Потом Лена перестала считать дни. Она устала так, что на эмоции не хватало сил. Она даже холод уже не чувствовала, боли в ногах не ощущала. Сказывалась привычка к лежаче-сидячему образу жизни. Только в книжках почему-то всегда бывало наоборот: после нескольких дней мучений вдруг становилось легко, тут же все иначе. Может быть, Лена держалась только на этих самых эмоциях, а когда они прошли, проявилось все остальное. Пожалуй, она совсем бы упала духом, но мужчины ей не позволяли: тормошили, веселили, взваливали на закорки – и вовсе не потому, что у нее ноги больше не шли, а просто так. Маркус на всяком привале обязательно находил себе какие-то дела и оставлял их с шутом наедине, Лена уж и краснеть перестала, потому что если бы не океан, утром она бы точно уже не встала. Холод уже не был настолько промораживающим, а может, голые ноги уже адаптировались к этой температуре. Туфли уже представляли из себя подошвы, привязанные к ногам, и это больше всего беспокоило обоих мужчин. Они готовы были тащить Лену на себе, но она этого не позволяла: какими бы крепкими они ни были, на тяжелоатлетов не тянули, а Лена не была ни маленькой, ни худенькой.

От серо-голубого тусклого света болели глаза. Поросенок кончился, но это Лену не беспокоило: есть ей как раз не хотелось. Ей было как-то странно: она словно наблюдала за троицей, пробирающейся по лабиринту голубых ущелий, со стороны. Компания была та еще. Джек Лондон со своими описаниями застревающих в горах золотоискателей был романтик. Развалившиеся башмаки, рваные куртки и грязные рубашки выглядели в реальной жизни куда менее привлекательными. Вода им встречалась регулярно, но только в виде узких струек-водопадиков, из скалы вытекающих и к скалу уходящих: напиться было легко, умыться возможно, но постирать или основательно вымыться – никак. Да и мыться при таком холоде не тянуло даже чистюлю Лену. Запахов, которых не быть не могло, она не ощущала. Обоняние предусмотрительно атрофировалось до лучших времен. Одно только ее черное платье не порвалось, не помялось и даже не запылилось.

Маркус подшучивал и бодрился, пока Лена не попросила его не врать: она чувствовала, что он озабочен. Он почесал в затылке и признался, что Граница ускользает, но они не заблудились и он непременно их выведет. Похоже, в этом он и впрямь был уверен. Теперь перед ночевками он отсутствовал подолгу, уже не только для того чтобы оставить Лену и шута вдвоем. Он просто разведывал дорогу.

Шут и Лена разговаривали мало, казалось, что им слова были и не особенно нужны. Лена чувствовала, что его переполняет нежность, но боялась спросить, что чувствует в ней он. Шут обнимал ее то ли как хрупкую статуэтку, то ли как человека с обожженным телом – так ласково и осторожно, что хотелось умиленно плакать. Удерживало малоприятное воспоминание о массовом шоке при виде слез Странницы. Суеверие суеверием, однако мало ли что… Магии тоже не существует.

Иногда Лена все-таки начинала расспрашивать их о здешнем мире, о мире, из которого они уходили. Маркус уверял, что существенная разница между мирами довольно редка и он ведет их в мир похожий, даже почти такой же, населенный в основном людьми, но и не без древних рас, так же наполненный магией, где так же чтут Странниц и так же называют их Светлыми, зато не казнят шутов такими своеобразными способами: там провинившихся просто вешают, хотя и тоже публично. Лена вздрагивала от черного юмора Проводника, а шут успокаивающе обнимал ее и клялся, что в шуты больше ни ногой. Маркус рассказывал о тамошних людях и королях, магах и эльфах, троллях и прочей нежити, которую все боятся, а совершенно зря, потому что нежить безобидна совершенно и боится людей куда больше.

– Такое впечатление, что ты неплохо знаешь эльфов, – заметил как-то шут. Маркус кивнул:

– Неплохо. Был у меня в давние времена напарник-полуэльф. Хороший парень. Не прижился ни у эльфов, ни у людей. А что? Не любишь эльфов?

– Не люблю, – пожал плечами шут. – Кто их любит? Ты вон вторую эльфийскую помнишь, а я третью.

– Третья – это уже не война была, так, вылазки, налеты.

– Ну да. Только гораздо дольше, чем обычно. Сколько себя помню, всегда были вылазки и налеты. И мягкостью нрава эльфы не отличаются.

– А люди? – жестко спросил Маркус. – Люди отличаются? Сколько эльфов перевешали после этих налетов? А сколько людей наказали за то, что они эльфов вырезали?

– При Родаге – много, – усмехнулся шут. – Давно ты дома не был. Родаг поддерживает равновесие и мир. Эльфов вешают за налеты на людей, людей – за налеты на эльфов. Никому это, знаешь, не нравится, поэтому все стараются жить спокойно. Торгуют вон даже. Только ведь все равно никто их не любит. Мы их, они нас.

– Да, – признал Маркус. – Мы для них все равно что животные. Да еще бесполезные. Вроде блох. Делиена, а у вас иначе?

– Никакой разницы, – вздохнула Лена, – чеченцы режут русских, русские чеченцев, американцы иракцев, иракцы американцев… хотя все люди. И каждый со своей точки зрения прав.

– У нас внешних войн не было лет сто, и то хорошо. А у вас?

Лена рассказала им о Второй мировой – и о Великой Отечественной, о разнице между ними, о Ковентри и Хиросиме, о Ленинграде и Освенциме, кусочками, фрагментами, как вспоминалось. Они притихли. Магия магией, но в их истории крематориев не придумали. Даже для эльфов.

Поразмыслив, Маркус решил:

– А и неплохо, что ты ушла из того мира.

Не так уж он был неправ. Несмотря на усталость и все неудобства Лена мечтала не о своем мире, а о своем диване и уютных джинсах, о теплых колготках и ботинках. Все это существовало и здесь, но так уж случилось, что им пришлось уходить не подготовившись. Угадав ее мысли, Маркус пообещал:

– Устроимся. Два мужика без дела никогда не останутся, заработаем. Да и есть там один старикан, который мне прилично обязан, поможет по-первости.

– А что вы будете делать? – засмеялась Лена. – В телохранители пойдешь? А шут? В библиотекари?

– И я в телохранители, – улыбнулся шут. – И буду не хуже, чем Маркус. Я не только книгочей, я и боец неплохой. Лена, я и правда не представляю себе, чтобы двое здоровых нестарых мужчин не смогли устроиться.

– А этот вон и вовсе образованный, – тоном «а еще шляпу надел» добавил Маркус, – когда большая часть даже горожан читать-то толком не умеет.

– А ты умеешь? – подначил шут.

– Я умею. Я ж все-таки Гарат. Аристократов, даже провинциальных, грамоте учат. Хотя в мои времена не очень старательно, особенно по сравнению с владением оружием. Делиена, а ты читать умеешь?

– Не знаю. То есть на своем родном языке – конечно. У нас все грамотные. А здесь – не знаю.

Шут и проводник тут же начали, отталкивая друг друга, писать на земле палочками разные слова, очертания букв были совершенно незнакомые. Те, что рисовал Маркус, больше всего смахивали на латиницу с добавками иероглифов, а те, что рисовал шут, – на иврит, только более округленный. «Я все-таки тебя люблю», – сообщал шут. «Движение меча должно быть подобно падающему листу», – информировал Проводник.

– Ты знаешь древний язык? – удивился Маркус.

– Я много что знаю, – туманно ответил шут. – Всю жизнь любил читать. Ну, Лена, ты поняла?

Лена кивнула. Читать – да, а вот писать? Впрочем, надо ли ей уметь писать? Если спрашивают, умеет ли она читать… Не рассказывать же им о своем высшем образовании? Никому не нужном, надо признать, и основательно забытом. Учили чему-то, училась чему-то, а в памяти все равно осталось только то, чем она занималась практически, остальное стерлось за ненадобностью. Ну а уж здесь ее познания в патентоведении уж точно лишние. Или в научном коммунизме. Такой уж важный был предмет, такой важный, что у декана палец неизменно воздымался в назидательном жесте…

Лена отобрала палочку у шута и схематично нарисовала карту мира. С географией у нее было хорошие дружеские отношения. Евразию они опознали оба, Африку откорректировали, о существовании Австралии не догадывались, а гелиоцентрическая система мира оказалась для Маркуса большой новостью. Шут задумчиво заметил, что читал о том, что земля на самом деле круглая, и теория ему понравилась, потому что объясняет очень и очень многое непонятное. Лена рассказала им о Галилее, Бруно и Копернике, и тут у обоих глаза просто выкатились: как? казнить за научное открытие? даже если оно неправильное? ну и мир… лучше уж с эльфами воевать. Пришлось углубляться, говорить о религии, о христианстве, о кострах инквизиции. Слушали как сказку. В этом мире с верой было проще: верь во что хочешь, только другим не мешай. Вот и верили кто во что горазд, в основном в одного бога – Создателя, потому что в Разрушителя верить глупо и неинтересно, особенно есть учесть, что создать-то он создал, но на том в дела людей вмешиваться перестал, а Разрушитель вообще имеется чисто гипотетически, просто согласно теории, что у каждой палки все-таки два конца, и даже у кольца две стороны – внутренняя и внешняя. Обращение Маркуса к ветру было число фольклорным, ни к какой конфессии отношения не имеющим («Так, дурная привычка»), а шут и вовсе был нормальным агностиком вроде Лены: может, Создатель и есть, а может, и нету, мы и друг без друга неплохо существуем, а со своими проблемами лучше разбираться без вмешательства свыше.

Они очень старались ее поддержать. Лена подозревала, что начни она рассуждать о моде, они всерьез бы принялись вспоминать фасоны дамских платьев и белья и даже адреса портних.

С библиотеками здесь и правда было не очень. Беллетристики не было как таковой. Не запрещалось, просто никому в голову не приходило. Книги были дороги, хотя и книгопечатание вроде давно изобрели, но то ли бумаги было мало, то ли еще что, но библиотеки были редки и бедны, в основном при королях и в Гильдии магов, большое количество книг и тем более рукописей вообще считались запретными, как Хроники Былого, ради которых шуту пришлось долго ублажать в постели королеву. Правда, Хроники были рукописью и содержали много материалов, нелестно характеризующих лиц, которых принято было считать непогрешимыми. Частные коллекции были тоже почти уникальны: если в доме какого-то просвещенного барона был пяток книг, его считали богатеем. Наукой как таковой занимались преимущественно в Гильдии магов, впрочем, никому не возбранялось проявлять инициативу, и Верховный маг даже поощрял энтузиастов. Король Родаг предпочитал поощрять изобретателей вне зависимости от направления изобретений: хоть плуга с несколькими лемехами, хоть нового мельничного колеса, хоть нового способа производства черепицы. Образованные люди вне Гильдии магов были нередки, конечно, это были не крестьяне или мелкие торговцы, но совсем необязательно аристократы или богачи. Способного и мечтающего учиться ребенка могли и отправить в школу, а школы содержала только Гильдия магов. Если ребенок проявлял свою талантливость, его учили до тех пор, пока ему самому не надоедало или он не уходил в самостоятельное плавание. И все это совершенно бесплатно, хотя пожертвования на образование активно приветствовались. Шут, неохотно вспоминавший свое детство, сказал, что читать учился дома и развивать тему не стал.

На следующий день Маркус вернулся из разведки чуть живой. Его шатало как крепко пьяного. Шута как волной смыло с незатейливого ложа, и он едва успел подхватить Проводника под мышки. Рукав куртки ниже локтя был разодран, и, хотя рана оказалась вроде бы не смертельной, шут мгновенно стал серьезным. Ох… Маркус же говорил, что запах крови должен выветриться, потому что иначе по Пути не пройти…

Он терял силы на глазах несмотря на тугую повязку, сделанную шутом из их грязного полотенца. Чахлая трава, на которую попали капли крови, хищно шевелилась. Поднялся легкий ветерок, а ведь до этого царила полная тишина, которую так и хотелось назвать Безмолвием. С большой буквы. Лена беспомощно посмотрела на шута, тот кивнул и резко встал, чтобы уйти.

– Нет, – прошептал Маркус, – не надо жертв. Я все равно… не смогу. Уже не смогу. Сам понимаешь, для этого кое-какие силы все же нужны. Граница рядом, я ее видел уже. Завтра бы дошли. Запоминай…

– А если сейчас? – перебил шут. – Я тебя дотащу.

– Далеко еще. Ну дотащишь… А через Границу как? Запоминай. Я дольше чем до утра не дотяну все равно. Первый поворот налево, третий налево, опять третий, но направо, а там ты ее просто увидишь. И осторожно. Делиену береги.

Лена легла с ним рядом, обняла покрепче и прижалась губами к его рту.

– Вот-вот, – прокомментировал шут, – нечего языком чесать, займись-ка лучше делом. С поцелуями-то справишься? Она и так дает силу. – Он принялся собирать вещи, сноровисто связал в скромный узелок все, что у них оставалось. – Лена, это придется нести тебе, но он уже не тяжелый. Дорогу я запомнил. Пойдем сейчас, будем останавливаться, как только он начнет слабеть. Ты снова дашь ему силу. Может быть, – голос прервался, но он геройски закончил: – Может быть, у него появился достаточно сил для…

– Обойдусь, – отдышавшись и заметно бодрее отказался Маркус. – Ну смотри. Я тяжелый. А вот идти все-таки не смогу.

– Главное – дыши, – отрезал шут. – Донесу. Не сто миль.

– Но не меньше двух. Плохая дорога…

– Заткнись. Береги силы. И не рассчитывай, что мы тебя тут оставим.

Шут взвалил Маркуса на закорки и, чтобы он не тратил силы, просто связал ему руки у себя на груди, подхватил под колени и выпрямился довольно легко. Маркус был среднего роста и, казалось, среднего сложения, но Лена знала, что крепкие мускулы весят больше, чем сало, и предполагала, что Проводник тянет килограммов на восемьдесят. Она подняла узел, действительно совсем легкий, и поравнялась с шутом. Маркус молчал, чтоб не тратить силы. Лена ласково погладила его по щеке, он слабо улыбнулся и даже подмигнул.

Дорога ухудшалась с каждым шагом. Под ноги лезло все больше камней, из земли выступали переплетенные корни отсутствующих деревьев, появились лужицы, мелкие, но идти по ним было скользко, как по накатанному льду. Ноги у Лены мгновенно промокли и так заледенели, что чувствовать их она быстро перестала. Шут споткнулся раз, другой, а на третий не удержал равновесия и приземлился на колени, встал – и такое упрямство было на его лице, что Лена перестала сомневаться: донесет.

Часа через два он остановился, осторожно усадил Маркуса на валун, потом развязал ему руки и сел рядом, откинувшись на скалу.

– Я предупреждал... – начал было Маркус, но наступила очередь Лены. Сначала он никак не реагировал, а потом даже оживился, во всяком случае глаза заблестели. Может быть, и правда, есть у ее какая-то сила и она может ей делиться через прикосновение? Шут наблюдал за ними сквозь ресницы. Длинные, как у куклы, и какие-то лохматые, даже тень лежала на щеках. Единственная тень в этом сумрачном мире.

Оторвавшись от ее губ, Маркус, однако, не выпустил ее руки.

– Насколько тебя хватит? – спросил шут.

– Часа на четыре, – подумав, ответил Маркус. – С ее помощью.

– За четыре часа я тебя дотащу.

– Ты меня через границу не протащишь.

– И что там с Границей?

Маркус помолчал. Дышал он словно через силу, а лицо казалось синим вовсе не из-за здешних оттенков.

– Там самому-то пройти нелегко, – наконец проговорил он. – Я пугать вас не хотел. Думал, что мы с тобой вдвоем Делиену как-нибудь протащим. Там… такая тяжесть… и проламываться придется. Слабому через границу не пройти.

– А как же контрабандисты таскают грузы?

– Грузы не живые... Они весят столько, сколько весят. А человек… намного больше.

– Ладно. Прорвемся.

Останавливались еще два раза. Профиль шута, казалось, заострился, а в потемневших глазах застыла такая целеустремленность, что Лене было страшновато. Маркус слабел, уже едва дышал и с трудом поднимал веки. Лена разбила коленку и теперь отчаянно хромала, из ссадины сочилась кровь, но почему-то никакой особенной слабости она не чувствовала, только обычную усталость. И трава, которую она запачкала кровью, никак на ее кровь не отреагировала. Могла бы завять, что ли… Границу они увидели сразу: густой карамельно-розовый экран перегораживал ущелье. Возле него сделали последний привал. Лена коснулась блестящей розовой массы но никакого сопротивления не почувствовала, рука исчезла, как в непрозрачной воде.

– Лена, – позвал шут. – Поможешь мне? Немного.

Наверное. Лена уже перешла какой-то психологический барьер, поэтому несмотря не серьезность и даже трагичность ситуации невольно фыркнула. Светлая приступает к поцелуйному обряду. Или шуту нужна стихия? Прямо на глазах у Маркуса? А ведь смогу и на глазах, подумала Лена, и с Маркусом смогу, какая тут у свиньям скромность, когда вопрос жизни и смерти…

Шуту хватило поцелуев, а вот Маркус на них почти не реагировал. Он был совсем холодный, Лена обняла его, накрыла своим плащом, прижалась потеснее, гладила по щеке, отчаянно мечтая, чтобы он открыл глаза.

– Пора, – решительно встал шут. – Лена, я думаю, нам разделяться нельзя. Пожалуйста, держись за меня, хорошо?

– Ты… двоих… не…

– Заткнись! – рявкнул шут, вскинул Маркуса на спину и шагнул в розовый глянец. Уцепившись за куртку Маркуса, Лена поспешила следом, чтоб увидеть, как зашатался и медленно опустился на колени шут, и услышать, как застонал Маркус. Вокруг не было ничего. Ни земли, ни неба, ни скал, ни розовой стены. Висели, как персонажи мультика, посреди светлого вакуума. Шут отпустил Маркуса, потом подхватил его подмышки и потащил волоком. Его бледное лицо наливалось краской, на шее выступили вены. Лена оттеснила его немного в сторону, схватила Маркуса за одну руку, шут – за другую, и вдвоем они потащили его в никуда. Маркус был тяжелым, тем более что ничем им не помогал, голова бессильно болталась, глаза были закрыты. Кажется, он даже не дышал, но голубая жилочка на виске слегка пульсировала. Шут хрипел, и было видно, что и его силы на исходе. Лена ничего не понимала и ничего особенного не чувствовала. Разве что запах озона. Шут рухнул на колени, и Лена торопливо поцеловала его в щеку, потом в губы. Это словно и правда придало ему сил, он пополз на коленях, не выпуская Маркуса, но Лена понимала, что тащит Проводника уже больше она. Даже волоком тянуть восемьдесят килограммов было ужасно тяжело.

Кончилось все внезапно и бесследно. Никакой розовой стены. Горная гряда, опушка леса, ровная мягкая трава, больше похожая на классический английский газон из кино, широкая сверкающая под солнцем река, поросль ивняка вдоль берега, ясное небо и удивительное тепло… Шут упал, перевернулся на спину и замер, судорожно вздохнул Маркус.

Не шевелились они долго. Лена, кажется, даже вздремнула, а скорее, впала в состояние полусна, вроде бы и осознавая, что лежит на аномально шелковистой траве под аномально чистым небом, но видя себя как-то извне. Первым пришел в себя Маркус. растормошил Лену, растолкал шута. Шут вяло отмахивался, а потом завалил Маркуса на спину и уселся сверху.

Первым делом они бросились к воде: мыться. В этом средневековье люди имели привычку мыться, может, потому не было страшных эпидемий, как в Европе. Для Лены в ивняке обнаружилась маленькая заводь, и она, горько сожалея об отсутствии мыла и шампуня, все же долго плескалась в чистой и теплой воде, как могла, постирала свое немногочисленное белье и даже прополоскала чудо-платье, натянув на себя рубашку и бесформенную юбку. Мужчины уже валялись на траве, развесив по кустам свои одежки. Маркус высыпал Лене в подол две пригоршни крупной земляники.

– Перекуси, потом я чего посущественнее найду.

– Знаешь этот мир? – спросил шут.

– Знаю, – с облегчением кивнул Проводник. – Сюда и шел. Мало чем от нашего отличается, разве что к эльфам нетерпимы, да нам это не страшно. Странниц чтят… впрочем, я не знаю мира, где было бы иначе. У меня здесь есть знакомцы, так что все устроится. Я даже это место, кажется, знаю. Несколько дней пути до столицы, места не очень заселенные. Где-то на этом берегу живут эльфы…

– А они к людям тоже нетерпимы? – одними губами усмехнулся шут. Маркус помотал головой и поскреб мокрую бороду.

– Они к людям никак. Смотрят сквозь тебя, если не нарываешься, и все.

– Где они смотрят не сквозь… Лена, ты ешь. Мы уже. Правда.

– Спасибо тебе, Рош, – вдруг решительно сказал Маркус. – Я знаю, что такое пройти Границу с грузом. Пробовал… пару раз. Больше бы не рискнул.

– В следующий раз я тебя обязательно брошу, – лениво пообещал шут. – И правда не подозревал, что может быть так тяжело. Будто я на себе небо несу… А благодарить надо не меня – Лену. Без нее я бы тебя не вытащил. Или надсадился, оба загнулись бы. Тебе не было тяжело?

– Не было, – призналась Лена. Земляника была сладкая до безобразия. Эх, к ней бы взбитых сливок… – То есть было. Но я бы и здесь так же устала. Как обычно. И знаешь, Маркус, я коленку разбила, но никакой потери сил не чувствовала. Кроме обычной, от усталости.

Они бросились к ней и задрали юбку куда выше разбитой коленки, пришлось стукать обоих по макушкам.

– Твои прелести меня в данном случае не волнуют, – проворчал Маркус, – так что не дерись. Нам еще идти и идти… То есть если что, тебя нести будет куда легче, чем меня… Ну что, значит, Путь на тебя не действует, как на всех. И это хорошо. Не хотелось мне, чтобы ты это переживала… мне-то ничего, я на Границе сразу вырубился, а уж шуту каково…

– Шуту каково, – согласился он. – Никогда в жизни так не уставал. Руки до пяток вытянулись. И хоть ты меня убей, сегодня мы никуда не пойдем. Надо как следует отдохнуть.

– Я и не предлагаю. Думаешь, мне враз похорошело? Нет, знаешь, сам себя младенцем чувствую, когда на четвереньках передвигаться легче. К тому же надо какую-то обувь для Делиены сделать.

– Умеешь?

– Попробую. До первой деревни. А там уж на башмаки заработаю. Хотя ей и так дадут и еще просить будут, чтоб взяла. Пойду-ка я вот туда, к излучине, рыбу посмотрю… Нам сейчас надо как следует наесться.

– А я по лесу чуток поброжу. Нет, Лена, ты сиди. Лучше всего на берегу. Ноги в воду опусти – тебе поможет.

Он был прав. У берега вода была совсем теплая. Река была широкая, как Обь, спокойная, непривычно прозрачная. Конечно, если всех промышленных стоков чуть… Да и канализационные тоже вроде не намечаются: ничего такого по воде не плывет. Лена закатала рукава рубашки, подняла юбку, выставив ноги на солнце. Колено болело, хотя, конечно, ничего сломано не было, такая нормальная детская травма – ссадина, небольшой отек. Просто Лена не привыкла к боли. Совсем. Если бы она разбила коленку дома, то уж точно страдала бы на диване и мазала ссадину из разных тюбиков. Отдых радовал.

Вот интересно, врут мужчины о ее неоценимой помощи? Или правда им помогают ее прикосновения? а тем более поцелуи… кстати, у Маркуса это получалось вовсе недурно, хотя и не так, как у шута. А если порассуждать логически? Ну, предположим, имеется у нее некая Сила (надо полагать, светлая, если по имени судить) и передается она при соприкосновении открытых участков кожи. Шут в карете Крона говорил, что она придает ему силы, а ведь она всего лишь держала его за руку. Потом его практически излечила… стихия. Лене даже казалось, что не только излечила, но и сделала крепче, чем он был, может, даже без этого… без этих полетов в океане он не смог бы донести Маркуса и уж тем более протащить его через границу. Лена видела, что он даже шевелился на пределе человеческих сил, видела, как вздулись вены на руках, как напряжена была шея. То есть, выражаясь языком протокола, интимная близость дает максимум, а поцелуй дает больше, чем просто поглаживание по щеке. Чем больше площадь соприкосновения… И вот еще. Слизистые ткани. Поцелуй эффективнее держания за руку, близость эффективнее поцелуя. И что теперь, ей так хронически и работать зарядным устройством? Ведь если б Маркус смог, она б ему стихии не пожалела. Жизнь дороже. Причем не только жизнь Маркуса, но и своя собственная, потому что без него было бы куда труднее. Он даже лапти плести умеет, не то что рыбу голыми руками ловить.

Шут сел рядом, пощекотал ей шею губами.

– Устала?

– Меньше, чем ты.

Он словно бы удивился:

– Я мужчина, как можно нас сравнивать? Я и должен быть сильнее. По природе. Лена… Я знаю, ты в это не веришь, но это правда: если бы не ты, мы с Маркусом там бы и остались. Я чувствовал тебя… как рука чувствует ожог. Или порез. Только не боль, а что-то совсем другое. Я не знаю, как это объяснить. Никогда ничего… И когда я с тобой…

Шут обнял ее так, что стало больно, прижал к себе и с отчаянием в голосе проговорил:

– Никому не отдам. Никогда. На все ради тебя пойду: на смерть, на позор, на убийство. Только не прогоняй.

Лене стало страшно. Никто не собирался ради нее… ни на что не собирался. Даже на мелкие жертвы, не говоря уж о смерти или убийстве. Не без труда вывернув шею, она нашла губы шута – может, кроме силы, она способна дать и душевное равновесие? Лене вовсе не хотелось, чтобы он шел на смерть и вообще куда-то дальше трех шагов от нее. Лучше двух. А еще лучше – чтоб касаться щекой его мягкой и негустой бородки и гладить его руку.

Маркус не стал их беспокоить. Лена слышала, как он ходит чуть в стороне, ломает ветки, складывает костер. Потом раздался тихий свистящий звук: он опять тренировался в первобытном способе добывания огня, потом поплыл запах жареной рыбы… А Лена и шут так и сидели обнявшись и смотрели на реку. Даже не целовались, потому что и так было противоестественно хорошо и спокойно.

В конце концов, когда река немного потемнела, а солнце начало клониться к горизонту, Маркус поинтересовался, не изволят ли они откушать. Они изволили. Рыбку он поймал ого-го какую, судя по практическому отсутствию костей, осетра или его двоюродного брата, запек в глине огромные куски, опять ухитрившись какой-то травой заменить соль. На гарнир были жареные на палочках белые грибы (или их родные братья), на десерт – огромное количество земляники. Когда шут успел набрать столько? Лена ела до тех пор, пока живот не начал переваливаться через шнурок, заменявший юбке пояс, а мужчины, естественно, еще больше.

Вечер был теплым, но с реки тянуло прохладой, и по настоянию Маркуса, они ночевали в лесу. Выстиранная одежда высохла. Лена снова надела черное платье, а мужчины куртки. Лену укутали плащом, улеглись по бокам и отменно выспались. Проснувшись на рассвете, Лена послушала местного родственника соловья, позволяя шуту тихонько целовать себя в область уха, а потом снова уснула и дрыхла, пока ее не разбудил Маркус. Его мокрый загорелый торс прямо-таки сверкал на солнце, а рана на предплечье, едва не стоившая ему жизни, выглядела тем, чем была на самом деле – просто глубокой царапиной.

– Сплавал на тот берег, – сообщил он. – Посередине такое течение, что лучше не рисковать, ты совсем плавать не умеешь. Ничего, дойдем до переправы. Теперь попробуй обувку… так себе, но все лучше чем босиком.

– Тут трава мягкая, – проворчала Лена, примеряя брата-близнеца родного российского лаптя. Маркус хмыкнул и ловко ее обул, пустив на онучи последний кусок полотна.

– Трава мягкая, – согласился шут, – а муравьи огромные.

– Муравей и близко не подползет, у меня амулет от насекомых. А вот на сучок напороться можно. Зачем тебе лишние проблемы? Я понимаю, что не особенно красиво, но единственное, что я могу тебе предложить другое – это мои сапоги. Обе ноги всунешь в один и прыгать будешь. У тебя ножка-то какая… аккуратная. Туфли жалко, справные были, но о камни чего только не собьешь. Рош, твои-то башмаки целы?

– Местами, – засмеялся шут, – пока выдержат. Потом на сапоги заработаю. Ну что? В какую сторону идем?

Маркус повел их лесом, на непроходимую чащобу не похожим, но и на городской парк тоже. Трава стала повыше, но ненамного, и будь Лена в джинсах и кроссовках, прогулка даже доставила бы ей удовольствие. А что? Комары и мухи, бич сибирских лесов, не донимали, амулет Маркуса не подпускал их близко, даже пауки спешно покидали свои плетения. К непривычной обуви Лена приспособилась, потому что о кроссовках оставалось только мечтать. Судя по изумлению Маркуса, местным дамам не приходило в голову носить мужскую одежду, хотя камнями бы такую не забросали, но вот сумасшедшей бы сочли. Девы-воительницы здесь не водились, а если и водились, носили все равно юбки, только что не в пол, а малость покороче. В отместку Лена рассказала им о моде ее мира, вспомнив девчонку с голым пузиком – последнего человека, которого она запомнила перед тем, как попасть в толпу на площади. И про мини-юбки рассказала, про прозрачные кофточки без белья, и про шедевры модельерского искусства под названием «стринги», и про голопопые купальники.

Им не понравилось. По их мнению, женщина теряет шарм, прелесть, загадку, открывая слишком многое. Ну что за удовольствие созерцать скопище голых ног? Приедается! А вот когда ненароком ветер юбку взовьет да колено обнажит… Лена тут же напомнила им, как они вместо ветра чуть не до ушей ей юбку задрали, и они немедленно переключились на обсуждение ее коленей. Лена пригрозила вот прямо сейчас соорудить себе мини-юбку (которых она вообще-то не носила никогда), а шут с тяжким вздохом признался, что в таком случае он за себя не ручается, а Маркус, почесав нос, тоже заметил, что устоять перед искушением ему будет трудновато и что ей будет за счастье, если они с шутом из-за нее друг друга поубивают, как два оленя во время гона…

Лена взвизгнула, потому что из ниоткуда прямо у нее перед носом возник человек. Мужчина. Красивый, высокий, глазастый, с крайне презрительным лицом и длинными гладкими волосами. По инерции похватав отсутствующий эфес, выругался Маркус. Шут плавно переместился и оказался перед Леной. Мужчина, пожав плечами, переложил лук в левую руку, а правой прозаично звезданул его в челюсть и сбил с ног. Маркус буркнул:

– Не глупи. Собираешься драться с десятком вооруженных эльфов?

Мужчина не удостоил его внимания, а Лену осмотрел со всем вниманием и склонился в легком полупоклоне.

– Прошу тебя пойти со мной, Светлая.

Просит?

– Интересная просьба, – холодно сказала Лена слегка сиплым после взвизга голосом, – подкрепленная большим количеством вооруженных людей и грубой физической силой. А если я не хочу расставаться со своими спутниками, ты заберешь меня силой?

Он еще раз поклонился, прижав к груди ладонь, но Лене мерещился некий оттенок издевательства в его почтительном тоне:

– Не волнуйся, Светлая. Твои спутники направятся в то же место, что и мы, только они пойдут пешком, тебе же я предлагаю коня.

– Я не умею ездить верхом, – мстительно бросила Лена, посмотрев на роскошного черного жеребца с роскошной расчесанной гривой и под роскошной золотистой попоной. А может, кобылу: в этом ракурсе было не понять. Мужчина взлетел в седло, а следом за ним взлетела и Лена: в очередной раз чьи-то сильные руки подняли ее за талию, а всадник легко принял ее и осторожно опустил перед собой на попону. Мягкую, как ватное одеяло. Шут понуро потирал челюсть, не сводя с Лены несчастных глаз. Маркус вздохнул.

– Я обещаю тебе, Светлая, ты увидишь своих спутников, – странно певуче пообещал мужчина, подумал и на всякий случай добавил: – Живыми, конечно. Путь далек, ты устанешь. А они мужчины. Дойдут, – и он тронул лошадь.

Через час у Лены ужасно устала спина. К шуту она прислонялась, было уютно, надежно, а тут сидела, словно проглотила кол. Тогда мужчина обнял ее за талию правой рукой, прижав к себе, и пустил коня рысью. Наверное, рысью, потому что мелко трясло и было страшно неудобно. Она не оглядывалась. Не из гордости – бесполезно, лес был густым и люди терялись из виду уже в полусотне шагов. Рядом скакали еще трое, как ни смешно, таких же писаных красавцев, высоких, с обалденной осанкой. Не знают они, что такое остеохондроз, сразу заметно. Странно, что ветки не хлещут по лицу, как он выбирает дорогу на такой скорости… и как вообще можно управлять лошадью, держа поводья в одной руке, откуда она знает, куда поворачивать… и вообще…

Он придерживал лошадь (или коня?), давая ей отдохнуть. Другой с вежливым полупоклоном предлагал ей фляжку с холодной водой – Лена не отказывалась, третий протянул нечто вроде рулета с непонятной начинкой, а первый объяснил:

– Мне бы не хотелось устраивать привал, Светлая, в лесу быстро темнеет, поешь, пожалуйста, на ходу.

Лена поела. Рулет был очень вкусный, кажется, с мясом и большим количеством легких специй. Четвертый что-то спросил. Лена не расслышала или не поняла, и первый уточнил:

– Может быть, ты хочешь вина?

– Ты уверен, что я увижу своих спутников? – хмуро поинтересовалась Лена.

– Они идут туда же, куда и мы. Возможно, будут там даже раньше нас. У нас нет причин их убивать, но если вдруг по дороге им встретятся люди, я не знаю, что будет. От нас им не грозит опасность, особенно если они не попытаются бежать. Но они производят впечатление разумных, особенно Проводник. Он удержит своего товарища от опрометчивых поступков.

– Почему они могут оказаться там раньше нас?

– Их проведут другой дорогой. Короткой, но неподходящей для женщины. Тяжелой. Кони там не пройдут. Я знаю, что ты устала, Светлая, но мы должны спешить.

Ага. Вот щас скажу: нет, останавливайся – и они послушно остановятся, костерочек разведут, массажик сделают… нет, массажик не надо, потому что больше всего устала даже не спина, уже не спина, а самое сидячее место, несмотря на мягкую попону. Всадник еще раз проявил заботу:

– Может быть, тебе удобнее сидеть по-мужски?

– Юбка узкая, – буркнула Лена. Юбка узкой не была, но чтоб сесть верхом, ее пришлось бы задирать выше колен, демонстрируя ссадину и лапти. Очаровательно. Таким мужикам… Эльфам. Это – эльфы. И почему не дошло сразу, ведь Маркус внятно сказал: десяток эльфов. Имеющих напряженные отношения с людьми.

Наверное, это был город. Но он так был вписан в лес, как строителям Академгородка никогда бы сделать не удалось, а лучших примеров сочетания человеческого жилья и деревьев Лена не знала. Было невероятно страшно и от этого холодно. Она так привыкла к присутствию Маркуса и шута, что сейчас чувствовала себя просто эталоном одиночества. Ее сняли с лошади и, поддерживая под руку, ввели в дом. Размеры его снаружи определить было невозможно, уже стемнело, и освещенный весьма смутным светом фасад растворялся уже в шаге. Лена не шла – ковыляла. Ее сопроводили до просторной, но не гигантской и даже не очень большой комнаты и, отвесив по почтительному, хотя и неглубокому поклону, оставили одну. Стало еще страшнее. В комнате было странно светло – ламп или свечек не было, а свет был, ненавязчивый, неяркий. Пожалуй, читать при нем было бы дискомфортно. Мебели почти не было: три плетеных кресла, небольшой стол, кровать… точнее, возвышение под красивые покрывалом, которое, скорее всего, предназначалось для сна. Стены были неизвестно из чего, несколько гобеленов по красоте существенно превосходили те, что Лена мельком видела во дворце Родага. Наверное, у эльфов искусство было развито лучше.

Взгляд она почувствовала и резко повернулась. Стало совсем тоскливо. Высокий… очень высокий, но при этом не огромный, хотя и плечистый мужчина, чуть склонив влево голову, рассматривал ее ничего не выражающими синими глазами. Сказать о нем «красивый» значит ничего не сказать. Красивыми были ее четыре всадника… фу, тоже мне Апокалипсис. Этот же был… в общем, таких просто не бывает. Даже в кино. Разве что в некоторых японских мультиках, что поэстетичнее. Лена тоже на него уставилась. Она ненавидела, когда ее вот так рассматривали симпатичные мужчины (когда красивые женщины – тем более), не за сам процесс – за то, с каким выражением они потом отводили глаза, и Лена переставала существовать в их мире.

Он был и правда очень высокий, что-то под метр девяносто, но, что называется, тонкий в кости – пальцы скрещенных на груди рук (тоже – позер!) были длинные и тонкие, запястья – узкие, сам длинноногий и узкобедрый. Одетый не без изысканности вкуса. Куртка была простой, но явно из хорошей ткани того синего цвета, который старается как можно быстрее выгореть на солнце, но выгоревшей она не была. Узкие штаны были темнее и сидели так, будто он прямо в них и родился и они росли вместе с ним, ухитряясь не становиться излишне обтягивающими. Из-под воротника-стойки белела рубашка. На широком ремне не имелось никакого оружия.

Волосы у него было длинные, волнистые и золотые. Блондин. Классический – с не самими темными бровями и ресницами и бумажно-белой кожей. Такого размера глаза действительно рисуют только узкоглазые японцы. Рот, который тянуло назвать надменным. Или насмешливым. Что одинаково неприятно. Нос, к которому нельзя придраться. Лоб и вовсе просто роскошный. Лена вот раньше не знала, что в человеке может быть прекрасным именно лоб. И подбородок.

Убила бы. За этот взгляд, за эту несуществующую улыбку, за эти ничего не выражающие глаза цвета холодного зимнего неба. Скотина. Она сюда не стремилась! Лет ему было под сорок, как показалось на первый взгляд. На второй – за шестьдесят. А с учетом информации о возрасте Маркуса, и все пятьсот.

– Что так заинтересовало тебя в моем лице? – спросил он, опуская обращение – то ли намеренно, то ли просто так.

– У человека не бывает таких старых глаз, – не успев подумать, выпалила Лена.

– Конечно. Но разве я человек?

– Откуда мне знать, кто ты!

Он опустил левую руку, прижал к сердцу правую и слегка склонился:

– Лиасс. Владыка эльфов. Рад приветствовать тебя, Светлая.

Лена ответила кивком. Перебьется без реверансов, тем более что делать реверанс Лена не умела, а кланяться ни за что не позволила бы спина. Господи, ну что да жизнь! Приходится перед таким мужиком стоять скособоченной, с непромытыми и пятерней расчесанными космами. В лаптях! С грязными и обломанными ногтями и ссадиной на коленке!

– Чем обязана такой чести?

– Нужда, – пожал плечами он. Владыка! фу. Тоже мне… епископ Афанасий в исполнении Лапикова. – Великая нужда, Светлая.

– И чем я могу помочь Владыке эльфов? – с максимальным сарказмом полюбопытствовала Лена.

– Мне нужна твоя сила, Светлая.

Лена пошатнулась. Он удивился, и, как ей показалось, искренне.

– Неужели я настолько отвратителен? Или у тебя особая неприязнь к эльфам?

– Нет у меня неприязни к эльфам, – пробормотала потрясенная Лена. Точно – зарядное устройство. Удобно. К сети подключать не надо, в койку завалил, трахнул – и бодр и свеж. Даже еще удовольствие получил. – Но и никакого желания тебе помогать – тоже нет. Особенно так.

Он качнул головой.

– Позволь мне объяснить, Светлая. Я Владыка эльфов. Поверь, я нужен своему народу… по разным причинам. Но главная – это вероятность скорой войны. Я должен успеть хотя бы приготовиться к ней.

– А я тут причем?

– Дай мне закончить. Два дня назад я получил в спину стрелу.

– Обратись к магу.

– Какая ты нетерпеливая… Позволь мне все-таки закончить. Маги не всесильны. Стрела была отравлена и заговорена… редкое сочетание. Мне осталось несколько часов. Потом я просто умру.

– Я должна расплакаться от жалости?

– Нет, плакать не стоит, – впервые улыбнулся он, – слезы Ищущей вряд ли помогут моему народу. Почему ты так противишься?

– Я должна взвизгнуть от восторга и с разбегу прыгнуть в твою постель?

Он коротко засмеялся.

– Визжать необязательно.

Лена смотрела в холодную синеву и чувствовала, что начинает свирепеть. Еще чуть-чуть – и она начнет швыряться мебелью… потому что больше ничего в комнате не было. Эти наглые красивые самцы свято уверены, что им достаточно только пальцем поманить или придумать красивый мотив… Судьбы народа, понимаешь ли, решаются…

– Не припомню случая, чтобы вследствие смерти одного человека, пускай даже владыки, погибал целый народ.

– Не сразу. И не непосредственно. Но смерть одного часто приводит к смерти многих. А эльфы – немногочисленный народ.

– Мне есть дело до эльфов?

– Никакого, – легко согласился он. – Однако я не уверен, что тебя не будет мучить мысль, что ты стала причиной гибели народа, пусть и совершенно тебе чуждого. Как только мелькнет у тебя в голове: а ведь я могла бы их спасти…

– Ты уверен, что мелькнет?

– Нет, – признал он. – Люди редко вспоминают эльфов. Почему вы так не любите тех, кто хоть в чем-то вас превосходит?

– Философский вопрос? «Вы» – в данном случае понятие общее, надо полагать? Ну а общо это как раз очень легко. Человек всегда, осознанно или нет, стремится к лучшему, хочет быть умнее, красивее, богаче, моложе, что вызывает зависть к тому, кто обладает этими качествами. Если бы имелась некая раса, превосходящая эльфов, то «вы» относилось бы не к нам, а к вам.

– Такая раса есть, – пожал плечами эльф, – но мы не завистливы. По крайней мере, я не замечал в своем народе стремления стереть с лица земли эту расу. Светлая, беседа с тобой доставляет мне истинное удовольствие, но у меня действительно очень мало времени. Ты хочешь, чтобы я умер?

– Не хочу. А ты хочешь, чтобы я ложилась в постель с любым умирающим? Боюсь, мне тогда и вставать не придется.

На секунду он опустил глаза.

– Прости, Светлая, но я вынужден…

– Конечно, ты со мной справишься…

Он так удивился, что Лена замолчала, хотя страстный монолог так и рвался с языка.

– Светлая, ты разве не знаешь? Твою силу нельзя отнять. Ею распоряжаешься только ты, и только ты можешь ее дать. К тому же я не имею привычки насиловать женщин. У меня нет выбора…

– Выбор есть всегда, – выпалила Лена вычитанную неведомо где и неведомо когда гениальную мысль человека, никогда не попадавшего в безвыходные ситуации. Эльф не возразил.

– Есть. Либо умереть, либо прожить еще какое-то время. Как ты думаешь, что я выберу?

– Но если силу нельзя отнять, на что ты рассчитываешь? Уговаривать меня всю ночь?

– Я не доживу до утра, Светлая. Я рассчитываю на твое благоразумие. На твой выбор.

Он подошел к окну и поманил Лену. Она подошла почти против воли. Окно выходило на большую поляну. Было похоже на кадры голливудского фильма: неровный, но яркий свет костров, поголовно высокие и поголовно красивые мужчины, занятые какими-то своими делами. Кто кивер чистил весь избитый, кто штык точил, ворча сердито… К двум деревьям были привязаны голые по пояс шут и Маркус. Шагах в двадцати веселилась группа эльфов. Потом один медленно поднял лук, тщательно прицелился и спустил тетиву. Стрела вонзилась в дерево десяти сантиметрах от головы Маркуса. Эльфы захохотали, место стрелка занял другой, тоже тщательно прицелился… Шут дернул головой: стрела царапнула ему шею, капелька крови медленно потекла вниз. Стрелка, что называется, освистали. Потом его место занял третий… четвертый…

Эльф оттеснил ее от окна.

– У тебя тоже есть выбор, Светлая, – сказал он. – Ты свободна, можешь уйти хоть сейчас, хоть завтра, хоть через неделю. Ты получишь необходимые припасы, одежду, обувь… если захочешь, коня. С тобой будут обращаться почтительно даже после моей смерти, даже если через какое-то время ты снова зайдешь сюда. Но если ты уйдешь, они останутся. Сначала будут учиться стрелять юноши. Потом подростки. Потом дети. Если же ты останешься, то завтра вы уйдете вместе, получив все необходимое для дороги.

Лена оцепенела. Выход есть всегда. Уйти – и оставить. Остаться – и уйти. И цена, наверное, невелика. Кто-то и не задумался бы. Эльф прошелся по комнате, переставил кресло и посмотрел на нее.

– Я знал, что ты согласишься, – кивнул он, хотя Лена молчала. На нее накатил самый настоящий ступор: ни движений, ни мыслей, ни чувств. Пустота. Эльф присел на легкое креслице, чтобы стащить сапоги, расстегнул куртку, стянул через голову белоснежную рубашку, снял штаны и бросил их на пол. Лена не шевелилась. Понял, что ждать от нее каких-то действий бессмысленно, эльф приблизился и так же спокойно и равнодушно начал расстегивать пуговицы на ее платье, развязал пояс, снял с нее платье по-мужски – через ноги. Лена тупо смотрела прямо перед собой. Перед глазами была его шея, белая, как и лицо, с белой же цепочкой затейливого плетения. Что висело на цепочке, Лена не видела: надо было опустить глаза, а ни сил, ни желания делать это не было. Он покачал головой, присел перед ней на корточки, чтобы снять с нее шедевр обувного искусства Маркуса. Наверное, ему не доводилось видеть Светлых в лаптях. Нечесаных, плохо вымытых и с разбитыми коленками.

Выпрямившись, он поднял пальцем ее подбородок, и Лена, вспомнив вычитанный в каком-то детективе прием, уставилась ему между бровей. Он хмыкнул, легко подхватил ее на руки и отнес к постели.

Лена надеялась, что дальше все будет так же просто и по-деловому: трахнул быстренько, получил свою подпитку и успокоился. Напрасно надеялась. Сама же цитировала: надежда – глупое слово.

Эльф был нежным и точно знал, что нужно женскому телу. Лена невольно вздрагивала, ненавидя себя за то, что тело ее предает, поддаваясь ласкам. Чтобы не видеть холодной синевы, она не просто закрыла глаза, а крепко зажмурилась, а ему это и не мешало. У него были холодные мягкие губы и ледяные ласковые пальцы. Холодным было колено, которым он раздвигал Лене ноги, холодным – торс, все его вдруг потяжелевшее тело, и… и… весь он был холодный.

Это было совсем не так, как с шутом. Никакого океана. Зато похоже на то, что рассказывали девчонки. Лене было стыдно за то, что ей хорошо, что по телу растекаются мягкие волны… Она чувствовала все, каждое движение эльфа, каждое касание его губ, что-то ритмично задевало ей шею и грудь – наверное, то, что висело на затейливой цепочке… Тело эльфа стало теплым, а когда оно вдруг напряглось и сразу расслабилось – горячим, и тут Лене самой стало жарко и как-то невероятно хорошо, и она, кажется, то ли ахнула, то ли вскрикнула…

– Ну посмотри же ты на меня, – попросил он через какое-то время. – Не настолько же я страшен, чтоб ты боялась смотреть мне в лицо.

Он обнимал ее теплыми сильными руками. Лена попробовала отстраниться. Он тут же ее выпустил, позволил отодвинуться, ласково провел пальцами по щеке. Лене было так плохо из-за того, что только что ей было так хорошо… Слезы подкатили к горлу, заполнили глаза. Эльф поймал выкатившуюся слезинку губами.

– Вот уж этого точно не нужно… Слезы Ищущей никак не нужны этой земле. Здесь и так хватает бед.

Он опять обнял ее, чуть встряхнул, прижал к себе и отпустил. Он тоже верит, что ее слезы – страшная сила? Лена постаралась загнать их обратно, но не получалось, они так и стояли в глазах, иногда выскальзывали, а эльф опять ловил их губами. Пока все не выловил.

– Спасибо, Светлая. Ты подарила мне жизнь… – почему-то в его очень мужском голосе было удивление. А чего он ждал – разве не этого? – Я твой должник.

– Я могу уйти?

– Не спеши, – шепнул он. – Никогда не спеши. Почему ты так боялась? Ведь ты именно боялась. Что такого страшного? Тебе ведь было хорошо, я достаточно опытен, чтобы это понимать… Подожди…

– Нет! – пискнула Лена, но его рука уже легла ей на грудь и… и черт возьми, никаких объяснений этому не было и быть не могло. Ощущения, сравнимые только с самым последним моментом, только гораздо сильнее, гораздо ярче – и по всему телу, от натертых пяток до макушки, даже до кончиков волос, неописуемое, невыразимое, небывалое удовольствие, не существующее в реальности блаженство, от которого, наверное, и умирали подопытные мыши, которым экспериментаторы в белых халатах воздействовали на центры наслаждения. Кажется, она то ли стонала, то ли кричала, и эльф тоже то ли стонал, то ли кричал, а может, ей мерещилось, и эльф вроде был какой-то другой, сильнее, быстрее, активнее, горячее… а потом был взрыв… Даже не атомный. Взрыв сверхновой…

На этот раз ей понадобилось куда больше времени, чтобы начать воспринимать окружающее. Эльф тихонько, едва касаясь, целовал ей плечи и шею.

– Тихо, тихо, – прошептал он успокаивающе. – Нельзя так сразу… это нужно отпускать постепенно, иначе потом будет тяжело… Это была моя маленькая благодарность. Почему ты так смотришь? Никогда не была в постели с магом?

– Это магия?

– Конечно. Это первое, что рвется освоить любой ученик мага. Что тебя смущает, Аиллена? Отчего ты так стыдишься чувственности? Напрасно… Свое тело нужно любить, заботиться о нем, доставлять ему удовольствие, тогда и оно будет вернее служить тебе.

– Мало тебе было силы, да?

– Силы? А ты не заметила? Я остановил твою волну. Никто не может получить больше силы, чем способен вместить. Это было уже просто… для удовольствия.

– Я бы обошлась без…

– Разумеется, потому что ты не знала, что такое любовь мага, – перебил он, не прекращая легонько ее целовать. Волосы у него были мягкие, как у семимесячного племянника Лениной соседки. Зачем мужчине такие волосы? Густые, вьющиеся, а такого цвета никакими красителями не добьешься. – Но не стоит лгать себе. Ведь сейчас ты так не думаешь.

– Думаю, – буркнула Лена, с ужасом подумав, что шут мог чувствовать ее… Эльф посмотрел ей в глаза. Синева вовсе не была морозной. Нормальной была, только непривычной, противоестественной, не яркой, но глубокой и усеянной темными пятнышками, будто погасшими звездами. В жизни такая бывает только если надеты жутко дорогие контактные линзы.

– И правда… Странно. Ах да… Кто из них – Проводник или полукровка? Нет, Проводник для тебя слишком прост… Значит, второй. Ничего. Он поймет. Поверь мне, он поймет. Ему ты тоже дала жизнь или просто любовь?

– Не знаю, – зачем-то ответила Лена. – Просто или непросто.

– А теперь будешь знать, – заметил эльф. – Если с каким-то мужчиной тебе будет лучше, чем только что было со мной, не сомневайся: это даже не любовь. Это судьба.

– А они…

– Они в полном порядке. Стрелять перестали, как только ты легла со мной. Мне нет резона обманывать тебя, Аиллена. У меня нет особенной неприязни к людям, хотя и симпатии тоже нет. Но ты… моя благодарность тебе безмерна. Я бы сказал – проси что хочешь, но ты обязательно попросишь что-нибудь не то. Поэтому ты подумай, что бы ты хотела больше всего.

– А ты можешь все? – саркастически спросила Лена.

– Почти. – Он встал, ничуть не стесняясь своей наготы (впрочем, стесняться было нечего: он был великолепен), поднял с пола одеяло и накрыл Лену. – Пожалуй, нам стоит выпить вина. Ты какое предпочитаешь – розовое, красное, белое? Или доверишь выбор мне?

Когда он повернулся спиной, Лена увидела на светлой (но, кстати, на такой уж белой, как ей казалось) коже багровый шрам. Стрела попала в то место, где, по представлению Лены, у человека находилась печень, а любое ранение печени практически смертельно. Правда, она не была знакома с анатомией эльфов и методами магического лечения… Он открыл шкафчик, которого Лена не заметила, достал оттуда два высоких узких стакана из дымчатого стекла, кувшин, разлил вино и поводил руками над стаканами.

– Немного магии улучшает вкус вина, – пояснил он. – И это совершенно безвредно. Я думаю, нам стоит поговорить. Нам есть о чем поговорить, Аиллена.

Он подсунул ей под спину подушку и сел рядом.

– Я больше не прикоснусь к тебе, если, конечно, ты сама не захочешь. Можешь перестать меня бояться. Я последний эльф во всех мирах, которого ты должна бояться. Пей, Аиллена. Это очень хорошее вино. Больше такого не будет долго… Скоро начнется война, а она никак не способствует виноделию.

– Ты предпочитаешь виноделие?

– Я – да. Люди – нет. Эльфы не воинственны, хотя умеют воевать лучше людей. Послушай меня. Когда я говорил, что ты подарила мне жизнь, я не шутил. Мне действительно оставалось всего несколько часов… существования. Но не жизни. Собственно, я умер еще вчера. Но мне хватило сил наложить на себя заклятие, которое давало мне еще возможность пробыть в мире живых еще сутки. Я знал, что в мир пришла Странница, и послал несколько групп отыскать тебя. Я рассчитывал получить силу, которая позволила бы мне продлять заклятие еще несколько раз, хотя бы месяц, в лучшем случае два…

– Ты хочешь сказать… – наконец прорезался голос у Лены. Он засмеялся.

– Нет, я еще не был гниющим трупом. Я задержал смерть, вот и все. Остановил процессы в организме. Ты не заметила, что я почти не дышал, что у почти меня не билось сердце, что я был холодным, как черный демон? Немного найдется магов, способных на такое, так что я даже горжусь собой. А сейчас… – Он взял руку Лены и приложил к своей груди. Сердце очень даже билось. Учащенно. То ли эльфам так положено, то ли причина та же, что и у Лены: у нее тоже все еще колотилось – ой-ой. Кожа у него была гладкая и теплая. Обычные тридцать шесть и шесть. И вовсе не бумажно-белая. Просто светлая, как у всякого нормального блондина. – Ты вернула мне жизнь, Аиллена. Понимаешь?

– Нет, – честно призналась Лена. – Я вообще ничего не понимаю. Ты знаешь, что я такое?

– Ты? Источник.

– Э-э-э…

– Ты Источник, – повторил он. – Для тебя это ново? Ты недавно вступила на этот путь?

– Кто б мне объяснил, что это за путь…

– Объясню, – пообещал он. – Все, что знаю, пока могу сказать, что ты, скорее всего, Первичный Источник. Такие приходят в мир перед великими потрясениями.

– Лучше бы не приходили…

– Да, лучше. Но потрясения все равно происходят, и только Странницы удерживают миры от разрушений.

– Ага. Только я уже нарушила равновесие.

Эльф захохотал.

– Ты? Нарушила равновесие? Странница? Никогда ничего более смешного не слышал. Ты не можешь нарушить равновесие, потому что ты и есть Равновесие. Странницы забыли о своем предназначении. Или толкуют его на свой лад… Они сторонятся людей, сторонятся эльфов, стараются не вмешиваться и думают, что сложившийся порядок вещей и есть равновесие. Но это не так. Невмешательство – удобно, но не всегда верно, потому что непринятое решение – тоже решение, а бездействие – худший вид действия…

– Чтобы дать силу, я обязательно должна…

– Ложиться в постель? Нет. Погоди возмущаться. У меня особый случай. Мне нужно очень много силы, Аиллена. Куда больше, чем любому из живущих. Я Лиасс, Владыка эльфов.

– Ты маг?

– Все эльфы маги. Люди получили магию от нас. Бывает и любовь между нашими расами. А бывают просто телесные радости, после которых рождаются дети. Именно так магия рассеялась в мире людей. И знаешь, – усмехнулся он, – я только что открыл тебе тайну, которую, пожалуй, не знает ни один человек. Просить тебя, чтобы это и осталось тайной? Нет, вижу, что не надо… Все эльфы маги. Только по-разному одаренные.

– Ты великий маг?

– Я Владыка эльфов, – повторил он. – Великие маги – мои ученики.

– Как ты получил стрелу в спину?

Он почесал шрам.

– Как обычно. Из лука. Из длинного лука, бьющего на большое расстояние. Было очень больно… Я был дома, Аиллена. Среди своих. Среди эльфов не бывает предателей. Поэтому я был спокоен… только и успел, что слегка отвести стрелу. Если бы она попала мне в позвоночник, никакая магия меня бы не спасла. Даже ты не спасла бы.

– Средоточие силы?

– Что тебе сказать на такую глупость? Где сосредоточена твоя сила, Источник? В матке? А почему же ты можешь давать ее простым прикосновением? Нет, все проще – если бы яд попал в спинной мозг, я бы не смог двигаться. Не смог бы даже наложить на себя заклятие. Скажи… ты что, не умеешь давать силу?

– Только стихийно.

– Я постараюсь тебя научить. Ты устала? Засыпаешь? – Он забрал у Лены почти пустой стакан. – Отдыхай. У нас еще есть время. У меня есть время!

И столько ликования было в его голосе, что Лена наконец немного успокоилась и тут же безмятежно заснула. Разбудил ее запах шианы. Эльф водил кружкой у нее перед носом и посмеивался.

– Выспалась? Тебе нужен был отдых… Выпей. Завтрак будет потом. Ты, наверное, не прочь принять ванну?

– А можно?

– Тебе можно все, Аиллена, а уж такая малость…

Он щелкнул пальцами. Женщина, вошедшая в комнату, была такая красивая, что в Лене мгновенно взыграл комплекс неполноценности. Эльф чуть подождал, потом, видно вспомнил о стеснительности Лены, и удалился. Оделся он, кстати говоря, только частично: кроме штанов, на нем была только цепочка с амулетом.

– Позволь мне помочь тебе, Светлая, – поклонилась женщина. Лена набралась храбрости и вылезла из-под одеяла. Ванна оказалась за тонкой перегородкой. Водопровода, похоже, тут еще не изобрели, потому что возле ванны стояли ведра с водой. Эльфка (или правильно эльфийка?) пресекла все попытки Лены проявить самостоятельность…

Как хорошо было помыться в нормальной горячей воде, с пенистым мылом, от которого восхитительно пахло травой, вымыть голову, вытереться не куском грубой ткани, мягким-мягким полотенцем… А потом надеть чистое белье, да еще и вполне кокетливое, да еще и не только трусики, но и очень удобный лифчик… как размер-то подбирали? Эльф инструктировал? Вместо надоевшего уже черного платья ей предложили другое – тоже очень простое, но красивое, как в кино: по бледно-зеленому фону струился тонкий растительный орнамент. Лена присмотрелась – это была самая настоящая вышивка. Сколько ж труда было потрачено на это платье? Туфли оказались еще удобнее, чем развалившиеся по дороге, но куда более женственные. Эльфийка долго расчесывала ей волосы, и в результате прическа получилась очень даже ничего…

Финал все испортил. Женщина вдруг опустилась на колени и поцеловала Лене руки.

– Благодарю тебя, Светлая, за то, что ты вернула нам Владыку. Тебе достаточно приказать, и любой мужчина моего рода сделает для тебя все, что ты захочешь.

Лена выдернула руки и с перепугу сухо спросила:

– Как мои спутники?

– Прости, Светлая… – взмолилась женщина. У Лены подкосились ноги…