Уже давно стемнело, когда автобус въехал в Великий Новгород. Усевшись поудобнее, я надеялась увидеть что-нибудь интересное, но все, что удалось разглядеть сквозь грязное окно — это неоновые очертания магазинчиков, мелькающие людские силуэты, пятна фонарей и пролетающие тени автомобилей.

Мы много раз порывались с Димкой съездить сюда, в город, где Рюрик обязался править и хранить эту землю от ворогов. Но все как-то не срасталось.

Муж поведал, что еще в пору его детства, где-то на границе Новгородской и Ленинградской областей у них была дача. Умелец-строитель, а по совместительству первый хозяин выделенных предприятием и государством соток, сделал домик в стиле миниатюрной копии барского особнячка с мезонином. При нем был большой сад со старыми яблонями, которые уже в пору приобретения дачи родителями Димы не плодоносили. Но тень их была густой и приятной, и Димка рос среди этих монахинь, устраивая на раскидистых ветвях гнезда и секретки. После смерти отца дачу продали. И новый хозяин прямо при Диме начал вырубать старые деревья. Я, помнится, улыбнулась и сказала, что история навевает мысли о «Вишневом саде». Дима тогда погрустнел…

Сейчас, когда ничего и никого не вернуть, подумалось с грустью, а могла ли я иногда просто промолчать?! Ведь порою, даже не желая того, своими репликами я задевала его за живое. Под конец нашей семейной жизни это стало происходить все чаще. Я была обижена, и все, что накопилось — выливалось в злые фразы и насмешки. С годами понимаешь, что действовать надо жестче, а вот говорить мягче. Люди болезненно относятся к словам, чтобы не говорили о возрасте и опыте.

Когда автобус прибыл на автовокзал, я, бросив взгляд на расписание, поймала такси до больницы, по дороге обсудив с веселым водителем, как же велика разница в цене на этот вид транспорта в мегаполисе и обычно городке.

Областная клиническая была такой же, как и любая другая больница в России: люди, плакаты, пластиковые двери и запах лекарств и чего-то еще, такого больничного… Как и всякий здоровый человек, больницы я ненавижу и стараюсь проводить в них как можно меньше времени, особенно, в таких, где предполагается стационар. Болезнь для меня схожа с тюремным заключением, и ей даже решетки на окнах не нужны.

Девушка в регистратуре в это позднее, по меркам провинциального города, временя, когда большинство уже закончили работу и давно сидели по домам, долго пыталась понять, что же мне надо. В связи с тем, что Валентину Алексеевну стражи правопорядка еще своим присутствием не почтили, она и числилась как неизвестная.

Бахилы, бумаги, бесконечные коридоры, но я добралась-таки до пункта назначения.

Небольшая палата на двух человек, удивительно чистенькая. Вспомнилось, как разок я заглянула в Питере в Александровскую больницу. Впечатлений было море. Постъядерная зима вместе с зомбиапокалипсисом отдыхали или были наиболее приближены к объему царившей разрухи. Правда, то было лет шесть назад.

На кровати, укрытая одеялом, лежала женщина. Бледное, осунувшееся лицо, закрытые глаза с темными кругами, бескровные губы. Мама Димы.

— Спит. У нее небольшой кровоподтек в затылочной области, — пояснила медсестра. — Ударилась или ударили, но слабенько, по касательной.

— Она проживала у знакомой в Питере. В их квартиру проникли. Знакомая в больнице в тяжелом состоянии. Мы подумали, что Валентину Алексеевну… похитили, — я наклонилась к старушке, стараясь расслышать слабое дыхание. Сколько же на ее долю выпало испытаний? Нет единственного сына… Я даже в страшном сне не подпускала к себе мысль, что с Абрикосом может что-то случиться.

— Не похоже, чтобы похитили, — авторитетно заявила медсестра. — На вокзале она была одна, как пояснили с бригады скорой. При сотрясении мозга могут наблюдаться дезориентация и частичная потеря памяти, других повреждений нет. Ни синяков, ни ссадин. Она, скорее всего, после травмы очухалась, сама оделась и ушла. Со стариками такое бывает.

— Это лечится? — грустно поинтересовалась я.

— Должно пройти со временем, — пожала плечами дама в халате. — Хотя, сами понимаете, в таком возрасте ничего обратимого не бывает. В любом случае, сутки — полтора мы будем ее наблюдать. Пойдемте, надо заполнить бумаги. Мы полицию известили. Они после десяти обещали подъехать, сказали раньше не ждать, раз родственники вроде как объявились.

— Полиция… — что-то я забыла. А точно, Варков!

— Одну секунду, надо сделать один звонок, — я полезла в карман юбки.

— Буду ждать на посту, — медсестра кивнула на выход.

Я последовала за ней и, подойдя к окну в холле, набрала внесенный в память телефона городской номер. Уж не знаю, какой режим работы в Управлении, скорее всего круглосуточный, Варков взял трубку быстро.

— Слушаю, — голос его был уставшим.

— Анатолий Иванович, это Софья. Вы просили позвонить.

— Да. Что там? Мне еще не отзвонились из Новгорода, — мужчина, чувствуется, был не в настроении.

— Сказали, что полиция по таким делам приезжает после десяти, ведь личность уже вроде как установлена. У Валентины Алексеевны легкое сотрясение мозга. Медсестра, которая за ней присматривает, сказала, что возможно ее никто и не похищал, а в результате травмы она сама могла бессознательно уйти из квартиры. Других повреждений нет.

Варков промычал что-то нечленораздельное.

— Поговорить с ней не могу, она спит, — продолжила я. — Ее тут еще сутки как минимум продержат. Мне завтра на работу. Но если все будет хорошо, послезавтра я могу приехать и ее забрать.

— То есть, вы обратно в Питер в ночь?

Я прямо представляю, как бровь Варкова поползла вверх.

— У меня нет выбора. Последний автобус уходит в одиннадцать вечера.

Телефон вдруг замолчал и порадовал смс, что мои денежные средства иссякли. А довершением приятных новостей стало то, что на экране замигала надпись об оставшемся заряде батарее в один процент. Вчера телефон на зарядку я поставить забыла, переобщавшись с коньяком.

— Черт! — хорошо, что хоть родителям позвонила.

Проковырялись мы почти до десяти. Но я дождалась приезда уставшего дознавателя. Он выслушал пояснения, по извечной русской традиции глубинок дал подписать пустой лист, списал данные паспорта и, уточнив, заберу ли я потерпевшую (а новгородские органы и рады были спихнуть это дело на своих питерских коллег) отпустил с миром.

Валентина Алексеевна так и не проснулась. Я оставила медсестре почти все содержимое кошелька, попросив присмотреть за старушкой, отложив немного денег себе на такси и на автобус, продиктовала номер телефона, попросила сообщить о ее состоянии и заверила, что приеду послезавтра. Понятное дело, никто не любит потерянных старушек.

И в половину одиннадцатого я вылетела из больницы и на такси, дежурившем у ворот, понеслась обратно на автовокзал, едва успев на автобус. Мне повезло, место оказалось удобными настолько, что можно было вытянуть ноги, попутчика по сиденью у меня не было, и я задремала.

Меня, как и то небольшое число пассажиров, что следовали в Питер, разбудил скрежет. Ехали мы не быстро, и водитель легко справился с управлением, хотя большая машина пару раз вильнула по дороге. Причиной стало колесо, отлетевшее и лежавшее в придорожной канаве.

Водитель мужчина средних лет прыгал вокруг колеса и чуть накренившегося автобуса, хлопал руками по коленям и поминал всех, кого знал, добрым словом, пока мы цепочкой выходили из транспорта.

— Запаска есть? — поинтересовался один из мужчин-пассажиров.

— Какая тут запаска? Ты посмотри! Тут тягач нужен, — водитель всплеснул руками.

— А нам как быть? — молодая женщина, сидевшая в автобусе прямо за мной, куталась в пальто и переминалась с ноги на ногу.

— Вызову автобус на замену, — водитель набрал номер и заговорил с диспетчером.

А я запрокинула голову и наблюдала за бегущими в небе тучами, вопрошая высшие силы — за что мне все это? Месяц кривой улыбочкой, выползая из быстро пробежавшего облака, напомнил, как глуп вопрос, адресованный вселенной, которой до крупинок-людей нет никакого дела. Вспомнилось смс Тропинина. Интересно, а чего от меня хотел он?

* * *

Анатолию Ивановичу которую ночь снился один и тот же сон. Приказ о повышении! Он пришел! Варков уже практически чувствовал запах краски и ощущал тепло бумаги, прошедшей нутро принтера и выдавшей ему то, к чему он стремился. Только обязательно сон прерывали: звонил телефон, пихалась жена, наступало утро, о котором извещал будильник. В этот раз во всем был виноват извивающийся на тумбочке мобильный.

И, ей богу, послал бы Варков просителя, но звонил Тропинин. Анатолий уже начал сомневаться, страдает ли Итальянец таким человеческим недостатком как сон.

— Да, Вить, — тихо пробормотал разбуженный.

— Где Софья? — Итальянец в общении с друзьями не утруждал себя общепризнанными фразами, то есть, не тратил время на «здрасте», «пока», «как дела», «а не разбудил ли я тебя». Это, по его мнению, было высшей степенью дружеских проявлений.

— Я же говорил, уехала Новгород Великий.

— И когда вернется?

— Собиралась ночью. Ей завтра на работу.

— Уже ночь.

— Вита, — обозлился Анатолий. — Автобус не самолет. Если она выехала в одиннадцать в лучшем случае приедет в Питер только в три ночи, там вроде часа три-четыре езды.

Варкову очень хотелось позвонить Софье и по-человечески умолять уже переспать с Итальянцем, чтобы тот успокоился. Зацикленность была хороша в определенных сферах жизни. Но тут! Похоже, его друг обзавелся парой комплексов в свои сорок с хвостиком. Варков уже мечтал о том, чтобы появилась в жизни Итальянца баба, на которой тот и успокоится. Потому как боялся представить, что будет с тем лет в пятьдесят! Хоть с Нонной пусть сойдется, хоть она и та еще…

— У нее телефон выключен, — мрачно сообщил Тропинин.

— Да, и такое бывает, вышки не везде ловят, — уже не шепотом возмутился Варков. — Телефон мог разрядиться, — зыркнув на округлившую глаза жену Ирину, Анатолий, кряхтя, встал и вышел из спальни и, пройдя на кухню, заговорил нормально, не опускаясь до шепота. — Вита, это реально не смешно, ты бабу эту видел сколько? Раза три? Четыре? Что за одержимость у тебя такая? Успокойся. В конце концов, она одинокая, взрослая, приехал с побрякушкой, цветочком и бутылкой. Не мне тебя учить. Она не откажет.

— Ты всегда, Якорь, позиционировал себя тем, кто разбирается в людях, — усмехнулась трубка голосом Тропинина. — Неужели не заметил, что Софья — девочка правильная. Но ты прав, что-то я загнался. Атмосфера в кризис накалилась, а это тебе не девяностые, стрелку не забьешь. Я подумал, что Мардук решил мне подгадить, ты знаешь, Сережка для меня все. Да и постоянно в напряжении. И тут она подвернулась в своих розовых медведях… Хрупкая… — голос Тропинина был каким-то странным. Мягким что ли…

— Не понял. В каких медведях? — Варков уже начинал потихоньку клевать носом.

— Забудь. Согласен с тобой, это уже идиотизм.

Варков не поверил и на всякий случай приложил телефон к другому уху.

— Отбой? Никаких плохой — хороший полицейский и прочих спектаклей?

— Да. С меня причитается.

Варков так облегченно вздохнул, что сдул салфетки, заботливо разложенные женой на кухонном столе. И пошел спать, очень надеясь, что погоны не так далеки от горячего листочка со званием, хотя бы во сне. А если вспомнить, что Вита выдал ему волшебную ссуду и подогнал прекрасный участок земли под дом, то жизнь начала налаживаться.

Сон приснился, но в нем почему-то был Тропинин, с обезумевшим лицом метавшийся среди бредущих куда-то людей, он кого-то искал, но не находил.

* * *

Автобус, который вызвал водитель нашего «травмированного» транспорта, прибыл спустя почти три часа, видимо, доехав из Питера до Новгорода и поехав обратно. Благо в нашем автобусе было тепло, и все, кто не поймал попуток или не рискнул это делать, смогли поспать.

В город на Неве автобус въехал в полседьмого утра. Сегодня был единственный день, когда я работала не у Владимира Александровича. Старая знакомая попросила вспомнить, каково это — сидеть на приеме. Они с мужем улетели в теплые страны, и на один день замены не нашлось, а лишней двойка тысяч не была, особенно ввиду возникших непредвиденных расходов.

Я поздравила себя с тем, что надела темную плотную юбку и свитер утром вчерашнего дня, по крайней мере, сильно помятой не выглядела. Новую зубную щетку уже давно хотела купить, расческа лежала в сумочке, а работать секретарем можно и без косметики. Девочек из коллектива я знала, и, поразмыслив (а точнее поленившись), поехала сразу в сторону далекой Комендантской площади на метро. Из-за задержки автобуса на такси до дома тратиться не пришлось, и у меня осталась пара сотен на кофе и булочку в крохотной кафешке рядом с бизнес — центром, где располагалась нужный мне офис.

Приморский район кусками жутко напоминает Москву. Огромные проспекты, новостройки-небоскребы. Многие рвутся сюда, и квартиры тут недешевые, мне же здесь не нравилось, не было уюта старых домов, крохотных сквериков, как-то много серости, как бы ни были разноцветно оформлены дома и магазины.

Одно время мы с Димой снимали квартиру рядом с первым по течению Невы в Питере разводным мостом — Володарским, если не считать неразводного Большого Обуховского моста, который кличут в городе на Неве просто Вантовым. Окна старой многоэтажки выходили на закрытую зону с радиовышками, похожую на маленький лес и Неву. В Новый год погода в очередной раз решила не радовать снегом и морозами, но в ночь на второе января пошел снег. Мы три дня сидели дома под одеялами, попивая чай, потягивая вино, пересмотрев все сериалы, засыпая глубоко за полночь. И вот под рождество я проснулась от того, что комната была залита светом. Рассвет больше похожий на закат, он окрасил землю, покрытые снегом деревья, Неву в потрясающий глубокий розовый цвет. Это была картина сумасшедшего, но безумно талантливого художника. Мне, жившей на тот момент в Питере всего-то три или четыре месяца именно с того утра стали открываться совсем другие цвета этого удивительного города.

Перед открытием конторы, приведя себя в порядок в крохотной туалетной комнате, я была вполне себе готова к свершениям. Обидным оказалось то, что зарядки для моего телефона не нашлось. Позвонив с рабочего родителям, предупредив, что все хорошо, пожурив Абрикоса, которая объелась мандаринами, я ушла в работу с головой. Что-то в этом есть — быть просто заводной куклой-исполнителем, которая не несет ни за что ответственности. Я вообще замечаю последнее время, что как-то много у меня обязательств перед всеми… Так поделиться хочется, что хоть распродажу устраивай или бесплатно раздавай.

После обеда меня заняли наследством. И если с бумажными делами проблем не было, то вот с программой, за которую я давно не садилась и не видела тучи прилагающихся к ней изменений, мне пришлось вступить в неравный бой. В конце концов, измучившись, я решила позвонить Зое, и проконсультироваться, так сказать, со специалистом.

Трубку конторы Саныча взяли с первого гудка.

— Анют, привет, дай мне Зою, пожалуйста, — пытаясь со злости не врезать по клавиатуре, попросила я сотрудницу.

— Соня? — голос девушки дрогнул. — Соня, это ты?!

— С утра была, — буркнула я, потому как окошко программы ехидно послало меня в начало пути.

Трубка зашелестела, зашипела, запищала и выдала звуковую волну, которая меня чуть не сшибла со стула.

— Мать твою, Соня, где ты есть? — завопила Зоя, отняв трубку у Анюты.

— На работе, ты прекрасно знаешь, где я. Предупреждала же, — удивленно напомнила я. — А что случилось-то?

— Тут такое! Тут такое! — кажется, у Зои кончился весь словарный запас.

* * *

— Анатолий Иванович! Труп, признаки насильственной, — отрапортовал опер по телефону.

Голова с утра болела, и Варков был не в настроении. Кофе не помог, пенталгин тоже, вот табельное, наверное, сделало бы свое дело…

— Ну и что? — приподняв одно веко, поинтересовался страдалец. — Сегодня дежурство Сергеича.

— Он уже там, но это дело… Вы его… Хм… Курируете, — делая многозначительные паузы, сказал опер.

— Какое дело? — пришлось Варкову открыть оба глаза.

— Где Смоляков засветился.

Сонливость и боль разом сняло, как рукой.

— Чей труп? — Варков покрутил головой.

— Неизвестно, лицо обезображено, документов нет. Молодая женщина. Бригада сказала, мертва уже часов пять. Квартира на пересечении Невского и Исполкомской.

— Вот как в воду глядел, — в сердцах плюнул Варков и, забрав папку и пальто, поспешил из кабинета к машине. Ранее даже с учетом участия Смолякова это дело не имело к Якорю, как звали Анатолия Ивановича самые «близкие», никакого отношения. Варков был следователем по тяжким преступлениям, в категорию которых побои, угрозы и шантаж не входили, да и наркотики тоже, как и то, что убийство бывшего мужа Софьи еще никто не подтвердил. Посему, по факту дело вело РОВД, но с контролем Варкова, чему опера и дознаватели районного отдела не знали радоваться или печалиться.

Прибыв на место, Варков был мрачнее тучи. Его встретили знакомый эксперт, участковый и полный набор остальных прилагающихся к такому случаю лиц. Старые двери квартиры были сильно повреждены, вот на тот звук, что свидетельствовал о пытках этих стражей квартиры, соседи и среагировали, вызвав сотрудников полиции. Посреди темного, обшарпанного коридора лежало тело. Цвет волос определить невозможно, все было перепачкано кровью. Пуховичек когда-то был светлый, теперь изорванный, грязный и в жутких разводах. Женщина была невысокой, сапоги до колена, юбка чуть задралась. Верхняя одежда скрывала истинные очертания тела. Предположить, что это могла быть госпожа Мизерная, было вполне возможно, но делать этого не хотелось.

— А я документы нашел, — улыбаясь, позвал Сергеича, сослуживца Варкова, лысеющий эксперт Петрович. — Права, правда, просроченные, уже лет пять как, на имя Софьи Аркадьевны Мизерной.

— Вот черт! — тихо выругался Анатолий Иванович.

* * *

— Вот такие вот дела! — закончила Зоя.

Я швырнула трубку и набрала родителей, трясясь как в ознобе.

— Сонечка, родная, как дела? Уже дома? — приветливо поинтересовалась мама.

— Нет. Мама, вы в порядке? — чуть ли ни заикаясь, спросила я.

— Да, милая, только с Настюшей с прогулки пришли.

— Мамочка, тут такое дело. Ты только не переживай.

— О Господи!

— В общем, если тебе позвонят в течение следующих пары часов, а может… Нет, не так! Тут путаница произошла. Убили женщину, а думают, что это я.

— Матерь божья! Софья! Немедленно лети домой. В смысле, к нам! Хватит! Еще не хватало Настюшу сиротой… — запричитала мама.

— Мам, я сейчас поеду к следователю и все узнаю. Но со мной все хорошо.

Я уже сама не верила собственным словам.

* * *

Татьяна работала у Варкова помощником уже год и была дочерью его очень хорошего друга. Для нее работа при Анатолии Ивановиче была не только опытом, но и это был один из способов впоследствии попасть в Следственный комитет. Девушка прекрасно понимала специфику работы, потому как самым хорошим учителем в этой области был ее собственный отец, и она была осведомлена о делах Анатолия Ивановича, разумеется, не обо всех нюансах, но, то что шеф присматривает за делом по просьбе крупного бизнесмена, знала, ибо должна была отвечать на вопросы, если вдруг позвонят или прибудут с визитом стороны этого дела.

Приехавший с места убийства Варков был зол и расстроен. Он ходил по этажу, занимаясь излюбленным делом — нытьем на несправедливость судьбы. Все телефоны он оставил на попечение Татьяны, которая помимо своих прямых обязанностей должна была объяснять, почему Варков не может в данный момент общаться, это касалось даже его жены, которая подозревала ее во всех грехах, его матери, его тещи…

Она едва успела ответить на звонок одного из оперов, когда замигал личный телефон шефа, вызывал Варкова контакт «Итальянец». Татьяна прекрасно знала, кто имел столь звучное прозвище, она видела его в обществе Варкова неоднократно.

Этот мужчина стоил внимания, но был значительно старше предела, который для себя установила девушка, а в этом вопросе у Татьяны была принципиальная позиция. Именно по его просьбе Варков и вел дело, из-за которого шеф ныне так убивался.

— Добрый день. Анатолий Иванович не может сейчас ответить, — вежливо проинформировала помощница.

— Пусть перезвонит, передайте по поводу моего ему должка, — ответил приятный мужской голос.

— Боюсь, это будет не скоро. В Вашем, — подчеркнула девушка, — деле труп.

От трубки будто повеяло холодом.

— Каком деле? — голос прекрасно знал, о чем говорила Татьяна.

— В деле о нападении на Мизерную Софью. Анатолий Иванович предупредил, что это сфера ваших интересов. Сегодня был обнаружен труп пострадавшей гражданки Мизерной.

— Дай Варкова, быстро, — голос мужчины был тих и спокоен, но этому приказу Таня не могла не повиноваться.

* * *

Варков смотрел на живую, конечно же, взвинченную и злую Софью, сидевшую перед ним и возмущенно хмурившуюся, и чувствовал эйфорию. Вот, ни с того, ни с сего! Хотя… Было с чего!

— А чего вы не позвонили?

— До вас через общий телефон не дозвониться, — насупилась посетительница. — Вы бы хоть сами раз попробовали, много интересного бы открыли для себя.

— Так значит, автобус сломался? — Варков готов был расплыться в счастливой улыбке.

— Я не уверена, Анатолий Иванович, что мы обсуждаем одну тему. Там вообще-то мертвая женщина, — глаза Софьи блестели непониманием, и в них плескался страх.

— Соня — это не вы. И поверьте, я очень сему факту рад. Только откуда права?

— Они старые. Срок годности истек давно, когда мы развелись они, видимо, остались среди бумаг Димы.

Варков, все еще пребывая в радостном настроении, позвонил Александру, помощнику Сергеича и попросил скинуть на почту фото с места преступления.

— Посмотрите? — он кинул любопытный взгляд на женщину перед ним.

Та не уверенно кивнула.

— А вы меня в этом тоже собираетесь обвинить? — насторожено поинтересовалась Софья.

— Нет, и в мыслях не держал. Смерть наступила ориентировочно в восемь часов утра. Вы были на работе на другом конце города, — Варкову вдруг вспомнился старый мультик еще советских времен, снятый тогда в весьма интересной манере — «Остров Сокровищ». Следователь себя ощущал в данный момент доктором Ливси — редко когда он был в столь позитивном настроении, а вокруг творилось всякое дерьмо, и он сам лично спокойно вещал об этом дерьме.

Анатолий уже попрощался с домиком в Новосаратовке. Нет, Итальянец, никогда бы не попросил ничего назад, он слово держит, и просьба его слегка надавить на Софью была не связана с ссудой и помощью другу. Но… Выслушав пояснения Варкова о том, что на трупе обнаружены права на имя Софьи, Итальянец просто отключился, не проронив и слова.

Да и самого Анатолию стало казаться, что они все заигрались. И вот пришла расплата. Она была очень близко. Она была в точном ножевом ранении, убившем женщину, похожую на Софью. Она была в том, что он слишком увлекся мечтами о радужном будущем в коттедже на берегу Невы, забыв про работу. Расплата за то, что Софья одинока, и ее некому защитить, была близка и к ней. А ведь у нее есть ребенок. И у ребенка больше никого нет. Хотя, как в наше время можно обвинять в одиночестве?

Если преподать всю эту ситуацию Итальянцу правильно, а когда-то у Анатолия получалось неплохо манипулировать людьми, Тропинин сможет и себя ублажить, и девчонку уберечь и дать Варкову время на то, чтобы найти убийцу. Инстинкт, прославивший Анатолия в прошлом, который благополучно почил благодаря сытой жизни, вновь проснулся и принес давно забытые, но до чертиков приятные ощущения. Работа когда-то была любовью Варкова, и пора бы уже эти отношения возродить из пепла. Ну, хотя бы попытаться!

Замигал значок о новом сообщении, и экран монитора осветился, кадрами из жизни Криминального Петербурга. Женщина сглотнула.

— Это Светлана.

* * *

Когда такси пробралось сквозь хаос машин к моей парадной, было двенадцать ночи, дрема, обуявшая меня во время беседы и заполнения протоколов, выветрилась, и жутко захотелось есть. Темнота, слякоть и страх вынудили забросить идею сходить в круглосуточный магазин, а ведь покупкой еды я так и не озаботилась.

После всего увиденного и услышанного меня трясло при мысли, что надо входить в парадную. Лицо матери Димы без кровиночки стояло перед глазами. Видение тела Светланы я гнала всеми возможными способами вплоть до прикусывания губы.

Зайдя в квартиру, я поспешила включить свет везде: немного помогло — страхи тенями разбежались по углам, затаившись до поры.

Заказав коробку китайской лапши и чизкейк и успев за время, пока ехал курьер, посетить ванную, сварить кофе и призадуматься, как же пережить следующий день, я плюхнулась в кресло, где недавно спал Тропинин.

Тихо запищал домофон — прямо скажем, непривычный звук для моей квартиры. В последнее время мои гости как-то умудрялись просачиваться в парадную без использования этого нехитрого приспособления. Молодой парень, получив лишние полторы сотни на чай и пожелав приятного аппетита, убежал развозить еду таким же полуночникам. А я вывалила «завтрак» на тарелку и, поставив кофе рядышком, пожалела, что Тропинин прикончил коньяк, он был бы как нельзя кстати. Собственно в этот момент тишину квартиры нарушил стук в дверь.

Я замерла с вилкой, обмотанной лапшой, у самого рта. Затылок заныл, как и живот. Сейчас до моего уставшего от кошмаров последних дней мозга дошло! Так сказать, обрушилась вся неприглядная правда жизни! Мне дважды угрожал опасный преступник. Я уже познакомилась с его кулаком и ножом, оставившим легкий порез на щеке. А я слишком безучастно, наплевательски к этому отношусь!

Однажды мы с Томой смотрели политический триллер, совещаясь по поводу того, кто же виновным окажется. Угадала Тома: интрига, закрученная вокруг смерти, больших денег и власти, где каждый в каждом видел врага, получила простое разрешение — случайность — важную персону убил воришка, даже не желавший того, лишь неудачно попавший не тем предметом не по той части тела. Подруга тогда долго потешалась, заявив, что я боюсь политиков и олигархов больше воров и наркоманов. Меня действительно в этой истории до сего момента больше напрягал Тропинин. А теперь он стал призрачной дымкой, милым ветерком на фоне набирающего силу торнадо.

Стук повторился. Так обычно делала Тома, если знала, что Абрикос спит.

Руки мелко задрожали. Все чувства обострились до гипертрофированных размеров.

На цыпочках подойдя к двери, я заглянула в глазок и, охнув, быстро зашумела замком. На пороге стояла бледная, растрепанная Тома в черном свитере и брюках. Прямо как на поминках. Да еще и глаза на мокром месте. Она сделала два быстрых шага и обняла меня, крепко-крепко.

— Том! — зашептала я испуганно. — Что случилось?

— Ты где была? Мы вторую ночь трясемся! Телефоны выключены. На работе тебя нет, — гневно зашипела подруга, а потом вдруг шмыгнула носом. — Прости, Сонь. Я дура. Да, мне страшно. У меня Наташка, и Славка, и Андрей… Но не должна была я так уходить. Андрюша мне тут мозг прочистил. Я даже не представляю, каково тебе сейчас!

— Но у вас-то все в порядке?

— Все нормально, — кивнула Томуля.

— Как же ты меня напугала! — я крепко обняла подругу.

Все закончилось соплями, которые мы на пару наматывали на кулаки. Я рассказала подруге про Олега, про мать Димы, про Светлану. Про то, что Тома и ее семья должны пока держаться от меня подальше. Томуля слушала и возмущенно сопела. Она все никак не могла успокоиться. Предложение о чае было встречено кивком.

Звонок в дверь я не слышала, набирая воду в чайник. А вот хриплое, мужское: «Где она?» заставило меня дернуться, я так испугалась за подругу, что пулей вылетела в коридор.

У входной двери стояли Тропинин и Тома. Он, как и она, был бледен, тяжело дышал, не отводя взгляда от заплаканного лица моей подруги.

— Виталий Аркадьевич? — удивление мое было безгранично.

Ровно через удар сердца я оказалась в объятиях под яростным сиянием зеленых глаз. Тропинин сжал руки, вытеснив чуть ли ни весь воздух из легких, и впился в губы. Нежности в этом поцелуе было ни на грош, одна давящая сила и злость. Я была в таком шоке, что даже желудок, до этого распевавший песни о голодной жизни и вселенской несправедливости, замолчал и сжался.

Его пальцы больно царапали плечи и спину, путаясь в распущенных волосах, путая их, дергая. Но в какой-то момент я утонула в этой жесткости. От него пахло сигаретами, автомобильным ароматизатором, дорогой и ветром, когда живешь в Питере — знаешь, как пахнет ветер, это ни с чем несравнимый запах озона. Тропинин кололся обозначившейся щетиной, от него едва тянуло коньяком и тем парфюмом, что запомнился мне с тех пор, как он подписывал сделку.

Почему-то опять мелькнули мысли об Италии, в которой я была лишь раз, и почему-то мне теперь казалось, что она пахла именно так, этой неповторимой гремучей смесью, особенно жаркой летней ночью. Не хватало, правда, вина и соленого привкуса моря, где звезды отражаются в темной воде, а водяная гладь стремится слиться с небом так, что разделить их горизонтом я бы не смогла.