Я знаю, над городом плыли облака. Вполне себе обычные Питерские облака, у которых нет ни конца, ни края, и только ночная мгла не позволяла по достоинству оценить переливы серого в их окрасе и прогибающиеся под тяжестью холодного дождя и снега тела. Эти облака, что пуховое одеяло, частенько накрывали наш город. Может, так они спасали его жителей от невзгод…

Пока белый Гелек покорял ночные дороги, мне было удивительно хорошо и спокойно, точно это самое одеяло из облаков укутало и меня с головой, дав передышку разуму и душе. О плохом не думалось и не вспоминалось. О хорошем не мечталось, и не надо. Было просто приятно ощущать плечо Виталия, сидевшего рядом, слушать, как он и Лёня что-то тихо обсуждают, хотя для меня их голоса были лишь фоном — смысл фраз ускользал и растворялся в тихом рокоте двигателя.

Мне нравилось смотреть на проносящиеся мимо окна многоэтажек, подсвеченные витрины давно закрытых магазинов, ночные автобусы с парой пассажиров-полуночников. Все это постепенно сливалось в непрерывные разноцветные полосы, скачущие как кардиограмма бегуна. Глаза потихоньку закрывались, и, как я ни старалась, реальность начала уплывать, размываться самим движением машины. Только рука Тропинина в моей ладони оставалась чем-то незыблемым, в который раз даря мне стабильность. Но даже мысли об этой стабильности уносились вместе с фарами встречных автомобилей, которые едва успевал ловить взгляд.

Что-то знакомое!

Давно это было. Я ехала домой уставшая и сильно расстроенная: тот день на работе не задался. Абрикосик? А она еще и не родилась. Ее не было даже в планах.

Колеса такси шелестели шипами по такому же мокрому асфальту, этот звук обычно мне нравится — тогда раздражал. Мужчина за рулем сосредоточен на дороге, набрав нужную скорость, он переключал передачи резкими движениями, бедный рычаг коробки было очень жаль.

Тогда за окном автомобиля струилась черной лентой Нева, в которой купались отблески уличных фонарей, освещавших проспект Обуховской Обороны, темнели на другой стороне реки силуэты старых домов, кирпичных заводских труб и котельных.

Что же случилось? Вспомнить бы. Я не так давно переехала в Питер, устроилась на работу, и слегка накосячила, за что мне снизили и без того небольшую зарплату. Я же не скажу об этом Диме? Нет, не скажу. За квартиру в складчину хватит платить. А так… Затяну пояс потуже. Сама виновата. Все эти новые программы. Огромная толпа людей, к которой я не привыкла, ритм работы! Конечно, я должна была быть внимательнее! И хотя никто не пострадал, ошибку я же нашла и поправила, вызвонив клиентов, и они даже не качали права, наоборот, милейшая семейная пара оказалась, но я не смогла спорить с начальницей, потому что чувствовала себя виноватой. Мда… А ведь тогда лишних денег на такси не было. Но и на метро ехать не хотелось.

Ненавижу ошибаться! Ненавижу, когда мне высказывают то, что и так понятно, и я себя корю за недосмотр гораздо сильнее.

Звонок крохотного телефона, забавно, маленькая трубка, таких и не делают уже. Я помню, звонил Дима, а кто еще мог мне звонить тогда?!

— Привет, красавица. Ты далеко? Я уже ужин приготовил.

— Пять минут, и я на месте.

— А что с голосом? — Дима чем-то загремел.

— Все нормально, — соврала я. — Устала просто.

— Завтра выходной, отдохнем, посидим, — он продолжал параллельно что-то делать, похоже, готовил. — Кстати, напомни, расскажу тебе интересную вещь! Ты такие штуки любишь, я знаю.

Интересную вещь… Что же он хотел рассказать тогда? Что-то ведь…?

— Соня, — голос Виталия у самого уха и его теплое дыхание выдернули меня из нахлынувших воспоминаний. — Не засыпай, мы почти на месте.

— Все нормально, я не сплю, — пробормотала я, глядя в окно. — Витя (первый раз я назвала его так!), а почему машина белая?

Тропинин хмыкнул. Это было понятно по ветерку, скользнувшему по моей щеке.

— Сережке больше понравилась.

Богатому мужчине, который покупает машину стоимостью за двадцать миллионов, цвет выбирает ребенок?! Цвет совершенно неподходящий для серого климата культурной столицы и российского бизнес менталитета. Интересно, а что позволял выбирать Тропинин Нонне Владимировне? Давал ли он ей достаточно свободы? Доверял ли он ей? А если она не просто так ушла? Ведь всегда виноваты оба… Почти всегда…

— Приехали, — голос Виталия разметал навалившиеся на неспособный отбиться мозг вопросы, как ветер листву.

Действительно, в свете фар медленно открывались автоматические ворота с кружевом причудливо изогнутого металла на верхушке. За ними показалась широкая аллея. Границы подъездной дороги очерчены фонариками. А впереди дом. Знакомый и чужой одновременно. Я была в нем лишь раз… Интересно, а почему Виталий не привез меня сюда сразу?

* * *

— Анатолий Иванович! — в кабинет следователя, где царствовали тишина, покой и темнота, ворвалась Татьяна. — Вам звонят из пансионата в Зеленогорске, где потерпевшая по делу Мизерного находится.

Варков резко сбросил ноги со стула, который предварительно подтащил к столу и накрыл листами бумаги, чтобы не снимать обувь. Ему очень хотелось спать. Очень. Настолько, что он даже не признал поначалу девушку, и даже забеспокоился, что такая красотка делает в его кабинете, и как на это отреагирует любимая жена. Это ж скандалов не оберешься!

— Кто? — переспросил следователь, потянувшись за очками, забравшимися на самый верх приличной пачки дел, которую он пытался себя заставить просмотреть.

— Валентина Алексеевна Мизерная, мать погибшего Дмитрия Мизерного, та, которую поместил в пансионат господин Тропинин, — доходчиво объяснила помощница заспанному Варкову.

— А… Да… — красная лампочка на телефонном аппарате призывно мигала, но мужчина спросонья заметил ее только сейчас. Трубка оказалась неприятно холодной по сравнению с ухом, нагретым рукой, на которой оно вместе с головой уютно почивало пару секунд назад. — Варков, слушаю.

— Анатолий Иванович? Это дежурный врач Зеленогорского пансионата. Отметка стоит в деле, что о происшествиях с нашей постоялицей необходимо сообщать вам сначала. Вот и звоню вас известить. Сегодня на территорию пансионата попытался проникнуть человек, чье описание и фото имеются в деле пациентки Мизерной. Есть видео с камер. Если честно, Анатолий Иванович, то, что его не пустила охрана, просто чудо. Мы с органами не враждуем, сами понимаете, а у него было удостоверение следователя областного отдела полиции.

— Он до бабульки не дошел? — сон у Варкова как рукой сняло.

— Нет, — проинформировал мужчина. — Хотя его уже пропустили на территорию пансионата, и он ожидал в холле. Но один из охранников позвонил в отделение, уж и не знаю, что ему не приглянулось в этом мужике. В полиции сказали что, разумеется, там таких нет, и не было. Но, вы сами понимаете, мы так обычно не делаем, хотя теперь похоже начнем… — задумчиво проговорил себе под нос врач. — Так о чем это я?! А! Вызвали наряд. Но этот, как его, Смоляков, видимо почувствовал чего и сбежал. Одному из охранников челюсть сломал, когда тот его задержать пытался.

— Можете видео с камер предоставить? — устало потер глаза Варков.

— А куда же мы денемся?! Но вы запросик-то черкните.

С пациенткой все в порядке?

— Конечно. Мы ей сообщать не стали. И… Анатолий Иванович, в деле указан еще один телефон… — голос врача замер на многозначительной ноте.

Забавно, что не начальник или кто-то из службы охраны пансионата звонит, а врач?! Видимо, не все в курсе, кто оплатил содержание бедной старушки в их слегка элитном заведении.

— Не звоните. Я сам сообщу, — тяжело вздохнул Варков, посмотрев на часы. Время уже было ближе к восходу питерского блеклого солнца, чем к полуночи.

— Вот и славненько, — голос у собеседника сразу стал противненько бодреньким. От своего организма Варков такого взрыва энергии уже и не ожидал.

Трубка медленно опустилась на стол, посигналила кнопочкой-лампочкой и отключилась. Вот так хотелось отключиться и Варкову.

Усталость и дела с начала года лишь копились. И конца этому не было видно. Анатолий Иванович совершенно искренне обиделся на судьбу за то, что та все никак не отправит Смолякова в преисподнюю, где тому самое место.

За появление этого индивидуума в жизни следователя надо сказать огромное «спасибо» Итальянцу. Но друзьям принято помогать, что собственно и делал Тропинин, и Варков не мог себе позволить уйти в сторону, свалив все на подчиненных или на кого другого. Да и чувство собственного достоинства Анатолия Ивановича было задето. Вот ощущал себя Варков точно в замкнутом пространстве с начинающей развиваться своеобразной клаустрофобией.

Никак он не мог понять нескольких вещей. Во-первых, как Смоляков умудрялся скрываться от своих же? С его родом деятельности это не просто. Его знают и поставщики и распространители, а, возможно, и многие крупные покупатели, которые смеют надеться на скидку в случае предоставления информации. Во-вторых, почему он, уподобившись барану упертому, достает старуху? И так понятно, что она ничего не знает. Как, впрочем, и Софья. В-третьих, каким идиотом был погибший Мизерный, присвоив партию на такую сумму? Если он хотел заработать денег, то ничего бы у него не вышло в девяносто девяти процентах случаев. Невозможно человеку со стороны сбыть такой объем дури. В итоге, мужик подставил всех и даже собственного ребенка под удар.

А еще Варков был уверен, что Смоляков не убивал Светлану. Хороший все-таки специалист-патологоанатом Семен Петрович. Еще бы! Столько-то в профессии! Он и приписал Варкову карандашиком на заключении, что удары наносил левша. И удары были точными и сильными, особенно в районе печени. Смоляков вряд ли натренировал обе руки.

А значит?

Смоляков хочет найти товар и исчезнуть? Попытается реализовать через конкурентов? У него-то уж куча связей. Лучше попытаться и, возможно, даже исчезнуть из страны, чем ждать конца, сидя в Питере.

Ко всему этому прибавилась еще и просьба Тропинина узнать о гражданском муже его бывшей.

Радов Дмитрий Николаевич. Когда-то бизнесмен, можно даже сказать крупный. Ну… как крупный? Нефтяными вышками не владел и у краников с газом не дежурил, но имел в закромах сеть весьма прибыльных клиник, ни только в столице, но и в провинции. А медицина у нас приносит очень неплохие деньги.

Радов по образованию врач, даже пытавшийся практиковать в далекую бытность свою. Вот и напрактиковался. Возжелал как-то господин Новый Муж Нонны попасть в депутаты Московской городской думы. Кстати, было это уже после того, как мать Сережки хвостом махнула и укатила в Москву. Радова, кстати, она давно знала. Точнее ее отец имел с ним какие-то связи. Ох, зря муженек ее решил в депутаты податься! Правда, так просто решения подобного рода не принимаются. Кто-то стоял за ним. Да и кто откажется от лишних позеленевших американских президентов?! Ну да не суть.

Как выдвиженец, он, конечно же, перестал быть владельцем основной массы своего приносящего доход имущества, распределив его между фирмами открытыми на родственников и знакомых. Но волшебный мандат до его рук так и не дошел, а большая часть имущества назад не вернулась. Рейдерские захваты тому были в помощь. Почему же такое случилось, к сожалению, источник Варкова не проинформировал, ибо не его ума дело. Что, к слову, следователя удивило. Хоть и попал господин Радов как кур во щи, но почему-то казалось, что кто-то его удержал на краю пропасти, не дал совсем пропасть, и как-то «прикрывал» что ли.

Радов ныне обивал пороги судов, пытаясь вернуть назад хоть часть того, что потерял. И ввязывался во все подряд. Разумеется, пара стоматологических кабинетов, которые остались в его ведении, не приносили даже близко того дохода, к которому он привык. Но мужик как-то крутился. Источник сказал, что Радов чист аки стеклышко. Даже налоговой придраться не к чему, да мытари и не заинтересованы были этого делать. А в последнее время так вообще намеки появились у Дмитрия Николаевича на расширение бизнеса. Но в сторону Питера ни одно из щупалец не тянулось. Значит, сие есть инициатива Нонны, уставшей ждать, когда Радов построит новое светлое будущее, и решившей вспомнить о своей большой любви.

Эх, женщины!

Завтра придется ехать в пансионат лично. Это Анатолия Ивановича очень расстраивало. Ибо завтра должен был быть его законный выходной.

* * *

Темные панели, маленькие солнечные круги под лампами, горящими через одну. Весь в огнях снаружи, внутри дом был мрачен и холоден, свет в нем боролся с мраком и проигрывал. Я же только сейчас осознала, как привыкла к роскоши Фонтанки за тот короткий период времени, что там обитала, и к тому, что там было уютнее во сто крат.

Этот дворец чем-то мне напомнил самого его хозяина, там, в метро в нашу первую встречу. Привлекательно — отталкивающим был тогда Виталий. Но если знаешь, каким он может быть нежным… В общем, для меня этот дизайн был насмешкой над словом «дом».

Если здесь и водились женщины, то они, либо по ночам не работали, либо попрятались. Сумку принес высокий, худощавый, молодой человек в костюме. Он даже не смотрел в мою сторону и, не проронив и слова, исчез. Я и его присутствие заметила случайно, выглянув из-за угла спальни, куда меня привел Тропинин. А спальня определенно была хозяйская.

Странно, если в особнячке размещение моих вещей в его комнате не казалось мне чем-то необычным, то тут нахлынуло чувство неправильности происходящего. Будто я делаю что-то зазорное, то, что осуждается людьми.

Два больших окна в спальне смотрели в ночь, видимо, там предполагался вид на залив, но сейчас все тонуло во мраке. Темные рамы под дерево идеально дополняли темный пол. Светлые стены. Кровать. И Двери, двери…

У окна расположилось два кресла. В одно из них я и опустилась. Взгляд пытался пробиться за стекло, в котором, как в зеркале, отражалась комната. Не уютно. Вряд ли нас кто-то видит, но ощущение, что я в аквариуме, не отпускало.

Эйфория от того, что Виталий приехал за мной, давно прошла, и остался в душе осадок того, что я могу мечтать, о чем хочу, но жизнь все равно расставит все по своим местам вне зависимости от моих желаний.

Тропинин опустился в кресло напротив. Он остался в рубашке и брюках, скинув пиджак на кровать. Под тканью угадывался бинт, который он носил после нападения. Это еще больше приблизило к реальности. Волосы его влажно поблескивали. Он иногда чуть жмурился. Я заметила, что сильнее всего усталость сказывалась на его глазах. В какой-то момент он перестал сражаться с опускающимися веками и замер, будто заснул. На нас снизошла тишина, удивительная тишина пустого дома, которая имела свое очарование.

— Предлагать тебе выпить уже поздно? Твое хорошее настроение уже улетучилось, — тихо произнес хозяин дома.

— Пожалуй, да.

Он вздохнул, подался вперед, уперев локти в колени.

— То, что случилось, Соня, я не предвидел подобного поворота, и тем более подобных действий со стороны матери, — он не оправдывался и не извинялся, он лишь сообщал мне очевидное.

— Элона Робертовна и Нонна Владимировна вместе представляют собой грозную силу. И цели их светлы, даже святы в каком-то смысле, — немного иронии все-таки просочилось, как я ни пыталась этого избежать.

Он усмехнулся.

— О святости Нонне надо было думать чуть раньше.

— Она изменила? — поинтересовалась я, не ожидая ответа, если честно.

— Она предала, — он сказал это спокойно, но эхо горечи в его словах я уловила. — Она не стала пояснять, забрала сына. Если бы ни его возраст и то, что я не могу ее обвинить, что она совершенно не годится на роль матери, я бы, не задумываясь, приложил бы все силы, чтобы лишить ее даже права с ним видеться.

Я поняла! В доме не было фотографий и милых безделушек. Он стер все, все, что напоминало бы ему здесь о существовании женщин вообще и Нонны в частности. Это была его берлога одиночества.

Когда Дима ушел, мне тоже хотелось все порвать и перебить. Ровно один час! А потом я будто прозрела. Я не зависела от него больше. Мне не надо крошить в труху фотографии, выкидывать мелкие вещи и усилено «забывать», чтобы не было больно. Больно было, но это бы не помогло. Я бы даже сохранила с ним вполне дружеские отношения, если бы не он сам. Я перегорела. А вот Тропинин, похоже, нет. Он слабаком не был. Но ведь если человек силен, то и привязанность его сильна, да и зависит многое от обстоятельств. Тем более у них есть сын, которого он любит и не бросил, и ему волей-неволей приходится сталкиваться с бывшей женой.

А может он просто пытается заменить ее мною и мне подобными?

Бесполезно, как в детской игрушке, забавной такой, я ее купила Абрикосу давным-давно. Шесть дырочек разных по форме и шесть формочек: звездочки, кружочки, квадратики… Треугольник никогда не пройдет в прорезь для квадрата, а кругу не стать звездой.

— Мне предстоит работать без выходных следующие две недели. У моего начальника семейные проблемы, — пальцы скользили по гладкому дереву, изучая рельеф подлокотников массивного кресла.

Виталий молчал и даже глаз не открыл, хотя губы его недовольно поджались.

— После этого ты пересмотришь свой график?

— Как ты это себе представляешь?

— Возьми отпуск для начала.

Я вздохнула.

— Хорошо. Я могу завтра позвонить Анатолию Ивановичу и спросить о возможности начать ремонт в квартире?

— Соня, — Виталий произнес это так, будто пожаловался на непослушного ребенка небесам.

Я же в это время изучала краешек своего свитера.

— Мне нужен свой угол на такие… случаи, да и вообще… у меня же дочь.

Подняв глаза, я наткнулась на взгляд Тропинина. Виталий не спорил и никак не отреагировал мою фразу. Но его взгляд… От него мурашки по коже побежали. Он встал и, сделав шаг ко мне, протянул руку. Я тоже встала, оказавшись к нему безумно близко. Моя ладонь свободно скользнула вверх по его запястью к локтю и выше к плечу. Там, под рубашкой, телу явно стало жарко. Одна рука Тропинина легка мне на талию и притянула к мужчине, а вторая аккуратно заправила прядь моих волос за ухо, согревая щеку.

* * *

Пожалуй, это были самые необычные две недели в моей жизни. Насыщенные интересной работой, и тем, что меня ожидало каждый вечер в Лисьем Носу, звонками родителей и малышки, общением с Томой и Валентиной Алексеевной. Размышлениями… А куда без них?! Хотя присутствовало еще и странное томление, ожидание чего-то глобального.

Я еще тогда, в первую ночь в доме Вити, лежа под теплым одеялом, ощущая тяжесть его руки на своем животе и слушая его мерное дыхание, дала себе установку, что проживу эти недели без метаний по поводу наших отношений. Я разрешила себе ими просто наслаждаться, не задавая вопросов о том, что он будет делать с недовольными матерью и бывшей женой и, в конце концов, со мной тоже. Сложная задача, скажу я вам! Но ведь и повлиять-то я ни на что не могу, и буду лишь зря себя накручивать. Я прочла эту мантру раз пятьдесят, пока сон бессовестно подкрадывался, чтобы напасть и утащить в свою волшебную страну.

Но утром мантра начала действовать. Во-первых, проснувшись еще до звонка будильника, причем, задолго до него, я стала бессовестно приставать к спящему Тропинину. Мне действительно этого очень хотелось. И я не стала себе отказывать в этом желании. Уж не знаю, какой распорядок дня у Виталия Аркадьевича в обычной жизни, но возражений не последовало, и будильник чуть ни разрушил приятную атмосферу, за что был быстренько отправлен в нокаут.

Юбка и блузка, как и большинство вещей, благодаря моим сборам на Фонтанке, помялись, и спасли меня лишь черные джинсы и тонкий свитер, не очень офисный стиль, но допустимый.

Тропинин одевался медленно, не торопясь, причем в домашнее. Вопрос о каком-либо приеме пищи тоже не встал, потому что я бессовестно опаздывала после удовлетворения своих потребностей. В итоге запрыгнула в машину к Лёне, который за считанные минуты довез меня до работы.

День прошел более чем успешно. Я попросила девочек чуть сместить прием, чтобы уехать пораньше и привести в порядок вещи, и клиенты пошли мне навстречу. Ближе к полудню позвонила Валентина Алексеевна. Голос ее был бодрым. Пансионат действительно помогал ей восстановиться хотя бы физически. Про психологический аспект можно было молчать еще очень долго. Единственное, о чем попросила мать Димы, это узнать, по возможности, как там Маргарита Николаевна себя чувствует. Старушка не помнила номера телефона подруги.

Что ж, а это был отличный повод позвонить Варкову!

Анатолий Иванович был сдержан и серьезен, сказал, что номер телефона скинет смс, и заявил, что пока с ремонтом мне придется обождать. Это, конечно, чуть подпортило мне эйфорию. Но с другой стороны к концу срока отработки у меня появятся деньги.

Хороших новостей о «моем обидчике» Варков мне так и не сообщил.

Ушла с работы я на час раньше, как и планировала. Приехал за мной Лёня, вполне себе довольный и веселый, даже разговорчивый. Дома Виталия не было. Как и моей сумки, все мои вещи в идеальном порядке уже заняли свое место в шкафу. Но самым приятным сюрпризом стало то, что Тропинин распорядился «перебросить» Анну Александровну и Артема сюда, в Лисий Нос, чтобы мне было уютнее. Это было очень приятно. Собственно, на них я и наткнулась, отправившись исследовать дом.

Анна Александровна, здоровая и румяная, рассекала по кухне, изучая содержимое шкафов и огромной кладовки. Артем, сидя на высоком стуле возле стойки, записывал то, что супруга ему диктовала. Оба моего прихода не заметили, оттого выглядели вполне себе супружеской парой, даже обменивались шуточками и смешками и какими-то только им понятными намеками.

— Кхе-кхе, — на мое слабенькое покашливание оба обернулись и улыбнулись, чем меня несказанно удивили, особенно Анна Александровна, которая не страдала проявлением эмоций на работе.

— Софья Аркадьевна, — экономка кивнула. — Добрый вечер. Что-нибудь желаете выпить до ужина?

Я подошла и уселась рядом с Артемом.

— А что спиртное раздают?

— Бар здесь отменный, — сообщила мне Анна Александровна. — А вот с едой проблемы. Я так понимаю, Виталий Аркадьевич тут почти не ест, либо еду заказывает в ресторане. Посему готовить почти не из чего.

— У него нет экономки тут? — удивилась я.

— Нет, у него тут только горничные. Ребята из охраны питаются отдельно, им еду привозят.

— А кто же теперь на Фонтанке?

— Тот, кого пожелает видеть Элона Робертовна.

— Погодите, а где же сын Виталия? — удивилась я. — Я думала, он здесь живет, когда приезжает в Питер. Да и Сережа говорил мне про Лисий Нос, когда я его нашла.

— Он на Крестовском сейчас. У Виталия Аркадьевича там большая квартира рядом с парком. Там и детская оборудована. Нонна Владимировна там же, как я полагаю, как и хозяин в данный момент, — проинформировал меня Артем.

Неприятно уколола мысль.

— Из-за меня, похоже, свершилось в семействе Тропининых «великое переселение народов», — горько усмехнулась я.

— Скажем, не вы стали его инициатором, — изучая содержание шкафа, заявила Анна Александровна, не оборачиваясь.

— Он останется там на ночь? — я понимала, как важен сын для Виталия, но сожаления все же не смогла сдержать. Ведь там еще и Нонна.

О, отлично, Соня Аркадьевна! Ты еще ревновать начни, чем не страдала ни разу в жизни.

— Нет, он сообщил, что прибудет через полчаса. Заказанную еду привезут чуть раньше.

— Вас тоже из-за меня выдернули?

Парочка переглянулась.

— Здесь даже лучше, Софья Аркадьевна. Для нас, по крайней мере. Больше площадь, больше работы, больше зарплата, — хитро сощурился Артем.

— Ну, хоть за вас могу порадоваться, — улыбнулась я. — Спасибо за одежду.

Анна Александровна кивнула и вернулась к переписи того, чего на кухне недостает, а я отправилась бродить по дому.

Первый этаж, выполненный в странном стиле — модерн с примесью дерева, камня и старины, навевал прохладу. Кожаные диваны в огромной гостиной, камин. Вроде бы все есть, а жизни нет. Хотя мужчине-холостяку, наверное, самое оно.

Дверь в кабинет, где состоялась наша вторая встреча с Витей, была приоткрыта, там горела лишь одна лампа. Я решила в царство хозяина без его ведома не вторгаться.

А вдруг у него на столе стоит фотография улыбающейся красавицы бывшей жены?! Дала бы себе подзатыльник, да головенку жалко!

Окна в гостиной тоже были большие, но не от пола до потолка, как на втором этаже, где располагалась спальня, зато арочные с мелкой сеткой стекол как в старых английских домах на картинках. И смотрели они в сад, где земля была чуть припорошена февральским снежком, тянули к небу тонкие голые ветки — руки деревья.

— Медитируешь? — голос Тропинина за моей спиной заставил вздрогнуть и обернуться.

— Раздумываю над тем, что хочется нарисовать лужу крови как Кентервильское привидение, пусть даже зеленкой.

Виталий Аркадьевич, расстегивая пиджак, направился ко мне.

— За что он ее там? Она была дурна собой и не умела готовить? — он улыбнулся.

— Да, что-то вроде того.

— Тебе не нравится здесь? — он остановился рядом со мной, и его теплая ладонь коснулась моей щеки. Кожа его пахла мылом.

— Почему же? Тут прекрасная акустика для звона цепями, — улыбнулась я. — Ты был у сына?

— Да, завтра они улетают все-таки, — он скинул пиджак на кресло и заложил одну руку в карман брюк, а второй чуть приобнял меня. — А мне предстоит серьезный разговор с матерью после всего произошедшего.

— Мне жаль, что я стала причиной ваших размолвок.

— А мне жаль, что моя мать уже столько лет идет на поводу у желаний Нонны. Это у нее какая-то болезненная мания.

— Она считает, что вы зря расстались, и все еще можно вернуть.

— Это то и грустно, — Виталий чуть отстранился и посмотрел на меня. — Сонь, когда я прихожу домой, я хочу оставлять все проблемы за дверями. Нонна — моя проблема. Как и мать. Здесь, — он ткнул пальцем в пол, — нет никого кроме нас. И мне хотелось бы свести к минимуму все разговоры о моих проблемах. Хотя бы по началу.

Меня это более чем устраивало, и я кивнула, принимая его условия. Он же замолчал, закрыв глаза, чуть запрокинул голову и глубоко вздохнул, расслабляясь.

— Я звонила Анатолию Ивановичу, он пока не разрешил заниматься ремонтом.

Тропинин как-то дернулся, но промолчал. А я продолжила.

— А мне звонила Валентина Алексеевна, ей в пансионате очень помогают, по голосу слышно. Спасибо большое, Витя.

— Больше она тебе ничего не сказала? — спросил он, не открывая глаз.

— Нет, — удивилась я.

Тропинин молчал с минуту, а потом все-таки сказал то, что заставило мурашки стадами курсировать по моей спине.

— К ней попытался наведаться Смоляков. Его не пустили, хотя у него были корочки следователя. Тебе следует быть осторожнее. Толя считает, что он будет все наглее действовать, потому что чем дальше, чем меньше у него остается шансов выжить, если он не найдет товар, который, как мы полагаем, увел у него твой бывший муж.

Я прерывисто втянула воздух.

— Моим точно ничего не грозит? Может, им стоит переехать на время к знакомым в область?

— Если такая возможность есть, хотя это скорее для самоуспокоения.

Я сглотнула. Настроение опустилось ниже плинтуса.

— Это когда — нибудь закончится? — голос мой дрогнул.

— Все будет хорошо, — он уткнулся носом мне в висок.

Ужинали мы, в тот вечер практически молча, каждый думал о своем. Тропинин заснул, едва коснувшись подушки. А я долго ворочалась, прислушиваясь к звукам нового дома. А когда все же уснула, обнаружила себя посреди квартиры Димы, напротив настежь распахнутого окна, от которого тянуло могильным холодом.

Утренние сборы в этот раз были размеренными и неторопливыми, сдобренными завтраком и ароматом кофе. Виталий тоже рано уезжал, ему надо было куда-то в область по делам стройки. Завтракал он со мной на кухне за небольшим деревянным столом, правда, уткнувшись в ноутбук, листая документы, хмурясь и бросая рассерженные взгляды на телефон, который поминутно «ерзал» по поверхности стола, принимая текстовые сообщения.

Горячий кофе остался уже на самом донышке моей чашки, когда Виталий, не отрываясь от чтения, выдал фразу, после которой я удивленно замерла.

— Спальня пустовата. Если тебе что-то надо из мебели и прочей этой вашей ерундистики — не смущайся. С Анной обсуди расходы.

Сказать на это было нечего, да он и не ждал.

У ворот нас уже ждал мой монстрик, белый Гелек и Лёня с Артемом. Тропинин, оторвавшись на секунду от экрана телефона, где, как я могла заместить, он писал что-то не по-русски, мазнул губами по моей щеке.

— Вернусь поздно, провожаю сына вечером.

Я кивнула и уже подошла к машине, но вдруг повернулась и ляпнула то, что висело на языке с вечера.

— Вить, а в доме что, нет ни одной ванны?

Я нашла кучу обустроенных по последнему слову техники душевых, но ванны даже самой маленькой не обнаружила, а мне иногда нравится полежать в пенке с книжкой.

Виталий Аркадьевич, как мне показалось, сделал вид, что не расслышал, а вот Лёня кинул на меня весьма странный взгляд, и, быстро захлопнув дверь за хозяином, поспешил за руль.