Заснул Дан в итоге очень поздно и спал крайне скверно. Расслабился в мягкой постели – и полезло все: меч Люма у своей груди, успешно убирающийся при попытке на него надеться (глупой, надо признать, попытке), лежание мордой на столе, голой задницей к Люму и другим желающим, буде они сыщутся, ленивый голос Нирута, обугленное тело Гая (как хорошо-то, что он вампир, а не человек!) и Дана, Данка, Даночка… Сколько раз Мун повторил, что не винит Дана в случившемся, и кого он пытался убедить? Так старался быть беспристрастным. Ну да, конечно, Дан лично не виноват, не приводил в его дом благородных, не заставлял их девчонку насиловать да уродовать. Вины нет. Но случилось – из-за него, и хоть ты тресни, это навсегда, это не изменится, хоть перережь он всех благородных в блестящих колготках, а потом сам повесься на этих колготках.

Значит, он ушел, а Дана перерезала себе горло. Он был с ней максимально нежен, ласков, как ни с кем никогда, но ведь и она понимала: не любовь – жалость. И если еще случится такое, то тоже – из жалости. Дан-то видел ее прежнее лицо, а кто-то другой видел бы только то, что сделали из него благородные. Ей было хорошо с ним. Не сумела бы она притвориться, потому что в первый раз чувствовала мужчину так, как должно быть. Было так хорошо, что на этом она и решила закончить. Он хоть из дома-то успел выйти, когда она взялась за кинжал?

Отвлекал его Нирут качественно, в дороге ему ничего не снилось – так уставал за день, что мог только дрыхнуть без задних ног и без снов. И сейчас придется. Чтоб не думать и не помнить? А фиг. Будет помнить.

Вид он поутру имел тот еще. Настроение аналогичное, но настроение можно и спрятать, а вот черные круги вокруг глаз и трясущиеся руки – не особенно. Завтрак в горло не лез, так что Дан только пил чай. Увы, властитель не был вампиром, которые любили кофе. За столом они сидели втроем, начальство отсутствовало, и Аль с Гаем бросали на него косые взгляды, но помалкивали. Несмотря на требование властителя быть откровенными.

– Чтобы держать эльфов в узде, люди забирают у нас заложников, – перестав крошить хлеб, сообщил Алир. – Считается, что с ними обращаются хорошо. Но никто этого на самом деле не знает, известно только одно: они живы.

– Сестра или подруга? – понимающе спросил Гай.

– И сестра, и подруга.

– Это чтоб я понял, что не только мне так хреново?

– Примерно.

– Не дурак, понимаю. Разве виню кого-то?

– Себя, – пожал плечами Гай, – что глупо, но объяснимо. Это пройдет. Уж прости, Дан, никакая боль не бывает вечной. Время сотрет.

– Гай, – стараясь говорить ровным голосом, начал Дан, – я понимаю, что ты видел, как умирала твоя сестра…

– Не видел, – перебил Гай, – потому что сам в это время умирал. Мне было всего девятнадцать, регенерация была медленной, а мне живот серебряным клинком располосовали. Я даже не видел, как ее выкинули под солнце. Ведь для начала они старались избавиться от тех, кто мог сопротивляться, а я мог… Знаю, что хочешь спросить. Родителей не было дома. Когда они вернулись, Рику спасти уже было нельзя, а меня еще можно. Я не хочу тебя обидеть, Дан. Но и с этим тебе придется жить.

– Властитель не позволил тебе отомстить?

– Даже предлагал.

Аль удивился, а вот Гай – не очень. Знал он уже Дана. Лучше, может быть, чем сам Дан.