Ладонь Тропинина скользнула за пояс юбки, а мои пальцы сминали ткань пиджака на его плечах: я сошла с ума, опьянела, меня приводила в исступление неспособность противостоять его запаху и вкусу. Я стала ведомой и послушной, подчиняясь движению его рук, прижимаясь все ближе, желая ощутить его до конца. Даже не верилось, что так бывает. Если я такая не особо красивая и не шибко умная (что, судя по моим действиям, факт очевидный), почему же тогда его дыхание сбилось, а пара моих жалких попыток отстраниться утраивали силу его объятий, это с его-то до сих пор перебинтованной рукой.

Не хочу думать, чем бы это все закончилось, если бы мой телефон не запел песню сверчков в летних сумерках, а солист «Несчастного случая» не затянул скороговоркой песню «Аркадий», стоически ассоциирующуюся у меня с Варковым.

— Это… Анатолий Иванович… — увернулась я от губ Тропинина.

Тот резко выдохнул и, прочертив пальцами по спине, точно когтями, отпустил меня. Я не пожалела, что не выключила звук, мне требовалась, как воздух, пауза в этом сумасшествии. Телефон все распевал про крестики и нолики в кармане пальто, мои руки слегка подрагивали, когда я, пригладив выбившиеся из косы пряди, выуживала его, аки опасное насекомое, чуть касаясь пальцами черных глянцевых боков.

Тропинин, похоже, не мог справиться с взыгравшими гормонами или не хотел, его рука легла на мой живот, прижимая к телу, жар его прекрасно ощущался даже сквозь тонкую рубашку.

— Дда… — мне едва ли удалось справиться с дыханием.

— Софья, с вами все в порядке? — голос Варкова был до невозможности громким в окружившей меня тишине, где даже музыка стала лишь призраком, а единственным реальным звуком было дыхания Виты. Губы его переместились на мою макушку, мужчина прекрасно слышал разговор.

— Дда… — очень захотелось оглянуться. — Вполне.

— Вам надо срочно приехать домой. С местного отдела сообщили, что вашу квартиру взломали…

Меня будто окунули в чан с кипятком. Я даже перестала чувствовать руки Тропинина. Мир застыл. А если бы Абрикос… Трубка быстро перекочевала из моих ослабевших пальцев в ладонь Виталия Аркадьевича.

— Толь, поясни, — мужчина отошел к окну. Лицо его становилось все более сосредоточенным, губы поджались.

Я же стояла в ступоре, каждая минута шлепала по темечку, заставляя ощущать себя жертвой китайской пытки. В голове водила хоровод одна и та же мысль: «А если бы Абрикос и Валентина Алексеевна и я…»

Тропинин отключился, на секунду застыл, прикрыв глаза, затем, скинув оцепенение, направился ко мне. Его горячие ладони обхватили мое лицо.

— Соня, — я подняла глаза, взгляд замер на его губах. Он говорил, что-то утешающее, а я словно впала в гипнотический транс. И лишь когда Виталий Аркадьевич наклонился и слегка коснулся моих губ, согревая дыханием, растапливая лед ужаса, сковавший меня толстой коркой, морок развеялся. — Нам надо съездить на твою квартиру, Соня. Анатолий считает, что это связано с делом твоего мужа, а не просто кража со взломом.

— За что мне все это? — совершенно искренне я ожидала, что он даст ответ на этот вопрос.

— В жизни бывает такие ситуации, их просто нужно принять и пережить. Все будет хорошо, Соня! — меня обняли.

— Спасибо. Если бы не вы…

— Соня, — его голос не давал панике подобраться к сознанию. — Поехали. Быстрее разберемся, быстрее окажемся дома.

Дома… Какого дома? Это мысль затмила все прочие. Отпрянув, я выхватила из его руки свой телефон и судорожно начала листать контакты в поисках номера мамы, мне было необходимо услышать голос дочки и родителей. Мама ответила быстро, на заднем фоне Абрикос подпевал заставке какого-то бабушкиного сериала, и ее звонкий голос чуть ослабил тиски ужаса.

Прощание с Романом Васильевичем вышло скомканным. Для меня, пребывающей в полной прострации, связью со всем внешним миром стала рука Виталия Аркадьевича. Его ладонь крепко сжимала мои холодные пальцы, и я послушно следовала за ним, ощущая себя гигантским Титаником, который вот-вот потеряет самообладание, налетит на айсберг, и море проблем сомнет обшивку, заполнит трюмы и потянет на дно. А Тропинин был крохотным корабликом, буксиром из порта, который, как в детской песенке, вел меня плавно вперед.

Он кому-то звонил, говорил тихим, уверенным голосом, а я держалась за его руку, мягко, стараясь едва касаться, боясь причинить боль. Он сам сжимал мои пальцы. Иногда, очень редко, когда рука его чуть поднималась, и рукав пиджака сдвигался, на запястье поблескивали те самые часы, что я сняла, когда Смоляков Тропинина ранил. Они были дополнительным стимулом к движению. Я плохо разбираюсь в мужских часах. Мне как-то не довелось познать прелесть выбирать их в качестве подарка любимому человеку, ведь Дима часов не носил. Может, какой-нибудь Ролекс, или Вашерон. Хотя, нет, может для других случаев такие часы у Виталия Аркадьевича и были: дорогие и красивые, но эти… Я так долго держала их в руках в нашу первую встречу с Анатолием Ивановичем, что заметила: они уже достаточно старые, простые, без нескольких циферблатов, поглощавших один другой, без камней, лишних бегущих стрелок. Обычные, по-армейски простые. Может, семейная реликвия… Память…

Оказавшись на улице, я вдохнула морозный воздух, пытаясь прийти в себя, но помогло мало. Страх только нарастал, а вместе с ним приходила паника. И неверие, что все это происходит со мной.

Артем мчал нас, усевшихся на заднем сиденье автомобиля, по городу, с немыслимой скоростью. За окном мелькнули росчерками набережная Фонтанки, Невский, Московский вокзал, вечно запруженная нерадивыми автомобилистами и оттого узенькая Гончарная улица, со старыми в облупившейся краске домами.

Супруг Анны решил объехать пробки и покатил в направлении Миргородской, где умело подсвеченная сияла Романовская церковь, а в темноте тонула Боткинская больница, о наличии в ней живых говорила лишь пара озаренных светом окон.

Я устало закрыла глаза и привалилась лбом к холодному стеклу, на кочках зубы стучали, но я бы еще так сидела, если бы не Тропинин, его руки мягко притянули меня в мужчине, устроив мою многострадальную голову на его плече. Я глаз открывать не стала, лоб быстро согрелся, а вот сердце нет.

* * *

В квартире было разрушено и переломано все. Кому-то хватило сил и времени даже отрывать дверцы шкафчиков на кухне и разламывать на части. Мебель, ламинат, игрушки Абрикоса…

Это было так страшно, что ноги в комнате дочки меня держать отказались. Я упала на колени и, уткнувшись в ладони лицом, заревела. Куски любимого Настиного медвежонка (слава Богу, зайца дочка увезла к родителям) валялись под слоем мусора. Дима купил на рождение нашего сокровища огромного плюшевого щенка, от него тоже ничего не осталось кроме воспоминаний и наполнителя. А ведь папа больше никогда и ничего дочери не подарит. На свою спальню мне было плевать. Я могла представить, что там сейчас. Но как можно было так изуверствовать над вещами ребенка?

Насколько же отвратительно чувство: чужой, злой человек, вор копается в твоих вещах, дотрагивается до самого сокровенного! Еще в бытность институтской практики в милиции я не раз читала протоколы и заявления, слушала показания граждан, столкнувшихся с этой бедой. Понимала, конечно, что со временем можно обрасти коркой цинизма и безразличия. Можно… Но это не мой случай! Видеть, как люди переживают за вещи, за воспоминания, за то, что было связано с украденным или уничтоженным, было выше моих сил. А ведь это просто вещи, а если теряют человека…

— Софья? — голос Анатолия Ивановича вытолкнул меня из трясины мыслей, и я с шумом втянула воздух, будто и правда была близка к тому чтобы начать задыхаться. — Вы можете определить, что пропало?

Я потерла лицо руками.

— Все.

Комнату затопило молчание. Несчастные несколько украшений не сравнятся с тем, что моя налаженная жизнь превратилась в хаос. Я растеряно поднялась с колен.

— Мне, похоже, придется квартиру продать и уехать. Я просто всего этого не потяну.

— Софья, — Анатолий Иванович остановился возле меня пытаясь разглядеть в моих глазах зачатки разумного существа. — Соображайте быстрее, — выглядел мужчина очень даже интеллигентно, но в голосе появлялись нотки недовольства тем, что я игнорирую его вопросы, а до этого оперативника и участкового.

— Якорь! — Тропинин стоял в дверном проеме, который лишился косяков и обналички.

Варков поджал губы.

— Софья, давайте соберемся. Что пропало?

— Денег я дома не держу, только украшения. Несколько золотых и серебряных колец и сережек, ничего особенного. Они лежали в специальном боксе в моей спальне с замочком, чтобы малыша, когда маленькая была, случайно не открыла и не проглотила, — я махнула рукой в сторону спальни. — На комоде в спальне стоял. А технику… Он все разбил… Это же был он? — я посмотрела на Анатолия Ивановича. — Смоляков?

— Мы еще не получили видео с камер в лифте и в парадной, но я предполагаю, что да, — Варков тяжело опустился на то, что осталось от кроватки Абрикоса: бамбуковый матрас ныне представлял кучу хвороста. — Он искал то, что забрал Дмитрий. Соня! Нам важно знать. Дмитрий действительно не пытался связаться с вами за пару месяцев до своей гибели? Может быть, он посещал или интересовался у вас какими-то объектами, квартирами, дачами, гаражами, которые вам не принадлежат, но вы имеете к ним доступ, например, в принадлежащих друзьям гаражах некоторые хранят резину.

— Я не знаю ничего. У него было достаточно друзей. Спросите у них.

— Валентина Алексеевна, сказала, что в последние три месяца он практически ни с кем не общался. А кто-нибудь из его друзей связывался с вами?

Я покачала головой. Друзья Димы придерживались решения бывшего супруга, и с нами тоже не особо общались. Даже в соцсетях обычные поздравления с днем рождения сменились полным «игнором».

— Нет, никто. Они считали меня виноватой в разводе.

— А доступ к вашей квартире у него был? — Варков перебирал какие-то бумаги в кожаной папке с замочком.

— Где-то через пару лет после развода я сменила замки. Не специально. Сломался нижний, а дверь была еще на гарантии, приехавший мастер осмотрел и предложил и верхний сменить, у него там тоже что-то расшаталось. Комплект ключей был у меня, родителей и у моей подруги Томы.

Тома! А вдруг и к ней!

Я судорожно полезла за телефоном и набрала номер подруги.

— Мама родная, — все, на что хватило Томулю. Она была дома с Андреем и детьми, и у них все было нормально.

— Ты где мотаешься?

— Живу у Тропинина, — сказала я тихо, хотя в этом не было нужды, мужчины вышли из комнаты: Виталия Аркадьевича затребовал его телефон, а Варков пошел командовать операми и следователями.

— Может лучше к нам? — глухо спросила Тома.

— Смеешься. Такое творится. Тома, это так ужасно, — я не выдержала и заплакала.

— Так. Вдохнула-выдохнула, — голос Томы обрел суровые преподавательские нотки. — Это не самое страшное. Самое главное, что ты в порядке и Настеныш. Чего они не ловят-то его? — уже возмущенно прошипела подруга. — Он мотается по всему городу, а они! Ната, брысь отсюда! Даже крепким словцом ментов не приложить.

— Я позвоню, как что-то известно будет, — улыбнулась я сквозь слезы.

— Звони по вечерам обязательно, — попросила подруга. — Если что, ты знаешь, куда тебе податься.

— Спасибо! — слезы потекли уже не от горя, а от благодарности судьбе за Тому.

Телефон затих. И я, закрыв глаза, сделала по совету подруги три глубоких вдоха. Как ни странно, отпустило. Главное — принять, как сказал Тропинин, а потом можно и решения искать.

Я пошла в зал, где крутились оперативники.

Варков выдал мне охапку листов бумаги и велел писать заявление, чем я занималась, пока не услышала удивленное «Соня». Вскинув голову, я замерла.

— Денис!

В коридоре стоял мой давешний партнер по танцам, так желавший меня быстро обаять. Он был в джинсах, темной крутке и с чемоданчиком, в котором, скорее всего, имел место быть ноутбук.

— Неужели твоя квартира? — мужчина прошел в зал и опустился возле меня на корточки.

— Да, — я криво усмехнулась. — Вот и такое бывает в жизни.

— Много пропало? — он взял мою ладонь в свои большие теплые руки.

— Да больше вандализм, нежели кража. У меня красть-то нечего, — я покачала головой.

— Вот мрази, — Денис чуть сжал мои пальцы.

— А ты что тут делаешь? — поинтересовалась я.

— А я работаю по совместительству в организации, которая камеры видео-наблюдения в вашем доме обслуживает. Вот вызвали, чтобы информацию скинуть с винтов.

— А как же твоя визитка? — там явно значилось не техник.

— Менеджер — основная профессия, но жизнь дорогая, хочешь хорошо кушать — вертись, — он улыбнулся и чуть подался вперед. — Понимаю, все это неприятно. Кстати, а где ребенок? — лицо Дениса вдруг стало хмурым и сосредоточенным.

— У родителей, — я чуть сжала его пальцы, благодаря за поддержку, и попыталась аккуратно руку изъять, но он сжал сильнее, захватывая мою ладонь в плен.

— Соня, — его глаза встретились с моими, — не переживай. Прорвемся.

— Соня, — голос Тропинина заставил меня вздрогнуть, а Дениса повернуться в сторону двери. — Новую дверь поставят в течение часа. Ключи тебе передадут. Квартиру пока опечатают. Возьми необходимые вещи. Бумаги заполнишь дома. Я жду в машине, — отдав приказания, Тропинин развернулся и исчез в коридоре, где под его ботинками захрустел мусор.

Ладони Дениса разжались, выпуская мою руку.

— Твой бойфрэнд? — он горько усмехнулся. — Поторопись. Это же ведь его армия навороченных тачек весь подъезд к парадной заняла?

— Денис… — я зачем-то попыталась оправдаться.

— Теперь понятно, почему ты не стала мне звонить. Ладно, забей. Не буду третьим лишним, — он вышел из комнаты, проследовав по тому же пути, что и Тропинин, и ботинки его издавали тот же хруст, круша жалкие остатки моей нормальной жизни.

* * *

Бокс с украшениями был вывернут, и колечки раскатились по полу, закопавшись в разбросанные вещи, осколки мебели, куски штукатурки и обоев. Как немой укор и символ всех мой несчастий, лежало на крохотном чистом пятачке пола обручальное кольцо. Простое, потертое в царапинах; когда-то я носила его с гордостью, потом по привычке, потом стала часто снимать, меняя на что-то более изысканное, и в итоге совсем забросила. Последние годы брака я даже не прикасалась к нему. Оно — замкнутый круг, в котором я пребывала. Развод стал отличным способом, чтобы его разорвать…

Почему-то сейчас из всех мужчин на земле мне был нужен живой Дима, чтобы спросить, почему он так поступил? Почему подверг опасности жизнь матери и своего ребенка? Что же за причина была, раз он, написав завещание, втравил нас во все это? Бывший муж был ленивым, эгоистом, но он не был глупым и не был безжалостным.

Чемодан я вряд ли найду в этом кошмаре. На кухне на полу валялись кучи пакетов. Один большой я и использовала в качестве временного пристанища для моей одежды, часть из которой вообще придется выбросить.

Боже, где взять такие деньги? Тут же практически капитальный ремонт нужен?! Это, считай, как в новостройку въезжать. А мебель, а техника, а игрушки… Продать эту квартиру и купить поменьше с ремонтом, чтобы хватило денег восстановить утраченное?

Слез не было, оттого было только хуже, внутри все жгло. Пакет выпал из руки, распахнув окно навстречу зиме, я уперлась руками в подоконник, глубоко дыша. Не знаю, сколько я так стояла, пока на плечи не легли теплые ладони.

— Соня, — голос Виталия Аркадьевича проник в заледеневшее сознание. — Это все пустяк. Ремонт сделают в течение недели, после того как Анатолий позволит. Тебе не стоит переживать так.

— Как мне не переживать? Неужели вы не понимаете, что такое для меня дом. Это все собиралось по крупицам. Это все… — я развела руками. — Это вся я. Я — пустяк?

— Это все лишь вещи, Софья, — пояснили мне спокойно, как ребенку.

— Значит, все же пустяк, — я была готова затопать ногами от обиды.

— Почему же ты такая глупенькая и упрямая, — он прижал меня к себе, его дыхание согрело мою щеку. — Соня, поедем домой.

— Нет, здесь, здесь еще остались вещи… и фотографии.

— Когда ты успокоишься, мы приедем, и ты заберешь все, что нужно. Я вызову клининговую компанию, они все разберут. Сейчас тут ничего нельзя трогать лишний раз.

— Зачем вам вся эта возня со мной?

Он усмехнулся мне в висок.

— Спишу это на шок. Мы говорили, о том чего я хочу, всего пару часов назад.

Я чуть отстранилась и посмотрела на него. Легкие морщинки в уголках глаз, тонкие седые нити на висках, тонкий прямой нос. Мои губы заскользили по его подбородку вверх, а руки тянули на себя за ворот пальто. Я целовала с открытыми глазами, следя за реакцией. Он же смежил веки, отдавшись ощущениям.

— Поехали домой, — почти простонал он.

— Это и есть мой дом.

— У нас есть все, чтобы попытаться сменить, условно говоря, место твоей регистрации, — прошептал Тропинин, едва касаясь губами моего лба.

— У меня есть дочь.

— А у меня есть сын, как ты знаешь.

— У меня проблемы.

— Ты не поверишь, я заметил.

— И вы хотите меня со всем этим прицепом?

— Если ты не изменишь своему характеру, своей честности, если ты будешь слушать меня и доверять мне. Если ты будешь на моей стороне, даже если не всегда будешь согласна.

— Ты не будешь помогать мне с моим прицепом и добавишь от себя еще парочку тележек, — мое сердце точно мокрая собака отряхнулось от пыли страха и забилось. Я капитулировала, и «ты» стало белым флагом моей крепости.

Тропинин чуть улыбнулся. Он все понял.

Так иногда хочется, чтобы кто-нибудь сказал, что все будет хорошо. Вот с этой самой минуты. А ведь даже если этот кто-то, доказав перед этим свою божественную сущность и дар предвидения, и скажет сии заветные слова, не поверишь…

* * *

Когда мы приехали на Фонтанку, было глубоко за полночь. Анна Александровна, не кинув в нашу сторону ни одного любопытного взгляда (а может просто я не засекла) быстро удалилась с пакетами с моей одеждой в прачечную. В гостиной на большом глянцевом столе по-царски расположился поднос с чаем, молоком, сахаром.

От еды мы с Тропининым отказались. А вот по чашечке чая распили. Еще в машине возле теплого бока Виталия, я решила, что раз жизнь «несет» меня в объятия Тропинина, и он сам того желает, зачем же я, уподобившись глупому ослу, буду отталкивать руками и ногами того, с кем мне хорошо. Мне хотелось верить в искренность того, что он сказал в ресторанчике. Вряд ли привередливая судьба подсунет мне еще один такой подарок. Тропинин не легкий человек, жесткий, жестокий, но что-то во мне тянулось к нему.

На вопрос, который был отражением его желания, но для меня звучал скорее как приказ — переехать в спальню Тропинина — я ответила кивком головы. Честно полагала, что будет секс, и была к нему готова. Но все оказалось гораздо лучше, когда я вышла из душа, Тропинин спал.

Огромная спальня тонула в густых сумерках, два окна выходили на Фонтанку, набережная которой не засыпала, фары машин неустанно шарили по дороге, выискивая кочки и прочие неприятности. Паркет под ногами был теплым. Прозрачная штора создавала иллюзию, будто я стою за занавесом, смотрю на рассаживающуюся по своим местам публику и вот — вот начнется представление, в котором мне отведена главная роль.

Интересно, а тут водятся призраки? Пожалуй, я бы с радостью побеседовала сейчас с какой-нибудь давно почившей графиней, которая поделилась бы своей посмертной мудростью, в том числе в отношении мужчин.

Заснуть долго не получалось. Простыни были прохладными, дыхание мужчины, выдергивало из сна непривычностью, для человека привыкшего спать в одиночестве, теплота и тяжесть руки, которая в какой-то момент оказалась на моей талии, заставили резко втянуть живот.

А еще очень хотелось узнать, почему же Варков угрожал мне обвинением в похищении Сережи? Ведь, судя потом, что я вижу, Тропинин меня за похитительницу не считал.

Сон сморил лишь под утро. Заслышав возню будильника на столике, я глубже зарылась в одеяло, и, как оказалась, подмышку Тропинина. Вставать категорически не хотелось. За окном и в спальне было темно. В руках Виталия было тепло и уютно.

— Сколько время? — хриплый голос разрушил сладкую дрему.

— Минут десять назад было семь, — я зевнула и перекатилась на спину.

— Тебе надо заполнить бумаги, которые тебе дал Толя. Он пришлет человека за ними, или Артем отвезет. Вечером я за тобой заеду на работу. Возьми отпуск. Шенгенская виза есть? — выдали мне из темноты тираду указаний.

— Виталий Аркадьевич, я — наемный работник, и не могу по своему желанию брать отпуск, когда захочу. Санычу надо найти человека на замену, а это не менее двух недель с учетом всех расшаркиваний с Минюстом.

— Послезавтра вечером мне надо будет лететь на два дня во Франкфурт, я бы хотел, чтобы ты была со мной, — он лег на бок, подложив под голову руку.

— Я не смогу, — тяжело вздохнув, сказала я.

Он тоже вздохнул.

— Хорошо. Но надо что-то решать с твоим графиком.

— Я не могу уволиться. Я не готова к такому, — лепнина на потолке такая интересная…

— К чему ты еще не готова? — поинтересовались у меня наверняка с кривоватой усмешкой.

Я приподнялась на локтях и посмотрела в его сторону.

— Я могу многое, но это слишком быстро, чересчур быстро. Ведь у нас может и не… Я не могу потерять работу.

— Ясно.

Черт возьми, почему я еще и чувствую себя виноватой! Это просто не честно!

— Я попробую отпроситься. У меня нет визы.

— Договорись с начальником, виза у тебя будет, — голос стал гораздо веселее.

Дать себе зарок, что я вот так вот последний раз делаю, иду на поводу? Сомневаюсь, что в том будет толк.

Победитель направился в ванную, а я все еще изучала лепнину на потолке, когда на тумбочке завозился телефон.

Смс от Дениса. Сообщение было злым, полным желчи.

«Итальянец — хороший выбор. Где ты его нашла? На форуме содержанок».

Ну, Зоя! По поводу раздачи моего номера я с ней проведу разъяснительную беседу сегодня! Но Денис… Он казался хорошим человеком. А как быстро делает выводы о незнакомцах. А ведь я ничего ему не обещала, не флиртовала.

Я удалила сообщение. Но слово «содержанка» неприятно царапало сердце. Вот как я буду выглядеть со стороны? А так ли это важно, что подумают другие?