Тихая мелодия журчала лесным ручейком, шелестела листьями, купалась в траве. Мелодия пахла морем, разнотравьем заливных лугов, несла в себе нотку винограда, толику яблок, и все это в обрамлении нежного запаха пионов. Невообразимое сочетание, непередаваемый аромат. Его творила сама природа: земля, ветер, горячее солнце, холодная луна, яркие звезды, сизые тучи.

Старая песня родом из Лордерона. Долго уже подобных ей не слышали уши живых, ибо все, кто помнил их, уже были мертвы.

Лучи солнца расплавленной патокой стекали с густых ветвей на землю, скользя по обнаженным рукам женщины, сидевшей на крохотной лесной прогалине. Синяя ткань юбки укрывала ноги. Белая простая рубаха без рукавов. Седые волосы, хотя в самой фигуре ее не было и намека на дряхлость. Наоборот, она была средоточием силы, молодости, запаха и звука, кажется, и само солнечное золото тянулось к ней юркими змейками.

Босые ступни Ле утопали в траве, как в самом дорогом ковре, вытканном эльфами. Шаги были легкими, тело невесомым, дыхание свободным. Она шла, почти пританцовывая, не смущаясь, хотя понимала, что нага. Длинные волосы волной укрывали спину. Она чувствовала себя дриадой, которых воспевают жители Дарнаса. Даже ноги так же резвы, хоть и нет у нее копыт и хвоста.

— Эльфы — удивительные создания. Они преклоняются перед природой, становясь ее прекрасными орудиями, защищая и творя, — женщина подняла руку, и на ладонь ей опустилась разноцветная бабочка. Трепетные крылышки сложились, затейливый узор их жил собственной жизнью, гипнотизировал, манил. — Присядь, Лейна Ринн, — бабочка вспорхнула, а та самая ладонь, что предоставила насекомому удобную площадку для отдыха, похлопала по земле рядом с человеческой женщиной. — Красиво, правда?! Так мало в нашем мире таких мест. Постепенно они исчезают. А сколько умирает разумных существ, чтобы сохранить подобные этому островки прекрасного? Правда, к сожалению, иногда бывает недостаточно и смерти.

Она оправила юбку, разглаживая невидимые складки, и повернулась к Ле. Глаза ее были удивительно красивыми, лиловыми. Молодая, без единой морщинки, но во взгляде ее сквозила вселенская усталость.

— Нелегко пришлось, — женщина вздохнула, — Высокорожденных тяжело направлять. Их души особы. А уж душа Сильваны — мир, похожий на ее драгоценный Луносвет, только наоборот: снаружи все мрачно, обвито паутиной, присыпано пылью, обвалившимися лепнинами, а внутри… Внутри у нее солнце и свет. Правда, она скрывает это даже от себя, хорошо скрывает. Пытается быть не той, кем является, — незнакомка усмехнулась и возвела глаза к небу, прятавшемуся за густой листвой.

Ле сидела тихо, она только сейчас поняла, как замерзла, точно шла до этого по ледяной пустыне днями и ночами и теперь наслаждалась живительным теплом, исходящим от ее собеседницы. Девушка не понимала о чем толкует женщина, сидевшая рядом.

— Как ты думаешь, где ты? — женщина улыбнулась.

— Не знаю. Все равно… Главное — тепло!

— Что ты помнишь? — не унималась собеседница.

— Холод. Он окружал, сдавливал. А мне надо было с ним … бороться. Почему-то… — хрупкий стебелек неизвестного растения надломился в ее пальцах.

— Так всегда чувствуют себя те, кто был одинок. Мне жаль, что Вариан пошел на поводу у собственного гнева и поверил наветам. Но и его можно понять. Его слишком часто предавали. Тех, кто у власти, это никогда не обходит стороной, — покачала головой собеседница.

— Кто такой Вариан? — спросила Ле, наматывая на палец сорванную травинку.

— Чтобы ты вспомнила, кто это, ты должна вспомнить то, что для тебя важнее всего, — женщина перехватила руку жрицы, заставив посмотреть на себя.

— Важнее всего? — Ле непонимающе воззрилась на незнакомку.

— Когда-то я решилась родить сына. Надеялась передать ему мудрость и силу. И что греха таить, переложить на его плечи свой долг. Я верила, что он родится с чистой душой. И, возможно, так оно и было. Но вся Скверна, что жила во мне, передалась и ему. Вместо спасителя, я родила осквернителя.

— Сын… — травинка упала на изумрудный ковер мертвой ниточкой.

— Да, жрица, вспоминай! Ведь ты еще даже не дала ему имя. Не коснулась его. Разве это не важнее всего?!

Размытые фигуры, туманные лица, голоса из другой жизни.

— Кто послужит поддержкой и опорой ему? Кто научит его любви и состраданию? Только мать. Я не дала своему сыну ничего кроме жизни и духа демона. Твой сын тоже наделен великим будущим, но только рядом с тобой он сможет начать его воплощать.

Фигуры в балахонах, запах магии, артефактов, крови и крик младенца. Ее сына. Одна из фигур держит на руках крохотный комочек, завернутый в белую простынку. У маленького человечка темные волосики, маленькие пальчики, зажатые в кулачок. Она чувствует, он ищет ее, ее молока, вкус которого не сравним ни с чем. Только его глаза так не похожи на человеческие. Они — расплавленное серебро, в озерах которого плавают черными точками острова — зрачки, они пока едва открываются, но в них уже что-то чужое и невыносимо родное.

— Малыш… Сильвер!

— Да, девочка моя. Молодец! — женщина порывисто сжала руку Ле.

Блаженство, в которое погрузилась было жрица, улетучивалось. Потолок комнаты, старые струганные доски, запах свежих цветов. Тихие солдатские песни. Стук деревянной посуды. Город похожий на кусочек торта от гениального кондитера. Высокие арочные окна, острые шпили, изразцы. Тьма подземелий и запах смерти. Грохот шагов того, кто не обладал плотью, и смачные шлепки того, у кого плоти, чужой, было в изобилии. Скрип доспехов, и натянутая тетива лука, как струна мандолины, что поет, едва коснешься ее. Холод и дождь, облака, пожиравшие и выплевывающие жрицу. Холодные, точно железные тиски, что удерживали, не давая застрять в гигантских дождевых тучах. Демоны…

Мужчина, чьи руки казались надежной крепостью, чьи глаза были омутами, в которых она тонула. Ее Сильвер был зачат в любви! Ребенок! Ее сын!

— Мало времени у тебя, жрица, приближается Легион, но и тут, на Азероте, свой «Легион». Ты попала в эпицентр бури. Кто-то мстит, считая, что вершит правосудие, кто-то хочет получить то, что и не надеялся даже подержать в руках, кто-то подчинился чужой воле, надеясь исправить содеянное. Ты, Лейна Ринн, выбрала свой путь, когда позволила Королю войти в твою жизнь. А посему допустить, чтобы предатель оставался у власти, ты не имеешь права! Ради Вариана, ради своего сына!

Женщина резко встала, она грозно возвышалась над Ле, и, наклонившись, вцепилась в плечи жрицы, сдавив так, что Ле стало больно и опять холодно. Лиловые глаза заволокло черной непроглядной тьмой.

— Никому не подчиняйся! Все захотят тебя использовать. А, ты, Лейна Ринн, живи, не сдавайся. И помни, Свет ты призовешь или тьму, лишь чистота твоих помыслов решит, на чьей ты стороне, все остальное лишь орудие твоего гнева.

Грудь жрицы сдавило холодом, он проникал в самый дальние уголки души, звал, разбивал на миллионы осколков-льдинок воспоминания и чувства.

Чья-то рука держала ее сердце. И Ле начала бороться. Нет, не потому что незнакомка просила, а потому что ей хотелось коснуться волосиков сына, ведь он был так похож на того, о ком пело сердце.

Ледяные пальцы сжимались все сильнее, требовали подчиниться. Ле вцепилась в эту руку, в глубине ее замерзавшего тела вдруг разгорелся огонь, ее магия. Рука-мучитель судорожно дернулась, попыталась избавиться от прикосновения, но Ле держала ее, не отпуская.

Лесной пейзаж разлетелся как разбитое зеркало, женщина обернулась туманом, и перед ней засияли холодным светом испуганные глаза валь’киры, которая пыталась вырваться из хватки жрицы, корчась от боли и беззвучно крича. Крылья бесполезно трепыхались, валь’кира отчаянно пыталась взлететь, но Ле будто весила, как Черная гора, и у крылатой воительницы не хватало сил.

— Имя! — вдруг прохрипела Ле, испугавшись собственного голоса.

Валь’кира забилась сильнее. Тьма от движения ее крыльев оживала, разбавлялась синим и фиолетовым, зеленым и желтым, как Северное Сияние Нордскола, Ле видела это чудо на картинах мастеров.

— Имя! — золотые всполохи побежали по телу жрицы.

— Скульд…

Рука разжалась, и Ле вдруг поняла, что пока они «сражались», вокруг бесновался ветер. Но сейчас мир погрузился в тишину и покой, мир тьмы, посреди которой они парили, тяжело дыша, пристально следя за движением друг друга.

— Как тебе удалось? — валь’кира рухнула на колени, крылья ее бессильно повисли. — Ты была мертва! Я чувствовала! Иначе бы не могла коснуться тебя…

— Пока есть тот, кому принадлежат мои душа и жизнь, ты не можешь ничего забрать.

— Но я хотела Воскресить! Моя королева просила…

— Зачем?!

Валь’кира сглотнула.

— Чтобы ты возглавила армию темных жрецов Отрекшихся.

Ле отпрянула.

— Королева… Сильвана?

— Да.

— Где мой сын? — голос жрицы стал суровым обжигающим Светом.

Валь’кира сжалась.

— Я… Я не знаю… Я лишь… Отпусти, прошу, я так хочу жить! — ее глаза потухли.

Ле вдруг осознала, что горит, огромный поток магии в ее груди бился и пульсировал.

— Скажи ей, что нет нужды воскрешать того, кто жив…

— Как пожелаешь, Королева — жрица! — встрепенулась валь’кира, в глазах ее вспыхнули неверие и радость.

— Я не королева…

— Как пожелаешь, жрица… — прошептала Скульд, растворяясь во мраке.

Ле тоже потянуло куда-то во тьму, но она была осязаемой, знакомой. С ней она знала что делать.

* * *

Кадгар уже больше полугода жил на границе сна и бодрствования. Усталость, напряжение от угрозы нового вторжения Легиона. Попытки Повелителей Скверны проникнуть в его мир, за судьбу которого маг так радел.

Гул’Дан и Саргерас были страшной угрозой, но еще страшнее было то, что повсеместно находились те, кто желал продать свою душу демонам в надежде получить власть или просто выжить.

То, что случилось с Варианом, которого он помнил еще ребенком, Кадгара потрясло. Жрица вызвала в маге исключительно светлые чувства, и настолько искусное притворство явно требовало аплодисментов самой искушенной публики. А итог… Вариан сломлен. Он бы никому не сознался, не показал вида, но Кадгар знал короля. Ринн мог обмануть всех, даже себя, но не мага, который уже прошел через предательство собственного учителя, которого почитал и боготворил.

Невозможно противостоять всем бедам в одиночку. Самый твердый характер, самая сильная воля иногда нуждаются в опоре. Боль короля холодила сердце Верховного мага. Он боялся, что тот наделает глупостей, сорвется. А ведь он, в каком-то роде, светоч своего народа.

Что-то говорило магу, что не все так просто в этой истории. Но времени разобраться в этом у Кадгара катастрофически не хватало. Возможно, женщина связалась с Легионом не просто так. Уж больно легко ушел Андуин. Может быть, причины были не во власти…

Маг пытался найти оправдание поступку жрицы, чтобы спасти душу короля. Но все было против нее. Все. И это было самым подозрительным. Астера, давший ей сан, первым кричал от ее предательстве, ломая руки. А ведь его старый друг редко ошибался.

Но не слишком ли все просто?

В одном из своих странствий по Азероту в поисках силы, способной победить Гул’Дана, Верховный маг забрел в город Прибамбасск. Белые пески тут текли, подобно воде под ногами, и здесь чувствовалось, как нигде в ином месте, присутствие драконов. Пещеры времени, что располагались недалеко от гоблинского городка, источали древность, были отражением силы тех, кто правил Азеротом еще до появления людей.

Небольшая таверна, где остановился уставший маг, могла похвастаться лишь парой посетителей.

Кадгар опустился за один из столов в дальнем углу, ища спасения от ненавистного всепроникающего песка и жара. За соседним столиком пристроился огромный орк, который, похоже, общался уже не с первой кружкой эля. Однако вел себя смирно. На другом конце зала сидел паладин. Молодой человек, был на взгляд Кадгара, мечтой девушек: светлые волосы, голубые глаза, вот только выражение лица хорошо одетого мужчины говорило о том, что его мало интересовали служанки, специально зачастившие мимо, зазывно виляя бедрами. Он пил медленно, потягивая вино, но не наслаждался им, скорее используя, как лекарство против глодавшего его «нечто».

Маг заказал еды и вина и уже приступил к утолению голода и жажды, когда на пороге таверны появился гном. Он окинул цепким взглядом посетителей, задержавшись на Кадгаре, но капюшон хорошо скрывал мага от посторонних глаз, и целенаправленно пошел к паладину. Тот оторвал взгляд от кружки и вопросительно посмотрел на гнома. Усиленный слух, которым наделил себя Кадгар, был волшебником не раз уже восхвален.

— Хватит киснуть! Есть работа!

— Не хочу, — буркнул паладин, уткнувшись в кружку.

— Заказы проходят мимо, — гном говорил это, не повышая голоса, но в нем сквозило явное неодобрение.

— Каждый раз, когда я слышу, как они чернят ее имя, мне хочется распотрошить весь этот демонов мир, — взбеленился паладин.

— Я понимаю, Лейна была твоим другом…

— Она была не просто другом, она рисковала своей жизнью ради меня, она спасала меня, моих друзей, она делила со мной хлеб и воду, — кружка, встретившись со стеной, разлетелась в дребезги, заставив вздрогнуть всех, кто был в таверне, включая орка.

— Мы все равно ничего не можем изменить…

— И от этого только хуже, — паладин прошипел это подобно змее. — Но если бы мне кто-нибудь дал ниточку, чтобы доказать, что мой друг никого не предавал, я бы сделал все ради этого, и плевать на деньги.

— Что ж, молодой человек… Ниточки у меня нет, но вместе у нас будет шанс ее отыскать, — Кадгар материализовался перед спорщиками так резко, что те от испуга вскочили, в руках разбойника-гнома сверкнули кривые кинжалы. — Если вы ведете разговор о Лейне Ринн, конечно! — Кадгар скинул капюшон.

Оба мужчины быстро поклонились, признав Верховного мага.

— Возможно, если мы поймем, что же было причиной поступка леди Ринн, и имел ли место сам факт предательства, мы спасем одного конкретного человека и целое королевство. И раз, как я слышал, вы выполняете заказы, я официально нанимаю вас для расследования!