* * *

Лена не стала даже задумываться, действительно ли ее слезы помогли, или на самом деле повреждения, которые нанес мозгу Кайла допрос, оказались не столь уж серьезными. Все были уверены в первом, она, скорее, во втором. Слишком красивой бы получалась жизнь, если б исполнялось все, чего ей особенно бы хотелось. Тогда бы кругом наступили рай и благоденствие, то есть скука неземная. А что? Пусть бы и скука. Это в книжках о ней читать невозможно до зевоты, зато жить при ней хорошо. Нет, бесспорно, имеются люди, которые любят искать приключений на свою голову – или на свою задницу, что, в сущности, в данном случае одно и то же. Только Лена была не из их числа. Ее вполне устраивало спокойное обывательское существование, особенно сейчас. Ей не было скучно рядом с шутом и с Маркусом. И рядом со щенком, который был ростом с иную взрослую собаку, а умом – чистый младенец. И рядом с эльфами. Как можно скучать, если ее старательно развлекают: шут не без удовольствия играет на аллели и поет, и пусть он говорит о своих способностях что угодно, Лене нравилось его слушать, нравился его голос – действительно не тянущий на здешнего менестреля из-за некоторой то ли хрипотцы, то ли сипловатости, но удивительно приятный, богатый и сильный. Нравилось, как он перебирает струны аллели – Лена как-то пересчитала, о ужас, их было десять штук, оттого гриф был короткий, но широкий, и музыкант должен был обладать очень длинными пальцами. Аллель, похожая то ли на лютню, то ли на гитару, то ли на мандолину, давала звук чистый и продолжительный.

Маркус научил ее играть в несколько местных игр, она, конечно, чаще всего проигрывала, потому что игры были сложные, требующие тактики, стратегии и умения блефовать, а Лене это никак не было свойственно. Ей хотелось выпросить у кого-нибудь плотной бумаги, схематично нарисовать карты и научить их играть в «дурака» – игру уж точно не требующую никаких умственных усилий. Милит показал ей основы игры в те самые нарды, но это было и вовсе уж сложно, поэтому она даже и не пыталась, а вот смотреть, как играют мужчины, любила.

Шут скучал без книг, поэтому Карис втихую таскал ему толстые тома то ли из дворца, то ли из Гильдии магов. В здешних библиотеках книги на вынос не давали. Лена привыкла к занудству и однообразию здешнего стиля, и они с шутом чаще всего читали вместе: в основном лежа на животе. Уж на что Лена славилась скоростью чтения, угнаться за шутом было почти невозможно; правда, он, закончив страницу, никогда Лену не торопил, а терпеливо ждал, только вот мешать начинал: или смотрел на нее, или начинал волосы перебирать, или, того хуже, целовать висок или плечо. Вот и почитай с ним…

Маркуса книги интересовали мало. «Ну и что мне это даст? Что изменится от того, что я буду знать, какой король и когда и какой закон принял? А философия эта ваша – для тех, кто нос из дома не высовывает. Так что я лучше пойду с Милитом выпью».

А Лену вдруг осенило: Маркусу хочется в дорогу. Он, правда, это категорически отрицал и даже сам верил, но природу не обманешь. И такая радость мелькнула в его глазах, когда Лена задумчиво предложила:

– А не потратить ли нам пару месяцев на то, чтоб попутешествовать? Странница я или нет? Пройти, поулыбаться, поблагословлять, раз население в этом так нуждается?

И на следующий день они уже были готовы. Лошадей им дал Лиасс («Да, Аиллена, тебе совсем не помешает немного осмотреться»), да и все остальное собрали тоже эльфы: маленькую и легкую палатку, легкие и теплые одеяла, гибрид котелка и чайника (вроде котелок, но с носиком и крышкой) и прочие нужные в дороге мелочи.

Так путешествовать было вообще замечательно. Мелкие бытовые трудности начисто уничтожались мужчинами. Они для Лены при необходимости даже кустики погуще выбирали и лопушки помягче. Палатка была крохотная, вполне похожая на привычную туристскую. Было тепло, но Маркус на каждой ночевке упорно ставил эту палаточку, а сам уверял, что предпочитает спать на свежем воздухе, Лена краснела, шут хихикал, а Маркус искренне не понимал, что ее смущает? Разве он не знает, что они наедине делают? Разве она не знает, что он знает? Разве это не нормально для мужчины и женщины? Разве это, черт возьми, не правильно? И разве нет у них амулета, позволяющего Маркусу спать спокойно и не терзаться эротическими фантазиями под соответствующие звуки?

Они то верхом ехали, то, когда Лене надоедало, шли пешком, ведя лошадей в поводу. В деревнях и на фермах их встречали с искренней радостью, и с той же искренней радостью Лена желала хорошего урожая и теплой погоды. Сбудется – не сбудется, неважно. Заодно они проводили некоторое социологическое обследование: интересовались реакцией аборигенов насчет решения короля пустить эльфов из другого мира. Реакция Лене понравилась. Попадались, конечно, и клинические ксенофобы, но Лена таких и по прежней жизни помнила: один знакомый так страстно ненавидел евреев, так яростно обвинял их во всех смертных грехах, что, казалось, ему ружье в руки – и пойдет всех с подозрительными носами отстреливать. Но этот жуткий антисемитизм благополучно сочетался с тем, как крепко он напивался в компании однокурсника-еврея и как ударно вкалывал в компании другого еврея. Получалось, что он ненавидел евреев вообще, но уж никак не конкретных, просто потому, что нужно было кого-то ненавидеть. Лене думалось, что и эльфоненавистники были примерно такие же. А в общем аборигенам было все равно. У них землю не отобрали, им налоги не повысили, ну живут эльфы в проклятом месте, пусть живут. Кто-то и вовсе не слышал о поступке Родага, хотя объявляли везде. Все правильно. Это было далеко – целые две недели ехать. Не война ж. Послушали – и благополучно забыли.

Если понимали, что с этими эльфами Странница и ее спутники знакомы, донимали вопросами: Лену деликатно, мужчин понавязчивее. Что делают, спрашивали, и узнавая, что дома строят, землю пашут и картошку садят, успокаивались: ну, раз картошку садят, то свои… Да и Светлая. опять же, вроде как о них хорошо говорит. Ну, наверное, нормальные эльфы. Да и то: что они, редко же воевать ходят, вот вояки они хорошие, только злые очень, даже пленных совсем не берут, всех, как есть, вырезают. Да войн еще и при покойном короле не бывало, а при нынешнем – и подавно.

Их охотно кормили, охотно давали еду с собой, но в таких количествах, что приходилось отказываться. Конечно, Лена брала хлеб и сыр, кувшин молока или маленький жбанчик сметаны, а в одной деревне дорвалась до творога: за целый год пребывания в Сайбии она творога ни разу не видела. «Вот проблема? – удивился Маркус. – Сказала бы, сварили б, делов-то. Я думал, тебе не нравится». Мясо добывалось с помощью силков или лука. Шут даже попробовал поучить Лену стрелять. Куда там, она не смогла даже натянуть тетиву, и шут страшно засмущался: забыл, что у эльфийских луков тетива тугая, не женская.

Они не спешили. Мужчины во время привалов. когда надоедало отдыхать, устраивали тренировки на палках, и бедный шут периодически потирал бока: доставалось от Маркуса. Маркус и Лену хотел поучить, но тут шуту пришла в голову гениальная мысль, и с тех пор они оба старательно обучали Лену владеть кинжалом. Тоже на примере палки. Просто на всякий случай. Их даже не смущала полная необучаемость Лены, смеялись, поддразнивали, но тренировок не прекращали. Кроме того в какой-то деревне шут купил у кузнеца пару небольших метательных ножей и старался, чтоб Лена научилась попадать в дерево хотя бы с трех метров, и желательно не рукояткой.

Какое удовольствие, граничащее с умилением, чувствовала Лена, глядя вокруг себя… Природа была по-настоящему девственной. Стоял, наверное, июль – буйство цветов, таких разных, ярких, одуряюще пахнущих, и то шут, то Маркус обязательно срывали для нее несколько, так что черное платье Странницы было непременно украшено каким-то ярким цветком, а шут еще умудрялся вплетать ей в волосы цветы так, что они не падали. Крестьян это приводило в состояние, граничащее с эйфорией. Почему? Неужели все Странницы настолько нейтральны, что даже цветочек к платью приколоть не могут? В одной деревне, большой и такой… справной, с чистыми улицами, по которым не бродили свиньи, к ним подошел жутковатого вида мрачный мужик, заросший волосьями и бородой – ну чисто снежный человек, долго смотрел на Лену, потом покопался где-то в недрах огромных карманов и протянул ей вырезанную из дерева фигурку лисы, да такую чудную, что Лена ахнула от восторга. Мужик хмыкнул, гукнул и ушел. Оказалось, местный бирюк, то ли глухонемой, то ли прикидывающийся, то ли колдун, то ли нет, но в общем, боялись его страшно, так даже он Светлую признал. В этой деревне Маркус разжился бутылью медовухи – Светлой предлагать было совестно, а мужчинам – в самый раз, и на следующей ночевке в чистом поле они этой медовухи нажрались так, что даже испугали бедного щенка. Лене хватило одной кружки, а шут и Маркус допили остальное, чтоб большую и тяжелую бутылку за собой не таскать… Напиток был вкусный и обманчиво легкий, но Лену с этой кружки повело так, что она смутно помнила, кто ее спать укладывал и одеялом укутывал. Мужчины этого не помнили тоже… Маркус даже предположил, что сделать это мог единственный трезвый – то есть пес.

Гару вымахал со здоровенную дворнягу, но Лена понимала, что у него еще все впереди, что он еще щенок, которому и полугода не сравнялось. Он иногда уставал от путешествия и начинал отчаянно рыдать, так что шуту пришлось сплести для него этакую корзинищу, и ехали весело: Лена с шутом, а Маркус – с собакой. Правда, мужчины его не баловали и Лене не давали. Они точно знали, когда он действительно устал или действительно проголодался. Ел он все. То есть вообще. Как-то они напекли картошки в золе: Гару раскопал и сожрал больше половины. При этом он картошку остудил вполне по-человечески – покатал лапами по траве. Сколько было земляники – сказать страшно. Поляны краснели. Гару лопал и землянику. И мышей, если они опрометчиво ему попадались. И птиц. Однажды поймал кролика, очень удивился, но тоже слопал.

Пожалуй, Лена была прозаично счастлива. Одинокие Пути Странниц ее привлекали мало… то есть совсем не привлекали. Что за радость – топать одной по дорогам? Не страшно – при местном-то уважении, переходящем в поклонение. Но ведь скучно же! Одиноко. Лена раньше любила побыть одна, закрыть двери, шторы поплотнее задернуть, а последний год ее от этой привычки отучил. В палатке их всегда было трое. В доме у нее была своя комната, но в ней неизменно ночевал и шут. То же самое и в Сайбе. И что удивительно, уединяться не тянуло. Даже Маркус, не говоря уж о шуте, ей никогда не мешал. Если от настроения Странниц так много зависит, как говорят, этот год должен быть в Сайбии очень удачным, подумала однажды Лена. Они сидели у костра, уже молчали, шут обнимал ее за плечи не столько для тепла, сколько для уюта, Маркус думал о чем-то своем, Гару не отводил взгляда от огня, и его глаза светились. Лене было так хорошо, что она даже, наверное, согласилась бы умереть здесь и сейчас с этим ощущением полной гармонии.

– Знаешь, – вдруг произнес Маркус, – а та Странница меня с собой звала.

– То есть? – не поняла Лена.

– Сказала, что если я хочу, то могу пойти с ней. По Пути.

– Разве ты не об этом мечтал? – поинтересовался шут. Маркус кивнул:

– Мечтал. Об этом.

– А чего ж не пошел? Мечтать перестал?

– Не знаю. Не перестал. Четко понял: не хочу я с ней идти. И ни с какой другой. А вот с этой: хоть в соседнюю деревню, хоть в другой мир, хоть в палатку Лиасса. Делиена, как думаешь, это судьба?

– Или любовь, – хихикнул шут. Лена щелкнула его по носу, а Маркус не обиделся:

– Нет, любовь – это у тебя. Что-то другое. То есть ты мне нравишься, конечно, Делиена, только это не главное. Может, дело в том, что я тебе нужен?

– Нужен, – согласилась Лена. – Очень даже. А про судьбу меня не спрашивай. Не знаю. У нас принято было провозглашать, что судьбу каждый делает сам…

– Конечно, сам, – удивился Маркус. – Судьба только предоставляет возможность, а мы уж решаем, что делать. Я мог тебя с площади уволочь силой, а не шута спасать, мог вообще к тебе не привязываться… Вообще в любой момент мог уйти. Так ведь не хочу. Суждено мне еще раз по Пути пройти, не суждено – уже неважно, наверное. Только тебя я уже не оставлю. То есть вас обоих. Пропадете без меня.

– С голоду помрем, – кивнул шут с самым серьезным видом.

Вскочил и заворчал Гару, озадаченно оглядываясь по сторонам, напряженно вслушался в ночную тишину шут и ахнул:

– Оборотни!

Взлетел Маркус, и обнаженный меч уже был в его руке. Шут без разговоров метнул нож в темноту – раздался чей-то взвизг, мелькнула когтистая лапа…

А дальше Лена уже вообще ничего не соображала. Костер разгонял тьму на очень небольшое расстояние, поэтому четко она видела только шута и Маркуса, сражавшихся с невнятными бесформенными тенями. Сама она на всякий случай вытащила из огня пылающую ветку и повернулась к костру спиной. Удержать Гару, рвавшегося в бой, не удалось…

Пожалуй, Лена ничего и не запомнила. Просто в какой-то момент вдруг стало тихо… Мужчины перевели дух и тут же начали раскладывать небольшие костерки по периметру, на каждый Маркус плескал из маленькой фляжки, и Лена потом уже поняла, что костерки, несмотря на малое количество веток, не гасли до рассвета. И уже только потом, без сил попадав на землю, начали считать раны и товарищей. Товарищи были все на месте. Раны тоже были у всех. У шута было прокушено предплечье, у Маркуса имелась рваная рана на ляжке, Гару с чавканьем зализывал лапу и никому не давал посмотреть.

– Ерунда полная, – резюмировал шут, помазал укус какой-то мазью и передал ее Маркусу. – Мне даже и перевязывать не надо, сейчас затянется – и все. Лошадей жалко… Ну ничего, других купим. Лена, лошадей они все-таки сожрали.

– Оборотни?

– Ну да. А что?

– То есть днем люди, ночью звери?

– Так говорят, – пожал плечами Маркус, обматывая ляжку бинтом. – А я думаю, круглые сутки – звери. Они вообще редко вылезают, живут обычно в глуши, а уж чтоб нападали… почти и не помню.

– Бывает. В здешних краях болото есть, там они водятся. Мы, наверное, близко подошли. Лена, все, не волнуйся, они огня боятся больше, чем железа. И справиться с ними не так уж трудно, видишь, мы вдвоем… – Гару обиженно заворчал, и шут поправился: – Втроем справились и даже не очень устали. Они неповоротливые. Спать, правда, не рекомендую, с рассветом они уберутся, потом и поспим.

– Оборотни, – повторила Лена. До нее постепенно доходило, и, конечно, тут же начала бить крупная дрожь. Мужчины обняли ее с двух сторон, Гару подкатился под ноги. – А вампиров у вас тут нет?

– Есть, – удивился Маркус. – А что тебе вампиры? Они тоже живут далеко от людей.

– Еще бы, – хмыкнул шут, – ты б тоже далеко от людей жил с такими-то клыками. Лена, а почему тебя пугают вампиры? Ну нужна им кровь, что тут такого? Мы мясо жарим, они сырое едят.

– Жарят они мясо. Кровь только всю сливают и выпивают. Они без этого болеют, Лена. Даже умирают.

– Гемоглобинозависимые, – пробормотала Лена. – Кто тут у вас еще есть? Чтоб заранее знать?

– Чтоб заранее? – почесал в затылке Маркус. – Ну не знаю. Таких, чтоб опасными были, и не припомню. Ну, разве что драконы.

– А ты видел хоть раз?

– Я даже не раз видел, – усмехнулся Маркус, – но сама понимаешь, издали. А вот в одном мире твари водятся – вроде люди, только какие-то недоделанные. Мозгов мало, а зубов много. Одно хорошо, живут они на острове, откуда их просто не выпускают. Что у нас еще? А, вот, черные медведи есть, попадется такой зимой, о драконе просто мечтать будешь.

– Медведям зимой положено спать.

– Положено. Они и спят. Бурые. А черные никогда не спят, даже, говорят, ночью. Огромные… просто чудовищные. Клыки – как кривые ножи. Когти…

– А ты видел? – перебил шут.

– Шкуру, – признался Маркус. – В юности. Они редко попадаются и намного севернее. Сюда не забредают. Еще зверюги такие есть, кошки полосатые, но величиной с лошадь. И зубы, как у черных медведей. Клыки – во!

– Саблезубые тигры. Пещерные медведи. Драконы. То есть птеродактили. Может, у вас и водные чудовища водятся?

– В реках? Нет. Они в реки не заплывают, им мелко. А в морях – водятся. Тоже, правда, редко, и я не видел.

– Я скелет видел, – сказал шут. – Только это не рыбы, а животные. И правда, огромные. Намного больше человека. И зубы… Лена, здесь, в наших краях, самый опасный зверь – медведь да волк, да только они на людей не нападают. Разве что зимой, да и то так редко, что потом долго рассказывают. Оборотни – ерунда. У них слюна такая, что их же укусы залечивает. Вот, посмотри, уже затягивается. – Он повертел у Лены перед носом рукой. Укус и правда выглядел так, словно не час назад появился. – И между прочим, почти не больно. Маркусу хуже, его когтем зацепили.

– Чепуха, – отмахнулся Маркус. – Делиена, чем хочешь поклянусь: чепуха. Плохо, что пешком идти придется и барахло на себе тащить.

– А у тебя нога, – чуть не расплакалась Лена. Маркус внимательно пересчитал:

– Вообще-то две. Ну, я буду страдать и хромать, и весь груз потащит шут.

– Я пса навьючу, – засмеялся шут. – Лена, ну не переживай. Отбились, и это главное.

Оборотни действительно не вернулись, подвывали издалека, пока это не надоело Гару и он не разразился для начала впечатляющим лаем, а потом показал всем, как надо выть. Оборотни устыдились, и после этого в округе наступила тишина. Когда рассвело, они даже поспали немножко, хотя Лене казалось, что спать она не будет неделю. Потом шут, как ни в чем не бывало, сбегал к ручью умыться и сел бриться: бритва у них с Маркусом была одна на двоих, чтоб таскать поменьше.

– Туда не смотри, – посоветовал Маркус, отворачивая Лену от того места, где вчера были лошади. и начиная собирать вещи. – Позавтракаем потом, хорошо?

Недоволен решением был только пес, который был готов завтракать всегда и везде. Обедать, ужинать и полдничать – тоже. Груз легко разместился в двух заплечных мешках, Лене, конечно, ничего нести не доверили, и даже Гару не навьючили. Маркус практически не хромал, но груз у шута был все равно заметно больше. Правда, шагал он легко. Лена понимала, что десяток килограммов для молодого и сильного мужчины – ерунда. Даже больше десятка. Просто привыкла она к другой действительности, когда мужчина не погнушается флиртовать с женщиной, которая сумки с базара тащит, но помочь поднести не предложит.

В первой же деревне они купили лошадь. Сначала вообще продавать не хотели, но потом выяснили, что для Светлой, и начали отдавать даром, насилу Маркус всучил деньги. Светлая на лошадь, правда, садиться отказывалась, зато мужчины сложили на нее весь груз и бодро топали рядом налегке. След от укуса исчез к следующему вечеру, а Маркус снял повязку – рваная рана казалась обыкновенной царапиной. Гару больше не чавкал, зализывая свою рану, а бодро носился за птичками, взлетающими прямо из-под ног.

Ночью небо заволокло тяжелыми тучами, так и висевшими над головой еще несколько дней, а прорвало из как-то сразу: хлынул даже не дождь. Даже не ливень. Лена промокла практически мгновенно. Мужчины начали ставить палатку, но дождь хлестал так, что удалось им это не сразу. Правда, с такой дикой силой он перестал хлестать довольно быстро, плавно перешел в нормальный летний ливень, мокнуть под которым все равно не хотелось.

– Лена, давай-ка разденься, – скомандовал шут, – а в палатке наденешь сухое платье, у нас мешки непромокаемые. Давай-давай, мы отвернемся.

Лена послушалась. Платье липло к телу, так что на процесс снимания ушло неожиданно много времени. В палатке (а она была с дном, как и положено хорошему туристскому снаряжению) она быстренько обтерлась полотенцем и вытащила из мешка платье. Оно было влажное, как и все прочее. Непромокаемость мешков не была рассчитана на такой напор. Мужчины залезли уже в одних трусах – тоже совершенно мокрых, поспешно натянули штаны и рубашки. Гару зарыдал снаружи. Лена немедленно начала его жалеть, но шут остановил:

– Врет: я ему тент натянул, на него не капает. Ему просто скучно. А ты представь: ведь первое, что он сделает, если мы его впустим, – вытрясется. Поскулит и перестанет.

– Тут еще только его не хватало, – проворчал Маркус, – и так тесно. Черт, все мокрое… Холодно будет. Вот это одеяло чуток посуше. Делиена, давай-ка в серединку, еще простудишься.

Так и спали в обнимку, и все равно мерзли. Дождь постепенно стих, капли уже не барабанили по круглой крыше палатки, а легонько постукивали, потом уже просто шуршали, когда сквозь плотную ткань стал проступать солнечный свет, Лена проснулась окончательно. Маркус тихонько похрапывал, обняв ее. Лена осторожно сдвинула его руку со своего бедра, и он тут же открыл глаза.

– О, солнышко! Шут, вставай, сушиться будем.

Шут побормотал, но просыпаться не стал. Маркус вылез наружу, а вместо него внутрь немедля просочился Гару и полез с мокрыми поцелуями сразу к обоим. Грязен он был – ни в сказке сказать, ни пером описать, Лена насилу его прогнала и выбралась следом. На небе не было даже намеков на облака, раннее солнце уже поджаривало. Маркус развешивал по кустам их вчерашнюю одежду и мокрые одеяла.

– Дрыхнет? Ну и здоров он спать, а?

– А я не здорова, – проворчала Лена. – Всю жизнь было любимое занятие: поспать, сны посмотреть…

– А зачем тебе сейчас? Ты и так в сон попала. Разве нет? Маги, оборотни, мечи… Кстати, перестань бояться оборотней, практически безвредные существа, ну не виноваты же они в том, что заболели. Это просто болезнь такая. Как у вампиров. Не бойся, не заразная. Мы оборотнями не станем. Шут – уж точно. Никогда не слышал, чтобы эльфы становились оборотнями или вампирами.

– Почему ты так хорошо понимаешь меня, Маркус? – спросила Лена. В сером платье было жарко и противно: оно было все-таки влажное. Маркус порылся с мешке и кинул ей рубашку шута.

– Переоденься. Твои ножки я уже видел, так что стесняться не надо. А платье посушим. – Он отвернулся и продолжил: – Сам не знаю, почему я тебя понимаю. Сроду женщин не понимал. А тебя – понимаю. Ты естественная, что ли… Делиена, а ты в принципе флиртовать или кокетничать умеешь?

– Нет, наверное.

– Ваш мир жесток к женщинам, – вдруг заявил Маркус. – Ну где ж это видано, чтоб женщина должна была целый день работать, а потом еще домашними делами заниматься?

– Ну да, – кивнула Лена, – то-то я смотрю, травницы да белошвейки сплошные бездельницы. Горничные, кухарки…

– Замужние женщины редко работают, – удивился Маркус. – Других дел хватает. Дети же, а с ними столько хлопот. Ну, случается, что белошвейка, выйдя замуж, оставляет пару заказчиц, но это больше для души. Муж-то для чего нужен, если он не может обеспечить жене и детям нормальную жизнь. А у вас, ты говорила, все работают. Да еще так: целый день… Да еще на такой работе. До сих пор не верится: женщина – на стройке… Тяжести таскать – мыслимое дело? А потом домой прийти и начать мужу суп варить. А муж лежит отдыхает, потому что он видите ли, устал… Странный мир.

– Странный, – согласилась Лена. – Каждый третий брак распадается. Не хотят жить вместе.

– А то ж, – кивнул Маркус. – Ты переоделась, поворачиваться можно? Нет, ножки у тебя точно красивые. Ну чего ты, я ж правду говорю. Если женщина сама может заработать себе и детям, зачем ей еще муж нужен? Для постели? Ну, тут, я думаю, в твоем мире тоже проблем нет. Делиена, а почему… то есть прости, конечно, а почему ты сама замуж не вышла?

– Да как-то не звали особенно. И сама не рвалась. Хотелось, чтоб по любви, а не чтоб бумажка была…

– Нормально, – пожал плечами Маркус. – Слушай, я разденусь, ладно, а то на мне штаны дольше сохнуть будут, чем на кустах.

– Я твои ножки тоже уже видела, – фыркнула Лена. – Догола только не раздевайся.

Маркус ухмыльнулся, скинул штаны и рубашку и тоже раскинул на кустах.

– Замуж надо по любви. Во всяком случае, в молодости. А то так бывает, что… Я вот от своей жены ушел.

– Ты был женат? – удивилась Лена. –А не говорил.

– Случая не было. Был я женат. Я на Пути-то ушел, мне уж тридцать было, в тридцать почти всякий мужчина женат. Ты на шута не смотри, он не пример, у шутов детей не бывает, какая ж женщина за такого пойдет… Да и вообще, быть женой шута… Вот ты бы смогла, я думаю, тебе плевать, что кругом скажут.

– Не плевать.

– Ну, как хочешь. Только со стороны-то виднее, кому на что плевать. Отец меня жениться прямо-таки заставил. Сказал, если сам не выберу, то выберет он, ну я и выбрал. Нет, она хорошая женщина была, славная, симпатичная такая. Только не любил я ее. Совсем. Уходил, даже не оглянулся.

– А дети были?

– А как же. Двое. Мальчики.

– Их ты тоже не любил?

– Нет, Делиена, – вздохнул Маркус. – Не любил. Ничегошеньки не чувствовал. Мужчина любит детей любимой женщины, а женат он на ней или нет, неважно. Вот Эви-маленькую я любил, а сыновей… У них все благополучно было потом, я интересовался. Выросли, солдатами стали, как почти всякий Гарат, один погиб в приграничной стычке, уже лет под сорок ему было. Второй благополучно умер от старости… Сама понимаешь, у меня, как у Лиасса, где-то в Гарате правнуки или праправнуки бегают… Чужой я им, а они мне. А вот жена… Она молодец. Слова плохого обо мне не говорила ни детям, ни кому другому. Потом замуж вышла за моего младшего брата, когда он овдовел. Хорошая женщина. Только не моя, понимаешь? Я и не появлялся дома больше. Присылал с оказией деньги или подарки… подарки чаще, денег у них, хвала ветру, хватало, поместье-то прибыльное было. Слышал, что принимала подарки, расспрашивала обо мне и ни разу не попрекнула.

– Может, она тебя любила, Маркус?

– Может быть. А скорей всего, понимала хорошо. Я ж не сразу ушел-то, мы шесть лет прожили. Не ссорились никогда. Мне вся округа завидовала: жена такая мудрая такому оболтусу досталась… Знаешь, а ведь гвардеец тот, из Гаратов, вполне может быть мне не дальним родственником, а прямым потомком. Сыновья-то оба женаты были, детей имели. Когда жена умерла, я как-то и перестал справляться, что там и как.

Лена погладила его по горячему от солнца плечу, на котором остался шрам от той самой схватки в хижине.

– До сих пор тебе не по себе что ушел от нее?

– Ну, не то что не по себе. Я не мог не уйти. Просто… хорошая она была. Ей не надо было соглашаться за меня выходить. И позавиднее женихи были.

– Ага, – согласился шут, вылезая из палатки. – Позавиднее были. А если ей за тебя хотелось, любого, бестолкового и необузданного? Сам же говоришь, не попрекала, значит, понимала. Повезло тебе, дураку. Знаешь же, что искренние проклятия могут иметь силу. А чего ты голый? Сушишься? Мне тоже надо. Сыро и неуютно. – Он скинул одежду и потянулся. – Есть хочу. Еда вся намокла?

– Еду всю Гару съел, – сообщил Маркус. – Даже медовые пряники.

– Вот зараза! – восхитился шут. – Ну здоров жрать, хозяйку объел.

Гару обиженно гавкнул: дескать, а что мне тут одному снаружи было делать… Маркус засмеялся и начал вытаскивать еду из мешка. Шут оживился, мигом натаскал хвороста и умудрился разжечь костер из сырых веток. Лена не понимала, как им удается добыть огонь за минуту-другую, ведь, судя по тому, что она читала, древние тратили на это куда больше времени. Они согрели воду, Маркус заварил чай, раздал еду. Уже точно зная, сколько Лена способна съесть, он не предлагал лишнего. Хлеб был противно-влажный, и почти весь она скормила собаке, а сыр и пряники съела сама. Почти все. Выносить вечноголодный псиный взгляд было трудно, несмотря на все строгости мужчин.

В воздухе вдруг вспыхнула сияющая полоса прохода, и в узкую щель шагнул Лиасс. Гару разгавкался, скорее с испугу, чем от стремления защитить: Лиасса он узнал.

– Здравствуй, Аиллена. Здравствуйте и вы, люди.

– Надо же, – проворчал шут, – люди… прогресс – от полукровки к человеку.

Лиасс внимания не обратил. Лена попыталась натянуть рубашку на колени, но ничего, конечно, не вышло. Владыка небрежно повел рукой. Надо полагать, вся одежда высохла мгновенно.

– Ты можешь одеться, Аиллена, если чувствуешь смущение.

– Что случилось-то? – спросил Маркус без восторга.

– Не знаю. Меня впервые в жизни использовали в качестве посыльного, – усмехнулся Лиасс. – Король Родаг просил передать Светлой, что очень хотел бы видеть ее в Сайбе.

– Мы должны немедленно собраться и сломя голову бежать? – поинтересовался шут сухо.

– Нет. Светлая вообще ничего никому не должна. Я только передаю просьбу короля. Именно просьбу, и ничего другого. Он выглядел встревоженным. Мне показалось, что ты ему действительно нужна, Аиллена. Но если ты скажешь нет, я просто уйду, а король поймет. Если же ты скажешь да, я открою вам проход в Сайбу. А что такое с вашими лошадьми?

– Оборотни съели, – сообщил Маркус.

– А взять амулет от оборотней было никак нельзя? – удивился Лиасс.

– А еще амулет от черного медведя, от вампиров, от змей, – съязвил шут, – многовато таскать бы пришлось. Эльфы ведь для амулетов чаще камни используют?

– А почему, ты думаешь, эльфийские амулеты надежнее человеческих? – улыбнулся Лиасс. – Структура камня лучше держит заклинание.

– Отвернитесь все, – скомандовала Лена. – Ты тоже, Владыка. Не мальчик, чтоб подсматривать. Хоть один комментарий насчет ножек или фигуры – озверею, никакие амулеты не спасут.

Она надела черное платье, к которому совершенно волшебным образом не приставала грязь, расчесала безобразно спутанные волосы. Ужас на голове, а не прическа. Мужчины тоже оделись. Как-то и не возникло вопроса, возвращаться в Сайбу или нет. Вот если б Родаг приказал, они б дружно закочевряжились, но он просил, а в просьбе как-то отказывать не хотелось. Каков бы ни был король, он все же был другом. Просто не близким. Маркус упаковал все вещи, шут свернул палатку, которую Лиасс тоже одним мановением руки просушил основательно. Очень удобно для путешествий. Лиасс прочертил линию, и они вышли прямо у ворот Сайбы. Город не был окружен стеной: он был слишком велик для этого, при желании можно было пройти где угодно, но хорошим тоном считалось входить через ворота. Не обязательно главные, но мимо стражи.

– Не будете возражать, если я пройду с вами?

– Ну ты даешь, Владыка, – ухмыльнулся Маркус, – мы б еще тебе возражали. Делиена – куда ни шло, но она-то точно не будет.

– Идти с эльфом по улицам города – это тебя не смущает?

– Меня? – удивился Проводник. – А должно?

Лена поправила платье. Странно, но она уже настолько привыкла к неудобным длинным юбкам, что уже и не вспоминала такие комфортные джинсы. Вот бы смешно сейчас по улицам Сайбы пройти не просто в мужской одежде, а в джинсах… Или как та девчонка – последнее воспоминание из старого мира: в узеньких коротеньких штанишках, кургузом пиджачке и маечке, открывающей пузо. И в смешных шлепанцах на шпильках, но с загнутыми носами. Нет, здесь женщины существенно умнее: таких высоченных каблуков не носит даже маленькая и весьма следящая за модой Рина.

Они шли по улицам, провожаемые взглядами. В основном, надо сказать, косились на Лиасса. Он был уж очень вызывающе эльф. Картинный эльф. Хрестоматийный. Высокий, надменно-красивый, синеглазый, да еще волосы эти золотые, которым отчаянно завидовала каждая встречная женщина. Лена с Маркусом шли впереди, никем не замечаемые, даже черное платье никого на поклоны не провоцировало.

– Маркус, вот ты говорил о женщинах, – продолжила Лена прерванный разговор. – Почему ж вы взяли на себя все женские заботы?

– Это какие ж? – удивился Проводник.

– Стирку хотя бы. Готовку.

– Стирку? А разве мы твои платья или белье стираем? – изумился Маркус. – Или ты наше имеешь в виду? Вот уж чего не хватало, чтоб Светлая мне трусы да носки стирала! Ты чего, Делиена? Заболела? Ты ни мне, ни шуту не жена, ровно ничего делать нам не обязана.

– А вы обязаны мне еду готовить.

– Не обязаны. Только уж извини, я лучше сам приготовлю, а то у тебя вечно подгорает, – засмеялся Маркус. – И потом, неправда, ты нам как раз тоже готовишь. К тому же посуду моешь. Иногда. У нас, по-моему, все честно. Да и… чего уж там, в радость нам о тебе позаботиться. Не спрашивай почему, сам не знаю. Ты, конечно, уже приспособилась к нашей жизни, только не до конца. Да и не надо. Оставайся собой… Оп-па… кажется, наши красавчики влипли. Давай-ка посмотрим. Да не бойся ты, не понимаешь разве, что Лиасс со всей толпой махом справится и капли крови при этом не прольет. Интересно, как выкручиваться будут.

Лена повернулась. Шут и Лиасс были окружены компанией поддатых с утра пораньше придурков. Молодых, здоровых, интеллектом не отягощенных, зато обвешанных оружием до ушей. А у Лиасса даже кинжала не было. Он демонстративно не носил оружия, тем более при посещениях Сайбы.

– Эльфы. Надо же, какие гости. И какого же черта эльфам надо у нас в Сайбе?

– На людей посмотреть, – вежливо ответил шут, – может, все-таки умные появились. Пока не встретил.

– Нарывается, – радостно сказал Маркус. – Его впервые люди приняли за эльфа. Вот ведь смешно – столько лет здесь прожил, все человеком считали.

– Он и есть человек.

– Понятно, что человек. Как раз такой, о каких говорит, – дурак то есть. Подраться захотел, что ли?

– Маркус…

– Да не волнуйся ты за него. Если по шее получит, может, поумнеет… нет, вряд ли.

Лиасс спокойно выслушивал однообразные оскорбления и никак на них не реагировал. Даже высокомерия на лице не было. Равнодушное внимание и ничего больше. Шут старательно брал с него пример, но выглядел не в пример более скромно. На фоне людей и рядом с Лиассом он действительно выглядел эльфом, хотя Лена перед их путешествием лично (и, конечно, криво) остригла его буйную шевелюру, но так, чтоб не открывать заостренные уши.

Толпа наблюдала за ними с интересом. Никакой враждебности Лена не чувствовала. Более того, один мужчина, по виду, из богатых торговцев, посоветовал:

– Накостылял бы ты им, эльф, что ли. Они заслужили.

Лиасс посмотрел на него и слегка поклонился:

– Ты полагаешь, человек, они того стоят?

– И то правильно, – согласился мужчина под одобрительный рокот остальных, – руки еще марать об них. На базар идете или какие другие дела?

– Разные дела, – учтиво ответил Лиасс.

– Вы из новых наших эльфов?

Беседа через головы страшно разозлила шпану. Один решил было стукнуть шута, но промахнулся и звучно грохнулся на мостовую, вызвав хохот зрителей. Конечно, этого ни он, ни его товарищи стерпеть уже не могли, зазвенели шпаги.

– Негоже, – покачал головой торговец, – на безоружных-то…

– Ну зачем нам оружие? – мягко улыбнулся Лиасс, и через минуту пятеро жаждавших свары были аккуратно разложены пентаграммой, причем двоих – Лена видела – успокоил шут. Тут тоже были развиты некие аналоги восточных единоборств, и в этой самой рукопашной шут был таким же признанным мастером, как Маркус – во владении мечом.

– А ты волновалась, – шепнул Маркус.

– Говорят, там у вас нашего посланника убили, – продолжил светскую беседу торговец, – как же так?

– Так случилось, – кивнул ничуть не запыхавшийся Лиасс. – Точно знаем, что это был эльф. Не из наших, но это неважно.

– Из наших старых? А зачем бы им? Чтоб вас с королем поссорить?

– Или с вами.

– С нами? – почесал в затылке мужчина. – Ну, может. Всяко бывает. Только ведь ваши в Сайбу не наезжают, только маг при короле служит… говорят, хорошо служит. Ну, ладно, эльфы, вы по своим делам шли – так и идите, а эти пусть полежат, остынут, стражи подождут. Набрались с утра, прямо за людей стыдно. А ты мне только вот что скажи, эльф, правду говорят, что ваш Владыка – великий маг?

– Правду.

– Сильнее любого человека?

– Сильнее.

– И если б захотел, мог бы Сайбу одним ударом уничтожить?

Лиасс осмотрелся. оценил крепкие каменные постройки.

– Нет, не смог бы. Городок поменьше – смог. Только зачем ему? Он ваш городок уничтожит, люди на него войной пойдут…

– Так эльфы дерутся здорово. Только что видели.

– Эльфов сорок четыре тысячи, – сказал Лиасс. – Вас только в Сайбе впятеро больше. А во всем королевстве? Думаешь, мы ушли от войны в Трехмирье, чтобы начать войну здесь? Войну, которая приведет к нашему уничтожению?

– Да ежели честно, не думаю, – признался торговец. – Глупо было бы. А ты самого Владыку-то знаешь?

После короткой паузы Лиасс улыбнулся.

– Ты тоже его знаешь.

Толпа ахнула. Валявшиеся на мостовой хулиганы начали тихонько отползать. Драться с Владыкой эльфов им уже не хотелось. Шут захохотал, а следом за ним захохотала и толпа. Торговец поморгал и вдруг дерзко спросил:

– А откажешься зайти с нами в трактир, Владыка? Вот просто так выпить с людьми?

– Почему откажусь? – удивился Лиасс. – Эльфы хорошего вина не гнушаются. Вот только с каждым – не смогу: даже Владыке столько выпить не под силу.

Толпа снова засмеялась. В трактирчик набилось народу столько, сколько, наверное, не набивалось даже в самые удачные ярмарочные дни. Сначала всех угостил торговец. Потом всех угостил Лиасс. Потом всех угостил хозяин трактирчика. А потом все начали угощаться сами, исправно расплачиваясь за выпитое. Уйти им удалось не раньше, чем через час. Договор о дружбе закреплялся как-то очень по-русски – обильной выпивкой.

– Вино было плохое, – не очень твердо сообщил шут.

– Плохое. И в таком виде идти к королю не стоит, – кивнул Лиасс, у которого тоже глаза блестели больше обычного. – Согласны потерпеть? Протрезвление – не очень приятная процедура.

– Придется, – мрачно вздохнул Маркус, видно, с процедурой знакомый. Шут тоже повесил голову. Через минуту оба убежали за угол – тошниться. Лиасс просто побледнел и оперся рукой о стену.

– Себя протрезвлять – еще неприятнее, – сообщил он Лене. – Хорошо, что хоть тебя не надо.

– Ты хотел пойти с нами к королю или просто пройтись по улицам?

– Ты проницательна, – засмеялся Лиасс. – Просто пройти по улицам. Если бы король хотел меня видеть вместе с вами, он бы так и сказал. Я хотел посмотреть, как поведут себя люди, увидев эльфа. Я не разочарован. Хотя вино было очень плохое. С хорошего их бы так не тошнило.

– Никогда больше белое вино пить не буду, – поклялся шут. – Особенно дешевое. Ну что, идем? Я проведу мимо ворот. Пойдем с нами, Владыка. Мне кажется, что ты никак не помешаешь. Ты же сам это понимаешь. Если что-то случилось, а ты предложишь помощь, разве станет хуже? Тем более что от тебя толку намного больше, чем от нас.

– К тому же видеть король хотел только Светлую, – поддержал Маркус. – Что ж, нам теперь тоже не идти? Пойдем, Владыка.

– Гав, – согласился Гару. В городе он вел себя на удивление прилично: шел, прижимаясь лохматым боком к ноге Лены, не реагировал на кошек или других собак и даже не оглядывался, когда они проходили мимо мясной лавки. Лиасс посмотрел на Лену.

– Конечно, – пожала она плечами. – От меня проку еще меньше, чем от них, разве что моральная поддержка. Просто в меня верят.

– Тебе мало? – хмыкнул Маркус. – Ну что, веди, проныра.

 

* * *

Короля они ждали все в том же пустом маленьком зальчике с мозаичным полом. Гару чувствовал себя неуютно, тихонько поскуливал, и Лена, сидя в одним из трех кресел, поглаживала его голову. Родаг по обыкновению ворвался, а не вошел, кивком поздоровался со всеми сразу, сел в свое кресло и пригласил сесть Лиасса.

– Хорошо, Владыка, что ты с ними. Я на тебя рассчитывал, а сказать забыл. Совсем из головы вылетело… Беда у нас, Светлая. Большая беда. Проснулись драконы. Шесть нападений за четыре дня.

– А что я могу сделать с драконом?

– Конечно, ничего. Только если ты появишься там, где они пролетали, людям станет легче.

– Прости, мой король, – вмешался Лиасс, – а что за проблему представляют драконы? И почему ты сразу не сказал мне, разве ты не знаешь, что я сильный маг?

– На них магия не действует, – вздохнул Родаг. – Что за проблему? – он вскочил и побегал по залу. – Да ничего такого, Владыка! Прилетают, жгут ферму или деревню и улетают. Мелкие драконьи шалости!

– Кто-то из твоих магов может проводить нас туда? – спросил Лиасс невозмутимо. – Или хотя бы меня одного? Поверь, мой король, драконы – не самая сложная проблема. Какие у вас – черные, красные?

– Черные. Благодарение ветру, только черные. Если проснутся золотые… – Родаг энергично потер лицо. – Ты действительно можешь прогнать драконов?

– Прогнать? Нет. Я могу с ними договориться. Хотя с золотыми легче, чем с черными.

Родаг, а вместе с ним и шут с Маркусом вытаращили глаза.

– Договориться? С драконами?

Лиасс пожал плечами.

– Не вижу в этом ничего особенного. Чем воевать, лучше договариваться. Драконы опасные противники, слишком опасные. Магия на них действует, но только очень уж… разрушительная. Черные драконы ограниченные и мстительные, и если где-то люди повредили или уничтожили яйцо дракона, они начинают мстить. Жестоко и бессмысленно. Если мне хотя бы укажут направление…

– А что, драконы разумны? – спросила Лена.

– Разумеется, – кивнул Лиасс. – Насколько я знаю, самая древняя раса.

– Не могут разумные быть настолько бессмысленно жестокими! – выпалил Родаг. Лиасс усмехнулся:

– Неужели?

Лена вспомнила восторженно орущую толпу, синие глаза, гримасу боли и радостно щелкнувшую челюстями собаку. Как раз только разумные и могут быть бессмысленно жестокими. Какая же я все-таки молодец, что избавила Милита от такой смерти.

– Прости, – смущенно пробормотал Родаг. Все-таки такой явный самодержец, способен смущаться, он очень неплохой человек.

– Я только что был в трактире, – сообщил Лиасс. – Пил за твое здоровье с людьми. Разве тебе есть за что просить прощения, мой король? Я и в Трехмирье мог пройти по городу, даже в одиночку мог, но вот выпить бы мне точно никто не предложил. Не тронули бы только потому, что боялись моей магии.

– Конечно, тут не боятся, потому что смутно представляют себе, что такое Владыка, – усмехнулся шут. – Кстати, поздравь меня, мой король. Меня приняли за эльфа.

– То-то от тебя дешевым вином несет, – добродушно проворчал Родаг, – пьешь всякую дрянь. Еще, поди, и Светлую поили? Проводник, скажи там гвардейцам, пусть пригласят мага. И принесут нормального вина. Как твое путешествие, Светлая?

– Хорошо, только оборотни лошадей съели.

– Оборотни? Странно. Что их выгнало к людям? Вы не пострадали?

– Они говорят, нет.

Шут задрал рукав и продемонстрировал малюсенькую точку, в которую превратился укус.

– И все страдания, мой король. Проводнику ляжку поцарапали. Собаке лапу порвали. Лошадей слопали. Очень были голодные.

Маг и вино появились одновременно. Лена, которую не отрезвляли, благоразумно сделала всего пару глотков. Вино было отличное и совершенно не пьянящее, однако рисковать не хотелось. Королевский маг долго и последовательно манипулировал со здоровенной каменюкой. Лена уже заметила: чем больше расстояние, тем крупнее портальный камень. Мало кто из магов-людей открывал проходы так легко и небрежно, как Лиасс. Даже думать не хочется, на что он способен, например, в гневе.

Оказались они в лесу. В тайге даже. Похоже, что маг промахнулся. Родаг помахал им вслед. Полководец не должен быть впереди на лихом коне. Он из тылов осуществляет стратегическое руководство, посылая на передовую лучших людей. Или эльфов.

– Интересно, – буркнул шут, – зачем мы с тобой потащились?

– Посмотреть на драконов, – пояснил Лиасс. – Не бойся. Даже если придется драться, тебе не стоит участвовать.

– Нет, – саркастично ответил шут, – я непременно с голыми руками на дракона пойду. Или из лука стрелять начну. Говорят, если попасть дракону в ухо, его можно убить. Только он уши не подставляет почему-то.

– Если попасть дракону в ухо, его можно здорово разъярить, – задумчиво сказал Лиасс, прислушиваясь к тишине. – Куда это нас выкинули? Что за неумехи, даже камень точно настроить не могут… Думаю, нам туда. Если вдруг случится драка, стойте на месте. Защитное заклинание вас укроет, даже если дракон рухнет сверху. Тебе страшно, Аиллена?

– Драконы из сказок, – сообщила Лена, перелезая через поваленное бревно, – я из видела только на картинках. В том числе трехголовых, но они назывались Змеи Горынычи. Может, здешние вовсе на них не похожи. Как я могу бояться того, чего никогда не встречала? А юбку точно порву.

Шут легко запрыгнул на следующее бревно и подал ей руку. Легконогий эльф. Из «Властелина колец».

Тайга внезапно уперлась в гору. Ну, дождется от меня благодарности этот маг, подумала Лена. А дальше куда? Мужчины оставили все снаряжение во дворце, при них было только оружие, при Лене – только Гару, заметно настороженный и изображающий из себя взрослую и страшную собаку. Лиасс остановился, начал оглядываться в поисках направления. Лена устало присела на камень. Гару скульнул и попятился.

–Лена! – ахнул шут, рванулся к ней, но был отброшен Лиассом. Эльф приказал:

– Не шевелись, Аиллена. Ты села на яйцо дракона.

– Так и высиживать, пока не вылупится?

– Вылупится он еще не скоро, а вот мамочка может прилететь, если температура яйца изменится заметно. Ты его уже пригрела. Подожди, сейчас… – Он сосредоточился, что-то прошипел-просвистел и скомандовал:

– Вставай. И давайте убираться. С раздраженным драконом не хочется встречаться даже мне.

Бежать по тайге было вовсе невозможно, особенно в юбке, Лена только задерживала всех, пока Лиасс не усадил ее себе на закорки – и что интересно, верные друзья не возражали. Ну да, Лиасс всяко был сильнее их обоих.

Кончилась тайга тоже сразу, никакого редколесья, только что была чащоба – и вдруг сразу косогор, усеянный ярко-красными цветами, река внизу и бескрайние просторы на том берегу. Лиасс ссадил Лену на землю и тревожно огляделся.

– Вон он, – тихо сказал шут. – Или она. Он нас уже увидел.

– Отойдите шагов на двадцать, – приказал Лиасс. – С места не сходить. Собаку держите. А главное, держите Аиллену, она может решить, что я нуждаюсь в ее помощи. Аиллена, черный дракон – это не то, что может исчерпать мою силу.

Маркус оттащил ее в сторону и силой усадил на траву. Шут вцепился в ошейник Гару. Пес, правда, убегать и не собирался, но трясся, словно заяц. В ясно-синем, как глаза Лиасса, небе, тяжело взмахивая крыльями летел классический дракон с картинки. Лиасс вдруг закричал, жутко, нечеловеческим голосом, нечеловеческими звуками. Дракон сделал пару кругов над ними – и из его пасти вырвалась струя пламени, как из мощного огнемета, и рассеялась в воздухе. Демонстрация возможностей или необходимое условие при посадке? Тормозное устройство. Он сложил крылья и удивительно мягко опустился на усеянный цветами косогор. Алые цветы, сильно похожие на маки, эффектно оттеняли его угольную черноту. Бока антрацитово блестели на солнце. Лиасс снова закричал, даже Маркус поморщился: звуки были жутковатые, такие человеческое горло издавать не может, и эльфийское, наверное, тоже. Звуковой спецэффект возымел действие. Дракон послушал, по-собачьи склонив голову к плечу, зевнул, продемонстрировав зубки размером примерно с Лиассову руку и вдруг спросил глубоким мягким голосом:

– Ну и чего ты разорался, эльф?

Шут фыркнул. Лиасс выглядел весьма сконфуженным.

– Я не знал, что ты владеешь языком людей.

– Чем там владеть-то? – пренебрежительно отозвался дракон. Пасть он не открывал и вообще не было видно ничего, свидетельствовавшего о том, что он говорит. Но он говорил. Гару жался к ногам и не осмеливался даже рычать. – Удивительно, что ты, эльф, еще не забыл Древний язык. Я уж думал, все Знающие перевелись. Ну, что скажешь? Только не ори. Акцент у тебя – уши вянут.

– Вы сожгли несколько деревень…

– Ага. И еще сожгу. А с каких пор эльфов интересуют люди? – Он перевел взгляд на группку людей. Гару затрясся, и даже Маркус невольно сделал крохотный шажок назад. Назад и в сторону – зарывая Лену. – Фу ты ну ты, какие мы благородные. Человечек, ты никогда не видел драконьего огня? Полагаешь, что твое тело может стать существенным препятствием? Или просто глупый человеческий героизм? Ой-ой-ой… какие мы гневливые. А ты, тощий, чего за лук-то хватаешься? Пострелять вздумал? Ну валяй, я оценю твою меткость. Куда будешь – в глаз. На! – Он вдруг вытянул шею и пошире открыл карий глаз. – Ну чего? Не стесняйся! Все равно ж поджарю. Кто из вас яйцо перегрел?

– Я, – сказала Лена, – но я не знала, что это твое яйцо.

– Мое? – расхохотался дракон, широко разинул пасть. Внутри, как в жерле вулкана, клокотало пламя. – Я яиц не несу, я ж не самка. Ну, ежели ты тоже такая благородная, сделай несколько шагов в сторону, я только тебя спалю, а они пусть живут. Пока.

– Стой на месте! – приказал Лиасс. – Ты никого не спалишь. Даже золотому дракону не пробить кокон света.

Дракон оживился.

– Кокон света, говоришь? Интересно. Вот сейчас и проверим, что там за кокон. Отойди, не мельтеши перед глазами, зацеплю ведь.

Он пошевелил губами, словно хулиган, собирающий слюну для плевка, и дунул тонкой струей огня. Гару шмякнулся на пузо и спрятал голову Лене под юбку, а Лена даже испугаться не успела. Даже толком увидеть что-то: верные защитники немедленно встали стеной.

– И правда, кокон, – задумчиво пожевал губами дракон. – Эльф, а кто ж тебя так научил? Забытое заклинание Древних… А ты все ж молод еще.

– Не пугай людей, – устало попросил Лиасс. – Прими нормальный размер. Мы уже впечатлились твоей мощью.

– Размер его не устраивает, – проворчал дракон и начал стремительно уменьшаться. Маленьким он не стал, но из «Боинга» превратился в паровоз. – Ауру увидел, что ли?

– Даже я не могу видеть ауру дракона, – пожал плечами Лиасс. – Просто знаю, каких вы бываете размеров. Позволь представиться: Лиасс, Владыка эльфов.

– Влады-ы-ка? – протянул дракон насмешливо. – Я должен быть потрясен?

– Нет, разумеется. Но ты должен отдавать себе отчет, что я не так уж беззащитен, как тебе хотелось бы. Я не дам тебе сжечь их.

– Посоревнуемся? – азартно предложил дракон. – Пусть они тут постоят, а мы потренируемся. Против моего веса кокон света не сдюжит.

– Не вынуждай меня остановить тебя, – сухо сказал Лиасс. Впервые Лена видела, чтоб слово «Владыка» не произвело соответствующего впечатления. Плевал дракон на его сан. И, кажется, на магию тоже. Огнем плевал. – Мы пришли поговорить.

– Вы? Смешно, – одобрительно кивнул – совершенно по-человечески – дракон. – И о чем могут говорить со мной эти человечки? Ну ты – я еще понимаю, древняя кровь все-таки, но эти… – Он принюхался, как собака. – Ага, вон от этого тощего еще несет древней кровью. Полуэльф? Но эти-то… Бабу еще какую-то притащил. Старую и некрасивую к тому же. Тут принято отдавать мне юных красоток. Они вкуснее.

– И драконы бывают хамами, – сообщил шут. – Никогда бы не подумал.

– Бывают, – радостно захохотал дракон. – А как же? Неужто она не баба? Девка, что ли? Ну не настолько ж она страшна, чтоб никто не позарился, нормальная такая бабенка… Твоя? Или твоя, недомерок? Кстати, представились бы, что ли. А то еще берутся про хамство рассуждать…

– Маркус Гарат, – буркнул Маркус, опустив родословную. – Проводник.

– Шут, – раскланялся шут, – который имени не имеет. Это – Делиена Светлая.

Дракон переместился поближе и уткнулся носом в невидимую преграду, уставив на Лену блестящий глаз.

– Светлая? Это – Светлая? Она решила высидеть драконье яйцо? Смешно. Чтоб Светлая не умела яйцо от камня отличить? Ври да не завирайся, шут. Да и не похожа она…

– Аиллена, – сказал Лиасс. Дракон посмотрел на него, потом на Лену, опять на него.

– Аиллена? Уверен?

– Уверен.

Дракон расправил крылья, а когда снова сложил их, стал еще меньше, примерно с большегрузную машину, и резко изменил цвет: стал золотым. Точнее, не золотым, а таким нежно-рыжим, желто-красным. И глаза из темно-коричневых стали янтарными.

– Аиллена… Выйди ко мне, я должен убедиться.

Лена представила себе, как дракон будет убеждаться. Как Лиасс? Ничего себе, габариты явно не совпадают.. и вообще. Она начала выдирать руку у шута, а он не отпускал, его пальцы были очень холодными и очень цепкими.

– Не бойся, – мягко произнес Лиасс, – у меня достанет сил ее защитить.

– Пусти! – приказала Лена, и он рефлекторно подчинился, хотя и был известным в Сайбе неслухом. Лена, умирая от страха, пошла по направлению к дракону, а Гару полз следом, чтоб голову из-под юбки не убирать. Никакой преграды она не почувствовала.

лена…

Все нормально, Рош. Я верю в Лиасса.

я с тобой.

Стой. Я верю в Лиасса. Верь и ты.

Дракон выглядел потрясенным. Уж как ему это удалось, сказать трудно. Но его динозаврья морда обладала богатой мимикой. Лена остановилась. Он был действительно чешуйчатым, каждая чешуйка – величиной с мужскую ладонь, очень аккуратно и плотно подогнанные. Тут действительно мечом не взять, наверное, и из пушки не прошибешь… А если учесть еще и магию…

– Правильно, – одобрил дракон. – Про магию – это ты правильно подметила, женщина. Меня зовут Мур. То есть на самом деле иначе, только ты произнести все равно не сможешь. Даже эльф не сможет. В его исполнении мое имя будет звучать просто неприлично, так что ты даже не пытайся… Владыка.

– Почему ты иронизируешь?

– А почему нет? Ты меня боишься, Аиллена?

– Боюсь, конечно, – удивилась Лена. – Я видела, что осталось от фермы через десяток лет после визита дракона. Даже трава не растет.

– Естественно. А как бы ты, женщина, относилась к тому, что твоих детей распиливают на украшения и сувениры? Причем исключительно живых, чтобы игра цвета сохранялась? Не сожгла бы пару деревень в назидание? Эльф, только не заступайся. Люди прекрасно знают, что это драконьи яйца… да если и не знают… Значит, ты – Дарующая жизнь. И что, даровала уже кому-нибудь?

– Мне, – сказал Лиасс. – Я надеялся получить силу, но получил жизнь. Моему внуку. Моему правнуку. Моему народу.

– Наро-оду?

Дракон повернул голову и сощурил глаза. Лиасс сделал какой-то жест, но дракон поморщился:

– Да расслабься ты, подумаешь, узнаю пару твоих секретов… нужны они мне. Недосуг мне долго вас слушать, так что уймись… Владыка.

– А почтительнее нельзя?

– Никак нельзя, – отозвался дракон. – Ну ты… Владыка… не вынуждай меня применять магию, а то тебе опять понадобится дарование жизни. А ну как она больше не захочет с тобой спариваться?

– Хорошо. Я вынужден довериться тебе.

– Ага. Именно что вынужден. Подождите чуток…

Лена присела и погладила дрожащего щенка. Около дракона пахло свежестью. Морской водой, ветром… Дезодорант «Олд спайс», не иначе. Может, Гару не нравился именно этот запах, а может, он чувствовал и какой-то другой. Страх исчез, как не было. Он, рептилия клятая, мысли еще читает.

– За рептилию получишь отдельно, – предупредил дракон, продолжая разглядывать заметно побледневшего Лиасса. – Я тебе что, крокодил?

– Летучий, – согласилась Лена. Пусть что хочет, то и читает. Что ей, в самом деле, скрывать… Это у Лиасса замыслы великие, интриги, игры, ему и положено, Владыка, что ни говори. А у Лены – быт. Обыденное существование рядом со своими мужчинами и своей собакой. Друзья. И даже подруга Ариана. И на драконьи яйца наплевать: подумаешь, посидела пять минут, критичное изменение температуры…

– Не критичное, – откликнулся дракон по имени Мур. Жалко что не с двумя «р». – Успокойся, я пошутил. Просто засек человека около яйца, а это обычно плохо кончается. Ну ладно, эльф. Теперь мне ясно. Использовал ты ее с своих целях совершенно безжалостно…

– Ну и что? – спросила Лена. – Ну и использовал. Цель-то…

– Оправдывает средства? – заинтересовался дракон, склоняя голову к самому лицу Лены. Запах моря усилился. – Ладно-ладно, успокойся, он действительно спасал свой народ. И даже людей маленько жалел – тех, которых так щедро убивали его эльфы. Может, и правда, Владыка… Хотя молод. А ты, милая, и впрямь – Аиллена. Вот уж не думал когда увидеть… Ну-ка, мужички, одним словом ее охарактеризовать и не задуматься.

– Светлая, – сказал Маркус.

– Дарующая надежду, – проговорил шут.

Дракон покивал.

– Ясно. Светлая – это черта характера, а не название, надо полагать? Надежду? Надежду – это да. Особенно если влюбиться покрепче, вот как ты, например. Ты ее даже слышишь, вот ведь что удивительно. А ты, эльф, ее слышишь?

– Отзвуки.

– Это потому, что ей не было нужды к тебе обращаться, – захихикал дракон. – Ну ладно… О чем попросишь, Аиллена? Больше не жечь фермы? А взамен?

– Взамен я попрошу не трогать драконьих яиц. Что я еще могу?

– Не послушают они тебя. Даже под угрозой проклятия, – вздохнул дракон. – Жадность сильнее всего. Самые сильные амулеты – из живых драконьих яиц.

– А охранять – слабо? – мрачно осведомился Маркус. – А то разбрасываете где ни попадя…

– А ты меня поучи, как жить, поучи… Что ты делать намереваешься, Аиллена?

– Ты же знаешь.

– Я? Я твоего будущего не читал.

– Зато читал настоящее. Вот это и намереваюсь. Вернусь к эльфам и буду там спокойно жить. Травы учить.

Дракон пробормотал что-то очень невнятное, но Лена была готова отдать голову на отсечение, что услышала «Гвозди микроскопом забивать». Дракон подмигнул.

– Ну что… Что там положено делать мирно настроенному дракону, а? Ну-ка давайте-ка желания. Заветные, естественно. Глядишь – и побалую, выполню. Ну, полукровка?

– Мое уже исполнилось.

Дракон сел на обширный зад и поаплодировал передними лапами. Издевается ведь. Просто издевается.

– Хвалю. Любовь – страшная сила. Ладно. А ты, человечек? Тоже не имеешь желаний?

– Имею, – ухмыльнулся Маркус. – Называй меня человек, а не человечек.

– Экие они бескорыстные, а, эльф? – засмеялся дракон. – А у тебя есть желание?

– Я обычно сам исполняю свои желания.

– Сам? – переспросил дракон с величайшим недоверием и выразительно покосился на Лену. – Самее некуда. Настоящий… самец. А ты, Аиллена, и правда ничего не хочешь?

– Хочу, – сказала Лена, – например, я хочу есть. Только разве об этом просят? А заветные… заветные чаще всего невыполнимы кем-то другим. Если только не желать всей душой мешок золота.

– Кстати, может, желаешь? – оживился дракон.

– Зачем он мне? И нести тяжело, и вообще… мне жилье и еду и так дают. А платье вон… несносимое.

– Вижу исключительно женскую ненависть к несносимости платья, – сообщил дракон. – Хочешь, платье подарю?

– У меня есть.

– Экая… Ну что-нибудь-то ты хочешь?

– Хочу, например, компьютер с модемом, в чате где посидеть, да здесь с электричеством сложности, – съязвила Лена. И дракон прекрасно ее понял. – А вообще мне и правда ничего не надо. Есть кому обеспечить меня всем необходимым… и даже лишним. Так что я буду тебе очень благодарна, если ты перестанешь мстить людям.

– До первого поврежденного яйца – перестану, – пообещал дракон, – а большего не жди. И не переживай. В моем пламени человечки умирают куда быстрее, чем от стрелы или меча. Мгновенно… испаряются. Плазма, сама понимаешь, температура тыщи градусов по Цельсию. А жалеть я их не собираюсь. И тебе не советую. Не стоят они того. Вот просто так: не стоят. Ладно. Тогда как в сказках, хотя это и глупо… Лучше б мешок золота… или брильянт с кулак.

Он изогнулся, вцепился зубами себе в бок и с кряхтеньем отодрал одну чешуйку, снова сел на попу, как пьяный Змей Горыныч в каком-то мультике, положил на ладонь чешуйку и накрыл другой.

– Послушаете хоть, как действительно звучит Древняя речь.

Шум прибоя, вой ветра, грохот камнепада. И в то же время – звуки органа и мощного хора. Ну где это воспроизвести эльфу и тем более человеку. Гару залез под юбку чуть ли не целиком, обвился вокруг ног Лены, как змея и часто-часто дышал.

– Что ты хочешь от жизни, Аиллена? – спросил дракон, похлопывая лапой о лапу. У него были почти человеческие ладони, разве что с когтями впечатляющего размера. – Только подумай, прежде чем сказать.

Лена добросовестно подумала.

– Смешно звучит, но, наверное, уже ничего. У меня есть все, о чем может мечтать человек.

Дракон оживился:

– А о чем может мечтать человек?

– Обычный человек, – уточнила Лена. – Мирный обыватель вроде меня. – «Мирный обыватель!» – фыркнул дракон. – Все очень банально: любви и дружбы. У меня это есть. А к великим свершениям я уж точно не стремлюсь.

– Они к тебе стремятся, – хмыкнул Мур. – В очередь выстраиваются. То эльфов спасать, то драконов уговаривать.

– Драконов уговаривать должен был Лиасс, – возразила Лена, – а я – утешать тех, кто выжил.

– А раз ты уговорила дракона, утешать должен эльф! – расхохотался дракон. Как у него получается совершенно человеческий голос. – Поживи с мое, у тебя тоже драконий получится. Ладно. Как положено в сказках, получи амулет дракона. Очень советую найти хорошего резчика по камню, чтоб он тебе сделал из этого что-нибудь такое… дамское. Красивенькое, в общем. Сережки или кольцо в нос.

– Сам кольцо в носу носи, – оскорбился за Лену шут.

– Сам? Сам не могу – расплавится. Держи, Аиллена, в дар от ар-дракона Мура. Если я тебе действительно понадоблюсь, позовешь. Прилечу, врагов распугаю… и вообще, что там положено. Могу еще на себе покатать. Хочешь полетать?

– Нет, – ужаснулась Лена, – я высоты боюсь.

Дракон рассмотрел ее внимательно.

– Надо же, и правда ведь, Аиллена… Уж и не ждал. Интересно, что ты принесешь этому миру? Какие перемены? Сама-то как думаешь?

– Никак не думаю. Если переменам понадобится, они и сами придут. А люди их мне припишут.

– Еще и умная, – констатировал дракон. – Ладно. Закончим. Но учтите, всякий раз, когда человечки будут уничтожать наши яйца, мы будем уничтожать человечков. Куда более гуманно. И не спорь со мной, Аиллена. Не стоит тебе вмешиваться в мелкие разборки. У тебя для этого вон… Владыка есть. Я полетел. – Он протянул Лене раскрытую ладонь, на которой сияла красным золотом чешуйка, ставшая уже примерно вдвое меньше. – До встречи, Аиллена. Мы встретимся еще.

Он повернулся к ним задом, по-собачьи презрительно задрал хвост, тяжело разбежался и взлетел, чернея и увеличиваясь на глазах.

– Ф-фу, – выдохнул Маркус, провожая его глазами. – Ну и перетрусил же я…

– Один ты? – удивился шут, обнимая Лену. – Даже Владыке было не по себе.

– Тебя бы так оскорбляли, тебе бы тоже было не по себе, – буркнул Лиасс. – Надо же, золотой ар-дракон…

– Ты бы с ним не справился?

– С ним – нет. С черными, даже с золотым – могу, а с ар-драконом… ну, это…

– Владыка драконов? – невинно подсказал шут. Лиасс махнул рукой.

– Не хватало только… Нет, скорее, Верховный дракон. Просто… самый сильный.

Лена села – чуть-чуть не на Гару. Дракон, знающий о микроскопе и компьютере… Знающий куда больше, чем Лена. В этом сказочном мире. Да еще, зараза крылатая, мысли читает. Шут обнимал ее, бормотал что-то утешающее, гладил волосы, приободрившийся пес полез лизаться.

– Господи, – начала Лена несколько визгливо, – до чего ж вы все достали меня с этими моими предназначениями, силой, дарованиями, ролями и прочей фигней. Не хочу. Не хочу никаких перемен. Хочу мирно жить у эльфов. С вами. С собакой. Хочу учиться лечить травами. Туфли новые хочу, мне Лирут обещал. Есть хочу. Горячий душ хочу. А роль играть – не хочу.

Лиасс сел перед ней на корточки:

– И не надо. Перемены придут сами, а ты сделаешь… то, что сделаешь. Успокойся. Мир меняется независимо от нас, но втягивает нас в эти перемены.

– Что такое дарующая жизнь?

– То же самое, что ар-дракон. Любая Светлая – источник силы. Ты – источник жизни. Первичный источник. Самая сильная. Волноваться тебе не о чем. Странницы не ревнивы. Они знают, что такое Аиллена. Вспомни: та, что приходила к тебе, только лишь удивилась. В тебе намного больше силы, чем в любой из них. Ты вернула жизнь Милиту – уже не так, как мне. Пройдет еще какое-то время, и ты сможешь давать простым прикосновением больше, чем даешь сейчас близостью. А времени у тебя очень много. То, что ты хочешь, в наших силах. Только… что такое горячий душ?

Лена начала смеяться. Вообще говоря, истерически. Так хорошо и спокойно было, надо было еще драконам объявиться. Кто там следующий? Шут испугался, беспомощно оглянулся, а Маркус, привычно крякнув, отстранил его и угрожающе спросил:

– Знаешь, как я могу это прекратить? Хочешь?

Лена вовсе не хотела получить по физиономии, даже от друга, поэтому изо всех сил попыталась успокоиться – и получилось. Рядом с шутом у нее получалось почти все.

– Я хочу домой, – сказала Лена. – То есть к эльфам. В палатку. Не хочу больше изображать из себя святую, благословляющую землю и несущую верящим в это дуракам младенческую радость. Не хочу проходить там, где пролетел этот ар-Мур. Не хочу видеть то, что он наделал.

– И не надо, – пожал плечами Лиасс. – Разве ты обязана? Домой так домой. Сейчас открою проход – и домой. Только… если ты не возражаешь, я немного отдохнул бы. Купол света сейчас стоит мне довольно дорого.

– Отдохнем, – кивнул Маркус, – я пойду соображу кого-нибудь на обед, если шут даст мне свой лук. А ты костер организуй. Или наоборот.

Шут молча снял лук и колчан и передал Маркусу. Ему явно не хотелось отходить от Лены, но посылать за дровами Владыку – это было уже слишком, и он неохотно поплелся в лес. Лиасс лег на спину и раскинул руки. Солнце золотило его тонкие волосы, он не мигая смотрел в небо, и непонятно было, то ли небо отражается в его глазах, то ли глаза – в небе. Ребенок бы мог нарисовать. Или художник из тех, что у метро торгуют своими шедеврами. Алые маки на ярко-зеленой траве, золотые волосы и синие глаза. Лена подошла к эльфу и положила руку ему на лоб, а второй взялась за амулет, уронив на траву чешуйку.

– Я уже не тот, – прошептал Лиасс. – Не предполагал, что купол отнимет столько сил. Надо отвыкать быть величайшим из магов.

– Кто может тебя превзойти? Тот, что убил советника?

– Нет. О существовании мага такой мощи непременно знали бы маги людей. Пусть магия людей и эльфов различается, но не настолько, чтобы люди не могли оценить, например, меня. Даже сейчас. А уж такой я был прежде… Они бы меня за десять миль чувствовали. Вот ар-Мур… Он сильнее. Примерно так же, как я был сильнее любого мага Трехмирья.

– Это тебя огорчает?

– Что он сильнее? Нет. Ничуть. Драконы… ты видела, какие. Им что люди, что эльфы. Одинаково безразличны. Если драконы захотят, они уничтожат все живое без всякой магии. Огнем. А что такое плазма? Он так сказал, словно ты понимаешь это слово.

– Не понимаю, просто знаю. Четвертое состояние вещества. Вроде бы. Условно говоря, огонь.

– Слово из твоего мира? Как и микрокоп?

– Микроскоп. Из моего мира. Я тебе потом расскажу, если хочешь… Это такая система увеличительных стекол. Можно в капле воды увидеть… целый мир.

– Необязательно. Не хочешь – не вспоминай. – Он улыбнулся. – От тебя идет такой поток силы… Океан. Аиллена, тебе пора учиться контролировать силу.

– Кто б меня учил?

– Есть одна женщина. Ее иногда еще Леной зовут. Ты же научилась сдерживать слезы и гнев, потому что поверила в реальность их действия. Ты смогла шагнуть в Трехмирье, да еще не одна, да еще точно в то место, в которое хотела попасть. И вернуться смогла почти точно – и снова не одна. И даже не устала после этого. Ты учишься, Аиллена.

– Поверила? Я поверила, что здесь в это верят. Ну, наревелась я в Сайбе – что случилось такого? Король с перепугу шута помиловал. А в Трехмирье я даже кровь свою пролила. Вот над Кайлом плакала…

– Примера Кайла тебе мало?

– Примера Кайла мне мало, Лиасс. Вы все так свято были уверены, что у него это навсегда, а почему?

– Почему лекарь знает, что рана воспалена? Почему лекарь знает, что у ребенка болит желудок? Ариана не ошибается, дорогая моя. Допрос мага вызывает необратимые последствия. Тем более если допрашиваемый сам маг. Я не думаю, что именно твои слезы вернули его к жизни, но твое желание. Твоя сила.

– И каждый рад бы использовать меня в своих интересах.

– Безусловно. Только не каждый рискнет. Слишком опасно. Ты чувствуешь искренность, Аиллена. И чувствуешь ложь.

– Я очень сомневаюсь, что почувствую, если ты начнешь мне врать.

– А зачем? Ты и так постоянно держишь в уме, что я тебя использую. И правильно делаешь. Потому что да, я тебя использую. Твое присутствие в лагере – почти гарантия хорошего отношения к нам людей. Ты понимаешь, Светлая не может ошибаться. Успокойся. Это догма. Догма веры любого мира. Конечно, может. И ты можешь, и благополучно ошибаешься, но люди уверены в твоей безгрешности. В этом есть доля истины… Очень большая доля. Во-первых, ты все-таки принимаешь верное решение. Во-вторых, твои мелкие ошибки только доказывают, что ты живой человек, от других людей не далекий. В-третьих, Светлые не злы. Как не зла и ты. Только ты еще и не равнодушна, в отличие от них.

Шут свалил кучу веток, уселся рядом и принялся их с треском ломать.

– А ты не лопнешь, Владыка?

– Нет. Ты же не лопнул, а получаешь каждую ночь столько, сколько я получил однажды.

– Я ж не маг.

– Не волнуйся. Она даже не заметит этой потери.

– Океан вычерпать нельзя. Я помню, ты говорил. Ты же понимаешь, что я не за тебя волнуюсь.

– Лиасс, а если я вот так каждый день буду около тебя сидеть, это поможет?

– Нет, – тепло улыбнулся он, – чтобы восстановить утерянное, нужна волна. Всплеск.

– Испугался дракона, – констатировал шут. – Не ты один.

– Я не помню, что такое испугаться, полукровка.

– Сколько тебе лет, Лиасс? – все-таки спросила Лена. И он спокойно ответил:

– Тысяча двести тридцать один. А дракон заметил, что я слишком молод для Владыки… Сколько же лет ему? Вообще, драконы практически бессмертны. Я рано или поздно умру от старости, меня можно убить… правда, дракона тоже можно, обычного… Этого – не уверен.

– А зачем? Почему у вас сразу про «убить»

– Первая реакция на то, что вызывает страх, – пожал плечами Лиасс. – Не думаю я о том, чтобы убить дракона. Незачем. Так… рассуждаю.

Шут поднял чешуйку и тут же уронил и затряс рукой. Лиасс оживился, сел и осторожно, кончиком пальца прикоснулся.

– Ничего. Аиллена?

Лена потрогала. Ничего. Прохладная, как камень. Она подняла чешуйку и положила в карман – в этом несносимом платье имелись даже карманы.

– Горячий душ, Лиасс, это когда сверху дождиком льется горячая вода для мытья, – вздохнула Лена. – Но это очень нерационально в здешних условиях.

– До первого водопада, – усмехнулся Лиасс. – И будет тебе сколько угодно горячего душа.

– А еще можно сделать такой бак из жести, поставить его на крышу сарая, например, и вода нагреется солнцем, – немедленно придумал шут. – А внутри – ситечко от огородной лейки. Вот тебе и душ. Сделаем.

– А воду таскать кто будет?

– Я, конечно, – удивился он. – Ну. можно Милита заставить, он здоровый. Не ты же.

– Еще проще сделать это в бане, – рационализировал Лиасс. – К баням уже дотянули водопровод, так что и таскать не придется. Пока вас не было, с водой стало легче. Пробили глубокие колодцы, вода хорошая, чистая, лучше, чем в реке.

– Посла-то нового прислали?

– Прислали. Нашелся смельчак… Хорошо тебя знает.

– Меня там все хорошо знают. О, вон кролики на обед идут.

– Я даже кроликов свежевать не умею!

– Ну и что? – удивился шут. – Я умею. Лена, ну что ты все ищешь себе какого-то будничного применения? Ты есть, и нам этого вполне достаточно. Правда, Владыка?

– Мне – недостаточно. Но она и не просто есть, верно?

Пока они дискутировали, кому и в каком качестве Лена нужнее, Маркус живо ободрал и выпотрошил пару кроликов. Лена уже научилась смотреть на это без содрогания. Еще год-другой – и свежевать научится. И даже готовить. Без соли, но с травами, как Маркус. Удивительно, но они всерьез считали, что ей не стоит марать свои нежные ручки и чистить картошку или, скажем, пол подметать. Стоило ей взяться за веник, тут же рядом начинал крутиться шут, приходилось его веником и выгонять. Готовить еду ей иногда удавалось, но никак уж не постоянно. Она не рассыпалась бы, если б и им рубашки постирала, хоть ты тресни, в любом мире это нормальная женская работа. Когда-то Лена люто ее ненавидела, но делать приходилось, а теперь вот рвалась делать, а не позволяли. Единственное, что ей однажды удалось сотворить полезное, это зашить разорванную по шву куртку Маркуса, и мужчины признали, что у нее получается лучше. Но больше они ничего не рвали…

 

* * *

Ходили вокруг нее чуть не на цыпочках. Она наотрез отказалась продолжать путешествие, даже в Сайбу пред светлые королевские очи явиться не пожелала – и ничего, король проглотил, даже не расстроился, выслушал Лиасса и Маркуса (как представителя Лены) и успокоенно кивнул: ну, раз больше драконы летать не будут какое-то время, хорошо, дальше посмотрим. Шут предположил, что истинной его целью вызова Лены было простое желание иметь ее поблизости – хотя бы в лагере, потому что эльфам стало грустно смотреть на муки человеческих магов и они сделали мощные портальные камни, позволяющие без особенных усилий открывать проход недалеко от ворот столицы, так что теперь гости из Сайбы бывали довольно часто. Новый посол Лене был незнаком, но шут от встречи в восторг не пришел, впрочем, это было у них взаимно. В детали вдаваться шут не пожелал, а Лена не настаивала: ну мало ли кому он правду-матку в глаза резал… и какую, тоже мало ли. С Леной посол был почтителен и даже мил, перераспределил помещения в доме, оставив себе две просторные комнаты – спальню и приемную, так что теперь Карис не был вынужден слушать храп Маркуса, а Маркус – храп Кариса. Он же уговорил Лену переселиться в дом, и. в общем, правильно: в палатке было жарко, а бревенчатые стены сохраняли приятную прохладу. Вечерами иногда либо заходил к ним, либо приглашал к себе – просто так, посидеть, выпить немного вина или шианы. Из своих еженедельных визитов в столицу непременно приносил что-то для Лены: то лакомство невиданное, то бутылку «Дневной росы» или другого изысканного вина, то просто пирогов, которые напекла его старая няня. Шута он старался не замечать, но принимал как данность, что он не отходит от Лены, а шут изо всех сил старался казаться незаметным и в присутствии посла говорил, только если к нему обращались.

К эльфам посол относился без симпатии, но корректно, Лиасса называл исключительно Владыкой и непременно вставал, когда Лиасс входил в комнату, да и со всеми прочими эльфами разводил китайские церемонии. Они это оценили, поэтому кланялись ему при встрече куда более искренне, чем его предшественнику. Лена не умела хорошо разбираться в людях, но раздражения посол не вызывал. Маркус отзывался о нем достаточно одобрительно, да и шут не возражал. По лагерю посол ходил без охраны и без оружия, только кинжал на поясе висел, но скорее как элемент декора. Делами эльфов интересовался – изучал способы, которыми они делают доски (нормальная лесопилка мощностью в одну лошадиную силу) или качают из глубоких колодцев воду (аналогично), присматривался к системе водопровода, мог два часа простоять возле кузнеца или ткача, не гнушался дать совет: он очень неплохо разбирался в сельском хозяйстве, а эльфы не гнушались к советам прислушиваться и кое-что реализовывали.

Чешуйку Лена отдала резчику по камню, которого посоветовал Лиасс, и через десять дней он принес ей обалденной работы пряжку для пояса в виде фигуры дракона. Смотрелось эффектно даже на невыразительном черном платье Странницы. Маркус посоветовал в городе эту пряжку не демонстрировать: для людей драконы – нормальные чудовища, даже поминать их остерегались, чтобы не призвать лишний раз. Был июль, навязчиво и равномерно жаркий, никаких сибирских перепадов, никаких заморозков, никаких сильных ветров. Из земли лезло все со страшной силой, такого размера репы, сладкой, как яблоки, да еще в июле, Лена не видела.

Они ездили в лес «на заготовки». Собирали грибы, причем Лене все время попадались только крупные. а мужчины потом уж собирали вокруг всякую мелочь. Землянику сменила клубника, и Лена все-таки научила эльфов варить варенье, сначала попробовала сама, развела мед в воде, сделала сироп и покипятила в нем ягоду. Варенье имело бешеный успех, хотя на вкус Лены было таким сладким, что склеивало внутренности. Точно так же заготавливали малину, жимолость, смородину, чернику и незнакомые ягоды. Грибы сушили на чердаке. В общем, восхитительная текучка, от которой не хотелось отрываться ни ради каких великих дел.

Проблема была только одна: Милит. Нельзя сказать, чтоб он не давал ей прохода, но на глаза попадался часто. Собственно, он своих ухаживаний и не скрывал, хотя Лена его уже открыто гоняла и даже открыто смеялась над ним. Он смеялся вместе с ней: да вот, самому смешно, как мальчишка себя веду, ну а что ж делать, если иначе никак?

Шут злился страшно. Не на Лену. Она ясно дала понять Милиту, что ему не светит. Он злился на эльфа и обижался, если Лена пыталась вмешаться в их пикировку, иногда переходящую в откровенную свару. Да и Маркус все удивлялся: да что ты в мужские разборки лезешь, пусть сами выясняют, кто круче, ты-то знаешь, кто тебе нужен. И Лена перестала их усмирять. В общем, хуже, наверное, и не стало, потому что шут ее слушался, умолкал, терпел нападки и остроты Милита. Его это ранило, а еще больше ранила невозможность ответить. Сейчас же он не стеснялся. Впрочем, языками они друг друга стоили.

Но однажды случилось то, чего Лена боялась больше всего. Шут вызвал Милита. Что было причиной, что переполнило чашу терпения шута, она не знала. Они с Маркусом пришли слишком поздно: два петуха кружили по поляне, держа в руках кинжалы. Маркус крепко обхватил ее за талию, развернул к себе лицом и покачал головой:

– Не позорь его. Не вмешивайся. Не хочешь смотреть, пойдем, я тебя уведу.

– Маркус…

– Что – Маркус? Нельзя вмешиваться в поединок. Понимаешь? Уходим?

Лена отказалась. Маркус ее так и не отпустил, только позволил повернуться лицом. Эльфы избегали встречаться с ней глазами. Кто-то наверняка сбегал за Лиассом, уж в случайность его присутствия Лена не поверила ни на минуту. Владыка остановился в нескольких шагах, бросил на Лену короткий взгляд и отвернулся.

Он не сводил глаз с поляны, как и Маркус, а Лена не могла найти в себе сил на это смотреть. Она просто зажмурилась, прислонилась в Маркусу и только ждала. Если б он ее не держал – упала бы. Ахнули вокруг эльфы, и глаза немедленно открылись: оказалось, шут слегка чиркнул острием по руке Милита, и даже Лена не назвала бы это серьезной раной.

Они танцевали. Скользили со знаменитой эльфийской грацией, и если шут был хотя бы тонок, то мощный Милит, почти летящий над травой, выглядел сюрреалистично. Движения были неуловимо быстры, взгляды сосредоточенны, лица почти неподвижны. Каким мастером ни был шут, Милит ничуть не уступал ему, а вот ростом и сложением превосходил. Может быть, поэтому именно он достал шута. Он бросился вперед, размашисто повел рукой, шут отскочил, но недостаточно далеко, и белая рубашка вдруг развалилась, веером брызнула кровь… Шут остановился, и тут Милит вогнал кинжал ему в грудь по самую рукоятку, отступил и посмотрел прямо на Лену.

Шут рухнул назвничь. Милит слегка улыбнулся.

Как Лена отшвырнула Маркуса, она не поняла, но почувствовала, что свободна, и бросилась к Милиту. Она б его порвала в мелкие клочья голыми руками, задушила бы, отвернула ему голову, действительно чувствуя, что может это сделать, но крепкие руки Лиасса перехватили ее. Лена рванулась, но эльф ее удержал, развернул к себе, прижал в груди так, что ей стало больно.

– Пусти! – заорала Лена, испугавшись собственного голоса. Испугался и Лиасс, потому что вздрогнул сильно, даже руки на миг ослабли, он даже как-то ростом меньше стал, но и из Лены вместе с этим воплем словно пар вышел, и она без сил припала к синей куртке эльфа. Села бы на траву, не удержи он. Эльфы сильные. Намного сильнее людей. И даже полукровок.

Над шутом склонился какой-то незнакомый эльф, водил над ним руками, что-то бормотал. Милит смотрел на Лиасса – или на Лену, и на его красивом лице было выражение глубокого удовлетворения. А Лена не могла даже ненавидеть.

– Аиллена, – тихо сказал Лиасс, – а ведь он жив. И ранен не смертельно, иначе Далин не пытался бы остановить кровь. Прислушайся к себе. Вы связаны. Разве ты чувствуешь его смерть?

У Лены кружилась голова. Туман. Красный туман. Клочья красного тумана. Не хватает воздуха. Больно.

– Он жив, Аиллена, это самое главное. Не забывай. Возьми ее, Маркус. Держи, у нее совсем нет сил.

Маркус ловко принял ее из рук Лиасса, обнял еще крепче, защищая или ободряя.

– Делиена, не похоже, чтоб насмерть. Тяжело, конечно, но эльфы классные целители. Ариана вообще великий мастер. Главное, он дышит. Кровь больше не идет, эльф остановил. Ну, что ты? Он жив, ты только об этом и думай. Ему лучше станет, если ты будешь так думать. Он же твое настроение сразу чувствует.

Клочья красного тумана. Яркое солнце. Зеленая трава. Синее небо. Синие глаза Милита. Сияющие, светящиеся. Лиасс подошел, и Лене стало ясно, что смотрел Милит только на него. С восторгом и удовлетворением. Он опустился на колени, отдавая себя в руки Владыки. Сдержанный и неизменно уравновешенный Лиасс отвесил ему такую пощечину, что Милит свалился, но тут же поднялся – снова на колени, но на сей раз опустил голову.

– Заберите его, – устало сказал Лиасс. – И соберите совет. Не забудьте пригласить посла.

Он вернулся к Лене. Синяя куртка и золотые волосы в обрывках красного тумана. Шута подняли, понесли, Лена смогла только проводить его глазами. Совсем белое лицо. Неживое. Остановившееся.

Лиасс взял ее на руки, отнес в дом, уложил на кровать и велел Маркусу не отходить ни на шаг. Будто бы тот сам поступил иначе. Лена вслушивалась в темноту. Шут молчал. Молчал. Маркус ничего не говорил, сел рядом на кровать, взял ее за руку. Они ждали. Лена не знала сколько – здесь не было часов. Бесконечно. Маркус приготовил шиану, посадил Лену, поддерживая за плечи, напоил, попытался скормить какую-то еду. Она не смогла проглотить. Он зажег свечу, значит, уже очень поздно, здесь летом темнеет черт знает когда. На столе горела свеча, за окном – полная луна. Огромная, на полнеба. Серебряная луна. Наверное, у того эльфа, что убил прежнего посла, в глазах отражалась луна. Говорить о нем Кайл не мог и после допроса – заклятие действовало пожизненно, и его это мучило. Лена нашла себе занятие – следить за луной. Она была такая яркая, что гасила звезды, а потом уползла за раму, но звезды все равно не появились, а потом Маркус задул свечу – начало светать. Предрассветные сумерки были серо-розовые.

Лиасс заглянул ей в глаза, покачал головой.

– Я только что от Арианы. Он жив, Аиллена. Он все еще жив. Не стану скрывать, ранен он серьезно, но он выживет. Ты верь в это, и твоя вера его удержит. – Лена вяло кивнула. Глаза болели. Лиасс положил руку ей на лоб – и она провалилась в кошмар из красного тумана, который то сгущался, то становился полупрозрачным, но выбраться из него Лена никак не могла, бродила по кругу, чувствуя, как слабеют ноги. Было душно, туман сдавливал грудь, в висках пульсировало. Она понимала, что Лиасс погрузил ее в сон, только легче от этого не было, потому что она не могла проснуться, ведь сон был магический…

Он разбудил ее сам, заставил выпить горьковатый отвар. Тысячелистник, огоньки, листья казлы – такой смешной кустик со смешным названием, непременная составная часть шианы, потому что бодрит. Наверняка еще десяток трав: эльфийские отвары часто бывают очень сложными, может, поэтому и эффективными.

– Давай-ка в баню, – скомандовал Лиасс. – Там как раз сделали душ, это тебе не помешает.

Они с Маркусом чуть не волоком дотащили ее для начала до туалета, а Лена даже и не поняла сперва, что это за помещение и что тут надо делать, потом – до бани. Маркус пригрозил: «Дождешься, сам раздену и вымою!» – но вышел и дверь за собой закрыл. Лена разделась и встала под ситечко от лейки – ну совершенно привычное. Забытое ощущение стекающей по телу теплой воды было странным, ровно до тех пор, пока эта вода не перестала подогреваться. Точнее, она враз стала даже не речной – скважинной. Лена не успела даже вскрикнуть – дыхание перехватило, а вода тут же стала по-прежнему теплой. Эльфийские штучки.

– Ну вот, – кивнул Лиасс, – ты хотя бы стала похожа на человека. Понимать можешь? Или мне тебя выводить из этого состояния еще как-то? С помощью магии?

– Попробуй.

– Понимать может, – удовлетворенно кивнул Маркус. – Делиена, жив он, я только что видел. Жив, в сознании. Плохо ему, конечно, больно, но жив. Ариана говорит, легкое не задето.

– Если хочешь, можешь его увидеть, – предложил Лиасс, – но я бы не советовал. Ты настолько подавлена, что это только его расстроит. Он и так чувствует твое состояние. Прости. Я должен задать тебе этот вопрос. Милит – твой.

– Нет уж. Забирай его себе. Делай с ним что хочешь, но сам. Хватит на меня сваливать!

– Хорошо. Успокойся. Я должен был спросить. Этого требует наш закон. Ты ответила.

– Да мне наплевать, что будет с Милитом! – закричала Лена. – Наплевать! Хоть повесьте его, хоть пряниками накормите!

– Лена, – тихо сказал Маркус, впервые назвав ее так, – да ладно, услышь ты наконец, а? Жив он. Ты этому можешь радоваться? Он мог умереть, но не умер. Дышит, смотрит, меня узнал. Ариана сказала, он не хочет, чтобы ты видела его таким… Но ты ведь можешь его и так поддержать. Ему хорошо, когда тебе хорошо. Не можешь о хорошем думать: вспоминай. Ведь есть что. Ну вот хоть как он нам с тобой на поляне после дождя представление устроил, помнишь? На руках так смешно прыгал, колесом ходил. Ну поправится же он, Ариана почти уверена.

– Почти?

Лиасс едва успел ее подхватить и усадить на ближайшее крыльцо.

– Сами по себе обе раны никак не смертельные, – пояснил он. – Но Далин неловко остановил кровь. Неправильно. Поторопился. И у него было внутреннее кровотечение, недолго, Ариана сразу его обнаружила и остановила. Кровь скопилась в животе, поэтому она пока даже не может зашить рану. Не может и откачать кровь, потому что для этого надо вскрывать живот, полукровка без обезболивания не выдержит, а давать ему отвары, снимающие боль, нельзя, потому что его лечили магией. Такие отвары после применения магии только затягивают лечение. Ариана очень хороший целитель. Ей нет равных.

– Может быть, ему нужна…

– Твоя сила? Нет. Пока нет. Ты дала ему так много, что она не израсходована. Как только понадобится, ты об этом узнаешь. Оставь его лекарям.

– Не верит она нам, – озабоченно проговорил Маркус. Лиасс взял ее за руку и повел к палатке-госпиталю, но внутрь заходить не стал, сделал какой-то жест, и Лене стало слышно каждый звук.

– Еще пару глотков. Давай-давай, ты эльф, мы выносливые. Вот так. Сейчас отдохни. Горит?

– Да…

Это, бесспорно, был голос шута.

– Бедняга… Я Далина оставлю тебе на съедение. Вылечишься, сделаешь с ним все, что захочешь.

– Если вылечусь.

– Если. Я не скрываю, что ты и умереть можешь. А можешь и не умереть. Ты что предпочтешь?

– Я жить хочу, Ариана.

– Вот и живи. Не бойся, перевязка потом. Отдыхай. Хочешь, колыбельную спою? Эльфийские колыбельные усыпляют.

– Ту, которую ты пела Милиту? Давай… Это забавно.

Ариана тихонько запела очень мелодичную и очень монотонную песенку. Лиасс увел Лену подальше, Маркус зевнул и признал:

–Усыпляет.

– Особенно если не спал ночь, – кивнул Лиасс. – Помоги ему, Аиллена. Ты – можешь. Твои желания исполняются. Думай только о его выздоровлении.

– Ему больно…

– Да. Но он мужчина. Он полуэльф. Эту боль он выдержит. Я не впущу тебя к нему, пока ты не справишься с собой. Поверь, это в моих силах.

– Я постараюсь, – прошептала Лена. – Я домой хочу. Голова кружится.

Маркус заботливо подхватил ее под руку.

– Ну так пойдем, приляжешь. Я тебе еще шианы приготовлю. Мы пойдем, Владыка?

Лиасс кивнул. Лена его взгляд чувствовала всей спиной. Странный взгляд. Очень странный. И она непременно выяснит, почему он так смотрит. Боится за Милита? Да черт бы с ним, с Милитом, пусть как хочет, разбирается, лишь бы шут поправился. Лишь бы он выжил.

Маркус уложил ее на кровать, снял туфли, помассировал ступни, подсунул под спину лишнюю подушку – словом, танцевал вокруг нее, как сиделка возле больного. Приготовил шиану, все время не выпуская Лену из поля зрения, а она наблюдала, как он колдует над кувшином и вспоминала свое первое утро в этом мире, когда она проснулась в хижине, а Маркус точно так же добавлял какие-то травки и специи в кувшин, а шут обмахивал свою исхлестанную грудь рукой, потому что мазь сильно щипала… Какой он тогда был… растерянный. Словно и правда потерял что-то важное. Сейчас от этого и помину не осталось, он был вполне уверен в себе, но еще больше – в Лене. Как ни странно, это льстило. Когда в тебя верят – это очень много, вдруг поняла Лена. Никто в нее никогда не верил, включая и ее саму. А здесь… Ну ладно, темные мужики по деревням верят, они и в чертей верят, и в домового, и в то, что земля плоская. Но шут, один из наиболее образованных людей в Сайбе – об этом как-то Карис обмолвился, но прагматик Маркус, но Лиасс, проживший тысячу лет, но Родаг… Верят! Они верят, в частности, в то, что ее настроение может помочь шуту. А почему нет? Он действительно чувствует ее. А она – его. Значит, сейчас ей его чувствовать не надо, иначе захлестывает красный туман – это его ощущения, его боль и его страх. А как не чувствовать? Как отсечь? Может, и правда просто вспоминать. Есть что вспомнить… хотя бы осязаемый взгляд. Смешливые глаза в крапинку. Чутошная улыбка. Как он совал ей под нос ухо, по которому съездил разгневанный Маркус, и она впервые заметила, что оно сверху действительно заостренное. Как хорошо и спокойно ехать на лошади, прислонившись в нему, в кольце его рук, держащих поводья. Конечно, научиться ездить верхом надо, но так не хочется, потому что с ним лучше…

– Ты улыбаешься, – обрадованно сообщил Маркус. – Тут Карис хочет тебя увидеть, можно?

Ну, выгнать Кариса Лена никак не могла. Они втроем пили шиану, а Карис рассказывал им о Роше Виноре, которого они не знали: о королевском шуте. Вспоминал наиболее язвительные его шуточки или уморительные ситуации, в которые он регулярно попадал и из которых регулярно выпутывался с большой изобретательностью. Врагов во дворце у него было не так уж много, а недоброжелатели появились, когда он перестал быть шутом. Это расценивали как предательство. Маркус привязался с вопросами от отношениях шута и нынешнего посла, Карис долго мялся, а потом, смущенно поглядывая на Лену, поведал им историю классического адюльтера: шут самым вульгарным образом соблазнил молодую жену королевского сановника, да так вскружил ей голову, что дамочка потеряла и стыд, и разум, и шут уж не чаял от нее избавиться. Сановник неверную жену запер в отдаленном поместье вместе со свекровью (для полного ее счастья, очевидно), а на шута спустил собак, и тот довольно долго просидел на дереве, пока народу не собралось достаточно много. Тогда сановник предложил шуту выбор: оставаться на дереве еще очень-очень долго или спуститься, извиниться и принять наказание. Шут выбрал второе, получил пару пинков и с тех пор остерегался пересекаться с обманутым мужем еще и потому, что потом король добавил ему лично от себя.

– Главное, он сам понимал, что нехорошо вышло, – завершил Карис. – Он всегда очень точно давал оценку своим поступкам. Точнее, чем чужим. И короля этому сумел научить.

– Ты ведь любишь шута, Карис? – спросил Маркус.

– А можно его не любить? – улыбнулся Карис. – Все, кто знает его чуть-чуть получше других, его любят. Он, конечно, может быть неприятным…

– Ты вряд ли представляешь, насколько неприятным могу быть я, – усмехнулся Маркус. Карис склонил голову набок и слегка прищурился:

– Нет, дружище, это ты не представляешь, насколько неприятным могу быть я.

– Почему же? Очень представляю… после того как ты на прежнего посла ощерился.

Карис многозначительно улыбнулся.

– Мне шут сына напоминает. Он такой же шебутной был, так же до всего допытывался, всем интересовался.

– Был? – переспросила Лена.

– Ну да. Умер давно уже.

– Сколько ж тебе лет?

– Сто двадцать четыре. Лет тридцать-сорок еще, может, проживу. Я не сильный маг… но и не самый слабый.

– Сын он старости умер?

– Нет, конечно. Ему всего-то тридцать восемь было. Жена его отравила, дура набитая. Решила стать вдовой, получить его мастерскую и выйти замуж за любовника. Любовник ее и сдал. Спать-то он с ней спал, да вот смерти сына моего никак не хотел. А дочка его, внучка моя, сама уже бабушка, хоть и молодая. Ты же знаешь, Светлая, маги долго живут.

– А маги-женщины среди людей есть?

– Как не быть? Есть. Их все больше ведьмами называют просто. Шут однажды с такой ведьмочкой любовь крутил… – Карис мечтательно закатил глаза. – Он парень хоть и не шибко красивый, но обаятельный, любую уболтать мог. Правда, сильно последние годы не увлекался.

– Поумнел, – хмыкнул Маркус. – Чтоб по деревьям не лазить.

– Да нет, думаю, Делиену ждал, – сказал Карис очень серьезно. – Я его таким, какой он сейчас, и не видел. Последние годы он как-то не в себе был. Злой был очень, дерзил всем подряд, даже кому не надо, Крона вон до белого каления доводил себе на беду. Срывался часто. А до того такой был веселый славный парень… Сейчас… сейчас он просто мужчиной наконец стал. Словно нашел, что искал. И думается мне, что он тебя искал, Светлая. Я тут посмотрел… У вас такая аура, когда вы рядом стоите, – никогда такого не видел. Одна на двоих… Понимаешь, я ведь твоей ауры не вижу, да вряд ли кто видит, кроме Владыки… Какая у шута, знаю. А вместе у вас… Истолковать бы!

– Не темная? – подначил Маркус, и Карис даже обиделся:

– Да ты что, как у нее может быть темная-то? Нет. Такая… переменчивая. Видел, как красильщики краски в чану смешивают? Вот у них так. Вдруг синее появляется, растворяется, меняется желтым… И так все цвета, какие я вообще могу увидеть. Нет, я и фиолетовый видел, и коричневый, и даже капли черного, ну так ведь люди они, всякое настроение бывает.

– Они хорошая пара, – кивнул Маркус. – Словно и правда подобрались так… специально. Смотрю на них и завидую.

– Я тоже завидую, – признался Карис. – Время уже позднее, давайте-ка я поесть чего принесу, если у посла нету, так у эльфов возьму. Они славные, не отказывают.

– Ну так ты ж тоже холостяк, – засмеялся Маркус. По-прежнему в лагере готовили еду в больших котлах – для молодых мужчин, у которых не было семьи. Они работали целыми днями, а женщины варили суп и стирали им рубашки.

– Да я после смерти жены и не хочу… Мы с ней хорошо прожили. Ну сына похоронили, правда, зато дочку вырастили, внуков. Вот она от старости умерла. Лет пятьдесят назад. Маги редко женятся на ведьмах, Светлая. Ничего хорошего из таких браков не выходит. Ну, я пошел?

– Давай. А то у меня уже кишки к ушам подтянуло.

Он подмигнул Лене, придвинул к кровати легкий столик, служивший Лене туалетным, уронил зеркало, но ловко поймал его у самого пола. Здесь разбитое зеркало считалось очень плохой приметой. Карис вернулся быстро с кастрюлькой вкусно пахнущего рагу, хлебом и бутылкой вина.

– Посол угощает, объявил он. – А это для тебя, Светлая. К нему как раз вчера служанку прислали – ну там, в доме убрать, постирать, сготовить. Сказал, что она и на вас готовить может. Вот булочек напекла. Любишь булочки, Делиена?

– Я-то люблю, – вздохнула Лена, – да моя фигура не любит.

Маркус приподнялся и критически осмотрел фигуру.

– А чего? Ты не толстеешь совсем. Нормальная фигура. Не всем же быть на пчел похожими. Так что не выдумывай, а то я сам булочки сожру.

Мясное рагу было вкусным, хлеб – просто обалденным, а без здешнего сыра Лена вообще дня прожить не могла. Запивали они вином – легким, бледно-розовым, некрепким, скорее похожим компот, чем на алкогольный напиток. Говорили о шуте. О себе. Друг о друге. Как могла Лена прожить почти тридцать восемь лет без таких друзей? Потом Маркус сбегал куда-то и притащил для Лены еще и кусочек ее любимого рулетика, и мужчины долго и с удовольствием обсуждали странное пристрастие слабой женщины к солдатской еде.

 

* * *

Зато наутро она узнала, что шут проспал почти всю ночь и гораздо лучше перенес мучительные процедуры, причем рассказал об этом Кайл, а ему Лена верила больше, чем Лиассу. Пришел Кайл, чтобы извиниться за отца. Мальчику было стыдно, он прятал глаза, мялся, словно как-то был замешан в драке. Лена поцеловала его в щеку, вынудив страшно покраснеть. Надо же, а она и не замечала, что эльфы способны краснеть.

После обеда Маркус заставил ее пойти погулять, и уж конечно, сам дома не остался. Встречавшиеся эльфы кланялись ниже обычного и отводили глаза. Похоже, им было стыдно. Ведь популярнее Милита был только Лиасс. Авторитет Милита был неоспорим, его команды выполнялись так же беспрекословно, как и распоряжения Лиасса. А тут такая плохая история…

Погода была приятная. Жара спала, дул легкий ветерок, и Лена подумала, что шута хоть духота мучить не будет. Он нормально переносил любую погоду, а вот Лена терпеть не могла пекло и страдала в сильные морозы. Балованная дамочка, в общем. Это тоже было поводом лишним раз и ней позаботиться. Лена б не удивилась, начни Маркус таскать над ней зонтик, если бы здесь изобрели зонтики. Обедавшие прямо на улице молодые эльфы пригласили посидеть с ними. Лена не стала отказываться, даже пару глотков вина сделала, а они тоже начали просить прощения за Милита. «Вы-то чем виноваты?» – удивилась она. «Мы тоже эльфы», – серьезно ответил один.

Лена увидела сильно беременную эльфийку, и это ее очень обрадовало. Скоро родится первый эльф! Она заулыбалась, и будущая мама заулыбалась в ответ, а Маркус и вовсе засиял, потому что свято верил в благотворное влияние Лениного настроения на самочувствие шута. Потом Маркус вдруг как-то искусственно решил свернуть в сторону, а Лена, разумеется, заинтересовалась, от чего он пытается ее увести, и ни на какие «не надо тебе этого видеть» не реагировала.

Вообще, может, и не надо было. На небольшой площади стоял Милит, привязанный за руки к двум столбам. Это не мог быть кто-то другой, потому что крупнее Милита эльфа не было. Неподалеку скучал знакомый целитель, а возле Милита на стульчике лежала плетка. Спина эльфа имела впечатляющий вид. Лена была потрясена, когда проходивший мимо немолодой уже мужчина взял эту плеть, что-то сказал на своем языке и от души хлестанул Милита несколько раз. Минут через десять (Лена стояла, вытаращив глаза, просто не веря им) то же самое сделал другой, Лена его знала – это был один из друзей Милита. Потом ее заметил целитель, с какой-то неуместной поспешностью вскочил и подошел.

– Здравствуй, Аиллена.

– Здравствуй, Марин. Что это такое?

Он удивился.

– А тебе не сказали? Это решение совета. Спрашивай лучше у Владыки, Аиллена.

Лена решительно повернулась. Маркус уставился в небо. Птичку, наверное, увидел. Лиасс был у себя в палатке, попивал шиану и читал какую-то бумагу.

– Что там происходит?

– Где? – не понял Владыка.

– На площади. С Милитом.

– Ты же не хотела этого знать.

– Теперь хочу.

Лиасс глянул на Маркуса (тот внимательно изучал крышу шатра, видно, птичку искал) и пригласил их сесть.

– Это наказание, Аиллена. Редкое, но все же принятое у эльфов. Посол предоставил нам право судить Милита по нашим законам. Это Круг.

– А подробнее?

– Как угодно. У эльфов нет казней. Мы действительно не убиваем друг друга. Однако за серьезные преступления есть серьезные наказания. Совет постановил. что это должен быть Круг. Когда каждый эльф имеет право один раз подойти к приговоренному, сказать то, что думает, и нанести несколько ударов. Хоть один. Хоть десять. В зависимости от того, насколько тяжкой считает вину. Приговоренного оправдывают, если в течение первых двенадцати часов никто к нему не подойдет. Наказание прекращается, если в течение двух часов никто не подойдет.

– И сколько же времени там провел Милит?

– Около полутора суток.

У Лены закружилась голова. Эльфы, конечно, выносливы…

– Там целитель, Аиллена. Ему не дадут умереть.

– А если захотят подойти все?

– Значит, подойдут все.

– Этого даже Милит не выдержит, – пробурчал Маркус. Лиасс кивнул.

– Такого – нет. Но все – вряд ли.

– Лиасс, а ты можешь это как-то прекратить?

Маркус одобрительно заворчал, а в глазах Лиасса мелькнуло что-то непонятное. Словно крапинки слились в одну и снова разбежались.

– Я – нет. Я не участвовал в суде, но одобрил решение. Но можешь ты.

– Как?

– Подойти и разрезать веревки.

Лена встала.

– Пойдем, Маркус. У тебя кинжал с собой?

– Ты б еще спросила, с собой ли у меня штаны, – обиделся Маркус. – Конечно.

– Аиллена, ты…

– Уверена, – вздохнула Лена. – Полутора суток унижения уж всяко хватит, Лиасс.

Лиасс долго смотрел на нее теплеющими синими глазами, приобнял и поцеловал в лоб. Он что, полагал, что Лена жаждет крови? Вот уж…

Она неловко разрезала веревки, невольно вспомнив, как освобождала шута и чиркнула ему лезвием по запястью, и рука тут же дрогнула, и она порезала и Милита. Он, правда, почти не отреагировал, выглядел плохо, пытался сфокусировать взгляд и не мог. Когда Лена наконец справилась, он неловко упал на колени, оперся рукой о землю и даже не пытался выпрямиться. Лена знаком подозвала целителя и ткнула в Милита пальцем. Тот очень удивился, но повиновался: положил Милиту руки на голову и что-то пробормотал. Милит охнул (Лена уже знала, что магическое исцеление доставляет крайне мало удовольствия), оперся о землю второй рукой, но уже через пару минут заметно повеселел, кое-как поднялся на ноги и только сейчас увидел Лену. Рассортировать все эмоции, которые отразились на его лице, вряд ли смог бы даже очень крутой физиономист, и уж тем более не могла Лена. Он снова опустился на колени и посмотрел снизу вверх.

– Благодарю тебя, Аиллена. Может быть, когда-нибудь ты поймешь меня. Если же нет, все равно знай: моя жизнь принадлежит тебе, и в любую минуту ты можешь ее забрать.

– Оставь ее себе, – холодно сказала Лена, невольно отметив, что в его речи появился певучий эльфийский акцент. Понять его? Очень интересно. Что тут можно понимать и, главное, что нужно понимать? Все так просто: шут лежит в палатке и может не выжить, а он стоит тут на коленях живой и почти здоровый, зато наказанный собственным народом и собственными друзьями. Тоже несладко. Маркус отобрал у нее кинжал, взял под руку и озабоченно произнес:

– Надо бы тебе ножик раздобыть симпатичный. Мало ли, вдруг все-таки когда понадобится. Пойдем-ка к оружейнику заглянем.

Однако на Милита он бросил странный взгляд. То ли сочувственный, то ли просто ободряющий, то ли торжествующий: вон, мол, какая она у нас добрая, я б тебя лично на кусочки порвал. Лена позволила себя увести, чувствуя спиной взгляд Милита.

– Любит он тебя все-таки, – проворчал Маркус, – потому в толк не возьму, зачем он эту драку затеял… Не мог же не понимать… Ладно, извини. Только странно это все. Нелогично.

– Ты так уверен, что драку затеял он? Шут тоже… как петух наскакивал.

– Эльфы говорили, что он шуту просто выбора не оставил, – признался Маркус. – Они… в общем, невесело Милиту теперь жить будет. Когда собственная мать и собственный сын…

– Ариана?

– И Кайл. Он парнишка деликатный, мирный и добрый, особенно для эльфа, и то… У них два самых страшных наказания: изгнание навсегда и Круг. Я уж не знаю, что хуже. Честно. Он сейчас вроде как отверженный. А ты молодец.

– Давай не будем, а?

Маркус замолчал. Не хотелось Лене ни думать о Милите, ни тем более говорить. Любит – не любит. плюнет – поцелует… кинжал по рукоятку…

Ночью она проснулась от того, что жутко замерзла. Ей стало страшно настолько, что она кое-как вылезла из-под одеяла и пробралась в комнату Маркуса. Тот безмятежно дрых, разбросав руки и ноги.

– Маркус… – Он проснулся мгновенно, сел. – Маркус, ему плохо.

– Я схожу?

– Не надо. Ведь если… если что случится, мне скажут?

– Скажут. Ты чего дрожишь?

– Холодно.

Маркус завернул ее в одеяло, поверх которого спал, усадил на кровать, обнял и так сидел с ней до утра, ничего не говорил, просто старался согреть. Лену трясло, зубы стучали, и было страшно и одиноко. Впервые за последний год ей было одиноко…

Когда зашел Лиасс, у нее упало сердце.

– Жив, – поспешно сказал эльф, увидев ее лицо. – Он жив. Просто… Ему ночью стало хуже, началось воспаление. У него жар, боли… Аиллена, вот сейчас ему нужна твоя помощь. Одевайся.

Она запуталась в платье, не могла застегнуть пуговицы, потом куда-то запропастилась расческа, так что повозилась непозволительно долго. Маркус спросил (Лена слышала сквозь приоткрытую дверь):

– Плох?

– Плох. Ослаб. Ему нужна ее сила.

– А она сможет сейчас? Видишь, какая…

– Справится, – уверенно ответил Лиасс, – потому что захочет.

– Ты поможешь ей?

– Я? Нет, никак. Но поможет амулет. Он достаточно сильный, тут я спокоен. Она сумеет. Ты даже не представляешь, насколько чистый у нее поток силы. А полукровке и не нужна вспышка. Нужен именно поток.

– Владыка, а… – Маркус замялся. – А когда первый раз они… Нужно было…

– Близость? Нет, конечно. Близость нужна была мне, потому что я... ну, скажем так, умирал. Близость с ней дает такое количество силы… я даже описать тебе этого не могу. Тонешь, как в океане. Но, конечно, только если ей хорошо. А она говорила, что с полукровкой ей хорошо.

– Мне она не говорила, а он говорил… Говорил, что это как океан. Что он ничего не помнит и поначалу даже не уверен был, что что-то происходило.

– Все у них как положено, – тихо засмеялся Лиасс. – Можешь мне поверить. Просто полукровка не маг, вот он и тонет совсем. Все у них будет хорошо.

– А как там Милит?

– Не знаю. – сухо отозвался Лиасс. – И не хочу знать.

– Ого…

Когда Лена вышла, Маркус увядал под холодным взглядом эльфа.

– Я вас слышала.

– Я знаю, – кивнул Лиасс. – Ты идешь, Маркус?

– Не одну же с тобой отпущу, – проворчал Проводник, набрасывая Лене на плечи свою куртку и одновременно обнимая ее. – Там прохладно, а ты мерзнешь.

Так и шли – в обнимку, а Лиасс шагал рядом. В палатке было прохладно, у Лены опять начался озноб. Усталая Ариана кивнула ей и поставила стульчик возле кровати, на которой лежал шут. Лицо у него было измученное, серое, резко запали щеки, глаза были обведены черными кругами. Лена взяла его за руку. Дрогнули длинные ресницы, но он не сразу открыл глаза – не было сил. Посмотрев в потолок, он очень медленно, словно с трудом, перевел взгляд на Лену – и глаза засияли. Лена стиснула амулет, наклонилась, чтобы поцеловать его – просто так, не ради того, чтобы дать силу. Он слабо улыбнулся. Чуть-чуть.

Она не отходила от него несколько часов и сама видела, что лицо становится спокойнее, мягче, горячая рука стала теплой. Ариана поила его какими-то отварами регулярно, давала то несколько глотков одного, то несколько капель другого, покосившись на Лену, сделала перевязку. Лена не рискнула посмотреть, боялась не выдержать.

– Он гораздо лучше перенес перевязку, – шепнула Ариана. – Ты помогаешь.

 

* * *

Вставать он начал только через пару недель, слабый, как котенок, почти не держался на ногах. Хотел было дойти до дома сам – больше не было нужды оставаться в больничной палатке, Ариана сняла швы и признала раны заживающими, – но не сумел, посидел на каком-то крыльце и не смог встать, и эльфы, беззлобно подтрунивая, донесли его на руках. Огрызался он уже вполне по-своему, остроумно, весело, эльфы покатывались со смеху. Дома уже был готов пир – кухарка посла постаралась, стол ломился от вкусностей, а у шута уже проснулся волчий аппетит выздоравливающего, потому ел он за троих. И постоянно улыбался Лене, так, словно никого вокруг и не было, а остальные улыбались, умиленно поглядывая на них.

А дальше пошла текучка. Лена откармливала шута, отпаивала его отварами, которые делала сама, правда, под присмотром Арианы, выгуливала его по свежему воздуху (чему особенно радовался Гару – он обожал гулять в компании), и шут поправлялся на глазах. Беднягу Далина, который неправильно применил магию, отлучили от целительства под страхом изгнания, причем навсегда, и он принял это как должное. Вообще, это отличало эльфов: не страдая излишним милосердием, они очень реально смотрели на вещи, здраво оценивали свое поведение и свою вину и потому не подавали апелляций на приговор, хотя это не запрещалось: любое решение можно было оспорить. Более того, Далин приходил каяться и к шуту, готов был принять любую кару от него: шут охотно двинул его в лоб ладонью и велел целый год снабжать его медовыми пряниками. Пряники с тех пор не переводились. Лена бы не удивилась, узнав, что Далин делает их сам. Часто заходил Кайл. У них с шутом давно уже сложились приятельские отношения, но теперь Кайлу было мучительно стыдно за отца. Однажды, увидев шута без рубашки, он аж побледнел. Впрочем, Лена тоже бледнела: длинный шрам перечеркивал торс шута наискосок от бока до середины живота, да еще и узкий след от последнего удара был в области желудка. Смотреть было страшно, хотя шут усердно доказывал, что у него уже ничего не болит.

В общем, и правда, не болело. Он начал делать упражнения, в основном на гибкость. Лена пошутила: качаться надо, а он даже не понял, пришлось на словах объяснять, как можно качать пресс или отжиматься (сама-то Лена была на это не способна). Шуту идея понравилась, а за ним начал это проделывать и Маркус объясняя, что иначе он скоро растолстеет, как свинья в загоне. Прежде все тренировки у них основывались на махании учебными мечами. Правда, Лена и на это смотреть без ужаса не могла, потому что двигались они с какой-то противоестественной грацией и скоростью. Как в кино.

Навещал их и Лиасс. Наверное, это должно было льстить – как же, сам Владыка… Но не льстило. Не воспринимала Лена его как Владыку. Называла только по имени, и может, это было неслыханным хамством, потому что больше ни от кого она этого не слышала. Ариана иногда позволяла себе страшную вольность: говорила просто «отец», но обычно если рассказывала что-то о нем или о событиях, в которых он участвовал. Может быть, наедине это тоже звучало. Лена спрашивала у Арианы, не кажется ли эльфам ее нахальство чрезмерным, так Ариана только засмеялась. Любой эльф мог назвать Лиасса по имени и тому не пришло бы в голову счесть это дерзостью. Эльфы его не просто уважали – почти боготворили. Намек Лиасса был равносилен категорическому приказу. Именно потому он устранился от суда над Милитом и даже не присутствовал на нем, чтобы не мешать совету вынести решение. Родственные связи у эльфов роли не играли вообще никакой. К Ариане относились с почтением только потому, что она Ариана, а не дочь Лиасса. Милита любили, потому что он Милит, а не внук Владыки. То, что в эльфийской иерархии Милит стоял высоко, никак не было связано с его происхождением, а только с его талантами: потеряв магию, он не потерял организаторских способностей и умения мгновенно принимать решения. А совершив. по мнению эльфов, неоправдываемое преступление, Милит потерял все: влияние, друзей, уважение сына и матери… И родство с Владыкой ему тоже никак не помогло.

Вообще родственные связи у эльфов поддерживались не дальше внуков, привязанность Лиасса к Кайлу была скорее исключением, чем правилом. Лена находила это нормальным: не могли же эльфы любить всех своих потомков до черт знает какого колена… Как-то Лиасс говорил ей, что мать Арианы была его третьей женой. С первыми он не расставался: они умирали, и от них у него были дети, внуки и так далее – сколько же пра-пра у него могло накопиться за тысячу лет? А мать Арианы он любил так сильно, что не захотел жениться после ее смерти, хотя женского общества и не гнушался. Может быть, у него были и другие дети, но у эльфов отцом считался только муж, а если какой-то женщине приходило в голову родить в одиночестве, отца у ребенка не было. Правда, его охотно воспитывали деды, дяди, соседи и муж матери, если он имелся в наличии или появлялся потом. При весьма свободных нравах эльфы уважали семейные узы и тщательно исполняли родительские обязанности. И очень любили детей – это было особенно заметно. Если по какой-то причине женщина или мужчина не могли иметь детей, они не создавали семьи. Отсутствие детей было самым весомым доводом для развода. Но что особенно интересно: за год жизни рядом с эльфами, Лена не была свидетельницей ни одного семейного скандала. Ссорились мужчины, ругались женщины, дрались ребятишки, но если возникал конфликт в семье, муж и жена просто начинали разбираться – а дальше как раз вступала в силу реалистичный подход эльфов к пониманию вины. Это Лене очень нравилось. Эльфы вообще были достаточно уравновешенными и сдержанными, хотя, конечно, все бывало: даже красавицы-женщины пытались друг другу волосы повыдергивать, а мужчины могли устроить вульгарный мордобой.

Милита Лена видела всего пару раз за полтора месяца, мельком и издалека, за работой: раз он копал какую-то яму (Лена предположила, что выгребную), раз колол дрова. На строительстве не видела ни разу, хотя Милит был именно строителем. Он не бывал в палатке Лиасса или Арианы, собственно, нигде не бывал, и Лена, хотя думать о Милите ей не хотелось категорически, невольно вспоминала слова Маркуса: «Он сейчас вроде как отверженный».

Потом вдруг начались дожди. С утра исправно вставало солнце, аккуратно светило и грело весь день, а к вечеру собирались тучи, и дождь мог идти несколько часов. Просыпаясь ночью, Лена иногда долго лежала, слушая шелест дождя и ровное дыхание шута. Просто так. Для удовольствия. Эльфы радовались: вроде для урожая такая погода хороша, а сена уже накосили достаточно. Кстати, молодая картошка привела их в полнейший восторг, и молодые эльфы, кормившиеся из общего котла, требовали ее на каждый ужин, пересыпали огромным количеством зелени или заливали растительным маслом и ели так, что за ушами трещало.

Шут окреп, о его ранах напоминали только шрамы, а чувствовал он себя прекрасно. Лена знала. Так получилось, что его болезнь связала их еще сильнее. Шут тянулся к ней, как младенец тянется к матери, пользовался всякой возможностью оказаться рядом, прикоснуться, на худой конец, просто посмотреть. Это совершенно не мешало ему ночью вести себя вовсе не по-младенчески, хотя в отношении океана ничего не изменилось. Даже самой себе Лена боялась признаваться, что вульгарно счастлива.

Они ездили в лес. Лена собирала травы, причем уже достаточно уверенно, зная, какой листик сон-травы годится на лекарство, какой еще нет, а какой годится только на отраву, а шут нагружал две вместительные корзины грибами, отыскивая их, как собака зарытую косточку. Обратно ехали медленно, жалея лошадь, которая везла не только их двоих, но и те самые корзины, а километра за два до лагеря пожалели бедную животинку… а если честно, просто захотели пройтись. Гару описывал большие круги, изредка выныривая из травы и убеждаясь, что с обожаемой хозяйкой и прочей ее собственностью все в порядке, снова исчезал по своим собачьим делам. Вовсе не утомленная, но довольная уменьшением груза лошадь брела следом, даже ни разу не натянув повод, а Лена с шутом держались за руки, как дети, и даже не разговаривали. Им и так было хорошо. Так же не торопясь они шли через лагерь, который уже хотелось назвать городом, несмотря на все еще большое количество палаток, кивая в ответ на приветствия эльфов. Солнце уже висело низко. Здесь крыши не закрывали закатов, и всей этой красотой можно было чуть не из окна любоваться. За большим столом на площади ужинали молодые эльфы, смеялись, шутили. Лене все казалось, что они не говорят, а напевают.

Рука шута чуть сжалась. Лена проследила за его взглядом. К эльфийке, которая половником отмахивалась от пары ухажеров, подошел Милит. Эльфы что-то сказали, захохотали. Милит даже глаз не поднял. Лицо девушки как-то сразу стало холодным и надменным. Она выскребла из котла остатки супа, плюхнула в миску и резким движением протянула Милиту. Он взял, отошел в сторону, сел на землю и начал есть. Господи… Проходивший мимо парень забавы ради поддал ему ногой под локоть. Милит выронил миску, вскочил, гневно уставился на эльфа, а тот вроде бы даже удивленно что-то спросил, и Милит, стиснув зубы, кивнул, опустил голову, и так и стоял, слушая, что говорит ему парень. Шут потянул Лену в сторону, и ей не хватило сил сопротивляться. Радужного настроения как не бывало.

– Я все думаю, – проговорил шут тихо, – зачем он это сделал. Понимаешь, Лена, я… Я знаю, что не должен был ввязываться в драку, но я не мог его не вызвать. Иначе я потерял бы уважение к самому себе и…

– Я знаю. Я не понимаю ваших мужских игр, но Маркус так и говорил: эльфы считали, что у тебя выхода не было, что Милит тебя спровоцировал.

– Ну да. Зачем?

– Очень сложно?

– Очень, Лена. Знаешь, очень. Он не мог не понимать, что теряет всякую возможность привлечь твое внимание. Ну не дурак же он, знает, какая ты… Да и здешние женщины тоже… не оленихи, чтобы из-за них дрались. Ты видишь, что с ним стало? Он же терпит такое унижение… поверь, я знаю, что такое – быть униженным. А его унижают и при тебе. Лена, каков бы ни был Милит, он тебя любит. Почему он на это пошел? Кто знает, сколько времени пройдет, прежде чем они забудут? И забудут ли? А может, забудут, но привычка пинать его останется… Эльфы живут долго.

– А я и знать не хочу, зачем ему это понадобилось.

– А я хочу, – вздохнул шут. – Старая вредная привычка. Я всегда старался понять мотивы людей. Владыка вовсе отказывается о нем говорить, будто вычеркнул. Будто и нет Милита. Да ладно, черт с ним, не расстраивайся. Разберусь. Или нет. Неважно.

Но Лену уже зацепило, и она начала присматриваться. Расспрашивала Маркуса и Кариса, те, хоть неохотно, но отвечали. Милита не прогнали. Но он стал последним. От него действительно отвернулись все – семья, друзья, воины, которых он вел в бой. Ему давали самую грязную работу – действительно копать выгребные ямы и засыпать старые. Ел он, если оставалась еда. Правда, обычно она оставалась, хотя и немного. Мыться ему приходилось в реке. Ночевать под открытым небом. Протестовать он не имел права. Выбор у него вполне имелся, как раз по Лиассу: если его это не устраивало, он мог уйти, но уйти уже навсегда, потому что нынешняя ситуация могла со временем сгладиться, а вот если бы Милит сломался и ушел, назад его не приняли бы никогда. Дети швыряли в него мелкими камешками и комками грязи. Мужчины могли толкнуть, ударить, если им что-то не нравилось в его поведении. Характер у Милита был не по-эльфийски взрывной, так что перепадало ему часто, но ударить в ответ он не мог – пришлось бы уходить. Эльфы оказались изобретательно жестоки. Странно, что их так возмущали казни в Трехмирье.

 

* * *

Они с шутом, обнявшись, смотрели на дождь. На дождик. Теплый, ненавязчивый, мягкий. Хотелось даже погулять под ним, но потом пришлось бы мыть обувь, и Лена поленилась. Эльфы непременно окружали дома террасами, как в какой-нибудь Мексике, летними вечерами семьи обычно ужинали на них. Вот на такой террасе они и стояли и ничего странного в своем занятии не находили. А почему бы и не посмотреть на дождь? Откуда-то издалека доносилась песня менестреля, и под музыку дождя это было завораживающе красиво. В свете уличных фонарей посверкивали капельки… А чей-то резкий голос всю красоту испортил. Лена покосилась в ту сторону и увидела, как с террасы толчком, если не пинком, столкнули Милита. Он едва не упал, но даже не оглянулся, съежился – одежда на нем была совершенно мокрая, обхватил себя за плечи, отошел и сел у стены другого дома. Лена посмотрела на шута, встретилась с его крапчатым взглядом, и, взявшись за руки, они одновременно шагнули под дождь.

Милит дремал. Лицо у него было утомленное, бледное, очень заметен стал шрам на лбу. Лена осторожно коснулась его головы.

Господи, у него даже глаза потускнели.

– Вставай, что ли, – сказал шут, – пошли. Долго нам еще мокнуть?

Милит несколько секунд смотрел на них, потом встал и поплелся за ними. Что интересно, Маркус ничуть не удивился, исчез, притащил ведро теплой воды, заставил Милита раздеться.

– Переодеться не во что, – извинился шут, – уж больно здоровый ты вымахал. Ну ничего, в трусах до завтра походишь, одежда и высохнет. Наши с Маркусом штаны на тебя не налезут.

– Особенно твои, – поддакнул Маркус. – Твои вообще только на ребенка налезут, доходяга. Делиена, переоденься, у тебя платье промокло. Простудиться хочешь?

Лена послушно закрылась в своей комнате, стянула мокрое платье, постояла перед своим небогатым выбором и остановилась на подарке Арианы: юбке и белой блузе совершенно банального покроя – один в один мужская рубашка. Не зеленое же платье надевать в самом деле.

Волосы тоже намокли и, естественно, превратились в настоящую паклю. Ну почему эти эльфы такие везучие? Больше половины и вовсе кудрявые, а у остальных волосы хоть и прямые, но густющие… Лена, правда, и сама была не лысая, зато седая. Сейчас волосы у нее были уже самой обычной эльфийской длины – до лопаток. Поначалу Лена их пыталась как-то прибирать, а потом плюнула: не быть красавицей – ну и наплевать, у нее и так шут есть, а больше никого и не надо. Та же Ариана снабдила ее парой заколок и очень симпатичным и полезным украшением: толстой цепочкой такого своеобразного плетения, что она имела эффект резинки, Лена пропускала через нее волосы – было и удобно и довольно симпатично, и волосы не выдергивало, и шуту нравилось.

– Лена, иди ужинать. – позвал шут, – а то мы умрем, пока ты красоту наводишь. Или, скорее, все съедим. Тут рулет есть…

– Я вам съем пожалуй, – проворчала Лена, выходя. – Картошку вон ешьте.

– У нас не картошка, – хмыкнул Маркус, – у нас какая-то фигня, состава которой я определить не могу. Но запах… – Он приоткрыл крышку кастрюльки. Лена торопливо придвинула стульчик и села. Мужчины радостно захохотали.

«Фигня» (слово Маркус выучил от Лены) оказалась тушеной цветной капустой, которая в обилии росла по всем эльфийским огородам, а уж чье мясо туда было добавлено, Лена не знала. Кухарка посла охотно осваивала эльфийскую кухню, а эльфы охотно делились рецептами.

Милит был явно голоден, потому распоряжавшийся за столом Карис сразу наложил ему побольше, Маркус придвинул хлеб и сказал:

– Эк ты к смирению привык, даже глаз не поднимаешь.

– Привык, – пожал плечищами Милит. А ведь похудел, и сильно. Но глаза он поднял. Синие-синие.

– Лена, тебе какое вино?

Шут оживился:

– А что, есть выбор?

Маркус отодвинул кувшин:

– Для нее есть, а ты обойдешься. У нас еще «Дневная роса» осталась.

– Тогда ей, конечно, «Росу», она ее любит, а нам уж что есть. Карис, кинь в меня сыром. А вкусная штука. Сладкая.

– Ее с фасолью хорошо, – сказал Милит. – Стручковой. У вас здесь нет?

– Почему нет, очень даже есть. Карис, может, огородик на заднем дворе заведем?

– Заведем, заведем, а тебя вместо пугала выставлять будем. Ты весь-то сыр не слопай, я тоже хочу.

– От сыра толстеют, а ты у нас и так упитанный.

– Хватит лаяться, мне сыру дайте. И Делиене оставь, хапуга… Милит, у нас еще сметана есть роскошная, хочешь?

– Хочет, конечно. Травой таких коней не кормят.

– Овсом кормят.

– Эх, не ели вы каши из овсяных хлопьев…

– Лена, а что это такое? Правда, овсяных? Люди разве едят овес?

– А овсяное печенье вкуснее медовых пряников. Только оно не из овса, а из хлопьев. Не знаю, как их делают. Мне тоже сметаны дай. Да не миску, я на хлеб намажу.

– Сметану ложкой едят.

– Ложка в нее не лезет. Не могу же я ее есть ножом и вилкой.

– Карис, даже не проси, знаешь, какой ты от этой сметаны жирный будешь? Девушки не любят толстых, даже если они маги.

– Милит, а почему эльфы не бывают толстые?

– Обмен веществ не такой, как у вас.

– И лысые не бывают…

– Бедный Карис…

 

* * *

И так целый час. Напряженное лицо Милита постепенно расслаблялось, зато во взгляде зрело недоумение. В конце концов он сказал:

– Мне кажется, вы не понимаете, что делаете сейчас. Я должен объяснить.

– Ой, да молчи ты, – отмахнулся шут.

– Сложно понять, – фыркнул Маркус. – Надо полагать, мы отменяем приговор.

– Не ты. Они..

– Ты сиди и ешь, – посоветовал Карис. – И радуйся, что они люди, а не эльфы.

– Я должен…

– Заткнись, а? – попросила Лена. – Унижения паче гордости, да? Еще хочется жертвой походить?

– Аиллена!

– Тебе сказали – заткнись, значит, заткнись, – произнес Маркус уже серьезно. – Думаешь, они не понимают, что делают? Да знай они об этом раньше…

– Мог бы и сказать, – упрекнула Лена. Маркус удивился:

– Да? Я б и сказал. К зиме поближе, когда на улице очень уж холодно стало бы. Знаешь, за свои грехи надо платить. И он это, кажется, лучше тебя понимает.

– Давайте отношения выяснять пока не будем? – попросил шут. – Маркус, дай мне аллель. Я тут одну балладу старую вспомнил, она давно не в моде, а мне нравится. Милит, учти, без твоих комментариев я точно обойдусь, я знаю, что я не менестрель.

Не менестрель, он все равно пел хорошо. Пусть голос не отличался таким роскошным диапазоном, как у менестрелей, да и такой мощью тоже, может, и на аллели он играл любительски, а может, Лена была просто пристрастна, но слушать шута она любила. Он спел им пару баллад, а потом просто играл какие-то незатейливые мелодии, пока вдруг Карис не заметил, что Милит дремлет. Карис тут же громко начал собираться к себе, Милит встряхнулся и несколько ошалело огляделся, не сразу сообразив, где он, и уж конечно, Маркус и шут не отказали себе в удовольствии поиронизировать на эту тему.

Проблема возникла почти сразу: кровать шута, в которой он и спал-то только когда был еще совсем уж слаб, Милиту не подходила по росту. Милит, правда, проблемы не понял: по росту ему хорошо подходил пол. Так и сделали. Кровать сложили и убрали за дверь, а матрац (тоже коротковатый) раскатали по полу.

Лена пробежалась по дождику до туалета, слава богу, был он совсем рядом. Не хотелось ей пользоваться ночным горшком – самым обыкновенным, с ручкой и крышкой! Она бы, может, и пользовалась, будь она в комнате одна, а вот в присутствии шута – ни за что. Он, кстати, тоже, если поднимался ночью, то выходил во двор, вот хватало его энергии дойти до места или только свернуть за угол, уж другой вопрос. Когда она вернулась, Милит крепко спал, Маркус сонно пробормотал: «Спокойной ночи», а шут в одних штанах стоял в ее комнате у окна и смотрел на дождь.

– Я спросил у него. Не хочет говорить.

– У всех есть свои секреты.

– Тебе не кажется, что этот секрет имеет к нам непосредственное отношение? – хмыкнул шут и почесал шрам. – Я, конечно, расспрашивать не стал. Может, он скажет тебе.

– Не хочу говорить об этом.

– Не будем, – легко согласился шут. – Какие у тебя волосы сегодня красивые… Им идет дождь, наверное. Не возражай, пожалуйста. Ты опять забыла, что я могу говорить только правду, и ничего, кроме нее? – Он положил руки ей на плечи и тихо сказал: – Я люблю тебя. Ты – моя жизнь. Мне есть, ради чего жить.

Лена глупо хихикнула:

– А тебе не кажется, что какая-то уж очень мелкая цель в жизни: заботиться о женщине?

– Нет, – удивился он, – почему мелкая? И разве ты обычная женщина?

– Абсолютно! – с удовольствием сказала Лена. – Это даже Странница подтвердила – мы как раз настолько обычные, настолько усредненные, что именно поэтому нам дано право решать, как жить тому или другому миру.

Шут пожал плечами.

– Да мне на Странницу плевать… если не сказать грубее. Ты свою… усредненность тут уже пару раз так хорошо доказывала… Впрочем, если тебе нравится в это верить – почему нет?

– Маркус начал наше знакомство с того, что объяснил мне, какая я незаметная и вообще.

– С тех пор целый год прошел. Он тебя принял за Странницу, но сейчас-то он так как не считает. Лена, ты можешь думать о себе все, что угодно. Но ведь и мы можем думать все, что угодно, правда? Ты судишь по тому, как привыкла, как тебе какая-то самоуверенная тетка сказала, по тому, что думаешь. в конце концов. А остальные – по тому, что ты делаешь. А я тебя просто люблю. Нет. Не просто. Гораздо больше, чем просто. Не спрашивай почему. Я все равно не знаю. Зато знаю, о чем ты думаешь. Лена заинтересовалась, и он прошептал: – О Милите. О том, что он может ночью проснуться, понять, где я и что мы делаем. И это будет для него отдельным наказанием. Ну вот, ты краснеешь, значит, я угадал…

 

* * *

Увидев утром, что Милит выходит из их дома, да не один, а с Леной и ее свитой, эльфы удивились, но приняли как должное. Значит, Светлой так зачем-то надо. И уже в обед они подвинулись, чтобы освободить Милиту место за столом, а через пару дней, закончив со своей прежней работой, он уже снова строил дом, с ним уже разговаривали, хотя Лена не сказала бы, чтоб очень дружески, и уж точно никто не пинал его и не толкал. Ариана покачала головой: «Я не могу простить его так быстро». Лиасс ничего не заметил. Демонстративно. Лена не рискнула у него спрашивать, но пообещала себе обязательно это сделать. Когда-нибудь. Лиасс у эльфов был вознесен на божничку, но для Милита он был вообще всем. И Лена видела, что как раз отношение Лиасса ранит его больнее всего. Она ловила надежду в синем взгляде, когда он смотрел на проходящего мимо Владыку, но Лиасс его в упор не видел, и надежда гасла. И в то же время Милит был… удовлетворен. Именно так. Словно он сделал то, чего долго добивался.

Стало заметно прохладнее, погода была восхитительная. Здесь сентябрь был сплошным бабьим летом, да и октябрь тоже, по-настоящему осень подступала только в середине ноября, а зима начиналась. как ей и положено, строго в декабре. Эльфы вовсю вкалывали на полях, собирая свой первый урожай на этой земле. Даже без будущей ярмарки голод им не грозил, потому что урожай был отменный – Лиасс был очень доволен. Овощи перли и крепчали, что местные, что те, которые принесли с собой эльфы, а один то ли овощ, то ли фрукт, смутно похожий на очень мясистую помидорину солнечного цвета, чрезвычайно понравился Лене своей универсальностью: его можно было есть сырым, вареным, жареным, соленым – и все вариации были вкусными. За лето эльфы оборудовали рудник и уже начали добывать высокосортное серебро: первый слиточек подарили Лене, второй – королеве. Лена отдала свой ювелиру, а уж что он там из него делал, она пока не знала.

Когда они все успевали, невозможно было понять. Лена иногда вспоминала свой институт. Очень уж сильно опаздывать у них было не принято, так что к половине десятого народ исправно сидел на своих местах: девчонки красились, мужчины досматривали сны, в половине одиннадцатого массово пили чай, в час разбредались на обед, в четыре снова пили чай, в шесть кабинеты уже пустовали. Откровенных бездельников у них вроде не было, точнее, Лена так думала, пока не посмотрела на эльфов. Кайл, правда, уверял ее, что это не так уж для них и типично, вот когда жизнь войдет в норму, они и работать будут не по четырнадцать часов, но ведь еще не для всех построены дома, фермеры тоже не везде еще обустроились, а женщинам и детям не стоит зимовать в палатках, да и нельзя же зависеть от того, что привезут на ярмарку торговцы, стоит обеспечивать себя самим.

Лене делать было особенно нечего, разве что путаться под ногами у Арианы. Ариана, правда, на огороде не горбатилась и еду для молодежи не варила, зато постоянно занималась составлением лекарств и лечением немногих больных. Лене было доверено сортировать высушенные травы. Такая работа была как раз по ней: размеренная, спокойная и требующая усидчивости. Ариана поначалу контролировала, потом перестала, и Лена собой даже загордилась. Они много разговаривали – и о своем, о женском, причем откровенность эльфийки Лену все еще пугала, а Ариану забавляла застенчивость Лены, которая ну никак не могла себя заставить обсуждать, например, особо интимные ласки шута. И о прошлом. Ариана спокойно говорила о том, что Лену заставляло сдерживать слезы: о смерти мужа, об изнасиловании, о казни брата. И о будущем – тут фантазировали обе. И о Трехмирье.

Вот под влиянием этих разговоров у Лены и начало свербеть под ложечкой. Ей хотелось посмотреть, что стало с Трехмирьем. Попробовать разнюхать, нет ли где партизанских отрядов чудом уцелевших эльфов. Ведь удалось ей попасть точно на место казни Милита. Почему бы не попробовать?

Советоваться ни с кем, особенно с эльфами, она не собиралась. Наверное, просто понимала, что любой станет ее отговаривать. Их фатализм и вытекающая из него безжалостность Лене не нравились, потому она старалась лишний раз не провоцировать. Вопрос был только в том, кого взять с собой: Кариса или Маркуса – и как убедить шута, что ему там точно делать нечего. Беспокойство становилось все сильнее, уже не только шут чувствовал, но и замечал Маркус, замечала Ариана, обратил внимание и Лиасс, и Лена с трудом от них отвертелась: а не хочу об этом говорить – и все, мое, Светлое, дело. Подействовало. Лиасс только поклонился слегка, но наверняка приставил к ней кучу шпионов. А уходить можно из любой точки. Хоть из собственной кровати.

Маркусу она просто все рассказала. У него тут же вспыхнули глаза.

– Шута брать нельзя. Но уговорить его точно не удастся.

– А если мы сбежим? Оставим записку.

– Когда ты в тот раз сбежала, он чуть не свихнулся – связь оборвалась, он тебя не чувствовал.

– Во-первых, сейчас, может, и почувствует. Маркус, у нас связь, по-моему, весьма усилилась. Во-вторых, он будет знать, где я и что ты со мной. В-третьих, этот амулет дает Лиассу возможность знать, что со мной все в порядке. Мы постараемся побыстрее вернуться… хотя время по-другому течет. Вдруг мы вернемся через сто лет.

Маркус захохотал:

– Сколько ходил, такого не бывало. Самое большое пара месяцев разницы. Правда, шут за пару месяцев свихнется и перережет половину эльфов.

– Почему перережет-то?

– Потому что ты не за Трехмирье волнуешься, а за них. Милиту уж точно несдобровать. Ладно-ладно, шучу я! Я вижу, тебе неймется. Ну давай сходим… А ты уверена, что сможешь меня провести?

– Нет, конечно. Откуда я могу быть уверена, если у меня совершенно случайно все получается. Но попробовать-то можно.

Маркус сбегал к Карису. Того не оказалось на месте, и Проводник стащил у него лист бумаги и перо с чернильницей.

– Ну, пиши.

– А ты не умеешь?

– Умею, – обиделся Маркус.

– Вот и пиши, потому что я не умею. Понимаешь, когда я ваши буквы вижу, я понимаю, что написано, но не читаю. И уж точно не смогу написать. Пиши. «Рош, мы с Маркусом в Трехмирье, постараемся скоро вернуться».

– И все? – спросил Маркус, ровно и быстро выводя странные значочки. – Я не уверен, что «Рош» пишется именно так. Есть два варианта, но мне кажется, что у него древнее имя. Ладно, он поймет. А что-нибудь вроде «люблю, целую»?

Лена оттеснила его от стола и добавила по-русски: «Люблю. Лена». Маркус с интересом рассматривал ее почерк.

– Так у вас пишут?

– У нас так по-разному пишут, что ты даже не поверишь. Но в моей стране – так.

Они оставили записку на кровати, быстро собрались… Собственно, Маркус просто прицепил меч и накинул Лене на плечи плащ – она уже была в черном платье Странницы.

Она чувствовала себя как-то очень странно. Дикое возбуждение в сочетании со столь же диким беспокойством. Невнятные желания. Смутные мысли. Точнее, обрывки мыслей, связной не было ни одной. Скорее всего, ничего не получится, ну так попытка не пытка. Она не пыталась представить себе конечной точки маршрута, потому что уж точно ее не знала, даже не думала о Трехмирье, а просто схватила Маркуса за руку и сделала шаг. Шаг.

– Ох, черт… – тупо озираясь, пробормотал Маркус. – Так просто… Всего шаг… Никаких границ… Поверишь, я ничего не почувствовал. Вообще…

Они были в густом лесу, в горах, таких огромных, что Лене стало страшновато. Деревья были незнакомые, какие-то жуткие гибриды сосны и дуба, огромные, стволы в три обхвата, листья размером с детский зонтик, огромные корни, но не узловатые, а полированные и даже блестящие. Лена сняла плащ, хотя было холодно, Маркус попытался снова его набросить, но она покачала головой.

– А если тут и правда есть эльфы? Ты уверен, что они сначала спросят и только потом выстрелят?

Он ловко свернул плащ, связал и перебросил через плечо – как скатку, потом подал Лене руку. Шли они совсем недолго. Час, может быть, полтора. Правда, дорога вела все время вверх, и, хотя она была ровная, Лена выдохлась. Маркус скинул плащ на землю, наклонился, чтоб расстелить, да так и замер. потому что рядом с его рукой в опавшие листья вонзилась стрела.

– Не стреляй, эльф! – крикнула Лена. Ясный голос поинтересовался:

– А почему?

– Не стреляй в нас. Мы пришли помочь.

– Если бы я стрелял в вас, то я и попал бы в вас. Уходите.

– Ты Светлую не видишь, что ли? – не разгибаясь и вообще не шевелясь, спросил Маркус. После паузы голос ответил:

– Ну, вижу. Зачем ты пришла, Делен? Посмотреть на последних эльфов?

– Помочь последним эльфам.

– Светлые не помогают, Делен. Если хочешь пройти, иди, тебе я не стану препятствовать.

– Ты боишься одного человека? Он даже не маг.

– Вижу, что не маг. Тебе спокойнее, когда он рядом? Ну, пусть идет. Один неверный жест – и ты останешься без спутника, Светлая.

– Я могу и оружие снять, – осторожно выпрямляясь, сообщил Маркус.

– Стрела все равно быстрее меча. Оставь. Я же здесь не один. Ступайте по ущелью. Только без глупостей, человек.

Еще час они поднимались по тесному ущелью, все круче уходящему вверх. У Лены уже ноги не шли. Было холодно, и Маркус заставил ее надеть плащ. Сопровождал их кто-то или нет, Лена даже не пыталась узнать, а Маркус осматривался, хотя и безуспешно.

– Это ущелье и один человек может защищать, – сказал он. – Грамотно. Пара ловушек – и ни одна армия не пройдет. Молодцы эльфы.

– Это похвала?

Лена с трудом удержала взвизг, потому что эльф возник из ниоткуда. Маркус тоже подпрыгнул и невольно шагнул вперед, закрывая собой Лену. У его ног немедленно в землю воткнулась стрела.

– Дальше, наверное, не стоит. Приветствую тебя, Делен.

– Владыка Лиасс называет меня Аилленой.

– Владыка? – подался к ней эльф. – Владыка жив? Где он, Светлая?

– Владыка жив. И с ним сорок четыре тысячи эльфов.

– Сорок четыре тысячи и еще один, – уточнил Маркус, – сегодня утром Тили родила сына.

Эльф посмотрел на него растерянно, потом перевел взгляд на Лену. Он был, естественно, высокий и, наверное, красивый, но худой и измученный, как большинство эльфов год назад. Как Милит, которого она втащила в свой мир за минуты до смерти. Под глазами были черные круги. Просто черные. От этого светло-голубые в темную крапинку глаза казались еще светлее и еще больше. Волосы, наверное, когда-то были золотистыми, а сейчас потускнели. Даже лицо у него было желто-серое.

– Владыка жив, – прошептал он. – Великие драконы, Владыка жив…

– Остальные сорок с лишним тысяч тебя не интересуют? – обнаглел Маркус. – Ты к ним присоединиться не хочешь? С Владыкой поздороваться? С Милитом?

– И Милит? Милит тоже жив? Делен…

– Аиллена, – строго поправил Маркус. – Сказано же: Владыка зовет ее Аилленой.

Эльф помолчал.

– Иди за мной. И осторожно. Постарайся след в след, человек. Тебя я понесу, Светлая, ты можешь не заметить ловушек.

Лена и рта открыть не успела, как он подхватил ее на руки и зашагал в году, легко, словно и не тащил ее черт знает сколько килограммов. Пойти своими ногами ей довелось не раньше, чем через полчаса, и то эльф все время поддерживал ее под руку.

Это жилище, скорее, стоило назвать шалашом, хотя довольно просторным. Человек для троих, не больше. Хижина, сплетенная из веток и ветками же покрытая. Никакой мебели, если не считать пня в середине (естественного происхождения), пары чурбачков и брошенных в углу одеял. У Лены защемило сердце.

– Подождите, – попросил эльф. – Я сейчас.

Лена села на чурбачок, Маркус плюхнулся на второй. Вид у него был ошеломленный.

– Как плохо-то…

Эльф вернулся очень скоро, принес кувшин с холодной водой, которая показалась Лене лучше самого замечательного вина. Пока пил Маркус, в хижину вошли еще двое: сильно хромавший юноша и девочка-подросток.

– Скажи им, что Владыка жив, – попросил эльф. – Ведь Светлые не могут обманывать?

– Еще как могут, – усмехнулась Лена, – но Владыка был жив два часа назад. Могу поклясться чем угодно. Чем хотите.

Эльф наклонился к девочке, что-то заговорил на своем языке. Длинные спутанные волосы упали ему на лицо, и он раздраженно отвел их рукой. У него не было правого уха.

– Гарвин?

Он оглянулся.

– Ты Гарвин, сын Лиасса и брат Арианы?

Юноша смотрел на нее во все глаза. Девочка закрыла руками лицо и пошатнулась. Маркус вскочил, но эльф остановил его:

– Нет, не стоит человеку ее трогать. Светлая… Откуда…

– Я не понял, вы хотите к Лиассу присоединиться или предпочитаете тут сидеть? – спросил Маркус. – Когда мы шли сюда, я видел людей. И много. Нас не тронули, потому что разглядели Светлую. Они не вас там высиживают? А вы даже охраны не оставили? Вас ведь всего трое?

– Теперь трое. Было пятеро. Один умер от ран. Второго недавно достал маг людей.

– А сколько убили вы?

Эльф крайне неприятно улыбнулся.

– Много больше, Светлая.

Раздался пронзительный звук.

– Атака, – вздохнул юноша. – Я на скалу, Гарвин?

– Ты со мной, – отрезала Лена. – Если я кого-то из вас здесь оставлю, Лиасс меня не поймет.

В том, что она сможет увести всех, Лена уверена не была. Она вообще ни в чем не была уверена. Трое эльфов, усталых, голодных, и Маркус. Нужен ли контакт с ней? Одной рукой Маркуса, второй эльфа… Милита тогда тащил Карис, а она тащила Кариса. Ну, девочку может взять на руки эльф, а Маркус, что, второго? А у нее раз – и не получится… Это будет вообще классно.

Вряд ли ей удастся остановить атаку. Просто сомнут. Чихать озверелой толпе на Светлых. То есть толпа просто не увидит Светлой, а тетку в черном платье затопчет и не заметит. Эффектные жесты два раза не срабатывают.

– Ты не сможешь увести всех, – пожал плечами эльф. – Обязательно, чтобы ты держала за руку. И я не уверен, что должен отсюда уходить.

– Я уверена! А я держала за руку одного человека, который почти нес на себе эльфа, – парировала Лена. – Вот сейчас ты возьмешь на руки девочку, а Проводник – твоего друга… и попробуем. Что мы теряем?

Эльф расхохотался.

– Мы – уж точно ничего. Еще одной зимы нам не пережить. Виана, мне нужно взять тебя на руки, слышала? – Девочка отчаянно замотала головой, и он добавил: – Может быть, тогда нам больше не придется воевать.

Юноша оказался с юмором. Он подхромал к Маркусу и протянул к нему руки, как ребенок матери. «Иди ко мне, деточка», – поддержал Маркус, едва достававший макушкой эльфу до уха. Снаружи раздался мощный грохот. Гарвин вздрогнул – или сработала ловушка, или нечто, уничтожившее эту ловушку, поэтому он больше не раздумывал: схватил девочку поперек туловища и протянул вторую руку Лене, Лена вцепилась в руку Маркуса, и они шагнули прямо в снег…

– Однако… – пробормотал Маркус. Лена так и села в сугроб. Столько снега наметало никак не раньше середины декабря, и ошарашенное лицо Маркуса это подтверждало. Ушли они в середине сентября. Три месяца? Если шут ее убьет, то будет совершенно прав. Она даже сопротивляться не станет. Только прощения просить.

Маркус бросил юношу, которого крепко обнимал за талию, и бросился к Лене.

– Ну что ты, Делиена… Ну… Все нормально, мы вернулись, мы в Сайбе, в нескольких милях от лагеря, вон посмотри на горизонте гора? Ее видно с нашего заднего двора.

– Так долго… – беспомощно произнесла Лена. – Он нас убьет.

– Меня – точно, – согласился Маркус, – а тебя только поколотит. Но как следует. Должен же мужик тебя хоть раз поколотить. Вставай. Ну, вставай же. Не сиди на снегу, ты же плохо переносишь холод…

Вот тут Лена холод и почувствовала. Голыми ногами в туфлях. Мужчины были хотя бы в штанах, а девочка-то… Лена откинула полу плаща:

– Иди сюда, Виана, вдвоем нам теплее будет.

Девочка доверчиво к ней подошла. Из-под недлинной и основательно рваной юбки у ее виднелись сапожки. И то здорово. Она была в мужской куртке, пусть и не особенно толстой, но под плащом все же ничего.

– Веди, Маркус.

– Сейчас, погоди, – решительно раздеваясь, сказал Маркус. – Ты босиком идти решила?

Он снял с себя рубашку, поспешно натянул куртку и соорудил из рубашки этакие онучи для Лены, обмотав ей ноги почти до колен. Вместе с туфлями. И только потом выбрал направление.

Через два часа она совершенно выбилась из сил, ног уже попросту не чувствовала. Как-то не доводилось раньше бродить по снегу, одетой для теплого сентября. Девочка жалась к ней, но от холода не дрожала, все-таки эльфы, даже маленькие, были куда более морозостойкими, чем Лена. Коренная сибирячка. Тьфу. Она даже не очень сопротивлялась, когда Гарвин взял ее на руки. Маркус шел первым, прокладывая тропинку в рыхлом снегу, следом шла девочка, потом Гарвин, а хромой юноша завершал процессию.

Увидев дымок, Маркус решительно свернул, и довольно скоро они увидели ферму: недостроенный дом и легкие хозяйственные постройки. Приняли их… такого восторга Лена никогда в жизни не видела. Большая семья эльфов, а может, и не одна, чуть не плясала вокруг них. Лене растирали ноги и руки, укутывали одеялом и поили горячим чаем – и все это одновременно, то же самое проделывали с девочкой – но только женщины. Боже мой, неужели бедного ребенка… Лена чуть не расплакалась, и забота немедленно утроилась.

Эльфы были, естественно, фермерами. Почти все время летом они проводили в поле, поэтому дом достроить не успели, но сложили печку и спали вповалку в единственной готовой комнате, постепенно доделывая остальное, до весны собирались закончить: а что еще делать зимой на ферме? Урожаем были очень довольны: для первого – просто замечательный, земля хорошая, лес рядом, уж голод точно не грозит. На плите уже что-то шкворчало и шипело, и Гарвин с юношей невольно сглатывали слюну. Маркусу уже нашли рубашку, девочку переодели в толстое зимнее платье дочки хозяев, накрывали на стол. В комнате было тесно, шумно, а Гарвин, предоставив юноше возможность отвечать на вопросы, молча смотрел на Лену. Очень-очень странным взглядом. Потом пересел к ней поближе, и эльфы, прихватив Маркуса, переместились поближе к печке, создав им некую иллюзию уединения.

– Что ты сделала с нами, Светлая?

– Я просто привела вас в другой мир. К Лиассу и тем, кто выжил. Может, он лучше тебе сам все объяснит, а? Исходя из вашей мифологии и святой веры в меня?

Эльф усмехнулся. Ага, хоть один, похоже, есть нормальный лишенный той самой святой веры… Интересно, а он знал о роли Лены в жизни Лиасса? Так сказать, личной роли в личной жизни? Ей казалось, что об этом сообщалось не только агентством ОБС, но и вполне официально. Глашатаи на площадях вострубили. Объявления на стенах развешивали. Красочные. Хорошо, если без иллюстраций, с них бы сталось.

Гарвина позвал хромой юноша, и он, слегка поклонившись, отошел. Лена ощущала что странное и крайне неприятное. Росло беспокойство. Она прислонилась к стене и закрыла глаза, чтоб никто не приставал. Что-то случилось? На вид все было спокойно, эльфы неподдельно радовались, сразу же после их появления послали в лагерь самого шустрого юношу, да еще на лыжах – мигом добежит. Мигом – это за часок. Или за два. Впрочем, часок уже прошел. Потом… потом Лиасс не должен мелочиться: как миленький проход откроет, а не Лиасс, так кто-то другой, на небольшие расстояния, да в знакомые места маги переходят без особых усилий, вызывая отчаянную зависть людей. Кайл как-то говорил, что умение открывать проход зависит не столько от силы мага, сколько от его умений, вот сам Кайл, хотя достаточно силен, не умеет, и его даже не учат – не дозрел, наверное… Но там и опытных до фига и больше… Главное, чтоб гонец добрался. Что ж такое? Если б что-то страшное, эльфы не выглядели бы такими веселыми…

Ее позвали к столу. Есть хотелось. Ну еще бы, по местному летосчислению три месяца не ела… Шкворчала, оказывается, жареная картошка, а шипело нечто вроде оладий, гибрид булочек и лепешек из теста на основе простокваши. Ей что-то говорили, она даже что-то отвечала, пока Маркус наконец не спросил прямо:

– Да что с тобой, Делиена? Ты сама не своя.

Он сидел рядом, спросил тихонько, но по странному стечению обстоятельств все замолчали именно в тот момент, когда Лена, тоже негромко, но очень отчетливо произнесла:

– Что-то не так.

И стало еще тише. Она огляделась. Эльфы не то чтоб прятали глаза – им уж никак не была свойственна застенчивость, и скромник Кайл среди людей запросто сошел бы за молодого нахала, но вот встретиться взглядом с кем-то, кроме Гарвина, не получилось. Подобрался Маркус. Лена повторила:

– Что-то не так. Что не так, эльфы?

Решилась хозяйка – этакая томная голливудская блондинка:

– Мы все равно точно ничего не знаем, Светлая. Пусть тебе лучше расскажет Владыка.

Лена начала впадать в панику, и тут, как водится, очень вовремя появился Лиасс. Распахнулась входная дверь (как они ухитряются делать двери, которые так плотно прилегают к косякам, что не нуждаются в запорах?), по-родаговски стремительно вошел Владыка выдернул Лену из-за стола, покрутил, убедился, что руки-ноги у нее на месте, и прижал к себе.

– Еще одна такая выходка, и я начну сомневаться в твоей разумности, Аиллена.

– Я ему пополнение привела, а он еще и недоволен, – пробурчала Лена в синюю куртку. Лиасс погладил ее по полосам, отстранился и поцеловал в щеку.

– Я знал, что с тобой все в порядке, однако тебя не было слишком долго.

– Мы там всего несколько часов пробыли, – заоправдывался Маркус. Лиасс повернулся.

– Здравствуй, Проводник. Ну, кого вы привели?

Вот ради этого стоило и рисковать, и лезть в гору, и гулять босиком по снегу – чтобы увидеть взгляд отца, каким он смотрит на сына, в смерти которого был уверен. Мужчины обнялись. Лена впервые видела это в исполнении Владыки. Светлые глаза Гарвина тоже сияли. Эх, если б еще девочка оказалась дочкой Милита, да много чудес подряд не бывает даже в мире меча и магии. Она оказалась дочерью ткача из отдаленного поселения. Юноша был гончаром.

Конечно, Лиасс забрал всех в лагерь, не забыв поблагодарить гонца за скорость. В его палатке было довольно тепло, однако желания раздеваться не возникло. Лиасс заставил ее забраться с ногами на кровать, передал девочку эльфийкам, рассадил остальных и велел принести теплую одежду.

– Гарвин, я не сомневался в твоей смерти.

– Легко ты меня похоронил, отец.

– Мне говорили, что ты применил огненный смерч небывалой мощи, и после этого тебя уже никто не видел.

– Я потерял сознание, – пожал плечами Гарвин. – Да подстрелили еще для полноты ощущений. Когда пришел в себя… в общем, вокруг были уже только люди.

– Именно потому я и считал тебя погибшим.

– На кресте? Нет, Владыка, мне повезло. Сумел пройти мимо них, добрался до гор… По дороге встретил Паира и Виану. Девочку…

– Я понял. Гарвин, как ты справлялся целый год без магии?

– Без магии? Почему это? – усмехнулся эльф. Лиасс присмотрелся и самым натуральным образом ахнул:

– Гарвин, я знаю твои возможности, такой огненный смерч, может, не выжег бы тебя, но должен был обессилить на много лет, ведь ты применил не первое и не единственное заклинание за эту войну.

Ворвались Ариана и Кайл. Переждав серию объятий и поцелуев, Лиасс продолжил:

– Как тебе удалось? Неужели тебе повезло, как мне?

Гарвин скользнул взглядом по Лене. Ей стало неприятно, будто насекомое проползло..

– Нет, не так. Хотя Странницу там я встречал. Уж не знаю, каким чудом я удержался от того, чтобы убить ее.

– Ого, – не выдержал Маркус.

– Она прокляла мой мир, Проводник, – пожал плечами эльф, – так что миру терять было уже совершенно нечего. А мне и подавно. Но она так испугалась, что мне стало гадко… Прости, Светлая, но она совсем не такая, как ты.

Все-таки проклятие Странницы. Лена хотела узнать, что там с Трехмирьем в принципе, но как-то очень уж в нужное место попала, да и время хорошо выбрала. Лиасс выжидательно смотрел на сына. Эльф помолчал, но все же сказал:

– Есть еще один способ восстановить утерянную магию, Владыка, и мне он был по силам… и по умениям.

Потрясенную Ариану Лене видеть еще не доводилось. Милит еще не прощен? Или мается под дверью в надежде хоть одним глазком увидеть дядюшку? О Гарвине он отзывался с нескрываемым восторгом. Кайл удивленно посмотрел на Гарвина. Наверное, у него не было ни сил, ни умений, ни даже знаний о некоем способе возвращения магии. А как с этим у Милита?

– Я могу узнать, что это за способ?

– Конечно, Аиллена, – снова неприятно усмехнулся эльф, – именно потому я и не хотел уходить из Трехмирья. Владыка вон понимает… Видишь ли, Светлая, умелый и опытный маг может отнять силу у другого мага. Очень немилосердным способом. Мне попадались маги людей, и с каждым я становился все сильнее. Мне нужна была магия. Моя война не кончилась. И сейчас я даже не такой, каким был до войны.

– А почему так потрясена Ариана? А я так даже не удивляюсь, что ты не только убивал встреченных магов, но и забирал их силу…

– Потому что убивать можно по-разному, – перебил эльф.

– И об этом я тоже догадываюсь.

– Потому что это некромантия, Аиллена, – тихо объяснил Лиасс. – Некромантия дает силы, и много, но обязательно забирает… что-то другое. Если тебе понятнее, это темная магия. Магия уничтожения и разрушения. Запретная магия.

– Мне и не нужна была другая.

Лиасс положил руку ему на колено.

– Здесь нет войны, Гарвин, и тебе придется к этому привыкать, Здесь есть люди, и тебе придется их уважать. И тебе придется принести истинную клятву здешнему королю, потому что он дал нам эту землю… И он достойный человек.

– Хорошо, – ничуть не возмутился Гарвин. – Раз ты говоришь, что это нужно, я это сделаю. Хоть сейчас. Людей, правда, мне лучше пока не видеть, ну ничего, посижу взаперти, хоть отъемся… как тут с этим, нормально? – Он помолчал и добавил: – Только ведь моя истинная клятва не будет иметь той силы, на которую ты рассчитываешь. Надо придумать кто-то другое. Может, клятва крови?

– Придумаем. И прости, тебе придется побыть под присмотром. Лучше, если под моим.

– Вот это – с удовольствием, отец, – улыбнулся Гарвин.

– Как Трехмирье?

– Умирает, – пожал плечами эльф. – Весной из океана пришла волна, которая смыла половину южного побережья. Трупы никто не убирал, и начались болезни. Землетрясение уничтожило восточную столицу и три сотни тысяч человек вместе с ней. Ну и я поучаствовал по мере сил… Я вызвал черный мор, а так как в стране разброд, то вряд ли маги с ним справятся так легко, как могли бы. Ну, а если по дороге попадались озера, я делал воду ядом. Не говоря уж о колодцах.

– Ты ничего не слышал о моей сестре? – робко спросил Кайл.

– Слышал, – помрачнел Гарвин. – Ее казнили, Кайл. Мне жаль, Ариана. Она была славной девочкой. Милит? Аиллена говорила, что он тоже жив?

– Позови его, Кайл, – неохотно сказал Лиасс. Милит держался весьма скромно, но все ж поживее, чем три месяца назад. Лиасс начал его замечать, и то слава богу. Еще одна серия объятий.

– Где шут, Лиасс? – спросила Лена. Эльфы переглянулись, и Лена почувствовала, что бледнеет. Лиасс тут же оказался рядом с ней.

– Он жив. Прислушайся к себе. Ты бы узнала о его смерти, поверь мне. Вашу связь не разорвала даже граница между мирами. Он перестал тебя чувствовать, но знал, что ты жива.

– Где шут, Лиасс?

– Он ушел.

– Куда ушел? – опешил Маркус. – Зачем?

– Если бы мы знали, куда он ушел, мы бы его нашли, – вздохнул Лиасс. – А он просто исчез, и только следующей ночью Карис подумал, что он ушел. Последний раз его видели, когда он уходил из лагеря к реке. Переправился на тот берег…

– Надо его искать.

– Мы искали, Аиллена.

– Вы не искали его дальше своих земель. А мы с Маркусом поищем.

– Делиена, – замялся Маркус, – Сайбия велика, а шут хитер и неприметен. Если он не хочет, чтобы его нашли, его не найдут. И мы не найдем.

– Но почему?

Лиасс опустил голову, и за него ответил Милит:

– В лагере была Светлая. Далин видел, что она разговаривала с полукровкой. Что она сказала, он не слышал, но полукровка выглядел неважно. А через два дня он ушел.

Лена закрыла глаза. Мир остановился.

 

* * *

Одну ее оставляли только в ее комнате, но при этом Маркус непременно сидел у себя и носа не высовывал, зато периодически проверял, не исчезла ли Лена. Ну а если б исчезла, что бы он делал? Ринулся в другой мир? А в какой? Если он понимал, что бесполезно искать конкретного человека в конкретной стране, то каким образом он рассчитывал отыскать Странницу?

Впрочем, никак и ни на что он не рассчитывал, просто беспокоился. Все он понимал. Может, даже больше, чем сама Лена. О, Лена вполне понимала Гарвина, готового убить Светлую, – попадись ей собеседница шута, той бы мало не показалось, и наплевать, что мир рухнет. Что, кстати, еще спорно. Да и какое значение имеет мир, если шут ушел…

Пришла. Нейтрально-ласково улыбалась, глядя, как играют дети, смеются женщины, работают мужчины. Благословляла. Желала удачи. Расспрашивала. Интересовалась. А эльфы вежливо отвечали, соблюдали правила, кланялись и через минуту забывали о ней: ведь у них была своя, персональная Светлая, своя Аиллена, подарившая жизнь не только Владыке, но и всему народу – ну было у них такое заблуждение, и ничего с ним Лена поделать не могла. В общем, блажен кто верует. Была Странница та же самая или какая-то другая – все равно. Убеждения у них были явно одинаковые, раз та, первая, сразу решила просветить Лену насчет неписаных законов Странниц: так, мол, надо, а так не надо, положено тебе ходить десятилетиями и наблюдать – ходи и наблюдай, а все мужчины – сволочи, спи с ними на здоровье, но помни, что не ты им нужна, а только твоя сила… Равновесие соблюдай. Странница должна странствовать а не на месте сидеть. Сидит? Не положено. Не хочет уходить? Ну, а раз так, надо убрать препятствие с ее Пути, а препятствие всего-то ничего – мужчина, который охотно поверит, что мешает ее предназначению и тем самым губит ее жизнь и карьеру. Мужчина, которого легко убедить в том, что ради ее блага он должен исчезнуть. Пожертвовать собой в переносном смысле.

Далин не слышал их разговора, а Лене и слышать не надо было. Какие уж тут сомнения…

Тоска была такая, что делать не хотелось вообще ничего. Лена целыми днями лежала на кровати, рассматривая дощатый потолок, и пыталась думать о шуте. Он был где-то далеко. Она даже направления не чувствовала, звала – он не слышал или просто не отвечал, но знала, что жив. Знала, что здоров. Знала, что ему так же плохо, как и ей. Или еще хуже. Потому что самой чаще всего ей было никак или настолько скверно, что невольно мечталось о смерти. Вот заснуть и не проснуться… В общем, можно было стащить у Арианы некоторые травки и сделать отвар – уже умела, а потом и действительно не проснуться, только вот кому от этого станет лучше? Ей? Знать бы наверняка. А вдруг потусторонний мир не выдумали и он в самом деле есть, и придется ей там вечно думать о шуте и уж точно никогда его не встретить? А ему будет каково, когда он поймет, что она не проснулась (а он поймет), и что он после этого сделает? Горло себе перережет или на первом же дереве удавится. Однозначно. Потому что тогда его жизнь потеряет не только смысл, а даже воспоминания о нем. Шут не мог лгать, и Лена действительно стала смыслом его жизни.

Маркус заставлял ее жить. То есть существовать: поднимал утром, заставлял умыться, приносил завтрак и чуть не силой кормил, вытаскивал на улицу погулять – и эльфы начинали ходить на цыпочках и кланяться ей глубже обычного, гонял в туалет, потому что и об этом она умудрялась забывать, а он считал, что это вредно, водил в баню и ладно, что не раздевал и не мыл. В ее отдельной кабинке всегда работал душ, всегда лежало самое лучшее мыло и вообще все, чему положено находиться в бане. Маркус разговаривал с ней, даже если она не реагировала, рассказывал новости, какие-то давние истории, требовал, чтобы и она говорила хоть что-то, приставал, хотя и до определенного предела: когда понимал, что она на грани, умолкал и просто обнимал.

Наверное, единственное, что заставляло ее иногда улыбаться, были фокусы Гару. Увидев ее после долгой разлуки, пес, вымахавший до размеров ньюфаундленда, визжал, как щенок, скулил и по-кошачьи терся о ее руки, несколько дней не отходил вовсе. Когда Маркус пытался выгнать его на улицу, скалил немаленькие зубки и утробно порыкивал, но через пару недель уверился, что она больше не уйдет и вернулся в свою конуру.

Она почему-то страшно уставала за день, словно проходила двадцать миль или перекапывала гектар огорода, все тело ныло, глаза слипались – но ровно до того момента, когда она натягивала ночную рубашку и забиралась под одеяло. Сон немедленно ускользал и возвращался неохотно, урывками, не хотелось ему оставаться с ней наедине, и он мстил ей тупыми и бессмысленными кошмарами, гадкими видениями, туманным небытием, и утром она чувствовала себя еще более уставшей. Ариана велела Маркусу поить ее какими-то травами, он поил, Лена исправно глотала, но толку не было никакого, ни усталость не исчезала, ни бессонница. Он делал ей массаж, то мягкий, то безжалостный, но ничего не помогало, она все время была напряжена, мучительно болела шея, а ведь уже год она не вспоминала ни об остеохондрозе, ни об артрите, ломило спину, иногда с трудом удавалось распрямить пальцы. Маркус уговаривал ее, упрашивал: «Расслабься!» – и она вроде бы старалась, только безрезультатно. Карис таскал ей из Сайбы изысканные сладости, кухарка посла изощрялась специально для нее, эльфы каждый день таскали рулетики, или медовые пряники, или еще какие-то лакомства. Лиасс только качал головой, пробовал с ней разговаривать то с позиции логики, то просто утешающе, Кайл развлекал, как мог, Ариана уже грозилась отлупить ее как следует… Лена изо всех сил старалась жить, да вот получалось не очень. Зима прошла, началась весенняя грязь, а Лена только обрадовалась возможности пореже выходить из дома. Потом она простудилась. Как, где – непонятно, потому что Маркус тщательно следил за тем, как она одета и беззастенчиво проверял, не забыла ли она о теплых чулках. Одолевал кашель, болела голова, как положено при температуре, ныли все кости. Она провела в постели дней десять, но поправляться все-таки начала – Ариана была классным лекарем.

Обязательно каждый день кто-то заходил, чаще всех, конечно, Карис, Лиасс, Кайл, Ариана иногда даже оставалась ночевать. Деликатно заглядывал гончар Паир, которого, увы, уже ни один маг не мог избавить от хромоты и болей в покалеченной ноге. Приходила Виана, молча усаживалась рядом, сидела часок и так же молча уходила. Мастер, которому она оставляла свой слиточек серебра, сделал из него летящего орла или какую-то другую птицу орлиной породы, удивительно тонкой работы, так и казалось, что сейчас сорвется с подставки и с протяжным пронзительным криком скользнет к потолку. Ариана подарила ей хорошую зимнюю одежду: юбку и коротенькую курточку из толстой мягкой шерсти, из какой шились мужские куртки, так что вместе с плащом Рины теперь никакой холод был не страшен. Только гулять не тянуло…

О шуте она говорила с Маркусом и Арианой. Оба понимали причину, из-за которой он ушел, но не понимали, зачем надо было слушать кого-то, когда вполне можно прислушаться к себе самому. Эльфийка просто назвала его дураком, а вот Маркус выражения сдерживал: у него имелись определения покруче.

Когда земля достаточно подсохла, Ариана решительно потащила Лену на дальнюю прогулку, но через два часа Лена выдохлась и даже не представляла себе, как она доберется назад. Ариана усадила ее на землю, размяла плечи, осуждающе покачивая головой и вдруг сказала:

– Тебе нужен мужчина.

– Не нужен, – вяло возразила Лена.

– Не спорь, у меня опыта побольше. Нельзя так издеваться над собой, Аиллена. Разве ты не понимаешь, что напряжение нужно снимать, иначе для тебя все может кончиться печально, а уж чем кончится это для нас, я просто не знаю. Разве ты не знаешь, как лучше всего снять напряжение? Ну так спроси кого угодно: хоть человека, хоть эльфа, хоть мужчину, хоть женщину. Я понимаю, что ты не можешь думать ни о ком, кроме полукровки. Ну так разве же кто-то мешает тебе любить его и помнить его? Но тебе надо расслабиться, и лично я перепробовала уже все средства, какие у меня имелись. Тебе нужен мужчина, вот и все.

– Я даже говорить об этом не хочу. Мне никто не нужен, кроме него, вот и все.

– И если ты больше никогда его не увидишь, так и будешь всю жизнь одна? Я большей глупости в своей жизни не слышала. Как ты думаешь, он тебя любит?

– Да.

– И неужели ты так наивна, что веришь в его одиночество? Он, может быть, именно сейчас завалил на сеновале какую-нибудь хорошенькую крестьяночку. Попробуй это себе представить. – Лена представила без труда. – Ну и что ты чувствуешь?

– Ничего, – призналась Лена. – Ну завалил и завалил. Нормальная физиология.

– А у тебя, стало быть, ненормальная?

– Я женщина, мне этого так уж не нужно…

– Тебе это точно так же нужно, – отрезала Ариана. – Оглянись, выбери себе кого-нибудь да и ляг в постель. Если тебя не ранит то, что он спит с какими-то случайными красотками, то почему его ранит?

– Его не ранит. Я сама не хочу.

– А ты через не хочу! – сердито бросила Ариана, усаживаясь рядом. – Умелый мужчина тебе все равно сможет доставить удовольствие, сможет тебя расшевелить.

– Ты мне кого-то конкретно присмотрела?

– Пытаешься меня обидеть? Бесполезно, эльфы не обидчивы, а уж я тем более. Никого конкретно. Да хоть Маркус. Хоть бы и Милит.

– Ну вот разве что Милит, – с максимальным сарказмом кивнула Лена. Ариана покачала головой.

– Дура ты, хоть и Светлая. Милит тебя любит, значит, из шкуры вылезет, только чтоб тебе было хорошо. Ну не хочешь Милита, ты Маркусу нравишься, и он точно так же из шкуры вылезет. Не хочешь этих, да только мигни любому эльфу… Но тут я уж честно скажу, что они в тебе прежде всего Светлую видят, а вот Маркус и Милит – женщину. В Сайбу выберись в конце концов.

– А еще можно Гарвина, – очень серьезно сказала Лена, – вдруг моя магия поможет ему избавиться от темной стороны силы, то есть от последствий некромантии. Или Лиасса, чтоб он мог восстановить всю свою мощь…

– Думаешь, крайне остроумно? Владыка – да, он с тобой ляжет с удовольствием, но вовсе не потому, что ему так нужна твоя сила. Он по-прежнему самый сильный маг среди нас… среди вас тем более. Гарвину ты не нравишься как женщина, хотя такого уважения, как к тебе, у него ни к кому нет… разве что к Владыке. Кого еще вспомнишь – Кайла? Молод. Опыта маловато. А тебе нужен мужчина, знающий тело женщины лучше, чем свое. Ласковый, опытный, понимающий. Потому и говорю – Милит или Маркус. Ты им нравишься, они оба тебя хотят. А Маркус к тому же еще и друг. Почему бы друзьям не быть вместе?

– Вот вернемся домой, – пообещала Лена, – начну Маркусу глазки строить и зазывно улыбаться.

– Он и так поймет, если ты вдруг решишь. Ты же знаешь, когда мужчина тебя хочет. То-то старалась с Милитом взглядом не встречаться…

– Владыка простил Милита?

– Нет, не думаю, – ответила Ариана после паузы. – И вряд ли когда простит. Он суров.

– А ты простила?

– Я мать, – виновато вздохнула Ариана. – Он единственный мой сын. Я простила, Аиллена. Но никогда не забуду, сколько боли он тебе причинил, и ему никогда не дам об этом забыть.

– А ты не знаешь, зачем он это сделал?

– Не знаю. Спрашивала – молчит. «Не твое дело, мать» – и все.

– Он тебя любит, правда?

– Да. Дети обычно уважают родителей, любят… но Милит – особенно. Конечно, превыше всех для него Владыка, потом, я полагаю, ты, но потом все же я. Он собственных детей так не любил никогда… Милит плохой отец, но он хотя бы это понимает… Ну что, ты отдохнула? Давай потихоньку пойдем домом.

 

* * *

После этой прогулки Лена два дня отлеживалась, а Маркус все массировал ей ноги – болели жутко. Ныли все суставы, так, что даже улечься толком она не могла, все казалось неудобным. Маркус добыл какую-то мазь, втирал ей в ступни и удивлялся:

– Ну ты ж не старуха, что так кости-то болят… Эх, Делиена, завела б ты себе мужика все-таки. Не дело так изводиться.

– А ты думаешь, я извожусь, потому что у меня мужика нет?

– Нет, конечно, не думаю. Ты, может, всю жизнь изводиться станешь. Но тебе надо расслабиться, ты такая напряженная, аж звенишь. А вот я не знаю лучшего способа расслабиться. Ты ж не думаешь, что шут так и… ну… один все время?

– Не думаю, конечно. Не ты ли меня убеждал в том, что у мужчин это животное?

– Да и у женщин не от избытка разума, – хмыкнул Маркус. – Только ведь я прав. Ты подумай об этом, а? Понятно, что ты шута никогда не забудешь, ну так что ж, на всю жизнь одной? Нельзя. В конце концов не просто же так природа придумала мужчину и женщину и уж точно не просто так сделала, чтоб им вдвоем было хорошо

Лена обещала подумать, и он отстал. Странные. Да разве нужен ей кто-то другой?

Ариана решила взять ее измором и при каждой встрече если не уговаривала, то намекала, если не намекала, то красноречиво вздыхала. Маркус столь же красноречиво кряхтел. Но когда дней через десять о том же начал и Лиасс Лена с интересом спросила:

– Вы сговаривались?

– С кем? – не понял Лиасс. – И о чем?

– Ну хотя бы с Арианой. И с Маркусом. Что-то любимая тема у вас всех: Светлая, не пора ли тебе обзавестись любовником.

Лиасс помолчал.

– Нет. Мы не сговаривались. Да и вряд ли мне бы удалось сговориться с Маркусом. Ты вправе мне не верить, конечно, но он ведь никогда не пойдет на то, чтоб причинить тебе какой-то вред. С Арианой я, конечно, мог бы и сговориться, только не делал этого. Если трое друзей советуют тебе одно и то же, это не самый плохой совет. – Он погладил Лену по щеке. – Что ты с собой делаешь, девочка?

– Если я эту Странницу увижу, убью, – мрачно пообещала Лена.

– Не думаю, что увидишь. Хотя бы в ближайшие сто лет, а за это время ты расхочешь ее убивать. Ты женщина, Аиллена, а даже самая сильная женщина должна иметь рядом плечо, к которому можно прислониться.

– Этого добра у меня на целый забор. Устанешь прислоняться.

– Хорошо. Я скажу иначе. Плечо, к которому можно было бы прильнуть. Руку, которая бы могла обнять. Любое живое существо нуждается в ласке. Мать целует ребенка, отец гладит его по голове, сестра обнимает брата… Аиллена, ты всего лишь человек.

– А ты всего лишь эльф. Ты мне лучше о Гарвине расскажи. Что так такого непоправимого с ним, что он даже присягу принести не может?

– Может. Он и готов дать любую клятву, и его искренность только подтверждается тем, что он ищет клятву, которую не мог бы нарушить.

– А некромант – может?

– Почти любую. Он не собирается ее нарушать, но он честен… я бы даже сказал, чересчур.

– Хотя не любит людей куда больше, чем всякий другой эльф.

– Ничуть не больше, чем Виана или Паир. Они не сразу привыкнут к мысли, что люди не обязательно должны быть врагами. Кстати, Паир и Виана дали истинную клятву, ту же, что и все мы. Посол ее принял. А насчет Гарвина… Может быть, ты попробуешь объяснить послу, в чем проблема? Мне кажется, что тебе и Карису он поверит скорее, чем нам.

– Я поговорю. Какое еще задание ты готов мне придумать, чтобы отвлечь меня от мрачных мыслей? Кстати, а кандидатуры у тебя есть? Для моего расслабления? Продумал вопрос или общо советуешь?

– Эльфы не обидчивы, – засмеялся Лиасс, – так что не старайся напрасно. Вопрос продумывал. То, что ты не ляжешь с первым встречным, очевидно. Получается не так уж много вариантов. Я. Маркус. Милит.

– Обоснуй.

Эльф покачал головой, не то чтоб осуждающе, скорее грустно и понимающе.

– Со мной ты уже была, и, возможно, это тебя так не испугает. И поверь, я был бы рад. Но буду честен: лучше Маркус или Милит, потому что ты нравишься им как женщина.

– А тебе не нравлюсь.

– Ничуть, – улыбнулся Лиасс, – но видишь ли, Ариана мне тоже не нравится как женщина. Пожалуй, я мог бы еще сказать о Гарвине, но лучше бы выбрать того, кто нравится тебе. А Гарвин тебе не нравится.

– А я ему. Знаешь, Лиасс, есть один человек, который мне нравится…

– Аиллена, – перебил Лиасс, – не лги сама себе. Он тебе не нравится. Его ты любишь, и любишь по-настоящему. А нравится тебе Маркус. Нравлюсь я. Раньше нравился и Милит. Согласись, что к нам ты относишься иначе, чем, скажем, к Карису или Кавену.

– Кавена я, положим, просто боюсь. А Карис… ну как брат.

– Вот именно. А Маркус не как брат. Надежнее друга не бывает.

– Почему бы друзьям и не быть вместе, – процитировала Лена. – Достали вы меня все. Мне плакать хочется, а вы ко мне с эротикой пристаете.

– Не хочется тебе плакать, девочка, – тихо произнес эльф, обнимая ее, слава богу, без всякого намека. – В том-то и беда, что не хочется. Уж лучше бы ты плакала.

Лена последовала совету: прислонилась к предлагаемому плечу и пожаловалась:

– Мне так плохо, Лиасс…

– Когда плохо тебе, плохо всем, кто тебя окружает. Плохо всем, кому ты дорога. Плохо миру, в котором ты живешь… Успокойся, я не собираюсь уговаривать тебя пожалеть мир. Никаких катастроф. Я хочу, чтобы ты пожалела себя.

– Могу я войти, Владыка?

– Входи, Гарвин, – откликнулся он, не отпуская Лену. Да Лена и не рвалась. Так спокойно, как в руках шута, все равно не было, но Лиасс был такой надежный… – Что-то случилось?

– Приветствую, Аиллена, – поклонился эльф. – Нет, Владыка. Если ты занят, я зайду потом.

– Так и скажи, что я мешаю, – пробормотала Лена. Гарвин пожал плечами:

– Ничуть. Как ты можешь помешать, Светлая?

– У меня аллергия на слово «Светлая», – сообщила Лена, не озаботившись, что эльфам этот термин не знаком. – В тяжелой форме. Могу или заболеть или впасть в истерику и разнести все в окрестностях десяти шагов. Включая пару эльфов.

– Если ты впадешь в истерику, ты разнесешь все в окрестностях гораздо больше десяти шагов, – рассудительно заявил Гарвин. – Только зачем? Только скажи, и завтра все эльфы будут знать, что тебя надо называть только по имени. А могу я узнать твое имя, какое ты получила при рождении?

– Гарвин! – предостерегающе воскликнул Лиасс. – Ты что?

– А что? Некроманту нельзя знать имя, которое я получила при рождении? Ну и не скажу. Кто-то другой скажет. Тут точно половина знает, как меня зовут. Ну а если я скажу, что дома меня называли Лена, тоже вредно для здоровья?

– Лена? – ахнул Гарвин. – А говорят, совпадений не бывает…

– Ага, а я сразу и поверила, что Милит тебе об этом не говорил, – желчно сказала Лена, – и что полукровка меня только Леной звал, и мама с папой. А вообще официально меня зовут Елена Карелина. Можешь воспользоваться мной в своих страшных замыслах.

– У меня нет страшных замыслов, – удивился Гарвин.

– Тогда что вы тут страсти всякие разводите? А, Владыка? Прямо испуг изображаешь, хотя не очень-то и убедительно…

Лиасс взял ее за плечи и основательно тряхнул, забыв о своей силушке и о том, что Лена все же чуть-чуть послабее Милита. У нее клацнули зубы и перемешались мозги.

– Это не ты! – рявкнул он. – Смотри, что ты с собой сделала?

Лена вырвалась.

– Это как раз я, Лиасс. Та самая Ленка Карелина, которую ты никогда и не знал. Ты уперся в одну мысль: Аиллена, а то, какой я всегда была, тебя и не волнует. Уж поверь, что никто из моих старых друзей уж точно не удивился бы, послушав наш разговор. Еще сказал бы, что я сегодня не в ударе. Не святая я, Лиасс, не такая светлая и чистая и уж точно не особенно добрая. И понятия о доброте у нас с тобой разные! Любому вменяемому человеку в моем мире покажется, что поэтапно скармливать собакам кого бы то ни было – ненормально!

– И любой вменяемый человек в твоем мире поднимется на эшафот перед озверелой толпой, чтобы увести оттуда незнакомца? – поинтересовался Гарвин. – Раз ты сама не веришь в себя, ты ведь должна была испугаться этой толпы. Разорвали бы в клочья, милая моя, если бы ты испугалась и забыла о том, кто ты есть. Так что не надо объяснять, какая ты обыкновенная язвительная девчонка из мира, лишенного магии… У всякого вменяемого человека из твоего мира получилось бы увести эльфа с эшафота? Или вернуться в сумасшедший мир, чтобы посмотреть, не завалялось ли там парочки всеми забытых эльфов, которые уже сами себя умершими считали – причем за полчаса до их гибели?

- Ой-ой-ой… – начала было Лена, но Гарвин отмахнулся.

– Не ой-ой-ой, а совершенно точно. Они смяли мои заслоны, дорогая. Разрушили ловушки. Я не знаю, где они откопали такого мощного мага или кто научил их смыкать кольцо, но они прорвали нашу оборону. Уж поверь, я достаточно сильный маг, чтобы оценить возможности противника. Они уничтожили бы нас. И так мы втроем несколько месяцев удерживали это ущелье… До эшафота бы не дошло, по крайней мере, я не позволил бы дожить до этого Паиру и Виане, уничтожил бы, наверное, еще с полсотни человек, а может, и больше, ну и сам бы в самом худшем случае кончил бы на кресте. А тут – какая-то заурядная тетка появляется и сообщает, что жив Владыка – а ей и невдомек, что если жив Владыка, живы и эльфы. Не бывает иначе, понимаешь?

– Гарвин, помягче.

– Помягче вас тут много. Кто-то должен и пожестче, Владыка. Так пусть уж некромант. Пусть послушает. Ей полезно. Да, Аиллена, нет твоей заслуги в том, что ты обладаешь этой силой. Можно взять нож и нарезать хлеб, а можно воткнуть этот нож в чью-то спину. Магией можно вылечить одного, а можно убить сотню других. Руками можно замесить тесто, а можно задушить соседа. От нас не зависит то, что нам дано, зато зависит то, как мы этим пользуемся. Странно, что ты этого не понимаешь.

Лиасс снова обнял ее и укоризненно покачал головой. Гарвин вздохнул и сел.

– Э, Владыка, меня-то необязательно убеждать в том, что ты мягкий и добрый. Я в это все равно не поверю. Даже она, наверное, не поверит. Как, Аиллена, веришь, что он мягкий и добрый?

– Я что, кажусь полной дурой? – обиделась Лена. Эльф не стал спорить.

– Иногда.

Лиасс наконец не выдержал и засмеялся. Гарвин пожал плечами, но тоже все-таки засмеялся. Лене не было весело, но вовсе не из-за слов Гарвина. Просто не было – и все.

– А я не понимаю все-таки, что в тебе стало такого из-за некромантии?

– Ну и хорошо, что не понимаешь. Особенно если тебе мало того, что я могу нарушить истинную клятву… и возможно, клятву крови.

– Но ты же не собираешься этого делать.

– Я не собираюсь. А откуда это знать тебе и тем более королю? И уж тем более его магам?

– Если уж на то пошло, совсем необязательно сообщать об этом королю и его магам.

– Обязательно, – возразил Лиасс. – Аиллена, я не хочу, чтобы между нами и людьми стояла ложь. Допустим, мы скроем. Если каким-то образом все же станет известно, доверие будет подорвано.

– Я не уверена, что королевские маги знают об этом… в принципе.

– Тогда они совсем уж глупые, – пожал плечами Гарвин. – А в общем, я с этим и пришел, Владыка. Придумал новый способ. Как думаешь, если я превышу свои возможности и останусь с минимумом магии, следы некромантии тоже пропадут? Ведь тогда ты сможешь закрепить мою клятву так, что я ее не нарушу.

– Впервые вижу мага, готового добровольно отказаться от магии, – сказала Лена. Равнодушно.

– Я тоже впервые, – согласился Гарвин. – Просто ничего другого в голову не приходит. Владыка, а кольцо не может сделать клятву некроманта нерушимой?

– Не уверен. Мы с Кавеном об этом подумаем. Насчет первого способа – забудь. Если ты тут устроишь нечто, способное тебя выжечь или почти выжечь, люди попросту перепугаются до паники.

– Да? Тут совсем плохо с магами? Ну что ж, людей я пугать не хочу. Хотя не верю им.

– Карису тоже? Или мне?

– Все время забываю, что ты обычный человек, – съязвил Гарвин. – Я и Проводнику твоему верю… в определенной степени. Но людям как расе – нет.

– Интересно, а моя сила может отвратить тебя от черных сторон твоего дурного нрава?

– Чего? – не понял Гарвин. – Каких сторон? А, это ты опять издеваешься… Твоя сила? А как? В смысле лечь в постель? Не уверен, и рисковать не хочу. И в постель с тобой не хочу. Во-первых, ты не вызываешь у меня желания, во-вторых, это может сделать меня сильнее, оставив… черные стороны. И неужели у меня такой уж дурной нрав?

– Конечно. Вон как людей не любишь.

– Люди убили мою жену, детей, внучку. Ей было всего шесть месяцев, так ее просто бросили собакам. Живую. И собаки ее сожрали. С аппетитом. А люди вокруг веселись. Дочь насиловали, пока она не умерла. Остальным больше повезло: они умерли или в бою, или от магических атак. Сын, хвала драконам, погиб, а муж дочери успел заклинание произнести, остановил себе сердце. Я ведь все точно узнал. Людей нетрудно сделать разговорчивыми. А очень давно был казнен мой младший брат. На моих глазах. Сам я, как видишь, тоже… не со всеми частями тела.

– Я видела… – прошептала Лена и вдруг поняла, что это воспоминание не бросает ее в дрожь, как прежде. Даже оно оставляло ее почти равнодушной. Именно это беспокоит Владыку? Равнодушие, столько свойственное Странницам?

– Видела? Ты ей показал, Владыка? Ну, тогда я хотя бы понимаю, почему она пошла за Милитом. – Он встал, подошел, беззастенчиво отстранил Лиасса и сказал: – Я ведь так и не поблагодарил тебя, Приносящая надежду.

– Не вздумай на колени падать!

Гарвин усмехнулся, опустился на одно колено и поцеловал ее ладонь.

– Спасибо тебе, Аиллена, за моего отца. За Милита. За Паира и Виану. Спасибо тебе за мой народ. Я, Гарвин, готов служить тебе, когда тебе это понадобится… без всяких атрибутов вроде истинных и прочих клятв. Тебе достаточно только позвать.

– Еще один, – кивнула Лена. – Мне уже пора записывать должников, а то ведь перезабуду.

– Ничего, – усмехнулся Гарвин, – когда-нибудь я тебе пригожусь.

– «Не убивай меня, Иван-царевич…» – пробормотала Лена. – Я-то надеялась, что хоть ты со мной будешь разговаривать как с человеком. Ты такой… нормальный.

Гарвин захохотал:

– Как с человеком? Аиллена, у меня выработалась привычка разговаривать с человеком крайне жестокими методами. Мне, например, нужно было знать, что происходит в Трехмирье, поэтому я не церемонился с пленными. И уж точно не отпускал их.

– Пугаешь? – осведомилась Лена. – Когда начнешь применять жестокие методы – прямо сейчас или подождешь немножко, когда Владыка придумает для тебя нерушимую клятву? Например, «честное пионерское» или «мамой клянусь»?

Естественно, ее тончайшего юмора не поняли. Ничего, не все ей тупо оглядываться, когда все кругом ржут как кони над какой-нибудь шуткой, которой она уразуметь не может. Она кивнула обоим и отправилась к себе. Сзади немедленно возник эскорт. Интересно, где шляется Маркус, что его заменяет парочка Лиассовых бодигардов? Охранники, кстати, работали строго посменно: сутки возле Лиасса бдят, остальное время делом занимаются: в основном, как и все прочие, что-то строят, что-то копают, что-то мастерят. Водопровод протянули ко всем баням, с осени начали возить с гор аккуратно напиленные камни и складировать в одном месте. Лиасс сказал, что будут строить первый каменный дом, где и для нее запланированы апартаменты – если она, конечно, пожелает. Но он бы на ее месте пожелал: там будут сантехнические удобства вроде ватерклозета и ванны. Вообще, аккуратность эльфов могла кого угодно в восторг привести. Маги, в том числе и очень серьезные, помимо всяких магических дел занимались ликвидацией содержимого выгребных ям. Дело было довольно долгое и, естественно, столь же ароматное, зато по лагерю никогда не разносилось никаких запахов. Лена даже подсмотрела как-то: в сортире снимали пол, маг становился на пороге и начинал свои манипуляции, и постепенно все, что там имелось, высушивалось и превращалось в пыль. Потом само дощатое строение снимали и уносили, чтоб установить над новой ямой, предварительно тоже лишив запахов, а эту просто засыпали землей, чем Милит во времена опалы только и занимался. Это вообще было одним из наиболее распространенных наказаний. Дело в том, что пыль была легкая, поднималась в воздух и оседала на закапывающем, и хотя она уже и не имела специфического запаха, каждый знал, что это за субстанция. У эльфов всякий труд был почетен, кроме этого. Наказанный надолго становился предметов насмешек и мог только вяло огрызаться и мечтать, что в следующий-то раз этим займется кто-то из нынешних остроумцев, а уж он-то оттянется…

Маркус обнаружился дома. Вид он имел несчастный, а вокруг суетился Карис. Оказалось, все просто: помогал таскать камни, споткнулся и вот – и Лене продемонстрировали руку в лубке. Когда можно было обойтись без вмешательства магии, все охотно обходились, потому что оно само по себе было неприятным и категорически исключало прием обезболивающих отваров. Лекари осмотрели руку, решили, что ничего страшного нет, совместили кости и наложили что-то вроде гипса: быстросохнущая смесь, в которую еще и лекарственные травы добавляли. Лечить Маркуса доверили Лене: когда-то и начинать надо, а тут как раз случай, мягко говоря, несмертельный. Так что Лена составляла травяные сборы, заваривала по определенной схеме – все, как учила Ариана, – и поила ими Маркуса. Как и положено при переломах, рука поначалу ныла, мешала спать, Лена подмешивала в отвары, сращивающие кости, немножко сон-травы, чтоб он хотя бы ночью мог отдохнуть. Правда, Маркус не считал свою травму чем-то заслуживающим внимания, но все указания Лены исполнял беспрекословно. Разорался только один раз: когда Лена затеяла стирку и прихватила его вещи, но она быстренько его заткнула. Все-таки стирать одной рукой не способен даже все на свете умеющий Проводник.

Уставала она по-прежнему мгновенно, и состояние было вообще не из самых приятных: все время на какой-то грани, за которой раньше, в той, еще новосибирской, жизни следовали слезы, депрессия и прочие выходы плохого настроения. А сейчас выхода как раз и не было, и утомляло это страшно. Никак не получалось поплакать. Словно у нее атрофировались слезные железы – от эльфов заразилась. Железы-то атрофировались, а слезы – нет, потому что они только копились где-то внутри и душили. Даже говорить было трудно, и с каждым днем все труднее. Вернулось забытое уже желание одиночества. Как-то, собирая первые горицветы (редкостно тусклые цветочки с громким названием, непременный элемент лекарства при потере крови) на берегу, она присмотрела среди деревьев крохотную полянку, на которую можно было попасть только от самой воды, и начала сбегать туда от своих добровольных охранников. Конечно, они крутились где-то неподалеку, но хоть на глаза не попадались. Там было хорошо. Деревья уже нежно зазеленели, кусты тоже старались вовсю. Оглядываясь, Лена не видела ни эльфов, ни лагеря, только лес, а перед ней неспешно текла река, уже унявшаяся после половодья, но еще не привычно серебристая, а довольно грязная. Какой и должна бы быть Обь, называемая здесь Аба. Вид текущей воды не то чтоб успокаивал, но завораживал, позволял ни о чем не думать и даже немножко улучшал настроение. Наверное, даже оказывал какое-то магическое действие. Лиасс как-то говорил, что с природой это бывает: она иногда подсказывает особо избранным, что делать, и этим же избранным помогает выбраться из трудных ситуаций. Говорил он это не ей, а кому-то из людей еще в Сайбе, однако Лена не только услышала, но и запомнила, вот и пользовалась. Спросит, зачем она торчит на берегу, так и сказать. Жду, дескать, помощи от природы, или я не избранная? Пусть что хочет, то и думает. Было не особенно жарко, но от ветра надежно загораживала всякая растительность, только с воды слегка тянуло свежестью. Эта река пахла вкусно. Никаких тебе радужных пятен бензина, никаких тебе промышленных сбросов, грязь и та совершенно естественного происхождения.

Может, просто уйти домой? Кто знает, сколько времени прошло в Новосибирске. Хотя бы просто заглянуть, вдруг тамошняя Ленка Карелина так и идет по площади мимо гранитного Ильича сотоварищи… Даже если и нет, наврать чего-нибудь или вообще ничего не говорить… Что здесь делать-то – без шута…

– Зачем ты сюда уходишь?

Как двухметровому здоровенному мужику удается ступать настолько бесшумно? Тут ведь и сучки валяются, и через кусты тоже продраться надо? Нет, прокрался ведь. Еще и испугал.

– А головой подумать? – невежливо спросила Лена. – Может, догадаешься?

– Догадываюсь. Я неправильно выразился. Зачем ты остаешься одна? Не стоит тебе сейчас…

– Отвали, Милит. Я сама разберусь, что мне стоит, а чего мне не стоит.

Он кивнул, потоптался на месте и объяснил:

– Эти олухи тебя упустили… Вот Владыка и послал всех на поиски. Ты не думай, что именно меня. Всем велел тебя искать… Вот я и подумал, что ты здесь. Ты в порядке?

«Ю окей?» – спрашивают героя американского кино, только что свалившегося этажа этак с пятого вследствие попадания в него автоматной очереди или ракеты класса «земля-земля». Лена ответила, как и положено отвечать на глупые вопросы:

– Я в полном порядке.

– Врать-то зачем, – обиделся Милит и повернулся, чтобы уйти. Лена (или кто-то другой вместо нее) его окликнула:

– Милит, ты хочешь восстановить свою магию?

Он вздрогнул, оглянулся и тихо спросил:

– Зачем ты так?

Лена склонила голову, посмотрела на него повнимательнее и улыбнулась.

– Слушай внимательно. Я сейчас спрошу тебя последний раз. Милит, ты хочешь восстановить свою магию?

Он заколебался. Внук не отличался полной невозмутимостью деда, и на его лице сменилось очень много разных чувств за очень короткое время. Ну и ладно. Была бы честь предложена. Дома еще Маркус есть, которому как раз «гипс» сняли. Вот ведь удивительно, никаких знакомых Лене шести недель. Даже четыре еще не прошло. Может, это от добавления лекарственных трав? Или от Лениных отваров?

Милит вдруг решительно снял куртку и расстелил ее на траве. Многозначительно получилось. Холодно еще вообще-то…

Как он ухитрялся ее целовать, при этом раздевать и при этом раздеваться сам, не отрываясь от основного процесса, Лене было непонятно, но все это он действительно проделал одновременно. Хорошо хоть куртка на нем была, потому что земля оказалась очень холодной… на какое-то время. А потом как-то согрелась. Проклятое тело снова ее предавало. Ну и ладно. Зато все кругом будут довольны и счастливы. Завтра же об этом будет знать весь лагерь, хотя ни Милит слова не скажет, ни тем более Лена. Здесь не было бабушек на лавочках, но сарафанное радио работало исправно, без искажений и без перебоев. Сплетни сплетнями (в этом отношении эльфы мало отличались от людей), но о любых мало-мальски значимых событиях все узнавали максимум на второй день. А тут и вовсе событие глобального масштаба. Особенно если учесть, что ее ищут пожарные, ищет милиция… и не только Милит способен чуть-чуть шевельнуть мозгами и отправиться туда, где любит уединяться Аиллена и обнаружить ее там вовсе не в полном уединении, а наоборот в очень интересной ситуации. Пикантной ситуации. И наплевать. Эльфы очень лояльно относятся к отношениям полов и, случайно наткнувшись на сильно увлеченную парочку, только немножко позавидуют и пойдут по своим делам.

А парочка оказалась увлеченной. То есть сначала увлечен был только Милит, зато так увлечен, что получилось у него еще быстрее, чем в свое время у Лиасса… и ничуть не хуже, надо сказать. Лена не сразу даже смогла перевести дыхание, а Милит так и не смог. Его мощная грудь, что называется, бурно вздымалась, а сердце колотилось так, что Лена слышала.

– Ну как? – спросила она еще малость прерывающимся голосом. – Получилось?

Эльф повернулся на бок, оперся на локоть и печально посмотрел на нее.

– Аиллена, разве я виноват в том, что люблю тебя?

– Не виноват, – согласилась Лена. – Ну так получилось?

Милит покусал губы.

– Если бы я мог остановить волну… – прошептал он почти с отчаянием. Он еще и недоволен. Женщину желанную получил, магию, похоже, тоже получил. Нет, положительно, права была Ирка Казакова, мужикам с их тонкостью никогда не понять грубую женскую душу. – Да. Получилось. Не могло не получиться. Ни я не обладал магией, чтобы удержать волну, ни ты не умеешь ее контролировать.

– И не собираюсь я ничего контролировать. И учиться не буду. Дай мне платье, а? Холодно…

Вместо этого он накинулся на нее с такими поцелуями, что снова быстро стало жарко. Ну ничего себе… Дорвался, будто последние сто лет на женщин только облизывался… А пожалуй что, и лучше, чем с Лиассом… даже и намного лучше…

Через часик, а может, и больше он так же ловко, как раздевал, помог ей одеться, потом по-солдатски шустро оделся сам и снова обнял. Лена сразу вспомнила, как случайно целовалась с ним в палатке. Так и выходит: с Милитом – исключительно от плохого настроения. Она прижалась лицом к его груди. Забавно, она никогда не чувствовала себя маленькой, но Милит возвышался над ней, как башня. Приятно побыть такой мелкой и беззащитной. Такой ведь и обнимет покрепче – сломает…

На самом деле руки эльфа были нежные.

– Не злись, – сказала Лена в куртку. – Мне просто так скверно, что я на всех кидаюсь хуже злой собаки.

– На тебя? Я бы и рад позлиться, да не получается. Особенно теперь. Аиллена, посмотри на меня, пожалуйста.

– Шея устает на тебя смотреть.

Милит встал на колени и задрал голову.

– А так?

– Так не устает. Ну, я на тебя смотрю. Хорошо выглядишь. И очень даже красивый. Глаза вон какие синющие, таких в природе не бывает.

– Я люблю тебя, Аиллена.

Лена взяла его за уши… то есть за одно ухо, другого на привычном месте уже второй год не было (Милит лукаво усмехнулся) и прижала лицом куда пришлось. К груди вообще-то пришлось.

– Я знаю. Ну ладно, будем считать, что ты меня нашел, хорошо? Уже темнеет. Пойдем ликвидировать панику.

Милит держался чуть сзади. Эскортировал и делал вид, что ничего не произошло. Чудак. Все равно уже наверняка знают. Он проводил Лену до дома, где сдал с рук на руки Карису, Карис тут же принялся ворчать и получил от души. Лена загнала его в комнату, усадила рядом с Маркусом и учинила такой монолог на тему «И Светлая имеет право на одиночество», что они оба устыдились. Или изобразили, что устыдились.

Как ни странно, у Лены проснулся аппетит, не то чтоб волчий, но уж лучший, чем утром. Ну да, вообще-то она прогуляла обед и его пришлось совместить с ужином. Она умяла целую миску творога со сметаной и вареньем и пару кусков хлеба. Маркус умилялся, как старая бабушка над внучкой, что не мешало ему этот же творог наворачивать за милую душу и в существенно больших количествах. Через час после ужина Лена отправилась в баню, дав Маркусу честное слово, что даже в гости ни к кому не зайдет, честно вернется, как только примет душ. И сучки из волос уберет. Куртка у Милита была большая, но голова и ноги на нее все равно не вошли.

А ведь Ариана и прочие уговорщики были не так уж и неправы. Лена чувствовала себя спокойнее. Расслабилась в самом деле. Шея не ныла и не болела спина. А после душа стало так хорошо, что она даже улыбнулась сама себе. Вот еще бы прийти домой и найти там шута…

Его, конечно, не было. Маркус и Карис отчаянно резались в сложную карточную игру «на щелбаны» и выигрывали попеременно и уж так старательно щелкали друг друга, что только треск стоял. Лена пожелала им не проломить друг другу черепа и ушла к себе. Удивительно, но уснула она быстро и как-то окончательно, без этого утомительного выныривания в полусон, без кошмаров и трудных снов. Как там Ариана выразилась: мужчина, знающий женское тело лучше своего собственного. Точно про Милита…

И на следующую ночь она уснула довольно легко, правда, проснулась в полной темноте – с вечера небо затянуло облаками – но с ощущением чьего-то присутствие и сразу вспомнила Сайбу и эльфа с ножом.

– Кто здесь? – неприлично визгливым шепотом спросила она, и голос Милита ответил:

– Я. Прогонишь?

А ведь уйдет. Послушно и безропотно. Однако обрела ты, Елена вовсе не прекрасная, силу над противоположным полом…

– Нет.

Он последние двести лет не касался женщины, потому что если какая-то мысль и появлялась у Лены в эту ночь, то самая незатейливая, но емкая: «Дорвался». Устала она страшно, но усталость была совсем другого рода… расслабляющая. Угомонился он незадолго до рассвета, уснул, а у Лены не получилось: только задремала, заорал где-то чокнутый петух, да заорал так, словно его живьем в суп запихивали, и разогнал сон. Рядом ровно и еле слышно дышал Милит. Интересно, а совершенство эльфов простирается настолько далеко, что они вовсе не храпят? Его тяжелая рука прижимала Лену к кровати, но в этом даже что-то было. Когда-то ей нравились крупные мужчины, так, чисто абстрактно. В телевизоре. В реальности ей нравился длинный и худой и уж никак не похожий на атлета…

Слезы наконец-то прорвались, но самотеком. Она не всхлипывала и не рыдала. Смотрела в рассеивающуюся тьму за окном, а слезы все лились. Милит проснулся – наверное, намокла подушка, но не стал впадать в панику: ах-ах, какой кошмар, Светлая плачет! –а принялся целовать ей глаза и вытирать рукой щеки и совсем не подходящим вояке ласковым шепотом бормотать утешающие слова. Наверное, утешающие. Не ругался же он, наверное. Говорил он на поющем эльфийском. Такой язык необычный. Называют отдельные слова – только легкий оттенок певучести. Говорят длинное предложение – песня. Интонации такие странные… А слова по отдельности – нормальные. Даже если по именам судить: Милит, Кайл, Далин… Чуточку пропевают первый слог. Ударение не фиксировано: Милит – на первый слог, Лиасс – на второй, Ариана – на третий…

Уняв ее слезы, Милит слинял через окно. Интересно. Нравственность ее блюдет, что ли, или не хочет с Маркусом сталкиваться?

А эльфы знали. Точно. Лена это чувствовала. Они не косились на нее. Кстати, это им вовсе было несвойственно: они всегда смотрели прямо в глаза. Они не косились на Милита. Они просто выглядели удовлетворенными. Примерно через неделю Ариана не удержалась:

– Разве я не была права? Разве тебе не стало легче?

– На душе?

Ариана подумала.

– На душе – вряд ли. Но ты даже ходить легче стала. Цвет лица улучшился. Аппетит появился. Спишь лучше.

– Сплю? – усмехнулась Лена. – Когда это?

Ариана так захохотала, что села прямо на траву и долго не могла успокоиться. В конце концов и Лена засмеялась – впервые с возвращения из Трехмирья. Злые смешки не считаются… Потом мамаша пристала к Лене с расспросами касательно сексуального поведения сына, вогнала Лену в краску, но не отвязалась, пока Лена не рассказала ей кой-чего. Все рассказывать – времени не хватило бы. Ариана одобрительно кивала.

– Ну чего ж не советуешь, что мне делать?

– Тебе? Лежать и наслаждаться, – хихикнула Ариана. – С него хватит. Ты видишь, он почти летает. Никогда его таким не видела.

– Не люблю я его…

– Ну и не люби. Кто тебя заставляет? Его любви вполне хватает на двоих, – рассудительно сказала Ариана. – Но разве ты не можешь принимать его любовь? Он доволен. Он почти счастлив. Мой сын кто угодно, но не самонадеянный дурак, и на место в твоем сердце не претендует. Пусть он будет рядом. Знаешь… Милит – хороший друг.

– И сильный маг.

Ариана помолчала секунду, соображая, потом вытаращила глаза:

– Аиллена! А ведь и правда… Ты вернула ему… Ты вернула ему магию!

Она вскочила и затанцевала по поляне. Танец фей. Лене казалось, что она земли не касается вовсе. Ну вот, еще одного человека, то есть эльфа, осчастливила, а всего-то легла на расстеленную куртку… Даже не сама. Положили, да так бережно… А может, Милит обращался с ней так бережно именно из-за своей мощи, боялся ей что-нибудь сломать в порыве страсти.

 

* * *

И это теперь стало привычным… Милит по-прежнему предпочитал пользоваться окном и уходил еще до рассвета. Но не знал, наверное, только слепой или глухой. Даже Гару принимал эльфа за своего, хотя чаще всего строжился на всех: погавкивал из будки, если лень было вылезать, порыкивал этак внушительно, иди-иди, мол, но помни, что тут сторожевая собака имеется. Маркус делал вид, что ничего не происходит, пока Лена ему открыто не сказала, когда они вечером сидели на крыльце:

– Может, мне стоило выбрать тебя.

Маркус пожал плечами.

– Я тоже сначала думал, что стоило.

– А почему перестал?

– А потом подумал, как я шуту в глаза смотреть буду, когда он вернется. Мы все ж друзья, а это бы между нами встало. С Милитом у него особенной дружбы нету, так что все нормально.

– Когда вернется…

– Конечно, вернется, – удивился Маркус. – Ты сомневаешься, что ли? Делиена, не будь дурой. Куда он денется? Он без тебя не сможет.

Лена положила голову на его каменное плечо. Не самая лучшая подушка, жестковато, но надежно.

– И будучи уверенным, что он непременно вернется, ты меня уговаривал с кем-нибудь лечь в постель…

– А какая тут связь? – еще больше удивился Маркус. – Ему приспичило погулять по миру, а ты, выходит, должна тут одна маяться? Вернется он, это уж точно. Мне не веришь, хоть Милита спроси.

– Вот только с Милитом о шуте мне и разговаривать…

– Ну странная ты… А что тут такого особенного? Или он не знает о ваших отношениях? О вашей связи? Или он не видел, как ты маялась? Да я что, не хочешь – не говори, только он все равно понимает… как надо. Милит – он правильный. Даром что эльф.

– Маркус, а почему ты мне только советы давал? А сам никаких действий не предпринимал?

– Предпринял бы, – неопределенно ответил Маркус. – Да Милит успел раньше. Знаешь, ты должна была сама решить. Он, я, кто-то другой, но решить должна была ты. Наверное, если б я тебя вдруг целовать да раздевать начал, ты б нормально восприняла, только все равно запомнила бы, что я начал… вроде как ты не хотела, а я пристал и уломал… Нехорошо. Я не знаю, как там ты с Милитом, но думаю, что он так же рассуждал.

– Милиту я открытым текстом предложила восстановить магию.

Маркус помолчал.

– Осуждаешь?

– Чего бы? Нет. Просто не хотел бы оказаться на его месте. Это больно.

– Потерпит. Он мне тоже делал больно.

– Ясно, что потерпит. Не нравится – вон, лагерь большой, открытых окон хватает. Кстати, ты знаешь, что тут скоро свадьба? Первая свадьба… Танцевать со мной будешь?

– Я не умею.

– Вот и научишься, – хмыкнул Маркус. – Делиена, мне кажется, что тебе сейчас стыдно за то, что Милиту магию предложила, или я ошибаюсь? Молчишь. Напрасно. Я, конечно, понимаю, что ты не любишь говорить кому-то неприятные вещи, но ты ж живая. Иногда-то можно. Кстати, ты заметила, что уже недели две как не кусаешься? Так что слушайся друзей, которые не дают плохих советов.

Лена дернула его за ухо, и Маркус вполголоса завопил. Гару высунул нос из будки, убедился, что драгоценную хозяйку никто не обижает, и влез обратно.

Свадьба была веселая, как и положено свадьбе. Вина особенно много не было: у эльфов имелись и более насущные нужды, чем закупать вино в больших количествах, веселиться они умели и на трезвую голову. А вот медовуха была, но Лена помнила, что это такое, поэтому и пила совсем чуть-чуть. Ее учили танцевать, и что самое интересное, у нее получалось не так чтоб очень плохо, хотя иные танцы были довольно сложными. Правда, и партнеры были хорошие, вести умели и, если танец был массовый, ловко передавали ее по назначению дальше. В качестве очень почетного гостя присутствовал посол, степенно угощался медовухой и совершенно не степенно отплясывал с эльфийками. Впрочем, Владыка тоже не стеснялся.

Вся официальная часть свелась к тому, что молодые публично объявили о своем желании создать семью, и совет публично объявил их мужем и женой и пожелал побольше детей. Кстати, беременных было много: аж одиннадцать штук одновременно – так с гордостью сказал Милит. Наверное, для эльфов это действительно много – одиннадцать на больше чем сорок тысяч. После войн обычно происходит всплеск рождаемости…

Разошлись уже поздно. Милит проводил их (всех четверых) до дома, распрощался для того, чтобы через час влезть в окно, Лена уж разоспаться успела – так ведь разбудил, да как еще разбудил… Ну, вообще-то он был пьян для эльфа, то есть возбужден, весел и особенно в ударе. Будет что рассказать Ариане, если опять приставать начнет.

Правда, совсем уж устав, он стал серьезным и вдруг заявил:

– Аиллена, я хочу объяснить, зачем я затеял ту драку.

– А я не хочу слушать.

– Я должен. – Он оперся на локоть – такая классическая киношная поза – и заглянул ей в глаза. Эльфы в темноте видели чуть похуже кошек, в отличие от Лены. Ей показалось, что глаза Милита чуть-чуть отсвечивают по-кошачьи, но скорее серебром, чем желтизной. Ну да, какая желтизна может быть, если глаза синие.

– Я бы знала, если бы ты был мне что-то должен. Уймись. Лучше поспи, а то ты даже похудел от недосыпа.

– Я должен, – тихо и убежденно повторил он. – Я знаю, что ты не простишь, и прощения вовсе не жду. Но объяснить должен. Вообще, я думал, что ты можешь догадаться сама, особенно после рассказов Гарвина, но ты, похоже, не поняла… Тем хуже для меня. Аиллена, чтобы восстановить утерянную магию, нужен всплеск силы. Волна. Волна может быть вызвана только очень сильными эмоциями. Самые сильные – любовь, ярость и страх.

– Ну, значит, не повезло тебе, – сказала Лена холодно. Милит покачал головой. Длинные волосы упали на лицо, и он раздраженно отбросил их за спину. Ну да, даже за ухо не заправишь за неимением уха.

– Я не о себе, Аиллена. Я приноровился к жизни без магии. Послушай меня, пожалуйста.

– У меня есть выбор? Уши заткнуть или заорать, чтоб ты убирался?

– Это ты потом... заорешь, – вздохнул эльф. – Я не хотел убивать полукровку. То есть не в том смысле, что не планировал, что получилось сгоряча и так далее. Я все спланировал. Если бы я хотел его убить, сделал бы это в первые две минуты. Какой бы хороший боец он ни был, не со мной ему тягаться. Аиллена, трудно объяснить человеку, даже тебе, что такое Владыка в жизни эльфа. Любого эльфа – от простого фермера до ученого вроде Кавена или солдата вроде меня. Владыка должен быть сильнее всех.

– Он и так сильнее всех, – удивилась Лена, уже понимая, о чем он говорит.

– Сильнее. Но не такой, каким был до войны. Если здесь есть эльф-враг, способный мгновенно парализовать Кайла, есть и серьезная опасность. Именно поэтому Владыке нужна вся его мощь. А где ее взять, кроме как у тебя? Любовь, получается, исключена. Страх... вряд ли ты способна по-настоящему испугаться, для тебя любая магия – сказка, а в то, что я хочу тебя убить, ты никогда бы не поверила. Осталась ярость. Вызвать твою ярость можно было только так… чтоб побольше крови, чтоб кинжал по рукоятку. Ты ведь все равно не поняла, что важных органов там нет, что вторая рана поверхностная… Главное – море крови.

– Никаких важных органов, кроме желудка…

Лене стало холодно при воспоминании о том, как споткнулся шут, как фонтаном плеснула кровь из обширной раны, как золотилась под солнцем рукоятка кинжала…

– А что желудок? – удивился Милит. – Обычная мышца, начинающий лекарь исцелит. Сердце, легкие, печень не задеты, кишки тоже не тронуты, никакого воспаления быть не должно… Помощь окажут сразу. Но ты выйдешь из себя. Ты точно захочешь меня убить, ты бросишься ко мне, а Владыка тебя перехватит, и Волна достанется ему.

– Откуда такая уверенность, что Владыка перехватит?

Истерические нотки в собственном голосе Лене не понравились. Милит укрыл ее одеялом: она дрожала.

– Конечно, перехватит. Он об этом тоже знает. Он, наверное, даже и чувствует.

– Нет, я понимаю, что Лиасс готов воспользоваться случаем…

– Не понимаешь, – перебил Милит. – Твоя Волна убила бы меня, потому что я был лишен магии. Причем не сразу, и смерть была бы не самая приятная.

– И Владыка пожалел тебя, что я тоже понимаю…

– Тебя, глупая. Он пожалел тебя. Если бы у эльфов были приняты казни, он бы добился, чтобы меня казнили. Он со мной до сих пор не разговаривает… и вряд ли когда-то будет. Думаешь, я этого не понимал?

– Меня?

– Конечно, тебя. Как бы ты жила потом, понимая, что меня убила? Это для нас жизнь и смерть – дела житейские, а ты очень уж трепетно к ним относишься. Ты – Светлая. И твой Свет мог потемнеть. И уж этого Владыка бы точно не допустил. Когда он схватил тебя, помнишь, как он вздрогнул? Это была Волна. Вырвалась твоя Сила. Даже для него удар был серьезен. В любви она мягкая, а в ярости…

– Подожди. Ты так тщательно все рассчитал, даже место, в которое кинжал воткнешь, ну а если бы я не подошла?

– Я увидел тебя. Ты шла как раз к нам. Забыла, что эльфы видят намного дальше? Когда ты подошла, мы дрались-то всего минуту-другую.

– А если бы я свернула?

– Я б надавал ему по шее, – пожал плечами Милит, – ножик отобрал, пинка бы дал. Чтоб он охотнее в следующий раз на меня полез. Аиллена, я все рассчитал. Не учел только одну случайность: что Далин такой поганый целитель.

– Далин во всем виноват?

– Почему Далин? Я, конечно. Все равно бы полукровка поболел… Ну, на грани жизни и смерти бы не был, не так больно было бы… Я использовал тебя, Аиллена. Для меня это хуже всех ран полукровки. Но иначе я не знал как… Есть только две возможности восстановить утерянное не за столетия, а разом: вспышка Светлой силы или... или как Гарвин.

– А на некромантию Владыка, конечно бы не согласился никогда…

Милит не оценил сарказма.

– Конечно, никогда. И Гарвин бы тоже на это не пошел, но ему нужна была сила, чтобы убивать… Он воевал один против целого мира и уж никак не думал выжить и попасть сюда. Он вроде как уже умер, понимаешь? Мне кажется, он жалеет, что ты его привела. А Владыка… Понимаешь, так не бывает: Владыка и некромантия. Это все равно что ты некромантией займешься. В общем… Знаешь, если честно, нетрудно хорошему магу заманить в постель женщину. Владыке бы это удалось в два счета, несмотря на полукровку. Только это нечестно, а Владыка не может так…

Лена что было сил толкнула его в плечо, Милит опрокинулся на спину, а она зашипела:

– Владыка не может нечестно? А он со мной честно поступил? Марш в постель, а то твоих друзей вместо мишеней использовать будем – это честно, да?

А дальше она повела себя уж совсем неприлично: въехала ему кулаком по носу. И нос разбила. Милит скатился с кровати, чтобы не запачкать постель, но нисколько не обиделся. Он пережал пальцами переносицу, что-то пробормотал, и кровь тут же остановилась. Магия… Милит порылся в карманах куртки, вытащил платок и обтер лицо.

– У него не было выбора тогда. Сама посуди: где бы все бы сейчас были, если бы ты тогда не согласилась?

Он сидел на полу, глядя не Лену снизу вверх, золотились в свете луны русые волосы, сияла гладкая кожа. Эльфы почему-то никогда не были волосатыми, как люди. У них даже подмышками волосы не росли. Мужчины даже брились не каждый день, однако «щетинистых» эльфов Лена не видела. Милит протянул руку, осторожно прикоснулся к ее щеке.

– Я даже прощения просить не стану, потому что ты не простишь. Я и сам себе не прощу. Но я иначе не мог. Я же понимаю, что сам убил свою надежду, если она и была… Ты со мной только пока полукровки нет, а когда он вернется…

– Когда? Даже не если?

– Конечно. Конечно, не если. Он вернется, куда он без тебя. Не плачь… Пожалуйста…

Он лег рядом, начал целовать глаза, стирать слезы со щек своей вовсе не мягкой ладонью строителя или воина, уговаривал… Он не оправдывался. Он был совершенно честен: я тебя использовал ради неких высших целей. Права была Странница: ее используют. Только вот не шут, а остальные. Лиасс даже и не скрывает, что ее присутствие в лагере выгодно эльфам, Милит вот… И ведь самое-то обидное: она понимала. И Лиасса, и даже его шантаж при первой встрече, и Милита с его сложным и неприятным планом, только легче от этого понимания не становилось.

Милит нашел способ ее успокоить: применил магию. Как Лиасс. То есть не успокоить – фиг тут успокоишься, а отвлечь. И подзадержался – сам тоже так умотался, что проспал рассвет, и, когда Лена проснулась (с большим трудом), сидел на кровати и чесал затылок, размышляя, как выйти незамеченным.

– Больше не применяй магию, – сказала Лена. – Не хочу.

Милит перестал чесать затылок.

– Не буду. А разве плохо? К тому же ты плакать перестала. Почему ты плакала?

– У меня не было повода?

– Как раз много было. Потому и спрашиваю. То есть почему именно?

– Я не хочу, чтобы меня использовали. Ни ради каких целей. Даже самых великих. Я вменяемая, со мной можно и прямо говорить.

– Прямо? – горько усмехнулся Милит. – Конечно, можно. Я пришел бы к тебе и сказал: ляг с Владыкой, Светлая, потому что всем эльфам нужна его мощь… Ты посмеялась бы или выгнала меня взашей?

– Выгнала взашей.

– Ну вот… – Милит повернулся. Лена его при свете солнца нагишом с того дня на берегу и не видела. Грубый шрам пересекал бок и половину груди, а помимо него было с полдюжины менее эффектных. – Ты можешь и сейчас меня выгнать взашей. Я пойму. – Он встал около кровати на колени и по-собачьи положил голову на подушку. – Только не выгоняй, а? Можно я с тобой буду пока? Я тебя люблю, Аиллена…

– Почему?

Синие глаза поморгали.

– Что – почему?

– Любишь почему?

– Откуда я знаю? – удивился Милит. – Не знаю. Никогда не любил… Даже жену.

– А зачем женился?

– Дурной был. Она, знаешь, какая была? Мать по сравнению с ней – страшная, как жаба. Ну и я соответственный. Вот мы и решили стать самой красивой парой… Молодые были совсем. Я плохой муж был. Очень плохой. Не выходило у меня семейной жизни. И отец скверный. У нас до Кайла еще мальчик был, так я в его смерти и виноват. Ему три года было. Плыли через залив на пароме, мне бы за ним присматривать, а я отвлекся… В общем, нырял потом, нырял – так и не нашел. Не знаю даже, сам упал за борт, или люди помогли, это же так просто, малыша подтолкнуть к краю. Думал, жена меня бросит – не бросила. Кайла родила, потом дочку… Я их и не воспитывал практически. Я хотел вырастить Кайла воином, жена все спорила, и я плюнул: делай что хочешь.

– Кайл хороший мальчик.

– Не моя заслуга. И не жены. Это заслуга Владыки, и только его. – Милит положил руку поверх ее руки, и даже кончика ее пальца не было видно. – Не прогоняй меня, Аиллена. Не знаю, почему я тебя так люблю. Просто так получилось. Может быть, это магия… Магия твоего поцелуя. А может быть, судьба. Не можешь простить – не надо. Только не прогоняй.

Странные они все-таки. Простить? не простить? Разве она простила Лиассу его шантаж? Ни черта подобного, до сих пор помнила это унижение – и этот восторг. Чего бы телу с душой не в ладу жить? Так нет, душе подавай шута, а тело и Милитом довольствуется. Использовал. Как и все. Так ли неправа Странница?

Нет, Маркус никогда не использовал ее. Скорее наоборот. Отказывался от ее помощи, даже когда истекал кровью на Границе. Когда она была не в себе, не приставал, только советы давал: заведи, мол, мужика, будет стресс снимать. А ведь попробуй он тогда хотя бы просто ее поцеловать, сейчас бы на месте Милита был. Однозначно. Маркус не вызывал у нее никаких дурных воспоминаний, в отличие от Милита… Однако именно Милит поглядывает на нее грустными синими глазами, сидя на полу с припухшей переносицей. Хорошо съездила, однако…

 

* * *

В следующую ночь она закрыла окно на задвижку. Она слышала, как подходил Милит, главным образом потому, что ждала, но он даже не поскребся, ушел сразу. Ничего. Потом, если какие-то выводы в голове возникнут, с ним можно и объясниться, а пока надо просто подумать. Даже не подумать, а просто утрясти очередные эмоции.

Милит не оправдывался, к его чести. Мог бы и промолчать, однако не стал, не хотел, чтобы между ними стояла ложь – ну точно как в голливудском кино. А Лена пока не знала, лучше ли это. Его хитроумный план она понимала, и это, наверное, было досаднее всего. Владыку он даже не боготворил. В человеческом языке таких слов точно никогда не придумают, в эльфийском, может, и есть, да не перевести.

Ну что, благополучно проглотить то, что ее используют? Как модно было говорить в Новосибирске, имеют… Нет, не годится. Имеют ее, пардон за вульгаризм, исключительно искренне и страстно, а используют в другом смысле. Проглотить и не подавиться. Потому что альтернатива какая? Гордо развернуться и уйти. Куда? В Сайбу, где ее страстно иметь не будут, но будут использовать в своих царских делах как-то иначе. Хотя бы как свадебную генеральшу – а у меня Светлая лично во дворце живет, а у вас всего лишь кошка родила вчера котят… В Новосибирск? А Маркус? А если и правда, ее мир опять ее выкинет неизвестно куда? А если ее мир выкинет Маркуса? А если шут и правда вернется, где он ее искать будет? Здесь она хотя бы знает, что он жив, а уйди она в другой мир, любой, свой, чужой – неважно, связь прервется. Что подумает шут? Что он сделает, поняв, что она ушла? И поймет ли, что всего лишь ушла, а не умерла?

А можно подумать, там не используют… Только по мелочи, потому что в том мире она никакой роли не играет. Никого не спасает, ничего глобального не делает, никого энергией не подзаряжает вместо аккумулятора…

Так что слопать и не поперхнуться. Она хотя бы понимает, что ее используют. Милит вон покаялся и честно признался, хотя никто не тянул его за язык. Лиасс и вовсе не скрывал. А и скрывал бы, Лена бы не поверила. Если проводить параллели: Лиасс – политик, а эти не бывают в белых перчатках и используют все и всех в своих целях. Цели Лиасса – благоденствие и мир его народа. В этом сходятся все эльфы. Лена даже краем уха не слыхала даже намека на недовольство решениями Лиасса. Каждый эльф – его сын. Любимца своего Милита оставил в Трехмирье на верную смерть. Кайлом готов был пожертвовать. Тыщу с лишним лет прожить и не стать циником нельзя.

Значит, оставляем все на кругах своих: Лиасса в правительстве, Милита в постели, и пусть шуту будет хуже, чтоб знал, кого слушать. Интересно, что он сейчас делает? Где? Может, завернулся в одеяло и спит под открытым небом. А может, ласкает фермерскую дочку на сеновале, думая об океане, который его все равно не унесет. Может быть, голоден. Может быть, устал. Первая встреченная Странница удирать от Лены будет быстрее, чем та, которая удирала от Гарвина. Без всякой некромантии…

Утром она зашла к Лиассу. Эльф сегодня припозднился, он только еще завтракал, а Лена еще нет – не хотелось, и она, воспользовавшись отлучкой Маркуса по естественной надобности, сбежала. Лиасс усадил ее с собой. Сыр, хлеб, шиана и пряники – Владыка тоже любил сладкое. Был он в полном неглиже, то есть только в штанах, даже босиком, но официоз у эльфов был не в моде, так что он не ринулся за рубашкой. Голые по пояс мужчины Лену не смущали. Однако аппетит Владыке она испортила. С удовольствием.

– Государственные дела?

– Вовсе нет. Женщина, – улыбнулся Лиасс.

– Милит сказал мне, зачем спровоцировал шута на драку, – невинно сообщила она. Лиасс поставил кружку и отложил пряник. Не подавился, и то ладно. – И как, теперь ты прежний?

– Прежний. Даже сильнее, – кивнул он, глядя на нее довольно напряженно. Успокоить сразу или помучить?

– Я знаю, что ты ему не поручал. Почему ты меня удержал?

– Твой гнев убил бы его.

– Я понимаю, что ты был бы очень расстроен, однако почему тогда ты его до сих пор простить не можешь? Ему твоя немилость страшнее смерти.

– Если бы ты его убила, я бы тебя понял, Аиллена, – медленно сказал Лиасс. – Но как бы ты жила с осознанием, что убила того, кого сама же и спасла от смерти?

– Привыкла бы. Маркус уверяет, что Странницы ко всему привыкают.

– А разве ты Странница?

– А кто?

– Первичный источник, – пожал плечами Лиасс. – Ты не Делен. Ты Аиллена. Не Несущая свет, но Дарующая жизнь. Возможно, ты бы привыкла. Но я думаю, нет. Это бы давило на тебя.

– И что? Тебе меня было бы так жалко?

Лиасс просто кивнул. Жалко? Интересно, в последнюю тысячу лет он кого-нибудь жалел?

– Ты вправе мне не верить, Аиллена. И не верь. Я слишком хорошо знаю и людей, и эльфов, и самого себя. Не нужно мне верить. Только вот обидеть тебя я никому не позволю. И защищать тебя буду любой ценой. Милит молод и неопытен. Он не подумал о том, что для тебя ненависть – совершенно чуждое чувство, и оно может ранить тебя куда больше, чем его кинжал ранил полукровку. А если уж ты принимаешь решения, от которых зависит не только твоя судьба, ты обязан учитывать все. Даже ошибку целителя.

– Прости ты его. Даже я, наверное, простила. Лиасс, ты для него больше, чем бог… впрочем, боги тут у вас не в моде. Ты для него больше, чем всё и все. Ради тебя он…

– Ради меня он мог рисковать собой. Другими эльфами. Но не тобой. Пойми, Аиллена, я не потерял магию. Я растратил много, но Милит не знает, какой она у меня была и какой стала. Тому, что я имею сейчас, просто не найти применения, понимаешь? В ней нет смысла без войны. Ну вот, я опять маг, чья мощь может пошатнуть основы мира. А зачем?

– Он боится за тебя. Он, наверное, впервые столкнулся с тем, что эльфы могут что-то иметь против Владыки.

– Ты имеешь в виду того мага, что убил советника? – пренебрежительно бросил Лиасс. – Он не был бы для меня проблемой.

– А если он некромант?

– Аиллена, я могу вызвать лаву из недр земли. Это не под силу никакому некроманту, если он не выкачает силу у меня. Могу вызвать подземные воды, которые смоют Сайбу. Я могу разрушить те горы, что ты видишь, и превратить в горы вот ту равнину. Я могу вызывать смерчи и ураганы, огненную стену или леденящий ветер. Но я не могу накрыть коконом света весь мой народ. Я не мог остановить войну в Трехмирье. Как ни досадно, но самая большая мощь нужна только для разрушения. Милит этого, возможно, и не знал. Только незнание не оправдывает. Ты вернула ему магию… спасибо.

– Я всего лишь последовала мудрым советам, – съязвила Лена.

– И разве тебе не стало лучше? Разве ты не успокоилась? – он улыбнулся. – Я рад, что ты выбрала именно Милита. Он тебя любит. А у эльфов теперь одним великим магом стало больше. Милит хорошо держался, потеряв магию, но поверь, ему было скверно. Это не совсем то, что лишиться руки или ноги… Это постоянная память о том, что ты мог и чего не сможешь больше никогда. Ну, я не мог открыть проход в другой мир, так и что из того? С ар-драконом я не справлюсь и сейчас, да и надо ли?

– А если некромант выкачает у тебя силу?

– Для этого я должен попасть ему в руки живым. Как, по-твоему, он сможет удержать меня?

– Я не знаю, что такое некромантия, – призналась Лена.

– Это такой способ убийства, позволяющий забрать у умирающего его силу. Чем дольше умирает жертва, тем больше силы можно получить.

– Ну а…

– Аиллена, – перебил он, – если я захочу умереть, я умру, и никакие артефакты, гасящие магию, не помогут, потому что они не пропускают магию вовне, а на себя ее обратить можно. Я просто могу отключить свое сердце. Могу перестать дышать.

– Ты мне, возможно, не поверишь, Лиасс, но в моем мире есть машины, которые заставляют сердце биться, даже когда умер мозг. Что такое сердце, Лиасс? Насос, гоняющий кровь. Ты уверен, что здесь не могут придумать такой насос? Ты знаешь, что остановившееся сердце можно запустить снова и без всякой магии? Просто массажем или… ну как сказать… грозовым разрядом определенной силы?

Лиасс казался потрясенным. У него даже лицо немножко посерело. Вряд ли, конечно, здесь придумали искусственное сердце, но раз ты такой великий политик и интриган, то допускать нужно все. А то, видишь, Милит не учел неумелого целителя, а сам не хочет учитывать гениального изобретателя. И зря!

– А теперь представь себе, – садистски продолжила она, – что этот эльф из другого мира. Технически развитого. Или в подружках держит Странницу, а она решила восстановить Равновесие, которое я нарушила, приведя в этот мир Владыку. Ты знаешь, что все Странницы из миров, где нет магии, зато есть техника? Это я ничего в ней не понимаю, а если она, до того как сделала Шаг, была инженером и умеет конструировать какие-то приборы?

Лиасс резко встал из-за стола, поднял Лену и крепко поцеловал.

– Спасибо, Аиллена. Спасибо. Я действительно не подумал о такой возможности, а только что судил Милита…

– Ой, – вдруг сообразила Лена, – я ж тут так орала…

– Никто нас не слышал, – успокоил Лиасс. – Я не люблю, когда кто-то может услышать мои разговоры, даже если они совершенно невинны. Я буду предельно осторожен. И предупрежу кого следует.

– Это называется «иди отсюда, дорогая»?

– Почему? Садись, дорогая, ешь пряники, они просто замечательные. Странно, ты не любишь сладкого.

– Ну не то что не люблю…

В доказательство она съела пару пряников – действительно замечательных. С маком. Допила шиану и оставила Лиасса мыслить, а сама пошла искать Милита. Естественно, на стройку. Фундамент первого каменного дома был уже готов, а главный архитектор, голый по пояс и босой, как и его завтракающий дедушка, что-то втолковывал десятку других эльфов, одетых аналогично. На постройку даже у эльфов уйдет несколько лет, потому что это не самое главное. Но все равно интересно.

Бригада каменщиков разбежалась по рабочим местам, а прораб, он же архитектор, он же главный инженер проекта, он же контролер ОТК, он же при необходимости каменщик, вылил себе на голову кружку воды, вторую выпил, встряхнулся и пошел проверять качество цемента и читать лекцию второй бригаде. Родной русский прораб крыл бы трехэтажным матом, впрочем, судя по тому, что эльфы внимали, повесив носы, Милит тоже крыл. Лена понаблюдала и решила не мешать процессу. В конце концов, помучается денек, да и непохоже, чтоб мучился, работа отвлекает. Ночью он не придет, это как пить дать, он закрытое окно понял неправильно, ну ничего, объясниться всегда можно. У эльфов принято говорить прямо.

Днем они с Арианой ходили за травами, нашли очаровательную заводь и долго в ней купались. Разумеется, в отсутствие купальных костюмов – нагишом. Лене не хватало возможности искупаться… Обидно, когда река под боком. Хорошо эльфам: совершенно беззастенчиво раздеваются и вплавь на тот берег и обратно, что мужчины, что женщины, правда, из уважения к местным обычаям, лезут в воду из кустов, а вода все равно прозрачная. Лена завидовала им отчаянно, но перешагнуть через себя не могла. К тому же кроме эльфов здесь имелись и люди.

– А тебе сколько лет, Ариана?

– Не испугаешься? Триста двадцать шесть.

– Всего-то? Я думала, больше. А Гарвину?

– На сто тридцать лет старше. Не так уж много для великого мага. Поссорились с Милитом? Он сегодня спал дома. Точнее, не спал, а с боку на бок крутился.

– Нет. Просто мне надо было подумать, и я закрыла окно. Он думать не дает. Целоваться лезет.

– Думать – это вообще не самая сильная сторона Милита. Он великолепный стратег на поле боя, но в жизни… Мальчишка.

– Я думала, ему лет триста.

– Что ты! – засмеялась Ариана. – Мы обычно раньше ста не рожаем. Чтобы воспитывать ребенка, надо какой-то опыт иметь. А я и замуж вышла очень поздно, и родила поздно. Как-то не получалось у нас с мужем, думали, так и не будет детей, только собрались расстаться – я и забеременела. Милиту всего-то сто двадцать два. Если переводить на вашу продолжительность жизни, Милит моложе тебя. И очень намного, ты же говорила, что прожила примерно половину отмеренного.

– А сколько я проживу здесь?

– Кто знает? Отец много прожил, и ничего. Не наскучило. Это ж главное – чтобы долгая жизнь не стала скучной. У отца цель была – объединить всех эльфов. Потом – спасти кого можно. Теперь – опять объединить…

– Ничего подобного. Объединять ему уже скучно. У него цель – заставить эльфов и людей жить рядом. Мирно. Понимать или хотя бы принимать друг друга. А все прочее – побочные эффекты.

Ариана помолчала, нахмурилась, покачала головой:

– А ведь ты права… Он уж если замахнется на цель, так только на такую, какая просто и в голову никому не придет.

– Ариана, ну вот я человек. Ты эльф. Маркус человек. Милит эльф. Разве не получается?

– Не все люди такие, как ты и Маркус. И не все эльфы такие, как я или даже Милит. Милит – он что, вспыльчивый, заводной, но не непримиримый. Милит к людям всегда был равнодушен. Ты лучше о Гарвине подумай. Гарвин из непримиримых. Он Владыке подчинится беспрекословно, но не поверит, что люди и эльфы смогут жить в мире. И говорит об этом.

– Ай-яй-яй, как же он смеет сомневаться в словах Владыки…

– Именно. Ты не понимаешь, что такое Владыка для нас.

– И даже не хочу понимать. Извини, для меня нет непререкаемых авторитетов. Имею дурную привычку сомневаться.

– Ты и не эльф. Гарвин… Он мой брат, я его люблю, конечно, но он опасен для нас сейчас. Понимаешь, Владыка конфликты гасит, и даже Милит сдерживается, если с ним человек плохо разговаривает. А Гарвин непременно конфликт раздует. Пусть даже он будет прав, но Владыка считает, что еще не время. Мы – пришлые. И мы должны быть благодарны людям за то, что они позволили нам здесь жить.

– Бесконечно? То есть вечно?

– Нет, – покосилась на нее Ариана. – Пусть десять лет. Пусть пятьдесят. Для людей это срок, но не для нас. Мы должны стать своими, привычными, такими же… Вот Владыка зашел в дешевый трактир и выпил с людьми… Я думаю, напрасно, потому что эльф бы гордился, а человек будет рассказывать, что с Владыкой запанибрата…

Лена захохотала. Запанибрата с Владыкой? С Родагом можно. С Риной. С президентами Путиным и Бушем. Но только не с Лиассом. Не располагает он как-то.

– Ариана, а если бы он не зашел, то люди бы рассказывали, что гордый эльф нос дерет. Всем не угодишь. Знаешь, у страны, в которой я жила, тяжкая и страшная история. Один правитель меняет другого – и начинает предшественника хаять, потом этого меняют – и его последователь хает… Долго так… Вроде и есть за что ругать. Только все равно противно, что все только ругаться и умеют. Страна огромная, куда больше Сайбии, а порядка как не было, так и нет. Знаешь, как у нас говорят: строгость наших законов смягчается необязательностью их выполнения. Люди уже ни во что и ни в кого не верят. На памяти моего поколения все так поменялось… Что было белое, стало черное, и наоборот. Мы-то привыкли, а вот старики – так и нет.

– Большие перемены, да?

– Большие. Есть такое проклятие в моем мире: чтоб ты жил в эпоху перемен. Сайбия сейчас, кажется, в такую эпоху входит. Лиасс это понимает.

Ариана оглянулась и понизила голос:

– Он понимает гораздо больше, чем говорит. Даже тебе. Не всякую истину стоит знать до срока. Это его слова.

– Он может видеть будущее?

– Это и я могу. Видеть мало. Надо понимать. Владыка умеет. Ведь как видишь будущее: не порядок определенных событий, не список, кусочек какой-то, казалось бы, мелочь, но именно эта мелочь непременно говорит о самом главном. Надо только правильно понять и истолковать. Никто этого не умеет, ни Милит, ни я, ни даже Кавен или Гарвин, а мы самые сильные маги.

– А Кайл?

– А Кайлу на толкование опыта не хватает. Впрочем, нам, наверное, тоже, ведь достаточно стар только Кавен. Я сама плохо в этом понимаю. Я практик. И Милит тоже. А вот что выйдет из Кайла, я не знаю. Он склонен как раз к другой магии. Мы с Милитом используем, а Кайл разбирается. Таких магов много, но в основном не очень сильные. Сильных тянет что-то делать. Такое… значительное. – Ариана вдруг обняла ее. – Как же я благодарна тебе за Кайла! Только не говори, что у тебя случайно получилось, потому что ничего случайного не бывает. Ты спасла мне отца, вернула сына, брата, внука… Что хочешь для тебя сделаю!

– Осталось придумать, что бы такого захотеть… – хихикнула Лена. – Только ведь нет в этом особенной моей заслуги, Ариана. Ну вот разве что с Милитом, тут не спорю… Сто раз уже обсуждали, а ты все не хочешь понять.

– Величие не в количестве силы, Аиллена, а в том, как мы ее используем. Ладно, давай-ка одеваться. Сюда мужчины идут.

Лена почти молниеносно оделась. Хорошо, что было на ней не платье с многочисленными пуговицами, а юбка и блуза. Мужчины были люди. Шесть человек, на ходу стягивавших куртки и рубашки, утомленных, запыленных. Увидев женщин, они в замешательстве остановились, поклонились учтиво.

– Купайтесь, – весело сказала Ариана, – мы уже уходим. Вода просто замечательная.

– Может быть, дамы составят нам компанию?

– Дамы не в настроении, – отрезала Лена. – Вовсе не в настроении. Так что дайте-ка пройти.

– Сурова! – засмеялся один. – Ты эльфийка, красавица? Скажи твоей подруге, что мы вовсе не намерены обижать вас. Мы ищем пришлых эльфов. Правильно ли мы едем?

– В этой заводи пришлые эльфы не водятся, – проворчала Лена. – А зачем вам эльфы, да еще пришлые?

– А тебе что за дело, женщина? Ты не эльфийка.

– Нет. А дело есть.

– Повежливее, – попросила Ариана, – а то ведь и рассердиться могу.

– Просим прощения, дамы. Мы хотим купить оружие. Эльфийские мечи, кинжалы, стрелы.

– Мы не продаем оружия. Приезжайте через год-другой.

– Ты не поняла, женщина, – засмеялся один. Не нравились они Лене. Совсем не нравились. – Мы не для продажи, для себя. В городе все это стоит намного дороже, столько перекупщиков. Вы нам только направление подскажите, милые дамы.

Ариана показала на восток.

– Видите ту гору? Держите чуть левее и не промахнетесь. Уже совсем недалеко.

Мужчины опять раскланялись.

– Благодарим, – и пошли к заводи. Лена и Ариана углубились в лес.

– Не нравятся мне они.

– Обычные искатели приключений.

– Может быть. Все равно не нравятся. А раньше них мы в лагерь не попадем.

– Серьезно? – засмеялась Ариана и, что-то пробормотав, с усилием раздвинула проход. – Я не умею это делать так красиво, как Владыка, но хоть в портальных камнях не нуждаюсь. В другой мир никогда не пройду, а здесь – не так и трудно.

– Ой, – сказал Кайл, поднимая голову. – Вы меня испугали. Аиллена, как ты вовремя. Я тебе амулет сделал. Возьми, пожалуйста. Окажи мне честь.

Амулет был листочком, который Лена даже приняла за настоящий, и только взяв его в руку, поняла, что это камень. Что-то вроде нефрита или сам нефрит.

– А от чего он?

– Так, – смутился Кайл. – Если тебе станет очень грустно, ты его погладь, подержи в руках. Он немножко улучшит настроение.

– Придумал? – улыбнулась Ариана и взъерошила светлые волосы Кайла. – Он с детства все мечтал придумать улучшитель настроения. Где Владыка, малыш?

– На стройке. Отец там что-то интересное придумал, показывает.

Лиасса они перехватили на обратном пути, и Лена сразу выдала ему про не понравившуюся шестерку. Ей уже было стыдно: шесть человек против десятков тысяч эльфов… Но Лиасс кивнул, бросил что-то своим бодигардам, один тут же свернул в сторону.

– Твоим чувствам стоит доверять. Все будут предупреждены, вот и все. Вряд ли им продадут оружие. У нас нет лишнего. Оружейники больше на стройках работают да в поле.

Взгляд Милита натирал затылок. Леня оглянулась и помахала ему рукой – не бросила я тебя, не бойся… Даже издалека было видно, как он просиял. Ариана подтолкнула ее. Ну и ладно, подумала Лена, все знают. Доставлю эльфам радость. Ну как же – Светлая своего выбрала, предыдущий-то был свой только наполовину, да еще имел глупость строить из себя человека. Воспитан он, видите ли, по-человечески. Ну и дурак. Ох, господи, где ж он, дурак этот мой получеловеческий… Сам велел одной не оставаться. Ваше приказание, сэр шут, выполнено. Любое выполнила бы. Только возвращайся…

Лена умышленно неторопливо направилась к стройке. Никто на нее вроде и не смотрел. Эльфы старательно мазали раствор, клали камни, переговаривались между собой – ну очень заняты были. Чтоб длинные волосы не мешали, эльфы завязывали самые заурядные хвосты, но, надо сказать, только чтобы не заляпать шевелюры цементом. Как они умудрялись ходить патлатыми и не жевать постоянно свои волосы, Лена не понимала. Ей свои мешали, даже убранные назад с помощью цепочки-резинки. Эльфы в лучшем случае перевязывали лоб кожаными ремешками или надевали металлические обручи – вот уж неудобно, так неудобно… Лена примеряла такой у Арианы. К тому же ей не шло.

Милит не выдержал, зашагал ей навстречу, улыбаясь во весь рот.

– Я уж думал…

– Я вот тоже… думала. А ты мне мешаешь думать.

– И буду мешать, – пообещал Милит. – Например, сегодня. Можно?

– Можно, – вздохнула Лена. Милит засмеялся.

– Удивительно. Вот хоть бы еще одна женщина отвечала так просто! Вечно ведь «там посмотрим», «приходи – увидишь»… Ты совершенно не умеешь кокетничать.

– А раньше ты не замечал? Не умею. И учиться уже поздновато.

– Не учись, – серьезно попросил Милит. – Оставайся одна такая, которая не умеет. Я пойду работать, ладно? Такие олухи собрались, по сто раз повторять приходится.

Лена милостиво его отпустила, а сама присела на ближайшее крыльцо. Эльфы работали удивительно ровно. Без перекуров, без спешки, без лени, точно, аккуратно. Эх, ну почему дома таких строителей днем с огнем… И в загулы не уходят, хотя, как все мужчины, не отказываются от выпить и закусить. Собственно, и люди в Сайбе, и крестьяне в деревнях работали так же. Ну и понятно, не за зарплату, которую задерживают, а если не задерживают, то никуда не денутся, выплатят, потому что нет дураков за такую работать – мотив всегда один. Нет, два, второй: да я не пил, начальник, ну подумаешь, пузырь с Васькой на пару раздавили…

Эльфам надо было выжить, устроиться на новом месте. Свою многотысячелетнюю историю они оставили в рушащемся Трехмирье. От нее уже мало что осталось, судя по рассказам Гарвина. Сожжен и разрушен Ларм, синий город эльфов, построенный из белого камня, который с возрастом начинает голубеть, и сразу видно, когда какой дом построен. Нет больше синего города. Нет огромной библиотеки эльфов. Нет стенных росписей, старинной резьбы, затейливого плетения решеток. Ушли эльфы – умер город.

Когда эльфы уходили, с собой они могли взять все, что хотели, – сколько могли унести в руках. В повозках были раненые и вещи, необходимые для всех: палатки, инструменты, раскладные кровати, одеяла, отборные семена, оборудование. Для спасения культуры не было возможностей. Конечно, Лиасс не бросил все: ровно две вместительные повозки были нагружены книгами и произведениями искусства, Лена не знала, куда их девали здесь. Книги – малая часть того, что было в библиотеке. Совсем недавно Лиасс показывал ей Ларм: эльфы иллюстрировали книги. Ей было жалко город. Очень жалко. И не она утешала Лиасса, а Лиасс ее: «Главное, мы живы, мы напишем новые книги и построим новый город. Наша история начинается заново».

Четвертая часть всех эльфов не увидит нового города. Людей погибло непропорционально больше, но и осталось тоже непропорционально больше. Сходить посмотреть, что там в Трехмирье? Вернуться через несколько месяцев и обнаружить вернувшегося шута. И свихнувшегося Милита…

– Красиво работают, верно?

Лена вздрогнула. Почему высокие (самый маленький эльф был выше Маркуса) мужчины передвигаются так легко? Ведь весят они сообразно росту. Самый здоровенный тут, конечно, Милит, и тянет он уж точно под сто килограммов, но и он ходит, словно по воздуху, а не по земле. Рядом с этими мужчинами Лена чувствовала себя неуклюжей коровой. Гарвин ростом поменьше, так, обычный, средний, метр восемьдесят пять, а тоже подошел неслышно, сел на крыльцо неслышно, и ведь, наверное, не только что сел.

– Красиво. Ты полюбоваться или хочешь со мной поговорить?

– Я тебе неприятен?

– Нет, – удивилась Лена, – явно наоборот. Ты людей не любишь, а я человек.

– Я не не люблю людей, – засмеялся Гарвин. – Я их ненавижу. Спокойно, глубоко и убежденно. Только какое отношение это имеет к тебе?

– Я человек, Гарвин.

– Конечно. И твой Проводник тоже. Считаешь, что я не способен выделить в толпе определенных людей? Я ненавижу людей как расу. Как разрушителей, убийц. Но не каждого человека в отдельности. Конечно, когда я обрушивал на деревню проклятие ворона, я не думал, что там есть хорошие добрые люди, которым эльфы не мешают. Но это война. А здесь войны нет…

– И это тебе мешает.

– Мешает, – кивнул он, помолчав. – Мне не стоило уходить из Трехмирья, Аиллена.

– Я тебя за шиворот не тащила.

– Я тебя и не упрекаю. Если бы не пошел я, не пошли бы и Паир с Вианой. Да и сам… я так хотел увидеть Владыку…

– Как видишь, он в полном порядке. Даже всю свою мощь обрел.

– Милит тебе сказал? Дурак.

– Может, и дурак. Но дурак честный.

Гарвин сосредоточенно посмотрел себе под ноги.

– У тебя действительно нет ко мне особой неприязни, Аиллена?

– Нет. Правда, особой приязни тоже. Ты меня пугаешь.

– Неудивительно. Я пугаю не только тебя. Отведи меня обратно в Трехмирье, Светлая.

– Спасибо. А потом как я стану смотреть в глаза Лиассу?

– Он поймет.

– А как я стану смотреть себе в глаза в зеркало?

– А тебе что? – искренне удивился Гарвин. Вот он – точно не поймет. Все равно не поймет или просто не поверит.

– Мне не хочется отводить кого-то на верную смерть. Это раз. Мне не хочется, чтобы на деревни Трехмирья падало проклятие ворона. Это два. Мне не хочется, чтобы эльф, которого я знаю, собирал магическую силу с помощью некромантии. Это три.

– Трехмирье все равно проклято. И проклято Светлой.

– Но не мной, хотя я там некоторое количество народу кровью и забрызгала. Оно уже было проклято к тому времени.

– Трехмирье все равно гибнет.

– Пусть гибнет, – пожала плечами Лена. – Вряд ли я смогу его спасти, даже если начну благословлять каждый кустик. Мне на эти благословения искренности не хватит, потому что мне не нравятся люди, готовые убивать за большие глаза и острые уши. Так что пусть провалится в тартатары, только без моего непосредственного участия. Я не поведу тебя в Трехмирье. И Маркус не поведет своими Путями. Это я тебе обещаю.

Гарвин покусал губы.

– Мне не место здесь, Аиллена. Неужели ты сама не видишь.

– Я вижу, что остальным с тобой неуютно. Ничего. Потерпят.

Гарвин взял ее за руку. Что, магия в ход пойдет?

– Я некромант, Аиллена. Полная противоположность тебе. Ты даешь силу, я отнимаю. Это оправданно только на войне. А здесь – мир. Сюда люди пустили эльфов.

– Так положено считать, – перебила Лена, – или ты в этом искренне убежден?

– Убежден.

– Значит, не все потеряно. Если ты сам это осознаешь…

Теперь он перебил:

– Я понимаю, что ты хочешь сказать. Спасибо, что веришь в меня. Но я – не верю. И Владыка не верит. Ты даже не представляешь, насколько я стал силен.

– И что, тебе мало силы? Еще у кого-нибудь отнять хочешь?

– Не хочу, – горько усмехнулся он. – Ты видишь: я отравляю все вокруг себя. Эльфы начинают сомневаться. Начинают опасаться людей.

– А ты язык придерживай, – посоветовала Лена. – Не искушай. А то вон Милита за честность осуждаешь, а сам хочешь быть честным. Прикидывайся. Из уважения к Владыке.

Давешняя шестерка не торопясь приближалась к ним.

– Здравствуй, красавица, – поклонился один. – Вот и встретились. Как же ты нас обогнала-то, а?

– Местность знаю, – проворчала Лена. – Я не оружейник.

– Это я заметил. Мы тут нашли оружейника, да не хочет он нам продавать.

– Его право.

– Он оружейник. Он делает оружие на продажу. Или он не хочет продавать его людям? Нехорошо получается, а?

– Идите отсюда, – недоброжелательно сказал Гарвин. – Оружейник не хочет продавать вам.

– Почему эльфы такие грубые? Разве их Владыка не приказал им быть вежливыми?

Лена встала. Тут же поднялся и Гарвин.

– Так, орлы мои сверхчеловеческие и сверхвоспитанные, – улыбнулась она, – пошли вон из лагеря, или я прикажу королевским гвардейцам выкинуть вас и пинками гнать пару миль.

Мужчины загоготали. Хамы трамвайные? Знакомый тип. Только не Ленку Карелину видеть изволите, господа хамы. Вон, эльфы, доселе вежливо-равнодушные, уже и кольцо образовали, и приветливости в светлых глазах не наблюдается.

– Есть еще один вариант, – дождавшись окончания веселья, продолжила она, – пинками вас отправит в Сайбу королевский маг Карис Кимрин – как раз к страже на перевоспитание. Так что убирайтесь отсюда по-доброму.

– Каждая эльфийская подстилка будет мне указывать, что делать и куда идти? – удивился один. Лена ухватила Гарвина за руку и гаркнула остальным:

– А ну стоять!

– Зачем стоять? – поинтересовался Маркус, небрежной походочкой выруливая из-за угла. – Почему стоять? Я б размялся. Поучил щенков уму-разуму. – Он прищурился, оглядел шестерку и покачал головой: – Нет. Не щенков даже. Цыплят. Ты глянь, Гарвин, как стоят. Разве ж это мужчины? – Он длинно и крайне презрительно сплюнул. Эльфы дружно и очень оскорбительно захохотали. Маркус вразвалочку приблизился к шестерке. – Ну, малыши, так и дальше с женщиной бороться будем или все ж рискнем всего вшестером на одного?

Зашипели выхватываемые мечи, и Лена крикнула:

– Стоять, Маркус!

– Ну, – неохотно повернулся он, – как прикажешь.

Он так вкусно подставил спину этой шестерке, что один не выдержал и купился – сделал мощный выпад, да только у Маркуса на каждом участке тела имелось по паре глаз: он описал мечом, который вроде бы только что спокойно дремал в ножнах, сложную фигуру, вышиб оружие у нападавшего и заодно у его соседа и прорисовал ему на груди классический знак Зорро. Без крови. Только рассек одежду. Тут на него кинулись и остальные. На свою беду.

Нет, Маркус ни одного не убил. Даже не ранил смертельно. Отсек две кисти вместе с мечами, проткнул три ляжки и одну задницу, может, и продолжил бы развлечение, да голос Лиасса был весьма гневен и его «Что тут происходит?» немедленно выключило смешки эльфов и ленивый азарт Маркуса.

– Цыплят воспитываю, Владыка, – поклонился Маркус. – Чтоб вежливыми были. Не понравились они Светлой, попросила она их уйти, а они нет чтоб послушаться, давай ее всякими нехорошими словами обзывать. Ты, Владыка, можешь с ними вежливо разговаривать, ежели хочешь, но я-то не обязан, правда?

– На них заклятие, – негромко сказал Гарвин. – Сложное заклятие. Они не сами сюда пришли, Проводник, и уйдут не сами… – Он пошел – вроде бы к Лиассу, но на пути оказались «заклятые», и что-то такое было в Гарвине, что они буквально раскатились в стороны, освобождая ему путь. – Видишь, Владыка? Надо бы мага Кариса пригласить, чтоб тоже посмотрел.

Кто-то из эльфов тут же сорвался с места и с олимпийской скоростью помчался за Карисом.

– Исцелите их кто-нибудь, – бросил Маркус, – а то ведь эти двое кровью истекут. – Невелика, конечно, потеря, да мало ли, авось на что сгодятся.

Он нагнулся и обтер окровавленное лезвие о куртку одного с пропоротой ляжкой, плавно опустил меч в ножны и подошел к Лене.

– Ну и чего они тебе не понравились-то? – шепотом спросил он и отвесил поклон. – По мне, нормальное дурачье.

– Ты у меня еще получишь, защитничек, – пригрозила Лена, опираясь на предложенную руку. Эльфы хлопотали около раненых, останавливали кровь, затягивая ткани, но небрежно, что, как Лена уже знала, вызывало у исцеляемых очень неприятные ощущения. Лидер их с ужасом смотрел на свою отрубленную руку, пока совсем молоденькая эльфийка возилась с тем, что от руки осталось. Прибежал Карис, осуждающе посмотрел на Маркуса – тот немедленно заинтересовался парящим в небе ястребом – и оглядел пострадавших.

– Грубое заклятие, – поморщился он. – Аж глаза режет. Но сложное, многослойное. Кто-то послал их сюда, Владыка. А этот рубака, как всегда, не разобравшись…

– Ага, Светлую можно безнаказанно эльфийской подстилкой называть, – кивнул Маркус. – Пусть спасибо скажут, что не поотрубал им… эээ… что-то другое.

Услышав про подстилку, милый и мирный Карис пнул того, который был к нему поближе. Очень негуманно пнул. В то самое «что-то другое». Эльфы даже не засмеялись. Позавидовали. Подоспел Кавен – великий маг-теоретик, кто-то сбегал за Кайлом, маги засуетились, обмениваясь отрывочными репликами. Гарвин вернулся к Лене.

– Погуляй, Проводник. Мы не договорили с Аилленой.

Маркус, естественно, не услышал.

– Гарвин, о чем мы говорили? Язык сдерживай.

– Прости, Проводник. Я не хотел тебя обидеть. Мне действительно нужно поговорить с Аилленой. Пожалуйста, оставь нас.

Маркус посмотрел на Лену. Она кивнула:

– Мы правда не договорили. А ты иди и готовься. Тебе мало не покажется, обещаю.

Маркус фыркнул и отправился домой. Гарвин взял Лену под руку.

– Не против прогуляться? Очень терпеливый у тебя друг. Я бы их убил.

– За что?

– Ну знаешь, – удивился он, – тебе мало? Хотя бы за оскорбление.

– За оскорбление нельзя убивать, Гарвин. Морду бить можно. А убивать нельзя.

Он неопределенно пожал плечами.

– У мужчин другие взгляды. Так ты не хочешь мне помочь?

– Хочу. Но о Трехмирье даже не заикайся, не поведу. У тебя впереди столько времени, Гарвин! Ты сможешь привыкнуть и к миру, и к тому, что не все люди заслуживают смерти.

– Рассказать тебе, как я забирал силу? – усмехнулся Гарвин. – Ты же сама меня выкинешь в Трехмирье.

– Давай я тебе лучше расскажу, – предложила Лена. – Народу собралось много. Весь холм был заполнен, и вокруг холма тоже толпились люди. Несколько тысяч собралось. И маги постарались – видно и слышно было хорошо. Не поленились доски для эшафота издалека тащить – не было леса поблизости, из города, наверное, привезли – там в миле-другой город горел. Сколочено было на совесть, даже ступеньки не скрипели, а ведь временное сооружение. Для единственного случая. Вот для креста доски не остругали, наверное, нарочно, чтоб еще и занозы были. Мелочь такая, но мелочь неприятная, правда? А у креста – эльф, которого чуть пополам не разрубили, весь бок разворочен. Не поленились исцелить, чтоб до казни дожил.

– Милит? – тихо спросил Гарвин.

– Милит. Так что пугай меня или не пугай, я не поведу тебя в Трехмирье. Ни тебя, ни какого-то другого эльфа. Ты сам себя боишься, Гарвин?

– Боюсь. У меня и правда нет дурных замыслов. Пусть я не верю людям, но я верю Владыке. Я спрашивал Кариса об отношении к некромантам… Знаешь, я не хочу, чтоб меня заперли где-то в темнице рядом со свихнувшимся некромантом-человеком.

– Почему – свихнувшимся?

– Потому что человек не может безнаказанно стать некромантом. Устроен не так. Природа магии другая. Некроманты, как правило, эльфы, Аиллена.

– А Владыка не может придумать какой-нибудь заслон для твоей магии?

– Может. Но не хочет. Магия не терпит заслонов, она рвется на свободу. Мне лучше бы выжечь себя… Но ведь беда в том, что самые сильные заклинания – разрушительные.

– А кокон света, например?

– А кокон света мне не по силам, – улыбнулся Гарвин. – Не сумею. Я не Владыка, я всего лишь его сын, хотя и талантливый. Могу я задать тебе личный вопрос?

– Задать – можешь. Это не значит, что я на него отвечу.

– Тебе хотя бы нравится Милит?

– Хотя бы нравится. Вот чего я не понимаю, почему его это «хотя бы» устраивает.

– Потому что любой может приказывать своему телу, а вот приказывать своему сердцу могут только те, у кого сердца нет. Ты делаешь Милита счастливым. И я ему немного завидую.

– Потому что не можешь быть счастливым?

Гарвин поцеловал ее ладонь.

– Не могу. Эльфы чаще всего однолюбы, а я в отличие от Милита свою жену любил. Помоги мне, Аиллена. Прошу тебя.

– О Трехмирье не проси. Уж прости, я в данном случае думаю не о тебе или Владыке, а исключительно о себе. Я не хочу до конца своих дней гадать, какой смертью ты умер, и понимать, что я тебя на смерть проводила и платочком вслед помахала. Я уж молчу о том, что это глупо – возвращаться, чтобы мстить. Не спорь. Ты хочешь именно мстить. Я в этом не участвую.

– Я ведь могу и…

–Устроить светопреставление здесь? Чтоб тебя здесь убили на радость Владыке и Ариане? Я слышала, что эльфы терпеливые. Ты всего несколько месяцев здесь, а хочешь, чтобы афганский синдром прошел.

Гарвин не понял, и Лена долго рассказывала ему и про афганский синдром, и про вьетнамский, и про чеченский, и про потерянное поколение после первой мировой, и про вторую мировую, и про Аушвиц и Майданек, и про Холокост, и про многие миллионы погибших… Даже охрипла. Ничего. Не он один прошел через ужасы войны. Здесь таких больше сорока тысяч. Виана вот например. И вообще, что-то же надо ему говорить, что-то же надо делать, если его переклинило на своей некромантии, если комплекс у него, а психоаналитики здесь не водятся…

Стоп. Или она не русская? Какие психоаналитики, когда есть друзья за рюмкой чаю…

– Пойдем к нам, – предложила Лена. – Я устала ходить. Да и есть хочу. Ты не проголодался?

Гарвин кивнул. Черт возьми, он даже внешне отличается от остальных. Какая-то печать. Такими эльфы были в первые дни после эвакуации, и то не все. Сосредоточенные холодные лица, злые светлые глаза…

Маркусу она велела раздобыть вина – где угодно и как угодно, и раздобыл он примерно за тридцать секунд: позаимствовал у посла, а поздний обед сплошь состоял из подношений эльфов: нечто вроде ряженки, простокваша, сметана, плавно переходящая уже в масло, хрустящие булочки и любимые Леной рулетики. Гарвина тоже поразило, что ей они нравятся: простая солдатская еда, примитивный вкус. Но вот смешно: именно эта мелочь как-то их сблизила, потому что он тоже рулетики любил. Маркус глянул вопросительно: мне исчезать? – а Гарвин махнул рукой, сиди, мол, стерплю человека рядом.

В общем, Милиту не повезло. Он заглянул через окно в пустую комнату с нетронутой постелью и культурно вошел через дверь. Ему тоже налили. Странный был разговор. Удивительно странный – говорили о войне, и Лена тоже говорила о войне, хотя видела ее только по телевизору, и это были чужие войны… Собственно, о войне как таковой она говорила только то, что слышала от других или читала, больше – о своем отношении к войне. Еще удивительнее было то, что мужчины ее слушали. Милит с Гарвином по какому-то поводу чуть не разругались, перешли на эльфийский и, наверное, вовсе не комплиментами обменивались, пока Лена на них не прикрикнула, потом Маркус увел Милита остывать на воздухе, а Лена и Гарвин, маг, год воевавший в одиночку против огромных армий, продолжали говорить, уже обо всем: о мире, о любви, о дружбе – и странным образом понимали друг друга. Вино этому немало способствовало. Надо будет потом извиниться перед послом за непредумышленную кражу.

Гарвин действительно боялся своей ненависти к людям. Боялся сорваться и помешать планам Лиасса. Боялся, что невозможность истинной клятвы помешает королю ему поверить. Боялся давать эту клятву только из страха нарушить ее под давлением каких-то обстоятельств и этим уничтожить доверие короля к эльфам Лиасса. Бесстрашный воин боялся самого себя.

Ушел он только рано утром, когда уже рассвело. Маркус в обнимку с Гару крепко спал, сидя на крыльце. Забавно было: человек и пес приоткрыли по одному глазу, проводили взглядами эльфа и приготовились спать дальше. Лена потрясла Маркуса за плечо.

– А в кроватку не хочешь?

– Все равно вставать скоро, – добродушно проворчал он. – Ну что? Помогло?

– Вряд ли, – вздохнула Лена. – Но хоть выговорился. Я не психоаналитик все-таки.

– Кто?

– Психоаналитик. Врач. Доктор. Лекарь. Целитель. Тот, который не тело лечит, а душу.

– Не лечишь душу? – переспросил Маркус. – Хотелось бы мне знать, каким образом ты тогда ухитрилась не только шуту мозги вправить, но и мои в порядок привести. Ладно, ладно, молчу, тебе виднее, ты не этот… аналитик, ты пустая, вздорная, никчемная бабенка… Э-э-э, драться-то зачем!

 

* * *

С послом Лена, кстати сказать, поговорила сразу после просьбы Лиасса, не вдаваясь в детали, чтоб не пугать посла словом «некромантия», объяснила, что по неким магическим причинам Гарвин опасается, что может нарушить истинную клятву, но готов дать любую другую, какую потребуют маги людей. Посол только потребовал, чтобы Гарвин не покидал лагеря и тем более не появлялся в Сайбе, что Гарвина очень устраивало. Лене посол просто поверил. Тот же стереотип: Светлая знает, что делает. А Светлая ничегошеньки не знала, хотя и что-то делала.

В честь второй годовщины пребывания в Сайбии Лиасс объявил массовый выходной день и большой праздник. Прибыли король с королевой и немаленькой свитой. Оба правителя не любили обязаловки, поэтому быстренько провели положенные ритуалы и приступили к неофициальной части. Лена знала, как готовился Лиасс к этому событию, знала, что он установил мощную магическую защиту, что доверенным эльфам было поручено без долгих разговоров отлавливать всех незнакомых и складировать их в тихом и крайне защищенном месте для дальнейших разборок, да и вообще эльфы веселились, но при этом и бдили тщательно.

Родаг, оказавшись на минуту наедине с Леной, помялся, потом вскинул глаза и убежденно сказал:

– Он вернется, Светлая. Он обязательно вернется.

Ну вот, еще один. Как бы Лене хотелось разделять их уверенность…

Гарвин появился как-то незаметно, Лена бы и внимания не обратила, да напрягся Милит, а его настроение она научилась чувствовать. Лиасс оставался внешне совершенно спокоен, но Лена вовсе не была уверена в том, что он не отгородил короля каким-нибудь магиенепробиваемым щитом и не заготовил парочку зевесовых молний. Гарвин остановился в нескольких шагах, и оживление начало гаснуть по кругу. Он дождался тишины, встал на одно колено, подчеркнуто медленно вытащил из ножен кинжал и так же медленно провел острием по запястью, вытянул руку:

– Пусть будет проклята кровь моя навек, если я, Гарвин, сын Лиасса, нарушу клятву верности Родагу, королю людей и эльфов. Налагаю на себя, Гарвина, заклятие черной крови, если нарушу клятву верности. Прошу закрепить мою присягу, Владыка и маги людей.

Кровь мерно капала с руки и, темнея, таяла в воздухе, не долетая до травы.

– Закрепляю твою присягу, Гарвин, – отчетливо произнес Лиасс. Если бы эльфы были людьми, они бы ахнули, но Владыка все делает правильно, поэтому они только глаза вытаращили.

– Закрепляю твою присягу, Гарвин, – вдруг обогнал Верховного мага Карис. Надо обязательно спросить, что это за заклятие черной крови и что означает закрепление присяги со стороны.

– Принимаю твою присягу, Гарвин, – тепло отозвался Родаг. – Встань и присоединяйся к нам.

И все. Гарвин даже растерялся. Ага, неужели он думал, что от избыточной честности все информированы о его дурных наклонностях? Смешно. Лиасс все-таки не полный идиот.

Король прибыл с королевскими подарками: несколько здоровенных бочек с вином да всякие положенные мелочи Владыке, Ариане и Милиту, взамен получил просто фантастической красоты подсвечники из серебра для себя и еще большей красоты украшения для жены, ну и свите по мелочи досталось. Вместо налогов на серебряный рудник.

Надо сказать, празднества были веселые. Если в первый день все было сравнительно чинно: пиры с возлияниями и выступления с обеих сторон менестрелей, жонглеров и акробатов, то на второй день были очередные олимпийские игры. Король болел так азартно, что даже и не вспоминал о положенном по рангу достоинстве и орал «Давай, давай!» ничуть не тише придворных.

Верховный охранитель уважительно шепнул Лене на ухо:

– Однако охрана у него поставлена… и рад бы придраться, да не к чему. Скажи мне, Светлая, были какие-то проблемы?

– Нет, Охранитель, после убийства советника Лиасс стал осторожнее.

– Старается избегать провокаций. Это правильно. А кто у него занимается безопасностью, не скажешь?

– Я не знаю. Может, кто-то из черных эльфов? То есть из его личной охраны.

– Вот тоже замечательно: ты живешь среди них и даже не знаешь, кто занимается такими вопросами.

– Ну, я не особенно наблюдательна. А с теми заговоренными разобрались?

– Разобрались. Представляешь, Светлая, все шестеро были у меня в розыске. Убийцы да разбойники. Кто их послал, они и не знают. Для них все эльфы на одно лицо…

– Все-таки эльф.

– Все-таки эльф. Скажу тебе, Светлая, я порасспрашивал некоторых доверенных лиц… ты поверишь, если я скажу, что они есть и среди местных эльфов? Веришь? Это хорошо. Так вот, они сами головы ломают, что ж это может быть за ненормальный, который идет против Владыки…

– Скажи, Охранитель, а почему ты не против Владыки?

– Потому что он разумный. Потому что он отчетливо понимает, что война для эльфов самоубийственна. Мы их просто массой задавим. Пусть очень большой кровью, но задавим. А для чего ему надо было уходить от той войны, если не для спасения своего народа? Это простая логика, Светлая. Владыка к тому же сторонник порядка, а не хаоса… А поддержание порядка и есть моя главная задача. Так что я на стороне Владыки и поверю скорее ему, чем многим людям. Да и то, что ты рядом с ним, говорит о многом.

– Например? – усмехнулась Лена. Охранитель покачал головой.

– Ты не можешь быть вместе со злом. По природе своей. Я вот могу. Король может. Проводник может. А ты не можешь. Светлая – это ведь не просто слово.

– Как прошла зима в городе?

– Меняешь тему? – понимающе улыбнулся главный чекист и сторонник порядка. – В городе зимой было чуть хуже, чем в прошлом году. Знаешь – мелкие скандалы, драки, ссоры… И, прости, я напрямую связываю это с твоим подавленным настроением. Да, конечно, мне докладывал об этом посол. А летом стало лучше, что я опять же напрямую связываю с твоим улучшившимся настроением. Хочешь ты этого или нет, но от тебя зависит даже такое… Ничего существенного не случалось. Так… Общий фон. Никто и не заметил, кроме меня. А у меня работа такая – все замечать. Светлая, как ты думаешь, тот неведомый эльф не может быть из другого мира?

– Может.

– Уверенно… Значит, ты уже обсуждала с Владыкой эту тему, и я могу не повторяться. Что ж, это хорошо. Как себя чувствует тот юноша, Кайл?

– Неплохо. Сделал мне амулет, улучшающий настроение. Он славный…

– Эх, все б эльфы такими были… – покачал головой Охранитель. Тут его отвлек Кавен, чему Лена обрадовалась. Охранитель и правда был на стороне эльфов – пока те не нарушают порядка и покоя доверенного ему королевства, но то ли врожденное российское предубеждение против чекистов, то ли простая осторожность не позволяли Лене получать удовольствие от общения с ним.

Вечером, когда стемнело, маги развлекали всех фейерверками. В основном – маги из Сайбы, и особенно красиво получалось у Кариса, хотя и другие демонстрировали всякие красоты. Эльфы встречали каждый диковинный цветок восторженными криками, да и люди тоже не особенно стеснялись. Цветы сменялись звездами, звезды – непонятными сложными фигурами, фигуры – экзотическими зверями, большей частью придуманными и оттого еще более забавными. Когда в небе возник огромный сверкающий дракон, люди ахнули, не боящиеся драконов эльфы радостно заорали, но тут Лену очень грубо подняли и швырнули на землю, сверху упало что-то тяжелое, крики одобрения сменились криками ужаса, все заискрилось – воздух, трава, а больше Лена ничего и не видела, да и не слышала, грохот стоял такой, что, когда он прекратился, стало еще страшнее…

Тяжелым предметом, придавливавшим Лену к земле, был черный эльф. Он кое-как встал, тонкое лицо кривилось. Он поднял Лену и придирчиво оглядел со всех сторон.

– Благодарение Свету, ты цела, – заключил он удовлетворенно. Лена осмотрелась. Никаких разрушений не было, да, собственно, в чистом поле и разрушать-то нечего. То ли из требований противопожарной безопасности, то ли просто для большей зрелищности фейерверки демонстрировались на окраине, над рекой. Правда, исчезли деревья, за которыми пряталась Лена, когда ее нашел Милит. Паники не было. Наверное, у эльфов не бывает паники. К Лене подошел усталый Гарвин, кивнул черному эльфу, отпуская, взял ее за руку.

– Испугалась?

– Нет. Не успела. А что случилось?

– А случилась провокация, – усмехнулся Гарвин. – Чужая магия.

– Ой…

– Именно что ой. Ничего, мы были настороже, как только появился дракон, Владыка развернул купол света, а я ударил по дракону.

– Он был настоящий?

– Нет, конечно, – удивился Гарвин. – Магия. Разрушительная магия, которая под силу очень немногим. А разрушать я научился получше других…

– Против лома нет приема, – пробормотала Лена, – акромя другого лома.

Гарвин расхохотался.

– Хорошее выражение!

– Пострадавших нет?

– Как нет? Есть, конечно. И погибшие есть. Главное, цела ты и целы гости. Даже Владыка не может растянуть купол на всех. Не пугайся. Немного. Вот если бы вместо дракона было что-то другое… А так я сразу понял: чужие. Люди боятся драконов, а эльфы это знают и никогда бы не использовали этот образ на практике. И тот, кто его создал, наверняка это понимал.

Милит почти оттолкнул его и еще более придирчиво осмотрел Лену.

– Просили же тебя от Владыки далеко не отходить! Куда тебя понесло, а?

– Никто меня не просил…

Милит не слушал, продолжал крутить ее и разглядывать, не обращая внимания на смешки Гарвина, потом потащил за собой – а ноги почему-то не шли, и Милит подхватил ее на руки, отнес к перепуганным гостям и посадил рядом с Риной.

– Присмотри за ней, моя королева, прошу тебя, – поклонился он, – а у меня дела. Прошу простить.

Рина вцепилась ей в руку.

– Я так испугалась! С неба полился огонь. Белый огонь, Светлая! Он падал прямо на меня… И не долетел. А ты такая смелая…

Ну еще бы. Просто настоящая героиня. Белый огонь? С неба? А Светлым небо не показывают, их носом в землю, да еще сверху совершенно неэротично валится крупненький такой эльф и локти растопыривает, чтоб искорки до Светлой не долетали. Ой, а его-то наверное обожгло…

Лена начала озираться по сторонам. Черные эльфы были поблизости, но вот отличить одного от другого Лена бы затруднилась. Вот недостаток красоты эльфов: постепенно перестаешь их различать, все поголовно красавчики, тонкие, стройные, с длинными волосами и светлыми глазами. А эти и вовсе как на подбор… Спаситель хоть блондином был или брюнетом? Нет, что-то среднее. Кажется, русый вроде Милита, только потемнее. Но светлее, чем сама Лена. У него лицо кривилось, а эльфы терпеливые настолько, что Лену это потрясало. Сама лечила одного, на которого топор уронили, так он сам пришел в палатку-больницу, придерживая солидный кусок руки другой рукой, и даже не морщился, хотя, конечно, ему было больно: от боли зрачки у эльфов расширялись точно так же, как у людей. Так этот парень казался черноглазым. Арианы не было, и Лене пришлось ему первую помощь оказывать, а потом, уже после эльфа, Ариана ей помощь оказывала, когда Светлая изволила пребывать в полуобморочном состоянии. К виду ран она привыкнуть так и не смогла.

Люди были в панике, хотя пострадавших среди них Лена не заметила. Народ рвался в Сайбу, и Лиасс тут же открыл проход.

– Я остаюсь, – негромко сообщил Родаг. – Прошу также остаться Верховного охранителя и Верховного мага, остальные – свободны. Не возражать.

Возражения стихли на корню. Родаг был… в общем, возражать ему и Лена бы не рискнула, хотя и была вне его юрисдикции. Но первым в проход шагнул Гарвин, внимательно осмотрелся, кажется, даже принюхался и только потом приглашающе кивнул. Оставаться в Сайбе он, однако, не стал, проводил взглядом последнего человека и вернулся.

– Почему ты не ушел, мой король?

– Полагаю, Владыка, я имею право знать, что происходит в моем королевстве, даже если это твои земли, – сухо ответил Родаг. – Да и защитить меня ты, похоже, сможешь. Если уж ты сумел укрыть такую группу людей… и даже усталым не выглядишь.

– Я был готов к чему-то подобному, – пожал плечами Лиасс. – К тому же я здесь не единственный маг. Как тебе будет угодно, мой король. Но ты позволишь моим эльфам быть рядом с тобой неотлучно.

– Черным? – усмехнулся король. – Ну еще бы. Конечно, позволю. Очень уж хорошо они себя зарекомендовали в Сайбе.

– Это другие, – усмехнулся Гарвин. – В Сайбе всего лишь солдаты, а эти еще и не самые плохие маги.

– Тем более.

– Не стоит, может быть, выражать свое доверие так буквально?

– Гарвин, – застрожился Лиасс, – ты говоришь с королем.

– Я помню это, Владыка, – удивился Гарвин. – Неужели ты думаешь, я способен забыть о том, что существует человек, доверяющий эльфам? Прости, мой король, я далек от придворных церемоний и бываю груб. Слишком долго пробыл на войне.

– Я прощаю тебя, Гарвин. Не до церемоний. Светлая, ты не пострадала?

Он заглянул Лене в глаза, вот крутить и бдительно осматривать не стал, поцеловал руку и решительно пошел изучать разрушения. Лиасс неожиданно кивнул:

– Спасибо, Аиллена.

– Мне?

– Я принял такие меры безопасности только после разговора с тобой. И за другое спасибо. Я не удержал бы купол такого размера…

– Милиту спасибо скажи, – предложила Лена. Лиасс покачал головой, Милиту спасибо говорить не стал и тоже пошел разбираться с последствиями. Ну и Лена пошла в палатку-больницу, хотя проку от нее не было никакого. Ариана уже командовала там и тут же запрягла Лену в работу, правда, в работу провизорскую: делать смеси для мази от ожогов…

 

* * *

Погибло восемнадцать эльфов. Двенадцать на месте, остальным «дали уйти» – исцелить такие ожоги было не под силу даже Ариане. Пострадавших эльфов было не менее сотни, людей не было вовсе. Черный эльф, спасший Лену, обожжен не был, но у него было сломано пять ребер. Лена сочла своим долгом за ним поухаживать: бедный эльф не знал куда деваться, потому что для него Светлая стояла где-то чуточку пониже Владыки, но уж точно выше всех древних богов, а она ему напиться подает, травками поит. Лена бы ему и судно подавала, но побоялась за его психику. Уставала она сильно, целый день крутилась в больнице, ну и пусть не очень эффективно, все равно хоть каким-то делом занята. А ночью все равно приходил Милит. Только, как ни странно, это не утомляло, скорее наоборот.

Забавно, но в первую ночь после этой атаки Милит, заявившийся почти перед рассветом и нахально разбудивший сладко спавшую Лену, раздел ее для того, чтобы бдительно осмотреть все тело: нет ли ожогов, ушибов или порезов, ничего не нашел и только тогда успокоился. У него самого, кстати говоря, на спине имелся синяк внушительных размеров: прилетело обломком дерева.

Расслабиться и просто пойти погулять удалось только через неделю. Конечно, никого найти не удалось, что было делом обычным для магических атак. Правда, Лена подозревала, что эльфы чего-то недоговаривают, и во время этой вот прогулки с Милитом спросила, насколько она ошибается. Они сидели на холме возле маленького озера милях в десяти от лагеря – добирались, естественно, верхом, вдвоем на одной лошади, правда, жеребец был ого-го, здоровущий, под стать Милиту. Милит звал купаться, но вокруг не было даже кустов, все просматривалось, и раздеваться на просторе Лене вовсе не хотелось. Милит не настаивал, расстелил на траве куртку, усадил Лену, обнял ее и долго-долго молчал.

– Хорошо с тобой. Хоть говорить, хоть молчать, – вдруг заявил он, и у Лены засосало под ложечкой. – Странно даже. Помнишь, ты спрашивала, почему я тебя люблю? Честно думал. Не знаю. Может быть, это и правда магия, может, что-то другое. Я не знаю и не хочу знать. Но так хорошо, как сейчас, мне никогда не было. Ни с одной женщиной. А я… как у людей говорят, бабник большой, так что могу сравнивать. Не расставался бы с тобой ни на минуту. Вообще. Ты даже не представляешь, как мало женщин, с которыми можно просто молчать целый час.

– Молчание – главное достоинство женщины, – пошутила Лена. Она устроилась поудобнее в его руках и прикрыла глаза. Милит даже обнимал не так, как шут, и дело было не в его размерах. Он был осторожен и ласков, только все равно – не так. Или – не тот…

– Что-то вы все-таки узнали?

– Немного. Гарвин и Владыка определили след мага. Это… как бы сказать… В общем, сильный маг, применивший сильное заклинание, оставляет некий след. Типа ауры. В общем, теперь при личной встрече Гарвин и Владыка его узнают точно, а я – с большой степенью вероятности. Ты подкинула Владыке мысль, что он может быть не отсюда?

– Я. А что, это такая сложная мысль?

– Только тебе и пришло в голову. Она у тебя умная. – Милит изогнулся, чтобы поцеловать умную голову. – Ну давай искупаемся, а? Никто нас не увидит.

– Ага, никто-никто…

– Аиллена, ты такое слово слышала – магия? Я закрою нас. Никто не увидит даже озера, не то что нас с тобой.

– Я все равно не умею плавать.

– Я умею. Ты меня стесняешься? Потому что светло, да? Аиллена, ну ты же взрослая…

Через полчаса он ее все-таки уговорил, пробормотал какое-то заклинание – может, и наврал, потому что Лена никакой разницы не почувствовала, быстро разделся и сиганул в воду. Лена, пока он плыл, тоже скинула одежду и зашла в воду. Сразу как-то стало спокойнее, хотя почему – вода была прозрачная, как в бассейне.

Милит безрезультатно учил ее плавать, а потом просто катал на себе: он плыл, а она держалась за его плечо. Ну и целовал – не без того. И вообще… не без того…

Они лежали на траве, или купались, или целовались, или разговаривали… И Милит вдруг заговорил на своем языке со странно поющими интонациями. Сами слова были не так чтоб красивы – ну язык и язык, ничуть не похож на толкиеновский, никаких особенно длинных слов или сложнокрасивых имен, но эти интонации очаровывали… Когда он замолчал, Лена поинтересовалась:

– А так, чтоб понятно?

– А было непонятно? – улыбнулся эльф.

– Абсолютно. Хотя я догадалась… Но частности – это тоже интересно.

– А частности я не смогу. В вашем языке нет таких слов.

– Наш – проще?

– Нет. Другой. Другая… как сказать бы?

– Понятийная система, – съехидничала Лена, а Милит обрадовался:

– Да! Другая понятийная система. У вас одно слово – любовь. На все случаи жизни. У нас десятка полтора. Любовь-дружба, любовь-страсть, любовь к жене или к подруге… Любовь-близость… Лена, я не смогу.

– Леной меня не зови.

– Я не сказал – Лена. Я сказал – Лена, – серьезно возразил Милит. И звучало совершенно по-разному. – Я только еще один раз скажу, хорошо? Я люблю тебя, Лена...

Вернулись они довольно поздно, зашли в больницу. Большая часть «выписалась», под присмотром оставались только тяжелые, которым уже стало лучше. Эльфы не хоронили умерших – сжигали и развеивали над водой, и первых восемнадцать приняла река. Там, где они погибли. Там, где Милит нашел Лену среди деревьев.

Милит проводил ее до дому, поцеловал на пороге и тихо произнес:

– Лучший день моей жизни.

Маркус целый час ее пилил: волосы мокрые, надо было сначала просушить, а потом уже верхом садиться, пришлось не без ехидства объяснять ему, что ветер дул в спину. В спину Милита. А голова Лены даже из-за плеча не торчала, так что простуды можно не опасаться. Но Маркус все равно заставил ее выпить горячего вина для профилактики. Для чего он пил сам, было непонятно. Разве что за компанию.

За тридцать восемь лет… ну за двадцать лет взрослой жизни – никого. Здесь за два года – двое. Двое разных, двое замечательных мужчин говорят ей о любви. Почти одними и теми же словами. С одним и тем же выражением глаз. Вон опять в окно лезет, неугомонный. Перекусил наспех, о новостях узнал, на стройку сбегал, хотя что там можно в сумерках рассмотреть… Нет, Лена его не выгнала. Вообще, она почему-то ни разу ни ему, ни тем более шуту не говорила: «Нет, не хочу, не могу, голова болит, устала»… Головная боль и усталость как раз проходили. А Милита словно прорвало: он почти непрерывно говорил что-то на эльфийском, и наплевать ему было, что она не понимает.

Ох ты черт, а мне ведь уже сорок… Как там – бабий век? Всякой бы бабе такой век!

 

* * *

Лето катилось к концу. Неуловимо изменились краски леса, стало синее небо… По лугам бродили тучные стада, а на полях колосились хлеба. Тоже тучные. И картошка, на радость эльфам, вымахала ого-го. Поиски неведомого недоброжелателя ни к чему не привели, и что проку с того, что Гарвин и Лиасс «срисовали» его след, не такой уж он дурак, чтобы появляться открыто. Впрочем, кто знает этих, у кого великие маги были мальчиками на побегушках, может, Лиасс расставил по всей земле эльфов ловушки или датчики, которые подадут сигнал при появлении зловредного эльфа. Чем ему Владыка мешает? Тем, что Владыка? Сам хочет стать? Гарвин при таком вопросе просто поднял ее на смех и долго рассказывал, насколько сложно стать Владыкой, а главное требование, как поняла Лена, – это ставить интересы своего народа выше всего. Включая себя самого, своих близких или друзей. И при этом не ошибаться в выборе решения. На Владыку не учатся, Владыкой не избирают, стать Владыкой не стремятся. Им просто становятся. Постепенно. За столетия. Только человеку этого все равно не понять, даже ей.

Как ни странно, она подружилась с Гарвиным – колючим, резким, вовсе не выбиравшим выражения, зато и не трясущимся над ее «светлостью», подружилась, хотя Гарвин стал этаким волком-одиночкой, ни с кем не сближался, в общем, ни с кем почти и не общался – боялся заразить своим неверием. Ариана говорила, что Гарвин повышенной общительностью не отличался с того самого времени, когда она с трудом успела с армией эльфов к месту казни. Он успел увидеть смерть младшего брата, которого очень любил, уверовать в близкую смерть Владыки, не говоря уж о своей – ухо-то ему отрезали. Наверное, он просто понял тогда, что Владыка так же смертен, как и все. Конечно, это понимали и другие. Умозрительно. Лена тоже когда-то понимала, что нехорошо живых людей собакам скармливать, но вот когда увидела – поняла совсем на другом уровне. И Гарвин. Он и с ней не особо откровенничал, хотя ничего и не скрывал: уж очень много тем они тогда в процессе психоанализа по-русски задевали, стесняться было нечего, и если Лена спрашивала – отвечал.

И сами эльфы немножко сторонились Гарвина. Он мог врать что угодно, но для Лены было очевидно, что это его ранит, хотя он и понимает причины. Даже в семье его не воспринимали как раньше, а Лена с Маркусом не знали, каким он был, им было легче.

Постепенно они обзаводились имуществом. Точнее сказать, оно появлялось само по себе. Например, шиану Лена теперь пила из очень красивой кружки, которую специально для нее сделал Паир, и кружка была легкая в отличие от всех прочих. Всякие женские мелочи. Куча плащей: парадный, зимний, летний эльфийский и самый простой дорожный. Три платья, теплый костюм и летние юбка и блуза. Туфли, сделанные по ее мерке, и сидевшие на ноге, как мягкие хлопчатобумажные носки. Такие же сапожки. Немножко белья и пара ночных рубашек. Деревянный лис, серебряная рысь, серебряная же птица, золотой дракон из чешуйки и «успокоительный» каменный листочек. Милые сердцу вещицы, которые, однако, нетрудно унести в одной руке, а одежда – да какая ерунда, когда вполне хватит универсального платья и дорожного плаща… Только бы он вернулся, а идти или оставаться, уже неважно, и куда идти и где оставаться – тоже…

Удивительно, но она вовсе не постоянно думала о шуте. Даже, наверное, редко. Могла говорить о нем не только с Маркусом или Карисом, но даже и с Милитом или Лиассом, а с Гарвином, который его не знал, еще проще. И при этом он постоянно был где-то внутри. Рядом. Далеко – и здесь. Как она читала когда-то в какой-то книжонке, он постоянно присутствовал в уголке сознания. Порой Лена ловила себя, что разговаривает с ним, и ладно, что не вслух, а то уж совсем было бы… Достаточно уж, что Милит совсем с ума сошел. Он не то чтоб забросил все дела и постоянно ошивался около Лены, нет. Он следил за стройкой, и кирпичи клал, и проверял качество кладки, и раствор чуть не на язык пробовал, и учебным мечом махал с молодыми и не очень молодыми эльфами… Но ночи все он проводил, конечно, у Лены, она-то бессовестно отсыпалась утром, а Милит честно вкалывал. Но как-то почти все время обнаруживался поблизости. Таких «выходных» он больше не устраивал, хотя вряд ли кто осудил бы его за это, но на пару часов мог увезти ее подальше от лагеря – в лес, на реку… Когда Лене захотелось посмотреть рудник, Милит так смотрел на Лиасса, что тот назначил его в провожатые: одну, то есть всего лишь с Маркусом, ее не отпускали, обязательно рядом должен был маячить кто-то из магов. Маркус не возражал и Лену пилил, чтобы она не возражала, потому что неведомый злоумышленник явственно и против нее злоумышлял, что для Маркуса было истинным святотатством. Так что в горы ехали вчетвером: неподалеку тенью следовал черный эльф. Да и Гару уже не был безалаберным и дурным щенком, Маркус между делом умудрился воспитать его вполне серьезной собакой. Пес вырос редкостным красавцем, стать у него была исключительная. Лена не спрашивала, но, пожалуй, по эльфийским понятиям, он был породистым. Черный с рыжими подпалами, с густой шерстью, острыми ушами, роскошным опахалом вместо хвоста, высокий, крупный, сильный и подвижный, он неутомимо бегал кругами, высматривая врагов и с удовольствием гоняя птичек, когда думал, что его никто не видит.

На руднике кипела работа, но местный мастер изыскал время, чтобы показать Лене весь процесс и весь запас. Серебро открыто хранилось в сарайчике – подходи и бери, но вряд ли кто-то подошел бы, взял и смог уйти своими ногами, потому что магическая охрана была понадежнее деда с двустволкой. Женщин здесь было совсем мало: жены мастеров, которые жили возле рудника постоянно. А работали эльфы вахтовым методом, по месяцу примерно. Когда прибывала смена, рудокопы превращались в охранников, вооружались до зубов луками и стрелами, обвешивались мечами и, держа наготове заклинания, везли выплавленный металл в лагерь. Пока никаких эксцессов не случалось. Серебро как таковое не было чрезвычайно ценным металлом, а вот после определенной обработки, методы которой эльфы держали в секрете, получались сплавы, за которые ювелиры готовы были платить очень-очень хорошие деньги. Молодой эльф (Лена все-таки немножко научилась различать их возраст) подарил ей найденную в горах маленькую друзу аметиста… во всяком случае, Лена подумала, что прозрачные бледно-фиолетовые кристаллы должны быть аметистами, а когда она попыталась отказаться, так расстроился, что ей пришлось взять. Милит потом объяснил: «Не стоит отказываться от подарков, сделанных от чистого сердца. Он не обделил семью, потому что семьи у него нет и даже девушки любимой нет, сросток он нашел сам, когда гулял в окрестностях, и если он хочет, чтобы камни были у тебя, почему нет?» Лена с ужасом подумала: им только повод дай, от чистого сердца завалят так, что склад придется строить. Трехэтажный.

Работа у эльфов здесь была, конечно, тяжелая, потому и менялись постоянно. Мастера же киркой не махали и руду в тачках не катали, они прослеживали направление жилы и выплавляли руду. В общем, опять все из серии «тучные стада и колосистые поля».

Обратно ехали неторопливо, ловя последнее летнее тепло. Кое-где в зелени уже просматривался некоторый горчичный оттенок, еще чуть-чуть – и обрушится на мир буйство ранней осени.

– Я твердо знаю одно, – сказал Милит тихо и убежденно, – что бы ни было, я хочу быть с тобой. В любом качестве. Ты понимаешь?

– Наверное.

Эльф поднял ей подбородок и заглянул в глаза:

– Я серьезно. Вот хоть с собакой в будке.

– Нет. Будка для тебя маловата.

Он засмеялся.

– Все ты поняла. Ты только помни – в любом качестве. Друга, носильщика, собаки. Не оставляй меня совсем, Аиллена. Боюсь, я… У меня не получится жить без тебя.

Вот так. Не «не могу», не «не хочу», а «не получится». Буду стараться, только не выйдет. Возьми к себе, и я наплюю на свою знаменитую эльфийскую гордыню, буду провожать глазами шута, ночью входящего в твою комнату, и ложиться поперек двери, чтоб никто вам не помешал… С ума сошел мужик. Интересно, у эльфов это бывает – сумасшествие? Сдвиг по фазе. Съезд крыши. Размножение личности: одна личность – эльф со всеми вытекающими последствиями, вторая – верный раб Аиллены.

Не хотелось Лене иметь верных рабов. Неверных тоже. Получится ли у Милита стать просто другом, очень большой вопрос, очень уж он неистов по ночам, словно торопится как можно больше пробыть с ней до возвращения шута, в которое верит так убежденно, как хотелось бы верить Лене.

Вообще, им удалось вселить в нее надежду. Малюсенькую и крайне эфемерную надежду на его возвращение. В этом мире, где сбывается то, во что страстно верят, их вера может воплотиться в реальность. Знать бы, где шут – сама б за ним побежала, подобрав юбку.

Ой… Если она может вот так, между мирами, может ли просто в пространстве одного мира? Пробовать страшно, окажешься неизвестно где, и шут перестанет чувствовать ее и наделает глупостей. Взять с собой Маркуса и попробовать? А какая разница, вдруг занесет не в то место. Спросить, разве что…

Маркус не знал. Никогда не слышал, чтоб Странницы по одному миру перемещались кроме как на своих двоих, даже лошадей не использовали, только пешочком. Традиция у них такая была. Видел он за свою жизнь несколько Странниц, причем не то что издалека нейтральную равновесную улыбку получил, а приставал с расспросами, разговорами и даже просьбами.

Лиасс тоже о таком не слышал. Или соврал, чтоб она не ушла, с него ведь станется. Ариана даже не интересовалась, ее вообще довольно мало волновали Странницы. Так – абстрактное уважение, скорее вследствие воспитания и привычки, чем собственное убеждение. Вот Лена – другое дело, ну так она и не Странница, она совсем не такая. Гарвин задумался, порылся в памяти, но ничего не нарыл, зато посоветовал глупостями не заниматься: опыты на себе ставить, конечно, любопытно, но стоит и об окружающих подумать, хотя бы и о Милите. Если она вдруг исчезнет, он ведь и с цепи сорваться может, а уж кому-кому, а Милиту этого делать никак не стоит: молод и горяч. Ну да, совсем мальчик, всего вторую сотню разменял.

Лена наплевала бы на сомнения и советы, если б у нее самой было хотя бы желание провести эксперимент – как с походом в Трехмирье. Ничего подобного: просто некие размышления, ни с чем конкретным не связанные.

Вот что еще было странным: эльфы, даже занудный Кавен, циничный Гарвин и на все ради своего народа готовый Лиасс, не пытались, так сказать, изучать ее феномен. Даже не расспрашивали особенно. Может, косвенными способами и собирали информацию, но Лена этого не ощущала. Они воспринимали ее как некую данность с непредсказуемыми эффектами. На ее вопросы отвечали, но, пожалуй, прок был только от Лиасса как самого информированного. Гарвин так прямо ей сказал: ну и зачем тебе нужно знать какие-то тонкости и какие-то примеры? ты есть, ты такая, какая есть, никто не может знать, на что ты способна, потому что Дарующие жизнь приходят в мир куда реже, чем Владыки, а он, Гарвин, и вовсе был уверен, что это нормальная легенда, вроде сказок про древних богов, которые детишкам рассказывают. А люди даже и не рассказывают, потому что у них и древних богов нет. Лена спросила, почему он, ни во что и никому не верящий, вдруг решил поверить в легенду и сказку, и он грустно улыбнулся: трудно не верить в то, что видишь собственными глазами.

Она перестала пытаться разобраться в иерархии эльфов. Ясно, что Лиасс был вне иерархий. Совет состоял не из сильнейших магов, а из наиболее уважаемых эльфов, так сказать, авторитетов, но был органом чисто совещательным, потому что решал все равно Владыка. В иерархии магов разобраться было еще сложнее. Никакий ступеней, как у людей, тут не было. Всякий эльф обладал магией, но абсолютное большинство несущественной. Рядовой эльф мог ей вообще не пользоваться, разве что если хотел более острых ощущений, забавляясь с подружкой. Миф о том, что для приготовления шианы нужна магия, развеял Милит: это оказалась всего лишь фигура речи, просто процесс приготовления достаточно сложен и у каждого свои секреты. Лена согласилась: занимаясь пирогами, две женщины заводили тесто по одному и тому же рецепту, строго следовали одной и той же технологии, а результат получался обязательно разным. Мелкую магию вообще почти не использовали, только для развлечения. Скульпторы, ювелиры, рисовальщики – эти да, использовали, только, по мнению Лены, магия сия называлась талантом. Тот же Милит мог легко согреть воду магией, однако в основном просто ставил ее на огонь.

В медицине – использовали вовсю и серьезно. В войне. В политике: Лиасс не стеснялся просматривать судьбы, например, а Гарвин исследовал ауры – был у него свой талант, он очень хорошо разбирался в оттенках и игре света. Женщины, сделав крем или мыло, могли добавить в него немножко магии, чтоб кожа еще нежнее была. Оружейники и те не в каждый меч привносили магию. Отыскивая, например, подземные источники или рудные жилы, мастера прежде всего использовали знания, а уже для более достоверного прогноза – магию. Магия была для них настолько привычна, что они ее и не замечали.

По-настоящему сильных магов было не так уж много. Лиасс – опять вне конкуренции. А остальных сравнивать было нельзя. Милит был силен в войне – разрушение и предчувствие получались у него лучше всего. Ариана умела разрушать и исцелять, но в первом существенно уступала не только сыну, но и брату, а во втором превосходила всех, о ком даже слышал когда-то Лиасс. Кайлу совершенно не давалась боевая магия, да и целитель он был довольно средний, зато он умел создавать сложные амулеты и со временем превзошел бы всех. А у Кавена, как поняла Лена, всех этих даров было примерно поровну. Он был маг-универсал и просто уважаемый эльф, с которым Лиасс чаще всего и советовался. Гарвин о своих задатках помалкивал, но Милит намекал, что он по сравнению с дядюшкой щенок.

Еще оказалось, что магия имеет разную природу. Магия эльфов, растворившись в мире людей, не только ослабла, но и стала немножко иной. Магия драконов вообще выходила за пределы познаний Лиасса, а Лена подозревала, что драконья магия называется хайтеком. То, чем обладала Лена, все называли просто силой, но Лиасс был убежден, что это именно магия, но магия совершенно уникальная, не имеющая ничего общего ни с эльфийской, ни с драконьей, ни с какой-то другой – а вот о другой он умалчивал: дескать, нет ее в этом мире и вообще редко встречается, так что давайте не будем обсуждать вероятность полета на Марс в ближайшую неделю.

Кайл, увидев у нее аметистовую друзу, попросил ненадолго и сделал из нее амулет, светившийся в темноте. Вместо ночника. А заодно он предупреждал о том, что в помещение входил кто-то, кроме нее и Маркуса. Дней десять Лена наблюдала: никто не входил, а как только перестала, аметист запульсировал переливами фиолетового. Маркус провел расследование и выяснил, что заходила служанка посла – крендельки сладкие принесла. У эльфов не было замков. Просто в дом не принято было входить без приглашения. А понятие «кража» в их УК отсутствовало, потому что краж не было. Вообще. Но Милит на всякий случай наставил магических стражей в дополнение к Карисовым и очень старался Кариса не обидеть. Они вообще, кстати сказать, друг другу симпатизировали.

 

* * *

Начали золотиться деревья, а потом осень наступила как-то сразу. Ночи уже были холодными, и до сооружения на заднем дворе Лена бегала, завернувшись в плащ. Печку еще не топили, но существенно похолодало и в доме, спать рядом с одеялом желания уже не было. Пришлось расставаться с полюбившимися юбкой и блузой и обряжаться в скучное универсальное платье Странницы, которое было все ж потеплее. По прикидкам Лены, днем было градусов по пятнадцать, но солнечно и довольно уютно. Этакое долговременное бабье лето. До наступления дождей эльфы стремились убрать урожай, а он опять был хороший. Почти все пропадали в поле от зари до зари, просушивали собранные овощи, засыпали на зиму – чудный, восхитительный быт. А солнце подзадержалось. Дождей не было, но воздух все остывал и остывал, Лена приспособилась надевать курточку поверх платья: не особенно красиво, но все ж удобнее, чем в плаще.

Ярмарка была богатейшая. Эльфы покупали то, чего не выращивали сами – садов, например, на их землях не было, а яблок хотелось, винограда тоже не было, а вина хотелось. Расплачивались серебром или тем, что делали сами, опять особым спросом пользовались амулеты… Оказалось, что эльфы умеют делать какую-то особенную муку, зато не умели делать серого хлеба, а он им понравился, так что свою отборную пшеничную они охотно мешками меняли на ржаную. Черный эльф не отходил от Лены ни на шаг – видно, распорядился Лиасс. Крестьяне и торговцы приветствовали ее радостно, несмотря на то что черное платье было прикрыто, ее узнавали, рассказывали ей всякие новости – что интересно, хорошие, и, похоже, приписывали эти хорошие новости исключительно ее присутствию в королевстве. Ага. Эманации ее силы распространялись в пространстве. Когда у нее было скверное настроение, в Сайбе начинались драки и ссоры, а когда хорошее – наступала пора примирений и извинений. Как только люди могут в это верить, причем люди-то вроде Охранителя, а не неграмотные крестьяне…

Впервые эльфы Трехмирья были на ярмарке в Сайбе, и Лена, естественно, отправилась с ними – чтоб посматривали на нее и помнили, что она изволит им покровительствовать. В Сайбу везли серебряные изделия – и налоги. Два года освобождения от налогов кончились, и Лиасс решил заплатить авансом. Караван повозок хотелось назвать как-нибудь поблагороднее. Например, кортежем. Лена вообще не видела эльфа, который сидел бы на козлах скособочившись или на лошади мешком, осанку они держали, как танцовщики. Вереница аккуратных повозок в сопровождении черных эльфов и самого Владыки выглядела весьма солидно. За себя, поколебавшись, Лиасс оставил Кавена и Ариану одновременно, велел не терять бдительности и не расслабляться, а Милита и Кайла взял с собой. Собственно, Милит командовал черными эльфами. Надо сказать, эльфы «чернели» по необходимости: любой был солдатом, от юноши до старика, и когда нужно было выполнять функции охранников, они одевались в черное (а была и личная гвардия Владыки – совсем небольшая, но эти были черными всегда). Скорее всего, просто чтоб впечатление производить, потому что военные доспехи у них были как раз разноцветными, зато обязательно с металлическими пластинами. А эти просто надевали под куртки кольчуги. На первой ночевке Лена обнаружила такую на Лиассе. Палатку взяли только одну, для начальства, чтоб в грязь лицом не ударить, и спали в ней втроем: Лена с Маркусом и Лиасс. Мужчины оставляли ее одну, чтоб она могла раздеться и лечь, а потом уже укладывались сами. Лена за ними не подсматривала, у нее уже слипались глаза, просто Маркус присвистнул восторженно, и она глянула. Крепкий, но изящный торс Лиасса облегало что-то серебристое и красивое, Лена поначалу подумала, что это всего-навсего жилет.

– Гномская работа?

– Обижаешь, проводник, – улыбнулся Лиасс. – Эльфийская. Гномские тяжелее, хотя, наверное, прочнее. Впрочем, арбалетный болт выдерживает.

Он стянул кольчугу через голову, как свитер и кинул ее Маркусу. Нежно зазвенело, и только сейчас Лена поняла, что это металл.

– А мне покажете? – сонно спросила она. Лиасс обещал показать утром, и она тут же уснула.

Кольчуга была легкой, но Лена бы не хотела тащить на себе килограмма четыре металла. Она словно была связана крючком, да так, что растягивалась вроде трикотажа, потому ее и не было заметно под курткой. Лена взвесила ее на руке и покачала головой. Маркус захохотал:

– Ты обычную в руках не держала! Вчетверо тяжелее.

В город въезжали на общих основаниях, но не без торжественности. Эльфы классно держали строй. В мультике это бы изобразили одинаково движущимися одинаковыми всадниками, и даже запряженные в повозки лошади шли бы строго в ногу. Лена ехала рядом с Лиассом. Она уже немножко освоилась с верховой ездой – шагом. Не приведи бог, лошадь бы ускорилась – все, Светлая опозорилась бы навек. Наверное, стоило бы соблюдать традиции, пешочком, но Лиасс об этом и слышать не захотел: тогда б и ему пришлось бы ножками топать, а он все ж с почти официальным визитом. Лена пригрозила ему, что попросит у Родага карету, но шутить с эльфами было опасно: Лиасс немедленно пообещал ей карету, насилу отвертелась, вот ведь собака такая этот Владыка...

А настоящая собака вела себя еще лучше, чем эльфы. Гару лениво бежал рядом с лошадью Лены, периодически задирая голову, чтоб убедиться в наличии обожаемой хозяйки на прежнем месте, и не реагировал ни на людей, ни на животных.

И в этот раз все прошло достойно: и отторговались эльфы неплохо, и налогами министр финансов остался доволен, и смену черным эльфам Лиасс привел подходящую, и мага на смену Симу хорошего подобрал, ну и не без подарков королю и особо приближенным – оружие, сделанное уже на этой земле. Даже невозмутимый Охранитель почмокал восторженно, получив маленький такой ножик для особых случаев, который удобно было прятать в рукаве.

Впервые эльфы Трехмирья пришли в Сайбу. Лена подозревала, что Лиасс отбирал их лично по степени выдержанности. Вспыльчивый Милит при необходимости умел держаться так, что самый большой флегматик позавидует, а Кайл, за которого так опасался отец, был как раз милым и доброжелательным. Конечно, они старались в одиночку не бродить по улицам, но и большими группами не собирались, изо всех сил изображая рядовых подданных короля. Высокомерия они на лицах не держали, разговаривали приветливо, были учтивы, не отказывались выпить – и угостить. Обошлось без особенных эксцессов. Две свары имели место быть, но следствие установило полную и абсолютную вину людей, а не эльфов, причем один раз пьяный мастеровой даже не понял, что решил подраться с эльфом. А вторую драку начали тоже люди, при этом эльфы, чтоб не демонстрировать явное свое преимущество, для начала позволили себе носы расквасить и только потом аккуратно побили обидчиков и отступили по первому приказу стражи и потому были оправданы – но только людьми, а Лиасс намылил им шеи.

Возвращались так же эффектно, красиво и тоже с нагруженными повозками. Лиасс и Милит, однако, не расслаблялись, да и Маркус поглядывал по сторонам. За эльфов он волновался не особенно, а вот за Лену – весьма. Мечтал ее в кольчугу обрядить, а Лена меньше чем на латы не соглашалась.

Деревья почти уже облетели, но дождей так и не было. Лена куталась в плащ, либо идя пешком, либо сидя на козлах или на лошади вместе с Маркусом, а Милит отчаянно ему завидовал. Маркус ухмылялся: ты на службе, вот и служи, а мы уж вдвоем покатаемся. За время дороги тоже ничего не случилось, и в лагере тоже все было в порядке. Ночью ударил мороз, так что Лена проснулась от холода, пока Милит открывал окно и просачивался внутрь. Она недовольно проворчала:

– Зимой ты тоже в окно полезешь?

Милит ответил только улыбкой, чуть виноватой и чуть озорной. Иногда он улыбался совершенно как шут. Господи, ну где он, холодно уже, что за счастье себе нашел где-то ходить.

Возвращайся, Рош… Только возвращайся…

Он не ответил, но что-то было иначе, словно он услышал или просто тоже думал о ней…

Лену попеременно обдало жаром и холодом. Она думала о шуте, позволяя Милиту неистовствовать, хотя он позволения не спрашивал: он дорвался, две недели, проведенные около нее, но не с ней, совершенно его истомили, и он не успокаивался до рассвета, а светало сейчас вовсе не в четыре утра… Вот как это, хотелось бы знать, называется: думать об одном, а отвечать на поцелуи другого?

Зачем она все-таки последовала чужим советам? Говорил же ей Лиасс: слушай только себя. Милит, конечно, помог ей, и, что бы там ни говорила многоопытная Ариана, не этими безумными ласками и аномальной неутомимостью, а своей любовью. А она с ним так скверно: думать о другом…

Только вот о Милите не думалось. Ни ночью, ни днем. Она просто принимала его любовь, и душевную, и телесную. М-да, Светлая. Поганенько поступаем с мужиком-то. Он, слава богу, вроде и понимает, что всего лишь заменяет, и раз не уходит, значит, его и это устраивает, но ты-то, сверхморальная, чистая помыслами, добрая и принимающая верные решения… Дарующая все на свете. Дура. Не впущу его больше. Привяжу окно или подопру. Или просто скажу: хватит. Хочешь в любом качестве – давай, как Маркус или Карис, но так продолжаться… А что? Не может? Ну да, он тут же спросит, почему не может и что этому мешает, если ровным счетом ничего не изменилось. Она так не хочет? А не хочет ли?

Вот стерва же ты, Ленка. Пока шут бродит где-то, ты очень даже интересно проводишь ночи. Милит старается, и небезуспешно, и разве ж он виноват, что нет океана и что именно океана так не хватает… А еще больше не хватает чутошной улыбки и крапчатых сине-серых глаз…

Понял Милит что-то или нет, понять было совершенно невозможно, ну а спрашивать столь же совершенно неприлично. И жестоко. Он сказал «в любом качестве», а ты и поверила… Одно качество ему нужно, а качество это возможно только…

А если разобраться? Понятно, что Милит и шут – невозможно, или – или. С Милитом хорошо, даже замечательно, и ночью, и днем, и вообще… А с шутом – правильно. Как должно быть. Естественно. С Милитом – мужчина и женщина. С шутом – две половинки сложной головоломки. Что-то одно. Единое.

 

* * *

Два дня она была сама не своя. Нездоровое возбуждение – так можно было бы охарактеризовать. И абсолютная рассеянность. Ей что-то говорили, она что-то отвечала, но, скорее всего, невпопад. Милит наплевал на свою стройку и не отходил от нее, а так как Маркус тоже не отходил и черный эльф болтался где-то неподалеку, то зрелище было просто замечательное. Лиасс спрашивал, что происходит, и Лена честно призналась, что тоже хотела бы понять. Смутное беспокойство без тревоги. Почти полное отсутствие связных мыслей. Так… образы. Причем обрывочные. Кусочки воспоминаний. Невнятные вспышки. Какие-то картинки. Кружилась голова, и настроение было непонятное – вроде и не хорошее, но и никаких депрессий… Милита ночью все-таки не выгоняла (показалось совершенно глупым), но даже его нежность не помогла ей выбраться из этого странного состояния. Милит грустно улыбался, но не отставал, ласков был как никогда, что-то говорил на своем языке, как стихи читал, а может, и читал, его глубокий и звучный голос завораживал. Вот как полушепот может быть звучным? А был. Лена вслушивалась, ничего не понимая, но музыка интонаций и необычный ритм восхищали без понимания.

Какая бы «встрепанная» она ни была, на сравнительное спокойствие окружающих внимание обратила. Обычно, если с ней что-то происходило, все начинали суетиться и волноваться, а тут только понимающе улыбались. Смешно им…

Она перебирала свои сувенирчики: подарки незнакомых и знакомых, жалея только о том, что ничего нет от шута. Он сам был лучшим подарком… Милит, аккуратно постучавшись, вошел в дверь, что само по себе было странно, нравилось ему протискиваться в вовсе не большое окно. Она как раз поглаживала «улучшитель настроения».

– Помогает?

Лена пожала плечами:

– Не знаю. Пальцам приятно. Я вообще, честно говоря, люблю камни.

– Ну вот, – расстроился Милит, – а я не знал. Аилена, я принес тебе подарок. Можно?

– Подарки я люблю, – рассеянно сообщила Лена. – Как всякая нормальная женщина. Норка, яхта, брильянт с кулак величиной…

Милит посмотрел на свой кулак и покачал головой.

– Большой брильянт. А что это такое?

– Камень такой. Жутко драгоценный. Алмаз.

– Так бы и сказала – алмаз. Хочешь?

– Нет. Я такие вот камни люблю – простые. Теплые. Шлифованные. Ты подарок отдавать будешь или передумал?

Милит положил ей на колени вещь такой красоты, какую она даже и представить себе не могла. Фаберже, посмотрев, умер бы от сознания собственного несовершенства. Это была застежка для плаща – осенняя веточка с разноцветными листьями и темно-красными ягодками. Ягодки были похожи на рябину, а листья – на березовые, только мелкие, с капельками росы или дождя. На первый взгляд веточка казалась настоящей.

– Чтобы помнила обо мне, – тихо сказал эльф – Это… в общем, это Кайл принес с собой. Эта штука моей жены. Ты не отказывайся. Кайл знает, он одобрил. Сказал, что тебе – можно. Даже нужно. Я подарил ей, когда еще ухаживал. Эта ягода ядовитая. Ей намекал, что она меня отравляет.

– А мне на что намекаешь?

– На то, что без тебя мне лучше всего ее наесться… Э-э-э, я не собираюсь! Ты помнишь, Аиллена: в любом качестве. Пожалуйста, возьми.

– Взяла уже. Буду символизировать ядовитую ягоду.

Она поцеловала Милита, он не остался в долгу, но так уж сильно увлекаться не стал, примерно через час (совершенно безумный час) сказал чуть виновато:

– Я вообще-то хотел тебе кое-что показать… Пройдемся? Там сегодня хорошо. Последние солнечные дни. Завтра, скорее всего, дождь пойдет. – Он потер шрам на боку. – Ноет. Залечили плохо, они ж не думали, что я больше суток проживу.

– Давай пройдемся, – согласилась Лена. – Травку тебе, может, заварить? Я уже умею.

– Да ну, – засмеялся Милит, – если всякий раз травку пить, когда что-то заноет… ерунда.

Он по-солдатски быстро оделся, пригладил волосы. Лена, в общем, тоже особо не копалась, она всегда умела собираться шустро. Ей пришлось волосы расчесывать, и она ворчала от зависти. Милит предложил срезать свои волосы и сделать ей парик, слышал, что у людей это бывает, и все с самым серьезным лицом. Он шутил, тормошил ее, а глаза были все равно грустные. Что с ним такое?

К ним присоединились Маркус и Карис, оба веселые, словно выпили. А может, и выпили. Втроем они смешили Лену всю дорогу, а идти было долго, за пределы лагеря, на тот холм, где когда-то Лиасс давал истинную клятву Родагу. Там развлекались эльфы: один стрелял в воздух, а остальные старались сбить его стрелу своими. И что интересно, это порой удавалось. Применять магию запрещалось, а вот ставки делать – нет, и серебро легко переходило из кармана в карман. Лене освободили местечко поудобнее и продолжили. Стрельба по тарелочкам в средневековом варианте. Лена даже выиграла у Маркуса несколько монет, правильно угадав победителя, – из принципа. Она наблюдала за стрелками, смеялась вместе со всеми, а чувствовала себя так странно, так невнятно, что решила просто не обращать внимания. Милит, наплевав на конспирацию, обнимал ее за плечи, с другой стороны обнимал Маркус, а сзади прикрывал от ветра Карис, потому что было прохладно, она дрожала поначалу, вот мужчины и решили ее согреть. Приветливо улыбнулся Лиасс, тоже с интересом следивший за соревнованиями.

Потом вдруг рука Милита потяжелела. Лена вопросительно подняла голову, но он улыбнулся, хотя и неуверенно. Ну и черт с тобой, не хочешь – не надо, и так не по себе. Эльфы развлекались уже по-другому: подбрасывали вверх небольшой мяч, а на землю падал утыканный стрелами ежик, причем высшим классом считалось успеть выстрелить дважды. И, естественно, попасть.

– Здорово, – с завистью протянул Маркус, – сколько живу, такого не видел. Хорошо стреляют.

– Кучно, – пробормотала Лена. Забредет один придурок с автоматом, и никакая скорость с кучностью вас не спасет… Хотя и придурку завидовать не стоит, рано или поздно патроны все равно кончатся. И будет… большой такой дикобраз.

– Ну вот, а теперь смотри, – вдруг сказал Милит, разворачивая ее в другую сторону.

Внизу, по накатанной дороге, шел высокий худой мужчина. Лена не обладала зрением эльфов, но эту походку узнала бы с любого расстояния. Шут возвращался.

 

* * *

Все встало на свои места, Исчезли смутное беспокойство и невнятность мыслей – все, что мешало в последние дни. Стало хорошо и… правильно. Как и должно. Рука Милита больше не лежала на ее плече. Он знал. Не верила Лена в случайности. Совсем не верила. Как? Откуда? Может, все просто, никакой магии: кто-то видел возвращавшегося шута и сообщил, потому что ведь и Маркус знал, и Лиасс…. и не просто так собрались эльфы именно на этом холме. И потому посмеивались над ее беспокойством. А она просто чувствовала его приближение, только не понимала этого.

Шут шагал по подмерзшей траве, не обращая внимания на толпу, целеустремленно, не отвлекаясь на мелочи. Лена вдруг увидела его совершенно отчетливо, как тогда, на площади, вплоть до незнакомого шрама на виске, до складок возле губ… ну да, конечно, постарался Карис. Сговорились ведь, мерзавцы такие, нежно подумала Лена. Ну вы у меня еще получите, обещаю… Шут поднял голову и увидел ее. Засияли сине-серые большущие глаза, худое лицо осветилось улыбкой, он свернул с дороги и быстро пошел к ней, потом побежал. Заплечный мешок мешал ему, и шут сбросил его на траву, бежал легко, красиво, улыбался… и словно с размаху уперся в прозрачную преграду, остановился, несколько секунд недоуменно смотрел на торчащую из груди стрелу и медленно упал навзничь

Так кольнуло сердце, что Лена охнула, подкосились ноги. Ее никто не держал, поэтому она без сил опустилась за землю и оперлась рукой о сухую траву. Было жутко больно, она даже вздохнуть не могла и очень-очень четко поняла, что умирает. Шут умирает.

Сорвался с места Милит. Он даже не бежал – летел, ни одному человеку такой скорости не развить, никакому Карлу Льюису и прочим чемпионам, только эльф, только громадный двухметровый эльф может бежать так быстро. Он с разгону упал на колени около шута, даже, кажется, проехался немного по земле, поводил руками над шутом, вслушался во что-то – и вдруг выдернул стрелу. Кровь струей выплеснулась в воздух, выгнулся вслед за ней шут, и сердце Лены зашлось от боли и смертного ужаса. Кто-то поблизости ахнул. Милит по-особому сложил ладони, держа их над алым фонтаном, будто удерживал его, загонял обратно. Заговорил что-то негромко, вроде как сдавленно, слышно не было ни звука, но Лена видела, как шевелятся его губы, как напряжено лицо и отливают тусклым серебром синие глаза… Шута выкручивало под его ладонями, приподнимало над землей, его била крупная дрожь, по телу пробегали судороги, и Лена думала, что умирает вместе с ним.

А потом отпустило. Кровь перестала бить вверх. Тело шута обмякло, а Милит обессиленно сел на пятки. Прошло не больше нескольких минут, и до всех уже дошло. Маркус сдавленно выругался где-то рядом. Эльфы спешили вниз, но первым успел Лиасс, наклонился к шуту – и резко выпрямился, постоял возле Милита, положив руку ему на голову, потом круто повернулся и поднялся на холм, по дороге отдав какие-то распоряжения. Он подошел к Лене, присел перед ней на корточки. Выражения его лица Лена не поняла. Не видела такого. Вообще, выражение было обычное – Лиасс владел собой безупречно, только Лена научилась различать оттенки его настроения по изменению синевы глаз. А может, ей так казалось.

– Он жив. И будет жить. Все прошло, да?

Лена кивнула. Прошло. Почти. Сердце ныло, но не было ни острой боли, ни предсмертного холода. Покой. Усталость. Слабость. Он жив. Совершенно ясно, что он жив. Наверное, без сознания. Но вне опасности. Эльфы подняли шута и быстро понесли его к лагерю, один уже мчался впереди – предупредить лекарей, чтобы они успели приготовить лекарства. Кто-то пытался помочь встать Милиту, но тот даже не отмахивался, словно совсем лишился сил. Выжег себя?

– Пойдем. Тебе нужно отдохнуть.

Лиасс поднял ее, только вот ноги не стояли, и он взял ее на руки. Черный эльф подвел коня, и через несколько секунд Лена уже сидела перед Владыкой, прислонившись к нему и пытаясь понять, что произошло. Лиасс негромко сказал:

– Я хочу знать, чья это стрела, – и тронул коня. Лена уткнулась лицом в синюю куртку. Все ту же, знакомую по маленькой подпалинке на прозрачной пуговице. Что же случилось? Конь шел рысью, и Лену укачало. Кто и зачем стрелял? Кому из эльфов мог помешать шут? Разве что Милиту, да ведь тут все наоборот: Милит не убивал, Милит спасал… Милит знал, что он возвращается, и даже привел ее на холм, чтобы она увидела его пораньше. Готов был передать с рук на руки. Кто говорил, что эльфам не свойственно великодушие? Кто вообще говорил, что они чужие – чуждые, непонятные, высокомерные? Эти эльфы? Да они ближе и роднее людей. Только вот кто спустил тетиву?

– Тебе больно? – заботливо спросил эльф. – Сейчас пройдет. Все будет хорошо.

– Я знаю. Почему он не умер? Милит его исцелил?

Лиасс помолчал.

– Нет, это другое.

Он спрыгнул на землю, снял ее, поддерживая, провел в свою палатку, уложил на кровать, скомандовал что-то черному эльфу, и тот принес кувшин с шианой. Лиасс потрогал кружку, решил, что холодновато, и подогрел. Просто рукой. Просто магией. Некогда ему было огонь разводить.

– Пей, Аиллена. Тебе нужно немножко успокоиться. – Он слегка улыбнулся. – Я испугался за тебя, когда понял, что ты чувствуешь. Это нелегко. Это было нелегко даже мне…

– Я чувствовала то же, что он?

– Почти. В меньшей степени. То же самое ты не выдержала бы. Я не преувеличиваю, поверь… Просто знаю. Я… чувствовал вместе с Файном, когда его казнили. Только я сделал это сознательно, чтобы немножко облегчить ему конец. И полукровка, может быть, прожил лишнюю минуту только потому, что ты помогла ему, забрав часть его смерти. Теперь отдохни. Не пугайся, час или два, не больше. Тебе это совершенно необходимо, а здесь… здесь спокойнее. Не волнуйся, Маркуса впустят, если он захочет войти, он посидит с тобой. Хочешь? Или Карис, или кто угодно. Кого-нибудь хочешь видеть?

Лена не успела ответить. Он провел рукой по ее волосам, и она мгновенно заснула, провалилась так глубоко, что не видела снов, будто отсутствовала в этом мире – как, впрочем, и во всяком другом – и открыла глаза, наверное, и правда, часа через два – тени в палатке переместились не очень заметно. Лиасс тихонько разговаривал о чем-то с Гарвином. А лицо Гарвина выражало еще меньше, чем лицо Владыки.

– Она проснулась, Владыка.

– Ну как ты?

Лена скорчила неопределенную рожу (она и правда еще не знала, как она, не нравился ей магический сон), села, поискала туфли, но они куда-то делись, и это ее ужасно расстроило. После Лиассовой магии все время хотелось плакать. Гарвин покачал головой, подошел, присел рядом и надел ей на ноги туфли, которые, конечно, стояли на самом видном месте.

– Почему он не умер?

– Потому что Милит отдал ему свою жизнь, – спокойно ответил Гарвин. Лена не поняла:

– То есть как?

– Есть такое заклинание. Очень древнее. Очень редкое. Подвластное только очень сильному магу. Его используют так редко, что мне и в голову не пришло, что Милит может его знать. Я вот не знаю. Не интересовался. – Гарвин придвинул обманчиво неустойчивый стульчик и сел напротив. – Его иногда применяли матери – ради своих детей. Может, были и другие случаи, но я не слышал. Вообще на моей памяти его никто не использовал. Так что Милит заплатил свой долг перед тобой.

Лена перевела взгляд на Лиасса.

– Так что, Милит умер вместо него?

– Нет еще, – покачал головой Лиасс.

– Но умрет?

– Да.

И они спокойненько тут ее сон охраняют. А Милит, стало быть, умирает. В одиночестве. Даже обожаемого Владыки нет рядом. Даже матери нет, потому что Ариана наверняка с шутом: шуту она помочь может, а родному сыну – нет. Рационализм эльфов порой убивал. Или объяснял, почему некоторым людям хочется их убивать. Например, отдельно взятым Светлым.

– Где он? – встала Лена. Ноги нормально держали. Лиассотерапия.

– Прощаться еще рано, – удивился Гарвин, – ему еще дня два осталось. Ему не больно, Аиллена. Он просто угаснет. Нормальная смерть. Достойная.

– А кто сказал, что я собираюсь прощаться? Ты, часом, не забыл, что такое Аиллена? Или вы мне все врете, и я не Дарующая жизнь?

Эльфы переглянулись. Они не заболели? Или резко отупели? Или… ой, господи…

– Ему не поможет?

– Должно, – тихо сказал Лиасс. – Просто я не думал, что…

– Ты меня удивляешь, Владыка, – не без ехидства проговорила Лена. – Я провела с Милитом не худшие полгода, и поверь, мы вовсе не только беседовали о поэзии при свете луны. Он отдал жизнь ради меня, это ведь ты понимаешь? Не шуту отдал – мне. И ты считаешь, что я буду скорбно смотреть, как он угасает? Ты лучше меня проводи. И последи, чтоб никто не зашел.

– Я думал…

– Тебе, наверное, вредно думать. Неправильные выводы делаешь. Не проводишь, значит? Гарвин, а ты?

Лиасс взял ее под руку и молча повел к палатке, в которой Милит жил вместе с Кайлом и матерью. Он был один, то ли спал, то ли просто лежал, прикрыв глаза. Лена погладила его шелковистые волосы.

– Аиллена, – обрадовался Милит. Синие глаза были тусклые. Даже когда она вытащила его из Трехмирья, глаза были ярче. – Ты пришла… Спасибо. Побудешь немножко со мной?

– Немножко побуду, – кивнула Лена, решительно расстегивая платье. Милит вытаращил глаза. Точно больные. Душевно. Это у них семейное. – Скажи, магия у тебя осталась?

– Магия? Да, осталась…

– А твоя магия может заставить… э-э-э… правильно работать отдельные части твоего тела, даже если у тебя нет физических сил? То есть я и сама, конечно, постараюсь, только вот не знаю, насколько получится.

– Аиллена, не нужно…

– Почему это? И кому это? – удивилась Лена, деловито освобождаясь от одежды и скидывая туфли. – Я тебя вряд ли подниму, придется немножко помочь. Или позвать кого, чтоб тебя раздели? Я могу.

– Аиллена…

Вместо ответа Лена начала стягивать с него штаны, расстегнула куртку. Милит честно постарался сесть, но не смог, а она не смогла его поднять и тогда в лучших традициях эротического кино просто разорвала на нем рубашку. Лиасс говорил, что чем больше физический контакт, тем лучше.

– Аиллена, ты…

– Заткнись. Вы неправильно понимаете мои моральные принципы, любезные эльфы. Во-первых, как я понимаю, сейчас не просто потеря магии, без которой можно вполне благополучно существовать, зато стоит вопрос жизни и смерти. Его жизни и твоей смерти. Думаешь, это самый удачный для меня расклад? Сильно ошибаешься. Во-вторых, ты свою Искру отдал не кому-то, а шуту, и не ради кого-то, а ради меня. Тут все только грозились за меня жизнь отдать, но подтвердить это действием решил только ты. Не надейся даже, что я это тебе забуду. В-третьих, мы с тобой этим полгода занимались к обоюдному удовольствию. Или ты не заметил, что и мне вообще-то с тобой было совсем даже неплохо? В-четвертых, расслабься и постарайся получить удовольствие, потому что я тебя сейчас изнасилую.

– Это еще кто кого, – улыбнулся Милит. Глаза опять заискрились…

В общем, магия сработала. Конечно, это было мало похоже на обычные милитовы безумства, да какая разница… Кровать была узкая, пригодная только для нормального сна, но прочная, несмотря на кажущуюся неустойчивость, и спокойно выдержала вес двух тел. Милит целовал ее так нежно, как не целовал никогда, может, на прежние страсти у него просто не оставалось физических сил, хотя Лена видела, как синеют и ярчеют глаза. Он ахнул, задыхаясь от потока силы… или жизни. Замер, зажмурился, и Лене даже дышать не хотелось. Милит не спешил ее отпускать, да и она не вырывалась. Они лежали на тесной кровати, прижавшись друг к другу – иначе было просто невозможно, Милит шептал что-то певучее, непонятное и все равно приятное, а потом вдруг очень решительно, как перед боем, произнес:

– Не отпущу. Последний раз, Лена? Последний раз?

Отпустил бы. Безропотно. Куда б он делся… Почему Лена не сказала «нет»? Чтобы эффект закрепить или чтобы и правда – последний раз?

Вот сейчас солнце уже уползло к закату, тени в палатке стали длинными и темными. Лена одевалась, позволяя Милиту наблюдать. Тоже мне, зрелище. Он лежал на спине и прикидывался, что не мерзнет, а ведь в палатке было холодно. Это вдвоем тепло, даже жарко, а вот одному – не очень. Лена накрыла его одеялом.

– Ну как? Милит, я ведь совсем не уверена…

– А я уверен, – перебил он. – Жить буду. Каждый маг это знает. Вот несколько часов назад я был уверен в другом.

– Почему ты считал, что я не приду?

– Потому что он вернулся.

– И? Я должна была сидеть около него, а потом всплакнуть над твоим погребальным костром?

– Всплакнуть – не надо, – серьезно сказал эльф.

– Откуда ты знал это заклинание?

Лена придвинула стульчик и села. Милит высвободил из-под одеяла руку – совсем холодную. Лена встревожилась.

– Нет, не волнуйся, – улыбнулся он. – Отлежаться мне все равно придется. Несколько дней. Но я не умру. Точно. И магия при мне. Не вся, конечно, на заклинание передачи много уходит, но это как раз ерунда. Мне хватит. Если бы не ты, мне бы не далось это заклинание, понимаешь? Я за эти полгода стал вдвое сильнее, чем был. Ну, потерял часть, но все равно – я сильнее, чем был до войны. Восстановлю. Так что не я дал жизнь полукровке – ты. И мне – ты… Второй раз уже. Ты даже мать переплюнула. Скажи… Кто стрелял?

– Не знаю.

Милит покачал головой.

– Экая ты… Такие вещи знать надо. Впрочем, Владыка, наверное, уже… Кому понадобилось убивать полукровку? Он ведь сам по себе… ты уж прости, он сам по себе ничего не значит. Как и я.

– Ну да, – кивнула Лена с самым серьезным видом, – важны только Владыка и я. В каком порядке, правда, не знаю, но остальные вовсе несущественны. Ну и представь себе очаровательный мир, в котором только нас двое… Нет, Милит. Мир для таких, как ты, шут, Кайл, Карис… Короче, мир для всех.

– Но этот мир возможен, только если есть ты и Владыка. В любом порядке. Я не знаю в каком. Уже не знаю.

Лена поцеловала его в шрам на лбу.

– Все, Милит. Я пойду.

– Все, – фаталистично согласился он. – Ты только не забывай – в любом качестве. Мне кажется, полукровка поймет.

– Мне тоже так кажется.

Лиасс сидел на крыльце дома неподалеку, и вокруг него было странно пусто, эльфы, словно чувствуя что-то, обходили его стороной, позволяя побыть в одиночестве. Хозяева дома, наверное, проникали внутрь через окна на заднем дворе. Интересно почему? Выглядел Владыка как обычно, свеж, бодр и серьезен, ничего такого Лена не чувствовала. Впрочем, чего-чего, а магии у нее не было, а у эльфов – была, вот, наверное, нечто магическое и витало вокруг. Ему даже не кланялись. Старательно делали вид, что его нет. Таким образом давали побыть одному?

Увидев Лену, он встал, а лицо по-прежнему ничего особенного не выражало.

– А ты хотя бы какие-то чувства показать можешь, Лиасс? Ну хотя бы беспокойство. Тревогу.

– Ты и так знаешь, что я чувствую.

– Да ну? Откуда бы? Я как раз не знаю. Вот даже не знаю, простил ли ты Милита там, на холме. Или ему по-прежнему стоит знать, что ты…

– Простил, Аиллена. Хотя и не должен был.

– Не должен? Очень интересно… Ты настолько безжалостен?

– Да, – удивился Лиасс, – жалостливостью я точно не отличаюсь. Как и всякий эльф. Жалость – это человеческое.

А вот мне ничто человеческое не чуждо, подумала Лена. Вот, например, неудержимое желание морду твою красиво-спокойную расцарапать, да нечем, ногти коротко обрезаны. В глаз бы дать, да чтоб до синяка, чтоб все видели, так ведь не получится, не успею и силы не хватит. Твой внук, твой, черт возьми, любимец, один в палатке лежит и ждет смерти, а ты сон Светлой на пару с сыном сторожишь, и хоть бы что на лице отражалось, хоть бы в голосе тревога была, хоть бы что-то человеческое… Тоже мне, отец народа… Каждый эльф – твой сын. Кроме родных, что ли?

– Ты действительно думал, что я не пойду к Милиту?

Лиасс помолчал и кивнул. Непостижимо.

– Почему? Потому что шут вернулся?

– Я не знаю, Аиллена. Я даже не думал. Уверен был. Ты в очередной раз поразила меня.

Поражаю я тебя не тем, чем должна бы, Владыка. Прожить тыщу с лишним лет и не научиться понимать незатейливые мотивы обыкновенной бабы – тоже надо уметь. Или как раз разучиться?

– В общем, я не знаю, но Милит уверен, что все хорошо.

– Раз уверен, то хорошо.

– Или врет мне, чтоб я не волновалась, – усмехнулась Лена. – С него станется.

– Ты хотела дать ему жизнь, – тихо проговорил Лиасс, и впервые Лена услышала в его речи эльфийскую певучесть. – Ты не могла не дать, понимаешь? Твои желания, если они истинны, сбываются. Ты хотела, чтобы полукровка вернулся, и он вернулся.

– Я не очень хотела, чтобы к тебе в свое время вернулись силы, – съязвила Лена, – однако даже превзошла твои ожидания.

– Ты изменилась, – удивился Лиасс. – Ты делаешь осознанно то, что делала инстинктивно.

Лена задумалась.

– Осознанно? Это как – осознанно получить удовольствие от близости с мужчиной? В тысячный раз подряд? Или это все же нечто стихийное и природное?

– Не знаю. Вряд ли кто-то может объяснить природу твоей силы. Даже ар-дракон. Но поверь: ты изменилась. Ты была просто Светлая, стихийный источник, а сейчас ты нечто большее.

– Это все равно не зависит от меня, Лиасс.

– Конечно. От тебя зависит только то, как ты используешь данное тебе природой. Это ко всем относится: и ко мне, и к Милиту, и к Гарвину… Нам дано – мы используем. И все по-разному. Милит никогда бы не прибег к некромантии, потому что это противно его натуре. Он умеет убивать, и готов убивать, и вовсе не только в бою и вовсе не только быстро, он вполне способен долго допрашивать пленного, и тот будет только мечтать о смерти. Но стать некромантом Милит бы не смог. А Гарвин – смог.

– Мне другое интересно – смог бы ты?

– Сейчас – нет. А давным-давно, когда был еще молод – вероятно. Не уверен, но допускаю. Но я рад, что мне и не пришлось узнать, способен ли я на это. Аиллена… Я благодарю тебя за Милита.

– Только не на колени! – взмолилась Лена, но он уже опустился на колено (эльфы и этого старательно не видели) и поцеловал ладонь Лены.

– Это ритуал, – улыбнулся он, глядя снизу вверх. Синие глаза посверкивали в лучах солнца. Удивительно, но эльфы умели даже не щуриться на солнце, а вот зрачки становились не то чтоб кошачьими, но форму меняли. Может, поэтому они и в темноте видят хорошо, и против солнца спокойно стоят. Люди – испорченный вариант эльфов или эльфы – улучшенная версия людей? – И да, я хочу, чтобы все это знали. Я, Лиасс, Владыка эльфов Сайбии, благодарен тебе, Аиллена Светлая. А если ты будешь строжиться, я устрою какой-нибудь безумство.

– Безумство? Ты? А ну-ка!

Лиасс взмахнул руками, и на Лену просыпался дождь из золотых осенних листьев. Где он их взял? Они уже все опали, засохли и шуршат под ногами в лесу. Он сгреб горсть листьев, пробормотал что-то – и в ладонях возник небольшой золотистый цветок, похожий то ли на лотос, то ли просто на водяную лилию. Лиасс протянул цветок ей:

– Он никогда не завянет. Вообще никогда. Мы с тобой исчезнем с лица земли, мир исчезнет, а этот цветок будет. Он настоящий. Я вложил в него часть души, Аиллена. Возьми, пожалуйста, кусочек моей души и приколи к платью. Или к волосам. Или просто выброси. Только он все равно вечен. Что ты хочешь еще? Дождь? Снег? Лето?

– Не надо глобальных климатических изменений! – засмеялась Лена. – Я, кажется, поверила, что ты рад. Может, навестишь внука и скажешь ему, что он прощен? Лиасс, для него это важнее всего. Важнее меня. Важнее самой жизни. Ну ты хоть оцени, что он ради тебя рисковал – ведь если б ты меня не удержал, я бы…

– Думаешь, он этого не понимал? На то и рассчитывал, что я не смогу не удержать тебя – ради тебя же.

– Черт возьми, Лиасс, – рассердилась Лена, – встань с колен, или я кусочек твоей души сейчас в выгребную яму брошу, и немедленно иди прощать Милита. Он использовал меня, это верно, ну так ему было с кого брать пример.

Лиасс встал, отряхнул колено и вдруг совершенно несолидно подхватил Лену подмышки и закружил.

– Ты необыкновенная, Аиллена! – заорал он дурниной. Никак не владычески. Очень даже по-человечески. Лена засмеялась. Давно забытое ощущение детства: когда она была девчонкой, они так друг друга кружили, было весело и страшно. В руках Лиасса страшно не было: уж он-то точно не уронит.

– Где шут? – спросила она, когда Владыка соизволит поставить ее на землю. Голова кружилась, как после карусели, и она уцепилась за его плечо.

– В больничной палатке. Только он все равно тебя не увидит. Он без сознания… Пугаться не надо. Это нормально. К утру придет в себя. Поболеет какое-то время. Крови-то он потерял много, и никакая магия не восстановит потерянное. Только травы. Ну-ка, какие травы надо давать при кровопотере?

– Две доли жизнянки, одна первоцвета, две огоньков. Заваривать полтора часа, процедить, добавить холодного красного вина и полторы ложки меда. Растереть большое красное яблоко, перемешать с составом и, связав больного, заставить его выпить эту гадость. И так десять дней.

Лиасс поцеловал ее в щеку.

– Насчет связать – лучше всего. Хотя я не понимаю зачем. Получается довольно вкусно.

– Потому что у эльфов извращенный вкус. Милит вон какую отраву пил и приговаривал, что это просто замечательно. Он даже парное молоко пьет.

– Парное молоко – это очень вкусно, – не понял Лиасс ее юмора. – А пойдем-ка вместе. Я хочу, чтобы ты убедилась, что я простил Милита.

Он схватил ее за руку и потащил в палатку. Милит блаженно улыбался на кровати. Рядом красноречиво валялись штаны и трусы, а разорванную рубашку он снять не удосужился. Увидев Лиасса, он напрягся, сияние из глаз исчезло, но появилось какое-то детское выражение страха и надежды. Лиасс подошел, пинком отбросил штаны (Лена все-таки покраснела).

– Ты прощен, внук. Прощен. Потому что за тебя просила она.

– И потому что он заплатил долг, – добавила Лена.

– Ты заплатил долг, – кивнул Лиасс.

– Владыка… – как-то тоненько сказал Милит. – Владыка, но я не умираю.

– Знаешь, как это меня радует? – улыбнулся Лиасс. – Но кто научил тебя этому заклинанию?

– Твои книги, – пряча глаза, признался Милит. – Не был уверен, что получится, но что он терял?

– Мои книги? Милит!

– Лиасс, – предупредительно протянула Лена.

– Аиллена, нельзя…

– Нельзя, Владыка, и я готов к любому наказанию.

– Лиасс, он его ради меня выучил. Ну выпори его, если хочешь!

Синева засеребрилась.

– Ради тебя. На всякий случай. Выпори. Владыка. Если хочешь.

– Очень хочу!

Лена ему подмигнула и ушла. Настроение было почти радужным. Шут не был без сознания. Он спал. Просто очень-очень крепко. Он видел сны. Лена даже знала, что он видит: река, трава – и он бежит к ней, радостно смеясь.

Он действительно спал. Ариана грустно сказала:

– С ним все будет хорошо. Попоим его травами, чтобы потерю крови восстановить, и все.

– Вообще-то с Милитом тоже все хорошо, – заметила Лена, – и уж ты-то могла об этом догадаться. Ладно, мужчины, но ты…

Так. Сейчас немножко придет в себя и на колени грохнется.

– Стоп! Ариана, я уже знаю, что твоя жизнь принадлежит мне, потому велю тебе не падать ниц. Лучше просто сбегай сына навести. И Кайлу заодно скажи. Уж не знаю, насколько он своего безалаберного папеньку любит, но все же скажи. А я с ним тут побуду.

Похватав ртом воздух, Ариана покачала головой.

– Нет, пока не могу. Пока он не пришел в себя, мне стоит побыть рядом. Когда сердце задето, все может быть. Аиллена, нет, он не умрет, но вот плохо ему стать может. А ты не маг, исцелить не сумеешь. Ты не знала, что задето сердце?

Лена вспомнила острую боль.

– Знала…

– Он бы умер за одну-две минуты, – вздохнула Ариана. – Как хорошо, что Милит успел.

– То есть как хорошо, что твой сын собрался умереть? Никогда мне не понять логики эльфов.

– Не понять, – согласилась Ариана. – Как не понять тебе, что ты значишь для эльфов, Дарующая жизнь.

– Уж и не знаю, что я такого значу, если кто-то из эльфов решил пристрелить шута…

Вошел Гарвин.

– Ариана, сходи к Милиту. Я побуду здесь. Ты же знаешь, что я не самый плохой целитель.

– Ты некромант, брат, – сухо ответила Ариана. Гарвин усмехнулся.

– Верно. И как только ты уйдешь, я сразу высосу из этого полукровки жизнь. А зачем? Зачем бы я стал ставить себя под удар, если я могу сделать это и после, исподтишка, и никто, даже Владыка, не поймет, что это сделал я? Не преувеличивай моего злодейства, сестра. Иди к Милиту. А за мной присмотрит Аиллена. Она наставит меня на путь света, я раскаюсь в грехах и начну творить исключительно добрые дела.

Ариана колебалась еще несколько минут, но материнский инстинкт пересилил, и она, набросив плащ, побежала к сыну. Гарвин поставил пару стульев возле маленького столика, на котором Ариана смешивала свои лекарства, вытащил из-под куртки маленькую бутылку вина.

– Кружек нет. Как ты смотришь на то, чтобы пить прямо из бутылки? Это хорошее вино. Я и не знал, что люди умеют такое делать. Жаль, здесь нет подходящей земли для виноградников, и ты вряд ли попробуешь настоящее эльфийское вино.

– Схожу в Сайбу и куплю на рынке, – пожала плечами Лена. – Местные эльфы его продают. Или ты думаешь, что продавцы обманут Светлую?

– На такую глупость не способны даже люди, – хмыкнул Гарвин. – Ты тоже боишься моей некромантии?

– Нет, потому что все равно не знаю, чем это так страшно.

– И не знай. Первой выпьешь? Нет, давай-ка лучше я.

– Я не думаю, что ты отравил вино.

– Все равно я. За тебя. За самого странного человечка, которого я встречал. За человечка, готового спасать эльфа. Даже меня. – Он глотнул вина и передал ей бутылку.

– А я, уж извини, за то, чтобы он поправился.

Вино было вкусное, хотя ценителем Лена так и не стала. Никаких тонкостей букета не различала. Пахло от виноградного вина солнцем и яблоками.

– Он и так поправится. Это, значит, и есть тот дурак, который решил от тебя убежать?

– Тот самый.

– Надеюсь, понял, что бесполезно. Интересная у него аура, однако. Не видел такой.

– А мою ты видишь?

– Смутно. Я ж не Владыка, мне на это талантов не хватает.

– У нас общая, – сообщила Лена, – то есть когда мы вместе… то есть просто вместе, рядом.

– Когда вы вместе, – ухмыльнулся Гарвин, – тоже наверняка общая. Спасибо тебе за Милита, Аиллена. Уж не знаю почему, люблю я этого оболтуса. Ничего его не выбивает из жизнерадостности. С креста его забрали, магии лишили – все равно радуется. Мне вот воспоминаний о кресте до сих пор хватает. Больше, чем своих детей, люблю.

– У тебя двое было?

– Было-то трое, только старшая дочка имела неосторожность влюбиться в человека. Замуж за него вышла, сына родила.

– Казнили? – с ужасом спросила Лена.

– Ну… пожалуй. Не так, как обычно. Камнями забросали. Вместе с мужем и ребенком. Давно это было. А теперь никого нет. Ариане повезло больше всех – и сын, и внук… Я ей даже завидую. Значит, ты так любишь этого полукровку?

– Больше чем люблю, Гарвин.

– Владыка сказал, что ты умирала вместе с ним.

Лена поежилась.

– Кто мог в него стрелять?

– Если рассуждать логически, то первым нужно заподозрить меня.

– Тебя-то почему? Ты шута и не видел никогда.

– Очень просто. Потому что без полукровки ты с Милитом. А Милит – эльф. Да еще и любимый племянник. Ты с эльфами – это одно, а вот когда ты с определенным эльфом – совсем другое. К тому же у нас не принято убивать друг друга, а я все же некромант, я могу.

– Но это же не ты?

– Не я. Не позже, чем завтра, Владыка будет знать, кто это сделал. Нет, никакого следствия. Эльф сам скажет. Придет и скажет. Но сначала приведет в порядок свои дела, потому что ему придется уходить. Кругом, как Милит, он не отделается.

Лена вспомнила Круг. Милиту ведь до сих пор не простили той драки. Боевые друзья перестали быть друзьями. Отвернулись товарищи. Не простил собственный сын. Да и Лиасс, несмотря на все декларации, все равно до конца не уберет возникшую стену. Милит никогда не говорил о Круге, только Лена все равно даже представить себе боялась, что он чувствовал, когда плеть брали в руки его сын, или мать, или друг, прикрывавший спину в бою... Что они говорили? Каково ему было? А потом массовое презрение, пинки, тычки, объедки… Да, Лена и шут его, так сказать, амнистировали, только не вернули потерь. А Милит все равно сохранил жизнерадостность.

Гарвин глотнул еще вина и протянул ей бутылку. За эти два года Лена выпила больше, чем за всю предыдущую жизнь. Интересно, Светлые спиваются?

– У тебя удивительное свойство, Аиллена. Ты как-то ухитряешься находить друзей там, где это невозможно.

– Ты о себе?

– Ну да. Я тебе клясться не буду, ты почему-то не веришь в клятвы… да и не надо. Тут важно другое: я сам знаю, что я тебе друг и сделаю для тебя то, что для кого-то другого делать не буду. Вот… вот как твой Проводник. Ты и из Милита друга сделаешь, и он будет верен тебе именно как друг, хотя и узнал твою любовь. Знаешь, я рад, что ты была с ним. Он все-таки заразил тебя своей любовью к жизни. Ты боишься, что он тебя обманул? Не удивляйся, я умею понимать, что люди думают. Нет, он тебя не обманул. Голубая искра не погасла.

– А что ты умеешь как маг?

– Всего помаленьку. Лучше всего удаются изменения. Как бы тебе объяснить… Ну вот цветок Владыки. Он изменил структуру листьев – и получил цветок. Изменил структуру цветка – и цветок не завянет. Вот я и умею – изменять.

– Ух ты, – удивилась Лена, – это ж структуру сначала изучить надо.

Мягкая улыбка озарила суровое лицо Гарвина, даже глаза потеплели.

– Понимаешь сразу… Надо же.

– Я из какого мира? – напомнила Лена. – Наверное, о науке имею чуть большее представление, чем большинство здешних жителей. Даже в школе химию учила. Органическую и неограническую. Слова отдельные помню. Валентность, атомный вес, кристаллическая решетка…

– Какая мне разница, откуда ты, если ты меня понимаешь лучше родного отца или родной сестры? Не замечала, что ли? Я еще договорить не успел, а ты уже поняла.

– Стереотипы другие. – Гарвин вопросительно поднял бровь. – Привычные взгляды на определенные веши. Типичные взгляды. Свойственные многим. У вас принято считать, что некромант – это изначально плохо, что надо не доверять даже сыну, даже брату… А у меня такого стереотипа нет, потому что некромантия – это сказки, и даже не самые интересные. Это так – киношный эффект.

– А что такое кино?

Примерно полчаса Лена рассказывала, что такое кино и телевизор, стараясь не сбиться на объяснения неандертальцу, постоянно отвлекаясь на театр и компьютерные эффекты, а в конце концов придумала простое объяснение:

– Вот поет менестрель балладуо том, как простой юноша любил принцессу, а король не хотел этой любви, запер ее в башне, где она и зачахла, а юноша утопился с тоски, – Гарвин хихикнул: такого бреда менестрели не пели. – Вот теперь напряги воображение: люди это представляют в лицах. Лиасс – злой король, Ариана – принцесса, Маркус – простой юноша и так далее.

– А, слышал, бывают такие представления. Кукольные. И люди тоже так делают?

– Делают. И есть такие… приспособления, которые позволяют многим другим это увидеть. На расстоянии. Все это еще сопровождается музыкой и всякими красотами.

– Интересно. Почему у нас до таких представлений не додумались?

– Организуй, – засмеялась Лена. – Шекспир в исполнении эльфов – это здорово. Только я, конечно, ничего наизусть не помню.

Почти всю ночь Лена рассказывала Гарвину разные сюжеты – «Ромео и Джульетту», «Войну и мир» – вкратце, конечно, «Шагреневую кожу» и для разнообразия «Властелина колец». Больше всего, конечно, эльфу понравился «Властелин колец». Особенно то, что в мире, где нет эльфов, эльфы все-таки были, хотя и придуманные. Заглядывала Ариана и, убедившись, что Гарвин еще не съел шута, снова ушла к сыну, а чтобы не съел, прислала им кувшин шианы и много разных пряников.

Утром зашевелился шут, открыл глаза и недоуменно уставился на крышу палатки. Ожидал апостола Петра, видно. Лена подошла и села на край кровати.

– Лена, – тихо обрадовался он, но тут же спросил: – Почему я не умер? Я знаю, что умирал. Совсем.

– Не умер. Милит тебе не дал.

– Милит? Забавно, – слабо улыбнулся он. – Прости меня, Лена. Пожалуйста.

Какие у него были холодные руки… Лена взяла кружку с приготовленным за ночь лекарством и заставила выпить до дна. Шут безропотно выпил и даже не поморщился. Только прошептал: «Из твоих рук – хоть яд». Гарвин подошел и заглянут ему в глаза, отстранив Лену.

– Вполне, – сообщил он. – Но что-то болит. Что?

– Не знаю, – виновато сказал шут. – Похоже, что сердце, так ведь не должно, оно у меня здоровое.

– Здоровое, – усмехнулся Гарвин. – Только с дыркой. Аиллена, он и правда умирать раздумал. Ну что, оставить вас? Хотя ему бы лучше пока дня три спать без просыпу.

– Без просыпу нельзя, – возразил шут. – Иначе тут будет… очень мокро. И запах… Мне бы отлучиться чуть-чуть…

– Отлучиться? Да ты сесть не сможешь, не то что отлучиться.

Лена уже притащила самую настоящую больничную «утку», только не пластмассовую, а стеклянную. Шут засмущался, но забрал у Лены сосуд, сунул под одеяло, повозился и блаженно прижмурился.

– Думал – все, не выдержу…

– Пришлось бы Аиллене стиркой заниматься, – сокрушенно вздохнул Гарвин, приведя шута в состояние паники. – Ладно, давай, раз ты такой стеснительный, я вынесу. Меня зовут Гарвин, кстати.

– Рош… То есть? Ты – Гарвин? Погибший сын Владыки?

– Погибший? Хм… – Гарвин оглядел себя. – Да вроде живой. Но да, сын Владыки, брат Арианы и так далее. Сразу предупреждаю: некромант. Еще раз так поступишь с Аилленой, сильно пожалеешь.

Он выхватил из-под одеяла утку и вышел. Лена снова села на край кровати и взяла холодную руку шута. Он стал серьезным и грустным.

– Прости. Я думал, что смогу… Я знал, что ты ждешь. Лена, ты все время была со мной. Это так… так странно…

– Зачем ты ушел? Дождаться не мог? Что она тебе наговорила? Что ты стоишь на моем пути и мешаешь исполнять предназначение? Или опять – что ты мной пользуешься?

– Что я камень на твоих ногах. Что ты этого не осознаешь, потому что не понимаешь еще, что твоя жизнь – путь, а не остановка.

– А ты меня не пускаешь? Рош, ты подумать не мог? Своей головой? Как только мне приспичит отправиться в путь – в любой путь, я просто возьму тебя с собой. И все. Не во всех же мирах твоим острым ушам что-то угрожает.

Он нахмурился.

– С собой?

– Конечно. Я просто возьму тебя за руку, и никуда ты не денешься, пройдешь со мной туда, куда я захочу. Только я никуда не хочу. Но, как все уверенно говорят, впереди у меня долгая жизнь, может, еще и прогуляемся по соседним мирам. Не уходи больше. Что бы ни случилось, кто бы чего ни наговорил – не уходи. Поклянись. Самой нерушимой клятвой.

– Нерушимой не могу. Без мага… разве что клятву крови дать...

– Тогда потом. У тебя и так крови мало осталось. Мне так без тебя было плохо, Рош… Как тебе без меня.

– Я знаю, – совсем уж виновато пробормотал он. – Я сам… чуть с ума не сошел. Ты вернулась, когда уже снег лежал, да? Лена, прости меня… Ты сможешь, я знаю, ты великодушна…

– Я была не одна, – геройски сообщила Лена. Шут пожал плечами.

– Я знаю. С весны. Маркус?

– Милит.

– Даже лучше, – одобрительно кивнул он. – С Маркусом мне было бы труднее. Э-э-э, Лена, а что тебя смущает? Ты ведь сделала как раз то, о чем я тебя просил. Нельзя тебе оставаться одной. А Милит – это даже хорошо, что Милит. Он же тебя любит.

– Ты тоже?

– Тоже? Нет, я люблю тебя гораздо сильнее. А, ты вот о чем… Конечно, не один. – Он поморщился. – Лиц-то не помню. Так… случайные какие-то женщины. Просто, чтобы расслабиться. Или вообще спьяну.

– Еще и пил!

– И как, – сокрушенно вздохнул он. – Даже не знал за собой таких талантов. Думал забыться… Не помогает. Пил, дрался, во всякие постели без разбора валился – ничего не помогает.

Лена погладила шрам на виске и пообещала:

– Ты мне за это еще заплатишь. Вот поправишься…

– Как Милит смог, Лена? Никакой маг не может остановить смерть. Даже эльф.

– Он не останавливал. Он отдал тебе свою жизнь. Свою искру.

Шут был потрясен. Или слышал о чем-то подобном? В книжках вычитал?

– Тогда он… раз отдал…

– А я вернула. Ужасно не люблю быть должной.

Невероятные мужчины. Просто невероятные. Шут облегченно вздохнул, хотя и понял прекрасно, как именно Лена возвращала жизнь. Кстати, неужели другого способа и впрямь нет, кроме любви, страха и ярости?

– Я не должен был уходить… – с отчаянием пробормотал шут. – Не должен был даже разговаривать со Странницей. Но я так привык быть учтивым с женщинами, что не смог просто отвернуться. Она не лгала, Лена. Я готов поклясться. Она была совершенно искренней. Она даже понимала и меня, и тебя…

– Конечно, – нехорошо улыбнулась Лена, – тебе, дураку, и врать не надо. Тебе чистую правду сказать – и все, ты уже готов. Ты, искатель истины, неужели так и не нашел простенькую такую правду: не все истина, во что кто-то верит, пусть даже верит искренне.

– Не нашел… – Он высвободил руку, провел кончиками пальцев по ее лицу. – И искать больше не буду. Ты – моя истина. Сейчас я уже умный, я уже знаю, как мог бы возразить Страннице. Лена, мне кажется, она тебя любит. Не видела никогда, а все равно любит. Очень тепло о тебе говорила.

– Но решила за меня, что мне нужно. Ты считаешь, я за себя сама думать не способна?

Он опустил глаза. Господи, зачем мужику такие ресницы? Тень на щеках… И похудел. Осунулся. Лицо стало… жестче. И шрам этот… Да единственный ли? Лена стянула одеяло. Конечно. Вот еще тут ножом полоснули, хотя, похоже, вовсе не смертельно. Она просто увидела, как кривится шут через денек после этой раны, вскидывая на плечо свой мешок. Не опасно, зато больно. А это? Непонятно, словно прокол…

– Просто на сучок напоролся, – пояснил он. – Честно. Самому смешно. Да ерунда, правда, ничего серьезного не было. Так… по морде чаще обычного получал. И давал тоже… чаще обычного. В общем, я очень плохо себя вел. Глупо и неразумно. Ты бы меня точно не узнала.

– Перебесился?

– На всю оставшуюся жизнь, – вздохнул шут. – Нет мне никакой жизни без тебя. Год – это очень много, Лена. Кто-то жил вместо меня этот год, но это был не я. А сейчас – я. Потому что держу тебя за руку. И ничего больше мне не нужно. И никого больше мне не нужно. Где угодно, как угодно, куда угодно – только с тобой.

Его голос слабел, и Лена испугалась. Шут улыбался виновато и ободряюще одновременно. Вернулся Гарвин, сунул под кровать «утку» и косо глянул на Лену.

– Я тебя с ним наедине не оставлю, – очаровательно улыбнулась она.

– Думаешь, стрелял все-таки я? – не удивился Гарвин.

– Нет, не думаю. Думаю, ты ему по шее надаешь. А он еще слаб.

– По шее? Нет, не за что. В конце концов, сын моей сестры был счастлив целых полгода.

Шут молча смотрел на него, а выражение его лица Лене совсем не понравилось. Раньше такого не было. Он разглядывал Гарвина, словно не лежал без сил на узкой раскладной кровати, а сидел за столом, держал в руке мощную лупу и поворачивал наколотого на длинную булавку жука. Взгляд эльфа.

– Ты человек, Рош, – напомнила она. Шут кивнул, продолжая изучение. Гарвина, впрочем, это не смущало. Интересно, есть вообще хоть что-то, способное смутить эльфа? Ведь даже самый-самый из них Кайл…

– Известно, кто стрелял, – сообщил ей Гарвин. – Пришел к Владыке и признался. Исключительно мои мотивы: чтоб ты была не просто с эльфами, а еще и с эльфом. Полукровка его почему-то не устраивает. Ну что, побежишь заступаться?

– Почему? У эльфов нет смертной казни, как я понимаю.

– Лучше б была, – усмехнулся Гарвин. – Изгнание куда хуже.

– Ничего, – кровожадно сказала Лена, – прибьется к местным эльфам, не прогонят.

– Как раз прогонят. Аиллена, изгнание – это навсегда. Отовсюду. Если решения об изгнании принял Владыка, ни один эльф не примет изгнанника. Воды не даст и в сарай переночевать не пустит. А эльфы-одиночки долго не живут.

– Ну, – пожал плечами шут, – что-то он умеет делать, а эльфийские мастера в Сайбии ценятся. Поживет среди людей. Не станет сверху вниз смотреть, даже бить не будут. Часто, во всяком случае, не будут.

Лена встала, и они оба засмеялись, но удерживать ее не стали. В палатку Лиасса она прошла мимо пары черных эльфов, причем один прикидывался памятником и даже на Лену не глянул, а второй, жевавший кусок хлеба с сыром, встал и поклонился. Ну да, один сторожит (а Аиллене все можно, везде можно и всегда можно), а второй – мальчик на побегушках. Прислуги у эльфов не было, даже у Владыки, но всегда находились желающие постирать ему рубашки или приготовить обед, а бодигарды состояли на службе и никакие поручения зазорными не считали. Велел бы Лиасс ему трусы да носки свои стирать, не моргнул бы и стирал с тем же тщанием, с каким бдит. И еще за честь бы счел.

Посреди палатки стоял на коленях эльф с опущенной головой. Ага, совет в полном… почти полном составе. Нет Милита (по причине болезни), Ариана в совет вроде как и не входит, но регулярно на нем присутствует, потому как весьма уважаема в среде эльфов, даже нечто вроде титула имеет – Властительница, а Гарвин в прежние времена как раз входил, а сейчас сам вышел, хотя его не выгоняли. Самокритика у эльфов была на высоте.

Лена кивнула всем и никому, эльфы раскланялись. Лиасс покачал головой. А ты меня выгони, подумала Лена, прояви характер, Владыка. Нет? Тогда терпи. Эльфийские нравы способствуют развитию нахальства даже у некоторых Светлых.

Эльф был незнакомый. То есть видеть-то она его видела, но как зовут, не знала. А может, и не видела. Они были так однообразно красивы, что Лена различала только знакомых. Никаких тебе особых примет типа толстого пуза, кривых ног, волосатых рук или бородавки на носу.

– Зачем? – спросила она. Эльф поднял голову и с обреченностью во взгляде посмотрел на нее.

– Не знаю, Аиллена. Вдруг понял, что хочу, чтобы ты всегда была с нами. С эльфом, а не с человеком.

– Но он полукровка, а не человек. Разве он не считается эльфом?

– Да. Конечно. Я не понимаю, зачем это сделал, Светлая.

Лена повернулась к Лиассу, и он кивнул.

– Магическое воздействие. Небольшое. Он об этом думал, так что подтолкнуть его было совсем несложно. К сожалению, пришел поздно, поэтому мы смогли обнаружить только слабые следы.

– И что с ним будет?

– Как скажешь, – любезно сообщил Лиасс.

– А если я ничего не скажу?

– Тогда решит совет. Как бы там ни было, он будет наказан.

– Хотя и не виноват?

– Не виноват? – засмеялся всегда суровый Кавен. – Как же не виноват, Аиллена? Чья была стрела? К чему это привело? Мы едва не потеряли полукровку, едва не лишились тебя и лишь чудом не остались без Милита.

– Ага, – кивнула Лена, – а чудо Аилленой зовут. Совершенно чудесное создание. И к чему вы его приговорите, Кавен? Неужели к изгнанию?

– Вряд ли, потому что смягчающие обстоятельства есть. Но вот в ближайшие лет десять придется ему рыть и засыпать выгребные ямы.

– А, ну пусть роет, – успокоилась Лена, – общественно-полезный труд. Есть, правда, риск, что Милит набьет ему морду, как только с силами соберется, но это, я думаю, тоже не самое страшное. А то меня Гарвин напугал…

– Ты оставила полукровку наедине с Гарвином? – почти ужаснулся Кавен.

– Оставила. Потому что Гарвин твердо был намерен пообщаться с ним наедине, и не сейчас, так завтра нашел бы время. Ничего ему Гарвин не сделает. И тем более он Гарвину.

– Аиллена, – жалобно позвал эльф, – позволишь мне служить тебе?

– В свободное от чистки туалетов время? – улыбнулась Лена. – А как? Пол подметать и суп варить? Сапоги чистить и одеяла выколачивать? А мне и не приходится этого делать.

– Как угодно, Светлая! – взмолился эльф. Ему было стыдно. Очень стыдно. Однако служить он намеревался ей, а не шуту и даже не Милиту. Все правильно. Позиция, как у Гару: главное – хозяйка, а все остальные – ее собственность, включая собаку. Собака, конечно, важнее всех, ну да и прочие на что-то сгодятся. Полезное имущество. Маркус, Карис, шут, а теперь еще и Милит…

– Там посмотрим, – бросила Лена. Нет уж, такие тонкие натуры, легко поддающиеся магическому воздействию… чьему? Все тот же злой умысел или кто-то из своих? Например… Гарвин? Зачем ему? Тот неведомый эльф? Ну так Владыка же вроде его след знает, заметил бы… Впрочем, черт их, магов, разберет – это во-первых, и верить эльфам не стоит, особенно Владыке, – это во-вторых. Поэтому Лена вроде бы спокойно вышла из палатки и совершенно неспокойно, подобрав неудобную длинную юбку, поспешила проверить, не съел ли Гарвин шута… или наоборот.

Оба были живы, хотя и недовольны друг другом, а главное, был Маркус, верный надежный Маркус, способный присмотреть за шутом и вряд ли способный справиться с магом… но все же в Маркуса Лена верила больше, чем в кого бы то ни было. Гарвин все успешно прочитал у нее на носу и расхохотался:

– А я-то еще старался, горшок за ним выносил! Ох, Аиллена, ты меня порой так восхищаешь! Ладно… Не стану мешать. Надо полагать, ты спасла этого дурачка?

– И не спасала даже, – едва переведя дыхание, сказала Лена. В книжках герои и даже героини имеют незаурядную физическую подготовку, а она, хотя и окрепла малость за здешние два года, дышала как паровоз, пробежав всего пару сотен метров. Спортом надо заниматься с детства, а не в сорок лет начинать. Эльфы вон какие… Завидно…

Маркус приобнял ее и усадил на кровать шута, а сам устроился на стульчике. Вид он имел крайне довольный. Было чему радоваться: все в конечном счете остались живы, и даже несостоявшийся Освальд приговорен всего лишь к чистке сортиров, даже не пожизненной. Шут вцепился в ее руку и облегченно вздохнул.

– Не уходи.

– Кто б говорил, – фыркнул Маркус. – Делиена, ты ему по лбу хотя бы настучала? Опять пожалела? Ой, напрасно… Ему в башку прописные истины вколачивать надо… и, в общем, не твоими ручками. Ладно, я потом Милита попрошу, у него тут самые весомые кулаки. А ты, друг дорогой, безропотно будешь стоять и бока подставлять или задницу, если вдруг Милит тебя пинать начнет, и слова против не скажешь… Делиена, знаешь, почему именно так? Потому что эльфы уверены, что после этого заклинания маг валится замертво тут же, в крайнем случае через пару часов. И Милит был в этом уверен. И Ариана. И даже Лиасс.

– Но если он не упал замертво, почему они думали, что я откажусь ему помочь?

– Потому что ты дура, – ласково заявил Маркус. – То есть они так думали. Почему Милит не упал замертво – да потому что он от тебя уже столько жизненной силы начерпался за эти полгода… А ты рожу-то не криви, сидел бы дома – ничего этого вообще не случилось бы!

– История не знает сослагательного наклонения, Маркус, даже наша личная история. – Маркус вытаращил глаза, непонимающе нахмурился шут. – Никакого «бы» не бывает. Было так, а не иначе, и изменить прошлое нам уж точно не дано. Никому. Ни Лиассу, ни мне.

– А ты не заступайся, – проворчал верный друг, – тоже, взяла моду, всех спасать… Даже кого не надо. Вот его, например, от меня спасать не надо. И бесполезно. Я ему все равно как следует надаю, когда он сил наберется.

– Надавай, – покорно согласился шут. – И Милит пусть надает. И даже Карис. Остальным не советую, а вам троим можно. А Лене и подавно.

Маркус вдруг вытянул из штанов ремень, удобно его сложил и подал Лене.

– Раз все можно, выдери его, пожалуйста, как следует. По голой заднице. И посильнее…

Шут тяжко вздохнул и перевернулся на живот, подставляя тощий зад. Лена расхохоталась, Маркус продержался чуть подольше, но тоже прыснул, а шут мелко трясся от сдерживаемого смеха. Он вернулся. Все стало правильно и хорошо. Всех помиловать… Нет, пусть этот слабонервный сортиры чистит, тем более что он с полным смирением готов любую кару принять.

Шут снова лег на спину. Похудел он заметно, хотя, казалось бы, куда уж. Но так же заметно рельефнее стали и без того не хилые мускулы. Он как-то… постарел? нет, так и выглядит на свои между тридцатью и сорока. Повзрослел? Да и не казался мальчишкой, разве что иногда. Возмужал? А наверное… Ведь хоть и много чего в его жизни было, особенно в детстве и юности, значительную часть жизни он провел во дворце и начисто забыл, что такое ночевать в поле в компании собственного пустого живота… Он очень изменился. Очень. И Лене эти перемены не нравились. Шут стал жестче. Внешне – жестче. Какой он стал внутри, понять она еще не успела. Все равно. Любой. Злой, отчаявшийся, несчастный – здесь. Рядом.

– Я вас люблю, – сообщил он. – Обоих. Правда, почему-то по-разному. И ее больше, чем тебя. Поэтому, если хочешь, можешь и по заднице.

Маркус крякнул и начал вдевать ремень обратно.

– Ты лучше скажи спасибо, что Милит вперед меня успел, – проворчал он, – а то количество любви ко мне у тебя бы заметно уменьшилось.

– Вряд ли. Я б просто ревновал до чертиков, – признался шут. – И к Милиту буду, только Милит мне все-таки не друг.

– А мне друг.

– Хорошо, – согласился шут, погладив ее руку, – я постараюсь с ним подружиться. Только ревновать все равно буду, и если мы когда парой затрещин обменяемся, не обращай внимания, хорошо? А он тебе не сказал, зачем он тогда устроил это представление?

– Сказал. Только это не мой секрет.

– Хорошо, – опять согласился шут. – Значит, причина у него все-таки была. Я, кажется, понимаю, какая, ну да ладно, потом у него самого спрошу. Я так понимаю, что в нашей компании появился эльф?

– Как не два, – серьезно сказал Маркус. – Милит – это одно, там любовь и все такое. А вот Гарвин – это куда серьезнее. Там чувства никакие не замешаны. Но Гарвин к ней, я думаю, покрепче кого другого привязан.

– Ну и два эльфа. Даже складно получается: два человека, два эльфа, один полукровка и одна Светлая. А Карис меня видеть не хочет, да?

– Карис, – внушительно произнес Маркус, – не уверен в своей выдержанности и мечтает устроить тебе маленький персональный конец света. Хотя бы надрать твои эльфийские уши. Но он добрый, потому жалеет тебя. Пока…

– Никто меня не жалеет на самом деле, – пригорюнился шут. – Всего-то и дали, что отравы какой-то, а так есть хочется… Мне вчера пообедать не довелось… Собственно, позавтракать тоже. Деньги у меня сперли…

Маркус поднялся и пошел добывать еду. Лена выдала шуту еще одну порцию «отравы», и он то ли с голодухи, то ли из послушания выпил все и даже облизнулся. Маркус принес классическую еду больного: куриный бульон, в который он еще и хлеба накрошил, помог шуту сесть, и тот выхлебал миску малосимпатичного месива с большим аппетитом.

 

* * *

Милит поднялся на ноги через день и, хотя при передвижении его еще слегка покачивало, уверял, что чувствует себя очень даже хорошо, особенно если учесть, что он вообще-то накануне умер. Ариана пичкала его своими отварами, а Лена поила шута лекарствами, приготовленными собственноручно, хотя и тщательно проверенными Арианой. Шут просился в дом, и даже порывался пойти сам, но сделать смог только пару шагов, его повело в сторону, и не окажись там Гарвин, шут просто грянулся бы на пол. Эльфы его отнесли на руках, поддразнивая и подтрунивая, а шут привычно весело огрызался, словно и не было этих полгода, словно не получил он стрелу в грудь от эльфа, словно не эльф дал ему свою жизнь… Станет он совсем прежним? Стал бы… Не хотела Лена видеть жесткость в его лице. Не его это черта, совсем не его. Разве не шут сделал первый шаг, когда они увидели Милита под дождем? Разве не он сходу принял идею впустить в мир эльфов? Разве не он вечно искал какую-то истину?

А истина бывает жестока. Нашел? Наткнулся? Или просто жизнь потрепала, часто получал – и давал – по морде? Это не способствует благостности нрава. Наверное. Лена по морде никогда в жизни не получала, разве что портфелем по голове от Сашки Гонцова в третьем классе, за что Сашку потом по педсоветам таскали, как взрослого, а его родители приходили извиняться перед ее родителями, а сама она на Сашку вообще-то не злилась, потому что портфель у него, лентяя, был пустой и ей было совсем не больно. Да тот, уже забытый, бандит в пещере двинул ей кулаком в бок… Вот это было больно, может, потому она за бандитов вступаться и не помышляла. И даже не интересовалась их дальнейшей судьбой. Ведь не помиловали, в Сайбии не церемонились с разбойниками, самое гуманное наказание для них было – виселица, а эти Светлую обидели, так что, наверное, их четвертовали. Или колесовали. Честно говоря, Лена очень смутно представляла себе, что такое колесование, и уточнять никакого желания не испытывала, Достаточно и того, что это была медленная и жестокая смерть.

А ведь бандиты перед ней ничуть не благоговели и уж точно ее проклятий не боялись. То есть маргиналы – они везде маргиналы, действительно, сто раз прокляты, поймают – казнят, да возможно, и после пыток, чего им терять, одним проклятием больше, одним меньше, а смерть в принципе только одна…

Она откармливала и отпаивала шута. Ариана сказала, что вовсе не лишним ему будет пить вино, и посол, в очередной раз посетив столицу (а делал он это вовсе не так часто, как прежний), доставил приличных размеров бочонок замечательного вина – подарок Родага, сопровождаемый устным обещанием оторвать шуту голову или что-нибудь еще. Ну, а чтоб шут не спился в одиночку, ему немножко помогали все. Часто приходила Ариана, то ли шута навестить, то ли проверить, не напутала ли Лена в лекарствах, то ли лишний раз с Леной поболтать. Шут обожал слушать их разговоры. Жмурился и чуть ли не мурлыкал, говорил, что именно сейчас он чувствует себя дома, что ему хорошо и уютно, потому что целый год он не слышал болтовни о чулках, цветах и кремах для рук… Чувствовал он себя с каждым днем все лучше, бодрее, ходил не только по дому, но даже и до строения на заднем дворе добирался, однако большую часть дня проводил в горизонтальном положении.

Заходил Гарвин, и Лена поняла: что-то между ними произошло, когда она бегала спасать очередного эльфа, хотя держались друг с другом они вполне естественно и дружелюбно, и кто из них что кому сказал, было неясно. Бывал пару раз даже Лиасс, и тоже вряд ли чтоб шута навестить, ведь Лена тоже почти не выходила из дома. Лишний раз встречаться с Милитом не хотела, если уж откровенно. И так ее бросало в краску при виде собственной кровати и окна, через которое каждую ночь не ленился пробираться эльф. Нет, она не мечтала увидеть его еще раз при таких же обстоятельствах. Что и удивительно, наверное: как отрезало, а уж сколько радостных минут доставил ей Милит… Все равно. Появился шут – и Милит словно вычеркнулся из жизни. В любом качестве – это, конечно, замечательно, только пусть пройдет хотя бы немножко времени…

Милит не появлялся. Сам ли догадывался, Гарвин ли подсказал – они было довольно близки, пожалуй, только с Милитом Гарвин и был близок, если сестра родная вечно в нем какие-то пакости подозревала. Милит, наверное, тоже подозревал, но Милит был проще и существенно оптимистичнее и эмоциональнее… или всего-навсего моложе своей многомудрой матери.

Шут рассказывал о своих похождениях, вряд ли все, вряд ли даже многое, так, какие-то картинки, которые все же давали представление о том, как он прожил этот год. Лена не рассказывала ничего, а он не спрашивал. О том, откуда взялся Гарвин, шут то ли догадался сам, то ли Маркуса расспросил, но никак не комментировал. Лена подумала, что теперь уж точно в Трехмирье больше не пойдет, даже если попросят, даже если там остались еще эльфы – нет, такой ценой больше никого спасать ей не хотелось, и пусть кто хочет думает что хочет. Вот так сходишь – и вернешься к пустому дому. Пусть даже этот дом – палатка или просто костер в поле, лишь бы там шут был. В другой мир – посмотрим, но не в тот, где балуются отрезанием заостренных ушей.

Однажды утром Лена выглянула в окно и на миг ослепла. За ночь навалило толстый слой снега, но тучи уже разбежались, небо сияло холодной синевой (ну чисто глаза Лиасса) так, что даже снег казался сверкающе-голубым. Третья зима в Сайбии. Уже – третья…

– О, Ленка, привет, сто лет не видел. Ты прости, я спешу, у тебя аська та же? Стукну ближе к вечеру, на работе будешь?

Лена непонимающе смотрела на смутно знакомого парня… ох ты, кажется, старый форумный знакомый, молодой совсем, а ведь пока в реале не пересеклись, Лена думала, что он солидный и рассудительный дядя под полтинник. Порыв холодного ветра снова отдул в сторону пакет и сердито хлопнул им по ноге. На площади мастерили какую-то трибуну, интересно бы зачем: праздников не предвидится, даже тот знаменитый в начале июня, название которого даже не все руководители государства знают, уже давно прошел, июль на дворе. Выборы тоже вроде не планировались, да и когда к выборам трибуны строили, митинги нынче в моде только у протестующих старушек…

Что? Опять?

– Что случилось? – кинулся к ней Маркус. – На тебе лица нет. Приснилось что?

– Я опять… опять на площадь вернулась. Туда, домой. Откуда сюда попала. Испугалась, – забормотала Лена. Маркус облегченно вздохнул, посадил ее на свою кровать и зачем-то взялся растирать руки.

– А чего испугалась-то? Ну заглянула домой, посмотрела, как там. Город-то на месте?

– Маркус, я в то же место попала. В то же время. Здесь – два с лишним года, а там – две минуты?

– Ну, не знаю, – пожал плечами Проводник. – Я твоего мира вовсе не знаю. Может статься, и так: тут год, там минута. А где-то, может, и наоборот. В Трехмирье быстрее, у тебя дома медленнее. Да ты успокойся, наоборот, радуйся, значит, там тебя еще никто не потерял, ни папа с мамой, ни друзья… Если год – минута, то лет через сто сходишь, покажешься на глаза и обратно, сюда, к нам. Сто минут – это ж всего-ничего.

– Может, мне померещилось?

– Может. А может, и нет. Вот чего я точно не знаю, это про миры, откуда вы приходите. Я бывал в таких… технических мирах, только там все равно есть магия. Называют ее наукой, а по сути – то же самое. Только грязно очень. Ну, успокойся, давай, а то я знаю одно славное средство приводить растерянных девочек в чувство.

– Не надо по физиономии!

– По физиономии? Ну, это совсем уж на крайний случай. У меня проще и эффективнее, а по физиономии как раз мне и может попасть. Короче, успокойся, а то поцелую.

– Очень страшно, – согласилась Лена. – Маркус, минута! Может, и правда две. Примерно столько я бы прошла за две минуты… Даже за угол еще не свернула. Второго знакомого уже встретила. Тоже странно: такая концентрация знакомых на таком пятачке…

– Ну а что пугает-то? Радуйся. Делиена, ну, приходи в себя. Знаешь, как еще может быть? Слышал я что-то такое краем уха… Чем дольше ты не посещаешь мир, тем меньше времени проходит. Может, через десять лет там пройдут те же две минуты. Кто знает? И надо ли гадать?

Шут, розовый с морозца, поплотнее закрыл дверь и с разлету шмякнулся на колени рядом с Маркусом, оттеснил того и тоже решил руки порастирать. Пальцы у него было совсем ледяные и влажные.

– Лучше за шиворот, – посоветовал Маркус, и шут не долго думая засунул руку Лене за шиворот. Она взвизгнула и вскочила, только сейчас сообразив, что красуется в одной ночной рубашке, хотя и такой… пуританской. Зато теплой. – Ну вот. Глаза осмысленные стали.

– Почему руки холодные?

– А снегом растерся, – безмятежно улыбнулся шут. – Бодрит! Он такой чудный… мягкий… И главное, в нем ночевать не надо! Хочешь, тебе принесу?

Он и ответа дожидаться не стал, схватил со стола миску и выскользнул за дверь. Маркус встал.

– А и правда, лицо снегом потрешь, лучше станет. Знаешь, в Гарате говорили, что первым снегом смываются страхи и неприятности.

– Не только в Гарате, – сообщил шут, ставя перед Леной миску. Снег лежал искристой горкой, такой белый, какого дома не бывает по определению. Мужчины перемигнулись. Маркус крепко-крепко взял Лену за плечи, а шут загреб горсть снега и начал тереть ей лицо и шею, роняя комочки за вырез рубашки. Лена заорала так, что почти немедленно примчались посол и Карис, а во дворе разгавкался Гару и принялся ломиться в дверь. Шут нагреб еще горсточку и начал тереть руки, приговаривая: – А вот чтоб все неприятности смыть, а вот чтоб все беды стереть, а вот чтоб всю боль убрать…

Посол смущенно отвел глаза, Карис тихонько выругался, а Лена вырвалась и нахлобучила миску на голову Маркусу, потому что шут предусмотрительно отскочил. Маркус тоже заорал, собрал все, что оказалось на его макушке и мстительно засунул Лене за пазуху. И тут ворвался Гару, готовый грызть и кусать врагов… А врагов не обнаружилось. Пес озадаченно осмотрелся, рысцой подбежал к Лене, отчаянно размахивая хвостом, и полез лизаться.

Ни разу за последний год Лене не было и наполовину так хорошо. Они с Гару удалились в ее комнату, Лена почистила зубы, причесалась и в честь морозца надела серое шерстяное платье. Пса это почему-то привело в восторг, он начал сказать и радостно носиться по комнате, делая очень высокие прыжки, потому что разогнаться было негде: три прыжка туда, три обратно. Однако он смел стул, все, что стояло на туалетном столике, схватил зубами небрежно брошенную на кровать рубашку и начал швырять ее вверх, снова ловил и снова швырял, пока Лена не шлепнула по лохматой заднице полотенцем. Гару сразу присмирел, рубашку выплюнул и превратился в благовоспитанную собачку. Теперь придется стирать. Лена вытянула Гару поперек спины этой самой рубашкой, и пес ужасно обрадовался. Он всегда решал, что с ним играют, если ему не делали по-настоящему больно, вот с Маркусом этот номер не проходил… В конце концов, опасаясь, как бы этот лохматый тайфун не устроил тут необратимых разрушений, Лена вытолкала его за дверь и начала собирать разбросанное. Передвигаясь на четвереньках, она столкнулась лбом с шутом, который полз навстречу и, прихрамывая на левую руку, собирал рассыпавшиеся дамские штучки. Он сел и протянул ей правую руку:

– Вот. Красивая вещь. По-настоящему. Милит подарил?

Это была застежка для плаща.

– Милит.

– Хорошо, – одобрил шут, – к тому же ты любишь растительные мотивы. А у меня тоже есть подарок, конечно, не такой шикарный… Можно?

Не дожидаясь ответа, он вскочил, умчался и вернулся со своим мешком, снова уселся рядом с Леной на полу и начал рыться внутри.

– Вот.

Это тоже была ветка: незатейливая, простенькая, с крохотными листочками золотая брошка. Когда-то Лена просто мечтала о такой – увидела у учительницы в школе и все, брошка даже по ночам снилась, а потом, когда проблемы с дамскими побрякушками стали зависеть только от толщины кошелька, даже побегала по ювелирным, искала, но так и не нашла. У нее даже слезы на глаза навернулись. Шут ждал так напряженно – ну как же, у эльфа роскошная, а тут я с этакой банальностью… Дурак, набитый опилками.

Лена приколола ее к платью. Шут просиял. Ой и дурак же…

– Где ты ее взял?

Он опустил глаза.

– Ну, в общем… В общем, стащил. Лена, погоди ругаться! Он мне за кинжал дал втрое меньше, чем он стоил, так что он мне еще и должен остался. Сама же понимаешь, торговцы – они такие, если видят, что тебе деваться все равно некуда, обязательно нагреют.

– А почему тебе некуда было деваться?

– Штраф надо было заплатить, – неохотно признал шут. – Или два дня у позорного столба. А у меня все ж эльфийский кинжал был, он дорогой. Ну я и подумал… Конечно, подарок и все такое, но чем толпе на радость…

– На штраф-то хватило?

– На штраф хватило. – Шут потянулся к ней, обнял, потерся щекой. – Вижу, что тебе по душе. Можно, я не буду рассказывать, за что надо было платить штраф?

– Напился и набуянил, – улыбнулась Лена. – Стекла бил или стулья в трактире ломал.

Шут уткнулся лицом ей в плечо, но ничего не сказал. Значит, что-то другое. Хуже.

– Ты вообще не должен мне ничего рассказывать, – сказала Лена. – Каждый имеет право на свои тайны. Что захочешь, то и скажешь. Ничего не захочешь – ничего не скажешь.

– Какие там тайны, – пробурчал шут в плечо. – Стыдно просто. В юности столько глупостей не делал. Ты не сердишься, что я брошку украл? Он мне правда втрое меньше за кинжал дал, жаба такая. Ну я и прихватил…

– Не сержусь. Думаю, это не единственное, что ты воровал.

– Не единственное. Еду таскал, когда денег не было.

– Ловили?

– Бывало. Но в основном нет, я все-таки бегаю, как эльф. Сразу признаю: если ловили – били. Иногда больно, но больше так, для острастки. Даже не отбирали, заставляли отрабатывать. Знаешь, за еду сильно не бьют. Посмотрят – худой, голодный, ну, вилы в руки – и хлев чистить. Потом еще могут молока налить или хлеба с собой дадут. Накостыляют маленько, не без того, но так, не всерьез. Лишний раз убедился, что люди у нас не злые. Правда…

– С пола встаньте, – скомандовал Маркус. – Холодно же, застудите себе… что-нибудь. Вы завтракать будете или любовью сыты?

– Завтракать мы будем, – рассудительно сказал шут. – И с пола встанем. Только все остальное найдем.

Он встал на четвереньки и засунулся под кровать. Пыли там, наверное… хотя нет, позавчера подметала.

– Ой, чего я нашел! – гулко закричал шут и неторопливо выпятился из-под кровати. Надо было видеть, с каким выражением лица Маркус смотрел на его тощий зад, но все-таки удержался, не пнул и не шлепнул, зато Лену насмешил. Маркус рывком поднял ее с пола и строго покачал головой. Да, заполучить какую-нибудь женскую болезнь только и не хватало.

– Маркус, а почему когда я была … дома, здесь не прошло нескольких недель?

– Не знаю. Надо спросить кого… поумнее. Владыку, может. Или Гарвина. Может, Кавен чего слышал. Я не знаю.

Шут держал на ладони аметистовую друзу.

– Она там светилась! До того красиво! А сейчас погасла, – он разочарованно вздохнул. – Лена, а она ночью светится?

– Она на чужого светился, – захохотал Маркус, – надо Кайлу сказать, чтоб переделывал. Он все интересовался, можно ли один амулет в другой переделать, вот пусть и попробует. Вы жрать будете, голубки?

– Будем. Обязательно будем. Только какой же я голубок? – он внимательно осмотрел себя в крохотном Ленином зеркальце. – Голубки такие упитанные всегда, гладенькие, а я вон… И почему так: сколько ни ем, все равно худой…

В комнате ждал черный эльф.

– Приветствую, Аиллена. Здравствуйте, люди. Владыка приглашает вас на завтрак в свою палатку. Что передать ему?

– Что мы идем, конечно, – удивилась Лена. – Только плащ надену.

Она надела плащ, подумала и застегнула его Милитовой веткой. Обидится шут? Нет?

Шут не обиделся. Одобрительно кивнул: красиво, а красоту он ценил. Приглашен был и Карис, так что по снегу шли дружной компанией, причем шут затеялся швыряться снежками, за что Маркус с Карисом его поймали и вываляли в сугробе, так что к палатке подошли в соответствующем виде и начали торопливо отряхиваться. А до Лены дошло, почему их пригласили. Декабрь. Ровно год назад она привела из Трехмирья Гарвина, Паира и Виану. И обнаружила, что мир опустел.

Была семья Лиасса и они. Милит улыбнулся, как ни в чем не бывало, поцеловал Лену в щеку, как и все остальные (только Кайл постеснялся), заметил застежку, но виду не подал, за руку поздоровался с Карисом и Маркусом и хлопнул по плечу шута (тот покачнулся):

– Ну здравствуй, как тебя теперь называть-то? Побратим? Или еще что-то в этом роде?

– Наверное, – улыбнулся шут, – но если ты меня опять так стукнешь, придется еще раз жизнь отдавать, а я попрошу Лену, чтоб она тебе ее больше не возвращала. Ты силу когда-нибудь рассчитываешь?

– Ага, – радостно засмеялся Милит, – вот как сейчас. Ты ведь даже не упал, правда?

Ненормальность этого мира и его морали начинала Лене нравиться. Может, это как раз нормальность и есть: важно здесь и сейчас. И тому, и другому. Один легко принял, что она была не одна, второй так же легко принял отставку. Лиасс улыбался, как добрый дедушка в окружении внуков.

Вся праздничность заключалась только в наличии на столе чего-то вроде пирога из теста, которое таяло во рту как мороженое. При этом пирог был горячий, а вот ягоды в нем – холодные, в сочетании получалось нечто невообразимо вкусное. Беседа была тоже какая-то вкусная, добрая, Гарвин, правда, все больше молчал, поглядывал то на Лену, то на шута. Ой, а он же ауры видит и толковать их умеет… Сейчас спросить или потом? Нет, лучше потом, Карис комплексует среди таких мощных магов, но ведь что интересно, даже Лиасс относится к нему с симпатией. Ах, ну да, дело не в силе, а в том, как мы ее применяем.

Потом Лиасс извлек из-под стола бутылку вина. Только с утра и пить. Аристократы. Или дегенераты. Хотя бутылка вина на такую ораву – все равно что чай. Разлили вино в кружки из-под шианы, даже не сполоснув их, и дружно посмотрели на Владыку. Ну ясное дело, у них на работе первый тост всегда произносил старший по званию: завотделом или, на особо важных пьянках, директриса, которая говорить умела на уровне «дорогие товарищи, в новый год мы вступаем с хорошо выполненными планами и большими планами на будущее…».

– Здесь вся моя семья, – сказал Лиасс. – И вся моя семья здесь только благодаря тебя, Аиллена. Жив я – благодаря тебе. Жив Милит – благодаря тебе. Жив Кайл – благодаря тебе. Жив Гарвин – благодаря тебе. Все мы живы благодаря тебе, все эльфы Трехмирья… Благодаря тебе мы – эльфы Сайбии. Хранительница Равновесия, ты принесла огромные перемены. А я сделаю все, чтобы никто никогда не сказал, что это перемены к худшему.

– Не только ты, – дерзко вставил Милит.

– Не только я, – улыбнулся Лиасс. – Я знаю, Милит. Верю. Мы никогда не любили людей – простите, Карис и Маркус, но это так. Но благодаря Аиллене… Благодаря Аиллене я, Владыка эльфов, кажется, научился пусть не любить, но уважать людей как расу. Отдельные люди мне нравились и раньше, но всех – я не любил. Пусть не так активно, как Гарвин, но все же. Ты, Аиллена, заставила меня изменить мнение, сложившееся так давно, что я и не помню, когда…

– Не я заставила, Лиасс. Родаг заставил. Рина. Посол. Даже, наверное, Верховный охранитель.

– Пусть так. С тобой бесполезно спорить, но я-то знаю, кто, – засмеялся Лиасс. – Разве пять лет назад пришло бы мне в голову доверить тайну людям? А сейчас – доверю. Помните, как Милит вызвал полукровку?

– Владыка!

– Замолчи, Милит. Я не буду раскрывать твой сложный и ненадежный план, но о результате скажу. Я принял в себя гнев Аиллены. Волну ее силы.

– Ой…

– Ага, именно что «ой», Карис, – захохотал Гарвин. – Владыка, он тебя испугался. Не спорь, Карис, я вижу твою ауру, ты испуган.

– Я даже не могу вообразить… Владыка, но король…

– А как ты думаешь, почему я говорю об этом при тебе? Ты можешь сказать королю. Но я прошу тебя, Карис Кимрин, сделай так, чтобы никто больше вас не услышал. Передай королю, что мощь Владыки в его распоряжении.

Карис отчаянно замотал головой.

– Нет, Владыка. Лучше бы тебе самому об этом сказать. Я… ты знаешь, что я плохой маг. Вдруг я не смогу поставить надежную защиту? Эта тайна может пожить и до вашей встречи с королем.

Ариана потянулась и поцеловала Кариса в щеку.

– Если б хотя бы каждый двадцатый человек был такой, как ты, Карис Кимрин… Владыка, мы ведь собирались сделать ему маленький подарок?

– Да, – встал Лиасс. Эльфы окружили растерянного Кариса, взялись за руки, постояли немного и вернулись на свои места.

– А объяснить? – поинтересовался шут. – Мы тут дикие и совершенно не магические… Карис! Э-э-э, Карис, что с тобой, дружище?

– Не тревожься, – хмыкнул Гарвин, – привыкнет.

– К чему? – потребовала Лена. Карис был в шоке. В самом натуральном шоке. Он даже не мигал.

– Кольцо из пяти сильных магов, – сказал Кайл. – Не только ты можешь давать силу, Аиллена. Если кто-то не наделен Даром, Кольцо ничего не может. Но если Дар есть, Кольцо может его усилить. Существенно.

– То есть, – обалдел Маркус, – вы поделились с Карисом магией?

– А Аиллена делится – или дает? – спросила Ариана. – Можно ли вычерпать океан? Кольцо из пяти сильных магов – это одно. Кольцо, которое замыкает Владыка, – совсем другое. Мы не поделились. Мы – дали. Карис Кимрин этого заслуживает.

– Вы сделали Кариса сильным? – дошло до шута. – Действительно сильным магом? Серьезно?

– Примерно равным вашему Верховному, – пожал плечами Кайл. – А когда он научится пользоваться такой магией, станет сильнее. Конечно, учиться ему придется не один десяток лет, но мне кажется, это будет ему в радость. А нам будет в радость его учить.

Милит ткнул Кариса в бок:

– Эй, фокусник, хочешь научиться настоящей эльфийской магии?

Карис наконец обрел дар речи.

– Это… что? Это… мое?

– Абсолютно, – кивнул Гарвин. – И навсегда. Если, конечно, ты не напорешься на безумного некроманта… Но с местным некромантом ты справишься в два счета. Этому я научу тебя в первую очередь, Карис.

– Я так думаю, – интеллигентно осведомился шут, – мы присутствовали при историческом событии?

– Именно, – кивнул Лиасс. – Кольцо используется так редко, что даже я могу перечислить не более десяти случаев. И никогда эльфы не давали силу людям. Может быть, больше и не дадим. Но ты, Карис Кимрин, этого достоин. Позволишь ли ты нам учить тебя?

– Вообще-то могли бы спросить, хочет ли он стать великим магом, – громким шепотом сообщил Лене шут, – а то сначала наградили, а теперь интересуются…

– Хочет, – удивился Кайл, – если бы не хотел, мы бы этого не стали делать. Вот Маркус же не хочет.

– Я не думал, что такое вообще возможно, – сказал Карис связно. – Даже в сказках не слышал.

– Много ты слышал эльфийских сказок? – засмеялась Ариана. – Поздравляю тебя, Карис. Кстати, у тебя замечательные задатки – ты увидел цвет искры, а это дано немногим. Учиться тебе лучше у Владыки и Кайла… И Гарвина. Ты не боевой маг. Наши знания тебе не нужны. Целительству я тебя научу, но великим целителем ты не станешь.

– И я смогу… я смогу делать амулеты?

– Сможешь. Со временем – хорошие. Тебе неплохо дается изменение, нам с Кайлом – тоже. Научим, – пообещал Гарвин.

– Вот чудеса-то, – покрутил головой Маркус. – Впервые вижу, как человека… превращают. За это надо выпить! Особенно будущему великому магу. Карис, давай за твое светлое будущее!

Карис высосал свою кружку одним махом. А он ведь не то чтоб и рад. Может, и обрадуется еще, но пока… Зачем эльфы это сделали, спрашивается?

Злая я стала за прошедший год. Везде ищу подтекст, второй смысл и третий план… Не верю в благие порывы эльфов. И людей – тоже. Начали с оды в мою честь, завершили Карисовым приобщением к рангу великих. Что дальше? Зачем? Ну, праздник у них личный, ну, радость, действительно Лиассу повезло: сохранил обоих детей, внука, правнука… Гарвин вот не уверен, что это праздник – ну откуда комплексы у эльфа? Уж раскованнее их Лена никогда никого не видела – живут естественно, дети природы, на всех плюют и ничего извне не принимают, пусть согласились подчиняться законам людей, но живут так изолированно, что почти не имеют шансов их нарушить, и к смешению с людьми вовсе не рвутся…

– Карис этого хотел, – шепнул Гарвин, – можешь мне поверить. Мечтал. Я заглядывал в его сны.

– Ты уверен, что мечта всегда должна сбываться?

– Хоть одна, – пожал плечами эльф. – Он хороший человек. Чистый. Он достоин обладать силой.

– И он на вашей стороне.

– Он на стороне своего короля, – возразил Гарвин, подливая Лене вина. – Но да, он относится к нам хорошо. Но ведь и ты тоже. Тебе одолевают сомнения, но это нормально. Нет ничего хуже ничем не ограниченной веры.

– Скажи это тем, кто мне кланяется при всякой встрече.

– Я сказал бы, да они не поверят. Ты, Аиллена, всего лишь женщина. Да, ты используешь то, что тебе дано, во благо, но тебя могут заставить и…

– Как? – вмешался шут, и тоже шепотом. – Ее сила зависит от ее желания. Как можно заставить пожелать чего-то?

– Ты у Милита спроси, – неприятно усмехнулся Гарвин. – А если на пути был бы не Владыка, а тот самый неведомый эльф? На нее очень легко воздействовать, потому что она любит. Тебя, Маркуса… Кариса и Милита. Так что тебе придется забыть о своем безрассудстве, полукровка. От тебя зависит слишком многое.

– У тебя язык отвалится назвать меня по имени? – проворчал шут, обойдя вниманием вопрос о безрассудстве. – Я уже начинаю привыкать к тому, что у меня есть имя. Не хочешь Рошем, зови шутом. Я не полукровка. Я человек.

– От этого ты не перестаешь быть полукровкой.

– Хватит, а? – попросила Лена. – Не дави на него, Гарвин. Он и так понимает.

Гарвин засмеялся, опустил глаза и признался:

– Давлю. И буду давить. И он прекрасно понимает, почему я это делаю. И буду делать.

– Ты видел нашу ауру.

– Я ее вижу и сейчас. Его и вашу. Это удивительно. Твоя судьба, полу… Рош, – быть с ней. Это однозначно.

– И без ауры знаю, – усмехнулся шут. – Я первого взгляда понял. Попробовал вот против судьбы пойти… Больше не буду. Клясться?

– Хватит клятв. Ты ведь клялся быть со мной, Рош.

– Не совсем так, – виновато улыбнулся шут. – Иначе я бы не дожил до сегодняшнего дня. Но да, по сути ты права. Лена, я тебя не оставлю никогда больше, пока жив, пока это от меня зависит. Буду с тобой в любом качестве. В любом.

– В любом – Милит, – вздохнул Гарвин, – а ты – как раз во вполне определенном. Аиллена, прости уж, но ему суждено быть твоим мужчиной. Может, будете разбегаться, искать радостей на стороне, только все равно будете вместе. Он без тебя не сможет. А ты без него. Мне о вашей ауре надо подумать, но вот что точно надо знать вам, а остальным не надо... Можете не шептаться, нас не услышат.

– И Владыка? – усомнился шут.

– Владыка не станет подслушивать. К тому же он не может не знать того же, что и я.

– Общая аура…

– Не общая, – перебил Гарвин. – Одна. Вы – нечто единое. Это я и хотел сказать.

– А мы знаем, – радостно засмеялся шут. – И она, и я. Правда, Гарвин.

– Вы знаете о любви… или как там вы между собой это называете. Или о судьбе. Вы – это нечто единое и в другом смысле. Нечто, могущее перевернуть мир. Так что, я думаю, Зеркало говорило именно об этом, а эльфы, Владыка и прочее – побочные мелочи.

– А Маркус тогда причем?

– А кто сказал, что в Зеркале отражался Маркус?

– Верховный маг.

Выражение лица Гарвина сразу все расставило на свои места. «Видал я вашего верховного… мага». Но если не Маркус, то кто? Милит? Лиасс? Или сам Гарвин?

– Не знаю, Аиллена, я не видел Отражения.

– А смог бы его истолковать?

– Истолковать? Не уверен. Но определить, кто Отразился, смог бы. Только люди не пустят эльфа к Зеркалу. Прости, Владыка, нам надо было поговорить наедине.

– Я помешал?

– Нет, мы уже… Собственно, я сказал, что хотел, а они пусть уж сами думают.

– Взгляни на ее брошь.

Лене стало даже неловко: трое мужчин впялились в золотую ветку, которая была приколота вообще-то на груди. Платье глубокого выреза не имело, но бюст подчеркивало – ой-ой, как-то умудрялись они шить так, что женщины казались куда стройнее, чем на самом деле.

– Да… – протянул Гарвин. – И я готов дать руку на отсечение, что это подарок полу… Роша.

– Полуроша, – серьезно подтвердил шут. – А что такое?

– Сколько ты за нее заплатил?

– Нисколько, – гордо ответил тот. – Я ее украл. Стащил. Спер. Свистнул.

Эльфы переглянулись.

– Кайл, посмотри, – позвал Лиасс, и теперь уже пристально рассматривали все, расталкивая друг друга локтями и тычась носами чуть не в грудь.

– Что-то чувствую, – сообщил Милит, – но не понимаю.

– А тебе и не положено, отец, – хмыкнул Кайл, – твое дело – молниями швыряться и войска строить. Это ветвь любви. Древний артефакт, как говорит Аиллена. Это не амулет. Я не знаю, что это такое. Следы иных цивилизаций, наверное. По легенде, ее нельзя купить – она непременно уйдет. Можно только подарить… или украсть. Ты украл и подарил.

– И что? – встревожился шут. – Это что-то плохое?

– Для тебя разве что, – засмеялась Ариана. – Теперь ты навсегда с ней. Ты обречен ее любить, шут.

– Ну, – с облегчением вздохнул он, – я и без брошки обречен. Это меня очень даже устраивает.

– Столько совпадений, – пробормотал Карис. – Столько перемен. Ты меняешь людей, Светлая. Ты с меня и начала… Я ведь запросто мог остановить тебя, Маркус, тогда, на площади… ну, не запросто, но мог. А вот не стал… Делиена, я не знаю, радоваться надо, что я живу в одно время с тобой, или плакать… Но столько совпадений… Шут ушел только для того, чтобы принести ветвь. Она заполучила трех верных эльфов, готовых даже приказ Владыки нарушить… Осталось только… Нет, все, больше ни слова… Я должен подумать.

– Это бывает полезно, – кивнул Маркус, – шут так утверждает. Правда, откуда это знает он, я никак не пойму… Ты не намекаешь ли на какое-нибудь старое пророчество, Карис? Не стоит. Что угодно можно под пророчество подогнать.

– Особенно под древнее, – кивнул Гарвин, – в котором половина слов имеет совсем другой смысл, а не тот, к которому мы привыкли. Я лет сто пророчествами занимался, потом плюнул. И тебе советую, Карис. Жить надо тем, что окружает тебя сейчас, потому что именно от этого и зависит будущее.

– Философ, – уважительно склонился Маркус. Или язвительно. Иногда его было трудно понять. Милит улыбался одними глазами, глядя на нее. Ненормальные. Все.

– Кончено, – решительно сказала она, – категорически запрещаю при мне даже заикаться о пророчествах, предназначениях и всяческих фантастических совпадениях, если это касается меня. Будете доставать – меня Пути ждут.

Вообще-то она сказала это так, вроде «отвалите, а то поубиваю всех нафиг», но они приняли всерьез. Стало очень тихо, испугался Карис, несколько изменился в лице Гарвин, в общем, безмятежно-спокойными оставались только шут и Лиасс, причем шут просто потому, что готов идти с ней рядом по любым путям, а вот почему Лиасс. Лена бы угадывать не рискнула. Может, просто по привычке, может, именно такой вариант держал в голове. Что ни делай, обязательно найдется кто-нибудь, кто использует это в своих целях…

– Меня-то возьмешь? – осведомился Маркус.

– Куда я без тебя? – засмеялась Лена.

– Меня возьми, – вдруг тихо и быстро проговорил Милит. – Если надумаешь уходить, возьми меня. Не смотри так, мать. Сейчас я не слишком уж и нужен здесь, войны нет и, надеюсь, долго не будет, а я всего лишь боевой маг… к тому же не единственный. Владыка?

Лиасс покачал головой:

– Любой эльф, кроме меня, свободен, Милит.

Милит как-то очень ловко переместился со стула на колени перед Леной.

– Возьми меня с собой, Приносящая надежду. Клянусь быть тебе хорошим спутником.

– Лена, не соглашайся! – испугался шут. – Его так далеко видно, не спрячешься. И потом, как этакого бугая прокормить? И в палатку он не поместится. И в лесу волосами будет за ветки цепляться. И уха у него нет, драть не за что.

Милит погрозил ему кулаком.

– Я пока никуда не собираюсь, – промямлила Лена.

– Когда соберешься – возьми.

Но вот когда рядом с ним оказался Гарвин – в той же позе и с той же просьбой, Лена обалдела окончательно:

– Этого шута можно не брать, Аиллена, у тебя уже один есть. Но вот уж я точно тебе пригожусь.

Милит толкнул его локтем и уронил, за это Гарвин дернул его за ногу – и тоже уронил, Кайл свалился на обоих сверху и заявил:

– Нечего провоцировать Светлую на то, к чему она не готова! Вот послушает вас и решит, что с такими орлами ей непременно надо завтра в путь, а на улице снег, зима…

– Милита надо брать,– озабоченно кивнул Маркус, – вместо лошади, тем более что Делиена верхом ездить не умеет. Он ее носить будет.

– Буду! – глухо согласился Милит, пытаясь выбраться. – Вьючной лошадью буду. В отличие от вас я эльф, то есть намного сильнее и выносливее. Видишь, Аиллена, какой я полезный.

– Могу себе представить, – мечтательно сказал шут, как бы между прочим усаживаясь на спину Кайлу, – замечательное зрелище. Впереди скачет Милит, навьюченный нашим багажом. Следом скачет Гару и покусывает Милита за… ну, допустим за ноги, чтоб скакал быстрее. Дальше... Гарвин, а от тебя-то какой особенный прок? Ах да, ты тоже эльф. Дальше Гарвин несет Лену. А последними идем мы с Маркусом совершенно налегке… и Гарвина подгоняем.

Милит все-таки встал, разбросав всех, а сына сложил вдвое и отшлепал за неуважение к отцу. Лиасс хохотал, смеялась Ариана, а у Лены вдруг засосало под ложечкой. Нет, ее вовсе не тянуло в путь, дура она, что ли, зимой куда-то идти. Просто… какое-то смутное беспокойство, или просто мелькнула мысль: если сейчас так хорошо, то через час может стать так плохо… Было уже такое? В какой жизни? Здесь или дома? И почему все-таки она оказалась снова на площади с этим дурацким пакетом? Почти на том же месте. Десять-пятнадцать шагов сделала там и прожила больше двух лет здесь? А почему здесь не прошли месяцы?

Потому что ее окликнули и она остановилась! Значит, если занесет куда-то, стоять на месте, а то вернешься – а Лиасс от старости умер… И вообще, почему ее занесло обратно в Новосибирск? Может, это предупреждение: следуй Путем, Странница, а то обратно отправим?

Они уже не смеялись, а встревоженно вглядывались ей в лицо.

– Кто вообще в этих мирах знает хоть что-то дельное о Странницах? – спросила она позорно осипшим голосом. – Ну неужели никого нет и ты за свою некороткую жизнь и таком никогда не слышал?

Лиасс покачал головой.

– Не знаю. Больше меня – вряд ли. Что случилось, Аиллена, что ты хочешь узнать?

– Не знаю. Хоть что-то. Конкретное. Не эти ваши общие положения: ах, Светлая, ах, дарующая что-то там, источник или первоисточник… Что я должна?

– Насколько мне известно, ничего. А ты с той Странницей не говорила?

– Она то же самое сказала. – Шут сел у ее ног на полу, взял ее за руку, и она вцепилась в его пальцы, как в спасательный круг. – Но случилось кое-что странное, и мне страшно.

Лиасс придвинул стул и сел напротив. Лена рассказывала, чувствуя, как дрожит голос, чувствуя, что трясется вся, а пальцы шуту она точно оторвет, он вон уже морщиться начал, но Лена боялась его отпустить, чтобы снова не исчезнуть одной. Примет ли его ее мир? Ее начало трясти. Маркус положил руки ей на плечи, начал легонько массировать шею и плечи, Карис начал поить ее холодной водой, еще суровее стало и так неприветливое лицо Гарвина, хмурился Милит, покусывала губы Ариана… Лиасс думал. У него странно мерцали глаза.

– Не знаю. Я так не думаю, но уверенности нет, – в конце концов сказал он. – Что такое два года для Странницы – это вообще не срок. Тем более что ты успела все-таки попутешествовать по Сайбии, дважды… нет, трижды была в Трехмирье… Ну даже если и так, зачем впадать в панику? Ты можешь отправиться в дорогу хоть завтра.

– Как? Я просто не знаю, как я должна куда-то попадать! В Трехмирье меня привел Маркус…

– Приведет и в другое место. Потом научишься. Что тебя пугает? Бери своих друзей – и в путь. Разве удел Странницы – одиночество? Маркус?

– Меня она с собой звала… Та, что приходила сюда. Значит, можно. Да и раньше я слышал, что они не всегда ходят в одиночку. Делиена, ну давай действительно хоть завтра пойдем. Шут уже практически здоров… Как, Ариана?

– Не уверена, что ему стоит пускаться в долгий путь… Впрочем, если взять теплую палатку, походные одеяла... В общем, выживет.

– Нет, – вдруг сказал Гарвин. – Дело не в этом. Почему ее вдруг бросило в тот мир? На секунду, она даже испугаться не успела. Владыка, она может быть права. Ей действительно надо поговорить с кем-то знающим.

Шут положил голову Лене на колени и болезненно поморщился.

– С другой Странницей?

– Нет. С драконом.

Стало тихо-тихо. Карис, кажется, даже в обморок упал. Гарвин недоуменно пожал плечами:

– Не понял? Я видел у нее пряжку, это явно чешуйка дракона, и явно дал ей ее именно дракон, потому что… потому что вряд ли она убила дракона, чтобы выдрать у него чешуйку.

– А подарить ей никто не мог? – осведомился шут, прекрасно знавший, откуда у нее та самая пряжка. Гарвин подумал.

– Кто? Она живет здесь, а я бы знал, что у кого-то есть амулет дракона. Люди здесь при одном слове «дракон» впадают в панику, хотя я видел пару амулетов из живого яйца. Не понимаю только, почему они обижаются, когда драконы жгут их. Я тоже… жег людей за своих детей и нахожу это естественным.

– Дракон мне ее подарил, – пробормотала Лена. – Еще и полетать предлагал.

У Милита загорелись глаза. Точно, пацан. Подросток. Он бы согласился.

– Так попробуй поговорить с драконом, – предложил Гарвин. – Что ты теряешь, в конце концов?

– Может, ты мне еще расскажешь, как?

Гарвин оглядел эльфов и осуждающе покачал головой.

– Ее вообще кто-нибудь учил пользоваться амулетами, а? Надавали и думают, что она сама все сразу поняла и всему научилась. Вы что, дорогие родственники? Она из другого мира, для нее до сих пор магия – сказки для маленьких… Кайл, ты хоть показывал ей, как пользоваться твоим успокоителем? Карис, не психуй, а то смотреть тошно. Ты теперь у нас почти великий маг, негоже бояться драконов. Бояться надо людей. Или эльфов. А драконам совершенно наплевать и на тебя, и на меня. Однако Аиллене он дал чешуйку. Это о многом говорит. Хотя бы о том, что она может его вызвать.

Маркус поддержал Кариса, который просто начал валиться со стула.

– Ввиддел я ддракона… и тто, что ппотом остталось…

– У тебя дети есть? Тогда представь себе, что твоего ребенка… ну, скажем, он еще ни ходить не умеет, ни говорить, но уже тебя узнает и тянет ручки… Вот из такого малыша начинают тупым ножом куски выпиливать, чтобы потом заговорить и повесить в огороде ворон пугать. Очень эффективно действуют такие амулеты. При этом, насколько я слышал, драконы чувствуют то же, что чувствуют их дети… пусть еще и нерожденные. Я бы пожег, Карис. А ты?

– Гарвин, ты лучше научи ее пользоваться амулетом, – предложил шут, все так же глядя ей в лицо, – ругаться мы все умеем, а я так лучше прочих. Начну – тебе мало не покажется. Только все-таки для разговора с драконом лучше выбрать такое место… поуединеннее. Владыка, ты помнишь тот склон? Может, отправимся завтра?

– А почему не сегодня?

– Потому что сегодня я тебя просто ни на секунду не отпущу. Вообще. Так и буду держать. И никакой другой мир не посмеет тебя забрать. Обещаю. Мы будем сидеть дома и держаться за руки.

– А Маркус будет выносить за вами горшки, – столь же поэтично дополнил Гарвин. – Хотя разумно. Неплохо бы и внимательному магу быть где-то поблизости.

– Карис тебе не годится?

– Карис? Карис мне годится, но он не в себе. Драконов боится. Боюсь, тут скоро запахи пойдут…

– Знаешь, – с подчеркнутым дружелюбием сказал Маркус, – я тоже боюсь драконов. Но не боюсь эльфов. Так что если будешь продолжать, получишь в свое оставшееся ухо. Мне ничуть не стыдно оттого, что я их боюсь, потому что я, Мастер клинка, со своим мечом ничего не могу сделать дракону. Не все рождены сильными магами, Гарвин. Теперь ты понимаешь, Делиена, за что не любят эльфов?

Гарвин хотел что-то сказать, но напоролся на яростный взгляд Милита и промолчал.

– Я тоже боюсь драконов, – обыденно сообщил шут, – и тоже не боюсь эльфов. Владыка, не велишь ли ты своему героическому сыну выносить за нами горшки вместо Маркуса? Чтобы я имел возможность окунуть его в этот горшок.

– Мы люди, – тихо сказал Карис, – и нам свойственно чего-то или кого-то бояться. Мы не отличаемся бесстрашием эльфов. Но значит ли это, что мы чем-то хуже?

– Так что заткнись, – резюмировал Маркус. – Ты воевал с людьми, а мне довелось повоевать с эльфами. Вас там на части резали, а ваши тут пленных не брали. И никого не оставляли. Вообще. Ни детей грудных, ни старух парализованных, ни женщин на сносях. Будем мериться?

Гарвин вскинул голову, но Лиасс рявкнул:

– Замолчи! Люди имеют основания бояться драконов потому хотя бы, что они даже не знали, что драконы разумны.

– Ты любишь яичницу, Гарвин? – осведомился шут. – А как на это смотрят куры? Я так нескромно скажу, что прочитал книг не меньше иного великого мага, но я даже не догадывался, что драконы разумны. Они с нами не разговаривают. Они нас убивают. И даже не едят.

– Ошибаешься, – усмехнулся Маркус, – очень даже едят, если голодны. Делиена, а ты боишься драконов?

– Да, – удивилась Лена, – конечно. Гарвин вас дразнит, а вы и купились.

– Не дразнит, – возразил Маркус. – Это нормальный разговор обычного эльфа.

– Люди, я прошу прощения за моего сына, – произнес Лиасс. – Мне стыдно за него.

– Владыка…

– Молчи, Гарвин, – оборвала Ариана. – Ты был отвратителен. Если ты в таком тоне разговариваешь с людьми, которые сделали для эльфов так много, то как же ты будешь говорить с другими?

Гарвин посмотрел на Лену и опустил глаза. Изобразил раскаяние, которого вовсе не испытывал. И благодарности к Родагу не испытывал. И уж тем более симпатии не просто к людям, но даже и к конкретным, хотя и уверял в обратном. Эльф. Самый настоящий эльф, каким когда-то ее пугали Маркус и шут.

– Я домой хочу, – сказала она. – А вы тут сами разбирайтесь. Дай мне, пожалуйста, плащ, Карис.

Маг накинул ей на плечи плащ, причем шут действительно не выпускал ее руки, Маркус застегнул Милитову ветку. На эльфов они не смотрели. Подчеркнуто. Ничего. Вот пусть Лиасс сам сына воспитывает как хочет. Кайл выглядел расстроенным и виноватым.

На улице было морозно. Все. Пора перелезать в теплый костюм. Ну почему тут не додумались до нормальной зимней одежды-обуви? И капюшона на плаще нет, уши мерзнут. Ну почему все остальные так спокойно переносят холод? У Кариса даже уши не покраснели, руки без перчаток, машет ими что-то Маркусу рассказывает. Про драконов, наверное. Как можно вызвать дракона? Как джинна из лампы – потереть пряжку и скомандовать «встань передо мной, как лист перед травой». Как вот, интересно, лист перед травой становится, если листья на деревьях, а трава как раз внизу? Или тут глубокий философский смысл?

Что там в фэнтези пишут? Сосредоточиться надо и старательно подумать о драконе, по имени, может, позвать… мысленно. Телепатически. А ведь он мысли читает… То есть знает, кто что думает. Может, физиономист… хотя что там по физиономии Лиасса прочитать можно? Всего-то несколько раз Лена видела на его лице какие-то эмоции. Радость после их более чем тесного знакомства – ну как же, силу и жизнь обрел, грешно не порадоваться. Боль, когда эльфы сказали, что Милит попал в руки людей живым. И нечто непередаваемое, когда он увидел живого и вполне невредимого Гарвина.

– Как ты думаешь, Рош, как Лиасс ко мне относится?

– К тебе? Хорошо. Вообще насколько хорошо может относиться к человеку эльф. Я бы даже сказал, что он тебя любит. Как дочь. Или прапрапрапраправнучку скорее… В количестве «пра» не уверен. Но верить ему я бы не посоветовал, потому что должность у него такая: всех использовать на благо своего народа.

– Ну хоть не на свое благо.

– О своем благе он думает явно в последнюю очередь, – вздохнул шут. – Лена, а можно я сегодня к тебе приду?

– Можно.

Он помолчал и почти процитировал Милита:

– Удивительно. Никогда не встречал женщин, которые так просто говорят: да или нет. Всякая другая бы… ну хотя бы удивилась, что я разрешения спрашиваю, или сказала бы «там посмотрим», или спросила, смогу ли я…

– Сможешь ли ты? – тут же послушно спросила Лена.

– Не знаю. Вряд ли. Устаю очень уж быстро, – виновато признался он. – Просто побыть с тобой хочу. Просто так. Обнять и сидеть молча.

– Лучше лежать. Ночью спать надо.

– Или просто спать рядом с тобой. Я, конечно, всего хочу…

– Ну конечно можно. А почему ты только сейчас решился? Из-за Милита?

– Нет. Из-за себя. Ты имеешь право на меня сердиться.

– Но я не сержусь.

– Я тебя люблю. То есть не просто… У меня никогда не было проблем со словами, Лена. Всегда умел подобрать нужные, всегда мог объяснить, что думаю или что чувствую. А сейчас не могу. У нас одно слово – люблю. А в эльфийском языке на этот счет есть больше десяти слов. Я им даже завидую.

– Ты знаешь эльфийский?

– Знаю, – усмехнулся шут, – говорю, конечно, плохо, но читаю и понимаю. Пусть это для них сюрпризом будет. Хотя должен сказать, пока ничего такого не слышал. Может, и правда, эльфы умеют быть благодарными? О Родаге уж точно говорят с симпатией. А вот Рина им не нравится.

Кому она нравится, подумала Лена. Несчастная ведь женщина, не умеет быть милой или просто не хочет. Лене она тоже не нравилась, хотя вроде и общие темы для разговора находили, и относилась к ней королева очень по-доброму, а все равно…

Гару вылез из будки, погонял носом миску и посмотрел на них укоризненно: собаку давно пора было покормить, эх вы… В компенсацию Лена впустила его в дом, хотя Маркус и ворчал что-то. И почти весь день они просидели впятером, точнее, Гару большей частью лежал, а Лена грела на нем зябнущие ноги. Когда шут попробовал пристроить свои рядом, Гару поднял голову и лениво, но выразительно продемонстрировал свои выдающиеся зубки. Лена рассказала Карису о знакомстве с драконом, а шут взялся расспрашивать, что такого почувствовал Карис, когда эльфы без спросу влили в него силу. А Маркус без обиняков поинтересовался, надо ли это Карису.

– Что ты, – даже испугался тот, – ты даже не понимаешь, о чем говоришь! Я ведь теперь многому смогу научиться! Не только картинку настраивать или фейерверки пускать. Маркус, знаешь, как я…

– Счастлив? – подсказал шут.

– Счастлив. Да. Наверное. Даже не пойму.

– Я не знаю, что чувствуют маги. Как это – чувствовать магию.

Карис мечтательно закатил глаза и долго рассказывал, какое это замечательное чувство, какое удовольствие само по себе, даже если не применять магию, просто ощущать ее в себе, она приводит в равновесие, в приятное состояние гармонии…

– Ну, если ты рад, то поздравляю, – заключил шут. – На дракона смотреть пойдешь?

– Нет, – тут же отказался Карис. – Если они разумные, он сразу увидит, что я его боюсь.

– Что я его боюсь, он уже видел, так что я пойду, если Лена возьмет.

– И не надейся, что здесь оставлю. Только я все равно не знаю, как его звать.

– Научат, – потянулся Маркус. – Наподдают сейчас Гарвину как следует… Делиена, правильно наподдают. Пусть лучше Лиасс, а то ведь я точно в драку с ним полезу.

– И он наподдает тебе, – ухмыльнулся шут. – В рукопашной ты не особо. Тем более против эльфа.

 

* * *

Лена почти не слушала. Они болтали, перепирались, делали вид, что все хорошо, – словом, как могли, поднимали ей настроение. Шумно готовили ужин, наделали гору картофельных шариков, Маркус раздобыл любимый Ленин рулетик, Карис притащил эльфийскую ряженку – знал, что Лене нравится. Шут действительно не выпускал ее руки, даже до домика на заднем дворе вместе ходили, хотя там, конечно расстались, но Лена не была уверена, что шут не посматривал бы, если б эльфы даже сортиры не строили без щелей. В баню пошли вместе, и совершенно неэротически помылись в Ленином закутке. Спать легли вместе, но шут никаких развратных действий не совершал, хотя Лена и понимала, что он очень даже готов, зато он думал, что ей не до этого (почему?), так что они просто обнялись и так заснули.

Все-таки славная погода – и солнце, и прохладный ветер, и народу не так много, как должно бы в центре. Толпится молодежь у ног Ильича сотоварищи, девичий визг и мальчишеский гогот через всю площадь слышны. Правда, машин нет, не заглушают. Перед памятником стучали молотками, доделывая трибуну и драпируя ее завалявшимся с прежних времен мятым кумачом. Потом, наверное, сверху голубую и белую тряпки намотают – и полная иллюзия государственности. Что-то там сверху еще устанавливают, странно так, словно с воздухом возятся. Театр пантомимы. Понимают, ставят, выравнивают, а вот что – не видно издалека, щурься, не щурься – одинаково. Ветер гоняет автобусные билетики и обертки от мороженого. Что за люди – урн наставили на каждом шагу, нет, все равно мимо швырнуть надо, где шел, там плюнул. И хорошо, что торопиться не надо, никаких сроков начальник не установил, главное – сделай и на работу вернись, а уж когда…

Почему всякая мода в исполнении наиболее ретивых становится смешной? Ведь чтобы просто передвигать ноги в этих безумных шлепанцах на шпильках и с загнутыми носами, надо пальцы ног вверх задирать. Вот и шаркает, как старушка древняя, попу отклячила – каблуки носить тоже надо уметь. Лена не умеет – и не носит. Хотя в юности было дело, щеголяла в босоножках ой-ой с каким каблуком, но все ж не таким тоненьким. Хорошенькая девчонка, особенно если боевую раскраску с мордочки смыть и по уму накрасить, как Алка Сивцова красится – картинка из журнала, а не тридцатилетняя инженерша из никому не нужного института…

Какой-то дурачок солнечные зайчики в глаза пускает. Тут самый лучший способ борьбы – отвернуться и топать по своим делам, а не пытаться хулигана высмотреть. Взрослые люди на трибуне, ну должны пакостничать, может, просто инструменты отсвечивают? Что они там все-таки устанавливают? Лена вгляделась, склонив голову, и увидела радужное поблескивание, словно бы кому-то пришло в голову водрузить на митинговую трибуну стеклянный столб с поперечной перекладиной…

– Лена, Лена, что такое, что случилось? – Шут тряс ее за плечо, легонько похлопывал по щеке. – Что приснилось?

Сон. Господи, всего лишь сон. Не возвращение. Дрыхла и видела кошмар, мучивший днем и вернувшийся ночью. Она вцепилась в шута, вжалась щекой в худое плечо, обхватила обеими руками. Не отпущу. Даже во сне не отпущу. Шут обнял ее, начал успокаивающе целовать куда придется, говорить невнятную утешительную чепуху, но больше она не рискнула спать, так и таращила глаза до утра, а если вдруг все-таки чувствовала, что засыпает, встряхивалась и, обнаружив шута рядом, успокаивалась до следующего провала…

Утром она чувствовала себя ужасно. Кружилась голова, тошнило, о еде не хотелось и думать. Маркус не выдержал и сбегал за Лиассом. Только взглянув на нее, эльф вздохнул:

– Одевайся. Сейчас скажу Гарвину, и отправимся на свидание с драконом. Не волнуйся, пользоваться амулетами легко, иначе они не были бы так популярны. Полукровка, проследи, чтобы она оделась тепло. Мне кажется, она сейчас очень плохо соображает.

Шут перебрал ее вещи, достал теплые чулки, шерстяные носки, бдительно присматривал, пока она одевалась, приготовил меховой плащ Рины, поправил капюшон и едва не забыл о теплой одежде сам. У него ведь ничего не было, только то, в чем он вернулся, а куртка-то была летняя… Маркус дал ему свои носки, у кого-то из мелких эльфов выпросил зимнюю куртку… В общем, на простые сборы ушел почти час, зато на склон, который летом был покрыт цветущими маками, они просто шагнули из палатки Лиасса. Лена зажмурилась – снег сверкал так, что резало глаза. Шут развернул ее лицом к лесу – стволы деревьев все-таки приглушали слепящее сияние.

– Амулет не забыли? – спросил Гарвин. Влетело ему, видно, крепко, потому что был он как в воду опущенный. Шут вытащил из кармана пряжку. – Аиллена, возьми ее. Лучше держи обеими руками. Расслабься. Никуда ты сейчас не денешься. Все будет хорошо. Успокойся. Вспомни дракона. Что-нибудь, какой-то один момент. Что тебе больше всего запомнилось? Слова его какие-то, интонации. Как он склонял голову, как садился. Вспомни, какой он. Как бы ты сказала одним словом?

– Красивый.

– Вспомни, какой он красивый. Как солнце играло на его чешуе. Какие у него глаза – как расплавленное золото. – И вдруг совсем другим тоном бросил, почти приказал: – Позови его!

Ар-Мур! Ар-Мур, ты меня слышишь?

Чего орать-то так, женщина? У Владыки своего научилась? Слышу, слышу, хватит психовать, а то у меня в ушах свербит. Случилось чего?

Я не знаю, ар-Мур. Мне страшно.

Вот тоже новость – страшно ей. Мышь увидела? Или у эльфов тараканы завелись?

Мне надо поговорить. С тобой, ар-Мур. Больше уже не с кем.

Не с кем ей… а оно мне надо – с тобой разговаривать? Делать мне больше нечего, слезки твои утирать. Ты где вообще?

Там, где мы встретились.

Так и скажи: там где я тебя испугал до… хм… полусмерти. Ладно хоть на это ума хватило – в знакомое место прийти. Одна?

Нет.

А остальные мне на хрена?

Я шута не оставлю.

Тощего этого, ушастого? Вкус у тебя не очень. Ладно. Иди. С ушастым. Остальные пусть ждут.

Никакой вертикальной линии не было. Ахнул Гарвин. Лена повернулась и увидела совсем другой пейзаж, решительно шагнула туда и потянула за собой шута.

– Вы – ждите!

Говорить, собственно, было уже некому, потому что снег вокруг был, но были горы. Высокие – таких она здесь еще не видела, вообще, в Новосибирской области этакие Альпы замечены не были, так что либо география совпадает лишь частично, либо это уже не Сайбия. Либо другой мир. Шут крепко держал ее за руку.

Ну чего встали? Вперед с песнями. Вон пещеру видишь? Туда и топай.

– Ты его слышишь, Рош?

– Нет. Но как-то неуютно.

Неуютно ему, видишь ли… тоже мне… барин. Иди давай, Аиллена. Замерзнешь. Здесь холоднее. Намного холоднее.

Это Лена уже поняла – замерзла она почти мгновенно. Самый лютый мороз в Сайбии был градусов в двадцать пять, максимум тридцать, здесь же завернуло к сорока, и они припустили к пещере бегом, так и держась за руки. Внутри теплее? Хотелось бы, потому что замерз даже шут. Конечно, на куртке не было капюшона, перчаток для него не нашли, да и штаны были не для такой погоды.

В пещере было существенно лучше. Лена вспомнила тепловые завесы в тамбурах магазинов, а шут недоуменно заоглядывался: как это, только что уши отмораживало, а тут вдруг сразу тепло…

Дракон ждал в просторном и пустом зале без всяких признаков сталактитов и прочих пещерных красот. Откуда-то шел свет, не то чтоб яркий, но вполне достаточный.

– Эх, забыл я, что вам на земле сидеть нельзя, задницы поотморозите, – сокрушенно сказал дракон. – Погодите. Я сейчас.

Он рысцой, забавно потряхивая хвостом, убежал в боковой тоннель, вернулся через несколько минут, неся подмышкой ящик. На трех лапах он передвигался так же легко, как и на четырех. Наверное, и на двух способен. Шут поставил ящик и усадил на него Лену, а сам встал сзади и положил руки ей на плечи.

– Правильно, – одобрил дракон, – по-мужски. Поработай спинкой кресла. А ты изменился, полукровка. Заметно изменился. Ну-ка посмотрим… А… понятно. Решил проверить себя? Допроверялся? Слушай, Аиллена, а зачем тебе такой дурень нужен? Ты ж его, поди, честно и преданно дожидалась, томясь в одиночестве?

– Не томилась я в одиночестве.

– Завела-таки любовничка? Ну слава богу, нормальная баба, а то я уж в тебе святость, переходящую в кретинизм заподозрил. Ладно, этому полезно, видно, мало его еще жизнь побила, решил еще бока поподставлять… Ты почему какую-то дуру послушал, а не себя? Болван. Вот испепелю тебя, чтоб не мучился и других не мучил.

– Я тебе испепелю, – пригрозила Лена, – чешуйки-то из хвоста повыдергаю.

Дракон сел на попу и обвился хвостом.

– Шутишь. Значит, жить будешь. А с остальным разберемся. Что там у вас за это время интересненького было? Как там твой Владыка, утешил всех страждущих, кого я не пожег?

– Мур, ты же и сам можешь все узнать…

– Узнать – могу. Мне интересно, что ты считаешь интересным… Ну ладно, не хочешь говорить, не надо. Щас узнаем. – Он вытянул шею, приблизил морду почти к лицу Лены (шут заметно напрягся), прикрыл один янтарный глаз и вперился другим ей в душу.

– Ну и кому ты что демонстрируешь? Приколист нашелся.

– Уж и поприкалываться нельзя, – проворчал дракон, принимая прежнюю позу. – Твой вон как струхнул. Штаны-то не запачкал, полукровка?

Лена погладила холодную руку шута, вздохнула и рассказала все, что случилось за последние полтора года. И опять у нее получилось внятно и не так чтоб длинно, без лишних деталей, но с деталями необходимыми. Свою руку с пальцев шута она так и не убирала – было спокойнее. Правильнее.

Дракон совершенно по-мультяшному покачал головой.

– Да, насыщенный был годик… Трудно тебе было без него, да? Ты ему хоть по шее-то надавала как следует? Вообще, дура ты, хоть и Светлая. Не надо было бросать эльфа, пусть бы помучился… ну хоть месяцок.

– Я бы понял, – тихо сказал шут. – Она свободна. А я… я все равно буду с ней. Как угодно. Я знаю, что виноват, ар-дракон.

– Нет, вы точно парочка. Два дурака. Виноват он… В чем? В том, что жизнь течет? Что ты сделал, уже не изменить, так что засунь свою совесть подальше и постарайся, чтобы ей было так же хорошо, как было плохо этот год. Во всех смыслах постарайся, понял? Кама-сутру, может, ему подарить, а, красавица? Ну теперь что все-таки привело тебя ко мне? Вопросы? Формулируй.

И Лена сформулировала. Голос, правда, прерывался и дрожал, но она опять обошлась без лишних слов. Похоже, дракону это понравилось, но придуриваться он не перестал: снова сел на попу, подпер голову левой передней лапой, оперевшись о колено задней, а правой почесал в затылке. Словно пара листов железа погремела. Как бы успокоить шута, как бы объяснить, что дракон, даром что сильнейший, усердно изображает одноглавого Змея Горыныча в компьютерном исполнении или просто пародирует жесты и мимику людей… Что он всего-навсего юморист. Шут.

– В общем, скажу тебе сразу: бояться нечего. Это точно. Если ты уже ступила на Путь – а ты ступила, ты сейчас не дома перед телевизором, а перед драконом на ящике из-под системного блока, то никакой мир тебя силой удержать не сможет. Всегда вернешься, если захочешь. А что, домой-то совсем не хочется? Да ладно, пальцы ему оторвешь, вцепилась-то как… Ясно. Дома все есть, кроме него. Причина уважительная. Слушай сюда, Светлая. В твоем мире проходят секунды – в других месяцы. Такой вот временной парадокс. Можешь назвать темпоральной петлей, параллаксом или еще чем. Иногда и до коллапса доходит. Ты здесь недолго, а то бы поняла, что за последние два с половиной года ты постарела на пару минут. Если ты вернешься домой и проживешь там десять лет, то на десять лет и постареешь. Здесь же или в любой другом мире магии у тебя впереди столетия. Затрудняюсь сказать сколько, но очень много. Кстати, это одна из причин, по которым Странницы домой никогда не возвращаются: бродят себе, законсервированные в своем среднем возрасте, и злорадно вспоминают хорошеньких когда-то подружек, от которых уже и костей не осталось. Какая баба хочет состариться?

– Ничего особенного в старости не вижу, – пожала плечами Лена, – и сильно не переживаю, что мне сорок, а не двадцать. Наверное, будь я красоткой, переживала бы, а так… Я не хочу быть дряхлой и немощной, а количество морщин меня мало волнует.

– А тебя, полукровка?

– Вообще не волнует.

– Между прочим, она выглядит старше, чем ты.

– Ну и что?

– Не врет, – сообщил дракон. – И правда любит. Ладно, продолжаю. Если ненароком занесет в свой мир, просто не оставайся, возвращайся назад. Проще всего вернуться, если вспомнить самое нужное. Например, что забыла причесаться или дырку на чулке заштопать. Или полукровку поцеловать. Насчет движения ты права: пока ты стоишь там, здесь время для тебя тоже стоит, шагнула – отсчет пошел. Впрочем, он тебя подождет. Теперь дальше. Никуда идти ты не обязана, никто тебя не заставляет – ни долг, ни сила, ничего, кроме твоего собственного желания, а лучше – потребности. Ты ведь попадала в Трехмирье, потому что дозрела до потребности. До подсознательной убежденности, что должна это сделать. Хотя ты и так спокойно можешь погулять по окрестностям. Тебе это совершенно нетрудно.

– Чтобы взять кого-то с собой, я должна держать за руку?

– Это – да. Обязательно. Ты его за руку, он Проводника, Проводник – Владыку… и так далее. Можешь на веревочке водить. Не уверен, что число проводимых неограниченно, но велико весьма – тебе столько не нужно. Слушай дальше. Я бы тебе посоветовал походить по мирам. Поначалу это даже любопытно. Потом поймешь, что все везде одинаково. Спешить не стоит. Еще одна рекомендация. Не майся дурью: самый простой способ пройти в другой мир – просто пройти. По дороге. Идешь себе, идешь – хочу! – и Шагнула. Еще вопросы есть?

– Есть. Кто я?

– Ух ты… Ну ладно… А что по этому поводу твой карманный Владыка говорит?

– Источник. Первичный.

– Ага… В их терминологии так и есть. Ну скажу понятнее: ты уникальный концентратор энергии. Какой энергии – не спрашивай, нет доступного тебе термина. Не ядерной, не кинетической и даже не ментальной… Все вместе и еще немножко. Начальной энергии – так устроит?

– С которой Большой взрыв произошел?

– А что, в этот бред верят? – заинтересовался дракон. – Смешно. Сама подумай: из ничего вдруг хрясь – взрыв, да еще и большой… Ну, может, и так. Но в общем, случается, что в ком-то концентрируется слишком много. Получаются либо гении – чаще, либо концентраторы энергии – реже. Гении, у которых нет талантов. Посредственности, которым дано больше, чем всему их миру. Потому ваши миры вас и выкидывают. Вернее, пытаются выкинуть, да где им… Насчет светлости и прочего ты вроде и так понимаешь – чушь свинячья. Все зависит только и исключительно от конкретной личности, от носителя. Все крайне персоницифированно. Просто классические, эталонные посредственности, какими являются поголовно все Странницы, талантов не имеют никаких, к злости тоже не имеют, потому и злодействуют крайне редко. Зато они чувствуют глубочайшее удовлетворение от осознания собственной уникальности, потому и взяли на себя функцию поддержания Равновесия. Скажу по секрету: ни хрена они поддержать или порушить не могут – силенок маловато. Основы мироздания пошатнуть у них ума не хватит.

– Она не Странница!

– Сколько страсти в голосе… Был бы поглупее, с кулаками бы на меня кинулся… Не кидайся, руки отшибешь. Она не Странница. Это верно. Насчет характера тебе виднее, а вот по потенциалу, конечно, не Странница. Вот она может… пошатнуть. Хотя она баба не то чтоб добрая, но душевная, понимающая. Индифферентности в ней нет, как в Странницах.

– Аиллена – Дарующая жизнь? – спросила Лена. – Действительно так, или они просто в это верят?

– Действительно. Покойника и тебе не воскресить, когда мозг уже умер, а вот умирающего – запросто реанимируешь. И, кстати, вовсе не обязательно с помощью секса… просто это намного приятнее… – Он захихикал. – Научишься. Не спеши. Всему научишься. Тут никаких аутотренингов нету, только опыт. Сможешь без сильных страстей дарить жизнь. Но только если созреет внутренняя потребность. Если бы будешь убеждена, что должна эту жизнь подарить, что одариваемый стоит подарка. Кстати, можешь контролировать энергию, даже усердно трахаясь… Ой, какие мы нежные… ну ладно, занимаясь сексом. Только не стоит. Кайф не тот. Недокайф, я б сказал. А зачем трах… заниматься сексом, если не для кайфа? Тем более что тебе не светит детей рожать. Никакому шустрому сперматозоиду не выдержать этой твоей энергии. Помирают, бедняги. Ну что будешь делать?

– Ходить, благословлять, наложением рук исцелять болящих, велеть лазярям восстать из гробов и накармливать пятью хлебами тыщу человек, – усмехнулась Лена. Почему она верила дракону? Может, потому что магией тут и не пахло?

– А, так вот ты откуда, – хмыкнул Мур. – Понятно… Странно. Обычно миры, откуда приходят Странницы, бывают покруче.

– А ты умеешь ходить по мирам? – спросил шут. Дракон повертел пальцем у виска. Коготь шкрябнул по чешуе.

– А ты где, по-твоему, находишься? И где мы встретились?

– Ар-Мур, скажи… Ладно, я сейчас глупость скажу, ты можешь от души посмеяться…

– Откуда у дракона – душа? – ухмыльнулся он во всю пасть. – Да и умностей особенных ты пока не говорила, так что я уже попривык. Валяй.

– Получается, у меня никакого особенного предназначения и всего прочего и нет?

– И нет. Ни у кого нет. Каждый сам себе предназначение выбирает. И преуспевает или нет. Вон твой эльф стал Владыкой – и теперь каждый сочтет своим святым долгом рассказывать о его особом предназначении. Думаешь, он единственный эльф, который пытался объединить народ? Просто у него – получилось. Ты не суетись. Сама поймешь. А вот сможешь или нет – уже от тебя зависит. Повторю, если ты вдруг не услышала: ты и правда баба неплохая – вон эльфа ломанулась спасать… Можешь ты многое. Сделаешь или нет – другой вопрос.

– Ты не любишь эльфов.

– Я и людей не люблю. Разве что перекусить когда. Эльфы – древняя раса. Людей еще и в планах не было, когда эльфы были древней расой. А тебе нравятся?

– Да.

– Это хорошо. Может, ты сможешь их убедить, что вы, люди, не хуже… Личным, так сказать, примером.

– Я для них не человек. Я для них символ.

– А не пофигу тебе, человек ты или символ? Результат-то важнее.

– Магия… это что?

– Не знаю, – захохотал дракон. – Мало тебе знакомых магов, что ты у меня спрашиваешь? Может, просто умение пользоваться тем, что заложено изначально? Например, не десятью процентами мозга, а пятьюдесятью?

– Ты не робот?

Морда дракона стала очень обиженной. Подчеркнуто. Гипертрофированно.

– Сама дура. Я самый настоящий дракон. Надеюсь, у тебя нет бзика о непременной гуманоидности развитого разума?

– Нет. Просто я драконов видела только в виде компьютерной графики или мультипликации, и вели они себя так, как ты. А в мифологии моей страны драконов вовсе нет. Не водятся. Только трехголовые мутанты. Вот и ты ведешь себя так, как они. Большим и черным прикидываешься!

– Иллюзия впечатляет. Люди страшатся размеров и темноты. А тут средненький какой-то, да еще блестит, такого на сувениры разобрать хочется, а не трепетать перед ним. К тому же черные глупее. Им даже долгая эволюция мозги не развила в должной мере. Тупиковая ветвь, увы. Ну ладно. Пора вам домой.

– Погоди! Один вопрос еще!

– Да хоть десять.

– Такие, как я, встречаются часто?

Дракон долго смотрел на нее, склонив голову, потом изобразил усмешку.

– Ты – вторая. Сказал же – уникальный концентратор. Да еще и баба хорошая. Искренняя. Будешь ее обижать, полукровка, спалю. Или съем. На выбор.

– Очень страшно, – согласился шут. – Но она может тебя позвать, если ты ей понадобишься?

Дракон покачал головой.

– Ты точно дурак. Ты что ж, думаешь, я так лихо всем чешуйки раздаю? Я б тогда был чищеной огнедышащей рыбой, а не драконом.

– В мире довольно много амулетов из чешуи дракона.

Дракон захохотал.

– Много. Знаешь, случается, что драконы умирают. И люди радостно обдирают их на сувениры. То есть на амулеты. Только ведь мертвая чешуя не то, что живая. Разницу уловить способен, а, полукровка? Таких, как у нее, да еще не от черного дракона, а от такого, как я… как вы нас называете – золотыми? Это уникальная вещь. Кстати, Аиллена, если вдруг у тебя его сопрут, я пойму. Прилечу и спалю. Если голоден не буду. Он настроен только на тебя. Кстати, красивую штучку тебе эльфы сделали. Прямо мой портрет.

– Переговорное устройство, – пробормотала Лена. – Мобильник.

– Ага, – радостно загоготал дракон. – Рация! Спутниковый телефон! Ладно, люди, идите. Вам неполезно находиться здесь. Особенно полукровке. Эй, ну чего ты сразу вскочила? Не смертельно вовсе. К тому же время не критичное, он ничего и не почувствует. А ты тем более. Кстати, у тебя иммунитет мощный, от гриппа или там чумы не помрешь, но вот от злодеев всяких тебя пусть защищают. Дураков в мирах много. Очень. Ладно, валите, щас я вам портал открою.

Он никаких пассов не делал. Он вытащил откуда-то (откуда?) прибор и когтем указательного пальца нажал на нем пару кнопок.

– Идите. И не бойся ты своих возможностей. Ты баба нормальная, ты их во зло если и употребишь, то случайно, так что не страдай. И никакой мир тебя никуда не выкинет и не вкинет. Вернешься. Все. Идите.

Он повернулся к ним задом и отправился куда-то в глубь чернеющего коридора, презрительно помахивая хвостом. Как собака. Вот ведь приколист…

За спиной не было пещеры, был слепящий снег и темнеющий лес. Шут обнял ее за плечи и шагнул в глубокий снег.

– Может, я тебя понесу?

– Ага, сейчас. У меня же ног нету. Пойдем уж. Ты боялся?

– Да. И дракона боялся, и того, что он скажет, и того, что ты вдруг исчезнешь. Ты, если исчезнешь, возвращайся. Я буду ждать. Хоть год, хоть десять. Мне без тебя плохо. Знаешь, только увидел тебя среди эльфов на холме – будто что-то сразу изменилось, упорядочилось и стало правильно. Мгновенно. А потом вдруг стрела… И я сразу понял, что это конец. Что и минуты не осталось. Сплошная темнота, ничего не видел… А так хотел увидеть тебя. Потом можно было и умереть. И тут что-то огромное нависло, так больно стало, как никогда в жизни не было. Вообще ничего не осталось, кроме этой боли. А потом сразу – покой. Это, наверное, Милит стрелу выдернул и заклинание произнес. Не помню. Главное, потом глаза открываю – ты… Я Милиту должен.

– Оба вы друг другу должны. Или как раз не должны. Ты сможешь стать ему другом?

– Не знаю. Я постараюсь. Обещаю. Он о тебе заботился?

– Заботился обо мне Маркус, – вздохнула Лена, – Карис заботился. А Милит в окно лазил, потому что волновался о моем моральном облике.

– О чем?

– Неважно. Ой!

Лена провалилась в снег выше колен и застряла. Шут начал ее вытаскивать и тоже провалился, забарахтался, выкарабкался и все-таки вытянул ее. Сапожки были полны снега, хотя вроде бы довольно плотно прилегали к ноге. Ничего. Не страшно. Ничего не страшно!

Дракону она поверила сразу, может, еще потому, что припомнила многочисленные заявления о том, что ее желания реализуются. А ей так хотелось реализации именно этого желания – остаться с шутом, что поверилось против всякой логики. Мало ли что этот хохмач заявит, казалось бы, ведь больше издевался, чем всерьез говорил. Может, Лена просто соскучилась по привычным словам и приколам? А может, дракон эти слова и приколы выкопал где-то в ее подсознании – так, чтоб ее порадовать. Нравился он ей. Особенно удачным пародированием мультиков. Забавно. Мур вел себя так, как она и ждала. Сначала боялась до полусмерти, как и положено, а потом он покопался, видно, у нее в голове, увидел эти образы где-то глубоко и начал хохмить. Наверное, именно так он убрал ее страх. Разве можно бояться гримасничающего дракона, дракона, чешущего в затылке, помахивающего хвостом или обещающего кого-то съесть? Едят без предупреждений. Ага, вот именно поэтому она ему поверила: Мур успокоил ее по-своему, но вовсе не спешил успокаивать шута или Маркуса и Лиасса при первой встрече.

Эльфы спешили навстречу, так же по колено проваливаясь в рыхлый снег. Гарвин без разговоров подхватил ее на руки. Лена даже оглянулась через его плечо: а не сделал ли Владыка то же самое с шутом? Нет, не сделал, просто поддерживал, и Лена почувствовала благодарность: шут трудно дышал и уже с трудом передвигал ноги. Какие Пути? Он еще совсем слабый, смерть просто так никому не дается. Странно, что Милит выглядит покрепче, впрочем, он эльф. Чистопородный.

Она положила голову на плечо Гарвина. Хочется тащить без малого шестьдесят килограммов – тащи. Развивай мускулатуру. А интересно, сколько она и правда весит? Когда-то было аж шестьдесят пять, не была она худышкой или даже стройняшкой. А тут похудела довольно заметно, но что восхитительно, платья все равно сидели очень даже недурно. Умеют тут шить по мерке. И никому не придет в голову сказать: «Это у тебя бока кривые, вот и платье плохо получается», даже если бока действительно кривые. Задача портнихи сделать так, чтобы бока казались прямыми. А уж что об обуви говорить, никогда в жизни не было у Лены настолько удобной обуви, она думать забыла о каких-то потертостях, хотя летом туфли носила на босу ногу. И даже особенно жарко не было, потому что никакой тебе синтетики. Мужчины вот сапоги носили – и ничего. Пардон, не воняло. И чистоплотны были не только эльфы, и это при отсутствии водопровода и горячей воды! Эльфы, занятые на строительстве и других тяжелых работах, летом мылись перед обедом, накачав ледяной колодезной воды, и еще веселились, друг друга обливали, и непременно вечером. Когда холодало, воду подогревали и мылись в палатке, чтоб ветром не обдувало. Хотя, как казалось Лене, у них не только слезные железы отсутствовали, но и потовые. Почти.

Гарвин поставил ее на участок, где снег был вытоптан. Наверное, старались с Владыкой… или просто Лена и шут отсутствовали долго, и они нервничали. Шут почти рухнул наземь, виновато посмотрел и признался:

– Устал.

– Странно, что ты вообще так шустро бегаешь, – усмехнулся Гарвин, – еще лежать должен. Кровь из тебя просто фонтаном била, и за эти пару минут половина вылилась, наверное. Видел бы ты свою куртку, когда ее еще не постирали.

– И хорошо, что не видел, – улыбнулся шут. – Можно я чуточку отдохну, Владыка?

– Скажи уж, что дракона…

– Гарвин! – рявкнул Лиасс.

– Испугался, – продолжил шут. – Да, испугался. Ты думаешь, мне стыдно?

– Он испугался, однако стоял перед ар-драконом, – сурово сказал Лиасс. – Когда ты научишься наконец понимать разницу между бесстрашием и мужеством?

Гарвин опустил глаза.

– Прости, полукровка. Я воспринимаю тебя как эльфа, и мне странно, что эльф может бояться дракона.

– А я не эльф. И боюсь не только драконов. Я смерти боюсь, например. А еще больше я боюсь потерять Лену, – сообщил шут, глядя на нее снизу вверх. – Будешь смеяться, но я боюсь грозы. Маленький был, ночевал в сарае, а туда молния ударила, я еле выбрался. Я боюсь некромантов.

– Всех? – удивился Гарвин. – Или только одного?

Шут поразмыслил.

– Крона – боюсь. Тебя – не очень. Может, потому, что ты мои внутренности в узлы не завязывал и сердце на куски не рвал.

– Это может сделать не только некромант, – тихо сказал Лиасс, – любой мало-мальски умелый маг может.

– Ну и что? Сделал-то именно некромант. Страх, Владыка, – это чувство, оно логике не поддается. Я знаю, что ты можешь со мной сделать еще и не то, что Крон по сравнению с тобой щенок подсосный, но тебя я не боюсь, а Крона – боюсь, хотя ты здесь, а Крон где-то в подземельях башни магов. Но ты ничего плохого не делал ни мне, ни кому-то другому на моих глазах, ты даже с разбойниками, которые Лену украли, обошелся очень мягко…

– Мягко? – с сомнением в голосе переспросил Лиасс, пряча улыбку.

– Мягко. Я б их не пожалел. А тебя, Гарвин, я и подавно не боюсь, хоть ты и некромант… Но ты некромант поневоле, разве нет? Не по убеждению.

– Почему же не по убеждению?

– Не криви рожу-то. Не испугаешь. Потому что у тебя выбора не было. Ты один против всех воевал, тебе нужна была сила, хоть какая. Будь я на твоем месте и умей я то же, что и ты, я тоже сделал бы все, чтобы мстить. Хотя бы за дочь, за внучку. Сейчас тебе некому мстить. Здесь люди не обижали твоих близких. И ты в растерянности. Ты не знаешь, что тебе делать. Положено ненавидеть нас, а не получается, потому что здесь – Маркус, потому что здесь – Карис, посол, Лена. Люди, которые тебе нравятся. Ты видишь королевских гвардейцев, которые режутся с эльфами в карты на щелбаны и помогают им строить дома в свободное время. Ты слышишь рассказы Сима о жизни во дворце. Конечно, там не все гладко было, ну так можешь мне поверить, мне там тоже не всегда было хорошо, хотя я и человек… ладно, хотя никто не знал, что я полуэльф. Кто знает, Гарвин, а вдруг и некромантия не необратима?

Гарвин не поднимал головы. Даже отвернулся немножко. Он вовсе не отличался невозмутимостью Лиасса, да и тот не казался бесстрастным, смотрел на шута почти с нежностью.

– Я не научусь любить людей.

– И не надо, – пожал плечами шут. – Любить надо папу-маму, жену, детей, друзей, родственников, и то не всех, а общо любить людей, эльфов или драконов не надо. И Родага любить не надо. Можешь даже не уважать, хотя уважения он заслуживает. Ты не иди против него. Принимай его законы – поверь, они достаточно справедливы. Не хочется – не бывай в Сайбе или других городах людей. Живи себе среди своих, все равно люди не будут селиться в городах эльфов. Лиасс, а как ты назовешь город?

– Город? – переспросил Лиасс.

– Конечно. Пока он больше похож на лагерь, но ведь это будет город. Пусть и не прекрасный Ларм, пусть другой, пусть новый, но город эльфов.

– Тауларм, – тихо сказал Гарвин, и Владыка кивнул:

– Тауларм.

– Новый Ларм? – улыбнулся шут. – Да ладно, Владыка, ты и так знаешь, что я понимаю ваш язык.

– То, что ты сказал мне об этом, – знак доверия?

– Ну да, наверное. То есть я не доверяю тебе, и никому не посоветую этого делать, но… как бы сказать? Не настолько. Ты не враг, Владыка. Этого уже достаточно. А сейчас не мог бы ты вернуть нас домой? Лена замерзла.

– Конечно, – кивнул Лиасс – и вдруг прогнулся назад, захрипел и начал падать набок. Шут мгновенно дернул Лену за подол и повалил на снег, упал сверху, стараясь закрыть всю. Лена увидела, как изменилось лицо Гарвина, стало хищным и торжествующим одновременно, как слетела с его руки молния – не молния, но длинная ярко-синяя нить, словно аркан, и одновременно замерцала вокруг них голубоватая искристая стена, а потом внутрь влетел человек, обмотанный этим синим арканом, упал рядом с Леной, и шут резко стукнул его кулаком по голове – и человек обмяк. Гарвин, как ни странно, к отцу кидаться не стал, пробормотал что-то, раскинул руки, открывая проход прямо в лагерь, и тут же кто-то из эльфов прыгнул в этот проход, подхватил Лиасса, потащил, ему бросился помогать другой, третий поднял шута, четвертый Лену, и буквально через секунды исчезли необозримое снежное поле и черный лес, вокруг были палатки и деревянные дома, вокруг были свои… Лиасса бегом несли к больничной палатке несколько эльфов, другие уже спеленывали пленника, а у пленника были длинные льняные волосы, очень красивое лицо и заостренные уши.

– Цела? – спросил Гарвин, с трудом отпуская пугающее выражение лица. – Полукровка, ты? Ну и слава свету.

Он подал Лене руку и повел ее – нет, не домой, к той же больничной палатке, понял, что судьба Владыки волнует не только эльфов. Шут плелся сзади, его шатало, и кто-то из эльфов поддержал его, обнял за талию, перекинул его руку через плечо – так выводят с поля боя раненых товарищей.

– Испугалась?

– Не успела. Гарвин, он жив?

– Не знаю. Хотя убить Владыку не так просто. Если только стрела не была заговоренной… Но ты знаешь, я думаю, что… что ты поможешь ему, если это действительно будет нужно.

– Если будет нужно – помогу.

Гарвин поцеловал ее в висок. Шут сзади заворчал недовольно.

– Как эльф мог стрелять во Владыку?

– Разберутся. Кавен мастак задавать вопросы. А не справится Кавен, получится у меня. Поверь. Только вот тебе при этом лучше не присутствовать. Особенно при моем разговоре. Хорошо, что с вами был не Милит. Он бы шибанул молнией, развеял бы в пыль.

– А так поймать не смог бы?

– А разве он некромант? Петля – из арсенала некромантов. Этого и Владыка не умеет.

В палатку их пропустили сразу – Гарвина, ее и шута, а больше никого. Шут сразу обессиленно присел на стульчик, Лена обняла его за плечи, и он со вздохом облегчения прислонился к ней. Лена надеялась, что сила течет с ее рук. Она очень этого хотела. Очень.

– Хорошо, – прошептал шут. – Ты опять помогаешь мне. Чувствую. Правда. Как же я устал… Словно бежал сутки напролет.

Подошел явно обрадованный Гарвин.

– Жив. Как бы заставить его носить кольчугу постоянно…

– В лаге… в Тауларме не будет, – покачал головой шут. – Потому что могут воспринять, как недоверие. Глупо, конечно, но объяснимо. Серьезно ранен?

– Серьезно. Легкое пробито. Ничего. Мы успели. Ариана исцелит. А у тебя хорошая реакция, полукровка… то есть Рош. Все-таки эльфийская кровь.

– Не без того,– усмехнулся шут. – Гарвин, а можно мне попить чего? Словно сутки бежал… по пустыне. Даже не в горле пересохло, а и в кишках. Ты уж прости, что гоняю тебя.

Гарвин засмеялся, принес ему кружку воды, поставил рядом еще пару стульчиков – для себя и Лены, усадил Лену и начал стягивать с нее сапожки.

– Ноги мокрые совсем. Почему не затягиваешь ремни-то? Их, по-твоему, для красоты сюда пришили? Ох уж эти женщины… Идешь по снегу – вот здесь стяни, и останешься с сухими ногами. – Он нагло залез под юбку и стащил с нее чулки, начал растирать ноги. Шут даже не возмущался. Наверное, чувствовал, что точно так же Гарвин поступил бы и с мужчиной. Ничего эротичного.

В глубине палатки над отцом склонилась Ариана, водила руками над его спиной, почти как Милит над шутом, только кровь не била тугой струей. А ведь если она знает это заклинание, то без раздумий отдаст жизнь Владыке. Нет. Не знает. Если бы знала, еще тот раз отдала, и не понадобилась бы помощь Лены, и не послал бы Лиасс эльфов на ее поиски, и не встретились бы они никогда, и погибли бы уже все – Кайл, Милит, Владыка…

Гарвин поставил ее сапоги поближе к жаровне, повесил там же чулки. Было холодновато, но Лена уже знала, что исцелять, как ни странно, легче в холоде. Через несколько минут Ариана выпрямилась, вздохнула облегченно, кто-то из эльфов перевернул Лиасса на спину, укутал толстым одеялом, другой придвинул жаровню – вот сейчас ему нужно было тепло.

– А почему бы сейчас не положить его в доме? Где тепло? – удивился шут. – После исцеления мерзнешь, как голый в сугробе. Ну хотя бы у нас. Не думаешь же ты, что посол возразит?

– Может быть, – кивнул Гарвин. – Но пока его лучше не трогать. Вот когда придет в себя, Ариана и решит. Сестра – великая целительница, поверь мне, Рош. Совсем неплохо, что Аиллена учится у нее.

– Исцеление – это магия, – возразила Лена. – А я только отвары от простуды составляю.

– От простуды? А кто сломанную руку проводника лечил? Кто делал мазь от ожогов? Аиллена, а почему ты так уверена, что твоя собственная магия не придает лекарствам особой силы? Сестра говорила, что ожоги, которые смазывали твоей мазью, заживали быстрее и болели меньше. Хоть и ненамного.

– Правда? – обрадовалась Лена. – Вот бы хорошо! Хоть какое-то применение.

Подошла Ариана, усталая, но удовлетворенная.

– Он поправится. Ночью будет трудно: кровь скопилась в легком. Ничего, откашляет. Аиллена, сделай побольше отвара для восстановления сил.

Гарвин подмигнул: а я что говорил? Лена хотела вскочить и помчаться делать отвар, но шут удержал ее.

– Куда босиком? Подожди. Все равно он часа два не придет в себя. Верно, Ариана?

– Больше. Я погрузила его в сон, так что до вечера уж точно он не проснется. Потом бы надо его в тепло…

– К нам, – тут же предложил шут. – У нас детей малых нет, если Кариса не считать, никого не утесним. Положить его можно как раз в комнате Кариса, а он у нас поживет пока. У него комната просторная, и тебе места хватит.

– А посол…

– Ариана! Посол как раз будет за. И пусть черные эльфы путаются у него под ногами наравне с гвардейцами, он поймет. Ты же видишь, он заинтересован в порядке, он сторонник хороших отношений с эльфами, а для этого просто необходим Владыка. Да и Лена будет рядом. Знаешь, как я устал? И сколько силы она мне дала простым прикосновением?

Ариана погладила его встрепанные волосы.

– Знаю, шут. Она восстановила всю мою магию. Понимаешь? Я теперь такая, какой была до войны. Я могу исцелить то, что мне было не под силу. Аиллена, ну что ты так смотришь? Моя потеря магии не была столь сильна, как у отца или Милита. Целительство не отнимает столько сил, как боевая магия и тем более открытие прохода в другой мир. К ночи мы перенесем Владыку в ваш дом, если посол не станет возражать. Ты поговоришь с ним?

– Я? – смутился шут, вспомнив свои особые отношения с послом. – Ну… да, поговорю. В конце концов, это не личное. А он знает меня давно и достаточно хорошо.

– Стрела не была заговоренной, Ариана?

– Была, – пожала плечами эльфийка. – Кайл снял заговор.

– Я посмотрю? – спросил Гарвин, и Лене стало понятно: скажет Ариана «нет», и он с места не двинется. А сестра ему не доверяла. – Сестра, никто лучше меня не увидит темного наговора. А если он сработает только позже?

– Посмотри, – неохотно согласилась она. Гарвин ушел к отцу, а Ариана виновато посмотрела на Лену. – Прости. Не могу ему окончательно верить. Не должен эльф становиться некромантом.

 

* * *

Поздно вечером Лиасса перенесли в комнату Кариса. Посол, конечно, против не был, наоборот. Отдал свою, особо удобную подушку, велел кухарке готовить то, что прикажет Ариана. Лиасс наблюдал за ними полуприкрытыми, но все такими же ярко-синими глазами. Для Арианы поставили раскладную кровать, Карис переехал на место шута, а шут получил весомый повод спать в комнате Лены. Будто был нужен повод!

Правда, спали они совершенно целомудренно: шут не надеялся на свои силы, но Лене все равно было спокойно с ним, и голове на его худом и вовсе не мягком плече было почему-то очень удобно, и обнимать его было хорошо, и чувствовать его руку тоже.

– Кто вообще мог знать, что мы туда отправимся? – спросил шут. – Именно туда. И попасть именно туда раньше нас? Ведь эльфы почувствовали бы, если б проход открылся при них или достаточно близко. Значит, нас там ждали. Причем странно ждали: нас с тобой, оказывается, целые сутки не было, а выстрелили в Лиасса, только когда ты оказалась рядом. Словно тебя пугали.

– А если проход открылся далеко и все время этот эльф просто ногами шел?

– Я думал. Только откуда ж ему было знать, сколько времени нас не будет, что не будет только нас, что дракон не захочет говорить с Лиассом и Гарвином? Нет, Лена, тут что-то нечисто. Кто знал? Мы четверо, Маркус, Карис, Милит, Ариана и Кайл. Не представляю, чтобы кто-то из них мог быть против Владыки. Не представляю, чтобы кто-то мог подслушать, если Владыка этого не хочет.

– А ты глупый, Рош. Карис и Ариана слышали, а вот место знали только мы четверо. И то меня можно не считать, я не знаю, где это место в принципе находится.

– Кто ж тебя-то считает? – искренне удивился шут. – И Владыку считать не стоит: дурак он, что ли, получать стрелу в легкое по заранее продуманному плану? Тут промахнуться может даже эльф. Остаемся мы с Маркусом.

– Это не ты и не Маркус.

Шут помолчал, потом сказал через силу:

– Это можем быть только либо я, либо Маркус.

– Глупости.

– Лена, ты слышала такое слово – магия? Я год болтался неведомо где. Запросто мог напороться на недоброжелателя Владыки и получить заклятие. Я, конечно, немножко защищен от магии, но только если это коснется Родага… или тебя, потому что я дал тебе клятву. Владыке я ни в чем не клялся. Так что умелый маг вполне мог меня обработать. И Маркуса тоже. Но скорее меня. Маркус все время был на глазах, здесь, в лагере…

– А ты когда и кому бы что мог сообщить, если мы с тобой разлучались на одну-две минуты около уборной?

– Лена, я не знаю. Но кто? Ведь и правда в том месте были только мы четверо. И эта мысль точно придет в голову эльфам.

– И что эльфы?

– Не знаю. Перестанут нам верить. В самом лучшем случае. Они за Владыку… даже не знаю, что сделают.

– Что ты предлагаешь?

– Тут только один вариант, – пожал плечами шут. Мускулы перекатились под кожей. Странно, раньше Лена не замечала. – Маг.

– Допрос мага? – ужаснулась она. – Ни за что.

– Не такой, как с Кайлом. – Шут успокаивающе поцеловал ее в макушку. – Помнишь, в Сайбе меня от магов под руки привели? Вот такой. Штука ужасно неприятная, но вовсе не смертельная. Особенно если маг умелый. Лена, подожди возмущаться. Это необходимо. Маркус поймет.

– Эльфы бы обнаружили заклятие!

– Необязательно. Заклятие повиновения включается только после определенных слов. Когда мы ушли Маркусу вполне могли такие слова сказать… Кайл прекрасно помнил, что с ним было, но говорить об этом не мог. А при заклятии повиновения человек ничего и не помнит. Я читал. Лена, я не хочу стрелу в спину, пусть лучше меня допросит маг. Жить среди эльфов, которые тебя подозревают, опасно для жизни. Особенно если они подозревают в том, что ты виноват в покушении на Владыку… Я завтра поговорю с Маркусом.

– Тогда пусть маг и меня допросит.

Шут засмеялся.

– Как? Лена, магия проходит сквозь тебя бесследно. Да и не говори глупостей, ты не могла… Именно потому, что магия на тебя не действует. Не бойся. Мы с Маркусом точно выдержим. Это неприятно, не спорю, но необходимо.

Похоже, спорить с ним не имело смысла. Лена вздохнула. Прав он. В своем стремлении докопаться до истины он и себя готов препарировать. Он ведь даже подозревает себя в том, что использует ее. Дурак. Но любимый дурак.

 

* * *

Когда она утром проснулась, шута не было. Лена в панике выскочила в комнату мужчин, страшно смутив Кариса своим неглиже – длинной теплой ночной рубашкой. Шут вскочил, кинулся к ней, обнял.

– Я бы не пошел, не дождавшись тебя. Успокойся. Вместе пойдем. Все вместе. Маркус со мной согласился. И Карис думает, что так лучше всего. Если хочешь, Карис присмотрит… Допросить нас он не сможет, тут уметь надо…

– И учиться не хочу, – проворчал будущий великий маг. – Но я с вами пойду, Делиена. Если ты не против. Я тут творог с медом принес, вкусный очень, позавтракай.

Вкусный творог не лез в горло, но заботливые мужчины не отставали, пока она не запихнула в себя несколько ложек и не выпила чаю, и только потом они все вместе пошли и Лиасса проведать, и о деле поговорить. Лиасс чувствовал себя прилично, судя по остаткам завтрака. Если больной ест, он поправится. Ариана тоже была спокойна, однако Лена поприставала к Владыке с вопросами и здоровье, и он с честными глазами отвечал, что все прекрасно. Лена бы даже поверила, если б он не закашлялся и кровь не полилась у него изо рта. Темная и густая. Ариана ловко подставила полотенце, дождалась, пока он прокашляется, обтерла другим полотенцем лицо и грудь и напоила остро пахнущим отваром.

– Очень хорошо, отец. Я думаю, теперь все. В легких крови больше не осталось. Тебе больно?

– Ничего, – продышавшись, сказал Лиасс. – Бывает хуже. Аиллена, ты испугалась? Напрасно. Это старая кровь. Теперь не будет никакого воспаления или заражения.

– Ее вообще вид крови пугает, – объяснил Маркус, подсовывая под Лену стул. – Делиена, ну больно ему, конечно, но уж поверь, это всякий мужчина выдержит. А тем более эльф.

Лиасс улыбнулся.

– Конечно, – удивился Карис. – Светлая, вот когда Ариана его исцеляла, было действительно больно, а сейчас… это остаточная боль. Ты спал сегодня ночью, Владыка?

– Спал, – ответила за него Ариана. – Покашляет – и спит. Аиллена, ты лучше скажи, чем я его поила. Ты уже должна знать этот состав.

Лена автоматически перечислила состав, получила удовлетворенный кивок Арианы, и тут шут без обиняков изложила свои мотивы. Лиасс даже не удивился. Тоже думал об этом. Покашляет, подумает и спит. Не верит?

– Верю, – вдруг сказал Лиасс. – Аиллена, я им обоим верю. И даже не думаю, что есть заклятие. Но не поверят остальные. Полукровка прав.

– Владыка, а я б на твоем месте не верил, – вздохнул Маркус. – Ведь и правда – мало ли. И шут невесть где шлялся целый год, и я тут один оставался… в смысле без присмотру. Мне одно важно: чтоб не Гарвин нас расспрашивал. Прости, я некромантам все-таки не верю.

– Можно попросить мага людей, – предложил Лиасс. – Ваш Верховный маг…

– Не надо, – непочтительно перебил Маркус. – Мне и эльфа хватит. Вот пусть хоть Милит, хоть Кайл, хоть ты… ты, наверное, пока и не сможешь.

– Почему не смогу? – усмехнулся Лиасс. – Для этого не нужно физических сил. А Кавен? Милит может, но Милит грубоват, а Кайл слишком неопытен. Гарвина я бы и не предложил. Выбирайте. Кавен или я. Может и Ариана, но женская магия немного отличается от мужской…

– Ариана пусть меня расспросит.

Лиасс захохотал и закашлялся. Без крови. Ариана тоже смеялась.

– Аиллена, тебя? Интересно, кто может наложить заклятие на тебя?

– Ты.

– Не льсти мне. Не могу. Моя магия тонет в твоей. Да, я могу погрузить тебя в сон, могу избавить тебя от синяка, но это даже не магия… Так, детские развлечения. И то это могу, наверное, только я. А кем надо быть, чтобы наложить на тебя заклятие повиновения, я и вообразить не могу. Даже кольцу из сильнейших магов это не под силу. Впрочем, если ты настаиваешь, Ариана может попытаться.

– Хочешь выставить меня на посмешище, Владыка? – обиделась Ариана. – Нет, Светлая, я за это и не возьмусь. Ты – океан. Я – капля. Разве капля может подействовать на океан?

– Ну, не капля, – пошутил Маркус, – ведро…

– Ведро – это я, – хмыкнул Лиасс. – Она разве что кружка. Маленькая. Или скорее ложка. Тебя, Аиллена, может расспросить только ар-дракон. А ты с ним уже беседовала, и если бы он увидел заклятие, то непременно сказал бы. К тому же ты не разлучалась с полукровкой. Ариана, пошли кого-нибудь за Кавеном… и остальными. Я бы предпочел, чтобы присутствовало как можно больше свидетелей. Включая посла. Карис, не мог бы ты попросить его об этой услуге?

Карис по-солдатски четко повернулся и вышел, бросила что-то черному эльфу Ариана.

– А вот тебе, Аиллена, не стоит здесь быть, – сказал Лиасс. – Это не опасно для жизни здорового человека… или эльфа, но сродни пытке. Они выдержат, ты – нет. А прерывать расспросы нельзя, вот это действительно может кончиться плохо.

– Он прав, – согласился шут. – Лена, ты просто в комнате посиди. Это недолго. Час, может, два. Владыка, вот бы с ней кто-то побыл… Гарвин, например. Или Кайл. Или Милит.

Последнее имя он произнес не очень охотно. Лиасс кивнул и, когда все собрались, приказал Кайлу присмотреть за Леной.

– Я не уйду, – сообщила Лена. – Попробуйте силой увести, сразу поймете, что такое… ногти Светлой. Глаза повыцарапаю.

Гарвин хмыкнул.

– Пусть сидит, Владыка. Я не дам ей вмешаться. Без всякой магии. Так удержу. Полукровка, не будешь обижаться, если я ее обниму покрепче?

– На тебя? Не буду, – усмехнулся шут. – Ну что, так получается, что мы с Маркусом настаиваем на допросе мага, посол. Только мы четверо знали, куда вчера отправились Делиена, Владыка, я и Гарвин. И там Владыку подстрелили. Сразу говорю: Гарвин не знал, проход туда открывал Владыка.

Посол покачал головой.

– Допрос мага? Серьезно… Хотя я другого выхода не вижу. Я надеюсь, ты имеешь в виду не глубокий допрос?

– Конечно, – кивнул шут. – Я жить хочу нормально. И долго. Так что пусть нас проверят Кавен и… и Владыка. Для надежности. Лена, ты бы лучше и правда ушла. Не нужно тебе видеть.

– Светлая, и правда, – согласился посол. – Не для твоих это глаз.

– Я постараюсь сделать это осторожно, – сказал Кавен. – Конечно, и в самом деле это крайне неприятно… Гарвин, постарайся удержать Светлую.

Гарвин беззастенчиво облапил Лену и шепнул:

– Если ты помешаешь, им будет намного хуже. Кавен – мастер, он сделает легко. Лучше любого вашего мага. Можешь царапаться, кусаться – я тебя не выпущу. Хотя я и не думаю, что здесь все так просто.

 

* * *

Лена выдержала очень недолго. Закружилась голова, и Гарвин просто унес ее в ее комнату, уложил на кровать и посадил рядом Кайла, а сам пошел присматривать: вдруг глазом некроманта заметит что-то, чего не увидят остальные. Кайл гладил ее по голове, что-то бормотал, похоже, что заклинания, улучшающие настроение и снимающие дурноту.

– Ты чувствуешь вместе с ним, – расстроенно признал он, – с полукровкой. Аиллена, это пройдет. Ну, полежит в постели денек-другой. Все пройдет. Кавен – очень хороший маг. Правда. И Владыка тоже. Редко кто может так, как они, – не ранить душу.

– А ты после того допроса оправился совсем?

– Нет, и никогда не оправлюсь. Именно потому, что ваши маги так аккуратно не умеют, как Кавен. Да и допрос был другой. Глубокий. Мне не было плохо или больно. Я как раз ничего не чувствовал. Ничего и не помню. А они все запомнят, но они и не… с ними не будет того, что было со мной. От чего ты меня спасла. – Он взял руку Лены и поднес к губам. – Спасибо тебе, Аиллена. Меня спасла твоя доброта. Не волнуйся за своих друзей. С ними все будет в порядке. Знаешь, я никогда не видел, чтобы двое были так связаны, как ты и полукровка. Это что-то необычное. Это не просто любовь… И, прости, не просто близость. Ты – это он, а он – это ты. Понимаешь? С отцом у тебя все было иначе. Совершенно. Там все понятно.

– Зубы мне заговариваешь? – задыхаясь, спросила Лена.

– Да. Там уже недолго. Проводника ты так чувствовать не будешь. А знаешь, что ты не только чувствуешь вместе с ним, но и все, что вы чувствуете, делится на двоих? То есть ему сейчас чуточку полегче, чем могло бы быть. Не так плохо, не так больно. Ты ему помогаешь. Постарайся думать о другом – и ему будет легче.

– Ваши имена имеют какое-то значение?

– Иногда. Но, как правило, оно уже забылось. Имя и имя… Вот Кайл – это… как сказать… душа реки. У меня глаза сразу, с рождения, были ясные почему-то и такие вот… как речная вода. Мать и захотела дать мне такое имя. Если имя кончается на «ит» – Милит, Айрит, Кемрит, это значит «воин». А первый слог – это характеристика. Вот отец – неудержимый воин. Так оно и есть, правда. Айрит… ты помнишь Айрита, да? Мальчик, который полукровке глаз подбил? Айрит – смелый воин. Смешно, правда, разве воин может быть не смелым? Да и не бывает эльфов-трусов. Мы если уж деремся, то до конца. Кемрит – не знаю, какой воин. Потерялось значение. А Кемрит вовсе даже не воин, он даже из лука плохо стреляет, зато делает лучшее сукно, какое я когда-то видел. Ты знаешь, что Владыка велел купить шерсть для ткачей? Может быть, скоро мы будем продавать ткани людям. У нас хорошие ткани.

Еще на ярмарке Лена обратила внимание на неаппетитно пахнущие возы с овечьей и козьей шерстью, за которые заплатил Владыка. Вообще, Лиасс тут устроил самый настоящий военный коммунизм: у эльфов практически не было денег, необходимое они получали из закупок, сделанных Лиассом, и никому в голову не приходило роптать. Наверное, для них это пока был наилучший вариант. Когда жизнь более-менее устроится, каждый начнет зарабатывать на жизнь сам, как было, судя по рассказам Милита или Арианы. Пока же слишком многие мужчины были заняты на строительстве и благоустройстве, и только особо хорошие мастера получили возможность заниматься своим делом. Или самые необходимые: кузнецы, оружейники, сапожники, теперь вот ткачи. А поначалу все, кроме инвалидов типа Паира, валили лес, строили, копали, добывали камень…

У Лены сложилось впечатление, что эльфы были достаточно равнодушны к богатству. Возможно, потому, что не бедствовали. Зато они любили красивые вещи. Не было у них простых кинжалов. Каждый – произведение искусства. Не было у женщин простеньких браслетов, но с большим рубином. Браслет мог быть серебряным, но уж такой работы, что глаз не оторвать. А та же Милитова ветка-застежка – ведь Фаберже действительно удавился бы от зависти.

И лентяев среди эльфов не было. Лодырем считался тот, кто во время обеденного перерыва, наспех перекусив, ложился вздремнуть, а не болтал с остальными или не бегал на реку поплавать. Лене определенно нравились эльфы. Во всяком случае, эльфы Лиасса. Они умели воевать, умели работать, умели веселиться, умели быть терпеливыми и благодарными. Неужели тому неведомому эльфийскому магу именно это мешает? Организованность… нет, даже сплоченность тех, кого все считают крайними индивидуалистами. И вообще, почему об этом думает только Лиасс? Конечно, он умнее и опытнее, но думать не запрещено даже полным дурам. Вдруг что-то дельное придет в голову. Пришло же, что этот эльф не из Трехмирья и не из Сайбии. А откуда? Как он появляется здесь? Открывает проход между мирами, что тяжело даже для Лиасса? Или раз открыл, набрал себе сторонников из местных и проводит в жизнь какие-то свои непонятные планы? Что там надо для начала выяснять – кому выгодно? А никому… Если только не вообразить конкуренцию в мире Владык, так ведь, если судить по рассказам, Владыка превыше всего должен ставить интересы своего народа. Лиасс любого эльфа считает своим. Может, какого-то эльфа просто не устраивает наличие Владыки? А почему? Власть Лиасса феноменальна: по его приказу эльфы пойдут и убивать, и умирать, и по его приказу позволят умереть и ему и снова станут разобщенным народом. Ну и станут. Что изменится? Ровным счетом ничего. Они уже в Сайбии. Они уже живут здесь. И так и будут жить. Клятву Родагу они дали – ту самую истинную, которую вроде как никто не может нарушить. Станут смотреть на людей привычно свысока? Ну и что с того, никто не удивится. Воевать? А вот это вряд ли. Раскачать эльфов трудно даже на войну.

А если… если действительно кому-то нужна война в Сайбии? Война людей и эльфов?

Для чего?

Милит почти внес шута, уложил его на место Лены. Шут был страшно, неестественно бледен, хотя румянцем не отличался и раньше, часто и мелко дышал, виски были влажные от пота.

– Не ты? – тоном абсолютной убежденности спросил Кайл.

– Не я, – слабо улыбнулся шут.

– Аиллена, мать сказала, что ты можешь сделать для них отвар из наперстянки, жизнянки, раннего горицвета и… забыл. Она сказала, что ты его знаешь. Для сердца, – сообщил Милит. – И для твоего собственного успокоения.

Шута трясло. Лена сняла с него сапоги, велела Кайлу приподнять его, вытащила из-под него одеяло и укрыла. Эти травки у нее были. Она достала свои запасы, маленькую ступку – горицвет надо было растирать почти в пыль – и занялась приготовлением сбора. От аритмии помогает? В прошлый раз у шута сердце вообще вразнос шло, знобило его все время, мутило, что-то болело, только он не говорил что, может, даже не понимал. Кайл подсунул ему под спину вторую подушку, обтер лицо мокрым полотенцем.

– Может, переодеть тебя? – спросила Лена.

– Не надо. Только лоб и вспотел… Я ж все-таки полуэльф. Маркуса, может… Кайл, дай воды, пожалуйста.

Кайл напоил его – зубы так стучали о край кружки, что Лена слышала. Приготовив сбор, она сняла с огня чайник, заварила травы и сделала чай. Просто чтобы согревать.

– Странно… Меня сто раз маги расспрашивали, но всегда хуже было, – сказал шут. – Честно. Сейчас хоть не так больно. Лена, если бы не та стрела, я бы вообще сам пришел.

– Ты помолчи, – посоветовал Кайл. – Береги силы. Я не знаю, как ты переносил это раньше, а сейчас вижу, что тебе плохо. Но ты это переживешь. О, Аиллена, ты уже сделала отвар? Бабушка говорит, что ты скоро станешь хорошим лекарем. Правда.

Кайл приподнял голову шута, чтобы Лена могла напоить его горячим и достаточно мерзким на вкус отваром. Шут морщился, но глотал, глядя на Лену совершенно собачьими глазами. Милит привел Маркуса, тоже бледного, взмокшего, еле живого, однако передвигающего ноги. Лена тут же начала стаскивать с него мокрую рубашку, обтирать торс горячим полотенцем, укладывать под одеяло и поить отваром.

– Фу, – кое-как проговорил он, – словно целый день бежал в полном вооружении… И голова болит – жуть. Делиена, можно что-то от головы, а?

– Это он на вино намекает, – сказал шут. – Не надо, Маркус. Голова пройдет. Ты вообрази, что это просто с похмелья, тебе и легче станет.

– Ух ты, – обрадовался Маркус, – а и правда – с похмелья похоже… Ты уверен, что от этого не умирают?

– Ну я же жив… Сто не сто, но раз тридцать-сорок я с магами… беседовал. Понимаешь, так вспоминаешь и то, чего не вспомнишь…

Зашел Гарвин, как-то одним жестом усыпил Маркуса, а потом и шута.

– Пойдем, Аиллена. Кайл, ты за ними присмотришь? Следи, чтобы не просыпались, и все. Пусть поспят хоть до обеда. Легче будет. О, Аиллена, ты их уже напоила? Молодец. Да не переживай ты, ничего страшного. Стрела в сердце – это куда хуже.

– Это Маркус, Гарвин?

– Маркус. Хотя я больше подозревал полукровку. Аиллена! Ты что? Решила его геройски защищать? А кто его обвиняет? И в чем? Он не может сопротивляться серьезной магии. А мы имеем дело с серьезной. Светлая доставлена, Владыка. Эти двое спят. Она их уже напоила травами.

– Может, я на них взгляну? – предложила Ариана. – Кайл вам тут нужнее. Вы же решили делать из него великого мага.

Лиасс кивнул. Он тоже был бледен, глаза казались еще синее. Кавен рассеянно перебирал что-то вроде четок. Посол хмурился. Карис выглядел несчастным.

– Не волнуйся, Карис. – сказал Кавен, не отрываясь от своего занятия. – Никто ни в чем не обвиняет Маркуса. И не обвинит. Аиллена, все прошло хорошо. К вечеру они будут чувствовать себя намного лучше, а завтра утром все последствия исчезнут. Владыка мне помог, так что вмешательство получилось очень мягким. Если честно, никогда не получалось таким мягким. Обошлось почти без боли. Я рад. Владыка, я запомнил твои действия. Думаю, что смогу применять их во время допросов.

– Кто-то заставил Маркуса сказать, где мы?

– Да.

– Кто?

– Кайл.

Кайл шарахнулся и ошеломленно уставился на Кавена.

– Я? Владыка…

– Тебе тоже придется подвергнуться допросу, Кайл.

– Да, конечно… Но… Я бы помнил, мне кажется. Я не настолько прост, чтобы легко поймать заклятие повиновения.

– Если только ты не получил его тогда, вместе с заклятием молчаливой смерти. А мы просмотрели. Кавен, он перенесет допрос?

– В такой форме? Конечно. Ну, тоже поболеет. Может быть, подольше. Никаких необратимых последствий. Ты готов, малыш?

Кайл виновато посмотрел на Лену и сел перед Кавеном на стул, придвинутый к стене.

– Не напрягайся, Кавен, я тебе помогу, – вздохнул Лиасс. – Вдвоем у нас лучше получится. Мальчика надо поберечь.

– Стоит ли Светлой… – начал было посол, но его без особой почтительности оборвал Гарвин:

– Стоит. Там она и вовсе изведется, глядя, как эти двое храпят. Почему люди храпят?

– Носовая перегородка провисает, – проворчала Лена. – Дам в нос – сам храпеть начнешь. Не доставай меня, Гарвин.

Кайла расспрашивали часа два, пока не взмолился Карис:

– Вы уже по три раза все спросили, ну пожалейте, ему же плохо! Что он мог сказать, он сказал.

Кавен кивнул и осторожно отпустил Кайла. Тот поморгал растерянно.

– Не помню. Кавен, не помню, о чем ты спрашивал. Странно.

– Ему тоже можно дать отвар? – мрачно поинтересовалась Лена. Ей самой впору было выпить пару кружек вина. Или водки – чтобы вырубиться. Но водки здесь не было.

– Конечно, – улыбнулся Лиасс. – И сама пару глотков сделай. Ты словно и с ним вместе чувствуешь. Аиллена, согласись, теперь мы знаем, что ни твои друзья, ни Кайл не виноваты ни в чем. И эльфы будут это знать.

– Владыка, – обеспокоенно начал посол, – получается, что против тебя стоит какой-то великий маг… Но я не слышал, чтобы среди эльфов Сайбии был маг такой силы…

– Среди эльфов Сайбии нет мага сильнее меня, – кивнул Владыка. Лишний раз подчеркнул, что он честный подданный короны. – Я знаю это точно. Здешние эльфы признали меня Владыкой, посол. Никто не заставлял их. Владыкой можно либо быть… либо не быть. Всякий эльф это знает.

– Владыка не вождь и не король, – поддержал Милит, – Владыка – отец. Даже больше. И эльфы… ну, мы видим, Владыка ли это. Если видим – то и разговоров нет. Этот эльф не здешний, посол.

– Он сильнее Владыки?

– Вряд ли, – усмехнулся Лиасс. – Иначе он не действовал бы исподтишка. Ничего. Впредь буду умнее, стану держать наготове заклинания…

– И носить кольчугу, – твердо закончил посол. – От имени короля требую, чтобы ты соблюдал меры безопасности, Владыка Лиасс.

– Я исполню твое требование, – согласился Лиасс, – и буду носить кольчугу. Ты хочешь доложить об этом королю?

– Не уверен, что смогу это сделать так, чтобы нас не услышали… те, кто не должен слышать, – покачал головой посол. – Потом. Когда король нанесет тебе визит. Как ты себя чувствуешь, Владыка?

– Хорошо. Несколько дней мне придется провести в постели… как решит Ариана. Она лучше разбирается в этом.

– Как себя чувствуешь ты, Кайл?

– Не особенно, – улыбнулся Кайл, – но это быстро пройдет. Что? Это действительно я? Я устроил покушение на Владыку?

– Нет, – утешил его Кавен, – ты был только посредником. Полагаю, между Маркусом и тем магом.

– Я не сказал?

– Нет. Чтобы ты сказал, нужен глубокий допрос.

– Нет, – выпалила Лена. – Только попробуйте – и точно никогда больше меня не увидите. Обещаю.

– Никто и не собирается пробовать, Аиллена, – удивился Лиасс. – Что изменится от того, что мы получим подтверждение: да, это тот самый маг или другой? Поверь, Кайлу ничего не грозит. И тем более глубокий допрос. Даже если он будет его требовать. Кстати, Кайл, я запрещаю тебе даже думать об этом. Ты меня понял?

М-да… это был Владыка. И Кайл опустился на колено, прижал к груди раскрытую ладонь и понуро повторил:

– Я понял тебя. Владыка.

И чуть не свалился. Милит успел его подхватить и водрузить обратно на стул, потом повернулся к Лене.

– Не уходи. Поверь в мое чутье. Тебе нельзя уходить от нас. Беда грозит не нам, а тебе.

Гарвин вытаращил глаза. Преувеличенно. Лиасс тоже – почти. Милит не то чтоб смутился, но выглядел не так уверенно, как обычно. Как там шут? Конечно, как все заявляют, она чувствует то же, что и он, однако не всегда.

– Объяснись, Милит, – потребовал Лиасс в конце концов. Милит вскинул голову, но получилось забавно: он был и так выше всех, потому принял прежнюю позу и тихо, но убежденно сказал:

– Ты всегда верил в мое чутье, Владыка. Поверь и сейчас. Я чувствую, что ей грозит опасность.

– Знаешь, Милит, – деликатно начал Кавен, – опасность, которая грозит Светлой, – это как-то очень уж чересчур. Даже сумасшедший не причинит умышленного вреда Светлой, а мы имеем дело не с сумасшедшим. И даже не с человеком. Прости, посол, но эльфы чуть больше знают толк в магии и силе проклятий. Обидеть Светлую – навлечь на свою кровь проклятие, Милит.

– Я знаю, – пробурчал Милит, – а чутье солдата куда девать?

Гарвин еле слышно уточнил, куда. Ну конечно, у них для всего одно место. Наверняка голливудятину всякую смотрел. Чтобы исчерпать вопрос, Лена успокоила:

– Я пока никуда и не собираюсь. Мне и здесь хорошо. Тем более если вы не намерены устраивать еще одну пытку для Кайла. И для шута с Маркусом.

– Да ничего с ними не случится, – удивился Гарвин. – Переживут. Мужчины они или нет?

– Они мужчины. А ты не будешь, если продолжишь меня доставать, – пообещала Лена, вызвав такой взрыв хохота, что растерялась. Удачно пошутила на эльфийский лад? А чего ж тогда посол слезы утирает? И Карис даже икать начал от смеха. Кайл обессиленно привалился к стене, чуть ли не всхлипывая. Хохотал Лиасс, невольно хватаясь за грудь, хохотал даже вечно суровый Кавен, что уж говорить о Милите. Гарвин смеялся тоже, но скорее потому, что не смеяться было нельзя, а взгляд у него был такой… озабоченный. Лена догадалась: ему очень не хочется, чтоб об этой незатейливой шутке узнали остальные. Наверное, все-таки это что-то особенное у них, иначе чего б так веселиться? Лена пожала плечами (они даже застонали) и отправилась к своим. Оба крепко спали, Маркус даже не похрапывал, а шут явно видел тревожные сны: лицо странно подергивалось. Ариана ободряюще улыбнулась.

– Ну что там с малышом? Тайное заклятие?

– Наверное. Я в этом не разбираюсь. Ты же не думала, что Кайл сознательно может причинить Владыке вред?

– Ни один из наших эльфов не сможет, – пожала плечами Ариана. – Королю мы дали истинную клятву вслух, а клятву Владыке каждый дал в своем сердце. Это вмешательство извне. Хотя я и правда не представляю себе, как эльф может стрелять во Владыку…

– А эльфа допросили?

– Конечно. Некромант. Не из этого мира. Даже допрос мага не понадобился, когда он узнал, что отец – Владыка. Был потрясен. Все рассказал – только проку нет. Он не знает, кто этот эльф. Сильнейший маг. Магия неясного ему уровня. Что-то необычное.

– Что с ним будет?

– Мужчины решат. Эльфы не убивают друг друга… но есть и иные способы наказания. Например, лишить магии. Совсем. Кольцу это по силам.

– Почему решают только мужчины?

– Потому что я не хочу решать, – удивилась Ариана. – А кроме меня в совете нет других женщин. Так уж получилось. Мы все равны и свободны и подчиняемся решениям совета только потому, что в совете достойнейшие. У нас не так, как у людей. Совсем не так. Ты волнуешься за полукровку? Почему?

– Плохие сны.

Ариана на минуту вышла и вернулась уже с Гарвином.

– Посмотри его сон, брат.

Лена не успела ничего сказать. Гарвин взял шута за руку. Тот дернулся, словно от боли, скривились губы – и тут же успокоился, даже дышать стал ровнее, расслабилось лицо…

– Воспоминания, похоже, – констатировал Гарвин. – Обычный плохой сон. Я недостаточно хорошо его усыпил. Он был особенно возбужден, я этого не учел. Вообще, у него удивительно яркие и логичные сны. Знаете, без этой неразберихи, которая обычно снится. Аиллена, все хорошо.

– Если даже ты сто раз повторишь «все хорошо», я в это не поверю, – проворчала Лена. – Вон как сердце неровно бьется.

Гарвин открыл было рот, но промолчал. Что ж такого особенного она сказала? Лена села на край кровати, взяла шута за руку. Пальцы были холодные. Гарвин примостился на стульчике рядом с туалетным столиком, взял успокоительный амулет и рассеянно его погладил.

– Крепко ты меня приложила. Спасибо хоть не при всех.

– Пожалуйста. Ты умеешь видеть чужие сны?

– Умею, – вздохнул Гарвин. – Я много что умею, Све… прости, Аиллена. Ты держишь его за руку – и у вас одна аура. Ты отойдешь, и у него появится своя. Очень сложная у него аура. Я не видел подобной, понимаешь? Обычно преобладает какой-то один цвет или пара близких. Голубой и серый. Цвет травы и цвет листьев. Не бывает, чтоб и алый, и чисто-белый, и черный. Одновременно. А у него – так. Да еще и переменчивая.

– И что это означает?

– Если б я знал… А твою я почти не вижу. Очень смутно. Только знаю, что она не светлая, как у всех Странниц, а яркая.

– Ты думаешь, я знаю, что значит светлая аура или яркая?

– Совсем? – удивился Гарвин. – Извини, не думал. Яркие краски – яркие чувства. Или яркая личность. У Владыки очень яркая аура. И у тебя. Владыка не страдает яркими чувствами, ты… прости, не яркая личность. Аура не неизменна, Аиллена.

– А у тебя какая?

– Не знаю. Вот свою видеть не дано даже Владыке. Ты неспокойна, Аиллена. Почему? Потому что они чувствуют себя не лучшим образом?

– Да. И они, и Кайл. Почему тебя это так удивляет?

Гарвин покачал головой, чуть склонив ее набок. Впервые, пожалуй, Лена видела, чтобы светло-голубые глаза… очень светло-голубые… не казались неприятными. Может, за счет этих непонятных эльфийских крапинок? Ведь у Кайла глаза действительно цвета речной воды: зеленовато-серовато-голубоватые и совершенно прозрачные, а крапинки – словно камешки на дне. Мультяшная красота.

– Удивляет, – признался Гарвин. – Потому что я еще не встречал женщины, которая бы так переживала по поводу сущей ерунды. Никаких последствий, никакой опасности – то есть никакого повода для переживаний.

– Переживать можно, только если угрожает смерть? – осведомилась Лена.

– Зачем? Зачем вообще переживать? Ты помогаешь им, как можешь, завариваешь травы, поишь водой, переодеваешь. От того, что ты тут умирала от сочувствия, им не было легче, а тебе было хуже. Зачем?

Лена растерялась так, что молча смотрела на него. Он не шутил. Кайла допрашивал маг – а Ариана не переживала? Гарвин терпеливо ждал, и тогда Лена спросила:

– Твою внучку скормили собакам – тебе не было больно? Ты не переживал?

– Сравнила, – неровно усмехнулся эльф. – Я еще понимал, когда полукровка получил стрелу в грудь. Но сейчас-то что? Простудится он, кашлять будет – тоже станешь волноваться? Живот прихватит – станешь переживать?

– Стану. Я ничего особенного в этом не вижу, Гарвин. Всегда волнуешься за того, кого любишь, даже если ему не очень больно и завтра он поправится. Я и за тебя стану волноваться, если ты заболеешь или будешь ранен.

– Зачем? Разве от этого что-то изменится? Рана заживет или болезнь пройдет? Да, твои желания могут воплотиться в жизнь, но ты ведь этого раньше не знала, а все равно переживала? Что ж с тобой будет, когда полукровка умрет?

– Гарвин, ты хочешь сказать, что у эльфов это не принято?

– Что значит – не принято? Просто этого нет. Мне иногда кажется, что мы и живем дольше, потому что принимаем жизнь, а вы с ней постоянно воюете, боретесь, тратитесь на бесполезные чувства. Погоди! Мы тоже умеем любить и ненавидеть. Я любил свою семью, Ариана любила своего мужа, Милит любил дочку… Но разве жизнь остановилась, когда убили мужа Арианы или мою жену? Я помню ее и буду помнить всегда, она была… она была хорошая. Только я не понимаю, зачем так убиваться, как иногда убиваются люди. Это не вернет умерших.

– Однажды у тебя убили брата. И ты изменился.

– Однажды у меня казнили брата, – уточнил Гарвин. – Я его очень любил. Он был смешной и немножко наивный, вроде Кайла, только вспыльчивый, как Милит. Да, я изменился. Только не потому, что сочувствовал брату. Я видел, как он умирал, Аиллена. Знал, что я буду следующим, а потом казнят моего отца. Меня изменило не сострадание, а ненависть к тем, кто убивает.

– А твой отец чувствовал то же, что и твой брат. Чувствовал вместе с ним.

– Он Владыка, – горько усмехнулся Гарвин, – а я некромант. Аиллена, я не сужу. Я вообще заговорил об этом… потому что мне показалось, что я могу поговорить с тобой.

– Можешь, конечно. Но ответь сам себе, почему тебе так показалось?

– Мне показалось, что ты относишься ко мне, как к другу.

– Это тебя тоже удивляет?

– Больше всего.

Он вдруг принял совершенно человеческую позу, потеряв гордую эльфийскую осанку: облокотился на колени, ссутулился, опустил голову.

– Ты мешаешь мне ненавидеть людей. И жизнь теряет смысл.

– Разве смысл жизни в ненависти?

– Моей – да.

– Получается, что ты чувствуешь гораздо сильнее других эльфов. А меня в этом упрекаешь.

– Не упрекаю. Хочу понять.

Беспокойно задвигался шут, забормотал что-то, застонал, дернулся, словно пытаясь высвободиться. Гарвин, не вставая, вырвал его из сна. Шут широко открыл глаза, судорожно вздохнул, вскинулся и только потом сообразил, где он находится.

– Снится черт знает что, – смущенно пробормотал он. – Я плохо переношу магический сон, Гарвин. Ну что? Маркус или нет?

– Маркус, но невольно.

– Конечно, невольно…. Лена, у нас вода есть?

Пил он жадно, словно только что закончил кросс по пустыне. Сердце колотилось так, что рубашка на груди ходила ходуном. Дышал он трудно. А ведь на эльфа он похож чисто условно: глаза большие и в крапинку, сложение, изящество… Не было в нем безупречности. И нос был длинный, и волосы непослушные, да еще с сединой, и лицо слишком худое и какое-то неправильное. И равнодушия эльфов в нем тоже не было.

Гарвин так и сидел, уставившись в пол. Обыкновенный дощатый некрашеный пол, правда, обработанный каким-то составом, защищающим древесину – пол достаточно было регулярно подметать, мыть не требовалось, доски только равномерно потемнели. Шут глянул на Лену, потом на эльфа и снова на Лену – недоуменно и… сочувственно. И отпустил ее руку. Ну почему он все так хорошо понимает? Она поставила второй стульчик рядом, обняла Гарвина за плечи и тихо спросила:

– Тебя пугает, что ты хоть в чем-то похож на человека? Или тебе неуютно без ненависти?

– Не уходи без меня, – глухо сказал он, – если все же соберешься уйти. Усыпить тебя снова, полукровка?

– Нет, не надо. Я так… пройдет.

– Пройдет. Ты ее в этом убеди. Она изводится, потому что тебе плохо.

– Это свойственно людям, Гарвин. И даже не только женщинам. Мы менее равнодушны, чем эльфы.

– Разве я равнодушен?

– А разве нет?

Гарвин снова повесил голову.

– Не хотел бы я быть человеком.

Застонал в своей комнате Маркус, и Лена бросилась к нему, обтерла лоб влажным полотенцем, погладила по голове – и он успокоился, задышал ровнее. Да что ж это – воздействие на психику? Гипноз? Почему им так плохо-то? Стоило ей отойти на два шага, Маркус беспокойно зашевелился, и Лена вернулась к нему, взяла за руку. Сила, говорят, есть – пусть получает. Маркус сжал пальцы, причем так сильно, что Лена охнула, но он не проснулся. Запрограммированный сон. Сказано, что проснется к ночи, значит, к ночи. Ей самой не нравился магический сон – абстиненция с него такая, что не разобрать, с кем целуешься, да и настроение скверное. Мужчины покрепче, конечно, они ни в слезы, ни в раздражение не ударятся и не перепутают никого ни с кем.

Жалко было всех. Шута. Маркуса. Кайла. Лиасса. Гарвина. Ему тоже больно, только он этого не понимает. Да, если уходить, его с собой брать нужно скорее, чем Милита. Даже потому, что Лена для него не женщина. Нет. Просто потому, что Лена для него – друг. Сильно похоже, что единственный. Эльфы его сторонятся. Включая родную сестру и столь же родного отца, хотя уж Лиасс-то мог бы иметь взгляды и пошире.

Она положила руку Маркусу на грудь. Сердце тоже бесновалось. Кардиограмму тут не сделаешь, да и проку-то – кардиологи тоже в окрестностях не водятся. И почему она не умеет исцелять… А если попробовать? Ее магия, которую цивилизованный дракон называл энергией, имеет иную природу. Если она может давать силу, реанимировать умершую магию и вовсе возвращать жизнь, то может и эту жизнь облегчать. Так сказать, качество жизни улучшать. Вопрос в другом: как? Просто держать ладонь на груди и приговаривать про себя нечто успокоительное в расчете на то, что чужое сердце услышит? Попробовать-то можно… Словесно оформлять не обязательно, особенно с учетом присутствия рядом язвительного эльфа, даже, может, мысленно не обязательно формулировать, не мантра, чай, только желание. Маркус держит за руку… пальцы бы от синдрома длительного сдавливания не отвалились потом, зато кольцо получилось, Лиасс ведь и советовал руку положить на область сердца. Маркус сильный и здоровый, он обязательно поправится, но хорошо бы, чтоб побыстрее, ни к чему человеку лишний час страдать, хотя циничные эльфы находят это естественным… Или просто фаталистичные эльфы. Рок. Фатум. Кисмет. Дураки. Судьба – она сама по себе, ее пожелания учитывать, наверное, надо, да ведь и мудрейший Лиасс говорил, что она только намек дает, а дальше всякий выбирает путь сам.

А сердце у Маркуса начало биться ровнее, дыхание стало легче, даже щеки порозовели. Лена осторожно убрала руку – все осталось так же. Даже пальцы его расслабились, удалось свои высвободить. Посиневшие совершенно. Когда она вернулась в свою комнату, это заметил Гарвин, осуждающе покачал головой, но ничего не сказал. Теперь то же самое с шутом?

Примерно через полчаса шут ошалело спросил:

– Что ты сделала? Лена, я… мне лучше…

Гарвин встрепенулся, вскочил, внимательно осмотрел шута, посчитал пульс – правда, не на запястье, а на горле, уставился на Лену столь же ошалело и вдруг вышел. Обиделся? на что?

Он всего лишь сбегал за Арианой. Она внимательно обследовала шута, прослушала ему сердце (приложив ухо к груди – стетоскопами эльфы с их тонким слухом не пользовались, а вот у людей старорежимные трубочки были в ходу) и потрясенно сказала:

– Ты исцелила его. Аиллена, невозможно устранить последствия магического воздействия…

– Было невозможно, – криво усмехнулся Гарвин. – Сестра, посмотри и Проводника. Если он тоже…

– Если он тоже, я и к Кайлу схожу, – пригрозила Лена. – А Лиасс пусть помучается. У него не магия, у него стрела.

Ариана осмотрела Маркуса и кивнула:

– Он тоже… Кайл там, с Владыкой. У него пока сил нет идти…

Лена сделала торжествующее лицо и отправилась проводить эксперименты над эльфом. Кайл даже не проснулся (ему постелили на полу), а Лиасс наблюдал за ней так напряженно, что Лена спиной ощущала его взгляд.

– Аиллена, ты не перестаешь меня удивлять, – проговорил Лиасс, когда она, кряхтя, встала с пола. – Как тебе пришло в голову попробовать?

– Пришло, – неопределенно ответила Лена. – На Кайла времени больше ушло. Потому что он эльф?

– Нет, скорее потому, что он маг. И он нездоров. И что? Ему лучше?

– Сердце ровнее бьется, – гордо сказала Лена. – И смотри, дышит спокойно. Может, с тобой тоже попробовать?

– А я тут причем? – удивился Лиасс. – Нет, дорогая моя, у меня совсем другой случай. Исцеление раны – это всего лишь ускорение ее заживления. Целитель устраняет основную опасность, останавливает кровь, а остальное организм делает сам. Так, как я чувствую себя сейчас, я бы чувствовал себя через две недели при обычном лечении. – Он подумал и добавил: – Если бы выжил, конечно. Не всякому удается без магии вылечить такую рану. Со мной все в порядке. Просто… знаешь, просто болит – и все. Слабость. Хочешь, поклянусь, что через десять дней и думать забуду об этой стреле?

– Организм эльфа сильно отличаются от человеческого?

– Не особенно. У нас больше легкие, нет некоторых органов, которые есть у людей, в другом месте расположено сердце – вот здесь, почти посередине. – Он потыкал пальцем себя в грудь. – У нас более гибкие суставы и другое строение костей. Видишь, мы все достаточно тонкие в кости, хотя силой никак не обижены и кости у нас вовсе не хрупкие. И кровь у нас очищается лучше, поэтому болеем мы гораздо реже. Если во время мора умирает до трети людей, то эльфов – единицы. И за это нас тоже не любят. Но мы действительно не слишком отличаемся. Иначе бы у нас и людей не могло быть детей.

– Полукровки…

– Они эльфы, – перебил Лиасс. – У них всегда наше строение. Я не могу понять, почему у твоего полукровки седые волосы, да еще в таком возрасте…

– Магия.

– Жестокая магия, если она заставляет седеть эльфа, – покачал головой Лиасс. – Я пытался увидеть, что ты делаешь с Кайлом. И не увидел. Я совсем не вижу твоей магии. Даже обидно.

Лена засмеялась, чмокнула его в щеку и вернулась к своим. Она была очень довольна собой. Шут просиял. У него заметно порозовели губы. А Маркус мирно похрапывал, почти сбросил одеяло. Ему было тепло. Да и у шута руки уже не были ледяными.

 

* * *

За эту зиму не произошло больше ничего заметного. Лена со своей свитой пробыла несколько недель в Сайбе, очень порадовав этим короля. Шута вознамерились было допросить маги – на предмет обстановки в стране, зря, что ли, он шлялся целый год, но Лена запретила категорически, использовав магическую формулу «а то уйду», а когда шут начал ей объяснять, что он должен, надавала ему по ушам в прямом и переносном смысле. Вот Охранителю она позволила расспрашивать шута – тот магии не применял, да и ногти не рвал и на дыбу не вздергивал. Он вопросы задавал, причем формулировал их правильно. Лена с интересом слушала. Единственным ее условием было присутствие во время этих разговоров, причем не с целью присмотра за Охранителем. Ей тоже хотелось знать, что ж такого в Сайбии. А в Сайбии ничего «такого» не было. Какие-то очаги неудовольствия, конечно, Охранитель выловил, а Лену больше интересовали не дворянские заговоры с крестьянскими бунтами, а эльфы. Так вот эльфы вместе с Владыкой стали уже обыденностью. О них разве что сплетничали в трактирах, рассказывая всякие невероятности о мощи Владыки и охотно переключаясь на местные адюльтеры и скандалы. К своим эльфам в мирное время относились точно так же: ими не интересовались.

Без нее заскучал Гарвин, по отзывам, стал особо раздражителен и язвителен, даже Милит его выдерживал с трудом. Милит же прозаично похудел. Аппетит потерял. Очевидно, лицезрения Лены не хватало для нормального пищеварения. И что делать с мужиком? Может, есть какие-нибудь «отворотные» зелья? Не нужен ей был Милит, совсем не нужен, даже то наслаждение, которое он ей исправно дарил полгода, забылось: океан стер все его следы. Лене было перед ним ужасно стыдно. Попользовалась для снятия стресса… нет, надо было выбрать кого-то другого, кто ее не любил. Хотя бы и Маркуса. Лена ему всего лишь нравилась… или он успешно врал? Нет, не может быть, чтоб двадцать лет – никто, а тут сразу трое. Не бывает.

У Милита хватало выдержки никак не показывать своих чувств. А если все хваленое равнодушие эльфов – всего лишь умение абсолютно владеть собой? Ага, и все они на самом деле кипят страстями и прикидываются. Фаталисты они – это да, фаталисты такие, что начисто лишены чувства страха. Что угодно было в глазах Милита, когда Лена поднялась на его эшафот: боль, удивление, обреченность, презрение – но не страх перед абсолютно неизбежной, унизительной и мучительной смертью. Что угодно было в глазах младшего сына Лиасса, но не страх. Где ж им понять людей, если даже Маркус боится, пусть не смерти – он для этого слишком долго жил, но драконов. А что уж о самой Лене говорить, она всю жизнь была самой обыкновенной трусихой, и стыдно ей вовсе не было. Не всем дано быть героями.

А у шута с его дурацкой привычкой доискиваться до глубинного смысла, то есть истины, появился новый пунктик, который иначе, чем бзиком назвать было нельзя. Поначалу он отмалчивался и выкручивался, даже когда Лена приставала к нему с расспросами, а потом ей вдруг пришло в голову пойти местным путем, и она попросту приказала ему говорить. Ужасно не хотелось этого делать, но он вовсе не обиделся, посидел с опущенной головой, собираясь с духом, но все же заговорил. А Лена себя считала мнительной…

Наркоманы имелись и в этом мире, но было их настолько мало, что наркомания не была не только национальной бедой, но и вовсе не была проблемой. Если каким-то отдельным и немногочисленным личностям кажется невероятным счастьем вдыхать дым дурманящих трав, так пусть будут счастливы. Травы эти (не конопля ли?) росли по всей Сайбии, и внимание на них обращали, только если вдруг они начинали засорять поля или выпасные луга – и тогда с помощью незатейливой магии травку уничтожали вместе с корнями. Но находились люди, которым хотелось эйфории, и они травку собирали, высушивали и курили, набивая в трубки. И, естественно, подсаживались на нее и вскорости обходиться без кайфа просто не могли. Но так как это ни к чему особенно не приводило, их никто и не преследовал, ведь даже денег за дозу платить было не надо, а если граждане со стеклянными глазами попадались страже, то до полного протрезвления они отсиживались в холодных подвалах крепостей. Преступления, совершенные наркоманами, карались жестоко, в лучшем случае сухой ломкой и лишением кайфа на энное количество лет каторжных работ, и местные наркоши старались просто не высовывать носа из дома и вообще довольно редко жили в городах, чтоб быть поближе к природе и своей травке.

Бзик шута Лене показался одновременно странным и логичным. Он вдруг подумал, что его привязанность к Лене – аномальная и неудержимая – сродни этому наркотическому кайфу. То есть ему взбрело в голову, что жить он не может не без Лены, а без ее силы. Без океана. В общем, это укладывалось и в голове Лены, по крайней мере объясняя, почему вдруг на старости лет она приобрела такую популярность у мужчин. Милит вон тоже говорил о магии ее поцелуя.

Тут, правда, зашел Маркус, как был, в трусах, уселся на стул, посоветовал двери закрывать и прямо спросил, когда шут с ума сошел. Тот глянул со страданием и окончательно повесил нос. Маркус крякнул и посмотрел не Лену:

– И что, ты тоже так думаешь?

– Маркус, а почему иначе на меня раньше мужчины внимания не обращали?

– Потому что дураки, – удивился Маркус. – Нет, ты не красавица, с ума сводящая, но нормальная и вполне симпатичная женщина. И пострашнее тебя замуж выходят благополучно и кучу любовников имеют. А ты сама-то сильно на мужчин внимание обращала раньше?

– Не сильно, – вынуждена была признать Лена.

– Ну так что ты хочешь? Нам ведь только намек дай. Делиена, что за дурь в твоей голове, скажи мне? Этот, известно, ненормальный, но ты-то всегда была здравомыслящей женщиной. Если б ты захотела мужчину, он бы, что, отвернулся и ушел? Это вряд ли. Тебя раньше не любили? А ты раньше любила?

– Нет, – призналась Лена. – Но я люблю этого, – она ткнула пальцем в шута, – а Милит тогда чего ж?

Маркус захохотал.

– Ну знаешь! Да Милит до сих пор потрясен тем, что ты за ним в Трехмирье пошла! Женщина! да еще человек! Для эльфа оттуда это вообще… Ну, так скажем, это позволило ему разглядеть то, что у тебя в душе. А эльфы, кстати, не ценят внешнюю красоту, если ты вдруг не заметила. Для них красота – штука привычная и неинтересная. Они все красивые. Аж скучно. Ты б видела мою Эвиану… знаешь, какая она была? А я? Совершенно обыкновенный.

– Мужчина должен быть чуть-чуть получше обезьяны, – пробормотала Лена, – и то необязательно.

– А ты об этом, например, Гарвина спроси, – посоветовал Маркус, – или Ариану. Делиена, ты хоть понимаешь, что ты просто хорошая баба? Добрая, искренняя, душевная, понимающая? Это редкость для женщины – желание понять. Поверь. Тебя не тянет мужиками крутить, ты прямая и естественная, даже не кокетничаешь совсем. Это тоже… нечасто встречается.

– А я не сексапильная, – выдала Лена и потом еще пару минут объясняла, что такое сексапильность. Маркус хохотал так, что даже закашлялся, да и шут фыркал тихонечко, несмотря на свою подавленность. Продышавшись, Маркус сказал:

– Об этом позволь уж нам судить, ладно? Я-то твоей магии не пробовал, однако… непрочь… В общем, щас шута выгоню и его место займу.

– Рискни, – предложил шут недобро. Всерьез воспринял, что ли?

– Рискну, – легко пообещал Маркус, – раз у тебя дурман-трава, а у меня нормальное мужское желание. А ты чего под одеяло с головой прячешься? Не бойся, я сначала его на мороз выгоню голым, а уж потом к тебе приду. Охота вам обоим делать событие из ничего? Шут, ну ты маленько головой работать можешь?

– Маленько могу, – недовольно проворчал тот, сжимая под одеялом руку Лены.

– Ну и поработай. Тебя что смущает-то так: что, пока я вас не свел, ты и не помышлял о ней?

– Почему это я не помышлял? – возмутился шут.

– А кто мне говорил: не как мужчина, не как женщина?

– Мало ли что я говорил на второй день после встречи? Я вообще… крови много потерял, соображал плохо… Я тогда вообще, считай, не в себе был, потому и к кресту попал… Но… – Он отчаянно покраснел, потом так же побледнел и с большим трудом начал говорить свою правду, без которой все бы легко обошлись. – Но после того как ты нас свел, я уже не мог без нее обходиться…

– Ты год без нее обходился, – безжалостно перебил Маркус, – однако вполне довольствовался другими женщинами. Ты сколько спал не с ней, а рядом с ней по возвращении? Тебе что нужнее – быть возле нее или с ней?

– Мне все нужнее.

– Делиена, хочешь совет? Выгони. У него своя кровать есть, пусть там и спит. А ты одна. Днем вместе будете, как обычно, а вот повоздерживайтесь от любви, там и посмотрим. Сможешь, шут?

– Смогу, конечно. Только не хочу.

– И я не хочу, – объявила Лена, чувствуя, как пламенеют уши.

– Тогда чего вам обоим надо? – удивился Маркус. – Рош, ты решил исследовать природу любви? Тебе, дураку, не ясно, что ты ее просто любишь?

– Не просто!

– Не просто. Сильно. Всерьез. По-настоящему. Ты знаешь ее как женщину, ты любишь ее как женщину и вообще у вас полное соответствие. Что тебе еще надо? Или ты готов назвать то, что чувствуешь к ней, привычкой? Давай как шут отвечай – правду!

– Нет, – немного изменившимся голосом ответил тот. Он всегда говорил так, когда говорил как шут. Словно что-то заставляло его говорить, а он сопротивлялся. – Я не могу назвать это привычкой. И любовью не могу. Это что-то другое. Большее. Она мне нужнее воздуха. Нужнее самой жизни.

– Эвиана тоже была мне нужнее воздуха, – сказал Маркус серьезно. – Все девять лет. И сто девять лет было бы то же самое. Почему я в этом не сомневаюсь, шут? Да в конце концов спросите у Владыки, он ведь тоже ее знает, он тоже знает ее силу. Делиена, тебе неудобно, так пусть он спросит. Уж поверь, мужчины между собой говорят о женщинах ничуть не реже, чем женщины о мужчинах. В том числе и о тебе. И вообще, чем отношения выяснять, лучше б занялись чем другим. Сказать чем?

Лена швырнула в него подушкой, которую он, естественно, поймал, отправил обратно и улыбнулся как-то отечески.

– Милая ты моя, он пусть думает, что хочет, до истины докапывается, но ты можешь быть совершенно спокойна: если это и зависимость, то не такая, как от дурман-травы. Это вообще такая простая и незатейливая любовь. Он, похоже, любит все усложнять, пусть развлекается, раз без проблем жить не может.

Он встал, потянулся и плотно-плотно закрыл за собой дверь. С намеком.

– Может, он прав? – спросила Лена на всякий случай. Шут солнечно улыбнулся.

– Что я тебя люблю? Это само собой.

– Тогда почему ты о себе все время какие-то гадости думаешь? Кто-то сказал, что ты мной пользуешься, – ты и поверил. Потом услышал, что мне мешаешь, – опять поверил. Теперь вот зависимость какую-то нашел. Ты руки-то не распускай, дай договорить…

– Разве я тебе мешаю говорить? – удивился шут.

– Очень даже мешаешь.

– Тогда не говори. Я просто не хочу, чтобы между нами что-то стояло.

– Так и не ставь! Или я тебя выселю.

– Только не сейчас, ладно, а? Зачем тебе такая длинная рубашка, неужели холодно?

Вот закалиться за эти зимы Лене не удалось, как не удавалось и всю прошлую жизнь. Она мерзла, хотя топили в доме неплохо, а комнатка у нее была как раз за печкой, но согревалась Лена почему-то только под одеялом. Правда, она уже не размышляла на тему «а что подумают другие», пусть что хотят, то и думают, поэтому, если было холодно, надевала свою толстую вязаную кофту и по дому ходила не в носках, как мужчины, а в мягких тапочках, которые ей сшил местный сапожник из толстого сукна и тщательно выделанной шкурки какого-то хищника, судя по пятнышкам, рыси.

Эльфы жили в полной гармонии с природой и животных убивали исключительно для еды, а рыси не повезло: она оказалась настолько глупой, что набросилась на охотника и он был просто вынужден ее задушить, подумал – и снял шкуру, специально для Лены – может, она коврик у кровати захочет положить, люди это иногда делают. Но Лена нашла ей другое применение: у нее теперь были сапожки на рысьем меху и домашние тапочки. Кстати, эльфы это приняли куда лучше, чем коврик, сочтя более практичным применением. Одобрили. Хотя и сами любили вещи бесполезные, но красивые.

Удивительно, но эльфы не прекращали строительства и зимой. Стены первого каменного дома были готовы, было в нем три этажа, а Милит говорил, что будет нечто вроде мансарды, так, во всяком случае, Лена поняла его объяснения. Кроме того, к нему, выражаясь современным языком, были подведены коммуникации, то есть проложены водопроводные трубы и трубы канализационные, а также было выстроено очистное сооружение, правда вместо фильтров и решеток там предполагалось периодическое магическое очищение сточных вод перед сбросом их в реку. В реку, собственно, попадала уже практически чистая вода. Лиасс уверял, что он последнюю зиму живет в палатке, да и молодежь тоже еще летом переселится в нечто вроде общежития, и в последующем дома будут строиться уже для новых семей, но так же коллективно. Потому что быстрее.

«Палаточная» молодежь не имела семей: все погибли во время войны. Эльфы жили с родителями до тех пор, пока не обзаводились собственными семьями, и никого это не напрягало, потому что родители не вмешивались в жизнь и развлечения взрослых детей, да и подросткам предоставляли достаточно свободы. Выполнил свои обязанности по учебе и дому – делай что хочешь, спи где хочешь, хоть под кустом, только не жалуйся, если под тем кустом замерзнешь. А вот ранние связи при всей вольности нравов были очень редки и возникали исключительно от безумной влюбленности, но обычно эльфы лет до двадцати пяти, как не старше, не заходили дальше скромного держания за ручки. Все было поставлено на рациональную основу. Дома бы обзавидовались.

 

* * *

Постижение лекарской науки шло намного быстрее, чем раньше. Лена научилась запоминать на слух, хотя всегда была визуалом, причем запоминать так, что при необходимости руки автоматически тянулись к нужной траве. Ариана тщательно ее контролировала, но придиралась больше к мелочам, серьезных ошибок Лена не допускала. Эльфы охотно у нее лечились, они не заходили к ней в дом, однако радовались, обнаружив ее в больничной палатке. Ариана над ее удивлением посмеялась, но потом объяснила. Лекарства, сделанные Леной, действительно помогали гораздо лучше, чем другие, сделанные без применения магии. Ариана считала, что Лена невольно вкладывает свою магию в отвары и мази, просто искренне желая, чтобы лекарства были действенными. А Лена научилась не падать в обморок при виде крови, по крайней мере сразу, пока помощь еще не была оказана. Она промывала раны, смазывала, накладывала травы, перевязывала, а уже потом могла сбегать в уборную потошниться. Раны в основном были производственными травмами: глубокий порез, огромная заноза, сильный ушиб. По пустякам эльфы не обращались. Хронических больных было немного, и большей частью эти болезни были связаны тоже с войной: плохо залеченные раны давали о себе знать. Вот как у Милита и шута: у них могло одновременно прихватить сердце. По уверениям Арианы, это было неопасно, сердечной болезнью считаться не могло, но, похоже, должно было остаться с ними до конца дней. Когда это случилось впервые, Лена переполошилась: она обрабатывала ожог на ноге одному парню, которого привел, точнее принес, Милит. Милит, отпускавший ехидные комментарии насчет некоего неумехи, способного вылить горячую смолу не в лохань для приготовления чего-то строительного, а на собственную ногу, вдруг страшно побледнел, схватился за грудь и согнулся в три погибели. Лена вместе с неумехой вдвоем кое-как уложили его на кровать, подоспела Ариана, внимательно сына осмотрела и грустно улыбнулась: это рана шута заболела. Сердце ведь было задето стрелой, а подобное никогда не проходит бесследно. «Ага, – уже розовея, но еще задыхаясь, согласился Милит, – обычно они вообще не проходят. То есть обычно их у живых не бывает».

После этого первого приступа Лена попоила их обоих отваром, приготовленным с огромным желанием помочь и полным незнанием, как бы вложить это желание в лекарство. Они честно глотали, хотя отвар был ужасно горьким, а чувствовали оба себя прекрасно, но, хоть слова «профилактика» не слышали, понимали, что болезнь нужно давить в зародыше.

А в конце зимы в лагерь пришла Странница. Прослышав об этом, Лена велела шуту не высовывать носа из дома, посадила под дверью Маркуса, а под окном – Гару, и пошла выяснять отношения с очередной сестрицей. Та обрадовалась – жуть, бросилась обниматься и просто лучилась счастьем. Желание убивать сразу пропало: уж что Лена неизменно чувствовала, так это искренность. Лиасс слегка улыбнулся – он как раз отвечал на вопросы любопытной дамочки – и оставил их наедине, хотя Лена и не сомневалась, что черный эльф у входа в палатку напряженно вслушивается в тишину: вдруг Аиллене понадобится помощь.

Это была новая Светлая. Зачастили Странницы в этот мир. Особенно в Сайбию. Особенно к эльфам. Но и эта была уверена, что мужчины ими только пользуются, хотя никакого вреда ни для кого в этом не видела. Она как раз путешествовала по мирам не одна, а с мужчиной, даже призналась Лене по секрету, что мужчина этот ей очень нравится, потому ее мало волнует причина его привязанности к ней. Она тоже считала, что шут мешает Лене на ее Пути, а с другой стороны, если Лене захочется куда-то идти, так почему она непременно должна идти одна, а не с друзьями, хоть вдвоем, хоть втроем, хоть впятером. Одной бывает грустно, особенно когда приходится ночевать не в деревне или городе, а в лесу или в чистом поле. Разбойники, конечно, не тронут, а вот волкам что Светлая, что не Светлая, главное, упитанная… И она похлопала себя по пышным бедрам и позавидовала Лениной стройности. Ей на вид было лет сорок, как и самой Лене, и внешность у нее была, как и положено, заурядно-симпатичная, а платье – классическое черное. Ей очень понравилось серое шерстяное Ленино платье, и они даже о тряпках поговорили, толстушка показала ей свое любимое платье из светло-розового льна с яркой вышивкой по подолу.

А вот после обычного трепа они перешли к серьезным вопросам. Лена рассказала ей о своих страхах, не упоминая, однако, о знакомстве с ар-драконом, и Странница долго смеялась: нет, дорогая, уж что-то, а такое не случится, ни одна Светлая не застрянет в мире, если не захочет там застрять. Если ей хочется, она может вернуться домой, прихватив с собой своего мужчину, только ему там будет неуютно, а уж ей и подавно. «Разве тебе не нравится чувствовать себя настолько нужной? Я не верю в силу наших благословений, но люди верят, люди радуются, когда видят нас, делятся с нами своими бедами и радостями, разве это плохо? Кому-то ты была так нужна в своем мире, хотя и друзья были, и, возможно, мужчины? С тобой ведь часто откровенничали без меры, а потом не знали, куда глаза девать, хотя ты никогда ничьей откровенностью не пользовалась? Судьба у нас такая – быть жилеткой, в которую плачутся. Или плечом, на которое можно опереться. Если у нас спрашивают совета, можно его и не давать, но мнение свое лучше высказать: знаешь, мы редко ошибаемся. И чем длиннее наш Путь, тем реже. Тебе нравится жить здесь? Живи. Хоть пять лет, хоть двадцать пять. Что такое двадцать лет для Странницы, сестра? Минуты. Рано или поздно захочешь пойти – и пойдешь. Мы самые свободные люди в мирах магии».

Она знала о Лене, причем знала достаточно много – и о шуте, и о том, что она привела в мир Владыку эльфов. Странницы встречались, старались поддерживать связь – при их способностях это было легче легкого. Собирались периодически в определенном мире и рассказывали, где, что и как. Лена была у них главным поводом для сплетен, споров и разговоров. Все-таки устроить такое потрясение, как переселение целого народа, – это придумать надо.

– Они умирали, – напомнила Лена, – и умерли бы все, если бы не это переселение. И людей бы умерло в десять раз больше. Значит, по-твоему, спасти сорок шесть тысяч – это потрясение, а проклясть целый мир – поддержание Равновесия?

– А ты спроси об этом Владыку, – вздохнула Странница, – проще всего. Сама удивишься его ответу. Миры гибнут, с нами или без нас.

– А кто дал тебе право решать, какой мир должен погибнуть? Тоже мне, боги!

– Мы не боги. Мы Светлые.

– Это вы Светлые, – мстительно сказала Лена, – а я – Аиллена, Дарующая жизнь. Вы просто источники силы, а я Первичный источник. Разницу улавливаешь?

– Ты в это веришь?

– Представь себе! Ты – колодец. Я – океан.

– Владыка сказал?

– Он самый. Врет?

– Нет, зачем. Не думаю, хотя он соврет – недорого возьмет, Что ты хочешь с политика… Правда, если бы наших с тобой мирах были такие политики… – с завистью произнесла Странница. Лена ее охотно поддержала:

– Ага, их бы аккуратно постреляли всякие Освальды…

– Не знаю, кто такой Освальд, но тебя понимаю. Ты права, сестра. Всему свое место. Нам с тобой – здесь, нашим президентам да императорам – там…

– Владыке Лиассу – в Сайбии.

– Может быть. Ты решила, ты сделала. Не думаешь же, что мы дружно кинемся проклинать этот мир, потому что ты привела в него Владыку?

– Думаю, – призналась Лена. – Очень даже думаю.

– Во всяком случае мы подождем, – засмеялась толстушка. – Понаблюдаем. Лет двести. А вдруг это было гениальное решение, которое удержит Равновесие еще тысячи лет? Бывало и такое. Что на первый взгляд казалось просто убийственным, оказывалось верным. Нам свойственно принимать интуитивно верные решения. Ты вроде просто пожалела этих эльфов… Они так хорошо с тобой обошлись?

– Они ужасно со мной обошлись, и ты знаешь как.

– Но ты их все равно пожалела… Эх, бабы мы, бабы, дуры… Я вот своего тоже пожалела, считай, из петли вытащила. Он так на меня смотрел, будто я и в самой деле богиня какая-то. Ну, подошла, забрала… Мне сразу отдали, только попросили увести из этого мира.

– Преступник?

– В том-то и дело, что нет. Я сестер попросила разузнать. Он и правда был невиновен. Вот и ходит со мной… заботится. Так приятно все-таки… Так что пусть даже и пользуется, для хорошего человека не жалко.

– Это еще кто кем и с какой целью пользуется, – проворчала Лена, – я вон полгода эльфом… пользовалась.

– И что, он возражал? – хихикнула Странница. – Или доволен не был? Или он удовольствия не получал?

– Все он получал, и удовольствие, и силу, и магию…

– Ух ты! Ты мага соблазнила? Мага? Настоящего?

– А это странно?

– Да маги от нас шарахаются… Даже обидно, честное слово… Правда, наша сила не делает их более могущественными, а то б они в очередь стояли. Ты, наверное, первая…

– У него не было магии… он себя выжег на войне.

– Тем более молодец. Сделала человека… то есть эльфа счастливым… Я тебе завидую – затащить в постель эльфа… Мечта! Говорят, они классные любовники.

– Жаловаться не на что. Только знаешь, мне мой полукровка нужнее.

– Влюбилась, – снова хихикнула Странница, – прям как я в своего. Ты только ему не говори… то есть моему. Зазнается еще.

– Если вы иногда встречаетесь, предупреди ту, что моего полукровку спугнула: пусть не рискнет попасться мне на глаза. Не пожалею. А заодно ту, что прокляла Трехмирье.

– Ее там один эльф чуть не убил за это, – понизив голос, сообщила Странница. – Но не стал почему-то, то ли испугался, то ли пожалел, то ли еще что.

– А ты его спроси, – ухмыльнулась Лена и попросила черного эльфа найти Гарвина. Эльф кивнул, но сам, конечно, поста не оставил, послал кого-то. Гарвин появился через четверть часа.

– Звала, Аиллена? – спросил он вполне почтительно. – Что-то случилось? Эту выкинуть? Я с удовольствием.

– Какой милый, – несколько напряженно восхитилась «эта». – Я просто хотела задать тебе один вопрос, эльф. Может, два.

Гарвин ее начисто игнорировал, глядя только на Лену. В глазах мелькали серебряные искры. Что это все-таки значит?

– Ответь ей, пожалуйста, Гарвин.

Эльф пожал плечами: мол, слушаю и повинуюсь, повернулся к Страннице.

– Что ты хочешь знать, Ищущая?

– Я понимаю, почему ты хотел убить мою сестру, но не понимаю, почему ты этого не сделал.

– Понимаешь, почему хотел убить? И почему же?

– Она прокляла твой мир, что спровоцировало жестокую войну…

– Аиллена, а ты как думаешь, почему я хотел ее убить?

– Потому что хотел забрать ее силу, – сладко сказала Лена. Странница вздрогнула. – А ты не знала, сестра, что есть способ забрать у нас силу против нашей воли?

– Господи, – пробормотала Странница, перепуганная до полусмерти, – неужели он некромант такого высокого уровня?

Гарвин захохотал.

– А что, страшно стало? Вот и ей стало страшно. А страх – такое же сильнее чувство, как любовь. Она дала мне силу, когда я взял ее за горло. И обмочилась попутно. Я раздумал ее убивать за то, что она прокляла мой мир, потому что война началась до ее проклятия. Успокойся, Ищущая. Мне нет нужды убивать Странниц.

– Я должна предупредить тебя, эльф. Не знаю, почему так происходит, но если кровь Странницы проливается на землю, мир рушится так, что волны расходятся очень далеко… Можно погубить не только этот мир, но и несколько других. Там начнутся катастрофы, или болезни, или войны… Я действительно не знаю, почему.

– Сказать? – улыбнулась Лена. Она, конечно, тоже не знала, но чем ее гипотеза хуже любой другой. – Потому что сила вырывается на свободу.

– Я тоже так думаю, – судорожно вздохнула Странница. – Спасибо за твои ответы, эльф Гарвин. И прости…

– Ее? Не дождешься. Благодари Аиллену, что ты… в сухом белье. Я могу идти, Аиллена?

Лена его, естественно, отпустила. Ишь ты, какой послушный. Любят они туман напускать все-таки. Странница постепенно приходила в себя. Лена налила ей остывшей уже шианы, и та осушила кружку зараз.

– У него глаза совершенно сумасшедшие. Я ужасно испугалась. А как он попал… Господи, ты его привела? ты возвращалась в Трехмирье? Зачем?

– А за ним, – безмятежно ответила Лена. – На всякий случай, вдруг там еще осталась пара живых эльфов. Ты уж извини, но я такая приземленная, глобальными категориями не мыслю, я лучше какую-то конкретную мелочь сделаю, раз могу. Если ты пойдешь на ваш слет с отчетом, предупреди всех, пожалуйста: если кто-то опять будет смущать покой полукровки, у меня есть некромант Гарвин.

– Ты веришь в преданность некроманта?

– Я верю в дружбу эльфа Гарвина, сына Владыки Лиасса. Некромант он или нет – дело десятое.

– Но он ведь вернулся, твой полукровка? Вернулся к тебе? Целый, невредимый и влюбленный еще больше? Кто ж виноват, что его решили убить твои любимые эльфы?

– Знаешь, дорогая, – как можно более задушевно сказала Лена, – этот год состарил полукровку на сто лет. Не тело состарил, а душу. Или ты считаешь, что страдания только облагораживают? Или ты считаешь, что мне без него было хорошо и легко? Или ты считаешь, что я когда-то это кому-то прощу? И не надо мне говорить, что хорошо все, что хорошо кончается. Давай я твоего мужчину отправлю куда подальше на годик, а там поговорим. Хочешь?

Странница поникла.

– Мой ко мне не вернется.

– А мой вернулся. Но больше я не хочу ждать его год. И уж извини, натравлю Гарвина, если что.

– Похоже, ты настолько перевернула мир, сестра, что натравить можешь не только некроманта, – серьезно произнесла Странница. – Не в том смысле, что ты такая плохая, а в том, что тебя послушаются. И эльфы, и люди… Удивительно. Может, ты и правда самая сильная из нас. Это хорошо. Чему ты удивляешься? Мы не злые. И ты не злая. А чем больше у тебя силы, тем больше хорошего ты сможешь сделать. Пусть и мелочей. Ты не совсем такая, как я себе представляла. Во-первых, ты моложе, чем мы обычно бываем. Ты сколько прожила до Шага?

– Примерно полжизни. Тридцать восемь лет.

– А в среднем мы проживаем лет по пятьдесят… Во-вторых, ты… ты посимпатичнее, чем мы обычно бываем. А может, тебя любовь такой сделала. В-третьих, ни одной из нас пока не приходило в голову начать чему-то учиться – ну вот хоть траволечению… Просто мы не проводим в одном месте достаточно много времени. Знаешь, Путь – как наркотик. Тянет. Зовет.

– Меня пока не зовет.

– Позовет еще. А не понравится, так вернешься. Только среди людей долго не живи: вряд ли тебе понравится смотреть, как старятся и умирают твои друзья, а ты даже не меняешься… За полукровку не бойся – твоя сила не даст ему стареть. К тому же эльфийская кровь… А вот Проводнику нужны Пути. Ты его води иногда… Или отпускай, пусть сходит сам пару раз. Дольше проживет.

– Ты не похожа на ту, с которой я разговаривала.

– А мы разные. Ты вот тоже не очень-то на меня или на нее похожа, однако все равно Светлая. Нет, твой эльф меня определенно напугал. Даже не помню, чтобы так боялась когда-то. Я вдруг поняла, что он действительно может меня убить.

– А ты привыкла к собственной неуязвимости.

– Не ехидничай. Я Странствую больше пятисот лет. За такое время легко привыкнешь к тому, что ни один человек, эльф или орк никакого вреда тебе не причинит. Сознательно, во всяком случае.

– Да не тронет он тебя.

– Пока ты ему не прикажешь?

– Считаешь, я могу приказать убить кого-то? – удивилась Лена. – А как там насчет светлости? Или это для доверчивых дурачков, а на самом деле запросто?

– Нет, – подумав, решила Странница. – Не слышала, чтоб кто-то из нас мог такое сделать. Вряд ли ты так уж в этом смысле от нас отличаешься. Нельзя убивать людей.

– А проклинать мир – можно, – свирепея, кивнула Лена. – Правильно. Смерть одного – преступление, смерть миллионов – статистика. Классная жизненная позиция. Интересно, а этой любительнице проклятий хотя бы снятся умирающие от смерчей люди? Или эльфийские младенцы, которых скармливают собакам? Или ей снится только один эльф – Гарвин?

– Как тебе объяснить, если ты всего сорок лет прожила… Сестра, со временем научишься понимать, что мир все равно не выживет, но зараза от него может пойти по другим мирам. Проклятие Странницы вовсе не означает, что мир этот просто исчезнет. Нет. Его ждут потрясения, катастрофы – и шанс начать все сначала. Когда человеку требуется просто выжить, он не станет убивать только за то, что ты эльф…

– А некого будет. Даже если бы Лиасс не увел эльфов сюда, люди успели бы их уничтожить. Ну пусть осталось бы десять или двадцать. Вымерли бы естественным путем. Живут они долго, а детей много не имеют. Ни одной эльфийке не удавалось забеременеть больше пяти раз – и это уникальный случай. У них трое детей – уже много. За триста лет жизни.

– Есть миры и без эльфов. Откуда нам знать, почему они такие. Но у Трехмирья есть шанс возродиться. Может быть, ты это увидишь. А может быть, через двадцать-тридцать лет ты уведешь эльфов обратно, и они уничтожат оставшихся людей.

– Спасибо за доверие, сестра, – еще ласковее сказала Лена, умирая от желания въехать ей по носу кувшином из-под шианы. – Непременно буду соблюдать традицию поддержания Равновесия путем уничтожения кого-нибудь. Начинать с целого мира мне как-то не хочется, так я начну всего лишь с кучки уцелевших людей. Знаешь, если за пятьсот лет можно стать таким моральным уродом, лучше уж я домой уйду и благополучно помру там от старости.

– Не сможешь.

– Запросто. Полукровку с собой возьму – и все.

– Не сможешь. Твой мир тебя вытолкнет еще, и еще, и еще… Сколько ни сопротивляйся. Я думаю, наша сила там противоестественна. И не исключаю, что она может разрушить наши миры. Магии место с магией…

– Если это магия. А если просто какая-то энергия?

– А какая разница? Мне вот кажется, что магия и есть какой-то вид энергии, развитый в определенных мирах. Где-то магия. Где-то наука.

– А мы можем попадать в техногенные миры?

– Запросто. Только они нас тоже выкидывают. Да и жители никакого уважения не испытывают. Там, знаешь, и убить могут просто так. И ничего не случится. Так что мы их избегаем. Ты совсем не знаешь, как мы путешествуем? Сначала случайно, но если ты уже побывала в каком-то мире, то туда можешь легко вернуться: представь его себе – и вперед. Может, даже какой-то новый мир откроешь, новичкам везет.

– А в новом – никто не убьет, да? Раз он новый, то Странниц там не знают. Или считают хорошим дополнением к ужину. В тушеном виде. Говорят, есть мир, населенный только драконами, может, там Странницами обедают.

– Не едят они нас. Но и разговаривать не желают. Поворачиваются задом – и все. Случается, еще и газовую атаку устраивают. Представляешь? – Лена представила. Ар-Мур вполне мог так развлекаться. – Ты же видела дракона, да? Ну и что, он был особенно любезен?

– Издевался почем зря, – призналась Лена. – Газы не пускал, однако хвост задирал повыше, презрение демонстрируя.

– Вот-вот… А, заходи, заходи. Сестра, это мой друг Фар.

Мужчина отвесил Лене низкий поклон. Ну да, объяснимо. Он был просто чудовищно хорош. Аномально эффектен, хотя не так чтоб молод. Лет так под шестьдесят. Милит – обезьяна со своей мультяшной красой. Этот был просто эталон истинного мужества. Пользуйтесь дезодорантами «Олд спайс». «Жиллет – лучше для мужчины нет». И так далее. Роскошный кареглазый брюнет, стройный, широкоплечий и вообще. Девицы стонут от восторга, бабы визжат. В один прекрасный момент кровь Странницы точно прольется… или ее просто отравят ядом для крыс, или удавят подушкой, или столкнут с моста. Ради такого мужика – точно.

– Ага, знаю, о чем ты подумала, – хихикнула Странница. – Бывало, бывало… Но Фар не только красавец-мужчина, он еще и очень хороший боец.

– Я умею быть благодарным, Светлая, – улыбнулся мужчина. Все. Смерть девкам. И бабам. И почему такие Аполлоны на Лену никогда впечатления не производили? Даже в телевизоре. – Скажи, пожалуйста, ты хочешь пожить здесь или пойти дальше завтра утром? Это спрашивали эльфы, чтобы знать, как тебя разместить. У них тут не очень хорошо с жильем.

– Как тебе здешние эльфы, Фар?

– Странные. Я не помню, чтобы видел когда-то эльфов, приветливых с человеком. Никто не смотрел на меня, как на муравья. Они такой чудесный дом строят. Я немножко помогал им, ничего?

– Фар художник, – пояснила Светлая. – В нашем мире его бы назвали дизайнером. Удивительный вкус. Ну и как, Фар, эльфы прислушивались к твоим советам?

– Я не давал им советов, – удивился мужчина, – это как-то странно: явился незнакомец, да еще человек, и ну советы давать… Эльфы отличные строители, а главный там, здоровенный такой молодой парень, вкус имеет ничуть не меньший, чем я. Просто я давно не работал руками.

Что-то в нем Лене не нравилось. Киношность? Ну да, конечно, мультяшные эльфы и мачо Маркус, стало быть, нравились, а этот нет. Скромность, которая никак не может быть свойственна этакому эталонному самцу в более чем зрелом возрасте? Нарочитая покорность? Формулировка «вкус не хуже моего»?

– Скажи эльфам, пусть не беспокоятся, – улыбнулась Странница. – Мы не будем их обременять, переночуем в палатке, если нам выделят место.

– Уж извини, не предлагаю у нас, – сказала Лена, когда Фар удалился, не забыв о поклоне. – Не из вредности даже. Не хочу, чтобы нервничал шут.

– Он впечатлительный?

– И да, и нет. Больше всего он поддается впечатлениям от собственных размышлений. Есть у него такое стремление докопаться до глубинных мотивов. Доходящее до абсурда.

– Тяжело тебе, – покачала головой Странница, – жить с шутом с его постоянной тягой к истине и невозможности соврать даже в мелочи… Мне легче. Фар мне комплименты говорит, а я знаю, что он врет, ну так и пусть врет, комплименту вовсе необязательно быть правдивым, лишь бы вовремя да приятен… А твой как?

– Он хитрый. Никогда ж не скажет, что я красивая, аж солнце затмеваю, – хихикнула Лена. – Говорит, что голос приятный, волосы красивые, ноги стройные и так далее. То есть то, что может сойти за истину. Особенно при сильной степени близорукости. А самые приятные его слова вовсе не относятся к моей внешности. Я ж в зеркало иногда смотрюсь, знаю, что обыкновенная.

– Тоже не любишь зеркало, – понимающе засмеялась толстушка. Нравилась она Лене, почти против желания. После очередного совещания Странницы сменили тактику. Ну и пусть. Если ты догадываешься, что тебя пытаются водить за нос, то не пойдешь в указанном направлении. А говорить с ней было приятно. Симпатия шла изнутри. Тетка казалась своей в доску, понятной и понимающей. Или была такой.

Заглянул Маркус.

– Можно? Светлая, – он низко поклонился Страннице, – мое почтение. Делиена, пригласи гостью переночевать у нас. Шут поспит у эльфов, а Милит обещал за ним присмотреть. Вы хоть наболтаетесь вдоволь, знаю я вас, женщин: хоть Светлые, хоть не Светлые, а все равно до утра прочирикаете. Нехорошо, если Странница в палатке будет спать, холодно там для женщины. Карис готов уступить ей свою комнату, а сам у нас переночевать.

– Я не стану смущать покой твоего шута, – пообещала Странница. – Но честно говоря, охотно поспала бы в тепле и на мягкой постели.

Лена пожала плечами: да ради бога, шута из поля зрения не выпущу, ни тетка, ни ее герой-любовник с ним наедине не останутся, а попробуют чего не то сказать, у Лены почтения нету – пусть хоть в будке Гару ночуют, хоть прямо в сугробе. Вот с мягкостью постелей было сложнее. Лена давно приноровилась спать на жестком, ведь на ее деревянной кровати под простыней имелась только толстенная попона, да и на раскладных кроватях мужчин ткань была натянута так туго, что мало отличалась от досок. Вот в Сайбе кровать была восхитительно мягкой… Весной, в самую распутицу, надо будет снова на пару недель отправиться в столицу – дикую грязь и слякоть пересидеть во дворце.

Шут героически ждал их дома. На Странницу он смотрел без особой приязни, но был безукоризненно вежлив – дворцовая жизнь приучила его вести себя хорошо, даже если никакого желания не имелось. Карис сразу же предложил Светлой и ее спутнику свою комнату – там просторно, тепло и хорошая кровать, Странница с благодарностью согласилась, а Фара никто и не спрашивал: он был нагрузкой. Бесплатным приложением. Был уже готов ужин – картофельные шарики, разнообразные молочные продукты (сортов восемь), тушеная зайчатина или еще какая-то зверятина, роскошный пирог, три сорта варенья, мед, булочки, пряники, яблоки… Великий праздник! И, конечно, вино. К столу они позвали еще и посла и Лиасса, а Лиасс, умница, принес любимый Ленин рулетик. Ужин прошел замечательно. Непринужденно. Расслабившийся (или прикидывавшийся расслабленным) шут веселил всю компанию, паясничал и усердно дразнил Маркуса и Кариса, изящно изображал почтение к Лиассу и послу и абсолютное повиновение Лене. У Фара это получалось существенно хуже. Может быть потому, что шут на самом деле не изображал, а просто подчеркивал то, что было на самом деле.

Светлая пришла в полный восторг от шариков, пирога и пряников, вино ей тоже понравилось, и она не особенно возражала, когда ей подливали, зато Фар был либо больным, либо завязавшим и почти не пил. А Лене не нравились мужчины, которые не пьют. Здесь не нравились, потому что с полного стакана местного вина не пьянела даже она, к ее столу подавались исключительно легкие вина – посол быстро понял ее вкус и снабжал ее самими приятными и не пьянящими напитками. Мужчины, конечно, добывали себе и чего покрепче, в основном медовуху, но уж никак не злоупотребляли, надо отдать им должное. Пили для настроения, а не для опьянения. Фар же нравился Лене все меньше и меньше. Почему? Лена и исподтишка за ним наблюдала, и в разговор вовлекала, и реакцию его на разные фразы примечала, вот подумать об этом было некогда. Ничего. Ночь впереди – и шут с его наблюдательностью и умением разбираться в людях. Да и Маркус не последний лох, и Карис тоже только кажется простачком, а что говорить о Лиассе! Собственно, посол тоже отнюдь не дурак, только вот не настолько они дружны, чтоб Лена приставала к нему с расспросами.

Потом она еще долго шепталась со Странницей под мирное похрапывание Фара на полу, и только глубокой ночью на цыпочках, чтоб не разбудить мужчин, прокралась к себе в комнату.

Понурый и сосредоточенный одновременно шут делал вид, что читает. Точнее, старался читать, только у него явно не получалось. Лене он обрадовался, как голодный младенец материнской груди. Сравнение, наверное, банальное, но Лена никогда не видела большего ликования, чем то, что появилось на мордочке трехмесячного Юрика, когда Люська, его мама и давняя Ленина подруга, вытащила свою распухшую от молока грудь из спецбюстгальтера, привезенного мужем из редкой тогда заграничной командировки.

Шут вскочил и молча обнял ее, жестом не собственника, но защитника. Господи, хорошо-то как… Минут десять или гораздо больше они так простояли молча и не шевелясь, и Лениной голове было чрезвычайно удобно на его плече.

– Она обещала не смущать твой покой, – в конце концом пробормотала Лена. Шут отстранил ее и заглянул в глаза.

– Пусть смущает. Я больше не поддамся. Я же обещал, Лена.

– А я не хочу, чтоб и смущала. Хотя она… или она классно прикидывается, или правда так думает, или просто решила поверить в то, что говорит…

– Да вроде неплохая тетка, – вдруг засмеялся шут. – Может, они ее и подослали. Может, подослали потому, что она давненько с этим своим путешествует. Вроде как вы должны друг друга понять. Она в него, как мне показалось, влюблена.

– А он?

– Лена, – укоризненно протянул шут, снова ее обнимая. – Нельзя ж так не разбираться в людях… А он ей пользуется. Так что та Странница была не так уж и неправа. Впрочем, если…

– Она это понимает.

– Ну, значит, устраивает. Понравился красавец?

– Ничуть.

Шут поцеловал ее в макушку.

– Все-таки ты людей чувствуешь, даже если не разбираешься. В основном.

– Что в нем не понравилось тебе?

– Неискренность. Гладкость. Забыл, как ты называешь нелюбовь к тем, кто от тебя отличается. Ксеро…

– Ксенофобия. Правильно. Он не любит эльфов.

– Нет, – тихонько засмеялся шут, – он ненавидит эльфов. Так же страстно, как ненавидел людей Гарвин, пока с тобой не познакомился. Я, Лена, очень остро чувствую, когда меня ненавидят. С раннего детства. Опыт большой…

– Ты же…

– Полукровка. Не то чтоб он это понял, он просто это знал. Думаю, она с ним всем делится. Ну, вряд ли всем, она не слепая, но многим. И меня наверняка называла полукровкой. Такие типы как раз полукровок больше всего и ненавидят. Считают ошибкой природы. Все равно, от любви полукровка родился на свет или от насилия. У Маркуса руки чесались его заколоть. Заранее. Как ты говоришь – пре…? никак не могу запомнить твои словечки.

– Все ты можешь запомнить, если считаешь нужным. Превентивно. А я не заметила.

– Считаешь, Маркус умеет прикидываться хуже, чем какой-то проходимец? Он и Карису не глянулся. Аура, говорит, совсем плохая. Вообще, дурак он, этот Фар. Среди магов стоит вести себя естественно. Можно лицо сделать, но нельзя сделать ауру. Насколько я знаю…

– Всякий маг ее видит?

– Не всякий, конечно. Но уж Владыка – точно. Карис тоже нередко видит… собственно, сейчас редко не видит, – улыбнулся он. – И счастлив от своих возможностей. Карису всегда было ужасно обидно, что он может сделать так мало полезного.

– Карис хороший.

– Нет. Карис очень хороший, – поправил шут. – Может, лучший из тех, кого я знал раньше.

– А почему же ты тогда говорил, что до Маркуса у тебя не было друзей?

Шут вдруг отпустил ее, сел на кровать и посмотрел снизу несчастными глазами.

– Наверное, я слишком требовательный, – грустно сказал он. – То Родагом недоволен, то Карисом…

– Есть чем?

– Не знаю. Мелочь. Пустяк. Наверное, нечем. Только понимаешь, чтобы быть очень-очень-очень хорошим, вовсе необязательно быть моим другом, правда?

– Рассказывай, – потребовала Лена, – а заодно расстегни мне платье.

– Как я могу что-то рассказывать за таким ответственным занятием? – проворчал шут. – И вообще думать о чем-то другом?

– А рассказывать, когда я буду корячиться, расстегивая сто пуговиц на спине, тебе будет легко и приятно, – согласилась Лена, – глядя на мои мучения-то. Ладно, быстренько расстегни, потом рассказывай.

Вместо того чтоб заняться подставленными пуговицами, шут снова обнял ее и ткнулся носом в волосы.

– Я придира. Наверное, ищу совершенства. Знаю, что глупо, но мне и правда мешают всякие мелочи. Совершенно несущественные. Когда меня приговорили, то казнь назначили через сутки. Чтоб проникся и осознал. Время на размышления и все такое. Сутки эти, как и предыдущие, я, естественно, провел в крепости. И естественно, не кормили. А я, ты замечала, поесть люблю… ну, как всякий нестарый и здоровый мужчина.

– А почему не кормили? Из принципа?

– А кормят только заключенных. Арестантов. Я ж там временно был. Так что никаких принципов, просто никому в голову не пришло. Ну и Карис меня навестил, ворчал, высказал все, что он обо мне думает, переживал за меня и так далее… Только вот кусок хлеба принести не подумал. Знаешь, я не то чтоб обиделся, не мальчик, чтобы обижаться… Просто… Вот Маркус бы мне, может, просто по шее надавал как следует, но еды бы принес. Это не запрещено – кормить арестантов. Карис просто не подумал. А друг бы подумал. Мне кажется. Глупо, да?

– Глуповато, – согласилась Лена. – Все или ничего?

– Почему – ничего? Я Кариса люблю. Он и правда очень хороший. Ну как тебе объяснить? Вот есть у тебя два друга – Маркус и Гарвин… Или Маркус и Карис… По-разному ведь?

– У меня проблем с друзьями никогда не было.

– А потому что у тебя не было к ним таких требований, – уныло пробормотал шут. – Пустяк ведь, а мне помешал…

– А то, что он там хорошую видимость и слышимость обеспечивал, тебе не мешало?

– Нет, а должно было? Ой, Лена, это ж его работа, он не мог этого не делать. Он ведь тоже присягал на верность королю. К тому же… Это не было никакой несправедливостью. Ну, казнь-то. К тому же она ненастоящая. Меня ж не вешали. По-хорошему, Родаг должен был это сделать на полгода раньше, а он терпел да еще и меня выгораживал. Я ведь так и не понимаю, что такое со мной было. Конечно, можно сказать, что я тебя ждал, только ведь чепуха. Не ждал. Даже в голову не приходило. Что-то меня переполняло. Недовольство. Собой, своим делом. Не понимал, зачем я живу вообще.

– А теперь тебе ясно, зачем ты живешь, – съехидничала Лена, – пуговки мне расстегивать и пряники добывать.

– Уж и не знаю. Только теперь у меня нет ощущения, что я себя потерял. Смысл моей жизни – ты. Может, у тебя великое будущее и я тебе на что-то дельное сгожусь, кроме как пуговки расстегивать, только мне все равно. Великое или невеликое. Свершения какие-то или обыденная жизнь здесь или где-то в другом месте.

– Врешь, – с удовольствием сказала Лена, – но даже не осознаешь, что врешь. Просидим еще пять лет здесь, и ты с тоски на стены полезешь. Следом за Маркусом. Так что, я думаю, нам придется попутешествовать. По Сайбии или по каким другим местам, но обязательно придется. Тогда у вас будет хотя бы иллюзия дела.

– Что такое иллюзия?

– А вот как раз то, что будет. Кажущаяся полезность.

– Кажущаяся? – удивился шут. – Почему кажущаяся? Уж тебе-то мы всяко будем полезны. Лена, я не знаю… Сам понимаю, со стороны выглядит даже смешно. Но я не только хочу быть с тобой, я должен быть с тобой. Уверен в этом. Не знаю, откуда у меня эта уверенность… и знать не хочу.

– Я ж тебя и не гоню. Наоборот. Попробуй только уйти.

– Я уже попробовал, – горько сказал шут, – и вычеркнул целый год из жизни. И… наверное, что-то у тебя есть впереди очень важное. Иначе не было бы вокруг тебя таких… Ладно, мы с Маркусом обычные люди, но ты посмотри – Милит, Гарвин, Ариана… Да и Владыка… Вон даже дракон.

– Ты мне платье расстегнешь или нет? – спросила Лена, очень не любившая намеки на свое великое будущее, в которое она не верила ни на грош. – Я устала, хочу лечь, и если не поможешь, так в платье и лягу. И помну его. А тебя утром заставлю гладить.

Шут засмеялся и начал расстегивать мелкие пуговки, попутно целуя освобождающиеся от платья места. Было щекотно. Что интересно, никаких активных действий он не предпринимал, чувствуя, что Лена действительно очень устала и хочет спать, и за это она была ему благодарна. Милита ведь ничего не останавливало, а шут был трогательно деликатен и не так чтоб очень учитывал собственные желания. Он лег рядом, обнял – у них просто выработалась привычка спать обнявшись, погладил волосы и начал мурлыкать в ухо самую настоящую колыбельную…

 

* * *

Странница прожила в лагере почти неделю, расспрашивала эльфов и немногочисленных людей – Кариса, посла да гвардейцев, с интересом наблюдала, как Лена составляет сложное лекарство для немолодого эльфа, страдавшего от жестоких желудочных колик – результата незалеченного ранения, а потом перевязывает мальчишку, случайно задевшего кусок раскаленного металла в отцовской кузнице. Она никому не надоедала, зато доварила суп для холостяков, потому что у эльфийки, которая этим занималась, начались схватки и ее принесли в больничную палатку, где торчала одна Лена, в жизни не видевшая родов даже по телевизору. Слава богу, прибежал лекарь, и Лена ему только помогала, умирая от ужаса и втайне радуясь, что ей через такое пройти не довелось. Роды вроде были нормальными, в перерывах между схватками роженица еще и поддразнивала бледную от ужаса Лену (у нее это был уже третий ребенок), а лекарь, гад такой, умышленно отошел, когда малыш решил, что ему пора на воздух, и приняла его именно Лена. Как вообще можно рожать в таком холодном месте – ладно, мамаша, но ребенка-то стоило бы и пожалеть…

Она обтерла маленькое тельце полотенцем, смоченным специальным отваром, неумело завернула его в толстую пеленку, всерьез опасаясь оторвать ему ручку или ножку, а он вдруг открыл глаза и уставился на нее, словно чего-то уже понимал. Странно, что не заорал от ужаса. Глаза у него были зеленые. В крапинку. А так – обезьянка и обезьянка, как и всякий новорожденный. Лена положила его рядом с матерью и без сил опустилась на стульчик. Мать и лекарь начали хохотать. «Она устала больше, чем я». – «Можно решить, что она рожала». Смешно им… А Лене стало грустно. Ей ведь никогда не взять на руки своего ребенка. И Странницы не имеют детей (без месячных это и впрямь трудновато), и шуты стерильны.

– Дай ему имя, Аиллена, – вдруг попросила мать, беря Лену за руку. Лена удивилась. Эльфы очень ответственно подходили к выбору имени для ребенка, долго советовались, учитывали мнение ближайших родственников, а тут вдруг так легко и просто: дай ему имя… – Я хочу, чтобы мой сын получил благословение Светлой. Можно? Пожалуйста, дай ему имя, прошу тебя. Как бы ты назвала своего сына?

– В моем мире совсем другие имена.

– Ну и что? Как бы ты назвала своего?

– Александр. Или Павел. Не знаю.

Эльфийка протянула ей малыша. Тот пискнул.

– Дай ему имя, Аиллена. Прошу тебя.

Лена взяла младенца и посмотрела в зеленые глаза. Уже мутные, как и положено младенцу.

– Ну что, друг? Будешь Александром?

Ребенок подумал и наконец заорал. Лекарь засмеялся:

– Будет! Он согласен, Аиллена.

Так Лена стала почти крестной матерью эльфа. Имя Александр было непривычным – сложным, что ли, потому ребенок был легко переделан в Алекса – Леной же. Саша – это был бы уже сюрреализм. Эльф по имели Шурик. Или Санек.

Вечером Лена выпила существенно больше вина, чем обычно, и все равно руки дрожали. Шут и Маркус так и прыгали вокруг нее, не забывая при этом дразниться, но они умели это делать так необидно… впрочем, обидно тоже умели, но Лены это никогда не касалось. Шут уложил ее спать и собрался было уйти – допивать, наверное, но Лена не отпустила, и он ничуть не расстроился. Даже наоборот. Правда, океан был необычным, и она подумала потом, что не стоит больше делать это спьяну, неровен час, утонешь. Правда, вполне трезвый шут тоже говорил, что голова кружится сильнее обычного, ну так, может, просто от того, что Лену ничего не сковывало. Ага. А раньше сковывало. С учетом того, что она ничегошеньки не помнила. Это с Милитом – сковывало… А Милита – ничего не сковывало. Вообще. Будь Лена трезвой, ни за что не рассказала бы шуту ничего из своих развлечений с эльфом, но тот слушал очень внимательно и на следующую же ночь применил на практике, хотя Лена вовсе на это не намекала. Ей и так было с ним хорошо до неприличия. Даже без всякого океана.

 

* * *

Странница уходила с утра – хотела по снегу, уже подтаивавшему, успеть добраться до ближайшей деревни. Нортон коммандер, то есть Фар, нагруженный приличных размеров рюкзаком, смирно стоял в сторонке, изображая приветливую кротость. Лиасс прощался со Странницей, тоже изображая много чего, однако существенно убедительнее. Гарвин кривил губы в весьма гадостной улыбке, способной изуродовать даже сказочную красоту эльфов.

– Ты чем-то недоволен, Гарвин? – не выдержал наконец Лиасс. – Изволь быть почтительным с нашей гостьей.

Гарвин отвесил подобающий поклон.

– Прости, Светлая, у меня и в мыслях не было выказывать тебе непочтительность. Ты очень славная женщина. Просто я не понимаю, зачем твой спутник засоряет наши колодцы.

– Колодцы? Засоряет? – удивилась Странница. – Фар? Чем?

– Да вот, – Гарвин подал ей небольшой то ли сверточек, то ли мешочек. – Мне ты, возможно, и не поверишь, только видели это охранники Владыки. Они готовы даже к допросу мага, если тебе будет угодно.

Странница помолчала, раздумывая.

– Вы следили за нами, Владыка?

– Не за тобой, Светлая, – поклонился Лиасс, – но за твоим спутником. На всякий случай. Очень уж он эльфов не любит. Руки моет, случайно прикоснувшись к кому-то, например… Даже, прости, от бани отказался, лишь бы не рядом с нами. Вот я и приказал своей охране за ним присмотреть. Гил, доложи.

– Вчера ночью, через два часа после полуночи, он украдкой пробрался к колодцу рядом со стройкой и что-то в него бросил, – бесстрастно доложил главный Ленин телохранитель. – После этого вернулся в дом. Гвардейцу сказал, что выходил по нужде, живот прихватило после обильного ужина, а потом прогулялся, чтобы освежиться. Диран спустился в колодец, достал это и отнес Милиту. Кроме нас двоих это видел Далин.

– И ты готов даже к допросу мага? – склонила голову набок Странница. – Мага-человека?

– Готов, – не дрогнул эльф. – Мне нет нужды лгать, Светлая. Для нас он не опасен. Но он опасен для тебя.

– Фар, а ты готов к допросу мага? – спросила Странница, слегка подрастеряв свою приветливость. Даже, пожалуй, с угрозой спросила. Тот отчаянно затряс головой. – Что это за сверток?

– Интересный материал, – сказал Милит. – Через несколько дней он растворился бы в воде и вот… – Он вспорол ткань. Завоняло так, что Лена даже шарахнулась. – Полуразложившийся труп животного.

– Здорово, – присвистнул Маркус. – Странница уходит, а через несколько дней эльфы вдруг начинают болеть… или умирать. Что все подумают, Светлая? Где ты только такого прохиндея нашла?

– Допросите его, – вдруг приказала Странница. – Кто тут наиболее сильный маг, ты, Владыка?

– Наиболее сильный – я, наиболее умелый в допросах – Кавен.

– Допросите его.

– Светлая, – слегка озадачился Гарвин, – это имеет слишком уж тяжелые для человека последствия.

– Это уже моя забота, эльф, – отрезала Странница. Ага. Значит, избавление от последствий допроса мага – вовсе не Ленино изобретение. А поделиться не могла, стерва такая…

Фар пятился. В ужасе. Знал он, что такое допрос мага и что не станет Светлая его исцелять, ежели он вдруг действительно виновен. Далеко упятиться ему не дали лучезарно улыбавшиеся эльфы. Так, наверное, людоед сияет перед потенциальным ужином. Уперевшись рюкзаком в эти улыбки, Фар рухнул на колени и взмолился:

– Будь милостива, Светлая! Я все скажу и так, не надо магов!

– Что это за тварь?

– Крыса… Чумная крыса, Светлая.

– Зачем? Зачем, Фар?

– Эльфы! Они мерзки! Они… они убийцы, Светлая. Они убили мою жену, и пусть я ее не любил, но жизни-то она была достойна… Пусть они все умрут, все равно никто никогда на тебя не подумает! Этот материал растворится не через несколько дней, а через несколько недель, и тогда…

– Вот дурак, – прокомментировал Милит, – даже не соизволил поинтересоваться, болеют ли эльфы чумой.

– Люди болеют, – добавил Гарвин. – И умирают. Вымирают даже. Вот, например, посол. Или Карис. Или Аиллена.

Стена эльфов стала гранитной. Лучезарные улыбки растаяли, как не было. У всех моментально появилось выражение лица черных – непроницаемая готовность ко всему. И не посла ведь им жалко, и даже не Кариса. Странница покачала головой.

– Догадывалась я, что ты в некотором роде мерзавец, да думала, что мерзавец ручной, а оказалось такой, что дальше некуда… Ты сестру мою решил убить? Светлую? Отравить воду…

– Не отравил бы, – хмыкнул Гарвин. – Мы предусмотрительные. Не он первый готов бросить дохлую крысу в колодец эльфов. Там, Светлая, частая решетка, которую регулярно проверяют. Особенно если в Тауларме посторонние.

– Жаль, – искренне сказала Странница, – а то я б его в этом колодце утопила. Что вы будете с ним делать, эльфы?

– Это твой спутник, Светлая, – поклонился Лиасс. – Тебе и решать.

– Мне? Ну спасибо, Владыка. Снимай мешок, Фар. И не бойся. Я просто отведу тебя в мир, где нет эльфов. А люди есть, ты не бойся. – Она схватила мужчину за руку и пропала. Наверное, Лена исчезала так же.

– В Трехмирье? – спросил в пространство Гарвин и за пространство ответил: – Скорее всего. Там и правда нет эльфов.

Странница возникла ровно на том же месте, Мне б так научиться, а то вечно в паре миль выносит.

– Я прошу у вас прощения, эльфы, – поклонилась она. – Спасибо, что присмотрели за ним и не дали свершиться такой гнусности. Вы вправе меня подозревать…

– Не говори глупостей, – перебил ее Гарвин. – Вы можете проклясть целый мир, но не можете убить одного эльфа. Ты тут уж точно ни при чем, Светлая.

– Никто тебя не подозревает, – мягко сказал Лиасс. – Ты неспособна на зло. Я вижу твою ауру, Странница. Она светлая. Ты не знала о его планах.

– Зато знала, что он не любит эльфов, – проворчала она. – Ну что ж… Я все равно виновата, потому что именно я привела его сюда. Простите меня, эльфы. И позвольте благословить ваш славный город Тауларм и вашу землю. Пусть рожденные здесь дети никогда не узнают, что такое война.

– Так не бывает, – буркнул упрямый Гарвин.

– Пусть они никогда не узнают, что такое война людей и эльфов. Я желаю вам мира. Искренние желания двух Светлых непременно сбудутся. Спасибо и тебе, сестра. Еще увидимся.

Она легко подхватила обширный мешок и снова исчезла. Но как-то иначе. В другой мир, наверное.

– Хорошая женщина, – одобрительно сказал Милит. – Светлая.

– Ну да, – без восторга согласился Гарвин. – Это верно. Зря я ее пугал.

Лиасс покачал головой и пообещал:

– И за это ты у меня еще получишь. Аиллена, ты расстроена?

– А что, эльфы не болеют чумой?

Эльфы деликатно захихикали.

– Болеют, – сказал Лиасс. – Случается, даже умирают. Но редко. Мы вовремя прекращаем мор.

– И позволяете уйти заболевшим?

– Иногда, – согласился он. – Когда не можем вылечить. Аиллена, мы всегда присматриваем за чужаками. Присматривали поначалу и за Проводником и даже за полукровкой. И за Карисом и послом. И за всеми торговцами, которые к нам приезжают. У нас большой и горький опыт знакомства с людьми. Но за Странницами – нет, потому что они действительно неспособны на зло.

Гарвин что-то пробормотал. Лена догадалась: ага, только по мелочи – мир проклясть… Шут обнял ее за талию, причем довольно крепко, чтоб Лена не высвободилась. Ну и зачем демонстрировать… а впрочем, какая разница, Ариана вон тоже со своим орлом в обнимку стоит. Орел-то орел, а с Маркусом она охотно флиртует.

 

* * *

Снег начал таять так же стремительно, как падал в начале зимы, и Лена напросилась с послом в Сайбу. Конечно, шут и Маркус не остались в лагере. Им были рады, уж во всяком случае показывали свою радость. Родаг первым делом продемонстрировал ей шедевр картографического искусства: огромную карту Сайбии, на которой официально была выделена территория эльфов со столицей Таулармом. Карту он хотел подарить Лиассу, и Лене показалось, что даже циничному Владыке это будет довольно приятно – снова увидеть слово «Ларм» на карте государства.

На этот раз они пробыли в столице еще дольше – целый месяц, и виновата в этом была Лена. Ее угораздило в процессе болтовни с Риной попросить королеву допустить шута до тайной библиотеки: как бы там ни было, шут был абсолютно лоялен Родагу и умел хранить секреты. Рина неожиданно легко согласилась, и теперь шут проводил почти все время за чтением. Подразумевалось, что Лена тоже допущена к тайной библиотеке, и порой она сидела рядом с ним или за другим столом, перелистывая старые страницы больше из праздного любопытства. Она мало что понимала в половине текстов: это могли быть книги пророчеств с десятками вариантов толкований, или бестолковые и хаотичные, но крайне вдохновенные труды еретиков тех давних времен, когда в Сайбе еще почитались какие-то боги, или философские построения, написанные без единого абзаца и предложениями, занимающими две-три страницы и не только непонятные, но и совершенно скучные. Правда, знаменитые Хроники былого она прочитала с интересом. Писал их один из первых королевских шутов, и было это так давно, что все уже начисто забыли, откуда взялась эта традиция – держать с собой рядом человека, неспособного лгать. А все было довольно просто. Короли, как им и положено, отрывались от народа, народ, как ему и положено, вследствие этого роптал, и в целях безопасности короля от народа изолировали все больше и больше, и в конце концов он вообще переставал реально представлять положение дел в государстве, чиновники были бедой никак не только в России, врали, преданно глядя в королевские очи, ситуация усложнялась, запутывалась, все это копилось годами и прорывалось либо бунтом, либо полномасштабной войной, то гражданской, то с соседями, то с эльфами… И однажды шут, самый обыкновенный бродячий скоморох, решил своему молодому господину говорить только правду. А для того чтобы правду сказать, ее надо знать. Вот с тех пор и повелось, что шуты были едва ли не самыми информированными людьми в королевстве, исключая разве что Верховного Охранителя, но Охранитель королю врать мог, а шут не мог… Молодой господин оказался, слава богу, умным, дело это одобрил и без особенных проблем проправил до глубокой старости, основав за время своего правления институт королевских шутов.

Конечно, постепенно идея стерлась, но не до конца, и в неизменно виде сохранилась только полная неспособность шута к лжи и абсолютная его преданность к короне. Сначала все это было основано только на личных качествах, потом подключились маги, и в итоге мы имеем то, что имеем: человека, готового говорить королю правду. А короли попадались разные, потому маги с целью избежать сокращения поголовья шутов – кандидаты на эту должность в приемных не толпились – потребовали от короны полной их неприкосновенности и практической условности их казни, буде короля правда все же достанет и он вознамерится шута казнить. А и то: за что королю казнить человека, на магическом уровне не способного предать? Мало ведь кто соглашался на такое. Конечно, особ, приближенных к императору, заговаривали и периодически силу заговора проверяли. Заговор во избежание заговора. Но таких особ теоретически можно было перепрограммировать, а шутов – нет.

Это Лена просто выловила из огромного количества всяких исторических фактов. Писавший книгу шут был шутником, потому написана она была живо и образно, имелись даже этакие дружеские и не очень дружеские шаржи на разных давно умерших исторических деятелей и обилие исторических фактов. Книгу изъяли из общей библиотеки довольно давно: тогда как раз было велено считать некое историческое событие не имевшим места. Под это знакомое дело были переписаны и подредактированы иные манускрипты, но не все, а неподредактированные было велено считать исторической ложью, и множество ученых искало разные объяснения, почему ж эта ложь имеет место быть. А шуты к лжи неспособны. Свидетельство шута перевешивает свидетельство короля и Верховного мага. Переписывать грешно, а вот сложить там, где ее далеко не каждый начинающий ученый прочитать сможет, – легко. И создали тайную королевскую библиотеку, отданную во владение королеве.

Маркусу было скучно, он читать не любил, предпочитая пение менестрелей чтению философских трактатов, потому шлялся где-то целыми днями на пару с Гару, учил королевских гвардейцев хитрым приемам фехтования и учился от них сам, собирал сплетни и приносил Лене разные простецкие вкусности, которые нравились ей больше, чем изысканные и навороченные сласти с королевского стола.

Король пару раз пытался говорить с шутом по душам, и ничего хорошего из этого не получалось. Шут замыкался и делал вид, что не понимает намеков, а прямо признавать свои ошибки не хотел Родаг, и расставались они раздосадованные и расстроенные. Лена не просила шута простить короля. Большие мальчики, разберутся. К тому же она была уверена: простит, только все равно не забудет, друзьям пощечин не раздают. В ухо – можно, а по щеке – нельзя. И на колени ставить нельзя, даже если ты король.

А еще в Сайбе было сравнительно много эльфов, чего не наблюдалось уже лет пятьдесят. Лена и с ними общалась, и с магами, включая Верховных, была допущена в святая святых – башню магов, где ей показали пресловутое зеркало, в котором упорно отражалась группа из трех человек. В женщине Лена без удовольствия признала себя – по всему Ленка Карелина, сложение, манера голову держать, руки складывать, и хоть лица не видно – все равно она. Так же как один из мужчин – шут. Явно и бесповоротно. Третий мог быть Маркусом, а мог и не быть, его отражение было не то чтоб размытое, но меняющееся. Лена бы сказала, от Маркуса к Гарвину или к какому-то другому эльфу, отличающемуся ростом и атлетическим сложением. Милиту?

Отражение было отражением теней. Почему тот маг спрашивал ее о красно-сером камне, Лена так и не поняла. Никаких деталей простым зрением она не видела, а магическим не обладала. Фигуры в тусклом зеркале, больше похожем на нечищеное серебряное блюдо, вроде бы и не шевелились… и в то же время были живыми. Лена довольно долго всматривалась в Отражение, а маги всматривались в Лену. У нее были странные ощущения, о которых она магам не сказала. Но спросила, могут ли они показать Зеркало одному эльфу – под любым присмотром, какой они сочтут нужным. Маги поколебались – неохота было признавать, что эльфы в магии преуспели куда больше, но согласились, и Лена «сбегала» за Гарвином, сайбинские маги научились открывать проход в Тауларм. Отыскав эльфа, Лена быстро потащила его к проходу, по дороге втолковывая, что вести себя надо аккуратно, вежливо и своих выдающихся талантов особо не демонстрировать. Гарвин неохотно пообещал и даже сдержал обещание.

Зеркало он рассматривал в несколько этапов и с разного расстояния. Потрогал кончиком пальца (маги чуть в обморок не попадали). Нюхать и пробовать на зуб не стал. Хмурился, что-то невнятно бормотал по-своему, но вроде не заклинания. Наверное, просто ругался.

– Это действительно Зеркало перемен, – начал он свое экспертное заключение, – я в этом сомневался, потому что есть предметы, очень на него похожие, однако совсем другого назначения. Это действительно Светлая. Это действительно Аиллена. Это действительно полукровка. Но третий – не Проводник. Точнее, не только Проводник. Фигура меняется, это очевидно.

– Так кто же это?

– В том числе Проводник. В том числе я. В том числе Милит. И кто-то еще, кого я не узнаю. Раз Отражение не изменилось, перемены еще впереди. Похоже, что наше появление в Сайбии – это вовсе не те перемены, о которых вы думали. Иначе бы Отражение погасло или хотя бы стало менее четким.

– Оно стало более четким, – признал маг, который дурно влиял на всех окружающих. Кроме Лены.

– Значит, перемены впереди.

– Что ты думаешь насчет…

– Перемены, которые приносит Светлая, не бывают плохими, – удивился догадливый Гарвин. – А уж эта Светлая… Она отдельного мерзавца проклясть неспособна, не то что мир. Да, перемены будут. Да, они бесспорно связаны с ней и полукровкой. А вот остальные – Проводник, я, еще кто-то – уже как дополнение. Можете успокоиться: третий стоит рядом с ними, значит, на их стороне. Проводник, сами понимаете, предан ей больше, чем себе.

– А ты? – поднял тяжелый взгляд «невыносимый» маг и вперил его в холодные глаза Гарвина. Голубизна вдруг заискрилась серебром. Эльф усмехнулся.

– У тебя большие возможности, человек, и очень маленькие умения. Кто учил тебя пользоваться этим Даром? Как вообще рядом с тобой себя чувствуют люди – болеют? теряют сознание? и уж точно не могут тебе сопротивляться?

Маг аж подскочил:

– Ты знаешь, как пользоваться этим? Ты можешь меня научить?

– Ты учился сам, – после паузы констатировал Гарвин. – Прими мои поздравления, человек. Возможно, ты самый сильный маг… среди людей. Я научу тебя. Если ты согласишься в это время быть в Тауларме.

– Тебе не нравится Сайба? – вкрадчиво поинтересовался Верховный маг тоном Охранителя, и Гарвин ответил с маслянистой любезностью:

– Мне не нравятся люди.

– Гарвин, – прикрикнула Лена с притворной строгостью, и эльф тут же изобразил раскаяние и послушание и абсолютно светски принес извинения. Да, на его примере вполне можно было понять нелюбовь людей к эльфам.

– Но как отнесутся к моему присутствию эльфы? – возопил рвущийся в ученики маг, Лена никак не могла запомнить его имени. Гарвин пожал плечами:

– Никак не отнесутся. Здороваться будут. Вином угощать, если не побрезгуешь. Поставим тебе отдельную палатку, потому что неподготовленному рядом с тобой действительно трудновато. Даже эльфу. Ничего. Ты научишься быстро, если будешь точно следовать указаниям. Думаю, к осени ты овладеешь своим Даром целиком.

– К осени? – возликовал он. Магии учились годами. Не было среди людей хоть сколько-нибудь значимого мага моложе шестидесяти лет, и не было великого моложе двухсот. Этот, кстати, был почти щенком – ровесником Кариса.

 

* * *

Лена уговорила Гарвина немножко задержаться в Сайбе, но глаз с него не спускала, тем же занимались шут и Маркус: следили, даже не скрывая этого. Гарвин посмеивался, но изо всех сил старался быть благонравным и если на мужчин огрызался, то Лене подчинялся, будто она была полномочным представителем Владыки. Людей он все-таки не любил, но сущность свою некромантскую не показывал. Похоже, местные маги не знали об этом его свойстве. В Сайбии некромантия была под официальным запретом, попытки ею заниматься карались беспощадно, отловленных некромантов запирали в глубины башни магов под сто запоров. Лена подозревала, что их там не жалеют. Экспериментируют. Но не казнят, разве что по просьбе Светлых. Интересно, а если Крон сбежит? Ну мало ли какие там у них способности.

Она приставала с расспросами к Гарвину, а он все отнекивался: не надо тебе знать, а потом твердо заявил, что всякого Крона и ему подобных он махом в пыль развеет, если только увидит, так как способен с одного взгляда отличить некроманта – сам такой. Лене было его жалко. Гарвин не хотел быть некромантом и стал им только потому, что считал себя уже мертвым, разве что с отсроченной датой кончины. Если бы он не остался один, он бы этого не сделал. Гарвин, правда, уверял, что все равно сделал бы, потому как для войны все средства хороши, но Лена пропускала это мимо ушей. Не было бы у него внутреннего раздрая, кабы так.

Оторвать шута от чтения удалось только одним способом: Лена просто сказала, что они с Маркусом уходят, и только тогда шут мигом собрал вещички. Лена ничуть не жалела об этом месяце. Во-первых, грязь просохла, во-вторых, шут отъелся, окреп и перестал при ходьбе греметь костями, из его глаз пропала горечь пополам с озлобленностью, в-третьих, удобства в виде ватерклозета, ванны и мягкой постели тоже со счетов сбрасывать не стоит…

В Тауларм они вернулись вместе, прихватив с собой и мага. Имя бы запомнить. Билант. Билант. Билант. А не Дилан и не Билл. Лиасс воспринял его появление совершенно нормально, распорядился поставить ему персональную палатку неподалеку от своей и тоже пообещал помочь в обучении. Он своей помощи людям не навязывал и даже не предлагал, зато и не отказывал.

А Лене не сиделось. Просто свербело уже неведомо где: хотелось постранствовать. Чуть-чуть. Конечно, страшновато, может много времени пройти, но развеселая сестрица уверила, что такие крайности бывают только при походе в свой мир или другой аналогичный. Шут, услышав ее сомнения, вроде даже обрадовался, скучно ему было сидеть на одном месте, особенно без книг… Попросить Лиасса, чтоб допустил его до своей библиотеки? Вот пусть бы читал. Там книжки красивые, с картинками. Маркус и вовсе воспрял духом: его давняя мечта грозила реализоваться. Гару мотал хвостом: ему было все равно, лишь бы Лена за ушами порегулярнее чесала, ради этого он терпел все, даже мытье и выдирание репьев из шкуры. Они долго разговаривали об этом втроем (вчетвером?), потом Лена обмолвилась Лиассу якобы случайно, и он великодушно в эту случайность поверил.

– Иди. Раз хочется, иди. Помни, что мы тебя ждем.

– Мы недолго. Мне хорошо с вами, Лиасс, не знаю почему. Впечатление, что здесь я дома. В Тауларме, а не в Сайбе. Даже в моем прежнем городе не было так… так, как надо.

– Я рад.

Иногда он умел улыбаться очень даже тепло. Лена, пожалуй, готова была поверить, что Владыка действительно любит ее как дочь (или прапраправнучку), а ей с ним, циником и величайшим магом, почему-то было спокойно, как с другом. Хотя называть другом Владыку эльфов она не рисковала даже про себя.

– С нами запросится Милит.

– И Гарвин. А ты не хочешь их брать.

– Пока – не хочу. А отказать тоже неудобно.

– Почему неудобно? – удивился Лиасс. – Так и скажи: пока не хочу. Тем более что Гарвин должен довести до конца дело, за которое взялся. Милит должен достроить дом. Сейчас для него там как раз много работы. Ты вернешься через год или два, и…

– Через год? – ужаснулась Лена. – Не пугай меня. Постараюсь к зиме.

– Путешествуй, – посоветовал Лиасс. – Следуй зову души. Устанешь или соскучишься по нам – вернешься. Ты сумеешь. Ты очень мало видела в жизни. Всего-то свой город, Сайбу и наш новый Ларм. Посмотри миры, может, где-то тебе понравится еще больше.

– Для меня город – это не дома, а люди, которые в них живут, Лиасс.

Он поцеловал ее в лоб. Сказать, что в России в лоб целуют покойников или не надо? Лена не была суеверна, так что не сказала.

Собрались они за день. Милит принял ее отказ без восторга, кивнул, вроде все понял, погрустнел и попросил возвращаться. Лена обещала. Гарвин сам признал, что должен научить Ди… то есть Биланта. «Представляешь, у него почти неограниченные способности – и никаких умений. Я и не предполагал, что бывают люди с таким Даром прозрения. Я тебе потом расскажу, что это за… обуза. Со временем он многих переплюнет. Как он вообще себя не выжег, не знаю. Ты только возвращайся, Аиллена. Я буду ждать».

Местный мастер сделал для нее отличный рюкзачок из тонкой кожи, пропитанной каким-то составом, чтоб не промокал, и Лена сложила в него свои вещи: белье, юбку и блузу, теплый костюм, чулки, сапожки и все милые сердцу вещицы, украшения, успокоительный амулет, деревянного лиса и серебряную рысь (а птичка потерялась – улетела, видно). Всего-то! Мужчины не позволили ей даже миску и кружку взять, даже одеяло. «Хватит с тебя, – отрезал Маркус, – ты себя, главное, неси». Что интересно, и у них заплечные мешки не были огромными: эльфы дали им палатку, которая в свернутом виде была не больше пары энциклопедических словарей, но раз в пять легче их, и такие же одеяла. Маркус охотно взял рюкзак, а шут предпочел традиционный заплечный мешок – собственно, тот же рюкзак, только вторая лямка надевалась не на плечо, а охватывала торс: за вторым плечом у него был лук. Маркус прицепил к поясу меч и кинжал, заставил-таки Лену подвесить к своему поясу пару метательных ножей, которыми она метко поражала толстенную сосну с расстояния в десять шагов, а Лиасс подарил ей кинжал – совершенно прозрачное зеленоватое лезвие и легкая роговая рукоятка. Самый прочный материал – стекло. Не нуждается в заточке, режет подброшенный платок. Лена долго проверяла и никак не могла поймать платок на лезвие – он улетал, так что пришлось верить на слово.

Гару страшно нервничал до тех пор, пока не пристроился рядом с ними и не понял, что никто его тут не оставит, успокоился и, как в детстве, начал нарезать круги.

Целый месяц они шли по Сайбе. То есть ехали. У эльфов было не так много лошадей, а Лена не была уверена в том, что в другой мир можно попасть верхом, так что средство передвижения они купили в деревне. Рысаки им не были нужны, так что больших денег они не потратили, хотя Лена не появлялась в поле зрения торговца, пока сделка не была завершена: не хотелось опять получить скидку в сто процентов. За Светлость. Деньги у них были. Родаг взял ее на довольствие, то есть снабдил шута изрядным количеством монет.

Лена взяла с собой еще и всякие, так сказать, медицинские принадлежности: травы, легкую ступку и тяжеленный пестик и специальный, тоже легкий, сосуд для приготовления лекарств с тщательно подогнанной крышкой, но это все тащил Маркус, мотивируя тем, что если и придется кого лечить, то уж точно не Лену.

Однажды в дороге их застал дождь, да сильный, Лена промокла и замерзла, как цуцик, потому, увидев в стороне фермерский дом, потребовала свернуть. Шут сделал это с неохотой, а Маркус – с воодушевлением. Дверь открыла худая неприветливая женщина, что называется, со следами былой красоты. С такой тетки станется не пустить их даже в хлев.

– Добрая женщина, не позволишь ли нам переночевать в твоем сарае? – спросила Лена, делая благостное лицо и как бы невзначай демонстрируя подол черного платья. Можно быть и не демонстрировать. Когда Светлая хотела быть узнанной, ее узнавали. Мрачный взгляд засиял.

– Ох, Светлая, да что ты, какой сарай, проходи в дом, согрейся. И вы проходите. Собачка ваша может под крыльцом укрыться, вот только не будет ли она мою сучку задирать?

– Сучку – не будет, – заверила Лена, – он у меня кобель воспитанный. Приставать, может, будет.

– Кобель? ну так и пусть пристает, вон какой статный.

Гару словно бы приосанился – сразу понял, что его хвалят. Маркус загнал его под крыльцо, и пес завозился там, устраиваясь поудобнее.

Хозяйка провела ее в свою спальню, чтоб Лена могла переодеться, развесила их мокрые вещи в сенях для просушки и захлопотала у печки, отказываясь от всякой помощи, хотя Маркус честно предлагал дров нарубить или воды из колодца натаскать. Шут помалкивал и старался быть понезаметнее.

Еда была самая обычная – наваристый суп, на который налегали мужчины, жареная картошка и роскошный творог, на который налегала Лена, запивая его ароматным чаем. После ужина хозяйка поставила на стол емкость с медовухой. Лена на всякий случай пнула под столом Маркуса, и он тут же сделал младенчески невинное лицо. Пришла пора отрабатывать ужин и ночлег. Почему-то беседа со Светлой почиталась за великое благодеяние, и Лена расспрашивала женщину о делах, о семье, о хозяйстве и о жизни. Если честно, она понятия не имела, чем должна интересоваться Светлая, как-то не сообразила со Странницей посоветоваться. Маркус делал вид, что слушает, хотя интересно ему было примерно, как Лене, – в меру, и деликатно потягивал медовуху. Шут молча разглядывал кружку.

Женщина любила маленьких детей, воспитывала двух сирот, потому что своих у нее не было, а сейчас они были в школе – в ближнем городке два мага летом занимались с детьми, а наиболее способным предлагали зимой учиться всерьез, и она надеялась, что ее приемышам предложат, потому что они удивительно умные и талантливые оба. Она ненавидела эльфов. Так ненавидела, что Лена не стала задавать обычных своих вопросов и тем более рассказывать, что они не такие уж и страшные.

Женщина жила одна, но была довольно обеспеченной и имела наемных работников, помогавших ей по хозяйству. Именно помогавших – она работала наравне с ними, практиковалось это в Сайбии, бездельники водились только в больших городах, и те аристократы, не работать считалось чем-то неприличным. Жизнь у нее была явно безрадостной. Конечно, она ничего об этом не говорила, да Лена и без слов понимала: в пятьдесят лет быть одной, без своих детей, без мужа, да еще жить на ферме вдалеке от соседей – какое уж тут веселье.

– А родных никого нет?

– Большая семья была. Родители давно умерли, братья тоже все умерли…

– Зачем так? – вдруг спросил шут, не отрывая взгляда от кружки. – Зачем так, Лини?

– Что… то есть…

– Ты меня прекрасно узнала, сестра.

Лицо женщины посуровело.

– Ты мне не брат!

– Нас рожала не одна мать? Не стоит хоронить живого человека. На свой же дом беду навлечешь.

– Человека? – взвилась она. – Ты посмотри на себя – разве ты человек? С каких пор ты стал человеком? Эльфийское отродье!

Шут промолчал, еще ниже опустив голову.

– Я та Светлая, что привела в Сайбию эльфов, – сообщила Лена. Почему этот дурак не сказал, что они свернули к его родному дому? Почему, почему… Лену пожалел. Промокла, замерзла… Дурак. Получит он у меня по первое число. – Может быть, нам лучше уйти?

Лини Винор испугалась страшно. Больше, чем если бы в доме вдруг обнаружился десяток агрессивных эльфов. Хорошо-то как, что Милит и Гарвин остались в Тауларме.

– Что ты, Светлая! Ты уж точно знаешь, что делаешь, и твои эльфы другие…

– Такие же, Лини.

– Другие, – возразил вдруг Маркус. – Делиена, они другие. У них есть Владыка, который не позволял им… творить то, что, случается, делают эльфы.

– И люди, – буркнул шут. – Ты Виану вспомни. Ей всего тринадцать лет, Лини, и люди обошлись с ней… в общем, так же, как с тобой эльфы. А Светлая хочет, чтобы люди и эльфы никогда так друг с другом не поступали. А я человек, Лини.

Лини потупила взор. Лицо ее стало упрямым и совсем уж сухим.

– Ты, наверное, живешь среди эльфов, Рош, – скрипуче сказала она, – и как, они тебя считают человеком или своим? Ты же всегда был таким честным и говорил, что думаешь, вот и скажи честно.

Голос шута изменился, как обычно, когда он вынужден был говорить неприятную ему правду.

– Своим.

– Полукровкой, – поправил Маркус. – Ты, Лини, прости меня за прямоту, но Рош-то чем виноват, что родился не от любви? Я очень даже понимаю, что ты ненавидишь эльфов, и Светлая понимает, у тебя есть, за что их ненавидеть… Но чем виноват твой брат?

– Он всю жизнь ненавидел нас, Проводник!

– Лини, – устало и как-то обреченно проговорил шут, – я одиннадцать лет был королевским шутом, поэтому не могу лгать, даже если очень хочу этого. Я никогда не ненавидел никого из семьи. Ни тебя, ни братьев, ни родителей. Когда не знал причин вашего отношения, обижался и недоумевал. Когда узнал, понял. Я ушел, чтобы унести с собой вашу ненависть, Лини. Но я вас… я вас, наверное, любил. Особенно отца.

Женщина вскочила, потянулась через стол и дала ему пощечину. Шут продолжал смотреть вниз.

– Не смей называть его отцом, ублюдок!

– Ненависть непродуктивна, Лини, – сказала Лена. Больше всего ей хотелось сгрести вещи и уйти из этого дома, но она вовремя вспомнила: эмоции эмоциями, но она Светлая, и если сейчас на ночь глядя она уйдет, Лини примет это чуть не как проклятие, и непременно найдутся свидетели, и непременно пойдут слухи, что от Лини Винор отвернулась Светлая… а это нехорошо. И точно не понравится шуту. Потому что он действительно не ненавидел свою сестру. – Она только сжигает, но ничего не дает. Даже утешения.

Лини молитвенно сложила руки.

– Светлая, неужели ты никогда не ненавидела?

– Никогда. Правда, жизнь не обходилась со мной так жестоко, как с собой. Может быть, у меня не было повода для ненависти.

– Да ну? – удивился Маркус. – И Милит тебе повода для ненависти не давал? И Лиасс? Нет уж, Делиена, если Светлая, так и не отпирайся. Не умеешь ты ненавидеть. Лини, ты уж не подумай, что я тебя сужу. Я-то ненавидеть умею. Я только не понимаю, за что ты ненавидишь Роша.

– Символ, – глухо произнес шут. – Постоянное напоминание. Лена, я лучше пойду… там в сарае где…

– Ты же понимаешь, что один ты никуда не пойдешь, – остановила его Лена. Лини покачала головой:

– Раз уж ты спутник Светлой, оставайся в доме. Только ты не мой брат. Ты не человек. Когда ты ушел, мы вздохнули с облегчением.

– Он твой брат и человек, – вздохнула Лена, – вне зависимости от того, нравится это тебе или нет. Он совершенно не виноват в том, что родился на свет. И он не просто мой спутник и не просто мой друг. Он мой мужчина. Был бы мужем, если бы мы могли иметь детей. И замечательный человек. Странно получается, Лини. Ты ненавидишь того, кто не виноват в твоей беде. Ты всю жизнь потратила на эту ненависть. Ты похоронила родителей, братьев, а все ненавидишь его…

Маркус наступил ей на ногу под столом, и Лена не стала говорить дальше. Ситуация была ой-ой. На шута было больно смотреть, хотя его лицо вроде бы ничего особенного не выражало, но Лена знала, что он чувствует. И в то же время надо свои Светлые обязанности выполнять, раз люди в них так верят.

– Знаешь, Лини, есть у меня еще один друг. Эльф. Он ненавидит людей так же яростно, как ты ненавидишь эльфов. Люди казнили его младшего брата у него на глазах, а самого его от казни спасла непослушная сестра, устроившая налет на город. Я расскажу тебе, как казнили эльфов в том мире. Их раздевали, привязывали к косому кресту, отрезали уши и гениталии и скармливали собакам, а потом вспарывали живот, и собаки рвали их внутренности. А грудных детей просто бросали собакам. Потом его старшую дочь, которая вышла замуж за человека, вместе с мужем и ребенком забросали камнями. Потом там была война, жестокая, на уничтожение. Его дочь насиловали, пока она не умерла, а внучку бросили собакам. А остальным повезло, как он сказал, – их просто убили. Как ты думаешь, Лини, он имеет право ненавидеть тебя?

– Но я же… я же не была в том мире…

Ну да. А если бы была, принимала бы активное участие в казнях. Эльфы не имеют права на существование, потому что тридцать семь лет назад десяток отморозков надругались над тобой и над твоей матерью. Найти б этих отморозков и… А ведь если попросить Лиасса, он их попытается найти. Только вот не найдет. Просто потому, что эльфы не вспомнят такого мелкого эпизода… И выхода нет. Эта ненависть уйдет только с ней. Вот братья уже повымерли, а сколько им лет-то было? Ну максимум на пятнадцать лет старше шута, ну на двадцать, то есть лет пятьдесят пять, что для Сайбии невеликий возраст. Здесь мужчины жили куда дольше, чем в России, семьдесят лет были если не нормой, то чем-то обыденным, и восьмьюдесятью удивить было нельзя, а смерть в шестьдесят считалась ранней. Может, и их убила ненависть…

– Отец помнил тебя, – вдруг неохотно сказала Лини. – И жалел. А ты ушел – и с концом. Трудно жилось?

Шут неопределенно пожал плечами:

– По-разному. Я мужчина, Лини. Мне легче.

– Ты правда был… королевским шутом? Тем самым, которого казнили, а потом король помиловал? Это тебя Светлая увела с эшафота? Вот эта самая?

– Правда. Все так.

– А какой он – король?

Любопытство куда лучше ненависти.

– Хороший, – ответил шут. – Он бы тебе понравился. Искренний такой, порывистый, быстрый очень. Честный.

– Он добрый?

– Не знаю. Не особенно. Он не может быть просто добрым, потому что он король. Но он справедливый.

– Ты его любил?

– Почему – любил? Я и сейчас его люблю. Просто судьба у меня другая. Я должен быть с ней. – Он наконец отпустил кружку и положил руку поверх руки Лены. – Вот моя судьба, Лини.

– И ты ее любишь?

– Да. Она нужна мне больше, чем воздух. Больше, чем жизнь. Больше, чем весь мир.

Лини посмотрела на Лену с завистью, и Лене стало неудобно. Она тоже завидовала женщинам, которых любили. А теперь вот завидовали ей.

– А ты ведь славная женщина, Лини, – вдруг заявил Маркус. – Детишек чужих взяла. А племянники всякие у тебя были?

– Они у меня и есть, – оживилась Лини и начала рассказывать о племяшке и ее маленькой дочке, о племяннике, который стал хорошим плотником и ходит из деревни в деревню, хорошо зарабатывает и часто навещает тетку… У нее даже лицо смягчилось. На Лену она поглядывала виновато, а на шута вовсе не смотрела. Он тоже сестрой не любовался и вряд ли слушал, что она говорит, погруженный в неприятные воспоминания детства.

Ей Лини выделила свободную спальню, а мужчинам постелила на полу, в той комнате, где они и ужинали. Лена почти не спала, потому что не спал шут. Словно сквозь стены она видела, как он лежит на спине, закинув руки за голову, и смотрит в потолок сине-серыми глазами, поблескивающими в темноте. Лучше бы они поставили палатку в чистом поле, померзли бы ночку, ничего, днем все равно тепло будет, согреются. Всю жизнь прожить в ненависти, и добро б в ненависти к виновным, но ведь Лини ненавидела брата едва ли не больше, чем эльфов. Может, не стоило ей говорить о семье Гарвина? Нет. Нефиг жалеть. Пусти Лини в Трехмирье, она с удовольствием палача бы заменила, и не исключено, что детишек собакам бросала бы…

Нет. Нехорошо. Она жутко несчастная женщина, хорошо хоть на детей отвлекается… добра ли с ними? Лене казалось, что исполненный ненависти человек не может быть по-настоящему добрым. Уйти бы отсюда побыстрее…

Встала она с больной головой, с огромным трудом запихала в себя завтрак, выжимала улыбку, а Лини, видя это, впадала в тихую панику. Господи, неужели Светлая не имеет права даже на элементарное плохое самочувствие. На прощание Лена совершенно искренне пожелала ее детям мира, успехов и лучшей жизни, и Лини эту искренность увидела, просияла, собрала им с собой еды, но шута словно бы опять и не видела. Маркус взгромоздил Лену на ее обычное место на лошади, взлетел сам. И как у них это получается? Лена однажды втихаря, пока ее никто не видел пыталась влезть на апатичную лошадку. Ну, попрыгала рядом. Ведь даже стремян не было. Что, они тут все чемпионы по прыжкам в высоту? Трамплин попробовать, что ли?

Ехали молча. Гару носился по мокрой траве, гонял птиц и зайцев. К полудню земля просохла настолько, что по ней можно было идти. Шут вел лошадь в поводу, другой рукой держась за руку Лены, как ребенок. Маркус смотрел по сторонам, скучал, а потом вдруг спросил с присущей ему тактичностью танка:

– Ты когда-нибудь станешь взрослым или так и будешь купаться в детских обидах?

– Не знаю, – признался шут. – Хотел бы забыть, да не получается. Просто… растревожило. Не обращай внимания.

– Я – могу, – хмыкнул Маркус, – а она – нет. Не забыл, что она чувствует то же, что и ты? Она сама чуть не умерла, когда тебя подстрелили, она вчера вместо тебя чуть не плакала…

Лена подобрала юбку и пнула бы Маркуса от души, да он был слишком верткий. Шут засмеялся и обнял их обоих за плечи.

– Я привыкну. У меня теперь есть не только прошлое. Есть теперь люди, которые не мечтают о моей смерти, которым не все равно, что со мной происходит, для которых я не эльфийский ублюдок и не собственность короны, а просто человек.

Лена тоже обняла их обоих, Маркус заулыбался – и тоже обнял. Гару обиженно гавкнул и полез в середину, обтирая грязные бока об их одежду. Хорошо хоть лошади всего лишь щиплют травку…

Вместо перерыва на обед, то есть привала, Лена прицепила к ошейнику Гару поводок (он очень удивился, набросила петлю на руку и взяла за руки мужчин. И сделала Шаг. Впервые она почувствовала что-то при переходе в другой мир, какую-то вибрацию воздуха, едва уловимую. Лошади ничего не заметили, Гару принюхался, а мужчины сделали еще по несколько шагов, прежде чем до них дошло.

– Делиена, – выдохнул Маркус, – ты увела нас!

Лена довольно улыбнулась. Впереди и внизу сиял город. Именно сиял: здесь был не то чтоб вечер, но нечто предвечернее, и там, видно, зажгли огни. Маркус проверил, как вынимается из ножен меч, шут поправил лук и колчан со стрелами. Готовятся к новому миру. Такие вот реалии: держи оружие наготове. Грустно. Ничего. Мы Светлые, мы прорвемся. Если успеем до ночи дойти до города, который находится черт знает где.

– Ничего не почувствовал! – восторженно сказал Маркус. – Вообще ничего! Разве это сравнить с переходом Границы? Делиена, ты великолепна! Я тебя обожаю!

– Я тебе пообожаю, – пригрозил шут, тоже несколько ошарашенный. С ним это вообще впервые. И кажется, он наконец поверил, что Лена может взять его с собой в другой мир. Она не стала спускать Гару с поводка: кто знает, как здесь относятся к собакам, но Маркус забрал у нее сам поводок, наверное, чтобы она могла беззастенчиво повиснуть на шуте. То есть уцепиться за него обеими руками. Какое-то время они шли пешком, но темнело быстро: местность была гористая, и остаток пути пришлось проехать верхом. Ворота были уже закрыты. Немаленький город был обнесен высокой стеной из темно-серого камня, даже без бойниц. Лена подумала, что можно и прямо тут палатку поставить да переночевать, спать она хотела почти смертельно, но Маркус забарабанил в дверцу, прорезанную в огромных воротах и заорал:

– Светлой тоже утра дожидаться?

Дверца открылась с удивительной быстротой, в нее выскочил бравый такой гренадер с усищами, что хвост у Гару, увидел Лену (а она очень хотела быть узнанной) и начал низко-низко кланяться и извиняться, что не дождались и ворота заперли, но сию минуту исправят, а начальник караула самолично проводит их в лучшую гостиницу.

– Не надо в лучшую, – как можно слаще улыбнулась Лена, – если можно, в ближайшую.

Очень хотелось просто лечь. Даже не в постель. Пусть раскатать одеяло на полу, вытянуться не раздеваясь и закрыть глаза, чтоб они сами по себе не закрылись. Шут поддерживал ее за талию, и правильно делал, потом что Лена боялась заснуть на ходу. Странно, ей случалось не спать ночами, но чтоб так валиться с ног… Может, Шаг так подействовал? Бррр…

Начальник стражи все-таки повел их не в ближнюю гостиницу, потому что топать пришлось целый час, выслушивая рассказы о городе, работе и теще. Город он любил, работу исполнял, тещу, как и положено, убил бы, если б жены не боялся пуще казни. Эльфов здесь было много, жили с ними, как говорится, разно, но в основном конфликты завершались личными разборками, иногда переходящими в тривиальный массовый мордобой, после чего стороны гордо расходились по своим кварталам, чтобы назавтра встретиться на том же месте и выпить. Гномы вымерли давно, никто уж и не помнит когда. Орки вон в том дальнем квартале живут, вояки хорошие, верные наемники, но пьяницы такие… (с завистью). Короля нет, есть королева, ведьма старая, то есть в смысле волшебница пожилая, маги тоже есть, всякие, а самый наилучший помер в прошлом году, перепив рома с моряками. Как где море – а вон в той стороне, город-то портовый… Можно сесть на корабль и переплыть океан, а по ту сторону потешные люди живут, ну совершенно черные, только зубы и блестят белые.

Пальца шута невольно сжались. Он и не рассчитывал увидеть море. Тем более океан. Переплывем? Ну да, к концу плавания он Лену разлюбит навсегда, потому что ее укачает до полусмерти в первые два часа, ее даже на лошади укачивает…

Хозяин гостиницы, поначалу недовольный тем, что разбудили, увидел Лену и пришел даже не в восторг – в экстаз. Ну да, это вам не Сайбия, куда Светлые зачастили, словно на работу, по четыре штуки за три года в том же месте, а одна чокнутая и вовсе поселилась… Лена насилу убедила его не выселять из местного люкса заезжего богатея. Хозяин был мужичок предусмотрительный, имел резервный номер на случай появления особо выгодного клиента, например Светлой со спутниками – ни о какой плате и речи быть не может, еще не хватало на Страннице наживаться, для этого купцы да путешественники есть.

Номер был хороший. Две комнаты, маленькие, но уютные и чистые, а главное, с ванной и даже туалетом. Правда, в туалете имелся некоторый, хотя и слабый запашок: под гостиницей была всего лишь выгребная яма, зато вода текла из золоченого крана и была горячей. Лена бы в этой ванне так и заснула, если б шут не растормошил. Она рухнула на кровать, удобную и мягкую, и мгновенно уснула, даже не слышала, как устраивался рядом шут, и как он вставал, тоже не слышала. Разбудил ее Маркус:

– Делиена, пожалей ты его, человек моря никогда не видел, ждет, пока ты проснешься. Он же, как ребенок, нетерпеливый. Поднимайся. Я там тебе уж ванну приготовил с морской солью. От шута, правда, мало осталось… Вставай. Есть хочу.

Лена еще немножко доспала в ванне, ароматной и бодрящей, почистила зубы, с аппетитом поела местного сыра и хлеба – хуже, чем в Сайбе, однозначно, выпила чашку чаю – настоящего чаю из настоящей фарфоровой чашки с изящной ручкой! – и закусила диковинным фруктом в форме груши, но со вкусом киви и банана одновременно. Шут был таким паинькой, что Маркус не мог удержаться от смеха.

Быть Странницей сегодня Лене не очень хотелось, потому она надела юбку и блузу. День выдался солнечный, авось да не замерзнет, а если что, шут непременно свою куртку (тщательно вычищенную, кстати) ей на плечи набросит. Туфли тоже кто-то вычистил, может, мужчины, пока она спала, а может, в перечень услуг, предоставляемых Странницам, входила чистка обуви и стирка одежды. Содержание в номере собаки – и то входило. Гару уже явно выгуляли и накормили, потому что он безмятежно дрых, раскидав лапы, и даже на запах сыра, до которого был охоч, не реагировал.

До моря шли долго. Надо было пройти почти через весь город, богатый, даже, пожалуй, роскошный город, немного бестолковый, шумный, местами грязный, лишенный суровости и практичности Сайбы. Они заглядывали в лавки, покупали с лотков всякие мелочи типа засахаренных и свежих фруктов, пирожков, конфет и орешков в разноцветной глазури. Народ попадался разный, но их не задирали: очень уж выразительно лежала рука Маркуса на эфесе эльфийского меча. Шут свой лук оставил в гостинице, однако кинжал к поясу привесил, и Лену заставил. Лихо она, должно быть выглядела: распущенные волосы, серая простая юбка и белая (еще проще) блуза, в нее заправленная, пояс из черной мягкой кожи с драконьей пряжкой и кинжалом в кожаных же ножнах… Разбойница – и только. Здесь народ одевался позатейливее. Мягко говоря. Если мужчины в простых куртках навстречу попадались регулярно, то вот женщины были весьма и весьма расфуфырены: корсеты, декольте, масса украшений, богатая вышивка, яркие шелка, затейливые прически и прочие прелести. А Лене было наплевать, потому что шут на них не смотрел, а на нее смотрел чаще, чем по сторонам. Впервые в жизни она так резко выделялась в толпе. Мужчины провожали ее взглядами. Ну и пусть недоумевают, зато мне удобно, мне дышать легко, у меня грудь наружу не вываливается, а волосы держатся эльфийской цепочкой и браслет эльфийской работы, а к вороту блузы золотой веткой приколот невянущий цветок Лиасса.

Гару чинно топал рядом с шутом (на всякий случай тот не спускал его с поводка) и недовольство выказывал, только если ему не перепадало ничего из очередной покупки. Например, кусочка груши. К морю они вышли как-то сразу: дома-дома – и вдруг оно, да так удачно, с холма открывался обалденный вид на бухту и порт. Шут ахнул. Гару зевнул. То ли дело пирожки с рыбой…

Лена не была восхищена: видала она моря, Черное да Балтийское с разных ракурсов. Но свое первое впечатление помнила, потому шута поняла. Маркус потрясенным тоже не выглядел, насмотрелся всего за свою долгую жизнь, но шута, кажется, тоже понял, посматривал на него с этакой отеческой доброй улыбкой. Поймав взгляд Лены, он подмигнул. Гару, пользовавшийся всяким случаем подремать, потоптался не месте, покрутился и с кряхтением лег, положил морду на лапы и засыпающе покосился на Лену: тут? никуда не делась? Лена собралась сесть рядом с ним, но Маркус остановил, стянул куртку и подстелил.

– Не земля – камень. Простудишь себе чего-нибудь. Ты раньше видела море, да?

– Ага. Причем даже с теплохода… то есть с корабля.

– Запросится, – предсказал Маркус. – Обязательно запросится. Тебя укачивает?

– Даже на лошади.

– Значит, перебьется.

– Маркус…

– Охота тебе ради его любопытства промучиться пару недель? На худой конец, наймем барку какую попроще на денек-другой, чтоб он увидел, что берегов нет. А плыть куда-то не стоит. У вас, поди, корабли другие.

– Совсем другие. Ты пароходы видел когда-нибудь.

– Видел, – содрогнулся Маркус. – Неужели у вас больше?

– Ты даже не представляешь, насколько больше.

Какое-то время она описывала круизные теплоходы и авианосцы. Маркус верил и не верил, а вот корабль, с которого взлетают самолеты (лекцию о них он уже слышал), ему не понравился.

– Плохие у вас войны, Делиена. Легко убивать, когда не видишь. А когда убивать легко… – Он покрутил головой, старый солдат, Мастер клинка, член Гильдии бойцов, а туда очень немногих принимали… – Когда убивать легко, война становится привычкой. Я, сама знаешь, убивал, только вот вкуса к этому занятию так и не приобрел. Необходимость – никуда не денешься. А чтоб с удовольствием – нет, даже тех разбойников я убил, потому что надо было.

– И что, тебе стало легче?

– Нет, конечно. Месть не приносит облегчения. Зато они больше ни одну четырехлетнюю девочку пополам не разрубят.

– Прости.

Он обнял ее за плечи.

– Дура ты, хоть и Светлая. За что прощать-то? За то, что смерть не любишь, что убийство тебя не радует? Смешно. Я тогда никакого удовлетворения даже не чувствовал. Все равно ни Эвиану, ни дочку не вернул. Но дело сделал. Я не убиваю без нужды. Руки отрубаю, чтоб головы умнее были, – это да.

– Как хорошо, что именно ты меня увидел там, на площади.

– Неплохо, – согласился он, – тебе нужна защита. Не от разбойников. От людей. От мира. От тебя самой. Ты со своей чувствительностью последнего мерзавца пожалеешь, если он тебе на трудную жизнь посетует. А этого делать не надо.

– Я вот пожалела, что зеленое платье с собой не потащила, – невпопад сказала Лена. – Тут все такие нарядные – и я…

– И ты – как цветок в сене, – согласился Маркус. – Полевой цветок, незатейливый такой… ну вроде незабудки. Делиена, а ты всерьез думаешь, что мужчинам нравятся такие вот – раскрашенные, с накладными волосами, в корсетах? Странно.

– Моя естественная красота, конечно, лучше, – согласилась Лена.

– Красота? Хм… Твоя естественность, конечно, лучше. Тебя так накрасить, разодеть, в корсет затянуть и башню на голове соорудить – что, хуже остальных будешь? Не будешь. Ты хочешь красивое платье? А какие проблемы, давай купим, у нас денег немерено, мало того что король дал, так ведь еще и Лиасс отсыпал. Вот обратно пойдем и купим тебе шикарное платье.

– У меня есть шикарное, только дома.

– Ну будет два. Женщина имеет право на слабости, – засмеялся Маркус. – Только у тебя другие слабости. Ты всякие штучки любишь… осязаемые. Чтоб потрогать можно было.

– Сувениры, – улыбнулась Лена и прочитала лекцию о сувенирах. В одной фразе «штучки на память». – А нам правда хватит денег нанять кораблик на пару дней, чтоб шут увидел море?

– Надеюсь, что хватит. С учетом экономии на гостинице, – захохотал Маркус. – Счастлив ведь парень. Наверное, мечтал всю жизнь, а сам в шуты подался, какое уж тут море… В Сайбии моря только северные да восточные, холодные, дальние. Я был на севере. Холодрыга, сырость, вода серая, словно грязная… Тебе холодно? Давай попробую согреть. – Он обнял ее, прижал к себе, развернув так, чтобы ветер дул ему в спину. – Надо было хоть плащ прихватить. Что ж ты в одной рубашке-то… Может, пойдем?

– Пусть налюбуется. Ты на его лицо посмотри.

– Хороший он парень, – невпопад сказал Маркус. – Но изменился после этого года. Жестче стал, что ли. Или холоднее. Даже не знаю. Ничего, с тобой оттает опять. У него опять смысл появился. Он не может жить просто так, как большинство живет. Ему цель нужна. Дело нужно. За это и люблю. Вот ведь… мне его как правнука любить можно, а не выходит. Как равного – да. Хотя его опыт и мой опыт… Все равно, что меня с Владыкой сравнить.

– А меня лучше ни с кем не сравнивать, – вздохнула Лена, и Маркус согласился:

– Тебя – да. Когда вдруг такое сваливается – разве с чем сравнить?

– Какое?

– А ты не раздражайся. Такое «какое». Жила себе спокойно, главная забота – прическу сделать, главная проблема – серую юбку купить или зеленую, а тут хрясь – и решай судьбы людей и даже народов… Мне, знаешь, не доводилось. Что делать, Делиена, если ты и вправду избранная? Такое случается. Понимаешь, я – обыкновенный, шут – обыкновенный, а ты – получается, нет.

Лена оглянулась. Шут, обхватив себя руками, все так же жадно вглядывался в море.

– Он необыкновенный, Маркус. Гарвин видел Отражение. Сказал, что там шут и я, а третий – и ты, и он, и кто-то еще. Понимаешь?

– Понимаю, – стал серьезным Маркус. – То есть мы с Гарвином – спутники, а он – что-то другое. Более значимое. Хотя и рядом с тобой. Тогда за ним, дураком, приглядывать надо, как за тобой.

– Почему ты такой хороший? – пробормотала Лена. – Где ты раньше был?

– Тебя ждал, – фыркнул Маркус. – Чтоб враз стать хорошим. Я, Делиена, вовсе не хороший. Хороший – это будущий великий маг Карис. А я – нет. Слишком много на мне крови, чтобы я был хорошим. Ты это должна понимать.

– Мир у вас такой… кровавый.

– А Карис не в нашем мире живет? Нет, он при нужде большой тоже сможет кого испепелить… если умения хватит. Но только при очень-очень большой нужде. А я, ты видела, часто все вопросы мечом решаю. Я убивал, меня убивали, а это тоже не способствует развитию доброго нрава. Нет, я не злодей какой, но и не хороший. Я старый боец…

– Ты хороший, Маркус, – перебила Лена. – Ты убивал, но разве не в честном бою?

– Не в честном, – усмехнулся Маркус, – честно – это когда их десятеро, а я один. А вот даже трое – уже все равно что ребенка убить. Я Мастер клинка, Делиена, это очень редкое звание. Нас таких даже в Гильдии всего-ничего… и я лучший пока.

– Наверное, тот, кто хоть что-то смыслит, это понимает, – рассудила Лена, – а раз понимает, вполне может сдаться. Сдаться Мастеру клинка – это стыдно?

– Нет.

– Ну вот.

– Ладно, думай что хочешь, – разрешил Маркус. – А Владыка – хороший?

– Нет.

– А Гарвин?

– Нет.

– А Милит?

– Да. И еще Кайл. Я даже об Ариане этого сказать не могу.

– Понимаешь, – удовлетворенно вздохнул Маркус. – Вот откуда? Опыта – чуть, а людей понимаешь, даже если они эльфы. Понимаешь, что Гарвин никак не хороший, но все равно твой друг. Понимаешь, что Милит даром что боевой маг, способный людей сотнями убивать, а парень-то все равно славный и хороший… ну-ка скажи, почему?

– О других думает. Легко себя другим отдает. Владыке. Мне. Легко и естественно. Ни на что не рассчитывая.

Маркус поцеловал ее в щеку.

– Умница. Мало того что просто баба… то есть женщина, конечно, хорошая, так еще и умница. Не вздумай поддаться уговорам шута, если он вдруг в морское путешествие запросится. Я все равно не соглашусь и расскажу ему, как тебя будет укачивать. Лучше уж просто пройдемся вдоль берега, пусть посмотрит на море без города… Поплавает. Тебе нравится купаться в море?

– Нравится. Только я ж все равно не буду.

– А что так? – удивился Маркус. – В тихом каком месте, где никого нет, я за берегом присмотрю, а шут за тобой, чтоб не утонула. Он же тебя всякую видел. Ну в белье искупаешься, раз такая стеснительная. Ты ж говорила, что у вас там такие есть купальные костюмы…

Шут сел рядом с ними. Лицо у него было совершенно счастливое. Обязательно надо попробовать нанять барк… или барку? или баркас? ладно, Маркус знает, что именно, чтобы он увидел море не только впереди, но и вокруг. Лена видела с борта круизного теплохода, вовсе не роскошного, в те времена роскошных не было, во всяком случае для простых смертных. На теплоходе были маленькие убогие каютки на четырех, но так как Лена добыла путевку не в сезон, соседка была всего одна, но такая зануда, что Лена, надев побольше теплых вещей, почти все время проводила на палубе, любуясь морем. Был конец сентября, довольно теплый, ну купаться было нельзя, зато можно было сидеть в складном парусиновом креслице с книжкой и воображать себя миллионершей в кругосветке. Море было такое красивое, даже в пасмурную погоду, такое живое, а главное, оно было везде…

– Так красиво… – мечтательно произнес шут. – Даже не думал… А если…

– Делиену укачает, – тут же сказал Маркус. – Будет тошнить страшно.

– Укачивает? – огорчился шут. – Жалко.

– Можно на пару дней нанять барк, – посоветовал Маркус, – просто так, для удовольствия.

– Дорого, – возразил шут, – это не может быть дешево, потому что бесцельно. Ничего. Главное, я его увидел. Мы тут еще немножко побудем? День-два?

– Хочешь впрок насмотреться? – фыркнул Маркус. – Мы потом можем просто вдоль берега войти, да, Делиена?

– Она замерзла! – вдруг ахнул шут, быстро снял куртку и набросил Лене на плечи. – Почему ж не сказали-то? Давайте возвращаться, что ли. Уже есть хочется. Зайдем в какой-нибудь трактир?

Они зашли в первый попавшийся трактир, или таверну, или как еще можно назвать такое незатейливое заведение, заказали суп и жареную рыбу. Суп был явно из всяких гадов морских, разной рыбы и специй, густой настолько, что и супом-то назвать его было трудно, и невозможно вкусный. Рыба в Лену уже не влезла, но ее порцию благополучно прикончили мужчины, изредка скидывая под стол солидные куски, и оттуда доносилось смачное чавканье. Никто не обращал на них никакого внимания. В таверне были люди и эльфы. Держались, правда, отдельно друг от друга, но без какой-то видимой враждебности.

До позднего вечера они шатались по городу, прошлись по базару, но Лене не понравилось – там отвратительно воняло рыбой, в том числе и несвежей, но шут успел посмотреть на осьминогов, морских звезд, огромных крабов, устриц и прочую съедобную морскую живность.

В гостинице хозяин просто умолил их поужинать в общем зале. Пришлось Лене надевать свою униформу. Впрочем, с драконьей пряжкой (а и наплевать, если тут драконов тоже боятся!) и золотой веткой на груди оно смотрелось не так банально. Украшениями обвешала, как елка. Сережек только нет, никто подарить не озаботился – и слава богу, поддалась в свое время моде, проколола уши, а сережки ей не пошли, но носила, чтоб дырки маскировать, а здесь где-то одна потерялась, вторую выбросила…

Ужинать пришлось при общем благоговении народа. Пялились на нее поначалу явно, да Маркус ненавязчиво этак подемонстрировал меч на поясе и опасную улыбочку, да и шут так мечтательно поглаживал рукоятку кинжала, что прямые взгляды сгладились. Утолив голод, Лена приступила к исполнению обязанностей. Рассказывала о Сайбии и Трехмирье, расспрашивала об этом мире и к полуночи так озверела, что шут решительно пресек дальнейшие вопросы простым «Светлая устала». Конец Учредительному собранию.

За время их отсутствия комнаты были еще облагорожены – появились цветы, над которыми явно работал опытный флорист, букеты были просто роскошными, не забыть бы потом хозяина поблагодарить. В первой комнате была поставлена еще одна кровать – для мужчин, с тонким постельным бельем, с легкими одеялами, ну а в комнате Лены простыни были едва ли не шелковыми. Маркус, правда, уверял, что это просто хороший лен, но он был такой тонкий и прохладно-гладкий, что не верилось. Приняв ванну, Лена долго расчесывала волосы чудесной щеткой перед чудесным зеркалом. Наверное, волшебным, потому что отражение Лене показалось вполне ничего. Ну, не красавица, ну, не первой и даже не второй молодости, но ничего себе такая, приятная дама, даже седина не портит русые волосы, цвет лица приятный, глазки симпатичные такие, серенькие, которые почему-то принято называть голубыми… Да, сюда бы косметичку, тут подкрасить, тут подмазать… Нет. Не стоит. И так сойдет. А крем Ариана готовит волшебный. От него настроение улучшается.

Лена отдавала себе отчет, что не ложится по прозаической причине: ждет шута. С самыми низменными целями. Он и пришел. Волосы были влажные, потому лежали аккуратно, хотя начинали уже топорщиться кое-где, глаза сияли. Ну раз нельзя отправиться в реальное плавание, можно полетать в океане…

– Откуда этот шрам? – спросила Лена потом, глядя на незнакомую линию на груди, но поглаживая кончиком пальца длинный рубец от кинжала Милита. Так, чтоб море крови, чтоб кинжал по рукоятку… Шрам, кстати, стерся, стал просто тонкой белой линией. – Подрался?

– Подрался. Не хотел деньги отдавать. Выиграл в кости довольно много, думал, надолго хватит…

– Чем тебя так – ножом?

– Ну да. Очнулся – весь в крови и без кошелька. Но ты знаешь, десяток серебряных монет оставили. Такие честные бандиты попались. Дней десять болело, потом прошло. А шрам вот остался.

– Врешь. Точнее, недоговариваешь. И не надо. Рош, я тебе сто раз говорила, не хочешь что-то рассказывать – не рассказывай. Быть честным вовсе не означает вслух признаваться во всем на свете. Хочешь иметь свои секреты – имей. Поверь, это вовсе меня не обижает.

– Я тебя люблю, – сообщил шут. – В том числе и за это. Мне так повезло, что тебя занесло в Сайбию именно там, где я мог тебя увидеть. Плевать мне на Зеркало, на Отражение и вообще на все. Кроме тебя. И Маркуса.

– Опять врешь, потому что тебе не плевать ни на Сайбию, ни на Родага, ни на эльфов, ни на сестру.

Он улыбнулся.

– Лини не изменилась ничуть. Сварливой она была всегда, но ненавидела только меня. И эльфов. Попади она в Трехмирье… была бы вдохновительницей казней.

– Ее можно понять.

– Нельзя, – возразил шут. – Как раз нельзя. Виана так не ненавидит людей… она просто мужчин боится, всех, и меня, и Кайла, и Кариса, и Далина. Только Гарвина и Паира не боится. И Владыку, конечно. А Ариана разве возненавидела людей? У нее еще ведь и мужа любимого убили… Лини… как бы сказать? Мелкая. Мелочная. Готовая мстить тому, кто не виноват. Она вечно старалась меня толкнуть, шлепнуть… из чайника кипятком плеснуть или полено на меня уронить. Это вообще мои первые воспоминания.

– Но разве ты ее не простил?

– Я? – удивился шут. – Я-то простил, конечно. Дело не в этом. Это счастье, что она мелкая и всего лишь меня метлой гоняла. Будь она поярче, она бы организовала такой… отряд мстителей и жгла бы эльфийские поселения. Ты ей хорошо сказала: ненависть непродуктивна. Только она не поймет. Пусть себе продолжает меня ненавидеть. Я б и слова не сказал, но это такая плохая примета – говорить о живом, что он умер. Это не для меня плохо, Лена, а для нее. Я не суеверный почему-то, но…

– Почему-то, – хихикнула Лена, – потому что образованный. Потому что столько прочитал, сколько мало кто.

– Может быть. Вот почти везде и пишут, что нельзя хоронить живого, навлекаешь проклятие на свой дом. Лини этим могла навлечь беду на своих приемышей. А меня пусть проклинает сколько угодно.

– Проклятия могут реализоваться, – напомнила Лена.

– А ты на что? – радостно засмеялся шут. – Ты разве не понимаешь, что рассеиваешь тьму? Ты Светлая, Лена. И твой Свет падает на нас с Маркусом.

– Вы – два дурака.

– Может быть. Только это правда. Вернемся, спросишь Владыку. Мы ведь вернемся?

– Ты хочешь?

– Там хорошо. Там жизнь. Там надежда. Я это чувствую. В Сайбе иначе. Это и понятно, Сайба – благополучный город в благополучной стране. Я там, как мог, поддерживал это благополучие, помогал, как мог, Родагу… А в Тауларме надо не поддерживать, а создавать. Может, это и есть надежда – создавать что-то вместе с эльфами. Страна людей и эльфов! Как одного народа… Не знаю, возможно ли это, но попробовать-то стоит.

– Мы обязательно вернемся, – пообещала Лена, прижимаясь к нему. – Обязательно. А потом опять побродим, но возьмем с собой Гарвина… и Милита. Пусть они там свои дела закончат.

– Лена, меня нисколько не возмутит и не смутит соседство Милита. Поверь. Его чувства к тебе – его дело, а знаю, как ты относишься ко мне, и это главное. Я благодарен Милиту за то, что он помог тебе в этот проклятый год. Больше, чем за то, что он отдал мне свою искру… А интересно, магию он вместе с искрой мне не дал? – Он засмеялся. – Забавно было бы…

– Вернемся – спросим Лиасса…

 

* * *

Нанимать барк им не пришлось: через пару вечеров, в которые Лена отрабатывала все свои льготы, в зале ресторана (называть это трактиром не поворачивался язык) обнаружился странноватого вида мужчина, который вдруг попросил Лену о личной беседе, и она, конечно, не отказала. Она боялась, что мужчина запросит советов, а как можно что-то советовать незнакомому человеку, но он хотел просто выговориться, рассказать о своих бедах и своей вине. Вина была вроде Милитовой: он не уследил за своим ребенком и тот упал за борт корабля. Его бросила жена, прокляла родная мать, но еще яростнее проклинал себя он сам и носил в себе это уже несколько десятилетий. Лена, в общем, только сочувственно молчала, а он ничего другого и не ждал. Его все судили. А Лена не стала – не смогла, то сделано, то сделано, и он себе был самым строгим судьей, жил с этой виной и умрет с этой виной, и ничего не изменить. Это было единственное, что она ему сказала, но то ли он уловил ее сочувствие или жалость, то ли просто выговорился как перед психоаналитиком или случайным попутчиком в поезде (с Леной попутчики всегда делились своими проблемами), и ему полегчало. Он очень хотел за это временное облегчение рассчитаться хоть как-то и сам предложил просто отвезти Светлую и ее спутников на остров с развалинами древнего храма – прикоснуться к благости прежних богов. День пути туда, день обратно, какое-то время там…

Ему самому туда страшно хотелось, но один – боялся, то ли гнева богов, то ли появления каких-то призраков, вот и понадеялся, что присутствие Светлой его от призраков и гнева оградит. Дурак. Призраки были не на острове, а в его собственной душе. Но она согласилась: и на развалины было интересно посмотреть, и шуту море показать, и мужчину было жалко… Ведь если что она прямо оттуда сможет увести всех в другой мир…

Вот так и появилась уверенность: сможет. То-то Лиасс порадуется.

И еще одна уверенность: Владыка за нее порадуется. Ленка Карелина начинает быть уверенной? Это вряд ли. Разве что в чем-то…

У мужчины был собственный корабль, огромный по местным параметрам, трехмачтовый, красивый настолько, что дух захватывало. Они прихватили с собой все вещи и даже лошадей, чтобы не возвращаться в этот город, а отправиться в другой порт, куда, собственно, и направлялся капитан. Четыре-пять дней Лена была готова помучиться.

Качка оказалась не настолько страшной: море было спокойно, а корабль достаточно велик и устойчив. Лену подташнивало, конечно, кружилась голова, не было аппетита, но в целом она чувствовала себя вполне прилично. Капитан дал ей коробочку с пастилками, которые неплохо помогали от морской болезни.

Почти весь путь до острова они провели на палубе. Гару жался к ногам и категорически отказывался подойти к борту. Шут восторженно смотрел на море, да и не только шут, Лена тоже, да и Маркус не отворачивался. Солнце начало садиться, когда они увидели играющих дельфинов. Шут радовался, как ребенок, а капитан сказал, что это замечательная примета, когда дельфины провожают корабль. До полуночи они проторчали на палубе, пока Лена окончательно не замерзла и не утащила шута в каюту. Капитан отдал им свою каюту – и она была роскошна. Они долго еще рассматривали всякие морские диковинки, прежде чем улеглись спать: Лена на узкую кровать, мужчины – на пол. Встали они еще до рассвета, чтобы посмотреть, как встает над морем солнце, но шут признался, что ночью было красивее, потому что звезды отражались в воде.

Остров был довольно велик и пуст, развалины храма напомнили Лене виденный на картинках Парфенон, только существенно больше и величественнее. Мраморные статуи богов стояли или валялись, целые или разбитые, стены поросли вьюнками и плющом, дикие розы лезли из-под камней, и никакого присутствия высшей силы Лена не ощущала. А капитан, похоже, ощущал. Возможно, он верил в этих древних богов и привел им Лену, чтоб они убедились, что хоть кто-то в этом мире его жалеет.

Они побродили по берегу, распугивая мелких крабов. Шут нашел небольшую красивую раковину, покрутил, по совету Лены прижал ее к уху и вдруг смущенно спросил:

– Вы не будете надо мной смеяться, если я возьму ее на память?

– Обязательно буду, – поклялся Маркус, предусмотрительно отступая на шаг и косясь на Лену. Она погрозила ему кулаком и разрешила шуту взять раковину. Человек имеет право на сувениры. Особенно сувенир о реализовавшейся мечте.

– Не то подбираешь, – сказал капитан, подобрал неказистый камешек, сильно стукнул по нему другим камнем: словно скорлупа раскололась и в ладони капитана засияло нечто невероятное, красно-желтое, то ли такой яркий сердолик, то ли другой самоцвет, каких не было в мире Лены. – Возьми, Светлая, пусть у тебя тоже будет память об этом острове.

– Тогда и мне надо, – решил Маркус и принялся активно искать себе сувенир, а они взялись ему помогать и в итоге нашли прозрачно-серый агат или что-то вроде агата.

 

* * *

Они шли из мира в мир, просто так, не ставя никаких целей. Мужчины быстро смекнули: если Лена накидывает петлю от поводка Гару на запястье, стоит готовиться к переходу, и готовились – крепко брали ее за руки. Шаг – и все. Лена ощущала легкую вибрацию воздуха, а они и того не замечали. Маркуса это приводило в восторг, сопоставимый с впечатлениями шута от моря. Конечно, если всякий его переход сопровождался такими трудностями, как их первое попадание в Трехмирье, то восторг был вполне понятен. Миры были с эльфами или без, но нигде не было мира без людей, но с эльфами. Повстречались им и орки, совсем не похожие на голливудских, но куда страшнее и выразительнее, и тем более впечатляющими были их низкие поклоны и почтительные интонации, когда они обращались к Лене. Были они похожи – и не похожи на людей, и уж точно вовсе не похожи на эльфов: огромные, вроде Милита, но куда более широкие, особенно в плечах, с мощными ручищами, в которых двуручные мечи казались кинжалами, волосатые настолько же, насколько были безволосыми эльфы: темные или огненно-рыжие космы начинались у них чуть не от самых глаз, огромных, провально-черных и почти лишенных белков, а ниже глаз начинались бороды, короткие, жесткие, подстриженные куда аккуратнее, чем волосы. Ну а глядя на женщин орков, Лена только убедилась в своей неописуемой красоте, стройности и изяществе.

Прав был дракон: особенных различий не обнаруживалось. Где-то верили в единого бога, где-то имелся пантеон на каждый случай жизни, где-то ни во что не верили. Где-то одевались вычурно и, с точки зрения Лены, смешно, где-то так одинаково, что никакой домашний юнисекс не годился в сравнение. Отличить мужчин от женщин было и вовсе затруднительно, потому что женщины утягивали грудь, а мужчины носили под просторными туниками штаны с пышными буфами. Где-то магия практиковалась на каждом шагу, где-то магов сжигали на кострах по славу науки, которая была той же магией, а костры были всего лишь способом избавиться от конкурентов. Неизменно было одно: приветливость и уважение, с каким встречали Лену. На еду и ночлег они почти не тратились, в чистом поле ночевали нечасто, потому что миры попадались довольно густозаселенные и за день вполне можно было дойти от одной деревни до другой. Миры были нищие и богатые, мирные и воюющие, но ни один Лене не захотелось проклясть, даже тот, где наука боролась с магией. Ее везде узнавали, потому что простоты ради она надевала все-таки черное платье Странниц, немнущееся, не пачкающееся, удобное, а драконова пряжка и ветвь любви все-таки немножко его оживляли.

Сколько времени прошло в Сайбии, никто не знал. По их личному времени прошло не менее полугода, но каким-то чудесным образом они никогда не попадали в зиму, плавно переходили из лета в лето, потом в раннюю осень, потом просто в осень. Лена уже не снимала плаща, а мужчинам все еще было тепло, однако если ночевать приходилось в поле или в лесу, Лена настаивала, чтобы они спали в палатке втроем. Ночами все-таки было уже холодно. Маркус посопротивлялся недолго, но сдался, и теперь они согревали друг друга ночами, как в то самое первое путешествие между мирами.

Им было хорошо. Правильно. То ли они дополняли друг друга, то ли, что называется, совпадали по фазе, но ведь, если разобраться, между ними не было ничего общего. Никогда не увидел бы ее у памятника Ленину этакий мачо, никогда бы книгочею шуту не пришло в голову сдружиться с Проводником, никогда Лена и не помышляла бы о любви умницы и симпатяги Роша Винора. Судьба? А какая разница, если любой мир кажется замечательным, когда рядом друзья?

А беда, как ей и положено, пришла неожиданно. Они только-только выбрали место для привала – небольшую поляну неподалеку от дороги. Мир был новый, но с самого утра они не увидели никаких признаков жилья. Как ни принюхивался шут, ниоткуда не тянуло дымом, но дорога была, не самая разъезженная, но и не самая заброшенная, так что рано или поздно привела бы их к людям, или эльфам, или оркам, а нет – Пути Странницы всегда открыты.

Лена даже не успела снять свой рюкзачок, когда из-за кустов вдруг посыпались вооруженные люди. Зарычал Гару, шут сбросил с плеча лук и невидимым движением наложил стрелу. Маркус толкнул Лену за толстый ствол, а меч словно сам вылетел из ножен в его руку – и схватка началась.

– Уводи! – крикнул Маркус. – Рош, уводи ее!

Нападавшие отлетали от пропеллера, на который был похож меч Маркуса, отлетали целиком или частями, но их было много, так много, что Лене они казались сплошной массой, переселяющимися термитами, даже не замечающими, что по их тропе движется слон. Шут бросился к Лене, и на него тоже навалилось скопище муравьев, и замелькал в воздухе его кинжал, и сам он вертелся с невозможной для человека скоростью. Сзади в левое плечо Маркуса вонзился метательный нож, сбивший его с ритма. Маркус отступил на полшага, снова закрутил мечом. Мимо лица Лены, едва не задев, свистнула стрела, вторая, третья, и Маркус отбивал эти стрелы в полете, рубил их, но не успевал, и сначала одна вонзилась ему под ребра, потом вторая – в живот.

Он опустил меч, невольно оперся на него, но лезвие ушло в землю, и Маркус упал сначала на колено, а потом навзничь. Карие глаза смотрели вверх почти без выражения. Целитель. Ему нужен лучший целитель, какого можно найти во всех доступных мирах, потому что стрела в живот – случай, трудный даже для Арианы. Значит, нужен кто-то лучше Арианы.

Лена даже не поняла, как оказалась возле Маркуса, как вцепилась одной рукой ему в плечо, как шут схватил ее за другую руку, и уж совсем было непонятно, как оказался рядом с ними Гару, которого никто не держал.

Трава была высокой, ровной, будто подстриженной. Лес чуть в стороне уже был тронут осенью, но на траве это никак не отразилось: она была сочно-зеленой и мягкой.

– Иди за помощью, – крикнула Лена. Шут огляделся, должно быть, увидел что-то и легко и стремительно побежал, словно по гаревой дорожке, а не по траве, доходившей ему почти до пояса. Лена наклонилась к Маркусу, положила ладонь ему на грудь, но он вдруг взял ее за руку.

– Не надо, – тихо, но отчетливо сказал он. – Не надо, Лена. Поверь старому солдату… Ты мне уже не поможешь. Пришло время умирать, Лена. Ничего. Это не страшно. Я хорошо пожил… и тебя встретил. Ты не можешь исцелить меня, но можешь дать силу, которая только продлит умирание. Я не хочу. Ты молчи. Я знаю, что такое стрела в кишки. Что такое стрела в печень. Мне осталось-то с полчаса… Ты только побудь со мной, хорошо? Просто… просто побудь.

Жизнь уже уходила из его глаз. Господи боже, он был прав. Пробитую печень не под силу исцелить даже Ариане. А значит, никому не под силу. У Лены не было с ним такой связи, как с шутом, но уже умом она понимала: умирает. Действительно умирает. Несокрушимый и такой земной Маркус… Лена встала около него на колени, взяла за руку. Побыть с ним. Подержать его руку и подождать, пока разожмутся пальцы… пока они похолодеют. Просто подождать, когда он уйдет. Совсем. Безвозвратно.

Заворчал Гару. Лена подняла глаза. Высокий подтянутый мужчина стоял рядом, склонив к плечу голову. Лица его Лена не видела – слепило солнце, но по общему облику, по длинным волосам, по тому, что подошел он неслышно даже для собаки, она поняла – эльф.

– Он умирает, – сообщил мужчина негромко. Маркус часто и трудно дышал, глаза его были закрыты, но пальцы стискивали руку Лены. Отчаяние захлестнуло ее.

– Я понадеялась на себя, – сказала она без голоса, – так была уверена, что приведу его к лучшему целителю, какой вообще есть во всех мирах, и так промахнулась. И теперь он умирает.

– Привела? – Мужчина наклонился и заглянул ей в глаза. – Светлая? Неужели – Светлая? Ты просто подумала, что ему нужен самый лучший целитель, и сделала Шаг? Так?

Шел бы подальше. Своей дорогой. Без всяких Путей. Оставил бы их. Он им не нужен. Маркусу не нужен. Лицо Маркуса серело на глазах. Лена погладила его по щеке. Она не знала, что отчаяние бывает таким острым и таким горьким. Почему Маркус? Почему сейчас? Все было так хорошо, так естественно, так правильно… Ты нужен мне, Проводник, не уходи… Как я без тебя?

– Надо же… – пробормотал мужчина. – Ну, ты и не ошиблась.

Он вдруг отстранил Лену, не без труда разжал пальцы Маркуса и толкнул ее в плечо, усаживая на землю. Потом присмотрелся к чему-то, выдернул одну стрелу – Маркус только слабо дернулся, потом вторую и, не касаясь тела, сложил ладони над ранами крест-накрест, как медики, когда собираются делать непрямой массаж сердца, и сосредоточенно нахмурился. Маркуса подбросило в воздух, выгнуло. Эльф поднял руки повыше – и тело Маркуса потянулось за ними, повисло над травой. Руки держали его, словно магнит держал тонкий металлический прут: голова и ноги Маркуса касались земли. Эльф ничего не говорил, даже смотрел куда-то в сторону. Маркус вскрикнул, захрипел, судорожно сжались кулаки, но глаза оставались закрытыми. Лене так хотелось прикоснуться к нему, но она боялась помешать магии и просто сидела, не сводя глаз с его лица, искаженного мукой, какую не под силу выдержать человеку.

Это продолжалось недолго. Эльф убрал руки, и Маркус довольно сильно ударился о землю. Он дышал. Трудно, часто, хрипло, но лицо уже расслабилось, и Лена не знала, что это означает: жизнь или смерть.

– Ну все, – обыденно сообщил мужчина. – Выживет. Поболеет какое-то время, может, две недели, может, три. Больно будет, пока ткани не приживутся, но никаких трав не давай, кроме укрепляющих, нельзя ни снотворного, ни обезболивающего. Ничего, он крепкий, стерпит. А теперь забирай его и уходи, быстро.

Лена нашла силы только удивиться:

– Почему?

– Не будь въедливой, Странница. Забирай и уходи, пока еще есть время.

– Почему? – повторила Лена. Мужчина ответил раздраженной скороговоркой:

– Потому что это мир эльфов. Потому что его убьют, как только увидят. Хочешь, чтобы он жил, – убирайся отсюда вместе с ним.

– Но я не могу, – растерянно сказала Лена, – нас трое, третий пошел вон туда, за помощью.

– Туда? Значит, его уже убили. Здесь люди долго не живут. Уходи, Светлая, пока можешь.

– Убили? Но он полукровка…

Эльф засмеялся.

– Тогда и не раздумывай. Уводи своего Проводника, а потом возвращайся за полукровкой, он дождется. Хватит у него ума не уходить далеко от этого места. Уходи… – Он прислушался и как-то поник. – Впрочем, поздно.

Откуда они взялись, Лена не поняла, ведь ни кустов не было поблизости, ни деревьев. Возникли словно из воздуха – тоже против солнца, группа высоких, тонких и гибких, двигающихся так лениво-легко, как могли двигаться только эльфы.

– Человечек, – с удивленной радостью произнес один.

– Дохлый, – уточнил второй.

– Не слышишь, что ли? Дышит, – усмехнулся третий.

– Это ненадолго, – утешил друзей четвертый, доставая из ножен кинжал.

– А еще и женщина.

– Это тоже неплохо. Хочешь?

– Чур, я первый!

– Ты чему радуешься, дурак? Не настолько ж она молода, чтоб быть девственницей, так какая разница – первый или пятый? Человечка прикончи для начала.

Отчаяние уступило место медленно растущему гневу. Неожиданно для самой себя низким голосом Лена сказала:

– Проклятия Странницы захотел попробовать?

Эльфы остановились.

– Светлая? – удивился один, кланяясь не так чтоб очень глубоко, но достаточно вежливо. – Прости, Светлая, я не понял сразу. Прости нас за вольности, которые услышала. Отойди от этого человечка, чтобы я тебя не забрызгал его кровью.

– Ты не понял? Еще шаг – и будешь проклят.

Эльф даже растерялся.

– Светлая, это закон нашего мира. Наш мир тих и спокоен только потому, что в нем нет людей.

– А есть другой мир, в котором нет эльфов, – сообщила Лена чуть ли не басом. – Уже нет эльфов. Потому что его прокляла Странница. Хочешь получить пустой мир?

Эльфы оторопели. Наверное, раньше им попадались более сговорчивые Странницы. Позволяющие резать своих спутников и отодвигавшиеся, чтоб их кровью не забрызгали. Один так и поигрывал кинжалом.

Раздался топот копыт, но Лена не оглянулась, пока не услышала отчаянный и тихий вскрик:

– Лена!

Шут рванулся к ней, но эльф успел, обогнал, не хуже Брюса Ли взбрыкнул ногой, и шут налетел на удар, охнул, падая.

– Мы человечка поймали, – радостно сказал другой эльф, соскальзывая с коня. – Убегал еще, смешной такой. Но шустрый. – Он крепко поддал шуту ногой под ребра. – Вставай, человечек.

Шут, кривясь, поднялся. Лицо его украшала пара свежайших синяков. Тот, с кинжалом, засмеялся.

– Какой же это человечек? Самый настоящий полукровка. Ты на уши-то посмотри, дурачина!

Эльф дернул шута за волосы и сконфуженно буркнул:

– Правда, полукровка… А убегал-то чего? Вот по морде получил за просто так.

– Иди ко мне, Рош, – скомандовала Лена. – А ты стой где стоишь, эльф!

– Светлая? – традиционно удивился тот. Наверное. Странницы сюда захаживали очень редко. – Этот полукровка твой? Прости, он не сказал.

Шут шагнул было к ней, но снова встретил удар в грудь, не такой жестокий, но выразительный.

– Прости, Делен, но человечка тебе придется оставить нам, – примирительно сказал один из эльфов, – а полукровку своего забирай и уходи. Или оставайся, посмотри наш мир. Уверяю тебя, ты не видела ничего подобного, и он таков именно потому, что в нем нет людей. Этот человечек ничего даже и не почувствует, он без сознания, а я убью его быстро и безболезненно.

Шут усмехнулся. Очень неприятно усмехнулся. Конечно, это все было безнадежно и глупо, но угроза Лены все-таки держала их на некотором расстоянии. Верят в проклятия?

Лена вдруг поняла, что она – верит. Что она действительно проклянет этот благополучный мир без людей, и постепенно он опустеет, станет стерильным и, возможно, никогда больше в нем не появится никакой разумной жизни. Но убить Маркуса она не позволит. Пусть и такой ценой. Мир – это прекрасно, это замечательно, но какое ей дело до мира эльфов, если они собираются сломать ее собственный маленький мир, лишив ее лучшего друга, какой у нее когда-то был?

Она так и стояла на коленях возле Маркуса, держа его руку, Сцена затягивалась, словно актеры дружно забыли все слова. В конце концов эльф все-таки решился.

– Ты не сможешь проклясть целый мир из-за одного человечка, Делен. Не сможешь, потому что ты Светлая.

– Ты так уверен?

– Уверен, – вовсе не уверенно кивнул эльф. – Меня проклясть ты сможешь…

– И всю твою кровь, – согласилась Лена, – родителей, сестер, детей. Легко. Если ты сделаешь еще один шаг – так и будет. Готов рискнуть?

По старой, уже забытой привычке, она поднесла левую руку горлу: всегда, волнуясь, она так делала. Волнения, правда, особого не было, но рука сама потянулась к шее – и нащупала цепочку. Лена стиснула каплю застывшей магмы. Эльф улыбнулся и сделал шаг:

– Я одинок, Светлая.

Что-то прорвалось. Может, проклятие, может, отчаяние или гнев. Эльф отшатнулся, словно испугавшись ее, а рядом замерцала слепящая полоса, раздвинулась, и в проход прыгнул Милит. По-солдатски быстро оценив обстановку, он как-то странно тряхнул кистями рук, словно сбрасывая с них воду, тихо что-то проговорил – и эльфы отступили на шаг.

– Я держу их, Владыка, – бросил он назад, и Лиасс шагнул меж светящимися линиями. Несколько секунд он смотрел на эльфов, обычно бесстрастное лицо меняло выражения слишком быстро, чтобы Лена могла понять, что это означает. Потом он наклонился к ней, взял под руку, поднял, отрывая от руки Маркуса.

– Идем, Аиллена, – мягко сказал он. – Пора возвращаться. Полукровка, иди сюда и бери Проводника.

– И дергаться не надо, – сладко улыбнулся Милит, – ты узнал заклинание. Рискнешь? Топай сюда, полукровка, не жди.

– Владыка? – забормотали эльфы. – Аиллена?

Лиасс слегка кивнул, не сводя с них меняющегося взгляда, а как выглядит она сама, Лена не знала. Знала одно: шаг – и сила ее проклятия вырвется наружу. Верила в существование этой силы. Шут поднял Маркуса, взвалил на плечо, умудрившись подхватить и меч, и первым шагнул в проход, за ним отступил Лиасс, продолжая обнимать Лену за плечи, прыгнул Гару, ничуть не испугавшийся прохода. Милит выкрикнул что-то жутковатым голосом и сиганул следом, там рвануло не хуже атомной бомбы, и взрывной волной его швырнуло на несколько шагов вперед, он упал и проехался носом по впечатляющей весенней грязи – и тут проход захлопнулся с треском и искрами.

– У тебя с головой все в порядке, Милит? – обыденно осведомился Лиасс. Милит перевернулся на спину и скривился.

– Уффф! Не меньше трех ребер… Владыка, а тебе хотелось, чтобы они могли проследить, откуда был открыт проход? Ты, может, и знаешь другой способ стереть все следы, но я не знаю… Аиллена, ты цела?

Лена поняла, что ее держат не ноги, а Лиасс. Она прижалась щекой к мягкому синему сукну и чуть не разревелась в голос. Во избежание грядущей катастрофы Лиасс так тряханул ее, что Милит сочувственно сморщился.

– Все уже позади, милая, – совсем уж ласково произнес Лиасс. – Ты уже дома. Ты в Сайбии. Успокойся. Сейчас я немного передохну и открою проход в Тауларм… Милит, ты долго будешь валяться в грязи?

– Долго, Владыка, – пообещал Милит. – Пока искры из глаз лететь не перестанут. Я перестарался немножко… Отвык от боевой магии.

Лиасс одним движением высушил землю и сделал знак шуту. Тот опустил Маркуса и перетащил под мышки преувеличенно жалобно стенающего Милита. Владыка сел сам и усадил Лену. Ее трясло.

– А что вы оба делали здесь? – удивился вдруг шут. – Почему вы не в Тауларме? Что-то произошло?

– Охотились мы, – кряхтя и охая, сказал Милит. – Отдыхали, когда Светлая позвала Владыку… Тут где-то мой лук должен валяться… Не ищи, пусть валяется… Неважно… Что там с Проводником? Он жив?

– Жив, – кивнул Лиасс, – и, похоже, исцелен. С тобой что, полукровка?

– Пошел за помощью, – неохотно сказал шут, – напоролся на этих…

– Решил убежать от всадников? – хмыкнул Милит. Шут пожал плечами.

– Увести всадников? – уточнил Лиасс. – Неглупо.

– Все равно ж догнали и наподдавали, – сокрушенно произнес шут. – Эльфы, может, не убивают друг друга, Владыка, но ты уж прости, я не эльф.

– Ты кого-то убил? – равнодушно спросил Лиасс.

– Постарался бы.

– А ведь твой враг из этого мира, Лиасс, – вдруг тоненько, словно в компенсацию к недавнему почти басу, сказала Лена. Уверенность возникла. Лиасс кивнул.

– Похоже.

– И он хочет, чтобы в Сайбии началась война с эльфами.

– А я мешаю, – согласился Лиасс.

– И значит, Милит зря устраивал там взрывы.

– Не зря, – усмехнулся Лиасс. – Не торопись с выводами, Аиллена. Вспомни: они были поражены, услышав, как обращается ко мне Милит и как я обращаюсь к тебе. А наш враг прекрасно знает, что я Владыка, а ты Дарующая жизнь. Эльфы свободны и разрозненны. Это личное.

– Сколько ж своих ты поубивал этим взрывом, Милит? – спросил шут. Эльф обиделся:

– Я, что, больной? Нисколько. Так, синяками отделались… может, пара-тройка переломов.

– А чем ты их держал? Мне показалось, они были всерьез испуганы?

– Ага, – захохотал и тут же скривился, хватаясь за грудь, Милит. – И ты б боялся. И даже Владыка… Есть одно такое заклинание… старое и забытое. Зато мгновенно лишающее мужской силы на срок, долгий даже для эльфа.

Шут не выдержал и засмеялся. Улыбался и Лиасс, но глаза у него были грустные. Целый мир эльфов. Мир, где нет людей, нет войн и нет казней. Эльфийский рай.

– Ты можешь увести туда своих. Они примут.

– Могу. Примут.

Шут и Милит притихли, даже Гару перестал шумно дышать и со стуком захлопнул пасть. Лиасс посмотрел на них по очереди.

– Я не поведу туда эльфов, Аиллена.

– Истинная клятва?

– Не только. Нарушения клятвы не будет, потому что я не предам короля… но я обещал ему порядок и поддержку… И даже не это важно. Я хочу, чтобы люди и эльфы жили в мире. Хотя бы здесь. Я сделаю все возможное, чтобы этого добиться. – Он крепко обнял Лену. – И если бы не ты, вряд ли у меня была такая возможность… и такая цель. Успокойся, милая. Все прошло. Сейчас мы отправимся в Тауларм. Хочешь домой, Гару?

– Гав! – согласился пес и яростно завертел хвостом. Милит задумчиво спросил:

– Зачем ты тратил магию на просушивание земли? Вот этот бы тут хвостом помахал – и все бы высохло…

Насчет охоты они врали, поняла Лена. Не охотились эльфы ни в такую грязищу, ни в такое время года, разве что ради еды, но не ради развлечения или отдыха. Ради развлечения эльфы вообще не охотились. А Лиасса на охоте Лена и вовсе не представляла. Пусть хитрят сколько угодно. Они пришли. Пришли за ними. Маркус жив. Владыка смог открыть проход в другой мир – и вот сейчас Лена окончательно простила Милита. Если бы не та его выходка, у Лиасса не хватило бы сил на проход, а Лена наворотила бы дел в эльфийском рае. Она не ушла бы без шута и без Маркуса. А ведь эльфы не убивали своих, когда у них не было такой необходимости. Необходимость возникла – и Лиасс получил стрелу в спину. Традиции для того и существуют, чтобы их нарушать.

Гару поставил грязные лапы на колени Лиасса и начал усердно, с чавканьем вылизывать Лене лицо. Милит сдавленно захихикал и кое-как сел.

– Я открою проход, Владыка. Со мной ничего страшного…

Лиасс отмахнулся, сосредоточился – и Лена увидела знакомую площадь Тауларма. Оттуда их тоже увидели. Немедленно пара эльфов подхватила Милита, еще двое – Маркуса, Лиасс поднял Лену, и через минуту она почувствовала себя дома…

Милита и Маркуса резво тащили к бревенчатому дому, а не к палатке. Господи, сколько же прошло времени?

– Полтора года, – улыбнулся Лиасс. – Всего полтора года. Сущая ерунда. Ну что, идем?

– У нее ноги не идут, – сообщил шут. – Как всегда после сильных переживаний.

– Не беда, – засмеялся Лиасс, подхватывая ее на руки. – Рош, ты как? В порядке? У тебя ноги идут?

– Конечно, – даже удивился шут. – А она – не в порядке. Я чувствую.

Лиасс размашисто зашагал – и тоже не к палатке и не к дому посла, а к строго-прекрасному каменному строению. Милит закончил свою работу. Дом был великолепен. Одно слово приходило на ум: гармония. Он был облицован золотистым мрамором или чем-то похожим на мрамор, прост и безупречно красив. Наверное, в эльфийском рае все дома такие.

– Любуется, – удовлетворенно заметил шут, – оживает. Гару, не прыгай, тебе нельзя в дом.

– Можно, – покачал головой Лиасс. – Он ей нужен.

Он бросил пару слов, и эльфы ухватили бедного пса за бока и принялись отмывать от грязи. Гару возмущенно орал и даже пытался кусаться, да держали его крепко и ловко, и он, как ни вертелся, никого цапнуть не сумел, пока его поливали из ведра и терли тряпками.

В небольшой комнате Лена увидела свой старый туалетный столик, на котором стояла аметистовая друза, а на крючке висел роскошный эльфийский плащ. Словно она и не уходила. Правда, вместо дохлых стульчиков было кресло, в которое ее и усадил Лиасс, а шут, будто только этого и дожидался, принялся снимать с нее плащ, стаскивать с плеч рюкзачок, стягивать сапожки… Лиасс открыл незаметную дверь, за которой оказалась самая настоящая ванна. И два крана – для горячей и холодной воды. Смесителей здесь пока не изобрели. Шут, ничуть не смутившись присутствием постороннего мужчины, приступил к расстегиванию пуговиц на платье, и Лена шлепнула его по руке.

– Нет уж позволь, – нахмурился он. – Ты на ногах не стоишь, а Владыка отвернется. Ты отвернешься, Владыка?

– Я даже уйду, – улыбнулся тот, – полотенца в шкафу. Сделай воду погорячее, пусть она расслабится. Аиллена! Помни – все хорошо.

Шут хлопотал возле нее лучше любой горничной…. Наверное, лучше, потому что горничной у нее никогда не было – и слава богу, до сих пор с дрожью вспоминалась та решительная дама в Сайбе, которую прислала к ней Рина в тот давний первый раз. Полтора года? Это сколько ж мне лет? А какая разница?

– Рош, неужели мы полтора года…

– Я считал и сбился. Но где-то так. А что? Зато смотри, сколько удобств появилось… Давай я тебе голову вымою. И не брызгайся. Владыка велел расслабиться, так что расслабляйся. Ну что ты, Лена, разве ж я тебе посторонний?

Она смирилась, потому что в его голосе прозвучала обида пополам с испугом. Классный бы из него получился актер. Страсти в клочья при полной невозможности врать. Нет, он не посторонний. Он – это я.

Он принес чистое белье, зимний костюм, чулки и домашние тапочки на рысьем меху, тщательно вытер ей волосы сухим мягким полотенцем, так же тщательно и бережно начал их расчесывать, и тут, конечно без стука, вломился Гарвин.

– А в ванную ты так же ворвешься? – осведомился шут, не отрываясь от своего занятия. Глаза его смеялись – Лена видела в зеркале.

– В ванную – тем более, – пообещал Гарвин, отстранил шута и пару раз провел ладонями по длине волос. Фен. Волосы мгновенно высохли и даже распушились. – Теперь расчесывай. Аиллена, ты в порядке?

Лена ухватила его за прядь волос, подтянула поближе и чмокнула в щеку.

– Я в порядке. А вот…

– Там все нормально, – отмахнулся Гарвин. – А Милит и вовсе сам виноват: прежде чем взрывать что-то на близком расстоянии, можно и о щите позаботиться. Проводник твой… Ариана очень удивляется, потому что никогда не видела такого исцеления, но он тоже в порядке, хотя и без сознания. Так что меня куда больше волнуешь ты. Она здорова, полукровка?

– Она здорова, – проворчала Лена, – зато едва не прокляла целый мир.

Гарвин непочтительно фыркнул.

– Ты? Мир? Расскажи кому другому. Не можешь ты проклясть мир. Человека какого-то – можешь.

– Эльфа, – поправил шут.

– Эльфа так еще проще, – усмехнулся Гарвин. – Так значит, тебя изукрасил эльф? Держишься скованно. Сними-ка рубашку, я посмотрю. Давай, не девица, чтоб стесняться.

Синяк на груди шута впечатлил даже Гарвина. Он поцокал языком, осторожно поводил пальцами по контуру здоровенного чернеющего на глазах пятна и покачал головой.

– Кости целы. Иди-ка и ты полежи в горячей воде. А то могу исцелить, если хочешь.

– Само пройдет, – отмахнулся шут. – Лена, кости целы, он же сказал. А это…

– Иди уже, – Гарвин развернул его лицом к ванной и легонько поддал коленом под зад. – Я ее посторожу, не бойся. Аиллена, ты можешь мне рассказать, что случилось? Владыка как-то странно выглядит.

Лена рассказала. Собственно, она только рот открыла, а дальше слова полились таким потоком, словно ее допрашивал десяток крутейших магов. Она была дома. Господи, она наконец была дома, и все были в безопасности, и Маркус, и шут, и Гару…

Пес, словно услышав, что она думает о нем, поднял голову, осклабился и постучал хвостом по полу. В комнате было тепло, но печки Лена не видела. Кто знает этих эльфов, может, они проложили трубы внутри стен или под полом и пустили по ним горячую воду. И что, котел в подвале дровами топят? Или магией? Или в Силире есть угольный разрез?

Гарвин кивнул.

– Ты права, наверное. Насчет врага… Ходили слухи об этом мире. Мне как-то не верилось, что люди не добрались хоть куда-то… Ты вообще знаешь, что поначалу людей здесь не было вовсе, даже не знаю, откуда они взялись, но когда-то давно произвольно открывались врата между мирами и люди появлялись там, где до этого жили совсем другие расы – мы, гномы, орки, драконы… Отец еще помнит времена, когда в Трехмирье пришли люди. Мы сдуру не воевали с ними: мир просторен, всем места хватит… А в общем, ты знаешь, эльфы равнодушны, нас раскачать очень трудно. Вот и прошляпили. Не учли, что люди размножаются чуть медленнее кроликов, что могут иметь и десяток детей, и всем нужна земля… Спохватились, когда поздно было… Когда люди впервые напали на эльфийские поселения. Чем хочешь поклянусь, Аиллена: люди начали первыми.

– И не клянись, – вздохнула Лена, получше Гарвина знавшая суетливость и агрессивность собственной расы и манеру решать конфликты силой оружия. От дубинки до атомной бомбы. Гарвин склонил голову и вдруг улыбнулся так, как не улыбался никогда раньше.

– Я рад тебя видеть, Аиллена. Никогда не думал, что буду так рад видеть человека.

– Что здесь было, пока мы… гуляли?

Гарвин пожал плечами.

– Да ничего особенного, хвала древним богам и королю Родагу. Даже недруг наш почти не объявлялся.

– Кто-то умер?

– Двое, – неохотно ответил Гарвин. – Человек и эльф. Ты их вряд ли знаешь обоих. Нас действительно хотят стравить…

– Вмешался Родаг?

– Не только. Балинт тоже.

– Ты научил Балинта?

– Всему, что знал. У него великий Дар, Аиллена. Мне его учить больше нечему. А вот он меня, может, когда чему и научит. Тебе можно это знать. Балинт научился проникать в мысли других. Я не умею и не уверен, что умеет Владыка. Чем бы тебя порадовать… А, есть чем! В Тауларме родились еще восемнадцать детей. За полтора года! Это очень много для нас, Аиллена. Четыре женщины родили уже по третьему ребенку. Было почти тридцать свадеб.

– Ты не женился?

– Нет. Я не хочу… Впрочем, тут полное совпадение: я не хочу жениться, потому что не могу забыть жену, и вряд ли кто-то хочет выйти за меня замуж… уже по другой причине.

– Что, весь город знает, что ты некромант?

– Кто не знает, тот догадывается, – пожал плечами эльф. – Ты не забыла: мы маги. Послушай меня, пожалуйста. Когда ты в следующий раз захочешь уйти, возьми меня. По двум причинам. Тебе вовсе не помешает маг. И мне лучше все-таки быть подальше… от всех.

– Ты так и ненавидишь людей?

– А что могло измениться? Возьми меня с собой в следующий раз. Тех, что на вас напали, я разметал бы в две минуты.

– Он прав, – вздохнул шут, выходя из ванной в одном полотенце вокруг бедер. – Не хочу грязное надевать, – пояснил он, – вы уж меня простите, а? Лена, он прав, тебе не помешает маг. Раз уж ты за полтора года два новых мира открыла…

– Два?

– Она всегда так туго соображает? – сочувственно спросил Гарвин у шута, и тот сокрушенно кивнул. – Где могли напасть на Странницу, как не в мире, который знает, что это такое?

– Там, где Странница прокляла мир.

– Ничего подобного. Проклятый мир не выглядит так, как тот. Можешь мне поверить, я насмотрелся.

– Гарвин, я пока никуда не хочу.

– Надо думать, – засмеялся шут и осторожно потер грудь. – Больно все-таки… Он хорошо приложил, да я еще навстречу пинку бежал… Лена, да перестань ты, синяк он и есть синяк, больно, но не так уж… Ты никуда не хочешь, значит, мы поживем здесь, или в Сайбе, или в лесу – где тебе понравится. Но рано или поздно ты захочешь пойти. Вот тогда… по обеим причинам. Эх, жалко, раковина там вместе с мешком осталась…

– Ага, как же, – хихикнула Лена. – В моем поройся, может, найдешь что…

Шут радостно кинулся к рюкзачку, едва не уронив полотенце, запустил в него руки и сразу вытащил свою раковину. Гарвин даже не улыбнулся, хотя Лена ожидала насмешек.

– Ты раньше не видел моря? Это то немногое, что действительно стоит увидеть.

Шут смущенно улыбнулся и сел на край кровати, поглаживая раковину кончиком пальца. Лена с ужасом смотрела на огромный синяк, вроде бы понимая разумом, что ничего страшного в этом нет, но взгляда отвести не могла. Гарвин встал, легко опрокинул шута на спину (тот осторожно забрыкался, боясь потерять полотенце) и прижал ладонь к его груди на несколько секунд, отпустил и вернулся на стульчик. Шут, невнятно ворча, сел. Синяк бледнел и исчезал.

– Я знаю, что это сущая ерунда, но она переживает, – пояснил эльф, – так что уж прости, походишь исцеленный. Ты так не любишь магические вмешательства?

– Не люблю, – огрызнулся недовольный шут. – У меня вообще с магией ничего приятного не связано. Подумаешь, синяк… ну не виноват же я, что чистая рубашка осталась… не знаю где.

Без стука вошел Лиасс с ворохом одежды.

– Я вовремя, – засмеялся он. – Что, Гарвин, ты его исцелил?

– Что там исцелять-то было… Аиллена переживает, ты ж ее знаешь.

Шут без всякого смущения скинул полотенце, правда, повернувшись спиной (на боках и пояснице тоже темнели синяки, но не такие впечатляющие), и быстро оделся. Лиасс погладил Лену по голове, как ребенка.

– Ариана исцелила Милита, хотя я не советовал. В следующий раз бы подумал основательно, рассчитывая силу взрыва. С Маркусом все хорошо… насколько вообще может быть хорошо. Ариана не нашла никаких признаков заражения или внутреннего кровоизлияния. А вот рана в плечо беспокоит ее больше. То есть тоже ничего опасного, но еще одно исцеление сегодня он может и не выдержать, а завтра будет уже поздно. Возможно, у него будет хуже двигаться левая рука.

Лена вспомнила: да, в левое плечо ему попал короткий метательный нож. Почти в сустав. Там, в мире эльфов, ни целитель не заметил этого, ни она не вспомнила – не до того было. Ну что ж, значит, будет владеть левой рукой чуть хуже, чем правой, как и большинство людей… Главное – жив.

– Я его увидеть хочу.

– Смысл? – поднял брови Гарвин. – Он без сознания. Раздели, отмыли от крови, перевязали рану и уложили в кровать. Очнется, тогда тебя сразу позовут. Он не умрет, Аиллена.

Шут потоптался возле кровати, отнес мокрое полотенце в ванную и, вернувшись, решительно сел на пол у ног Лены. Пол был застелен пушистым ковром с растительным орнаментом. Эльфы занялись ковроткачеством?

– Подарок посла тебе, – пояснил Лиасс. – Специально заказывал в Сайбе. Именно потому, что у тебя все время мерзнут ноги. А этот вот любит сидеть рядом с тобой.

«Этот вот» положил голову Лене на колени. Волосы у него когда-то были темно-пепельными, а седина придавала им серый цвет. Эльфы улыбались. Почти умиленно. Рады. Они действительно мне рады. Нет, не мне – нам.

– Хочешь отдохнуть?

– А я разве работаю? – удивилась Лена. – Ты садись на кровать, Владыка, не стесняйся. Раз уж проблема со стульями. А я тут посижу, кресло удобное. Тоже от посла?

– От королевы. Король и королева сделали нам много подарков для этого дома. Пока мы не отвлекаемся на мебель, сама понимаешь. Ты, возможно, не заметила, но палаток в Тауларме уже нет. Лагерь становится городом. Как путешествовалось, Странница?

Наверное, целый час Лена и шут, перебивая друг друга, рассказывали о дорогах, городах и портах. Иногда Гару подгавкивал для поддержания беседы или общего впечатления – любил он поучаствовать в разговоре. А может, просто намекал, что собака с раннего утра не кормлена. Как, собственно, и ее хозяева.

Дома. Наконец-то дома. Маркус чуть не умер – дважды подряд, но все же целитель появился там, где она его искала. Как это понять, как объяснить, какая логика? захотелось к целителю – и перенеслась. Делов-то. Главное – сильно захотеть.

Так сильно она еще никогда ничего не хотела. В Трехмирье за Милитом ее привела скорее злость, за Гарвином – любопытство, то же самое любопытство водило ее по Путям – куда получится, бесцельно, для развлечения. Доразвлекалась… Мир у них, видишь ли, без людей. Воздух у них там свежий, потому что человечков убивают сразу. Гуманно убивают – им не больно… А Маркус и так на живого похож не был, крови столько, сколько в человеке и не поместится, печень пробита, кишки… Он же без сознания был, едва дышал, так нет, все равно – убить. Осквернил святую эльфийскую землю…

Прокляла бы. Определенно.

Шут гладил ее колено, а эльфы смотрели встревоженно.

– О чем ты думаешь, Аиллена?

– А догадаться слабо? – невежливо поинтересовался шут. – Очевидно же. Думает, прокляла бы тот мир или нет.

– А ты как думаешь?

– Ты совсем ее не знаешь, Гарвин? – усмехнулся шут. – Мир – нет, конечно. Эльфа – могла. И потом бы полжизни об этом жалела.

– Не жалела бы, – возразила Лена, только ее не услышали.

– А если б не Проводника убить хотели, а тебя?

– Мир – нет, – повторил шут. – Она не способна наказывать невинных, Гарвин. Странно, что ты этого не понимаешь. Ведь ты провел с ней много времени, верно? И так и не понял?

Гарвин только улыбнулся. Все он понял. Зато никто другого не понимает: она едва не потеряла Маркуса. И какое-то время была уверена, что теряет. Держала его за руку и ждала, когда разожмутся его пальцы и начнет остывать кожа. И могла только следить, как расплывается на коричневой куртке огромное темное пятно крови, видеть торчащие стрелы… Если бы он умер? Не от руки эльфа, просто от этих ран? Что делала бы она?

Гарвин покачал головой и вышел. Сейчас притащит вина и заставит Лену выпить на голодный желудок, ее мгновенно развезет, и будет полное безобразие. Как-то психологи это называют: остаточная реакция? Нет. Каким-то более умным словом. Не хочу больше видеть, как умирают друзья. Не хочу.

Глаза Лиасса слегка серебрились. Мечтательность пополам с горечью – так бы Лена сказала, если бы речь шла о ком-то попроще и попонятнее. Мир, где только свои. Пусть разрозненные, он ведь и объединил эльфов не просто так и не ради войны, а ради сохранения народа. Объединенные эльфы – сила, но ведь и пользоваться этой силой он не хотел.

– Что здесь было, Лиасс? Что вы с Милитом делали в чистом поле? Только не надо охотничьих баек, ты вообще не любишь охотиться.

Лиасс помолчал.

– Я люблю охотиться, Аиллена. Конечно, не в чистом… грязном поле и не в такое время. Мы с Милитом были там, потому что именно там крестьяне видели нечто, чего в этом мире быть не должно. Вот это и было основной проблемой в Сайбии: появлялось чужое. Или чужие.

– После того как в том же месте проходили эльфы? – спросил шут. – Стравливают нас, как петухов. Как тебе удавалось улаживать это, Владыка?

– Пока удавалось. С помощью короля. Он тоже понимает, что нас стравливают.

– Родаг умный, – серьезно сказал шут. – И Верховный охранитель тоже. Только что они против пришельцев из других миров? Или против болезней? Чудовищ? Владыка, может быть, тебе имеет смысл подумать о том мире?

– Я буду о нем думать, – просто ответил Лиасс. – До конца жизни. Но не уйду туда. Как бы ты относился к человеку, который при первой возможности сворачивает с избранного пути?

– Зависит от многого. Я не вижу препятствий для того, чтобы ты мог свернуть. Кроме твоей гордости.

– Это не гордость, Рош. Это Цель. Разве ты не хочешь, чтобы Сайбия стала страной людей и эльфов?

– Есть такие миры, – сообщил шут. – По крайней мере один мы видели. Полукровок больше, чем людей или эльфов. Смешанные браки…

– Значит, это мир эльфов. Или будущий мир эльфов, – отрезал Лиасс. – Ты отрицаешь это, но ведь знаешь, что ты человек только по воспитанию. Где находится твое сердце? Почему ты почти не потеешь даже в самую сильную жару? Почему двигаешься вдвое быстрее даже Маркуса? Потому что ты эльф.

Лена взяла обеими руками встрепанную голову и прижала ее к коленям, потому что шут собрался возражать, понимая, что все возражения – только иллюзия. Потому что гены эльфов сильнее, даже не доминируют – просто побеждают.

– Ты прав, Владыка, – признал шут через минуту. – Но я предпочитаю быть человеком.

– Будь, – пожал плечами Лиасс. – Взгляды у тебя гораздо шире, чем у любого человека. Ты удивительно терпим, особенно если вспомнить твое происхождение. Ты должен ненавидеть если не всех нас, то хотя бы тех, кто ведет себя…

– Как я, – хмыкнул Гарвин, ставя на туалетный столик бутыль вина, кружки, хлеб, сыр, пряники и приличный кусок мясного рулетика. Как он умудрился все это донести? – Ты должен ненавидеть хотя бы меня, потому что я наверняка похож на тех эльфов, с которыми ты встречался раньше. Или хотя бы Милита за то, что он использовал тебя, чтобы использовать Аиллену… Да еще и заменял тебя целых полгода.

Лена вцепилась в заостренные уши, но шут не выказал никакой агрессивности.

– Наверное, должен. Я не люблю ненавидеть, Гарвин. Лена сказала как-то, что ненависть непродуктивна. Она ничего не дает. Может быть, она полезна для мага или для солдата во время войны, но я не маг и не солдат. Я шут. Поэтому мне не хочется ненавидеть тебя или кого-то другого. И тем более Милита. Скверно, что он использовал Лену… но понятно. Я не могу его судить. И тем более не могу его ненавидеть за то, что он поддержал ее, пока я маялся дурью. Я не могу ненавидеть его за то, что он ее любит.

– Истина бесстрастна, – кивнул Гарвин, ровненько нарезая принесенную еду.

– Но я не бесстрастен, – возразил шут, – хотя да, я – истина. Не удивляйся, Лена, это не я с ума сошел, это из формулы посвящения. Я не смог быть больше шутом, потому что не был уже так уверен в том, что эта истина так однозначна.

– Какая? – тихо спросил Лиасс.

– Всякая кажущаяся очевидной, Владыка.

– Для тебя я не Владыка.

– Почему? Потому что я считаю себя человеком?

Лена стукнула его по макушке.

– Потому что он для тебя друг.

Лиасс улыбнулся.

– Друг? – усмехнулся шут. – Это вряд ли. Лена, если на благо его народа потребуется поджарить меня до золотистой корочки и скормить дракону, он это сделает. Даже маслом лично поливать будет. Не пугайся. Он пожертвует кем угодно ради блага эльфов. Собой так легче всего.

– Собой жертвовать всегда легче всего, – сообщил Гарвин. – И все же он тебе друг, насколько Владыка может быть другом. И даже я тебе друг, насколько другом может быть некромант.

– Не мне, – светло улыбнулся шут и потерся щекой о Ленину коленку, – ей. Сам по себе я ничего для вас обоих не значу. Для себя тоже.

– Мы поговорим об этом еще, – пообещал Лиасс, – и я постараюсь убедить тебя в другом. Сейчас еще рано.

– Слышал, – проворчал шут, – Зеркало, Отражение…

– Фу, – скривился Гарвин, подавая Лене кусок рулета и кружку с вином. – Отпусти ты его уши, он не станет ни на кого кидаться, а язык ему укорачивать бесполезно. Поешь и обязательно выпей. Это вино привезли нам эльфы Сайбии. Они были очень огорчены, что тебя не застали.

– Я не хочу вина, потому что опьянею.

Гарвин озадаченно посмотрел на нее.

– Ну да. А для чего еще вино пьют? Для чего я его и принес? Пей и пьяней. Тебе это сейчас нужно.

– Выпей, Аиллена, – кивнул Лиасс. – Я не знаю, о чем ты думаешь, но у тебя даже аура меняется.

– Ты действительно не умеешь проникать в чужие мысли?

– Не умею, Рош. Чувствую только отголоски… когда ты проникаешь в ее мысли.

– Я не проникаю, – удивился шут, – я просто знаю… и она знает, что я чувствую. А еще я могу ей ответить… иногда. У меня нет ни капли магии, Владыка. Иначе бы я не смог стать шутом. Ни один маг не выдержал бы коррекцию. Во всяком случае мне так говорили.

– Ага, Билант рассказывал о твоей коррекции. Даже он не понимал, зачем тебе надо было через это проходить.

Шут неохотно оторвал голову от Лениных колен и посмотрел на вино. Гарвин протянул ему кружку и хороший такой бутебродище.

– А горячего ничего нет? – невнятно спросил шут, вгрызаясь в хлеб и сыр. – Есть хочу смертельно.

– Готовят, – очень серьезно сказал Гарвин. – Это так, слегка перекусить и чтоб не пить на голодный желудок. Аиллена, хочешь, чтобы я в тебя силой вливал?

Лена испуганно откусила от рулетика и запила вином. Гарвин вовсе не был милым и даже не пытался таким казаться. С него станется…

 

* * *

Маркус поправлялся долго и трудно. Лена заходила к нему так часто и так надолго, что уместнее было бы сказать, что она торчала в больнице постоянно, пока его не перенесли в новый дом, чтоб Лена зря не била ноги. Его мучили сильные приступообразные боли, и тогда лицо его напрягалось, а на висках выступал пот, и слабее они не становились. Спазмы начали ослабевать только через две недели, когда он вдруг спросил, почему болит плечо, до этого даже не замечал. Лена продемонстрировала ему метательный нож и сказала, что вряд ли у него сохранится прежняя гибкость и подвижность сустава.

– Да? – равнодушно удивился он. – Ну и ладно, хотя лучше б правая. Чего смотришь? Я вообще-то родился левшой, хотя со временем научился все делать обеими руками. А меч мне и подавно все равно, в какой руке держать. Делиена, кто меня исцелил? Я же знаю, что умирал. Чувствовал.

Лена рассказала об эльфийском рае, размалывая в пыль семечки корницы, очень хорошо лечащие суставы, особенно в смеси с… Фу, ну совсем знахаркой заделалась. Зато хоть какая-то польза.

– И прокляла бы?

– Мне кажется, да. Шуту кажется, нет.

– Не прокляла бы. Мир – нет. А этого, который обещал безболезненно, – могла. Спасибо тебе. Ведь не куда-то меня притащила, а именно куда надо. Можно я тебя за это поцелую?

Лена наклонилась, и Маркус громко поцеловал ее в щеку. Шутит. Значит, и правда, полегчало.

– Я так боялась, что ты умрешь.

– Рано или поздно я все равно умру, – ласково сказал он, – и уж точно раньше тебя.

– У меня хоть время подготовиться будет, – проворчала Лена. – Не надо мне рассказывать, что все смертны и к этому надо быть готовым. Я знаю. Только это все… далеко было.

– Ты никогда не теряла?

– Нет. Ну, бабушку, дедушек… Давно. Но они были старенькие, болели. Я их, конечно, любила, но не больше всех, понимаешь? И умерли они по естественным причинам.

Маркус ласково-ласково погладил ее по щеке. Насколько Лена успела понять, это был почти ритуальный жест, означающий большую привязанность. В Сайбии жесты имели куда большее значение, чем дома.

– Я намного старше твоих дедушек и бабушки. Очень намного.

– Ты выглядишь, как старик? У тебя не гнутся колени, слезятся глаза, трясутся руки? В общем, ты уж постарайся не умирать.

– Постараюсь, – серьезно пообещал Маркус. Даже сейчас, раненый, измученный болью, бледный, он все равно был настоящим мачо. Вот Лиасс, едва придя в себя, Владыкой не был, Милит не казался супервоином, когда одиноко ждал смерти в палатке, шут мгновенно терял в своем невеликом весе, а Маркус, хоть и заметно похудел, все равно был несокрушим, как скала. Надежен. Улыбался наконец-то…

– Знаешь, Делиена, я в растерянности. Мне мерещится, что Ариана со мной флиртует.

– А почему в растерянности? – удивилась Лена.

– Ну! Она – и я… Ты что?

– Ага. Милит и я – ничего, а Ариана и ты – это чего.

– Делиена, ты особенная.

– Ты тоже, болван. Ты настолько особенный, что уже к этому привык. Так что в атаку!

– В атаку… – погрустнел Маркус. – Мне б до горшка сначала научиться самостоятельно добираться. А ты и правда веришь, что я могу ей понравиться?

– Почему ты мог нравиться Эвиане и не можешь нравиться Ариане?

Маркус улыбнулся.

– Делиена, я знаю, что женщинам нравлюсь, хоть и не красавец. Даже очень красивым нравлюсь. В красоте, что ли, дело? Но Ариана… Это ж Ариана! – Он вдруг сделал страшные глаза и зашипел: – Тссс!

Лена оглянулась. Ариана, решительно засучивая рукава, приближалась этакой угрожающей походкой.

– Перевязка! – провозгласила она. – Аиллена, ты мне поможешь его держать. А то вырывается и жалобно плачет.

– Я его утешать буду, – пообещала Лена. Вдвоем они посадили Маркуса, Ариана беспощадно сняла повязку с плеча. Маркус даже не вздрогнул, хотя рана заживала плохо, потому что организм был измотан борьбой с болью, и Лена знала, что он не просто демонстрирует свою выдержку Ариане, он просто так привык – молча терпеть. Плечо выглядело уже лучше, заметно уменьшился отек, пропала опасная краснота вокруг раны. Ариана заставила Маркуса подвигать рукой, и он, морщась и беззвучно ругаясь, подвигал, очень ее обрадовав.

– Аиллена, все-таки это действие твоих мазей, – объявила Ариана. – Ты посмотри, как хорошо. Проводник, ты молодец, хорошо держишься. Здесь больно? А здесь? Здесь? Ага… Аиллена, запомнила? Сейчас я покажу тебе, что надо делать, и ты будешь это делать каждый час до завтрашнего утра. Проводник, будет очень больно.

– Ты это не мне говори, а ей, – усмехнулся Маркус. – Я-то уж потерплю, а ей будет меня жалко.

– Зато ее лечение тебе поможет лучше, чем мое.

Ариана показала Лене действительно жестокую процедуру, выдала пачку эльфийских пластырей, чмокнула Маркуса в нос и ушла. Может, что-то случилось и ее помощь нужна в больнице. Кто-то ранен? Надо шута сгонять на разведку… А что его гонять, и так где-то бегает, придет и все расскажет. С ним-то все в порядке. Даже настроение хорошее.

До следующего прихода Арианы Лена исправно мучила Маркуса, отчаянно его жалея, потому что, как он ни крепился, она видела, что ему очень больно. Раньше она даже не думала, что может так бережно к чему-то прикасаться. Она клевала носом, но шут исправно будил ее каждый час, подавал мази и пластыри и тут же мгновенно засыпал. Судя по его докладу, ровным счетом ничего не случилось, в больнице находится только один гвардеец, обожравшийся острой приправы, и один старик с плохо залеченной раной, но никому из них смерть не угрожает… разве что гвардейцу от полного опустошения организма, потому что Ариана кормит его слабительным и рвотным. Неужели Ариана верит в то, что ее лечение хуже, чем Ленино? И неужели это так?

Шут, словно прочитав ее мысли, переместился с кровати, на которой валялся не раздеваясь, на пол, обнял ее колени и заулыбался.

– Так. Знаешь, я уверен, что так. Ариана скована либо магией, либо просто лекарствами. Вот нельзя Маркусу обезболивающее давать, потому что его исцеляли магией. И когда ты делаешь ему перевязки, ему не так больно. Он сам говорил, честно. Ты мажешь его обычной мазью, даешь ему обычные отвары, даже не тобой приготовленные, но твоя магия делает их лучше. Сильнее. Погоди, не спорь. Называй это не магией, а как хочешь. Ты не можешь не понимать, что у тебя есть эта сила, природу которой не понимает даже Владыка. Как говорил дракон – энегрия?

– Энергия.

– Ну пусть энергия. Пусть сила. Пусть магия. Главное – она действует. Очень может быть, что любая Светлая может так же, только они не делают. Не лечат, не хлопочут… Но говорят, если Светлая погладит больного ребенка по голове, он выздоравливает. Простуда проходит, жар спадает, горло не болит… Вы все так можете. Но делаешь только ты. Твои желания реализуются. Ты хочешь, чтобы Маркусу было легче, – и ему легче. Особенно если ты не сбиваешься просто на жалость. Если ты сосредоточишься и будешь думать только о том, чтобы ему помочь, ты поможешь лучше любого лекарства. И почему у тебя руки холодные? Замерзла? Давай я тебе куртку принесу? Или эту штуку твою теплую.

Не дожидаясь ответа, он легко вскочил, убежал и вернулся с кофтой, дожидавшейся ее возвращения вместе со всеми вещами, которые она не брала с собой в Путь. Шут поставил рядом еще стульчик, укутал Лену, обнял, согревая. Для всякого нормального человека тут было тепло: шут расхаживал в одной рубашке и в носках, Маркус хронически вылезал из-под одеяла, а Лене было холодновато. Нежная такая барышня… более чем средних лет. Привычных градусов Цельсия было не больше семнадцати, и всем аборигенам этого хватало, а Лена бы предпочла двадцать. Или даже двадцать два… Тогда можно было бы с шутом на полу сидеть.

– Ты знаешь, что я думаю, – сказала Лена. – Я ведь не говорила вслух…

– Ты смотрела. На Маркуса, на мазь, на свои руки. А я смотрел на тебя. Я знаю, что Ариана уже об этом тебе говорила, а ты ей, конечно, не поверила. Разве трудно догадаться? Нет, Лена, я не знаю, что ты думаешь. Я не умею проникать в твои мысли.

– Проникай, – засмеялась она, – мне не жалко. Но ты так чувствуешь меня…

– Как ты – меня, – тихо сказал он. – Ты… ты не заходила к Милиту?

– Я думала, он сам зайдет.

– Тогда я ему скажу, что ты не против его увидеть.

– Конечно, не против! Он от меня сомнениями заразился? И с тобой это обсуждает?

Шут подарил ей озорную улыбку.

– Ага. Знаешь, с ним, оказывается, легко найти общий язык. Он немножко шут. Не потому, что рвется к истине, а просто шут. Серьезность за несерьезностью. Не то чтоб мыслитель, но гораздо сложнее, чем кажется.

– Исполняешь обещание с ним подружиться?

– Исполняю. Я всегда исполняю обещания. Даже те, которые давал не всерьез. И подружиться с ним оказалось легко.

– Вы не похожи.

– А с Маркусом разве похожи? Милит любопытен не в меру… как и я. А тебе почему-то ближе Гарвин.

– Потому что Гарвин оценивает меня более здраво, чем все вы вместе взятые.

– Это точно. Вот и спроси, как он тебя оценивает, – предложил шут со смешком. – Час прошел. Пора Маркуса будить. Кстати, обрати внимание: он быстро засыпает. Значит, не так ему и больно. Ариана говорила, что первые несколько дней он почти совсем не спал.

Он помог Лене осторожно перевернуть Маркуса на живот, и тот даже не проснулся, а когда Лена начала втирать мазь, забормотал что-то, застонал, но продолжал спать, дыхание оставалось ровным. Щетина-то какая на щеках. Надо сказать шуту, чтоб побрил его, Лена и близко подойти к местным бритвам боялась, такие они были острые.

– Побрею его утром, – озабоченно произнес шут, – а то уже на ежа похож. Лена, хочешь, чаю сделаю? Горячего?

– Я есть хочу, – призналась Лена. Шут умчался и вернулся с двумя дымящимися кружками и плетеной вазочкой с пряниками. Через минуту зашел Гарвин. Лиасс предпочел, чтобы старший сын жил с ним, а вот Ариана с семьей расположились в том же доме, что и больница, и было у них аж две маленькие комнатки на троих. Вообще, роскошнее всех явно была устроена Лена с персональными апартаментами на втором этаже, примерно как в Сайбе: нечто вроде гостиной и две смежные с ней комнатки, для нее и для свиты. Только у Лиасса было что-то подобное, разве что гостиная была очень большой, потому то она же была и залом для совещаний и приемов, а пара черных эльфов толклась там постоянно. Спальня Лиасса была не больше, чем у Лены, а вторая комнатка была кабинетом, и вот в этом кабинете и спал Гарвин, раскатав на полу одеяло. Даже раскладных кроватей на всех не хватало. Милит и Кайл тоже спали на полу.

Отношение эльфов к бытовым неудобствам было даже не философским: они ценили комфорт, но не замечали его отсутствия. На полу спать? Вот беда, а какая разница? Опять же, падать невысоко, как шутил Милит.

– Я тоже хочу пряник, – объявил Гарвин. Он был в одних штанах и босиком, и хорошо еще, что штаны надел, потому что эльфов присутствие женщин не смущало. Как и эльфиек – присутствие мужчин. Он был мельче Лиасса, не говоря уж о Милите, и ростом пониже, и поуже во всех местах. Именно он снабдил шута необходимой одеждой, хотя штаны и тем более рубашки Гарвина были ему велики. Удивительно, но на его теле практически не было шрамов. Он не был особенно похож на Лиасса, даже волосы, которые поначалу Лена сочла золотистыми, имели другой оттенок. Он был рыжеватым, светлокожим, но брови и ресницы были темными, отчего глаза казались даже больше и светлее, чем были на самом деле. Естественно, он был красивым, но очень отличался от других эльфов некоторой то ли аскетичностью, то ли суровостью. Лена не помнила, чтобы он принимал участие в массовом веселье; он улыбался, но улыбки его были либо очень конкретны (ей, например, или Милиту), либо очень неприятны.

– Ничего не изменилось? – спросила его Лена. Шут не шевельнулся, даже не посмотрел ни на нее, ни на него, однако Лена знала: он понял вопрос. И Гарвин тоже понял, покачал головой. Волосы упали на лицо, и он не спешил их убирать. Эльфы по-прежнему его сторонились, потому он и стремился уйти, хотя ни за что бы не признался, что это причиняет ему боль.

– Ты просто не понимаешь, – начал Гарвин, но шут перебил:

– Я тоже не понимаю? Я тоже не знаю, что такое некромант?

– Ты знаешь, – согласился эльф. Шут протянул ему пряник, словно в утешение: не любят тебя свои же, так на хоть сладенького поешь. Поспорить с ними, что ли? Опять ведь очевидная глупость может у них сойти за откровение. Хотя с Гарвином этот номер не очень-то проходит…

– А мотивы вовсе ни при чем? Для чего Крон стал некромантом?

– А как еще маг может увеличить свою мощь? – удивился шут. – Так, как Карис? Крон тщеславен, ему хотелось уметь то, чего не умеют другие, а силы маловато… Хотя он был очень… очень серьезный маг.

– А для чего некромантом стал Гарвин?

Так. Просветление на обоих лицах. Светлая очередную прописную истину сформулировала. Не сорваться бы в тему «цель оправдывает средства», потому что… потому что не оправдывает.

– И для чего? – спросил Гарвин.

– Чтобы убить как можно больше людей, которые уничтожали его народ. А еще Гарвин наверняка готовил людям этакий прощальный фейерверк, на какой способен, наверное, только некромант. Или Владыка.

Эльф не стал отпираться, только ухмыльнулся так, что Лена поежилась. Даже пряник показался невкусным, а чай горьким… И сладким.

– Ты зачем меду мне в чай добавил? – напустилась она на шута.

– Не меду, а медовухи, – хихикнул шут. – Чтоб согрелась. Не бойся, немножко. А разве невкусно.

– Дай попробовать, – оживился Гарвин, отпил из ее кружки и кивнул: – Вкусно. Ну, продолжай, мыслительница ты наша.

– Рош, дай ему в ухо, – попросила Лена, – чтоб не оскорблял честных женщин всякими ругательными словами. Ты решил, что умер, Гарвин, а какая разница для покойника, некромант он или нет?

– А говорит, не мыслительница, – пожаловался шут посапывающему Маркусу. – Лена, ты – понимаешь. А эльфы – нет.

– Она тоже не понимает. Она чувствует. И принимает. Дай еще пряник, а?

– Пришел, все пряники сожрал, – заворчал шут, – напасешься на тебя… пойду еще принесу.

– Если я куда-нибудь еще соберусь, обязательно возьму тебя с собой, – сказала Лена. – Если ты не будешь цепляться к Маркусу и шуту, потому что они полезут в драку и ты их поколотишь.

– Не цепляться не обещаю. А в драку… Не буду сопротивляться, это могу обещать. Тогда они стукнут разок и успокоятся. Они не злые. А ты… ты обязательно соберешься, и очень скоро. Я даже знаю куда.

– Ни за что я туда не пойду.

– Пойдешь. Проводника, может, тут оставишь, но пойдешь. Чтоб отыскать врага. Только мне думается, искать его надо здесь. Ни один маг не может слишком часто открывать проход между мирами. Знаю, о чем думаешь. Даже если он некромант.

– А ты умеешь – проход?

– Нет. Иначе я был бы в Трехмирье.

– На том свете бы ты был.

– Ты веришь в «тот свет»? Странно. Или это просто фигура речи? Я иногда тебя совсем не понимаю, когда ты начинаешь обороты своего мира употреблять. Тогда я вижу, что ты…

– Что – я?

– Чужая, – вздохнул Гарвин. – Так вроде бы в соседнем доме родилась… будто всю жизнь тебя знаю. А вот когда перестаешь под нас подстраиваться, другая. Мир науки… Интересно, как это.

– Магия экологически чище, – буркнула Лена, – природу не загрязняет. Вам наука не нужна, получается. И я уже и не знаю, нужна ли она вообще, если есть магия. Не можете рассмотреть микроорганизмы? А зачем, когда вы их заклинаниями уничтожаете успешнее, чем мы лекарствами? В космос не летаете? А что там вообще делать? Путешествуете медленно? Так ведь если кому-то очень надо быстро, маги перемещают. Компьютера не придумали – это да, это грустно, информация медленно распространяется… Только я и от этого вреда не вижу.

– У вас бы быстрее поймали нашего врага.

– У нас обыкновенного бандита поймать десятилетиями не могут, – возразила Лена. – Гарвин, магия ведь не просто Дар, правда? Сколько нужно учиться, чтобы стать хорошим магом?

– Лет пятьдесят, если способности хорошие. А вообще – всю жизнь.

– И магия, и наука основаны на знании. Я правильно понимаю? Правильно. Я вообще умный. И хороший. Добрый. Пряники ворую для наглых эльфов. Эти вот какие-то особенные, вкуснота необыкновенная. С орехами?

– С семенами этого большого желтого цветка, – засмеялся Гарвин. – Люди из них масло делают, вкусное такое. На солнце похож, я никак название не запомню.

Лена тоже никак не могла запомнить, как здесь называют подсолнух. А пряник был неправдоподобно вкусный. Кроме семечек в нем была корица и бог знает что еще, эльфы обожали кухонные эксперименты, когда имели на них время. Шут прислонился к ее ногам, и Лена вдруг отчетливо поняла, что Гарвин отчаянно ему завидует. Даже циничному магу, ровеснику Дункана Маклауда, нужен кто-то, к чьим коленям можно было бы прижаться. Ох как хорошо Лена это понимала! Сама мечтала столько лет… Были папа и мама, подруги, но не было никого, к кому можно было бы прислониться. А Гарвин лишился всего. И всех.

– Ты иди сюда, – позвал его шут, – тут пряники. И пол теплый, зад не отморозишь. Как вы делаете теплый пол?

Гарвин, охотно переместившись к ним, начал рассказывать, как это сделано, чертил пальцем схемы, а любопытный шут внимательно слушал, задавал вопросы… Лена провела очередную процедуру, причем Маркус только один глаз приоткрыл: «А, это ты…» – и продолжил спать. Потом она вернулась на свое место, наблюдая за мужчинами, но не обращая внимания на то, что они говорят, а кончилось все тем, что она уснула и едва не брякнулась со стула, но они ее поймали, унесли в комнату и уложили в постель, Лена даже не запомнила, что ее раздевал. Так дальше пойдет, лет через пятьдесят ее не будет смущать и эльфийская совместная баня.

 

* * *

Когда земля просохла, эльфы устроили свой обычный праздник, на который прибыли гости из Сайбы – королевская чета со свитой. Людей было гораздо больше, чем раньше. Когда кончилась официальная церемония, люди рассеялись в толпе эльфов, искали знакомых, радостно друг друга приветствовали, обменивались подарками. Почему тому магу так это не нравится? Когда льется кровь – лучше? Ведь своих же подставляет, вражина…

Маркус уже ходил, но левая рука висела на перевязи, и шевелить ею он не порывался. Был он уже не так страшно бледен, хотя порывом ветра его вполне могло качнуть, поэтому Лена и шут не отходили от него ни на шаг, а от Лены ни на шаг не отходили Гарвин, Милит и пара черных эльфов. Количество черных эльфов в честь праздника особенно увеличено не было, они ходили по пятам за Леной, Лиассом и высокими гостями, а вот бдительность повышена была явно, никому не хотелось никаких эксцессов. Лена хотела было нарядиться в зеленое эльфийское платье, она так редко его надевала, что за эти почти пять лет ему ничегошеньки не сделалось. Шут отговорил: официальное мероприятие даже в демократичной Сайбии требовало соблюдения минимального протокола, и пришлось натягивать форму. Черному платью тоже ничего не сделалось – оно не рвалось, не мялось и не изнашивалось. Вечное платье. Одно достоинство – сидит весьма недурственно, да и нынешней Лене вполне к лицу стал черный цвет, посвежела на воздухе и здоровой пище, попа и пузцо давно перестали перевешивать прочие части тела, а местный стиль одежды ей очень даже шел.

Родаг ей обрадовался ничуть не меньше эльфов, даже расцеловал при встрече – и сам испугался то ли своей вольности, то ли нарушения этикета, а Лена, на которую напала некая игривость, тоже его расцеловала, и придворные просияли. Расценили как благословение.

Эксцессов не было. То ли враг на что-то отвлекся, то ли эльфы бдили хорошо, то ли маги сторожевиков наставили. Магов было много с обеих сторон, включая Балинта, который научился контролировать свой Дар настолько, что его присутствие перестало тяготить людей, и оказалось, что он вполне приятный и весьма остроумный собеседник. Слушать их перепалку с Милитом и шутом было одно удовольствие, а шут, заметив, что ей нравится, разошелся так, что окружающие покатывались со смеху. Наверное, таким он был когда-то, когда помимо поисков истины (и информации?) просто исполнял классические обязанности шута – веселил публику, реплики его были беззлобны, а мимика выразительна и в то же время ничуть не похожа на гримасы. Но в том, как он слегка изгибал бровь или приподнимал в скептической улыбке один угол рта, было что-то, просто вынуждавшее хохотать даже самых серьезных людей и эльфов.

Родаг подтвердил ее мнение:

– Вот таким я его всегда знал, – грустно сказал он очень тихо. – Я думал, что именно такой он и есть. Может, это была самая большая моя ошибка.

– Он предан тебе, Родаг, – возразила Лена, – и дело не просто в клятвах.

– Я знаю. Он предан короне. Сайбии. Королю, у которого нет друзей. Светлая, я знаю, что сам в этом виноват, не спорь со мной. Все мы делаем то, что делаем, и расплачиваемся за то, что сделали или не сделали. Я даже знаю, что он меня любит и выполнит любой мой приказ не потому, что давал клятву. Пока он был рядом, я думал, что этого вполне достаточно. Мне потребовалось несколько лет обходиться без него, чтобы понять, как этого мало. Нет, Светлая, я не прошу, чтобы ты его вернула. Он нужен тебе, и пусть он будет рядом с тобой. Но я надеюсь, ты простишь, если я ненадолго украду его. – Не дожидаясь ее ответа, он знаком подозвал шута и слегка кивнул своим гвардейцам – и больше никто не подходил к ним. Шут приблизился с изящным поклоном, чуть склонил голову.

– Я слушаю тебя, мой король.

– Ты нужен мне, шут.

Он не дрогнул, даже выражение глаз не изменилось. Да и Родаг абстрактно улыбался, чтобы окружающие не подумали чего серьезного. В таком случае ему надо было гнать Лену подальше, потому что уж она-то точно не отличалась умением скрывать свои чувства. На всякий случай она села на корточки и начала гладить Гару, чтобы никто не увидел ее лица, но продолжала вслушиваться в разговор.

– Я больше не шут, мой король, – полувопросительно произнес Рош. Ага, как же, если даже Лена зовет его шутом чаще, чем по имени.

– Разве не королю это решать?

– Ты напоминаешь мне о присяге?

– Нет, я знаю, что в этом нет нужды. Я напоминаю тебе о твоем долге.

Шут засмеялся, и Родаг присоединился к нему. Лена была уверена, что это – на публику. А публика вряд ли что слышит, потому что ошивавшийся поодаль будущий великий маг и преданный короне хороший человек Карис был большим специалистом по звуковым и видеоэффектам.

– Ты знаешь, в чем мой долг теперь, и ты не был против.

– Я гораздо больше за, чем ты можешь себе представить. Но шут нужен короне.

Не поднимая головы и глядя в блестящие золотистые глаза Гару, Лена заметила:

– А меня спросить ты не хочешь, мой король?

– Нет, Светлая. Он сделает так, как ты прикажешь. Поэтому прошу тебя, дай ему решить самому.

– Я больше не принадлежу короне, – не без труда проговорил шут, словно преодолевая эту свою магическую обработку. – Я принадлежу ей, мой король. Я не могу оставить ее.

– И не предлагаю, – снова засмеялся Родаг, но голос его был серьезен. – Это не навсегда. Но сейчас ты нужен мне, как никто другой, шут. Нет в Сайбии человека, которому я мог бы доверять больше, чем тебе, и уж конечно, нет такого эльфа.

– Ты можешь доверять Карису, например, – предложил шут, и Лена поняла, что он колеблется. Что борется он не с клятвами, а с самим собой.

– Разумеется. Ничуть не сомневаюсь в преданности Кариса. Я сомневаюсь в его умениях. Он не может сделать то, на что способен ты, мой шут.

Лена обняла Гару за шею, и он благодарно засопел. Эх, почему она не умеет понимать, что думают собаки? Люди используют других, и хороший человек и хороший король Родаг использует в своих интересах и ее, и Лиасса, и шута. И великий эльф Лиасс без сомнений использует кого угодно в интересах своего народа. Использовал бы и шута, если б нашел ему подходящее применение. Маркус всматривался в них исподтишка, но не только не делал попытки подойти, но и королеву не подпускал, рассказывая ей какие-то басни, а на лице Рины вдруг мелькнула тень понимания, и она начала внимательнейшим образом эти басни слушать и задавать разные вопросы, привлекая к беседе и окружающих, чтоб они лишний раз не останавливали взгляда на своем короле. Она была очень хорошей королевой. Покосился на них Гарвин, странно сверкнули его светлые глаза, будто подернулись блестящей и прозрачной пленкой – и тут же это впечатление прошло.

– Лена…

– Ты должен решить сам, Рош, – сказала она. – Ты никак не моя собственность, и я никак не собираюсь распоряжаться твоей жизнью.

– Она принадлежит тебе.

– Тогда и моя принадлежит тебе, – пожала она плечами. Гару умиротворенно вздохнул – почему нельзя все время чесать собаку за ушами? – и ответил взаимной любезностью: нежно-нежно лизнул Лену кончиком языка. Шут нашел в себе силы улыбнуться лукавой шутовской улыбкой и сказал тоном, который никак с этой улыбкой не вязался:

– Я готов, мой король.

Может быть, подумала Лена, выполнив какие-то поручения короля, он перестанет мучиться из-за того, что грызет его уже пять лет. Он не то чтоб считал себя предателем, но понимал, что, находясь рядом с Леной, нарушает клятву. Конечно, он не изменял Родагу и на измену способен не был, но и отсутствие службы готов считать едва ли не изменой. Что за дела у короля к шуту? Какие дела?

Спросить шута – и он расскажет. Он может скрывать от кого угодно, кроме Лены. Только он не захочет говорить, а заставлять его Лена не хотела. Значит, надо спрашивать у Родага, который Лене никаких клятв не давал (в отличие от нее самой), потому, скорее всего, не скажет, А я все равно спрошу. Я могу быть очень-очень приставучей… наверное, смогу, потому что речь идет не о ком-то, а о шуте. Буду приставучей. Никогда не была, после намека на отказ отходила в сторону и просьб не возобновляла, а сейчас буду. Как король может использовать своего шута? Истину где-то поискать? Фигня. Сам найдет, большой уже мальчик, он ведь моложе шута всего на два-три года, десяток лет правит огромным королевством, и недурно правит, эпохальные решения способен принимать – решения, позволяющие ему склонить на свою сторону эльфов.

Так. Проблемы с эльфами. Спровоцированные тем самым неведомым врагом. Эльфы прошли через деревню и отравили колодец. Эльфы побывали на ферме – ферма сгорела вместе с обитателями. Это то, что Лене удалось выцарапать из Кариса. Понятно, что глупость феноменальная: эльфы кто угодно, только не идиоты, если б они отравили колодец, яд бы начал действовать через несколько недель после их ухода, да и ферму сжигать бы они точно не стали после того, как их кто-то на этой ферме видел. Объясни это толпе! Вроде бы люди и понимают, что так быть не должно, нелогично и просто глупо, но один случай, два, три – а если десятки? и поползут слухи. Столько лет жили с эльфами сравнительно мирно, а тут королю взбрело в голову послушать сумасшедшую Странницу и впустить еще столько же эльфов, сколько их жило во всей Сайбии, своих мало было, а те эльфы, говорят, с людьми жестоко воевали, народу порешили немерено, а когда их там за это уничтожать начали, так просто сбежали, то ли голову Страннице задурив, то ли она вовсе не Странница – чего ж сидит на одном месте, а не странствует, как ей и положено по рангу. Да если б просто эльфов, они что – сидят себе у себя на землях (хотя наши земли-то, исконно человеческие, нефиг было столько территории чужакам отдавать), иногда поторговать выходят, а так равнодушные ко всему, ни на выпивку их толком не раскачать, ни на веселье, ни на войну даже… А тут – Владыка! Это пострашнее драконов будет! Что драконы – ну пожгут деревню, а Владыка для эльфов больше, чем бог, больше, чем король, больше, чем отец родной, велит уничтожить Сайбу – уничтожат, и пусть их самих там всех поубивают, все равно приказ выполнят. А тут еще слухи ходят, что Владыка этот – страшный и могучий маг, способный в пыль разнести всю Гильдию магов здешних… Что, кстати говоря, недалеко от истины…

Родаг присел рядом с ней и спросил:

– А если я его поглажу, он меня съест?

И шут ответил словами анекдота:

– Что ты, мой король, только понадкусывает.

Порой совпадали не только пословицы, но и анекдоты. Король осторожно протянул руку, а Гару деликатно задрал верхнюю губу с той стороны, где Лена, по его мнению, видеть не могла. Он вообще классно умел скалиться частично, чтоб по попе не нахлопали. Родаг засмеялся.

– Отличная у тебя собака, Светлая. Эльфийская порода. Она и охранник, и охотник. Крупная и выносливая. Сильная и верткая. На щенка можно рассчитывать?

– Он щениться не умеет. Он кобель, – сообщил шут. – Вот невесту ему подыскать, наверное, можно.

– Он и без тебя десяток невест найдет, – фыркнула Лена. Гару постучал хвостом по земле, подняв столб пыли, и чихнул. Праздник продолжался. – Родаг, он нужен тебе в Сайбе?

– Не только, – после некоторой заминки сказал король. – Ты хочешь быть с ним? Твои комнаты в твоем распоряжении в любое время. А я так просто рад буду, если ты погостишь в Сайбе. С любой свитой. Я смотрю, двое эльфов просто не выпускают тебя из виду. Да и черные не отходят. Тебе угрожает опасность, Светлая?

– Владыка считает, что да, – ответил шут. – Так что здесь она в большей безопасности.

– Не думай даже, что отправишься в Сайбу один, – сладко улыбнулась Лена. – Я хочу, чтобы ты по возможности был под присмотром.

– Тогда бери с собой Гарвина, – категорично заявил шут, – несмотря ни на что. Можно и Милита, но Гарвина – обязательно.

– Разумеется, – подтвердил Родаг. – Кого угодно. Хоть половину Тауларма.

– Тесновато в комнатах будет, – озаботился шут, – если половину-то.

Что-то изменилось, и Лена догадалась, что Карис снял защиту. Черные эльфы бесстрастно смотрели по сторонам. Вполне демонстративно. А они ведь не только хорошие бойцы, лучшие бойцы, по заверениям Милита, но и не самые плохие маги. Даже если Лена не захочет брать их с собой, Владыка заставит. Или просто прикажет им быть ее тенью – и они будут, никто и ничто их не остановит. Так что лучше и не спорить. Пусть.

Лена отыскала Маркуса, успевшего затеряться в толпе, и сообщила, что они погостят в Сайбе. Маркус был несколько разочарован: он решал загадку, почему все-таки Ариана с ним флиртует. Вот уж… Лена спросила ее прямо, и Ариана очень удивилась: зачем женщина флиртует с мужчиной, кроме как для того чтобы затащить его в свою постель? По ее мнению, Маркус был настоящим мужчиной. Мачо. Маркусу Лена этого, конечно, говорить не стала, пусть сам разбирается, и она надеялась, что у него хватит дерзости понять все правильно. Почему-то он воспринимал нормально, что другие эльфийки не отказывались провести с ним несколько веселых часов или недель, но Ариана вызывала в нем то ли трепет, то ли просто огромное уважение. Тут Лене было трудно судить, потому что Ариана была ей подругой, а как оценивали ее остальные, она даже не знала. Понятно, что, раз она входила в Совет, уважением среди эльфов пользовалась огромным, причем она позволяла себе пропускать даже важные сборы и не участвовать в принятии решения, если ей этого не хотелось. Она, безусловно, входила в чисто самых сильных магов, странным образом сочетая способности к исцелению и разрушению, но если исцеления Лена видела многократно, то второго таланта Ариана не проявляла.

Поймав за рукав Кавена, она спросила:

– А что значит «Властительница»?

– Самая сильная и самая уважаемая женщина среди эльфов, – не моргнув глазом, ответил маг. – У нас это Ариана, ты знаешь. До нее долго не было Властительницы.

– Кавен, она правда такой сильный маг?

– Сильнее меня – точно. У меня больше талантов, а у нее всего два, но такой мощи, какой я могу только завидовать. Ей порой даже удается отогнать смерть. Я видел это, Аиллена. А как боевой маг она уступает только собственному сыну.

– А Гарвин?

– Гарвин… Я не знаю, на что вообще способен Гарвин… сейчас. Он никогда своих талантов не демонстрировал, так что я и не предполагал, что он может вызвать огненный смерч такой силы и не выжечь себя. Мне кажется, что Гарвин привязан к тебе. Не могу даже сказать, как это меня радует. Ведь от ненависти может отвратить не только любовь, но и дружба… А у Гарвина никогда не было друзей. Вообще никогда. Я помню его еще мальчиком. У него был только один друг – его младший брат. И было слишком много ненависти после его гибели. Не оставляй его, Аиллена. Это моя личная просьба. Я учил его и знаю, насколько он талантлив. Но я не представляю себе, чему его обучил год одинокой войны.

– Я постараюсь, Кавен.

Эльф поклонился и оставил ее одну, впрочем, ненадолго. Начались танцы, и шут мгновенно увел ее на площадку. У эльфов не было медленных танцев, да и у людей, собственно, тоже практически не было, поэтому вовсе не спортивная Лена выдохлась довольно быстро, но посидеть ей долго не дали, то один приглашающее протягивал руку, то другой. Она переплясала с королем и его приближенными, с Владыкой и половиной Совета, с Кайлом и Карисом, с Балинтом и Верховным Охранителем, а потом был такой массово-общий танец, когда менялись партнеры, и Лена вовсе потеряла представление о том, с кем пляшет. Было очень весело и очень жалко Маркуса, с тоскливым видом сидевшего в сторонке, потому что так скакать и носиться он пока не мог.

– Никогда не думал, что буду вот так отплясывать со Светлой, – сообщил очередной эльф. Лена его не знала. Она, конечно, не Лиасс, чтобы знать в лицо все сорок с лишним тысяч, но посмотрев на эльфа, она понимала: он из Тауларма. Этот был не здешний. Нужно было догадаться, что эльфы Сайбии тоже прибыли на праздник, чтоб с Владыкой своим обожаемым побыть. У эльфа были странные глаза: конечно, светлые, конечно, с пятнышками, но цвет был непривычный – зеленовато-желтый, куда больше подходящий кошке, чем человеку. Болотный какой-то. А волосы были коричневые. Не каштановые, не русые, а именно коричневые, как молочный шоколад. Зато в остальном эльф как эльф, высокий, тонкий да красивый. И плясал здорово. Лена не была выдающейся танцоркой, хотя немножко и научилась, но эльфы вели так, что ошибиться в движении было затруднительно.

– Ты из Сайбии? – спросила она, запыхавшись после очередного безумного вращения. Кружилась голова, и не держи ее эльф так крепко, она уж точно свалилась бы. Он улыбнулся.

– Нет.

– Но здесь я тебя не видела, – удивилась Лена. – А, наверное, ты с какой-нибудь фермы, я не всех фермеров знаю.

– Нет, – засмеялся он, – и ты начинаешь понимать, откуда я.

Лена не успела ни пискнуть, ни ахнуть, когда рядом, прямо в толпе открылся проход, кто-то вскрикнул, а эльф втащил ее между сияющих линий, открыл новый проход, потом еще, еще, пока наконец они не оказались в просторном шатре.

– Ну вот, – удовлетворенно произнес эльф. – Мы и дома. Погоди минуту, я сотру следы портала. Мало ли, вдруг кто-то особо назойливый проследит. Маловероятно: этот шатер очень надежно защищен от магии. Даже от твоей, Делен. Или называть тебя Аиллена? Или как-нибудь еще? Знаешь, я верю, что ты действительно Дарующая жизнь. И весьма рад, что ты даровала ее эльфам Трехмирья. Что, не знала? Не знала, что ты именно поэтому Аиллена, а вовсе не из-за спасения Владыки?

– Он меня сразу начал называть Аилленой, – тупо проговорила Лена. Голова отчаянно кружилась, несмотря на то что эльф сразу усадил ее, да не на хлипкий стульчик, к которого свешивалась бы половина ее вовсе не толстой попы, а в легкое плетеное креслице с удобной спинкой и подлокотниками.

– Сразу, – кивнул эльф. – Разве трудно проследить логику? Подарив жизнь Лиассу, ты подарила ее всему народу. Если бы он тогда умер, эльфов повыбили бы за год поголовно. Я рад, что ты спасла их, Светлая. Ну вот, теперь все в полном порядке. Нас точно никто не найдет. И ты точно никуда не сможешь уйти. Если хочешь, попробуй.

Лена не могла пробовать. Голова кружилась и болела. Не так чтоб смертельно, но и сосредоточиться не получалось. А легкость передвижения по мирам куда-то пропала. Она попыталась собрать себя в кучу, но не вышло. Эльф удовлетворенно улыбнулся.

– Ты не можешь идти, когда ты нездорова, – сообщил он. – Но не бойся, сейчас головокружение пройдет. Хотя уйти ты все равно не сможешь. Здесь, в шатре, действует только моя собственная магия. Даже твоя бессильна.

– Ты наш враг.

– Ну да. Хотя мне нравится слово «наш». Ты причисляешь себя к эльфам?

– Я не отделяю себя от них.

Он одобрительно кивнул.

– Хочешь чаю? Не пугайся, нормальный чай, без всякой магии, обычные травы. Наркотиков не содержит, яда тоже. Мне этого не нужно. Здесь – не нужно. Значит, ты поняла, откуда я? Ты сообразительна для человека. Воображение хорошее. И вообще… Ты еще вполне сносный человек.

– Комплимент? – мрачно спросила Лена, принимая кружку с чаем. Хуже быть уже не может. Если палатка так экранирована от магии, Лиасс не сможет ее нащупать с помощью амулета. Они, разумеется, не афишировали возможности амулета, так ведь догадаться можно: Владыка нашел ее, едва разбойники остановились, нашел, когда они втроем шатались по Сайбии, нашел в самой Сайбии, когда был в Трехмирье…

– Комплимент.

– Ты так ненавидишь людей?

– А ты ненавидишь чумных крыс или малярийных комаров? Или просто считаешь, что они не имеют права на существование и стремишься уничтожить если не всех, то как можно больше? Люди – мусор на этой земле. Помойка. Они ухитряются загадить все, к чему только прикасаются. Они расползлись по всем мирам… почти по всем. Даже там, где им не следовало бы жить, они выжили, там, где воздух для них малопригоден, они привыкли к нему, изменив себя за несколько поколений. У нас на это ушли многие столетия, у них – лет семьдесят… Это как зараза. Как стремительное распространение чумы или дикой лихорадки.

– Пафосно, – оценила Лена. – Произнести аналогичный монолог от лица человечества?

– Пафосно? – удивился эльф. – Разве я взволнован? Я уничтожаю, мне незачем волноваться.

– Ты довел Трехмирье до проклятия Светлой?

– Я довел его до войны.

– То есть ты довел его до массовых казней твоего же народа. До уничтожения двадцати пяти тысяч эльфов.

– И до уничтожения нескольких сотен тысяч человек. Впрочем, с Трехмирьем покончено. Людей там почти не осталось, а эльфы спасены.

– Хороший способ спасения, – оценила Лена. – Ликвидировать больше трети. Не ты ли посылал убийц к Лиассу? Я как-то считала, что эльфы не убивают своих.

– Почти – уточнил он. – Да и не было у меня цели убить Лиасса. Его вообще очень трудно убить. Что для него стрела? Ерунда. Он был не один, ясно было, что его сын тут же откроет проход в Сайбу, а дочь быстренько его исцелит. Но ты права, Лиасс мешает мне поссорить людей и эльфов. Что за нелепое стремление жить с ними в дружбе и согласии?

– Ты хочешь войны?

– Естественно. И она будет. Родагу придется обратить внимание на скверное поведение эльфов в Сайбии. И начнется: он ограничит их передвижение по стране, им это не понравится… Видишь ли, эльфы народ апатичный в том, что не касается их самих. Попробуй лишить эльфа свободы – и ты узнаешь, как он за эту свободу дерется.

– Маньяк, – констатировала Лена. Он прислушался, потом кивнул.

– Ясно. Я не всегда понимаю, что ты говоришь, слова твоего мира мне незнакомы. Но вот сейчас ясно. Я не сумасшедший. Я просто эльф, имеющий конкретную цель и идущий к этой цели. И получается, что мы с Владыкой идем в противоположные стороны. Мне это вовсе не нравится, но я, конечно, считаю верной именно свою цель.

– Или завидуешь ему.

– Лиассу? Немножко. Стать Владыкой – это не корону получить. Но я и не пытался. Во-первых, в моем мире это совершенно лишнее. Нас не надо сплачивать, потому что нет противника. Во-вторых, я совсем на него не похож. Хотя оба мы стремился к благу эльфов. Только он считает, что этого блага можно достичь рядом с людьми, я – что только в чистом мире.

– Хорошо. Ты спровоцировал войну. Но ты же понимаешь, что люди задавят эльфов Лиасса числом. Массой.

– Он эту массу существенно уменьшит. Для хорошей цели все средства хороши. Впрочем, у Лиасса есть вариант: он может увести своих к нам. Наш мир очень велик, хватит, чтобы собрать всех эльфов.

– И почему бы тебе не собрать всех эльфов вместо того, чтобы стравливать их с людьми?

– Чтобы собрать эльфов, нужно быть Владыкой, – криво усмехнулся он. – И чтобы имеющийся Владыка согласился собрать всех эльфов у нас, его нужно основательно поссорить с людьми.

– Ну а почему бы прямо не предложить ему оба варианта? – Лена наконец глотнула чай. Не потому что боялась, просто напиток был слишком горячим. Этот эльф расшвыривал свою магию во все стороны: огонь не разжигал, махнул рукой – и вода закипела.

– Можно. Предложу. Он выслушает, поймет, что лучше для блага эльфов, уведет своих, а потом потратит остаток жизни, чтобы разобраться со мной каким-то особо изощренным способом. А я, знаешь, жить хочу.

– А Владыкой ведь не может стать эльф с такими взглядами, как у тебя, – предположила Лена. – Война не может быть объединяющей идеей.

– Еще как может.

– Ненадолго. И война против агрессора. Не та, о которой мечтаешь ты. Ты ведь лучше меня знаешь, какими были Владыки эльфов.

– Философствующая курица, – фыркнул он. – Смешно. С твоими потугами на обобщения обхохотаться можно.

– Обхохочись, – разрешила ничуть не оскорбленная Лена. – Мне не жалко. Значит, я права.

– А разве это для тебя что-то меняет?

– А что тебе нужно от меня?

Он засмеялся.

– Что еще может быть нужно от Странницы, кроме ее силы? Я тут с вами поистратился, хоть и не особо существенно. А против меня не людишки с их подобием магии, против меня маг, каких мало.

– Фиг тебе, а не сила. Знаешь ведь, что ее нельзя отнять, а дарить ее тебе я уж точно не собираюсь.

– Куда ты денешься? Здесь нас не найдет никакой Владыка, и никакой амулет тебе не поможет, потому ведь я его у тебя и не отобрал. Здесь мой мир, здесь действует только моя магия, только мои законы.

– Причем тут магия? – презрительно фыркнула Лена, хотя ей было очень страшно. Чем не мотив для войны: укокошить Светлую так, чтобы обвинили в этом эльфов. – Я не хочу давать тебе силу по очень многим причинам. И не дам.

– Не дашь? – нехорошо усмехнулся эльф. – А что, собственно, я теряю? Не получу силу, так хоть получу удовольствие. Ты можешь хоть урыдаться подо мной, не поможет. Напоминаю: твоей магии здесь нет места. Да и что? Шатер я могу перенести в другой мир, а этот пусть хоть и рухнет, в нем слишком много людей, не жалко.

– Скотина! – с чувством сказала Лена. Эльф пожал плечами – ну и скотина, а что? – и начал спокойно раздеваться, неторопливо и равнодушно, словно просто собирался лечь спать после хлопотного дня. Леной овладела легкая паника. Конечно, этот эльф заметно отличался от разбойников в пещере, он был чистый и ухоженный, от него приятно пахло, волосы были шелковистые и блестящие, красив он был, как эльфу и положено, – да разница-то какая, если намерения у него были точно те же, что и у разбойников. Но те не знали, что забрать силу Светлой нельзя, а этот – знает, не получится – невелика беда, хоть бабу поимею, расслаблюсь, а там пусть разбираются, зачем эльф (заметьте, именно эльф) Светлую похитил, да еще изнасиловал. И пусть Владыка доказывает, что это не его эльф, и пусть местные возмущаются: не наш. Для людей все эти переходы между мирами все равно близки к сказке, главное – эльф, и все тут. Евреи Христа распяли, эльфы Светлую обидели.

Он аккуратно повесил куртку на специальную вешалку, этакий офисный вариант: стояк с крючками, на другой крючок так же аккуратно повесил белоснежную рубашку, снял сапоги и поставил рядом, выровняв носы, педант чертов, снял штаны, для которых тоже имелся крючок. Интересно, трусы тоже на вешалке окажутся? Нет, трусы он положил на стул. Лиасс, помнится, тоже раздевался так спокойно, только носы у сапог не выравнивал и одежду по крючкам не развешивал, рубашку бросил на стул, штаны тоже бросил…

Эльф посмотрел на Лену, пожал плечами и резко поднял ее. Самым тяжелым предметом в пределах досягаемости была кружка с чаем, к сожалению, уже остывшим, и Лена что было сил долбанула его этой кружкой по голове. Эльф отшатнулся, что-то процедил на своем языке, да в переводе это и не нуждалось, нечто подобное Лена, как и всякая русская женщина, сто раз слышала от джентльменов из подворотни, и двинул ее кулаком в бок, вовсе не профилактически, а вполне искренне. Дыхание пропало начисто, зато искры из глаз летели, словно фейерверк. И ей будут рассказывать, что это совсем даже не больно?

Эльф тащил ее к разложенному прямо на полу матрацу. Лена начала беспорядочно махать руками и ногами, стараясь попасть по нему, желательно бы по саму чувствительному месту. Он швырнул ее – буквально швырнул, аж дух перехватило! – на матрац и с размаху ударил по лицу, Лена пнула его почти в пах, но, к сожалению, только почти. Эльф навалился на нее, стукнул еще раз в бок, но уже не так сильно, размахнуться было неудобно, а Лена вцепилась зубами ему в подбородок, да так вцепилась, что кровь потекла ей в рот, было ужасно противно, но лучше уж побыть вампиршей, чем просто бессловесной секс-куклой. Он так сдавил ей руку, что Лена отчаянно взвизгнула от боли – показалось, то ли сломал, то ли оторвал, ударил по лицу еще раз. Она отчаянно брыкалась, кусалась. Не может добиться любви, так добивается гнева или страха? Фиг вам, любезнейший, не боюсь! То есть боюсь, конечно, но не настолько, чтоб позволить силе вырваться наружу. Гнев тоже есть, но не та безудержная ярость, как когда она увидела золотящуюся под солнцем рукоятку кинжала в окружении алой крови шута. Не тот гнев! И гнев пополам со страхом не то чувство, которое выпустит эту ее энергию. И вообще! В пределах этого шатра нет места никакой магии, кроме его собственной! Значит, и ее магия здесь бессильна. Не получит он силу Странницы. Не получит.

Он рванул ее платье, да не тут-то было: не только ткань не рвалась, но даже нитки, которыми были пришиты мелкие пуговки, да он не сообразил сразу, продолжал усердно дергать платье, что дало Лене возможность крепко стукнуть его лбом по носу и этот нос расквасить. Лбу, правда, тоже было больно, но эльф отшатнулся на секунду, и Лена замолотила рукой по чему придется, получила еще пару раз кулаком и еще пару замысловатых эльфийских ругательств. Лиасс не слышит ее. Не может слышать. Не может найти. Магия не действует. А техника? Имеет ли ограничения власть ар-дракона Мура? Левой рукой Лена вцепилась в пряжку и дико завопила внутри себя: «Мур, спаси!». Даже эльф, кажется, услышал, дернулся недоуменно, но тут же снова подмял ее под себя, ухитрившись задрать юбку чуть не до ушей. Лена укусила его за плечо – до крови. Почему магию не применяет? Видела Лена, как легко эльфы обездвиживают, например, когда лекари делают какие-то операции, требующие, чтоб больной не дергался, а обезболивающего под рукой нет или применять его нельзя. Ариана обездвижила Маркуса, когда решила, что рана в плече нуждается в глубокой чистке, тот едва не сглодал подушку, давясь дикой болью, но шевельнуться не смог.

Однажды Лена удачно попала коленом, сдачи получила так, что почти потеряла сознание, а когда пришла в себя, эльф злорадно улыбнулся и…

Странный звук возник сразу из ниоткуда. И вдруг над Леной оказалось звездное небо. Шатер просто исчез. Словно ураганом снесло. Эльф скатился с Лены, протянул руки и ошарашенно замер, увидев над ними огромную тень, из которой вдруг вырвался огневой залп. Рядом запылало дерево. Световой эффект. Вот так зрелище для Мура… Голый эльф в окровавленным носом и покусанным подбородком и Лена в синяках и с задранной юбкой.

– Дракон! – выдохнул эльф.

– Ар-дракон, – ехидно поправила Лена. Эльф взмахнул руками, открывая проход, прыгнул туда, сверкнув голой задницей, и, должно быть целясь в этот объект, Мур плюнул длинной струей плазмы, но Лена не видела, попал ли, потому что была занята одергиванием платья хотя бы до колен. Мур приземлился рядом, произведя значительные разрушения в меблировке.

– Меня можно не стесняться, вряд ли ты вызовешь у меня настолько неудержимое желание, – проворчал он. – Да и особенности анатомии не позволят мне прельститься твоей красой. Во что ты опять тут вляпалась? Эльфы вроде бы твои лучшие друзья. И вообще что-то ты нарасхват у мужиков пошла. Афродизиаки, что ли, в утреннюю ванну добавляешь? Погоди, это что у тебя на физиономии? Оригинальный макияж.

Лена вспыхнула, но тут же вспомнила, что это обычная манера дракона. К тому же разом заболели все синяки. Никогда не поверю ни шуту, ни Маркусу, ни эльфам, что это не больно. На глаза навернулись слезы. Дракон приблизил к ней морду и сочувственно спросил:

– Больно, да? Ну ничего я с собой не прихватил, а исцелять людей никогда и не учился. Потерпи. Чего ему от тебя надо было?

Лена рассказала ему все, то хватаясь за стремительно распухающую щеку, то за бок, то укачивая руку. Точно сломал.

– Вон как… – дракон задумчиво почесал лапой в затылке. – Дивиде, значит, эт импера…

– Да не надо ему импера, ему людей побольше надо уничтожить.

– Откуда тебе знать, что ему надо… Он знает, что твоя сила передается не только через любовь? Ага. Умный. Из ихнего рая, говоришь… Ну свинство, свинство, согласен, на бабу силком лезть – чистое свинство. Хочешь я тамошний рай в ад превращу? Я запросто. Нет в природе эльфа, который мог бы со мной справиться… в одиночку.

– А кольцо?

– А не успеют, – хмыкнул дракон. – Много мне времени надо, чтоб пожар им устроить? Мы на горе, как известно, всем… эльфам мировой пожар раздуем. У них с пожарными машинами плохо. И гидрантов нету.

– Не хочу, – отказалась Лена, вспомнив целителя. – Они там сидят и никого не трогают, разве они виноваты в том, что одному скучно стало и он решил так вот…

– Святая, – презрительно фыркнул Мур. – Кстати, ты заметила, что позвала меня без всяких переговорных устройств? Где амулет-то?

– Вот.

– Да? – дракон уставился ей на живот. – Обычная серебряная пряжка. Не без изящества сделанная, но к моей чешуе никакого отношения не имеет.

– Ой.

– Вот-вот, – покивал дракон, – ой и есть. Ты, моя хорошая, и в самом деле Аиллена.

– А какая связь…

– А прямая, – перебил он и сел поудобнее. – Ты вон куртку его накинь, тебя трясет. Связь одна: твоя мощь, уникальный концентратор. Ясное дело, ты в таком отчаянии и господа бога своего дозвалась бы, но на ум тебе пришел не бог, а дракон. И правильно. Бог бы на тебя наплевал, а до меня ты докричалась. Это радует. Ну да, я умею проникать в мысли, – подтвердил он ее подозрения, – слово такое даже есть «телепатия», и не говори, что не слыхала. Люди это умеют редко, а эльфы еще реже. А ты… ты, похоже, можешь. Теоретически. Поэтому ты можешь не только болтать со своим длинноногим хахалем, но и меня позвать… и при острой необходимости Владыку. И вообще, тебе что было велено? от присмотра не уходить, потому что защитить себя ты не можешь. Хоть бы драться научилась, что ли. Ножик с собой носила или еще что… Может, дать тебе какое оружие посерьезнее?

– Нет, – испугалась Лена, – нечестно в мире, где только холодное оружие, иметь что-то серьезное… неправильно.

Она встала, подошла к Муру и обняла его переднюю лапу. Левую, кажется.

– Спасибо, ар-Мур.

– Спасибо… Чего спасибкать, делов-то… Ну трахнул бы он тебя, убыло б, что ли?

– Он не столько трахнуть меня хотел, сколько разозлить. Или испугать. Я не хочу, чтоб меня насиловали. Мне это не нравится. Совсем не нравится. Наверное, вашим женщинам это тоже не нравится.

Мур проворчал что-то утробно-невнятное про женщин. Может, у них матриархат?

– Еще не хватало, – испугался дракон. – Ну ладно. Тебя я героически спас. А домой как?

– А ты не можешь…

– Могу. Куда? Координаты точные знаешь? Вот именно. Поэтому делаем так. Ты преодолеваешь свой страх, залезаешь мне на спину и стараешься не визжать особенно громко, а то сброшу к чертовой матери. Ну чего уставилась? Да не трусь так явно. Я тебя не уроню. А если уроню, то всегда подхватить успею. У меня реакция получше, чем у твоих эльфов.

Лена отошла и замотала головой.

– Я Лиасса позову…

– Ты знаешь, сколько сил он тратит на проход между мирами? – серьезно спросил дракон. – Хочешь истощить его? Разве ему сейчас не нужны все его таланты… Кстати, передашь ему, что не стоит так напрягаться, есть более простой способ. Конкурент им вполне легко владеет, научится и Владыка. – Он вытянул шею и неожиданно лизнул Лене щеку. Язык был по-кошачьи шершавым и почти сухим. – Давай залезай. Когда взлечу, начнешь звать своего доходягу, да так же отчаянно, как меня звала, чтоб он не только услышал, но и отозвался. Пора показать, что ты приручила дракона, Светлая. – Он посмотрел строго и рявкнул: – А ну марш на спину, дура! Брошу тебя тут и амулет отберу, вылезай как знаешь!

– И вылезу! Я Странница все-таки!

– Ага. Вылезешь. Когда синяки пройдут, – кивнул он. – Ты не можешь контролировать свои немногочисленные таланты, когда больна. А у тебя трещит голова, разламывается бок и дико болит рука. Тебя поколотили. Не так чтоб сильно, но и не так чтоб жалея. Так что давай. А то просто за шкирку возьму и, как щенка, потащу, платьице-то у тебя крепкое, не порвется.

– Я упаду! – воскликнула Лена. – Я боюсь.

– Ну и упадешь. Значит, то, что ты должна сделать, сделано не будет.

– А что я должна сделать?

– Ишь ты, оживилась, – хохотнул Мур. – Не знаю я, что ты должна сделать. Но если ты думаешь, что с такими возможностями ты просто так пришла в этот мир, то ты просто дура. В абсолютном счислении. – Он сменил тон на мягкий, просто бархатный. – Залезай, девочка. Бойся, но залезай. Там не так уж неудобно, как тебе кажется, есть за что держаться. А если хочешь, обвяжись веревкой, вон лежит, а я конец в зубы возьму. Или возьму в зубы твой подол. Или тебя просто лапой. Хочешь?

Он сел на задницу и демонстрационно сжал пальцы у нее на талии, оставив еще парочку синяков.

– Мур, я боюсь высоты. Я на самолетах-то боюсь летать.

– Правильно боишься, – одобрил дракон, – только здесь еще не изобрели ракет класса «земля – воздух». И даже диспетчеры полеты не регулируют. Я своими глазами вижу, куда лечу. Да и укачает тебя не больше, чем в самолете. Вот замерзнуть можешь. Надень. – Он подцепил когтем куртку эльфа и протянул ей. – Давай-давай, они чистюли все, никакой заразы не подцепишь. А потом дашь своему псу понюхать, чтоб он знал, кого кусать при следующей встрече. Есть заклинания, меняющие внешность, но нет меняющих запах. Не додумались, идиоты. Хоть и эльфы. – Он вдруг подобрался и рявкнул: – А ну садись, или я улетаю и больше не буду тебе помогать!

Заранее умирая от ужаса, Лена неуклюже полезла по подставленному крылу на спину. Дракон закинул ей одеяло.

– Подстели под задницу, обдерешь все.

Топчась по драконьей спине, Лена вдруг увидела комичность ситуации со стороны и начала хохотать. Светлая в чужой мужской куртке, с перекошенным и распухшим лицом и еле двигающейся рукой, разгуливает между огромных крыльев и расстилает одеяло, чтоб попу не отшибить. На спине дракона было что-то вроде гребня в зачаточном состоянии, на один выступ она и уселась верхом и вцепилась во второй. Дракон посмотрел через плечо и объявил:

– Приведите спинки кресел в вертикальное положение! – и начал разбегаться для взлета. Лена едва не свалилась, уже начала соскальзывать вместе с одеялом, и тут он взлетел. Летел он и правда достаточно плавно, хотя не планировал, а шумно взмахивал крыльями – тот самый странный звук, который услышала Лена перед тем, как он сдернул палатку.

Наш полет проходит на высоте… ну примерно метров сорок. Выше сильно холодно. В полете вам не будут предложены прохладительные напитки и легкий ужин. А то вытошнитесь прямо на чешую.

Зачем ты это сказал!!!

Не вой. Начнешь тошниться, отмывать заставлю. Зубной щеткой. Всего целиком. Даже под хвостом. Не паникуй, дура, все нормально. Я лечу не как дракон, а как… как горлица какая-нибудь. Нежно и мягко. Впрочем, можешь поорать от ужаса.

Не могу. Я боюсь.

И в страхе есть свои плюсы. Замерзла?

Не знаю. Наверное. Мне страшно. Умру от страха.

Это вряд ли, но можешь наградить меня своей силой. Такого потрясения я не выдержу и рухну на землю. Шучу. Мне твоя сила без надобности, я не гуманоид. Так что давай, не стесняйся. Заметила что-нибудь?

Да. Я лечу на драконе.

Наблюдательная. Там одеяло-то под тобой еще сухое и чистое или уже нет? Думаешь, я о твоем удобстве заботился? Нет, о своем. Потом из-под чешуи вымывай продукты твоей жизнедеятельности… Мы пролетели два мира. А сейчас будем там, где встретились. Зажмурься. Там день.

Зажмуриваться нужды не было, потому что Лена глаз и не открывала. Так еще можно было пытаться убедить себя, что это всего лишь аттракцион в луна-парке. Она почти лежала на драконьей спине, обнимая отросток гребня и прижимаясь к нему распухшей щекой. Он был шершавый и царапал кожу, но думать о красоте пока не тянуло.

Зови своего длинноногого. Давай начинай. Ты ведь больше всего в жизни хочешь даже не домой на диван, а в его надежные руки… которые никак не могут тебя удержать. Зови, слышишь! Сброшу нафиг!

Рош! Рош, не волнуйся, я здесь. Рош!

лена. лена, где ты. что с тобой…

Я скоро буду. Думай обо мне.

о ком я еще могу думать.

Жди меня. Говори со мной.

я жду. возвращайся. где ты.

Недурно для дилетантов. Щас организуем маленький такой прокол пространства, а то двухчасового перелета ты точно не выдержишь и обмочишься.

кто. кто это.

Друг.

Друг? Не много ли берешь на себя, красавица?

Стал бы иначе ты мне помогать и со мной нянчиться.

У драконов свои капризы. Хочу и нянчусь. Может, я так развлекаюсь. Ох и паникер этот твой… Чувствуешь?

Я всегда его чувствую.

А почему ж так плохо разговариваете? Тренировка, тренировка и еще раз тренировка. У тебя-то еще ничего получается, но у него какой-то бездарный детский лепет без интонаций.

лена. кто. это тот уж с крыльями.

За ужа получишь. Мог бы из уважения удавом назвать.

что такое удав.

Темнота. А еще умный. А еще начитанный. А еще женщину защитить не можешь. А взялся.

Это был такой всплеск отчаяния, что Лена едва не разжала руки и не кувыркнулась со всех этих сорока метров. Он только об этом и думал: не смог защитить. Не сумел. Был рядом – и не сумел.

Истеричная барышня, а не мужик. Брось ты его, пока не поздно. Слушай, красотка, прими величественную позу, что ли. Начинаю снижение. Если тебя увидят такую вот… распластавшуюся… имидж изрядно пострадает. Ты для чего дракона приручала? Чтоб горделиво восседать на его спине. Гарантирую мягкую посадку, не свалишься.

Паника начнется. Люди тебя боятся.

Вот горе-то. Ну если твой Владыка не сможет простую панику среди людей пресечь, то он хреновый маг. Что, не знала? А слово «гипноз» слышала? Массовое внушение? Всякий сильный маг это должен уметь… А Владыка… раз ты вернула ему его мощь, то он действительно сильный маг. Давай. Выпрямляйся. Не перестарайся с эффектами, у тебя такой фингал под глазом, что чрезмерная величественность будет смешна. Так, просто выпрямись. Ты всего лишь слабая женщина, хоть и Светлая. Имеешь право страдать от синяка на физиономии. Готова? Держись. Сажусь.

Если это называется мягкой посадкой… Лену так подбросило и снова опустило на железную спину, что снова из глаз полетели искры. Ор стоял – жуть. И стих. Мур повернул голову и доверительно шепнул:

– Я ж говорил – может. Ну, слезай. Можешь просто съехать по крылу… О, вон спаситель бежит, забыв, что драконов надо бояться.

Он вытянул и опустил крыло, и Лена действительно съехала вниз, как по спасательному надувному трапу, а внизу ее принял шут, схватил в охапку и замер, уткнувшись лицом в ее волосы. В то, что было ее волосами до драки с эльфом и полета на драконе. Мур аккуратно сложил крылья и впечатляющие трубным голосом произнес:

– Люди и эльфы, эта женщина находится под защитой золотого дракона ар-Мура. Она просила меня больше так жестоко не наказывать людей за уничтожение яиц драконов. Но не наказывать совсем я не могу. Слушайте меня внимательно, люди, и расскажите всем. Я буду сжигать дома и посевы, если пострадает яйцо. Но людям дам возможность уйти. Благодарите за это Аиллену Светлую.

– Они разумны! – выдохнул кто-то неподалеку. Кажется, это был Верховный охранитель. Мур повернул голову на его голос.

– Гораздо разумнее людей. Мы не убиваем просто так. Но убийства наших детей не прощаем.

– Я… Я обещаю, что… что буду преследовать по закону тех, кто охотится за драконьими яйцами, – не очень твердо пообещал Родаг. – Я… мы не знали.

– Потому людей жечь и не буду, хотя незнание закона не освобождает от ответственности, – снисходительно пояснил Мур, подумал и добавил: – Пока не буду. Если не поймаю на месте.

– Благодарю тебя за спасение Аиллены Светлой, ар-Мур, – звучно произнес Лиасс.

– Принимаю твою благодарность, Владыка эльфов, – церемонно ответил дракон.

Аиллена, может продемонстрировать им пару спецэффектов?

Я тебе продемонстрирую…

Уже растаяла… Хи-хи. Полукровка, ты бы хоть на ее лицо посмотрел, прежде чем так страстно обнимать. Бока еще хуже.

Шут отстранил Лену. На его лице нарисовался явный ужас, да и остальные рассмотрели. Толпа загудела.

– Кто это был, ар-Мур? – спросил Родаг. Королю положено подавать пример подданным, вот он и был самым мужественным, хотя наверняка умирал от страха.

– Эльф. – Дракон выдержал паузу, дождался, пока люди не начали кидать на эльфов неприятные взгляды, и продолжил: – Пришлый. Не из твоего мира, король. Увижу его еще раз – поджарю. Возражения есть?

Возражений не было. Мур огляделся, порассматривал город, эльфов, людей, догадливо кивнул королеве и сообщил:

– Светлую обидите – мало не покажется. Обещаю. До встречи, Аиллена.

Он повернулся задом, разбежался, взлетел и по спирали пошел вверх.

Приколист. Так прямо в свой мир?

Ага. Ты смотри, это красиво будет. Полукровка! Ну-ка быстренько поцеловал подругу!

Лена не видела, красиво исчез Мур или некрасиво, потому что шут выполнил приказ. Стало легче. Лена спрятала лицо у него на плече. Хвастать этакими приобретениями не хотелось. А хотелось лечь и поплакать. Ноги не держали совершенно, и шут поднял ее на руки. Лена обхватила его за шею, так и не показывая лица, и даже уже в собственной комнате долго не давалась Лиассу, который аккуратно отцеплял ее от шута. Выругался Гарвин, и, судя по гневному окрику Лиасса, неприлично. Шут торопливо расстегивал пуговки на платье, а Маркус тщетно пытался выгнать Гарвина.

– Отвали, Проводник, – неприветливо сказал тот наконец, – я на ее прелести не куплюсь, а вот в исцелении помочь могу, у меня получается лучше, чем у Владыки.

– И лучше, чем у Арианы? – съязвил Маркус.

– Конечно. Женщина лучше исцеляет мужчин, мужчина – женщин. Ты разве не знал?

– Оба уйдите, – попросила Лена, но они, конечно, не послушались. Сколько раз уже ее посторонние видели в нижнем белье? Ужас.

Но стыдно не было вовсе, потому что было больно. Даже дышать не хотелось, как ныли бока. Гарвин отстранил шута, пробежался пальцами по синякам, прикоснулся к перекошенному лицу и покачал головой.

– Неужели и правда эльф… Сейчас, подожди, станет легче.

Он постоял секунду, закрыв глаза, а когда открыл, они отливали серебром, положил прохладные ладони ей на лицо, и боль начала откатываться, гаснуть, перестало стрелять в голове, прояснилось в глазах.

– Ну вот, как новенькая.

Странно было слышать нежность в голосе всегда сурового либо язвительного Гарвина.

– Исцели все, – попросил Маркус. – Магия все равно применена, так пусть хоть ей больно не будет.

– Поучи меня, Проводник, – проворчал Гарвин, осторожно прикасаясь к синякам. У него рук не хватит все исцелять. Лене казалось, что весь правый бок и весь живот просто черные, вот как были у шута после столкновения с ногой эльфа. По телу побежали мурашки. В прошлый раз, когда Лиасс избавлял ее от синяка, ощущения были совсем другими. А наутро она опять не отличит шута от Милита? И встанет к сквернейшем настроении, полная слез, которым нельзя дать вылиться?

Лиасс успокаивающе гладил ее по голове. Без всякой магии. А Родаг тактичнее. Не вломился в личные апартаменты, чтоб Светлую в неглиже увидеть. Как хорошо, что она надела лифчик, потому что с этим платьем он вовсе не был нужен, просто привычка сработала. А то совсем бы полное безобразие было.

Вдруг Лиасс поднял ее на руки, а шут быстренько разобрал постель. Лену уложили, укрыли одеялом, чтоб стесняться перестала, и Гарвин занялся ее рукой. Он только задел – и у Лены полетели искры.

– Перелом, – сообщил эльф. – Ничего. Сращивать кости я тоже умею. Аиллена, потерпи немножко. Потерпи. Потом хорошо будет. – Лена завизжала так, что даже невозмутимый Владыка слегка шарахнулся, а на лице шута отразилась ее боль. – Я вправил кость. А сейчас больно уже не будет, совсем немного осталось.

Он поколдовал над рукой, и в один прекрасный момент Лена поняла, что у нее ничего больше не болит. Шут перевел дыхание. Они столпились около кровати, Гару просунул морду между Гарвином и Маркусом, дотянулся языком до руки и начал ее зализывать – и ведь именно там, где эльф ее сломал.

– Готово, – обыденно сказал Гарвин. – Неплохо получилось. Аиллена, голова у тебя поболит несколько дней, но не так, чтоб надо было пить обезболивающие травы. Он очень сильно ударил тебя по лицу, но я не хочу лезть тебе в голову. Опасности нет, так что такое вмешательство излишне.

Сотрясение мозга у меня, дошло до Лены. Так по морде дали, что сотрясение мозга. А сами бы без всякого исцеления бегали и говорили, что прекрасно себя чувствуют. Она посмотрела на шута, и тот понял правильно, сел на край кровати, взял ее за руку. У него дрожали пальцы.

– Рассказать можешь? Или до завтра? – мягко спросил Лиасс.

Лена могла. И рассказала. Голова болела, довольно сильно, но действительно не настолько, чтобы заваривать траву. И раньше так болела, при перемене погоды, например, и ничего, без лекарств обходилась. Лицо Маркуса свирепело по мере ее рассказа, а у Гарвина появилось странное выражение глаз. Лиасс же был, как обычно, невозмутим. Шут держал ее руку и знал, что она чувствует себя почти хорошо.

– Да, я не успел проследить все его перемещения, – сокрушенно признал Лиасс. – Как легко он открывает проход…

– Мур сказал, что есть другой способ, менее затратный, чем твой. Сказал, что ты научишься, если подумаешь. Лиасс, он оттуда. Ему нужна была моя сила, потому что он опасается тебя.

– Это он правильно, – рассеянно проговорил Лиасс, – меня стоит опасаться… Ты уверена, что он оттуда?

– Владыка, я тебя туда одного не пущу.

– А я у тебя спрашивал разрешения? – удивился Лиасс. Гарвин насупился. Маркус неожиданно поддержал:

– Негоже, Владыка. Ты все-таки тут нужнее. И что? Придешь в тот мир, скажешь – давайте мне сюда злодея, а тебя и пошлют куда подальше. Это тут ты Владыка…

– Я везде Владыка, – так же рассеянно возразил Лиасс, – в том числе и потому, что не принимаю необдуманных решений. Ты запомнила его лицо, Аиллена?

– Я запомнил, – сказал шут. – В основном потому, что он отличается от вас. Вот я и думал, из каких он краев. У него коричневые волосы и глаза цвета болотной воды. Шрам на левой мочке, словно серьгу когда-то вырвали. На виске след от ножа, почти на том же месте, что у меня. А больше ничем не выделяется. Я его всегда узнаю.

– Шрам на мочке уха рассмотрел? – уважительно удивился Гарвин. – У длинноволосого эльфа? Наблюдательный парень. Как ты себя чувствуешь, Аиллена?

– Хорошо, – вздохнула Лена. – А потом будет плохо, да? Как положено после магии?

– Гораздо лучше, чем в прошлый раз, – пообещал Лиасс. – Я в отличие от Гарвина не силен в тонком целительстве. Холодно? Маркус, распорядись, чтобы принесли еще одеяло. Вот холодно тебе будет.

– Полукровка согреет, – пожал плечами Гарвин. – Тепло тела греет лучше всего. Если ты все рассказала, мы пойдем, а ты попробуй уснуть или просто полежи, расслабься. Можно чаю попить. Или горячего вина. Хочешь?

– Не спрашивай, а сделай, – улыбнулся Лиасс. – Аиллена, я думаю, тебя хочет увидеть король. Ты позволишь?

Лена, конечно, позволила. Шут неохотно отпустил ее руку. Эльфов он не стеснялся, а вот рядом с людьми о правилах хорошего тона помнил неукоснительно. Протокол соблюдал. Родаг и Рина были взволнованы и испуганы, особенно Рина. Король владел собой лучше, но и у него дрожал голос, и Лена с удивлением поняла, что ее исчезновение испугало их больше, чем триумфальное возвращение верхом на золотом драконе. Лена и им рассказала все, назойливо подчеркивая, что этот эльф гораздо хуже, чем верноподданные Родага.

– Я и не подозревал эльфов Лиасса, – заверил король. – Это было бы так глупо… Да и своих тоже не подозревал. Хотя бывают всякие… отщепенцы. Значит, он хочет войны? Хочет, чтобы я начал ограничивать права эльфов? Или сказал тебе об этом, чтобы я думал, что он хочет именно этого?

– Ты много он меня хочешь, Родаг, – вздохнула Лена. – Я не политик. Мне кажется, он был вполне искренним. И вполне уверенным в том, что ему это удастся.

– Не дождется, – проворчал Родаг. – Я-то политик. Делиена, я все сделаю, чтобы не было никакой войны в Сайбии. И Владыка сделает.

– Как ты себя чувствуешь? – жалобно спросила Рина. – Когда я увидела твое лицо, я испугалась.

– Я бы тоже испугалась, если бы себя увидела. Спасибо, Рина, сейчас хорошо.

Королева нагнулась и поцеловала ее в щеку. Абсолютно искренне. Отчего-то холодная, неприятная и высокомерная Рина питала к Лене весьма теплые чувства. Потом она вышла, пожелав Лене всяких благ. Король посмотрел на шута, и тот напрягся. Родаг покачал головой.

– Разве я настолько беспощаден, шут? Побудь с ней, пока она не поправится. Я не потребую от тебя ничего, что противоречило бы тем клятвам, которые ты дал ей.

Шут встал на одно колено и склонил голову. Проходя мимо, Родаг щелкнул его по макушке. Шут улыбнулся, хотя и напряженно, закрыл за ним дверь, быстро разделся, не утруждаясь выравниванием сапог, и нырнул под одеяло.

– Ну вот, сейчас согреешься, – пообещал он, обнимая Лену так бережно, словно она была стеклянной. – Гару, охраняй.

Пес посмотрел на шута со странным выражением – это ты мне говоришь «охраняй»? а то я не знаю – и улегся под дверью. Только сейчас Лену начал колотить озноб – самое нормальное состояние после магического вмешательства. При этом у нее не было жара, который можно было бы сбить отваром из жизнянки и остролиста. Просто ощущение холода. Ничего. Пройдет. Когда-нибудь. Маркус, кое-как сдвинув Гару, принес еще одеяло и кружку с горячим вином, напоил Лену, укрыл их обоих, посмотрел грустно и ушел. Тоже переживал, что ничего сделать не мог. А кто мог? Милит отплясывал в паре шагов – тоже не помешал. И тоже, наверное, страдает по этому поводу. Лена прижалась к шуту и не заметила, как уснула.

Проснулась она, когда было темно, только слегка светилась на туалетном столике аметистовая друза. Шут тихонько сопел ей в плечо, но тут же зашевелился, открыл глаза и сонно посмотрел.

– Выспалась?

– Выспалась. Что, спрашивается, делать будем, – улыбнулась Лена. Шут оживился.

– У меня есть одно предложение… ты как себя чувствуешь?

Лена прислушалась к себе и призналась:

– Голова болит.

– Предложение снимаю, – без огорчения произнес шут, – не стоит, когда голова болит. Может заболеть сильнее.

И за это она его тоже любила. Голова болела не настолько сильно, но кружилась, да еще тошнило. И в туалет хотелось. Шут проводил ее до двери и встретил у двери с ночной рубашкой наперевес. Лена позволила ему себя переодеть, умиротворенно радуясь осторожным прикосновениям, снова забралась под одеяло – ей было все еще холодно – и прижалась к шуту.

– Откуда у тебя шрам на виске?

Он замялся, но честно ответил:

– Не помню.

– То есть как? – удивилась Лена. – Так получить по голове и не помнить? Потеря памяти?

– Какое там… Пьян был до полного безобразия. Проснулся весь в крови. То ли подрался, то ли просто побили, то ли упал. Скорее, побили или упал, потому что на пальцах ссадин не было, значит, я кулаками не махал… Лена, больше этого не будет. Обещаю.

Она никак не могла представить себе шута пьяным до беспамятства. Случалось, они с Маркусом злоупотребляли медовухой настолько, что утром страдали от похмелья. Однажды Лена даже видела самое мощное его похмелье после визита первой Странницы, но шут помнил, как напивался и что делал. Сколько же и чего он выпил тогда?

– Какой ты очень пьяный?

– Плохой, – помолчав, ответил он. – Злой. И языком злой, и так… Сам в драку вроде не лезу, но нарываюсь.

– И тебя бьют.

– Чаще всего, – согласился он, – потому что таким я становлюсь, когда выпью очень много и нормально драться уже не способен. Так я вообще крепок на это дело, да и понимаю, когда надо останавливаться. А тогда не хотел. Я такой дурак был… Стыдно. А этот шрам как напоминание.

– Тебя часто били?

– В тот год? Или вообще? В тот год – довольно часто. Ну, я бил, меня били, всяко. А раньше – не особенно. Если, конечно, не считать всякой ерунды. В общем, так, как тебя, чтобы сделать больно, а не просто на место поставить, – нечасто. Даже когда я еще не пришел в Сайбу. Ну, пинка где дадут, где подзатыльник.

– А где тебя драться научили?

– В основном в Сайбе. То есть я умел… может, потому и били редко, что умел драться. Отец учил. Сам учился и меня учил, чтобы не быть беспомощным, если вдруг… эльфы нападут. И здесь, когда уже шутом стал, учился долго… Собственно, постоянно учился. Рукопашному бою большей частью. Могу и мечом помахать, но ты видела, что и за какое время со мной делает Маркус.

– Я еще видела, что и за какое время с тобой сделал Милит

Шут погрустнел.

– Милит меня намного выше и тяжелее… И он эльф. И он лучший боец Владыки. Я против него все равно что ты против того эльфа. Меня немножко утешает, что вряд ли найдется человек, способный один на один победить эльфа в рукопашной.

– Ты тоже эльф.

– Но учили меня люди. Возможности у меня, наверное, большие, только поздно уже, этому с детства учатся. А мне… не знаю сколько лет. Получается, что тридцать семь. Или восемь? Похоже, с тобой и правда не придется годы считать. Ты простила меня? За все эти безумства в тот проклятый год?

– Простила. Главное, что ты вернулся. Я тут тоже… безумствовала.

– Это ты опять о Милите? – покачал головой шут. – Что за представления у тебя? Я ушел, почему ты должна была оставаться одна? Тем более что Милит тебя действительно очень любит. Ему было бы легче или тебе, если бы ты его не впускала?

– А тебе?

– Мне – не было бы. Я надеялся, что ты не одна. Даже понял, когда… тебе стало лучше. Чем бы тебе поклясться, чтобы ты поверила: я этого хотел. Вот сейчас… не хочу. Сейчас хочу, чтобы ты была только со мной. Хотя готов на все.

Лена обняла его покрепче. На все он готов. А она не готова, чтобы его не было не просто рядом, но и под боком. Сравнивать его с Милитом не имело смысла. Милитом она пользовалась, и пусть он был счастлив хотя бы этим, она-то оценивала свое поведение совсем по-другому. Ну а если и сравнить… Милит бы не смог безропотно преодолеть желание без ее прямого отказа. Он не был бы груб или требователен, упаси боже, но настойчив бы был, и его настойчивая нежность, естественно, заставила бы Лену уступить. Она и шуту бы уступила, даже охотно, но он каким-то шестьдесят восьмым чувством знал, что лучше не сейчас, и просто обнимал ее и вел беседы. Покаянные.

Подслушав ее мысли, шут с запинкой спросил:

– С кем… с кем тебе…

– Странный вопрос. Кто сейчас рядом со мной?

– Погоди, – смущенно улыбнулся он, – я рядом с тобой, но я имею в виду только… только постель.

– Только – не бывает, – призналась Лена, – не в моем случае, наверное. Мне все сразу надо. А все сразу – только ты. Но я все равно отвечу. С тобой. А Милита могу сравнить только с Лиассом.

– Океан, – прошептал шут. – У нас – океан.

– Вот именно. – Лена устроила голову на его худом плече. И почему удобно? Правда, на каменном плече Милита тоже было удобно. Внутреннее ощущение защищенности. – Мне с тобой так важно, что я уже пять лет почти не вспоминаю свою прежнюю жизнь. Понимаешь, я не видела родителей пять лет. Пусть они просто проводили меня на работу и ждут, когда я с нее вернусь, но в моей жизни прошло пять лет. Или около того.

– Так навести их, – легко предложил шут. – Я подожду. Мы с Маркусом подождем.

– Пятьдесят лет? – тихо спросила Лена. – Или сто?

– Зато я стану старше тебя. Или мы с Маркусом пройдем пару раз его Путями. Он говорит, что меня Пути не отвергнут.

– Ты не понимаешь. Я не хочу, чтобы ты пятьдесят лет меня ждал. И я не знаю, что о себе думать.

– Ничего. Это естественно: рано или поздно дети уходят и, случается, никогда не видят больше своих родителей.

– Я не вернусь с работы. Они с ума сойдут от страха.

– А сколько должно пройти лет, когда ты вернешься с работы? Вот и навестишь потом.

– Если не забуду. Понимаешь, Рош? Я могу просто об этом забыть. Потому что для меня пройдет… ох… Ну допустим, шесть часов там… настолько я могу задержаться после работы.

– Триста пятьдесят лет или что-то в этом роде… Да, это срок, за который можно забыть… вернуться с работы, – согласился он. – Но это жизнь, Лена. Выбор делать всегда нелегко, но мы так или иначе его делаем. Или решая сразу, или забывая, или придумывая себе утешение. Кто знает, может быть, те годы, которые ты проводишь здесь, стирают тебя из памяти людей там, и через эти годы-минуты твои родители тебя забудут. Как говорил дракон: парадокс. Я не знаю. И ты не знаешь. И думаю, что Странницы не знают. Я понимаю, что тебя мучает, но поверь, я действительно считаю: это естественно, когда дети уходят. Я ведь тоже ушел. И Маркус ушел – не только от родителей, он ушел от детей. Может быть, мы придумаем, как дать знать твоим родителям, что с тобой все в порядке, что ты наконец живешь своей жизнью. Тебе трудно. Больно. Но ты ведь уже выбрала, правда? И не только из-за меня. Ты попала в свой мир. И он тебя принял. Посмотри: люди, эльфы, король и даже королева, даже Владыка, даже дракон… Ты провела нас по нескольким мирам, ты же видела, как ты нужна людям. Ну пусть мы обманываемся в том, что ты есть, но мы верим – и это главное.

– Ты искатель истины – и считаешь веру главным?

– Нет. Я не считаю. Но я верю в тебя. Вот это – главное, ты можешь думать о себе все что угодно, я ведь не смогу тебя переубедить, можешь мне о себе рассказывать все что угодно. Я вижу своими глазами, какая ты. Даже не в нас с тобой дело. Ты не замечала: ты идешь по улице, а вслед тебе расцветают улыбки. Чтоб эльфы так человеку улыбались! Ты по Сайбе идешь, даже по этому гадючнику под названием королевский дворец, – то же самое. Лена, ты здесь просто нужна. Именно ты, а не какая-то Странница.

– Привычка это. К Странницам. А я тут просто подзадержалась.

– Привычка. Только привыкли к другим Странницам. Не злым, но равнодушным. Не вмешивающимся ни во что. Ты знаешь, что по Сайбии менестрели поют балладу о том, как Странница спасла от казни шута? О том, что ты привела эльфов, не поют, а о том, как ты не смогла выносить вид моей крови, – поют.

– Ты ее выучил?

– Конечно.

– Попробуй только спеть!

– Попробую, – заявил шут, – только не сейчас. Ее нельзя петь шепотом. Она сложная довольно. И красивая. А почему нет? Эльфам, значит, можно – про Аиллену. А ты не знала, что именно о тебе? О, да они уже столько баллад про тебя насочиняли! И поют. А ты, между прочим, слушаешь.

– Эльфийский язык трудный?

– Да, – признался шут – Трудный. Там столько оттенков, и полуоттенков, и четвертьоттенков… Я бы не взялся перевести эти баллады. Не столько понимаю, сколько чувствую. Грамматика… ну, скажем, нормальная, бывает и хуже.

– А ты сколько языков знаешь? – перебила Лена. Шут наморщил лоб.

– Три. Если эльфийский считать. А читаю еще на трех, но говорить не могу в принципе, потому что это древние языки, никто не знает, как на них говорить. У меня память просто хорошая… И читать хотелось побольше. Маги только поощряли, еще когда я мальчишкой у них учился.

– А я – один. И то не знаю. Читаю и перевожу со словарем, – пристыженно признала Лена. – Понимаю и на слух, только самые простые тексты. Ну, могу детектив прочитать…

Пришлось рассказывать ему, что такое детектив, кто такая мисс Марпл и вспоминать иные сюжеты старушки Агаты, потому что по-английски Лена читала только ее детективы. Шут сиял. Он вообще обожал, когда Лена пересказывала ему прочитанные книги, и был уверен в ее широчайшей образованности. Конечно, кому исторические хроники и философские трактаты, а кому хоть Агата Кристи в оригинале, хоть Айзек Азимов в переводе. Но количество прочитанной Леной макулатуры и литературы его потрясало. А что ей было делать: дрова запасать не надо, еда добывалась не в поле, а в магазине, стирала машина, варила электроплита, убирал пылесос, было время для чтения. Его не вдохновили «Война и мир» вместе с «Анной Карениной», но даже в пересказе тронул «Идиот», оставил равнодушным Диккенс, восхитила проза Пушкина, и особенно «Спокойно, Маша, я Дубровский»… Лена пересказывала только сюжеты, насколько помнила, и то вкратце. Но больше всего ему нравилась именно макулатура. Тонкий психологизм здесь вполне замещался именно что философскими трактатами разной степени сложности, а вот историй здесь не было. И сказок ему в детстве не рассказывали. И сестра начала его ненавидеть еще до его рождения.

 

* * *

Ее заставили провести в постели несколько дней. Ариана настояла. Из-за головы, конечно. Лена особенно и не возражала, потому что голова болела и кружилась. Шут работал сиделкой, а Маркус собирал сплетни и приносил им. Праздник закончился, но не потому, что Лену умыкнули прямо с танцплощадки, ее-то вернули, но эльф открыл проход в тесноте. Погибших не было, но один человек и двое эльфов остались калеками, потеряли руки, а протезы здесь были чисто условные, чтоб пустой рукав не болтался. Не имеющий руки не мог работать. Конечно, и человеку Родаг назначит достаточную пенсию, и эльфы уж тем более не бросят своего, но для эльфа не заниматься делом, особенно когда все кругом заняты, очень трудно. И особенно обидно, что рука потеряна не в бою, а от хамства своего же. Так уж ему хотелось показать всем, каков он. И показал. Эльфы, априорно настроенные хорошо по отношению к любым эльфам, включая полукровок, насторожились и поняли, что своих, оказывается, очень даже легко можно калечить. И, наверное, убивать.

Для них это было некоторым шоком. Они привыкли к тому, что их убивают люди. Они и сами привыкли убивать людей. Ничего зазорного в этом не видели. Но вот чтоб эльф убил эльфа – такого среди них не встречалось много сотен лет, потому что даже нечастые драки-дуэли никогда не доходили до смертельного исхода, кончалось обычно кровью, и кровью серьезной, но поблизости непременно находился целитель и главным была не смерть соперника, а победа. Почему эльфы тогда достаточно спокойно восприняли драку Милита и шута: шут – полукровка, поэтому Милит ни за что его не убьет, а полукровка… ну он просто не сумеет убить лучшего бойца эльфов.

Она довольно много об этом думала. Эльфы тяжело восприняли последние события. Свой! Свой направил стрелу в полукровку, свой едва не убил Владыку. Случившееся с Леной для них тоже было аномалией: свой обидел Аиллену! Но эта аномалия все-таки чуточку оправдывалась, потому что Лена была человеком, и обидеть человека было чуть более естественно. Обижали, знаем. И убивали, и били, и насиловали тоже. Вон доказательство на аллели играет для ее развлечения. И эльфы Трехмирья наверняка насиловали женщин, может, и не в последнюю войну, там было не до оскорблений и унижений, там одна цель была: убить как можно больше…

Она даже прямо спросила Гарвина и Милита, когда они притащили ей букет первоцвета, за которым не поленились сбегать за несколько километров от Тауларма. Эльфы переглянулись, а шут опустил голову пониже и начал старательно подтягивать струны аллели, чтоб никто не увидел его улыбочку. Лена невинно смотрела в синие и голубые глаза.

– Я – да, – первым сказал Гарвин. – Не раз. В том числе и в последнюю войну. Я мужчина, знаешь, это у нас почти животное, а эльфиек уже не было, кроме Вианы. Так что я пользовался женщинами, прежде чем их убить. И до того – тоже случалось.

– Это обычное дело во время войны, – виновато признался Милит. – То же самое люди делают с людьми. То же самое люди делают с нашими женщинами. Я ведь видел, как люди насиловали мать. Маленький был совсем. Может, потому они меня не убили, а может, решили, что сам умру, потому что и мне наподдавали, я ж ее защищать кинулся…

– Это тебя оправдывает? – не поднимая головы, поинтересовался шут. Милит тряхнул волосами.

– Да. Это меня оправдывает. И Гарвина тоже. И любого другого эльфа из Трехмирья.

– А девочек вроде Вианы ты тоже насиловал? – еще ласковее спросил шут. Милит вроде как даже виновато покачал головой:

– Детей – нет.

– А моей сестре и четырнадцати не было, – сообщил шут. – Мы видели ее в начале путешествия. Ей сейчас пятьдесят лет, и ее ненависть ничуть не ослабла. Думаю, что и приемышам своим она ту же ненависть внушит.

– Виане тоже нет четырнадцати, – пожал плечами Гарвин. – А моя дочь была уже взрослой.

– Моя мать тоже была взрослой.

– А ты не знаешь, что было причиной нападения эльфов? – агрессивно спросил Милит. – Не думаешь, что люди могли позабавиться с женой, дочерью или сестрой одного из них.

– Могли, конечно, – удивился шут, наконец поднимая голову. – А дальше-то что? Приемыши Лини вырастут со знанием того, что эльфы – насильники. Как ты думаешь, что они сделают, увидев где-то в лесу эльфийку? Особенно если она над ними посмеется, что тоже не редкость? А ее братья и друзья пройдутся по окрестным фермам, заставив мужей и детей смотреть, что они делают с их женщинами. Родятся дети, которые вырастут в ненависти, а не в любви. В том числе в ненависти к эльфам. И так до бесконечности?

– И что ты хочешь этим сказать?

– Ничего. Я спрашиваю, а не утверждаю.

– А ты сам никогда…

– А я сам никогда, – прервал его шут. – И не думаю, что война заставила бы меня это делать. Убивать – да, конечно.

– Дураки все, – сообщила Лена. – А вы двое – особенные. Не поняли, что он хочет сказать.

– Ничего я не хочу сказать, – неубедительно запротестовал шут.

– Ну объясни нам, – куда более мягко, чем шуту, сказал Гарвин. Ну да, ее саму чуть не изнасиловал эльф. Перед ней ему стыдно. А перед шутом – нет. И перед его сестрой – тоже нет.

– Объясняю. Круг замыкается. Поэтому его надо разорвать.

– Почему ж люди не хотят его разрывать?

Милит молчал. Ему очень не хотелось спорить с Леной, хотя согласен он был с дядюшкой.

– Потому что люди злые, агрессивные, маложивущие, дикие, лишенные морали, – вместо нее ответил шут, – потому что они мелочны, необразованны и ни по каким свойствам не дотягивают до эльфов. А вы во всем нас превосходите. Кроме великодушия.

Гарвин не нашел, что ответить, и обратился к Лене.

– Я не оправдываюсь, Аиллена. Но мне кажется, ты способна понять.

– Я способна понять солдата, убивающего врагов. Понять мага, обрушивающего на города первый холод или огненный смерч. Понять некроманта, живущего только мщением. Но понять мужчин, насилующих женщин, извини, не могу.

Милит вдруг соскользнул со стула на пол, естественно, на одно колено, прижал к груди раскрытую ладонь.

– Клянусь тебе, Аиллена, я никогда больше не стану этого делать. Война или мир, Сайбия или Трехмирье, никогда.

– Верю, – кивнула Лена, – впредь не будешь. Но не потому, что считаешь это неправильным, а чтобы я о тебе плохо не подумала.

– Я солдат, Аиллена, – глухо сказал Милит. – Я всего лишь солдат. У войны свои законы.

– Знаю. Когда армия входит в город, девушки теряют невинность. Это про очень давние времена в моем мире. Везде одно и то же. Сядь, Милит. Разве мне нужны твои клятвы?

Он со вздохом сел, покосился на шута – тот снова был занят аллелью, и повесил голову.

– А я не буду клясться, – усмехнулся Гарвин. – Не хочу. И уж тем более не буду каяться за то, что делал это раньше. Чтобы уничтожить врага, его необязательно убить. Его можно унизить. Сломать. Показать ему, кто он есть, на что он годится. Это порой действеннее смерти.

– Ну понятно, на что я гожусь, – согласилась Лена, – как культурно выражался некий человек, быть эльфийской подстилкой.

Милит вскинулся, шут еще ниже опустил голову, а Гарвин стиснул зубы и проворчал:

– Ниже пояса.

– Если б ты мог только представить себе, что чувствует женщина… Ты бы сестру расспросил. Или Виану. Или Лини.

– Могу себе представить Лини, если она увидит в своем доме эльфа, – фыркнул шут. – А вот интересно, Владыка…

– Что Владыка? – поинтересовался Лиасс. – У вас открыто, потому я не стал стучать.

– Стучать ты не стал, потому что привычки такой не имеешь, – вздохнул шут, – да это не страшно. У нас тут разговор такой, Владыка… В приливе откровенности. Скажи, а тебе доводилось насиловать женщин?

– Нет.

– Ух ты, – удивился шут, – даже во время войн?

– Даже во время войн. Мне поклясться, Аиллена?

– Зачем? – ответил за нее шут. – У нас же прилив откровенности. Рад, что нас с тобой роднит хотя бы это. Правда, мне не приходилось воевать, я вырос в мирное время. А вот потомки твои ничего плохого в насилии не видят.

– А многие люди видят плохое в насилии? – спросил Лиасс, садясь в предложенное кресло. Шут переместился на кровать, скинул башмаки, забрался с ногами, обхватил колени и положил на них подбородок.

– Немногие, Владыка. То есть многие – в мирное время, а начнись война, все принципы будут забыты.

– Я и говорю, у войны свои законы, – буркнул Милит.

– А почему ты не запрещал своим эльфам, Владыка?

– Есть вещи, которые нельзя запретить солдатам, – пожал плечами Лиасс. – Ты хочешь спросить о мирном времени, шут? Если я узнавал о насилии, я судил.

– Шлепал по попке, – улыбнулся шут. – У вас мягкие наказания. Да и узнавал ты… Вряд ли люди приходили к тебе с жалобами.

– Разве твоя мать пришла к королю с жалобой?

– Ну если б и пришла… Очень может быть, что на ее жалобу и не посмотрели бы, если б вдруг тогда заново с эльфами договорились, – честно ответил шут. – Я ж не пытаюсь доказать, что люди лучше. Просто мужчины порой ведут себя, как скоты. И люди, и эльфы. Но вы всегда считали себя выше нас, хотя точно такие же скоты.

– Выговорился?

– Гарвин, не смотри на меня так, все равно не боюсь. Хочешь подраться? Давай. Накостыляешь мне и будешь счастлив.

– Не уверен, что он тебе так уж легко накостыляет, – попробовал сгладить напряженность Милит, – он не самый замечательный боец у нас. Он все больше по части магии.

– Тем лучше, – обрадовался шут. – Тогда я накостыляю ему и буду счастлив.

Зашли, и тоже без стука, Маркус и Карис с шианой и пряниками. Возникло некоторое оживление. После того как шиана была разлита, а пряники разобраны (Лене достался огромный, с корицей и орешками), Гарвин задал Карису и Маркусу тот же вопрос. Карис даже возмутился: как, мол, ты мог такое подумать, и Лена посмотрела на него с нежностью. Маркус почесал в затылке и покосился на Лену.

– Давай, – подбодрил его Гарвин, – у нас тут прилив откровенности.

– Было, – сказал Маркус очень неохотно.

– Ну что, это делает его хуже в твоих глазах, Аиллена?

– Это и тебя не делает хуже в ее глазах, – удивился шут. – Мы не о личностях, а об общем взгляде.

– Почему ж не о личностях-то. – Маркус поискал, куда сесть. Шут подвинулся, и он примостился рядом. – Надо бы о личностях. Мне шестнадцати еще не было. Шла война. Вторая эльфийская. Не такая, может, как у вас, однако в нашей истории она считается одной из наиболее жестоких. И вот взяли мы после осады и нескольких штурмов городок эльфийский, за каждую улицу дрались, за каждый дом, оставшихся в живых на площадь сгоняли, ну а женщин, прежде чем… Я ее взгляд до сих пор помню. Эльфы не плачут, а она плакала. Без слез. Видели глаза женщины, которая плачет без слез? Плачет от боли, унижения, ненависти, потерь? От того, что чужой солдат навалился на нее прямо здесь, где лежат трупы ее близких, ее мужа?

– И что?

– И ничего. В этом городе моя война кончилась. Так мечом рубанули, что кольчугу рассекли. Так что у меня было время подумать. Делиена, она была первая и последняя. Клянусь.

– Плачет без слез, – усмехнулся Гарвин. – Наверное, как Тана. Но ты, увидев, что она плачет, с нее не слез, а закончил. Я правильно понимаю?

Лена потянулась к поникшему Маркусу, взяла его за руку.

– Правильно, – тускло сказал он. – И Тана, наверное, так же плакала. И Лини. И его мать. И Виана. И Ариана.

– Только ему не понравилось это видеть, – дополнил шут, – а ты ничего, притерпелся. Несмотря на то что Тана плакала без слез.

Гарвин вздрогнул, словно шут не просто в него кинжал воткнул, а еще и повернул его пару раз. Если бы Лена не знала, что эльфам не свойственно смущение, то подумала бы, что Милит сгорает со стыда. Но ему и правда было неуютно, и вовсе не из-за этого разговора, а только потому, что Лена едва не попала в такую ситуацию. Лиасс мудро молчал, давая им возможность выяснить отношения.

– Ты хочешь, чтобы я признал, что насиловать женщин гнусно? – не без труда проговорил Гарвин. – Я это признаю. Разве я утверждал, что совершал только благородные поступки? Я говорил только о том, что…

– Что люди делают то же, – закончил шут. – А разве я обвинял лично тебя? Ты, Гарвин, реагируешь на плач без слез не так, как Маркус. Ты думаешь о Тане – и готов видеть этот плач у других женщин. А Маркус не готов. И я не готов. Нельзя насиловать женщин, Гарвин. Нельзя убивать детей. Нельзя избивать калек или стариков. Это так просто. Ты солдат – воюй с солдатами. Ненавидишь людей – убей меня или Маркуса, но не насилуй Рину… или Лену.

– Странно, что ты с такими взглядами так долго прожил, – заметил Гарвин. Выражение его лица Лене не нравилось. Нет, в нем не было ничего угрожающего, и тем более он не угрожал шуту. Просто не понравилось.

– Долго? – удивился шут. – Мне тридцать семь. Или восемь. А я, как ты все время отмечаешь, полукровка. Только Кайла ты считаешь мальчишкой, а меня таким умудренным опытом старцем. Неужели это из-за моей привычки добираться до сути?

– До сути? Сказал про скотское поведение и считаешь, что это суть?

– Это суть, – тихо подтвердил Карис. – Так ведь все можно оправдать, разве нет?

– Разве он оправдывается? – подал голос Лиасс. – Разве он отрицает, что это скотство?

– Хуже. Он обосновывает свое право на насилие, Владыка, – пожал плечами шут. Карис кивнул. – Обосновывает право на скотство. И почему-то обижается, когда я привожу в пример Лену. Там был эльф. Должен ли я возненавидеть эльфов? Должен ли я ненавидеть эльфов, потому что меня не любили в моей же семье, из-за того что мою мать изнасиловали эльфы? Из-за того что моя старшая сестра меня ненавидит до дрожи?

– Имеешь право, – кивнул Владыка. – Я бы понял.

– Но я не ненавижу. Не потому что я такой хороший и все прощаю. Я как раз такой злопамятный – Гарвин позавидует. Но я не распространяю ненависть или обиды на всех. Я постараюсь убить этого эльфа. Этого, но не другого.

– Лучше не старайся, – криво усмехнулся Гарвин. – У тебя вряд ли получится.

– Но ты тем более не сможешь, – бесхитростно возразил шут, – потому что эльфы не убивают эльфов. И если он напомнит тебе об этом, ты остановишься.

– А тебя он просто по траве размажет.

– Значит, он будет жить долго и счастливо, продолжая стравливать вас с нами, и ликовать, когда мы начнем убивать друг друга. Ты не сможешь убить эльфа, Гарвин.

Гарвин посмотрел ему в глаза. Холодно и отстраненно.

– Смогу. Милит не сможет, а я смогу. Я вспомню лицо Аиллены – и очень даже смогу. Более того, постараюсь. Ты все время забываешь одно, полукровка. Я не просто эльф. Я маг-некромант.

Карис икнул. Похоже, он слышал об этом впервые. Гарвин перевел на него ледяной взгляд.

– Прости, что ты узнал об этом. Теперь понимаешь, почему я не очень уверен в клятве верности. Даже в той, которую дал. Я пойму, если ты расскажешь об этом Гильдии. И если Гильдия предпримет что-то по этому поводу, я тоже пойму.

– Интересный способ покончить с собой, – проворчал Маркус. – Отца бы пожалел, что ли.

– Ты не понимаешь его, Маркус? – удивился шут. – Он так боится быть плохим, что готов умереть, лишь бы это предотвратить.

Гарвин вскинулся, как мог бы вскинуться куда более порывистый Милит. Шут, видно, попал в точку.

– Нет уж, – категорически сказала она, – а кто меня будет защищать в следующем путешествии? Карис, если я за него поручусь?

– Не вздумай, – оборвал ее Гарвин. – Я сам за себя поручиться не могу. Не делай, чего не понимаешь.

– Я знаю, как здесь поступают с некромантами. А ты мне нужен.

Карис растерялся, но совсем не потому, что заподозрила Лена.

– Почему ты думаешь, Гарвин, что я немедленно пойду с доносом в Гильдию?

Теперь малость растерялся Гарвин. Похоже, он именно этого и ждал от честного и законопослушного мага. Карис вздохнул.

– Ты живешь здесь, Гарвин. Ты не бываешь в Сайбе один. Ты научил Биланта таким чудесам, что он до сих пор не может опомниться. Ты истолковал то, что увидел в зеркале. Ты готов защищать Делиену любой ценой. Я… я не вижу, чтобы ты был опасен для моего короля и моей страны. Если увижу, Гильдия об этом узнает.

– А разве ты не должен докладывать Гильдии обо всем, что противоречит ее законам? – удивился Лиасс.

– Обязан, – признался Карис. – Но не стану. Пока не стану. Я считаю, что Делиена и правда нуждается в защите сильного и… решительного мага, особенно в ее странствиях. Против твоих врагов, Владыка, мало меча Проводника и изворотливости шута. А ты не можешь оставить Тауларм ради этого. Гарвин не только может, но и готов.

Шут соскользнул с кровати, обнял Кариса и звонко поцеловал его в лысеющую макушку.

– Вот за это и люблю! Страшно боится принимать решения, но принимает. Причем исходя из того, что ему подсказывает совесть, а вовсе не имеющиеся законы.

Карис медленно краснел. Лена бы его тоже расцеловала, но она считалась больной, лежала в постели в ночной рубашке (невероятно целомудренной, так что не особенно стеснялась толпы мужчин), но если бы вдруг вылезла, Карис бы точно помер от смущения.

– Я знаю, что Карис Кимрин хороший человек, – согласился Гарвин. – Чистый и честный. Ведь Биланту я не стал признаваться в своем… э-э-э… недостатке.

Шут склонил голову.

– Получается, что Карису Кимрину ты доверяешь.

– Получается, что доверяю, – удивился Гарвин. – Даже странно. Я доверяю человеку…

– А мне не доверяешь?

– А ты полукровка, что б там ни говорил.

– А наш Проводник из горских Гаратов кто? Или ты не доверяешь Маркусу?

– Доверяю и Маркусу, – сокрушенно признался Гарвин, заметно разрядив обстановку.

 

* * *

Лечили Лену в основном дружескими визитами, всякими вкусными вещами, включая шиану, и какими-то особо сложными травными сборами, приятными на вкус и куда больше похожими просто на чай, чем на лекарство. И примерно за неделю и головокружение испарилось, и головная боль прошла. Потом шут еще пару дней просто выгуливал ее по свежему воздуху, и Лена уже видела его неуспокоенность. Долг звал. Поэтому она скомандовала Маркусу: «Собираемся в Сайбу» – и вечером они уже были в столице.

Шут исчезал и появлялся. То на несколько часов, то на весь день, как-то – на двое суток. В глазах у него появился блеск, и Лене стало стыдно, что рядом с ней он был лишен дела. Что бы он ни говорил, для него было важно заниматься делом, а не только заботиться о ней. Родаг, чувствуя себя немножко виноватым или изображая эту виноватость, не давал ей скучать, причем, зная, что приемы как таковые или званые обеды ей вовсе не интересны, старался сделать ей что-то приятное: то приглашал менестрелей, то кукольников, то раздобыл где-то старика-сказителя, и Лена, никогда не любившая устные рассказы, заслушивалась его удивительно сочной и образной речью, да и старые легенды в его исполнении были существенно интереснее, чем записанные казенно-утомляющим языком манускриптов. Конечно, Лене приходилось и на официальных мероприятиях присутствовать, но в общем она этого избегала, а то получалось чуть не прямое вмешательство в политику, хватит уж Родагу и того, что она имеет постоянную прописку в его королевстве и просто ошивается во дворце. Тоже своего рода благословение. Пользоваться Светлой можно, но в меру, потому что слишком хорошо – уже нехорошо.

Гораздо больше она разговаривала с людьми, на которых сильным мира сего внимания обращать не положено: с прислугой, гвардейцами, солдатами, торговцами, поставляющими товары на королевскую кухню, да и в город они с Маркусом выходили не раз, бродили по улицам, сидели в том трактире, в который он притащил Лену в тот самый первый день, и пили там «Дневную росу», а так как Лена была в юбке и блузе, никто на нее внимания и не обращал. Правда, Маркус уверял, что ее не узнают тогда, когда она не хочет быть узнанной, и от одежды это не зависит, не узнавали же и в черном платье, просто сейчас Лена знает, что это стандартная одежда Странниц, и помнит об этом постоянно – вот и узнают. Маркус все время носил свой меч, и это впечатляло, хотя левая рука у него была на перевязи. Обязательно следом таскался черный эльф, для маскировки надевавший ради таких случаев серую куртку и тем самым сразу терявший свою выразительность.

Однажды Лена интереса ради проверила его экипировку. На виду у него был только кинжал, но в разных и самых неожиданных местах имелись и метательные ножи и – о чудо! – метательные звездочки, ну прямо как у ниндзя, а простенькие браслеты на обеих руках мгновенно превращались в страшное оружие, оставлявшее глубокие царапины даже на камне. Что оно могло сделать с человеческой плотью, Лена предпочитала не думать. Разумеется, наготове у него было и энное количество заклинаний, потому что все черные эльфы были неслабыми магами. Вот на него внимания на улицах обращали чуть побольше, потому что эльфы в Сайбе косяками не гуляли и старались держаться группами, а этот вроде как был один. Пару раз с ним пытались задираться, но он был так безукоризненно вежлив, что задир унимали окружающие. Однажды, правда, у него терпение лопнуло и, оглянувшись быстренько по сторонам, он нахала стукнул. Один раз. Потом подхватил подмышки и усадил у стенки – очухиваться, посмотрел на Лену и виновато пожал плечами.

Если же Лена шла в город в черном платье, эльф тоже натягивал черное и не маячил в отдалении, а шел за ней в двух шагах, вполне явно демонстрируя, кого он охраняет. Вот странно: всего лишь смена куртки делала его видимо опасным. Конечно, он и выражение лица надевал соответствующее, но разница была потрясающей. Вообще, наиболее эффектно они выглядели, когда были в плащах: нечто такое эффектно-красиво-смертоносное. Но Лена сразу вспоминала гоблиновское «Электродрель заградотряд прислала» и начинала хихикать.

Чем-то был недоволен Маркус. Сначала вроде бы слегка, но с каждым днем больше. Лена подождала – может, сам расскажет, но он молчал, и вечером, втирая ему в плечо мазь собственного изготовления, она спросила, что его беспокоит.

– Шут, – очень коротко ответил Маркус. Он сидел перед Леной на стуле и рассматривал свое отражение в зеркале. Лена тоже глянула. Маркус был озабочен. Она потребовала подробностей. – Да никаких подробностей у меня нету. Мне не нравится, что… Ты знаешь, что именно он делает для короля? Вот и я не знаю. Зато догадываться могу.

– А я спрошу.

– А он не скажет.

Лена поцеловала его в макушку.

– Все равно спрошу. Не его, так короля спрошу. Ты отвар пил?

– Я его вместо чая пью, – проворчал Маркус. – Гадость, конечно… но ведь помогает. И мазь у тебя хорошая, уже почти не болит. Может, я…

– Ариана велела руку на перевязи держать пока. Еще недельку. А там начнешь понемножку разрабатывать.

– Хорошо бы. А то не мускулы, а каша пшеничная.

– Каша? По тебе анатомию… то есть строение человека можно изучать.

– Видимость одна, – вздохнул Маркус, натягивая рубашку. – Может, я мнительный, но не нравится мне то, что происходит.

– Потому что ты не знаешь, что происходит. Ты не веришь Родагу?

– Почему это? Верю. Но он король, понимаешь? Какой бы он ни был человек, он король. Вот как Владыка прежде всего думает об эльфах, так и Родаг прежде всего думает о Сайбии. Это и хорошо, конечно. И правильно. Только…

Он сменил тему, и Лена не стала к нему приставать. Маркус, в общем, жил достаточно просто и над тем же шутом посмеивался, считая, что он только все усложняет. И вдруг… Потому, дождавшись шута из очередной долгой отлучки, Лена для начала загнала его в ванную, потому что он был пропылен, как степной кочевник, а потом, когда он вышел довольный и розовенький, в чистых штанах, но без рубашки и полез было целоваться, остановила его.

Он тут же отступил на пару шагов, подвинул стул и сел. Сразу понял, что предстоит серьезный разговор, потому что Лена редко отворачивалась от его губ. Вообще не отворачивалась. Но что было приятно: он не обиделся ничуть, был весел и доволен, ухватил булочку с подноса и начал с аппетитом ее жевать. Лена дала ему поесть.

– Что ты делаешь для короля, Рош?

Улыбка даже не растаяла – исчезла, как не было. Несколько секунд он пристально смотрел на нее, потом отвел глаза.

– Я не хочу об этом говорить.

– А я хочу это знать.

Лена надеялась, что получилось достаточно твердо. Ей вечно не хватало решимости. Собственно, она догадывалась, что именно он делает для короля, но хотела услышать от него. Шут поизучал узор на ковре и неохотно произнес:

– Разные поручения… Что-то узнать, что-то найти, с кем-то поговорить, что-то достать…

– То есть украсть?

– Да, – изменившимся голосом произнес он. Истина, которую не хочется говорить, а не сказать нельзя.

– Кого-то устранить?

Он молчал, бросил взгляд исподлобья, несчастный, виноватый, но молчал.

– Рош, знаешь, я понимаю, что такое человек для особых поручений, – терпеливо сказала Лена. Можно подумать, в ее мире было иначе. – Все шуты так, да?

– Да, – ответил он чуть пободрее.

– Кого-то устранить?

У нее даже сердце закололо при виде его мучений. И на душе у него было более чем хреново, это она вместе с ним чувствовала. Дурачок. Он потискал пальцы, покусал губы, но заставил себя посмотреть ей в глаза и почти беззвучно ответил:

– Да.

Да. И это тебе, болвану, и не нравится, хотя ты и понимаешь необходимость, хотя ты не можешь не выполнить приказа, но так не хочешь, что в свое время это и вызвало внутренний бунт, это и привело тебя к кресту.

– Больше ты этого делать не будешь.

Он не вскинулся, как можно было бы ждать, сгорбился, оперся локтями о колени и низко опустил голову.

– Я должен.

Лена встала и позвала Маркуса. Тот притащился, на ходу застегивая штаны и отчаянно зевая.

– Присмотри за ним, – приказала Лена и сама удивилась, откуда у нее взялся такой тон. Маркус оживился, как солдат, получивший команду, по-солдатски же кивнул, и стало ясно, что шут не выйдет из комнаты, несмотря на больное маркусово плечо. Вот тут он вскинулся.

– Не нужно, Лена!

Лена только глянула холодно и закрыла за собой дверь. Скучавший черный эльф окликнул удивленно:

– Ты одна, Аиллена?

– Нет, с тобой, – сказала она строго, и эльф тут же подобрался, превратившись из незаметного телохранителя в почетную стражу, и пристроился все так же в шаге-двух за ее левым плечом. Лена шла по утомительным коридорам королевского дворца и думала, что это с ней такое происходит, что она собралась королю условия ставить, и даже более того. Что было удивительно: люди, еще пару часов назад расплывавшиеся от уха до уха в радостной улыбке, сейчас кланялись ей с почтением, какого не удостаивалась и королева. Ага. Понятно. По коридорам идет Светлая. Странница. Ищущая. Официально, так сказать, идет. И правильно. Родаг тоже должен это увидеть.

Была уже почти полночь, но Лена знала дурную привычку Родага работать допоздна и при этом вставать рано. Наполеон местного масштаба. Шут говорил, что король высыпается за пять часов так, как ему, шуту, не удавалось выспаться и за восемь.

Жизнь во дворце не прекращалась и по ночам. Вытягивались в струнку гвардейцы, раскланивались придворные, и ни один не рискнул заговорить, и все потому же – официальный визит. Как они все это чувствуют?

У двери в королевский кабинет статуями застыли белый гвардеец и черный эльф, но при виде Лены гвардеец тут же открыл дверь и доложил о ее прибытии. Вот бы интересно услышать отказ, а то прямо господь бог или налоговый инспектор.

Родаг был не один. Верховный охранитель и еще пара смутно знакомых людей, по виду мелких дворян, но очевидно, состоящих на службе, стояли возле стола с разбросанными документами. Что интересно, не попытались эти документы перевернуть или хотя бы собой загородить как бы невзначай.

– Светлая? – удивился король, то ли не испытывая раздражения, то ли умело его скрывая. – Ты хочешь поговорить со мной? Прошу, – он открыл неприметную дверцу в комнатку для особо секретных переговоров. Верховный охранитель отчаянно мечтал подслушать, да только и у него на это шансов не было: комнатку экранировали теперь двое, проверяя друг друга: Верховный маг и эльфийский маг. Сейчас, кстати, это снова был Сим.

Дождавшись, когда король закроет дверь, Лена открыла было рот, но он ее опередил.

– Прости, Светлая, что я в таком виде.

Вид у него был нормальный. Волосы малость взлохмачены – явно в затылке чесал, была у него такая привычка во время интенсивных раздумий, рубашка слегка из штанов выбилась… А, ну да, у них считается почти неприличным быть всего лишь в рубашке. Куртку надевать положено. Или на худой конец жилет. Протокол велит.

– Я не нахожу ничего непристойного при виде мужчины в рубашке, – сказала Лена. – В моем мире это и вовсе совершенно нормально, особенно летом. Да и в городе я сто раз видела мужчин без курток.

– Ну, то в городе, – завистливо вздохнул король. – Спасибо. Что ты хотела сказать?

– Шут больше не будет убивать для тебя.

Аж приосанился. Голову задрал. Выражение лица королевское нацепил. Здрасьте, ваше величество. С приветом к вам Делиена Светлая. Над которой нет ни королей, ни магов.

И он это понял, не без труда отпустил королевский облик и покачал головой.

– Он тебе сказал…

– Он не мог мне не сказать, разве ты не знаешь?

– Получается, ты его спросила? Сам бы он никогда…

– Конечно. Родаг, возможно, я кажусь тебе совсем уж наивной, но даже я понимаю, что такое человек для особых поручений. Пусть он эти особые поручения выполняет, но убивать он больше не будет. Я этого не хочу.

Он пробежался по комнате.

– Делиена, есть вещи, которые я не могу поручить никому другому. Я просто никому другому не доверяю так, как ему. Не только потому, что он предан короне, но и потому, что я знаю его… его взгляды, склад его ума, его характер.

– Это лирика. Вряд ли ты сможешь убедить меня в том, что невозможно найти тихого и преданного короне или тебе лично убийцу. Особенно при умении ваших магов… наставлять на путь истинный. Третий раз повторять или достаточно?

– Но если ты понимала, почему пришла только сейчас?

– Дура была, – откровенно сказала Лена. – Пусть он делает что-то другое, я не собираюсь вмешиваться в твои дела или дела королевства. За одним исключением.

– Но мне нужно время…

– Родаг, – перебила Лена, чувствуя, как поднимается что-то изнутри, то ли злость, то ли наоборот холодная решимость. Хорошо б второе. Со злостью-то у нее все было в порядке, а вот с решимостью не так чтоб. – Родаг, ты знаешь, что соврать мне он не сможет. И если ты не выполнишь мое условие, я просто заберу его в другой мир и вернусь лет через пятьдесят.

– Он клялся мне в верности.

– Мне тоже. Но разве верность подразумевает необходимость убивать во имя короны?

Он вдруг засмеялся, грациозно опустился на колено и поцеловал ей руку.

– Ты удивительна. Шут не будет убивать для меня. Он и не убивал.

– Вообще или сейчас?

– Сейчас, – признал Родаг, усаживая ее на стул и садясь напротив. – И не должен был. По крайней мере, пока я не видел в этом необходимости. Но ты же понимаешь, бывают ситуации, когда правосудие вынуждено быть тайным. Надежнее и вернее человека, чем шут, у короля Сайбии нет. Только поэтому в некоторых случаях, очень и очень редко, именно шут выполняет такой приказ. И мой шут тоже… Поверь, он делал это редко. Очень редко. Когда я не хотел, чтобы об этом знал Верховный охранитель. И я не помню, чтобы шут жаловался.

– А разве он вообще жаловался?

– Нет. Но мне казалось, что мы достаточно близки, чтобы он мог показать свое неудовольствие… Делиена, ты думаешь, та пощечина всегда будет стоять между нами, да?

– Да. Но ничуть не уменьшит его верность.

– В его верности у меня сомнений нет, – грустно произнес король. – Он поэтому и сорвался? Потому что ему приходилось убивать для меня?

Лена прислушалась к себе. И к шуту.

– Мне кажется, да. Прости, я отвлекла тебя от дел.

– Текучка, – отмахнулся Родаг. – Пытаемся расставить ловушки для этого эльфа. Приманку в силки раскладываем. Ничего пока не получается. Скажи шуту, что он может не волноваться. Ему не придется убивать для меня.

Возвращалась Лена так же официально. Легкость, с которой Родаг с ней согласился, немножко настораживала. А с другой стороны, шут уже пять лет в Сайбе бывает короткими набегами, так что король, наверное, уже подобрал кого-то на должность штатного устранителя.

Маркус подпирал стену, а шут был страшно подавлен. Это Лена чувствовала, но вид у него был такой… такой безнадежно несчастный, что она сразу прижала к себе его голову, а он обхватил ее руками, не вставая со стула. Маркус отечески улыбнулся и отправился к себе, снова отчаянно зевая.

– Я надеялся, что ты не узнаешь, – пробормотал шут ей в живот.

– Я и не узнала. Догадалась, как только дала себе труд подумать. Больше тебе не придется этого делать. Но вот что, Рош. Король есть король, поэтому будь любезен сказать мне, если вдруг он передумает. Слышишь?

– Слышу.

– Его приказ перевесит? – упавшим голосом спросила Лена.

– Я прошел магическую коррекцию. Я не смогу не выполнить его приказа. Я не смогу сказать тебе, если он потребует молчать.

Лена села к нему на колени и взяла его за уши.

– Тогда я уведу тебя из Сайбы надолго. Очень надолго. Пока король не сменится. Рош, ты потому с тормозов сошел, что…

– Что я сделал? – удивился он. За пять лет можно было бы и забыть родной жаргон.

– Сорвался. Потерял себя.

Он снова погрустнел, даже глаза потускнели.

– Наверное. Не знаю. Может быть.

– Он сказал, что ты делал это редко.

– Какая разница, сколько раз. Хотя бы и один. А на самом деле шесть. Два – для прежнего короля, четыре – для Родага.

– Рош, а когда ты решил податься в шуты, об этом тебя предупреждали?

Он усмехнулся.

– Нет, конечно. Потом уже, когда поздно было, когда коррекцию уже начали… а начав, ее надо закончить. Дураки они, что ли…

– Как можно заставлять человека убивать, если он не хочет?

– Легко, – пожал плечами шут. – Как, например, заставили эльфа выпустить в меня стрелу.

– А как заставили тебя?

– Лена…

– Как заставили тебя?

Шут помрачнел, уткнул лицо ей в грудь и очень-очень неохотно сказал:

– Меня просто убедили в том, что это было необходимо. И это действительно было необходимо. Тогда я думал, что в этом тоже мой долг. Кто-то ведь и грязную работу делать должен. Родаг долго меня не использовал. Только в последние два года… все четыре раза. Лена, я…

– Рош, ну неужели ты думаешь, что я тебя осуждаю?

Он кивнул, не отрываясь от нее. Пришлось утешать и уговаривать. Лена его действительно ничуть не осуждала. Скорее всего потому, что было это давно, абстрактно, она не знала, кого, за что и как он убил, да и мир этом успел приучить ее к своей простой и незатейливой жестокости, которую никто никакими речами о демократии и благе и не прикрывал. Включая Родага, хотя он вряд ли устранял, например, мужей своих любовниц или удачливых игроков, обчистивших его за карточным столом. Он действительно заботился о благе своей страны. А забота о благе почему-то всегда питается чьей-то кровью.

 

* * *

Утром она вдруг заметила, что шут надевает черную куртку из тонкого шелковистого сукна, что называется, отменного качества. Он не носил черного. Собственно, он носил то, что давали эльфы, и куртки у него были серые, что летняя, что зимняя. Ему, кстати, очень шел серый цвет, да и черный не портил. И штаны у него были черные…

– Ты похож на эльфа, – сообщила Лена. – На черного эльфа.

– Я похож на шута, – улыбнулся он. – Это одежда шута. Видишь? – он потыкал пальцем в вышитую на груди серебряную корону. – Собственность короны.

– Зачем это?

– Родаг просил. Лена, ради меня же. Знак того, что он снова взял меня под свою защиту. А что? – Он вдруг сделал сальто с места и пробежался на руках по комнате. – Все-таки я шут. Ты сама меня так зовешь. А ты против?

– А ты?

Он покачал головой, вытащил ее из-под одеяла, прокружился в вальсе – танец, кстати, стал популярным и в столице – и крепко поцеловал.

– Нет, я не против. К тому же это не навсегда, а только пока я нужен королю. Спасибо, что позволила мне ему помочь. И спасибо, что избавила меня от того, что я не хотел бы делать. Убить в бою и убить украдкой – огромная разница. Я собственность короны, но все равно принадлежу только тебе.

– Рош, у меня ноги мерзнут.

Он подхватил ее в охапку и отнес обратно в кровать, усадил, надел ей на ноги изящные домашние туфли, почти насильно всученные Риной, и поцеловал колено.

– А ты не можешь соврать только королю или вообще?

– Вообще. Но королю я не могу не ответить. А остальным – очень даже могу. Кроме тебя. Тебе не могу. Потому что не хочу. Потому что ты понимаешь даже то, что не должна понимать.

– Ты скажи это Маркусу, – посоветовала Лена, – потому что именно он навел меня на эту мысль.

– Скажу, – серьезно пообещал шут. – Спасибо тебе за Маркуса. Я уже потерял всякую надежду на то, что у меня может быть друг… какого мне хотелось бы. А странно, правда? Мы такие разные с ним… А он мне больше, чем друг. Брат. Нет. Больше, чем брат. Мы с ним тоже… дополняем друг друга, как с тобой. Понимаешь? То есть не так, но похоже… Мы с ним другая головоломка.

– Надо бы спросить Гарвина насчет вашей ауры, – озабоченно сказала Лена, вызвав бурный протест шута. Здесь однополая любовь тоже имела место и тоже вызывала в мужчинах нормальной ориентации явное отвращение. Только эльфы смотрели на это нормально. Они на все смотрели нормально, хотя Лена не замечала среди них закоренелых геев, скорее, это могло быть у них мелким развлечением от скуки, но сейчас скучать было некогда, да и демография требовала рождения детей.

Шут увлекся целованием коленок, так что Лена встала и решительно пошла в ванную. Он жалобно заскулил вслед, очень похоже подражая Гару. У него было великолепное настроение, может быть потому, что вчера он сбросил с плеч неприятный груз. Если бы Родаг приказал устранить кого-то, он вынужден был бы подчиниться. Жуть какая. Нельзя сказать, что шут отличался особо тонкой душевной организацией, среди здешних мужчин это вообще встречалось редко. Лене – не встречалось. Но шут слишком много думал о том, что вовсе не волновало даже Маркуса, в том числе о мотивах, поступках и морали. Убить в бою – да, без проблем, если самого не убьют, даже просто в драке, но не быстро и тихо, как, наверное, положено королевскому убийце…

Чушь какая. Это слово совершенно не вязалось с ним. Противоречило всему, что Лена о нем знала и в нем чувствовала. Шут – убийца. Бред собачий. Даже Гару такое не приснится.

Когда она наконец оделась и причесалась, шут уже умчался по очередному поручению. Маркус. налил ей шианы и озабоченно заметил:

– Что-то ты усталая.

Лена покраснела. До Маркуса дошло, и он захихикал, как подросток, пришлось запустить в него булочкой. Усталая… Конечно, усталая, если на шута такое нашло, что он неутомимого Милита переплюнул… намного. У Лены руки-ноги дрожали, а он еще и танцевал с утра. Маркус, разумеется, начал ее поддразнивать, выразительно завидовать шуту и своими изящными шуточками вгонять ее в краску, а когда у нее на глазах выступили слезы, примирительно обнял и начал извиняться, уговаривать и клясться, что больше не будет. В сотый раз. И дурочкой обозвал. В тысячный раз. И она, его, конечно, простила.

 

* * *

Дела шута задержали их в Сайбе надолго. Они с Маркусом даже возвращались вдвоем в Тауларм, когда Лена вдруг соскучилась по эльфам, но надолго оставлять шута одного в столице не рискнули, к тому же Лена чувствовала его тоску. Пусть он был занят, но знал, что, освободившись, увидит ее. Пробыв несколько дней у эльфов, Лена хотела было возвращаться на своих двоих или верхом, но воспротивился Лиасс. Либо проход прямо в Сайбу, либо серьезная охрана в лице хотя бы Гарвина. А Гарвину не хотелось к людям, поэтому пришлось соглашаться на проход. И вот тоже: она могла совершенно спокойно пожать плечом, повернуться и уйти пешочком, и пусть бы Лиасс посылал ей вслед хоть взвод магов, но остановить ее не рискнул бы даже он. Но Лена как-то привыкла если не подчиняться, то считаться с мнением окружающих, особенно если окружающие были умнее и опытнее. «А ведь Пути тебя зовут, – заметил Лиасс, прощаясь. – Может быть, не стоит противиться. Мы всегда рады тебе, вернешься ты через год или через десять. Нас десятилетия не пугают».

Их не пугали. Но пугали Лену. Не потому, что она боялась постареть, вот этого как раз не боялась. Она боялась вернуться к войне. Или к могилам тех, кого знала… Пусть у эльфов не бывает могил, но вернуться и узнать, что нет Лиасса, или Арианы, или Далина, или Кавена… Нет. Не хотелось.

Лиасс открыл проход неподалеку от Сайбы – понял, что Лене просто хочется пройтись, а телохранитель никуда не делся, так и бродил тенью, когда в паре шагов, когда подальше. Ведь если Лене не хотелось, чтобы ее разговоры слышали, был амулет. Уже не тот, который давала ей Ариана, тот остался в неизвестном мире вместе с вещами шута, но Кайл сделал ей новый: узкое кольцо из черного поблескивающего камня, очень похожего на обсидиан. Кто-то ведь вытачивал это колечко, осваивая новый вид украшений: эльфы колец не носили… Стоп. А тот, вражина, носил. У него на правой руке было кольцо с головой неизвестного зверя под названием крокодил. Не Уроборус, а крокодил, заглатывающий свой хвост. Аллигатор. А Кайл описывал совсем другую внешность. Не глаза цвета болотной воды и не коричневые волосы. Значит, минимум два сильнейших мага. Оба оттуда? Пойти туда? Без Маркуса, но с шутом, Милитом и Гарвином? Или нагло – с Маркусом, только чтоб быть готовой вовремя смыться… Целителю спасибо сказать. Спас ведь – человека спас. Раз один такой есть, не считающий необходимым мгновенно резать особь с круглыми ушами, значит, и другие найдутся.

Маркус все же был недоволен. Однажды Лена услышала, как он открыто говорил шуту насчет другого долга, не королю – ей. Пришлось недовольство пресекать в корне, потому что шут опять выглядел подавленным, словно два долга рвали его на части. Маркус от разговора попробовал поувиливать, но, к великому удовольствию Лены, человеком он был прямым и очень быстро сдался.

– Нельзя служить двоим, – сказал он. – Я верю в то, что Родаг – хороший король, что сейчас шут не делает ничего, что было бы противно его природе, но он должен быть не с ним, а с тобой. Очень уж ты мягкая.

– Он считает, что это его долг, – попыталась вразумить его Лена. – Ты видишь, он занят делом.

– Он искупает вину, – оборвал ее Маркус, – причем вину, которой не существует. Он вообразил, что каким-то образом предал короля. Обманул его надежды, ведь Родаг был так великодушен, что все-таки его не удавил. Вот и лезет вон из шкуры. Делиена, я его понимаю. Знаю, что такое клятва верности. Он все надеется, что Родаг отпустит его окончательно, дурак. Не отпустит.

– Он столько лет служил короне…

– Да не оправдывай ты его! Он столько лет служил короне, но теперь он служит тебе. Не спорь! И я тебе служу.

– Я думала, что мы друзья, – сухо сказала Лена. Маркус удивился.

– Конечно, друзья. А с ним вы так даже больше, чем друзья. А разве это мешает? Наоборот. Даже лучше. Я тебе служу не из чувства долга… Ну просто – служу. Ничего мне за это не надо, понимаешь? И он – тоже. Что тебе не нравится-то?

– Слово «служу».

– Дура, – печально констатировал Маркус. – Просто страшно, какая ты иногда бываешь дура. Вся наша жизнь – служение. Лиасс служит своему народу, Родаг – своему королевству. Мать служит своим детям, муж – своей семье. Мы с шутом – тебе. Ты – людям и эльфам. Служение – это не служба. Это то, что мы должны делать и хотим делать. Вот у короны шут на службе. Родаг вовсю пользуется твоей добротой или наивностью.

– Шут нужен Родагу.

– Ни черта. Шут нужен королю. Короне. Сайбии. Как хочешь скажи, но не Родагу. Ладно. Я тебе по-другому… Я даже не хочу вдаваться в детали того, что он делает. Это наверняка важно и нужно. И опасно. Представь себе, что его поймают. Хочешь, чтобы его зарезали и в канаву бросили? Или в реку с камнем на шее? Или пытали перед этим, чтоб дознаться, что он успел узнать и сообщить королю? А он ведь козел упрямый, он сразу не расколется… Ну вот. Ты аж посинела. Неужели сама об этом не думала?

Лена очень даже думала, только не так… реально. Шут был бодр и весел, если был рядом, смеялся и смешил, резвился и баловался, словно черная одежда вернула его в те времена, когда сомнения еще не одолевали его. Если он был далеко, он был тоже бодр и весел, но иначе, его одолевал азарт, не было чувства страха или даже озабоченности. Он был осторожен, но риск любил. А ведь раньше она знала только общее его настроение, сейчас – тонкости. Если хотела. И он, скорее всего, тоже понимал ее лучше.

Маркус отогнал ее от окна – дождь, ветер, еще простудишься, закрыл створки и обнял ее. Эх, как же она привыкла прислоняться к мужскому плечу. То есть груди. То Лиасс свою подставляет, то Маркус, то Гарвин, не говоря уж о шуте… Такое ощущение защищенности, а всего-то голову на плечо друга…

– Прекращай ты это. Ты даже Родага не воспитывай, он тебе придумает сто важнейших причин, убедит тебя, что без шута королевство рухнет в одночасье. И ты поверишь.

– Но он же не врет.

– Не врет. Ты можешь согласиться. И тогда шуту придется торчать в Сайбе до конца правления Родага. И нам вместе с ним. Я-то, знаешь, и не против, а тебе-то это зачем? Тебе не нравится здешняя жизнь. Тебе у эльфов хорошо, а не здесь.

– А почему, ты тоже знаешь?

– Конечно. Ты там делом занята. Ты лекарства делаешь, травы собираешь, учишься. Тебе ведь здесь просто скучно. В политику ты не лезешь, потому что хоть и дура, но все-таки не такая. Все эти светские собрания не любишь. И не меньше шута хочешь быть полезной. Знаешь, мне вообще кажется, что король только изобразил крайнюю нужду в шуте, чтоб тебя в Сайбу заманить и удержать подольше.

Настроение у Лены портилось медленно, но устойчиво. Заболела голова. Маркус усадил ее в кресло и отправился добывать хотя бы шиану. Прав он, конечно. И, наверное, насчет Родага прав. И насчет ее. Может, правда, отправиться в Путь снова? Как бы невзначай сказать, что ее Пути ждут. Так, чтоб побольше народу слышало. И интеллигентненько попросить Родага отпустить с ней шута. Возразит? Ой вряд ли…

Шут вернулся очень поздно. Лене не спалось и не читалось, хотя книга, которую ей дала Рина, была сравнительно интересной. Она лежала, свернувшись в клубочек, и наблюдала, как бесшумно двигается в полумраке комнаты шут, слушала, как он плещется в ванной, смотрела, как он пытается пригладить непослушные волосы ее щеткой.

– Ты не спишь? – спросил он обреченно, опуская руку. – Чувствовала, да?

Лена села и потребовала:

– Зажги свет!

Он послушно высек огонь и зажег масляную лампу. Ну еще бы у нее голова не болела.

– Кто тебя так?

– Да… какая разница?

– Поймали?

– Ну да. Почти. Темно уже было, так что разглядеть меня они не могли… Лена, все в порядке, я вырвался и убежал.

– А если бы не убежал, что было бы? Тебя бы убили?

– Вряд ли. Королевского шута не рискнут убить. Ничего страшного. Немножко надавали по шее.

– Раздевайся.

Он снял рубашку. Ну да, если лицо почти не пострадало, только кровоточащая ссадина на лбу, то по телу словно сапогами прошлись. А может, и прошлись. Напинали, пока он на четвереньках убегал, наверное. Лена смазала синяки бальзамом по рецепту Арианы, но в исполнении Светлой – синяки убирал за два дня, Лена многократно убеждалась. А тот, что Ариана делала лично, даже если добавляла в него магию, – за четыре. Шут поймал ее руку и прижал к щеке, глядя снизу вверх глазами виноватой собаки.

– Не сердись, пожалуйста, – попросил он. – Мало того, что я дело провалил, еще ты сердишься… Мне надо доложить Родагу… Не дашь мне чистую рубашку, а? Пожалуйста…

Он переоделся в свой костюм шута, поцеловал ее в щеку и отправился докладывать. Пришел он только через час, и этот час Лена места себе не находила. Он был подавлен. Понятно. Крепко влетело от короля за невыполненное задание. И насколько Лена знала местные порядки и природную вспыльчивость Родага, не обошлось и без рукоприкладства. Все. Хватит. Страннице пора в дорогу.

 

* * *

Об этом она и сообщила, мило улыбаясь и понимая, что король не поверит в ее улыбку. Народу было не так чтоб много: тесный круг, человек пятьдесят, не больше. Ничего. Главные сплетники присутствовали. Да и говорила она не королю, а Верховному охранителю, с которым вела светскую беседу. Конечно, ее слова были услышаны всеми, даже шутом, который, склонившись над аллелью, развлекал общество музицированием. Маркус, маячивший поближе к дверям, даже не стал скрывать удовлетворения. Шут еще ниже опустил голову. Родаг удивился, но, конечно, никак не прокомментировал: над Странницей нет ни королей, ни магов, она вольна приходить и уходить. И не одна.

– Ты отпустишь со мной своего шута, мой король?

Рискнет отказать или нет? Он не рискнул.

– Мой шут давно стал твоим спутником, Светлая, – поклонился Родаг, даже не моргнув. Догадался, что Лене не понравились бока шута. – Возвращайся. Сайбия будет тебя ждать.

– Мы обязательно вернемся, – честно сказала Лена. – Сайбия стала моим домом. Но дороги зовут. Я не могу больше противиться их зову.

Стиль был чудовищен. Дороги ее зовут! Не дороги, а элементарное желание уберечь шута от синяков. Правда, никакой гарантии, что на Пути он не получит их еще больше, но надо уж будет постараться не вляпываться в миры, где Странниц не чтят. Или сматываться из них побыстрее.

Остаток мероприятия она только и делала, что выслушивала заверения в совершеннейшем почтении и надежды на скорую встречу. Скорой не обещала. Ведь полтора года не заметила! Ей казалось, что прошло всего несколько месяцев.

Для начала они отправились в Тауларм. Ногами. Правда, лошадиными, но все же не через проход. И пусть потом Лиасс ругается, сколько ему захочется. Пара черных эльфов ехала с ними, да и Маркус с шутом на всякий случай держались настороже. И совершенно ничего не случилось. В деревнях их встречали, как и положено встречать Светлую, а она, как и положено Светлой, исправно расспрашивала, выслушивала и желала чего-нибудь хорошего. А почему б не пожелать чего-то хорошего хорошим людям?

Погода была солнечная, жаркая, поэтому Лена предпочитала черное платье, оно согревало в холод и остужало в жару, жалко, капюшона не имело, но Маркус на этот случай запасся косынкой, которую Лена носила на манер банданы, снимая только при въезде в населенные пункты. В Сайбе у нее мелькала мысль обрезать волосы, но потом она вспомнила, как это муторно, когда они начинают отрастать, когда длина ни туда, ни сюда, все мешает, в глаза лезет, – и только подровняла их чуть ниже лопаток. При необходимости можно было просто косу заплести, коса ей, как ни странно, шла. В принципе, в Сайбии женщины, особенно не из народа, носили шляпы, но Лена об этом даже и не думала, шляпа – это очень хлопотно, хотя в чем-то и удобно.

Шут заговорил о причине отъезда только раз, еще в столице, и Лена объяснила ему, что Пути не так уж и настаивают на ее странствиях, но вот службу надо отличать от служения. И если шут сочтет, что служба важнее, они все останутся в Сайбе. Он даже испугался. Испугался того, что она перестала верить в его преданность, что она усомнилась в его слове. Как водится, рухнул на колени и взялся руки целовать и клясться, что она важнее всего на свете и умереть он бы предпочел не за Родага, а за нее. Лена категорически запретила ему умирать за кого бы то ни было, но предложила спокойно подумать. Если он уверен, что Родагу без него не обойтись, можно и подождать еще.

Он честно подумал. А так как он был не глупее Маркуса, то все маркусовы мотивы тоже оценил и признал, что самое главное для короля он уже сделал. К тому же запорол последнее задание и, вероятно, засветился при этом, так что и правда лучше уйти подальше от разгневанного оппозиционера.

Лиасс, конечно, ругался, то есть осуждающе покачал головой и пожурил ее за легкомыслие, а мужчинам сделал втык за то, что не смогли ее переубедить. Только заслышав о Путях, Гарвин явился пред ее светлые очи и заявил, что вообще ни на шаг не отойдет, если она не поклянется взять его с собой. Лена поклялась. Через полчаса с тем же пришел Милит, но если Гарвин требовал, то Милит умолял, и отказать ему Лена тоже не смогла. Или не захотела. Хотя она очень смутно представляла себе постоянное соседство шута и Милита. И еще более смутно представляла, что будет чувствовать Милит по ночам, когда Лена будет в палатке с шутом. Впрочем, если ему хотелось ознакомиться с этим чувством, то мешать ему Лена не собиралась. Шут отнесся к новым спутникам легко, а Маркус даже не без облегчения. Пара сильных магов в хозяйстве пригодится. Гару это тоже устроило: ведь теперь кусочки можно будет выпрашивать у пятерых, а не у троих.

Несколько дней ушли якобы на сборы, а на самом деле Лене хотелось наобщаться с эльфами впрок, наговориться с Арианой в преддверии сугубо мужского общества. Всю сознательную жизнь все больше с бабами общалась. В школе мальчишек было меньше, в институте их было вообще десять штук на курс, да и те увечные какие-то, на работе тоже явно доминировал слабый пол. А тут – в гордом одиночестве в толпе этаких орлов. Даже собака – и та кобель.

Конечно, все было эльфийское. Лена еще подумала: так все походные вещи у них растаскаю, и палатки, и одеяла, и плащи… Взяли на этот раз две палатки, одну ей с шутом, вторую, побольше, – остальным. Вооружаться до зубов не стали. Гарвин вовсе пренебрег, решил, что хватит двух мечей (Маркуса и Милита) и одного лука (шута), но понабрал всяких ниндзевских штучек и лично проверил, взяла ли Лена свой стеклянный кинжал и метательные ножи. Ножи вообще только пояс оттягивали, поэтому Лена повесила их на шута. Лиасс отсыпал им изрядное количество серебра, а Родаг, как оказалось, дал шуту кошелек с золотом.

В общем, груза получилось совсем немного. Мужчины умели довольствоваться совсем малым, ну и Лена научилась, тем более что у нее опять отобрали даже ее аптечку. А еще разговаривали, как с маленьким ребенком. Милит проникновенно объяснял, что ему намного легче нести намного больший груз, чем ей, потому что он мужчина, к тому же вон какой здоровый, к тому же эльф, а значит, примерно вдвое сильнее и выносливее человека такого же сложения. Шут предлагал сплести кресло, которое можно было бы навьючить на Милита, и посадить в него Лену. Он-то, конечно, шутил, но эльфы приняли всерьез и даже взялись обсуждать, как Лене будет в этом сооружении удобнее сидеть: боком или спина к спине.

Лошадей решили не брать. Точнее, Лена решила. Странницам положено ходить ножками. Конечно, она не эльф, а не шибко молодая и уж точно вовсе не выносливая женщина с подзабытым, но все же артритом, да вот спешить им некуда, придется ходокам приноравливаться к ее шагу, а ежели утомит низкая скорость, то можно по примеру Гару побегать кругами.

Как и советовали, Лена для начала запутала следы. Буквально в километре от Тауларма она сделала Шаг, а там еще несколько подряд, у нее даже закружилась голова. Да что у нее, эльфы трясли своими локонами, но Лена остановилась, только когда прозаично шмякнулась на мягкое место. Мужчины немедленно впали в панику и засуетились, а Гару, жалобно повизгивая, начал лизать ей лицо.

 

* * *

Путешествие получалось замечательным. Им было попросту весело вместе. Никто не гонял шута по поручениям, никто не косился на некроманта Гарвина, а Милит с Маркусом оба были и вовсе неконфликтные. Мир, в который они попали, не был похож на Сайбию или даже те миры, в которых Лена побывала с Маркусом и шутом. Он был сказочный. Если уж полевые цветы, так затмевающие любые орхидеи. Если уж деревья, то такие, о которых любой ботанический сад может только мечтать. Если уж деревня, так полная Идиллия пополам с Аркадией и очаровательными пастушками и жизнерадостными пахарями. Правда, здесь не было эльфов. Здесь просто не знали, что это такое, и Милита с Гарвином считали такими же людьми, разве что очень красивыми. Странниц здесь тоже не знали, однако их компанию встречали более чем приветливо и не драли за еду и ночлег каких-то очень уж больших денег. Шута принимали за бродячего менестреля, потому что он, кроме лука и стрел, тащил с собой аллель, Лену – за его жену, а остальных – просто за бездельников-пилигримов, которые ищут алтарь местного бога вместо того, чтоб дома строить или хлеб сеять. Но так как бездельники исправно платили, никаких претензий к ним не предъявлялось. Более того, если шут развлекал почтенную (или не очень почтенную) публику в трактирах или просто на площадях, их щедро кормили и поили бесплатно и еще с собой давали. Шут искренне удивлялся своему успеху, ведь в Сайбии его просто освистали бы и забросали объедками, а здесь каждая баллада вызывала просто взрыв восторга. Лена не стала ему напоминать свои рассказы и безголосых певцах из ее мира, где шут запросто перепел бы любую эстрадную звезду, включая Колю Баскова.

Погода была отличная, так что ночевать они предпочитали на свежем воздухе. Мужчины даже палатки себе не ставили, заворачивались в одеяла и дрыхли у костра, зато Лене с шутом палатку ставили непременно, хотя и не боялись, что она замерзнет. В первую такую ночь шут самолично покрутил ее звукоподавляющее кольцо и вопросительно – и просительно – заглянул в глаза. А Лене было как-то неловко.

– О Милите думаешь, да? – грустно спросил шут. – То есть не о нем, а о том, что он сейчас думает? И как, теперь пять лет будем странствовать и спать врозь, да?

– Еще чего, – испугалась Лена, насмешив его. – Но привыкнуть-то я должна, правда?

– Вот и привыкай, – оживился он. – Лена, он знал, что будет, когда просился с тобой… Нет, если ты не хочешь, я не настаиваю…

– Почему ты никогда не настаиваешь? – спросила Лена. – Вообще никогда? Это, как мне кажется, вашему брату несвойственно. Один ты такой деликатный.

Шут улыбнулся.

– С тобой. Вообще я тоже был неделикатный и настаивал. Конечно, случалось, что и отказывали, но в такой вот ситуации уже редко. А с тобой не могу. Мне кажется, я просто знаю, когда тебе не хочется или ты себя плохо чувствуешь… Мне передается, понимаешь? И я понимаю, что будет как-то не так… не знаю. Сам не знаю. Может, дело в тебе, может, во мне, но я не могу от тебя требовать ничего. А это – требование. Или навязчивая просьба. – Он помолчал и честно добавил: – Но все равно хочу. Никогда никого так не хотел. Вот.

 

* * *

А Милит держал себя точно как Маркус или Гарвин. Как старый верный друг. Словно и не было полугодовой близости. Никаких намеков, никаких взглядов, никаких вздохов. Лена даже понадеялась: может, разлюбил? Это было бы здорово.

Назвать путешествием их прогулку было трудно. Туризм. Причем для Лены крайне комфортабельный. Как Странницы ходят в одиночку? Она ведь не имела других забот, кроме как переставлять ноги, да еще ее заботливо спрашивали, не устала ли. А она научилась идти по полдня без привалов, ведь они не спешили, возникал какой-то ритм, они весело шагали по дорогам или лесным тропам, кто-то из мужчин отходил «в магазин» и возвращался с подстреленной птицей или пойманным зайцем, Маркус собирал травы и корни, потом мужчины натаскивали хвороста, приносили воду (эльфы додумались до ведра, сделанного из пропитанной чем-то кожи, не то чтоб совсем непромокаемой, но вот принесли воды из отдаленного ручья было можно, а в сложенном виде оно занимало совсем немного места), разводили костер и готовили еду. Нет, в этом Лена тоже участвовала: помешивала в котелке и снимала пробу. А в общем, каждому какое-то дело находилось, но Лене меньше всех. Если вода была поблизости, ей разрешали помыть посуду, если она настаивала. А самой главной обязанностью было вытаскивание колючек из шерсти Гару и чесание его за ушами. Ну уж заодно вечерами Лена и всего его вычесывала, так что пес имел крайне ухоженный вид. Кусочки он выпрашивал больше проформы ради, потому что легко обеспечивал себя пропитанием сам. Он ловил и ел мышей, птиц, всякую мелкую живность типа кроликов или сусликов, а у них клянчил хлеб или пряники. Или хоть что-нибудь, лишь бы из рук.

И все время один из эльфов был рядом. На охоту или на рыбалку могли отправиться шут и Милит, Маркус и Гарвин, но никогда Милит и Гарвин. Маг должен быть рядом с ней. Лена и не спорила. Ночами никто не дежурил: нужды не было, потому что эту функцию взял на себя тот, кому и положено, – Гару. Да и мужчины умели спать вполглаза, совершенно по-собачьи.

Больше всего Лена любила вечера. Они устраивались на ночлег еще до темноты, готовили ужин, ставили палатки (обе или одну), мылись, если имелось достаточно воды, причем мужчины охотно плескались даже в ледяном ручье, а Лене воду грели, хотя она тоже быстро привыкла к отсутствию бани. Конечно, хотелось помыться и основательно, и они непременно это делали, если решали остановиться на постоялом дворе или тем более в городской гостинице.

А самое хорошее начиналось после ужина, когда они просто сидели вокруг костра и разговаривали. Обо всем. Ни о чем. О главном в жизни и о всяких пустяках. Если ей становилось холодно, кто-то набрасывал ей на спину плащ прежде, чем она осознавала, что начинает мерзнуть. Если плащ не согревал, ее обнимали чьи-то руки, и не всегда это были руки шута, а если и это не помогало, то плащи имелись у всех, и постепенно Лена превращалась в капусту.

Далеко в кустики ее не пускали, зато отворачивались. Останавливаясь на берегах реки или озера, обязательно купались и давали искупаться ей, но за ней наблюдал только шут, а остальные занимались делами или бдили за прочими окрестностями, не пытаясь подглядывать. Даже Милит не пытался. А они ведь мужчины в возрасте, так сказать, активном…

Впрочем, они основательно оттянулись, попав на некий праздник вроде ночи перед Ивана Купала: разгул был тот еще, Лена не знала, куда глаза девать, а шут постоянно держал ее за руку, чтоб не умыкнули, а вот остальные не сопротивлялись, если вдруг местные красотки утягивали их в сторону от огромного костра. Потом это приключение еще долго служило предметом разговоров. В общем, мужчины в детали-то не вдавались, но праздник они сочли очень полезным и совершенно правильным. Шут не возражал, потому что он в конце концов тоже поддался соблазну и утащил Лену за деревья…

Лена, сама себе удивляясь, в этих разговорах тоже участвовала. Поддразнивала мужчин: кто ж их с ней-то гнал, могли бы спокойно оставаться в Тауларме, в окружении красавиц-эльфиек, а Милит начинал дурным голосом орать «папочка» и тянуть ручки к Маркусу, который все-таки поверил в намерения Арианы и предпринял активные действия… Вольность нравов!

Мир был замечательным, и они бродили по нему долго, радуясь вместе с людьми. Покидать его не хотелось, даже когда похолодало, когда начали облетать – и облетели – листья, начались унылые осенние дожди, а там и выпал снег. Лена решила попробовать Путь Странниц: они ведь и зимой ходят, а не легкомысленно бредут вслед за летом. Мужчины, естественно, не возразили, но на всех лицах одинаково было написано: ну-ну, замерзнешь – скажешь, а пока развлекайся. Черное платье было сменено на теплый шерстяной костюм, туфли – на сапожки с рысьим мехом внутри, а сваливающийся капюшон мужчины поправляли на ней по очереди, хотя никакой необходимости в нем не было: Лена прихватила с собой вязаную шапочку, которой для этой температуры вполне хватало. А погода была все равно отличная, просто зимняя. Морозов пока не случалось. Ночами, правда, было уже холодновато, они с шутом одно одеяло стелили на пол, а вторым укрывались и спали, конечно, не раздеваясь, и даже эльфы и Маркус не изображали морозостойких героев и ставили палатку. Посиделки у костра не прекратились, просто Лене на спину накидывали еще и одеяло и рядом сидел не только шут, но и кто-то еще обнимал за плечи, отдавая часть своего тепла. Лена верила, что они не мерзнут: у них даже руки были теплые. Конечно, мужчины тоже переоделись в толстые куртки и штаны, пристегнули капюшоны и порой даже надевали перчатки, но плащами пользовались только как дополнительными одеялами по ночам. Было, наверное, градусов пять-десять, преимущественно без ветра. Солнца, правда, было немного: почти все время шел снег, но дорога не была трудной, особенно для Лены. Ей непременно протаптывали тропу. Да и шли они по наезженным дорогам. Иногда их подвозили на санях, этакие знакомые по картинкам розвальни, запряженные то одной лошаденкой, а то и самой настоящей птицей-тройкой. Они проводили несколько дней в городах, если города встречались на пути, делали небольшие припасы, чтоб не сидеть на мясной диете, но деньги словно бы и не иссякали. Шут вошел во вкус и уже нахально спрашивал при входе в гостиницу, как тут приняло обходиться с менестрелями. Обходиться было принято хорошо: находилась комната, пусть и одна на всех, даже в самом переполненном постоялом дворе, и денег за ночлег не брали, кое-где даже кормили бесплатно, потому что богатое звучание аллели и чуть хрипловатый голос шута привлекали много народу, пиво и вино разливать не успевали. Шут пел не столько для публики, сколько для Лены, и он действительно знал как минимум две сотни баллад, потому что повторялся крайне редко. Некоторые баллады ему приходилось комментировать, и получалось у него просто классно, рассказчик из него был еще лучше, чем певец. Каждый считал своим долгом его угостить, Маркус уже начал опасаться, что шут так сопьется – в шутку, конечно, потому что предусмотрительный шут делал не больше одного глотка. Ему еще и монеты кидали, чаще, конечно, медные, но нередко перепадало и серебро, а однажды в придорожном трактире в миску для подношений упала и тяжелая золотая монета, за которой последовало приглашение посетить замок местного лорда.

Замок был ничуть не похож на тот, в котором в Сайбии жил друг Маркуса. Это было монументальное строение, высокое, гордое, мрачное и при этом изумительно красивое. Особенно внутри. Было там, правда, не намного теплее, чем в палатке, большие помещения трудно обогреть живым огнем. Они смогли вдосталь вымыться горячей водой, которую исправно таскали многочисленные слуги, им вычистили одежду, даже цирюльник был к их услугам и очень тщательно побрил мужчин и заплел Лене сложную косу.

В обеденном зале величиной с районный стадион уже веселилась толпа приближенных лорда. Уж кто он был, граф, герцог или мелкопоместный барон, сказать было трудно, но по количеству гостей, скорее герцог, чем барон. Их усадили за стол, накормили, а потом шут приступил к своим менестрельским обязанностям и перепел местного артиста, у которого голос вроде тоже был ничего, но вот инструмент, похожий на гусли, отчего-то имел повизгивающий звук, существенно уступающий переливам аллели.

– Не нравится мне этот мир, – вдруг негромко сообщил Лене Гарвин, подливая ей в бокал вина. – Странно, что ты так довольна. Впрочем, тебе свойственно верить в хорошее, а мне свойственно везде подозревать плохое.

– И что тут плохого? – удивилась Лена.

– Как ты назвала тот мир? Эльфийский рай? Это место тоже рай. Не потому, что здесь нет эльфов. Просто – рай. А ты веришь в существование рая?

– Ну почему же рай? – запротестовала Лена. – Просто нормальная разумно управляемая страна, в которой давно не было войн и природных катаклизмов… ну то есть засух или еще чего-то.

– Хорошо, если так, – скептически улыбнулся Гарвин. – Но если ты позволишь дать тебе совет: надо уходить. В какой-нибудь более настоящий мир, где крестьяне способны прогнать бродяг вроде нас… Ты обратила внимание: если мы просили подвезти, нам никто не отказывал. Даже если телега была тяжело груженой. Нам никогда не отказывали в ночлеге. Нам всегда наливали молока и не просили за это денег. А ведь Светлых здесь не знают. Так не бывает, Аиллена. Не только среди людей, но и среди эльфов. Что-то здесь не так. Да и другое странно: чтобы ты подряд два раза нашла мир, в котором не знают Светлых… Странно. Знаешь, я очень рад, что ты не надела свое черное платье. Пусть уж так…

Его отвлек сосед слева, заговоривший и соколиной охоте, в которой Гарвин, как оказалось, тоже знал толк. Лену вроде и не замечали. Совсем как раньше. Она откинулась на высокую спинку неудобного стула и просто начала слушать пение шута, от которого никогда не уставала.

Что было не так, выяснилось через пару часов, когда шут немного осип и отложил аллель. Хозяин замка велел всем наполнить бокалы, поднял тост за здоровье короля – все выпили, жалко, что ли. А потом вдруг как-то сразу слуги, разносившие еду и напитки, вытащили ножи. Лена вздрогнула от прикосновения холодной стали к горлу, шут дернулся в ее сторону, но послушно замер, когда лезвие царапнуло ему кожу, а на лице Гарвина мелькнуло нечто вроде «ну-я-же-говорил».

– Прошу вас отдать оружие, дорогие гости, – предложил хозяин. Гарвин первым отцепил от пояса кинжал и подал его рукояткой вперед. То же самое проделали и мужчины, и Лена честно отстегнула свой стеклянный кинжал, которым все равно пользоваться не умела. Маркус тоже расстался и с кинжалом, и с мечом. Их заставили встать, подвели к хозяину.

– Понравилась вам наша страна?

– Нравилась, – проворчал Маркус, – раньше. Интересно, чем не угодили?

– Не догадываешься? Откуда ж вы такие взялись, что не догадываетесь? Путешествуешь в компании с этими уродами – и не понимаешь, в чем дело?

– Уродами, – понимающе хмыкнул Гарвин. – Трехмирье в будущем.

Один из слуг наотмашь ударил его по лицу и прошипел:

– Откроешь рот, когда прикажут, и не раньше.

– А почему уроды? – удивился Маркус. – Что в них уродского?

– Тебе сколько лет, друг мой?

– Пятьдесят два, – спокойно соврал Маркус. Мог бы и меньше сказать, поверили бы.

– А этим ведь не меньше сотни. Ну ты, менестрель, сколько лет тебе?

– Тридцать восемь, – сказал шут чистую правду, и окружающие почему-то сразу ему поверили. Было в нем некое свойство, которое заставляло ему верить.

– А тебе, верзила?

– Не меньше сотни, – ухмыльнулся Милит. – А я-то думаю, почему здесь об эльфах и не слышали… Интересно, когда ж вы всех перерезали? Или тут у вас разбираются с нами как-то иначе?

– Утром узнаешь, – пообещал хозяин. – Этих троих – вниз, в темницу. Женщина твоя, друг мой?

– Моя, – кивнул Маркус, не моргнув глазом, и ему тоже поверили.

Их заперли в маленькой комнате. Лена так и не могла прийти в себя, Маркусу пришлось как следует ее встряхнуть. Взглядом он показал на кольцо, и Лена охотно установила защиту от прослушки. Хайтек.

– В панику не впадай. Ты не заметила, в этом мире не только эльфов не знают, но и магии. А наши ребятки в этом деле не последние.

– А вдруг она тут не действует?

Маркус очень удивился. Не мог себе представить места, где не действует магия.

– Позавчера действовала, когда Милиту очень захотелось горячего чая. Не бойся. Прислушайся, как там шут.

Лена сосредоточилась.

Рош? Рош?

лена. где ты, лена.

С Маркусом. Со мной все хорошо. Как вы?

я один. холодно. меня не трогали. не бойся. они маги. они что-нибудь сделают. я люблю тебя.

Ты моя жизнь, Рош.

ты моя жизнь, лена.

– Ему холодно.

– Ясное дело – темница в подвале, – со знанием дела кивнул Маркус. – Ничего. Завтра все решится. Давай-ка поспи.

– Разве я засну?

– Попробуй. Лечь все равно надо. Не хочешь раздеваться, не надо, так ложись.

Они улеглись на кровать, сняв только сапоги. Маркус натянул одеяло и покрепче обнял Лену, то ли согревая, то ли успокаивая. Через полчаса он уже крепко спал. Где люди берут такую нервную систему? Лена не могла так полагаться на магию – не было такой привычки. К тому же что могут сделать два мага, пусть и достаточно умелых, против толпы народа? Применить огненный смерч или первый холод? Убить сотню людей ради спасения самих себя?

А почему бы и нет?

Как ни странно, мысль была четкая, ясная и уверенная. Хоть бы и так. Они никому никакого вреда не причиняли, шли по приветливому миру и намеревались рано или поздно уйти в другой. Почему вчера она не взяла их за руки и не сделала Шаг?

Гару. Гару был таким же другом, как и люди. Оставлять никого из друзей она не хотела, даже собаку.

До утра она даже поспала немного, мерное похрапывание Маркуса ее усыпило, но снилось что-то неприятное, словно реализовывая столь же неприятные предчувствия, поэтому она проснулась совершенно разбитой. А Маркус ничего, был бодр и если не весел, то и не грустен.

Их снова провели в обеденный зал. Столы были убрали, а стулья и скамьи выстроены рядами и заполнены публикой. Театр. Развлечение. Косых крестов не хватает.

– Ну что, друг мой, пришла пора платить за свои поступки, – ласково сказал хозяин. – За путешествие с этими уродами вы будете наказаны. Твоя женщина знала, что они эльфы?

– Откуда? – с неподдельной искренностью удивился Маркус. – Она их никогда в жизни не видела.

– Ну что ж, значит, она получит только десять плетей. А ты пятьдесят. Потом можете идти, куда вам заблагорассудится, или остаться здесь, пока ты не поправишься или пока просто не захочешь уйти. Свое оружие получите за пределами замка. Женщина, в твоей сумке есть метательные ножи. Ты умеешь ими пользоваться?

– В дерево с пяти шагов попадаю, – мрачно ответила Лена. Десять плетей? да она и одной не выдержит. Публика радостно захохотала.

– Зачем же носишь?

– Он считает, что я должна научиться защищать себя.

– Разумно, – похвалил хозяин. – У тебя есть дети? Нет? Жаль. Если бы у тебя были дети, ты сидела бы дома, а не водила бы таких знакомств.

– Если бы у меня были дети, они были бы уже взрослые, – проворчала Лена, – и мне не было бы нужды сидеть с ними дома. Почему я не могу путешествовать с собственным мужем?

– Верно. Еще в ваших вещах обнаружены травы. Это тоже твое?

– Мое.

– Значит, ты травница. Это хорошее дело.

– Вот и избавил бы ее от плетей, – быстро предложил Маркус. – Если так уж надо, так лучше мне десять добавь. Что за удовольствие наказывать невинную женщину? Она слова-то «эльф» не знала.

– А ты, стало быть, знал?

– Ну, я знал. В молодости слыхал рассказы об эльфах, – покаянно повесил голову Маркус. – Ты уж помилуй ее, лорд. Она не выносливая, не сильная. Не надо ее бить.

– Помиловать? – спросил хозяин у публики. Тоже, римский сенатор. Люди зашумели, и как это истолковать, Лена не знала. – Нет, помиловать не получится. Получив несколько плетей, она лучше запомнит этот урок. И станет следить за тем, каких спутников ты выбираешь. Пусть будет пять плетей, и я велю палачу не очень стараться.

Маркус вдруг повернулся к Лене и обнял ее.

– Потерпи уж, милая, – прошептал он, целуя ее в щеку, – это ничего, это не очень больно, пять ты выдержишь. Я потом ему сам уши отрежу, зажарю и ему же скормлю. И не только уши, но и все остальное. Как в Трехмирье. Только без собак, он сам все съест.

Лена представила себе, как лорд, холеный и такой весь из себя изысканный, сидит во главе стола и ножом и вилкой кушает собственные свежеподжаренные гениталии, и хихикнула Маркусу в плечо. Наверное, все восприняли это как всхлип. Маркус погладил ее по спине, и дюжие слуги оторвали ее от него.

Больно как раз было. И даже очень. Одно хорошо: с нее сняли только курточку, но не рубашку, красоваться полуголой перед толпой – это было бы еще гаже. Лена, естественно, орала как резаная, то есть взвизгивала пять раз подряд, а потом еще и разревелась. Вот вам слезы Светлой, и черт с вами со всеми, если они здесь действуют независимо от вашей веры…

Маркуса заставили раздеться до пояса, и он безропотно повиновался, лег животом на скамью. Пятьдесят! Ужас. Просто ужас. Слуга помог ей надеть и даже застегнуть курточку. Шут ломился в ее сознание, чувствуя ее боль.

лена. ты плачешь. лена, что? что с тобой? ответь!

Уже все хорошо, Рош.

Впервые он звал ее, а не она его. Прав дракон? Они смогут так разговаривать? Легко?

Маркус вздрагивал в такт ударам, прикусывал губу. На спине вспухали рубцы, а публика заключала пари, сколько он продержится до первого крика, и закричит ли, и потеряет ли сознание. Хоть два первых холода и огненных смерча. Хоть поднятие лавы из недр земли. Интересно, а проклятие Странницы действует локально или нет? Проклясть бы замок, чтоб провалился в тартарары…

Лена ревела уже не от своей боли и обиды, а от Маркусовой. Он не закричал – еще бы он кричал! – и не потерял сознания, даже на ногах держался, хотя и с трудом, и рухнул на скамью рядом с Леной, когда слуги подвели его под руки.

– Ничего, – проскрипел он, – палач и правда не очень старался. Клянусь. Чем хочешь клянусь.

Обнимать его Лена, конечно, не рискнула, вцепилась в его руку, прижалась мокрой щекой к плечу. Слуга подал ему стакан с вином, и Маркус проглотил его одним духом.

– Не плачь, женщина, – доброжелательно произнес хозяин. – Твои травы ему помогут, он скоро поправится. Пропало у тебя желание бродить по дорогам с этими выродками? Кстати, как тебя зовут?

– Маркус, – ответил он. – Маркус Гарат.

– А тебя, женщина?

– Елена, – почему-то сказала Лена. А вдруг тут с именем Делиена или тем более Аиллена связаны еще какие-то суеверия.

– Красивое имя, – похвалил хозяин, – хотя и похоже на имя эльфийской колдуньи. Ну что, Елена и Маркус Гараты, обвинение с вас снято, вы свободны. Но вам придется пробыть здесь до конца церемонии. Помогите ему одеться, здесь холодно.

На Маркуса осторожно надели рубашку, и он кое-как заправил ее в штаны, кое-как просунул руки в рукава куртки. Заметно было, что больше всего ему хочется лечь, а не присутствовать на церемонии. Он прислонился к Лене плечом и снова забормотал успокаивающе:

– Да все со мной в порядке. Правда, потом мазью своей полечишь, все быстро пройдет, у тебя хорошие лекарства. Ну ты же видела, даже крови нет, у них плети широкие, кожу не рассекают. Ничего. Не плачь, милая, все будет хорошо.

Ввели остальных. Они были без курток (вот поэтому шут так отчаянно мерз ночью), зато в самых натуральных кандалах. Тяжеленных, глухо брякающих при движении. Шут неотрывно смотрел на нее, забыв, что она женщина Маркуса. Потемнели синие глаза Милита. А Гарвин был так спокоен, словно лично продумывал сценарий этого спектакля. Маг. Некромант. А цепи – это так, для украшения, и ничего больше.

– Ну и что у вас припасено для эльфов? – насмешливо спросил он.

– А вот, например, – так же доброжелательно, как и раньше, ответил хозяин, кивнув одному из слуг, и тот снова наотмашь ударил Гарвина по лицу, так сильно, что тот не удержал равновесия, упал на колени и удивился:

– Всего-то? А разница для эльфов и полукровок есть? Присмотрись, человек, менестрель всего лишь полукровка.

– Значит, он умрет легче, чем ты, – мило улыбнулся хозяин.

– Умру? Интересно. И что тут у вас принято делать с эльфами? На части резать, в очаге сжигать или скармливать диким зверям? И значит, эльфы здесь все-таки есть, раз вы еще помните, как мы выглядим.

– Тебе я кишки на уши намотаю, – пообещал лорд. Гарвин захохотал, да и Милит развеселился.

– Кишки на уши? Оригинально. А если наоборот: Если я намотаю тебе на уши твои кишки?

Он выпрямился, зато согнулся в три погибели благородный лорд и заверещал тоненько, как поросенок. Зрители повскакивали с мест – и шарахнулись назад, потому что про залу прошла волна страшного жара. Милит злорадно улыбнулся и сделал то, что раньше Лена видела только в кино: напряг свои нехилые мышцы и разорвал цепь кандалов. С Гарвина они просто упали, словно браслеты вдруг стали велики. И с шута тоже, и он тут же рванул к Лене и Маркусу, по дороге отбросив подальше того самого дюжего слугу. Тощий шут очень неплохо умел драться.

Хозяин перестал визжать, но дышал часто и тяжело.

– Ну что, жив пока? – поинтересовался Гарвин. – Ну-ка распорядись, чтоб принесли все наши вещи и привели собаку. Живенько, а то снова будет очень больно. Как тебе наматывание кишок на печень? Может, предпочитаешь на уши? Это я мигом.

– Сядьте, а? – попросил Милит. – Сядьте, пока я вас не спалил. Как она там, полукровка?

– Ее били, – очень нехорошим голосом сказал шут. Лицо Гарвина мгновенно стало хищным, а Милит, не дожидаясь разрешения, швырнул еще одну волну раскаленного воздуха. Гарвин прищелкнул пальцами, и все хором заорали от непереносимой боли. У Лены заложило уши. Продолжалось это очень недолго, Гарвин повторил жест, и крики стихли.

– Прикажи принести наши вещи и привести собаку, – посоветовал Милит, – а то все то же самое я проделаю с твоей женой.

– Женой? – оживился Гарвин. – Давненько у меня не было женщины.

Лена даже внимания не обратила. Пусть что хотят, то и делают. Кто-то из слуг помчался за вещами, а скорее за помощью, только эльфы выглядели так уверенно, что Лена даже не усомнилась: никакая помощь никому не поможет. И когда через четверть часа, в течение которых эльфы развлекались, скручивая болью то хозяина, то кого-то из его гостей, вдруг полетели стрелы, Лена не удивилась, что ни одна не достигла цели: стрелы просто отскакивали и от эльфов, и от них троих. Маркус вдруг с усилием встал.

– Гарвин, я обещал, что накормлю этого урода его собственными ушами.

– Хорошая идея, – фыркнул эльф. – Я тебе немного помогу, ты же еле стоишь на ногах.

– Ничего. Уши отрезать сумею.

Лена хотела было остановить его, да шут не дал.

– Пусть, ему это будет уроком. Эти вон живут без ушей, и ничего.

Он обнимал ее так бережно, так нежно, что боль в спине уходила, будто его прикосновения исцеляли ее. Пусть жарят уши вместе с яйцами, хоть куриными, хоть мужскими, пусть что хотят делают. Наплевать. Они избили Маркуса, они хотели убить эльфов. За все надо платить. Великодушие вещь хорошая, убить их Лена не позволит, а вот урок преподать – пусть. На всякий случай она сказала:

– Не убивайте их.

Гарвин прижал руку к груди и поклонился.

– Не стану, если они будут вести себя хорошо. И принесут наконец наши вещи. Стрелы нам, конечно, тоже пригодятся, охота в здешних местах хорошая. Но мне нравится мой плащ. Хочу получить его обратно.

Маркус действительно отрезал хозяину ухо (правда, только одно), действительно подержал его над огнем в очаге и действительно запихнул ему в рот.

– Прожуй, – озаботился Гарвин, – подавишься еще. Полукровка, ты бы и правда стрелы собрал.

– Куда мне столько, – удивился шут, но пошел собирать стрелы, поминутно тревожно оглядываясь не Лену. Ей стало противно, поэтому она закрыла глаза, и Гарвин мгновенно уловил перемену в ее настроении.

– Что сделать с ними? – спросил он. – Может, превратить в свиней?

– А надо превращать? – удивился Милит. – Они и так….

Он предоставил дядюшке возможность разбираться с хозяином, пока сам «держал» гостей и сохранял щиты вокруг друзей. Маркус утомленно присел на край стола.

– А пусть его выпорют. Палач, выпорешь хозяина? Ну, скажем, плетей двадцать, я не злой. Двадцать плетей и одно ухо. А жене сколько? Десяти хватит.

Хорошенькая юная жена хозяина немедленно свалилась в обморок. Ага, как гостью – так можно, а как саму – так обморок.

– Не прикидывайся, – посоветовал Гарвин, – непохоже. Ненатурально получается. А то добавлю к плетям еще что-нибудь. Например, наше эльфийское общество. Родишь потом полукровку, а твой муж его… Эй, лорд, как все-таки у вас казнят эльфов-то? Долго и мучительно?

Трясущийся от ужаса слуга втащил весь их багаж сразу и впустил Гару. Тот рысцой подбежал к Лене и облизал ей все лицо. Вкус слез ему не понравился, он оглянулся и грозно рыкнул. Лена погладила его мощный загривок и сказала:

– Да хватит уж, позабавились и ладно.

– Нехорошо выходит, – возразил Маркус. – Ну ладно, с хозяина и уха хватит, а жену надо непременно выпороть. Немножко, всего десять плетей – и палач не будет очень стараться. По-моему, справедливо, Елена.

Гарвин неделикатно ткнул носком сапога жену хозяина.

– Вставай, женщина, а то сломаю нос. И челюсть. Красивая будешь – загляденье.

У той немедленно кончился обморок, и Маркус действительно уложил ее на лавку, и палач действительно всыпал ей десяток плетей, и визжала она не тише Лены. Шут вежливо попросил у одной из дам шарф и завернул в него собранные стрелы – его колчан и так был полон. Маркус, кривясь и охая, застегнул куртку и затянул пояс. Шут помог одеться Лене, накинул ей на плечи плащ и повернулся к хозяину. Тот, надо признать, держался намного лучше своей супруги, его даже не вырвало после угощения собственным ухом.

– А воровать нехорошо, – сообщил шут. – Где застежка для плаща? Весьма, знаете ли, драгоценная застежка. Лучше бы вернуть, потому что тот, кто ее подарил, в гневе страшен.

– Я в гневе страшен, – подтвердил Милит и в доказательство ударил кулаком воздух, как это делают всякие Ван Даммы, демонстрируя свои каратистские тренировки. Стоявший у стены шкаф рассыпался в мелкие щепки, зазвенел бьющийся хрусталь, забрякало серебро. Однако. – И если застежка не найдется, выйду во двор и проделаю то же самое со всем замком. Вас, конечно, не выпущу. Пусть потом соседи откапывают.

Застежка нашлась буквально через четверть часа. Очевидно, хозяин замка в гневе был тоже страшен, и слуги решили не доводить его до греха. Шут на всякий случай проверил мешки. А что у них красть, это у Лены драгоценностей полкило…

– Пора, – сказала она, вставая. Мужчины тут же приблизились, похватали мешки и оружие, причем Милит сгреб сразу три – свое, Маркуса и Лены. Они взялись за руки, и Лена сделала Шаг. Все равно куда, лишь бы подальше отсюда.

Вокруг была поздняя осень. Лес покачивал голыми ветвями, ветер ворошил листья, по темнеющему небу проносились тучи. Эльфы кинулись ставить палатки, шут, подхватив топорик, отправился за дровами. Маркус устало сел на землю и спросил:

– А выйти из этой темницы вы не могли?

– Могли, – пожал плечами Милит, – но я даже не подумал, что они захотят начать с вас. Вы же люди. Ты уж прости, Проводник.

– Да ладно. Ничего страшного, – смилостивился Маркус. – Вот идти пока не смогу.

– Куда ты денешься? – удивился Гарвин. – Исцелю – и побежишь, как жеребенок. Лезь в палатку. Это лучше в тепле делать, хотя сестра почему-то иного мнения.

– Делиену сначала.

– И ты лезь в палатку. Давай-давай, ты к боли непривычная, да и не привыкай.

В палатке можно было только сидеть, хотя она была и заметно просторнее, чем ее собственная. Оно и верно: Милит занимал много места. Гарвин заставил ее раздеться, но почему-то не было холодно, наверное, он как-то нагрел внутри воздух.

– Ничего. Сейчас все пройдет, – мягко сказал он, водя руками над ее спиной, не касаясь кожи, на грани прикосновения. Было щекотно, а боль таяла, зато начало клонить в сон. Лена натянула всю одежду, потому что даже после деликатного Гарвинова исцеления все равно начинала бить дрожь. Спина Маркуса выглядела жутко. Примерно как спина Милита, когда Лена узнала, к чему его приговорил Совет. Гарвин бросил на пол плащ, уложил на него Маркуса и с четверть часа водил руками. Рубцы исчезали на глазах, а Маркус едва ли не урчал от удовольствия.

– Тонкое целительство, – похвастал Гарвин. – Без особенных последствий. Правда, годится только для неопасных ран. Или наоборот слишком опасных. Видишь, Аиллена, какой я полезный.

– Мог бы гостям какую-нибудь пакость сделать, – кровожадно проворчал Маркус. – И что, у меня спина теперь болеть не будет?

– Будет, – пообещал эльф, – но не слишком. Мешок нести не сможешь, а идти – вполне. Особенно если идти будем не быстро. А почему ты решил, что ничего не сделал?

Лена начала бледнеть. Гарвин засмеялся.

– Аиллена! Я же знаю, какая ты великодушная, поэтому не сделал ничего страшного. Просто после нашего ухода у них у всех вдруг схватило живот.

– Там уборных не хватит, – фыркнул Маркус. Гарвин ханжески опустил глаза и признался:

– Боюсь, никто не успеет добежать до уборной.

Маркус расхохотался, да и Лене стало смешно. Великодушная? В разумных пределах. Не остановила же Маркуса с ножом. И никаких угрызений совести. Абсолютно. Ведь эльфы не отделались бы поркой. И шут вместе с ними.

Спали они на этот раз втроем в этой палатке, потому что Гарвин ее согрел. Как помещался верзила Милит в маленькой палатке, Лена не представляла, но наутро он был свеж и бодр, в отличие от Лены. У нее все-таки разболелась голова, и Гарвин озабоченно хмурился: вроде его целительство не должно было так подействовать. Будто голова не могла сама по себе заболеть без всякой магии. Лена даже сделала себе отвар краснотравки, который помогал ей от головной боли, так что через пару часов они все-таки двинулись в путь и еще засветло добрались до маленького городка и нашли в нем скромную, но чистую гостиницу.

– Эльфы, – проворчал вышибала, – имейте в виду, никаких драк, если не хотите отработать месяц на строительстве городской тюрьмы. Вести себя прилично и к постояльцам не цепляться.

Лена дернула Гарвина за рукав, и он пообещал вести себя прилично и ни к кому не цепляться, если ему дадут поесть, выпить и выспаться.

– Серебро – и делай что хочешь, – пожал плечами вышибала, неторопливо вставая и разгибаясь. Ушло у него на это много времени, потому что ростом он был никак не ниже Милита, но раза в полтора шире. – Они с тобой, уважаемая? Уж проследи, чтоб все было правильно.

Лена пообещала. Свободная комната была всего одна, но просторная, и хозяин пообещал принести мягкие тюфяки для мужчин, которым придется спать на полу, шут расплатился, и шустрый мальчишка повел их вверх по скрипучей лестнице, попутно рассказывая о городских достопримечательностях.

– А что, – спросил его шут, – эльфы тут особенно драчливы?

– Ну, когда выпьют лишнего, – авторитетно объяснил мальчик, – сразу начинают нос драть да сверху вниз на всех смотреть, а чуть не по их – так и в морду…

– Мы не будем пить лишнего, – без энтузиазма пообещал Милит. – А помыться у вас тут есть где?

Шут отдал еще пару монет, и им показали специальную комнату с большим чаном, в котором исходила паром горячая вода. Лену, естественно, пустили первой. Она не только вымылась, но даже полежала в воде, чтобы выгнать усталость. В комнате она переоделась в черное платье – ее теплый костюм нуждался в стирке, а за стирку шут и вовсе заплатил несколько медяков. Когда все вымылись и переоделись, а Гарвин еще и придирчиво осмотрел спину Маркуса, решили все-таки пойти вниз и поесть. Эльфы еще раз поклялись смотреть на людей только снизу вверх и со всем почтением, но только если их опять не начнут в кандалы заковывать.

Им подали роскошно приготовленную баранину с взбитым чуть не в пену картофельным пюре, гору мелко порезанных овощей, крепкий мясной бульон, на который «Галина бланка» не была похожа вообще никак, и впечатляющих размеров пирог с яблоками. Лена давно перестала с ужасом воспринимать такое количество еды, понимала, что через час тут и крошки не останется, а кто-то, может, еще и добавку попросит. Баранина таяла во рту, а в сочетании с немного пенистым бледно-розовым вином и вовсе. Мужчины честно не особенно налегали на вино, хотя оно было не крепче пива. Потом шут поинтересовался, не будет ли хозяин возражать против менестреля, и хозяин вовсе не возражал, даже пообещал бесплатный завтрак, если менестрель привлечет внимание посетителей.

Менестрель очень даже привлек. В этом мире не знали аллели, так что, когда шут, устав петь, продолжал перебирать струны, публика сидела тихо-тихо и внимала раскатывающимся волнам музыки. В зале, кстати, была просто великолепная акустика, что придавало инструменту звучание целого оркестра. Хозяин раза три выразил сожаление, что у него действительно нет больше ни одной свободной комнаты.

Да и эта была хороша. В ней стояли две кровати, на одну легла Лена, на вторую Маркус, а остальные расположились на полу, где были заботливо расстелены обширные и мягкие тюфяки, покрытые чистейшими простынями, имелись пуховые подушки и хорошие одеяла. Лена смазала Маркусу спину рассасывающей мазью, а он блаженно жмурился.

– Знаешь, Делиена, а правду говорит Ариана: у тебя свой род целительства, – заявил он. – От твоих прикосновений боль проходит. – Он подумал, пожмурился еще и честно добавил: – Ну, если не очень сильная, точно. А тебе кто спину помажет?

– А у меня и не болит. Ты не сравнивай – пять и пятьдесят. А теперь все быстро зажмурились, я переоденусь.

Уже лежа в кровати Лена сказала:

– Вот так и начинаешь ценить мелкие радости жизни: горячую воду, хороший ужин, возможность раздеться перед сном, чистые простыни…

– Если тебе этого не хватает, мы можем вернуться, – сразу озаботился шут. – Или пожить здесь какое-то время.

– Нет. Не хочу. Тогда все это сразу потеряет ценность. Мне нравится с вами идти. И спасибо, Гарвин и Милит. Милит и Гарвин. Без вас что бы мы делали?

– А ничего, – зевнул Гарвин. – Без нас вы не попали бы в эту историю. Полукровку можно принять за эльфа только рядом с другими эльфами, да и то… Здесь вот и не заподозрили. Странно другое. Неужели и здесь не знают Странниц?

– Почему не знают? Знают, – удивился Маркус. – Разве хозяин подходил хоть к одному столу, кроме нашего, чтоб лично спросить, что нам еще надо? Прекрасно он ее узнал. Я был здесь. В смысле в этом мире. Выговор знакомый. Знают здесь Странниц, и эльфы здесь не дураки выпить. И драчливые.

– А кто дурак выпить? – философски спросил шут. – Я, что ли? Или ты? А утомительная работа – петь. Горло саднит. И его хочется промочить. Вот и получается, что не дурак… Лена, успокойся, я не простудился, не надо бежать заваривать мне траву. Просто устал. Я же на самом деле не менестрель, не такой уж у меня голос.

– Ты не менестрель, – согласился Милит, – и голос у тебя всего чуть получше, чем у гуся.

– Что? – возмутился шут и выбил свою подушку о Милита.

– Как там Гару? – вздохнула Лена.

– Интересная связь между моим голосом и воспоминанием о Гару, – буркнул шут. – Ну не буду больше петь, подумаешь.

– Гару там нормально. Получил целую гору мясных костей, – сказал Милит. – Я выходил на него взглянуть. Он в теплой конюшне. Поет баллады для симпатичной суки. Получается почти как у шута. Только громче.

Шут устроил целое представление, изобразив одновременно и обиду, и гнев, и непреодолимое желание убить Милита, и опасение перед его размерами и физической силой. Гарвин тихо постанывал, не в силах уже хохотать, а ведь Гарвин был вовсе не из тех, кого легко рассмешить. Маркус утирал слезы. Лена потерла живот, который заныл от смеха, и решительно задула свечу.

В городе они провели три дня. Гостиница стала самым популярным заведением, люди даже на улице стояли, прижав ухо к двери, чтобы услышать баллады шута, с кухни выглядывали повара, а с лестницы – служанки, убиравшие комнаты. Милит изо всех сил изображал недоумение, а шут изо всех сил изображал обиду. Эти два шута вполне дополняли друг друга. А в последний вечер, когда шут совсем уж решительно отложил аллель и высыпал в кошелек впечатляющее количество монеток, один из посетителей с низким, едва ли не земным поклоном обратился к Лене:

– Прости, Светлая, что тревожу тебя. Но не расскажешь ли ты нам о каком-нибудь мире, в котором ты побывала?

Лена, естественно, растерялась. Для нее сущим мучением были даже ответы у доски, даже когда она была готова, потому что весь класс от нечего делать на нее смотрел. Никогда ни в какой художественной самодеятельности она не участвовала, на собраниях не выступала и тихо ненавидела, когда на ней по какой-то причине вдруг фокусировалось внимание более чем двух человек, когда она говорила. Не то чтоб она совсем не умела рассказывать. Умела. В узком кругу. Но вот сказительницей быть не хотелось.

Люди смотрели с робкой надеждой. Лена заметила трех эльфов. Ошибиться было нельзя – те же тонкие высокие фигуры, те же аномально большие светлые глаза, те же заостренные уши. Уши были видны, потому что здешние эльфы для удобства завязывали волосы в хвостики. Вот, может, эти уши и заставили Лену рассказать им о мире, в котором она была три раза. О проклятом мире.

Само собой, она привирала, но привирала не в фабуле, а, так сказать, в зачине, она ведь понятия не имела, как жило Трехмирье до войны, знала только точку зрения эльфов, а выслушать другую сторону как-то не довелось. И не хотелось. Может, там отродясь не было так уж хорошо развито ткачество и вовсе не было развито книгопечатание. Может, там животноводством тоже не особенно увлекались, налегая на выращивание пшеницы и льна. Может, школы существовали только в воображении Лены. Она описала некий среднестатистический мир магии. И вовсе не среднестатистическую войну на уничтожение.

Получилось вроде даже ничего. Это она поняла по едва уловимому оттенку в выражении светло-голубых глаз Гарвина.

– Как же? – ошарашено спросил самого себя толстенький расфранченный молодой мужчина. – Что ж это – убивать только за то, что другие?

– И так убивать... Светлая, ну неужто люди способны на такое?

В этом не было сомнения в ее словах. Люди не ей не верили – самому факту. Как радостно, когда люди не хотят верить в такие истории…

Милит отвел назад волосы, и люди заахали и заперешептывались, увидев грубоватый рубец вместо левого уха.

– Как же ты уцелел, брат? – спросил самый старший из эльфов.

– Она забрала меня с эшафота, – просто ответил Милит. Вот об этом можно было бы и помолчать. Лена ведь не стала говорить о том, что эльфы ушли из Трехмирья и что вообще даже в такой ситуации может быть нечто вроде хеппи-энда. Но об этом и Милит не сказал ни слова. Понял замысел? Лена искренне жалела, что талантом рассказчицы не обладает, а ведь так хотелось выдать этакую басню в прозе на тему «К чему приводит ксенофобия».

– Светлая? Забрала с эшафота? – ахнул одетый в шелка, бархат и атлас представительный такой… барин, которому в подобной гостинице и даже в подобном городке-то делать было нечего. Нет, простецкая мода Сайбии нравилась ей больше. От сияющего наряда барина рябило в глазах. Даже самый франтоватый вельможа Сайбии в жизни бы не надел этакий камзол.

– Светлые тоже разные, – сообщил Маркус.

– Они все великие женщины! – воинственно вступился за клан Странниц какой-то юнец, и Маркус раскланялся с несколько преувеличенной почтительностью:

– Бесспорно.

Потом началось массовое обсуждение Трехмирья, сопровождавшееся уничтожением винных запасов хозяина, а Гарвин, понаблюдав за местными эльфами, действительно злоупотреблявшими, не выдержал, подошел к ним и сказал несколько слов. Впервые Лена увидела смущенных эльфов. Они торопливо отставили свои стаканы и больше не пили. И то польза.

Ночью спутники хвалили Лену, а она пропускала их реплики, потому что была недовольна и собой, и ими. Дискуссия в зале в конце концов сошла к почтительному перемыванию косточек Странницам, а Лене все-таки хотелось, чтобы аборигены запомнили историю о Трехмирье. В один голос все четверо убеждали Лену, что так оно и есть, все запомнили, теперь эту историю начнут рассказывать по всему миру и даже выводы сделают правильные, но она разозлилась и велела им замолчать. Странно, но послушались все. Даже Гарвин.

 

* * *

Они шли по размокшим или подмерзшим дорогам, теперь не вслед за летом, а вслед за зимой, иногда догоняли, чаще отставали. Лена научилась считать холод чем-то естественным, даже ночевки в палатках уже не пугали ее, как поначалу, хотя, конечно, приятного было мало. Эльфийские походные одеяла были не особенно толстыми, но, надо признать, очень теплыми, предохраняли даже от промороженной земли, но все равно спать было холодновато. Они с шутом ложились на два одеяла и укрывались двумя плащами – так было заметно теплее. Если была возможность, мужчины натаскивали веток, и категорически настаивали, чтобы она спала на ветках, хотя на боках оставались мелкие синячки. Однажды Лена проснулась ночью от стука собственных зубов. Тут же проснулся и шут, высунул нос из палатки и отпрянул.

– Похолодало! – ахнул он. – И как! Не помню, чтобы за несколько часов стало так холодно!

Он полез в мешки с вещами и заставил Лену надеть его летнюю куртку поверх одежды (раздевались они, только если спали на постоялых дворах), нырнул под плащи и прижался к спине Лены, чтобы согреть. Безрезультатно. Они дрожали вдвоем. Снаружи заскулил Гару, и шут впустил его в палатку: пусть лучше пахнет псиной, но будет теплее. Кое-как они дождались утра.

Было не просто холодно. Был нормальный лютый мороз градусов за сорок, когда не то что нос мерзнет, а дыхание перехватывает. Эльфы разожгли три костра кругом, а Маркус бегом, делая много лишних движений, собирал ветки. Шут схватил топорик и принялся рубить ветки и мелкие деревца. О том, чтобы идти, не было и речи. Они поставили большую палатку между костров и забились в нее все, но даже это не спасало. В конце концов это надоело Гарвину и он, бросив что-то по-эльфийски (Лена предположила, что аналог русского «да подь оно все»), сделал пару пассов – и сразу стало тепло. Милит осуждающе покачал головой, Гарвин раздраженно огрызнулся, и некоторое время они перепирались на своем языке, и даже ругань звучала, словно песня, а потом шут тихо сказал:

– Мне наплевать, пусть это и некромантия. Я не хочу, чтобы Лена замерзла в пути. Я понимаю, что вы не используете магию в быту, но положение не из лучших, так что, Милит, окажи мне любезность, заткнись.

Оба эльфа долго молчали, вытаращив на него свои и без того немаленькие глаза. Шут кивнул.

– Ну, понимаю. Могли бы и предположить, ведь знали, что я достаточно образован. Да еще и несколько лет прожил среди эльфов.

– Маркус тоже прожил, – проворчал Гарвин, – да и Аиллена. И насколько хорошо ты понимаешь?

– Достаточно, – усмехнулся шут. – Это так важно? Разве ты не остановишь звуки, если вдруг захочешь посекретничать с Милитом?

Гарвин был резок. Маркус даже подобрался.

– Я не об этом. Ты жил среди нас и даже…

– А Владыка знал, что я понимаю, – безмятежно перебил его шут, – так что свой гнев излей на него, пожалуйста. Наверное, он доверял мне больше, чем ты.

– И вообще, собирайте вещи, – сказала Лена. – Я хочу в теплые края. Если эти морозы на неделю или на месяц? Так и будем сидеть здесь и согреваться некромантией?

– Шут плохо понимает эльфийский, – ухмыльнулся Милит. – Мы согреваемся обычной магией. Я тоже так могу. Просто мы действительно не пользуемся магией в быту. Мы греемся огнем, стираем белье мылом и варим кашу на костре.

– Философские вопросы использования магии мы обсудим, когда будет теплее. Не знаю, как вы, а я промерзла изнутри. Мне даже дрожать уже больно.

– Я не очень уверен, что ты сможешь нас отсюда увести, – заметил Маркус. – Твоя магия и правда действует, когда ты здорова и хорошо себя чувствуешь.

– Думаешь, я не могу согреть ее на несколько минут? – хмыкнул Гарвин. – Я тоже не вижу смысла оставаться. Палатки не рассчитаны на такой мороз. Я вообще только однажды… Давно-давно, в горах застрял, и ударило… Руки и ноги обморозил так, что целители потом возились две недели. Вы сидите. Мы с Милитом соберем все, а потом я согрею Аиллену, если она не сможет сделать Шаг.

Она смогла. Наверное, всем назло. Или так замерзла, что ни о чем другом не мечтала, кроме как о теплом помещении. Этот Шаг привел их к дому, стоявшему в странном месте: на краю высоченного обрыва, на дне которого, очень далеко внизу росли сосноподобные деревья. Мороз здесь был существенно меньше – по ощущениям, жалкие тридцать градусов. Они устремились к дому, причем пара шутников обменивалась предположениями о том, кто же может жить в таком подозрительном доме: людоед, или просто разбойник, или оборотень…

– А наплевать, – отозвался Маркус, – не пустят, так просто дверь выломаю, сопротивляться начнут – свяжем. В такую погоду никого нельзя оставлять снаружи. Ни в одном мире.

На их стук долго никто не отзывался, так что Маркус проорал свою угрозу, а Милит в подтверждение ударил в дверь плечом, пошатнув, кажется, весь дом. А мог бы и магией, подумала Лена. Он действительно применял магию, когда без нее нельзя было обойтись.

Дверь открылась сама по себе, без скрипа, который можно было бы ожидать. Лена бы не удивилась, увидев бабу Ягу или просто пустое помещение, но вместо фольклорных персонажей возле горящего очага сидел эльф. Самый обыкновенный. Со светло-фиалковыми, как у Арианы, глазами и буйной пепельной шевелюрой.

– Привет, полукровка, – сказал ему Гарвин. – Что ж заставляешь мерзнуть?

– Я вас не звал.

– Ну так уж получилось, что тебе придется приютить нас ненадолго. Там и замерзнуть можно. А не хочется. Мы тебя стесним, конечно, но если захочешь, заплатим.

– С вами еще и женщина. Какой дурак пускается в дорогу в зимние морозы?

– Не в дорогу, – поправил Маркус. – В Путь.

– Странница?

Он встал, приблизился (рука Маркуса ненавязчиво легла на эфес меча, а Милит мечтательно поглаживал ножны кинжала), откинул капюшон, закрывавший лицо Лены и заглянул ей в глаза. Стало еще холоднее.

– Он маг, – непроизвольно сказала она.

– Ну так и я тоже, – обещающе протянул Гарвин. – Не бойся, Аиллена, магия против тебя бессильна.

– Аиллена… Пришла.

– Пришла, пришла, – похлопал его по спине Гарвин. – Только замерзла очень. Чайку ей не нальешь?

– Ты уже привела Владыку?

– И Владыку уже привела. Ты понимаешь, что она за-мерз-ла?

Эльф расстегнул Милитову ветку, бросил плащ на скамью, стащил с Лены шапочку, не сводя с нее неподвижных и потому страшноватых глаз и вовсе не реагируя на остальных.

– Ты привела Владыку… Неужели я дожил до этого дня, Светлая?

Лена пожала бы плечами, если б могла делать хоть что-то, кроме как выбивать зубами мелкую дробь. Милит развернул эльфа к себе – и со всего маху врезался в стену. Зашипела бесполезная сталь Маркусова меча, шут задвинул Лену себе за спину и спокойно встретил фиалковый взгляд.

– Полукровка? И полукровка…

– Тьфу ты! – разочарованно протянул Гарвин. – Мало было морозов, так еще и на пророка напоролись. Милит, ты там как, жив еще?

– Я там жив еще, – обиженно откликнулся Милит. – Но куда он дел мою магию? Даже сдачи дать не могу.

– Она устала и очень замерзла, – спокойно сказал шут. – Может, вы оставите магические поединки до того времени, когда она согреется?

Эльф кивнул.

– Конечно. Ты можешь снять эту куртку, Светлая. У меня тепло. Садись к огню. Я налью тебе горячего вина. И утихомирь своих буйных спутников. Я последний во всех мирах, кто причинит тебе вред.

– Последний, – рассудительно произнес шут, – наверное, все-таки я. Но это неважно.

– Разве ты не причинял ей вред?

Шут остановился.

– Ты и правда пророк?

– Кто знает? Я ждал ее. И тебя.

– Но нас-то ты не выгонишь? – поинтересовался Маркус, вкладывая меч в ножны. – Очень уж там холодно.

Эльф слегка кивнул: грейтесь, мол, только не мешайте. Я тут, понимаешь, дождался. Саму Аиллену. И ее полукровку. Сие эпохальное событие затмило все на свете. Зато тепло.

Лена не смогла справиться с пуговицами, пальцы все еще не гнулись от холода. Ей помог шут, посматривая виновато и грустно. Вспомнил, как причинил ей вред. Нет. Помнил он об этом всегда, сам, внутри себя, а тут посторонний напомнил. Правда, пророк? К пророчествам следует относиться осторожно, потому что всякое можно истолковать по-разному. Гарвин предупреждал. Сам занимался, потом плюнул.

Эльф придвинул к камину довольно удобное кресло, положил в него пару подушек и сделал приглашающий жест. Лена села – было очень хорошо – и попросила:

– Позволишь нам сделать чаю для всех? У нас есть припасы…

– О чем ты, Светлая? – перебил эльф. – Все, чем я располагаю, – твое.

– Я говорю о своих спутниках. Я не одна, если ты вдруг не заметил. И не затруднит ли тебя вернуть Милиту его магию?

– Я ее и не забирал, – пожал плечами эльф. – Пусть поищет получше. Ты обморозила лицо, позволишь ли…

– Я не позволю, – жестко сказал Гарвин. – Никто не прикоснется к ней магией.

– Поругайтесь еще, – проворчала Лена. – Маркус, там у меня есть синяя баночка, достань, пожалуйста. Надеюсь, магия тут и не нужна, не так уж сильно и обморожено, потому что больно. Если бы сильно, не было бы больно.

– Я и не собирался исцелять тебя, Светлая, – обескуражено произнес эльф. – Я хотел предложить тебе бальзам из трав, в котором нет ни капли магии. Но раз у тебя есть свой, а твои спутники настроены так воинственно, не стану настаивать. Чай тоже будете сами заваривать? И суп варить? У меня уже почти готово.

– Не будем мы варить суп, – улыбнулась Лена и ойкнула. Напрасно она это сделала – треснула кожа на губе, даже капелька крови выступила. Ну и морозяка… А почему же она в родном Новосибирске не обмораживалась так, хотя и там заворачивало ой-ой…

– Мы были в другом мире, – мягко объяснил шут, – и там вдруг ударил такой мороз, какого я никогда раньше не знал.

– Ты! – усмехнулся Гарвин. – Я такого не знал, а в Трехмирье зима посуровее, чем в Сайбии. Позволишь ли ты, хозяин, узнать твое имя?

– У меня его нет, – повел плечом эльф. – Когда-то было, но я его и не помню. Имя нужно для того, чтобы кто-то другой мой к тебе обратиться, а у меня такой нужды не было.

– Отшельничаешь?

Гарвин опустился на колени, стащил с Лены сапоги и – вот нахал ведь! – чулки и начал растирать ступни.

– Я живу один и далеко от других, – согласился эльф. – Но я не отшельник. Просто мне достаточно самого себя. А у тебя есть имя?

– Есть. Гарвин. Этот верзила – сын моей сестры Милит. Человека зовут Маркус, а полукровку… опять забыл.

– Полурош, – буркнул шут. – Можешь называть меня шутом, хозяин, только не думаю, что тебе это нужно – обращать на нас внимание.

– Говорят «полукровка». Говорят «полуэльф». А почему никогда не говорят «получеловек»?

Такой простой вопрос поверг их всех в состояние глубокой задумчивости, а Лена ведь сказала только чтобы что-то сказать, ей просто не нравилась ситуация. Они нехорошо повели себя: вломились в чужой дом, да еще и грубят, дерзят, мечами машут…

– «Полуэльф» – так говорят только люди, – сообразил первым Гарвин. – Сказать «получеловек» – вроде как себя унизить, свою расу. Даже мы никогда не говорим «получеловек»… потому что каждый полукровка все равно эльф. А как ты считаешь, хозяин? Ты эльф или человек?

– Я живу. Остальное неважно.

– И похоже, давно? – предположил Маркус. – Мне кажется, я никогда не видел такого старого эльфа. Только не знаю, тело ли твое старо или душа. Не смотри на меня укоризненно, Делиена. Тут вроде как не стоит деликатничать. Лучше быть самим собой.

– Я стар, Проводник, – кивнул хозяин, снимая с огня котелок. – Стар и телом, и душой. Не спрашивай, сколько мне лет, этого я тоже не помню. А разве это важно? Ты прожил две сотни лет, он – четыре, а она – четыре десятка, и кто из вас совершил за свою жизнь больше важных дел?

– А что такое важное дело? – удивился Гарвин. – Нет, я не собираюсь равняться с Аилленой, но представление о важности у каждого свое, и я не уверен, что Аиллена согласится с моим, а я соглашусь…

– Разве тебе нужно чье-то согласие, чтобы знать, важно то, что ты делаешь, или нет? У меня нет достаточно посуды, а у вас есть миски и ложки. Суп должен быть вкусным. Но у меня нет ничего, чем можно было бы накормить твою собаку, Светлая.

«Ну вот, – отчетливо отразилось на морде Гару, – всегда так, сами жрут, а о собаке и подумать некому».

– Мне не нужно согласия, – удивился Гарвин. – Однако не только у людей, но и у эльфов принято обсуждать… разные вопросы. Доходить до сути вещей.

– Для этого нужны собеседники? Если ты не можешь убедить сам себя, ты поддашься убеждению другого, а значит, не ты дойдешь до сути вещей, а этот другой приведет тебя к другой сути.

– Философ, – пробормотал Милит, доставая и расставляя на столе миски, кружки и ложки. – Тогда я лучше всех разбираюсь в сути вещей, потому что о ней не задумываюсь. Живу – и все. Я не мыслитель, а воин.

– Ты лжец, хотя и не мыслитель, – заметил эльф, – и лжешь самому себе.

Милит искренне удивился. Насчет «живу – и все» он, конечно, малость преувеличил, но ему и правда не было свойственно маниакального стремления шута разобраться во всем, а прежде всего в себе. Милит не был сложным. И Маркус не был. А самое главное, Лена не была. Пусть философствуют, пока своим носом обмороженным занимается. И то не дают! Шут отобрал у нее баночку и с величайшей осторожностью помазал нос и щеки, все так же виновато улыбаясь. У него нос длиннее, почему, спрашивается, не отморозил?

Гарвин надел на нее шерстяные носки, сверху – еще одни, но большие, наверное, свои, и начал аккуратно растирать руки. Жуткие – красные с бело-синими пятнами, морщинистые и негнущиеся.

– Разве мир создан для мыслителей? – как бы между прочим спросил он. – Мир для других – для тех, кто не склонен к размышлениям, зато склонен к жизни. Мир для посредственностей. А остальные – только для разнообразия.

– И к какой части себя относишь ты? И как относятся к этому другие?

– Как относятся к этому другие, мне неинтересно, – дернул головой Гарвин, отбрасывая за спину волосы, – потому что я отношу себя к «остальным». Скажешь, что я лгу самому себе?

– Нет. Ты лжешь ей. И она это знает. Если она не возражает тебе вслух, это не значит, что соглашается.

– И в чем я тебе вру? – Гарвин посмотрел на нее снизу вверх. Лена мягко сказала:

– Ты знаешь.

– А ты ему скажи, – посоветовал Маркус. – Ему полезно иногда по лбу получать. Да и мне интересно, в чем он тебе врет.

Милит принялся насвистывать, да так невинно, что Гарвин засмеялся. Он плохо смеялся. Не только сейчас – вообще. Он не смеялся глазами.

– Скажи, Аиллена, порадуй друга. Да и мне полезно… по лбу.

– Велика тайна! – фыркнул шут. – Это и вовсе очевидность. Вон даже Милит понимает, хоть и не мыслитель. Я иду с ней, Маркус идет с ней, Милит идет с ней, а ты то ли от других, то ли от себя, то ли и от других, и от себя…

– Глубокое умозаключение, – саркастично произнес Гарвин, разворачивая кресло к столу. – И как всякое глубокое умозаключение или пророчество, длинно и нелогично. В этом я ей не вру. Она прекрасно знает, что это первопричина. Интересно. В котелке одновременно птичье мясо и рыба.

– Так сытнее. Я обычно варю суп раз-два в неделю и только разогреваю потом. И вкус необычный. Вам может не понравиться.

– Главное, горячее! – объявил Маркус. – Вот я точно не мыслитель. Если мыслителем называть того, кто любит усложнять там, где этого совершенно не требуется. Гарвин ушел от недоверия своих, ради которых он, собственно… э-э-э…

– Стал некромантом, – подсказал Гарвин.

– Ну да… И скажи, что я неправ.

– Прав. А разве я это скрывал? Не объяснял своих мотивов всем и каждому, но, как ты заметил, не надо быть мыслителем, чтобы это понять. Ты вот лучше спросил бы безымянного хозяина, почему он так дожидался Дарующую жизнь, да еще в компании с полукровкой? Или тебе неинтересно?

– Мне неинтересно, – заявила Лена. – Уважаемый хозяин может верить в то, во что верит, а я предпочту верить в то, что знаю. Пророчества меня ни в каком виде не интересуют. Разве что как старые сказки, а для этого они должны быть реализованными, истолкованными и письменно зафиксированными. Интересует меня горячий суп и обещанное горячее вино. Можно еще чай. Я, кажется, начинаю согреваться.

Все умиленно улыбались. Даже хозяин. Даже Гарвин. Гару подумал и тоже улыбнулся умильно повиливая хвостом. Какое-то время слышался только стук ложек и сдержанное жевание. Получив горячее вино, Лена поставила ноги на спину Гару и поблагодарила эльфа. Он опять удивился: дескать, завсегда рад обслужить Светлую. А Светлым положено быть такими поганками и даже спасибо не говорить.

– Вот теперь даже я готова немножко пофилософствовать, – объявила она с улыбкой – и опять об улыбке пожалела, заныла губа. Гарвин дотронулся до нее кончиком пальца, и боль тут же прошла. – И зачем ты это сделал? Так бы прошло.

– Ты знаешь, Светлая, чем отличается некромант от обычного мага?

– Способом получения и усиления магии. В детали никто не вдается, дабы не ранить мое нежное сердце.

– То есть тебе дали такое объяснение, и ты удовлетворилась?

– Ну да. Другого не дают. Деталей избегают. Глаза отводят и говорят еще неохотнее, чем люди о драконах.

– А почему?

– Сами не знают, наверное.

Эльф был удовлетворен. Перл мудрости, что ли? Элементарно, Ватсон. С некромантами Лена общаться не доводилось, знакомство с Кроном общением считать не хотелось. Гарвин об этом умалчивает. А как можно знать о сути некромантии, если некроманты об этом не говорят? Действительно, достаточно способа усиления магии. Всякому нормальному человеку. Включая и Лену. Только тот Гарвин, который то ли кожу живьем с людей снимал, то ли на медленном огне поджаривал, то ли еще как мучительно убивал, остался в Трехмирье. Этот Гарвин только поносом наградил толпу собравшихся поглазеть на казнь. На его собственную казнь.

– Я – точно не знаю, – подтвердил Маркус. – Но не слыхал никогда о некроманте, которого бы хоть кто-то назвал хорошим или добрым.

– А это как раз способ, – возразила Лена. – Добрый вряд ли сможет воспользоваться таким способом.

– Я никогда не был хорошим или добрым, – подтвердил Гарвин. Он делал вид, что озабочен очагом: пошевелил поленья, добавил одно.

– То, что я слышал о некромантии, противоречит тому, что я знаю о Гарвине, – сказал шут. – Я вовсе не маг, и некромантия меня пугает. Но вот сравнивать Гарвина и Крона мне не хочется. Разница не может быть в целях?

– Разница всегда в людях. Или в эльфах.

Очередной перл Светлой мудрости был принят с тем же благоговением. Издеваются, что ли? Ей это Лиасс говорил, может, не теми же словами, вот она и повторила. Да и вообще, свежестью эта мысль не страдает. Среда средой, а все едино – свои ад и рай всяк носит в себе, и в одних и тех же условиях в разных людях разное количество черного и белого. А больше всего серого. Может, в некромантах просто серого нет?

– Я со своей магией живу в согласии, – сообщил вдруг Милит, – хотя я, сами знаете, боевой маг. Она слушается меня, а в бою я слушаюсь ее. И другие маги так, что люди, что эльфы. А некромантия сродни наркотику. Ты думаешь, Гарвин хотел только ранку тебе исцелить? Хотел, конечно, а главное, он хотел использовать магию. В мелочи. Согреть палатку. Разжечь костер. Поймать зайца. Он уступает ей в мелочах, а почему, я думать просто боюсь.

Гарвин склонил голову.

– А что думает наш хозяин? Что такое некромантия? Только способ? Своего рода наркотик?

– Откуда мне знать? Я не некромант. Но сейчас разве мы не услышали разные мнения?

– Что тут разного? – удивился шут. – Или особенного? Я тоже замечал, что Гарвин норовит использовать магию, когда все остальные эльфы этого ни за что не станут делать. Но я же не знаю, почему они не разжигают огонь и не согревают палатку с помощью магии. Может, это всего лишь традиция… хотя в основе каждой глупой традиции есть что-то реальное, только забытое. Может, это просто желание не разлениться, не переставать что-то делать просто руками. Откуда это знать не магам?

– Я тоже жил с магией в мире и согласии, – не поворачиваясь, сказал Гарвин. – Магия сама по себе, а я сам по себе. Учился использовать ее при необходимости, но не более того. Правда, я использовал ее куда чаще, чем Милит, потому что я не вояка, а нечто другое… Я знал, что она у меня есть, что она не подведет, что я могу ей воспользоваться, как пользуюсь кремнем, топором, бритвой… Этакий верный, скромный и надежный товарищ. А сейчас она постоянно меня зовет. Она живая. Вот вам и вся разница между некромантом и просто магом. Ей обидно, что я ей не пользуюсь. Она просит внимания. Требует. Не товарищ, а жена.

– Раньше ты пользовался ей, а теперь она пользуется тобой? – прикинулся дурачком Маркус. Гарвин неопределенно повел плечом.

– Возможно. Разве у ее нет такого права? Я не испытываю желания убивать или разрушать… не больше, чем когда-либо. В Трехмирье – испытывал, а здесь – нет. Я легко мог поубивать всех обитателей и гостей того замка, или некоторых, или только самого лорда, но желания такого у нас… у меня не возникло.

– Не верю я, что ты случайно оговорился, – заметил шут. – Ты считаешь, что вас стало двое? Тревожно. Так и до сумасшествия недалеко.

– Она не стремится мной завладеть. А я стремился овладеть ею. Подчинить ее себе. Кто знает, может, некромантия – это и есть истинная магия. И всех отвращает от нее только способ. Может, потому некромантия и под запретом, хотя никто ничего о ней не знает. Может, потому некромантов уничтожают или держат в одиночестве, чтобы они не рассказали об этом.

– Ну, способ-то и в самом деле… – проворчал Милит.

– Сколько времени умирали те, на кого ты послал первый холод? – спросил Гарвин. – Сколько времени уходит на смерть от заклятия иссушающего огня? Не самого сложного, очень распространенного. Сколько вообще жертв у каждого достаточно долго прожившего мага? Ты хоть одного эльфа знаешь, который не убивал бы магией? Какой маг способен сохранить чистоту?

Милит выглядел не смущенным, но озадаченным. Он чувствовал неправоту Гарвина (Лена тоже), но не мог ее обнаружить и опровергнуть (Лена тоже). Маркус боролся с зевотой. Ох, как же он любит прикидываться этаким простачком, недалеким, ничем не интересующимся, причем чем больше вокруг эльфов, тем старательнее прикидывается.

– Карис, – ответил шут. – Хотя ему тоже приходилось убивать магией. Мучить – нет, не приходилось. Но я понимаю, Карис не пример. Таких мало. Лена не знает деталей, а я видел. Такой ценой добиваться дружбы и любви магии – это… это оправдано только в твоем положении, Гарвин. Когда другого выхода нет.

– Отец говорит, что выход есть всегда, – Гарвин наконец повернулся, очаровательно улыбнулся и подмигнул Лене. Она согласилась:

– Всегда. Например, умереть. Ты предпочел другой. Гарвин, а ты уверен, что все так, как тебе кажется?

– Если бы я был уверен, я бы рассказал об этом всякому эльфу. А так – только вам. Вы не маги. А Милит, хоть и солдат, слишком уж большой чистоплюй и ни при каких обстоятельствах на это не пойдет. Он предпочтет умереть. С мечом в руках или даже на эшафоте. А наш любезный хозяин вряд ли побежит делиться этим открытием с каждым встречным или немедленно примется за некромантию, используя для этого нас.

– Ты самоуверен, – заметил эльф. – А если я и тебя смогу изолировать от твоей магии?

– Я даже настаиваю на этом, – поклонился Гарвин. – Мне ведь хочется знать пределы своих возможностей, а магов, хотя бы примерно равных мне по силе, что-то не попадается.

– Как дети, – вздохнул Маркус. – Делиена, я иногда так радуюсь, что магии у меня чуть.

– И я не переживаю, что начисто ее лишен, – засмеялся шут, – хотя я и люблю магов.

– Любишь? – поразился хозяин. – Как можешь ты любить магов, после того что они с тобой сделали? После того как тебя полгода мучили ради неведомой цели ничуть не меньше, чем некромант мучает свою жертву? После того как тебя навсегда лишили возможности иметь детей? После того как они выворачивали тебя наизнанку, опасаясь, что ты забыл им о чем-то сообщить? После того как они обращались с тобой, как с вещью?

Шут бледнел с каждым его словом, пока не стал белым как мел.

– Я сам выбрал это.

– Не лги себе.

– Вот чего я не могу, так это лгать, – вымученно улыбнулся он. – Я знал, на что иду, и сам сделал выбор. Меня не вынуждали. Меня даже отговаривали.

– Но каждый день ты узнавал что-то новое, о чем тебя не предупреждали, а отказаться уже не мог!

Шуту было больно. Он не хотел отводить взгляда, но не хотел и смотреть кому-либо в глаза.

– Ты умеешь проникать в мысли, – неласково заметил Гарвин. – И даже разрешения не спрашиваешь. Нехорошо.

– Я не маленький ребенок, Гарвин, – тихо произнес шут. – Вполне могу говорить сам за себя. И тем не менее я люблю магов. Может быть, именно потому, что достаточно хорошо их знаю. Лучше, чем кто-либо. Когда маг заглядывает в твое сознание, то и ты заглядываешь в сознание мага. Я знаю мотивы их жизни, потому и люблю. Не только Кариса, но и Балинта. И я не жалею о том выборе. В конечном счете – не жалею. Не будь я шутом, я не оказался бы на площади и не увидел Лену.

– Ты непременно увидел бы ее, – покачал головой хозяин. – Это было предопределено.

Гарвин поморщился, словно пил горькую микстуру.

– Ну уж! Легко говорить «предопределено», если нечто уже случилось. Аиллена, я тебя прошу, прежде чем начать верить, послушай себя. Не позволяй нагружать свою душу бредом пророков и провидцев.

– Разве ты сам не провидец?

Милит вытаращил глаза. Этого он о дядюшке не знал. Гарвин подвигал головой, словно разминая затекшие мышцы на шее, холодно улыбнулся и кивнул.

– А разве я не держу свои видения при себе? Позволь дать тебе совет – следуй моему примеру.

– Почему ты с ней?

– Тебе уже говорили. Я не с ней. Она – удачный повод уйти от недоверия и подозрений тех, кто когда-то считал меня своим.

– Разве ты не мог уйти от своих один?

– Не мог, – развел руками Гарвин, – меня отец не отпускал. Особенно туда, куда я хотел уйти.

– А я с ней, – перебил его Маркус. – Просто потому, что с ней. Как этот ворох меха.

Гару поворчал, когда Маркус ткнул в него носком сапога, но не проснулся.

– И я тоже, – заявил Милит. – И Гарвин, что бы он ни говорил. Мы с ней, потому что… ну…

– Потому что она – это она, – насмешливо подсказал Гарвин. – Умозаключение в твоем стиле: внятное, четко сформулированное и логичное. Конечно, она – это она, и она не похожа на других Странниц. И конечно, я с ней еще и потому, что она, в отличие от других Странниц, нуждается в защите. И конечно потому, что я буду ее защищать всей силой моей магии, но не потому что она Дарующая жизнь, а просто потому, что прежде у меня не было друзей. Потому что она, женщина не особенно умная и уж точно не особенно красивая, вовсе не выдающаяся и иногда детски наивная, поняла меня лучше, чем выдающиеся, умные и, казалось бы, все знающие. Я за нее и убью, и умру. Как и вы трое.

– Четверо, – поправил шут, почесывая лоб Гару. – Мне странно, что ты вдруг стал так откровенен.

– Разве мы не друзья?

– Зачем столько сарказма? Мы, конечно, друзья. Даже если тебе это не нравится. Так тоже бывает. Я имею в виду не нас, а нашего уважаемого, но неизвестного хозяина.

– А что его стесняться? – усмехнулся Гарвин. – Если бы Милит отыскал свою магию, тоже бы понял и перестал гневно на меня смотреть. Он умирает, шут. Еще день, может быть, два, но не больше трех. Он просто не успеет воспользоваться моей откровенностью. Аиллена, не пугайся. Он просто невероятно стар. Его искра гаснет. И сегодня день, которого он ждал очень давно. Я бы сказал, что он счастлив.

– Я счастлив, – кивнул хозяин с легкой улыбкой. – Ты ведь тоже бываешь удовлетворен, когда твои предвидения сбываются, даже если ты не говоришь о них, а только подталкиваешь окружающих в нужном направлении. А я счастлив вдвойне, потому что только ждал и даже не надеялся. И вот увидел их…

Гарвин, склонив голову, внимательно оглядел Лену и шута и засмеялся.

– Да, это зрелище определенно доставляет удовольствие. Удивительная пара, правда? Сейчас ты просто обязан сказать, что у них великое будущее.

– Ты это и так знаешь. И знаешь, что будущее у них есть, только если их защищают. В том числе и ты.

– И меня защищают? – удивился шут. – Странно. Я думал, что мы все просто заботимся о ней.

– Р-р-р, – согласился Гару во сне.

– И тебя, – фыркнул Милит, – конечно, и тебя тоже. Потому что ты нужен ей, а не потому что беззащитен… Хотя и беззащитен временами. Разве ты можешь что-то сделать против нашего врага?

– Ты тоже не можешь. Но да, я понимаю. Насчет будущего – это неважно. Настоящее важнее.

Значит, у Гарвина бывают видения? И тут же спросил шут:

– Гарвин, а как это – видения? Вот у Кариса иногда бывают, так он стоит, словно мешком стукнутый, бормочет что-то, а потом ужасно стесняется.

– Стесняется-то почему? – удивился Гарвин. – Это редко бывает, тем более у людей.

– А потому что видения все какие-то незначительные, – засмеялся шут, усаживаясь на свой мешок возле ног Лены. – Например, что наследник короны коленку разобьет. Или что на обед будет тушеная рыба. А это я и без видений предсказать могу – по запаху. А у тебя?

Гарвин коротко глянул на Лену. Голубые глаза блеснули амальгамой. Интересно, откуда такой эффект. От крапинок? Или просто потому что светлые? Но вот у шута не светлые, а тоже иногда серебром отливают.

– Как… – неохотно сказал он. – По-разному. Когда-то просто картинку вижу, ярко и отчетливо, а потом голову ломаю, что она может означать… пока не увижу то же самое уже в реальности. Когда-то просто знаю, что должно случиться, и это намного легче, потому что в толкованиях не нуждается.

– А пытаешься изменить то, что должно случиться?

– Иногда, – просто выжал из себя Гарвин. Тоже странно, уж чем-чем, а скромностью он не отличался, а деликатностью – и подавно, не хотел бы говорить, промолчал или наврал, но говорит, словно что-то его заставляет. Пойдя с ней, он пытался изменить то, что случится?

Слово в слово это повторил шут. Гарвин покачал головой. Маркус сдавленно зевнул и полюбопытствовал:

– Ты не любишь всяких пророчеств, потому что сам пророк?

– Потому. Я не пророк все-таки. Разве что временами… Это не преследует меня ежедневно. И занимался чужими пророчествами действительно лет сто. Никакой системы, никакой логики, никакого прока, все равно не поймешь, пока все не случится. В юности я видел Ариану в окружении языков пламени. Боялся пожара, особенно лесного, боялся... людей. Разве я знал, что это пламя погребального костра нашего брата – и именно она разожжет огонь? Так что я не верю в возможности пророчеств. Их даже сами пророки не понимают. Вот наш хозяин: здесь, за сто миров, он знал, что Аиллена приведет Владыку. Так, уважаемый?

– Так. И разве это не случилось?

– А разве надо быть пророком, чтобы знать о Дарующей жизнь, которая приходит очень-очень редко, и о Владыках, который приходят чуть-чуть почаще? И можно предположить, что когда-то эти два явления совпадут.

– Я и не пророк, – неожиданно ласково улыбнулся хозяин. – И я согласен с тобой, некромант Гарвин. Я стар. Я очень-очень стар. Поэтому считаю возможным дать тебе один совет: остерегайся магии. Она и правда, как женщина: вроде бы не хочет завладеть тобой, вроде бы вас связывают дружба и понимание, а потом бац – и ты женат и покорно вычесываешь овец, хотя мечтал стать живописцем.

– Ты что-то знаешь о некромантии?

– Я очень стар, – повторил эльф. – И поэтому вижу, что Аиллена хочет спать. Светлая, кровать у меня одна, и она твоя. Ложись. Ты слабая женщина и нуждаешься в отдыхе гораздо больше, чем эти сильные мужчины.

– Я б тоже лег, – сообщил Маркус. – Ваши разговоры на меня сон нагоняют. Это не обидит тебя, хозяин?

– Нет, Проводник. Ты прожил очень много для человека, лишенного магии, потому, наверное, все подобные рассуждения тебе надоели еще лет пятьдесят назад, и ты решил, что нужно просто жить, не задаваясь вопросами мироздания.

– Ага. Особенно если учесть, что мирозданию все равно, что я о нем думаю, – согласился Маркус. – Ну что, Делиена, давай: ты на кровать, а я рядом.

Он заботливо укутал Лену одеялом, завернулся в свое и улегся возле кровати на полу. Милит и Гарвин тоже устроились на ночлег, а шут и хозяин продолжали тихонько разговаривать. Маркус, уже засыпая, протянул:

– Наконец-то он нашел себе достойного собеседника…

 

* * *

Почему-то не было жарко, хотя спала она одетой и под одеялом, а в очаге постоянно горел огонь. Было очень уютно. Просыпаясь, она видела на фоне этого огня профиль шута, слышала тихие голоса и чувствовала, что шуту тоже хорошо. Не потому что он нашел достойного собеседника. Вот уж чего у шута не было начисто, это убеждения в собственной исключительности, и разговаривать он любил вовсе не только с особенными умниками. Впрочем, он и Лену считал умной, наверное, на общем женском фоне Сайбии, где читать-то умели избранные, а уж чтоб не только уметь, но и читать…

Они отменно выспались, и Лена, конечно, продрыхла намного дольше, чем мужчины. Жалко, зеркала нет, подумала она, ощупывая нос и щеки. Кожа вроде не шелушилась, больно не было. До выхода на мороз. Морозила она уже лицо: вроде все уже в порядке, а пять минут на холоде – и снова белые пятна, снова кожа грубая, как на сапоге фабрики «Корс»… Шут убрал ее руки от лица и поцеловал. Нахал.

– Ты удивительная, – сообщил он. – Никогда не видел женщину, которая, собираясь в дорогу, не взяла бы с собой зеркало. Не волнуйся, все в порядке, эта мазь очень хорошо помогает. Потому что ее сделала ты.

– Не взяла зеркала? – удивился хозяин. – А почему?

– Потому что оно тяжелое, – объяснила Лена, спуская ноги на пол и обнаруживая на них две пары носков. – И довольно большое. Карманных зеркал почему-то не делают. Шут, дай мне расческу, пожалуйста.

– Она даже причесывается без зеркала, – гордо сказал шут, будто это было невероятным достижением. Хозяин заулыбался.

– Однако ты несешь с собой фигурки зверей, сделанные из камня, ведь и они тяжелые.

– Зато они мне нравятся. Мне с ними хорошо. А зеркало… Кому не нравится, как я выгляжу, может отвернуться. Зеркало не сделает меня красавицей, а вот настроение испортить может. Почему ты не удивляешься, что мужчины бреются без зеркала?

– Потому что они мужчины. Нет, не выходи на улицу. Там очень похолодало.

– А мне надо, – буркнула Лена. Шут захихикал:

– Гарвину тоже было надо – чуть не отморозил, спешно примчался в дом и воспользовался горшком, как и все мы. Там еще холоднее, чем было в том мире. Деревья трещат. И птица на лету замерзла. Из нее получился неплохой суп.

– А я думала, что мороженое мясо бывает только в моем мире, – пробормотала Лена. Гарвин сделал уже знакомый Лене жест и успокаивающе сказал:

– Никто тебя не увидит и не услышит, не стесняйся. Можешь даже раздеться и вымыться, мы нагрели много воды.

Лена научилась не стесняться естественных вещей. Ведь если они шли по степи, то действовали по принципу «мальчики налево, девочки направо», а предварительно кто-то выбирал для Лены лопух помягче. На привале мужчины отходили в сторону, но не так чтоб далеко, и просто отворачивались, а когда в сторону отходила она, то дружно смотрели в землю. Поэтому она воспользовалась горшком, постаралась вымыться, не слишком разбрызгивая воду, и даже помыла голову. Похоже, что и сегодня они пробудут здесь. Гарвин уж точно дождется, когда умрет хозяин, если он действительно умирает. А Лена что должна делать? Ее все еще пугала смерть. Наверное, надо родиться эльфом да прожить еще лет двести, чтоб так философски равнодушно относиться к концу.

Не дождались. Уже поздно вечером, все за тем же нестихающим разговором, в который иногда и Лена вставляла перлы своей светлой мудрости (порой позаимствованные из толстой книги «Мысли и изречения», подаренной на какой-то давний день рождения), хозяин вдруг прислушался к чему-то. Все немедленно заткнулись и прислушались, включая Гару, но никто ничего не услышал.

– Уходите, – вдруг приказал хозяин. – Быстро собирайтесь и уходите. Я буду держать свое видение при себе, Гарвин, но послушай меня: уходите. Не бойся, я не открою твоих секретов.

Пока он говорил, Маркус уже начал скидывать вещи в мешок, шут резво скатывал одеяла, а Лена, даже не понимая, почему вдруг повиновалась, натягивала сапоги и шапочку. Гарвин, собственно, тоже не протестовал. То ли понял, что старик не шутит, то ли сам что-то почувствовал, да сказать не соизволил. Хозяин обнял каждого и каждому что-то сказал. Лене простое «Живи, Светлая». Он прощался. Лена проглотила комок в горле (получилось вульгарно громко), и они привычно взялись за руки. Господи, только бы опять не на Северный полюс!

 

* * *

Падал легкий и пушистый снежок. Лена зажмурилась, потому что вокруг не было ничего, кроме этого снега. Вообще ничего. Синее, как глаза Милита, небо и бледно-голубой, как глаза Гарвина, снег без признаков антропогенного загрязнения. Голубизна получалась из-за того, что в нем отражалось небо.

– Это плохо, – сообщил Гарвин. – Люди, глаз не открывайте, ослепнете. Аиллена, может, еще пару Шагов? Пусть снег, пусть зима, но деревня или хотя бы дорога…

Шаг. Густой хвойный лес. Сплошные корабельные сосны стеной, высокой настолько, что приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть ветки. Те же сосны, поваленные в полном беспорядке. Непроходимый подлесок.

Шаг. Снег и вода в реке, стремительная настолько, что не замерзала, сплошной скоростной поток, без бурунов и барашков. И никаких признаков моста. Дисквалифицировалась Светлая.

Шаг. Деревня, сожженная или сгоревшая совсем недавно, на почерневшем снегу странные следы, жуткий запах.

Шаг. Словно метелью, а не быстрыми руками взвихриваются огромные двуручные мечи и вовсе не длинные кинжалы, снег залит алым, бешеные синие огромные глаза под закрывающим голову сверкающим шлемом, кольчуга рассечена, кровь при движении брызжет по сторонам, но это словно и не мешает, словно и не кровь…

Шаг. Полная народу площадь, снег вытоптан и замызган. Дикие крики ворон и странная тишина в толпе. Виселицы с трупами, кое-где уже переходящими в состояние скелетов, вязкий запах смерти, которого словно и не замечают люди, лица мрачны и ожесточены, а на эшафоте молчаливая очередь, снег падает на длинные шелковистые волосы…

Шаг. Дорога, уходящая к горизонту, хмурое закатное солнце и отблески этого вечернего пожара на снегу.

 

* * *

– Все, – решительно сказал шут, – дальше – ногами. Она устала.

– Ногами так ногами, – легко согласился Гарвин, ласково проводя рукой вдоль спины Лены, не касаясь, – и сразу стало легче, хотя ее все еще трясло. – А можно и привал. Дров сколько угодно, мороз невелик, можно и отдохнуть.

Милит заворчал что-то неодобрительное, что относилось явно не к предложению шута, а к манипуляциям Гарвина.

– Не надо мне так чрезмерно облегчать жизнь.

– Не надо? – удивился эльф. – Чем же успел прогневить тебя этот неведомый мир, если ты готова залить его своими слезами? Или я неправ? Ты слишком близко к сердцу принимаешь войны. И казни.

Маркус деловито вытаптывал площадку под костер, шут положил свой мешок и усадил на него Лену.

– У меня было впечатление, что я себя увидел, – произнес вдруг Милит с певучим эльфийским акцентом. Волновался. – Все то же самое: двуручным мечом по кольчуге, в том же месте…

– И даже глаза синие, – поддакнул Маркус. – Я тоже едва не принял его за тебя. Все-таки вы, эльфы, на одно лицо, не в обиду будь сказано.

– Может, это все Трехмирье? – тихо спросил шут. – Этот эшафот…

– Нет, в Трехмирье люди бы ликовали, – возразил Гарвин, – а там – вовсе нет. Я бы сказал, наоборот. Сочувствовали. Но молчали. Наверное, за сочувствие тоже полагается нечто… в виде виселицы. Там висели вперемежку эльфы и люди. Я бы в этот мир вернулся посмотреть… Не надо гневных взоров, я не предлагаю, а говорю свое мнение. И все. Решать все равно ей.

– И она вернется, чтобы спасти еще парочку эльфов! – взорвался Маркус. – А какой ценой?

– Какой? – заинтересовался Гарвин. – Какой ценой она спасла уже парочку эльфов?

– Дурак ты, хоть и некромант, – сообщил шут, опускаясь на колени около Лены и обнимая ее. – Давно тебе, видно, ушей не резали. Увидят твою роскошную шевелюру – и стрелу пустят. Ладно, если в тебя, а если в нее?

– Мы вернемся туда, – сказала Лена. – Хотя бы вдвоем с Маркусом. Странница я в конце концов или нет?

– Нет, – удивительно слаженно ответили они квартетом и засмеялись. Продолжил Маркус:

– Ты Светлая, это определенно, но не Странница. Не нужно возвращаться. По-всякому не нужно. Будь ты Странницей, ты была бы одна, ну, с кем-то одним, но не с такой оравой. Где-то убивают эльфов, где-то – людей, а где-то – тех и других.

– Мы вернемся. В тот, где война, или в тот город… Я хочу знать. Должна знать.

– Что знать? – рявкнул Маркус. – Что бывает война? Что люди убивают друг друга? Нечего тебе делать на войне!

– Нечего, – дуэтом согласились эльфы.

– Война – это тоже жизнь… – начала было Лена, но шут ее мягко прервал:

– Война – это смерть. Давайте пока об этом не будем. Ведь не сейчас же ты хочешь возвращаться?

– А ты будто и не против? – удивился Милит.

– Я с ней, – пожал плечами шут. – Я не хочу, чтобы она видела кровь, казни, войну. Но если она пойдет, я пойду с ней.

– Ну куда ей войну? – беспомощно сказал Маркус. – Какую ей войну, если она от капли крови в обморок падает? Если у нее душа болит только от разговоров о чужой и кончившейся войне?

– Маркус, в моем мире тоже есть войны, и такие, какие вам и не снились. Я знаю о них.

– Знать о войне и знать войну – разные вещи, – как-то сухо сказал Милит, разламывая руками ветки толщиной с небольшой бревнышко. Воин. Солдат и главнокомандующий одновременно. Синие глаза, разрубленная кольчуга и кровь на снегу. Нет. Там была осень. Но синеглазый эльф не был просто похож на Милита, это просто был тамошний Милит, как та тощенькая девчонка на площади Ленина и на другой площади. Одна и та же, но в разных мирах. Наверное, есть где-то еще Маркус Гарат, Рош Винор и Ленка Карелина. – Ставь палатки, шут. Надо будет согреть там воздух, и не пугайся, не магией. Есть много других способов.

Гарвин оказался перед ней, но не на коленях, просто на корточки присел.

– Не сердись. Ни на меня, ни на них. Они правы, тебе не нужно видеть войну.

– И не нужно спасать эльфов?

– Тем более не нужно, – серьезно ответил он. – Ты уже на всю жизнь наспасалась.

Он легко поцеловал ее в щеку, что делал вообще-то крайне редко, и занялся дровами. Лена наблюдала за ловкими движениями шута, собиравшего каркас палатки (телескопические трубочки из какого-то невесомого, как алюминий, но гораздо более прочного сплава, всего несколько штук, а эффект потрясающий), за тем, как Милит откапывает из-под снега несколько плоских камней и кидает их в костер – как только он их увидел там? Маркус набрал снега в чайник и подвесил его над огнем, и более недовольным Лена его еще никогда не видела. Почему она решила, что надо вернуться? Точно не из-за слов Гарвина, потому что эта мысль мелькнула еще там. Хотелось знать, что думали те люди на площади, глядя, как поочередно казнят эльфов. Хотелось знать, за что так отчаянно дрался тот другой Милит… Этот дрался, чтобы задержать людей и дать возможность уйти эльфам, а потом, когда его окружили, когда остался один, дрался не за свою жизнь, а за свою смерть – легкую смерть…

Магии у него уже не было, израсходовал всю, выжег себя и умер бы, даже если бы вырвался из того боя. Был только меч, большой, по росту, и где было невысоким людям дотянуться до него своими короткими клинками, да вот беда – у кого-то оказался двуручный, да хорошей работы, рассекший куртку с металлическими пластинами, кольчугу, ребра… Если бы не доспехи, пополам бы разрубил. И словно через эту рану вышел кураж, весь азарт битвы, сразу нахлынула усталость. Он покачнулся, оперся на меч, и тот легко ушел в землю, и он не удержал равновесия, упал навзничь, уже понимая, что умер, да так обидно – не в бою, а все-таки на кресте…Зато остальные УСПЕЛИ.

А люди еще боялись подходить, толпились вокруг, добрый десяток клинков был направлен ему в грудь, и такой ведь был соблазн порубить его в мелкую капусту, однако устояли, чтоб казнить последнего эльфа… Он не сопротивлялся. А что он еще мог? Ну, в глаз дать кому-то. Пнуть. Убить уже не сумел бы. Так что он просто вел себя, будто его тут нет. Его и не было – только тело. Не повезло телу, ну что ж, с солдатами это бывает нередко. Но на всякий случай с него стащили не только доспехи, но и всю одежду. Бездарный лекарь остановил кровь и кое-как залатал глубокую рану – эльф должен был дожить до казни. Но даже голого его боялись – бросили на дно телеги, привязали руки и ноги врастяжку. Чтоб к позе на кресте успел приготовиться, наверное. Понятно, что боялись: видели, каков он в бою, знали, что маг, так что связывали редкими-редкими уже веревками из травки валицы, не позволяющей использовать магию. Не знали, дурни, что валица свои свойства сохраняет не дольше нескольких лет, а этим веревкам было уж столько, что ничего такого в них не осталось. Пусть. Пусть считают, что он все еще великий боевой маг. Если вдруг потом где поймают эльфа, который не успел себя выжечь, да этим свяжут, очень сильно удивятся.

Ночь была теплая, а жаль: будь похолоднее, полудохлые осенние мухи не ползали бы по полудохлому эльфу, не топали бы по ране, она и так болела – никакие известные способы борьбы с болью не помогали. Люди иногда подходили – проверяли, не сбежал ли. Или не умер ли. Он не обращал внимания. Покойникам вообще-то все равно, что на них смотрят, даже если они голые, все равно, если на них плюют. Только очень хочется пить, так хочется, что даже дышать трудно… и совсем не поверилось, когда вдруг в рот побежала вода. Он глянул удивленно: человек наклонил над его лицом чайник, из носика текла вода, и он пил до тех пор, пока не опустошил весь этот чайник. Даже боль начала утихать. А человек ничего не сказал, просто ушел. И люди бывают разные.

Странная раса – люди. Мелочны, мстительны и глупы. Сожгли Ларм. Ну воспользовались бы – нет, надо уничтожить, не только эльфов стереть с лица земли, но и всякую память о них. Мечи потом тоже переплавят или законодательно запретят упоминать о том, что клинки-то эльфийские? С аристократок украшения эльфийские посрывают? Город сожгли, город, какого им никогда не построить, потому что ни вкуса не хватит, ни умения, ни магии. Из синего камня коровники соорудят, болваны. А вот эшафот строить было не лень. Добротный такой, крепкий – и все для одного эльфа. Почетно.

Он шел сам, хотя и не без труда держа осанку – очень уж хотелось перекоситься на раненый бок. Своих этот лекарь так же исцелял? После такого лечения скорее калекой останешься, чем выздоровеешь. Людей он не замечал. Было бы на что смотреть. К тому же у покойников со зрением уже трудности. Эльф по имени Милит, любимый внук Владыки Лиасса, умер вчера в бою. А это так, недоразумение, тело вот еще двигается, для того чтоб помучиться на радость толпе. Дураки. Не будет радости. Эльфы не кричат.

Людей, похоже, было много – очень уж большая темная масса колыхалась перед эшафотом. Ну-ну, любуйтесь. В последний-то раз. Он смотрел поверх их голов, не видя. Эльфы умели смотреть так, что взгляд был оскорблением. Хотя кто знает: разве мухам не все равно было, как он на них косился, пока они пировали в его засохшей крови?

Когда палач отхватил ему ухо, он даже удивился: нож был острый, а казалось почему-то, что непременно самый затупленный выберут, чтоб развлечения надольше хватило. А тут-то: чик – и все, он даже боли почти не почувствовал, только кровь хлынула на плечо, будто именно в ухе проходил главная жила. Уши-то ладно, другие части тела побольнее будет, а там и до собак дело дойдет… бедные псины, вас-то за что? Чем потом кормить будут? Вот медведь, если попробует человечины или эльфятины, другого есть уже не хочет. И собаки переключатся на хозяев? А забавно бы.

По ступенькам эшафота не самой изящной походкой поднималась женщина в черном платье. Никакая. Ни красивая, ни некрасивая, час смотрел – через минуту забыл. Фигура тоже… не того. Впрочем, она немолодая, люди в ее возрасте редко сохраняют привлекательность, а этой-то и сохранять было нечего, и смолоду не была даже хорошенькой. Нормальная такая женщина. Волосы русые и короткие, некрасиво, волосы у женщины должны быть длинные… хотя какое до этого дело покойнику?

– Я забираю этого эльфа с собой.

А это еще зачем? Мужика что ли, не хватает?

Лена с ужасом смотрела на Милита. Он с недовольным лицом крошил в котелок сушеное мясо, почувствовал ее взгляд, посмотрел с улыбкой – и улыбку смыло.

– Что с тобой?

– Тебе перед казнью человек давал напиться?

– Ночью давал, – кивнул Милит. – А я не Гарвин, не говорю, что все люди…

– Длинноносый и черноглазый? В рваной зеленой куртке?

Глаза Милита расширились, и он медленно кивнул. Господи, что же это было? Всполошился шут, бросил свои дела, с размаху грянулся перед ней на колени, схватил за руки: «Лена, что?». Гарвин потянулся к ней магией – она точно знала, что магией, взгляд у него был какой-то особенный. Маркус тоже едва топор не уронил. Возникла короткая паника.

– Нормально. Просто мне тут померещилось…

– Она была в моей памяти, – сказал Милит медленно и певуче, – я ничего не почувствовал.

– В памяти?

– Иначе она не могла этого знать.

– Мало ли что ты ей говорил, – Гарвин бросил взгляд на шута и беззастенчиво продолжил, – по ночам особенно. Ты болтун известный.

– Об этом не говорил. И не заговорил бы.

– Что-то такое стыдное? – удивился Гарвин, снова проводя рукой вдоль спины Лены, снимая напряжение в мышцах.

– Нет. Я не стал бы говорить ей о моем последнем бое. И о казни тоже.

– Да, – признал после паузы Гарвин. – Не стал бы. А что так испугало? Она не просто Странница, она Аиллена, и если она может проникать в сознание шута, то почему не может в твое? Ну, девочка, успокойся. Твоя магия дает о себе знать – и ничего больше. Не нравится? Ну так никто ж и не заставит. Не захочешь – не станешь.

– Я словно была Милитом, – пробормотала она. Гарвин покачал головой, но промолчал. Даже странно. У него на всякий случай находились слова. Шут обнял ее колени, положил на них голову, и стало гораздо спокойнее. Лена натянула капюшон, который он скинул – раз не сорок градусов, то ему уже и жарко, он просиял глазами и вернулся к палаткам. Маркус как бы невзначай погладил ее по плечу. Больше об этом не говорили.

В палатке и правда оказалось сравнительно тепло. Шут натаскал веток, расстелил сверху одеяло и свой плащ, чтоб не тянуло холодом от земли.

– Лена, у тебя нет мази от ожогов? – помявшись, спросил он. – Нет, не пугайся ты так! Просто… я не знаю, что там делал старик, но магию он применял сильную. Амулет обжег, а рубашка шерстяная, задевает – неприятно. Там помазать пару раз – и все. Смотри…

– Темно, – сообщила Лена, на ощупь вытаскивая баночку с мазью, пока шут зажигал свечку. Ожог был из разряда кухонных – не так чтоб серьезный, но докучливый. Лена осторожно смазала его и залепила чудным эльфийским пластырем: кусочком ткани, по краям смазанным смесью из травы и листьев: стоило намочить, как эта смесь начинала липнуть ко всему и, высохнув, долго держалась.

– Ты и правда была Милитом? – тихонько спросил он через какое-то время. – Я слышал, что так бывает… Что некоторые люди могут. Дракон, получается, прав. Ты – можешь.

– Я не буду…

Шут поцеловал ее.

– Лена, ты думаешь, Милита это обидело? Нет, что ты. Он расстроился из-за того, что ты чувствовала то же, что и он. Тебе было больно, я почувствовал. Вот здесь, да?

Он провел пальцами по боку Лены – именно там на теле Милита был шрам от удара мечом, потом обнял, снова поцеловал и пробормотал:

– Надо бы нам в какой-нибудь гостинице остановиться… а то совсем мне грустно жить. С тобой – и без тебя…

 

* * *

До ближайшей гостиницы оказалось два дня пути. Погода была зимняя, но не утомительная, мороз не лютовал, а ветер был несильным. Потом впереди показался город, точнее городишко, убогий до того, что Лена едва выдержала два дня, которые отвела на выполнение своих «светлых» обязанностей. Гостиница была тоже убогая, в ней было-то всего три комнаты, две из которых оказались заняты, так что шуту оставалось только вздыхать на полу. Следующий городишко был не лучше, а идти до него пришлось почти неделю, хорошо хоть деревни по дороге попадались. Мир был скучный, унылый и убогий. Магия в нем была, но тоже убогая. Эльфы были, но никого не интересовали и сами никем не интересовались, жили изолированно, на полном самообеспечении. «Ну живут – и живут, нам какое дело», – ворчливо объяснил Гарвину один крестьянин, так и не поняв, что говорит с эльфом.

Следующий мир был полной противоположностью. То есть он был роскошным. Красивые города, аккуратные деревни, нарядные или просто опрятные люди. Последняя война кончилась лет двадцать назад – «соседям с юга, вишь, пару городов прибрать захотелось, ну так и отогнали их назад, теперь торгуем, оно выгоднее выходит, так-то вот, Светлая». Эльфы тоже никого не интересовали. Ну, живут. Оружие хорошее делают, инструменты, а вино уж какое – сам король только его и пьет. Вино попробовали. «Уж какое». На вкус Лены, не лучше и не хуже «Дневной росы». И именно в этом мире ей захотелось попасть к эльфам. Посмотреть, как они отреагируют на Светлую. Милит и Гарвин не возражали, даже пообещали идти стороной, чтоб эльфы отнеслись к ней непредвзято. Шли долго, почти две недели, хорошо, что морозов не было, но все равно две недели в палатке ночевать – это было чересчур близко к природе. Правда, практичный Маркус в городе купил толстенную лошадиную попону и тащил ее сам, доверяя шуту только расстелить ее в палатке. Так что Лена почти не мерзла: и попона все-таки предохраняла от стылой земли, и пара одеял лучше, чем одно, и раздеваться не приходилось.

В один прекрасный день Гарвин и Милит отстали: Гарвин усмотрел где-то далеко впереди эльфа, а они втроем зашагали вперед. Эльф ехал навстречу верхом. Лена очень хотела быть узнанной, и у нее получилось. Эльф спешился, поклонился, едва скользнув взглядом по Маркусу, и тут же продолжил Светлой свою лошадь. Лена отказалась: нам, Странницам, пешочком ходить положено, и он принял это как должное, снова раскланялся и объяснил шуту, как лучше добраться до главного города эльфов. Автономная область у них тут была. Или округ.

К вечеру дошли. Эльфы встречались не так чтоб часто, но встречались, вроде бы по делам куда-то шли или ехали, но Лена отчего-то заподозрила, что они исполняют функции дозорных: в мире, конечно, с людьми живем, да вот надолго ли…

Город был белый. Точнее, желтовато-белый. Все дома были выстроены из такого камня: глаза не слепил и на фоне снега казался желтоватым, а летом, наверное, белым. И был он сказочно красив. Авторы всяких фэнтези непременно описывали изящную резьбу, легкую архитектуру, арочные своды, сияющие крыши – ну точно. Первый же встретившийся горожанин проводил их в гостиницу, был приветлив, ну разве что на Маркуса внимания не обращал, но когда Маркус спросил что-то, вполне вежливо повернулся к нему и ответил.

Хозяин гостиницы так и вовсе просиял:

– Светлая! Как же давно ни одна Странница не посещала наши края! Позволь приветствовать тебя. Эти люди с тобой? Здравствуйте, люди.

– А если бы не со мной, ты не пустил бы его в гостиницу? – поинтересовалась Лена с самым невинным видом.

– Пустил бы, если бы они заплатили, – удивился хозяин. – Но я не хочу брать денег со Светлой и ее спутников. Мы живем в мире с людьми.

– А баня у вас есть? – жалобно спросила Лена, и ей пообещали через полчаса сколько угодно горячей воды и душистого мыла. Водопровода здесь не было, воду носила эльфийка, веселая и хорошенькая, болтавшая без умолку, так что через час Лена знала всех городских знаменитостей и последние городские сплетни.

Мужчины уже ждали ее: розовенькие, свежевыбритые, с мокрыми еще волосами, в последних чистых рубашках и летней одежде. Всю прочую у них забрали в стирку. Лена была в черном платье, но вся увешана украшениями, как елка: браслет Арианы она не снимала, пояс застегивала на драконью пряжку, а ворованную ветку непременно прикалывала на грудь, а амулет Лиасса и вовсе был вроде части тела, плюс кольцо-«глушилка»…

Они спустились вниз. Гостиница была такой, как и во всех мирах: собственно, это был ресторан (язык не поворачивался назвать его трактиром) со сдающимися комнатами. Когда Лена с друзьями только пришли, зал был уже почти пустым, зато сейчас эльфов в него понабилось много. Ну да. Цирк приехал. Весь вечер на манеже Делен Светлая и ее веселые товарищи.

В общем, был нормальный вечер, как и на всяком постоялом дворе, как во всякой другой гостинице, вся разница была только в обилии огромных светлых глаз и отсутствии кривоногих толстяков. В отношении к Светлой эльфы вели себя точно как люди, может, с большим достоинством, однако так же неприкрыто радуясь ее визиту. Выходило, что Странницы не забредали к ним лет двести. Это вам не Сайбия…

Толика уважения перепала и Маркусу, а шут оказался свой – когда его брили, обнаружили заостренные уши. Лене пришлось довольно много рассказывать о своих Странствиях, но, помня не самый приятный опыт, она повела себя, как всякая Странница, – рассказывала об обычаях и нравах, стараясь не упоминать обычай резать эльфийские уши. Шут и Маркус помалкивали, но Лена чувствовала их не то чтоб недовольство, но нечто вроде. Ясно. Ты не такая, как они. Тогда Лена рассказала о Сайбии и новых подданных и новом титуле Родага, старательно приписывая все Лиассу.

– Король людей и эльфов, говоришь? – произнес один, словно пробуя на вкус этакое неудобоваримое сочетание. – И Владыка присягнул человеку?

– Дал истинную клятву, – кивнула Лена, а шут на всякий случай объяснил, что означает истинная клятва. Здесь могла быть и другая терминология. Эти двое выглядели повеселевшими. Ну как же, наша Странница самая… странная. Вмешивается. И скромная. Не говорит о своих немыслимых заслугах, Проболтается кто, что она за Милитом и Гарвином ходила, поубиваю к чертовой матери, а шута отселю в палатку к остальным.

– Значит, в мир пришел Владыка… Как это хорошо, Делен, – улыбнулся эльф. – Ты простишь мне такую вольность – я называю тебя по имени.

– Не по имени, – сказал с порога Гарвин. – И не смотри на меня так строго, Аиллена.

Вот сейчас Лена поняла, что значит затасканное выражение «эффект разорвавшейся бомбы». Нет. Бомбе они бы так не удивились. Подумаешь, боевая магия, только очень сильная. А вот этакое… Враз поверили Гарвину. Тишина наступила – слышно было, как постукивают в стекло снежинки. Потом эльфы дружно брякнулись на колени. То есть на одно. И дружно возблагодарили своего несуществующего эльфийского бога за то, что в мир пришла Дарующая жизнь. А всего-то надо было переспать с красавцем-блондином. Тьфу.

– Ну, – бросая на пол свой мешок и отвешивая поклон, спросил Милит, – ты уверилась, что эльфы не везде едят людей на ужин?

– Люди тоже не везде едят эльфийские уши, – отрезал Маркус. Гарвин захохотал.

– Кое-где они едят свои собственные! Прости, Аиллена, мы честно хотели появиться только утром, но там такая метель началась, что нам очень захотелось в тепло.

– Ты Странствуешь с эльфами? – почти заикаясь, произнес все тот же эльф, наверное, главный тут, насколько у них вообще может быть кто-то главный.

– А нельзя? – удивилась Лена. – Я Странница, мне все равно – человек или эльф. А вы оба еще поплатитесь.

– Ага, – сообщил Гарвин, снимая плащ, – ругаться будет. И дуться пару дней. Аиллена, а что ж будет, если я скажу им, что ты не только Дарующая жизнь?

– Тут и останешься, – пообещала Лена почти всерьез. Разозлилась она крепко. – Вместе со своими особенностями. Будешь рассказывать сказки и страшные истории, авось на хлеб заработаешь.

Эльфы даже не смеялись. Они ржали. Гоготали, всхрюкивали, взвизгивали, держались за животы и падали со стульев. Причем Милит тоже, а Гарвин выглядел несколько смущенно. Лена на его счет уже второй раз шутила так удачно. Понять бы еще, в чем тут соль.

Эти двое тоже пошли отмываться и переодеваться, а Лене и остальным подлили еще божественного вина, принесли с кухни нечто воздушное, нежное и сладкое с ореховым и яблочным вкусом одновременно, и она злорадно придумала, как наказать трепачей: запретить им есть эту вкуснятину. Послушаются как миленькие, если она запретит это прилюдно. То есть приэльфово. Им придется быть паиньками.

Так она и сделала, и эльфы опять покатились со смеху, а Гарвин и Милит смирились и глотали слюнки, наворачивая мягкие отбивные с тушеными овощами. Наказала взрослых мужчин – оставила без сладкого. Лене было смешно и одновременно грустно, потому они не возьмут лакомства, даже если их угостят, и это будет вовсе не демонстрация повиновения, рассчитанная на посторонних. Не возьмут даже у шута или у Маркуса, когда окажутся наедине. Им казалось, что так правильно. Раз они решили принять ее условия (которых она вовсе не выставляла), то слово должны держать. Один Маркус нормальный, а остальные отличаются патологической честностью.

Подобные размышления вовсе не мешали ей уничтожать это печенье, запивая его вином и не предлагая эльфам. Даже на непритязательный вкус Лены было ясно, что это вино на порядок лучше «Дневной росы». Эльфы ей не досаждали больше, переговаривались между собой и не огорчились, когда она решила уйти. Встали и поклонились.

Комната была небольшая, чистая, теплая. Персональная. Шута и Маркуса поселили отдельно, а эльфов, скорее всего, тоже у порога не бросят. Шут, правда, через десять минут появился, причем с вещами. Странно. Обычно он блюл нормы общественной морали и ни в коем случае не афишировал их отношения. Главным образом чтобы не смущать Лену.

– Спросили прямо, кто из нас твой мужчина, – виновато улыбнулся шут, – потому что свободных комнат у них нет, а наших эльфов отправить в другую гостиницу нельзя, потому что это твои эльфы. Да они и сами не пойдут… Ну и спросили, все ли мы просто спутники. Лена, клянусь, я ничего не сказал! Это они на меня пальцами показывали. Ты стесняешься?

– Господи, конечно, нет, – удивилась Лена. – Ведь эльфы не самые… скромные создания во всех мирах?

– Нет, не самые, – фыркнул шут, – говорят, орки еще скромнее. Лена, я соскучился. Честно предупреждаю. Мы побудем здесь несколько дней?

– Само собой, Хочу посмотреть, чем эльфы Владыки отличаются от свободных эльфов.

Шут покачал головой.

– Отличаются, конечно. Мне наши больше нравятся, если честно. А ты знаешь, что здешние считают Лиасса и своим Владыкой?

Лена села на кровать, чтобы разуться, и шут тут же опустился на корточки, чтобы снять с нее сапожки, и продолжил:

– Удивительно, но эльфы считают себя одним народом. Ну, так получилось, что они рассеяны по разным мирам. Потому для них каждый эльф – брат родной. А полукровка – двоюродный. Может, иначе им просто не выжить? Появление Владыки где-то в мире, в который они никогда не попадут, для них так же важно, как если бы Владыка сидел в соседнем городе. Правда, удивительно?

– Они вообще удивительные. Я люблю эльфов. Как твой ожог? Давай-ка раздевайся.

Шут снял куртку и рубашку. Ага, пластырь он снял, когда в ванну полез. Ожог выглядел вполне прилично.

– Чешется, – признался шут. – Заживает. У тебя мазь и правда… Та, что делает Ариана. медленнее действует. Честно. Лена, ты правда не расстроилась, что я так… нахально? Они считают, что даже Маркусу нельзя на полу постелить, потому что…

– Потому что это мой Маркус, – кивнула Лена, – хотя он совершенно свой собственный. Я вообще ни на кого не претендую. Кроме тебя.

– Неправильно, – покачал головой шут. – То есть в отношении меня правильно, но остальные тоже твои.

– Друзья. Но это взаимно, и они мои ровно столько же, сколько и я – их.

Шут не согласился.

– Нет. Это неправильно. Есть ты – и есть мы, твои спутники. Пусть мы друзья, и конечно, мы друзья, только ведь мы бы ими никогда не стали, не будь тебя. Ты нас объединяешь. Понимаешь? Ты – единственное общее, что есть у нас четверых. Ни Милит, ни тем более Гарвин никогда и не посмотрели бы в сторону Маркуса, а Маркус никогда бы не обратил внимания на шута. А тут появилась ненормальная Светлая…

– Ненормальная?

– А разве нет? Она даже щекотки боится!

Щекотки Лена действительно боялась.

 

* * *

В эльфийском краю они пробыли больше месяца, осчастливив аборигенов. Когда Лена спросила Гарвина, были ли они такими до появления Лиасса, тот долго и не очень весело смеялся, пояснив потом, что родился сыном Владыки, так что помнить не может. Лена заспорила: Лиасс говорил иначе, но тут вмешался рассудительный шут. Владыкой становятся не в результате выборов, сто лет туда, сто лет сюда – несущественно. И эльфы согласились. Даже если Лиасс не был тогда Владыкой де-юре, был де-факто. Какая ж умница непослушная Ариана, успевшая собрать целую армию за два дня и устроившая налет на город! А ведь спасала она не отца и братьев, а Владыку. Лена была в этом уверена так, словно Ариана сама сказала. Надо будет спросить.

С Леной эльфы держались почтительно, как положено, но более естественно, чем люди, хотя и верили в удачу, которую приносит Светлая, но не считали ее небожительницей, могли и пошутить, и подтрунивали порой беззлобно, даже спорили иногда. Она, конечно, ни с советами не лезла, ни даже с замечаниями, хотя ей не нравилось многое, и главным образом, конечно, отношение к людям как к расе. С Маркусом-то они обращались более чем дружелюбно, да и изредка забредавших в город людей пинками не гнали, у иных эльфов даже приятели кое-где имелись, но это были частности, а в общем их отношение полностью совпадало с первыми рассказами шута и Маркуса. Люди были даже не муравьи. Мокрицы. Люди вызывали у них не ненависть, как у Гарвина, не равнодушие, как у Милита, и даже не отвращение, но брезгливость. Они не стеснялись обсуждать этот вопрос с Леной. И с Маркусом тоже на уровне: «Ну конечно, среди людей отличные парни попадаются – вот как ты, например». А на шута смотрели с недоумением: ну ты-то чем недоволен, ты-то наш, на тебя пороки человеческой расы не распространяются. На тебя, Светлая? И хохочут от души. Разве я не человек, спрашивала Лена. Разве все Странницы не люди? Разве среди эльфиек встречаются Странницы? Ну так вот твой проводник тоже человек, но человек хороший, отвечали ей. Ты б плохого не выбрала. И не то чтоб не желали слушать, что Маркус далеко не единственный такой – слушали, кивали, да, конечно, есть хорошие люди, но вот в целом как раса… И все. В пример приводили Трехмирье: разве не начали там люди тотальную войну на уничтожение, хотя как раз эльфы Трехмирья были, так сказать, организованными и никак людям не мешали?

В общем, вся история отношений людей и эльфов, пожалуй, давала эльфам основание для неприязни. В этот мир люди тоже пришли, тоже быстренько расселились и начали постепенно теснить коренное население в лице эльфов и гномов. Гномы были повоинственнее и взялись за оружие – гномов теперь и здесь нет, вырезали поголовно, оставшихся загнали в гномские же шахты и затопили. Очень по-человечески, разве нет? А, есть теперь король людей и эльфов – ну и замечательно, бывают и среди людей достойные, раз Владыка решил, что Родаг достоин, значит, так и есть. У них такого короля нет. Живем в мире – и ладно.

И все же Лена любила эльфов, несмотря на сложные межрасовые отношения. Ей ничуть не мешала разобщенность самих эльфов, их крайний индивидуализм. Если люди нападали на эльфийскую ферму, соседи могли и не отреагировать вовсе: каждый должен уметь постоять за себя сам. Не сумел? ну и ладно, смерть есть естественное продолжение жизни. Если нападения становились системой, эльфы свирепели и прокатывались волной по ближайшим поселениям людей, не оставляя после себя никого и ничего. Иногда доходило и до больших войн, в которых, увы, неизменно побеждали люди, если не ставили перед собой задачу стереть эльфов с лица земли. Эльфы все же предпочитали выжить, смирялись с поражением, уступали территории и продолжали презирать людей. Получался замкнутый круг.

Оправдывать людей Лена тем более не спешила. На примере Трехмирья хотя бы. Да и действительно, пришли в мир и начали теснить аборигенов: их мало, а места у них много, у нас же – наоборот. И какая разница, краснокожих оспой заражать или колодцы на эльфийских землях отравлять… как тот спутник Странницы с софтовым именем Фар.

А в этом городе было что посмотреть. Он не был похож на Ларм (Гарвин и Милит сказали), но он не был похож и ни на один из человеческих городов. Лена бы не сказала, чем именно он так отличается. Комплексно. И неуловимо. Город был великолепен. Гармоничен, хотя строился постепенно в течение почти двух тысяч лет, и были здесь здания, простоявшие целую эпоху. Была скульптура, увидев которую, Пракситель ушел бы в каменщики, была живопись, познакомившись к которой ушел бы в маляры Рафаэль и Коро с Айвазовским бы с собой прихватил. Был театр, который потряс спутников Лены, никогда ничего подобного не видевших, но на нее особенного впечатления не произвел. Был даже небольшой оркестр. Были менестрели. Шута, не успевшего хорошенько замаскировать свою аллель, очень долго уговаривали показать свое искусство и все-таки уговорили, он неохотно спел пару баллад, раз тридцать напомнив, что на звание менестреля и не претендует. Ему сказали, что правильно не претендует.

Коллекция милых сердцу вещей пополнилась очень интересной штучкой для поддерживания волос. Как это назвать, Лена не знала, но штучка была удобная и красивая настолько, что Лена стеснялась ее надевать. Шуту подарили футляр для аллели. Маркусу – ножны, всем, даже Лене, местное оружие, которое больше всего подошло бы тайному убийце: нечто вроде мини-арбалета крепилось к предплечью под одеждой и после определенного движения кистью стреляло чем-то вроде гвоздей, причем на весьма приличное расстояние, да еще очередью. Мужчины пришли в восторг, включая отнюдь не воинственного шута. Заодно им всем подновили гардероб. Эльфы и здесь одевались просто и удобно, и все получили по легкой и теплой куртке, сшитой точно по фигуре, хотя с Лены никто мерки не снимал; больше всех это обрадовало, конечно, Лену, и, уходя, она надела эту куртку под плащ.

Только в следующем мире Гарвин все-таки спросил мнение Лены. Он, конечно, хранил невозмутимость на лице, но боялся ее ответа. А вдруг скажет: не понравились. А вдруг ее отношение к эльфам изменилось. А вдруг… Никакого «а вдруг», конечно, не было. С чего бы? Люди нередко были еще менее приятными созданиями.

А Лена оказалась права: эльфы без ее разрешения действительно не попробовали того изумительного печенья…

 

* * *

Вообще-то, Лена хотела попасть в тот самый мир, где они видели хмурые лица людей и очередь на эшафот, но сразу поняла: не вышло. Наверное, не так уж хотела или просто боялась. То есть, само собой, она боялась, но не думала, что это может помешать. Этот мир был обычным, но в нем просто не водилось эльфов. Никогда. Вообще. Но не исключено, что люди успели о них забыть, предварительно уничтожив. А может, их и не было. Милита и Гарвина воспринимали просто как людей, разве что очень красивых, а рост Милита производил неизгладимое впечатление на местных красоток, так что в гостиницах он исчезал из комнат на всю ночь, а потом весь день неудержимо зевал и даже не огрызался на подначки.

Здесь было теплее, хотя тоже стояла зима. Они неторопливо брели по дорогам почти месяц, пока Лена не решилась на новую попытку – и снова промахнулась, но этот промах ее удовлетворил: они попали в мир, где шла война, тот самый, где они видели другого Милита. Лена поняла это сразу, почувствовала каким-то шестым-седьмым чувством, а мужчины – только через несколько дней. Они завозмущались и дружно насели на Лену. Она порекомендовала им выбираться отсюда своими силами. Гару только тяжело вздохнул и осуждающе посмотрел. Он считал, что Лена не может ошибаться, и если вкусные кусочки перестают летать по воздуху в сторону собаки, значит, их уже просто нет, а когда есть – летают, несмотря на рычание и лай двуногих в штанах. То есть хозяйка права всегда, и ее решения обсуждению не подлежат.

Они сидели у костра. К ночи похолодало, Маркус накинул на спину Лене одеяло, а мужчины завернулись в плащи. Шут грустно смотрел в огонь. Маркус вздохнул.

– И все-таки послушай меня, Делиена. Просто послушай. Вот еще там, в своем мире, если бы ты вдруг узнала о нашем и о своей способности попасть в него, ты бы пошла?

– Вряд ли, потому что я ни за что не поверила бы в эту способность.

– Но не потому, что испугалась бы магии? – расстроился Маркус. Ага, одного аргумента Лена его лишила.

– Нет. Я не верила в ее существование. Ну, то есть вроде бы допускала, что она может быть, книжки любила читать про магов, но и сознательно, и подсознательно была уверена, что ее нет. И того, что начал бы мне рассказывать о магии, я бы приняла за сумасшедшего.

– А того, кто начнет тебе рассказывать о войне, ты тоже примешь за сумасшедшего? – усмехнулся Гарвин. – Почти то же самое. Ты читала книжки о войне и думаешь, что знаешь, что это такое.

– Как раз не знаю.

– Ну а зачем тебе знать? – как-то устало спросил Милит. – Война вообще не женское дело. Война это не только кровь и смерть. Это постоянная усталость. Это постоянное напряжение. Постоянное ожидание крови и смерти. Как ты думаешь, что страшнее – сама смерть или ее ожидание?

– Война – это непременная грязь, – добавил Маркус, – вонь, которая исходит от тех, кто позавчера были твоими боевыми товарищами. А ты дышишь этим смрадом и даже добраться до них не можешь, чтобы похоронить, потому что если высунешься из-за укрытия, то сам через денек завоняешь. И отхожее место, знаешь, под первым кустом – для целой армии. Это не только гниющие раны, это понос, это простуда, это чесотка. Война – это невозможность вымыться и постирать одежду, иногда неделями, а иногда месяцами.

– А если в войне участвуют достаточно сильные маги, война становится только страшнее, – подхватил Гарвин. – Можешь мне поверить. Заклятие ворона, например…

– Заткнись! – рявкнул Милит. Гару тоже рявкнул. Гарвин с отвратительной усмешкой покачал головой.

– Предпочитаешь, чтобы она увидела своими глазами? А знаешь, что есть…

– Перестань, – попросил шут. – Пусть увидит своими глазами. Я ведь тоже… тоже не знаю, что такое война. Читал. Слышал. А сам не видел. Пока не увидишь магии, не поверишь, что она есть. Пока не увидишь войны, не будешь знать, что это такое. А нам придется ее защитить. Правда, я не знаю, как можно защитить кого-то, например, от стрелы. Хоть бы лето было, тогда видно было бы платье Странницы, а то... И даже замечательной эльфийской кольчуги ни одной нет.

– Кстати, война – это еще и постоянная тяжесть, – добавил Маркус. – Тяжесть доспехов, щита, мешка с вещами, который приходится тащить с собой… Это я в мирное время Мастер клинка, а в большом бою – такое же мясо, как и все остальные. Милит, ты сколько тогда продержался, растеряв магию?

– Когда навалились-то и от своих отбили? Долго. С полчаса, может, даже побольше. Но мне полегче – рост… Я близко никого не подпускал, а издалека они не дотягивались. Пока пара героев с двуручниками не подоспела. Напали со всех сторон сразу, мешали друг другу, ну, я и отвлекся, тут и получил, и именно двуручником, и доспехи разнесли, и бок… Аиллена, помнишь, как выглядит рана от двуручного меча? А ведь ее уже исцелили, да и смертельной она, пожалуй, не была.

– А уж как выглядит покойник, разваленный этим двуручником от плеча до паха, – подхватил Гарвин, – или просто вспоротый мечом живот с кишками наружу…

– Вспоротый живот я видела, – сказала Лена, – хотя и вспарывали его ножом. И ты видел то же самое.

Гарвин пожал плечами.

– И тебе мало?

– Оставьте, а? – снова попросил шут. – Она должна узнать, как вы не понимаете? Она не хочет. Она боится. Но что-то ее заставляет. Может быть, путь Светлой – это знание и самых темных сторон?

– Ни одну Странницу я бы не стал отговаривать, – помрачнел Маркус. – Они равнодушные. Нет, конечно, развороченный живот и их испугает, да только забудут они легко. То есть запомнят, но только так, словно в книге прочитали. Просыпаться от этого не станут. А она – станет.

– Да и я никого не стал бы отговаривать, – кивнул Гарвин и аккуратно сунул в костер толстую ветку. – Ладно. И правда бесполезно. Давайте ложиться. Я поставлю пару ловушек на всякий случай да посижу пока. Потом тебя разбужу, Милит.

Шут не заводил разговора о ее решении. Понимал ее лучше, чем она сама себя понимала. Обнял, согревая, ласково потерся щекой о ее щеку и прошептал:

– Спокойной ночи.

 

* * *

Ночь была спокойная. Шута разбудил Маркус, а сам занял ее место, потому что одной Лене было бы холодно. Шут уже давно сам предложил себя на последнее дежурство, потому что для него не было проблемой встать рано. Впрочем, для него не было проблемой и лечь поздно, и посреди ночи подняться. Он удивительно легко просыпался, и Лена порой отчаянно ему завидовала, хотя и сама регулярно просыпалась на рассвете. Чтобы благополучно заснуть обратно.

Она сама не знала, зачем ей понадобилось в этот мир. Может, просто для контраста с милым и привычным бытом. Случались эксцессы, конечно, но это был мир. И Лиасс так дорожил этим миром, что Лена даже подумала когда-то: не зная войны, не оценить мира.

Здесь была война, какие, наверное, вспыхивали нередко и каких не было в Сайбии уже больше тридцати лет: война людей и эльфов. Кто первым начал, выяснить не удавалось. Они наткнулись на отряд вооруженных людей в доспехах, и Милита с Гарвином спасло от немедленной и прозаической расправы только вовремя продемонстрированное черное платье и заверение, что это ее эльфы и пришли они совсем из другого мира. Нежность на грязных и обветренных лицах людей не появилась, но хотя бы от намерения быстренько повесить эту парочку они отказались. У парочки хватило ума всячески демонстрировать смирение, помалкивать и держаться чуточку в стороне, пока Лена разговаривала с людьми. Давно не было в этом мире Странниц, так давно, что о них даже забывать начали, и как хорошо, что Светлая все-таки пришла… Может, война и кончится.

Люди устали. Это не была полномасштабная война: эльфы не осаждали городов и не собирались большими армиями, зато подвижные, хотя и довольно многочисленные отряды проносились по деревням и даже небольшим городкам, и вполне в эльфийском стиле: пленных не брали, рубили всех без разбора – молодых мужчин, старых женщин, грудных детей.

Таких отрядов им встречалось еще немало, и всякий раз у Лены замирало сердце, и всякий раз шут и Маркус непременно становились перед ней, и всякий раз эльфы вели себя подозрительно тихо, так что Лена заподозрила, что они попросту держат наготове парочку убойных заклинаний. Пришлось взять с них слово, что они не будут применять боевой магии. Усыпить, задержать, отбросить, но не убивать и не калечить. А Маркус слово давать отказался. «С твоим доверием ко всем хоть один должен быть наготове. Магам нельзя, так мне можно. Ты хотела попасть на войну? На войне не разговаривают, на войне дерутся». И уперся так, что Лена сдалась, а эльфы старательно отворачивались, чтоб она не увидела удовлетворения на их лицах.

А отряд эльфов возник из ниоткуда, только Гару успел гавкнуть – и они уже были окружены тремя десятками обнаженных мечей. И чтоб Гарвин не заметил? Пусть даже эльфы были все в белых плащах, невидимых на снегу, Гарвин был наготове, он чувствовал. А может, он чувствовал, что это братья по крови и решил ответить Лене тем же – защитить людей от эльфов.

Маркуса с шутом вешать не собирались. Это долго: сук подходящий выбирать, веревку искать, привязывать ее, натягивать потом, потому что скамейки нет поблизости, чтоб из-под ног выбить. Мечом проще, да и гуманнее: голову снести – это не больно. Разглядев платье Странницы, которая страстно пожелала быть узнанной, эльфы быстренько ей поклонились, но объяснениям, что это ее люди, внимать не захотели. Гарвин насмешливо спросил, с каких пор убивают полукровок. Присмотрелись и велели шуту отойти – эльфы не убивают своих.

Маркус был абсолютно спокоен. Лениво спокоен. Мастера клинка зарезать, как курицу, решили? Ну так посчитаем, сколько петухов рядом с этом курицей поляжет. Вступились Гарвин и Милит – не помогло. Эльфов переклинило: человек не должен жить, а что за человек, с кем он, откуда он – это неважно. Лена встала перед Маркусом, шут тут же прикрыл ему спину.

– Отойди, пожалуйста, Делен, – равнодушно и вежливо попросил эльф с устрашающим рубцом на когда-то красивом лице. – Ему не будет больно, обещаю.

– А тебе будет, – сообщил Милит, – когда я тебе морду набью. Этот человек – мой друг. Не заставляй меня драться за него.

Эльфы обалдели.

– С нами? Ты что – пойдешь против своих?

– Пойду. Потому что не так много у эльфов друзей среди людей.

– Никто не станет драться, – скучно заметил Гарвин, – и никто не станет убивать этого человека. Можешь не переживать, Аиллена.

– Аилл…

– Именно. В мир пришла Дарующая жизнь, а ты ее огорчаешь.

Почему эльфы верили этому на слово? Брякнул прохожий: «Аиллена» – и все, уши поразвесили и приняли за абсолютную истину. Может, это то единственное, чем у них шутить не принято?

Вперед шагнул эльф, подозрительно молодой для такой дерзости: эльфы уважали старших, а Гарвин был старше явственно.

– Ты хочешь сказать, что в мир пришла Странница, которой есть дело до эльфов?

– И до людей. И до эльфов.

– Она… вмешивается?

– И еще как! – с чувством произнес Милит и в сотый раз поведал историю о том, как Лена сбегала за ним в Трехмирье и как через год сбегала туда же за Гарвином, да не одна, а в компании именно с этим человеком. Тогда мечи убрались в ножны: человека, способного спасти эльфа, сочли достойным жизни. Маркус помедлил и тоже убрал свой.

А дальше все было один в один как с людьми: с чего начался конфликт, стерлось в памяти, наверное, как всегда, люди доставали, доставали – и достали на свою голову. Почему Лена решила спросить о чужаке с кольцом на руке, она не знала. Озарение. Да, был такой, среди эльфов тоже попадаются любители дороги, хотя не в том смысле, как Светлая: просто на месте не сидится, вот и этом пришел из другой страны. Судя по описанию, это был тот самый, которому ар-Мур пыхнул огнем в задницу. Коричневые волосы и глаза цвета болотной воды запомнились. Вот вам и первопричина. Рассказать? Поверят ли? Поверят ли они в такую правду: кто-то так хочет гибели людей, что готов жертвовать ради этого эльфами?

Молодой эльф оказался не просто командиром, а вообще идейным лидером. Вождем, что было довольно большой редкостью. Объединяющим звеном. Лиасс тоже когда-то так начинал, а прошло лет этак пятьсот – Владыкой стал. Может, и этот станет?

База эльфов оказалась в горах, точнее, в пещерах, и проход туда был защищен ничуть не хуже, чем ущелье, которое Гарвин, Паир и Виана держали втроем несколько месяцев. Их накормили не особенно вкусным, но горячим и питательным супом, Гару досталась горка мясных костей – то, что осталось от медведя после варки супа на две сотни эльфов, и он был чрезвычайно доволен, перемалывал кости толщиной с Ленину руку и громко чавкал, вылизывая из них мозг.

Все, кроме часовых, уже спали, а Лена все разговаривала с юным вождем. Юн он был, конечно, относительно, но был моложе Милита и был, по его признанию, недурным магом. Лена рассказала ему и о Владыке (что было встречено с чувством глубокого удовлетворения), и об эльфийском рае, и о провокаторе из этого рая, и даже о своем личном с ним конфликте, включая синяк под глазом и отбитые бока, и вмешательстве золотого ар-дракона, и о драконе во время фейерверка, и о куполе света, которым Владыка Лиасс прикрыл короля людей и эльфов со свитой… Верил ей эльф со странным для уха Лены именем Олег или не верил, вопрос другой. Пусть не верит, но знает. Может, усомнится. Может, что-то предпримет.

А чужак был здесь давно, почти год назад, когда, в общем, все и началось. Эльф, похожий на Милита? Да, был такой. Почему был? Потому что хорошо если убили в бою, и плохо, если взяли живым. Как казнят? Да казнят обычно, вешают чаще всего, но ведь перед тем как повесить, постараются выпытать, где прячутся остальные. Может, и выпытают, есть предел и эльфийской выносливости, но именно на такой случай Олег ввел правило: уходить при первой же опасности. Горы велики, а леса еще больше, пусть поищут.

Вряд ли разговор, каким бы он ни был долгим, что-то изменил во взглядах даже одного этого молодого эльфа. Люди заслуживают смерти, хотя бы потому что убивают эльфов, а ты Светлая, ведь и сама знаешь, что эльфы первыми не начинают, слишком инертны и пассивны и объединить их может только самая крайняя нужда или… или Владыка. «Ну ты же понимаешь, что вы обречены на поражение, – даже не спросила, а просто уверенно сказала Лена, – вас просто задавят количеством, вас выкурят из гор и лесов и перестреляют поодиночке, а оставшихся перевешают, а потом в памяти людей останется только одно: эльфы проходили по земле, оставляя за собой только трупы, не жалея даже грудных младенцев». Олег спокойно кивнул: «Даже если мы будем убивать только здоровых молодых мужчин, о нас все равно станут рассказывать всякие ужасы, потому что людям всегда требуется самооправдание. Младенцев мы можем и не убивать, если хочешь. Сколько они проживут зимой, по-твоему?» От этакой гуманности Лене стало еще грустнее. Бессмысленная вражда, но эльфы понимают всю ее бессмысленность и бесперспективность своей войны. «Но кто-то ведь должен остановиться?» – «Мы остановимся, – улыбнулся Олег, – и нас перевешают не поодиночке, а скопом».

Надо сказать, эльфы разрушали представление Лены о войне. Книжное, конечно, представление, абстрактное, киношное, какое угодно. Лене всегда казалось, что победить можно, только если рваться к победе. А точно знать, что проиграешь, но продолжать войну – самое глупое занятие. А что им остается – сдаться? Даже Маркус говорил, что у эльфов не хватает единства даже для того, чтобы сдаться. Сдастся отряд Олега, но останется еще десяток таких же. Но в конце концов война надоест всем – и людям, и эльфам, эльфы признают поражение, люди тоже признают их поражение, потеснят их еще, стребуют контрибуции или как там это называется, и все вернется на круги своя до следующего конфликта. И с каждым конфликтом эльфов будет все меньше и меньше, пока они не исчезнут совсем.

Может, и есть смысл в эльфийском рае, вдруг подумала Лена. Может, и есть свой жестокий смысл в том, как беспощадно охраняют они свой рай. И как жаль, что я не смогу увести их в этот рай и оставить там…

 

* * *

Весной Лена все же сделала Шаг. Она насмотрелась на войну, на все то, от чего ее так старались уберечь ее спутники, да вот только не сожженные деревни и не вытаивающие из-под снега трупы подействовали на нее сильнее всего, а именно эта малоприятная мысль о неизбежности и бессмысленности войн. Пусть этот конфликт спровоцировал все тот же враг, другие такие же начинались без его участия.

В новом мире уже подсохло, хотя на склонах оврагов и в тени еще лежал остатки серого снега, зато на солнце земля уже приобретала зеленоватый оттенок. Мужчины с облегчением скинули плащи, а Лена продержалась до первого привала, но сняла не плащ, а теплую куртку. На всякий случай она предпочла возможность отбросить плащ за спину и продемонстрировать черное платье.

Ужин получился скудный, мужчинам удалось только подстрелить весьма тощего зайца, вот из него и сварили суп, щедро насыпав в котелок сушеной зелени и растертой в порошок картошки – изобретение охваченного войной мира, вкусом почти не отличающееся от знакомого Лене пюре «Кнорр», такая же гадость. Маркус сосредоточенно превращал в хлеб сухари: он как-то хитро обрызгивал их водой, давал полежать, а потом тоже весьма хитро подсушивал их у огня, и получалось очень даже съедобно, что-то вроде позавчерашнего хлеба. Причем творил он это все специально для Лены, потому что мужчины преспокойно бросали сухари в суп и трескали получившееся месиво с отменным аппетитом. Лена терпеть не могла мокрого хлеба, потому стоически сухари глодала, обдирая десны, пока Маркус не вспомнил этот хлопотный способ.

У них кончались запасы трав, поэтому чай получался довольно жидкий. Деньги имелись, и при первой же возможности мужчины пополнят запасы, у них это получалось намного лучше. Лена же избегала даже заговаривать с торговцами: сейчас ее узнавали почти всегда и начинали отказываться от платы, и ладно, если бы она была одна – сколько ей надо-то, а тут вон сколько едоков… Гарвин порылся в своем мешке и с очень довольным видом извлек сверточек со сладкими крендельками. Мужчины оживились. Лена, конечно, тоже кренделек взяла и съела, но если честно, не столько ради удовольствия, сластеной она так и не стала, сколько чтоб добавить еды в желудок, потому что полугустой заячий суп она глотала через силу.

– Ну что? – спросил наконец Гарвин. – Надоела война? Насмотрелась?

– Отвали, – посоветовал шут недружелюбно. Гарвин, разумеется, отваливать не стал, раздраженно повел плечом.

– Смысл? Какой был смысл?

– Какой вообще смысл в том, что я хожу по мирам? – вздохнула Лена. – А в том, что вы таскаетесь за мной? Если нет смысла, стоило сидеть спокойно в Тауларме?

– В Тауларме тебе нравилось, – заметил Милит. Маркус покрутил головой.

– Она должна идти, понимаете? Она не может не идти. И выбор всегда за ней.

– Разве не ты утверждал, что она-то как раз не Странница? – хмыкнул Гарвин, протягивая Лене еще кренделек. Последний.

– Она не такая, как они, – возразил Маркус, – именно в этом смысле она не Странница. Разве ты не видел: там, где она проходила, становилось спокойнее.

– Я не только заметил, – усмехнулся эльф, – я специально за этим следил. Я даже не исключаю, что она погасила войну… Не спорь, Аиллена, не прекратила, а погасила. Война еще будет какое-то время… но она убывает.

– Начала убывать, – уточнил Милит. – Я тоже заметил.

– И она не приняла ничьей стороны, – сказал шут, поправляя плащ так, чтоб Лене было теплее, – и это заметили и люди, и эльфы.

– И даже я. А почему, Аиллена? Почему?

– Потому что все хороши. Потому что нет здесь правых и виноватых.

– Ага, – проворчал Милит, – конечно, эльфы должны терпеть все эти нападения и налеты и ни в коем случае не отвечать на оскорбления…

– Эльфы не должны смотреть на людей, как на насекомых, если не хотят оскорблений, – отрезала Лена, – и не говорите мне, что это не так.

– Ну, некоторое сходство есть, – сообщил Гарвин. – Суетитесь, кусаетесь, живете мало… Два десятка слепней могут довести лошадь до бешенства. Отчего не признать, что мы превосходим вас во всем? Ваша короткая жизнь заставляет вас торопиться, суетиться и отчаянно завидовать. Почему маги-люди так не любят магов-эльфов? Просто потому, что не успевают научиться и пятой части того, что можем мы. Я никогда, например, даже не слышал, чтобы человек более-менее успешно занимался преобразованием, которое требует не столько Дара, сколько знаний и умений.

– А не ты говорил, что Балинт тебя превосходит? – невинно заметил шут.

– По части проникновения в сознание – превосходит. Но разве это единственное, что я умею? – усмехнулся Гарвин. – Вы завидуете нам, потому что самый выдающийся человек не может достичь за свою короткую жизнь того, на что способен самый средний эльф.

– Например в тридцать лет стать королем людей и эльфов, – радостно согласился шут. Маркус мрачно молчал, и Лена начала опасаться за оставшееся ухо Гарвина.

– Стал бы он им без Владыки!

– Без Аиллены, – поправил Милит непривычно серьезно. – А разве Владыка стал бы Владыкой без Кавена? Или без матери? Без матери его бы вместе с тобой собакам скормили – вот тебе и вся история эльфов Трехмирья. Ты прикинь, сколько ярких личностей среди людей и сколько среди нас. Да, они быстро сгорают, но они горят, а мы… мы тлеем.

Лена почти физически ощутила, как расслабился Маркус. Он наконец заговорил.

– Вы долго живете, потому и жизнь не цените. Даже молодые не ценят. А когда не ценишь свою жизнь, плюешь и на чужую. Я не самый миролюбивый человек, но прожив достаточно долго, я стал лучше понимать людей. А ты не стал, хотя, наверное, вдвое дольше меня прожил. Потому что тебе плевать. И на людей, и на эльфов…

– Потише, – сухо сказал Гарвин, но Маркус, естественно, не послушался.

– А чего вдруг – потише? Плевать. Когда на празднике погибли восемнадцать эльфов, ты разве огорчился?

– Разве я мог что-то изменить? Они уже погибли, а я сделал все, что мог, чтобы погибших было не сто, а восемнадцать, – еще суше произнес Гарвин. – Но если ты хочешь сказать, что мы меньше подвержены чувствам, то не спорю, да, меньше. Что вовсе не мешает нам любить своих жен, детей и друзей.

– Ага, – согласился шут, – не размениваясь на мелочи типа жалости, сочувствия, великодушия… Я не в осуждение, Гарвин. Ну такие уж вы есть. Только что ни говори, это не в крови.

– А в чем же?

– А разве я не эльф по крови? Знаешь, Милит ведь прав. Я очень много читал…

– Ну, – пренебрежительно бросил Гарвин, – что там ты читал…

– Например, книги из библиотеки Владыки, – пожал плечами шут, – ерунда, правда?

– Ты…

– Ну да, я не только понимаю, но и читаю по-эльфийски. Читаю даже лучше. чем понимаю. В ваших книгах чаще упоминаются яркие личности среди людей. Пусть они сгорают, как падающие звезды, но на фоне даже величия Кадиниса или Айдона этих звезд достаточно много. По твоим представлениям, Гарвин, я еще мальчишка, если я эльф, но ведь я взрослый и уже не особенно молодой… человек. Я проживу достаточно долго, потому что полукровка и потому что Лена водит нас по разным мирам… Я не то чтобы боюсь смерти… хотя нет, боюсь. Я люблю жить и хочу жить. И хочу прожить долго, пусть это и ненормально для человека. Но больше смерти я боюсь стать таким, как эльфы.

– Не станешь, – сказал Маркус. – Не стал же я. Я думал, мне осталось лет тридцать, да вот Делиена подарила мне долгую жизнь. Конечно, я не тот, каким был в твоем возрасте, но я чуть не вдвое старше Милита – и все равно не такой. А Милит еще лучший из эльфов. Самый человечный, что ли. Ты вспомни этого Олега: мы проиграем, только все равно подеремся еще немножко, а потом проиграем. Пожалеем грудничков, зарежем, чтоб не замерзли. А летом, можно подумать…

– Давай не будем о жестокости эльфов, – предложил Гарвин. Он был странно бледен, светло-голубые глаза серебрились в свете костра. – Я, знаешь, могу рассказать о жестокости людей,

– Я тоже могу. Не меньше, как не больше. И не говорю, что мы такие хорошие.

– Условимся, что я никак не имею в виду тебя, Проводник.

– Да и я не о тебе. Мы не хорошие, мы можем быть чудовищно жестокими, уродливо подлыми, мерзко мстительными. Может быть, больше, чем вы, потому что мы вас режем с удовольствием, а вы нас равнодушно.

– Тогда о чем мы спорим? – удивился Гарвин. Милит понуро молчал.

– Мы спорим о том, что люди имеют равные права с эльфами, – сказал шут. – Равное право на жизнь и свой образ жизни.

Куда девалась циничная выдержанность Гарвина! Глаза вспыхнули серебряным огнем, он стиснул руки и заговорил так страстно, как никогда при Лене не говорил ни один эльф.

– Разве вся история эльфов не говорит о том, что мы не отрицаем вашего права на жизнь и свой образ жизни? Разве мы видели хоть один мир, в который извне пришли эльфы, а не люди? Разве мы не позволяли вам жить с нами рядом, разве не уступали вам свои земли? И разве не вы начинали наглеть, требуя все большего? Разве не вы считаете, что мы живем слишком долго, но нас слишком мало, поэтому нам не нужно столько? Разве мы заставляем вас плодиться, как мыши, так, что вы не можете прокормить собственных детей? Разве мы лишаем вас права жить так, как хочется вам? Почему везде правят люди? Почему эльфы должны платить людям за то, что живут на собственной земле?

– Потому что люди неправы, – пожал плечами шут. – Потому что человеческая благодарность коротка, как коротки человеческие жизнь и память. Наверняка первые люди были благодарны вам за право жить рядом с вами… Собственно, не рядом, а всего лишь возле. Вы никогда не снисходили до людей. Уступали немного и презрительно поворачивались спиной. И постепенно людям надоело быть благодарными вашим спинам. Я не говорю, что это правильно, Гарвин, но это есть. Ты спроси Лену, по-прежнему ли она любит эльфов.

– Люблю, – ответила Лена напряженному взгляду Гарвина. – Только жалею. Из-за безвыходности вашей жизни. Из-за того что вы не можете объединиться не для войны, а для мира. Почему нигде мы не видели государства эльфов? Ведь есть и маленькие страны, и их размер не мешает им быть независимыми. Почему нет страны эльфов? Нет короля эльфов? Почему Владыка – это легенда во многих мирах? Почему вас объединяет только война – и то ненадолго? Вы индивидуалисты, Гарвин. Прости, у вас просто нет общей идеи.

– Зачем она нам? Разве…

– Перестань, Гарвин, – тихо проговорил Милит. – Она права. У Владыки есть идея, которой он заразил и нас. Я эльф, и я думал, что мы все похожи. Только ведь нет. Владыка изменил нас, эльфов Трехмирья. Сравни нас и отряд Олега. Сравни Ларм и тот город. Если бы не Владыка, нас не было бы уже, не потому что люди перерезали бы нас на этих крестах, а потому что мы позволили бы им это сделать. Мы сами позволяем людям уничтожать нас. Я тоже думал, почему у нас нигде нет никакой государственности. Сколько мы миров прошли – десять или поменьше? Нигде. И даже тот мир, где живут одни эльфы, борется с людьми одним способом – убивает.

– Государства воюют, – не очень уверенно возразил Гарвин. – Вся история человека – это история войн. Ты помнишь, чтобы эльфы воевали друг с другом?

– Конечно, не помню. Конечно, мы не воюем между собой. Конечно, государства воюют. И сколько было бы шансов у людей победить организованных эльфов? С самого начала организованных? Охраняющих свои границы? Сотня эльфов на границе обезопасила Сайбию. Сотня, Гарвин! А в нас даже азарта нет.

– В тебе есть, – покачал головой Маркус.

– Ну, во мне есть, так я ведь… вон как полукровка. Молод еще. Что такое сотня лет для эльфа?

– Однако ты сумел стать почти незаменимым, – улыбнулся шут, – как раз – звездой. Понимаешь? Ведь именно ты стал главнокомандующим армии Лиасса, и никак не потому что ты его внук.

– Я не могу простить людям… – заговорил было Гарвин, но Маркус удивленно прервал его:

– А кто заставляет? Конечно, не можешь. И я бы не простил. Великодушие – оно ведь тоже не безразмерное. И не прощай. Только ведь давно умерли внуки тех людей, которые убили твоего брата. А за тех, которые убили твоих жену и детей, даже Делиена не вступается. Если Трехмирье исчезнет, как и не было, даже она не заплачет. Потому что все имеет предел. Вообще все. А люди Трехмирья этот предел перешли. Я иногда тебя ненавижу, Гарвин, но ты все равно мой друг, понимаешь? А ты меня другом не считаешь, хотя вовсе не ненавидишь. И только потому, что я человек. Вот тебе разница между человеком и эльфом.

Гарвин долго молчал, глядя в огонь, и все молчали, только Гару вздыхал во сне да иногда перекладывал голову с одной лапы на другую.

– Ты неправ, Проводник,– сказал наконец Гарвин. – Мне это ужасно не нравится, но ты мой друг.

– Потому что вас объединила Лена, – улыбнулся шут. – Нас объединила Лена. Она сумела сделать друзьями даже нас с Милитом, верно?

Милит покивал:

– Верно.

– А спать все равно пора, – резюмировал Маркус. – Кто первым дежурит? Ты, Гарвин? Только до утра не сиди, даже тебе надо спать.

 

* * *

Лена не могла уснуть еще довольно долго, ворочалась и не давала спать шуту, он все поправлял одеяло, обнимал, легонько, едва касаясь, целовал висок или щеку, ласково проводил рукой по волосам, но молчал, давая ей подумать. Думать было о чем, да вот в голове не мысли роились, как положено, а какие-то обрывочные образы: то фаталист Олег, то измотанный, до срока поседевший командир отряда людей, вовсе не задававшийся философскими вопросами и знавший только одно: убивающий маленьких детей должен быть уничтожен, то трактирщик, не гнушавшийся скупать у мародеров их товар… У эльфов тоже были мародеры: если им что-то было нужно, они забирали это с трупов. Правда, они не выдирали серьги у женщин, но вот деньги и оружие забирали, потому что на деньги можно было купить припасы, если не выпадала возможность забрать эти припасы просто так… А им продавали. И трактирщики, и крестьяне. Только вот эльфы добра не помнили: заплатив сегодня, они беззастенчиво забирали силой завтра и столь же беззастенчиво убивали человека, вчера снабдившего их хлебом. Популярности это им не добавляло, а им было все равно, они были убеждены в своем праве делать то, что считали нужным на определенный момент, и некий кодекс чести распространялся только на эльфов. Они могли отпустить здорового и сильного мужчину и могли заколоть женщину, не помышлявшую о сопротивлении. Мужественно сражавшегося бойца могли милосердно зарубить, могли вдоволь поиздеваться, могли отпустить – смотря какое настроение было, и никакой логики в их поступках проследить было невозможно. Они даже в войне были не жестоки, а равнодушно беспощадны. Убивали не потому, что хотелось, а потому что это было нужно. Чужие.

 

* * *

Они брели по дороге нового мира. Лена-то сразу почувствовала, что это за мир, да вот спутники пока не знали. Правда, они не расслаблялись, зорко посматривали по сторонам, шут поближе колчан со стрелами держал, Гарвин поудобнее сдвинул ножны с кинжалом, а Милит все-таки обзавелся мечом и вроде как для удобства придерживал эфес рукой, как и Маркус. Гару беспечно гонялся за птичками и зверьками типа бурундуков. Птички улетали, а зверьков он ловил и ел. Он и мышами не гнушался – какая разница, мясо оно и есть мясо, можно съесть одного большого зайца, а можно три десятка мелких мышек. Дорога шла немного вниз, и уже даже Лена видела далеко впереди большую деревню.

Эй, красавица, ты без меня вовсе не скучаешь, что ли?

Ой, Мур…

Не ой-Мур, а ар-Мур вообще-то. Забыла или где?

Тебя забыть? Это превосходит мои возможности.

А чего тогда не поговоришь? Будто и не родная.

Тебе разве интересно со мной разговаривать?

Не особенно. Ты баба не шибко умная и вовсе неинтересная. Однако ты все-таки Аиллена, и это обязывает. К тому же тебе полезно тренироваться. Ущипни полукровку, чтоб не подслушивал.

она щипаться не умеет, уж с крыльями.

Я тебе обещал за ужа по заднице надавать?

именно по заднице не обещал. обещал, что получу.

Вот по заднице и получишь. А ну брысь из разговора. А то голова долго болеть будет. Я не только разговаривать на расстоянии умею, но и пинка давать. По мозгам. Хочешь? Не хочет. Умный парень у тебя, Аиллена. Ну, рассказывай, что интересного?

Сам узнавай. У нас разные понятия об интересном. Или ты на расстоянии не можешь?

Я не могу? Обижаешь. Так… ага… на войну посмотрела… это фигня, ничего не изменилось… на эльфов посмотрела, а любить их не перестала… это уже хорошо, потому что любить людей ты тоже не перестала даже после Трехмирья…

Я не могу всех любить.

Значит, не такая уж и дура, как мне казалось. Хорошо. Равновесие ты чувствуешь. Поняла, что ни люди, ни эльфы не правы.

Ой как трудно…

Трудно, оказывается. Отчего-то другие не понимают, даром что Странницы и считают, что обязаны равновесие поддерживать. Что там у нас… ах вон что… Значит, получилось.

Получилось – что?

Проникнуть в сознание какого-то эльфа. Испугалась?

Очень.

Привыкай.

Не хочу.

Привыкай. Это только начало. Могла бы уж и догадаться, что раз можешь с полукровкой разговаривать и полукровку чувствовать… Ага. Вот еще интересно. Ну, с этим потом разберешься, это не суть важно. А ты все-таки ничего баба. Обычно хуже бывают. Ну ладно. Ты давай тренируйся. Зови меня без амулета. Не бойся, рано или поздно получится. У тебя – получится. Привет полукровке. Гуляйте дальше.

Он исчез, как и не было. Шут смотрел под ноги и кривил губы, наверное, все-таки заболела голова. Милит безмятежно озирал окрестности, а Гарвин беспокойно оглядывался, не особенно понимая, что именно его тревожит. Он слышал отзвуки разговора, сообразила Лена. Если он учил Балинта проникать в сознание других, то ведь и сам умеет. Может, потренироваться с Гарвином? Может, он ее услышит?

Огненный смерч – вот то, что надо. От огненного смерча им никогда не убежать – медлительны, неповоротливы. С детьми воевать они шустрые, а вот с магами – не очень. Поэтому надо дать уйти детям и всем, кто может уйти, всем, кто остался еще в многострадальном городе. Эх, Вика, даже попрощаться с тобой не получилось. Ничего, ты поймешь, а даже если и не поймешь, лишь бы жива осталась…

Простите, друзья, мне нужна ваша сила. Все равно мы уже умерли, нам терять нечего, так что я забираю у вас ваши жизни, пусть лучше я погашу ваши искры, чем люди вспорют вам животы на потеху толпе. Только потому, что я самый сильный из вас. Я не для себя беру, для ваших близких. Был бы кто другой сильнее меня, я отдал бы свою искру. Но забираю ваши. Зато этот огненный смерч они будут помнить, пока еще существуют. Это ненадолго, конечно, потому что Трехмирье проклято, и эту суку, которая довела мой мир до такой крови, я еще найду и поквитаюсь. Любой ценой. Прощайте.

Дай мне силу огня, солнце…

Лена прикоснулась к руке Гарвина и тихонько спросила:

– Если просить силу солнца, огненный смерч получается сильнее?

Он кивнул.

– Намного сильнее. Насколько хватает глаз – стена огня.

– А мага выжигает?

– Мага выжи… Погоди, откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь о силе солнца? Аиллена, ты… Ты…

– Они все погибли, да? Потому что ты забрал их жизненную силу?

– Они все погибли, потому что люди окружили нас, и если бы они прорвались, погибли бы еще тысячи.

– Разве я осуждаю?

– Конечно. Инстинктивно, но осуждаешь.

– А сознательно – нет.

– Никто бы из нас не выжил, Аиллена. И я не должен был.

Почему я еще жив? Они уже прошли – ни у кого нет ни оружия, ни ценностей… Не могут не обобрать мертвеца, стервятники. Почему не добили? Почему не уволокли на эшафот? Приняли за мертвого? Странно. Их маги обучены отличать живого эльфа от мертвого.

Ох, и не знал, что боль может быть такой сильной… Что там такое? О, Вика, ведь это ты спасла меня… твой медальон. Вика, ты меня слышишь? Вика… Неужели… Не успела. Прости. Я не смог. Они заплатят. Они очень дорого заплатят. И пусть у меня нет больше магии, она БУДЕТ. Я возьму ее у людей.

Гарвин кивнул, не глядя на Лену.

– Арбалетный болт застрял в медальоне с портретом Вики. Крови было достаточно, чтобы счесть меня мертвым. Если маг выжег себя, он все равно что умер, Аиллена. Искры нет. Потому меня и бросили на поле. Рана была неглубокая, а больно было…

– Боль Вики?

– Нет. Она уже умерла к тому времени. Это была боль дочери.

– Зачем ты меня впустил?

– Я не могу впустить того, кто не способен войти, – усмехнулся Гарвин. – И не могу не впустить того, кто способен. Я ждал этого после того, как ты проникла в память Милита. Может, потому и заметил… У тебя удивительно легкое касание. Знаешь, я бы посоветовал тебе не делать этого больше, не потому что у меня какие-то особенные секреты. Просто если ты поймешь, как я возвращал магию и что при этом чувствовал… в общем, это тебе не понравится.

– Ты был так спокоен…

– Когда теряешь магию, сил на чувства не остается. Я знаю, что ты хочешь спросить. Я чувствовал Вику, как ты чувствуешь полукровку. И она меня тоже – иногда. Она была очень плохим магом. Почти никаким. Так, по мелочи. Вот скажи, разве способен человек любить столетиями?

– Не знаю. Что жить столетиями не способен, знаю. Но ведь Маркус…

– Маркус помнит свою Эвиану, это верно… Впрочем, может, и способен. Только вряд ли. Эльфы, если женятся, редко расстаются, разве если детей нет. Мы однолюбы.

Шут положил руку ей на плечо.

– Лена, отвлекись, мы подходим к деревне.

Лена и не заметила, как потерла кольцо, чтобы их разговора с Гарвином не слышали. С ума сойти можно. Поболтала с драконом, сходила в чужое сознание – и опять в сознание эльфа, считающего себя мертвым. Только не юмориста, как Милит. Мысль с эшафота о бабе, которой не хватает мужика, помнилась.

Солнце висело низко, поэтому крестьяне уже возвращались с полей. Лена спросила о постоялом дворе, и им показали на большой дом. Никаких комментариев, мрачные взгляды, усталые лица. Хозяин постоялого двора недовольно сказал, что имеется только одна свободная комната, так что если женщину устроит, он, конечно, не против, а если что, мужчины могут и в конюшне переночевать. На ужин остался только суп, есть хлеб и колбаса. И вообще, эльфам нельзя носить оружие, было бы разумнее хотя бы на виду его не держать, увидят стражники – мало не покажется. Милит немедленно отстегнул меч и передал его шуту, а куда девался кинжал, и вовсе было непонятно. Гарвин равнодушно отдал свой кинжал Маркусу. А если путники хотят помыться, то колодец на дворе, пусть сами воду таскают.

Они сами натаскали воды, сами нагрели ее в здоровенном котле, разве что чуточку ускорив процесс, наспех помылись в предназначенном для этого помещении, холодном и продуваемом всеми ветрами и сквозняками, но Лена все равно вымыла голову и сушилась у очага в ожидании, пока придут мужчины. Хозяин, признав в ней Светлую, оттаял, и хотя особенного восторга не выказывал, но на вопросы отвечал.

Здесь восстали эльфы, и восстание постигла участь подавляющего большинства подобных событий в истории: его потопили в крови. После массовых казней эльфы признали поражение, смирились с ситуацией. Их помиловали, но лишили почти всех прав. Им запрещено было носить оружие, запрещено появляться в городах группами больше трех, включая женщин и подростков, запрещено было вообще уходить из своего поселения без особого письменного разрешения от людей: ну да, во всех поселениях эльфов теперь командуют люди, и люди решают, как им жить, люди выдают разрешения на свадьбы, стражники имеют право арестовать любого эльфа для выяснения его личности, а это может занять даже не месяц… Нет, Светлая-то может быть спокойна, раз это ее эльфы, но вот оружия им и правда носить не стоит, пусть лучше люди до зубов вооружатся, а эльфы прикинутся ягнятами и ни в коем случае не нагличают, потому что человека, убившего эльфа за косой взгляд, ни за что не накажут, разве что оштрафуют в пользу казны…

Люди? а люди-то что? можно подумать, так уж сильно от эльфов отличаются, разве что толстопузые бывают да лысые… Всегда ведь в мире жили, даже в дружбе, и (вороватый взгляд по сторонам) люди бы тоже восстали на их месте, если уж честно, ну кому ж понравится, что чужие хозяйничают в твоем доме, а? Ну, стражники! подумаешь, стражники… Разве они люди? сволочи они, а не люди, да простит Светлая за ругань. Из-за чего восстали? Ну, Светлая, ежели ты, скажем, выйти замуж хочешь, то тебе человек разрешить должен, да ладно бы это, а то ведь чего удумали: наместник, на чьей земле эльфы живут, имеет право первой брачной ночи… Дескать, эльфы все равно развратники, чего им… Да и вообще… Скверные дела в королевстве, Светлая. Ссорят нас с эльфами, а зачем, кому это надо и вовсе непонятно, может, Светлая что поймет…

В его интонации, когда он говорил насчет понимания, было усталое осознание того, что даже самая понятливая Светлая ничего не сделает и ничего не изменит. Встречал раньше Странниц? Ну так старый человек, знамо дело, встречал, два раза встречал, однажды вот в этом самом кресле сидела, хорошая женщина, если так позволительно о Светлых высказываться. Лет тридцать назад… нет, что там, больше сорока, как раз средний сын народился, а ему в прошлом году в аккурат сорок и стукнуло. Тогда как было? А тогда нормально было еще, ну, ограничивали эльфов, магией пользоваться запрещали – от страха, понятно, повывели у них, почитай, всех сильных магов, да только все равно только при новом короле бардак и безобра… В общем, вот такое вот началось при новом короле, он отчего-то зуб на эльфов имеет большой, должно быть, обидели когда… А эльфы – они что, зазнайки, это понятно, так ведь не на пустом месте зазнаются-то. Они ведь как вещи всякие делают – чтоб на всю жизнь хватило, а жизнь у них долгая. Да Светлая и сама знает, чай, обувка-то на ней эльфийской работы. Удобно да красиво. А застежка у плаща – ну чисто живая ветка, тоже ведь эльфы сделали? Умеют они красоту делать, что ни говори. Может, потому что сами красивые? Хотя захаживал раньше менестрель один, человек, да уродливый до невозможности, кривой да горбатый, но голос, Светлая, – ну чисто небесные звуки. Не тело ж должно быть красивым, а душа…

Тут появились и остальные – образцово скромные эльфы, вполне раскованный Маркус и шут с аллелью в руке. Как обрадовался хозяин! Похоже, тот уродливый менестрель с ангельским голосом был последним…

Они поели супа с хлебом, а заметно проголодавшиеся мужчины и с колбасой вприкуску. Лена, как всегда, наелась быстро, да и сытным суп был, наваристым да жирным. Было здесь еще трое постояльцев, они появились, когда ловкая служаночка поставила на стол огромный чайник и миску с засахарившимся темным медом. Надо было видеть, как обрадовались сластены-эльфы. Лена пила чай, в котором доминировала мята, и думала, что если в их комнате нет горшка, на двор придется бегать каждый час из-за этой мяты, а если есть, придется просить мужчин отгораживать уголок, потому что она не собиралась позволять им спать где-то в конюшне. Это при ней они такие смирные, а кто знает, что может случиться… Тем более что хозяин сначала на Лену посмотрел, а потом бросил на одного из постояльцев взгляд, информативный больше, чем статья в энциклопедии. Шут провел пальцами по струнам, вызвав небольшое оживление. Служаночка выскользнула за дверь – народ собирать, и народ собрался быстро, хотя и самая пахота, да вот не выспаться-то можно, а вот пропустить такую редкость, как менестрель… да еще сопровождающий Странницу – это ни за какие коврижки…

Голос шута не был ангельским, хотя он порой умудрялся чисто брать высокие ноты. Лена бы сказала, что у него драматический тенор, если бы не сопровождался этот тенор некоторой подсаженностью, словно был усталым, перетрудившимся, и это придавало ему свой шарм. Не менестрель-профессионал, а кто-то свой, обычный, домашний вдруг взял в руки аллель да запел незнакомую красивую балладу, грустную-прегрустную, потому что про несчастную любовь королевской дочери и простого конюха.

Менестрель был интереснее Странницы. Лене кланялись, вежливо и даже приветливо, на столе появлялись привычные дары в виде свежего хлеба, или только что выдоенного молока (Маркус и эльфы выдули его зараз, да и шут не отказался, а Лена терпеть не могла парное молоко), или аккуратной головки желтого мягкого сыра… Лена улыбалась и с признательностью кивала, практично прикидывая, на сколько хватит провизии, потому что супы из тощих зайцев с картофельным порошком она не любила. Какая-то женщина, виновато кланяясь, положила Лене на колени пару длинных шерстяных носков, что было очень кстати, старые уже негде было штопать.

А шут пел, и это доставляло ему удовольствие, может быть потому, что доставляло удовольствие Лене. Ей нравилось его слушать, и как бы ни изощрялись в остроумии эльфы, им тоже нравилось. В конце концов он устал, сиплость в голосе стала явственнее и он решительно отложил аллель. Зазвенели монетки, люди благодарили за доставленную радость, ведь так давно они не слыхивали песен, менестрели чаще эльфы, а им сейчас не до музыки, да и запрещают им просто так шляться…

Тут оживился тот самый мужчина, на которого выразительно кивал хозяин, и поинтересовался, есть ли у эльфов подорожная.

– Нет, – ответила за них Лена, – кроме той, что могу дать я. Достаточно будет, что они мои спутники?

– А откуда они, Светлая?

– Из Трехмирья, – любезно отозвалась Лена, – и это очень далеко отсюда. Впрочем, если наше присутствие кому-то мешает, мы можем покинуть ваш мир немедля.

Под тяжелыми взглядами посетителей стушевался бы даже Гарвин, а уж этот увял, как осенняя полынь, и забормотал, что нет, конечно, Светлая кого угодно может брать в спутники и вообще…

Утром они, конечно, ушли. Поздним утром, потому что долгонько задержались за разговорами, а потом отсыпались. Эльфы на всякий случай помалкивали, а если уж к ним обращались прямо, отвечали весьма политкорректно, что было удивительно для невоздержанного на язык Милита и не любившего людей Гарвина. Выспались они неплохо, в распоряжении Лены была кровать, а мужчинам настелили на полу приличные тюфяки с теплыми одеялами и мягкими подушками. И горшок очень даже пригодился…

Шли молча, но в конце концов Гарвин признался, что впервые видел людей, которые были на стороне эльфов.

– Это тот мир, с очередью на эшафот, – сказал шут уверенно. – Сюда ты и хотела, да, Лена? Это правильно. Но вообще, если мы попадем в какой большой город, надо на всякий случай обзавестись подорожными.

Гарвин презрительно фыркнул.

– Ага, – согласился Маркус, – понятно, что ты всю стражу простым движением бровей разметать можешь, а зачем? Нарываться – это глупо, а ты вроде всяко уже вышел из подросткового возраста. Я б еще Милита понял…

Милит проворчал нечто и предложил шуту:

– Ты мой меч тащишь, так давай я хоть аллель твою понесу. А то менестрель с мечом, да еще с таким большим, – это очень уж неправдоподобно. Да не бойся, не сломаю. Я даже когда-то играть учился… только не научился. Терпения не хватило. Да и голос…

– Хуже, чем у гуся? – невинно поинтересовался шут, снимая с плеча футляр. – Я почему о подорожной говорю: эльфа, который поднял бунт, не нашли еще. Кто говорит, что он погиб, а в основном в это не верят. Стражники очень уж не верят, потому и шерстят всех эльфов подряд, особенно голубоглазых.

– И тебя пошерстят, – пообещал Гарвин.

– А я эльф? Или кто-то заподозрил во мне эльфа?

– Проще простого проверить – на уши глянуть.

Они принялись традиционно перепираться и надоели даже Гару, и он с разбегу прыгнул передними лапами на спину Гарвину. Тот удержал равновесие, но пробежался несколько шагов с сильным наклоном вперед…

 

* * *

В маленьком городе Лена прикинулась простушкой (без малейшего труда) и явилась в магистратуру с просьбой выдать подорожную для сопровождающих ее мужчин. У местной администрации был шок. Но Лена уперлась и бумагу получила-таки, настояв, чтобы в ней были даны приметы всех четверых, желательно особые, тут и шрам на виске шута пригодился, и шрам на лбу Милита, и покалеченное плечо Маркуса, и у Гарвина нашлась примета в виде извилистого тонкого шрама на предплечье. Елейным голоском Лена поинтересовалась, нужна ли подорожная ей или так обойдется, и покинула заведение.

Она твердо знала, чего хочет: встретить главного эльфийского бунтаря, если он жив, и встретила примерно через три недели. Когда к их костру вышла группа утомленных эльфов Лена поняла: он. Гару повилял хвостом, вместо того чтоб строжиться. Вот ведь свин лохматый, мгновенно оценивал настроение Лены: она не испугалась, и пес тут же решил, что это друзья.

– Не найдется ли у вас немного еды для усталых путников, братья? – спросил один. Маркус нахально принял обращение на свой счет и принялся доставать из мешка хлеб, колбасу, сыр и мед, потому что еды в котелке на всех не хватило бы. Мужчины подвинулись, давая место у огня, и только тут эльфы заметили Лену, однако не узнали: она была закутана в плащ.

– Прости, уважаемая, мы не увидели тебя, – извинился один. – Не сердись, мы просто очень устали.

– Еще бы, – кивнула Лена, – невозможно не устать, постоянно уходя от погони. Не хватайтесь за оружие. Я искала именно тебя, Дарт.

– Дарт? – присвистнул шут. – Понятно.

– Зачем ты искала именно меня? Ведь не для того, чтобы сдать стражникам?

– Разве они позволили бы мне? – кивнула Лена на Милита и Гарвина. – Нет. Я хотела посмотреть на эльфа-бунтаря.

– Смотри, – разрешил он, – хотя сейчас я выгляжу не особенно привлекательно. Этот шрам меня не красит. Ты хотела только посмотреть или что-то спросить? Зачем я подбил эльфов на восстание?

– Это я как раз понимаю. Но может быть, сначала поедим? Мы тоже проголодались. Нет, Маркус, я обойдусь хлебом и сыром, мужчинам нужнее сытная еда.

– И мед, – непререкаемым тоном заявил Милит. – Обязательно несколько ложек меда. Не волнуйся, меда у нас много.

– Мы избавим вас от необходимости тащить такую тяжесть, – пошутил Дарт. Был он, против ожиданий, немолод, хотя по рассказам создавалось впечатление об этаком Данко юных лет. Ели они жадно, хотя и аккуратно, не отказались ни от сыра, ни от колбасы, ни от меда. Дарт извиняющимся голосом сказал:

– Вообще-то нам помогают, но последние несколько дней как-то не везло, во всех деревнях стражники, нам не хотелось навлекать беду на людей.

– Люди помогают? – уточнил Маркус. Дарт даже удивился:

– Конечно.

– Да он вот у нас людей не любит. Мелкими и подлыми считает.

– Ну уж, – проворчал Гарвин не особенно убежденно.

– Глупости какие. Люди разные, как и эльфы. В основном… ну да, мелкие, понимают, что нам нужны мелочи: еда, лекарственные травы, иногда одежда… Ночлег.

– Разве эльф может предать эльфа? – тихо спросил Милит.

– Нет. Я о таком не слышал. Разве что под пытками, но это не в счет. Так ведь и люди меня не предавали. Спасибо. Впервые за неделю мы хорошо поели… А сейчас нам лучше уйти, чтобы…

– Нет, останьтесь с нами. Гарвин, ты позаботишься о том, чтобы никто не подошел к нам неожиданно?

– Уже, – лаконично сообщил Гарвин и пояснил: – Я неплохой маг, так что можете быть спокойны.

Лена долго слушала их разговоры. Шут задавал те же вопросы, что задала бы она, и кто от кого научился, было совершенно ясно: Лена никогда не была искательницей истины, больше полагаясь на интуицию, и только познакомившись с шутом…

– Почему ты жалеешь о том, что поднял восстание, Дарт? – спросила она.

– Разве неясно, уважаемая? Сколько эльфов казнили… Не поверишь, сгоняли на площади людей, а эльфов выстраивали в очередь, чтобы повесить или голову отрубить. Всех, кто был захвачен с оружием в руках, казнили. Несколько тысяч. А нас и так немного…

– Правильно, – нехорошим голосом сказал Маркус, – нечего бунтовать было, подумаешь, убудет от ваших баб, если с козлом плешивым из магистрата переспят или там с наместником…

Дарт оценил его сарказм.

– А стало лучше?

– Почему одни люди вам помогают, а другие идут в стражники и…

– Потому что люди нам помогают, а маги против нас.

– А свои маги совсем кончились? – удивился Милит.

– Свои кончились. Сильных магов у нас нет… Уже лет пятьдесят как нет. Повывели.

– А у людей есть?

– Женщина, ты словно из другого мира, – пошутил Дарт. – Прости, я не знаю, как тебя зовут.

– Я из другого мира. И зовут меня Делен.

Они встали, чтобы низко поклониться. Заметили кулак, который она исподтишка показала своим, или нет? Никаких Аиллен, только Делен. Посол… ох черт, начисто забыла, с какой планеты была та Делен из кино. Так далеко, так давно, так чуждо все это было…

– Ты хочешь помочь нам или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься.

– Почему? Разве Светлые вмешиваются.

– Если считают, что нарушено Равновесие… И потом, Дарт, «я хочу» вовсе не означает «я могу».

Эльф покачал головой.

– Светлая хочет помочь…

Он встал и неожиданно легко поднял Лену. Ее спутники напряглись, только Гарвин обманчиво расслабленно наблюдал за ними, и голубые глаза серебрились из-под полуопущенных век.

– Спасибо тебе, Делен, – тихо сказал Дарт. – Если даже ты хочешь нам помочь, значит, правда на нашей стороне.

– Конечно, на вашей, – удивилась Лена.

– А если на нашей стороне правда, мы можем и победить.

– Если вас поддержат люди – сможете.

Милит одобрительно улыбнулся. Дарт посмотрел Лене в глаза.

Бежать? После того как столько эльфов казнено? После этих очередей к палачу, после этих виселиц? Они своих вешали только за то, что те давали эльфам приют. Бежать – для чего? Чтобы вечно помнить о своей вине? Чтобы просыпаться после ночных кошмаров с одной мыслью: ты убил их, Дарт… Чтобы видеть их лица, знакомые и незнакомые, чтобы осознавать свою беспомощность перед магами, чтобы убегать и прятаться, прятаться от врагов, пытаясь избежать отсроченной смерти, прятаться от своих, потому что невозможно смотреть им в глаза… Чтобы унижала молчаливая поддержка людей, больше похожая на жалость к побежденному… Чтобы мать Ниелы отвернулась, а жена Даимаса спросила: «Почему ты жив, Дарт?»

Насколько проще отказаться, устоять перед просящим взглядом Корта, дождаться своей очереди. Ну и пусть опознают, какая разница, как умирать, ну и пусть четвертуют, может, физическая боль затмит эту.

– Умереть и правда проще, – прошептала Лена. Зрачки эльфа расширились. – Стать героем, символом, мучеником… Разве не достаточно было мучеников, Дарт? Разве молчаливая поддержка людей не может стать активной? Разве отвернется мать Ниелы? Разве ты не найдешь, что сказать жене Даимаса?

– Я должен продолжать? – беззвучно спросил эльф.

– Разве ты сам не знаешь?

– Что я могу против магии?

– Каждый эльф – маг.

– Ты полегче с ней, Дарт, – посоветовал Гарвин, – от твоих рук у нее плечи в синяках будут. Аиллена, неужели я наконец тебя понял?

Лена в досаде поддала ему носком сапога по бедру. Аиллена!!! Не мог заткнуться и хоть раз в жизни сделать то, что она от него ждала! Язык бы отсох, если б он назвал ее Делен?

Правда, Дарт то ли не заметил, то ли в здешней мифологии был напряг с Дарующими жизнь. Он поцеловал Лену, нет, скорее просто коснулся губами ее щеки.

– Ты возвращаешь мне надежду, Светлая.

Милит просиял.

– Пока нет, – возразила Лена. – Гарвин, Милит, со мной… А вы ждите. Мы скоро.

Она взяла за руку Милита, тот вцепился в Гарвина, и Лена сделала Шаг. Лиасс вздрогнул и проворчал:

– Предупреждать надо. То есть я, конечно, очень рад видеть тебя, Аиллена… А остальные?

– С ними все в порядке, – заверила Лена, страшно гордая собой. Хотела попасть к Лиассу – и попала. Вот было бы весело, если бы он не над эльфийским вариантом приходной книги сидел, а в постели с женщиной был… Он-то бы не смутился, а Лена? – Ты можешь выполнить мою просьбу, Лиасс?

– Любую, – опрометчиво заявил Владыка. Впрочем, никакой опрометчивости: он уверен, что ничего такого, что пошло бы вразрез с эльфийской моралью, Лена не попросит.

– Помнишь, что вы сделали с Карисом? Можно повторить это для него?

Дарт ошарашенно озирался. Как же скверно он выглядел, и была это не столько физическая усталость, сколько отражение тех мыслей, которые подслушала Лена. Лиасс без сомнений кивнул.

– Разумеется, если ты считаешь, что он этого достоин. С ним гораздо проще. Сейчас я пошлю за Арианой и Кайлом. – Он приоткрыл дверь и отдал приказ черному эльфу. – Как ваше путешествие? Мое семейство не очень тебе досаждает? Давайте выпьем шианы, у меня очень свежая и вкусная.

– У нас все хорошо…

– Только тянет ее в миры, где войны, – непочтительно перебил Гарвин, – решила убедиться, что война – это плохо, а то, видишь, сомневалась.

– Он всегда так себя ведет?

– А она пинается! – пожаловался Гарвин. Голубые глаза смеялись. Он страшно рад был видеть отца, а уж Милит просто сиял. Дарт отпил немного шианы и удивился:

– Это же дайна… забытый напиток предков. Вы его не потеряли…

Без стука вбежали Ариана и Кайл, встревоженные срочным вызовом, и тут же успокоились, Ариана кинулась к Лене с объятиями, Кайл радостно заулыбался – и тоже ей, а не отцу. Не очень-то они дружили, увы…

– Ты звал, Владыка? – опомнился Кайл. Дарт чуть не рухнул со стула, приподнялся, снова сел, встал, торопливо опустился на колени и голосом, в котором были все чувства мира, произнес:

– Владыка…

Лена отошла, чтобы не мешать. Лиасс благодарно улыбнулся, заговорил по-эльфийски, и хоть бы кто удивился. Ну конечно, Владыка знает, что делать… Ох-ох, только бы получилось, только бы были у Дарта задатки, только бы появился хоть один маг у тамошних эльфов, он уж остальных как-нибудь научит…

Милит едва успел его подхватить и отнести на кровать Владыки.

– Ничего, – улыбнулся Лиасс, – это как раз хороший признак. Задатки у него замечательные. А теперь можешь мне объяснить, Аиллена, для чего тебе понадобилось делать великого мага из этого солдата?

– Затем что у этого солдата есть задатки Владыки, – проворчала Лена, – затем что он сумел поднять восстание. Заметь, не войну с людьми начать, а поднять восстание против власти и законов…

– Плохие законы?

– Лоту и не приснились бы такие, – хмыкнул Гарвин. – Например, уничтожать на корню эльфийских магов. А она решила этот пробел восполнить… Владыка, ты прости, но нам стоит вернуться. За этим парнем гоняется вся королевская стража, а там все-таки наши остались. Мало ли… Я, конечно, кое-какие меры принял… только полукровка все равно с ума сходит.

– Как здесь дела, Лиасс?

– Неплохо. Король даже лучше, чем я о нем думал. Нет, действительно, в Сайбии все хорошо. Твой знакомец пока не объявлялся.

– Сколько прошло?

Лиасс помолчал минуту.

– Почти два года, Аиллена. В Тауларме родилось тридцать восемь детей. Это очень много, можешь мне поверить. И сейчас не только мы нередко бываем в Сайбе, но и люди у нас.

– А я б за людьми все-таки присматривал, – сообщил потолку Гарвин. Лиасс в том ему подхватил:

– А как же я-то об этом не подумал… Сейчас этот парень придет в себя. Гарвин, Милит, но вам придется хотя бы показать ему, как пользоваться магией… Или, может быть, ему пока лучше остаться здесь.

– Нет, – решительно мотнул головой Милит, – он там вождь и вдохновитель, эльфы ему, как древнему богу молиться готовы, а люди о нем сказки рассказывают. Героические. Никогда не видел, чтобы люди поддерживали эльфов. Не силой, правда, но ведь всякая поддержка нужна. Нам надо идти. Как бы и там не прошло трех лет. Тогда полукровка свихнется, а Проводник нас с Гарвином в щепки настрогает.

– Мы встретили странного полукровку в одном из миров, – покосившись на Лену, сказал Гарвин. – Очень странного. И он каждому что-то дал. Не знаю что… Но нечто существенное, если судить по мне. Ну что ты на меня вытаращилась, дорогуша? Не догадалась, что именно получила от него? Ничего, ты сообразительная, и пяти лет не пройдет, как поймешь.

Милит захихикал. Лена погрозила Гарвину кулаком. Только с ней он шутил вот так, простецки, без желчи или сарказма. И это было хорошо… Лиасс осмотрел ее внимательнейшим образом, и надо полагать, активно использовалась магия. Ну, флаг в руки, пусть себе исследует магически.

– Ничего не изменилось, – сказал он уверенно, – надеюсь, он не повредил.

– Повредил, – пожал плечами Гарвин. – Да не пугайся, отец. Он просто усилил одну ее способность. А она у нас девушка впечатлительная, глубины чужой души…

Лена запустила в него пустой кружкой, которая, конечно, была поймана.

– Лиасс, мы еще побродим… И обязательно вернемся. А пока… Карису привет передайте. Обязательно.

Владыка обнял ее и поцеловал в щеку.

– Мы всегда тебя ждем.

– Проводника поцелуй, – засмеялась Ариана.

Дарт очнулся и довольно тупо уставился на Лену. Он не понимал, что случилось. Или просто не верил. Пора.

 

* * *

Удивительно, но и там прошло всего несколько часов. Ринулся с поцелуями Гару, с другой стороны с тем же приставал шут, Маркус просто облегченно перевел дыхание. А Лена поняла, насколько же устала, только когда опустилась на свое место. Неужели и ее переходы утомляют? Или это нервное?

Эльфы расспрашивали Дарта, незаметно для самих себя перешли на эльфийский, Милит и Гарвин принимали активное участие в разговоре, а Лена обессиленно положила голову на плечо шута и взяла за руку Маркуса. Гару немедленно устроил башку у нее на коленях и требовательно засопел. И ничего больше в жизни не надо.

– Кольцо? – спросил Маркус. – Как с Карисом? Здорово придумала. Молодец.

– Его еще надо обучить пользоваться этой магией, – озабоченно произнес шут. – Ну да это как раз не наша головная боль, пусть эта чудная парочка занимается. Они у нас великие маги…

– Гарвин уверен, что тот старик нам что-то дал.

– Да? – удивились оба. – А что?

– Мне, наверное, возможность проникать в чужое сознание, – покаянно сказала Лена. Маркус фыркнул и захихикал шут.

– Как можно дать то, что ты уже имеешь? Смешная ты, Делиена. А с этим ушастым ты как разговариваешь? Он, может, только усилил… А что? Если эльфы могут сомкнуть кольцо и сделать плохонького мага великим, то почему этот старик не может что-то такое сделать в одиночку? Я, правда, ровным счетом ничего не чувствую.

– Я тоже, – согласился шут, – но мне он дал так много, что я даже еще усвоить не могу.

– Ну да, вы там умные беседы всю ночь вели, – заехидничал Маркус, – и ты до дна осушил этот кладезь мудрости…

– До дна? Дна не было видно, Маркус. Лена, наверное, Дарту надо будет какое-то время походить с нами или нам где-то посидеть с ним, чтобы эльфы могли его подучить. Как лучше?

– Дарт местный житель, ему виднее.

– Я, – сообщил шут в сторону, – вообще-то могу в подорожную вписать еще одного голубоглазого эльфа со шрамом на щеке, да так, что даже тот, кто писал эту подорожную, почерк не отличит.

– А чернила такие ты где возьмешь?

– Сделаю, – удивился шут. – Что, я чернил делать не умею? Или пера из гуся не выдерну? Маркус, я книгочей и вообще… шут. Во мне бездна скрытых талантов. Я умею ходить на руках, играть на аллели, драться без оружия и подделывать бумаги. Лена, мне кажется, тебе стоит лечь спать. Ты устала.

Он не спрашивал, но Лена-то понимала, как хочется ему знать.

– В Сайбии все нормально. По крайней мере, так говорит Лиасс. – Она крепко поцеловала Маркуса. – Ариана просила передать.

Маркус довольно заурчал.

 

* * *

После долгих ночных совещаний эльфы решили, что Дарту надо побыть со Светлой и ее спутниками, и лучше уж обнаглеть и пожить открыто в какой-нибудь деревне, чем разбивать лагерь в лесу: в лесу могут сначала мечами порубить, а потом уже начать подорожные спрашивать. В деревне же люди предупредят о стражниках. Светлую – обязательно предупредят. Эльфы обнялись со своим лидером, перекланялись Лене, очень дружески попрощались с компанией и практически растаяли в воздухе. Магии у них не было, а умения остались.

Они шли, как обычно, только Гарвин как самый опытный держался сзади с Дартом и почти беспрерывно что-то ему говорил. Эльфы способны запомнить на слух такой поток информации? Милит раздумывал, каким боевым заклятиям учить свежевыпеченного сильного мага (он уверял, что очень сильного, среди людей такие все-таки встречаются нечасто). Как ни странно, стражники им по дороге не попадались. В одной из деревень, довольно большой и явно зажиточной, они решили остановиться и без труда нашли приличную крышу над головой в виде двух смежных комнат с отдельным входом. Хозяин сделал эту пристройку для сына, когда тот женился, да теперь вот некому в ней жить было: повесили вместе с женой в городе за то, что эльфов прятал, а детишек родить они еще не успели…

Признаться, Лена думала, что уж она-то точно будет бездельничать. Светличать, так сказать. Мужчины обязательно найдут себе занятие, и они нашли: в деревне всегда есть что делать. Маркус с шутом взялись чинить конюшню, эльфы тоже вроде что-то такое прозаическое делали, попутно читая Дарту магические лекции. Лена была почти уверена, что Дарта узнали, уж больно сочувственными были взгляды в его сторону. Она, конечно, и порасспрашивала, и порассказывала, и одежду всю перечинила, если там что нуждалось в починке (стирать, разумеется, не дали), и в основном получилось, что это была одежда Дарта, пооборвался он в своих бегах. Но однажды кто-то из аборигенов увидел, как она перевязывала основательно пораненную руку младшего хозяйского сына, угрюмого подростка, и назавтра Лена обнаружила во дворе смущенно топтавшегося мужичка с отдавленной конем ладонью (это ж как подставить надо было?), потом женщину с сильно обожженной ногой, а там и до застарелого радикулита дошло… Через неделю явилась с ревизией знахарка, к которой иссяк ручеек больных. Старуха была, ясное дело, в сто раз опытнее, да вот лучшая эльфийская целительница ее не обучала, да и магией Светлой она не обладала. У женщины ожог зажил за четыре дня, отдавленная ладонь (слава богу, переломов там вроде не было) начала гнуться на третий день, а радикулит как рукой сняло к утру…

К тому же требовалось пополнить запасы лекарственных трав по эльфийским принципам: ведь уже какая-то зелень из земли вылезла, да и почек разных можно было набрать, мазь от ожогов кончалась, да и крем для лица (а также рук, ног и вообще любых частей дела) пора было сделать… Шут довольно охотно бросил рубанок и молоток, чтобы сопровождать ее по окрестностям, Маркус только зубами скрипнул. Лена пообещала в случае чего мгновенно сбегать под крылышко Лиасса, а на эльфов просто прикрикнула, чтоб не суетились. До сортира провожать готовы от усердия.

Собирала Лена только знакомые травы, листья и почки, шут обдирал нежную кору, которая очень эффективно останавливала кровь, если запасти ее именно ранней весной, а вечерами усердно растирал ее в кашицу и размазывал до сосновой доске для сушки – такой вот был способ, почему-то сначала высушенная, а потом измельченная кора была куда менее эффективна, а высушенная, скажем, на березе вызывала жуткий зуд. Никакие враги им не мешали, если не считать особо назойливых кусучих насекомых. Маркус пытался навялить им свой амулет, да вокруг конюшни этого летучего зверья было еще больше, поэтому Лена отказалась.

Стрела воткнулась в ствол дерева рядом с головой шута. Он, естественно, шарахнулся, рванулся было к Лене, да вторая стрела заставила его замереть. Это были всего лишь стражники.

– Эльф?

Шут покачал головой.

– Полукровка.

– Видишь особенную разницу, урод? Подорожная где?

– В дорожном мешке. А мешок в деревне.

– С собой, значит, нету. А оружие с собой, значит, есть…

– А как он будет меня защищать без оружия? – удивилась Лена. В этом мире она благоразумно носила только черное платье Странницы. Стражники смешались.

– Светлая? Это твой эльф, что ли?

– Это мой полукровка, – кивнула Лена, – и эльфы у меня есть. Трое. И у меня есть подорожная на всех моих спутников.

– А-а-а… э-э-э… они из этого мира?

– Нет, из другого.

– А не видела ли ты в своих странствиях голубоглазого эльфа с рубцом на левой щеке?

– У меня два голубоглазых эльфа, и у одного шрам на щеке. А что?

– Откуда у него этот шрам?

– Ты разговариваешь со Светлой, стражник, – напомнил шут. – Будь почтителен.

– Я должен проверить твоих эльфов, Светлая.

– Иди и проверяй, – пожала плечами Лена. – Я должна собрать первоцвет именно сегодня и именно в этот час. Если хочешь, чтобы я тебя сопровождала, тебе придется подождать.

Конечно, первоцвет можно было собирать еще две недели, но у Странниц свои причуды. Стражник почесал в затылке, сдвинув на нос металлический шлем.

– Да нет, не нужно… А на этого эльфа точно подорожная есть?

– Разумеется. Его зовут Рош Винор, и он не эльф, а полукровка. Будь точен, стражник.

– Все-таки и его проверить надо. Пусть он с нами пойдет.

– Он нужен мне здесь.

Поперепиравшись еще несколько минут, Лена согласилась вернуться в деревню. Шут мастерски подделал подорожную, и ему было нетрудно, потому что дурак писарь приглашающе оставил там довольно много места между текстом и подписью чиновника, и свежевыдуманное имя вошло, и особые приметы. Эльфы кажутся людям похожими, тем более светловолосые и голубоглазые, и Лена, увидь она впервые Гарвина и Дарта, не нашла бы в них особенной разницы.

Люди встречали стражу крайне неприветливо. Наверное, имелись прецеденты, но в присутствии Лены стражники вели себя пристойно. Надо было видеть, как они отшатнулись, когда полуголый Милит, делавший что-то, согнувшись в три погибели, медленно распрямился: его рост и сложение внушали некий трепет, а шрам на боку убедительно доказывал, что ему и драться доводилось. Гарвин даже головы не повернул, продолжая разговаривать с Дартом. Светловолосым эльфом со шрамом на правой щеке. Это как? Маркус принес подорожную. Он, правда, никакого интереса не вызвал: ну человек и человек, вон их полдеревни, разве что мечей не носят. А Маркус демонстративно надел, когда ходил за подорожной. Люди, столпившиеся немного поодаль, тихонько ворчали, создавая гудение пчелиного роя: мыслимое ли дело, спутников Светлой проверять…

– Это Дарт, – уверенно сказал один из стражников. – Но почему шрам у него на правой щеке, если я разрубил ему левую?

– Очевидно, потому что это не Дарт, – пожала плечами Лена. – Его зовут Далин, и он эльф из Трехмирья.

– Да простит меня Светлая, но я не могу ошибаться, – виновато покачал головой стражник. – Это Дарт, и я никогда не забуду его глаза. Очень трудно забыть глаза человека, который хочет тебя убить.

– Интересно, – спросил Гарвин у кривоватого плетня, – а Дарт запомнил твои глаза, человек?

– Ты хочешь сказать, что я лгу, – задумчиво проговорила Лена, – а с какой целью я лгу?

– Что ты! – испугался стражник. – Но может быть… может быть, ты ошибаешься?

– Может, все-таки ошибаешься ты? – предположил Маркус. Тот попятился, но снова покачал головой.

– Нет. Ты сам солдат, ты должен меня понимать. Я уверен – это Дарт.

Гарвин соизволил посмотреть на Лену, пожал плечами: и что делать будем?

– Мне вот эльфы на одно лицо, – сообщил Маркус, – я этих-то различаю не очень. Ну а если это Дарт, то как шрам перекочевал на другую щеку? Я с таким еще не сталкивался. Он что, маг, этот твой Дарт?

Будь это Россия средних веков, стражники бы закрестились. Эти, правда, тоже поделали какие-то охранительные жесты, повертели головами: мол, избавь нас боги от такого ужаса, как эльфийский маг…

– Все равно, – решил командир, – Дарт он или не Дарт, выясним потом. Мы забираем его с собой, Светлая.

– Серьезно? – удивился Милит. – А как это?

– Будешь спорить, и тебя заберем.

– Ладно, – примирительно улыбнулся виновник, – я Дарт. И что дальше? Прямо на этим воротах меня повесите или рискнете везли в столицу? И слух пойдет, что меня взяли… И эльфы снова поднимутся. Надо вам это? По дороге много что может случиться.

– Много что, – согласился командир. Не робкий он был парень, но предусмотрительный. На Лену старался не смотреть: обвинить во лжи Странницу не хотелось, так он делал вид, что она ничегошеньки ему не говорила насчет Далина из Трехмирья. – А повесить тебя мы всегда успеем. Или заколоть.

– Ну и что ты предлагаешь? – спросил Гарвин у Лены. – Так и отдадим, вмешаемся или проведем небольшие полевые испытания?

– Кто вмешается, будет сочтен бунтовщиком, – предупредил командир. Лена улыбнулась:

– Я тоже?

– Тебя это не касается, Светлая. Ты не должна вмешиваться.

– Кто сказал?

Он нахмурился. Долг боролся с привычной почтительностью к Странницам. Тут из толпы раздался голос:

– Хватит уж, позабирали довольно. Идите себе… никого мы вам не отдадим. Ни Дарта, ни эльфов Светлой. Пролили уж кровушки, достаточно.

– Бунт? – возликовал командир. – Знаете, что бывает с бунтовщиками?

– Да знаем! Светлая, ты давай, забирай своих да иди с миром. Спасибо, что заглянула к нам. А этих рысаков мы тут придержим малость.

Стражников было пятеро. Они и не заметили, как оказались в плотном кольце. Конечно, они могли попробовать прорваться… да вот только вилы убивают не хуже мечей.

– Если сгорит эта деревня, – спокойно пообещал Дарт, – я потрачу годы, но найду вас пятерых и уничтожу. Сколько бы вы ни прятались, найду. Даже если вы к тому времени будете дряхлыми стариками, я вас найду и убью на глазах ваших внуков. У меня впереди столетия, а у вас?

– Если сгорит эта деревня, на вас падет проклятие Светлой, – искренне сказала Лена. – Сейчас мы уйдем, и вы не станете нас преследовать. Хорошо?

Что подействовало сильнее, обещание Дарта, угроза мифического проклятия или пчелиный гул, Лена не знала. Командир был не только смел, но и неглуп, пробиваться сквозь толпу не жаждал, да и Маркус опять производил впечатление всего лишь приложения к своему мечу. Лена послала шута и Милита собирать вещи, подошла к командиру и потерла кольцо.

– Я хочу задать тебе только один вопрос. Никто не услышит твоего ответа. Но ответ должен быть искренним.

– Спрашивай, Светлая.

– Тебе никогда не приходило в голову, что эльфы ничем не хуже людей?

– Не хуже? Ну ты сказала… Уроды они, Светлая. Ты только посмотри – уроды, даром что красавчики все. Живут по четыре жизни, двигаются вчетверо быстрее, в темноте, как кошки, видят…

– А по сколько жизней живут Странницы? По сколько жизней живут маги? Ты разве не знал, что самый плохой маг проживет две твоих жизни? А я – десять, или сто, или даже больше. Почему ты не готов вешать магов?

– Маги пользуются своими жизнями для дела. А эти? Живут себе и живут, ни для дела, ни для пользы. Неправильно это.

– А ты для дела живешь, стражник? Для пользы? Повесить безоружного на воротах, сжечь деревню, изнасиловать эльфийку?

– Не проклинай! – взмолился он. – Я солдат и делаю то, что мне приказывают, зря не зверствую…

– А не зря – зверствуешь? Ты нормальным считаешь, что наместник имеет право первой брачной ночи? Хочешь, чтоб с твоей дочкой первым не муж спал, а пришлый барин?

Шут тронул ее за руку.

– Нам пора.

Лена кивнула и обобщила:

– Не хочешь, чтобы тебя проклинали, не делай того, что заслуживает проклятия, солдат. Не делай другим того, чего себе не желаешь. Эльфы не враги вам. Прощай.

Да, перевоспитатель из нее никакой. Да и нафиг? Вот если бы догадалась колечко-то потереть еще раз, чтоб хотя последние слова услышали и прочие, а то ведь нет, ума не хватило. Что интересно, она почему-то не испугалась. Вообще. Может, потому что особенно уверенным выглядел Гарвин. Даже не уверенным, а равнодушным: подумаешь, пятеро стражников, и их может прохватить внезапный и неудержимый понос, никакого вреда, кроме морального ущерба, зато польза от очищения организма… Нет, определенно, в этом мире нарушено Равновесие: нет эльфийских магов. Особенно это дико потому, что магию людям дали именно эльфы.

Дарт молча поклонился людям (ниже, чем кланялся Лене) и забросил за спину свой тощий мешок. Это бы ничего, но следом за ним людям поклонился и Милит, и, чуть поколебавшись, Гарвин. И правильно. Стоит ценить, считай, единственный мир, где эльфы и люди понимали друг друга.

Лена тоже поклонилась. Не без достоинства, не зря же Рина, страшно удивленная просьбой, давала ей уроки, однако достаточно уважительно и от всей души пожелала процветания этому краю, в котором живут такие достойные люди. Пчелиный гул сменился этаким довольным урчаньем: Светлая им еще не кланялась. А чего бы и не поклониться достойным людям? Гару осмотрел свою стаю, глянул на толпу и помахал хвостом. Тоже поблагодарил: его тут неплохо кормили.

 

* * *

Они ушли не в другой мир: Дарт отказался категорически, а Лене не хотелось оставлять его, пока он не овладел хотя бы азами магии. Он увел их далеко в лес, Лена дорогой совершенно измоталась, да еще и лодыжку подвернула, и какую-то часть пути мужчины тащили ее на руках, потому что Гарвин только рукой махнул: исцелю, мол, без проблем, да может, не надо, больно не будет, если понесем, а если исцелю, потом два дня опять мерзнуть будешь… Лена очень не любила свои ощущения после исцеления, поэтому радостно отказалась и по тропинкам даже ковыляла сама, а по бездорожью ехала верхом то на Милите, но на Гарвине, то на Дарте – они вроде и не замечали, что на спине не мешок с вещами, а весомая женщина, и продолжали свои бесконечные уроки.

Дарт привел их к заброшенному, но крепкому домику: бревенчатые стены, местами протекающая крыша, земляной пол и даже мебель в виде двухъярусных нар на шесть человек. Крышу починили, трубу прочистили – получилось куда лучше палатки.

Эльфы занимались магией, Маркус от нечего делать сам с собой упражнялся в фехтовании, Гару носился по лесу в поисках еды, а Лена сортировала свою аптечку, которую шут не забыл прихватить. Шут делал вид, что следит за тем, как поджаривается на вертеле небольшой кабанчик, которого сам же подстрелил. А на самом деле он сидел у ног Лены, прислонившись к ее коленям, и смотрел на огонь.

– Ты даешь мне ощущение абсолютного счастья, – вдруг тихо проговорил он. – Конечно, не постоянно… постоянно нельзя быть совершенно счастливым. Но вот такие минуты… Первый раз это было, когда ты сказала, что не хочешь быть ни с кем другим. И потом не раз… то скажешь что-то, то посмотришь, то прикоснешься. Это такое дивное чувство…

– Мне можешь не рассказывать, – призналась Лена.

– Не могу. Потому что со мной никогда такого не было. И я был уверен, что не будет. А ты дала. Ради этого стоило бросить все.

– Ты все еще думаешь, что предал Родага?

– Не думаю. Знаю. Он рассчитывал на меня и имел на это право. Я был его шутом…

– Ты не понял, Рош? Ты им и остался. Именно потому Родаг и велел тебе надевать костюм шута. Это не для других было, а для тебя, дурака. Ты так и не понял, что он тебя простил окончательно.

Шут вскинул глаза.

– Ты думаешь?

– Не думаю, – передразнила Лена. – Знаю.

Шут заулыбался и потерся щекой о ее колено.

– Ты здорово придумала, как восстановить Равновесие здесь.

– Равновесие?

– Конечно. Не должно быть так: маги – только люди. Неправильно. Это все равно, что оружие твоего мира принести в Сайбию.

– А должно быть так: маги – только эльфы?

– Так – может быть. Это нехорошо, но возможно. Я читал… и Владыка говорил, и Карис намекал, и Балинт, и тот старик-полукровка…. Магия пришла в мир от эльфов. Когда-то у людей ее не было вовсе. Эльфы дали ее нам.

Прометеи, грустно подумала Лена. Не дали. Она просто передалась по наследству таким вот полукровкам, только тебя отчего-то миновала… Нет, оно, может, и к лучшему…

Она и не заметила, как ее рука оказалась на голове шута. Его волосы не были особенно мягкими или шелковистыми, однако гладить их доставляло удовольствие. Он же только что не урчал.

– Хорошо, – выдохнул он. – Иногда мечтаю вот так с тобой вдвоем жить где-то в глуши…

– Ты в глуши озвереешь, – засмеялась Лена, – с твоей-то жаждой деятельности.

– С тобой не озверею… Нет, ты права, конечно. Только все равно хочется, чтобы почаще случались дни, когда мы только вдвоем. И чтоб никого вокруг… Даже Маркуса. Хотя я очень люблю Маркуса. Правда.

– Мне, похоже, тот старик и правда дал возможность проникать в чужое сознание, – пожаловалась Лена, – а я вовсе не хочу.

– Ты еще… была кем-то?

– Гарвином. И Дартом.

– А мной?

Он поднял голову и посмотрел Лене в глаза.

– Нет. Мне этого и не нужно, чтобы…

– А я не против, – засмеялся шут. – То есть не вздумай переживать, если вдруг получится со мной. Тебе можно.

– Тебе нечего скрывать?

– От тебя. А вообще очень даже есть. Я же шут. Слишком много знаю.

– А почему на тебя не накладывали заклятия молчаливой смерти?

– Почему не накладывали? – удивился шут. – Не раз. Я даже если очень захочу, не смогу говорить о многом, но вот если кто-то проникнет в сознание, заклятие не сработает. Потому и говорю – тебе можно. Хотя бы потому, что тебя не заинтересуют эти великие тайны. Знаешь, Балинт мне сказал как-то, что ты вообще невосприимчива к магии. Или она проходит сквозь тебя бесследно, или ты ее поглощаешь, даже не замечая. И может быть, этим только усиливается твоя собственная магия.

Лена помнила физику очень смутно, но почему-то сразу вообразила себя неким прибором, не только генерирующим энергию, но и поглощающим ее. Точнее, поглощающим и перерабатывающим в другую. Странницы такие равнодушные от природы или просто остерегаются сильных чувств: любви, ярости, гнева? Боятся расходовать свою силу или просто не считают нужным давать ее кому ни попадя и вообще кому-то? Собственно, чем она отличается? Что дают Странницы своим мужчинам – долгую жизнь и прилив сил? А она? Она и правда вернула жизнь не только Лиассу, но и Милиту. Лиасс ждал только того самого прилива сил, чтоб хватило продлить заклинание. Лена помнила ликование в его глазах, когда он получил нечто большее. Тогда это ее не удивило, тогда она не знала о привычке Лиасса тщательно скрывать свои чувства и позволять себе очень редкое их проявление, да и то на уровне дочь в щеку поцеловать, на правнука взглянуть ласково да на внука не особенно гневаться, когда сильно достанет. И все же Лиасс не ждал, что она вернет жизнь и Милиту. Черт возьми. Черт его возьми, ведь вовсе не потому, что шут вернулся и потому Лена ни за что… Он знал ее слишком хорошо, то есть просто насквозь видел (что, конечно, совсем нетрудно), он был уверен, что это не поможет. Если бы думал, что он нее будет какой-то прок, не постеснялся бы попросить, ведь не в магии дело, а в жизни. В жизни, отданной другому… То-то он разошелся потом, цветы вечные создавал… Он не верил. А Лене не сказал. Отмазку придумал, а она легко ее заглотила, да еще посмеялась: ой глупый Владыка, совсем в женщинах не разбирается… Что ж, это заклинание настолько необратимо? Смерть отогнать Аиллена умеет, а с этим ей не справиться? И когда она справилась, у него был такой шок, что он начал публично безумствовать? А она по наивности списала это на радость по поводу реанимирования внука? Ну конечно, как же, станет Лиасс радоваться такому мелкому поводу, особенно если учесть, что окончательно Милита он так и не простил. Может, вообще не простил, так, видимость создал для ее успокоения…

Милит высыпал у очага охапку дров.

– Как тут наша еда? Запах – во дворе дышать трудно, слюнки бегут.

– Милит, скажи честно: Владыка тебя простил?

Он помолчал, посмотрел виновато потемневшими глазами:

– Не думаю. Ты просила его, да? Вот он тебе приятное и сделал.

– За это? – постучал себя по боку шут. – Так и не простил?

Милит сел рядом с ним, только что голову Лене на колени складывать не стал.

– Нет. Ничего. Я к этому был готов. Неважно.

Лена дотянулась и погладила его мягкие и шелковистые волосы. Как у всякого эльфа. Разница была только в степени мягкости, вот лиассовы золотые кудри вообще были нежные, как у маленького ребенка, а у Гарвина погрубее, и то относительно. Милит улыбнулся.

– Дарт делает потрясающие успехи. У него память – любой эльф позавидует. А ведь, в общем, не мальчик уже. Меня вдвое старше. Усвоит основные правила, дальше сам сможет… Аиллена, ты не против, если я научу его нескольким серьезным боевым заклинаниям? Чтоб было, что противопоставить здешним магам? Судя по тому, что он рассказывал, маги здесь не самые великие, так что первый холод не пригодится… да и не хватит его на первый холод, и не сумеет. А так, по мелочи… шары огненные, водой залить, землю там вздыбить перед конницей. Ледяной дождь – очень хорошая штука. Ты не переживай, чтобы послать огненный смерч, надо хороший опыт, у него все равно раньше, чем лет через тридцать, не получится.

– Магии трудно учиться, – вздохнул шут. – Видел я, как ученики магов мучаются… конечно, люди, но я думаю, и эльфы не меньше.

– Не меньше. Да еще то по шее получишь, то по мозгам: сосредоточился не так, не на том, слова не так произносишь, руки не так держишь…

– А кто тебя учил?

– Мать, конечно. И еще Кавен. И Владыка, но уже когда стало ясно, что я не из последних. Знаете, чему Гарвин учит Дарта? Тому самому заклинанию, что в замке применил. Оно легко распространяется. Представляете – у армии животы схватило! Преобразованию, конечно, не учим. Я и сам не умею, а Гарвин хоть и умеет, но этому не научишь, если нет особого дара. А вот бы Дарт на учителе проверил!

Шут покатился со смеху от очаровательной солдатской шутки. Лена встала и начала накрывать на стол: достала сухари и последний круг сыра, потом позвала Маркуса, чтоб он сделал из сухаря кусок хлеба для нее. Маркус облился из ведра ледяной водой, встряхнулся, как пес, и вошел в домик.

– Гарвин заставил Дарта дрова магией заготавливать. Как я рад, что меня даже не пытались магии обучать…

 

* * *

В этом домишке они прожили почти месяц, пока требовательный учитель не счел Дарта готовым к самостоятельной жизни в качестве мага. За этот месяц к ним заходили дартовы последователи, рассказывали о новостях. Деревню не сожгли. Приезжал большой отряд стражников, нескольких мужчин выпороли кнутом, но никого не казнили и даже не забрали в город – угрозы подействовали. По всему миру бродят слухи о Страннице, которая пришла, чтобы восстановить нарушенное Равновесие, а за распространение этих слухов тоже порют кнутами, только разве ж это остановишь?

На Лену они старались не смотреть очень уж благоговейно, но вот получалось плохо. Пять лет назад это раздражало ее безмерно, заставляло смущаться, злиться, а сейчас она уже научилась не обращать внимания. Хочется верить – пусть верят. С богами у них тут проблемы, пусть хоть в благие порывы Странниц верят. Во что они станут верить, если эти самые благие порывы окажутся дорогой в ад, думать не хотелось.

Они тепло распрощались с Дартом. Ему так хотелось что-то подарить ей на память, а ничего не было, и это огорчало его. Будь она мужчиной, точно получила бы его меч или кинжал, но о мече, понятно, и речь не шла, а кинжал был сделан под сильную мужскую руку. Лена с трудом уверила его, что и без памяток не забудет эльфа, убежденного в необходимости дружбы с людьми.

Лето было жарким. Лена завязывала платок на манер банданы, когда они шли по открытой местности, а мужчинам и мороз был не мороз и солнце не солнце, и уши у них не отмерзали, и макушки не перегревались. Милит отобрал даже ее нетяжелый груз, потому что жару она переносила плохо, одна радость – платье каким-то образом сохраняло иллюзию прохлады. В деревнях их встречали почти с восторгом и накормить и снабдить припасами считали за честь. Серебра не брали категорически. Трактирщики обижались до слез. Так что Лена старалась отрабатывать еду и ночлег, расспрашивая и рассказывая, а шут либо пел, либо играл на аллели и тоже денег не брал. Стол у них был куда разнообразнее. чем зимой: ягоды, овощи, даже первые фрукты – мелкие яблочки и что-то вроде груш, но со вкусом абрикосов. Эльфы были в восторге и радостно набивали мешки этой вкуснятиной.

По ночам даже палатки ставили не всегда, что чрезвычайно нравилось Гару. Где бы он ни ложился, к утру непременно оказывался под боком у Лены, а платье было настолько чудесное, что собачья шерсть на него тоже не липла.

В город они входили с опаской. Лене просто было страшновато, а мужчины подобрались, но Гарвин и Милит опускали очи долу, а шут и Маркус вполне демонстративно придерживали мечи за эфес. Маркус куда более естественным жестом. Махать мечом шут умел, а носить его привычки не было, тем более что меч был все-таки под милитовы два метра, а не под его сто восемьдесят.

Дополнительная надпись в подорожной исчезла так же легко, как и появилась: шут стер ее смесью каких-то травок, разве что желтоватая бумага стала погрязнее, так они ее еще и помяли, Маркус даже поносил в жаркий день под рубашкой, чтоб буквы чуточку расплылись от пота. Гару вышагивал рядом, делая вид, что его вовсе не интересуют мясные лавки и лотки с жареной рыбой или булочками. А Лене булочку хотелось – чуть слюна не капала, и она не выдержала, подошла к одному лотку. Ее узнали, радостно ответили на немудреные вопросы и за булочки денег не взяли. Отвалили целый десяток: «Эльфов-то подкормить бы надо». Маркус, а особенно худой шут чуть не лопнули, сдерживая смех: эти эльфы уж никак не выглядели голодными, и особенно Милит. Но Лена, конечно, искренне поблагодарила, выслушала в довесок новые сплетни о Дарте (абсолютно фантастические) и отправилась искать гостиницу с ванной.

Город отличался от деревень. И Лена его узнала: именно сюда, именно на эту площадь их заносило. Конечно, ни виселиц, ни эшафота не было, но Лена все равно узнала, скорее даже – почувствовала. Вспомнила. У нее просто подкосились ноги, шут торопливо обхватил ее за талию, Маркус принялся обмахивать ее рукой, и очень отчетливо Лена услышала чей-то голос: «Столько здесь пролилось невинной крови, что всякому чистому человеку плохо становится». Тут же набежала стража с воплями: «Кто сказал?», но сказавший отчего-то не обнаружился.

В городе они пробыли недолго, так, только чтоб для разнообразия поспать под крышей, в кроватях, предварительно всласть намывшись горячей водой, да заодно и одежду в порядок привести. Здесь люди очень неохотно шли на контакт – если вокруг были еще люди. А наедине… Лена столько наслушалась жутиков, что мир, в котором шла всего лишь война, показался ей вполне приличным. К ее эльфам относились со смесью жалости и сочувствия, что выбивало обоих из колеи. Вот уж к чему они не привыкли, так это к тому, чтобы люди их жалели…

Подорожную у нее не спрашивали, хватало совести помнить, что над Светлой нет ни королей, ни магов. Магов видели. Лена догадалась, что двое чрезвычайно важных мужчин маги, потому что шут поморщился и полез под рубашку – амулет нагрелся. Похоже, они проверяли эльфов на наличие магии. Ага. Конечно. Гарвин и Милит были из числа сильнейших магов Трехмирья, так уж легко здешние самоучки смогут определить их силу. А если смогут, тем хуже для них. Лена не собиралась в случае чего сдерживать эльфов.

Уже за городом Гарвин сказал с невероятным презрением: «Маги!» – и длинно сплюнул, что у эльфов было верхом неприличия. Ушли они утром, чтобы оказаться подальше. Можно было бы и уходить, но хотелось услышать что-нибудь реальное о Дарте, вот она и тянула. Удалось ли ему? удастся ли? Ей казалось, что Дарт способен поднять на бунт не только эльфов, но и тех людей, которые пока всего лишь сочувствуют. Сегодня ограничили в правах, и без того не шибко многочисленных, эльфов, завтра примутся за людей. Равновесие действительно нарушено.

– Как ты угадала, что Дарт достоин сильной магии? – спросил Милит, аккуратно разделывая свежеподстреленного малюсенького оленя. Мяса на три дня на всю компанию, особенно если часть закоптить. Жарко. Иначе испортится. – Он ведь не безвредный Карис, он бунтарь, он воин…

– А как я узнала о человеке, который дал тебе напиться?

– А! – коротко сказал Милит. Теперь ему все стало ясно. А что, собственно, Лена узнала о Дарте, кроме его сомнений? Кроме его желания умереть, чтобы не помнить лиц погибших? А вот хватило… В конце концов…

Впечатление было, что ей отрубили руку. Она даже не закричала, потому что голос пропал начисто, даже дышать перестала, только глаза вытаращила и хватала воздух ртом, а он почему то не желал проходить в легкие. Метнулся Гарвин и как-то странно отшатнулся, но не упал, взмахнул руками, и Милит прошипел что-то воинственное, выбрасывая вперед левую руку, и шут спустил тетиву – и все это за то время, которое понадобилось Маркусу, чтобы свалить Лену на землю и упасть сверху. Несколько секунд… Потом она перестала видеть и соображать, потому что руку отрубили еще раз, но тоже очень ненадолго, было так больно, что она быстренько пришла в себя. Гарвин медленно оседал на траву, прижимая к груди руки. Господи…

– Что с Аилленой? – услышала она деловитый голос Милита. Маркус, подсовывая ей под голову свернутую куртку, ответил:

– Метательная звезда выше локтя. Неопасно. Гарвином займись.

– Уверен, что неопасно? – прохрипел Гарвин. Шут встревоженно заглянул ей в глаза, перевел взгляд на место, где руку отрубили, и не без облегчения сказал:

– Больно очень, но неопасно.

Милит склонился над Гарвином, выдернул короткий нож из груди. Гарвин захрипел, закашлялся, и Лена увидела у него на губах кровь. Господи, господи…

– Не увлекайся, – выговорил он. – Только легкое почини… остальное само... само заживет… Знаю я тебя, коновала…

Милит коротко кивнул, растопырил пальцы над раной и забормотал скороговоркой. Гарвина выгнуло под его рукой, он хрипло закричал – а заставить кричать эльфа не всякому палачу удается. Во всяком случае его младший брат ни разу не крикнул во время казни. Продолжалось это недолго, минуту, может, две. Под Лену подсунули попону, шут, попытавшись разрезать рукав платья, выругался вполголоса и, быстро расстегнув пуговицы, на пару с Маркусом стянул с нее платье через ноги, безуспешно стараясь не бередить руку. Но вот Лена не кричала, голос так и не вернулся, зато темно было в глазах и хотелось просто умереть. Потом над ней склонился Милит.

– Что… там? – задыхаясь, спросил Гарвин.

– Да ничего бы… для нас. Глубоко очень.

– Кость повреждена?

Милит присмотрелся.

– Нет.

– Сможешь… выдернуть? За один раз?

– Постараюсь… Рош, обезболивающий сбор в кружку. Воды на треть. Дай мне… вскипячу… все, через четверть часа будет готово.

Маркус подтащил поближе Гарвина, помог ему приподняться, поддерживая сзади за плечи. Подбородок эльфа был залит кровью, белая рубашка – вся в крови. Наверное, заметив ужас в ее глазах, Гарвин заговорил ласково, но все еще слегка задыхаясь:

– Это ерунда. Коновал, которого ты знаешь под именем Милит, владеет грубым исцелением, это не очень приятно, однако помогает. Легкое он мне залатал, ты видишь, я не кашляю, кровь горлом уже не идет. Эта рана уже не опасна. Я не умру. Слышишь, девочка? Я не умру. Но вот исцелить тебя не сумею, только на уровне Милита, а этого я и врагу не пожелаю. Дырки в шкуре не способствуют тонкому целительству… Ты уж прости. Зато можно будет пить обезболивающее…

Шут посадил Лену, крепко обнял, а Милит, ухватив за край звездочки, дернул так сильно, что не удержался на корточках и шмякнулся на зад. Лена, кажется, завыла вполне по-волчьи. Маркус стирал кровь с ее руки.

– Зашить бы надо, – озабоченно сказал он, – глубоко, да и размер немаленький…

– Сумеешь? – спросил шут.

– Суметь-то сумею, не впервой. Только надо сначала ее отваром напоить, ей это не по силам будет. Сейчас пока кровь остановлю. Твоим же бальзамом, Делиена. Он знаешь как хорошо действует.

Он занимался ее рукой, обрабатывал рану, не обращая внимания на ее скулеж, как и шут не обращал внимания на ее попытки вырваться, крепко-крепко прижимая к себе. Он успел завернуть ее в одеяло, только рука да левое плечо и торчали из свертка. Лена уткнулась лицом ему в грудь и, кажется, начала реветь, хотя вовсе не хотела никаких проблем для этого небезнадежного мира, но было так больно, что слезы доводов рассудка не слышали…

Милит выпоил ей с десяток глотков отвара, остальным промыл рану. Лена глухо завизжала в грудь шуту, но быстро перестала, потому что руку перестало жечь, боль не прошла, но заметно уменьшилась, и ее рев перешел во всхлипывания. Маркус принялся зашивать рану, и было это так всепоглощающе больно, что она сразу вспомнила, как шила ему по живому, а он уверял, что это полная ерунда. Все у них ерунда. Метательный нож в грудь – ерунда, пятьдесят плетей – фигня…

– Ну вот, – удовлетворенно отстранился Маркус, – очень даже аккуратно получилось. Гарвин, подтверди.

– Прилично, – подтвердил Гарвин. – Меня тоже зашьешь. У тебя талант белошвейки…

Милит туго перевязал ей руку, густо намазав собственным ее бальзамом для заживления ран, смыл кровь и робко улыбнулся.

– Ну вот и все… Все будет хорошо. Ты скоро уснешь, а когда проснешься, будет уже легче. У нас лекарства хорошие, их Аиллена Светлая делала, а у нее руки добрые. Рош, ты одень ее, да укутай как следует, ее знобить будет.

– Сейчас, – шепнул ей шут, – сейчас все будет хорошо…

Он вытащил из ее мешка юбку и блузу, очень ловко одел, и даже руку было не очень больно, уложил поудобнее на попону и поплотнее укрыл одеялом. Второй рукой Лена вцепилась в него.

– Я не уйду, – пообещал он, – я с тобой буду, не бойся. Нет, Гару, не лезь, ляг вот здесь, грей ей ноги… Умница. Хорошо. Лена, а ты попробуй уснуть… Хочешь, я тебе колыбельную спою, а? Или что-то другое?

Он начал напевать что-то спокойное, нежное, монотонное, без слов… Вряд ли колыбельную, он их не знал, ему никогда не пели колыбельных, его не любили, он был нежеланным ребенком, его только терпели, и откуда в нем это умение любить…

Маркус и Милит в четыре руки колдовали над Гарвином. Тот шипел и тихонько ругался. Наверное ругался. А потом она впала в странную полудрему, вроде бы и спала и в то же время слышала, о чем они говорят, а потом уже и не слышала…

Ее не будили, а самостоятельно она продрыхла чуть не до следующего полудня.

– Проснулась, – известил шут, едва она открыла глаза. Тут же над ней нависли три таких родных лица. Ну, и разумеется столь же родная черная морда с рыжими подпалами. Она испугалась:

– Гарвин?

– Здесь я, – нормальным голосом откликнулся эльф. – Эй, расступитесь, пусть убедится, что со мной все в порядке.

Милит отодвинулся, и Лена увидела Гарвина, с комфортом устроившегося неподалеку. Он полусидел на одеяле, оперевшись спиной на пару мешков, голый до пояса с пластырем на груди. На пластыре проступила кровь.

– Это нормально, – заверил Маркус. – Она же не сразу останавливается. А там не бинты, всего-ничего. Вот скоро перевязку ему делать будем, сама убедишься.

– Лена, опасности нет, – подтвердил шут. – Ночью он спал плохо, а сейчас вроде ничего.

– Конечно, плохо, – пожал плечами Гарвин и даже не скривился. – Тебя бы так исцелить, вовсе не спал бы. Одни кошмары после этакого в голову лезут. Причем самые жуткие.

– Это был нож для меня?

– Для тебя, – кивнул Милит.

– Гарвин…

– Давай ты меня потом благодарить будешь? – предложил он. – Когда поправишься и соображать начнешь.

– А кто?

– Обычный наемный убийца. Нанят здешним верховным магом.

– Не обычный, а очень хороший, – проворчал шут. – Гарвин, посмотри, мне не нравится, как она выглядит. И жар у нее. Звездочка ничем не была смазана?

– Была, – вздохнул Милит, – но противоядие у него было, сейчас она его выпьет. Шут, не бойся, это действительно противоядие. Он не смог бы соврать, даже если бы очень-очень захотел.

– Он мог верить, что это противоядие.

– А я проверил, – сообщил Гарвин. – Думаешь, не умею? Умею. К тому же попробовал на себе, потому что нож тоже был смазан. Аиллена, полукровка от тебя ни на шаг не отходил, даже по нужде, так что мы сами тут разбирались.

– Вы его…

– Нет, – поспешил прервать Маркус, – жив. Не совсем здоров, ты уж прости, я не сдержался, навешал ему основательно, но ничего, жить будет. И рассказывать людям, что маги поручили ему убить Светлую. Пить хочешь?

– Пить – нет, – мрачно сказала Лена. Маркус хихикнул, а шут шикнул на него, помог ей подняться – голова немедленно поехала в неизвестном направлении, да так, что она едва на ногах удержалась, тут же начался пожар в руке, там горело, а всему остальному было ужасно холодно, ее трясло, не горячий чай, ни одеяла не помогали. Промучившись с ней до вечера, мужчины устроили военный совет.

– Нужен нормальный лекарь, – заключил Маркус, – а не я. Гарвин, не обижайся, ты ведь вроде…

– Не лекарь, – не обиделся Гарвин. – Я целитель, а в прочем разбираюсь не лучше тебя. И хуже ее. Надо идти.

– Ну, ее-то мы понесем, а ты?

– А я сам пойду, – удивился Гарвин. – Сейчас еще вряд ли, а завтра пойду. Только если не быстро. Это, – он показал себе на грудь, – болит не смертельно, вот после… хм… исцеления мне не особенно хорошо, потому бегать и не смогу… И наверное, груз нести не смогу. А передвигаться – запросто.

– Надо тебе палку вырезать, – предложил шут, – все-таки легче.

– Палку так палку, – согласился Гарвин, – и правда. Вам придется и ее нести, и вещи…

– Можно я помогу нести вещи? – раздался откуда-то из кустов незнакомый голос. Головы повернулись в ту сторону.

– А чего ж? Пусть тащит. Если вы так уверены, что его заставили попытаться ее убить…

– Заставили, Проводник. Только не очень хорошо. Как мне кажется, хорошие убийцы с пятнадцати шагов попадут неподвижно стоящей женщине не в руку, а в горло.

– Естественно, – кивнул шут. – Он и противиться заклятию не мог, и осознавал, что делать этого нельзя.

– Уверенно говоришь, – фыркнул Милит. Шут серьезно посмотрел на него:

– Говорю о том, что знаю.

– Может, мне еще перед ним извиниться? – проворчал Маркус.

– Это еще зачем? – хором возмутились все, и шут первый. Лену напоили очередным отваром, поэтому ночью она спала, но снилась всякая пакость, и даже сквозь эту пакость она чувствовала, как болит рука. Утром она чувствовала себя совершенно ужасно, даже плакать не было сил, когда Маркус делал ей перевязку.

Шли они медленно, приноравливаясь под Гарвина, двигавшегося вроде бы ровно, однако всерьез опиравшегося на палку. Высокий и на редкость симпатичный мужчина тащил сразу три мешка, включая и рюкзачок Лены. Лену несли по очереди, конечно, дольше всех Милит. Он бы ее и вовсе из рук не выпускал, и утомленным не выглядел, и безуспешно пытался доказать, что он способен нести ее весь день и не устать, он эльф, и не самый слабосильный эльф…

К городку они вышли к середине второго дня. Лена уже почти ничего не соображала, и не знала отчего: то ли от отчаянной боли в руке, то ли от чего другого. Ее лихорадило, болела голова, ломило суставы – как при гриппе. Мужчины подобрались: опознавательного знака в виде черного платья Странницы не было, просто группы из людей и эльфов несет раненую женщину. Их почти сразу направили в лучшему лекарю в городе, и именно там, в своеобразной приемной наемный убийца впервые рассказал. как глава совета магов приказал ему убить Далену Светлую. Лекарь осмотрел ее и не без облегчения перевел дыхание.

– Ничего страшного. Есть у меня подходящее лекарство, два-три дня – и она пойдет на поправку.

Он напоил Лену прохладным травяным отваром, сделал перевязку, очень ловко, аккуратно, почти не причиняя боли, похвалил того, кто зашивал рану, и уложил ее в собственной спальне на собственную постель, посадил рядом жену (она же медсестра и сиделка), а шут сел сам. Вдвоем они несколько раз обтирали Лену влажными салфетками, причем, судя по запаху, смоченными не водой, а тоже травяным настоем, в четыре руки поили лекарствами, ни на минуту не оставляя ее одну.

И действительно через день жар спал совершенно, как не было, а рука болела уже не так сильно, особенно если ей вовсе не двигать. Лекарь был чрезвычайно горд собой: не каждый день доводится лечить Светлую. Шут выглядел, наверное, хуже, чем сама Лена. Он спал по-собачьи вполглаза, прикорнув тут же на стуле, отказывался даже на пол прилечь, где жена лекаря постелила тюфяк. Он боялся выпустить ее из виду и не заметить, если ей что-то понадобится.

Гарвина тоже полечили, но с меньшим энтузиазмом. Как сказала жена лекаря, если эльф не умер сразу, он поправится быстрее любой собаки, раны у них порой на глазах заживают. Как оказалось, во время восстания Дарта здесь тайно лечили раненых эльфов. Гарвин, похоже, так и не мог переварить, что люди помогают эльфам по зову души, а не вынужденно, но надо признать, разговаривал со здешними совсем не так, как с людьми в других мирах.

В городе уже знали о гнусных происках совета магов. Волна казней после восстания эльфов не возмутила этот мир так, как решение убить Странницу. И город гудел, причем стража вовсе не рвалась разгонять недовольных, а местное чиновничество сидело за семью замками и носа на улицы не высовывало. В городке был свой маг, которого Милит едва спас от разъяренной толпы, потому что этот маг (так, чепуховый, раз в году дождь вызвать может, а потом целый месяц отлеживается от напряжения) был возмущен не меньше самой толпы. Убить Странницу! Обречь на гибель целый мир! Пролить кровь Светлой…

Никто не знал, к чему это может привести, здешняя история не сохранила ничего похожего, но табу имелось и здесь: над Даленой Светлой нет ни королей, ни магов, помогать ей – святой долг каждого, обидевший ее страшнее людоеда и отцеубийцы. Можно перевешать сотни людей и тысячи эльфов, но покушаться на жизнь Светлой…

Для этого не было слов. Маркус был уверен, что через пару недель, как не раньше, весь этот мир будет знать о преступлении совета. И совету не завидовал. А Лена представляла себе, что может сделать в случае смертельной опасности маг, и тем более группа магов, с толпой…

– Ну, – удивился Гарвин, – не думаешь же ты, что мы совсем уж ничему Дарта не научили? Впрочем, мы могли бы ему и помочь. Это, конечно, прямое вмешательство, которого ты не хочешь, но я бы с удовольствием размялся. Хотя бы чтоб избежать лишних жертв. Как думаешь?

– Не знаю, – не без истерических ноток в голосе ответила Лена. – Не знаю! Не хочу жертв! Не хочу, чтобы потом говорили, что Светлая натравила своих эльфов на людей! Ты не догадываешься, что слово «маг» может быть опущено?

– Ну как хочешь. – сдался Гарвин. – Нет так нет.

Маркус неприязненно на него посмотрел:

– Хочешь, чтобы она эти возможные жертвы себе приписала, да?

– Она не такая дура!

– Такая, – тихо произнес шут, поглаживая руку Лены. – Именно такая. Именно этим отличается от Странниц – она все грехи берет на себя. Не ругайся, Маркус, она и без Гарвина бы… Лена, как тебе доказать, что ты не виновата? Что маги виноваты сами?

– Никак, – проворчал Маркус. – Что она о себе как о Светлой думает, помнишь? Что она самом деле она тут ни при чем, все дело в нашей вере. Вот то же самое.

– Но покушаться на жизнь Странницы – это и в самом деле… – покрутил головой Милит. – Не слышал о таком. Я, конечно, не самый большой знаток истории, но мне кажется, Странницы неприкосновенны.

– Потому что не вмешиваются, – давя слезы, пробормотала Лена, – а я вмешалась…

– Первый раз? – удивился Гарвин. – Ну давай, начинай жалеть, что шута с эшафота увела, что не дала королю его удавить, что Владыку от смерти спасла, Милита, меня, Виану с Паиром, еще сорок шесть тысяч эльфов… Заодно пожалей о том, что люди просто расцветают там, где проходишь ты. Вера, говоришь? Ну и что с того? Пусть вера. Но ты – не зло, почему бы в тебя и не верить? Любая Странница – не зло. Даже та, что прокляла Трехмирье. Пойми ты, дура, что ты – просто хороший человек, волей судьбы наделенный такими возможностями, которые позволяют тебе влиять на историю! Это бывает так редко, что… что я и не помню. Добрые да хорошие – они ничего решить не могут, а даже если решают, у них не хватает воли это решение сделать событием. А ты – можешь! Тебе не надо на это затрачивать усилия и время. Тебе бывает достаточно просто сказать. В конце концов то, что ты уже сделала, перевешивает то, что еще только может здесь произойти. К тому же люди возмущены еще больше, чем эльфы, так что у Дарта появится очень много активных сторонников. И соответственно – возможность победить. Это ты понимаешь?

Лекарь, вошедший с кружкой в руке, ошалело вытаращил глаза:

– Дарта? Вы знаете Дарта? И Дарт жив?

– Месяц назад был жив, – сказала Лена, – и больше того, оказалось, что он наделен магией. Тебя это печалит?

Лекарь уронил кружку, которую у самого пола поймал Милит.

– Дарт жив? Дарт наделен магией?

Он опрометью выскочил из комнаты и вернулся через несколько минут с огромной бутылью.

– Мы должны это отметить! Светлые силы, Дарт жив! А значит, жива надежда! Светлая, ты вернула нам надежду!

– Кто знает, – заметил шут, – может, в этом мире появился король эльфов и людей?

– Дарт-то? – отозвался хозяин, разливая вино по чему придется. – О, если бы Дарт был королем! Беда, что у эльфов королей никогда не бывало, но Дарт… Дарт – это такой! Вы даже не представляете себе, какой он! Он настоящий вождь. Истинный! Мне даже кажется иногда, что он может стать Владыкой эльфов!

– Может, – подтвердил Гарвин. – Со временем.

– Владыка людей и эльфов, – медленно, словно пробуя на вкус, произнес шут. – Интересно, так может быть? Ты пошел бы за Дартом?

– Почему «бы»? – обиделся лекарь. – Я пойду за Дартом! В этом городе всяк за ним пойдет, кроме, может, нескольких выродков. Дарт отсюда родом. Мы знаем его. Дарт – это лучший человек, которого я знал за всю свою жизнь!

– Эльф, – поправил Маркус, принимая мензурку, в которой было вино.

– Какая разница?

Гарвин покачал головой.

– Знаешь, лекарь, это лучшие слова, которые я слышал за всю мою жизнь. А это намного дольше, чем твоя.

– Тебе лет двести уже, наверное, – предположил лекарь, когда все выпили за здоровье Дарта.

– Четыреста пятьдесят два, – усмехнулся Гарвин. – Я, знаешь ли, маг. А маги живут намного дольше.

– Ох! – обрадовался лекарь. – А если Дарт маг, то и он четыреста лет проживет?

– Почему четыреста? Может и семьсот.

– Светлая, скажи, ты дала Дарту магию?

– Нет, конечно, откуда у ме…

– Она, – кивнул Гарвин. – Она решила, что Дарту необходима магия. И нашла способ дать ее. Не спорь. Аиллена. Это могла сделать только ты. Потому что никто другой не может сделать Шаг. И потому что никого другого Вл... отец не стал бы слушать.

Конечно, лекарь грохнулся на колени, да еще поклонился, приложившись лбом о деревянный край собственной кровати, и за неимением бога возблагодарил Лену. За Дарта. За лучшего человека, хоть он и эльф.

И конечно, слух пошел буквально через полчаса, а через день весь городок знал о магии, дарованной Даленой Светлой вождю эльфов и людей Дарту…

 

* * *

Лена ушла из этого мира, как только смогла сравнительно твердо держаться на ногах и плавно шевелить рукой без острого желания завизжать. Вернуться через полгода-год и узнать, что некая дрянь, называвшая себя Странницей, наколдовала бог весть что, а проклятый урод Дарт произвел неисчислимые разрушения, после чего был пойман и показательно казнен вместе с тысячами своих сподвижников, богопротивных бунтовщиков и вообще… Никто больше не поднимал эту тему, во всяком случае при ней, но явно имели свое мнение, которое с мнением Лены не совпадало. Ей было страшно. Получалось, что она стронула маленький камешек, который вызвал лавину. Конечно, она уже вмешивалась, за эльфов просила, но там речь шла только о спасении, сопровождалось нерушимыми клятвами и строжайшим соблюдением мира, а здесь – о войне. Причем худшей из войн – гражданской. Где люди пойдут против людей, а историю напишут победители.

И снова Шаг за шагом и за шагом Шаг, за деревней деревня, за городом город.. Люди, эльфы… Эльфы, люди… В одном мире она снова увидела орков, и зрелище ей опять не понравилось, хотя и они чтили Странниц, и она исправно выполнила свои странные страннические обязанности. В другом мире не было ни орков, ни эльфов. Уже не было. Совсем. Правда, на спутников Лены смотрели равнодушно, по принципу «два эльфа погоды не сделают». Роскошный был мир. Цивилизованный. С огромной библиотекой, куда Лена попросила доступ для шута – и ей (ему) немедленно позволили, а Лена дала ему время всласть порыться в исторических хрониках и наговориться с местными хранителями истории. Эльфов здесь просто истребили, причем настолько давно, что они стали просто частью истории, ни жутиков о них не рассказывали, ни добрых сказок. Были когда-то, да и вымерли. Кто в бою, кто на плахе. Большей частью все-таки в бою: дрались уж больно хорошо, живыми старались не сдаваться, считали, что лучше от меча, тем от палаческой секиры.

Вместе с эльфами постепенно вымерла и магия. Маги были редкостью, на них особенного внимания тоже не обращали, наукой занимались люди, лишенные Дара, но наделенные мозгами, и Лена предположила, что лет этак через пятьсот-тысячу здесь родится еще одна Странница, которую этот мир также выкинет туда, где ей место.

Удивительно, но даже Гарвин не проявлял раздражения, разговаривая с аборигенами. Эльфов пока не забыли, но процесс уже пошел. Ненавидеть эльфов? Да зачем бы? Дикие были раньше люди, вот и устроили резню, печально, да что делать, историю вспять не повернуть, жизнь не стоит на месте, динозавры вон тоже вымерли, и от всяких шумеров одни только таблички глиняные остались…

Лену узнавали, если она хотела, даже если на ней было не черное платье. Оно вызывало у Лены суеверный ужас, потому что дырки на рукаве не оказалось. Когда через какое-то время, уже в том городке, где родился Дарт, Маркус отдал его жене лекаря для починки, та очень удивилась: а что чинить-то, хорошее новое платье… Маркус клялся Лене, что дырка была, он лично платье отстирал от крови, хотел было зашить, да не рискнул, все-таки руки мужские, не так ровненько бы получилось. Ткань словно срослась вместе с раной на руке… Но на руке хоть шрам остался, причем заметный. Хорошо, что здесь как-то не популярны платья с короткими рукавами.

Странствие перестало доставлять удовольствие, но Лена старалась этого не показывать, глядя на лица спутников, когда она делала Шаг. Что на них отражалось? Смесь детского восторга, любопытства и благоговения перед ее возможностями, которые от нее ничуть не зависели. Она даже не могла развивать их, как развивают магические способности. Она твердо знала, что сейчас легко сможет Шагнуть в любой знакомый мир, если, конечно, будет здорова. Дырки в шкуре не способствовали проявлениям магии в любом виде.

Одно доставляло несомненную радость: их дружба. И пусть циник Гарвин продолжал презирать людей, пусть Маркус продолжал на него кидаться за это, пусть постоянно перепирались шут и Милит – мелочи. Несущественные мелочи. Дело было даже не в том, что ее они слушались безоговорочно (что ей, кстати, вовсе не нравилось), потом они могли и поворчать. и покритиковать, а у Гарвина так и вовсе было одно научное определение: «Дура ты, хоть и Аиллена». И с шутом отношения становились все… Все – что? Лучше – так некуда было. Нежнее – аналогично. Оформленнее? А зачем? В общем, им было по-настоящему хорошо рядом. И понимали они друг друга уже не с полуслова, а с полувзгляда, хотя Лена вовсе не тренировалась в телепатии. Боялась. И даже дракона не искала.

Он сам ее нашел.

Разлюбила ты меня, что ли?

Тебя невозможно разлюбить, ар-Мур.

эта крылатая ящерица говорит о любви?

Из ужей произвели в ящерицы? Это прогресс. Марш из нашего разговора, остроухий, а то… по ушам надаю – скруглятся.

страшно-то как. надавай. хоть полукровкой обзывать перестанут.

Брысь, кому я сказал! Голова болеть будет. Хуже, чем с похмелья.

хуже? ушел.

Почему не звала меня? Не получалось?

Не пробовала.

Ясно. Опять душевные метания и терзания. Делать тебе нехрен… то есть нефиг. Ну, что там у нас мечется и терзается? Ага. Тебе хоть кто-нибудь говорил, что ты дура?

Регулярно. Один из моих эльфов.

Умный у тебя один эльф. Чего маешься-то? Сходи да проверь, что там твой Спартак натворил.

Ты откуда про… А, тоже из моей памяти, да?

От верблюда. По-моему, ты сделала то, что хотела. Не надо мне про ад и благие намерения! Следовать этой поговорочке идиотской – вовсе никаких намерений не иметь. Как твои сестрицы во странствиях. Если и ошиблась, то что? Поймали бы там твоего Пугачева, запытали бы публично, создали из него мученика, а на его место пришел бы другой, покруче, пожестче, и весь мир запылал бы…

Он и так запылал.

Только неизвестно, чем это пылание кончится. Может, всеобщим примирением. Может, просто победой эльфов… а потом они опять сядут в своих краях и забудут об этом братстве. Мнится мне, Дарт не захочет заливать мир кровью.

Не захочет, он… он другой. Он жалеет и людей, и эльфов.

Один такой попался, и ты уже жалеешь, что его не повесили.

Мур!

Чего? Ага, щас, отгородилась ты от меня. Фигушки, дамочка. Говорил – тренируйся, а ты ленилась. А, вон даже как… Расскажи, что чувствовала, когда попала в чужое сознание.

Я была ими.

Круто. И опасно. Старайся оставаться собой. Хотя… если это то, что я думаю, у тебя не получится. Ну так хоть старайся не задерживаться. Нет, навеки не останешься, это страшилки для впечатлительных. А вот… в общем, ни люди, ни эльфы не любят, когда о них знают то, чего они о себе сами не знают. А ты скрыть не сумеешь, если узнаешь ненароком. Ты б хоть врать научилась, что ли.

Мур, ты все знаешь…

Не льсти мне, женщина… хотя приятно.

Странниц убивали когда-нибудь?

А откуда же пошла уверенность, что этого лучше не делать? Бывало. Убивали. И иногда мир даже выживал, чтобы укрепить уверенность в вашей неприкосновенности. Ты ж сама предполагала: высвобождается страшная сила. Это я, ар-дракон, тебе говорю: страшная.

А кровь Странницы…

Кровь. вообще говоря, ни при чем. Это так, субстанция. Важно, что ты при этом чувствуешь.

Боль.

Тогда еще ничего. Хорошего немного, потому что и боль высвобождает часть твоей энергии. Должен сказать, чаще всего в адрес того, кто эту кровь пролил. А это мало кто может пережить.

Ой…

Тьфу, дура! Убийцу пожалела!

Не ори!

Не командуй! Хочу – и ору! Дракон я или нет? Заодно, может, поймешь, что я чувствовал, когда ты у меня в голове заверещала.

Прости.

Ладно. Прощу. Чтобы избавиться от сомнений, пойди себе навстречу: раз-два – и на свидание с Дартом. Сбегала же ты к Владыке, чтоб… а недурная была идейка. Остроумная. Кстати, там все и правда нормально, я был с визитом.

В Сайбе???

Спасибо, идею подала… Да ладно, не визжи. не в Сайбе, в Тауларме. Пообщался там с Владыкой. А он, собака эльфийская, мне не сказал, что ты забегала. За это я ему уши подпалю. Ладно. Ты устаешь быстро. Тренируйся, идиотка, а то влипнешь когда-нибудь. Или когда позарез понадобится, не сможешь меня позвать. Амулет-то не потеряла?

Ты говорил, что сразу это поймешь.

Пойму. Лучше не давай его никому в руки… надолго. А то опять переживать будешь, стоя над чьим-то жареным телом. Все. Я ушел. Пока.

– Ты где была? – испуганно спросил Маркус. Шут хихикнул:

– Да с дружком одним общалась. Крылатым таким.

– У тебя получается? – тут же заинтересовался Гарвин.

– У него получается, – проворчала Лена. – Не хочу об этом.

– Не хочешь, не надо, – согласился шут, а для убедительности взял Милита за руку, сложил пальцы в кулак и продемонстрировал. Гарвин расхохотался. В последнее время он вообще довольно часто смеялся, но не по сравнению с остальными, а по сравнению с прежним Гарвином.

 

* * *

Они шли, шли и шли. За уходящим летом, но никак не могли его догнать, к тому же менять миры каждую неделю было как-то несерьезно, хотя они и правда большей частью были если не одинаковыми, то очень похожими. Лето убегало, тускнела зелень, вяли цветы, а Лене как на грех хотелось цветов, поэтому она вытащила из маленькой шкатулочки цветок Лиасса и приколола его к платью брошью шута. Смекнув, в чем тут дело, мужчины начали выискивать везде любые цветы, и ведь находили, а Гарвин умел сохранять цветы несколько дней даже без воды.

Желтели леса, начинали кружиться листья, трава под ногами не шелестела, а шуршала ломко. Мир, в который они пришли, был красив. Собственно, красивы по-своему были все, но в этом было какое-то особенно синее небо и особенно вкусный воздух. Через пару дней перед ними встали горы, высокие, хотя не то чтоб непроходимые. Делать Шаг из-за такого препятствия Лена не захотела, мужчины только пожали плечами: о тебе же заботимся – и начали подниматься все выше. Уставала она страшно, ныли ноги, и на каждом привале мужчины непременно снимали с нее сапоги и массировали ступни – и без всякого признака эротики, что особенно радовало применительно к Милиту. Оказалось, трудились не зря. Преодолев перевал, они увидели внизу море и огромный город на берегу. Шут просиял. До сих пор моря им не попадались. До города они добирались долго: спуск было труднее подъема, Лена сбила ноги и отшибла мягкое место, но исцелять Гарвину не дала. «Еще не хватало меня за задницу хватать». – «Нужна мне твоя задница, тоже мне ценность». Этой темы хватило часа на два, пока от хохота не споткнулся и не закувыркался вниз Милит, набив себе приличное количество синяков. Но через три дня они вошли в город.

Лена с грустью думала, что похожа на настоящее чучело. То мытье, которым они пробавлялись последнее время, мытьем можно было назвать чисто условно, и даже у эльфов волосы не были такими роскошными, как прежде. Одежда пропылилась, кое-где и порвалась, а у Милита после этого кувыркания куртка и штаны вообще имели очень печальный вид, хотя Лена постаралась зашить их поаккуратнее. Маркус тоже где-то выдрал клок из штанов и сам смастерил заплатку, обрезав штанину снизу: «А чего, все равно в сапоги заправлены». У шута дышала на ладан рубашка, у Лены на плаще красовалось невыводимое пятно, зато платье было как новенькое. Может, оно и правда живое? До прихода в Сайбию Лена местами приближалась к пятидесятому размеру, а сейчас имела тот самый сорок шестой, о котором до того лет десять мечтала, но платье сидело все так же идеально и так же поддерживало грудь без всякого лифчика. Росло и уменьшалось вместе с ней. Если уж дырка на нем испарилась без следа…

Стража на входе была не особенно придирчива. С торговцев брали пошлину, с всадников какой-то налог, пеших пускали даром, однако так же тщательно записывали имена и приметы, поэтому очередина у ворот вызвала у Лены ностальгические воспоминания о Новосибирске середины восьмидесятых. Писарь довольно быстро строчил под диктовку начальника караула:

– Гарвин, эльф, глаза светло-голубые, волосы рыжеватые, особая примета – отсутствует правое ухо, метательное оружие, кинжал.

– Милит, эльф, крайне высокий, глаза синие, волосы русые, особая примета – отсутствует левое ухо, меч, кинжал.

– Маркус Гарат, человек, глаза карие, волосы темно-русые, стриженые, особых примет не имеет, меч, кинжал.

– Рош Винор, человек, глаза серые, волосы с проседью, стриженые, особая примета – шрам на виске, лук и стрелы, кинжал… Менестрель? Менестрель – это хорошо.

– Делиена Светлая, человек, глаза серые, волосы русые, особых… Светлая? О, Светлая! Пути привели тебя к нам? Рад приветствовать, Ищущая. Эти мужчины – твои спутники? Так бы и сказала сразу, а то в очереди стояла, ну зачем же… Ты утомлена. Хочешь, вас довезут до гостиницы? Я вызову экипаж.

– Не стоит, – отказалась Лена. – Мы доберемся пешком. Могу я попросить вас пока не говорить и нашем прибытии?

Они, конечно, пообещали, а она, конечно, не поверила. Через два часа полгорода будет знать о высоком визите. А так хочется сначала помыться от души, переодеться в чистое, причесаться как следует, а уж потом являть собой…

Гостиницу они выбрали среднюю, не убогую, не роскошную, довольно большую, чистую, сняли две смежные комнаты – о чудо! с ванной! с водопроводом! с горячей водой из крана – хотя, конечно, только через полчаса, пока эта вода нагревалась где-то в подвале… Выйдя из маленькой ванной, Лена с чувством сказала:

– Вот что такое счастье!

Пока мужчины перемылись, у нее подсохли волосы, приобрели пристойный вид руки. Шут уже успел отдать всю их одежду в стирку и чистку, но озабоченно признал, что гардероб подновить придется, а главное, обувь, потому что у Лены сапоги скоро развалятся: мягкие – это в городе по мостовым хорошо, а по горам…

Она вспомнила Маркусовы лапти, в которых предстала перед Владыкой. Она попыталась посмотреть на себя тогдашнюю его глазами. Увидеть этакое нечесаное чучело, с ободранной коленкой и в привязанных обрывками тряпок к щиколоткам башмакам из коры и травы, с потрескавшимися руками, обломанными грязными ногтями и все-таки захотеть лечь с ней в постель – это очень надо было хотеть жить. Впрочем, похоже, маги умеют командовать своим телом, вряд ли Лиасс прямо уж возжелал ее… Впрочем, в его состоянии ходячего трупа вообще было затруднительно возжелать хоть кого-то. Какой же он был холодный тогда…

– Так жрать хочется, – мечтательно сообщил Маркус. – Супа горячего, жаркого и пирог побольше… И хорошего вина… Как у нас с деньгами? Портовые города дороги.

– У нас с деньгами хорошо, – отчитался шут. – На ужин точно хватит. Даже с пирогом. Интересно, а тут подают этих… ну, раки такие здоровые морские? Помните, ели там, где я море впервые увидел?

– Должны, – пожал плечами Маркус, бдительно разглядывая себя в зеркало: тщательно ли побрился? – Милит, иди вынимай дядюшку из ванны, пока мы тут с голоду не умерли. А я схожу проверю, как там устроили нашего зверя.

– Болтанешь про мою светлость, мало не покажется, – предупредила Лена. – Я хоть поесть нормально хочу.

Маркус захихикал, прицепил к поясу меч – боязно было оставлять дорогой клинок – и отправился на разведку. Насколько Лена его знала, он закажет и ужин, причем учтет вкусы всех, даже эльфов. Конечно, мужчины были всеядны, однако свое слабости имели, и уж на десерт непременно будет что-нибудь очень сладкое.

Лена не хотела суп, но унюхав запах из кастрюли, тоже съела тарелку – это было нечто. На второе подали затейливым образом приготовленную рыбу, нечто вкусное из крабового мяса, жареные водоросли, напомнившие баклажаны в остром соусе, потом внушительный пирог с яблоками и что-то вроде суфле. К ним никто не приставал, никто не косился. Может, сюда слух о Светлой не дошел, да и одета Лена была в свой серый костюмчик, к которому все-таки приколола Лиассов цветок. Хорошо, юбка в поясе была просторной… до ужина.

В меньшей комнате была одна кровать, но большая, в большей – всего две, но расторопные слуги притащили две складные, и зря старались, потому что шут, конечно, пришел к ней и плотно закрыл дверь, чтобы Лена не слышала пожелания и советы, несшиеся ему вслед. Мужики – они мужики и есть, все бы им шуточки на эту тему…

 

* * *

Город им понравился. Был он большой, просторный и разный: от грязнющих и вонючих улочек до прекрасных мощеных проспектов, от уличных торговок рыбой и пирожками до явственно дорогих магазинов на этих самых проспектах, от непритязательно – в серые штаны и серые же рубахи – одетых мужчин до супернарядных женщин, от пеших и конных до разномастных экипажей. Шумный, на первый взгляд бестолковый, а на самом деле очень строго организованный. Стражи было – как милиции в день города. В толпе были люди, эльфы и неведомо кто еще: столкнувшись в первый раз с гигантом на голову выше Милита, имевшим скорее морду, чем лицо, и скорее шерсть, чем волосы и бороду, Лена едва сдержала взвизг, а он снял шапку, поклонился и гулким басом сказал:

– Прошу прощения, уважаемая, я был небрежен. Могу ли я загладить свою вину, угостив тебя мороженым?

Мороженое – это было из прошлой жизни, поэтому Лена тут же забыла об испуге. Гигант смахивал на голливудского оборотня, а Голливуд – это несерьезно. Мороженое зато было вкусное, а эльфов и вовсе в восторг привело. И чего было визжать? Дракон куда больше не гуманоид, а ничего, привыкла…

Весь день они прошлялись по городу. Шут сделал вывод, что его псевдоменестрельские таланты тут не пригодятся, ну, разве что на ужин самому себе заработает, потому что из каждого трактира или ресторана (были тут и такие) доносился либо ясный голос певца, либо звуки музыки. Пару раз их останавливала стража, но интересовали их только Милит и Маркус – мечи производили впечатление. Собственно, узнав, что они охраняют даму, стража теряла всякий интерес: все верно, охранник и должен производить впечатление, тогда и даме мало что угрожает. Что дама топает пешком, что не кажется богачкой, их не удивляло. Привычные ко всяким чудачествам.

Денег у них было вполне достаточно даже для этого города, потому они немножко прибарахлились: мужчины обзавелись новыми рубашками, Милиту купили куртку, а то его рвань странно смотрелась по соседству с явно дорогим мечом. Куртку покупали в лавке, которую держал такой вот оборотень, потому что для человека и даже для эльфа Милит был слишком высок, а тут сошел за маленького. Куртка, правда, была кожаная, да на меховом подкладе – этакого Милит и не видел никогда, но признал, что тепло и удобно. Лене долго подбирали удобные сапожки, да не нашли, заказали по мерке сапожнику-эльфу.

В гостиницу они вернулись довольно поздно. Когда разбирали покупки, обнаружилась весьма симпатичная женская блузка. Мужчины старательно смотрели в разные стороны. Глазомер их не обманул: обновка пришлась Лене впору, да и нежный голубой цвет ей шел. И к костюму подходил.

Пока они ожидали ужин, слух их услаждал менестрель. Лене шут нравился больше, да и Милит, как ни странно, признал:

– Ты душевнее поешь. Хотя голос…

– Получше, чем у гуся. Я помню, – фыркнул шут. В зал вошли несколько человек, Лена едва обратила на них внимание: какой-то богач, потому что остальные очень напоминали черных эльфов, хотя и были людьми. Стало тихо, даже менестрель заткнулся.. Маркус со вздохом передвинул меч – на всякий случай. Сосредоточился Гарвин, видно, выбирая заклинания поэффективнее. Мужчина огляделся и направился прямо к ним. Шел он неторопливо, но все равно был немножко похож на Родага, тоже светловолосый, голубоглазый и крепкий.

Подойдя, он с достоинством поклонился.

–Делиена Светлая, позволь приветствовать тебя в моей столице. Я Даг, король Кадинии. Прошу тебя поселиться в моем дворце. Ищущая. Твоих спутников приглашение касается в той же мере, что и тебя, разумеется.

Он кивнул остальным. Те уже стояли – король все-таки. А Лена встать не сумела от шока. Короли не приходили лично приглашать ее, да и вообще единственный король, которого она знала, был Родаг, можно сказать, приятель, так даже он передавал приглашение по инстанциям. Королям отказывать не принято, поэтому Лена только кивнула. Возникла некоторая суета со сбором вещей, шут попытался расплатиться с хозяином, а тот все отталкивал его руку и лопотал про оказанную честь.

– Да оставь, – посоветовал Маркус, – он на оказанной чести вдесятеро больше заработает.

Кареты не имелось, зато имелись оседланные лошади. Лене стало грустно, но Милит проблему решил, посадив ее с шутом.

– Ты не ездишь верхом? – огорчился король. – Прости, я не подумал об этом. Надо было взять карету.

Лена криво улыбнулась. Сидеть боком в мужском седле было неудобно, а шут устроился на конском крупе легко и непринужденно и ободряюще пожал Лене руку. Слава богу, ехали не дольше получаса. Дворец больше всего напомнил Лене виденный в кино замок Шамбор – те же многочисленные трубы и башенки, разве что размером немного поменьше. Им отвели настоящие апартаменты – три удобные и просторные спальни с общей гостиной и, так сказать, совмещенным санузлом, дали время прийти в себя и позвали ужинать. Лена, грустно представлявшая себе скромный дружеский ужин на двести персон, была искренне удивлена: за столом сидели всего-то человек десять, должно быть семья и особо приближенные люди.

Приветствовали их (ее, конечно) стоя. Король усадил ее рядом с собой, да и остальные были неподалеку. Едва уселись, открылась дверь и вошел мужчина, высокий и тонкий, с огромными серо-зелеными глазами и длинными вьющимися очень светлыми волосами.

– Как всегда, опаздываешь, – упрекнул король.

Эльф поклонился.

– Я выполнял твое поручение, едва успел переодеться и умыться. Неужели Светлая? – он поклонился еще, уже пониже. Король махнул рукой – садись, мол – и пояснил:

– Мой младший брат Брон.

– Эльф? – потрясенно спросил Гарвин. – Младший брат короля?

– А что? – удивился тот. – Не любишь эльфов?

Лена прыснула. Любимый вопрос Гарвина. Эльф поднял бровь.

– Я сказал что-то смешное?

– А разве нет? – спросил шут, даже не скрывая улыбки. – Полукровка спрашивает чистокровного эльфа…

– Значит, удачно пошутил, – засмеялся Брон. – Почему тебя это так поразило, эльф?

– Мы прошли очень много миров, – медленно ответил Гарвин, – и отношения людей и эльфов везде разные… Но нигде не встречали эльфа…

– Полукровку, конечно, – поправил он. – И королем, увы, не стану. Даже в нашем мире, славящемся терпимостью, не примут эльфа-короля. Так и буду… братом, потом дядей, потом дедушкой… может быть, даже прадедушкой. Одно утешение – я братца явно переживу.

– Мой отец вторым браком был женат на эльфийке, – объяснил король. – Моя мать умерла родами, через год отец женился, и вот результат.

– Моя мать тоже умерла, рожая нашу сестру, так что я ее совершенно не помню.

– А воспитание ты получил человеческое? – поинтересовался шут.

– Это в каком смысле? Учителя у нас были большей частью эльфы. У обоих. Отец – человек. Брат вон тоже человек… Сложно сказать. А ты сам-то не полукровка?

– Сам-то полукровка, – признался шут, – но я вырос среди людей.

– Ага. Понятно. Считаешь себя человеком. Бывает. Не волнуйся, это с годами пройдет. Светлая, какая интересная у тебя компания. Эльфы на вид бойцы. Неужели ты нуждаешься в охране?

– Я нуждаюсь в друзьях.

Воцарилась почтительная тишина, которую нарушил, конечно, Брон.

– А разве у Странниц бывают друзья?

– Не реже, чем у королей братья-полукровки, – сдерзил Маркус, крепко насмешив присутствующих. Ужин прошел довольно весело и непринужденно, как у Родага, когда народу собиралось немного. Лена, правда, чувствовала, что Гарвин расслабляться не намеревался, но в беседе активно участвовал, как и Милит. И этот ведь наверняка держал наготове что-нибудь впечатляющее. Помнили они один очень дружеский ужин…

В этом мире не особенно обращали внимание на расу. Выгоднее оказалось дружить. Как сказал король, без эльфов все равно никуда: когда-то мы пришли в этот мир и выжили их в море, и теперь они лучше корабелы и мореплаватели, весь военный флот – эльфийский, больше половины торгового – тоже. Ученые чаще всего тоже эльфы – по причине большой продолжительности жизни. Много среди них учителей. «А магов?» – спросил шут. «И магов, конечно. Больше, чем среди людей. А разве ты не знал, что вся магия изначально эльфийская?»

Страна была процветающей, а Дага тянуло назвать просвещенным монархом. Он покровительствовал наукам и искусствам, поощрял производство и приветствовал мореплавание. Похоже, был весьма образованным человеком. И, как казалось Лене, весьма неплохим.

 

* * *

В Кадинии они провели всю зиму, промозглую и ветреную, как и положено возле моря. Лену возили на экскурсии, и по суше, и на отдаленные острова, напоив замечательным средством от морской болезни, так что шут был просто счастлив. Море приводило его в трепетный восторг, даже это зимнее, тяжело-серое, неспокойное. Однажды они попали в шторм. Небольшой, по заверениям эльфов, и убийственный по ощущениям Лены. Ее не тошнило, зато все внутри обрывалось, когда корабль падал с волны или наоборот взлетал на нее. Голова кружилась страшно. Гару валялся рядом и тоненько поскуливал. Шут торчал на палубе, любуясь штормом, приходил насквозь мокрый и сияющий, сердиться на него не мог даже Маркус.

Здешние корабли были просто совершенством, такой удивительной красоты Лена не видела ни на одной картинке. Эльфы, похоже, в плавании не стеснялись использовать магию.

Мир был гармоничен. Лиассу он бы понравился. Здешние эльфы тоже были высокомерны, но как-то не подчеркнуто. Вроде посмотришь – рожа надменная, а заговорил – и получаешь нормального собеседника. Маркус проводил эксперименты с эльфами, Гарвин – с людьми. А Лена, Милит и шут не проводили.

Дворцовый лекарь научил ее нескольким полезным приемам, поделился некоторыми рецептами. Вообще, он был потрясен тем, что Ищущая занимается такими простыми вещами. Шут нашел себе кучу достойных собеседников в лице местных ученых, короля и его брата. Здесь понравилось даже мизантропу Гарвину, что уж говорить о Милите. И ведь каждый был занят каким-то делом. Милит и Маркус учили желающих разным способам уничтожения себе подобных, шут запоем читал, Гарвин общался с местными магами, Лена запоминала новые травные сборы или перелистывала местные рецептурные справочники, ну и, разумеется, исполняла свои непосредственные обязанности – расспрашивала и рассказывала.

Несколько раз она пыталась связаться с драконом, получилось только однажды. Мур ее хвалил и строго велел не лодырничать, а тренироваться. Учиться, учиться и учиться, как было велено одним ее соотечественником, а то разболтались совсем! А учиться было страшно. Очень страшно. Она ловила себя на том, что избегает смотреть людям в глаза, чтоб ненароком не оказаться в их сознании, и заставляла себя не отводить взгляда.

И все-таки в этом разумном мире было хорошо. Агенты в лице ее спутников рассказывали все, что удавалось узнать им, причем, как думала Лена, тот же Гарвин далеко не всегда пользовался только обычными способами, не стеснялся при необходимости применять и магию, но даже он не видел здесь ничего тревожащего. Даже обыкновенные кабацкие драки между людьми и эльфами случались не чаще, чем между людьми, но чуть почаще, чем между эльфами, – попросту было существенно меньше эльфов. Оборотнеподобные гиганты гарны отличались редкой яростью в битве и столь же редкой учтивостью в быту, потому в драках никогда не участвовали. Войн здесь не было довольно давно, а нападения извне успешно отражались совместными усилиями.

Даг был достойным королем, популярным в народе и уважаемым среди знати. Особенно уважаем он стал после того, как нещадно ликвидировал заговор против короны, но повесил только пару лидеров, прочие отделались либо тюрьмой, и не пожизненной, либо вообще легким испугом в виде ссылки в собственные имения. Правда, имущество они у них большей частью конфисковал, чтоб нечем было следующие заговоры финансировать, однако не все, голодная смерть не грозила даже семьям главных заговорщиков. В общем, он был суров, но справедлив.

Брон был достойным советником брата, еще более популярным в народе благодаря своему длинному языку и вольностям, которые он позволял в разговоре с королем, и уважаемым среди знати, потому что именно он раскрыл тот самый заговор. Даг понимал, что младший брат умнее его и дальновиднее и королем был бы, может, еще лучшим, однако даже в этой стране терпимость людей не простиралась столь далеко, чтобы видеть королем полукровку. Ну правильно, никакая политкорректность пока не сделала негра или индейца президентом США, да и в родной России татарина и башкира тоже разве что министром сделают. Конечно, лучше всего было, что это прекрасно понимал и сам Брон. Лене казалось, что он попросту любил брата и его троих детей. Сам он был не женат, слыл дамским угодником, но никому ничего никогда не обещал. Лене нравился его ироничный взгляд на вещи, его дерзкий юмор и насмешливая улыбка. Брон тоже явно ей симпатизировал. Забавно, но он напоминал Лене дракона ар-Мура.

Эльфы довольно долго не то чтоб скрывали, что маги, но и не афишировали. Милит вроде так и оставался до конца всего лишь солдатом, а в мирное время строителем, а Гарвину со временем надоело изящно обходить вопрос о своих занятиях, и он признал, что, скорее всего, его можно назвать ученым, потому как определенной магической специализации он не имеет, зато владеет преобразованием, которое, как известно, на пустом месте не появляется. Это вызвало фурор. В основном среди местных ученых, они же маги. Вряд ли Гарвин демонстрировал им свои способности, о которых даже Лена догадывалась весьма смутно, но все чаще бывал в местной академии наук.

А среди эльфов вызвало фурор, естественно, неосторожно произнесенное тем же Гарвином «Аиллена». К ней они, в общем, не приставали, но наверняка выяснили, с чего вдруг Гарвин и Милит называют ее этим славным древним и легендарным именем. На Брона это особого впечатления не произвело, наверное, потому что в силу скептицизма он не особо верил в разного рода сказки.

В королевском дворце кипела жизнь. Имели место и балы, и всякие дружеские ужины на тыщу персон, но куда больше было разного рода деловых переговоров, встреч на высшем уровне и торговых сделок. Однажды Лена поприсутствовала на королевском суде, втихую, не предупредив верховного судью, то есть Дага, а охрана не рискнула не впустить ее. Лена спряталась за колонной, откуда было прекрасно слышно и довольно хорошо видно. Суд был уже последней инстанцией, в него обращались либо те, кто считал себя неправедно осужденным, либо те, кто просто просил о помиловании. Даг был умеренно крут. Кого-то помиловал (если замена казни бессрочной каторгой считается помилованием), кого-то вместо виселицы посылал на галеры, но была и замена гуманной виселицы негуманным четвертованием. Оправдывал он нечасто. Может, здесь суды работали хорошо, может, следствие велось тщательно, может, Брон перед этим заседанием внимательно разбирался с каждым.

Здесь было хорошо. Интересно. Весело. Легко. Горячая ванна и мягкая кровать – тоже неплохо. Но весной Лену снова потянуло в Путь. Спутники только под козырек взяли: здесь хорошо, конечно, но с тобой – хоть на край света. Аборигены немного опечалились. Не хотелось расставаться со Светлой, и вообще Светлые не так уж часто здесь бывали, к тому же, как заметил наблюдательный Брон, они, может, и Светлые, но какие-то не такие.

Их снабдили всем необходимым (преимущественно едой, которая хранится долго и не портится), Лена изрядно пополнила не только свою аптечку, но и свои знания в этой области. Они получили отличные дорожные плащи и крепкую одежду (эльфийской работы – здесь эльфийские вещи тоже славились своим качеством, но стоили намного дороже, потому что эльфы больше увлекались мореплаванием и судостроением), добротную обувь, всякие мелочи. Брон, например, подарил Лене небольшое и легкое зеркальце, наверное, услышав от мужчин, что зеркала у нее нет. Когда они отошли от города на пару миль, Маркус нацепил поводок отъевшегося Гару на запястье, они взялись за руки, и Лена сделала Шаг.

 

* * *

Миры отличались друг от друга, пожалуй, только устройством быта и структурой власти. Они видели две войны, причем одна испугала не только Лену, но и видавшего кое-что в этой жизни Милита: все убивали всех, это была не война, а резня, и Гарвин практически потребовал: «Уходим!». Лена сначала Шагнула и только потом возмутилась: что, мол, раскомандовался?

Гарвин, морщась, тер виски. Милит был мрачен и бледен. Даже шут поеживался.

– Странное ощущение. Очень неприятное. Не знаю, что такое…

– Проклятие, – выдавил Милит. – Этот мир проклят, и проклят давно. Кем – не знаю…

– Я тоже не знаю, – проворчал Гарвин, садясь на поваленное дерево. – Аиллена, есть у тебя что хорошее от головной боли?

Он дождался, пока Лена приготовил лекарство. Воду прямо в кружке за десять секунд вскипятил Милит. Гарвин, все так же морщась, выпил всю кружку и прикрыл глаза.

– Странное чувство, – поежился шут. – Не могу описать, но очень неприятно.

– Я ничего не успел заметить, – признался Маркус. – А у пса вон шерсть на загривке дыбом.

– Там все сошли с ума, – пробормотал Гарвин. – Люди, эльфы, даже животные. Целый мир сошел с ума. Он на грани гибели. Полной. Может быть, даже исчезновения.

– А кто…

– Я не знаю, Аиллена. Не только Странница может проклясть мир, если ты об этом. Я, например, тоже могу. Но мне кажется, не Странница. Ощущения другие. Я ведь довольно долго пробыл в проклятом Трехмирье… Может быть, там просто не дошло до повального безумия. Но может быть, мир проклял какой-то сумасшедший маг. Или не сумасшедший. Спасибо, теперь я хоть смотреть могу. А то…

– Давайте сразу привал, – предложил Маркус. – Милит, ты осмотрись, как тут?

Милит пожал плечищами.

– Да вроде ничего. Тихо.

– Привал?

– Ага. Чтоб ты отлежался.

– Зачем еще?

– Привал, – пресекла их диалог Лена. У Гарвина все еще подрагивали уголки губ. У терпеливого и выносливого эльфа. Он так скверно не выглядел, когда Милит ему легкое залечивал.

 

* * *

Этот мир был пуст. То есть в нем летали птицы, бегало всякое зверье, но людей они не особенно боялись, что и навело Маркуса на мысль, что разумной жизни здесь нет. Во всяком случае, нет человекообразных. Или эльфообразных. Он слышал о таких пустых мирах от других Проводников, слышал и то, что оставаться в них не стоит, потому что это могут быть проклятые миры, в которых еще есть эхо давних проклятий. Они ушли оттуда без сожалений, попали в мир, населенный более густо, чем Китай или Индия, прошли по нему с месяц и сбежали, потому что даже на маленьких дорожках постоянно натыкались на людей или эльфов, а встреча с Леной вызывала здесь спонтанные народные гуляния.

Шут все приставал к Гарвину с расспросами о магии преобразования, а Гарвин искренне удивлялся, как можно объяснить слепому, чем темно-голубое отличается от просто голубого. «А ты покажи, – лениво посоветовал Маркус, – он и успокоится». Ага, улыбнулась про себя Лена, преврати воду в вино…

Это, собственно, Гарвин и сделал. Вино, правда, получилось плохое, но Гарвин заставил шута его выпить, тот, кривясь и плюясь больше, чем требовалось, выпил, и даже расстройства желудка у него не было. А вечером Лена и Гарвин засиделись у костра, все уже расползлись спать, и шут – первым, потому что винцо у Гарвина получилось хоть и кислое, но забористое.

– Ты нарочно?

– С вином? Нет, старался не очень, вот и все. Не бойся, не будет даже похмелья. С чего там? Детская порция. А твой шут умеет пить. Проспится – и все.

Лена потрогала приколотый на платье цветок. Поплыл легкий аромат.

– Ну, – понял намек Гарвин, – то он, а то я… Так я не умею. Тонкое целительство ведь и есть преобразование. Понимаешь? Разрезанная кожа преобразуется в целую, например.

– Понятно.

– Что тебе понятно? – спросил с горечью Гарвин. – А тебе понятно, что я в деревне изменял воду в колодце, и люди начинали умирать через пару дней? И очень нелегко умирали. За пару дней всякий хоть раз да пил воду. А еще я мог преобразовать твердую землю в зыбучий песок или трясину. Это – тоже преобразование.

– Мне испугаться?

– Тебе? Тебе не надо. Просто я не хочу, чтобы ты думала обо мне лучше, чем я есть. А ты все равно думаешь.

– Ты делал это все ради развлечения? Или там все-таки была война? Война одного против всех? Конечно, Женевская конвенция сочла бы это безобразием и вообще оружием массового поражения, но разве у тебя был выход?

– Только умереть, – повел плечом Гарвин. – Все равно… Аиллена, не надо считать меня хорошим.

– Не считаю. Успокойся. Хороший – Маркус. Или Милит. Или шут. А ты или Владыка – нет.

– Владыка? – обиделся Гарвин. – Ну ты сказанула. Владыка, конечно, не хороший, потому что лучший. Иначе не был бы Владыкой.

– Он, может, и великий, и величайший, но он не хороший. Только я его все равно, наверное, люблю.

– А меня?

– И тебя. Даже больше, чем Владыку.

Гарвин засмеялся и обнял ее за плечи.

– Пустяк, казалось бы, а так приятно. Я тебя дурой называю два раза в неделю, я вообще… некромант и злодей, а ты меня любишь.

– Ну я же дура. Два раза в неделю. А что я смешного сказала?

Гару поднял голову и поставил уши торчком. Гарвин покосился в ту сторону.

– Какая-то женщина идет.

Лена даже поворачиваться не стала: уже заметно стемнело, и она точно ничего не увидела бы. Конечно, давным-давно маги подарили ей острое зрение, но, так сказать, нормально острое, а вовсе не эльфийское. Женщина подошла к костру минут через десять.

– Доброй ночи, путники. Не позволите ли погреться возле вашего огня?

– Здравствуй, – отозвался Гарвин почти радушно. – Располагайся. Не хочешь ли супу, Ищущая?

Лена подскочила, вызвав усмешку на лице эльфа.

– Супу? Охотно. Почему ты так испугалась, сестра? Ведь ты та, которую эльфы называют Аилленой?

– Та, – ответила Лена со смесью настороженности и вполне эльфийского высокомерия. Набралась. Дурной пример заразителен. Гарвин подавил очередную усмешку, выливая остатки супа в миску и подавая ее Страннице. Гару проводил миску грустным взглядом и уронил голову на лапы. Лена достала из мешочка сухари и на сладкое – медовые пряники. Странница с аппетитом стрескала суп, хрустя сухарями, напилась чаю с пряниками и очень довольно улыбнулась.

– Спасибо. Как-то не получилось с утра поесть, проголодалась, как волчица. Не надо смотреть на меня так опасливо, сестра. Что тебя тревожит?

– Не верю в случайные встречи такого рода.

– А кто говорит, что она случайная? Я шла к тебе.

– Что-то случилось или я опять чем-то не угодила ордену Странниц?

– Ордену? Хм… Интересно. А ведь и правда – своего рода орден… У нашего… ордена нет каких-то правил, так что ты не могла ему не угодить. Ничего не случилось. Просто хочется поговорить. Нет, эльф, ты можешь остаться. Я ведь вижу, что ты волнуешься за нее. Никаких секретов. А можно мне еще чаю?

– У нас и вино есть, – сообщил Гарвин. – Нет, Аиллена, нормальное вино. Милит целый мех прихватил в том трактире, помнишь? Розовое густое вино. Налить?

– Обязательно, – согласилась Странница. – Хорошее вино – это всегда радость, а плохого вина эльф не посоветует. Ты заметила, сестра, что у эльфов вкус существенно лучше, чем у нас?

– Заметила. Наливай, Гарвин. И себя не обдели.

– Обижаешь, – хмыкнул Гарвин, – чтоб эльф себя обделил – это уже сказки. Я не стану вам мешать… но если не возражаете, все же посижу здесь.

– Мешай, – разрешила Странница. Она была некрасивая, высокая и худая (Лена слегка позавидовала), с густыми вьющимися волосами, примерно лет пятидесяти на вид. Плюс-минус триста лет. Плюс, конечно, что уж там… – Ты все-таки вступила на Пути. Они звали тебя, да? Так всегда происходит. Ты подобрала себе компанию – это редко.

– Зато удобно. Зайцев ловят, суп варят, тяжести таскают, дрова собирают.

– Это были фазаны, – поправил Гарвин, – а не заяц.

– Ты кому врешь? – засмеялась женщина. – Мне – не надо. У нас не бывает слуг, а вот друзья, которые берут на себя заботу о нас, бывают. Правда, редко, чтобы много, ну так и ты у нас особенная. За несколько лет сделала столько, что о тебе пошел слух по разным мирам.

– Ага. Хожу и Равновесие нарушаю.

– Послушай, эльф, она всегда такая колючая? Ты вольна делать то, что считаешь нужным, сестра, над тобой никого нет, кроме твоего долга. А уж в чем он заключается, ты тоже выбираешь сама. В конце концов, все мы стараемся немножко улучшить мир. Мы осторожно, а ты не мелочишься. Что там рассказывают про эльфа, которого ты наделила магией?

– Сказки, – пожала плечами Лена. – Я, как оказалось, могу жизнь даровать, а вот насчет магии возникают сложности. Зато я могу ее восстановить. Вернуть утраченное.

– Ах вон как! Да, верно. Очень возможно, что ты можешь ее пробудить.

– Магия в латентном состоянии? А так бывает?

– Очень часто. У эльфов так особенно. А чаще всего в тех немногих мирах, где магию считают преступлением. Люди сознательно или подсознательно давят ее в себе. То есть люди и эльфы. Кто знает, может быть, тот эльф – как раз такой случай.

– В таком случае я восстановила Равновесие, а не нарушила его.

– Узнаем лет через сто, – кивнула Странница. – Камень в пруд ты бросила, а уж как пойдут круги, судить рано. Ты не маленькая, понимаешь, что даже самый благой поступок может обернуться катастрофой, а то, что кажется чуть не преступлением, может оказаться выходом из критического положения.

– Вы боитесь катастрофы и не вмешиваетесь? – поинтересовался Гарвин. – Не делай ничего, чтобы не сделать худшего?

– Пожалуй, так. Ты ведь уже довольно много прожил, эльф? Ну так и сам подумай, останется она такой же, как сейчас, через триста-четыреста лет.

– Я приложу все силы, чтобы осталась, – словно соглашаясь, кивнул Гарвин. – Ты догадалась, что я тот самый эльф, при виде которого одна из твоих сестричек чуть не обделалась?

– Нет, не догадалась… Спасибо, что предупредил. То-то я чувствую неприязнь за твоей любезностью.

– Неприязнь? – удивился он. – Ошибаешься. Никакой неприязни. Нормальная такая здоровая ненависть. У тебя свои Пути, а у нее – свои. Она – Аиллена, а ты всего лишь Делен. А я эльф-некромант, и я все сделаю, чтобы не дать вам сбить ее с ее Пути.

– Ты знаешь, каков ее Путь?

– Откуда? Но пока она идет, она идет по своему Пути. И над ней нет ни королей, ни магов, ни богов. И уж тем более нет вашего… ордена.

– Ты веришь в легенды об Аиллене?

– Приходится, – засмеялся Гарвин. – Видел, знаешь ли, в действии. Эй, Аиллена, не в том смысле видел! Хотя… хотя признаюсь, в том – тоже.

– Гарвин!

– Волосы ты мне потом повыдергаешь, – предложил он, – или там глаза повыцарапаешь. Попозже. Когда я тебе объясню, зачем это сделал. Могу и сейчас. Хочешь?

– Нет, – тут же отказалась Лена, чувствуя, что краснеет. Вот ведь… никакой стыдливости по определению. Она что, вовсе не имеет права на личную жизнь без того, чтоб кто-то ее контролировал? Эротоман чертов! Ох, да лучше б эротоманом был, а то ведь с научно-исследовательскими целями подсматривал, мерзавец. Выцарапыванием глаз он точно не отделается.

– Ты столько уже сделала, – продолжила как ни в чем не бывало Странница. Ага, за ней никто не подсматривал, потому что подсматривать было не за чем. У нее не было шута. И Милита не было…. А за ней и шутом он тоже подсматривал? Убью. И Владыка меня поймет и даже не рассердится. – За эти жалкие несколько лет… Может, ты и правда Дарующая жизнь.

– Да ну что ты, – ласково сказала Лена, – это они все кругом сговорились, чтобы мне приятное сделать: и Владыка, и его эльфы, и ар-дракон…

– Ох ты, даже дракон…

– Ар-дракон. Вот он мне кое-что и объяснил. Без всякой магии и прочих штучек. Уникальный концентратор энергии, которой в моем мире не знают. И в твоем, думаю, тоже, потому как иначе бы ее научились использовать. И была бы ты лабораторной крыской. Белой.

Странница довольно долго молчала. Помалкивал и Гарвин, но глаза его смеялись. Может, он про лабораторную крыску и не понял, но уж ядовитость в голосе оценил.

– Может, где-то таких, как мы, и используют в качестве лабораторных крыс, – вздохнула Странница. – В более развитых мирах. Получается, мы родились посередине. Как ты считаешь, нам повезло?

Лена пожала плечами. Если первая встреченная Странница ей понравилась, а вторая – так еще больше, то эту хотелось… преобразовать во что-нибудь другое. Они просидели у костра еще пару часов, пока ночь не стала совсем уж непроглядно-черной, говорили в основном о Путях, делились увиденным. Странница знала о многих мирах, любила мир короля Дага, знала мир Дарта, но о проклятом мире услышала только от Гарвина.

– Проводишь меня туда, сестра?

– Нет, – отрезал Гарвин, и, только взглянув в его ледяные глаза, Странница утихла. Вспомнила, видно, рассказы подруги. То есть сестры.

Утром Лена встала довольно рано, хотя и не выспалась. Шут дрых как убитый и не шевельнулся ни когда она укладывалась спать, ни когда вставала. Гарвин и Маркус уже хозяйничали у костра, Милит, прихватил лук и стрелы, отправился за завтраком посытнее. Странница, умытая и довольная, помогала мужчинам: резала сыр и доставала из своих запасов сушеные фрукты. Лена сходила к ручью, уговаривая себя, что холодная вода крайне полезна и коже, и общему закаливанию организма, однако уговоров хватило только на банальное умывание, потому что мыться всерьез в родниковой воде могли только эти несгибаемые мужчины. Лена поделилась со Странницей своим кремом для всего. Эти сестрицы ничего сами делать не умели, и Лена ощутила нечто вроде гордости за то, что научилась хоть чему-то полезному, а не только просветленным улыбкам и благословениям. На радостях она отдала Страннице все баночки. У нее еще немного оставалось старого, все равно новый делать пора. Маркус с гордостью рассказывал, какие замечательные мази она делает, как быстро они помогают, быстрее даже чем эльфийские, если, конечно, магических не считать. Зевая, на четвереньках выполз из палатки шут, встрепанный даже больше обычного, встал, потянулся и увидел Странницу. Его лицо мгновенно посерело, он опустил глаза и даже не поздоровался, забыв всю свою учтивость. Странница удивилась:

– Ты вернулся?

Гарвин успел схватить Лену в охапку и оттащить, прежде чем она выдрала у сестрицы половину ее густых волнистых волос. Лена стряхнула с пальцев темные локоны (они упали в костер, что вызвало у Гарвина смешок), убедившись в том, что эта визжит не громче других Странниц. Маркус растерялся. Лена пнула Гарвина по голени, он охнул, но ее не выпустил, только посоветовал сдавленно:

– Светлая, я бы на твоем месте исчез и больше Аиллене не встречался. Кто знает, как действует ее гнев на ваших сестер.

Странница торопливо скидала вещи в мешок и сделала даже не Шаг, а Прыжок, и только тогда Гарвин разжал руки и рухнул на землю в пароксизме хохота. Так весело ему не было давно. Не видел, как бабы вцепляются друг другу в волосы. Лена, правда, тоже не видела и вовсе не думала, что на такое способна. Шут окаменело молчал. До Маркуса дошло.

– Это она, Рош?

Тот кивнул, не поднимая глаз. Лена обняла его крепче, чем ее саму только что обнимал Гарвин, и попросила:

– Не надо, пожалуйста, Рош. Плюнь. Она больше никогда не попадется тебе.

– Если у нее есть хоть капля мозгов, – подтвердил прохохотавшийся Гарвин.

– Разве в ней дело? – выдавил шут. – Разве виноват кто-то, кроме меня?

– Я, например, – выдал Маркус. – Мог бы предположить, что ты такой болван, что поддашься чужому влиянию, и отговорить Делиену от этой затеи.

– Но-но, – обиделся Гарвин, – а что бы вы тут сейчас без меня делали? Ты ведь не рискнул бы свою подругу от Странницы оттаскивать.

– Пойдем погуляем, Рош, – не обращая на них внимания, сказала Лена.

– Иди, иди, – напутствовал Гарвин, – пусть она тебе шею намылит. Или слезки твои утрет. Ты ж у нас любитель пострадать.

Вырываться у Лены шут не стал, но ноги у него были длинные, так что Гарвина он все равно достал. А Лена не рассердилась, потому что эльф просто выводил его из ступора.

– Я в порядке, Лена.

– Пойдем погуляем, я сказала, – прикрикнула она, и шут послушно поплелся следом, держась за ее руку. Пальцы у него были холодные, глаза несчастные. Он думал о том, как плохо Лене было весь тот год.

– Ты поговорить хочешь?

– Я хочу погулять. И еще я хочу, чтобы ты выкинул из головы всю эту ерунду.

– Разве это ерунда? – с горечью спросил он. – Я сделал тебе больно, разве это ерунда? А когда я вернулся, Милит отдал мне свою жизнь и не умер только благодаря тебе. Уже только этого…

– Это прошло, – перебила Лена. – Это – прошлое. Я не говорю, что надо его забыть, но жить в нем не надо. А ты сейчас просто туда вернулся. Так нельзя, Рош. Тем более что сейчас ты убедился, что уж никак не стоишь на моем Пути.

Шут обнял ее, прижался щекой к волосам.

– Это было ужасно. Коррекция была легче того года. Не всегда то, что кажется правильным, на самом деле правильно.

– Правильно – это когда мы вместе, – сказала Лена ему в плечо. – Мне… мне даже не знаю сколько лет, Рош, но я никогда не знала, что правильно, понимаешь? Я всегда во всем сомневалась, и прежде всего в себе и в том, что я делаю. Я и сейчас такая. Но одно знаю точно: то, что сейчас мы вместе, правильно. Не просто хорошо, не просто… я даже не знаю. Так должно быть.

– Так должно быть, – повторил шут. – И не только ради нас с тобой. Здесь что-то гораздо большее, Лена. Гораздо большее.

– Что может быть больше, чем мы двое?

– Количественно. – Лена не видела его лица, но знала – улыбнулся. Наконец-то. Чутошная улыбка. Только для нее. – Качественно – наверное, ничего. А вот количественно…

– Учти, – предупредила Лена, – мне на судьбы мира не наплевать только в одном случае: когда ты под рукой.

– Неправда. Но все равно спасибо.

Лена подумала и невесело сказала:

– Боюсь, что правда. Ни Милит, ни Маркус тебя не заменят. А когда тебя нет, мне вообще ничего неинтересно и не нужно. Спроси Милита, если не веришь.

– Спрашивал уже. Он считает, что я чуть не погасил в тебе Свет. Он не мог его поддерживать, хотя старался. А Свет едва лишь тлел…

– Слушай магов больше, они тебе еще не то расскажут. Никакого Света во мне нет.

– Слышал уже, что ты обыкновенная баба. Можешь не повторяться. Если ты обыкновенная баба, то я гарн. Прости, Лена.

– Я тебя простила давным-давно. Как только увидела. На площади в Сайбе. Все твои прошлые грехи и все будущие. Пойдем. Нам пора повидаться с Дартом.