Эльф погладил ее по щеке.

– Рона тебя испугала. Прости глупую женщину. Твои спутники живы и здоровы. Просто вчера ночью молодой лучник повел себя не лучшим образом: требовал, чтобы твой полукровка отвел взгляд, ну а он, естественно, не отвел, и лучник его ударил. Вот и все. Можешь выбрать для него любое наказание. Подчеркиваю – любое.

– Дай ему по морде, – мрачно сказала Лена. Она лежала на том же ложе, поверх покрывала. Давненько она не падала в обморок. Собственно, никогда не падала. Эльф что-то приказал, и буквально через пять минут в комнате появился молодой парень… и тоже неземной красоты, очень подавленный и несчастный. Первым делом он опустился перед Леной на колени и склонил голову.

– Моя жизнь принадлежит тебе, Светлая.

– Нужна она мне! – фыркнула Лена. Лиасс довольно улыбнулся, а юный эльф совсем сник.

– Встань, Айрит. Я должен исполнить просьбу Светлой.

Парень встал и очень героическим жестом посмотрел ей в глаза.

– Я принимаю твою волю, Светлая. Прошу простить мой род, Владыка.

– Твоя вина не ложится на твой род, – кивнул Лиасс и подмигнул Лене. Парень явно собрался умирать, поэтому, получив в морду, улетел к противоположной стене и вставать не спешил. Ждал, что там его и развеют или как там Владыка управляется с провинившимися.

– Убирайся. И постарайся не попадаться мне на глаза, – скомандовал Лиасс. Явно не веря себе, парень встал, поклонился – сначала Лене, потом ему – и, стараясь не терять достоинства, удалился. На челюсти стремительно возникал синяк. Ничего. Не помрет. – Ты добра, Аиллена. Спасибо. Ему это будет уроком. Он еще совсем мальчишка… и недавно потерял отца.

– Его убили люди?

– Да. Эльфы не убивают друг друга.

– Какие благородные, – съязвила Лена.

– Если б ты знала, каких трудов мне стоило привить им это благородство, – усмехнулся Лиасс. – Нас мало, Аиллена. Нас слишком мало по сравнению с людьми. Наши женщины не могут рожать каждый год. У нас не бывает по десятку детей. А если еще мы будем убивать друг друга… Я вижу, что ты простила этого юного дурака. Спасибо.

– А если бы я сказала – убей его?

– Я бы его убил, – пожал плечами Лиасс. – Мне было бы его жаль, но твою просьбу я бы выполнил. Ты еще не знаешь, что практически во всех мирах твое слово может быть равносильно закону. И очень многие расценят его как приказ. Но Странницы стараются не быть опрометчивыми. А ты не потребовала бы смерти. Ты не отнимаешь жизнь. Ты ее даришь. – Он поцеловал Лене ладонь. – Я предложил твоему полукровке исцеление, но он отказался. В общем, правильно сделал. Не стоит применять магию, когда без этого можно обойтись. Походит с синяком. Припарку из жизнянки сделает, в конце концов. Давай-ка позавтракаем. И не волнуйся, твои друзья уже сыты. Проводник показывает юношам некоторые приемы владения мечом. Он Мастер – редкость среди людей.

– А я почему-то считала, что эльфы все больше лучники, – сообщила Лена, идя следом за ним. Какие удобные были туфли… не отберут же. За накрытым столом сидела женщина. Та, что прислуживала Лене, была уродиной. Крокодилом. Бабой Ягой без грима. Примерно как сама Лена по сравнению с ней. Потому что эта была… ну просто королева. Галадриэль – макака. Эта… как ее… в которую Арагорн был влюблен – шимпанзе.

– Это моя дочь Ариана, – представил эльф. Женщина поклонилась, прижав к груди раскрытую ладонь.

– Я рада приветствовать тебя, Аиллена. Ты вернула мне отца – я твоя вечная должница.

– Она знает, – пояснил эльф. – Она помогала мне с заклятием. Отвечу на твой вопрос. Эльфы – непревзойденные лучники, но и во владении легкими мечами нам трудно найти равных. Проводник – один из таких. Вот двуручный меч – не наше оружие.

Еда была простая – сыр, какая-то дичь, хлеб и шиана. И слава богу, что владыка не имеет склонности к салату из соловьиных язычков. После завтрака Ариана попросила разрешения уйти, и Лиасс отпустил ее кивком.

– Я хочу…

– Увидеть своих спутников. Подожди. Увидишь. И перестань смотреть на меня с таким ужасом, я больше не прикоснусь к тебе, если ты этого не захочешь. Ты думаешь, что я обманываю? Взгляни в окно.

Лена торопливо подошла к окну. Маркус медленно и плавно описывал мечом какую-то длинную волнобразную кривую, а десятка полтора молодых эльфов смотрели во все глаза и неуверенно повторяли его движения. Шут сидел неподалеку на траве, прислонившись к дереву, и жевал травинку. Его худое лицо украшали два синяка: на челюсти и под глазом. Умирающим он не выглядел, зато тут же посмотрел в сторону Лены, словно почувствовал ее взгляд.

– Убедилась?

Эльф слегка коснулся ее щеки.

– Он смелый парень, твой полукровка. Но глупый. Иногда стоит опустить глаза. А он, боюсь, слишком горд, и гордость может когда-нибудь стоить ему жизни.

– И вчера стоило?

– Нет, вчера, разумеется, не стоило. Кстати, Айрит принес ему извинения. В унизительной для эльфа форме, хотя, я ему не приказывал. Он решил сам. Извинения были приняты.

Да, вряд ли шут способен отвергнуть извинения. Он великодушен. Это жестокий мир, но вряд ли синяк под глазом может стать поводом для долгосрочной ненависти. Так, текучка…

– Позволь мне, – попросил Лиасс, надевая ей на шею цепочку с красно-серым прозрачным камнем, больше всего похожим на каплю застывшей лавы. – Прошу тебя, не расставайся с этим амулетом. Силой его у тебя никто не посмеет отобрать, да никому другому он ни на что и не сгодится. А я буду знать, что с тобой все в порядке. И тебе…

– Ага, – насмешливо бросила Лена, – мне надо будет подумать о тебе, и ты придешь на помощь.

– При необходимости, – кивнул он. – Но я с трудом представляю себе ситуацию, при которой тебе понадобится моя помощь. Вчера ты действительно могла повернуться, и уйти и ни один эльф не стал бы относиться к тебе хуже. Ты не понимаешь своего положения, своей роли… Может быть, это и к лучшему. Этот амулет поможет тебе делиться силой без… такого тесного контакта. Если ты очень захочешь кому-то помочь, ты поможешь. Если хочешь, можешь сжимать амулет свободной рукой. Но телесный контакт все же нужен, лучше всего положи вторую руку на грудь человеку, на область сердца. Если человек будет касаться твоего лица или любого другого открытого участка тела, эффект будет сильнее. Должно получиться кольцо, понимаешь? Если же этого будет мало – поцелуй. Вообще, чем больше площадь соприкосновения кожи, тем сильнее эффект. Расстегни платье, обними, прижми к себе. Надеюсь, это не пугает тебя так сильно, как постель.

– Меня и постель не пугает! Я просто…

– Хочешь быть с одним. Не смущайся. Это хорошо. Надеюсь, полукровка этого достоин. Впрочем… впрочем, теперь ты и сама это поймешь. Если с ним будет лучше, значит, он действительно твоя судьба. Вы связаны, я вижу это отчетливо… Но еще более отчетливо… – Он прервал сам себя, встал, и следом поднялась Лена, глядя снизу вверх в глубокую синеву. – Возвращайтесь в свой мир.

– Мы не можем.

– Кто может запретить Ищущей?

– Мне не запрещали. Я сама пообещала. Понимаешь, так получилось…

Удивительно, но Лене, никогда не страдавшей точностью формулировок, зато страдавшей излишним многословием, удалось рассказать всю новейшую историю своей жизни буквально за четверть часа.

– Всего лишь? – усмехнулся эльф.

– Ты считаешь, что слово держать не надо?

– Надо. Но что ты предпочтешь: нарушить слово или потерять своих спутников? – Он успел подхватить Лену и бережно опустить на стул. Она молча смотрела ему в глаза, и он заговорил: – Я позволил себе посмотреть линии ваших судеб. С тобой… с тобой все в порядке. Твоя линия тускнеет, но не исчезает. Их линии обрываются. Они молодые и крепкие, так что это, скорее всего, насильственная смерть. С очень большой вероятностью. И я посмотрел внимательно.

– Ты можешь видеть будущее?

– С большой степенью вероятности, – повторил он. – Точно знать ничего невозможно. Но я почти уверен в том, как они умрут. Проводник – в бою, защищая тебя. Полукровку казнят.

– Почему ты все время называешь его полукровкой?

– Потому что он полукровка, – удивился Лиасс. – Это же очевидно. Он по меньшей мере на четверть эльф. Ты что, его глаз не видела? Или моих? Это наиболее очевидный признак. И некоторые косвенные – сложение, структура скелета, форма ушей. Да он, может, и сам не знает. Мало ли… Бабушка согрешила с заезжим эльфом, а мужу благоразумно не сказала. Мы не так уж отличаемся от людей, и полукровка в местах, где нечасто бывают эльфы, вполне сойдет за своего. То, что незаметно в мирное время, становится приговором во время войны.

– Ты все время говоришь о войне…

– Король Лот объявит ее со дня на день. Вчера в столице были казнены эльфы, которым не хватило ума, чтобы уехать. Все. Мужчины. Юноши. Дети. Включая грудных младенцев. – Лена заглянула в потемневшую синеву и задохнулась от понимания того, что он не лжет. – Ты знаешь, как у нас казнят эльфов? Что ж, я покажу.

Он за руку подтащил Лену к столу, стряхнул с большого серебряного блюда крошки, плеснул в него воды из кувшина, поводил над ним руками и заговорил совершенно нечеловеческим голосом. Голосовые связки человека не способны издавать такие звуки. Как не научить собаку разговаривать, так не научить человека это произнести.

Поверхность воды стала гладкой, темной, как экран телевизора, потом включилось изображение, и в этот момент эльф замолчал. Лена вздрогнула, потому что зрелище оказалось знакомым, но более страшным. Эшафот. Толпа. Крест. Только не стеклянный, а сколоченный из двух досок в форме буквы Х. Несколько собак – нормальных шавок без признаков благородного происхождения.

Подталкивая в спину копьем привели совершенно обнаженного мужчину, очень молодого, красивого, глазастого… глаза были серо-синие в крапинку. Его привязали к перекладинам, растянув руки и ноги: он морщился, но толпу игнорировал, словно это происходило не с ним. Толпа взревела, когда пугающего вида палач поднял нож – огромный нож совершенно кухонного вида, Лена таким дома мясо резала.

Первым взмахом палач отрезал мужчине ухо. Он дернулся, закусил губу и бросил первый взгляд на толпу: презрительный, оскорбляющий, насмешливый. Лене стало нехорошо. Но тут же стало совсем плохо, потому что палач бросил ухо собакам. Потом второе. Толпа восторженно ревела. Молодой эльф нашел в себе силы улыбнуться, нет – посмеяться над толпой, и улыбка погасла, превратившись в гримасу боли – палач отрезал ему гениталии и тоже бросил собакам. Голова эльфа запрокинулась, но он молчал, по подбородку текла кровь из прокушенной губы. Потом он посмотрел прямо на Лену. Сине-серыми глазами в крапинку.

Но это было еще не все: через несколько минут, когда толпа насладилась зрелищем – или кто-то счел, что эффект достаточен, палач аккуратным жестом вспорол ему живот, вытянул наружу внутренности и позвал собак…

Приведя Лену в чувство, Лиасс сказал:

– Ты должна была это увидеть. Здесь эльфов казнят только так. А грудных детей просто бросают собакам. Вот, выпей… И прости меня за жестокость. Если вы останетесь здесь, с твоим полукровкой случится именно это. Не позднее, чем через двадцать дней.

– Что… что это было?

– Память. Я могу показать то, что видел собственными глазами.

– Ты был на площади?

– Я был привязан к соседнему кресту.

– А этот юноша…

– Мой младший сын. Пожалуйста, Аиллена, будь сильной. Я это пережил, переживешь и ты.

– Но ты же маг!

– Есть природные материалы, подавляющие магию. К счастью, они большая редкость. Меня и старшего сына успели спасти. Эльфы воюют лучше, чем люди, а Ариана всегда была своевольной… Но у старшего нет правого уха.

– Как же ты должен ненавидеть людей, – прошептала Лена. Теплая рука эльфа легла ей на плечо.

– Тебя? Проводника? Лекаря, который исцелил старшего, получившего стрелу в грудь? Ученого, который составил словарь нашего языка? Смешной словарь, не соответствующий реальности, но человеку трудно понять многие наши понятия не из-за глупости, а из-за разной истории… Нет, Аиллена, я не ненавижу людей. Тех, кто убил моего сына, – да.

– Ты…

– Нет, я не мстил. Месть непродуктивна. Среди эльфов начались волнения, столицу осадили, и люди, как мне казалось, поняли, что прямая война приведет к слишком большой крови… Тогда мы заключили мир. И Лот готов его нарушить. Он уже нарушил его.

– Но ведь чтобы казнить, нужно хотя бы придумать обвинение.

– Он и придумал. Заговор против короны.

– Заговор грудных младенцев?

– Ты дрожишь, – заметил он, обнимая Лену и прижимая ее к себе – сильно, надо признать, до боли. – Успокойся. Не стоит принимать это так близко к сердцу, пока ты не научилась сдерживать свой гнев. Не забывай, Аиллена, ты – Источник. Нет темной силы, нет светлой, есть только чувства. Возьми себя в руки. Ты должна быть сильной. Я верю, что ты научишься пользоваться своей силой. Но это произойдет не скоро. Ты слишком молода.

– Это тоже магия?

– Да. Совсем другая, чем у нас.

– Может быть, я не человек?

– Может быть. Не вырывайся, я не отпущу тебя, пока ты не успокоишься. Ты знаешь, что такое стихийное бедствие? Хочешь стать его причиной? Ты можешь себе представить, что произойдет, если твоя сила вырвется наружу?

– А ты?

– Не могу, – признался эльф, разжимая руки. Лена судорожно вздохнула, чуть не задушил ведь. Лиасс налил ей и себе вина. Господи, ну что за привычка пить с утра, подумала Лена, искренне жалея, что в стакане не водка – чтоб вырубиться и забыть последний взгляд юного эльфа.

– Твой старший сын…

– В городе. Ты же не думаешь, что здесь – наша столица? Мы живем далеко отсюда, но этот лес по давнему соглашению принадлежит нам. Мы и так отдали почти все. Нам некуда больше отступать, и Лот это понимает. Впрочем, ему не нужен повод. Это война не за землю, как раньше, и не за рудники, какой была война с гномами, это война на уничтожение. Всегда бывали люди, которые считали, будто единственный пусть в будущее – уничтожить кого-то. Гномов, драконов, эльфов… Убить всех гномов – и придет богатство. Убить всех драконов – и придет мир. Убить всех эльфов – и придет всеобщее счастье. Здесь долгое время будет плохо. Уводи своих друзей. Лучше нарушить клятву, чем дать ему умереть так, разве нет?

В этом Лена и не сомневалась, но вот у шута могли быть свои понятия о чести. И вряд ли страх смерти пересилит его дурацкие принципы. Поэтому о смерти говорить не надо. Вообще ничего говорить не надо. Упереться рогом, топнуть ножкой и потребовать, чтоб ее вели обратно к Родагу. Кто клялся, что ее не оставит? А не нравится – пусть остается…

А если он решит остаться?

Эльф надел куртку и предложил Лене руку. Чувствуя себя то ли царицей, то ли полной идиоткой, она пошла рядом с ним. Встречавшиеся по дороге эльфы кланялись, причем сначала ей, потом уже ему. Да. Шут был полукровкой – среди них он вообще бы не выделялся. Они были блондины, брюнеты, русые и рыжие, но не было темноглазых: глаза были серые, голубые, зеленые или синие, и непременно в крапинку. Они были высокие и тонкие, длинноногие, с изящными пальцами и надменными лицами – до тех пор, пока не встречались с ней взглядом. Похоже, весь лагерь знал, что она вернула в жизни их владыку (или он тоже с прописной буквы?) и, что существенно хуже, каким именно способом она это сделала. Лена чувствовала, что щеки начинают пламенеть. Увы, аристократической бледностью она никогда не отличалась.

Посреди большой поляны был поставлен шатер. Внутри тоже было просто, но имелось побольше мебели и побольше народу. Наверное, тот дом был личными апартаментами, а это – приемной. Или штабом. Ставкой Верховного.

Эльфы склонились в поклоне, прижимая раскрытую ладонь к сердцу, и вразнобой проговорили:

– Приветствуем и благодарим тебя, Светлая.

Лена тут же перестала чувствовать себя царицей. Полной идиоткой – не перестала. На всякий случай, она слегка поклонилась в ответ, вроде как – принимаю вашу благодарность, ну трахнул меня ваш Владыка, все мужики кобели, но вот акцентировать на этом внимание не стоит, если стихийного бедствия не хотите…

Через минуту появились Маркус и шут. Увидев ее, шут просиял как-то изнутри. У него засветились глаза. Что красиво оттенялось классическим фингалом. Выглядели они оба весьма прилично, были хорошо выбриты, одеты, как почти все здесь, в темные штаны, не особенно высокие сапоги и практичные куртки. Маркус широко улыбнулся.

– Я, Лиасс, Владыка эльфов, приношу вам свои извинения за доставленные неудобства, – официальным тоном сказал Лиасс. Благоразумный Маркус опередил шута:

– Мы принимаем твои извинения, Владыка, и благодарим за подарки.

– Подарки? – усмехнулся Лиасс. – Одежда не подарок. Но я прошу вас принять и подарки. Ты прекрасно владеешь мечом, Проводник. Возьми этот меч, и пусть он никогда тебя не подводит.

– Эльфийский клинок! – ахнул Маркус. Лица эльфов на миг превратились в самодовольные рожи, будто они коллективно всю ночь этот клинок ковали. Конечно, восторг не простого рубаки, а мастера показался им лестным. – Я благодарю тебя, Владыка.

– Защищай ее, – велел Лиасс. Маркус как-то очень неприятно усмехнулся, но все расценили это правильно: дескать, без вас знаю, можно было клинка и не дарить, зубами рвать буду…

– Ты, я полагаю, неплохой лучник? – спросил Лиасс шута. Тот кивнул, глядя на него без приязни. – Не любишь эльфов?

– Не люблю, – спокойно согласился шут. – У нас это семейное – не любить эльфов.

– Твоя мать тоже нас не любила? – засмеялся один. – Или она не любила только одного, чье лицо видела над собой?

– Я думаю, все эти десять лиц слились для нее в одно, – равнодушно сказал шут. Подчеркнуто равнодушно. В крапчатом взгляде эльфа мелькнуло смущение.

– Прости, я не знал, что ты сын насилия.

– Теперь ты знаешь.

– У тебя есть право ненавидеть эльфов… – начал Лиасс, но шут непочтительно его перебил:

– Но я не ненавижу эльфов. Разве что тех десятерых, которые насиловали мою мать и старшую сестру. Тебя там не было, Владыка, их – тоже.

– Позволь спросить, полукровка, это было во время войны?

– Нет. В местах, где жила моя семья, бандиты напали на поселение эльфов. Вот они и мстили... как могли.

– Как казнят эльфов в ваших местах? – взглянув на Лену, глухо спросил Лиасс. Шут пожал плечами:

– Как всех. Зависит от приговора. Обычно вешают. Случается, что и колесуют.

– То есть эльфов казнят так же, как людей? – удивился самый молодой. Шут тоже удивился:

– А что, есть особые эльфийские способы? Я слышал, кое-где еще головы рубят.

– Сжигают, – мрачно признался Маркус. – Я бывал в местах, где эльфов сжигают на кострах. Людей, правда, тоже.

– Я не слышал, – отозвался шут. – У нас могут сжечь чернокнижника, но это самосуд. Не знаю, бывают ли эльфы чернокнижниками.

Возникла пауза, которая не тяготила разве что шута. Он смотрел на Лену теплеющим взглядом и улыбался свой чудесной чутошной улыбкой. Эльфы запереглядывались и заперешептывались. Лиасс строго кашлянул и стало тихо.

– Откажешься ли ты принять от меня подарок?

– Почему я должен отказываться от подарка, предлагаемого от души? – удивился шут. – Мне ты ничего не сделал, Светлую не обидел… я надеюсь, что не обидел.

Угрозы в его голосе не было. Но… была. Эльфов это, однако, не возмутило, но удивило. Ага, конечно, кому в голову придет обижать Светлую. Ее можно просто уложить в постель шантажом. Она, дура, своих друзей пожалеет…

Наверное, что-то отразилось на ее лице, потому что шут встревожился и подобрался. Неужели он такой дурак, что готов кидаться защищать ее сейчас, один против десятка? Против десятка эльфов, которые дерутся лучше, чем люди?

Успокойся, Рош. Пожалуйста. Все хорошо.

Лиасс вздрогнул и… не будь он так красив и величественен, можно было бы сказать, что выпучил глаза. Шут оскорбляюще усмехнулся. Маркус двинул его локтем в бок, даже не рассчитывая, что этого не заметят.

все хорошо, лена.

Лиасс взял со стола лук и колчан со стрелами и протянул их шуту. Тот взял с небольшим и чуточку издевательским полупоклоном.

– Благодарю тебя. Владыка. Хороший эльфийский лук – большая ценность. Обещаю, что ни одна стрела не будет потрачена напрасно. И обещаю, что это оружие никогда не будет обращено против твоего народа.

От Маркуса он, однако, предусмотрительно отодвинулся на шаг, тоже не рассчитывая, что этого не заметят. Эльфы засмеялись. Потом Ариана подарила им по кинжалу, и шут ерничать не стал, поблагодарил вполне серьезно и искренне и поклонился поглубже. Ну да, у них в моде джентльменство, а к высшему обществу он попривык. Интересно, а он знает, что значит – Владыка? или полагает, что это аналог короля? Ласкающий взгляд шута скользнул по ее лицу и слегка пригладил волосы. Как это у него получается: смотреть осязаемо? Сногсшибательно прекрасные девушки разнесли вино.

– Откажешься с нами выпить, полукровка? – провокационно спросил Лиасс. Маркус прикрыл глаза, да и Лена бы не удивилась, выкинь тот какой-то номер.

– Не откажусь, – поклонился шут. – Мне не раз доводилось пить с теми, кого я не люблю. А тебе, Владыка? Насколько мне известно, эльфы тоже не питают особой любви к людям. Ты откажешься со мной выпить?

– Он всегда играет с огнем, Аиллена?

– Регулярно, – вздохнула Лена. Шут лукаво улыбнулся. Все выпили.

Наверное, примерно так и проходят разного рода тусовки, вечеринки и прочие светские мероприятия. Каждый эльф считал своим долгом подойти к Лене и выразить свою благодарность, причем чуть ли не на уровне той женщины, что довела Лену до обморока: всякий клялся, что готов выполнить любую ее просьбу. Лене захотелось дурным голосом заорать, что просьба у нее одна – чтоб в покое оставили. Лиасс разговаривал с шутом и Маркусом, не выпуская Лену из вида.

– Мы утомили тебя, Светлая? – спросил юный эльф. Вообще, никто здесь не выглядел старше сорока, да и этот, наверное, не был двадцатилетним, однако при сравнении было очевидно, что он юноша.

– Сколько лет Владыке?

– Я не знаю. Но он помнит, как в наш мир пришли люди.

Лена уронила свой стакан, но эльф с грацией и ловкостью фокусника его поймал и поставил на стол, посмотрел ей в глаза (у него глаза были цвета речной воды) и очень серьезно сказал:

– Я не знаю, что гнетет тебя, Светлая, но поверь, среди эльфов не найдется такого, который не отдаст за тебя жизнь. Ты вернула нам надежду. Я клянусь тебе в вечной верности, Аиллена.

– Ты его сын?

– Что ты, – улыбнулся юноша, – я сын его внука.

– Зачем ты клянешься? Зачем мне твоя клятва?

– А как я могу отблагодарить Светлую, кроме как предложить ей свою жизнь? – очень серьезно произнес юноша. Очень может быть, что годами он был никак не моложе Лены. Черт знает, сколько живут эльфы. Черт знает, когда люди пришли в этот мир. Может, всего лет двести назад, и Лиасс не старше Маркуса…

Да что там… Старше.

– А сколько лет тебе?

– Тридцать четыре, – смутился он. – Я понимаю, что еще мальчишка, но мы живем гораздо дольше, чем люди. Я… Прости мне мою дерзость, Светлая.

– Я не сержусь. Правда… Просто…

– Ты недавно вступила на Путь, да? Ты так много не знаешь, ты растеряна? Но у тебя надежные спутники. Проводник – настоящий Мастер клинка, я даже не слышал о человеке, который может так владеть мечом. А полукровка… Он с характером.

– Скажи, – перебила его Лена, – магия передается по наследству?

– Да, конечно, – удивился он. – Но не всегда ее сила. Я никогда не стану и вполовину так силен, как Владыка. Или моя бабушка.

– Ты внук Арианы? – обомлела Лена. Вот бабушка так бабушка… Юной она не кажется, конечно, но даже выражение глаз, то есть то, что старит женщину куда больше, чем морщины или второй подбородок, у Арианы было… не бабушкино.

– Эльфы живут гораздо дольше, чем люди, – тихо сказал юноша, словно стыдясь этого, – а сильные маги – гораздо дольше, чем все остальные. Магия препятствует старению. Особенно твоя магия. Тебе стоит приготовиться к очень долгой жизни, Светлая…

Подошел Лиасс, что-то бросил юноше, тот склонился в почтительном поклоне и исчез.

– Испугана? Чем? Я уж решил, что лишусь мальчика: твой полукровка едва не испепелил его взглядом.

– Лиасс! – шепотом воскликнула Лена. – Я ничего не знаю ни об этих мирах, ни о магии, ни о себе! Ты не понимаешь, что магия, эльфы и всякие границы – это сказки? Просто сказки!

– Случается, что человек попадает в сказку, – мягко произнес эльф. – Аиллена, пожалуйста, старайся сдерживать свои эмоции. Твои слова могут материализоваться. Да и полукровка чувствует тебя, а он, как мне кажется, не особо… благоразумен. Иногда случается, что обычного человека забрасывает в чужой мир. Но ты-то не обычный человек. Тебе намного легче: везде чтят Светлых. А если не чтят, то боятся. Если тебе плохо здесь, ты можешь вернуться к себе домой. Но поверь: ничего не случается просто так. Если ты попала в наш мир, значит, так должно быть.

– Расскажи мне еще о предназначениях, – язвительно бросила Лена. Эльф засмеялся.

– Я бы рассказал, если знал. Найти свое предназначение и тем более его выполнить удается далеко не каждому. Свое я нашел, но вот смогу ли выполнить, не знаю. Но благодаря твоему появлению – именно здесь и именно сейчас! – у меня появилась возможность это сделать. Ты же видишь: каждый эльф действительно готов отдать тебе свою жизнь. Хоть сейчас. Скажи любому «умри» – и он это сделает.

– Зачем мне это? – испугалась Лена. – Нет уж, пусть живут и благоденствуют.

Лиасс снова поцеловал ей ладонь.

– Помни, что твои слова и твои действия могут иметь непредсказуемые последствия.

– Ну да, я сейчас прокляну этот лес и твоих эльфов – и они погибнут…

– И они погибнут, – кивнул он, проигнорировал столь тщательно выданный сарказм. – Но не потому, что их убьет твое проклятие. Потому, что они в него поверят.

– То есть все-таки само по себе мое проклятие или благословение…

– Не знаю. Твое проклятие может погубить и само по себе, но только если будет искренним. Но ты не хочешь гибели моих эльфов и этого леса. Успокой полукровку, пока он не начал делать глупости.

Лена взглянула на шута и улыбнулась. Он действительно готов был начать делать глупости. Он тревожился за нее. Да и Маркус не казался безмятежным: так уж старательно он держал правую руку подальше от эфеса…

Все хорошо, Рош. Он не желает нам зла.

я не верю эльфам.

А мне?

Чутошная улыбка стала виноватой, и шут отвел глаза. Лиасс опять поцеловал Лене ладонь. Похоже, здесь этот жест не нес никакой сексуальной нагрузки. Так, элемент этикета, выражение почтения, уважения или еще чего не самого интимного. И слава богу, потому что Лене очень не хотелось вспоминать о сумасшествии прошедшей ночи.

– Мне жаль твоего сына, Лиасс.

– Я знаю.

– Он был ни в чем не виновен?

– Почему? Был. Он покалечил человека… ревнивого мужа своей подруги. Сломал ему руку. Но если бы он был человеком, его посадили бы в крепость или просто как следует выпороли кнутом на площади. А я бы в этом еще и поучаствовал … Но на свою беду он родился эльфом.

– Разве можно за это – так…

– Нас не казнят иначе. Нас не заключают в крепость и не ссылают в дальние рудники. Для эльфа за любое преступление существует только один приговор и одна смерть. Может быть, именно поэтому городские эльфы были наиболее законопослушными подданными короля Лота. До вчерашнего дня. Ты уведешь своих друзей отсюда?

– Любой ценой. А… а как же…

– Как же мы? – синие глаза эльфа потемнели. – Нам не оставили выбора. Сразу после того, как вы покинете лагерь, мы уходим. Война есть война. Не одну сотню лет мы прожили в мире с людьми, избегая конфликтов и стычек… и наверное, люди решили, что мы слабы и легко сдадимся.

– Эльфы сдаются?

– Сдаются. Но не здесь. Разве не лучше умереть в бою, чем на эшафоте?

Лена заморгала, чтобы сдержать слезы. Наступила тишина, эльфы напряглись: несмотря на свою врожденную магию, долгую жизнь и прочие преимущества, они явно верили в сказки. Лиасс просто подал ей платок. Шут отстранил эльфа, преграждавшего ему дорогу, и тот не рискнул ему помешать, стремительно подошел и обнял Лену, не удержав вызывающего взгляда на Лиасса. Лена уткнулась лицом ему в плечо, краем глаза заметив подсохшую царапину на шее – здесь его задела стрела скверного лучника. Лена не видела, но знала: рука Маркуса легла на эфес меча, напряглись эльфы – и только Лиасс оставался спокоен. Он-то знал, отчего ей хочется плакать. Может, объяснить этим сумасшедшим, которые знают только один способ решения конфликта – драка?

Она выпрямилась. Если пара слезинок и прорвались, то они впитались в мягкую ткань куртки.

– Я желаю вам мира, эльфы, – тихо сказала она. – Вечного мира и покоя. Но это не в моей власти. Благодарю за помощь. Нам пора уходить.

Эльфы склонились в поклонах, не исключая и Лиасса. Сами проводы были недолгими: две лошади под толстыми попонами терпеливо ждали снаружи. Лиасс запомнил, что она не умеет ездить верхом. На самом краю лагеря их догнала Ариана.

– Подожди минуту, Светлая! Помоги ей спешиться, Проводник. Я хочу с ней пошептаться… как женщина с женщиной. Вам необязательно это слышать.

Маркус снял Лену с лошади. Ариана отвела ее чуть в сторону.

– Позволь мне сделать тебе маленький подарок, – улыбнулась эльфийка. Бабушка. Вот хоть бы одна морщинка где была. Только глаза не девичьи… Но и не старушечьи. – Я слышала, что на Пути холодно. Ты можешь пройти и без Пути, но они – не могут. Они мужчины, привыкшие к трудностям, но ты слаба. Ты устаешь и мерзнешь. Возьми этот плащ, он тебе пригодится. И сапоги подойдут для твоих дорог куда больше, чем туфли. Мужчины никогда не думают о таких мелочах, правда? А это… это просто маленькая женская радость. – Ариана надела Лене на запястье тонкий браслет. – Спасибо, Светлая. Ты этого не понимаешь, но ты вернула надежду моему народу. Я благодарю тебя. И счастливого Пути.

Лена смотрела на Ариану через плечо шута, пока деревья не скрыли ее. Шут молчал, а уж Лене тем более не хотелось говорить, хотя тишина была гнетущей, давила, напряжение словно стояло вокруг них и становилось все сильнее. Так они ехали не меньше трех часов, а потом не выдержал Маркус. Он преградил им дорогу и решительно сказал:

– По-моему вам двоим надо основательно поговорить. Хватит мучить друг друга. Слезай на землю, Делиена, и скажи этому дураку все, что захочешь. А я пока осмотрюсь.

Он буквально сдернул Лену с лошади, развернул свою и рысью погнал ее к деревьям. Шут спешился, бросил на траву плащ, сел и потянул за собой Лену. Ничего она ему не собиралась говорить. Что вообще она должна говорить? Что там Маркус навоображал? А то он не понял, зачем вдруг эльфу понадобилась Светлая…

Шут обнял ее и потерся щекой о ее волосы.

– Я чувствую себя таким виноватым…

– Что? Ты? Почему?

– Ты плакала. А я сидел у костра и ничего сделать не мог. Ничего… Да я и не пытался.

– Я не пла…

– Я же чувствовал, – перебил он. – Ты плакала. Может быть, не слезами. Может быть, в душе. Какая разница? Я чувствовал, что тебе плохо.

– Я боялась, что ты почувствуешь что-то другое, – буркнула Лена. Никакая сила не заставила бы ее посмотреть ему в глаза.

– Что? – удивился шут. – Было что-то еще? Ой… подожди… Лена, ты о… О том, что тебе было хорошо с эльфом?

Лена отвернулась от мира, прижавшись лицом к темно-серой куртке. Легкая рука шута погладила ее спину, а чуть севший голос произнес:

– Из какого же дикого мира ты пришла, Лена? Чего ты так пугаешься? Эльф был груб с тобой? – Лена помотала головой, не отрываясь от теплого сукна. – Тогда что ж удивительного? Если мужчина ласков, женщине и должно быть хорошо. Я… я даже не знаю, как объяснить-то…Ты не моя собственность. Я не вправе что-то решать за тебя. Ты свободна. И если тебе пришлось лечь с другим… значит, пришлось. Вот если бы тебе с ним было плохо, если он тебя обидел…

– Я не хочу быть с другим, – в нос сказала Лена. Шут замолчал, затих и вдруг прошептал с радостью и силой, испугавшей ее:

– Я никогда в жизни не слышал ничего лучше. – Он насторожился, прислушался и торопливо продолжил: – Лена, ни в коем случае нельзя стыдиться того, что тебе было хорошо с мужчиной. Это нормально. Собственно, ради этого в постель и ложатся. Мне ведь было хорошо с другими женщинами, а уж одну ведьмочку я, наверное, никогда не забуду… Знаешь, когда это приправляется магией…

– Знаю, – перебила Лена, чувствуя, как пламенеют уши.

Шут засмеялся и поцеловал ее в макушку. Подъехал Маркус.

– Ну что, выяснили отношения, два дурака?

– А по шее? – осведомился шут. – За дурака?

– Неужто умный? – притворно изумился Маркус. – А скрываешь-то как!!! Делиена, он тебе не рассказывал, как в глаз получил? За проявления ясного ума.

– Он – нет.

Маркус сел рядом.

– Ну что скажешь, Светлая? Куда идем?

– Обратно.

– К эльфам?

– Нет. В ваш мир.

Обалдели, кажется, даже лошади.

– Лена, мы не можем. Мы дали слово Родагу…

– И тем не менее мы идем обратно. – Лена отстранилась и поочередно посмотрела им в глаза. – Я, во всяком случае, иду.

Маркус смущенно почесал нос.

– Делиена, но мы вроде как и правда…

– Можете оставаться, – перебила Лена, умышленно не напоминая, что еще раньше Маркус клялся, что ни при каких обстоятельствах ее не бросит. И шут, между прочим, тоже. Проводник решал недолго:

– Я с тобой.

Шут опустил голову.

– Лена, я дал слово королю. Мы должны были…

– Рош, – прервала его Лена, – ты свободен. Можешь делать то, что сочтешь нужным. Но я возвращаюсь. И даже обсуждать это не стану.

Какое там обсуждать… У нее внутри все дрожало от ужаса. Если он скажет – остаюсь? Если для него слово чести дороже всего? Говорят, у мужчин это бывает. Если он не пойдет, что – просить Маркуса стукнуть его по голове, связать и тащить волоком?

Через несколько минут он поднял потухшие глаза:

– Я с тобой.

Маркус едва слышно облегченно вздохнул и развил бурную деятельность: привел их лошадь, чуть не пинками загнал на нее шута, подсадил Лену.

– Той же дорогой пройти легче. Граница еще помнит нас, да и Путь окажется короче. Не понадобится много времени, чтобы его найти… – Помолчав, он спросил: – Нам обязательно будет являться в столицу?

– Необязательно, – успокоила его Лена. – Я не стремлюсь в гости к Родагу. Но мы должны туда вернуться.

Не приведи бог сказать «уйти отсюда». Пусть думает, что Светлой вожжа под платье Странницы попала… Кстати, надо переодеться. Светло-зеленое платье никак не годится для путей.

Она вытащила из сумки платье, расправила его. Шут помог ей слезть с лошади, подождал, пока она переодевалась. Маркус деликатно смотрел в сторону, а шут не сводил с нее больных глаз.

–Ты оставь это платье, – вдруг попросил он. – Ты в нем совсем другая… Оно так тебе идет.

Другая. Просто женщина. Не Светлая. Он встал на колени, чтобы помочь ей надеть сапоги. Сапоги – летом. С ума сойти. Ноги просто сгорят. А уж амбре будет – все монстры в округе задохнутся… если здесь водятся монстры.

Здесь водились люди. Они ехали вдоль горной гряды, Маркус всматривался в каждую щель, прислушивался и принюхивался, поэтому и заметил группу мужчин. Если толпа мужичков, вознамерившаяся повесить из-за кражи лошадей, выглядела как крестьяне, то эти – исключительно как бандиты. Маргиналы. Таким бы пограбить, подраться, покуражиться. Таких даже менты обходят стороной, когда ментов всего двое.

– Ух ты… Хорошие лошадки, – прокомментировал один, хватая лошадь под уздцы. – Тебе, эльфийское отродье, они уж точно не понадобятся. Слезай. Ты уже приехал.

– А я? – с нехорошей ласковостью спросил Маркус, вынимая меч из ножен.

– А ты ехай дальше. Бери бабу и ехай. Вы ж люди. Нешто мы людей обидим?

– А мне случалось обижать людей, – сообщил Маркус, съезжая с лошади, как с горки. Шут тоже соскользнул на землю и, мягко улыбнувшись, вытащил кинжал.

– А ну пошли вон! – рявкнула Лена. Бандиты соизволили на нее посмотреть, и странно было видеть на немытых и тупых лицах узнавание, плавно перетекающее в благоговение. – Помоги мне!

Шут послушался, но умудрился снять ее с лошади, не выпуская из руки кинжала.

– Дык, Светлая… эльф же! – беспомощно объяснил один.

– Полукровка, – любезно поправил шут. – Тебе что-то не нравится?

– Помолчи, – приказала Лена голосом барыни, отдающей распоряжение дворовому мужику, надеясь, что шут ей это простит, если не поймет. На той стороне Границы я ему все объясню. Расскажу ему, как расправляются с эльфами в этом мире. Он поймет, почему я вынудила его нарушить слово. Почему сейчас говорю с ним, как со слугой.

– Светлая, ты ж понимаешь, сиятельный король повелел…

– Плевать мне, что повелел ваш сиятельный король, – базарным тоном бросила Лена. – Пошли вон с дороги, если не хотите, чтобы на ваши тупые головы пало проклятие Странницы!

– Ты, это, прости, Светлая, – сказал самый смелый, с рожей, наглой до того, что в нее хотелось плюнуть, – ты Проводника-то забирай, нам только эльфийское отродье нужно.

– И что? Силой его у меня заберешь?

– Ну дык… придется, видно, силой. Да и то – зачем тебе эльф-то? Человеков не хватает? Так что ты иди, доброго тебе пути, Светлая, а этого оставляй… все одно заберем.

– Все одно заберете? – свирепея и от этого понижая голос спросила Лена, наступая на бандитов, которые как-то деликатно пятились всей шеренгой, не пытаясь даже взять их в кольцо. – Тогда не забудь передать королю Лоту, что не будет ему и его народу ни победы, ни мира, ни покоя! Запомнишь или на примерах объяснять!

Она протянула руку, и мужики кинулись врассыпную, даже наглец отступил на пару шагов, заметно бледнея. Сам проклятие снести готов, но вот королю об этом говорить ему явно не хотелось.

– Ну смотри, – неохотно пробурчал наглый, – не понравится это сиятельному королю.

– Я это переживу. А ты исчезни с глаз моих и больше не попадайся, сильно жалеть будешь, да только опоздаешь!

Через минуту Маркус внес рациональное предложение:

– А теперь сматываемся, и поскорее.

Шут подал Лене руку, но она помотала головой:

– Посади меня у него за спиной, Маркус.

– Лена! – воскликнул потрясенный шут, но ярость у Лены еще не улеглась.

– Ты мне слишком дорого стоил, чтобы я позволила какой-то скотине всадить стрелу тебе в спину! Маркус, ну!

Рефлекс послушания у Маркуса был развит заметно сильнее, и он без долгих разговоров забросил Лену на круп лошади. Лена села по-мужски, и наплевать ей было за задравшуюся юбку, это они не привыкли к виду женских коленей, а она хоть мини и не носила, но укороченных платьев не гнушалась. Маркус свистнул…

Что это было – галоп или еще чего, Лена и знать не хотела. Вцепившись в шута мертвой хваткой, она мечтала только о том, чтоб не свалиться с лошади, – и свалилась, когда Маркус свистом остановил их.

– Путь! – радостно сообщил он, показывая на узкую расселину в отвесной скале. Кое-как Лена поднялась на ноги. Отбитый зад, наверное, превратился в один большой синяк, куда более красочный, чем у шута под глазом. Маркус накинул ей на плечи плащ Арианы, перебросил через плечо плотно набитые кожаные мешки.

– Идите первые! – скомандовала Лена. – Ты видел, что мне эта твоя грозная Граница вроде шоссейной дороги.

Шут посмотрел на нее, но ничего не сказал, поплелся за Маркусом. Ничего, потерпит. Вот потом, когда они вернутся в страну, где правит не безумный эльфоненавистник Лот, а вменяемый Родаг, которому ведь и объяснить что-то можно будет, если, не приведи бог, придется встретиться… В конце концов, пусть обижается. Лишь бы живой.

Всю дорогу, которая и правда оказалась куда легче, шут держался отчужденно, почти не разговаривал, зато с демонстративной охотой выполнял любой намек Лены. Маркус его за это пилил, но шут делал непроницаемые глаза и удивлялся: а что, мол, не так? От этого Лене все время хотелось даже не плакать, а этак нормально пореветь с подвывом, но все время помнилось, какой ужас вызвали ее слезы во дворце Родага, и даже эльф все уговаривал ее не плакать. Было попросту больно, но и шута она понимала, но объяснения – потом. Все – потом. Подальше от казней, придуманных чьим-то извращенным умом. Если уж Родаг разгневается так, что никакие слезы никакой Странницы его не остановят, так пусть уж лучше его просто и незатейливо задушат… Маркуса тревожило ее настроение, он, собственно, и на шута наезжал-то только потому, что его поведение расстраивало Лену, но и ему она боялась что-либо объяснять. Потом. Когда синие скалы сменятся нормальными горами, а лучше обыкновенной дорогой… Когда можно будет натянуть зеленое платье – а вдруг в нем она совсем не похожа на Странницу, может, платье – своего рода опознавательный знак. Когда можно будет снять сапоги и надеть туфли… Когда будет река, в которое можно будет нормально вымыться вкусно пахнущим эльфийским мылом. Когда можно будет все-все объяснить этому дураку, попробовать доказать ему, что лучше быть клятвопреступником, чем видеть, как собаки рвут твои внутренности… Все что угодно объясню. Извинюсь. Покаюсь. На колени встану. В ногах буду валяться. Удавлюсь, если не поймет.

Физически идти и правда было легче. И не так было холодно – в сапогах-то и с теплым мягким плащом, но в руках шута было теплее. А он… Нет, он помогал ей перебраться через камни, ложился рядом с ней ночью, прижимался к ней, чтобы согреть, но не обнимал. И отлучки Маркуса не использовал. И не разговаривал.

Не выдержала все-таки Лена. Когда кончилось розовое безвременье Границы и они оказались даже не в горах, а у их подножия, когда Маркус авторитетно сказал, что они попали в нужное место, когда шут, сильно побледнев, опустил глаза, Лена завизжала:

– Да можешь ты забыть о своей патологической честности на пять минут?

– На пять минут могу, – с трудом ответил он, – но ты, кажется, понимала, что для меня нарушить клятву действительно тяжело.

– А умереть так, как казнят в том проклятом мире всех, кто имеет эльфийскую кровь, легко? – заорала Лена так, что Маркус вдруг крепко-крепко обнял ее, притиснул к себе – ей даже дышать стало трудно – и неприязненно сказал шуту:

– Ты хоть способен понять, что она опять жизнь тебе спасала? Оставался бы там, раз такой честный. Не понимаешь, что просто так она не стала бы требовать от тебя невозможного? Ты и правда дурак, и никакая эльфийская кровь, никакая начитанность не делают тебя мудрее. Хоть бы о том подумал, что нам необязательно оставаться именно в этом мире, что важно было уйти из того? Ты хоть понимаешь, что она там сделала, на что пошла? Не думаешь же ты, что добровольно? Не думаешь же, что она наплевала на свою гордость ради прекрасных глаз эльфа? Ты не понял, почему на нас вдруг перестали тренироваться лучники? Ты вообще понимаешь, что она – всего лишь женщина? Одинокая, несчастная, заблудившаяся, оказавшаяся в нашем кровавом мире, ничего о нем не зная? Ни жизни не видела, ни смерти, ни любви! Ты вообще вспомнил, что она для тебя сделала? Сколько раз она тебя из петли вынимала? Ты соображаешь, что она ради твоей шкуры все бросила, что имела, – дом, семью, друзей, целый мир? Она впервые увидела, что человека можно бить кнутом на площади, и вместо того чтобы ужаснуться и бежать, она осталась с тобой. Способен ты вообще думать не только о своей драгоценной честности, а хоть о чем-то еще? Ты не обратил внимание, что эльфы спрашивали о казнях? Не стало любопытно, почему? А я поинтересовался. Ты знаешь, что эльфов не вешают? Им отрезают все выступающие части тела и скармливают собакам. А потом вспарывают живот, и собаки жрут внутренности, когда эльф еще жив. Хочешь? Возвращайся! Могу даже проводить. – И ласково-ласково добавил, уже для Лены: – Ты только не плачь. Все уже хорошо. Мы ушли оттуда. Даже если грешным делом встретимся с Родагом, не страшно, он мудр, он поймет. Успокойся, девочка. Успокойся…

Лену распирала обида. Она попробовала вырваться, и Маркус ее отпустил. Она повернулась, чтобы увидеть, как шут упал на колени. На его осунувшемся лице была такая мука, что Лена сразу забыла все гневные слова, готовые сорваться с языка. Маркус незаметно удержал ее сзади за плащ, а то она немедля рванулась бы утешать шута, а вот Проводник явно считал, что тот нуждается в наказании.

– Прости, – только и сказал он. Наверное, кто-то и способен гордо отказать в прощении стоящему на коленях мужчине, но только не Лена. Она расстегнула застежку плаща и шагнула к шуту – хотела опуститься на колени рядом с ним и тоже попросить прощения, но не успела: он обхватил ее руками и прижался лицом к черному платью.

– Я никогда больше не усомнюсь в тебе, – глухо произнес он.

– Не клянись, – бросил Маркус, – потом опять пожалеешь.

– Что бы ни было, – повторил шут, – я всегда буду с тобой. Сделаю все, что ты захочешь. Прости, Лена.

Тут у нее, конечно, подкосились ноги. Шут подхватил ее, осторожно опустил на траву, а Маркус торопливо снял с пояса флягу и поднес к ее губам. От ледяной воды заныли зубы, а Проводник безжалостно полил ей лоб.

– Сейчас полегчает. Расслабься, Делиена. Расслабься. Полежи. Отдохни. Ты просто устала… Попробуй поспать.

После обжигающе холодной воды его руки, массировавшие виски, казались горячими, и тепло расплывалось по телу, обволакивало. Лена впала в странное состояние полусна-полуяви. Шут подсунул ей под голову свернутую куртку, Маркус заботливо накрыл плащом. Она закрыла глаза.

Долго-долго стояла тишина, только шуршал по листьям слабый ветерок и отчаянно верещали вдалеке птицы.

– Спасибо, Маркус, – через силу произнес шут. – Я был дурак.

– Хуже, – сухо отозвался Проводник. – Гораздо хуже.

– Хуже, – согласился шут понуро. – Я не привык, чтобы кто-то обо мне думал…

– Она простит. Не знаю, любит она тебя или это что другое, но простит. Только ты уж больше ее не мучай. Ты хоть понял, почему она не сказала еще там?

– Потому что я бы остался.

– И она осталась бы с тобой. А я с ней. И вряд ли кто-то из нас выжил. Мы с тобой – точно нет. А что бы сделала она, оставшись одна?

– Пошла бы к эльфам…

– А что такое Странница, которая чувствует только боль и гнев, ты себе представляешь? Тот мир бы рухнул. А эхо прокатилось по всем остальным.

– Она для меня не Странница.

– Для тебя… Разве выбор от нее или от тебя зависит? Она Странница. Ищущая. Светлая.

– Приносящая надежду.

– То-то я смотрю…

– Маркус! – взмолился шут. – Ну набей мне морду.

– Можно? – обрадовался Маркус.

– Я тебе набью, – пробормотала Лена. – И без тебя справлюсь…

Проводник облегченно вздохнул:

– Пришла в себя? Ну и славно. Шут, марш за водой. Надо напоить ее горячим чаем. Видишь, ее знобит.

– Я не заболела.

– Знаю, что не заболела. Это от напряжения. Но чай все равно поможет.

Благодаря эльфам они путешествовали почти с комфортом: у них был котелок, в котором Маркус варил весьма вкусный суп из сушеного мяса и трав, которыми их тоже снабдили эльфы, у них была большая фляга с вином, были плащи и одеяла, прочная обувь и чистое белье. Лена вытащила руку из-под плаща и в очередной раз полюбовалась подарком Арианы.

– Старинная работа, – заметил Маркус. Шут, словно искупая вину, собирал ветки для костра, потом принес воды, потом ушел куда-то в лес. – Не тревожься, здесь он такой же, как я, специально на него никто не охотится, а уж постоять за себя он может. Зря ты его так быстро простила. Дураков надо учить.

– Маркус…

– Поверь моему опыту, – перебил он. – Ты умница, Делиена. Чувствуешь, когда и что надо сделать или сказать. Может, это твой дар, может, проклятие. А я старый волк-одиночка, просто повидал… разных. И таких, как он, тоже.

– Ты не одиночка уже.

– А он – все еще. Не верит ни во что и никому.

– Может быть, боится верить.

– То-то и есть, – вздохнул Маркус и погладил ее по голове. – Никогда таких, как ты, не видел. Чтоб Странница для других что-то делала… да так, как ты, себя не жалея… Поверь – любая бы просто ушла. Эльф тебя… не обижал?

– Эльф со мной спал, – возвестила Лена замогильным голосом, но не открывая глаз.

– Это я понял… Он потом к нам вышел. Полуголый. Долго на меня смотрел, потом на этого… с синяком под глазом. Хорошо, что мы оба связаны еще были. Я-то сдержался бы, а шут – нет.

– Ну и получил бы синяк под другим глазом.

– Ты… не переживай сильно. У тебя ж выбора не было, я понимаю. А если он ласковый был, так и тем более ладно. Всяко ж в жизни бывает.

– Он был ласковый. Он даже магию применил.

– О-о-о… – мечтательно произнес Маркус, – бывало у меня... с магией… Сам-то я не умею… Не учился, хотя, говорят, на это и моего Дара бы хватило, да не маг я, боец. А эльф… Эльф великий маг.

– Нет, Маркус. Великие маги – его ученики…

– Если он и правда Владыка эльфов…

– А что это такое? Типа верховного правителя всей эльфов?

– Больше. Гораздо больше. Я, в общем, только легенды и слышал. Точнее, те эльфийские легенды, что до людей дошли. Эльфы – они ведь одиночки. Их ничего особенно не объединяет. Живут долго… так долго, что им уж и неинтересно. Воюют они лучше нас, да только им нашего азарта не хватает. Отгонят от своих рубежей – и все. Единственный, кто может объединить всех эльфов, – это Владыка. Не просто вождь и сильный маг. Его не выбирают и не назначают, но так уважают, что его авторитет непререкаем. Понимаешь, ослушаться короля нельзя, а Владыку вроде как можно, и ничего тебе за это не будет. Только ни одному эльфу не примерещится даже ослушаться Владыку.

– Ты же был в том мире, неужели не слышал о Лиассе?

– Пару раз был. Что-то слышал. Внимания не обращал. Мне не особенно интересны эльфы.

– А правда, что у них уши заостренные?

Почему-то ничуть не удивившись глупости вопроса, Маркус кивнул:

– Правда. Они вообще от людей отличаются, если их много. А так… Ну вот шут – почти типичный эльф, но мало кто в королевстве это замечал. Эльфы здесь редки.

– А ты замечал?

– Я заметил, что он очень похож на эльфа, – усмехнулся Маркус, – но ведет себя как человек. Так же непоследовательно и глупо.

– Хватит уж, – проворчал шут, опуская на землю огромный лист лопуха, в котором пламенели крупные ягоды, похожие на вишню, только ярко-красные. – Вот. Созрели. Добавь в чай.

– Хватит? Да я тебя еще знаешь сколько пинать буду? – пообещал Маркус. Шут пожал плечами: пинай, виноват. – Рассказал бы о детстве.

– Что там рассказывать, – неохотно проговорил шут.

– Например, почему мать от тебя не избавилась.

– Думаешь, она не старалась? Не помогло ничего. Цепкий я оказался. Не скинула. Думала подбросить куда, да соседи заметили, что беременная, пришлось оставить… Никто ж не знал, что на ферму эльфы напали. Сестра тоже забеременела, а ей всего-то тринадцать лет было, так что она до срока и не доносила, родила девочку, та через несколько дней умерла. Братья молчали, отец тоже… что за мужчины, которые не смогли защитить своих женщин? Ведь эльфы их не убили. Избили, конечно, но даже не сильно. Связали и заставили смотреть.

– Наверное, то же самое сделали люди с их женщинами.

– Наверное. Отцу так хотелось скрыть позор… свой позор. Эльфов было около десятка и они почти без драки справились со всей семьей: с отцом и тремя братьями.

– Братья-то дети были еще.

– Младшему было пятнадцать. В общем… Я родился, рос… Меня родители не обижали. Но и не любили. Только терпели. Старались, как могли. Отец вот и читать научил – единственного из всех. Книги мне привозил из города. На зиму отправлял в школу. Летом-то я дома жил – на ферме всегда рабочих рук не хватает.

– Как ты узнал? – спросила Лена.

Шут горько улыбнулся.

– Меня всегда отличало… стремление к истине. Я никогда не врал и очень не любил, когда врали мне. Ссорился из-за этого с братьями… даже дрался. Смешно, наверное, это было. Я чувствовал себя чужим и хотел понять, почему так. Сестра меня ненавидела страстно. Замуж она так и не вышла – кому она нужна была, опозоренная. Лет двенадцать было, когда я начал спрашивать, и в конце концов мне сказали. В пятнадцать лет я ушел, и все вздохнули с облегчением. Я, надо признать, тоже.

– Ты их тоже не любил?

– Уже не любил, – вздохнул шут.– Не понимал. Мать – не понимал. Я ведь никак не был виноват в том, что родился от насильников. А вот отца любил… как ни странно.

Маркус осторожно бросал в кипящую воду разные травки в одному ему ведомом порядке, потом снял котелок с огня, добавил в него несколько ягод и разлил в кружки. Напиток был просто сказочно вкусным. К нему Маркус выдал им по приличному куску мясного рулета – последние эльфийские запасы. Хорошо, что в Пути было холодно, мясо не испортилось.

– Мальчик с трудным детством, – проворчал Проводник. – А у кого оно было легкое? Ты вон до сих пор его в себе носишь, хотя пора бы и забыть…

– У меня, – сказала Лена. – У меня детство было легкое. Мама и папа любили. Про войну только в книжках читала. И вообще…

– Я ж не об этом, Делиена. Он до сих пор несчастный одинокий мальчик. А пора было бы научиться быть взрослым, то есть думать и людей ценить…

– А много я встречал людей вроде вас? – перебил его шут.

– А что ты с королем не поделил? – не остался в долгу Маркус. Лицо шута потемнело.

– Вот ему я и имел неосторожность поверить, – произнес он. – Забыл, что прежде всего он король, а уже потом человек. И я для него прежде всего был шут, а уж потом… человек. Ты, Маркус, просто не знаешь, какой там… гадючник.

– Не знаю? – усмехнулся Маркус. – Я ж таки из Гаратов, хоть провинциальный, да аристократ… был когда-то.

– Гараты вроде всегда гвардейцами были, – заметил шут. – Или стражами.

– Гараты всегда были бойцами, – поправил Маркус. – Я научился шпагой махать раньше, чем читать, а верхом ездить – раньше, чем разговаривать. Тем более что война была.

– А потом ваши края посетила Странница…

– Умный, – хмыкнул Маркус. – Да. И я заболел… дорогой. Правда, первый раз на Путь вступил, когда мне уж лет тридцать было. Не помню. Давно.

«Приготовься к очень долгой жизни, Светлая», – вспомнила Лена и испугалась. Ей не хотелось жить очень долго. Настолько долго, чтобы терять. Сколько проживет Маркус? А шут?