— Граф, значит… — гном воздел глаза к небесам и разве что не насвистывал от удовольствия.

— Ты и так это предполагал, — невозмутимо заметил Роттарик Сайдал, надвинув шляпу на глаза.

— Предполагать — одно, а знать — совсем другое, — Алик хитро улыбнулся. — Именито ли его семейство среди людей, а, Скай?

Негласное правило — соратники не рассказывают о своем прошлом, если не хотят — почиталось в команде Ская, да и в любой другой, где от взаимовыручки и командной работы зависела жизнь. Но тут гном был во всеоружии: не он выпытал у бедной старушки правду о происхождении мага, та сама все выложила, и хотя гном наверняка подозревал, что Рот, с которым они прошли огонь и воду, явно не из просто люда, тут отказать себе в радости подколоть друга Алик не смог. Правда, попытка приобщить к этому еще и Ская с треском провалилась. Да и понятно было, что Алик дальше их тесного круга полученные сведения не пустит, даже если от этого будет зависеть его жизнь.

— Мой отец никогда воином не был, если ты об этом, мой друг. Он маг и ученый, много сделавший, чтобы ветвь огня развилась в отдельную сильную отрасль магической науки. Ибо еще со времен древних маги предпочитали тайную, позабыв о силе стихийников, считая, что тот же огонь подвластен лишь драконам.

— Ты, должно быть, баснословно богат? — гном от удивления вынул соломинку, которую гонял из одного уголка рта в другой.

Роттар улыбнулся.

— Мое семейство богато, и мой младший брат, которому я передал свое право на титул, стал достойным продолжателем рода, он талантливый волшебник и изобретатель. Отрада отца.

— А ты — белая ворона? Или нет, паршивая овца?

— Я просто избрал свой путь, — пожал плечами Роттар.

— Небось из-за бабы? — не унимался гном.

— Нет, я не считал, да и не считаю себя тем, кто может положить жизнь в угоду представлениям родных о том, какой она должна быть, это уже кабала, а не любовь.

Гном замолчал, больше шуточек он не отпускал и вообще эту тему не затрагивал. Может, друзья узнают и о его прошлом в свое время. В нем тоже все было не так просто. Ведь не рождаются же дети с кинжалами в руках, хотя орки думают по иному…

Может, под перестук копыт им всем захочется рассказать друг другу что-то важное, покаяться или, наоборот, получить одобрительное похлопывание по плечу. В конце концов, они ехали за ответами. И никто не мог дать гарантию, что судьба будет к ним благосклонна, ибо хоть Скай и не говорил того прямо, но он желал отомстить за Лейну. Только противником его был тот, чья сила могла поражать сильнейших из воинов, а коварство было настолько велико, что хватило того одурачить целое королевство. И может сам король закроет глаза на это зло, подпав под его чары…

А, и конечно же, в случившемся с Ле Король виноват не меньше!

Выбора себе паладин не оставил. Только разве друзья оставят его один на один с такими врагами?

* * *

В кабинете, медленно покоряемом сумерками, стояла та тишина, что предназначена всегда лишь для одного человека. Та самая, что может настигнуть в гуще сражений, когда кипит кровь и поет меч в руке, та, что может накрыть в центре рукоплещущей толпы.

Вариан в последнее время стал часто в нее погружаться. Он знал, там, за окном, на площади прогуливаются придворные, на плацу могут еще тренироваться воины, и наверняка гудит вечерний город-улей, а в парке поют соловьи, бегут ручьи по порогам-ступеням, неся чистую холодную воду к морю через проложенные каменные отводы. Жизнь идет, ее не остановят слезы и мольбы, грохот оружия и гром пушек, бури и непогоды. И пока жива последняя травинка — в мире не наступит тишина.

Воину не пристало думать о тишине, но Вариан был не просто воином — он был королем, а короли должны об этом думать, чувствовать это. Вот в чем парадокс! А может, он не хотел подпускать к себе подобные мысли, как и любое живое существо, боясь конца… Хотя, больше даже того, что чего-то не успеет, не доделает. Взвалив на себя тяжкое бремя власти, Вариан боялся, что другие не смогут его нести должно. Андуин не сможет…

Только ведь…

Сколько сменилось поколений, сколько раз падал и поднимался с колен Штормград?!

В гордыне своей королю казалось — только на его деяниях и на деяниях тех, кто его окружает ныне и держится весь этот мир. Но ведь это не так!

Разве драконы ни живое тому подтверждение? Они тысячелетиями создавали и охраняли созданное, но ныне и они уходят, и что же? Ветер дует, солнце светит, весна, она тоже придет! Драконы бились плечом к плечу с людьми, с эльфами, теми, кто думал, что без них все исчезнет… Но оно не исчезло, наоборот, росло, пусть через кровь и боль, но пробивалось, становилось сильнее.

Когда-то на месте этого дворца стоял другой дворец. И был в нем сад. И может не был он столь изысканным, но для маленького Вариана его не было роднее и милее сердцу: там он еще малышом играл с отцом, и не только в упражнениях на деревянных мечах были эти игры. В них помимо науки и книг были и веселье, удивительные тайны, которые мудрый отец рассказывал сыну.

А потом пришли орки, но жизнь не закончилась и тогда.

Был и другой дворец, новый, отстроенный, и в нем тоже был сад, где среди густой листвы и увитых виноградом беседок впервые поцеловались он и Тиффин. Сердце короля тогда бешено колотилось. Молодая женщина была прекрасна: шелк волос скользил по плечам, лучистые голубые глаза были полны нежности и тепла. Это тепло можно было ощущать также явственно, как золотистый жар солнца. Для кипящей в крови молодости они шли к этому поцелую долгой и тернистой дорогой, а ведь молодым так хочется всего и сразу.

В том же саду бегали по густой зеленой траве маленькие ножки Андуина. И первая магия принца, она тоже проявила себя там — золотая искорка, теплая. Она так и осталась в сыне. И Вариан надеялся, что она всегда будет с Андуином.

А потом пришел Смертокрыл, но жизнь ведь не замерла!

И вот новый дворец, яркие глаза — изумруды, нежные прикосновения, и тоже золотое тепло.

Горечь, боль до звериного оскала, но мир же все равно жив.

Вот ведь в чем соль!

Грустно совсем другое…

Каждый раз Вариан говорил себе, что не даст злу дотронуться до самого дорогого, но каждый раз проигрывал. Судьба смеялась над ним. И король устал, нет, не сдался, не опустил руки, просто сознался сам себе в очевидном.

Главное — успеть защитить Андуина от предателя. Дать ему время возмужать, ухватить свободу — шуструю белку, до того, как на плечи юноши ляжет тоже самое бремя. Видят боги, сын уже не раз показывал свою мудрость и дальновидность. Пора уже признаться себе, что он — не ребенок. Да, не воин, но может и не воины ныне нужны людям.

Если потребуется, сама жизнь заставит измениться, подстроиться. Есть вещи, которым научит только она.

Сложно сказать, что стало поводом для таких откровенных рассуждений, но Вариану казалось, что виной тому отчасти уход Ресала и Каладрии. У них было все: надежды на будущее, возможности, мечты. Но крайне редко судьба согласует свои действия с людскими желаниями, не давая порой и шанса противопоставить что-либо ее силе, заставляя задуматься о несправедливости бытия, приучая к смирению. А вот и еще один парадокс — король не должен мириться с ужасами судьбы. Его роль в том, чтобы с нею сражаться. Только мудрыми должны быть решения на этой войне, пусть даже иногда надо принимать, уступать, но проигрывать нельзя.

А будут ли правильными решения того, кого настигает тишина?

Тихий стук в дверь заставил Вариана отвлечься от грустных мыслей.

— Мой король?

— Прошу, друг мой.

Кадгар прошел к большому креслу возле широко стола, в том смысла не было, но он все же подвинул чуть тяжелую мебель, дерево загремело по деревянному настилу пола.

Почему — то магу казалось, что тишину, стоявшую в кабинете монарха нужно нарушить, она была вязкой, тяжелой, какой-то болезненной. К сожалению, Кадгар не раз уже встречался с ней. И допускать ее до Вариана магу совсем не хотелось.

— До меня дошли слухи, но хотелось бы услышать это от тебя, — губы короля дрогнули.

— Он мертв. Тралл свершил суд, хотя меньше всего этого хотел.

Повисла тишина.

— Все уходят, так или иначе. Может, зря я тогда не позволил шаману совершить задуманное.

— Мне бы хотелось сказать «да», но мир зиждется на равновесии, и я уверен, вселенная знает наперед все наши шаги и у всего есть свои причины, мой король, мы просто слишком слепы, чтобы их видеть.

— И в чем ты видишь причину того, что случилось с Лейной?

— В истине, — Кадгар смотрел прямо, не таясь. — Тот, кто хотел наказать тебя, не смог скрыть своего участия. Кто знает, что было бы, пойди он другим путем. Хотя плата за это оказалась слишком высока…

Мужчины надолго замолкли.

— И что нас ждет дальше? — тихо спросил король.

— Боюсь, война…

— Пожалуй, мой друг, скажи ты мне, что у нас впереди мир и процветание, я бы испугался больше. Уж больно невозможным бы было такое твое предсказание.

— Пылающий Легион неумолим и беспощаден, мой король. Я не уверен, но…

Вариан вдруг улыбнулся.

— А я уверен, мы переживем и это.

Король встал. Большое резное кресло, подарок дворфов-ремесленников, скрипнуло под тяжестью его ладоней. Взор его обратился к погружающемуся в сумерки Штормграду.

— Сведения еще не точны, я еще хочу верить… — начал было Верховный маг.

— Я знаю, развязка близка. Развязка всего, — в голосе Вариана Ринна не было ни страха, ни сожаления.

Но Кадгар с удивлением услышал в интонации короля что-то до боли знакомое. Что-то, что хранилось глубоко в памяти, в уголке сердца.

Учитель. Медив… На мгновения, когда того покидало безумие, он говорил также, без горечи, без страха, лишь с лёгкой грустью, это было незадолго до того, как меч Лотара даровал магу свободу от проклятия.

Может, сейчас мудрый Кадгар своим признанием лишь ускорит победу тишины, уже ставшей похоже верной спутницей короля?

Остановиться?

Маг тяжело вздохнул.

Облака за спиной Вариана летели по темнеющим небесам светлыми кляксами. Птицы пели и шелестела листва в дворцовом саду…

Король прав, и Кадгар знал это. Вселенная переживет все.

— Дренор на многое открыл глаза, мой король. Я знаю теперь, кто такой Астера. Хотя бы за это следует сказать «спасибо» Гаррошу. Если бы ни время, с которым решили поиграться, как нерадивые дети, сильные мира сего, я возможно не узнал бы правды. И ты прав, развязка близка. Лейна Ринн будет отомщена.

Плечи короля расправились, а голова чуть качнулась. А Верховный маг мог бы поклясться — Вариан вздохнул полной грудью, свободно, как человек, избавившийся от страшной болезни.

Больше никто в тот вечер не проронил ни слова: Кадгар думал о будущем, а король… наслаждался тишиной.