Дан старался с Люмом не пересекаться, но было это практически невозможно, благородный, оказывается, имел неискоренимую привычку махать мечом по несколько часов в день, а места для этого в замке было не так чтоб много: большой зал на первом этаже или внутренний двор. Люм был Люм. Он кланялся при встрече первым, причем не только Дану, но и всей Квадре, включая даже эльфа (а эльфов он не считал разумной расой, достойной существования рядом с людьми), однако что-то было при этом в его глазах, ирония – не ирония, издевка – не издевка, но что-то вроде. Гая это оставляло равнодушным, Лара посмеивалась, Дан терялся и не знал, злиться или не обращать внимания, Аль не терялся, а злился, но сдерживался. Люм попросил разрешения у властителя тренироваться вместе с Квадрой, а тот, зараза, оставил решение за ними. Отказать было бы проще всего, но, по мнению Дана, это означало бы уподобиться благородным, не считающим тех, кто ниже по положению, разумными существами. А сейчас благородный Люм был ниже. И формально, и фактически. Нирут с ним, во всяком случае, не разговаривал. Распоряжался, едва замечая. Не был ни пренебрежителен, ни груб, ничем не выделял его среди прочей челяди. Именно челяди. И если уж совсем честно, Дану казалась странной готовность привыкшего к вседозволенности благородного, оказаться в числе челяди.

Как-то властитель, наблюдая за их тренировками – Квадра отдельно, Люм отдельно, попросил их проверить Люма. Гай только покачал головой – мечом он, конечно, владел, но не настолько, чтобы в одиночку связываться с лучшим фехтовальщиком герцогини. Аль, конечно, и рад бы был, да только Дан отстранил его, и эльф молча отступил. Ну да, как же, Первый изволил оказать великую честь какому-то там профессиональному убийце. Люм слегка улыбнулся, и Дану почудилась усмешка где-то в глубине его глаз. Сейчас он, хоть и не собственность, был одет в черное, как все в этом замке, однако не имелось вышивки на груди, что опять же уравнивало его с прислугой. Конечно, у властителя было много народу, не только слуги и Квадра, однако так случилось, что сейчас в замке таких не было.

Люм снял куртку, аккуратно повесил ее на чучело для стрельбы и отсалютовал Дану. Дан небрежно отмахнул катаной. Ну, милая, не подведи. И она не подвела, хотя стоило это Дану довольно дорого. Не физически. Люм по-прежнему останавливал меч в сантиметре от его тела, но это уже и Дан освоил, так что обошлось без крови. Властитель не останавливал схватку, то ли очкам подсчет вел, то ли просто ждал, кто первый выдохнется, и Дану (или катане?) надоело, потому они изловчились, выпрыгнули из шкуры и выбили меч из руки Люма, а потом уже снисходительно почесали ему горлышко кончиком клинка, вызвав обиженный клекот Шарика.

– Хорошо, Дан, – одобрительно сказал властитель. – Очень хорошо. Люм, тобой я тоже доволен. – Усмешечка Люма стала заметнее, и хозяину это не понравилось. – Не волнуйся, противника сильнее Дана у тебя не будет. Мне нужен был этот бой, чтобы понять предел твоих возможностей.

Явственно хихикнул Аль. Гай на всякий случай хранил привычное спокойствие, а паразитка Лара разглядывала Люма, словно он был экспонатом на выставке самцов. Не лучшим экспонатом. Люм, надо отдать должное его выдержке, никак не реагировал, поклонился пониже, однако усмешку никуда девать не стал: не нравится – накажите, а может, это у меня нервный тик такой… И, пожалуй, впервые Дан почувствовал нечто вроде уважения к персонажу, которого считал эталоном личной антипатии. Вот так – не Мирта (о мертвых – ничего), не герцогиню, уродку моральную, ни скотов, измывавшихся над Даной, а Люма – сам не участвовал, и бог знает почему, но присутствовал, вот с той же усмешечкой наблюдал…

А был ли дома Мун? Не спрашивал себя, чтобы плохо о нем не подумать? И опять логика сильнейшим образом противоречит эмоциям. Или наоборот. Ничего против благородных ни Мун, ни его сыновья сделать не могли, только умереть. И кому бы это надо? Тот же Люм нанизал бы их всех на меч, как шашлык, и даже не утомился и не вспомнил бы через час. И все равно: был ли дома Мун? Слышал ли? И если слышал, что чувствовал? и что чувствует сейчас? и что сделал бы Дан на его месте? Ну, это как раз не вопрос, Дан бы ломанулся наверх с голыми руками. Из чистого эгоизма: чтобы не вспоминать потом. Покойники не вспоминают. А Мун, если был дома, подумал и о внуках. И о женах сыновей. О себе? Вряд ли. Впрочем, влезешь ли человеку в голову… Даже если и о себе. Что нужно: проявить бессмысленный героизм или осмысленную трусость? И что легче?

Квадра недоуменно на него смотрела: что, мол, стоишь, у нас тренировка все-таки. Шарик подскакал поближе и так саданул носом, что победитель лучшего фехтовальщика герцогини Фрики не особенно изящно шваркнулся на пол к восторгу дракона. Квадра, впрочем, тоже похихикала, а Люм – нет. Он был тут чужой, ему хихикать не дозволялось, Дан подозревал, что Аль или Гай, а может и Лара, быстренько бы хихиканье задавили. У Люма хватало ума это понимать, так что он хранил на физиономии нейтральное выражение, даже без усмешки. Выглядел он не в пример лучше, чем при герцогинином дворе, где вынужден был носить яркие колготки и попугайскую куртку: бароны были весьма многоцветны. Черное его облагораживало, и его вполне заурядная физиономия даже не казалась уже такой заурядной.

Дан слегка поклонился властителю – жест вежливости, но не почтения – и вернулся к тренировке. Он был доволен собой и катаной. Катаной в первую очередь. Ему уже давно не казалось, что она ведет его руку. И рука не вела катану. Они просто сливались – рука, тело, голова и меч. Какие дураки пулеметы придумали? Вот – оружие.