1

Молодой граф Шарль Лотрек сидел на мягком кресле, запрокинув ногу за ногу, и нетерпеливо поглядывал на дверь. Пальцы его сжимали и разжимали платок, который он машинально взял в руку. Наконец, не выдержав, он откинул платок на миниатюрный белый столик, услужливо приставленный к креслу слугой Андре. Сейчас слуги не было в доме – граф отослал его на время к своему приятелю.

Наконец дверь широко распахнулась, и на пороге появилась женщина, которая была так восхитительна, что не оставалось сомнения – возможно, это одна из самых красивых француженок не только второй половины, но и всего XVIII века. Впрочем, на данном утверждении настаивать не будем, дабы не обидеть других, не менее привлекательных женщин этой романтической страны.

– Моя Лу! – воскликнул граф и протянул навстречу ей руки, – иди же ко мне…

Луиза, так звали открывшую дверь красавицу, победоносно улыбнулась и сделала один шаг в комнату, где сидел Шарль Лотрек.

– Надеюсь, ты меня еще ждешь?

Лотрек нетерпеливо вскочил и крепко обнял ее. Он стал нежно целовать ей шею, волосы, глаза, явив каждым движением бурную, ничем не обузданную страсть.

Красавица слабо, лишь для приличия, сопротивлялась. Но было видно, как ей приятен порыв графа. Наконец, утолив жажду поцелуев, Шарль сказал:

– Теперь к столу. Боюсь, что все уже остыло!

– Ничего, – успокоила его Луиза, – главное, ты, мой милый, не остыл.

– Лу! Как ты можешь?!

– Тс…с, – Луиза приложила свой прелестный пальчик к его горячим губам, – больше ни слова!

Шарль и Луиза, которая ростом была вровень с графом, несколько секунд стояли молча и пристально смотрели друг другу в глаза. В этом взгляде было все: и нежность, и страсть, и желание, ничем и никем не сдерживаемое, и надежда, что их влечение друг к другу никогда не пройдет.

– Ну, идем же к столу!

Шарль увлек Луизу за собой, и через мгновение они уже сидели за небольшим элегантным белым столиком, стоящим посреди комнаты. Яркий солнечный свет из окна рассеивался ажурной занавеской и мягко ложился на яства, дожидавшиеся, когда их с наслаждением съедят два изнывавшие всю ночь от страсти человека.

Граф галантно отставил ажурный стул, давая возможность Луизе первой сесть за стол, и тут же с необыкновенной резвостью уселся напротив нее.

Быстро разлив из графинчика в небольшие серебряные бокальчики красное вино, Шарль с трепетом произнес:

– За нашу любовь, милая!

Улыбка скользнула по ярким губам Луизы, и от этих губ граф не мог отвести взгляд. Впрочем, будь на его месте другой мужчина, наверняка и тот счастливец вел себя точно так же.

 

2

Они сидели друг против друга и небольшими глотками пили сладкое вино. Шарль был одет в безукоризненный, сшитый по последней моде, белый костюм, позволив себе лишь небольшую небрежность – расстегнуть одну верхнюю пуговицу тугого воротничка. А Луиза была в небесно-голубом платье, которое ей очень шло. Впрочем, и другие цвета подходили блондинке Лу не меньше. Шарль, конечно, это знал, но очень любил видеть ее именно в голубом.

– Как ты просила, – сказал он и поставил на стол серебряную тарелку с жареными стручками фасоли и ветчиной, посыпанной сверху зеленым горошком, – ты ведь это любишь?

Лу, не говоря ни слова, ловко подцепила серебряной вилочкой с двумя зубцами ближайшую к себе фасолину и медленно поднесла ее ко рту. Шарль неотрывно наблюдал за каждым ее движением, стараясь не упустить даже детали.

– Ты тоже ешь, – улыбнулась Луиза и потянула своими красивыми губами фасолину, – ешь, а то останешься голодным. И у тебя не будет сил для меня. А это опасно.

Она снова улыбнулась, но теперь ее улыбка больше ничего не выражала. Лу была голодна и полностью отдалась поглощению пищи, как часом раньше также полностью, без остатка, она предавалась любовным утехам с Шарлем, человеком, которого очень любила. И одновременно страшилась и боялась своего чувства к нему. И на то у нее имелись свои веские причины.

На вид Луизе давали лет 27–28, но на самом деле она была на десять лет старше. И только ее ослепительная красота и природная стать помогали уверенно держаться в более младшей возрастной группе, с иными возможностями и перспективами. Однако она понимала, что пройдет еще несколько лет, когда истинный возраст придется скрывать, и делать это будет все труднее и труднее. Тогда и появятся проблемы, ныне ее не задевающие, но о которых, увы, ей приходится думать уже сейчас. Лу, Лу, красавица Лу… Неужели тебя коснется когда-нибудь старость?

Шарль ел молча, а когда насытился, налил себе и Луизе крюшон в большие серебряные бокалы. Лу поблагодарила одними глазами и быстрыми глотками стала пить.

– Еще? – поинтересовался граф.

– Нет, спасибо, – Лу благодарно взглянула на графа, которого хоть и сильно любила, можно даже сказать, что она впервые в жизни так откровенно открылась мужчине, но в отличие от своего любимого все-таки старалась по возможности как-то сдерживать свои чувства. Хотя, конечно, видела, не могла не видеть, как Шарль тоже сильно ее любит. Он моложе? Да, но не это главное…

 

3

Допив крюшон, граф промокнул губы салфеткой и вторично налил в маленькие бокальчики вина.

– Я хочу выпить за тебя, Лу.

– За меня мы уже пили, – ответила Луиза.

– Хорошо. Тогда давай выпьем еще раз за нашу любовь.

– И пусть она длится всю жизнь. Да?

– Да, моя милая.

Луиза вздохнула и одним глотком опустошила бокальчик. Пусть будет так: на всю жизнь. Хотя это и невозможно. Что-то обязательно помешает их счастью. В ее жизни так уже бывало не раз. Может быть, Господь хотя бы на этот раз смилостивится? Может быть…

На десерт Шарль предложил отведать крем Монблан из каштанов, и Лу, жуткая сладкоежка, с удовольствием съела и это кушанье, забыв обо всем на свете. В конце концов, в этом тоже заключается счастье. О чем еще мечтать?

Конечно, в ее жизни было много мужчин. Одни задерживались рядом на какое-то время. Другие исчезали с поля зрения, не оставив после себя ни следа.

Однажды она решила подсчитать, сколько же их было у нее, и дошла до цифры… Невероятно, сама ужаснулась. Как много! А любила ли хоть одного?

Конечно, это вопрос. И вопрос непростой. Несколько раз ей казалось, что, действительно, она любит. Но… Вот и стала с тех пор осторожной. А когда появился Шарль…

– Лу!

Луиза подняла на графа тревожные глаза.

– Лу, ты меня слышишь?

– Конечно, – Луиза ответила как можно спокойней.

– Я тебя в третий раз спрашиваю, ты мусс есть будешь?

– Мусс?

– Да, мусс. Малиновый мусс.

– Конечно, буду…

Через несколько минут, ловко орудуя серебряной лопаткой, Луиза «справилась» с муссом и, отказавшись от других десертных блюд, решительно сказала:

– Все. Я сыта.

– Может быть, выпьем еще по одной? – Шарль коснулся рукой маленького серебряного бокальчика.

– Не-ет, – протянула Луиза, – нет.

Шарль, несомненно, был мужчиной ее мечты. Но разве возможно в их мире…, точнее, в ее мире, настоящее счастье?

Граф вытер салфеткой губы, резко поднялся со стула и, решительно обойдя стол, подошел со спины к Луизе. Он мягко опустил руки на ее плечи и поцеловал макушку. Ее волосы слегка запутались в его усах, и он, шутя, как кот, стал отфыркиваться. Смешно. Луиза рассмеялась и, посмотрев на Шарля снизу вверх, сказала:

– Шарль…

Больше ничего произнести красавица не успела. Ибо граф тут же нашел ее губы и жадно их поцеловал. Поцелуй получился затяжным, и Луиза поняла: Шарль этим не ограничится. Она обхватила любимого руками и мысленно прошептала: «О Господи, Шарль, Шарль…»

 

4

Через несколько мгновений, словно опомнившись, Луиза резко отстранила от себя графа.

– Шарль, мне же надо уходить, Шарль, ты ведь знаешь…

Но граф ничего не хотел слышать. Он крепко обнял ее и принялся с жаром целовать. Вот его язык прошелся по влажным губам Лу. И вот уже два языка, будто два язычка пламени, заплясали, касаясь друг друга, словно радуясь нечаянной встрече. В это мгновение Луиза отдалась чувству, понимая, что быстро выбраться из объятий Шарля ей все равно не удастся.

– О, Шарль, подожди…, – наконец взмолилась она, – давай выпьем вина, как ты хотел.

Граф высвободил свои руки и быстро наполнил бокальчики. Лу взяла один из них, не успела отпить, как увидела, что граф сразу, в два глотка, выпил свой напиток.

– А ты?

– И я, – ответила Луиза.

Она не спеша выпила вино и тут же, обхватив Шарля руками, прижалась губами к его губам. Граф вновь провел кончиком языка по ее устам. Но Лу вдруг сама с силой прильнула к его губам, и Шарль ощутил, как в его уста вливается какая-то лавина холода. Лед и пламень! «Так это же вино!» – догадался Шарль. Оказывается, Луиза, осушив свой бокал, держала несколько секунд напиток во рту и вот теперь «вернула» его любимому таким необычным способом. Оказывается, так сладко бывает то, что при иных обстоятельствах могло бы вызвать неприязнь. Но, когда любишь…

Спустя несколько минут граф, наконец, отпустил Лу. Но отпустил лишь для того, чтобы проговорить одну фразу:

– Пошли в спальню.

Луиза, у которой голова шла кругом, пыталась как-то сопротивляться, шепча одно и то же:

– Шарль, милый Шарль, мне же пора.

Но против горячего напора ей устоять уже было невозможно.

Граф увлек свою любовницу в спальню, которая находилась рядышком с комнатой, где они только что обедали, и повалился вместе с ней на широкую кровать.

– Шарль…, – только и простонала Луиза.

Целую ночь накануне они уже предавались любовным утехам. Шарль был на этот раз просто неутомим. Лишь к утру он угомонился и уснул. Казалось, он, утолив «любовный» голод, сможет на какое-то время забыть о Луизе. Оставалось лишь спокойно позавтракать и распрощаться. Но завтрак, как мы видим, перерос в новую страсть, и любовники вновь оказались в спальне.

– Шарль, подожди, подожди, я ведь одета, нельзя мять платье! – воскликнула Луиза и засмеялась. – Ну же, Шарль, отпусти меня!

Граф на мгновение ослабил объятия, и красавица тут же, сев, ловко сбросила на пол белые туфельки с каблучками, напоминающими рюмочки, и принялась снимать чулки, в верхней части которых была приколота алая шелковая розочка.

– Не надо! – скомандовал граф, – дальше я сам.

 

5

Он сел, рывком расстегнул пуговицы и сбросил с себя сюртук, который мягко упал на туфельки Луизы. И тут же принялся бережно, лаская ножки любимой, стягивать с них белые чулки.

Надо сказать, что спальня, обставленная также изысканно, как и столовая, по цветовому тону разительно от нее отличалась. Если в первой преобладали мягкие, пастельные тона, то здесь, в спальне, вовсю бушевали малиновые оттенки. Начиная от занавесок и заканчивая пуфиком у круглого зеркала, все переливалось малиновым цветом. Лишь шелковое покрывало на кровати оказалось белым. Но оно сейчас и Шарлю, и Луизе было без надобности, поэтому покрывало улеглось прямо на графский сюртук. И, конечно же, запах духов. По всей спальне распространялся этот дивный, тонкий аромат, заставлявший фантазировать и поощрявший здесь совершать любые вольности.

Шарль умеючи, очень быстро раздел любимую женщину и так же стремительно разоблачился сам. Не теряя ни секунды, он с жаром принялся ее целовать. Всю, до кончиков ее пальцев на ногах, при этом возбуждаясь все больше и больше. А Луиза… Впрочем, только сейчас во всей ее прекрасной наготе можно было оценить эту женщину.

Трудно описать во всех оттенках восход зари над горной долиной или томление ночного озера под парящими над ними июльскими звездами. Точно также невозможно описать красоту Луизы. Белая кожа была необыкновенно нежной и бархатистой. Ноги длинные и идеальной формы, заканчивались лодочкой изящной стопы. Талия узкая, как у девочки, а остальное…

Шарль именно сейчас целовал ее изысканный пупок, время от времени прикладываясь к коже с жадностью младенца, желающего извлечь из груди кормилицы побольше молока. Вот мужчина опустился чуть ниже, и его усы юркнули в пушистый треугольник, всегда возбуждавший воображение не только горячих французов. Спустя мгновение Луиза взмолилась:

– О Шарль!

Она запустила свои длинные пальцы в его черные, вьющиеся волосы, стараясь до последнего не терять рассудок: «Лети, мой милый, лети…»

Да, она любила этого человека. Мало кто из встречавшихся в жизни мужчин мог доставить такое удовольствие, полное изыска и глубины. Но Шарль… Он ведь был не просто искусным любовником. Он обожал ее. И вдохновлялся этим чувством так, что становился просто неистовым, отдавая любимой всего себя без остатка.

Но «тонкая» Лу слегка умерила его пыл, стараясь оттянуть приближение острого момента. Чуть позже, в то мгновение, когда граф слегка успокоился, она, наоборот, подбодрила его. Чувствовалось, что это настоящая мастерица. И рядом с ней любой, самый никудышный любовник, мог стать достойным и уважающим себя мужчиной. А Шарль…

 

6

– О Господи! Шарль…

Руки Лу скользнули по жаркому телу графа, и она уже готова была впиться своими острыми коготками в мускулистые, пропитанные влагой мышцы.

За окном вовсю бушевало солнце, но плотные малиновые занавеси не пропускали в спальню неуместные сейчас лучи света, сохраняя над кроватью уютный полумрак любви.

Спустя четверть часа Луиза скользнула с кровати и на пяточках, по-детски, потопала по холодному мраморному полу к валявшимся посреди комнаты чулкам. Быстро вернулась, выхватив из-под сброшенного на пол покрывала белые туфельки и поставила их рядышком.

В ту же секунду замерла, спиной почувствовав на себе взгляд любимого мужчины. Быстро повернулась и поцеловала Шарля в губы, крепко сжав ладошками его голову.

– Лу…, – прошептал граф.

– Да, мне пора.

Луиза стала быстро и ловко одеваться, а Шарль неподвижно лежал на кровати и молча наблюдал за ее передвижениями по спальне. Вот она подошла к окну и слегка отдернула тяжелую малиновую занавеску, вот уселась на мягкий пуфик перед круглым зеркалом и жесткой щеткой стала причесываться. Затем ее рука коснулась нарисованной на правой щеке мушке, как бы проверяя наличие непременного атрибута женской красоты.

– Лу!

– Да, Шарль.

– Лу, я тебя люблю.

– И я тебя, милый, люблю, – сказала Луиза, не отворачиваясь от зеркала.

– Я сильно тебя люблю.

– Ну, ты мой дорогой, – грудным голосом ответила Луиза и, повернувшись к Шарлю, кокетливо ему улыбнулась, – я тебя тоже сильно люблю.

– Но ведь ты сейчас уйдешь?

– Конечно, мне надо уйти.

Шарль сел на кровати и стал медленно одеваться, время от времени поглядывая на прихорашивающуюся красавицу. Наконец, Луиза поднялась и сообщила графу, что готова и ей давно пора бежать. Шарль подошел и чмокнул ее в лоб, а Лу в ответ поцеловала его в губы и выпорхнула из спальни. Граф не стал ее провожать, молча надевал накрахмаленную рубаху и смотрел в открытый проем окна. Вот в нем мелькнула прелестная головка Лу и тут же скрылась, словно и не было ее вовсе. Ушла. Или не было ее вовсе?

Граф вспомнил тот томный момент, так возбудивший его всего-то три четверти часа назад, и закрыл глаза. Ушла. А как иначе?

 

7

В этом небольшом городке Шарль Лотрек оказался случайно. Он вынужден был спешно покинуть Париж, где прежде проживал во всем известном розовом особняке. Так сложились обстоятельства. Позже граф не раз анализировал свой поступок, сравнивал его с нечто подобным, случившимся однажды с его отцом. Удивлялся некому подобию, повторяемости событий. Можно сказать, роковой повторяемости. Но тогда, оказавшись в Дижоне, конечно же, не в полной мере осознавал, почему судьбе было так угодно выбросить его из Парижа и засунуть в такую дыру. Впрочем…

Конечно, Дижон от столицы Франции располагался на почтительном расстоянии, это так. Но, вместе с тем, он сам являлся древней столицей бургундских герцогов. А кто сказал, что этот славный род хоть в чем-то уступал любому другому? Впрочем, и сам род Лотреков, в крови которого течет кровь многих королевских династий, мало кому в чем уступал. Разве в этом дело? Главное, что Шарль остался жив. Главное, что он, временно ретировавшись из Парижа, сумел сохранить одну семейную реликвию, доставшуюся от отца. Перед смертью тот призвал Шарля к себе и умолял не промотать эту святыню ни при каких обстоятельствах. Беречь ее как зеницу ока. И относиться к ней с глубоким почтением.

Шарль так и поступил однажды, еще в Париже. После чего и вынужден был коротать дни в захолустном Дижоне. «Но ведь это временно, – думал он, – конечно, временно». В Париж он еще обязательно вернется. Да теперь, признаться, и не к спеху.

Лотрек подошел к окну, в проеме которого только что мелькнула прелестная головка Луизы. Как славно, что так нежданно-негаданно он встретил здесь свою любовь. Конечно, Шарль и раньше любил женщин, что скрывать. Но так, как сейчас… Он молил Господа, дабы тот даровал им обоим счастье. И Всевышний вот уже почти полгода хранил трепетные отношения, сложившиеся между Шарлем и Лу. Беды и несчастья обходили их стороной. Каждая их встреча – как единственная, каждый поцелуй – как первый, а страсть…

Граф задернул занавеску, и спальня погрузилась в полумрак. Зажег свечу и установил ее на крышку комода. Достав ключ, отпер один из нижних ящиков и вытащил завернутую в белую тряпицу какую-то довольно тяжелую вещицу. Бережно перенес ее на столик, где четверть часа назад Лу прихорашивалась у зеркала, и стал неспешно разворачивать.

Затем замер, прислушиваясь к шагам за окном. Не его ли слуга возвращается? Нет, все тихо. Вернулся к комоду и, захватив свечу, перенес ее к столику. Теперь в круглом зеркале отражались изящный огонек и кантик дыма, устремлявшийся куда-то ввысь.

Шарль аккуратно развернул тряпицу и ладонью разгладил каждый ее уголок. А затем мизинцем провел по кругу лежащей перед ним семейной реликвии, словно пытался вытереть неизвестно откуда взявшуюся пыль. Но никакой пыли не было. Тусклое золото поблескивало в отсветах играющего огня свечей, навевая на графа невеселые воспоминания.

Он припомнил, как отец рассказал об этой удивительной вещице, стараясь не пропустить даже малозначительный факт. Будто он имел какое-то значение сейчас, спустя столько лет. Хотя, кто знает, может быть, и имел?

 

8

– Мы тогда вышли в море еще за полночь, – Шарль стал вспоминать рассказ отца, – рассчитывали перехватить торговое турецкое судно в тот самый момент, когда мусульмане меньше всего ждали нападения на свой корабль. И наш маневр удался на славу. Турки, в самом деле, не ожидали атаки и сопротивлялись недолго.

Добыча, как и ожидалось, оказалась богатой. Но больше всего Лотрека привлекли не заморские ткани и золотые украшения, а нечто иное. В трюме корабля он обнаружил полуживого от страха татарина, который судорожно сжимал в руках обыкновенный тряпичный узелок, не представлявший на первый взгляд какой-либо ценности. В нем могли находиться снедь или, в лучшем случае, нехитрые пожитки этого довольно бедного, судя по одежде, человека.

Честное слово, отец Шарля, не помышляя дурного относительно татарина, хотел лишь выволочь того на палубу и пристроить к другим плененным пиратами торговцам. За каждого из них можно было получить хорошие деньги. А за бедного татарина? Но не оставлять же его в трюме… Лотрек выволок пленника на белый свет, а тот вдруг возьми да и свались в обморок. В этот самый момент узелок-то из рук и выпал.

Как-то он так странно цокнул о деревянное покрытие палубы, что Лотрек вдруг обратил внимание на эту деталь. И тут же развязал грязный узел. В тот же миг глаза его расширились от удивления. Там, внутри, блестела золотом какая-то странная и ни на что не похожая вещица. Граф вытащил ее и стал пристально рассматривать. Перед ним лежало золотое кольцо, даже не кольцо, а обруч, который можно было одеть на голову.

Но это была вещь не для головы. Во-первых, кольцо оказалось толстым, наверное, с палец в толщину. Во-вторых, к нему была аккуратно приклепана длинная золотая пластина, заканчивающаяся щеколдой, у которой, впрочем, не было засова. Тем не менее, становилось ясно – находка прежде играла какую-то хозяйственную роль. Но если она золотая, можно лишь догадываться о той возможной роли и самом месте ее нахождения.

Лотрек в задумчивости взял вещицу в руки и тут же ощутил необыкновенную тяжесть ее. Нет-нет, это не тяжесть, это сила, исходившая от золотого кольца, делала ее необыкновенно тяжелой. В тот же миг граф понял, что держит в руках очень ценную и очень древнюю реликвию. Пальцы у него дрогнули, и он чуть было не выронил ее на палубу. Да, такая удача случается раз в жизни!

В этот самый момент татарин пришел в себя и с удивительной ловкостью вскочил на ноги. Где и силы взялись! Увидев кольцо в руках француза, он с криком набросился на него и стал Лотрека душить. С огромным трудом граф, который был, наверное, в два раза больше несчастного татарина, высвободился и, разъярившись, нанес противнику сокрушительный удар по голове. Татарин упал, как подкошенный, и вскоре испустил дух. В тот момент Лотрек подумал, что как-то нехорошо досталась ему древняя реликвия. Не принесет ли она ему в дальнейшем беду? Но, взглянув на золотую добычу, тут же забыл о закравшемся в душу сомнении. Все так прекрасно начинается.

 

9

…Шарль отвлекся от нахлынувших воспоминаний и бережно взял в руки золотое кольцо. Да, его отец напутствовал, дабы он, Шарль, берег святыню, как зеницу ока, лелеял ее и ни в коем случае не допускал над нею глумления. Ибо это, как оказалось, чревато очень серьезными последствиями. Отец не сказал, какими именно. Но Шарль и сам начал кое о чем догадываться. В семье стали случаться различные, зачастую нелепые истории, которые приводили к упадку их древний род. Наконец, абсолютно нелогичная, глупая смерть отца.

Молодой граф мог списать все на совпадения, но позже уже сам оказался в ситуации, объяснения которой дать не мог. Его жизнь висела на волоске, который мог оборваться в любую секунду. Тогда-то он и принял решение бежать из Парижа и уединиться под чужим именем в неблизком Дижоне.

Когда тучи над головой рассеялись, друзья прислали ему добрую весть – можно возвращаться домой. Наверное, при иных обстоятельствах Шарль так бы и поступил, но случай… Здесь, в Дижоне, он познакомился с очаровательной женщиной Луизой Симсон. И страстно влюбился в нее. К сожалению, статус Лотреков не позволял графу жениться на простолюдинке, и Шарль, не зная как поступить, медлил с отъездом в Париж.

Но здесь случилось еще одно удивительное событие. Он вдруг вспомнил, что в их родовом предании сохранилась легенда о некоем Андре Лотреке, предке Шарля где-то в «…надцатом» колене, который забавы ради (впрочем, как и отец Шарля) иногда пиратствовал в Средиземном море. Тогда-то он и «познакомился» с неким британцем Симсоном, корабль которого французы взяли на абордаж. Симсон попал в плен. А ночью, когда начался шторм, он решил сбросить Лотрека за борт, что ему и удалось, но, не удержавшись, и сам полетел в бушующее море. К сожалению, британец плавал очень плохо и вскорости начал тонуть.

Однако Андре неожиданно проявил удивительное благородство и спас Симсона, помогая тому держаться на воде. К счастью, утром мимо них проходило торговое судно, и его моряки заметили двоих выбившихся из сил пловцов. Спустя некоторое время они благополучно достигли земли, а еще спустя несколько месяцев Лотрек и Симсон, ставшие к тому времени друзьями, добрались до родового имения Андре. Потом уже Симсон женился на родной сестре своего спасителя, и у них родились дети, в крови которых текла кровь и аристократов Симсонов, и буйных, горячих Лотреков.

Время развело потомков этих людей, но Шарль решил проверить, не является ли его Лу представительницей того самого рода Симсонов. Несколько месяцев он наводил справки, и вот – долгожданный результат. У него была, наконец, бумага, из которой он ясно выводил родословную Луизы: она действительно принадлежала к тем самым Симсонам. К сожалению, ее род, или вернее сказать – ветвь Луизы, давно обеднела и потеряла свой титул.

Шарль задался целью восстановить любимую Лу во всех ее правах, благо, на то имелись основания. И уже тогда… Впрочем, его очень волновало это странное совпадение двух пиратских вылазок, в которых принимали участие его предки: следствием одной явилось и рождение на свет самой Луизы, а следствием второй – вот это поблескивающее от огня свечи золотое кольцо. Несколько минут назад Лу сидела у комода, где хранилась реликвия, и Шарль, глядя на нее, казалось, подспудно уловил некое воздушное движение от любовницы к комоду и обратно.

Может быть, здесь есть какая-то, пока невидимая ему связь? Кто знает? И кто знает, чем закончится его любовный роман с этой обворожительной женщиной?

 

1

Луиза быстрыми шагами удалялась от особняка, в котором жил Шарль. На ее лице не осталось и следа от тех удовольствий, которые она испытывала в гостеприимном для нее доме. Теперь все ее мысли неслись туда, куда она поспешно шла. Было видно, что женщина явно нервничала, опаздывая на встречу. И это выводило ее из душевного равновесия. Ну вот, наконец, и угол, за которым…

Она дробно застучала каблучками по ступеням и, приоткрыв коричневую дверь, ловко прошмыгнула вовнутрь.

– Ну наконец! – раздался чей-то зычный голос, – где тебя носило столько времени!

– Я сейчас, сейчас…, – оправдывалась красавица, стараясь успокоить сбившееся от быстрого шага дыхание.

Здесь, в борделе, а Луиза пришла именно сюда, было тихо и достаточно темно. А после яркого солнца глаза Лу не сразу привыкли к полумраку, требовалось хотя бы краткое время, чтобы привыкнуть к новой обстановке. Впрочем, разве можно ее назвать новой? Конечно, нет, скорее – «доброй старой» и давно приевшейся.

Хозяин борделя, невысокий лысый мужчина, недовольно посмотрел на красавицу и испытывающе спросил:

– Снова к нему ходила?

– А вам-то что? – зло ответила Луиза, – условиями нашего договора это не возбраняется.

– Конечно, конечно, – в тон ей ответил лысый, – а опаздывать на работу разве не возбраняется? Клиент давно пришел, нервничает. Мне неприятности…

Лу криво улыбнулась.

– Нервничает? Ничего, пусть потомится. Это даже полезно. А от вас не убудет, мой господин.

– Господин…, – хозяин подошел к высокой стойке, за которой виднелся туалетный столик из черного дерева, и запустил за стойку руку. В то же миг, как фокусник, он вытащил веер и протянул его женщине:

– На, возьми, не забудь…

Луиза изящно, двумя пальчиками, приняла веер и выпорхнула из гостиной. Хозяин только покачал своей лысой головой, мол, что с тобой делать. Такая ты есть, и переделывать бесполезно. А избавиться от строптивой Луизы означало для хозяина потерять львиную часть своего дохода. Ведь Лу считалась «звездой» всего борделя, привлекавшей в это злачное заведение самых богатых клиентов.

Впрочем, здесь Луизу называли по-иному – Кошкой. Или, в крайнем случае, кошкой Лу. Но такое имя было ей дано не столько за изящество в любовных играх, сколько за независимость в суждениях и собственных поступках. Со вторым, ради первого, хозяину борделя приходилось мириться. Как и в этот раз.

 

2

Быстро переодевшись, Луиза вошла в кабинку, которая отделялась от туалетной комнаты, где Лу оставила свое платье, тяжелой бордовой бархатной шторой. Здесь ее и поджидал клиент, о котором несколькими минутами прежде говорил лысый хозяин борделя. Впрочем, слово «поджидал» явно не соответствовало действительному положению дел. На маленьком бархатном диванчике, свернувшись калачиком, крепко спал мужчина.

– Филипп! – позвала Луиза и пристально посмотрела на спящего. Но тот даже не пошевелился. Значит, действительно уснул, не притворяется.

Кошка Лу нетерпеливо постукивала себя веером по плечу, соображая, как ей поступить. Не найдя ничего лучшего, она еще раз, теперь уже громко, произнесла:

– Филипп, кажется, вы уснули?

– А? – раздалось в ответ, и мужчина, сладко проглотив слюну, открыл один глаз.

Тут же сев, уставился сонными глазами на улыбающуюся Луизу и дружелюбно послал ей воздушный поцелуй.

– Бонжур, мадам Лу! А я, признаюсь, уснул.

Перед Лу на диванчике сидел изрядно помятый жизнью французский офицер. Его огненно-рыжие волосы смешно торчали в разные стороны, а отчетливо проступивший второй подбородок явно указывал на заурядного любовника. Впрочем, Филипп обладал тем достоинством, которое сразу перечеркивало все его недостатки. Он был богат. И лысый хозяин борделя держался за рыжего офицера так же крепко, как и за саму кошку Лу.

Луиза в последний раз, уже скорее по инерции, чем по необходимости, ударила себя свернутым веером по плечу и отступила на один шаг назад, к самой шторе. Одета она была соответственно: белый корсет, впрочем, выполненный изящно, со вкусом, подчеркивал ее пышную грудь. А белые ажурные чулочки подчеркивали красоту ног, делая их просто неотразимыми.

Быстро развернув веер, Луиза пикантно прикрыла им лоно и, грациозно выставив вперед ножку, ласково сказала:

– Ну, здравствуй, Филипп.

Рыжий офицер ничего не ответил, он во все глаза смотрел на необыкновенной красоты тело, которое сейчас его волновало больше всего. Вот кошка Лу изящно поклонилась, вот мелькнула в полумраке кабинки ее рука. Вот веер, как бабочка, порхнул куда-то прочь… Луиза танцевала перед завороженным офицером, приближаясь к нему все ближе и ближе. Сколько раз она проделывала это перед Филиппом! Да разве перед ним одним… Впрочем, ее танец действовал на мужчин всегда одинаково. Ни один из них еще не выразил своего неудовольствия по поводу кошки Лу. Все оставались довольны.

Возбудившись видом соблазнительной танцовщицы, офицер подозвал к себе Луизу и стал судорожно раздеваться. Но опытная женщина одним ловким движением пресекла его жалкие попытки разоблачиться.

– Т-с-с! – прошептала она, – не торопись, милый, – я сама… сама…

Филипп откинулся на спинку дивана и, дыша все глубже и глубже, стал молча следить за тем, как красивая полуобнаженная женщина умело снимала с него одну часть его обмундирования за другой.

– Лу, – наконец проговорил он и запустил пятерню в ее пышные волосы, – как мне тебя не хватает!

– Я знаю, милый Филипп, – быстро ответила Луиза, – поэтому мы сейчас вместе.

 

3

Сюда, в бордель города Дижона, Луиза Симсон попала случайно. Скитаясь по Франции, она часто перебивалась случайными заработками, не гнушаясь и любовных беспорядочных связей с мужчинами. Французская революция отбросила ее сюда, на юг Франции, в Дижон, где она и вынуждена была на самых унизительных для себя условиях согласиться работать в борделе. Тогда у нее другого выхода не было, и в определенной степени Луиза даже признательна была лысому хозяину, приютившему бездомную женщину.

Сейчас этот лысый хозяин борделя чутко прислушивался к характерным стонам и шорохам, доносившимся из-за задернутой бордовой шторы кабинки. Кошка Лу знала свое дело и знала его хорошо. Не так давно граф Лотрек напрямую обратился к нему, Марселю Перро, с предложением расторгнуть унизительный для Луизы договор. Он пошел навстречу, тем более граф обещал заплатить хорошую сумму. Но покуда деньги из Парижа Лотреку не пришли, Луиза была вынуждена исполнять свою известную роль. Таковы правила, увы…

Когда Филипп устало откинулся на диване, кошка Лу, изящно извернувшись, выскользнула из его слабых объятий и отошла в самый угол кабинки. По пути она подобрала валяющийся на полу корсет и чулки, но одевать их не стала. Пусть клиент запомнит ее и такой.

– До свидания, Филипп! – она ударила по своему плечу закрытым веером, явно собираясь покинуть рыжего офицера. Настроение у Лу было явно подавленным. Ей очень не хотелось сегодня приходить в бордель, в котором все для нее стало тошнотворно противным. Именно тошнотворно. Она явственно почувствовала тошноту и рези в животе. Стало явно не по себе. Что это такое? Простая мнительность, или у нее, в самом деле, стал болеть желудок?

С трудом сдерживаясь, Луиза деланно улыбнулась. Филипп, тут же поднявшись с диванчика, подошел к крохотному столику, на котором стояла горящая свеча, и открыл верхний ящичек. Вытащив оттуда довольно внушительную пачку денег, протянул их Луизе.

– Лу, это тебе.

– Все? – удивилась Луиза.

– Да, – подтвердил офицер.

– О-ля-ля, – пропела кошка Лу и поцеловала Филиппа в щеку, – вы так добры ко мне.

Филипп грустно улыбнулся.

– И ты ко мне тоже…

Уже у себя в туалетной комнатке Луиза оделась и спрятала половину из заработанной суммы на груди за вырезом платья. Выйдя в гостиную, нашла там лысого Марселя и молча отдала ему в руки часть денег Филиппа. Но тот, зло посмотрев на кошку Лу, тут же обшарил ее и вытащил припрятанные деньги. Оттолкнув от себя Луизу, он тщательно пересчитал заработок и, положив его на стойку, выдернул одну бумажку для Лу.

– На, бери.

Луиза гордо выхватила деньги и уже собиралась уходить, как услышала за спиной окрик:

– Не забудь, что вечером тебя ждет еще один клиент!

Плечи Луизы опустились, а резь в животе усилилась. Но она сделал вид, что все в порядке.

– Не волнуйтесь, помню.

Хотя, конечно же, она забыла о клиенте. А так надеялась вечер провести с Шарлем! К сожалению, граф теперь вынужден будет ждать до утра. Се ля ви! Пока деньги из Парижа не придут, клиент всегда будет прав…

Луиза вышла на улицу и, будто кошка, зажмурила глаза от яркого солнца. Тошнота, слава Богу, стала отступать.

 

4

Лишь на следующий день Луиза выбралась к Шарлю. Граф только что получил из Парижа какие-то важные бумаги и сосредоточенно их просматривал. Слуга Андре ходил на цыпочках, чтобы не мешать своему хозяину. Появление Лу внесло сумятицу в тихую жизнь особняка. Сразу же захлопали двери, забегал слуга, полетели в сторону бумаги.

– Шарль!

– Лу! Я так тебя ждал.

– Шарль, милый Шарль… Я не могла…

Лицо Лотрека сделалось грустным, сразу же морщинки покрыли уголки его глаз.

– Я понимаю. Разумом все понимаю. А сердцем принять не могу.

– Ну, Шарль!

– Хорошо, хорошо, милая Лу, молчу.

Граф крепко обнял Луизу и стал ее горячо целовать. Лу покорно подставила лицо и закрыла глаза. Почему ее жизнь так складывается? Нелепая, глупая жизнь. Даже сейчас, в объятиях любимого человека, ей грустно и одиноко. Эх…

– Мы сейчас будем пить чай, – услышала она голос Шарля.

– Эй, Андре, – крикнул он слугу, – мы будем пить чай. Нет! Мы будем пить вино!

И уже тихонько прошептал ей на ухо:

– Правда, милая. Будем пить вино. Мы поднимаем бокалы за нашу любовь.

– Ой! – Луиза отстранилась, – не кричи мне на ухо. А то я совсем оглохну.

– Ах, да! Забыл совсем, – Шарль рассмеялся, – ты же туга на одно ухо. А я теперь и в другое… Прости меня.

Через четверть часа они сидели за уже знакомым столиком. Андре только что подал им суфле в розетке с золотым ободочком и малиновый мусс в серебряной пиале. Шарль открыл бутылку и разлил в бокалы красное вино. Они выпили за любовь, за себя и еще раз за любовь. Луиза развеселилась и стала рассказывать графу разные смешные истории из собственной жизни. Влюбленный мужчина слушал ее очень внимательно, чутко реагируя на каждую шутку и заразительно смеясь над теми милыми нелепостями, в которые попадала Лу.

Наконец глаза Луизы сделались серьезными, и она спросила:

– Скажи, Шарль, ты сейчас просматривал бумаги, которые так долго ждал?

– Да, – ответил граф, – из Парижа пришли обнадеживающие известия.

– Есть нужная сумма? – почти выкрикнула Луиза.

– Почти…

– Но сколько?

– Лу, пока половина. Деньги будут в Дижоне со дня на день.

– Шарль! – Луиза готова была расплакаться, но граф ее быстро успокоил.

– Не волнуйся, милая, и вторая половина денег скоро будет. Ждать осталось совсем недолго. Мы ведь ждем дольше.

Шарль встал из-за стола и, как в прошлый раз, подошел к Луизе со стороны спины. Он аккуратно раздвинул волосы на ее шее и поцеловал обнажившийся участок ее кожи, еле заметно пахнущий лавандовым маслом и еще чем-то тонким и необыкновенно приятным.

Граф провел кончиком языка до мочки уха Лу, а затем бережно, будто шея любимой была хрупкой, как стекло, стал целовать Луизу, постепенно опускаясь до предплечья, где у нее находилась та самая, любимая ими обоими искомая точка.

– Шарль, о Шарль! – простонала красавица и, подняв руку, попыталась погладить графа по голове. Но ее ладонь скользнула куда-то мимо, и рука сама собой опустилась.

Между тем, Лотрек с жадностью целовал ее бархатистую кожу, и Луиза все больше и больше погружалась в привычное и любимое для нее состояние.

 

5

Неожиданно она ойкнула и инстинктивно отстранилась от уже разгоряченного Лотрека.

– Лу, что случилось? – удивился тот.

– Подожди, подожди… что-то у меня заболел живот.

– Может быть, неудобно сидишь? – предположил Шарль.

– Вполне возможно.

Луиза глубоко вздохнула, а затем, выйдя из-за стола, подошла к наполовину открытому окну, дабы сделать глоток свежего воздуха. Граф видел, как побледнело ее лицо, и встревоженно спросил, не заболела ли она? Женщина только вздернула плечами, а через секунду сообщила:

– Вчера у меня тоже была боль в животе.

– Может, ты съела какую-то гадость? – уточнил Шарль.

– Может быть… Хотя нет, я вспомнила. Два дня назад, здесь, когда я была у тебя, мне тоже стало нехорошо. Боль, тошнота.

– Но почему ты промолчала?

– Почему? Подумала, что это случайность. Переусердствовала в постели с тобой. Да мало ли…

– Подожди, Лу, – прервал ее Шарль, – значит, ты уже несколько дней больна и скрываешь от меня? А если ты в интересном положении?

– Нет-нет, это исключено, – запротестовала Луиза, – именно поэтому-то я и не обращала внимания на боль.

– Ну, нет, – не сдавался граф, – я не допущу ухудшения твоего здоровья, – и он громко позвал: – Андре!

Через секунду в комнату явился слуга и застыл в почтительном полупоклоне.

– Андре, – уже спокойно сказал Лотрек, – срочно иди к лекарю Лагрену, что живет на углу…

– Помню, помню, – скороговоркой проговорил Андре, – я же к нему ходил дважды по вашей просьбе.

– Так вот, попроси, пусть срочно явится ко мне.

– Слушаюсь, – ответил Андре, и тут же дверь за ним закрылась.

Шарль подошел к бледной Луизе и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Ну, как ты?

– Уже лучше, но легкое покалывание осталось. Будто я проглотила иглу, и она тычется там, внутри меня, не находя себе места.

– Пойди приляг в моей спальне, – предложил граф, – а я пойду посижу с бумагами.

Он поцеловал Луизу в щеку и отвел ее в свою опочивальню. То радостное настроение, с каким он поджидал с утра любимую Лу, враз улетучилось и сменилось озабоченностью и предчувствием чего-то неприятного.

 

6

Лагрена долго ждать не пришлось. Вскоре он появился в сопровождении Андре.

– Ну-с, кто у нас болен? – с деланным оптимизмом осведомился он у Шарля, вышедшего ему навстречу.

Граф в двух словах рассказал о сути дела и провел доктора в спальню, где лежала Луиза. Попросив оставить их двоих, Лагрен плотно прикрыл за графом дверь, и Шарль стал тут же нервно вышагивать по гостиной, не в силах скрыть нахлынувшее волнение. Наконец дверь открылась, и порог перешагнул Лагрен.

– Что с ней? – быстро спросил граф.

– Ничего страшного. Небольшая боль в желудке, это скоро пройдет. Надо ей вести более размеренный образ жизни, побольше сна. Вы меня понимаете. А все необходимые микстуры я подготовлю, и ваш слуга сразу после обеда может явиться ко мне…

– Благодарю вас, – Шарль протянул Лагрену серебряную монету, – очень надеюсь на ее скорое выздоровление.

– Все будет в порядке. Через день-два она забудет о болезни, – пообещал доктор.

Когда Шарль остался один, он тихонько заглянул в спальню, желая узнать о состоянии здоровья любимой Лу. Но, приоткрыв дверь, увидел, что женщина спит. Это его успокоило и прибавило веры в ее быстрейшее выздоровление.

К сожалению, ситуация стала развиваться по-иному. Дни проходили один за другим, а здоровье к Луизе не возвращалось. Теперь лекарь бывал в знакомом особняке ежедневно. Шарль волновался все больше и больше. И, наконец, Лагрен поставил окончательный диагноз. По его глубокому убеждению выходило, что Луиза страдает болезнью желудка. Пока рано говорить о чем-то серьезном, но надо бы, для собственного спокойствия, пресекая распространение болезни, отправить ее на лечение в один из курортов, где имеются соответствующие минеральные воды.

– Какой источник вы могли бы порекомендовать? – поинтересовался Шарль.

Лагрен учтиво ответил, что в его практике совсем недавно был подобный случай. И женщина отправилась пить минеральную воду на Северный Кавказ, где сейчас открыты отличные источники. Они все более популярны и пользуются в последнее время повышенным спросом.

– Но ведь это же Россия! – воскликнул Лотрек.

– Да, – подтвердил лекарь.

– Так далеко…

– И тем не менее. Результат превзошел все ожидания. Моя пациентка полностью выздоровела. Боли в желудке полностью прекратились.

– Но ведь это так далеко! – сокрушенно повторил Шарль.

– Ничего страшного, – успокоил его Лагрен, – если вы дадите согласие, то я узнаю точный адрес, где находится этот источник, а также путь следования к нему.

– Я подумаю, – неопределенно ответил Лотрек.

Слишком неожиданным показалось ему предложение врача. Россия очень далекая и дикая для француза страна. Как отпустить туда такую красивую женщину, да еще одну? К тому же у графа пока даже не доставало средств откупиться от хозяина борделя, а ведь еще надо найти деньги на дорогу…

Шарль пошел в спальню, где отдыхала Луиза, и, сев рядом с ней на кровать, мягким голосом сказал:

– Лу, мне надо поговорить с тобой об одном важном деле.

 

7

– Однажды меня позвала коза, – сказала Шарлю Луиза, глядя в окно дорожной кареты, когда они уже приближались к Парижу.

– Как это? – расхохотался граф, – она так и сказала: «Милая Луиза, здравствуй. Как давно мы с тобой не встречались».

– Ну почему сразу – милая. Просто Лу.

– Лу?

– Да, она сказала: «Лу».

– Быть этого не может!

– И я так же подумала, – поддержала Шарля Луиза, – поэтому прошла мимо. Но она, представляешь, позвала меня снова.

– «Эй, Лу! Ну, куда ты? Давай-ка поговорим о нашем, о козьем», – Шарль дребезжащим голосом попытался изобразить блеяние козы. А затем снова расхохотался, – ко-за…

– Ну почему ты смеешься, – Луиза деланно обиделась, – все так и было. Наверное, на ее языке… Но я лишь четко разобрала свое имя – Лу.

– А дальше? – Шарль вытирал текущие по щекам слезы и никак не мог успокоиться.

– Огляделась вокруг и, убедившись, что поблизости людей нет, сразу же подошла к козе.

– А дальше? – в словах Шарля уже явственно слышались нотки любопытства.

– Она жевала траву и неотрывно смотрела на меня.

– А ты?

– А я на нее…

Шарль снова рассмеялся, представив эту картину, и тут же ее прокомментировал:

– Две козы…

Луиза тоже рассмеялась:

– Так уж две, – и грустно добавила, – в тот момент я подумала странное: «А вдруг через эту Божью тварь сейчас со мной хочет поговорить моя матушка, умершая незадолго до этого?». Я ведь проходила рядом с погостом, где ее захоронили.

Лицо Шарля сделалось серьезным. Он прокашлялся и уже совершенно спокойным голосом произнес:

– А вот со мной ничего подобного не случалось. Хотя, может быть, я не замечал, а надо было бы… Знаешь, Лу, когда ты вернешься из России, я расскажу тебе одну историю, которая случилась однажды с моим отцом. Презабавная…

– Может быть, все же расскажешь сейчас?

– Нет, нет, потом, – суеверно ответил Шарль, – тогда-то она будет к месту. Кстати, как ты себя чувствуешь? Не растрясла тебя дорога?

– Спасибо. Все хорошо.

– Слава Богу, – сказал Шарль.

В самом деле, все пока складывалось более чем удачно. Неожиданно из Парижа денег прислали больше, чем граф ожидал. Так что его Лу была теперь свободна. К тому же друзья в Париже обещали финансово помочь Шарлю в его предприятии. А врач Лагрен подробно рассказал, как лучше всего добраться до Кавказских минеральных вод.

– Почему нет, – сказала тогда Луиза, – конечно, поеду, – зачем тебе в будущем больная жена?

Шарль только улыбнулся ее словам и… развернул бурную деятельность. Он отослал письма во все города, через которые должна проследовать Луиза, чтобы ее везде встречали, размещали и в благополучии отправляли дальше. Кажется, он предусмотрел все.

 

8

Конечно, Шарль Лотрек явно рисковал, объявляясь в Париже. Враги могли случайно его увидеть, и тогда… Впрочем, революционный запал кровавых событий в Париже уже пошел на убыль, и при определенной осторожности…

Граф вместе с Луизой остановился в пригороде у одного старого знакомого. Вскоре сюда же была прислана нужная сумма денег, и Шарль мог со спокойной совестью отпустить любимую Лу в Россию. Тем не менее, он решился сопровождать ее из столицы до самой границы, а уж потом возвращаться в Дижон.

Задуманное он воплотил в жизнь так же умело, как прежде осуществлял все свои планы. Везде помогали друзья и деньги. Никакие препятствия любовникам не чинились. И вот, наконец, наступил последний час их совместного путешествия. Прежде, чем расстаться, Шарль привел Луизу в какой-то придорожный трактир, чтобы выпить на прощание по бокалу терпкого вина. Луиза, жившая последние дни в постоянном напряжении, стала отговаривать графа, но Шарль не сдавался. И в конце концов, настоял на своем.

Трактир почти ничем не отличался от себе подобных. Лысый хозяин встретил их приветливой улыбкой и усадил за дальний столик, подальше от посторонних глаз. Луиза, которая теперь лысых людей вообще перестала терпеть, посмотрела на трактирщика с явным вызовом, отчего тот сразу же стушевался и вмиг скрылся за своей стойкой.

– Лу! – прошептал Шарль, – не делай такие страшные глаза. А то он испугается и вообще оставит нас без вина.

Луиза виновато потупилась и от нечего делать оглядела помещение. У противоположной стены пристроились два бедно одетых человека и молча пили вино. Еще один сидел в самом центре и отрешенно смотрел на свои руки. Вот и все.

– Садись, – предложил Шарль и галантно пододвинул Луизе стул.

Когда женщина села, откуда-то донесся странный звук, напоминающий по звучанию струнный. Шарль оглянулся и увидел, как один из пивших вино достал гитару и принялся медленно перебирать по ее струнам пальцами.

– Бродячие музыканты, – сказал граф, – они нам не помешают.

Луиза улыбнулась.

– Я раньше любила их слушать. Но только не сегодня.

– Почему? Пусть себе играют.

– Тем временем трактирщик принес вино, и Шарль вылил его в две большие кружки.

– Я столько не выпью, – запротестовала Луиза.

– Пей, сколько хочешь. Потом, в России, будешь вспоминать это наше последнее вино.

– И наш последний поцелуй, – сказала Лу и, перегнувшись через стол, чмокнула графа прямо в губы.

Музыкант тихонько затянул какую-то малоизвестную балладу, нагоняя своим пением тоску на редких посетителей трактира. Впрочем, кажется, кроме него самого, никто в смысл баллады не вслушивался. «Я прощаюсь с тобой…», – доносилось из дальнего угла, но с кем именно бродяга прощался, так никто у него и не спросил.

 

9

Допив вино, Шарль вытащил образок и протянул его Луизе:

– Вот, Лу – это тебе, обязательно носи его на себе и никогда не снимай. Это память о нас, об этом дне и о нашей любви.

– Спасибо… это так трогательно, – прошептала Луиза и приняла из рук графа подарок – миниатюрный портрет Шарля в скромном серебряном обрамлении, прикрепленный к серебряной цепочке.

– Так мило…, – добавила она и улыбнулась.

А граф, серьезно глядя ей в глаза, добавил:

– Имей в виду – он заговоренный.

– Зачем? – удивилась Лу и покраснела.

– Я специально ходил к ворожкам, чтобы они заговорили медальон. Если ты вздумаешь его снять или выбросить, а пуще того – мне изменять с другим мужчиной, то тебя ждет беда.

– Шарль…

– Лу! Такая предосторожность придаст и тебе, и мне спокойствие в душе.

Луиза покраснела еще больше.

– Ты в этом уверен?

– Да.

– Ну пусть… пусть будет по-твоему. Хотя мне и обидно.

– Лу! Не надо слов. Я долго размышлял над подобным поступком и убедился в его необходимости.

Луиза медленно надела цепочку через голову и, поправив волосы, вздохнула:

– Наверное, ты прав. Прошлое из моей жизни трудно забыть.

Музыкант закончил балладу, и на какое-то мгновение в трактире воцарилась тишина. Но вскоре он снова тронул пальцами струны и стал вторично исполнять эту же балладу.

Шарль недовольно посмотрел на него и сказал:

– Да, Лу, нам пора.

– «Я прощаюсь с тобой

На века, на века,

Запоздалый прибой

Бередит берега», – пел бородач.

– А у него чистый и красивый голос, – сказала, поднимаясь, Луиза, – и слова, как нельзя, кстати…

Шарль тоже прислушался.

…Ты ладонью своей

Мои волосы мнешь —

В перепадах полей

Осыпается рожь,

Я прощаюсь с тобой

На один только миг,

А над бездной морской

Он один на двоих.

Не борюсь я с судьбой,

Так сложилась строка.

Я прощаюсь с тобой

На века, на века…

Шарль взял Луизу под руку:

– Какие грустные слова. Мне они не нравятся. Пойдем отсюда побыстрее.

– Пойдем, – согласилась Луиза, а когда выходили из трактира, добавила, – словно про нас поет.

– Не дай Бог! – нервно вырвалось у графа.

 

1

Дни пробегали незаметно, похожие и непохожие один на другой. Луиза устало смотрела в окно дорожной кареты, которая все дальше уносила ее от Франции и любимого Шарля. Откровенно говоря, на душе было скверно и тоскливо. Очень уж не хотелось покидать родные места. И с каждым днем сомнение все больше и больше возрастало, иногда захлестывая все ее существо. Но возвращаться было поздно.

Когда тоска начинала поедать ее поедом, Луиза вспоминала свои встречи с Шарлем, милые эпизоды их дружеских бесед. Но почему-то сразу в голове возникала одна и та же картина: последняя минута их прощания у придорожного трактира. Вот Луиза в наглухо застегнутом темно-зеленом платье и накинутом через руку дорожным плащом поднимается в поджидающую ее карету. Там, внутри, уже стоит саквояж с нехитрыми вещами. А Шарль… Он где-то сзади и молча смотрит ей в спину.

Луиза уселась и деланно улыбнулась любимому:

– Иди уж… Все хорошо.

Шарль отошел на несколько шагов и замер, ожидая, пока кучер тронет лошадей. Но тот вдруг начал копаться, будто нарочно оттягивал момент расставания. Вот уже и графу подали карету, и он ловко вскочил в нее, собираясь, тем не менее, дождаться, когда тронется карета, увозящая Лу в неизвестность.

Луиза хорошо запомнила, как кучер стеганул по крупу серую кобылу, как что-то крикнул. Она повернула голову к заднему окошку и увидела, что и карета Шарля двинулась, но только в прямо противоположную сторону. Грустная минута расставания.

По России ехали достаточно медленно. Дороги, как и предупреждал Шарль, оказались здесь хуже, чем где-либо. Но это полбеды. К сожалению, длительное путешествие Луизу изрядно измотало и растрясло. Желудок теперь болел почти все время. Тошнота подкатывалась к самому горлу. Дважды пришлось откладывать очередной день отъезда из малороссийского городка. Названий их Луиза не помнила, и, откровенно говоря, казались они ей тогда все одинаковыми.

Несколько раз она отсылала Шарлю в Дижон коротенькие сообщения. Они мало чем отличались друг от друга. И лишь в последнем она откровенно пожаловалась на нездоровье и слишком длинный и утомительный путь. Пусть граф хотя бы на расстоянии ее пожалеет. Заканчивая письмо, Луиза всегда брала в руку медальон и прикладывала губы к портрету любимого человека. Господи! Пусть все будет хорошо, пусть она преодолеет и это испытание, выпавшее на ее долю.

 

2

Когда до Волги было совсем недалеко, Луизе сделалось по-настоящему дурно. Пришлось на время прервать путешествие и определиться с дальнейшими действиями. Конечно, Луиза тут же отписала Шарлю во Францию, но помочь он ничем не мог. Дело в том, что граф отослал письма в несколько российских городов, через которые должна была следовать Луиза, чтобы нужные люди оказывали ей содействие. Но так случилось, что до ближайшего из них – Астрахани должно следовать Волжским трактом довольно далеко, а Лу было плохо уже сейчас. И об Астрахани приходилось только мечтать.

Когда француженке стало еще хуже, началось кровотечение, сердобольные люди послали за Ефросиньей Лукиной, местной знахаркой. И та очень быстро поставила точный диагноз: «Да ты, красавица, беременная. Неужто не догадывалась?». Луиза, не слова не понимавшая по-русски, несколько раз заставляла приставленного к ней переводчика, какого-то недоросля из ближайшего барского имения, переводить слова знахарки.

Краснея, юноша справно переводил: «Вы, мадам, ждете ребенка». На что Луиза в истерике мотала головой: «Нет, нет, не может того быть, эта скверная старуха ошибается. Вы ничего не понимаете в медицине!». Наконец Ефросинья плюнула от досады в угол и ушла, не сказав больше ни слова.

– Куда она? – спросила у юноши Луиза.

Тот пожал плечами.

– Наверное, мадам, она ушла домой.

– Как домой? Нет, нет. Зови ее снова. Я хорошо заплачу.

Когда знахарка, недовольно сверкая глазами, вернулась, Лу, глядя ей в лицо, просто сказала:

– Я здесь совершенно одна. Я не знаю русского языка. Я не знаю, что мне делать…

По лицу потекли слезы, и Ефросинья только горестно вздохнула:

– Куда же тебя, красавица, занесло-то! В таком-то положении.

Но делать нечего, необходимо было заезжую француженку куда-то определять. Ее поселили временно на постоялом дворе. А опытная знахарка вскоре смогла остановить кровотечение. Но строго-настрого приказала:

– Три недели сидеть тихо. Никакого движения.

Так что у Луизы появились три недели для созерцания провинциальной жизни русской глубинки. Уже через несколько дней она написала Шарлю короткое, но достаточно гневное письмо: «Милый Шарль! Я беременна. Передай от меня поклон твоему врачу. Местная баба-знахарка в два счета определила то, что твой светило не смог распознать при всей своей учености. Твоя Лу». Но, подумав, сделала приписку: «Не волнуйся, со мной все в порядке. Скоро увижу Волгу».

Когда письмо ушло во Францию, в душе Луизы поселилась досада на Шарля, который настоял на этой дурацкой, и, как теперь становилось отчетливо ясно, совершенно лишней поездке в Россию. Но почему она сама не догадалась о беременности еще в Дижоне? Лу нервно прикусила губу и уставилась в окно.

 

3

– Она беременна, она беременна! – кричал Шарль, только что получивший письмо из России. Конечно, он сразу же почувствовал силу того негодования, которое охватило его Лу, когда она узнала истинную причину болей в животе. Нет, конечно же, дело не в том, что они не хотели ребенка. Дело в глупой ошибке врача Лагрена, уславшего Луизу невесть куда и в такой момент!

Шарль был готов задушить докторишку собственными руками. И он наверняка поступил бы так, но, на счастье Лагрена, письмо нашло графа в Париже, в его родовом имении, куда оно было переслано из известного нам дижонского особняка. Не скакать же в Бургундию ради встречи с этим проходимцем! Сейчас надо принимать какие-то меры. Но какие?

Шарль еще раз пробежал глазами знакомые строчки и уперся в слово «Волга». Ага, значит, она сейчас подъезжает, а возможно, и подъехала к этой реке и уже движется Волжским трактом по направлению к Астрахани. Надо срочно предупредить его астраханских друзей, с кем он договаривался о встрече Луизы, дабы они не торопились отправлять ее дальше на Кавказ.

Он достал карту России, специально приобретенную по случаю путешествия Лу, и отмерил расстояние, которое еще предстояло преодолеть его любимой до этого городка. Сразу же подумал, а успеет ли почта доставить в Астрахань корреспонденцию прежде, чем там окажется Лу? С другой стороны, иного выхода не было…

Граф явно нервничал, не находя лучшего решения. И тут же представил, как нелегко приходится сейчас Лу одной в далекой России, на тряских дорогах… Б-р-р… Шарль мысленно, как он это делал прежде вместе с Лу, взял двумя ладонями ее лицо и нежно поцеловал глаза. Тем самым успокаивая ее и придавая силы для дальнейшего путешествия.

А так хорошо у него все складывалось в последние дни! Здесь, в Дижоне, он получил радостную весть. Его жизни теперь абсолютно ничего не угрожает. Можно возвращаться в Париж. Шарль сразу же вернулся домой, где его поджидало еще одно известие – счастливо разрешился его запрос относительно Луизы Симсон. Уже в ближайшее время ей могли возвратить титул, а со временем – и какую-то недвижимость, принадлежащую их семье. О, если бы не ошибка Лагрена! Ну, докторишка, ну, погоди у меня!

Шарль быстро набросал нужный текст письма и тут же отправил его в Астрахань. А через некоторое время он получил он Луизы еще одно, теперь успокоительное письмо. Она сообщала, что вынуждена три недели, дабы сохранить плод, провести на постоялом дворе одного приволжского городишка. Ей уже значительно лучше. Решила добираться до Астрахани, как и прежде решали они с графом, а там провести обследование у местных докторов. Стоит ли ей двигаться дальше на Кавказ или вернуться во Францию, а, может быть, рожать в Астрахани? В последнем случае, может быть, Шарль тоже приедет к ней? Как раз успеет ко времени. Луиза молила Бога на гостеприимный прием астраханских друзей графа…

Шарль смачно поцеловал письмо Луизы и прокричал:

– Умница! Ты поступила, как надо.

 

4

Уже через две недели «сидения на одном месте», как остроумно окрестила Луиза свое пребывание на постоялом дворе, она чувствовала себя превосходно. Снадобья местной знахарки возымели действие, а щадящий режим полностью вернул здоровье и тот оптимизм, который всегда был ей присущ. Теперь француженка могла прогуливаться по единственной дощатой мостовой до местной управы, выходить на окраины города и с любопытством присматриваться к местной жизни. Конечно, ей было здесь очень скучно. И чем лучше ей становилось, тем скука всё больше охватывала ее. Скорей бы в дорогу!

И здесь у Лу, буквально на ровном месте, случился маленький дорожный роман. Она даже опомниться не успела, как нечаянно познакомилась с одним гусарским офицером. Прямо на улице он подошел к ней и галантно представился:

– Капитан Савелий Парфенов, всегда к вашим услугам, мадам!

Луиза сделала круглые глаза и удивленно посмотрела на офицера. Тот говорил на чистом французском. Можно сказать, что это был первый случай ее разговора с кем-либо вне предела постоялого двора.

– Вы француз?

– О, нет, мадам, – Савелий улыбнулся, – но для вас я могу быть кем угодно.

Только теперь она его рассмотрела. Высокий, красивый, молодцеватый, держащий себя непринужденно, но в рамках…

– Вы здесь живете? – осведомилась она.

– Гусар живет лишь на войне, а ее сейчас нет…

– И слава Богу.

– Да, мадам, как вам будет угодно. А здесь я, можно сказать, проездом. Вот увидел вас.

– А почему вы решили заговорить со мной по-французски?

Капитан одним движением головы оглядел ее сверху вниз и коротко сказал:

– Потому что вы француженка.

– Ой, капитан! – Луиза улыбнулась, может быть, впервые за последние дни или даже недели, – я вам не верю.

– Напрасно. Такая красивая женщина, с такими манерами, и здесь. Явно не местная.

– Вы наблюдательны.

– Вы тоже скучаете?

– Тоже…

Капитан по-гусарски поправил усы.

– Да я здесь умираю! Слово не с кем молвить.

– Вот как! – не поняла его Луиза, – но вы ведь говорите по-русски.

– Я не в том смысле, мадам…

Луиза внимательно посмотрела на гусара. Теперь в ее глазах появилось то, что давно в себе не ощущала. Она оценивала мужчину именно как мужчину. В борделе через нее прошло огромное количество партнеров, но там существовали совсем иные критерии. Шарль? Графа она любила. И любила прежде всего потому, что он ее любил. А вот так, на улице, оценить мужчину?

– Мадам, я знаю, что вы остановились на постоялом дворе.

– Все-то вы знаете, – смущаясь, ответила Луиза.

– Я могу надеяться на встречу с вами?

Луиза вздохнула. Сейчас в ней боролись разные чувства. Она обещала Шарлю клятвенно, что не посмотрит в дороге ни на одного мужчину. Но несколько месяцев одиночества…

– А вам это очень надо? – спросила она.

Офицер отступил на шаг:

– Мадам…

– Луиза. Меня зовут Луиза.

 

5

Савелий пришел к ней поздним вечером, когда все уже спали. Откровенно говоря, Луиза его не ждала. Вернее, не была уверена, что гусарский офицер заявится именно сегодня. Но, очевидно, Савелий Парфенов не привык бросать слов на ветер. Да и может ли настоящий гусар пройти мимо такой красивой женщины?

– Вы все-таки пришли? – спокойно спросила Лу.

В ответ капитан галантно поклонился и, улыбнувшись в усы, поставил на стол, стоящий у окна, бутылку какого-то вина.

Луиза поморщилась, а офицер, стирая неловкость, добавил:

– За встречу.

В этот момент Лу подумала о Шарле, который так далеко от нее. О неизвестной Астрахани, до которой еще ехать и ехать и… внутренне согласилась с навязчивым и недвусмысленным предложением этого русского. Ведь, судя по всему, любовью с Шарлем ей теперь придется заниматься очень даже не скоро. А выдернутая обстоятельствами из привычной жизни в борделе, Луиза без мужчин чувствовала себя явно не в своей тарелке.

– Сегодня был хороший и удивительно теплый день, – сказала она, – не правда ли, месье капитан?

– О! – возликовал Савелий, – вы сумели запомнить мое звание?

– Да, – спокойно ответила Лу, – у меня во Франции был один знакомый капитан.

– Вы его любили? – напрямик огорошил гусар.

– Ну уж нет. Его я не любила.

Луиза подумала о том, что если бы она сейчас принялась перечислять имена всех ее капитанов…, то Савелий ушел бы сейчас домой, оставив женщину наедине с еще не откупоренной бутылкой вина. А, впрочем, может быть, и не ушел.

– Вы предпочитаете потушить свечу? – осведомилась она.

– Да мне, признаюсь, все равно, – Савелий подправил усы.

– А как же вы без света собираетесь разливать вино?

– Ах, вы о вине?

Луиза расхохоталась.

– А вы о чем подумали? Мы ведь собирались выпить за встречу. За встречу в пути.

– Да? – удивился капитан.

Луиза снова рассмеялась.

– Какой вы, право…

Ей все больше нравился этот красавец-гусар. Нравилась его прямолинейность и обходительность, напор и застенчивость, явное проявление желания и какая-то внутренняя деликатность. С такими мужчинами приятно было иметь дело. С ними интересно было играть. А Луиза умела играть хорошо, очень хорошо. Она знала все те струны, которые в нужный момент надо было аккуратно тронуть. Знала, какую музыку можно извлечь из них. И эта музыка ей нравилась. Всегда.

 

6

Когда потушили свечу, бутылка вина была уже выпита до дна. Разгоряченный капитан буквально навалился на Лу, но предупредительная француженка остановила его порыв.

– Тише, тише, месье. Не торопитесь. Я ведь не убегу через окно.

Ну, а дальше…

Любовники угомонились только к утру, когда на улице уже стало совсем светло. И Луиза, в общем-то не ожидавшая от данной встречи ничего особенного, вдруг отметила, что получила то редкое по силе удовольствие, которое в ее жизни встречалось всего несколько раз.

– Спасибо вам, капитан, – сказала она Савелию, когда тот шарил в полутемной комнате руками, пытаясь отыскать разбросанные в беспорядке вещи.

Гусар в ответ промычал какие-то слова, смысл которых угадывался весьма туманно. Но Луиза, конечно же, поняла, что именно хотел сказать ей этот случайный человек. Еще бы! Ведь только что она сообщила капитану, что в положении, ждет ребенка. Хотя и не замужем. Парфенов, до того такой раскрепощенный и довольный собой, весь сразу сжался и вмиг растерял все свое красноречие. О капитан! Оказывается, вы не ожидали такого поворота дела! И думаете, что дама теперь может вас преследовать, заставляя жениться на себе. А вы, небось, и так уже женаты.

– Спасибо вам, месье, я в полном восторге от вас, – еще раз сказала Луиза, – вы подарили мне настоящую ночь наслаждений.

– Да, конечно… – коротко кивнул Савелий.

– Надеюсь, вы придете вечером снова?

– Конечно.

Но в его голосе не чувствовалось уверенности. И Луиза сразу поняла: «Не придет. Испугался».

– Так я буду ждать.

Она протянула руку, и Парфенов ее поцеловал. На прощание.

– Так я буду ждать…

Когда за гусаром захлопнулась дверь, Луиза повернулась набок и крепко уснула. А когда проснулась, почувствовала во всем теле легкость и силу. Тут же села к столу и написала Шарлю то самое уверенное письмо, прочтя которое, граф воскликнул: «Умница!».

Разве он мог подумать, что за холодной и так необходимой сейчас рассудительностью любимой женщины скрывается нечто большее, чем простое желание благоприятного исхода путешествия на Кавказ. Разве он мог учуять чужого мужчину в перемене настроения Лу, так явственно проявившегося между двумя последними письмами.

Но следует ли корить Луизу в измене Шарлю? Может быть, он сам виноват, что отправил красавицу, причем не жену, в Россию, где нет хороших дорог, но есть настоящие гусарские офицеры. На что он надеялся?

Как бы там ни было, Луиза в одиночестве скоротала последние дни на постоялом дворе, предписанные ей бабкой-знахаркой. Конечно, капитан к ней больше не пришел, удовлетворившись одной-единственной встречей. Да и француженка его больше не ждала.

 

7

В назначенный Ефросиньей Лукиной день Луиза покинула постоялый двор и в дорожной карете отправилась дальше, оставив лишь в памяти этот крошечный русский городок, так неожиданно появившийся в ее биографии.

Ямщик Степан Попов старался не гнать лошадей, осведомленный о беременности красавицы, на которую и сам стал все больше заглядываться. Луиза, конечно, заметила отношение к себе со стороны молодого и красивого возницы, хотя ничем не выказала их общую «тайну». Сама же она после встречи с гусаром старалась больше ни на кого из мужчин не смотреть и до Астрахани вести себя должным образом.

Теперь в карете появилась лежанка, устроенная специально для Луизы. Она представляла из себя нечто, похожее на гамак, в котором можно было отдыхать длительное время, не опасаясь, что ухабистая дорога растрясет больную женщину.

А вот и волжский тракт! Луиза ожидала увидеть мощеную или, в крайнем случае, хорошо наезженную ровную дорогу. Вместо этого ее взору предстала такая же, с колдобинами и широкими выбоинами, грунтовая дорога, ничем не отличавшаяся от уже оставшейся позади. Она, конечно, была раздосадована и пыталась узнать у ямщика, будет ли впереди дорога получше. Но не понимавший ее Степан лишь весело улыбался и радостно восклицал: «Волжский тракт!».

Луиза несколько раз высовывалась из кареты, пытаясь увидеть саму Волгу, но ни разу река ей не открылась. Ямщик на произнесенное женщиной слово «Волга» лишь неопределенно махал рукой куда-то в сторону: «Там». Но где именно, Луиза понять не могла. Вокруг себя она лишь видела степи с отдельными островками каких-то деревьев. Изредка попадались, да и то вдалеке, какие-то поселения. Вот и все. Скука.

На второй день пути ямщик вдруг затормозил лошадей и стал резко съезжать в сторону, явно сворачивая с тракта. Встревоженная Луиза, до того спокойно дремавшая в своем гамаке, громко окликнула Степана, стараясь по интонации его ответа угадать причину, заставившую того изменить направление движения. Но ямщик ничего ей не ответил, лишь громко кричал на лошадей, стараясь гнать во всю прыть. Карета стала подскакивать так, что Луиза чуть не вывалилась из гамака. С трудом она сползла вниз, надеясь выглянуть в окно и определить причину столь странного поведения Степана.

Но в тот же момент услышала другие голоса. Они приближались все ближе и ближе. Теперь уже явственно различался и стук копыт чужих лошадей. Откуда они? Справа, слева, сзади – не разберешь. Луиза хотела высунуться из окна, но в этот же миг карету тряхнуло так, что, казалось, она не выдержит и развалится. Но нет, не развалилась. Зато ход ее резко уменьшился. Степан отчаянно хлестал лошадей и что-то громко кричал. Но кому именно предназначались его слова: лошадям, Луизе или, быть может, чужим людям, Лу понять не могла. Единственное, о чем она догадалась – за ними гонятся разбойники. И они все ближе и ближе.

 

8

Вскоре карета, увязнув в густой грязи, остановилась, и Степан, ойкнув, затих. На миг воцарилась тишина, которую тут же нарушил радостный хохот незнакомцев. Дверца кареты распахнулась, и Лу увидела перед собой страшные бородатые рожи. Вскоре ее, не понимающую по-русски ни слова, выволокли из ее привычного дорожного обиталища и бесцеремонно бросили прямо в придорожный овраг. Луиза дико озиралась, не зная, как вести себя с этими на первый взгляд дикими людьми. Но тут она заметила Степана, который стоял поодаль, хотя и со связанными руками. Это обстоятельство француженку воодушевило: если он не убит, то их дела не так уж плохи.

Вдруг откуда-то издалека донесся пронзительный свист. Разбойники сразу же засуетились, заспешили, стали о чем-то спорить и громко кричать. Не прошло и двух минут, как они погрузили на лошадей весь скарб Луизы и, прихватив лошадей Степана, умчались куда-то в степь. Луиза все также сидела на земле, не зная, что делать дальше. Она еще предполагала возврат этих лихих людей за каретой, а возможно, и за ней самой. Но вскоре вокруг воцарилась тишина, прерываемая стрекотанием кузнечиков и негромким пением высоко в небе одинокого жаворонка.

Ямщик сразу заулыбался и весело окликнул Луизу, цела, мол. Но француженка его не поняла, лишь нервно вздернула плечами.

– Цела, цела, – подхватил Степан, – и я цел. Слава Богу…

Он подошел к Лу и подсунул ей связанные сзади руки.

– Развяжи.

Луиза поняла просьбу своего товарища по несчастью и, вцепившись ногтями в веревку, стала быстро ее развязывать. Да, положение у них оказалось аховым. Она в дикой русской степи, без денег и одежды, не понимающая по-русски ни слова и толком не представляющая, что ей делать дальше.

– Пошли, – сказал Степан и потянул Луизу за руку.

Лу поняла намерение ямщика и, поднявшись, покорно пошла за ним. Проходя мимо кареты, указала пальцем на нее Степану, но тот лишь рукой махнул: «Сломана», а затем добавил:

– Да и куда на ней, без лошадей-то…

Луиза, словно понимая, согласно кивнула головой и спросила по-французски, куда теперь они пойдут. Для наглядности она указала рукой сначала в одну сторону, а затем в другую. Ямщик правильно истолковал ее жест и махнул рукой в направлении, только ему ведомому.

– Туда пойдем. В десяти верстах отсюда есть село. Там живет мой знакомый. Понимаешь? Он поможет.

Конечно, Луиза ничего не поняла, но уверенные жесты ямщика и убедительные нотки в голосе успокоили ее. Пусть этот русский мужик поступает, как считает нужным. Она полностью доверилась Степану, надеясь на его сноровку и здравый рассудок.

 

9

Через несколько часов, ближе к вечеру, они действительно набрели на небольшое, затерявшееся в степи село. Здесь не было никакого постоялого двора, зато оказался дом, в котором жил знакомый Степану человек. Впрочем, и слово «дом» в данном случае носит условный характер, тем не менее, для двух ограбленных в пути людей сердобольные жители предоставили кров на ночь, накормили, чем Бог послал, и по возможности утешили.

Луиза лишь кивала головой и все время повторяла: «Си, си…», довольствуясь хотя бы такой защитой от постигшего ее несчастья. Степан о чем-то горячо и достаточно громко спорил с хозяином дома, но сути разговора Лу, конечно же, уловить не могла. Лишь по участливым взглядам «женской половины» дома догадывалась, что ее жалеют. Уже не плохо…

Спать ей предложили на полатях, и Луиза, осмотрев убранство комнаты, поняла: ей выделили самое лучшее место в доме. Скорее всего, в этом была заслуга Степана, убедившего хозяев отнестись к гостье со всем почтением. Странно, как она прежде не рассмотрела в этом ямщике благородные порывы? Или они проявились лишь в беде, на время связавшей их судьбы в одну?

Уже засыпая, Луиза подумала о превратностях ее горькой доли. О тех случайностях, которые способны так неожиданно повлиять на жизнь. И тут же ей пришла в голову мысль, от которой бросило в жар: «Медальон!». Да, да, заговоренный медальон с портретом Шарля висел у нее на шее. Она ни разу не снимала его в дороге. Но…

Но она изменила Шарлю, это факт, который утаить невозможно. И сразу же после этого с ней случилось несчастье. А ведь граф предупреждал ее – беда будет. И она случилась. Луиза тихонько плакала, кляня себя и гусарского офицера. Что-то будет дальше?

На следующее утро Степан вместе с хозяином дома приволокли на лошадях брошенную на тракте карету. Как выяснилось, в ней лопнули рессоры, не выдержавшие бешеной скачки по бездорожью. А запасных в селе не оказалось. Но, очевидно, смекалистый ямщик все-таки нашел устроивший его выход. Он оставил хозяину дома карету в залог, а тот обязался доставить Луизу и Степана до ближайшего постоялого двора и даже снабдить определенной суммой денег, дабы они смогли добраться до…

Впрочем, Степан не рассказывал Луизе, куда именно он собирается дальше двигаться, а француженка, полностью доверившись ямщику, не препятствовала любым его действиям, лишь моля Бога о спасении и скорейшем прибытии в Астрахань.

Уже через два дня они были на крошечном постоялом дворе, где Степана неплохо знали и относились достаточно приветливо. Это Луизу явно приободрило. А когда ямщик сменил приболевшего возницу, завернувшего на постоялый двор почтового экипажа, она вообще воспрянула духом. Местечко в карете нашлось и для нее. Так что, пусть и с потерями, но она могла двигаться дальше.

И все бы ничего, только почтовый экипаж направлялся не на юг, к Астрахани, а в прямо противоположную сторону. Степан, конечно же, хорошо знал о том, но промолчал. А если бы и не промолчал, то разве бы Луиза поняла, что едет теперь на север? Но, коли бы и поняла, был ли у нее иной выход?

В конце концов, спустя трое суток Степан довез карету до места назначения и сдал ее почтовому чиновнику. А сам вместе с Луизой на попутном экипаже добрался до большого села, название которого француженка не запомнила, впрочем, как и название города, в котором ямщик оставил почтовую карету. Она ждала, когда же появится на горизонте долгожданная Астрахань, которая окончательно избавит ее от беды, так некстати свалившейся на ее голову.

Степан взял Луизу за руку и подвел к какому-то высокому забору, за которым торчала крыша довольно добротного дома. Он открыл ворота и ввел женщину во двор, по которому вольно ходили куры. Лу догадалась, что ямщик привез ее на место, где чувствовал себя свободно. Даже подумала: «Слава Богу, здесь тоже живут друзья Степана». Но ямщик, лукаво улыбнувшись, вдруг громко сказал:

– Здесь мой дом, Луиза. Я привел тебя в свой дом.

Лу внимательно посмотрела на Степана, но ничего не поняла. Впрочем, ей вдруг сделалось нехорошо, дурнота подступила к горлу. Подумалось: «Наверное, усталость сказывается».

 

1

После того, как след Луизы Симсон затерялся где-то у русской реки Волги, прошло более двадцати лет. За это время во Франции случилось много событий, некоторые из них в корне изменили саму историю этой страны. К власти пришел Наполеон, который вначале заставил трепетать сердца французов от счастья и надежды, а затем горевать и грустить. Армия Наполеона завоевала почти всю Европу, взяв далекую и недоступную никому Москву. Но позже колесо фортуны уже вращали полководцы русского царя Александра I. Французский император был вынужден бежать в Париж.

Постепенно у французов эйфория от одержанных побед сменилась упадком духа, они терпели поражения до тех пор, пока русская армия в конце концов не заняла столицу Франции. Уже русский дух проник туда, где прежде витал тонкий аромат французской жизни. И с этим обстоятельством теперь должны были мириться все.

Однако любопытные парижане вследствие пылкости своей натуры не ушли «в себя», не замкнулись на своем горе. Они выглядывали из-за занавесок, стараясь понять, чем дышат эти русские, победившие их великого Наполеона, какой силой они обладают. Через некоторое время французы с удивлением обнаружили, что русские мало чем отличаются от них самих. А некоторые и вовсе походят на парижан, как две капли воды. «Может быть, потому они и победили?» – так рассуждали французы.

В один прекрасный день наиболее любопытные из них могли заметить, как по набережной Сены не спеша идет офицер уланского нижнего чина и рассматривает вывески. Офицер был высок, красив, черноволос. Его вполне можно было принять за француза. Однако он был русским. Ему явно с трудом давались названия улиц, и он подолгу останавливался перед каждой, пытаясь определиться с сутью прочитанного. Он уже не первый день бродил по Парижу, выискивая только ему ведомое. Этот улан еще дома, в России, клятвенно пообещал одному человеку, что, если судьба смилостивится над ним и он останется жив, то обязательно в Париже отыщет…

– Месье Лотрек, месье Лотрек! – вдруг закричала какая-то девушка, выводя офицера из той душевной задумчивости, в которую он впадал всегда, когда вот так, в одиночестве, изучал парижские улицы.

Улан с удивлением посмотрел на потревожившую его француженку, а та, подступая к нему, снова повторила по-французски:

– Месье Лотрек, купите у меня цветы, – и протянула ему простенький букетик полевых цветов.

Офицер пришел в замешательство, ибо почти ничего не понял из ее быстрых слов. Но, увидев корзинку с цветами, тут же успокоился. Перед ним стояла обычная продавщица цветов. Он быстро отметил про себя: «А она недурна собой!», но тут же пресек дальнейшие движения собственной мысли. Стоп! Он не ослышался? Разве его не окликнули только что: «Месье Лотрек». Неужели его поиски, которые он вел безуспешно все эти дни, наконец-то дали свои результаты?!

– Мадмуазель, – сказал по-русски офицер, – я не Лотрек, к сожалению. Но я очень хотел бы познакомиться с ним или с кем-нибудь из его семьи. Вы, очевидно, знаете, где живет месье Лотрек?

Цветочница вдруг бросила корзинку прямо на мостовую и закрыла глаза ладошками. Боже мой! Как она могла обознаться!

 

2

Пролепетав какие-то извинения, она схватила корзинку и бросилась бежать. Однако офицер успел поймать ее за руку и сдержал неожиданный порыв незнакомки.

– Не бойся меня, – сказал он, с трудом подбирая незнакомые слова, – я не сделаю тебе ничего дурного.

Цветочница перестала вырываться и жестом показала на руку, которую улан продолжал сжимать.

– А ты не убежишь? – спросил тот по-русски и улыбнулся.

Девушка ничего не поняла, но улыбка незнакомца ее успокоила. Но как же глупо она обозналась!

– Я не Лотрек, – спокойно сказал офицер, – но я ищу одного человека по фамилии Лотрек. Ты меня понимаешь?

Цветочница лишь отрицательно мотнула головой, не в силах уловить смысл услышанного.

– Я не Лотрек… – уже с нажимом в голосе повторил офицер… я – Муса, – он ткнул в себя пальцем.

Девушка согласно кивнула и повторила побелевшими губами:

– Муса.

– Да, да, – обрадовался русский, – а как твое имя? – последние слова он с трудом выговорил по-французски.

– Софи, – сказала цветочница.

– Софи! – обрадовался офицер, – как красиво! Софи!

Он порылся в кармане и вытащил какой-то медальон.

– На, смотри, ты знаешь этого человека? Его фамилия – Лотрек.

Муса открыл серебряную крышечку, и Софи увидела портрет Шарля Лотрека. Она перевела взгляд на улана…, вскрикнула и чуть было не пустилась в бега. Муса, как и в первый раз, вновь ухватил ее за руку и буквально взмолился:

– Ну не убегай же, дуреха! Помоги мне, я прошу тебя!

Но Софи упрямо не желала понимать русского офицера. Зачем только она решилась продать ему цветы? Может, потому, что он так похож на одного человека, который всегда был с нею любезен и всегда покупал ее цветы?

– Мадмуазель Софи, – начал Муса, тщательно подбирая французские слова, – у нас в полку есть офицеры, очень хорошо знающие французские слова. Они мои друзья. Они тебя не обидят. Не бойся. Пошли со мной.

Он легонько потянул Софи за собой, но цветочница никуда идти явно не собиралась и уже была готова возопить на всю улицу от страха.

Муса, видя бесполезность своих усилий, отпустил ее руку и, указав на корзину цветов, вытащил из кармана серебряную монету. Софи его поняла и подала офицеру всю корзину, ловко спрятав деньги в вырезе платья. Муса вытащил цветы из корзины и неожиданно усыпал ими голову Софии, приговаривая лишь одно слово:

– Подарок… Подарок, подарок!

Софи стояла, как вкопанная, усыпанная с головы до ног цветами, не в силах осознать случившегося. Неожиданно за спиной раздался смешок, затем еще один и еще. Казалось, вскоре вся улица заразительно смеялась, удивляясь поступку русского офицера. За странным разговором наблюдали многие, но никто не решался вмешаться, а Софи…

Она сразу успокоилась и сама подала Мусе руку.

 

3

Вскоре молодые люди пришли в расположение русского полка. Муса подвел девушку к костру, возле которого сидели солдаты и младшие офицеры в голубых мундирах. Подозвав одного из них, офицер представил его девушке:

– Мой товарищ, Борис Орлов, а это – Софи… мадемуазель Софи.

Орлов галантно поцеловал цветочнице руку. Та смутилась. По ее лицу разлился румянец, и она невпопад повторила свое имя:

– Софи.

Борис удивленно перевел взгляд на Мусу.

– Где ты отыскал такое сокровище?

Муса, сгорая от любопытства, в двух словах поведал другу о странной встрече и для наглядности продемонстрировал ему медальон с портретом Шарля Лотрека. Конечно, Орлов был в курсе поисков своего друга, но никак не ожидал, что тот сможет напасть на след.

– Но я почти не говорю по-французски! – Муса закончил краткий рассказ, – прошу тебя, помоги мне через эту девушку отыскать моего отца!

Орлов все понял и согласно кивнул головой, тут же мягко даже не заговорил, а заворковал по-французски. Софи охотно ему отвечала, и чем дольше длилась эта беседа, тем она казалась все менее и менее напряженной. Наконец Муса заметил, что Софи и Борис улыбаются друг другу. Было очевидно, что они явно отклонились от предложенной им темы.

– Борис, погоди, Борис, – прервал он друга, – мне кажется, ваши отношения развиваются слишком быстро.

Орлов посмотрел на Мусу сияющими глазами:

– Какая девушка!

– Она тебе нравится?

– Нравится? Очень!

– Ну, так женись на ней, – воскликнул Муса, – но пусть она прежде отведет меня к Лотреку, моему отцу.

– Погоди, погоди…

Орлов вновь заговорил по-французски, а затем перевел полученный от Софи ответ:

– Она не знает старого Лотрека. Но ей хорошо знаком другой Лотрек. Кстати, как уверяет Софи, ты поразительно на того похож. Поздравляю.

– Спасибо.

– А ведь я, признаюсь, думал, что ты шутишь, утверждая собственное родство с этими французами.

– Как видишь, вовсе нет.

– Вижу. Но позволь, ты затеял опасную игру. Сейчас не время искать родовые корни в побежденном нами Париже. Ты можешь пострадать.

Орлов осмотрелся, стараясь убедиться, что их никто не подслушивает.

– Могут донести…

– Пусть. Война закончена, – резонно ответил Муса, – мне нечего бояться. К тому же я однажды уже пережил нечто похожее.

И он стал быстро, смеясь и жестикулируя, рассказывать Борису, как его чуть не приняли за французского шпиона, когда Муса установил контакт с пленными офицерами армии Наполеона. Он показывал им медальон и спрашивал, не знают ли те изображенного на портрете человека? Но французы в ответ лишь вздыхали.

– Вот видишь! – воскликнул Борис.

– Но ведь все это в прошлом, – успокоил его Муса, – мне нечего бояться.

– Ладно, поступай, как знаешь, – махнул рукой Борис и, обращаясь к цветочнице, заговорил с ней по-французски.

– Мадмуазель Софи…

 

4

Следующую ночь Муса не смог сомкнуть глаз, представляя, как утром он покинет полк и отправится в одно из предместий Парижа по указанному Софи адресу. Девушка оказалась замечательной. Она знала для своего возраста гораздо больше из того, что полагалось знать. Семейство Лотреков было ей достаточно известно. Хотя она и не распространялась слишком в присутствии этих двух русских, что именно связывало ее, бедную цветочницу, и древний графский род. Разве сейчас это имело какое-то значение?

Впрочем, Муса довольно быстро забыл о Софи, поручив опеку над ней своему другу. А тот и рад был стараться. Борис Орлов не только провел Мусу до означенного Софи места, но и договорился о свидании с ней на следующий день. Надо сказать, что и француженке русский офицер понравился с первого взгляда. Иногда так в жизни, особенно в Париже, бывает. По крайней мере, есть свидетели, утверждающие, что любовь может стремительно увлечь в свои сети услад именно в тот самый момент, когда меньше всего думаешь о ней. Уже через день о бурном романе Бориса Орлова и молодой француженки знали в полку все. И по-дружески подтрунивали над ним, понимая, что вскоре эта интрижка закончится, как заканчивались все любовные истории, бывшие с офицерами в таком дальнем и трудном походе. Но дни проходили за днями, а намерения у Бориса становились все серьезнее. Один Муса, связавший, по существу, двух полюбивших потом друг друга молодых людей, оставался холоден к этому роману. Его мысли сейчас были заняты другим.

Муса Джалиль жил в небольшом городке Сызрани, когда войска Наполеона вторглись в пределы России. Конечно, движимый патриотическим порывом, он записался вначале в ополчение, а позже попал в Уланский полк. Воевал храбро, себя не жалел, хотя к числу отчаянных рубак никто его не причислял. До Парижа дошел, растеряв на дорогах Европы многих своих друзей-однополчан. Был ранен, но остался в строю. Французским владел слабо, и это очень мешало ему уже здесь, в освобожденной от Наполеона столице, исполнить данное когда-то слово: найти Шарля Лотрека. Признаться, он даже и без данного слова попытался бы разыскать отца. Сколько думал о нем раньше, особенно после того, как однажды открылась правда о собственном происхождении.

А если бы ему на пути не попалась Софи, как бы он отыскал Шарля Лотрека? Впрочем, он отца еще не нашел. И тем не менее… Будто само Провидение заставило обознаться эту цветочницу и предложить купить букетик цветов. А ведь Муса уже начал отчаиваться не в силах найти адрес Лотреков.

В эту минуту перед Мусой возникла довольная физиономия Бориса Орлова. Тот как раз вернулся в полк, проводив Софии, и весь сгорал от нетерпения поделиться с другом нахлынувшими чувствами.

– Софи, она волшебная, она очаровательная девушка. Таких на свете больше нет, – пылко сказал он.

– И больше не будет, – поддержал его Муса.

– Да, и больше никогда не будет! Как славно, что ты встретил эту девушку и познакомил меня с ней!

– Как славно, – думая о своем повторил Муса.

 

5

Когда Борис ушел, Муса стал вспоминать свое детство, свою мать, которая по невероятному стечению обстоятельств оказалась в волжских степях. Конечно, многое он помнил лишь по ее рассказам, но, тем не менее, картина в его воображении складывалась удивительная.

…Степан Попов, который страстно влюбился в Луизу, привез ее в собственный дом и представил перепуганную, ничего не понимающую француженку своим родителям. Сам его поступок выглядел со стороны просто диким. Ведь Степан-то был женат! И его благоверная проживала здесь же. Ясно, что о «второй» жене не могло быть и речи. Единственным объяснением действий Степана служило лишь то, что он просто спас женщину и на короткое время привел в дом, дабы она смогла прийти в себя, списаться с родными и, получив деньги, благополучно покинуть дом Поповых. Понятно, что отец и мать встретили француженку в штыки, а уж когда узнали, что она беременна… Вряд ли можно будет оправдаться перед соседями…

Решение созрело быстро. Дав беглянке приют на одну ночь, на следующее утро старшие Поповы выпроводили ее вместе со Степаном на улицу: «Иди, определяй ее к татарам». Делать нечего. Повел Степан Луизу на другой конец села, где рядом с русскими дворами располагались татарские и чувашские вперемешку с другими волжскими народами, переселившимися сюда в разные годы. Одна надежда, что татары, исповедуя мусульманскую веру (им разрешалось иметь до четырех жен), пригреют у себя француженку. Как не горько было Степану, по существу, дарить любимую женщину другому, иного выхода он не видел, ибо ослушаться своих родителей не смел.

В конце концов, они добрели вместе с Луизой к дому, где жил татарин Муса Джалиль. Было ему около сорока лет, считался он человеком незлобивым, порядочным. К тому же у него было всего две жены. Учитывая опыт первых утренних встреч с татарами, Степан не стал Муссе навязывать Лу в качестве жены. Он просто попросил взять женщину на постой ввиду ее безвыходной ситуации. Муссе уже знал (слух по селу пролетел быстро!), что у Поповых объявилась красивая француженка, которую за глаза окрестили Варюхой-бедовухой, и не удивился Степанову предложению. Луизу он взял к себе на постой. И даже денег за это не потребовал у Степана, видя, как удручен ямщик, с какой неохотой расстается с француженкой.

Только сейчас до Луизы дошел весь ужас ее положения. Она оказалась в мусульманской семье, без малейших средств к существованию, в полной зависимости от незнакомого человека, этого татарина. Ох, как жестоко мстил ей медальон! Зачем только она его взяла?! Зачем поклялась Шарлю, зачем случилась эта роковая встреча с гусаром? Зачем…

 

6

Муса поселил Луизу в сарае, где устроил ей лежанку. На первых порах другим женам ее не показывал, ибо боялся открытого протеста, особенно со стороны Зарембы – старшей жены. Та была женщиной властной, настоящей хозяйкой дома, а Муса, принимая Лу, с ней, конечно же, не советовался.

Но как ни крути, правда все равно откроется. Пришлось предъявлять семейству нового ее «члена». Как татарин и ожидал, Заремба сразу невзлюбила Луизу, тем более прознав, что она и есть та самая Варюха-бедовуха. Боязно все-таки, как бы не накликала беду эта «приблуда» на их дом! А вот младшая, Сулима, всем сердцем потянулась к француженке, и вскоре они подружились.

Муса, узнав, что Лу в положении, из дома ее не выгнал, хотя и заимел на Степана зуб за то, что он его не предупредил об этом. Жалеть он ее тоже не собирался, заставлял трудиться наравне со всеми. Луиза шелудила горох, обливаясь слезами, и когда Муса угощал ее брынзой, тоже плакала потому, что не могла переносить ее вкус. Когда проходила мимо Заремба и шипела на нее по-татарски, Лу отворачивалась, и слезы медленно текли по ее щекам.

Зимой Лу родила сына и назвала его Марселем. Татары же звали его Муссой. Последнее имя и стало для мальчика «родным», ибо, кроме Луизы, Марселем его никто не величал. Муса от безвыходности положения дал ему свою фамилию и усыновил, хотя Лу до сих пор не считалась его законной женой.

Неизвестно, как бы пошла у Луизы жизнь дальше и кем бы стал ее Марсель-Муса, но спустя три года на землях всего Поволжья вспыхнуло народное восстание, поднятое Емельяном Пугачевым. Настали неспокойные, смутные времена. Однажды в их село ворвались разбойники, утверждавшие, что являются теми самыми пугачевцами. Так ли было на самом деле, неизвестно. Но всех, кто не захотел к ним присоединиться, они убили. Так погиб и Муса Джалиль, тихий, не делавший никому вреда человек, но почему-то преданный царской власти и отказавшийся перейти на сторону бунтовщиков.

Пугачевцы село подожгли, и мало кому удалось не сгореть в огне. Но Луиза и Сулима уцелели, спрятавшись в глубоком погребе вместе со своими детьми. А Заремба, пытавшаяся спасти хоть какое-то имущество, погибла в огне пожара. Когда Лу выбралась из подземелья, ее взору предстала ужасная картина. Головешки чадили дымом, который расползался во все стороны. И в нем, как приведения, бродили чудом выжившие погорельцы. Их набралось немного – всего полтора десятка человек. И вот эти люди решились объединиться в общину и какое-то время выживать сообща.

Только теперь многие из них впервые увидели Луизу, доселе усердно скрываемую Муссой в своем доме. Надо сказать, что и сама француженка лишь благодаря пожару смогла выбраться из «добровольного» заточения. У нее теперь появилась надежда наконец-то дать о себе весточку во Францию. Ведь наверняка Шарль пытается ее найти, только не знает, где именно оказалась его любимая Лу. Только как теперь отправить письмо Шарлю? Да и не до писем сейчас. Надо попытаться уцелеть в тех условиях, которые ей предложила жизнь.

 

7

С утра пораньше Муса Джалиль разбудил Орлова и предложил вместе сходить по оставленному Софи адресу. Борис с радостью согласился помочь другу, тем более появлялась возможность новой встречи с цветочницей. Но в их планы вмешались непредвиденные обстоятельства. Неожиданно Бориса вызвал к себе командир полка и отправил с каким-то донесением на другой конец Парижа. Так Муса остался без переводчика, а идти один, учитывая опыт предыдущего дня, он, конечно же, не решился.

И вдруг ему в голову пришла мысль привлечь к «походу» юного Сашу Ветродуева, дворянина, человека пылкого, влюбленного в жизнь и преданного их уланскому полку. Саша прибился к ним на одном из переходов, уговаривал не отправлять к родителям и стал сыном полка. Уже в самом конце он сражался наравне со всеми, будучи настоящим уланом. Мусе этот юноша нравился, хотя они прежде редко подолгу общались, ограничивались лишь дежурными приветствиями.

Саша с радостью согласился помочь Мусе, тем более ему приятно было продемонстрировать хорошее знание французского языка, явно не востребованное в полку. И уже к обеду Муса со своим «переводчиком» вышли в район парижских предместий, где разыскали довольно большое поместье Лотреков. Они подошли к высокому забору с кованой ажурной оградой и красивой калиткой. Она составляла с воротами единое целое и представляла из себя настоящее произведение искусства.

– Надо же, как красиво, – с восторгом сказал Александр, – здесь живут очень знатные люди.

Муса подошел к калитке и крепко сжал рукой стальной обод непонятного ему узора, выкованного умелой рукой кузнечного мастера. В самом деле, и ограда, и врата заставляли задуматься о многом. Неужели его отец такого знатного рода? И неужели он сам, выросший в бедности и нищете, принадлежит к семейству, проживающему за кованым забором? Может быть, Софи ошиблась адресом, либо здесь живут другие Лотреки…

Видя замешательство своего старшего товарища, Саша положил руку ему на плечо и по-французски сказал:

– Ну же, смелей!

– Что? – не понял Джалиль.

– Смелей, – повторил юноша, – я уверен, что вам будут рады.

За время поисков усадьбы Муса успел рассказать товарищу о причине, побудившей отправиться в предместье, и теперь Верходуев сгорал от нетерпения, желая познакомиться с отцом Мусы.

Джалиль попытался открыть калитку, но она оказалась запертой. Тогда он громко крикнул, чтобы ее открыли. Но на его крик никто не вышел из большого особняка, почти полностью скрываемого от посторонних глаз кустами и деревьями.

Муса вопросительно посмотрел на Сашу, и тот сразу же понял, что от него требовалось. Громко, как только смог, он закричал что-то по-французски. Джалиль разобрал лишь одно слово – Лотрек и удовлетворенно кивнул:

– Будем ждать.

 

8

…Погорельцы недолго жили общиной, перебивавшись не сгоревшими до конца съестными припасами. Вскоре в село прибыла царская гвардия, которой предписывалось навести должный порядок и разгромить бунтовщиков. Но плачевное состояние выживших людей заставило гвардейцев слегка изменить свои планы. Ясно было, что в преддверии зимы оставлять этих людей без поддержки – значило их погубить: они бы погибли от холода и голода. И тогда кем-то сверху было принято решение переселить погорельцев на новое, приемлемое для жилья место. К сожалению, пепелище, оставшееся от села, уже невозможно было возродить к жизни.

Когда Луиза через Сулиму узнала о переезде, она очень расстроилась. Ведь у нее на руках был маленький ребенок. Как он перенесет дорогу? Но Сулима убедила ее в необходимости переезда. Лу признательно посмотрела на девушку. Такая молодая, а сколько в ней доброты, желания помочь другим! Не будь Сулимы рядом, Луиза давно бы не выдержала испытаний, выпавших на ее долю в чужом краю.

Надо сказать, что Лу учила свою юную подругу французским словам, а та учила ее татарскому языку. Так они и общались в русской глубинке на франко-татарском наречии, понятном лишь им двоим. К моменту переселения Лу уже ходила в татарском платье, по необходимости исполняла татарские обычаи и все больше и больше походила на жительницу Волги, особенно когда голову плотно укутывала платком. Но душа рвалась домой, в Дижон, к Шарлю. Господи, какого красивого сына она ему родила! Подумать только, Шарль, ее Шарль, не находящий себе места от горя, ничего не ведает ни о Марселе, ни о ней самой…

Однако Сулима больше тревожилась не о Мусе, который рос крепким, подвижным ребенком, а о самой Луизе. Француженка была женщиной слабой, часто болела, с трудом переносила физическое напряжение и русский климат. Но, тем не менее, надеялась на благополучный переезд.

В назначенный день они погрузили в телегу свои нехитрые пожитки и четверых детей. Кроме Мусы рядом находились мальчики-близнецы самой Сулимы и старшая девочка Зарембы. Надо сказать, близнецы очень любили Мусу и, хотя были старше на несколько лет, всегда с ним играли, никогда не оставляли одного.

Телега вязко, с надрывом тронулась в путь, и Лу в последний раз оглядела огромное пепелище села, ставшее для нее частью собственной жизни. Переезд, как заверили гвардейцы, должен был занять всего несколько дней, и никаких треволнений не предвиделось.

Но случилось то, что иногда бывает независимо от желаний и составленных людьми планов. Когда в них вмешивается случай, он расстраивает задуманное, круша надежды и заставляя болеть сердца.

 

9

На третий день пути, когда Лу совсем устала от тряски и обессилено провалилась в крепкий сон, спавший рядом Муса на какое-то время остался без присмотра. К тому времени и Сулима с детьми уснула, так что не спал лишь один возница, лениво подстегивающий бредущих по грунтовке лошадей. На одном из ухабов телегу хорошо тряхнуло, и Муса, спавший в овчинном тулупе, вывалился из нее и шлепнулся на припорошенный толстым слоем пыли грунт. Тулуп, в котором он спал, как в кульке, помог не только «закончить полет» без ущерба для здоровья, но… и даже не проснуться уставшему в пути мальчишке.

Луиза проснулась только ночью и не сразу поняла, что рядом нет Мусы. А когда до ее сознания дошло самое страшное, о чем только могла помыслить обезумевшая от горя мать, Лу закричала так, что вмиг проснулись все – и дети, и взрослые, и даже ленивые кони. Но как поступить дальше? Идти искать ребенка в полной темноте? Конечно!

Луиза поступила, как поступила бы любая мать. Она соскочила с телеги и пошла по следу прочь, все время выкрикивая имя сына: «Марсель, Марсель, мальчик мой! Где ты, отзовись, пожалуйста, ну отзовись же…» Сулима кинулась было за ней, но, вспомнив о троих оставшихся в телеге детях, вернулась к ним. А в темноте еще долго раздавался голос Луизы, которая звала своего сына. Но, наконец, и он стих – видно, женщина отошла уже далеко. Не доехав несколько верст до постоялого двора, возница был вынужден остановить лошадей, чтобы дождаться Луизу.

И лишь утром, когда вокруг стало светло и Сулима, продрав сонные глаза, осмотрела окружавший их безрадостный и совершенно пустынный пейзаж, она заметила вдалеке одиноко бредущую женщину. Сулима соскочила с телеги и бросилась ей навстречу. Женщина шла, спотыкаясь и дико озираясь по сторонам. Она бормотала только одно слово: «Марсель, Марсель…» Но рядом с ней сына не было, и Сулима, конечно же, догадалась: «Луиза его не нашла. Как же быть?»

Она подошла к француженке, не зная, какими словами ее утешить, а та, подняв на Сулиму глаза, тихо сказала:

– Марсель, мой мальчик… его нигде нет. Нигде…

Сулима расплакалась, а Лу побрела к телеге, все время повторяя одно и то же.

Но делать нечего, надо было ехать дальше, не оставаться же здесь навечно. В конце концов, рядом постоялый двор, где можно отдохнуть, привести себя в порядок, с людьми посоветоваться.

Не знала того Луиза, что следом, с отставанием в версту или две, за ними следовали на такой же телеге другие татары-переселенцы. Они увидели тулуп, а в нем спящего ребенка и, конечно же, остановились. Взяв мальчика, обнаружили у него на груди медальон с портретом Шарля Лотрека и убедились в сходстве с ним малыша. Только путь тех татар пролегал до ближайшего поворота, и они вскоре свернули вправо, куда им и предписывалось переселяться.

Именно поэтому Лу не нашла сына. Когда же Муса проснулся, то ему объяснили, что нашли его на дороге, предположив очевидное: с родителями случилась какая-то беда. Мальчик же назвал свое имя и фамилию и сообщил, что его маму зовут Луизой. Конечно, татары догадались, кого именно они подобрали, ибо слух о Муссе-французе и его матери Луизе гулял по волжской земле, задевая чувства многих людей. Но татары не стали утруждать себя поиском несчастной женщины. Объявится сама – отдадут ей ребенка, а если нет – мальчик останется в их семье.

 

1

– Смотрите, смотрите! – воскликнул Ветродуев, – нас, кажется, услышали. Я явственно различил движение за тем окном, – и он указал рукой в направлении угла особняка, видимого из-за калитки.

Саша подпрыгнул и что есть силы замахал руками во все стороны.

– Успокойся, – одернул его Муса, – а то нас не так поймут.

– Главное, заметили, – радостно ответил Саша, но руками больше не размахивал.

Через минуту на аллейке, ведущей к калитке, показалась пожилая степенная женщина. Она медленно приближалась к двум русским и внимательно их рассматривала, а когда подошла вплотную к калитке, вдруг рассмеялась и громко сказала:

– Жан, шутник, зачем весь этот маскарад?

Саша быстро перевел Муссе ее слова, а от себя добавил:

– Кто такой Жан?

Муса лишь плечами повел.

– Жан, да что ты на себя надел! – в словах женщины послышались нотки явного сожаления.

По ее взгляду на Муссу нетрудно было догадаться, что обращается она именно к Джалилю.

– Мне кажется, она вас за кого-то принимает, – предположил Ветродуев, – это так странно.

– Да, да, ты переведи ей, что я не Жан, а совсем другой человек, просто ищу Шарля Лотрека.

– Мадам ошиблась…, – по-французски сказал юноша.

Но пожилая женщина его предупредительно остановила движением руки:

– Жан, почему ты говоришь по-русски? И эта странная форма…

– Нет, нет, мадам, вы ошиблись! – горячо сказал Ветродуев и стал быстро рассказывать о Муссе, стараясь ничего не упустить. Джалиль ничего не понял из его слов, но по той убедительности, с которой говорил его младший товарищ, мог предположить, что, по крайней мере, их сейчас не прогонят.

– Жан? – наконец громко сказала женщина и уже с явным интересом посмотрела на Муссу.

– Кажется, она не очень мне поверила, – предположил Александр.

– Да, да… – Муса засуетился, ощупывая себя, а затем вытащил из маленького кармашка серебряный медальон, выполненный в форме мидии. Он открыл крышечку и показал портрет Шарля Лотрека женщине.

– Вы знаете этого человека? Я его ищу.

Саша быстро перевел слова Джалиля, но, очевидно, этого не требовалось, ибо по реакции хозяйки особняка было видно: изображенный на портрете мужчина был ей знаком. Она громко воскликнула: «Шарль!», и лицо ее побледнело. Еще раз внимательно посмотрела на портрет и медленно перевела взгляд на Муссу. А затем, не говоря ни слова, отперла калитку и впустила двух русских вовнутрь.

– Прошу вас, месье, входите.

Когда калитка с характерным металлическим щелчком захлопнулась за спиной Мусы, женщина представилась:

– Я мадам Лотрек. Катрин Лотрек. Прошу вас, следуйте за мной.

Когда Саша перевел ее слова, Джалилю стало явно не по себе. Ясно, что перед ними жена Шарля, и как она сейчас воспримет новость о его внебрачном сыне, можно лишь догадываться. Хорошо, что впустила в дом вообще.

Между тем, мадам Катрин стала интересоваться у Саши, почему его товарищ, так похожий на Жака, не говорит по-французски. Ведь в России, насколько она знала, все старались изучить этот язык. Ветродуев, как мог, пояснил пожилой француженке, что его товарищ вырос в бедной татарской семье, где никто не говорил по-французски.

Мадам Катрин с явным недоверием посмотрела на Муссу, в облике которого не было ни единой татарской черточки, да и быть, конечно, не могло.

– Жан, простите…

– Муса, – подсказал Саша.

– Месье Муса, – поправилась хозяйка особняка, – я приглашаю вас и вашего молодого друга…

Она улыбнулась Саше и указала на открытую дверь, ведущую на веранду:

– Прошу вас, проходите.

 

2

Через несколько минут Саша и Муса уже сидели за столом напротив мадам Лотрек. Джалиль вновь достал серебряный медальон и любезно протянул его хозяйке особняка. Пока та рассматривала портрет, он прислушивался к каждому шороху, доносившемуся из дома и прилегающего сада. Конечно, он был напряжен, и это напряжение трудно было скрыть.

– Да, – наконец подтвердила пожилая женщина, – это Шарль, мой брат.

Когда Саша перевел Муссе ее слова, тот воскликнул:

– Брат! Значит, вы не жена… вы его сестра!

Мадам Катрин подтвердила его слова, и вдохновленный Джалиль напрямую спросил:

– А кто такой Жан?

– Жан? Это мой племянник. Он – сын Шарля.

И она стала рассказывать этим странным, таким необычным людям, что она посвятила свою жизнь брату Шарлю. Такому хорошему и такому непутевому человеку. Она всю жизнь была для него не только старшей сестрой, но, по существу, и матерью. Именно поэтому сама не вышла замуж, сосредоточившись на семейных проблемах брата.

– Простите, мадам Катрин, – сказал Муса, – а могу я знать, где мать Жана?

– Она умерла, давно…

– А сам Жан?

– Скоро придет. Я ведь и думала, что это он стоит у калитки, переодевшись в русскую форму.

– Он на такое способен? – от себя поинтересовался Саша.

– Жан у нас шутник…

– Да спрашивайте прямиком о вашем отце! – не выдержал Ветродуев.

Но Муса не решился напрямую задать самый важный для него вопрос. Если Шарль Лотрек из дому не вышел, если Катрин его не позвала, значит, в особняке его нет. А если его вообще уже нет на белом свете? Впрочем…

– Мадам Катрин, – сказал он, – а вы никогда не слышали о Марселе. Мальчике Марселе…

– Нет, не слышала, – призналась пожилая женщина.

– Марсель – это я. Так меня нарекла моя мать. Ее звали Луиза. А татары стали звать меня по-своему – Муссой…

– Да, да, Луиза… Я все понимаю…, – не дослушав его последних слов, проговорила мадам Катрин, – конечно, Луиза, а вы – ее сын. Она ведь была беременной. Я знаю… Но погодите, погодите… Значит, Луиза не погибла, она осталась в живых?

– Жива, – подтвердил Муса, – я вам расскажу эту удивительную историю.

– Конечно, конечно, – губы у мадам Катрин задрожали, и на глазах появились слезы, – если бы Шарль дожил до сего дня. Как бы он обрадовался.

– Шарль… отец… Его уже нет в живых? – с ужасом спросил Муса.

– Нет, сынок, – мадам Катрин глубоко вздохнула и краем батистового платка вытерла увлажненные уголки глаз.

Саша запнулся, не зная, как перевести товарищу последние слова. Явно они его удручат, и Муса, стремившийся всей душой найти своего отца, конечно, страшно огорчится. Но говорить надо, и юноша, тщательно подбирая слова, сообщил ему страшную весть.

 

3

Мадам Катрин, увидев, как изменились, наполнились болью глаза Мусы, больше ни секунды не сомневалась, что перед ней сидит сын Шарля. Конечно, это он, выживший в далекой России и сам нашедший дорогу домой. Через столько-то лет! Но почему Луиза так долго молчала? Почему Шарль не смог ее отыскать? Вопросов было много. На все хотелось бы получить ответы. И только было пожилая женщина собралась задать первый из них, как в саду раздался чей-то громкий крик. Муса и Саша от неожиданности вздрогнули, а хозяйка особняка лишь улыбнулась.

– Это Жан пришел. Сейчас я вас с ним познакомлю. То-то для него сюрприз будет.

В тот же миг на ступенях послышались шаги, и на веранду буквально влетел молодой человек. Увидев его, Саша Ветродуев буквально оцепенел: перед ним стоял еще один Муса, только слегка помоложе и чуточку стройней.

– О! У нас гости…, – Жан удивленно посмотрел на русских, а когда Муса поднялся ему навстречу, даже сделал один шаг назад.

Мадам Катрин тоже встала из-за стола и поспешила представить братьев друг другу.

– Марсель, – сказал Муса и протянул Жану руку.

– А это – Жан, твой брат, – нарочито громко сказала женщина и, обняв племянника за талию, шепнула ему на ухо:

– У тебя брат нашелся.

– Я вижу… Но почему он так странно одет.

– Он русский.

– Русский? Я, тетушка, тебя не понимаю.

– О Жан! Это долгая история. Но я думаю, что у нас будет время посидеть за одним столом и узнать ее душещипательные подробности.

– Хорошо, тетушка. Но почему он все-таки так сильно похож на меня?

– Об этом надо было бы спросить у отца, но увы…

Мадам Катрин обошла вначале Жана, а затем Муссу и предложила молодым людям встать рядышком. Когда братья согласились выполнить ее просьбу, она даже всплеснула руками – так они были похожи! Не удивительно, что там, у калитки, она обозналась и ошибочно приняла Мусу за Жана.

Сам же Жан оказался в полном смятении. Он абсолютно ничего не знал о существовании родного брата. Оказалось, в их семье есть и такие тайны… Не знал он, как относиться к своему «двойнику». Любить его или остерегаться? С какими намерениями этот человек прибыл в их дом. И не собирается ли он отстаивать свои права на наследство Лотреков?

К тому же сейчас, когда русские захватили Париж, у его братца достаточно сил и возможностей реализовать свои корыстные замыслы, если, конечно, они имеются вообще…

Но тут Муса вдруг оживился и сообщил, что ему и Саше Ветродуеву уже пора возвращаться в расположение полка.

– Как же так!? – расстроилась мадам Катрин, – мы ведь ни о чем еще не поговорили… Я очень хочу видеть вас и вашего молодого друга у нас в ближайшие дни. Жан, ты ведь тоже этого хочешь?

– Конечно, конечно, – быстро согласился племянник, – обязательно приходите. Нам есть о чем поговорить.

Условились, что Муса придет ровно через неделю.

– К сожалению, раньше его из расположения полка не отпустят, – сказал он, прощаясь с Лотреками.

– К сожалению…, – на глазах у хозяйки особняка вновь выступили слезы, – я буду, нет, мы будем ждать вас. Приходите!

Сумасшедшая.

 

4

…Сулима всеми способами пыталась утешить Луизу, уверяла, что ребенок обязательно отыщется. Но Лу была безутешна и, как показалось ее младшей подруге, совершенно потерявшая всякий интерес к происходящему. Вскоре француженка полностью ушла в себя, перестала реагировать на окружающих ее людей, почти ничего не ела. Через короткое время горе так подкосило ее, что некогда яркая и цветущая женщина вся высохла, превратилась в доходягу, которую нельзя было узнать. Она перестала говорить по-татарски и лишь шептала по-французски какие-то невнятные слова.

Конечно, Сулима очень испугалась, но больше ничем Луизе помочь не могла. Все окружающие их люди стали сторониться Лу, считая, что она сошла с ума и вообще приносит себе и людям только беду. Естественно, теперь уже Мусу никто не искал, и вскоре люди позабыли, что у этой безумной вообще был сын.

А годы шли один за другим. Мальчик рос, мужал и не раз задавал вопрос подобравшим его татарам о том, где могут быть его настоящие родители. Но те, хотя и оставили Муссе его законное имя и фамилию, упорно твердили лишь одно: подобрали они мальчика на дороге. Очевидно, мать его погибла, а отец… он изображен на медальоне, но ни имени его, ни местонахождения никто не знает.

Однажды Муса, уже став взрослым человеком, решил предпринять настойчивые поиски, чтобы отыскать хотя бы какой-то след своей матери, смутные воспоминания о которой теплились в его сознании. Но все его попытки были тщетными. Нигде женщина по имени Луиза ему не попадалась ни среди живых, ни среди мертвых.

Но однажды Муссе помог случай. Он напал на след человека, носившего фамилию Джалиль. А что, если… Он, конечно же, нашел однофамильца и обрел… своего названного брата. Саид Джалиль оказался одним из близнецов – сыновей Сулимы. К тому времени он уже был женат, у него появились свои дети, но Мусу он вспомнил. И очень был рад встрече, ведь все считали сына Луизы давно погибшим…

Саид рассказал, что его мать, Сулима, давно умерла, точнее сказать, была убита злыми людьми. Его брат-близнец жив-здоров, тоже женат и тоже имеет своих детей. А на вопрос Мусы, не знает ли он что-либо о Луизе, лишь горестно вздохнул. Когда мать Мусы от горя помешалась, она все время жила с Сулимой. Но когда ту убили, то близнецов отправили в сиротский дом, а Луизу, как сказывали, в дом презрения, где содержали сумасшедших людей. Но с тех прошло очень много лет, и Саид даже не представляет, где ее можно искать.

 

5

Тем не менее, Муса решил обойти все подобные заведения Поволжья, а если надо будет, то и всей России, чтобы отыскать хотя бы какой-то след своей матери. Дело в том, что он собирался жениться и хотел поклониться матери либо хотя бы ее могиле перед тем, как сделать такой ответственный шаг в своей жизни.

Саид и его жена Фарида живо откликнулись на благородный порыв Мусы, став ему во всем помогать. В конце концов, они втроем вышли на один отдаленный дом презрения, где в приписных книгах значилось, что сюда двадцать лет назад прибыла некая Луиза Джалиль. Вот оно!

Но чиновник, внимательно посмотрев на Муссу и порывшись в документах, сообщил, что женщины с таким именем здесь больше нет. Очевидно, она умерла, и давно. Конечно, Муса очень сильно расстроился, и в таком состоянии ему трудно было вести с чиновником разговор. Поэтому он совершил совсем необязательную в такой ситуации ошибку – не удосужился узнать место ее захоронения. Опомнился лишь тогда, когда вернулся домой. Что делать? Неужели опять ехать в тот неблизкий дом презрения?

Собравшись с силами, он вновь поехал по уже известному адресу. Знакомый ему чиновник очень нелюбезно принял Муссу, который явно досаждал ему своими расспросами, что Джалилю крайне не понравилось. Еще меньше Муссе понравился чиновник после того, как отказался указать место захоронения матери. Почуяв неладное, Муса добился аудиенции у губернатора, и лишь тогда чиновник, так долго водивший Джалиля за нос, оказался сговорчивым. Он вынужден был сообщить, что Луиза Джалиль жива, но считается буйнопомешанной. Поэтому сведения о ней запрещены.

Муса остолбенел: его мать жива! Он так страстно добивался адреса ее захоронения, и вдруг выясняется, что она жива… Просто невероятно! Как подобное могло случиться? Он столько лет жил в полной уверенности, что мать умерла, и вдруг…

Лишь после этого до него дошел смысл слов чиновника, сообщившего неприятную новость: свидание с ней невозможно. Да как же так? Невозможно… Сын не может увидеть родную мать? Хотя бы издали, хотя бы одним глазком! И тогда Муса поступил так, как делается это на Руси по сей день. Он собрал всю имеющуюся у него наличность и отдал чиновнику. Тот, конечно, деньги взял и глубоко, явно сочувственно вздохнув, пообещал такое свидание устроить. Но предупредил: «Только через перегородку!».

 

6

Муса не мог дождаться той минуты, когда увидит мать. В сознании всплывали картины прошлого. И там, конечно, была она, красивая и любящая его женщина. С ней всегда было тепло, уютно и счастливо. Но вот лицо… он совсем его не помнил, как в тумане. Лишь глаза выделялись – красивые, большие и… часто в слезах. Но он был уверен – свою мать он обязательно узнает, как бы та ни изменилась.

И вот наконец-то наступила долгожданная встреча. Средних размеров комната, перегороженная пополам деревянной решеткой. В каждой из половинок по одной двери. В одну вошел Муса в сопровождении все того же чиновника, а в другую ввели высокую, но сгорбленную старуху. Муссу била дрожь, и он никак не мог взять себя в руки. Наконец, успокоившись, он подошел к самой перегородке и во все глаза стал рассматривать старую женщину. Она или не она? Старуха выглядела ужасно – растрепанные волосы, вся высохшая, тусклый взгляд, какие-то ошметки на рукавах. Бормотала себе под нос невнятные слова и в сторону сына вообще не смотрела.

Тогда Муса негромко по-русски ее позвал:

– Мама.

Старуха не отреагировала не его слова совершенно. Тогда Муса уже громко повторил это же слово, но уже по-татарски. Старуха подняла голову и посмотрела на перегородку, но ни единым движением не выдала своего желания пообщаться с незнакомцем.

– Мама, это я – Марсель.

И тут женщина встрепенулась, во взгляде появился огонек. Она резко повернулась и сделала несколько шагов по направлению к перегородке.

– Мар… Марсель? – пробормотала она.

– Марсель, – повторил Муса и улыбнулся. Голова у него закружилась, и он ухватился за деревянную поперечину, чтобы случайно не упасть.

– Мар… – еще раз сказала старуха и рухнула без чувств на пол комнаты свиданий. Санитары забегали, засуетились, стали поднимать старую женщину и бесцеремонно тащить ее вон. Муса, увидев такое обращение с матерью, громко крикнул:

– Что вы делаете! Немедленно отпустите ее.

Но здесь уже и чиновник стал наседать на Джалиля:

– Нельзя, нельзя кричать! Это присутственное место. Я под свою ответственность…

Опомнился Муса лишь на улице. Слезы текли по его лицу, а он стоял и вспоминал то мгновение, когда мама его узнала и внятно произнесла: «Марсель». Господи, его мать жива, она его узнала… Комок подступал к горлу, мешал здраво рассуждать, искать достойный выход из сложившейся ситуации. К сожалению, рядом с Муссой не было опытного помощника, способного дать нужный совет. И молодой человек, которому больше не разрешили свидания с Луизой, был вынужден отправиться домой.

Вскорости он женился, и у него вот-вот должен был появиться первенец. Но душа ныла, он так сильно тосковал по матери. Дважды он приезжал в дом презрения, но ему отказывали в просьбе встретиться с матерью. И неизвестно, как бы разворачивались события дальше, если бы в пределы России не вторглась армия Наполеона. Муса записался в ополчение, но напоследок решил еще раз съездить по известному адресу.

И человеку, который идет на войну, чиновники не решились отказать. Муса вновь оказался в знакомой комнате свиданий и вновь по ту сторону перегородки он увидел старую женщину.

– Мама!

Она сразу же к нему подошла.

– Марсель, мальчик мой…

– Мама, я жив. Я так долго тебя искал…

Они говорили быстро, сбивчиво, словно боясь, что их сейчас разлучат, и эта встреча будет последней. К сожалению, Луиза совсем не говорила по-русски, а Марсель плохо понимал по-французски. Выручал татарский, который Лу еще не забыла, хотя и не говорила на нем много лет.

Самое удивительное, что Марсель совсем не нашел у матери, в ее словах признаков психического расстройства. Да, старая женщина, да, взволнована, да, плохо говорит, но разве за это надо ее держать в таких условиях? Он показал медальон с портретом Шарля, и Луиза узнала на нем любимого человека.

– Это Лотрек… Шарль, – услышал Муса и тогда впервые понял, что род его тянется во Францию. Теперь для него становилось понятным многое из своего собственного детства…

– Свидание окончено! – строго сказал чиновник. – Просьба покинуть комнату свиданий.

– Марсель, найди его, – крикнула Луиза, когда ее выводили в противоположную дверь, – пусть он меня освободит…

 

7

В назначенный день Муса и Саша Ветродуев вновь остановились у кованой калитки. Но теперь она оказалась открытой. «Добрый знак», – подумал про себя Джалиль и уверенно толкнул ее от себя. Калитка скрипнула, и тут же за видимым из ворот окном особняка мелькнул чей-то силуэт. Конечно, их уже ждали.

Через несколько минут уланы сидели в столовой, а рядом с ними примостилась мадам Катрин, все время восклицавшая и активно жестикулирующая, пытающаяся что-то втолковать своему новому племяннику. Саша еле успевал переводить и неустанно косился на стол, уставленный всевозможными яствами. После полковой пищи такая трапеза не волновать не может.

Вдруг где-то рядом послышались быстрые шажки, и в столовую вбежал мальчик лет пяти. Хозяйка дома на короткое время оставила Муссу в покое и, взяв ребенка за руку, подвела его к Джалилю.

– Познакомьтесь, это сын Жана. Его зовут Томас. А это, – она указала на Муссу, – твой дядя Мус… Марсель. Так ведь?

Муса удовлетворенно кивнул и заметил вслух, что мальчуган удивительно похож на него самого, каким он был в его возрасте. Надо сказать, что и сам Томас, с детской непосредственностью рассматривавший незнакомца, добавил:

– Ты как папа…

Все засмеялись. А Муса поинтересовался у мадам Катрин, где же Жан?

– Сейчас будет, не беспокойся.

И тут же, как по мановению волшебной палочки, в столовую быстрым шагом вошел Жан. Тут уже никто не мог скрыть улыбки: действительно, оба брата были необыкновенно похожи друг на друга. Но теперь Жан, в отличие от первой встречи, вел себя раскованно, и никакого предубеждения к брату не осталось и в помине. Неудивительно, что Жан и Муса крепко, с чувством, обнялись, а воодушевленная встречей мадам Катрин громко захлопала в ладоши и закричала, как разыгравшаяся девчонка:

– К столу, все к столу!

Вскоре оживленная беседа, сдобренная вкусными яствами, заполнила все пространство столовой. Саша, возмечтавший плотно поесть, только и успевал, что переводил Мусе суть разговора.

– А теперь, – сказала мадам Катрин, – несите утку.

Она хлопнула в ладоши, и церемонный слуга вынес жирную, с подрумяненными боками утку, фаршированную яблоками.

– И самый лакомый кусочек…, – продолжила она.

– Мне! – воскликнул Томас.

– Нет. Вот этому юноше. Он почти ничего не ест и только смотрит на нас голодными глазами. Я не ошиблась?

Ветродуев покраснел, словно девица, никак не ожидав оказаться в центре внимания, и с благодарностью принял от глазастой хозяйки здоровенную порцию утки.

Муса оценил ситуацию по достоинству и громко рассмеялся, радуясь за друга. Откровенно говоря, ему было неловко таскать Сашу за собой. Ведь, в конце концов, здесь решаются семейные дела Лотреков, а Ветродуева приходится использовать лишь как переводчика. Хорошо, что Саша оказался таким искренним и все понимающим человеком. И как хорошо, что он вообще оказался «под рукой» в самый нужный для этого час.

 

8

Отобедав, мадам Катрин предложила гостям пройти на веранду, где в милой и непринужденной обстановке она собралась расспросить Мусу о его жизни и, конечно, узнать побольше о Луизе, которую так любил Шарль.

Муса рассказал о себе все, что помнил. Конечно, свои юные годы, когда он жил вместе с матерью, передал лишь по смутным воспоминаниям да по рассказам Саида, у которого оказалась крепкая память. И когда он дошел до нынешнего времени, тех поисков, которые привели его в дом презрения, мадам Катрин не выдержала и всплеснула руками:

– Бедная, бедная Луиза. За что Господь послал ей такое наказание!

А Жан, доселе сидевший молча, вдруг попросил брата уточнить, когда именно тот увидел в комнате свиданий свою мать.

Муса на мгновение задумался, а затем уверенно сказал:

– Два года назад. Да, с тех пор прошло уже два года.

– Тетушка! – воскликнул Жан, – два года назад! Тебе это ничего не говорит?

Мадам Катрин многозначительно подняла глаза на своего племянника, и тот сразу же замолчал. Но этот взгляд не прошел мимо внимания Мусы, который и без перевода понял, что здесь скрыта какая-то тайна. Но пожилая женщина, дабы развеять любые сомнения, просто сказала:

– Два года назад погиб Шарль. И Жан, остро переживающий смерть отца, все события привязывает к его кончине. К сожалению, Шарля мы не воскресим, это ясно…

Саша быстро перевел слова мадам Катрин, а Муса удивленно поднял глаза на своего брата. Надо же, какое совпадение. Они потеряли Шарля тогда, когда он нашел Луизу – доселе считавшуюся умершей. Получалось, будто два любивших друг друга человека как бы поменялись ролями. Один ушел в небытие, а другой оттуда вернулся. Жан кивнул Мусе, что могло означать лишь одно: они правильно поняли друг друга. Странно, что тетушка Катрин, такая умная и проницательная женщина, ничего не поняла. Либо сделала вид, будто такое интересное совпадение в судьбах любивших друг друга людей является случайностью.

– Я обращаю ваше внимание, – с юношеской запальчивостью сказал Жан, – на одно странное обстоятельство. Все эти годы тетушка Катрин и мой отец, а теперь мы знаем, что и Марсель, считали Луизу умершей, но никто не знал места ее захоронения. Теперь все изменилось. Она «воскресла», появилась из небытия, а мой отец, Шарль, пропал, утонул. И мы не нашли даже его тело. Таким образом, выходит, что и его могила нам неизвестна.

– Жан, мальчик мой, успокойся, – мадам Катрин встала из-за стола и, подойдя к нему сзади, поцеловала макушку головы. Так всегда поступал Шарль. И как этот жест был хорошо знаком Луизе! Хотя в этот миг хозяйка особняка меньше всего думала о них. Ее беспокоило психическое здоровье ее племянника, которому, как и ей самой, более чем хорошо известны странности, сопровождавшие в последние годы (и даже десятилетия!) их род.

Жан глубоко вздохнул и признательно посмотрел на пожилую женщину.

– Я спокоен, все в порядке, ты же знаешь.

 

9

– Так, значит, ты ушел в действующую армию, – выждав несколько секунд, спросила мадам Катрин, – оставив мать в сумасшедшем доме?

– Да, так вышло. Мне горько об этом думать. Она ведь хотела, чтобы я нашел Шарля. Но Луиза понятия не имела о войне. Тем более не могла знать, что ее народ воюет с тем народом, с которым она сроднилась по воле случая. Мне не позволили с мамой больше увидеться. Я каждый день молю Бога, чтобы он продлил ее дни. И вернувшись домой, я смог бы ее вновь увидеть.

Муса промолчал о разговоре, состоявшемся с уже известным чиновником. Тот сообщил Джалилю, что, согласно действующему циркуляру, родственники могут забрать из дома презрения пациента, заплатив учреждению довольно крупную сумму денег. А таких денег у него, человека бедного, никогда не было. Но не просить же их у новых родственников. Тем более у Жана, который хотя и проявляет к судьбе Мусы-Марселя явный интерес, тем не менее, к Луизе, любовнице его отца, наверняка настроен прохладней. И тому есть понятное объяснение.

– Да, это ужасно… жизнь так непредсказуема, – проговорила мадам Катрин, – вот и с Шарлем совершилась совершенно дикая история. Он ведь был человеком мягким, часто впадал в меланхолию. Мог подолгу сидеть, смотря в какую-то точку, и все время думал, думал. Я его не раз спрашивала: «Шарль, ну почему ты все время сидишь и неотрывно смотришь на куст барбариса?», – она указала рукой на ближайший от веранды куст. – И он мне отвечал в том духе, что думает о Луизе. Наверное, так и было.

Иногда он уходил в город и мог часами бесцельно шататься по Парижу. И вот однажды он бродил по набережной Сены, неловко поскользнулся и упал в воду. Люди видели, как он свалился, и через несколько минут бросились к берегу реки, но не увидели в ней человека. Конечно, Шарль не ожидал, что оступится, это ясно, хотя он был хорошим пловцом. Но мог ли он так быстро пойти на дно..?

Мы долго искали, думали, что течение отнесло его в сторону. Увы, ни живым, ни мертвым обнаружить Шарля не удалось.

– А вы можете меня туда проводить? – спросил Муса, – я ведь вернусь в Россию и хочу рассказать матери все о ее любимом. К тому же и сам, конечно, хотел бы почтить память отца в том месте, где он ушел в мир иной.

– Жан, – обратилась мадам Катрин к племяннику, – ты проводишь своего брата на набережную Сены?

– Конечно.

– Жан, – пояснила хозяйка особняка, – часто туда ходит. Тоскует. Я думаю, вам вместе будет о чем поговорить.

Пока Саша переводил Муссе последние слова мадам Катрин, Жан выразительно посмотрел на свою тетушку и сказал:

– Он нашел свою мать, когда погиб мой отец…

– Тише, тише! – прервала его мадам Катрин, – мы поговорим об этом с глазу на глаз и, обратившись к Ветродуеву, добавила, кокетливо улыбнувшись:

– Молодой человек, мои последние слова переводить не надо.

 

1

Дела в полку отвлекли Муссу на две недели, и лишь спустя время, в назначенный день, он встретился с Жаном. Младший брат отвел его на берег реки, уложенный в массивные каменные блоки. Именно туда, где погиб их отец. На сей раз Муссу сопровождал Борис Орлов, который сгорал от желания познакомиться с «двойником» Мусы. Надо сказать, что Орлов оказался менее искушенным переводчиком, и Жану приходилось повторять одну и ту же фразу по несколько раз, что раздражало и француза, и Муссу. Джалиль даже пожалел, что взял для такого важного разговора именно друга. Но делать нечего, пришлось обходиться услугами Бориса.

Может быть, вследствие не совсем четкого перевода, может, и по иной какой причине, но Муса не уловил смену разговора, предложенного Жаном. Именно поэтому он никак не мог понять, почему брат так настойчиво пытается ему втолковать какие-то факты из собственной жизни. Причем касаемые даже не Жана, а его матери. «Наверное, – подумал Муса, – Жан очень расчувствовался и сейчас хочет высказать самое сокровенное из собственной жизни. Он деланно качал головой, как бы сопереживая рассказу брата, но сам в этом момент думал о собственной матери, оставшейся далеко в России, да еще в таком месте…

– Муса! – взмолился Орлов, – твой брат настойчиво повторяет мне одно и то же. Я перевожу, как могу. А он все повторяет и повторяет. Очевидно, твоя реакция его совершенно не удовлетворяет. Мне кажется, он пытается втолковать какую-то тайну вашего рода, но почему-то ты должен узнать ее именно здесь, на набережной Сены, у могилы отца.

– Но ведь я Жана внимательно слушаю, – возразил Муса.

– Да, но он уверяет меня, что ты его не слышишь.

– Почему же?

Муса отвлекся от собственных мыслей и полностью сосредоточился на разговоре с братом.

– Он уверяет, – сказал Борис, – что твою матушку погубил тот самый медальон, который ты показывал тетушке Катрин.

– С портретом отца? – уточнил Муса.

– Да, да, – закивал головой Жан.

– Но почему?

– Он был заговорен на случай измены Луизы, – так уверяет тетушка.

– Значит, моя мать изменила Шарлю в России?

– Я не знаю. И отец не знал. Но тетушка Катрин уверена в этом. Поэтому-то проклятие и обрушилось на голову твоей матери.

– Если это правда, – сказал Муса, – то это ужасная правда. Ведь в конечном итоге пострадали все – и я, вынужденный столько лет жить у чужих людей, и отец, любивший Луизу и всю жизнь тосковавший по ней, и, конечно, она сама.

– Вот, вот! – воскликнул Жан, – ты тоже почувствовал несправедливость такого наказания. Если оно вообще было. И я его почувствовал. Уже давно. Скажу больше: я считаю предположение тетушки Катрин неверным. А если и верным – то отчасти. Имеется другая причина, разрушившая любовь Шарля и Луизы. И хотя тетушка не велела мне говорить на эту тему, я решусь нарушить ее запрет. Ты готов меня выслушать?

– Конечно, – сказал Муса, явно не ожидавший такого поворота в разговоре с братом. Хотя уже по предыдущей встрече он уловил некую недомолвку в рассуждениях тетушки Катрин о судьбе его отца. Но тогда Муса не придал ей особого значения.

– Господа, господа! – запротестовал Орлов, – пожалуйста, не говорите так быстро. Я уже устал и не успеваю за вами.

 

2

Братья, не спеша, пошли по брусчатой набережной вдоль Сены, и Жан, тщательно подбирая слова, стал излагать Джалилю свою версию о тех несчастьях, которые обрушились на дом Лотреков.

– Я тебе должен сказать, что моя собственная мать никакого отношения к твоей не имела. И сила колдовства от медальона на нее никак не могла распространиться. Тем не менее, она тоже, причем очень жестоко, пострадала. Тетушка тебе не рассказывала, а я открою одну маленькую тайну. Наш отец так любил Луизу, что женился лишь на женщине, очень на нее похожей. Да и то тогда, когда все попытки отыскать твою мать живой закончились ничем.

При родах моя мать умерла. А я вот выжил, – Жан улыбнулся, но его улыбка показалась Муссе зловещей. – Прошли годы, я тоже влюбился в одну женщину. И хотя и отец, и тетушка были категорически против нашей свадьбы, я на ней все-таки женился. И вот, представь себе, при родах она тоже умирает. А наш сын Томас остается жить.

– Скажи, Жан, а почему отец был против? – спросил Муса.

– Видишь ли… Моя Жозефина была куртизанкой, как и твоя мать, а отец…

– Моя мать…, – удивился Муса, – а я не знал…

– Но не надо нам осуждать их за это. Ведь и мой отец, и я искренне любили этих женщин и были с ними счастливы. Дело в другом. Я хочу сказать тебе, что и моя бабушка, мать нашего отца, тоже умерла неожиданно. Мне рассказывала тетушка о странностях, связанных с ее кончиной. Я не буду вдаваться в подробности, но скажу главное. Когда мой дед Жан-Батист Лотрек вернулся домой из какого-то морского путешествия, бабушка сразу и умерла. Тетушка Катрин, как и отец, были уверены, что тому виной эта самая «морская» прогулка деда. Он иногда пиратствовал на море. Так, больше для души, чем по необходимости. Неугомонным был человеком. А в тот раз, как я слышал, ему улыбнулась удача. Он добыл старинную золотую вещь. И страшно был доволен.

Только после этого в семье начались беды. Умерла бабушка, которую дед страстно любил. Вскоре он запил, заболел и так в тоске по ней и умер. Как видишь, реликвия, которую он приобрел, заставляет женщин нашего рода умирать. А мужчин, горячо их любивших, страдать и пребывать в горе до самой смерти. Я очень хорошо помню состояние отца. И понимаю его. Ведь и сам после смерти Жозефины страдал не меньше. Я бы очень не хотел такой участи для Томаса. Чем он виноват? Почему должен страдать за грехи прадеда? А почему ты должен страдать?

– Но у меня, слава Богу, жена жива, – остудил его Муса.

– Речь не о твоей жене. О твоей собственной жизни. Я все думаю, почему Господь свел нас. Почему он через цветочницу Софии помог нам встретиться…

При последних словах Жана Муса многозначительно посмотрел на Орлова и подмигнул ему.

– …и вот к какому выводу я пришел. Вопреки воле тетушки, я решился рассказать тебе правду о роке, довлеющем над нами. И уж коли ты тоже Лотрек, мой родной брат, то хочу показать тебе эту реликвию.

– И где же она? – спросил Муса, – с тобой?

– Нет, – покачал головой младший брат, – мы ее храним дома, да и не смог бы я ее взять с собой. Она имеет достаточно большие размеры.

 

3

– Пошли прямо сейчас к нам, и я тебе покажу эту золотую вещицу! – с жаром предложил Жан, – пошли. Мы ведь как раз идем по направлению к нам. Осталось совсем немного.

Муса и Орлов переглянулись. Пора уже возвращаться в полк. Но такую возможность упускать не хотелось. Мало ли как повернется жизнь, может быть, завтра прикажут уланам сняться с места и двинуться в поход.

– Пошли, – согласился Муса, – только знай, у меня совсем нет времени.

– Да, да, мы быстро, – заторопился Жан, – ты не пожалеешь о принятом решении. Пошли.

Вскоре троица подошла к знакомой кованой калитке. И хлопотливая тетушка Катрин важно прошествовала навстречу улыбающимся братьям и Борису Орлову, который, отступив на шаг назад, быстро переводил Муссе жаркие восклицания в адрес русского племянника.

– Да тебя здесь любят! – весело добавил от себя Борис, – а я и не знал.

Вскоре все они уже сидели на веранде, и Жан рассказывал тетушке о набережной Сены, о беседе с Муссой, старательно обходя цель их нынешнего прихода в особняк. Но тетушка… Она сразу же «раскусила» своего обожаемого Жана и напрямик у него спросила:

– Ты ему рассказывал о том кольце?

Жан потупил глаза.

– Немного… Я хотел показать его Марселю.

Тетушка вздохнула. В ее глазах появилась грусть.

– Жан, мой дорогой Жан, зачем ты впутываешь в наши беды этого человека?

– Но ведь он Лотрек! И проклятие касается его тоже, как и нас. Тетя!

– Ну, хорошо. Отведи его в комнату отца.

Жан поднялся из-за стола первым и с заговорщицким видом увлек Муссу за собой, оставив Бориса Орлова в обществе тетушки Катрин. Оказалось, посторонним нельзя смотреть на реликвию Лотреков.

– А переводчик там не нужен, – успокоила она Орлова, – они и без перевода разберутся.

Жан и Муса пробыли вне пределов веранды недолго и вскоре появились перед очами тетушки Катрин. Она только и спросила:

– Видел?

– Да, – подтвердил Муса и скороговоркой добавил, – тетушка Катрин, вы на нас не обижайтесь, но обстоятельства вынуждают покинуть ваш гостеприимный дом. Нам пора уходить.

– Пора, – от себя добавил Орлов.

Хозяйка особняка, видя как посуровело лицо Марселя, цыкнула на Жана:

– Говорила тебе, не лезь не в свое дело. Смотри, как изменился Марсель.

– Нет, нет, – Муса попытался ее успокоить, – меня сейчас интересует путь в наш лагерь. Уже темнеет…

– И все? – осведомилась тетушка.

– Почти… почти все.

– Но ты, конечно, к нам еще придешь? – спросила она, заглядывая в глаза Муссе, – не думай о плохом. Приходи, здесь тебе всегда рады.

 

4

Но дела в полку вновь задержали Муссу Джалиля. Он смог выбраться к тетушке Катрин только через две недели. Та порядком заждалась племянника и была ему искренне рада. Теперь рядом с ним вновь был и Саша Ветродуев, полюбившийся пожилой женщине с первого раза.

– Жан скоро придет, – сказал она, – тоже тебя дожидается. Он очень беспокоится, как ты воспринял золотую вещицу. Уж слишком у тебя сделалось суровым, каменным, лицо. Мы даже испугались, не повредил ли ты рассудок на время. Ох! – спохватилась хозяйка особняка, – кажется, я сказала лишнее.

– Ничего, ничего, – утешил ее Муса, – я и в самом деле пребывал тогда в великой задумчивости. Было отчего. Это золотое кольцо, его внешний вид…, даже не вид, а само состояние… Не знаю, как и сказать… Словом, у меня возникло предположение. И я хотел его проверить в вашем присутствии.

– Ты хотел его высказать? – уточнила тетушка.

– Нет, именно проверить. При вас. А уж затем я поделюсь своими собственными размышлениями.

– Ты говоришь загадками, – тетушка Катрин улыбнулась, – как Жан. Он тоже предпочитает таинственность в нашей жизни.

– Пусть будет так, – согласился Муса.

Они сидели на веранде втроем, и тетушка угощала уланов муссом, щедро сдабривая его собственными воспоминаниями о Шарле, его жизни в этом особняке. Наконец пришел Жан, и Марсель крепко обнял брата, похлопывая его по спине рукой.

– Я рад твоему приходу.

– Тетушка Катрин вкратце передала Жану суть размышлений Мусы по поводу золотого кольца.

– Говорил ведь! – воскликнул тот, – мой брат настоящий Лотрек, он должен был проявить интерес к нашей реликвии.

Когда Жан угомонился, Муса предложил ему вынести золотое кольцо на веранду. Понимая, что сейчас может случиться нечто важное, младший брат с готовностью согласился и убежал в кабинет отца. Через короткое время он вернулся, держа реликвию на старой тряпице, оставшуюся еще от Шарля.

– Вот…

Муса бережно взял кольцо и начал неспешно его рассматривать. То подносил к лицу, то удалял на расстояние вытянутой руки. Кольцо было выполнено из старого золота. Диаметр его оказался таким, что его можно было одеть на голову, как обруч. Но это был все же не обруч. С одной стороны к кольцу на подвеске была прикреплена достаточно длинная золотая пластина – своеобразный язык. Он заканчивался изящным золотым листом. Под ним имелись две петли, в которые можно было просунуть палец. Рассмотрев данную конструкцию, Муса убедился в собственной догадке. Он сейчас держит в руках некое приспособление для запирания окна, двери или ларя. И если его размышления верны…

Муса молча положил реликвию на стол и полез в карман, ловко устроенный в его уланском облачении. Достал какой-то продолговатый сверточек и, развернув его, вытащил золотой стержень.

 

5

У тетушки и Жана глаза расширились, и они в один голос спросили:

– Откуда это у тебя?

– Погодите, погодите… Вначале я попробую провести одно действие, – сказал Муса.

Он взял стержень и просунул его под золотым листиком так, что тот прошел через две петли. Получилось так ладно, словно размер каждой петли специально подгонялся под величину стержня.

– Марсель! – воскликнул Жан, – откуда у тебя этот засов?

– Ты назвал мой стержень засовом? – в свою очередь удивился Муса, значит, тебе было известно, что он должен был где-то быть?

– Да, да. Отец рассказывал, будто золотое кольцо с языком представляет собой часть запорного устройства. Не хватает лишь засова, а также того, к чему кольцо крепилось.

– Это деревянный ларь, – сказал Муса.

– Откуда тебе известно? – спросил Жан.

– Наверное, – опережая Муссу, – ответила за него тетушка Катрин, – Шарль рассказал Луизе об этом устройстве. А когда отправлял ее в Россию, отдал ей засов. Так ведь? Я угадала?

– Нет, все обстоит не так. Моя мать мне ничего не говорила и не передавала. А стержень, то бишь засов, я получил от родственников моей жены. Раньше это была святыня ее рода. Теперь она стала нашей с Адель реликвией. У меня перед самым походом во Францию родился сын Ренат. Когда он вырастет, я передам этот стержень ему. А пока как талисман ношу его с собой.

Откровенно говоря, я вовсе не был уверен, что стержень подойдет к петелькам. Просто, увидев кольцо с язычком, впервые у меня появилось страстное желание продеть в петли хранимый мною засов. И еще я обратил внимание на сходство золота, из которого изготовлены стержень и кольцо. Оно… как правильно сказать… древнее и призывающее к себе…

– Ты не ювелир, – тетушка Катрин улыбнулась Муссе, – но выразился достаточно ясно. Одно не понятно, как засов попал к тебе. Хотя… Повтори, пожалуйста, имя твоей жены.

– Адель.

– Адель… Она татарка?

– Да. Только не из наших волжских татар. Ее отец переселился из Крыма на Волгу вскоре после того, как погиб его собственный отец или дед моей жены Адель.

– Он бежал из Крыма? – уточнила тетушка.

– Нет, но обстоятельства вынудили… Кстати, этот дед и… Подождите, подождите… Я сейчас вспомню… Так, так… Адель мне рассказывала эту историю, но я не очень внимательно ее слушал. Помню лишь, что ее дед нашел сундук или ларь в глубокой пещере. И отодрал от него золотое украшение, изготовленное в виде запорного устройства. Стержень-засов оставил дома, а остальное повез в Европу продавать. Он отплыл из Балаклавы на турецком торговом корабле и домой больше не вернулся.

 

6

– Проклятье! – закричал Жан.

– Тише, тише, – зашумела на него тетушка Катрин, – не выражай свои чувства так откровенно.

– Проклятье…, – уже тише повторил Жан и, посмотрев на Муссу, уточнил, – так ты говоришь, корабль был турецким?

– Да, кажется турецким… Постой, постой. Я начинаю догадываться. Дед моей жены отплыл в Европу… А твой дед… Кажется, вы рассказывали мне, что он иногда промышлял разбоем в морях. И там добыл это самое кольцо.

– Марсель, я подумал о том же, – сказал Жан, – а вы, тетушка?

Хозяйка особняка только вздохнула и ответила совсем иное:

– Когда мой отец вернулся из того плавания, беда пришла в наш дом.

– Вот и я говорю – «проклятье», – оживился Жан, – проклятье легло на род Лотреков, когда мы заполучили эту реликвию.

Мой дед отобрал ее у татарина и, очевидно, убил того несчастного. А любовница его сына, Шарля, попала к татарам и вынуждена была всю жизнь провести с ними. И сын Шарля, то есть внук Жана-Батиста, хотя и является Лотреком по крови, но носит имя и фамилию татарскую и исповедует веру мусульман. Вот так золотое кольцо отыгралось на этой нашей родовой ветке. А как оно отыгрывалось на всех нас, я Марселю уже рассказывал. Проклятье легло на нас. Но как от него избавиться?

– А я вот о чем думаю, – сказала тетушка, – разве не по Божьему Провидению Марсель выбрал в жены женщину из семьи, обиженной нашим дедом? Скорее, так и есть. Значит, ему дано такое право, он должен попробовать избавить всех нас от этого проклятья. Марсель, ты со мной согласен?

Муса вздернул плечами.

– Наверное, надо говорить о наших общих родах. Ведь дед Адели, снимая украшения с ларя, тоже был наказан Божьей рукой, погибнув в результате пиратского нападения. Я так понимаю, проклятье легло на всех нас не только потому, что мы убиваем и отнимаем друг у друга древнюю золотую реликвию, но потому, что вообще однажды позарились на нее, как на золотую вещь. А все дело в ином: не в золоте ее, а в назначении ее.

– Фу ты! – воскликнула тетушка и нервно провела ладонью по лбу, – даже жарко стало от твоих слов. Наверное, сейчас твоими устами сам Господь говорил. Как ты сказал: «Дело в ее назначении…» Наверное, так и есть.

– Но что это все значит? – Жан посмотрел на тетушку.

– Может быть, вернуть золотые вещи на их старое место? Как ты думаешь, Марсель?

Муса скривил губы.

– Такой неожиданный поворот нашего разговора… Да и нет того ларя давно, сгнил небось в пещере. К тому же кто укажет путь к ней?

– А ваши родственники по линии Адели? – не унималась тетушка, – наверняка они должны помнить.

– Но я ведь живу на Волге, а ее дальняя родня – в Крыму, если, конечно, не считать отца и матери Адели…

– Вот с них и надо начать! – выпалил Жан, – милый Марсель, если ты не поможешь, вымрет наш род. Да и ты…

 

7

Когда Муса в сопровождении Саши Ветродуева вернулся в расположение полка, на улице уже стемнело. Джалиль шел, машинально отвечая на вопросы своего юного товарища, все время думая об одном и том же. Предложение тетушки Катрин не выходило из головы. Теперь у него кроме задачи любыми способами вызволить из дома презрения престарелую мать появилась еще одна: вернуть золотые реликвии на первоначальное место их нахождения. Хотя… Хотя, может быть, это не две, а одна задача, состоящая из двух половинок? И одна без второй не решаема.

Увлеченный размышлениями, Муса не заметил, как к нему подошел Борис Орлов. По его опечаленному лицу нетрудно было догадаться – с другом стряслась беда. Но Джалиль не сразу вслушался в суть сказанных товарищем слов, а когда, наконец, Борис втолковал, в чем суть дела, Муса засмеялся:

– Так женись!

– Не могу, брат. Без благословления родителей – не могу. Хоть убей меня.

– Ну, тогда я не знаю.

Орлов сообщил, что его возлюбленная ждет ребенка, но не хочет его рожать, так как не является законной женой Бориса. А венчаться невозможно по причине, указанной Орловым, – его родители находятся в России, очень далеко.

– Она надумала прервать беременность, – мрачно сообщил друг Мусы, – я отговаривать, она – ни в какую.

– Бедная Софи, – сказал Муса, – мне ее искренне жаль. Но чем я могу помочь?

– Поговори с ней.

– Я?

– Да, ты. Она ведь тебя уважает, ты такого знатного рода. Послушает.

– Ну, нет. Что я скажу… Софи, послушай свое сердце, это ваш общий ребенок, ваше будущее. Прерывать беременность большой грех…

– Вот-вот. Именно это и скажи.

– Так я ведь пошутил, – рассмеялся Муса, – какой из меня…

– Нет, нет, и слушать никого не желаю, – горько заговорил Орлов, – хочешь, я перед тобой на колени встану.

– Да ты что, брат, спятил! – Муса вздохнул, – ну, ладно. Когда будем говорить?

– Завтра, завтра я встречаюсь с Софи и возьму с собой и тебя. Согласен?

– Хорошо. Но если не получится у меня ничего путного – не взыщи.

– Получится, получится.

Орлов сразу повеселел. Кажется, у него теперь появилась возможность повлиять на решение Софи.

К сожалению, его планам не суждено было сбыться. Ибо в то самое время Софи, донельзя расстроенная ситуацией, в которую угодила по собственной глупости, уже шла к дому, указанному одной сердобольной старухой.

 

8

Нет, она не шла, она летела, не чуя под собой ног. С большим трудом ей удалось выпытать адрес бабки, которая за умеренную плату помогала женщинам избавиться от плодов неудачной либо запретной любви. Конечно, Софи предупреждали, что это больно, что могут быть всякие последствия, но ничто ее остановить больше не могло.

Наконец, нашла нужный дом и остановилась в нерешительности перед дверью. Воровато огляделась вокруг – не наблюдает ли кто за ней? Кажется – нет. Она постучала, и тут же высокий женский голос ей ответил:

– Входите, входите! Дверь открыта.

Софи робко потянула на себя рукоять тяжелой деревянной двери и шагнула через порог. Полумрак пустого коридора сразу же насторожил ее, и сердце тревожно забилось. Туда ли она попала? Эта окраина Парижа, считавшаяся одной из самых бедных, всегда пользовалась дурной славой. А Софи, направляясь сюда, никому не сообщила о своем решении. И случись что, никто же не бросится искать ее именно здесь.

Как бы вклиниваясь в душевные переживания робкой девушки, в дверях появилась достаточно миловидная женщина средних лет и, оглядев пришедшую с ног до головы, приветливо позвала за собой:

– Ну, проходи, проходи.

Софи последовала за ней и только сейчас почувствовала, как ее ноги подгибаются. Зачем только согласилась идти по этому адресу! Может быть, прав был Борис…

– Ну, рассказывай, что с тобой приключилось? – хозяйка дома еще раз улыбнулась, располагая Софи к себе, – ничего не утаивай и ничего не бойся. Договорились?

Софи утвердительно кивнула головой и сбивчиво поведала о своей связи с русским офицером и о том, что ждет ребенка.

– Хорошо, – кивнула головой хозяйка, – теперь раздевайся. Мне необходимо тебя осмотреть.

Девушка послушно разделась, стыдливо прикрыв руками грудь, что, конечно, не могло пройти мимо внимания повитухи.

– Ты не стесняйся меня, – сказала та, – сейчас наступил такой момент, когда ты должна лишь молиться и уповать на благополучный исход. А если желаешь спросить о чем-то, смело спрашивай, не робей. Не тот сейчас случай. Да, кстати, можешь называть меня мадам Си-Си.

– Хорошо, мадам Си-Си…

– Теперь ложись сюда, – мадам Си-Си указала девушке на застланную белой простыней кушетку.

Пока Софи ложилась, хозяйка дома грустно вздохнула. Но только так, осторожно, чтобы девушка не заметила. Еще одна! Сколько через ее руки прошло таких несчастных. И каждый раз это риск, большой риск! Особенно для девушек, впервые подвергавшихся такой операции. Конечно, Си-Си тоже рисковала и очень даже сильно. Случись беда – ей тоже не сдобровать. Но она, еще в молодые годы, выбрав для себя именно такой «кусок хлеба», уже ничего не могла изменить в собственной жизни. Занимаясь греховным промыслом и видя страдания женщин, она избавляла их от тех грехов, которые они совершили по неосторожности или глупости. Избавляла через их боль, проходя через собственный страх и уже собственные душевные страдания.

 

9

Через два часа все было кончено. Мадам Си-Си избавила Софи от плода и теперь тщательно отмывала водой стол. Девушка лежала рядом, вся мокрая от пота, и невидяще смотрела в потолок. Такое шоковое состояние, иногда присущее ее пациенткам, особенно молодым, мадам Си-Си было хорошо знакомо.

Она давала им возможность прийти в себя, отлежаться пару часов, а уж потом выпроваживала на улицу с добрым напутствием больше никогда не увидеться.

Но Софи не поднялась ни через два часа, ни через четыре. Девушка была очень слаба. Ее стал бить сильный озноб, и вскоре поднялась сильная температура. Мадам Си-Си помогла Софи перебраться в другую комнату и уложила ее в кровать. К сожалению, и такие случаи в ее практике случались. Она быстро приготовила нужные снадобья и стала поить ими бедолагу. Софи глотала горький отвар, все время шепча молитву Богородице, чтобы та не покидала ее в такой тяжелый час испытаний.

К вечеру Софи уже била лихорадка, и мадам Си-Си не решалась отпускать девушку домой. Жар, исходящий от нее, явно указывал на те осложнения, которые иногда случаются в подобных случаях, и хозяйка дома предприняла все, что было в ее силах, чтобы облегчить страдания своей пациентки.

Лишь к утру положение изменилось к лучшему. Температура, хотя и была повышенной, но уже не настолько, чтобы помешать девушке добраться домой. Да и Софи явно нервничала, порываясь как можно быстрее покинуть дом мадам Си-Си. Ее ведь наверняка уже ищут родные. Хотя она, предвидя возможные осложнения, предупредила мать, что может не вернуться домой ночевать, задержавшись у хозяйки цветочной лавки. Но, тем не менее…

Слегка пошатываясь, Софи выбралась на улицу и медленно побрела вдоль приземистых домиков, прилепившихся друг к другу и с укоризной посматривавших на это заблудшее дитя. Несколько раз девушка была вынуждена останавливаться, чтобы перевести дух. Все плыло у нее перед глазами, и каждый шаг давался с трудом. Сколько же времени и сил ей надо теперь затратить, чтобы добраться до своего района! Даже подумать страшно. Но для того чтобы подъехать на извозчике, нужны были деньги, которых у нее, конечно же, не осталось. Приходилось уповать лишь на собственные силы. Ее несколько раз обходили, странно посматривая, какие-то люди. Никто с ней не заговаривал, и никому эта несчастная не была нужна. Пройдя еще один квартал, Софи остановилась, почувствовав, как мостовая буквально уходит из-под ног. Инстинктивно она ухватилась рукой за угол ближайшего дома. Но сил держаться уже не оставалось. Девушка сползла по стенке вниз и, потеряв сознание, упала в пробивавшуюся из мощеных камней траву.

Сколько она так пролежала, неизвестно. Но очнулась от прикосновения к лицу чьей-то твердой руки. Оказывается, какой-то прохожий, уже пожилой мужчина, сжалился над девушкой, упавшей на улице, и попытался привести ее в чувства. Но как только он положил свою руку ей на лоб, сразу же почувствовал сильный жар. Тут же незнакомка открыла глаза и невидяще уставилась на пожилого человека.

– Месье…

Она начала что-то невнятно бормотать, из чего прохожий сделал заключение, что девушка бредит.

– Месье… я, наверное, умерла… вы встретите меня в раю… месье…

– Ты на Земле, – успокоил ее пожилой человек и стал размышлять, как он может помочь этой несчастной, явно попавшей в беду девушке.

 

1

Когда Софи вновь открыла глаза, то увидела вокруг себя какие-то странные вещи, рядом подслеповатое окно и суетящуюся подле нее женщину. Мелькнула мысль: «Я в комнате у мадам Си-Си». Но тут же как молнией пронеслось: «Нет, ты умерла, тебя больше нет…» Девушка громко застонала, и незнакомая женщина подскочила к ней:

– Очнулась… Вот и хорошо…

И громко крикнула:

– Поль, иди сюда, кажется, она пришла в себя.

Тут же откуда-то появился мужчина, который подобрал Софи на улице, и заботливо наклонился к больной:

– Как ты себя чувствуешь?

Софи взглянула на него и выдавила из себя еле слышно:

– Месье, месье Лотрек, я умерла?

– Нет, – успокоил ее мужчина, – ты потеряла сознание, и я принес тебя к себе домой.

– Месье Лотрек, – гнула свое Софи, – но ведь вы умерли. Значит, вы встречаете таких, как я, девушек в царстве Божьем?

– Что она несет! – не выдержала женщина.

Но Поль строго посмотрел на жену и коротко сказал:

– Видишь, она бредит. Жар еще не прошел.

– Месье Лотрек… – вновь заговорила Софи, но Поль ее оборвал:

– Тише, тише, тебе сейчас нельзя много говорить. Хорошо?

Софи утвердительно кивнула и прикрыла глаза.

– Я не Лотрек, – сказал ей Поль, – ты ошибаешься. Меня зовут Поль, а мою жену – мадам Лючия. А кто ты?

– Софи…

– Хорошее имя – Софи. Что же ты, бедняжка, делала на улице, где твой дом?

– Я… я была у мадам Си-Си, – выдавила из себя Софи.

– Си-Си! – всплеснула руками мадам Лючия, – теперь для меня все понятно. Эта грязная гадина выбросила девчонку на улицу! И та чуть не померла! Си-Си! Вот покарает тебя рука Божья за твои грехи…

– Ну, ну, успокойся, – Поль обнял мадам Лючию и поцеловал ее в щеку. – Главное, мы с тобой спасли эту девушку.

– Да, – неопределенно ответила его жена и пошла на кухню готовить отвар для Софи.

– Месье Лотрек, – девушка вновь открыла глаза, – значит, я действительно не умерла?

– Нет же, нет, – успокоил ее Поль, – только я не Лотрек.

– Странно…, – Софи внимательно рассмотрела пожилого мужчину, который склонился над ней, стараясь расслышать каждое слово болящей.

– Что странного? – удивился Поль, – у тебя жар еще не прошел, вот и мерещится.

– Странно…, – повторила Софи, – вы так похожи на месье Лотрека, Шарля Лотрека… Только он умер уже…

– Шарля? – Поль с удивлением посмотрел на Софи, – ты сказала – Шарля?

– Да, его звали Шарль, – Софи вновь закрыла глаза, а Поль выпрямился и, вытерев рукой вдруг вспотевший лоб, подошел к окну. Несколько раз он еле слышно повторил: «Шарль, Шарль… Шарль Лотрек…»

Затем, не говоря Софи ни слова, ушел на кухню и о чем-то долго шептался с мадам Лючией. Девушка, не дождавшись Поля, вновь уснула, а когда проснулась, то увидела перед собой все ту же мадам Лючию, подсовывавшую ей плошку с каким-то снадобьем:

– Выпей!

– Да мне уже лучше, – отнекивалась Софи.

– Выпей, выпей, мы тебя больную никуда не отпустим. Так что пей.

Софи сделала несколько глотков горького отвара и, положив голову на подушку, поблагодарила хозяйку за заботу.

 

2

Тут же в комнату вошел Поль и спросил у жены:

– Как она?

Говорит, что лучше, – ответила мадам Лючия и, обращаясь к Софи, спросила:

– Бедняжка, где же ты живешь?

Софи назвала адрес, и супруги переглянулись: далеко.

– Надо нанять извозчика, – предложил Поль, – сама она не доберется. Слишком слаба.

Софи лишь горестно вздохнула. Столько неприятностей ждало ее впереди! Страшно подумать.

– А скажи, – вдруг спросил Поль, – почему ты решила назвать меня Шарлем Лотреком?

– Вы очень похожи, вот я и спутала, – простодушно ответила Софи.

– Ты сказала, что он умер…

– Да, умер. Около двух лет назад, кажется… Он утонул.

– Утонул… – Поль посмотрел на мадам Лючию и заметил явную тревогу в ее глазах, – а не знаешь, где именно?

– Не знаю… где-то в Сене.

– Значит, его звали Шарль Лотрек, – не унимался Поль.

– Кого? – не поняла Софи.

– Утонувшего в Сене.

– Да, так его звали. Извините, что я попутала…

– Ничего, ничего…

Поль выразительным жестом вызвал мадам Лючию в кухню, и они, как два заговорщика, скрылись за перегородкой и о чем-то долго шептались. Софи слышала приглушенные голоса, но не могла их разобрать. Почему-то тревога проникла в ее сердце, и стало не по себе. Возможно, она проговорилась, открыла какую-то тайну? И теперь приютившие ее люди замысливают по отношению к ней недоброе?

Наконец перед Софи вновь появились Поль и мадам Лючия, и девушка сразу же заметила явную перемену в их лицах. Они были взволнованы, очевидно, там, за перегородкой, шел нешуточный спор. И теперь супруги, приняв какое-то важное для себя решение, со всей решимостью подступили к болящей девушке.

– Нам надо с тобой, Софи, серьезно поговорить, – сказал Поль.

– Говорите, – сердце у девушки сжалось от страха, и она инстинктивно натянула покрывало, которым была укрыта, до самого подбородка.

– Конечно, мы люди небогатые, – начал Поль, – сама видишь, как живем. Но мы все же решили тебе помочь и нанять извозчика, которые довезет тебя до самого дома.

– Ой, спасибо! Спасибо вам… а я… я отработаю…. я обязательно отработаю и верну вам долг.

Поль посмотрел на жену, прокашлялся и твердо сказал:

– Не трудись, Софи. Мы помогаем тебе из самых лучших намерений…

– Не то, что эта Си-Си! – не выдержала мадам Лючия.

– …но вот о чем я хотел спросить…, – продолжал Поль, – знаешь ли ты адрес Шарля Лотрека, где он жил?

– Знаю. Конечно, знаю, – в глазах у Софи появился неподдельный интерес к разговору, – это же рядом со мной.

И она назвала точный адрес особняка Лотреков.

Поль посмотрел на жену, и та ответила ему таким же пристальным взглядом. Софи удивило это тонкое, еле заметное поведение расспрашивающих ее людей, и она напрямик сказала:

– Если хотите, то я могу проводить вас туда.

 

3

Поль и мадам Лючия ушли за перегородку и какое-то время там шептались. А когда появились вновь, то по их решительности Софи догадалась, что поедет домой не одна. Что за странный день, что за странные люди!

– Ты сегодня еще слаба, – сказал Поль, – а завтра утром мы поедем вместе. Хорошо?

– Хорошо, – согласилась Софи.

– Только у меня есть к тебе один, нет – два вопроса. Есть ли у Шарля Лотрека жена?

– Нет, – уверенно сказала Софи, – он одинокий. Есть его родная сестра и сын Жан.

– Сын Жан…, – Поль вновь вытер ладонью выступивший на лбу пот, – сын Жан… Хорошо. И второй вопрос. Скажи мне, а к какому сословию принадлежал месье Лотрек, ну, чем он занимался, каким ремеслом владел…

– Да ничем! – засмеялась Софи, – он ведь графом был. Нигде не работал.

– Месье Лотрек… Шарль Лотрек – граф! – Поль сделал большие глаза и удивленно посмотрел на мадам Лючию. Его жена стояла неподвижно, руки и ноги у нее онемели, и не одной здравой мысли в голове не осталось. Граф!

Софи стала смутно догадываться, что Поль, спасший ее, и месье Лотрек, от имени которого он вначале рьяно открещивался, возможно, одно и то же лицо. Но как такое может быть? И почему Поль с такой неподдельной искренностью удивляется каждому ее слову. Тут же в голове мелькнуло предположение: Шарль и Поль братья-близнецы. Очевидно, в раннем детстве они были разлучены. Один из них остался в родовом имении Лотреков, а второй попал в квартал для самых обездоленных людей. Здесь вырос, прожил всю жизнь и на старости лет через Софи узнал о своем роде. Как интересно… Конечно, Софи не собиралась никому рассказывать о своих предположениях, надеясь на будущее, которое расставит все по своим местам.

…На следующий день Поль вместе с мадам Лючией и уже поправившейся Софи сели в экипаж и отправились по известному адресу. Конечно, все сильно волновались, только каждый по своему поводу. И это волнение грозовой тучей повисло над их головами, грозя в любую секунду разразиться нервным срывом. Но троица крепко держала свои чувства в кулаке, не давая им разгуляться.

Наконец подъехали к дому Софи, и спасенная Полем девушка, последний раз поблагодарив своих спасителей, побрела к знакомой двери. То-то ей сейчас перепадет! Поль и мадам Лючия не выказали было желание проводить ее, но Софи предостерегающе подняла руку, мол, еще хуже будет. Перекрестившись, она набрала побольше в грудь воздуха и привычно потянула дверь на себя.

Когда дверь захлопнулась, Поль сказал:

– Кажется, я эту девушку раньше знал.

– Ты уверен?

– Она цветы продавала. И я их у нее покупал.

– Ты уверен? – еще раз спросила мадам Лючия.

Поль только пожал плечами и крикнул вознице:

– Теперь правь к особняку графа Лотрека!

 

4

Мадам Катрин сидела на веранде и перебирала какие-то семена, принесенные накануне садовником. Она не сразу услышала, как звякнула калитка, и два человека, несмело ступая, двинулись ей навстречу. Поль шел медленно и все время озирался вокруг – аккуратные кусты, деревья, стриженая трава, грядка с цветами…

– Эй! Вы к кому собрались? – из-за кустов вышел садовник и сделал в направлении вошедших несколько шагов.

– Кто вам раз…

И вдруг он остановился, как вкопанный, и выронил на землю ножницы, которыми подравнивал зеленую изгородь.

– Месье Лотрек…

Он опрометью бросился на веранду и стал сбивчиво рассказывать мадам Катрин о странном человеке, появившемся в их саду, как две капли воды похожем на умершего Шарля Лотрека. Хозяйка особняка слегка изменилась в лице, но выдержка помогла ей справиться с эмоциями. Конечно, садовник ошибся, это понятно, но кто все-таки решил так бесцеремонно разыгрывать почтенных людей.

– Где же они?

– Идут сюда, по дорожке.

– А калитка?

– Наверное, Жан забыл закрыть или я…

Но не успела мадам Катрин больше произнести ни звука, ибо прямо перед ней возникли два человека – мужчина и женщина. Причем мужчина и в самом деле был удивительным образом похож на Шарля, только поседевший, слегка осунувшийся и в одежде простолюдина.

Мадам Катрин хотела рассердиться на столь странную выходку человека, загримировавшегося под ее брата. Но вместо этого она встала и сказала:

– Ш… Шарль?

Поль глянул на нее, не зная, как вести себя дальше. А хозяйка особняка тут же узнала этот взгляд. Чувства нахлынули на нее, ноги подкосились, и она стала оседать на пол, беспомощно хватаясь рукой за край стула. Садовник подскочил к ней и успел подхватить, падавшую в обморок Катрин.

– Что вы наделали! – крикнул он Полю и Лючии, – разве можно так разыгрывать людей?!

Поль попятился назад, не в силах вымолвить ни слова. Но на его счастье мадам Катрин пришла в себя и спросила у садовника:

– Где они?

– Здесь.

Садовник помог пожилой женщине сесть на стул и предупредительно налил чашку воды. Мадам Катрин сделала два глотка и предложила незнакомцам присесть рядом, предварительно извинившись за некстати случившийся обморок. Тут же спросила:

– Кто вы?

Поль и мадам Лючия представились, и на веранде повисла странная пауза. Мадам Катрин не решилась задать второй вопрос, а Поль не находил слов, дабы объяснить причину своего вторжения в чужие владения. Наконец, он набрался сил и сказал:

– Простите нас за причиненные вам неудобства, мадам Лотрек. Но я вынужден был прийти сюда и открыться…

Мадам Катрин вновь сделалось дурно, и она из последних сил ухватилась за край стола, дабы вторично не рухнуть на пол.

Поль вздохнул, сделал паузу, а затем рассказал о девушке Софи, ее спасении и о том, как она опознала в нем графа Шарля Лотрека.

– Вы и в самом деле не него похожи, – проговорила хозяйка особняка. Только… Шарль, мой брат, два года тому назад умер.

 

5

– Он утонул? – уточнил Поль и добавил, – так сказала нам Софи.

– Да, – подтвердила мадам Катрин.

Тогда Поль крепко сжал руку мадам Лючии, которая сидела рядом и страшно нервничала.

– Я хочу рассказать вам, мадам…

– Мадам Катрин, – наконец-то представила себя хозяйка особняка.

– …мадам Катрин, как обстояло дело с утоплением Шарля Лотрека. Вы разрешите?

– Извольте, – лицо у мадам Катрин побелело, и она судорожно схватила чашку и сделала еще один глоток.

– Он подошел к краю набережной, дабы рассмотреть, как ему показалось, подплывшую к самому берегу крупную рыбу. Неожиданно нога скользнула по кем-то брошенной кожуре яблока, и месье Лотрек рухнул в воду. Надо сказать, течение в этом месте оказалось очень сильным. Его тут же унесло прочь, причем еще до того, как месье смог вынырнуть. От шока он не смог вымолвить ни слова, ибо спазм сковал голосовые связки. А течение несло его все дальше и дальше. Неожиданно его увлекло в какой-то обводной канал и прибило в нишу, где можно было удержаться. А дальше… Дальше месье Лотрек, очевидно, потерял сознание и, чудо, что не утонул, зажатый в этой каменной нише.

– Говорите, говорите, – подбодрила Поля мадам Катрин.

– Очнулся он уже на мостовой. Какие-то люди заметили в нише человека, выволокли его из воды и перенесли к себе домой. К сожалению, из-за шока и стресса, связанного с переохлаждением и потерей сознания, месье Лотрек потерял память. И совершенно ничего не помнил из прошлой жизни. Ему дали имя Поль, и он привык к нему. Нужно было где-то работать, и спасшие его люди определили Поля в каменщики. Он быстро освоил ремесло и стал зарабатывать себе на хлеб. Нужно было где-то жить, и Поль остался у мадам Лючии, которая его спасла от гибели, став ее гражданским мужем.

Наверное, и дальше бы он жил в этом обездоленном районе Парижа, но однажды Поль увидел на улице лежащую без сознания девушку. Она-то и признала в нем графа Лотрека. И когда Софи впервые назвала Поля по имени – Шарль Лотрек, все в голове этого человека перевернулось. Он вспомнил свое настоящее имя. И хотя память к нему не вернулась, тем не менее, он решил навестить особняк Лотреков.

– Так это ты! – вырвалось у мадам Катрин. – Слезы у нее полились ручьем, она закрыла глаза руками, не в силах сдержать рыданий, – Шарль…

– Кэт! – неожиданно произнес Поль, – желая утешить старую женщину. И тут же удивился тому, как назвал ее: «Кэт».

– Да, да, – кивнула головой хозяйка особняка, – он, вернее – ты, меня так и звал.

 

6

Мадам Катрин еще долго не могла успокоиться. Она то обнимала Шарля, то плакала, то принималась рассказывать брату о тех безуспешных поисках, которые велись два года назад на набережной Сены. Как все-таки странно все случилось. Шарля искали везде, кроме того самого обводного, ничем не примечательного канальчика. И если бы не зоркий взгляд мадам Лючии…

Уже по третьему, четвертому разу Шарль пересказывал сестре детали собственного спасения. На веранде стоял такой гам, что радостные люди не заметили, как к столу тихонько подошел мальчик и во все глаза уставился на Шарля, а затем дернул того за курточку:

– Дед, а дед! Ты что, воскрес, а?

Шарль, возбужденный разговором, осекся на полуслове и, повернувшись на детский голос, посмотрел на Томаса.

– Дед? Ты сказал – дед? Том, мой мальчик.

Шарль обнял внука и радостно закричал:

– Ты ведь Том! Правильно я угадал?

– Я – Том, – подтвердил Томас, – а ты – в самом деле, мой дед?

Шарль восхищенно посмотрел на мадам Катрин.

– Я его вспомнил! Надо же, какой у меня внук! Надо же… А скажи мне, Кэт, – осторожно спросил Шарль, – где моя жена?

– Так ведь она… Шарль, она умерла много лет назад.

– Ага… А дети?

– У тебя есть сын Жан, отец Томаса. Он скоро придет.

– Жан, Жан… Не помню, – Шарль беспомощно развел руками, – не помню сына совсем. Он похож на меня?

– Похож, – мадам Катрин улыбнулась, – такой же, как ты в молодости. Он очень переживает твою смерть… Стоп, что я говорю, ты ведь жив.

– Ничего, ничего, – закивал головой Шарль, – ты сказала правильно.

Они еще долго сидели и радостно разговаривали. Теперь мадам Катрин рассказывала Шарлю об их особняке и саде, о прошлом их рода. Шарль кивал головой в знак согласия, но совершенно ничего не мог припомнить. Все казалось новым, непонятным и незнакомым. Словно жизнь начиналась с чистого листа.

– Ой! Звякнула калитка, – мадам Катрин напряглась, – это Жан пришел. Надо бы его заранее предупредить, но как? Он такой чувствительный у нас…

Но Томас, не дожидаясь, пока взрослые сообразят, как им лучше всего поступить, своими маленькими ножками быстро-быстро спустился на веранду и понесся что есть силы навстречу Жану. Тут же на весь сад раздался его звонкий голосок:

– Папа, папа! Наш дедушка вернулся. Он вернулся!

Через несколько мгновений на веранду взбежал встревоженный и ничего не понимающий Жан.

– Тетушка Катрин…, – он внимательно осмотрел окружавших его людей и, наконец, уставился на Шарля, не в силах отвести от него взгляд.

А маленький Томас бегал вокруг, радостно подпрыгивал и кричал:

– Наш дедушка вернулся!

У Жана дрогнула губа, к горлу подкатил предательский комок, и он одними губами прошептал:

– Отец…

 

7

После встречи, так взволновавшей все семейство Лотреков, наконец, было принято решение устроить праздничный обед по случаю «воскрешения» Шарля. Конечно, на него, кроме домочадцев, были приглашены и Муса Джалиль вместе с полюбившимся тетушке Катрин Сашей Ветродуевым. Не обошли Лотреки своим вниманием и цветочницу Софи, которая уже дважды сыграла решающую роль в объединении семьи. Приехали и дальние родственники, не поверившие в возвращение Шарля и поэтому желавшие видеть его лично. Мадам Лючия явно потерялась в этом изысканном, совершенно чужом для нее обществе. Она все время прятала глаза и почти ничего не ела.

А вот Софи цвела! Ей нравилось решительно все. Люди, обстановка, цветы, праздник и, конечно, то, что она оказалась в центре внимания. И еще: она была здорова, дома все обошлось и… Борис Орлов сделал Софи официальное предложение стать его женой. Девушка уже познакомила жениха с родителями и, кажется, Борис им понравился. Но самое главное – скоро полк Орлова переводят в Россию. И Софи едет вместе с Борисом. Уже все решено!

– Ты посмотри, как расцвела эта девочка! – восхитился Муса.

– Да, да, – подтвердил наблюдения друга Саша Ветродуев, – как только наш Борис смог рассмотреть в этой замухрышке такой прелестный цветок.

– И теперь этот цветок принадлежит только ему.

– Ты прав…

– Но я хочу спросить у тебя, друг Саша, как такое могло случиться, что эта цветочница, сама не желая того, привела сюда сначала меня, а затем Шарля, моего отца. Ведь явно же, я отлично помню, как она яростно упиралась, не желая идти со мной в расположение полка, где я собирался найти переводчика французского языка.

– А нашел ей жениха!

– И здесь ты прав тоже. Но я хочу сказать об ином. Пусть однажды звезды помогли мне, и я через Софи нашел свой род. Но почему Шарль вернулся сюда же через Софи? Почему она так «удачно» потеряла сознание в том же месте, где он обитал, и в то время, когда проходил мимо. Не могла же эта невинная девушка все это подстроить.

– Согласен с тобой. Я сам размышлял о превратностях судьбы, – сказал Саша, – и не перестаю удивляться судьбоносной роли для вашего рода этой девочки.

– Словно ее поступками руководят свыше… – удивлялся Муса, – но если так, значит есть в этом какой-то смысл. Великий смысл. Как ты считаешь?

– Все может быть, – вздернул плечами Ветродуев, – не мне о том судить…

После обеда гости разъехались по домам. В особняке Лотреков остался лишь Муса, с которым Шарль хотел пообщаться отдельно, без посторонних. Уже было известно, что в ближайшее время полк Мусы Джалиля отправляется в Россию. И только что обретенный Шарлем сын будет вынужден покинуть родовое гнездо. Причем уедет надолго, возможно навсегда. К сожалению, в силу целого ряда обстоятельств данный разговор окажется первым и, увы, последним. Оба прекрасно это понимали и стремились уединиться как можно быстрее.

К этому времени Шарль достаточно освоился в особняке. И хотя из прошлого почти ничего не вспомнил, настоящее воспринимал с огромным удовольствием. Конечно, очень сильно переживал, налаживая отношения с сыном Жаном. Трудно воскресить в памяти те отцовские чувства, которые прежде были у него. А новые приобрести за столь короткое время крайне сложно. Но Жан-то рядом, «под рукой», а вот Марсель… Он уезжает. А Шарль все не мог взять в толк, почему его старший сын вдруг стал русским? Почему живет в России? Какая тайна за этим скрыта?

 

8

Муса вытащил медальон с портретом Шарля и протянул его отцу. Тот уже был наслышан об этом амулете от своей сестры и очень хотел увидеть нечто, когда-то принадлежащее ему самому. Долго рассматривал собственный портрет, говоря о схожести с другим, висевшим в его кабинете. А Муса рассказывал ему о женщине, которую Шарль любил в молодости, – о Луизе. Рассказывал все, что знал, вплоть до того момента, как спустя годы нашел мать. В доме, где содержатся душевнобольные люди.

И вдруг Шарль запел: «Я прощаюсь с тобой на века, на века…»

По его щекам потекли крупные слезы, и он не мог их остановить… «запоздалый прибой бередит берега…»

– Прости, сын… – Шарль глубоко вздохнул и какое-то время молчал, а затем, напрягая память, сообщил, – кажется, ее звали Лу, кошка Лу… из Дижона.

– Мою мать зовут Луиза, – поправил его Муса.

– Да, да – Луиза. Только я звал ее Лу. Моя милая Лу… Послушай, Марсель, позови сюда мадам Лючию. Я должен ей кое-что сказать.

И когда Муса выходил из кабинета, где они уединились с отцом, тот крикнул вдогонку:

– Нет, позови всех – и Жана, и Кэт. Это всем важно знать.

Муса послушно привел в кабинет отца все семейство Лотреков, и Шарль, глядя на мадам Лючию, запел:

– Я прощаюсь с тобой…

Он пел, и все слушали эти грустные, идущие от сердца слова. А когда Шарль замолчал, мадам Лючия спросила:

– Неужели нашел?

– Да, – подтвердил Шарль, – теперь я все знаю. Но прежде скажи ты.

– Хорошо, скажу.

Мадам Лючия рассказала о первых днях пребывания Шарля в их доме, о том, как пыталась узнать адрес, по которому тот проживал. Но Шарль ничего не помнил, единственное, что ему пришло на ум, – слова именно этой баллады. Но к чему они? Тогда Шарль предположил, что у него была жена, которую он сильно любил. И эта баллада каким-то образом связана непосредственно с ней. Именно поэтому, когда он интересовался у Софи, есть ли у графа жена, то хотел выяснить именно это. Софи сказала, что жена очень давно умерла. Этот ответ нас озадачил… Откровенно говоря, я не предполагала, что именно сейчас Шарль найдет ту самую женщину. Кто же она?

– Это Лу, Луиза Симсон, мать Марселя, – сообщил радостно Шарль, – и, оказывается, она жива до сих пор, хотя мысленно все мы ее похоронили давно. Так ведь?

Мадам Катрин утвердительно кивнула головой.

– Но что я хочу сказать… Вот этот медальон…. Перед тем, как подарить его своей Лу, я носил его к колдунье, дабы та заговорила его. И теперь, если бы Луиза изменила мне, то пострадала бы обязательно. В конце концов, так и случилось. Она, конечно, пострадала. Но несчастными всю жизнь были и она, и я. Кто от этого выиграл? Я оказался глупцом…

Если любишь человека, то верь ему до конца. А если он тебе изменил, найди в себе силы и прости. От такого поступка будет легче жить тебе самому. К сожалению, прозрение приходит к нам слишком поздно, уже на склоне лет.

– Шарль…, – мадам Катрин удивленно посмотрела на брата, – я никогда не слышала от тебя таких слов. Прежде ты не высказывался так откровенно. Да еще при стольких людях.

– Кэт, – мягко сказал Шарль, – просто я сейчас осознал, почему так грустно было мне два последних года. И очевидно – все те годы, что прожил без Лу.

 

9

Шарль подозвал к себе мадам Лючию и обнял ее.

– Меня спасла от смерти эта женщина. И я при всех сообщаю, что никогда ее не оставлю. Она станет жить здесь вместе с нами. Так будет правильно.

– Да, так будет правильно, – согласилась ее сестра, – но скажи, Шарль, кого же ты любишь сейчас?

Шарль сжал губы, а затем улыбнулся:

– Томаса! И это чистая правда.

Все рассмеялись, а Жан, слушавший в напряжении рассказ отца, вдруг громко сказал:

– Но ведь есть еще золотое кольцо нашего деда Жана-Батиста. И оно не даст нам спокойно жить. Любовь не поселится в этих стенах до тех пор, пока мы не восстановим историческую справедливость.

В кабинете графа наступила гробовая тишина.

– Сын, не нужно было сейчас заводить этот разговор…, – сказал Шарль, – мы бы смогли обсудить нашу тайну потом.

– Но отец! Марсель скоро уезжает в Россию. Он мог бы взять с собой эту реликвию, чтобы вместе с затвором отвести их в Крым и вернуть на место, где они были всегда.

Шарль согласно кивнул головой. Историю с золотым кольцом ему рассказала сестра Кэт уже на второй день после возвращения в родной дом. И он неоднократно разворачивал старую тряпицу и внимательно рассматривал реликвию. Муса вторично принес с собой золотой затвор, и отец, установив его в петли, удивился, как ладно тот подошел. Так что заявление Жана не застало его врасплох.

– Вот что я тебе отвечу, – сказал граф, – мысли ваши правильны. Но так просто от этого золота избавиться невозможно.

– Но мы… Мы не избавляемся, – горячился Жан, – мы лишь восстанавливаем историческую справедливость.

– Историческую справедливость… Если бы все оказалось так просто.

Насколько я понимаю, на этом кольце есть чья-то кровь. И пролил ее мой собственный отец Жан-Батист. Теперь обычным образом мы не можем убрать из семьи эту реликвию. Она должна оставаться у нас. Возможно, долго.

– Но зачем? – воскликнул Жан.

– Наш род должен отработать ту кровь, что пролита ради этой реликвии, но не как духовной ценности, а как презренного куска золота.

– Шарль… Шарль, – в голосе мадам Катрин появились слезы, – значит, и Том, а, возможно, и его дети обречены на те же страдания, которые достались тебе?

Граф повел плечами.

– Не знаю… Хочется верить, что своей жизнью я искупил большую часть греха, доставшегося мне в наследство от моего отца. Так что Томасу будет полегче…

– Отец! – снова воскликнул Жан, – но ведь мы уже решили с Марселем, что тот заберет кольцо с собой.

Шарль криво усмехнулся.

– Может быть, Господь и уберег вас от этого шага, «воскресив» меня и вернув домой. Иначе бы… Словом, могло случиться непоправимое. А Марсель… Ты смело можешь свой золотой затвор вернуть на то место, откуда взял дед твоей жены. Это ведь судьба твоей новой семьи и, тем более, на затворе нет пролитой крови.

Жан не был согласен с таким решением отца, но в глаза высказать свое недовольство не посмел. Будущее покажет, кто из них был прав.

 

1

Еще прошло много времени, пока Муса Джалиль вернулся со своим полком в Россию, пройдя пешком от Парижа до берегов родной Волги. Как он радовался, увидев жену и сына Мустафу, как смеялся, подбрасывая его вверх. С каким воодушевлением рассказывал о походе во Францию и о новой родне. Шутка сказать, он, Муса Джалиль, принадлежит к знатнейшему роду! А его жена, Адель, не могла насмотреться на красавца-мужа. Ведь ушел он из дому почти мальчишкой, а вернулся настоящим богатырем-мужчиной.

Но не долго Муса пребывал в беспечности. Надо было исполнять тот долг перед матерью, который тяжелым грузом висел на нем с той минуты, когда он видел ее последний раз. Спасибо, что за время его отсутствия в России ей помогал брат Саид. Он несколько раз ездил в дом презрения, добивался свиданий с Луизой и, как мог, утешал ее, поддерживая веру в скорое возвращение сына живым и здоровым. Может быть, именно эта вера и позволила Луизе воспрянуть духом, буквально преобразиться на глазах лекарей. Ее уже не считали опасной больной, перевели в другую палату и даже разрешили свидания с Саидом в комнате, где не было установлено заградительных решеток.

Первая встреча Мусы и Луизы получилась нервной, скомканной. Мать плакала, целовала сына и все время причитала: «Сынок, забери меня отсюда, мне здесь так плохо». У Мусы сердце сжималось от боли… Он был рад прямо сейчас забрать мать и увести в свою семью, но порядки дома презрения… Говорили они по-татарски, но Луиза забывалась и все время съезжала на французскую речь. Муса после тесного общения с семьей Лотреков теперь многое понимал, и, тем не менее, был вынужден останавливать мать, переспрашивая по-татарски, что она хотела сказать.

Луиза краснела, вздыхала, поправляла растрепанные волосы и вновь переходила на понятный для Мусы язык. Теперь уже сын брал инициативу в свои руки и рассказывал о Париже, об особняке Лотреков и, конечно, о Шарле. Луиза слушала, затаив дыхание, странную, непостижимую историю «воскрешения» из мертвых ее любимого человека. И тут же уточнила:

– Так он женат?

Муса не знал, как ответить на этот вопрос, и замялся, а Луиза еще громче спросила:

– Женат?

– Мама, он живет с женщиной, которая спасла его от смерти.

– Значит, он ее не любит?

Муса вздохнул: как ей ответить? Если рассказывать историю с медальоном, на котором запечатлен портрет Шарля, да вспоминать, что отец все время напевал песню о грустном прощании с любимой, то Луиза, пожалуй, разрыдается, и ее ничем нельзя будет успокоить. Тогда и освобождение из дома презрения может быть отложено. Но и лишать ее хотя бы призрачной надежды тоже нельзя.

– Отец любит тебя, но жизнь сложилась по-иному.

– Я понимаю, сынок. Пусть уж оно есть, как есть… А скажи мне, Шарль… Он сильно постарел?

Муса улыбнулся.

– Конечно, мать! Годы-то прошли. Седой, но красивый.

– Знаешь, ведь ты на него очень похож. Очень. Только ты повыше и покрепче будешь.

– Это в тебя, мама, – Муса засмеялся.

Луиза хотела что-то ответить, но в эту секунду в комнату свиданий вошел врач в сопровождении дюжего фельдшера.

– Свидание закончено. Прошу вас, господин Джалиль, покинуть комнату для свиданий.

Лицо Луизы дернулось, в глазах появилась тоска.

– Все, сынок. Ты только приезжай ко мне чаще. Не забывай. Мне так плохо здесь, – заговорила она быстро, боясь, что ее оборвут на полуслове.

Муса закрыл глаза и дал себе слово: продать все, что у него есть, занять денег у друзей, однополчан, родственников, но мать забрать отсюда как можно скорее. Ясно же, что она не душевнобольной человек, просто горе подкосило ее. Да и горе ли одно здесь виновато? Он засунул руку в карман и крепко сжал медальон Шарля.

– Все будет у нас хорошо, вот увидишь. Мама, я тебе обещаю…

Луиза, как маленький ребенок, посмотрела на Муссу и доверчиво кивнула головой: «Я знаю».

В ее глазах стояли слезы. Эта женщина, созданная для любви и радости, половину жизни провела в горе и печали. Верила ли она сейчас сыну? Кто знает. Может, просто хотела утешить и поддержать его самого? Чтобы не расстраивался, не падал духом.

 

2

Вернувшись домой, Муса предпринял бурную деятельность, продавая все ценное, что было в его доме, даже то фамильное золото, которое Шарль передал в дар своему вновь обретенному сыну. Помогли оба сына Сулимы, помогли родители Адели, и, в конце концов, необходимая сумма была собрана. Подготовил Джалиль и нужные, требуемые от него документы. Так что вскоре Луиза покинула, наконец, ненавистные стены дома презрения и оказалась в семье родного сына. Как раз к тому времени Муса от полка была жалована квартира в Самаре, куда они всей семьей и переехали жить.

Сам же Муса сразу отписал Шарлю в Париж письмо и уведомил о случившихся переменах. Отец, по договоренности с мадам Лючией, еще при расставании предупредил сына, что очень хочет приехать в Россию и увидеть Лу. Теперь такая возможность становилась более чем реальной. Джалиль подробно описал, как лучше всего добраться до их городка. И удивительней всего то, что этот маршрут почти полностью совпадал с тем, которым когда-то следовала до Волжского тракта Луиза. И которым, организуя ее поиски, отправлялся по ее следу убитый горем Шарль. Конечно, Муссе и в голову не могло прийти, что такое совпадение возможно, а вот Шарль, когда получил письмо из России, сразу вспомнил и те черные тучи, и ту тяжелую степную даль, и боль в душе.

Муса, отправив письмо отцу, тут же взял причитающийся ему в полку отпуск и решил сразу съездить в Крым. Золотой засов буквально жег ему руки, не давал спокойно жить. Надо было немедленно исполнить задуманное. А к приезду Шарля он успеет вернуться в Самару. Пока письмо дойдет до Парижа, пока отец соберется, да пока доедет через всю Европу до их волжских земель…

Желание Мусы вернуть их родовую реликвию в Крым удивил и Адель, и ее родителей, но Джалиль попытался убедить тех в правильности своего решения. Тем более что без помощи крымской родни Адели ему сейчас обойтись было невозможно. Только они могли помнить то место, где дед Ренат нашел золотые сокровища. Отец Адели дал Муссе адрес своего двоюродного брата Ахмета, проживающего в горном селении возле Мангупа, который сможет и приютить, и помочь в столь деликатном деле.

Адель порывалась поехать вместе с Муссой, оставив Мустафу на попечение вновь обретенной бабушки Луизы, но в последний момент от такого шага все же решили отказаться. Ведь и за самой Луизой требовалось пока присматривать. А та ни на шаг не отходила от Мустафы. Этот трехлетний татарчонок так был похож на ее Марселя, когда Луиза потеряла сына, выпавшего ночью из телеги. И она, нередко забываясь, называла его: «Марсель, мой мальчик». Адель несколько раз поправляла Лу, но затем решила не мешать общению бабушки и внука. Тем более сама Луиза, заметив собственную оплошность, быстро поправлялась: «Мустафа, внучок…»

Муссу провожали всем семейством. Даже Саид приехал и помог перенести вещи в дорожный экипаж. Сколько раз Муса мысленно благодарил Саида. Сколько раз этот человек выручал его. Есть же такие добрые люди на свете. Вдруг ему вспомнилось, как в Париже помогал Саша Ветродуев. «Друг мой, Саша», – так любил называть своего добровольного помощника Муса. Да, не дожил Саша до сего дня. Совершенно нелепо погиб еще во Франции, перед самой отправкой на Родину. Глупая, глупая и бесполезная смерть, а такой был славный человек! Муса даже предлагал ему вместе съездить в Крым, и Саша, посвященный в тайну рода Лотреков, с радостью соглашался. Сколько приключений ожидали его там, как ждало его юное сердце новых встреч, новых впечатлений!

Уже выезжая за город, Муса подумал: «А возможно, смерть Саши и была связана с тем обстоятельством, что он оказался посвященным в тайну, знать которую могли лишь Лотреки?». Стало даже страшно от собственной мысли, и Джалиль поскорее отогнал ее прочь.

 

3

В Крым Муса добрался достаточно быстро, без каких-то происшествий. Но здесь вдруг заболел, простудившись холодной ночью. И уже совсем больным добрался до Мангупа и с величайшим трудом разыскал дом Ахмета. Тот несказанно обрадовался гостю – сколько лет от брата, уехавшего на Волгу, не было вестей. И, конечно же, принял Муссу как нельзя лучше. Джалиль передал гостинцы и весь вечер рассказывал о житье-бытье на Волге.

А утром ему стало совсем худо. Бил сильный озноб, все тело трясло, как в лихорадке. Ахмет ходил вокруг и все сокрушался по поводу такой незадачи. Его старшая дочь готовила отвары и усердно поила ими гостя. Лишь через три дня Муса почувствовал себя лучше и рассказал Ахмету об истинной цели своего приезда в Крым. Ахмет внимательно выслушал рассказ гостя, повертел в руках золотой стержень и вернул его Муссе. Да, о кладе он слышал, и его отец, действительно, лазил в пещеру, которая находится на мысе Айя, чтобы поживиться. И этот стержень он помнил. Перед поездкой в Европу тот завещал его своему старшему сыну. Как знал, что не вернется живым!

Но странная просьба Мусы отвести его к той пещере, чтобы он мог вернуть стержень на место, откуда был однажды взят, Ахмета не удивила. И хотя он не знал точное место пещеры, обязался Муссе помочь. Решили идти рано утром следующего дня. К сожалению, на следующий день Муссе вновь стало плохо, и он на три дня «провалился» в лихорадку. Снова старшая дочь Ахмета не отходила от больного, отпаивая отварами из трав.

Когда Муса выздоровел, они с Ахметом вновь собрались в горы, и вновь гостю стало хуже, поднялась температура. И он три дня не поднимался с кровати. Когда гость почувствовал себя лучше, Ахмет спросил:

– Идем завтра на Айя?

– Идем, – решительно сказал Муса, – мне некуда отступать.

Утром, как выяснилось, гость вновь почувствовал себя скверно. Как в первый раз его трясло, он забывался, с трудом воспринимал происходящее. Ахмет махнул рукой и ушел заниматься хозяйством. А когда в очередной раз Муса выздоровел, то подозвал к себе татарина и просто сказал:

– Не принимает меня ваш Айя. Уж не знаю почему, чем я прогневал его…

– Вижу, не принимает, – согласился Ахмет, – что делать…

– Мне домой надо возвращаться, – сказал Муса, – больше не могу оставаться в Крыму.

– Да, поступай, как знаешь.

– Только не исполнил то, ради чего сюда приезжал. Очень жаль… Другой такой возможности может и не представиться. Какая-то стена стоит передо мной. И я не в силах ее прошибить.

– Места здесь такие, – поддержал его Ахмет, – мы знаем.

– У меня просьба к тебе будет. Прошу не только от себя, но и от всей нашей семьи…

– Желание гостя – закон, – коротко сказал Ахмет, – проси, чего желаешь.

– Я оставлю этот золотой стержень у тебя.

– Зачем?

– Может быть, Айя тебя привечает больше, чем меня, чужеземца. Снеси реликвию в пещеру, положи на место. Большую благость принесешь всему нашему роду.

Ахмет пощипал пальцем свою жидкую седую бородёнку, закрыл глаза и зашептал одними губами какую-то молитву.

А Муса все смотрел на него, ожидая, какой же ответ даст татарин. На улице закричал ишак, просящий воды, где-то хлопнула дверь. Ахмет все шептал и шептал, очевидно, не в силах принять нужное Джалилю решение.

 

4

Через полгода в Самару приехал Шарль. Пожилой мужчина, элегантно одетый, еще сохранивший на лице тонкие черты былой красоты, с благородной сединой аккуратно зачесанных волос, конечно же, привлек к себе внимание случайных прохожих. Кто он такой, почему вошел в дом Джалиля и откуда вообще взялся в этой глуши?

Но старого графа сейчас меньше всего заботило мнение окружающих людей. Все его мысли были устремлены навстречу Лу. Он уверенной походкой поднялся по ступеням деревянного крыльца. Почему-то подумалось: постучи он сейчас, и дверь непременно откроет Луиза. Конечно, постаревшая, конечно, с сединой в волосах, но такая же красивая, такая же радостная…

Шарль так разволновался, что от простой мысли даже не решился сразу постучать в дверь. Поднял руку и опустил, поднял и снова опустил. Но потом, собравшись с духом, громко постучал. Ему никто не ответил. Тогда он постучал еще раз. И вот с той стороны послышались легкие шаги, и дверь тут же распахнулась.

Перед глазами стояла черноволосая хорошенькая девушка в татарском платье и удивленно смотрела на незнакомца.

– Вам кого? – спросила она по-русски.

Шарль ничего не понял, но догадался, что перед ним жена его старшего сына.

– Мне нужен Марсель, …Марсель Джалиль.

Адель, не понимавшая по-французски ни слова, но расслышавшая собственную фамилию, утвердительно кивнула.

– Джалиль? Я – Адель Джалиль.

Шарль указал пальцем на себя:

– Я – Шарль Лотрек.

– Лотрек. Ах, Лотрек, француз, – догадалась Адель, – отец Мусы?

Она пропустила гостя в дом и тут же захлопнула за собой дверь. Шарль заволновался, ведь его вещи остались в дорожном экипаже, и знаком сообщил невестке, что надобно их забрать.

Вскоре нехитрая поклажа старого графа также пребывала в доме Мусы Джалиля. Адель попыталась объяснить гостю, что Муса ушел и будет лишь вечером, и Шарль по ее активной жестикуляции все понял. Но теперь надо задавать самый главный вопрос…

– Скажите, мадемуазель, могу ли я видеть мадам Луизу?

Адель ничего не поняла и отрицательно замотала головой. Отчего Шарль очень разволновался и даже вспотел:

– Луизу, Луизу, мне нужна Лу-и-за!

– Ах, Луиза! Луиза-апте, – весело засмеялась Адель и махнула рукой куда-то вглубь дома, – она там.

Граф ничего не понял, но, проследив направление движения руки, догадался, что его любимая где-то рядом. Он порывисто встал, и Адель поняла намерение гостя. Она тоже поднялась и, предупредительно пропустив Шарля вперед, повела его в дальнюю комнату. Дом был старый, деревянный и неприятно скрипел. Француз с опаской посматривал по сторонам, боясь, что его зашибет случайно упавшая балка. Как они здесь живут?

Адель открыла дверь, и Шарль увидел кроватку, в которой спал ребеночек, а рядом сидела на корточках старуха и перебирала цветные тряпицы. Одета она была во все татарское, и лишь пенсне, которое она смешно держала в руках, выдавало в ней европейку. Старуха повернула голову на шум открывшейся двери и, увидев невестку, шепотом сказал по-татарски:

– Мустафа только что уснул… пожалуйста, тише.

Адель утвердительно кивнула головой и также шепотом сообщила:

– Луиза-апте, к вам пришел человек, француз…

Шарль не стал дожидаться, пока его представят, и порывисто вошел в комнату и, вглядываясь в сидящую на полу женщину, сказал по-французски:

– Луиза, вы Луиза?

Луиза подняла на незнакомца глаза… и вдруг прикрыла ладонью лицо…

– Шарль…

Я прощаюсь с тобой

На века, на века,

Запоздалый прибой

Бередит берега…

Шарль подскочил к ней и опустился рядом на колени, будто хотел попросить прощение. Луиза тоже встала на колени и с невероятной, необъяснимой тоской в глазах стала рассматривать лицо графа. Шарль, Шарль, это действительно Шарль…

Ты ладонью своей

Мои волосы мнешь,

В перекатах полей

Осыпается рожь…

Луиза провела рукой по седым волосам графа и сказала:

– Седой, совсем седой, мой Шарль…

Слезы покатились из ее глаз, и у нее не было сил их останавливать. Луиза запустила ладонь прямо в волосы и стала их перебирать, все время повторяя: «Шарль, Шарль…»

 

5

Адель тихонько прикрыла дверь и на цыпочках вышла в коридор. Конечно, она знала, что из Франции должен прибыть отец Мусы, знала, что у того с Луизой-апте когда-то была романтическая история. Но как-то неожиданно приехал этот француз. И как-то слишком уж восторженно для стариков выглядит их встреча. «Может быть, – подумала она, – и хорошо, что Мусы нет сейчас дома, пусть они побудут вдвоем».

Я прощаюсь с тобой

На один только миг,

А над бездной морской

Он один на двоих…

Шарль крепко обнял Луизу и, уткнувшись носом в ее ухо, вдыхал давно забытый запах любимой женщины. Время прошло, очень много лет минуло. Все в мире изменилось. И Луиза стала другой, совершенно другой. Если бы он встретил ее где-то в Париже, не спеша прогуливающуюся по бульвару, то не узнал бы.

– Ну, рассказывай, – сказала Луиза, – как ты добрался в наши края? Не растрясло тебя в дороге?

– Все хорошо. Летел, как на крыльях. Не поверишь, не заметил, как пронеслась передо мной вся Россия. Так я ждал этой встречи!

– А я уже другая, – грустно сказала Луиза, – трудно меня узнать. Я знаю… После того, как меня забрали из дома презрения, впервые за много лет я взглянула на себя в зеркало и чуть от ужаса его не выронила. Неужели я стала такой старой и противной? И как тебе сейчас, наверное, неприятно обнимать ту, которая была красавицей и которую ты любил за красоту ее тела…

– Лу! Не говори так! – воспротивился Шарль, – я все знаю, весь твой путь. Не говори так! Я всю жизнь страдал, потеряв тебя. Ты не можешь себе представить… Любое упоминание, хотя бы косвенно касающееся тебя, поднимало во мне такую волну чувств, которая захлестывала меня, не давая жить, не давая дышать…

– Так и было? – прошептала Луиза.

– Конечно, так и было, родная моя. Любое упоминание о Дижоне переворачивало все мое сознание. Стоило мне подумать о наших скромных завтраках, то к горлу подступал комок. А когда я видел кого-нибудь пьющим красное вино, то тут же вспоминал, как это делала ты…

– И я, – прошептала Лу, – я так тебя ждала все эти годы! Особенно в первое время, когда жила у татарина Джалиля. Вот-вот откроется дверь, и войдешь ты и заберешь меня. Вот-вот откроется… Но ты все не приходил. А мне мерещилось все время твое лицо…

– Мне тоже…

– Так и было… А потом я потеряла Марселя… Знаешь, это был самый ужасный день в моей жизни. Когда попала к душевнобольным, то вначале радовалась. Думала: теперь-то мое имя станет известно. А значит, ты сможешь как-нибудь найти ко мне ниточку. Не нашел…

– Лу, моя Лу, – Шарль стал целовать волосы, лицо Луизы, крепко прижимая ее к себе и все время приговаривая, – прости меня, Лу, прости меня, Лу… Я тебя искал, отчаянно искал. Но, как выяснилось, не там, где надо. Мы считали, что твой след затерялся где-то у Астрахани. И никто не мог предположить, что надо искать на севере. А через три года мне сообщили, что никаких следов Луизы Симсон в России нет. Это было ужасно…

– Ой, у меня уже колени болят, – взмолилась Луиза, – давай-ка поднимемся…

Они, кряхтя и охая, поднялись и дружно рассмеялись своему стариковскому поведению. Да, годы пролетели. Как сейчас Шарль относился к Луизе? Любил ли он ее по-прежнему? Скорее нет. Любил он ту, Лу из Дижона, любил собственные воспоминания о ней, а вот эту, нынешнюю, скорее жалел. И жалел все годы, прожитые без любимой «кошки Лу».

Так сложилась судьба,

Так сложилась строка,

Я прощаюсь с тобой,

На века, на века…

– А знаешь, Лу, я до сих пор помню все изгибы твоего тела, помню на ощупь твою бархатистую, ни с чем не сравнимую кожу.

– Ой, не надо, Шарль! Ничего этого больше нет и в помине, не надо…

– Хорошо, хорошо, кажется, я проявил сейчас бестактность.

Граф лукаво посмотрел на Луизу и вдруг игриво, как мальчишка, рассмеялся:

– А веснушки-то! Веснушки есть, во-он их сколько!

Луиза, не ожидавшая подобного восклицания Шарля, тоже рассмеялась.

– Вот, вот, – закричал Шарль, – и этот носик! Как я всегда умилялся ему. Ты так смешно его морщила. И твое лицо сразу превращалось в ту милую мордашку, которую я так любил.

– Тс-с! Не кричи так, а то малыша разбудишь, – попросила Луиза.

– Хорошо, хорошо, – быстро согласился Шарль, – кажется, я увлекся.

– За тобой такое всегда водилось, – в глазах Лу появился озорной огонек, и Шарль, не сдержавшись, снова воскликнул:

– Вот! И этот взгляд, и этот тон. Все это я любил.

– Шарль! – Луиза, которая была одного с ним роста, прильнула к его голове и крепко обняла руками, – почему, почему ты не нашел меня раньше? Почему жизнь прошла мимо нас?!

Граф только вздохнул, мол, что здесь можно поделать…

– Я часто… Да как часто, почти ежедневно, вспоминаю тот момент, когда ты в дорожной карете уезжала в Россию, а я в своей – в прямо противоположную сторону. Как болела душа в момент расставания! А еще в ушах, как приговор, засели слова бродячего музыканта: «Я прощаюсь с тобой…» Ты их помнишь?

– Нет, – Луиза отрицательно закивала головой, – извини, милый, забыла. А вот сам отъезд помню хорошо. Ты – в одну сторону, я – в другую. Щемящее чувство. Кто ж мог предположить, какие будут последствия…

Шарль закрыл глаза.

– Я должен перед тобой повиниться.

– Не надо, дорогой мой, все в прошлом. Но и я должна перед тобой…

– Не надо, – оборвал ее Шарль, – ничего не надо говорить. О Господи! Неужели я, действительно, тебя нашел?! Я до сих пор не верю в происходящее. Неужели я обнимаю сейчас Лу, мою Лу…

Они еще долго говорили, забыв о времени, о том, где они находятся. Адель несколько раз тихонько приоткрывала дверь и убеждалась, что Луиза-апте и старый француз все также сидят на лавке, взявшись за руки, и о чем-то увлеченно говорят. Луиза несколько раз плакала, а Шарль ее утешал, как мог. Но эти слезы… Они не были горькими, хотя и связаны были с болью души.

– Хорошо, что ты не видел, какая я была в доме презрения, – вдруг сказала Луиза.

– Почему?

– Страшная! Ты бы сразу развернулся и ушел.

Шарль хотел возразить, но вдруг почувствовал, как стремительно пролетело время их разговора. Так же стремительно, как и сама жизнь без Луизы. И, может быть, Лу сейчас права? Она всегда отличалась холодным рассудком.

 

6

А вечером в семье Мусы Джалиля состоялся настоящий праздник. Адель накрыла стол, Муса зажег свечи, специально припасенные на этот день, а Шарль поставил на стол привезенное из Бургундии вино.

Луиза сидела в окружении родных для нее людей и не могла поверить в происходящее. Действительно, рядом с ней был ее Шарль, мужчина, на помощь которого она уповала столько лет. Напротив – сын Марсель с женой, а возле нее – внук. О чем еще может мечтать женщина? Хотя бы один раз в жизни…

Шарль рассказал о том, что не смог выехать сразу, как только получил письмо от Мусы из-за болезни мадам Лючии. Ее состояние было критическим, и он всерьез волновался за благополучный исход. Но сейчас, слава Богу, она чувствует себя лучше.

Муса внимательно слушал отца и все время задавал ему вопросы о тетушке Катрин, о брате Жане и о малыше Томасе. Шарль с удовольствием на них отвечал, а Лу была переводчиком между отцом и сыном. Это ее веселило и забавляло. Она выпила вина, раскраснелась и, может быть, впервые за многие годы почувствовала себя свободной и счастливой.

Уже в самом конце ужина Шарль попросил минутку внимания и, глядя на Луизу, торжественно произнес:

– Лу, я хочу забрать тебя в Париж.

– Париж…, – Луиза даже не уловила смысла предложения графа и удивленно уставилась на сына.

Муса понял, что именно хотел сказать Шарль, и повторил его слова по-татарски:

– По-моему, отец хочет забрать тебя к себе в Париж.

– Шарль! Ты хочешь забрать… я что, должна уехать с тобой?

– Конечно.

– Но, Шарль… А где я буду жить?

– У меня. Спроси у Марселя, понравился ли ему мой особняк?

Луиза посмотрела на сына и осведомилась об особняке Лотреков. Муса рассказал, как мог, о самом особняке и о парке, окружающем здание.

– Сын, а как ты относишься к предложению отца?

Муса вздернул плечами.

– Все так неожиданно. Хотя, конечно, такой исход следовало ожидать.

Луиза посмотрела на графа, снова на сына и опять перевела взгляд на любимого человека.

– Шарль, но ведь у тебя же есть жена! Как мы с ней будем делить тебя? Это же невозможно. Мы ведь в христианском мире живем, а не в мусульманском.

– Лу, – сказал Шарль, – ты не должна волноваться на сей счет. Особняк большой. Ты будешь жить в другом крыле. Кстати, рядом с моей сестрой, мадам Катрин. Вы непременно подружитесь.

– Шарль, милый, но я ведь буду у вас обыкновенной приживалкой. Так ведь?

– Нет, нет! Вовсе нет! – запротестовал граф, – я просто очень хочу прожить остаток лет рядом с тобой.

Луиза задумалась, а затем твердо сказала:

– Здесь мой сын и внук. Я им нужна. Не принуждай меня, родной. Я на такой шаг решиться не могу.

 

7

Шарль пробыл в Самаре больше месяца. Каждый день он уединялся с Луизой, и они подолгу разговаривали. Конечно, о прошлом – тех днях в Дижоне, когда счастливо нашли друг друга. Кроме того, граф по-прежнему пытался уговорить Лу уехать вместе с ним и, в конце концов, привел свой главный козырь, приберегаемый на последний случай.

– Лу! Я ведь собрал абсолютно все документы, чтобы восстановить твои права, вернуть дворянский чин и восстановить ту древнюю линию Симсонов, к роду которых ты принадлежишь.

– Шарль, зачем мне теперь все это? – обреченно спросила Луиза, – ничего уже не надо. Свою порцию достоинства я в жизни получила сполна.

– Лу…

– Нет, – твердо ответила Луиза, – я больше ничего не хочу.

Шарль страшно расстроился. Как он желал забрать любимую женщину во Францию, как мечтал… Но не везти же ее силой! Тогда он договорился с Мусой, что будет Луизу поддерживать деньгами, чтобы она и семья жили безбедно. На том и порешили.

Шарль уехал во Францию и регулярно писал Луизе пространные письма. Луиза отвечала коротко, но всегда сообщала, что Шарля любит и всегда рада его видеть. Так и жили они – от письма к письму. И вдруг – из Парижа письма перестали приходить. Муса и Луиза забеспокоились, написали раз, два – ответа нет. Неожиданно в Самару приехал сам Шарль. Счастью не было предела! Луиза несказанно обрадовалась, а граф расцеловал близких, грустно сообщил, что мадам Лючию он похоронил. Она все время болела, чахла на глазах и умерла прямо на руках Шарля. Хорошей, приветливой была она женщиной! Так много сделала для графа!

Как положено, помянули ее, и теперь уже Шарль заявил, что без Лу он во Францию не уедет. Луиза посмотрела на Мусу.

– Сын мой, Марсель…

Муса ее крепко обнял.

– Мама, все складывается так, как Всевышнему угодно. Коли есть у тебя желание, мы будем рады, если ты вместе с отцом…

Луиза вздохнула и не нашлась с ответом. А Шарль подошел сзади и нежно обнял ее, как он это делал в Дижоне. У Лу дрогнули плечи, и она заплакала.

…Дорога во Францию оказалась бесконечной. Два пожилых человека, с трудом перенося ухабы и колдобины, сидели, тесно прижавшись друг к другу. Шарль время от времени наклонялся к Луизе и целовал «все ее веснушки». Лу не сопротивлялась, лишь благодарно смотрела на графа и думала о том, что ее возвращение на Родину растянулось почти на три десятка лет…

 

8

…Мадам Катрин любила устроиться поудобней на кресле-качалке возле самого окна и наблюдать за жизнью, которая проходила в их саду. Вот Томас, громко смеясь, пробежал, а за ним – две его любимые борзые. Вот садовник пошел с плетеной корзиной за цветами. Жан, опустив голову, быстро прошел к калитке – у него сейчас свои интересы. И, наконец, из-за поворота тропинки выплыла парочка – Шарль и Луиза. Они неспешно прогуливались по дорожке и о чем-то тихо разговаривали. Может быть, и не тихо, но сюда в комнату мадам Катрин их голоса не доносились. Она скривилась, увидев, как Шарль обнял эту старуху, привезенную из России, и отвернулась от окна. Мадам Катрин не приняла Лу, не почувствовала в ней родственную душу и потому никаких добрых чувств не питала. Надо сказать, что и много лет назад, в период вынужденного бегства в Дижон, она отрицательно относилась к пассии брата. И всегда была настроена против этой связи, тем более против свадьбы графа Лотрека с куртизанкой…

Смешно сказать, ее брат вдруг решил назвать тропинку, по которой сейчас прогуливались, «тропой Дижона». Мадам Катрин такие проявления юношеского романтизма не были понятны. Если бы так поступил Жан, тогда другое дело, но Шарль, старый человек…

Она снова взглянула в окно и увидела, как брат взял за локоток Луизу и предложил, судя по взмаху руки, прогуляться по главной аллее их сада, по которой несколькими минутами прежде ушел садовник. Луиза согласилась, а мадам Катрин подумала о садовнике, которому надо непременно указать, в какие именно места ее комнаты лучше всего поставить вазы с цветами.

– Знаешь, Лу, – сказал Шарль, – я только сейчас по-настоящему оценил те месяцы, которые мы вместе с тобой провели в Дижоне. Наверное, они оказались самыми счастливыми в моей жизни. А тогда я так не думал. Ведь нашей любви мешали два важных обстоятельства. Во-первых, я находился в изгнании и все время опасался за собственную жизнь. Ну и, конечно, твое вынужденное пребывание в публичном доме отравляло наши отношения. Казалось, вот представится возможность, я свободно вернусь в Париж, выдерну тебя из борделя, и лишь тогда наступит настоящее счастье. Для нас двоих. Но жизнь повернула все по-иному.

Вот и выходит, что счастье-то было как раз в самом Дижоне, когда мы оба были зависимы от обстоятельств и вынужденно им подчинялись.

– Тогда мы любили друг друга, – сказала Луиза.

– Да, любили…

Мадам Катрин проследила взглядом за парочкой «голубков». «И о чем можно говорить целыми днями», – подумала она. Мадам Катрин никогда не была замужем, у нее никогда не было детей. Как старшая в семье после смерти родителей, она всю себя посвятила Шарлю – младшему и любимому ею брату. А позже – воспитывала Жана, как сейчас уже Томаса. У нее была своя жизнь, со своими тревогами и радостями, огорчениями и многочисленными семейными заботами. В этом был ее смысл существования, поддержания семейного очага Лотреков. И надо отдать ей должное – в ту пору род Лотреков сохранился только благодаря этой энергичной женщине, любившей, но не понимавшей своего младшего брата Шарля.

 

1

С тех пор прошло еще полвека. Уже давно преданы земле и мадам Катрин, и Луиза, и Шарль. Ушел из жизни и Жан, который оказался человеком деятельным, энергичным, значительно поправившим финансовые дела семьи. Теперь его сын, некогда бойкий и веселый Том, проживал в замке Боска и слыл человеком угрюмым, властным и достаточно резким в суждениях и поступках. Однажды кто-то прозвал его Черным Принцем, и это имя приклеилось к Томасу, будто он с ним и родился.

У самого Черного Принца имелось три сына – Альфонс, Шарль и Одон. Шарль был назван в честь своего легендарного прадеда, о необыкновенной жизни и любви которого в семье ходило множество легенд. Но нас сейчас интересует другой сын Томаса – Альфонс. Был он человеком ярким, беспечным, любил жизнь во всех ее проявлениях, и казалось, что на его судьбе совершенно не отражается проклятие рода, некогда привнесенное в семью через старинное золотое кольцо предком Жаном-Батистом.

Но, когда его старшему сыну Анри шел четвертый год, неожиданно умер младшенький, которому не исполнилось и года. И вслед – фактический разрыв с женой, которой надоели бесконечные охоты и пьяные выходки мужа, сопровождаемые сменяющими друг друга романами с проститутками и девушками из кабаре. Очередной Лотрек фактически остался без семьи. А вскоре случилось невероятное – глава семейства Черный Принц, крепкий физически и силой духа человек, погибает на охоте, упав в пропасть с любимой лошади. Тут же его сыновья вспомнили, что и Жан, отец Черного Принца, погиб на охоте в возрасте 37 лет. И эта смерть тогда будоражила сердца многих.

В это же время Анри, ребенок быстрый, подвижный, начинает, пусть и незаметно, отставать в росте от своих сверстников. К тому же достаточно слабое здоровье нередко становится причиной явного беспокойства его матери, которая так трепетно любила своего единственного сына. Последовавший вслед за этим переезд в Париж не способствовал улучшению здоровья маленького Анри.

Но другие привязанности заставили на время забыть о непонятной болезни. Анри пристрастился к рисованию и вскоре стал учеником одного достаточно известного в Париже художника. Надо сказать, что увлечение изобразительным искусством было в крови у многих поколений Лотреков. На протяжении веков они увлекались коллекционированием, и особенно преуспел в этом Жан, собравший достаточно интересную коллекцию (к тому же ставший и сам неплохим живописцем), в которой, к сожалению, видное место занимало и золотое кольцо, добытое когда-то Жаном-Батистом. Эта реликвия стала теперь частью семьи Лотреков. Неотъемлемой и печальной.

Отец маленького Анри – Альфонс, несмотря на достаточно беспутную жизнь, тем не менее, отличался не только большой любовью к искусству, но и сам отлично лепил из глины лошадей и собак, умело владел карандашом и пером. Хорошим умением рисовать отличались и другие сыновья Черного Принца, так что решение Анри заняться живописью не было лишь обычным детским стремлением в чем-то себя проявить.

И вскоре появились первые успехи. Чувствовалось, что увлечение Анри может перерасти в нечто большее. К сожалению, болезнь вынудила через несколько лет покинуть Париж и переселиться в замок Боске, где свежий воздух, природа могли хоть как-то изменить ситуацию к лучшему. Мальчик почти не рос, часто болел и при всем при этом проявлял необыкновенную живость, любознательность, силу духа и стремление познавать все новые и новые тайны живописи.

Когда Анри становилось лучше, он увлекался верховой ездой на своей любимой лошади Волге (память о любви прадеда Шарля была в семье жива!), или вместе с дядей Шарлем рисовал карандашом, или писал акварелью. Анри готов был рисовать и днем, и ночью, проводя за мольбертом все свободное время. И не известно, как бы разворачивались события дальше, если бы случайно не упал, буквально на ровном месте, и не сломал шейку бедра. Слабые кости не выдержали. С этого момента начались мытарства этого человека и, как считали его библиографы, Анри взвалил на себя тяжелый крест, который пришлось нести ему до самой смерти.

 

2

Прошли годы, Анри вырос и стал знаменитым художником. Но к его новаторскому творчеству относились по-всякому. Одни восторгались и превозносили талант Тулуза-Лотрека; другие считали его совершенно несостоявшимся живописцем. Анри рушил многие каноны и запреты, создавал свой яркий, чувственный, неповторимый мир. Мир, который он знал и понимал, и мир, который принимал его самого. Гениальный художник был физически больным человеком, отчего постоянно страдал. И эти страдания были не только связаны с болью тела, но и с болью духа его ранимой души. Для него болезнь, его физическое уродство, было той трагедией, которая ни на секунду не отступала, не давала расслабиться и поверить в свое чудесное исцеление.

Исцелился он на холсте, ежесекундно распиная себя, свою болезнь, все те невзгоды, что выпали на его короткую, но яркую жизнь. И этот человек сумел проявить недюжинную силу воли, дабы не просто стать известным художником, а одним из родоначальников импрессионизма, течения, перевернувшего наши представления о живописи и искусстве в целом. По прошествии стольких лет имя Лотрека теперь произносят в превосходных степенях. Его оценили по достоинству. И люди, жившие через сто лет после его кончины, с удовольствием рассматривая его картины, даже не догадываются, что перед ними гениальные творения калеки.

Анри часто прерывал занятия живописью, отправляясь на лечение в один из курортов либо, как случилось уже на излете жизни, – в больницу для психически больных людей. Попал он сюда вовсе не по воле случая. Дело в том, что этот талантливый человек «заразился» болезнью своего отца: он обожал пьянки, обожал женщин легкого поведения и обожал наслаждаться своими дурными привычками до полного изнеможения. А чуток отдохнув, до такого же изнеможения отдавался творчеству, доводя себя до полного истощения. Не случайно многие его друзья и ценители за глаза называли Анри «неистовым». Таковым он и был, сжигая себя ежечасно, ежеминутно и …опускаясь все ниже и ниже.

Тулуз-Лотрек мог останавливаться на ночь в домах терпимости или борделях, его подружками были проститутки и танцовщицы. Он выбирал себе друзей из отверженного мира. Он воспел своим гением кабаре Мулен Руж, сам став частью его. Он привык к извращениям, ибо себя приписал к числу тех, кто в голом теле видел полноту истины, а больного человека соотносил с совершенством его физических и духовных страданий. Анри не закрывал глаза там, где другие, потупив взор, отводили взгляд в сторону. Такого пронзительного художника мир еще не видел.

 

3

Наверное, в совокупности все его беды и несчастья, весь его необузданный талант и порочные наклонности привели в сумасшедший дом. В эти же дни газета «Эко де Пари», как повествует нам в своей книге А. Перрюшо, пишет: «Бог, словно мстя всему роду Лотреков по седьмое колено, отыгрался на этом несчастном, наградив его, неуклюжего, уродливого калеку, страстной любовью к женскому полу. От тщетно добивался любви. Казалось, своими поражениями в амурных делах он расплачивается за распутство всех графов де Тулуз-Лотреков, которые считали себя неотразимыми, своим беспрерывным фиаско искупал их любовные победы. Он был горбатым Дон Жуаном, который в мире вульгарной действительности мечется в погоне за несбыточной мечтой».

Убийственные слова, в которых нет ни капли сострадания к больному человеку. Они, конечно же, написаны явным врагом Анри, не принимающим ни его жизнь, ни его ошибки, ни его творчество. Наверное, и не стоило бы обращать внимание на злобную статью, но все-таки как не подчеркнуть жирным карандашом первые слова заметки: «Бог словно мстит всему роду Лотреков». Репортер, возможно и не желая того, попал в самую точку. Только он видел лежащее на поверхности – патологическую страсть мужчин этого рода к слабому полу и часто, как нам известно, к падшим женщинам из борделей. А мы-то знаем иное – за всем этим скрывается проклятие, связанное с грабительским поступком Жана-Батиста и приобретенной Лотреками золотой реликвии.

Здесь можно долго размышлять над тем, какая из первопричин является главной. Но то, что золотое кольцо самым коренным образом повлияло на судьбу многих представителей этой семьи, – бесспорно. Теперь нам приходится лишь догадываться о значимости этого кольца. И о том, к разряду каких духовных или, если хотите, сакральных ценностей можно отнести эту реликвию и чем она является или являлась прежде для ее истинных хозяев.

После своей кончины, а прожил Анри де Тулуз-Лотрек всего 36 лет, художник оставил после себя более семисот картин, более двухсот акварелей, около 400 гравюр, плакатов, Около шести тысяч рисунков. До сих пор его наследие (а ведь в мире невероятно большое число художников!) считается одним из самых больших.

Через тринадцать или двенадцать лет после кончины Анри Мулен Руж, воспетый гениальным художником, сгорел. И в его пламени сгорело многое, что соединяло Тулуз-Лотрека с нашим миром. Но после этого случилось невероятное: люди потянулись к творчеству Анри, а «Мулен Руж» теперь является визитной карточкой его таланта. Щемящей, захватывающей и заставляющей не забыть, что есть еще другой мир…

 

4

Через пятьдесят лет после кончины Анри Тулуза-Лотрека в Париже случилась странная, но для того времени вполне обычная история. Шел 1942 год. Франция была оккупирована войсками из Германии. И вот однажды один достаточно алчный немецкий офицер прослышал о коллекции Лотреков и возжелал поживиться сокровищами, к которым картины Анри относились в первую очередь.

Он бесцеремонно проник в графский особняк и, практически не встретив сопротивления со стороны прислуги, стал спокойно рыскать по всему дому. Многое ему сразу же приглянулось, но офицер не спешил брать все подряд, надеясь найти еще более ценное и важное. В конце концов, он набрел на кабинет, когда-то принадлежащий Шарлю Лотреку. И здесь, в одном из старых комодов, нашел странное золотое кольцо с прикрепленной к нему золотой пластинкой, заканчивающейся золотым листиком, с обратной стороны которого торчали две петли.

Немец был человеком достаточно искушенным и сразу же понял, что держит в руках необыкновенно ценную вещь. Золото было старое, очень старое. Явно Лотреки берегли эту реликвию как свое достояние. Глаза у немецкого офицера загорелись, ибо он почувствовал: все остальное, им увиденное, вместе взятое не идет ни в какое сравнение с той вещью, которая попала в его руки.

Казалось, само золотое кольцо просило его: «Ну, возьми меня с собой, зачем мне прозябать в безызвестности среди пыли и старого хлама? Ты найдешь мне лучшее применение». Немец завернул реликвию в скатерть и сунул ее в прихваченный с собой ранец. И тут же где-то рядом послышался шум. Чьи-то быстрые шаги отвлекли офицера от сладких мыслей, связанных с добытым им сокровищем.

В ту же секунду в старый кабинет Шарля влетел владелец особняка граф де Лотрек. Он только что вернулся домой и узнал от растерявшейся прислуги о проникшем в их дом фашисте. Взглянув на офицера и переведя взгляд на ранец, из которого торчала скатерть со стола, граф сразу же догадался о цели визита незнакомца и о том, что этой цели немец уже достиг. Когда же он увидел открытый комод, то, конечно, понял, что именно похитил нежданный гость.

– Месье! – закричал Лотрек, – вы не имеете права грабить мой особняк. Вы…

Немец, почти ничего не понимавший по-французски, не хотел слушать этого напыщенного, как ему казалось, хозяина. Он молча смерил его презрительной улыбкой и медленно, с нажимом в голосе произнес:

– Пошел вон!

Для наглядности жестом руки указал графу на дверь. Но взбешенный Лотрек, в котором взыграла кровь, набросился на офицера и уже готов был свалить его на пол. Но немец с силой оттолкнул от себя графа и тут же выхватил пистолет.

– Ну что же, – закричал Лотрек, – стреляй в меня, жалкий и ничтожный разбойник. Я смерти не боюсь.

И он вновь рванулся к офицеру. В ту же секунду раздался выстрел, и граф, не дойдя всего чуть-чуть до соперника, вдруг обмяк и стал медленно валиться. Его глаза были наполнены удивлением, а наполовину открытые губы пытались сказать что-то важное. Упав на пол, Лотрек зацепил рукой ранец, который от соприкосновения накренился, но не упал. Лужа крови стала разливаться по ковру. Лотрек был мертв.

Не встретив больше никаких препятствий, офицер выбрался из особняка и быстрым шагом заспешил на квартиру, где он проживал с двумя своими товарищами. На ходу он соображал, как можно поскорее и наиболее безопасно переправить доставшуюся ему святыню родным в Баварию. «А пока, – решил он, – благоразумнее всего спрятать это золотое кольцо в подвале дома, где я живу сейчас. Там его никто не найдет!»

 

5

Офицер спрятал реликвию в подвале, в куче какого-то хламья, рассчитывая в скором времени вывезти ее в Германию. Но в его планы вдруг вмешался случай, которых на войне случается предостаточно. Неожиданно в одной из провинций Франции стали хозяйничать партизаны, и немецкое командование для усмирения непослушных французов отправило туда воинскую часть, в которой служил проникший к Лотрекам офицер. Наверное, не следует удивляться тому, что в первом же бою меткая пуля бойца Сопротивления попала немцу прямо в сердце. Как говорится – пуля нашла своего героя.

А вскоре в результате одной из бомбежек союзной авиацией погибла и семья горе-офицера. Так что, даже останься в живых, ему некуда было бы отправить добытый трофей. Но у нас, зная историю семьи Лотреков, сложилось впечатление, будто и немец, и его семья понесли наказание за необдуманно совершенный офицером поступок.

Какова же судьба золотого кольца? Уже после окончания войны, в груде хлама, копался какой-то пожилой бездомный француз. К своему удивлению, он нашел реликвию, от которой нельзя было отвести глаз. Но француз был голоден, поэтому он отнес сокровище к ближайшему скупщику старых вещей и попросил за него столько, чтобы хватило на один плотный ужин, сдобренный бутылочкой крепкого вина. Его не интересовали духовные ценности, его не интересовало золото, и он плохо разбирался в истории, но добрый ужин вселил в старика силы и надежду на лучшее.

А скупщик, взяв в руки сокровищницу, сразу же почувствовал ее ценность. Конечно, он понял: за это кольцо можно получить много денег. Но почему-то не стал никому продавать реликвию, оставив ее у себя. И до сих пор это золотое кольцо находится в доме у французов, получивших его почти задарма, но не пытавшихся заработать на нем даже франка.

Надо сказать, что проклятие, витавшее над семьей Лотреков, с тех пор ни разу не напомнило о себе. Очевидно, как однажды пророчески заметил Шарль, обращаясь к своему сыну Жану: «Избавиться от этой реликвии нельзя, мы должны отработать собственной жизнью витающий над родом рок». Все сбылось, до последнего слова. Но кто же знал, что для этого понадобится почти полтора века! Золотое кольцо потеряло свою негативную силу навсегда.

Но мы-то помним, что механизм, частью которого было и запорное кольцо, состоял еще и из засова-стержня, принадлежащего второй ветви рода Лотреков, по воле случая оказавшейся в России. Что же случилось с ним? Мы проследили судьбу засова до того момента, пока Муса Джалиль не отвез его в Крым. Дальше дело застопорилось, и Муссе не удалось до конца выполнить задуманное. Пришлось золотой стержень оставить Ахмету, надеясь, что тот сможет исполнить поручение Джалиля.

 

6

Ахмет, старый Ахмет… Он бы и рад выполнить наказ своего волжского родственника, да только не дано ему было добраться до мыса Айя. Перед смертью он завещал своим детям и внукам пуще глаза беречь этот золотой стержень, никому его не дарить, не продавать и не менять. Как бы тяжело ни жилось их роду. Ахмет надеялся, что Муса либо его потомки вновь приедут в Крым и распорядятся семейной святыней как посчитают нужным.

Джалилю не суждено было больше оказаться в Крыму, да он, понадеявшись на Ахмета, туда и не стремился больше. С той поры золотой стержень и сохранялся потомками Ахмета в небольшом селении Адым-Чокрак, что рядом с Мангупом. Возможно, татары и до сего дня хранили бы доставшееся от предков наследство, да случилась Вторая мировая война.

Немцы напали на Советский Союз и вскоре оккупировали Крымский полуостров. Здесь развернулась настоящая партизанская война, на которую снаряжались все новые и новые карательные отряды. Однажды такой отряд вошел в Адым-Чокрак, и немцами по доносу был расстрелян татарин по фамилии Назымов, который еще до войны сотрудничал с советскими органами власти.

После этого каратели сожгли и его дом, дабы другим было неповадно принимать сторону «советов». Когда дым рассеялся, то от бывшего жилища Назымова остались лишь головешки да торчащая в небо каменная печь. Никому тогда и в голову не пришло, что в этой самой печи ловко устроен схрон, где в небольшом глиняном горшке Назымов хранил самое ценное, что имелось в его семье, в том числе и золотой стержень, ибо Назымов был прямым потомком Ахмета и не смел по собственному усмотрению распоряжаться реликвией.

Нам лишь остается добавить, что каратели зашли в Адым-Чокрак и совершили свое кровавое дело в 1942 году, приблизительно в то же время, когда от руки другого немецкого офицера во Франции в своем поместье погиб граф де Лотрек, спасая золотую реликвию. Наверное, здесь надо говорить о совпадении. Но уж очень оно оказалось фатальным для хранителей двух реликвий. И очень уж схожи ситуации, при которых они были насильственно лишены жизни. Может быть, в самом деле, истекал срок действия негативной силы в золотом кольце и золотом затворе? Если это так, то, конечно, надо знать, откуда такая сила появилась, при каких обстоятельствах и что вообще скрыто от людских глаз на мысе Айя, где изначально хранился ларь, изготовленный из золотых частей.

Одно совершенно ясно: золотое кольцо и затвор к нему невозможно использовать в корыстных целях. Как только человек увидел в этих реликвиях не духовную ценность, а конкретный кусок золота, сразу же у него и его семьи начинались очень серьезные неприятности. К сожалению, страдали от алчности одного и совершенно невинные люди, связанные с тем человеком лишь кровными узами. Тем загадочнее тайна ларя, тем сокровеннее его история, насчитывающая, судя по всему, не одно тысячелетие.

 

7

Но как же сложилась судьба у Мусы Джалиля и его потомков? Чем знаменита эта ветвь рода Лотреков, породнившихся благодаря сыну Шарля и Луизы с татарским народом? К сожалению, нам не удалось проследить до конца жизненный путь Мусы. Знаем лишь, что из Самары он никуда не выезжал, очевидно, здесь и умер. Когда Муссе было около сорока лет, Адель родила ему дочь-красавицу Земфиру. К тому времени старший сын, еще помнивший свою Луизу-апте, Мустафа, уже вырос и вскоре женился, продолжив фамильную ветку Мусы Джалиля.

Были и у него дети, были и дети у его детей. И по тем скупым сведениям, которыми мы располагаем, выходит так, что именно из этой семьи вышел знаменитый татарский поэт Муса Джалиль. К сожалению, время стерло очень многие факты, и у нас нет стопроцентной уверенности и доказательной базы, как сейчас модно говорить, чтобы подтвердить данный факт. Поэтому ограничимся лишь предположением: так могло быть.

Чтобы читателя совсем не разочаровывать, приведем лишь два косвенных доказательства нашей правоты. Во-первых, будущий поэт был назван именем своего прадеда – Мусой. Очевидно, еще тогда в их семье хорошо помнили героя Отечественной войны 1812 года, выходца из старинного французского графского рода Лотреков. А во-вторых, и этот факт, к сожалению, печальный. Поэт Муса Джалиль был замучен в немецком плену и погиб уже во время Великой Отечественной войны. Мы не будем приводить сравнений с судьбой последних хранителей золотой реликвии, о которой уже немало было говорено. Пусть читатель сам делает выводы, есть ли здесь какая-то связь, либо ее нет.

А пока вернемся к дочери Мусы Джалиля (старшего) Земфире. Она рано, как и было принято в татарских семьях, вышла замуж. Ее сын Абдарахман Абдулов мальчишкой участвовал в Крымской войне 1853–1856 годов. Перед самой войной семья Абдуловых переселилась в Крым, так что татарская ветка Джалиля вновь вернулась в родные места.

Еще несколько поколений Джалилей-Абдуловых жили в Крыму, а в начале XX века один из прямых потомков Мусы вновь попадает на Волгу. Трудное у Сулеймана было детство. Из-за ранней смерти родителей он оказывается в Самарском детском доме. Чуть позже его усыновили чужие люди и дали свою фамилию. Но случилось несчастье – они погибают, и Сулейман вновь остается один.

Можно сказать, что его биография очень схожа с судьбой своего прапрадеда Мусы. Хотя, наверняка и у других людей были похожие судьбы. Вот только часто ли мы замечаем отчего и почему в нашей жизни случается так, а не иначе?

В 1916 году Сулейман примкнул к большевикам. Его пленили идеи равенства и братства, счастливой, хорошей жизни, чем он в реальности был обделен. Пришлось ему не раз менять имена, фамилии, клички, часто находиться на конспиративной работе, скрываясь от полицейского надзора. Когда же победила революция в октябре 1917 года, Сулейман вышел из подполья и с воодушевлением принялся уравнивать богатых с бедными, отнимая то, что было, на его взгляд, теми нажито нечестным путем. Теперь уже русские аристократы стали скрываться, таясь, где можно было, от зоркого и справедливого большевика Сулеймана и его товарищей.

Ирония судьбы! Когда-то его собственный прапрадед прятался в Дижоне от французских революционеров, опасаясь за собственную жизнь, а теперь его потомок сам оказался на стороне тех, кто приходит в мир с красным знаменем в руке. Знал ли Сулейман, что в его жилах течет кровь самых знатных аристократов Европы? Скорее всего – нет. А если бы и знал, то что изменилось бы в его жизни?

 

8

В самом конце 20-х годов у него родился сын Абдула Абдурахманов. Какое зеркало имен: внук Мусы Джалиля был Абдурахман Абдулов, который с берегов Волги был перевезен в Крым. А спустя сто лет уже далекий потомок Абдула Абдурахманов оттуда же вновь переселяется в Крым. Что их тянуло сюда? Воспоминания о родных местах или нечто другое? Может быть, как магнит, их притягивал к себе золотой стержень, безвестно прозябавший в глиняном горшке в селении Адым-Чокрак?

Вполне возможно. Только ни тот, ни другой об этой реликвии ничего не знали. А их интуиции недоставало для того, чтобы познать семейную тайну, разобраться в ней и исполнить наконец то, что не мог сделать Муса Джалиль. Возможно, именно по этой причине Абдула и прожил немного. Он умер в том же возрасте, что и Жан-Батист, Жан и Анри Лотреки, и также нелепо, буквально на ровном месте, как и Томас «Черный Принц». Следует ли искать закономерности в таком исходе? Не беремся судить.

На счастье, у Абдулы была дочь Альфия – высокая, стройная и красивая. Внешне очень напоминавшая Луизу в молодые годы, только с «налетом востока», привнесенного татарской кровью. Наверное, возможно, она все-таки смогла исполнить волю Мусы. Уже в молодые годы по Промыслу Альфия познакомилась с историей Крыма, которую в университете ей преподавал настоящий знаток многих его тайн Николай Александров. Во многом благодаря ему Альфия увлеклась и туризмом, достаточно много путешествовала, впитывая в себя все интересное с элементами тайн.

Став геологом, она бывала во многих аномальных зонах, чувствуя притягательную силу этих мест. В конце концов, у нее стали развиваться способности, которые иногда называют экстрасенсорными. Она стала интересоваться теми необычными явлениями, которые нас окружают. С огромным удовольствием приезжала в Аркаим – древнейшее духовное городище на юге Урала, стараясь познать тайны, хранящиеся в покрытых сединой и пылью времен развалинах. Так, шаг за шагом, шел процесс ее внутреннего взросления, когда человек начинает смотреть на мир иными глазами и задает такие вопросы, до которых раньше вообще бы не додумался.

Очевидно, духовная работа Альфии уже подошла к такому рубежу, за которым могло открыться что-то необыкновенно важное. И однажды в Аркаиме ей приснился сон. Его-то и сном назвать трудно – скорее, это было видение. Альфия увидела Крым, какие-то старинные копальни в горах и монахов, которые вытаскивают из-под земли мешочки, наполненные драгоценными камнями. Когда она проснулась, первым делом подумала: «Надо же! А кому другому данный сон может быть на руку, как не ей. Ведь она-то геолог, и подобные месторождения как раз по ее части». Почему-то тогда, взволнованная таким видением, Альфия не подумала, что этот сон всего лишь стимул, лакомая конфетка, за которой ей предлагалось потянуться. На самом-то деле за копальнями стояло нечто иное.

 

9

Теперь все отпуска она проводила в Крыму. Исследовала последовательно, один за другим, многие горные районы, но копальни с драгоценными камнями нигде не находились. Тогда-то Альфия и подумала, а те ли сокровища она ищет, может быть, следует получше прислушаться к себе и посмотреть на все ее изыскания иными глазами? Только после этого она и попала впервые на мыс Айя. Место поразило ее, и сразу же подумалось: здесь должно находиться то, что она искала с такой настойчивостью. Но мыс Айя не спешил открывать свои тайны, он лишь присматривался к незнакомке, решившейся нарушить его покой. Может быть, поэтому первый поход на мыс закончился ничем. Зато Альфия познакомилась с интересным человеком, который также забрел в эти места и, похоже, неплохо здесь ориентировался. Как нельзя кстати! Они познакомились и подружились. Незнакомцем оказался Кирилл Руданский, крымчанин, журналист, влюбленный в Айя и активно его изучавший. Альфия при встрече представилась Аллой (так ее звали близкие) и рассказала, что пришла сюда в поисках драгоценных камней.

Журналист лишь ухмыльнулся, услышав ее странное хобби. Тут Альфия сразу же поняла, что сказала лишнее. Даже не лишнее, просто не то… Не то… С Айя она возвращалась с тяжелым сердцем, словно сделала какую-то гадость. И вновь душу стали бередить размышления о своем пути в жизни, о тех духовных терзаниях, что не дают покоя ни днем, ни ночью. И однажды она твердо решила: сокровищами больше не заниматься. Остаток жизни посвятить тайнам Крыма, чтобы донести скрытую здесь истину до сознания многих людей. Но для этого… надо вновь ехать на мыс Айя! Там точка отсчета, начало ее будущей работы.

Когда же в ходе очередной поездки в Крым до Айя оставалось дойти всего ничего, вдруг судьба на короткое время забросила ее на Мангуп, близ которого в кирпичной пыли какого-то фундамента и удалось обнаружить золотой стержень. Вот с ним Альфия и пошла на Айя. Теперь она хорошо понимала: стержень для нее очень важен, без него на Айя идти нельзя. Но вот только что она собирается с ним делать?

Альфия надеялась вновь встретить Кирилла Руданского. Этот человек очень многое знает, он обязательно поможет ей разобраться в себе самой. Разобраться и понять. А стержень… Она и не знала, что уже на мысе Айя ей доведется какое-то время отдыхать на поляне, под тонким слоем земли которой находилось огромное количество камней-самоцветов. Все они были из ларя, некогда закрытого затвором, который Альфия бережно несла с собой. Но поляна вовсе не взволновала. Сейчас Альфия, будто стрела, летела к цели. Только кто и когда направил эту стрелу, она знать не могла. Как и вообразить, что же представляет из себя данная цель.

Одно лишь было отчетливо ясно: этот затянувшийся более чем на два века французский роман пора заканчивать. Но прежде предстоит раскрыть тайну золотого кольца и засова к нему, тайну ларя и хранившихся в них самоцветов. Только тогда вся эта история увидится в ином, пока непроявленном виде.