Анатолий Иванович, расположившись в тускло освещенной, пустой в такой час столовой, листал дело, подлежащее передаче в суд, придвинув к себе дымящуюся чашку чая. Дело было явно проигрышным для стороны обвинения, а хотелось бы посадить хоть пару ублюдков и повысить, так сказать, показатели.

Варков любил «чаёвничать»: крепкий напиток стимулировал мыслительную деятельность — появлялась надежда увидеть то, что пряталось между строк протоколов допросов, обысков и очных ставок, ведь одно слово в состоянии решить исход дела, а может… он просто пытался создать свой ритуал. Хотя бы один.

Собственная жизнь Анатолию Ивановичу давно перестала принадлежать. Она делилась между семьей и работой, кренясь то в одну то в другую сторону, но в любом случае не оставляя ему право на нечто личное.

Может, поэтому Ирина подозрительность вызывала порой глухое раздражение, как железка, скребущая по стеклу, режет слух, но боли не причиняет. А попытки доказать жене, что не тот он человек, чтобы о «походах на сторону» думать и тем более на нее ходить, Анатолий Иванович давно забросил. Устал!

Ира не поверит, что он так и представлял себе жизнь. Ну, может не совсем так… Но нечто близкое. Дети. Жена. Проблемы… Только приблизившись к тому, чего хотел, удовлетворения он не испытывал. Удивительно, правда?

Жена недавно читала мальчишкам сказку Александра Грина. Варков сего романтичного фантаста и сам полистал в далеком детстве, но уж конечно не девчачьи «Алые паруса». Анатолию Ивановичу больше нравился «Блистающий мир», и то в аспекте полета главного героя. С такими-то даром наворотил бы дел маленький Толя. Но ныне на многое уже смотрелось с другой стороны. Летать Варков боялся, как и высоты. А красивый корабль, скользящий по водной глади, зачаровывающий умы детей и юных дев исполнением желаний, следователю виделся призраком, чья красота алых всполохов размылась самой жизнью.

От него так много хотели все, и особенно он сам, что в какой-то момент Анатолий Иванович стал смотреть на себя как бы сбоку, будто отделяясь от собственного бренного тела, оставляя тому «себе» ответственность и совесть, гнет проблем, забирая лишь логику, любопытство и любовь к изыскательству. Раньше эта способность помогала ему в расследовании, а теперь лишь усугубляла самокопание.

Телефон зачирикал, и Анатолий Иванович схватился за трубку, не глядя, по привычке.

— Следователь Варков, — сказано это было буднично, так кассир в супермаркете заученной фразой интересуется, нужен ли пакет.

— Анатолий Иванович! ЧП! — встревоженный голос помощницы Тани, умудрившейся задержаться на работе дольше положенного, выдернул мужчину из размышлений, но не более того, а брошенное «ЧП» и не подумало всколыхнуть в следователе переживания. Он потом только для себя решил, что перегорел, и, похоже, по-настоящему.

— Под конец моей смены и без ЧП… — фыркнул Варков, захлопнув толстую папку.

— Нет, Анатолий Иванович, это по делу Итальянца, — выпалила девушка.

Варков замер. Он при Татьяне никогда прозвища Виты не произносил. Таня — девушка смекалистая, и, конечно же, знает, как в узких кругах зовут Тропинина, но это, как говорится, не для ее уст, значит, что-то случилось.

— Звонил начальник Софьи Мизерной. Говорит, она пропала, ушла по работе полчаса назад и не вернулась. Телефон не отвечает…

Дослушивать Варков не стал, сразу начал рыться в телефонной книге в поисках номера начальника Софьи, с которым он имел дело после нападения. Владимир Александрович помнился ему вполне вменяемым мужиком, который тревогу просто так поднимать бы не стал. Как оказалось, ему позвонили секретари, а тем в свою очередь звонил клиент, который Софью так и не дождался, хотя проживает в соседнем с офисом доме.

Бегом спускаясь по лестнице, следователь отдавал указания семенящей за ним Татьяне, забыв напрочь о том, что она вполне может уйти домой. Сейчас он пытался сосредоточиться лишь на одном — позвонить Тропинину и узнать, не умыкнул ли Итальянец Софью. И это надо сделать до того, как следователь поднимет на уши всю королевскую рать.

Тропинин долго не брал трубку, а в холодном салоне авто, куда плюхнулся следователь, время тянулось в разы дольше.

— Да, — четкий, резкий ответ Итальянца развеял дымку надежды, которую нагонял Варков.

— Соня с тобой? — мир опять стал видеться чуть сбоку, как и всегда, когда надо было указать на очередной просчет и недальновидность, обремененного тысячами табу и проблем мозга.

— Что случилось? — голос Итальянца стал глухим, будто он уже знал ответ.

— Пропала, ушла по работе и не вернулась почти час назад.

В трубке повисло молчание. Тропинин никогда не был глупым, потому и имел то, что имел.

— Не вздумай поднимать шум, — это был почти приказ.

* * *

Шеф был сер, когда садился в машину. Таня же старалась унять дрожь в руках, будто была причастна к похищению или, того хуже, не оправдала надежд облеченных деньгами и властью. Будто была на месте Варкова.

Трагедия ее семьи заключалась в том, что девушка прекрасно знала, каково это. Отец, имевший когда-то должность, заработок и хорошие перспективы, так же «не угодил» одному из «таких», имеющих доступ к нитям, что опутывают систему и уходят куда-то вверх, теряясь в тумане званий и денег. И ей бы не работать сейчас тут даже со своим красным дипломом и светлой головой, если бы не еще более высшие, заступившиеся за отца, сумевшие стать плотиной между ужасным потоком, который бы смел ее родителя, не оставив никаких надежд. И хоть из органов отцу пришлось уйти, но все было сделано тихо-мирно, по состоянию здоровья, без тени, которая покрыла бы весь его род.

Хотя, конечно же, определенные должности даже при усердии и удаче Татьяне не светили, ну так они не светили и женщинам в принципе, уж больно специфична область, в которой так нравилось работать молодой женщине. Вотчина мужчин, как звала ее мать уголовный розыск.

Но Варкову было, пожалуй, хуже. Ведь Итальянец был еще и его другом. А с друзей всегда больший спрос. Тут не отпишешься, не забудешь.

Но Таня все же призналась самой себе, что взбудоражена как никогда. Такие дела как красные мазки по унылой серой рутине. Вполне возможно, что женщина похищена. И, возможно, с целью выкупа. Выживет она, или уже мертва, что скорее всего так и есть, если преступники — не идиоты, это в любом случае будет интересно. Ведь те, кто за этим стоит, понимали, кто маячит за спиной заложницы, кто поднимет трубку и позвонит «главному генералу» какому-нибудь? Психи! Или псих…

А Смоляков при своей биографии на роль психа очень даже подходил, по мнению отца Тани, которая без имен, но историю поведала, очень хотела мнение отца услышать. Тот в психологии преступников хорошо в свое время разбирался, да и сейчас интуиция следока, закаленная еще в СССР и девяностые, никуда не делась. По мнению отца Смоляков был способен на ужасные поступки. Он был слишком тих для своих кругов, исполнителен, приносил прибыль, за что его и ценили. Возможно, даже скорее всего, сам он наркотой не баловался, сильной точно, если умудрялся в таком дерьме столько лет крутиться и выживать. Там надо свежую голову иметь. И теперь, когда он должен серьезную сумму, когда способны сдать нервы у любого живого существа, он был крайне опасен.

* * *

Он собирался медленно, тщательно зашнуровывая кроссовки, заправляя майку в джинсы, разглаживая складочки на свитере. Он никуда не торопился, ничего не боялся, изредка кидая в мою сторону насмешливые фразы, но иногда взгляд его застревал в пространстве, а лицо выдавало целую гамму эмоций, будто он смотрел невидимый фильм и сопереживал героям и даже готов был вступить с ними в диалог.

Забавно, он даже казался красивым, хорошо сложенным мужчиной, и улыбка у него могла быть вполне милой.

Я же тихо сходила с ума. Невозможность двигаться и неспособность контролировать собственное сознание, которое так и норовило скатиться во тьму, заставляли сердце колотиться с неистовой скоростью. И лишь потихоньку ритм его замедлялся, наверное, то, что вколол мне Смоляков, действовало и на сердце тоже. А вот мозг рвался внушить мне идею, что это все это мне снится.

— Мне вот интересно! Я любопытный, знаешь ли, от природы. Стоишь ты пятьдесят миллионов? А что? Хорошая цифра. Красивая! Вот твой бывший муженек считал, что стоишь. Достаточно ли ты ублажила Итальянца, чтобы он тоже так считал? Делаем ставки, господа и… дамы!

Смоляков хитро сощурился и хохотнул. Порывшись в моей сумке, мужчина достал телефон и принялся копаться в адресной книге, прежде поставив его на беззвучный режим, потому как аппарат почти безостановочно распевал песни.

— Такс. Виталий Аркадьевич. Аж потряхивает от волнения! — по секрету поведал мне Сергей.

— Ты его убил? — губы едва шевелились, а голос был настолько сиплым, что вопрос еле можно было разобрать.

— Кого? — оторвался от изучения экрана Смоляков. — Муженька твоего? Нет. Я раньше считал, что того, кто имеет ключ к твоему спасению, убивать невыгодно. Теперь так не считаю. Я эту гниду собственными руками бы на тот свет отправил. Что смотришь? Это Светка его так. Дура ему простить не могла, и если б товар — она ему тебя простить не могла. Что все это он ради тебя, а не ради нее затеял!

Он умолк, опять смотря в пустоту перед собой.

— Самый жестокий зверь — баба. Не уступит, не простит! Себе готова навредить… Я ей, суке, все бы отдал, а она как бульдог в Димку. Ничем челюсти не разжать. Вы даже любить и то не умеете!

Мозг, оставив попытки внушить мне нереальность происходящего, и выдал предположение, что Смоляков либо пьян либо под действием наркотиков. От этого и накатила паника. Если бы могла, я бы боролась, кусалась, только чтобы попытаться уйти, сбежать от его полного ненависти взгляда. Но страшный человек лишил меня даже этого.

* * *

Варков, широко шагая, пересек крохотный грязный дворик и направился к парадной, где и располагалась злополучная квартира, куда вызвали Софью. Навстречу ему, запихивая в папку мятые листы бумаги, вышел капитан Мирошин, глава местного убойного отдела.

— Он прошел по чердаку в третью парадную. Там камере с угла дверь не видно. Женщину он нес на руках. Тут темно, освещение — одно название. Свидетелей нет. Бабка из соседней комнаты дверь открыла, потерпевшую видела. Но она почти слепая и глухая, толку от нее как… Говорит, в той комнате, куда пришла потерпевшая, студенты жили. Я уж хотел смеха ради, уточнить, не пионеры ли, мне кажется, она все в прошлом веке живет, — попытался чуть разрядить атмосферу Мирошин, но по виду Варкова понял, что это бесполезно, и продолжил. — Проверяем. Силуэт машины видно, но понять марку и модель невозможно. Запросил камеры с домов на Каменноостровском. Ждем, — отрапортовал капитан.

— А быстрее нельзя?

— Иваныч, ты как первый раз! В комнате нашли шприц и ампулу. Отправили на экспертизу.

— Наркотик? — Варков поджал губы.

— Митрич считает — не похоже, скорее какой-то лекарственный препарат, он там сказал умное длинное слово, я так понял, это типа транквилизатора.

Телефон неприятно завозился в кармане брюк.

— Ира, мне некогда. У тебя что-то срочное? — Варков устало надавил пальцами на глазные яблоки, стараясь снять напряжение.

— Хотела узнать, когда ты приедешь домой.

— Ира, я на работе. Это такой процесс, от результата которого зависит, что вы с тройкой спиногрызов будете жрать! Мать твоя у нас, если тебе неймется, иди погуляй с подругами, — постарался пресечь на корню разговор на тему «Почему» Анатолий Иванович.

На том конце повисло молчание. Оно было очень схожим с тем, что не так давно он уже «выслушал», позвонив Тропинину.

— Если ты не заметил, родной, сейчас прилично поздний вечер для посиделок с семечками, да и холодновато. А последние шесть лет у меня нет ни подруг, ни знакомых. У меня есть трое детей и ты. Хотя «ты» бываешь крайне редко, и я сомневаюсь, есть ли ты вообще у меня. Ведь ты даже не знаешь, что сыновья сегодня у твоих родителей ночуют, — голос Иры потускнел.

— Нет у меня никого, — выпалил Варков по привычке, только заныло под ложечкой оттого, что Ира считает его никчемным отцом.

Осознав до конца слова жены, Анатолий Иванович взбеленился. Он ведь все делал для них. Все! Для них!

— Если ты хотела этот гребанный дом, то можешь с ним попрощаться, потому что любовницу Тропинина я только что просрал.

Все! Для них?!

— Нам нужен был ты, а не дом. Чтобы ты хоть часть своего времени уделял нам.

Для них?

— Ира…

Гудки монотонно сообщили о том, что супруга отключилась.

— Он сам вызвал ее и сам позвонил в контору. Значит, захотел ускорить события. Иначе, вряд ли кто-то забил бы тревогу в ближайшие пару часов, — капитан за спиной решил продолжить разговор, пока Варков стоял, уставившись на исписанную граффити стену.

— Ее телефон нашли?

— И телефон, и сумку, и шарф. Все осталось в комнате.

— Твою же мать!

* * *

Он нес меня на руках как куклу. Я даже и не помню, чтобы меня кто-то так носил.

Мы с Димкой, когда свадьбу играли, гостей не приглашали, церемонию заказали исключительно для фотографий. Помню, я купила неброский белый костюм: юбку и корсет. После окончания торжественной регистрации фотограф, махнув нам карточкой, исчез выполнять другой заказ, а мы пошли к набережной, рядом с которой и располагалось здание. Машины гудели нам вслед, помню. Выпили бутылку шампанского у овеваемого всеми ветрами парапета. Целовались. Было холодно и жарко одновременно. Ноябрь. Дождливый и унылый, но для меня он был цветным. Кольцо непривычно утяжелило палец. Муж свое сразу снял. Питер тонул в серости, готовясь к зиме. По дороге в съемную квартиру мы купили куру-гриль и лаваш. Вот такая была моя свадьба. И я была счастлива. Очень! Но и тогда меня не носили на руках.

Дима… Никто не заслуживает такой страшной смерти, Варков ведь упомянул, что тело было сильно повреждено в ДТП.

— Светлана убила Диму?

— Она заставила техника слегка подкорректировать тормозную систему, он был ей должен. Ни один эксперт сходу бы не доказал нарушения. Только после случившегося металлолом отправили на новую экспертизу. Я-то поначалу думал, что это мне предупреждение, а потом дошло — это он ее убил, на него ведь теперь всех собак повесят. Сейчас я бы ее сам с радостью прикончил! Она должна была понимать, что делает, но мозг отключился, — Смоляков вдруг улыбнулся. — Димка знал толк в бабах. Об него подошвы вытереть было жалко, а вы к нему липли, как мухи!

Да, не всегда мы замечаем достойных. И уж еще реже они замечают нас.

* * *

Тропинин влетел в квартиру, откуда исчезла Софья, через десять минут после приезда Варкова. На стол следователя под удивленные взгляды присутствующих оперов, эксперта и капитана лег телефон. На его экране горела смс.

— Пятьдесят миллионов! Да он обкурился! — капитан удивленно поднял глаза на Варкова.

— Почти лям баксов за ба… заложницу, — один из оперативников закашлялся, стараясь слиться из-под взгляда Итальянца.

— Сумма, на которую наш друг проштрафился с наркотой. Пятьдесят миллионов… — Анатолий Иванович покачал головой.

— Мне нужно два часа! — слова Тропинина заставили мужчин в комнате затаить дыхание.

Варков сглотнул.

— Вить, — позвал он Итальянца.

Тот вскинул голову. От него шел шлейф парфюма и коньяка. Но глаза были трезвыми, и в них плескалась пустота.

— Ты же понимаешь, она… Она, скорее всего…

— Мертва. Ты это слово подбираешь? — холодно поинтересовался Тропинин.

— Это. У тебя есть пятьдесят миллионов налом? — сменил тему следователь.

— Через два часа у меня будет почти миллион долларов. Его устроит, — поведал Виталий Аркадьевич.

Мужчины в комнате дружненько выдохнули.

— Где он хочет передачу? — отозвался один из оперов, стоявший у окна.

— Ладожский мост.

— Трасса Кола. Странный выбор.

— И он хочет, что бы сумку передал ты, — дочитал сообщение Варков.

— Он следил за Соней, а ты его не нашел! Ты это не пресек! — Итальянец не стал бы устраивать разборки с другом на людях, но в нем как в вулкане клокотала ярость, требовавшая выхода.

Варкову же было нечего сказать на это. Его план-надежда, что свои Смолякова и оприходуют, не сбылся. Он действительно не ожидал, что это псих пойдет на подобное— бросит вызов Итальянцу.

— Ты ответил ему уже, как я понял? — вскинул голову следователь.

— Да.

Телефон завозился на столе. Вызывала Татьяна. Варков нажал на громкую связь.

— Сообщение от Иванова. Машина Смолякова — темно-зеленый джип Прадо старый, девяносто седьмого — девяносто восьмого годов. На изображении четкости мало, но внешних повреждений и отличительных признаков нет. Номерной знак…

— Только попробуй перехват ввести, — голос Тропинина был тих, но в нем рычал тигр. Таня с испугу замолчала. — Если она жива, он ее убьет.

— Дим, Леш, — Варков молчал почти минуту. — Собирайтесь, мы выезжаем к Ладожскому мосту.

Оба опера переглянулись, но спорить не стали, и, исполняя приказ, вышли в коридор, плотно закрыв дверь.

— Как думаешь, правда, даст? Я слыхал про Итальянца. И него одна «недвига» в Питере дороже стоит.

— За жену, за ребенка, это я еще понимаю. Лям баксов. А за бабу…

— А может она ему не просто баба…

— Ставлю косарь, что не соберет, и ждет нас перестрелка, погоня и труп, как в дерьмовом американском боевике.

— Принято. Блин! Бумаги же теперь измараем — не отпишемся…

* * *

Свет фар тонул во тьме, изредка выдергивая блестящие вкрапления в асфальте.

Смоляков не стал сваливать «груз» в багажник, как об этом в романах пишут. Наоборот, меня чинно усадили на переднее пассажирское сиденье, пристегнули ремнем и поправили ворот пальто.

Губами я шевелила с трудом, тело до сих пор не слушалось, хотя в пальцах рук стало покалывать. Похоже, действия того лекарства что, он вколол, начинало ослабевать.

Направление, в котором мы двигались, было мне знакомо. Мелькнула развязка на проспекте Большевиков, пост ДПС со скучающим стражем дорожного движения. Вальяжный пенсионерский джип, на котором мы ехали, его не заинтересовал, а вот мчавшая впереди нас модненькая, крохотная машинешка, сильно сбавившая скорость, привлекла его внимание, удостоившись помахивания полосатой палки. Вдали мелькнули огни крупного торгового центра и леса новостроек, над головой пронесся КАД.

Смоляков почти час назад, прежде чем начать наматывать круги по городу, отослал на номер Вити смс с предложением обменять меня на пятьдесят миллионов, что не преминул мне озвучить с тем же страшно счастливым выражением лица.

Разум, разложив по полочкам все, что я знала и чувствовала, выдал ответ. Нет! Ни один человек не даст такую сумму. Во-первых, ее просто невозможно собрать за столь короткое время. А, во-вторых, с какой стати Тропинин должен платить за меня? Кто я для него?! Сердце щемило. Мне не хотелось думать о смерти! Я не имела права умирать. У меня Настюша! Я буду трепыхаться до последнего! Но предчувствие плохого не отпускало!

Сергей напевал песенку, был бодр и весел, и даже не думал мне угрожать. Оттого смотрелся он совершенно безжалостно, лишь подчеркивая всю безысходность ситуации.

Правая моя рука упала на сиденье и сжалась в кулак, лекарство в крови слабело, но я прекрасно понимала, это совершенно бесполезно.

До поворота на Шлиссельбург оставалось чуть меньше десяти километров.

* * *

— Ты не будешь передавать деньги. Мы с тобой внешне похожи. Роста и сложения одного. Ночь. Ему все равно, кто вручит ему миллион долларов, который он и не ожидает получить.

Варков расстегнул пуговицу рубашки, сдавившую горло, и уставился в окно.

— Нас с тобой сделал нарик, Толя. Мы расслабились, и случилось то, что случилось.

— Вит…

— Если есть хоть малейший шанс, что это спасет ей жизнь, я рисковать не стану, — это было сказано спокойно, но спорить с этим было бесполезно. — Он ведь не так прост. Он бросил вызов мне!

— Черт!

— Виталий Аркадьевич, — подал голос Лёня, не отрывая взгляда от дороги. — Слишком опасно. Именно, потому что нарик.

Артем, сидевший рядом, качнул головой, соглашаясь.

— Искомая машина выехала из города сорок минут назад. Инспектор с поста ДПС на Мурманке доложил. Там с фонарями невесело, но он говорит, что на переднем пассажирском сидела женщина, — Варков на секунду сжал зубы. — Вить! А если это все же… Если она с ним заодно? Если это просто спектакль?

— Какой спектакль, Толь? — Тропинин устало закрыл глаза. — Как она могла знать, что я ей предложу место в своей постели, когда он ей врезал на квартире бывшего мужа? Или в конторе, когда он чуть ее ножом не исполосовал? Это надо быть экстрасенсом, чтобы догадаться, что я вернусь.

Но Варков не мог остановиться, будто ища лазейку, оправдание себе.

— Она слишком правильная. Слишком невинная, что ли. Так не бывает!

— Не стоит судить других по нам с тобой, Толя. По Нонне. Ирку вон ты святой считаешь. А знаешь, почему еще? — Тропинин вдруг усмехнулся, и хоть боли и тревоги в его улыбке было в миллионы раз больше веселья, все же это была улыбка искренняя и светлая. — Именно потому, что она правильная, она и огребает больше остальных. Ты ж библию читал, с хорошими всегда так.

Они долго молчали.

— Если живая останется, испорть ее, а! Я знаю, ты можешь!

* * *

— Ты только подумай! Принес! Почти миллион долларов! Принес! — Смоляков засмеялся. Перед этим он проглотил, кажется, с десяток таблеток, запив их минералкой, и сейчас напоминал чайник на сильном огне, чью крышку туго закрутили, а вода и пар внутри бурлят и вот-вот победят преграду, дабы выплеснуться наружу. — Ты стоишь миллиона! — он посмотрел на меня так, будто выиграл приз, и приз сидит рядом с ним. — Как здорово!

Джип стоял на середине моста на аварийке, а в самом начале, приткнувшись к отбойнику, тоже на аварийке поблескивал немецкий красавец.

Перед этим Смоляков покрутился по лесу, а потом, наплевав на все правила дорожного движения, поехал по встречной полосе моста. Машин было мало, мимо нас пронеслась фура, не переставая сигналить, и какой-то крошечный автомобиль, тоже не преминувший «обругать» собрата.

Когда Смоляков дернул ручник, мои глаза нашарили то, что мой водитель заметил уже давно. Витин автомобиль! Смоляков хмыкнул и набрал смс на дешевой трубке с кнопочками. И почти сразу получил ответ, который его так порадовал.

Внутри же у меня все заледенело. Момент, который решит мою судьбу, вот-вот настанет.

Прошло минут десять, судя по часам на приемнике, мне они показались вечностью, когда, наконец, дверь Гелека блеснула и по направлению к нам зашагал в расстегнутом пальто мужчина, неся в руке большую спортивную сумку. Мелкие снежинки кружились в свете мощных фар белого автомобиля. А ветер трепал черные полы верхней одежды того, кто нес мне спасение.

Витя! Он был здесь! Так близко! Как во сне!

Видимо, препарат отпустил окончательно, сердце сорвалось в галоп. Мне до жути захотелось жить, до крика, до того чтобы броситься на Смолякова и задушить его собственными руками.

— Дорогая моя! — мужчина громко, подражая оперным тенорам, пропел. — Какой забавный каламбур! Дорогая… — он на мгновение задумался.

Тропинин остановился, чуть разведя руки в стороны, видимо, давая понять что один и без оружия.

— В конце концов, интересно же! — Сергей будто разговаривал сам с собой. И вдруг резко обернулся ко мне. — Убей его! Ты для него стоишь миллион. А он для тебя стоит твоей дочери? — его сумасшедшие глаза впились в меня. — Сбей его.

— Ты спятил? — вырвалось у меня. Я уставилась на мужчину, не веря, что тот говорит серьезно.

— Ну, дорогая, мне интересно! Что для тебя важнее! Сироткой Настенька оставшаяся, потому что я продырявлю тебе башку. Зато он — живой. Или мертвый он, но ты и дочка сольетесь в нежных обнимашках.

— Я… я не смогу.

— Говорят, материнский инстинкт сильнее всех прочих.

— Он же привез деньги. Зачем тебе все это? — слезы потекли по щекам.

— А ты думаешь, они мне нужны теперь? Когда за мою голову назначили награду. Таких проколов, как у меня, не прощают, — он сверкнул совершенно сумасшедшей улыбкой. — Мне было просто интересно, есть ли люди, которые стоят миллион?! И не истончилась ли кишка у Итальянца за столько лет мира и процветания?! Ну, так как?! Неужели тебе не жалко дочку? Останется ведь без отца, без матери. Такая крошка! А он, — кивнул Смоляков на Витю, — он, знаешь ли, и людей убивал. Может не своими руками. В нашей стране состояние делалось, дорогуша, в девяностые как на Диком западе, — он вдруг легко подскочил и перелез на заднее сиденье. — Садись!

— Нет!

Щелкнул курок. Я не видела оружия. Он, похоже, держал его в кармане куртки.

— Я не могу, — горло мне сжал спазм.

— Я видел, как ты руками двигаешь. Действие токсина закончилось. Быстро! — в этом приказе не было и намека на усмешку, только безжалостность и злость.

Ноги не слушались, я с трудом, задевая и ударяясь обо все, перелезла на водительское место, а через мгновение Смоляков занял мое место.

— Ключ зажигания…

Холодная сталь уперлась мне в висок:

Я перестала дышать, боясь пошевелиться.

— А ты думала, я только в наркоте понимаю? — Смоляков улыбнулся, но на его щеке пролегла влажная дорожка. — Выдави сцепление!

Ствол шевельнулся, обжигая кожу на виске холодом:

Я все еще не шевелилась. Больше не было страха и боли, только пустота и холод.

Было слышно, как там за пределами машины гудит ветер. Он свободный, несется на просторе, нет для него преград. И белые крупицы снега, подчиняясь, летят вслед за струями воздуха…

Последнее четверостишие Ахматовского крика души влюбленной женщины Смоляков прошептал тихо-тихо:

Руки и ноги сделали все за меня. Привычка — великая вещь. Даже с годами она не ослабела. Мне хватило нескольких секунд, чтобы зависти послушный автомобиль, выжать сцепление, переключить рычаг, и осознать, что не смогу убить человека, и не важно, Витя это или кто-то другой.

* * *

Сваленный в кучу спрессованный снег, который руки у рабочих так и не дошли убрать, стал для машины отличным трамплином. Большой старый джип, несшийся на Тропинина, вильнул в сторону метрах в пяти от Итальянца, и, воспарив над отбойником, пробив носом парапет, полетел в воду.

Варков, стоявший у самого начала моста, вцепившись в перила, замер, наблюдая за падением огромного японского чудовища. Предрассветные сумерки превращали все, что развернулось перед его глазами, в некую иллюзию. Страшную сказку.

Нева не была скована льдом, и черные воды ее обхватили автомобиль и потянули вниз, засасывая в холод и тьму. Пальцы Анатолия Ивановича вцепились в ледяные поручни моста.

Краем глаза следователь увидел бегущий силуэт, послышались крики. Через несколько секунд с берега сорвался и поплыл, рассекая воду мощными гребками, мужчина.

Холодная вода. Ледяная. Настолько холодная, что дыхание перехватывает. Варков знал это, потом что теща с матерью не раз гоняли его окунаться в прорубь на крещение.

Машина, упавшая с моста не так далеко от берега, уже погрузилась по крышу. Вода вокруг пенилась и бурлила. А через секунду задние фонари, блеснув, ушли под воду. Пловец нырнул в метрах трех от все еще бурлящей воды.

Прежде чем помчаться к берегу, Варков кинул взгляд туда, где был Тропинин. Вита так и остался стоять в той же позе, что и пару минут назад, когда автомобиль пронесся мимо. Мужчина даже головы не повернул, обратившись статуей. Перехватив одного из оперативников, пробегавших мимо, Анатолий Иванович ткнул пальцем в сторону Тропинина.

— Следи, чтобы чего не выкинул!

— Есть!

Ноги донесли Варкова до края бетонных плит, которые устилали берег, за пару ударов сердца. От бега и попытках удержаться на сколькой поверхности в груди саднило, а в ушах звонили колокола.

Тот, кто вопреки здравому смыслу полез в воду, так и не показался. Может, выныривал, но Варков упустил этот момент. Следователь понимал, что чудес на свете не бывает. Понимал, что десять, а может и все пятнадцать метров — это высоко. Температура слишком низкая, течение слишком сильное. И все-таки он ждал того, кто рискнул прыгнуть в воду.

Он ждал, вспоминая, что очень хотел летом научить пацанов плавать, мечтал съездить на рыбалку со знакомым майором, которому жутко везло в ловле на живца, что мальчик в посольстве получавший вместе с бледной едва живой матерью траурную ленточку с орденом, стал мужчиной, и теперь готовится принять еще одну.

Тропинин теперь не то что замкнется в себе, он…

Вода вдруг вспенилась. И в первый момент Анатолий Иванович не поверил. Не поверил, но пальто полетело на плиты, и он, держась руками за торчавшую арматуру, постарался не мгновенно, но по возможности быстро опуститься в воду.

Тот, к кому на помощь рванулся Анатолий Иванович, плыл, гребя одной рукой, отфыркиваясь как собака, второй рукой удерживая голову женщины, запрокинутую на его плечо.

Ледяная вода впилась в тело следователя тысячами игл, делая реальность мутной. Но Варков плыл, прикусывая язык, чтобы соображать. В отличие от мужчины, в котором следователь едва узнал Лёню, плавал Анатолий Иванович не так хорошо и быстро. Они встретились, когда спаситель уже преодолел две трети пути, но сил у того, похоже, не осталось. Варков, перехватив тело Софьи, дал мужчине отдышаться, и погреб к берегу.

Достигнув плит, они обменялись ношей. Анатолий Иванович, отплевываясь и тяжело дыша, едва смог взобраться на парапет. Лёня приподнял, как мог, Софью, давая возможность ухватиться за ворот ее пальтишка. Через секунду возле них оказался один из оперов и Артем. Втроем они достали и аккуратно уложили женщину на берегу. Артем помог Лёне вылезти, того ноги едва держали, и бил озноб.

Мужчины сгрудились возле женщины, увы, не подававшей признаков жизни. Пуговицы на ее пальто оторваны, бурые пятна на светлом свитере, бледное лицо с мокрыми ресницами. Едва, у все еще пытавшегося отдышаться Варкова, хватило сил оторвать взгляд от Сони, как следователь в шоке замер — он не видел никогда Итальянца таким. Друг всегда был собранным, готовым ответить ударом на ударом, но сейчас он превратился в маленького мальчика. Даже не того, кого Варков встретил в посольстве после гибели отца. Тот мальчик был хмур со сжатыми губами. Но ребенок даже тогда не терялся, придерживая мать под локоть. А сейчас Тропинин растерял себя. Он сидел на плитах, которые устилали сход к воде, беспомощно следя за тем, как Лёня, на четвереньках подползший к Софье, орал благим матом, надавливая на ее грудную клетку, пытаясь запустить сердце.

Завывания сирен слились с криками. К ним спускались медики с чемоданами, платную бригаду которых Варков вызвал заранее, а Вита все сидел и смотрел на нее, не отрываясь, не мигая, не двигаясь. Он, кажется, не дышал вместе с ней. И Анатолию от этого становилось страшно.

* * *

Ей повезло. Пока, по крайней мере, потому что определить, что же повреждено вот так сходу, было сложно. Но сердце забилось, легкие заработали, заставив горло выплеснуть целый фонтан воды и скорчившись хрипло задышать.

Скорая умчалась в сторону Питера, за ней полетел Гелек с хозяином, цвет лица которого мало чем отличался от цвета его собственной машины.

Варков сидел в автомобиле одного из оперов, стянув мокрое белье и завернувшись в куртки, которые, не сговариваясь, скинули мужики, с печкой, работавшей на полную мощность и с фляжкой коньяка в руке. Рядом расположился Лёня.

Говорить не было сил, но Варкову жутко хотелось знать одну вещь.

— Ты ведь не просто водитель?

Леонид приоткрыл правый глаз и посмотрел на следователя, и спустя мгновение чуть усмехнулся.

— Мастер спорта по плаванию. Чемпион России двукратный.

Варков хмыкнул.

— Молодец Витька, держит того, кто знает его врага в лицо, к себе ближе матери родной. К воде не приближается, но утонуть боится.

— Мне повезло в это раз, — заметил Лёня.

— Нам все повезло, — вздохнул Варков и, закрыв глаза, уперся затылком в подголовник.