никогда прежде мне не приходилось строить таким вот образом. Конечно, в моей богатой практике были всякие вышестоящие начальники. Но с такими «небесными прорабами» я столкнулся впервые.

Конечно, надо сказать и о явлениях запредельного характера, которые тоже имели место быть. Первое из них – это обнаруженный Кириллом камень в «гнезде», который оказался ликом. Но это, напомню, случилось лишь тогда, когда Руданский развернул камни так, что они легли в заранее предназначенные для этого пазы. Кто и когда их развернул прежде? Судя по очень плотно слежавшейся в монолит глине, случилось это в глубокой древности. Значит, уже тогда предполагалось, что наступит момент, когда нужный человек откопает и восстановит этот лик? А затем на этом месте он устроит алтарь, который будет духовным основанием воскрешаемой из небытия башни Юпитера. Каким наитием надо было обладать, чтобы из глубины веков всё это предвидеть. Или это не приведение, а чёткий план, которому мы и следовали? А «небесные прорабы», о которых я уже упомянул, и принадлежат к личностям, когда-то упрятавшим этот лик глубоко под землю в виде «духовного маяка». А, быть может, этот лик и является лицом того, кто прятал…

Но, наверное, самым сильным потрясением при строительстве башни, было явление на центральном «гербовом» камне арки над входными вратами барельефа в виде лица человека. Хотя не исключено, что правильнее вести речь о божественном лике, который мы соотнесли с римским Юпитером. Понятно, никто из нас его истинное лицо видеть не мог, да и нет уверенности, что на камне удалось точно передать черты Юпитера, но хочется верить – так и есть. В том смысле, что мы не ошибаемся – перед нами, действительно, проявляется тот, чьё имя носит башня.

В совокупности с другими случаями нашего небесного водительства, я справедливо считаю строительство башни не работой в прямом, физическом его виде, а исполнением Промысла, проявленном как соединение реального труда и мистического начала. Это своего рода акт мистерии, когда дух преобразует временную материальную оболочку. И у меня теперь нет никакого сомнения, что и башня Юпитера имеет свой дух. Как и то, что сила его велика. А предназначение сего, к сожалению, а быть может, и к счастью, ни мне, ни кому-либо другому из живущих на земле людей, не открыто до конца.

 

9

Что любопытно, у меня, Кирилла и Вячеслава сформировалось своё, чёткое представление о том, каким невероятным, поистине мистическим образом мы восстановили эту древнюю башню. Причём, наши убеждения весьма разнились. Вячеслав был убеждён, что именно нам собственный ум, а также наитие, чрезвычайно обострившееся в период строительства, способствовали тем открытиям, которые мы сделали, и тому виду башни, который она имела сейчас. Иными словами, он уповает только на волю человека и его способности, которые в ответственные моменты могут раскрываться многократно. Он, по натуре и образу мышления – метафизик. Возможно, отсюда и такие выводы, с которыми я согласиться никак не могу. Хотя, никто не говорит, где он не прав. Возможно, как раз и прав. Иногда со стороны виднее: человек сам творец своего счастья, или для достижения ему оказывается явная поддержка извне.

Руданский придерживается другой точки зрения, которая основана исключительно на его собственных ощущениях. Он убеждён, что всё это время им кто-то умело руководит свыше. И все его собственные помыслы и их дальнейшая реализация – лишь исполнение высшей воли. Я же считал, что у всех этих помощников (или руководителей?) есть конкретные имена. Одно я знал точно – это Шариде. Бесспорно её непосредственное влияние на нас. Я неоднократно чувствовал, особенно ближе к концу строительства её заинтересованное участие в скорейшем завершении. У меня появилось стойкое убеждение, что именно Шариде была проводником высшей воли в наше сознание. Она же умело корректировала его, адаптируя к конкретным реальностям нашей жизни.

Руданский и Вячеслав нередко посмеивались надо мной, считая, что я «зациклился» на Шариде, преувеличивая её роль в возведении башни. Пусть так считают. Я же останусь при своём мнении. В будущем, уверен в этом, мне удастся доказать свою правоту. Хотя пока даже не представляю, как сделаю это. Но Шариде себя ещё проявит. Не случайно же я, как охотничья собака, шёл по её следу. Вначале в Соколином, где она жила, а затем в Счастливом, где прошли её последние годы и где удалось обнаружить целый ряд предметов ритуального смысла, принадлежавшие когда-то этой незаурядной женщине.

Кстати, я не упомянул ещё об одной находке, имеющей к Шариде прямое отношение. Когда Кирилл откапывал круг в подземной части дома, где позже мы устроили нижний храм, то ему попалось достаточное число инструментов, о которых я уже говорил. Но перед тем, как обнаружить большой медный поднос, Руданский сделал ещё одну находку. Он откопал курительную трубку (точнее – её центральную, керамическую часть), которая по нашему глубокому обоюдному мнению тоже принадлежала Шариде.

Понятно, женщина в обычной жизни не курила. Трубку она использовала, как мы догадались, для воскурений. И этот предмет, как и медный поднос, имели явно ритуальное предназначение. Кстати, в последующем мы её также использовали. В трубку вставляли ароматические палочки, которые обычно применяются для воскурения, и поджигали в те минуты, когда душа требовала молитвы. Думаю, в такие мгновения наши чаяния доходили до адресата быстрее… Впрочем, я сейчас уже отклоняюсь от темы, которую заявил в этой главе. А она, как никогда близка к своему завершению.

Башня Юпитера заработала. И её функционирование осуществлялось в тесном тандеме с нижним храмом Духа Святого. Мне даже представляется, что башня и храм являют собой некий вечный двигатель, который временно был на профилактике и не работал, а сейчас вновь запущен. Я не сомневаюсь, что служить ему долго. Не зависимо от того, сохранится ли он как конкретное строение или будет со временем разрушен. Главное – он энергетически не уничтожаем. И башня, и храм вместе имеют некий комплекс своих стойких, невидимых двойников. Это как бы их душа. Вот до неё никто не смеет дотянуться, чтобы нанести вред. Мне кажется, что совершая конкретную строительную работу на физическом плане, мы проделываем её же и на плане духовном. Хотя последнее и не всегда было нами осознано. Понимание пришло позже…

И теперь настал тот момент, когда надо предъявить свой главный козырь. Речь идёт о проекте столетней давности, к которому приложили руку многие из числа доверенных царских помощников. Но об истинном содержании которого знали единицы. Образно я назвал его «Тайный проект Николая II», понимая, что без участия последнего русского императора здесь не обошлось. Вот только, в чём заключалось его личное участие, мы можем лишь догадываться. Главное, что он наконец осуществлён. Так что мы исполнили и чаяния Николая II. Думается, среди тех, кто «болел» за нас в дни нашей стройки, был и он.

Что же дальше? Башня Юпитера включена в процесс проникновения в глубины прошлого, где таятся древние корни Руси. Познав их, и приняв эту древность как должное, дальше надо сделать его достоянием жителей Земли. Ибо это и есть путь к истине. Это путь к той чистой, незамутнённой нашим сознанием энергетике, прикоснувшись к которой можно вести речь о будущем. А в чём оно заключается? Что ждёт нас – катастрофы, глобальные перемены или же нечто иное, нам неведомое?

Не думаю, что в царских планах была предусмотрена глобальная катастрофа, которая могла бы привести к гибели нашей цивилизации. Скорее всего – наоборот. Речь шла о её сохранении и развитии того позитивного потенциала, который был по каким-то причинам заглушен. Или попросту исчерпан в тех старых рамках нашей жизни, за пределы которой мы выйти не в состоянии.

Я несколько раз приезжал в Счастливое специально для того, чтобы побыть возле башни. И с каждый разом возрастала убеждённость, что впереди меня ждёт работа. Не физическая, к которой я привык, а иная – исследовательская. Очевидно, я наряду с Кириллом, возможно, и другими людьми, стану тем, кто будет писать книги о прошлом, соединяя открытое нами с сегодняшним или же завтрашним днём. Здесь зародится новый центр, который можно назвать и научным, и духовным, и мировоззренческим одновременно. А башня Юпитера и будет его символом. Символом перемен к лучшему, символом-маяком для тех, кто будет жить после нас. Собственно, почему будет? Она уже есть, просто об этом люди ещё не знают. А он уже создан и прошёл своё «боевое крещение» во время строительных работ. Здесь синтез физики и духа проявился особенно сильно. И я был сам этому свидетелем.