Дождь все не утихал, и, кажется, даже усилился.

А ведь всем мало-мальски образованным людям известно — никто не может управлять погодой, но, если выглянуть в окно, начинают закрадываться сомнения в осведомленности тех, кто это заявляет.

Либо даже природа была на стороне упыря, едва не сделавшего во мне дырку!

Знаю, что нельзя по долгу службы, но ей боги, дабы снять нервное напряжение — догнала бы и поджарила до хрустящей корочки! Но он точно в ливне растворился!

— Леди Салито, необходим лекарь? — долговязый защитник с усталыми, красными от недосыпа глазами пересек гостиную госпожи Стиантон, оставляя за собой мокрый след, как водяной из сказок, и замер возле меня.

Моя персона возлежала на диване с мокрым полотенцем на груди, которое призвано было не столько унять пожар, на пепелище которого потом определенно «вырастет» огромный синяк, сколько хоть немного сдерживало порыв бежать и действовать.

— Как видите, Молсон, я жива и здорова.

Хотя грудь побаливала. Адрого прилично меня приложил.

Обидно! Я даже сделать ничего не могла, потому что прямо на пути хорошего магического удара стояла растерянная женщина, спасшая мне жизнь, да и пара стен пары домов с мирно сопящими жильцами…

Сразу после прихода Молсона, в должностные обязанности которого входила защита граждан проживавших в округе Санрето, пришли те, кого мы именуем профессионалами в области обнаружения магии.

— Почему вы уверены, что это друид? — совершенно безэмоциональным голосом поинтересовался безликий мужчина в форме. Вот кого надо в шпионы брать!

Да! А почему собственно? Нападавший ведь не применил ни одного заклинания. Даже попытки не сделал. Хотя схлестнуться с сильным друидом мне — пироманту то еще удовольствие. Вода способна быть до ужаса смертоносной и до обидного действенной против огня.

— Послужив в Ораласе, я видела подобных ему. Если он не маг, то их воспитанник. Они обладают поразительной цепкостью. По деревьям бегают, как лесные коты. Этот, например, оттолкнулся от стены, предварительно на ней посидев с полмгновения.

Да, у нас тоже есть маги воды, но они значительно уступают в силе и умениях друидам.

Ристарх — край болот и озер, к тому же умеющий выход, как и Иртанит, к Лунному морю. Вода у них вместо крови течет, поэтому они знают, как верховодить в этой стихии. Многие ученые мужи шепчутся, что когда-то особую силу и знания друидам дал дракон. Верится в это, однако, с трудом! Во-первых уже больше двух с лишним тысяч лет никто не видел драконов, и они бы стали сказкой, если бы не линормы, во-вторых, поклоняться то себе богоподобные, возможно, и позволяли, но с каких это пор боги стали делиться своими знаниями? Был у нас один, по легенде огнем поделился. И что получилось?

В общем, скорее всего родился у ристархов какой-нибудь псих-любитель экспериментов, который сделал значимые открытия в области применения магии воды, до которых у нас пока никто не дошел.

Да не больно и надо!

Иртанит всегда ассоциировался со огнем после прихода к власти ящеров. Они-то пироманты и способны управлять воздухом, а с ними по силе не сравнится ни один друид, если, конечно, скопом не нападать, как с бывшим императором получилось. Да и мы не промах! Это я так скромно о себе!

— Уверенности, что адрого, стопроцентной нет, но девяносто девять точно — друид.

— Я могу узнать суть расследования, которое вы проводите? — Молсон скривился. Ему похоже требовался отпуск, обычно нижестоящие никогда не интересовались подобным у начальников, ожидая милости.

— Пока нет. Все оказалось гораздо более интересным, нежели попытка умыкнуть приличную горку золотых. Хотя, за такие деньги можно не просто убить, можно убивать бесконечно… В любом случае, об этом должны первыми узнать во Дворце и как можно быстрее. Отправьте сообщение с пометкой. Пусть пришлют кого-нибудь из своих бездноглазеньких.

Молсон кивнул, и махнул рукой. Этого жеста хватило, чтобы один из пришедших с ним стражей исчез в дверях и загрохотал сапогами по лестнице.

— Владелица квартиры — госпожа Янина Стиантон, — один из подручных Молсона достал толстую тетрадь, видимо, с адресами владельцев, перепись которых бережно хранилась в каждом окружном отделе. — Дама двадцати восьми лет, уроженка Дора, работает в Мэрии, в подсудных делах замечена не была…

Два миллиона льер! В них можно купать и плавать, как в дворцовых бассейнах! Может, можно еще и приплатить кому-надо и забрать их на тот свет…

Я задумчиво покусывала губу. Яна произвела на меня хорошее впечатление. Она сама пришла и рассказала о преступлении, подробно пояснив, в чем она видит несоответствие. Но… Но если она — разоблачитель целой группы мошенников? Испугавшаяся наказания соучастница? И в корешах у нее не просто люди, а друиды… А если все намного сложнее и это лишь хорошо разыгранное представление почитательницы театрального искусства?

Голова против воли повернулась в сторону плотно закрытых дверей спальни, где мирно почивала усыпленная порошком и алкоголем хозяйка.

Уж наверняка в твоих снах, госпожа Стиантон, можно найти много всего интересного!

Янина

Как написано в учебнике по этикету, официальное первое представление человеку или, если повезет, Высшему в нашей стране включает в себя информацию из разряда «родился, учился, женился, награжден». Кратко!

Служащие, купцы, мануфактурщики и все прочие, чья работа связана с общением с различными сословиями и классами, оттачивают содержание своей биографии долго и скрупулезно, доводя ее до совершенства. Этому даже в школе учат по тому самому толстому учебнику о правилах этикета. У меня же с краткостью всегда были проблемы. Уж простите! Но вот моя история до момента, когда силуэт Алари Салито растворился в сгущающемся мраке, а точнее до этой ужасной истории с Салисом.

Родилась я в первый день второго месяца зимы — архис, морозным вечером, когда звонко скрипит снег под ногами спешащих по делам прохожих, а звезды в небе искрятся, как рассыпанные по черному бархату бриллианты.

Когда я появилась на свет, акушерка, искупав и завернув в теплое одеяло, передала меня моей маме, бережно принявшей кряхтящий сверток. Мамочка наверняка затушила взмахом руки свечи в тяжелых канделябрах на камине, погрузив комнату в особый полумрак, свойственный только зиме. Она всегда так делала, укладывая меня спать (мамуля у меня слабенькая, но волшебница). По полу, конечно же, растекся свет фонаря с улицы. Снежинки заглядывали в окно нашего уютного дома с печной трубой из красного кирпича, стоявшего, пожалуй, в самой тихой части города Дора в области Доралис, вдали от шумных улиц и цехов, в окружении таких же аккуратных, добротных, незатейливых строений, лишенных изящества, но милых сердцу тех, кто там родился. И, возможно, в этот самый важный момент моей жизни, какой-то не очень хороший человек пожелал мне не самой легкой дороги.

Я была первым и, как показало время, единственным ребенком. Маме и отцу было за двадцать пять, когда они поженились, а это для провинции приличный возраст. Хотя, надо отметить, что средний возраст смерти в нашей стране был весьма высок. Люди доживали спокойно и до восьмидесяти, что не идет ни в какое сравнение со многими странами-соседями, у коих рождение, обзаведение потомством и смерть могли спокойно и в тридцать лет уложиться. К тому же в столице вступали в брак и позже, и это не было так уж необычно.

Когда я родилась, отец и мать по достатку были на уровне хорошо стоявших на ногах середняков. Оба имели неплохие корни, хорошее образование, конечно же, для нашего города. Будучи достаточно предприимчивыми людьми, господин и госпожа Стиантон прижились на государственной службе: мама работала секретарем в канцелярии Мэрии, а отец был начальником городской службы по поддержанию чистоты и уюта в нашем городе.

Для меня в детстве отец был самым настоящим Императором, потому как имел в подчинении несколько десятков дворников, строителей, трубочистов. И с Ним, проходящим с инспекцией по улицам, частенько за руку здоровались лавочники и фабриканты: мэр-то далеко, а тот, кто решит проблемы по облагораживанию территории или «распугиванию» шпаны силами «указания» страже или «упрашивания» начальника охраны — вот он! И тем самым, появлялся шанс у господ-коммерсантов, что приличная публика дойдет до магазинчика или товар довезут в нужное время после сильного снегопада. Взятки он, наверное, все же брал, но в меру, уличен за этим постыдным занятием не был, и после выхода на заслуженный отдых сохранил добрые отношения со многими горожанами, потому, наверное, его с мамой до сих пор приглашали выпить чашечку отличного кофе, полакомиться выпечкой в кругу тех, кто имеет деньги и связи (конечно же, на уровне нашего городка) приглашали их и на приемы в городскую ратушу, чем родители очень гордились.

Детство у меня было совершенно обычным по меркам того слоя общества, где у детей есть еда, одежда, возможность нормально учиться и при этом оставаться детьми. Так уж, правда, сложилось, что и отец и мать, обладали властными характерами, оттого дома у нас процветала любящая тирания. Если мы в чем-то во взглядах не сходились, решающим было, разумеется, мнение родителей. Например, были у меня попытки самореализации в творчестве: сначала на семейных ужинах, забираясь на большой резной стул, чтобы прочесть стишок собственного сочинения или спеть песенку, потом на школьных постановках, на которые у родителей не всегда наличествовало время и желание приходить. Все мои «театральные» потуги вызывали у них снисходительную улыбку, стихи — важный кивок и предложение заняться математикой. Ох, помню подзатыльники отцовские! В то время, когда он пытался втолковать мне решение элементарных математических примеров, я на потолке считала солнечных зайчиков.

Душу греют воспоминания о няне, которая задорно хлопала мне и подпевала, и моей первой школьной учительнице, смотревшей на ученицу с обожанием и верившей в мое связанное с театром будущее. А это для провинции тот еще вызов устоям! Ибо по всем канонам, как бы ни тянулась местная публика за столичными жителями, но! Женщина должна быть скромна, рожать детей и быть хранительницей очага, а не скакать по сцене иногда в весьма фривольных нарядах. Вроде и не в темные века живем, а кое-что совершенно не меняется в закостенелых представлениях провинциального общества. Театр, ясное дело, так и остался моей мечтой, и если ныне я не могу стоять на сцене, то часто наслаждаюсь, аплодируя из зрительного зала тем, кто сумел дойти до вершины.

Училась я прекрасно на радость всем, была заводилой среди сверстников. Все и шло бы хорошо, если бы не кошмарный трудный возраст, когда девочка становится девушкой и обзаводится кучей проблем, больше половины из которых надумана! А я тогда была пухленькой девушкой с короткой стрижкой. Не мечта мальчишек, которые уже женихались, или за которых уже начинали присматриваться к невестам родители. В любом случае, первые не обращали на меня внимания вообще, а вторые больше интересовались положением моих родителей.

В общем, туча комплексов моих росла, как снежный ком. Большую часть времени я сидела дома и читала. Разумеется, попытки приобщиться к миру растущих и хорошеющих девушек мною предпринимались, и мне помогало то, что я была не глупа и могла иногда даже манипулировать некоторыми из них, создавая, так сказать, иллюзию полезности для их заманчивых стаек, хотя бы выполненными домашними заданиями. Но отсутствие внимания со стороны парней подкосило, и я ревела в подушку в обнимку с книгой, пока за окном девушки бегали на тайные свидания и дарили первые поцелуи.

И вот пришел черед высшего учебного заведения, оно в нашем городе было одно- Императорский институт законоведения и защитной магии. Выходили оттуда дипломированные законники и маги-защитники. И это были не аристократы, для них существовали свои институты военной направленности. Да, маги-защитники были, но слабенькие, для военной службы такие не годились, а использовались как охранники, или в лучшем случае, работали при правоохранителях защитниками в маленьких городках и деревнях. Ведь повелось еще до пришествия к власти Высших, что сильные маги всегда приобщались к военной службе или выполняли охранительные функции, за что наделялись землей, титулом, который давал право этой землей распоряжаться. А земля — хороший доход, если с умом подойти. Да и сильные маги редко рождались у людей простых, магия, как и титулы, чаще всего переходила по наследству.

Способностей у меня не было (от мамы я не взяла даже того малого, что умела родительница) и выбор мой пал (разумеется, под чутким родительским руководством) на факультет законников. Нет, можно было в совершенстве освоить вышивание и домоводство в пансионе, но душа к этому не лежала ни у меня, ни, слава богам, у мамы с папой.

Конечно, как и все, я мечтала о столичных академиях, особенно об Академии Штар, куда попасть было сложнее, чем перекинуться в Высшего. И, конечно же, как и у большинства, эти мечты так и остались мечтами.

Но мне повезло, в институте я обзавелась двумя прекрасными подругами, разделившими мои дурачества, которых мне так недоставало в школе. Были и веселые посиделки, и поездки под бдительным оконном одной из родительниц, в том числе и в столицу, где я ныне проживаю, и знакомство с молодыми людьми на приемах и вечерах.

А вот как раз с парней и начались мои неприятности.

Многие из нас в то время были увлечены историей нашего государства, не так давно была годовщина прихода к власти Высших. В городе решили организовать представление на главной площади, и множество школьных и институтских групп занялись постановкой различных эпизодов из истории, которые распределились по жребию. Эти импровизированные труппы и должны были побороться за приз на городском празднике. Наш мэр был заядлым театралом, и его часто с женой видели на больших представлениях в столице.

Мы с подругами Алианой и Талиной, как бабочки, порхали от одной такой группе к другой. Приятно, что за счет наших высоких отметок и моих, как оказалось, чуть ли не энциклопедических знаний (это им так казалось!) нас везде брали. Мы никак не могли выбрать, где же остаться, пока в одной из групп, не самой, к слову, талантливой, я ни познакомилась с Аликсисом.

Веселый молодой парень, студент второго курса факультета защитной магии, создававший вокруг себя атмосферу легкости и дружелюбия. Был у него такой дар! В общем, одного его поцелуя в щеку на вечере хватило, чтобы организовать в моей душе маленькое извержение вулкана. Ведь в подобных отношениях я была сущим ребенком.

По достатку на тот момент мы были приблизительно равны, как и по социальному статусу, в общем, ничто нам не мешало официально встречаться. Я с гордостью познакомила кавалера с подругами, которые приняли его вполне благосклонно. А вот мама с первой встречи Аликса невзлюбила, о чем она четко, не сдерживаясь, мне и заявила на очередном семейном ужине. Отец тактично промолчал, но сразу было понятно, чью сторону он примет.

Пояснять, что такое первая, причем, весьма поздняя влюбленность, полагаю, не стоит. Я не слушала ни единого слова и пребывала в крайней степени негодования при любой попытке указать на недостатки Али. И делала так, как считала нужным… Единственный ребенок всегда «слегка» эгоистичен.

Курсы и годы шли, мы взрослели, но судьба не так проста, и если уж она что-то для вас уготовила — избежать этого невозможно.

Али был родом из неполной семьи. Отец давно ушел от них, сгинув на просторах Империи, что было необычно для нашего провинциального города. Говорят, он как-то пытался связаться с сыном, но в тот момент Аликсису смысла впускать в свою жизнь отца уже не было. Его мать, державшая небольшую прачечную, убивала себя на работе ради денег, которых семье так не хватало, ведь сын учился, а это учебники, одежда, хоть какие-то развлечения, чтобы не выделяться из толпы, а еще была старшая дочь с внуком и близко знакомым с зеленым змием зятем. Однако же, эта сильная женщина умудрялась держать себя, быть семье стержнем и не опускаться. К слову, моей матери родительница Аликса как раз таки понравилась.

Будучи на последнем курсе Аликсис сдружился с компанией ребят. Я сейчас не возьмусь судить, старался ли он для семьи или в угоду себе, но его поймали на краже в одном из книжных магазинчиков. А кража в нашей стране каралась очень жестко. Тюрьма и лишение права заниматься какой-либо деятельностью, кроме, так сказать, черной: дворники, посудомойки прачки — пожизненно.

Я была в ужасе, ведь оказалась между страшной реальностью и мечтой, которую в душе берегла и лелеяла. Родители лишь важно кивали и говорили, что этого следовало ожидать.

Отец все же смягчился и предложил помощь городского законника, который, рассмотрев дело, заявил, что единственное, что спасет Аликсиса — это примирение с владельцами книг, а как оказалось, книги были весьма недешевы, имели отношение к магическим искусствам и были выставлены на торги в помещении магазина несколькими десятками собственников.

Чтобы не сломать судьбу сына, матери Аликса пришлось занять огромную сумму денег и обивать вместе с Али пороги потерпевших. Одни шли на уступки, другие сильно завышали цену книг, и вылилось все это в сумму, практически равную стоимости прачечной, которую и пришлось продать.

В это время я пыталась, хоть как-то убедить родителей, что Аликсис не так плох, что он лишь пытался помочь своей семье, и сама понимала, что не верю в это. И, если ранее между ними и моим любимым была «хорошей ширины» трещина, теперь она превратилась в огромную пропасть, дна которой видно не было. Но тем, что окончательно разрушило все, что было между нами, стала пропажа из кабинета отца весьма приличной суммы денег.

Я плакала, раздираемая двумя чувствами: понимая, что Али меня предал, раз пошел на такое, и до последнего не веря, что это его рук дело.

Но еще больший ужас ситуации состоял в том, что я была беременна. Да, я познакомилась с миром отношений за пределами невинных поцелуев и объятий, чем вызвала закатывание глаз и сдавленные возгласы своих подруг. Девушка до свадьбы не могла себе такого позволить, опять же по всем канонам. Ох, эти правила и законы! Они нарушались повсеместно, главное не допустить огласки и не давать повода сплетням. К тому же я была уверена, что я и Аликс вот-вот поженимся. Мать поняла, что я в положении, когда шел уже третий месяц. Жестким властным тоном мне было указано, что к нам придет акушерка. Я всеми силами пыталась отсрочить, выпросить, вымолить. Но родители заявили, что никогда Аликса в семью не примут, как и его ребенка, а я буду сама решать свои проблемы, и это без образования, собственных средств и неполучения официальной вольной, позволявшей мне самостоятельно совершать сделки — во всем этом по ее словам мне будет отказано.

А Али… Когда я рассказала ему о произошедшем (а я все еще уговаривала себя, что он не виновен, даже греша на родителей, которые под предлогом пропажи несуществующих денег, пытались разлучить меня с ним, ведь стражей они решили не вызывать), Али на аборт легко согласился, погладив меня по голове и заявив, что это еще не конец.

А я была так подавлена, что пошла на поводу у боязни ответственности и одиночества, страха не справиться. Когда в дом вошла женщина в чистой одежде с чемоданчиком и пронзительными синими глазами, я до последнего надеялась, что кто-нибудь из родных и особенно Али недопустит этого кошмара. Но никто не пришел. А когда все закончилось, я впала в забытье. Три дня лекари пытались вытащить меня, уже, кажется, занявшую очередь к Весам Судьбы.

Я мало что помню, лишь страшные сны, они заставляли сердце заходиться от боли и безысходности. Так я и получила свой дар. Дар-наказание. Темный дар, запрещенный в нашей Империи, и так нелюбимый во всем мире — видение будущего.

Живы были легенды о Сальтирине, Породителе Бездны, обладавшим даром предвидения. Он мог заглядывать в будущее, читая его будто книгу, он вверг королевства (а в тот период истории на территории нашей страны была сотня мелких графств, герцогств и королевств) в страшную войну, и в итоге воцарился на их костях, объединив несколько королевств, сильно потрепав соседей. Он отчасти был создателем той самой Империи, которая позднее переродилась в Иртанит. Знание — сила! А он знал, что будет, если так или иначе направить нить времени. После его смерти, все пришли к выводу, что людей или представителей иных рас с таким даром надо уничтожать, иначе они могут поставить мир перед очередной катастрофой.

Но в моем случае хуже всего было то, что благодаря дару я могла предвидеть только плохое. И даже спустя годы, зная об этой особенности, просыпаться каждый раз при виде крови, которая льется на меня водопадом, без возможности понять, откуда придет беда, кого она коснется — это походило на сумасшествие.

Каким-то немыслимым образом маги-лекари ничего необычного во мне не усмотрели, хотя, позже я стала склоняться к мысли, что моему дару не нужен магический резерв, ему нужны эмоции, переживания, а на момент выписки я была полностью опустошена.

Конечно, после всего произошедшего с Али я больше не встречалась, хотя он всячески добивался свидания со мной.

Однажды его мать подкараулила меня у дверей института. Вся уставшая, измотанная, она спросила, что со мной случилось. Видимо, Аликс не просветил родительницу на сей счет. Я, честно глядя ей в глаза, рассказала правду. Женщина, опустив голову, произнесла тихо, что не надо было, как-нибудь прожили бы. Я, молча, развернулась и ушла.

Жизнь моя круто изменилась.

После окончания института, несмотря на протесты родителей, я, получив родительскую вольную, перебралась в столицу, где благодаря высоким баллам мне предлагали очень неплохое место с перспективой дальнейшего роста. Я любила маму и отца, но жить с ними уже не могла. Обстоятельства почти развели меня и с подругами, мы переписывались, но былой близости уже не было.

Боль от предательства и собственной глупости со временем поутихла, «дверка» к ней в моем сердце все больше прикрывалась сквозняками жизни.

Дар проявлял себя все реже, он действительно сильно зависел от переживаний, а я всячески старалась избегать того, что могло их всколыхнуть, оттого проклятье Сальтирина потухло, как костер, лишенный дров.

В столице я устроилась сначала секретарем, доросла спустя почти семь лет до делопроизводителя. Должность эта была не в чести, не все любят работать со смертью, а мне было легче с теми, кого уже нет, за них уже нет смысла переживать.

Янина Стиантон слыла на работе своей девочкой, ибо умела улыбаться и помалкивать о том, что у нее на душе — что, собственно, никому и неинтересно. К тому же я много и хорошо работала. А это самое главное качество, которое от вас ждут в столице. Я посещала театры, участвуя в городских постановках на уровне любителя, и старалась жить. Просто жить.

Мужчины, подсознательно, наверное, чувствовали мое отношение к «отношениям», оттого редко предлагали мне что-то большее, нежели дружбу и это меня вполне устраивало. Не могла я представить себе человека, которого смогу полюбить и допустить за свою улыбающуюся маску. Но больше беспокоило то, что едва я начинала переживать по хорошему ли поводу или по плохому, как начинал проявляться дар, а хуже чем ощущение, которое он приносил, не было ничего. Но я научилась справляться и с этим.

Семь лет в столице, три из них без гнетущего ощущения, что вот-вот придет видение, сильно меня расслабили. Или жизнь просто дала мне передышку перед ураганом.