Время шло, а погрузка все не начиналась. Ждали прибытия воинских подразделений. Люди волновались. Иные провели в порту всю ночь в надежде первыми попасть на корабль.

Где-то неподалеку натруженно работали портальные краны. Взяв на борт тяжелую технику и орудия, транспортные суда брали курс на Владивосток. Здесь же шла разгрузка вставших у стенки причала сухогрузов. Облепив, словно муравьи, палубы, корейские докеры цепляли тросами груз – контейнеры, поддоны с кирпичом, лес, технику, – после чего стрелы кранов аккуратно переносили его на причал. Рядом сновали буксиры, перепахивая винтами жирную гладь замазученной воды. А милях в двух от берега на рейде ждали своей очереди другие посудины. Их силуэты неясно прорисовывались сквозь сизую дымку горизонта. Портовая жизнь. Суетливая и напряженная. И так изо дня в день…

…Было начало мая. Утра стояли еще сырые и прохладные, и все же уже чувствовалось дыхание близкого лета. Вокруг зацветали сады, наполняя пространство густыми душистыми разливами. Неподалеку с шумом волновалось море, вплетая свои соленые запахи в общую картину весны. Изредка среди зыбкой небесной хмури появлялось солнце, и тут же на припеках земля начинала волноваться молодой зеленью. Все готовилось к теплу, все было настроено на рождение чуда. И вот оно наступило.

– Сакура зацвела! – однажды утром, поднявшись с постели и подойдя к окну, воскликнула Нина. – Ты слышишь, Леша? Я говорю, сакура зацвела…

– Вот и хорошо, – не открывая глаз, произнес муж.

Он никак не хотел просыпаться. Накануне они до полуночи просидели с комендантом в прокуренном кабинете, составляя план действий на случай эвакуации. Несколько часов назад сверху поступила команда быть готовыми сняться с якоря – вот и заработали механизмы. Тут не только они – все гарнизоны, все штабы и воинские службы были сейчас в запарке. Все пришло в движение, будто бы кто-то нечаянно разбудил огромный муравейник. «И почему Москва до сей поры держала нас в неведении? – удивляется Алексей. – Сказали бы, что сорок восьмой станет годом вывода войск из Китая и Кореи, заранее бы приготовились. А то приходится все делать в спешке. А разве можно такую громадину в одночасье сдвинуть с места? Это же сколько людей нужно эвакуировать! Вот уж будет Вавилон так Вавилон. Однако приказ есть приказ и его надо выполнять».

– Как они тут без нас-то будут? – складывая стопками папки с документами и скрепляя их шпагатом, озабоченно произнес Степа Кашук. – Чуть что – бегут не куда-нибудь, а к нам в комендатуру. Мы для них все – и царь, и Бог. А тут вдруг самим нужно будет решать вопросы… Вот вчера, к примеру, приходит ко мне начальник жилищного управления. «Как, – спрашивает, – ему быть? Крестьяне валом повалили из деревень в город, жилплощадь требуют, а никакого распоряжения на этот счет нет». Я сам в растерянности. «Это плохо, – говорю, – что крестьяне бегут в город. Надо бы остановить этот процесс», а он мне: «Да вы, товарищ комендант, не знаете, что там у них творится. У людей и землю отобрали, и орудия производства – всех в коммуны загоняют». Я говорю: «Ну и что из того? У нас тоже такое было – и ничего…»

«Ну так уж и ничего! – подумал Жаков. – Ты, брат, из городских, тебя не тронула коллективизация, а я-то знаю, что это такое. Это, если хочешь знать, будет похлеще атомного взрыва над Хиросимой. Там пострадал один город, а тут все крестьянство огромной страны.

Ничего, привыкнут жить самостоятельно. Не вечно же нам за них думать. Ну а коли что – пусть приезжают, учатся. Это нас никто не учил, потому и шли наобум. Теперь-то опытными стали. Индустриализацию провели, всеобуч, две войны вот выиграли. Так что дело идет».

И вот они на пристани. Еще третьего дня у стенки причала здешней гавани пришвартовался трехпалубный теплоход с громким именем «Ильич», который еще недавно назывался «Адольф Гитлер». Трофейный. Громадина, каких Алексей даже в кино не видел. До этого он курсировал по маршруту Шанхай – Находка, вывозя из Китая эмигрантов, пожелавших вернуться на родину. Сталин ясно дал понять: примем всех бывших соотечественников, бежавших после Гражданской за границу. Те и клюнули. В основном то была интеллигенция – врачи, преподаватели университетов, литераторы, музыканты… Говорят, когда они сошли в Находке с корабля, тут же бросились целовать землю. Плакали, радовались, благодарили советскую власть. Но радость эта была недолгой. В один прекрасный день на них надели наручники и отправили в лагеря. Видно, вспомнили о приказе наркома внутренних дел Ежова от тридцать шестого года, по которому все эмигранты, нашедшие пристанище в Китае, обвинялись в шпионаже в пользу Японии. По этому же приказу в Харбине были арестованы почти двадцать тысяч бывших соотечественников из тех шестисот тысяч, что после Гражданской, покинув родину, обосновались в Поднебесной. Остальные бежали: одни – в Шанхай, другие – в Австралию, третьи – в Канаду…

Теперь вот новая волна возвращенцев. Боясь не попасть на корабль, они устроили настоящую давку на берегу. Тут и казаки, и интеллигенция, и люди крестьянского сословия. Все спешили на родину. Только сейчас, в отличие от первого, «шанхайского», рейса, на палубе не было оркестра Лундстрема, игравшего «Интернационал». Вместо музыки слышны были отчаянные крики чаек, метавшихся над головой. Да еще детский плач и громкие возгласы женщин, умолявших пропустить их первыми.

Жаковы тоже поддались общему настроению. И хотя Алексей был абсолютно уверен, что они с женой попадут на корабль, но и у него вдруг начали сдавать нервы. «Черт возьми, чего они там медлят?» – думал он, глядя на мостик и пытаясь отыскать взглядом капитана судна. Ничего, сейчас появятся воинские подразделения, и они вольются в их ряды. А те первыми пойдут. Так было заранее обусловлено. Только вот зря Нина не послушалась его и не надела свою форму – было бы надежнее. А то решила, что все позади и можно уже нарядиться в платье. А откуда видно, что она военврач, что за ее плечами четыре года войны? Еще начнут оскорблять: дескать, куда, гражданочка, прешь без очереди? Давай-ка дуй отсюда… Ну а Жаков конечно же не пропустит это мимо ушей – вот тебе и инцидент.

Неожиданно Алексею показалось, что он увидел в толпе знакомое лицо. Впрочем, разве это удивительно? Ведь многих из этих людей, что толкались на пирсе, он знает лично. Почему же тогда так дрогнуло его сердце?..

Он попытался разглядеть этого человека, но тот вдруг растворился в толпе. «Неужто?.. Нет, этого не может быть! – решил Алексей. – Да и зачем Блэквуду вся эта суета? Приехал убедиться, что русские и в самом деле уходят? Так это могли бы сделать и его агенты. Другое дело…»

Мысль о том, что Блэквуд под видом русского эмигранта может попасть на корабль, заставила Жакова насторожиться. А почему бы и нет? Разведка Соединенных Штатов использует сейчас каждую возможность, чтобы заслать своих людей на советскую территорию. Хотят знать, как там у союзничков обстоят дела с атомной бомбой, которая давно уже стала головной болью для американцев. Вот и здесь… Сделали «липовый» паспорт – и вперед. Русский Блэквуд знает, а то, что на нем он говорит с отвратительным акцентом, так это не беда. Латышская или эстонская фамилия в паспорте все объяснит.

«Ну вот, – усмехнулся капитан, – а говорил, что скоро бросит все дела и займется поисками… Как там его звали-то? Гленн Миллер? Значит, врал?.. Впрочем, я и не особо верил ему. Это же волк, а волк никогда не превратится в ягненка. Он так и будет до конца своих дней сходить с ума от запаха крови…»

«И все-таки это не Блэк», – попытался успокоить себя Алексей, решив, что это в нем заговорил профессиональный разведчик, готовый на все смотреть с подозрением. Однако до конца избавиться от охватившего его волнения он так и не смог.

«Ладно, на корабле разберемся, – подумал он. – Только вот как найти среди многих сотен пассажиров нужного ему человека?» Однако выход есть: он воспользуется корабельной рацией и передаст на берег информацию о том, что на судне находится американский разведчик. Когда они прибудут на место, их встретят работники госбезопасности и помогут Жакову найти Блэка, если он действительно решит сесть на корабль. Они перекроют все входы и выходы, так что мышь не проскочит.

Эта мысль успокоила капитана, и он снова стал думать о том, как бы им с Ниной и с двумя их чемоданами без проблем попасть на борт. Хорошо еще, что вещей оказалось не так много, а то бы им вообще пришлось туго. Тут он и своего переводчика Ли Ден Чера ненароком вспомнил и ординарца Васю, которые предлагали свою помощь. Первому он вообще запретил появляться на берегу – в комендатуре тепло попрощались. Что же касается Гончарука, то ему придется грузиться вместе с комендантской ротой, которую приведет майор Кашук.

…Погрузка началась ближе к обеду, когда обессилевшие и измотанные нервотрепкой люди уже и не верили в чудо. И загудела земля, застонала. Первыми стали подниматься на борт военные. Выстроившись в бесконечную цепочку, они, заплетаясь в длиннополых шинелях и грохоча сапогами, шли и шли по узкому трапу, ставшему на короткое время зыбким мостком между кораблем и причалом. «Давай! Давай!» – кричал какой-то сержант, поторапливая солдат, и снова этот безудержный несмолкаемый грохот. Он застревал в ушах, заполнял душу, заставлял кровь быстрее бежать по своему вечному кругу. От этого грохота можно было сойти с ума. «Ну когда же все это кончится? – можно было прочесть в глазах тех, кто стоял на пирсе, с первобытным любопытством и нетерпением наблюдая эту картину. – Сколь же их, этих, в шинелях? И хватит ли места остальным?..»

А грохот продолжался. Родившись на берегу, он протяжным эхом исчезал в трюмах, где с новой силой возникал в замкнутом пространстве. «Давай! Давай!» И они шли, нет, они уже бежали, горячо дыша друг другу в стриженые затылки. Домой! Домой! Там нас ждут… Там нас любят и помнят о нас… «Давай! Давай!».

В воздухе повис густой запах гуталина, грязных портянок и армейского сукна. А еще запахло сыростью – это нахрапистый ветерок принес из «гнилого угла» хлипкие дождевые тучки, и на головы людей посыпался назойливый ситник. Он моросил с перерывами до самого конца погрузки, не давая людям покоя.

«Да сколько же их, черт бы их побрал!» – не в силах больше ждать, сходила с ума гражданская публика. Дождик окончательно испортил людям настроение, и они страдали.

Прибыла комендантская рота.

– С праздничком! – заметив в толпе мокнущих под дождем Жаковых, кричал им Кашук. – Идите к нам, что стоите?

Тут же рядом с ними выросла могучая фигура Васи Гончарука с вещмешком за плечами. Тонкие водяные струйки стекали с его линялой пилотки на широкий славянский лоб и растекались по добродушному скуластому лицу.

– А вот и я! – весело произнес он и вдруг: – Ого, гляньте-ка… Это ж надо – весь город вышел нас провожать.

И в самом деле: тысячи горожан, оставив все свои дела, пришли поглазеть на исход освободителей. В глазах у многих – слезы, у других – растерянность: а что будет после ухода этих людей? Всей этой пехтуры, танкистов, артиллеристов, шоферов, зенитчиков, связистов, больших и не столь больших начальников, всей этой огромной серой массы, которая принесла мир на их землю, а с ним и новый порядок вещей.

А тем временем, подталкивая впереди идущих, бряцая оружием и грохоча сапогами, эти люди нескончаемой живой цепью продолжали покидать берег, занимая свои места на судне. Устав от грохота сапог, застонал, заныл сбитый из досок видавший виды трап; заскрипели от бесконечного пляса приспособленные под кранцы старые автомобильные покрышки; где-то в глухой глубине трюмов, презрев все условности порядка, под гармонь завели «Катюшу» солдаты.

«Первая рота, вперед!..», «Вторая рота, за мной!..», «Третья рота!..»…

Командиры, стараясь перекричать вселенский грохот кованых сапог и крики толпы, с неимоверной жестокостью рвали свои голосовые связки.

«На палубе не стоять – всем в трюм!» «В трю-ю-м!» – повторяло эхо, сопровождаемое журчанием мыльной воды, бежавшей из бортовых клюзов.

Серая масса, освобождая проходы и минуя уютные каюты и салоны нижней палубы с их роскошью, со всеми этими паркетами, ковровыми дорожками, хрусталем, вкусно пахнущими ресторанами, смазливыми буфетчицами, ласковыми горничными, спешила поскорее убраться вон, чтобы вскоре сотни солдатских голов появились в открытых зевах иллюминаторов. Когда же трюмы оказались забитыми до отказа, нашлись счастливчики, кому было позволено занять пространство на закрытой прогулочной палубе, рядом с шезлонгами, спасательными шлюпками, на корме и даже на носу судна возле якорных агрегатов.

– Ну теперь и нам пора, – когда наступил черед комендантской роты, сказал Гончарук. – Граждане хорошие, а ну посторонись! Дайте пройти Красной армии!.. – подхватив поклажу Жаковых и расталкивая сгрудившуюся у трапа публику, кричал Вася.

Кто-то недовольно фырчал, кто-то пытался даже ругаться, но Вася не обращал на это внимания.

– А ну дорогу… дорогу славной Красной армии!..

Жаковы заняли каюту во втором классе.

– Товарищ начальник! Да ведь это ж несолидно, – упрекнул Алексея Гончарук. – Что ж получается? Эти господа-товарищи, – он кивнул в сторону пирса, – поплывут в первом классе и в люксах, – здесь он сделал ударение на втором слоге, – а вы, герои войны, да чтоб во втором? Нет, так не пойдет…

– А чем тебе второй класс не нравится? – удивился Алексей. – Те же две койки, ну разве что меньше зеркал да своего туалета нет. Так это не беда! Ну и другое… Они ведь билеты покупали, а что мы? – упорно сопротивлялся капитан, точно зная, что, будь на его месте Жора Бортник, тот бы обязательно занял каюту где-нибудь в первом классе, а то и в люксе. При этом заявил бы примерно так: «Мы победители, а потому все лучшее – нам». Но Алексей не любил пользоваться своим положением, считая это делом недостойным фронтовика. Конечно, Нине было бы удобнее путешествовать в двухместном люксе, где есть и душ, и ванна, но он твердо решил не изменять себе.

– Ты вот что, Вася… – сказал он ординарцу. – Бери свой вещмешок и дуй в соседнюю каюту. А если кто начнет говорить, что не по чину занял место, сразу беги ко мне.

Тот улыбнулся.

– Да вы, товарищ начальник, не беспокойтесь, я как-нибудь и сам разберусь.

Он лихо закинул за плечо автомат и, подхватив свободной рукой свой небогатый скарб, зашагал прочь.

Забежал на секунду Степа Кашук.

– Как только выйдем в море, я вас в гости приглашу, – подмигнул он Алексею. – Надо отпраздновать это дело. У меня там кое-что припрятано для этого случая, – многозначительно проговорил он.

Тот тоже устроился во втором классе, разделив каюту с пехотным старлеем. Сказал, что человек вроде неплохой, жаль только в преферанс не играет. Но дурное дело нехитрое – научим. А там, глядишь, и еще желающие найдутся.

«Жаль, Бортников с нами нет, – подумал Алексей. – Веселее было бы». Но те еще неделю назад отбыли на родину железной дорогой. Как только Жора получил предписание явиться в Хабаровск за новым назначением, так они и снялись. Ну ничего, Бог даст, еще встретятся.

…Погрузка закончилась ближе к вечеру. К тому времени солнце выглянуло из-за туч и стало медленно клониться к горизонту. Еще какой-нибудь час – и наступят сумерки. И тогда гигантский корабль, сияя огнями иллюминаторов и сигналя топовыми фонарями, покинет причал. Этого момента сейчас с нетерпением ждали все пассажиры.

Однако все произошло гораздо раньше, чем ожидалось. Не успело солнце коснуться верхушек далеких сопок, как теплоход подал протяжный гудок, и два буксира, тяжело оторвав его от стенки причала, потащили в сторону открытого моря. На пирсе осталась небольшая горстка провожающих. В большинстве это были местные жители. В руках у них были веточки сакуры, которыми они беспрерывно махали вслед уходящему кораблю.

– Помнишь, что ты мне однажды сказал? – взяв мужа под руку, улыбнулась Нина.

Вместе со всеми они вышли на палубу, чтобы в последний раз взглянуть на город.

– Ты это о чем? – машинально спросил он, не отрывая своего взгляда от стоящего на причале человека в модной фетровой шляпе и светлом плаще.

– «Мы уедем домой, когда зацветет сакура», – сказал ты. Так и случилось…

Жаков обнял ее и поцеловал в висок.

– Да, я помню это, – говорит он. – Кстати, ты взяла свою картину? Ну, ту, с веточкой цветущей сакуры…

– А разве ты забыл? Мы подарили ее Ченам. Они тогда пригласили нас на новоселье, и мы не знали, что с собой нести. И ты сказал: подари им свою картину.

– Да? А вот этого я не помню.

Но в эту минуту Жакова волновала не картина.

«А ведь это и впрямь Блэк! – подумал он. – Кого-то, видно, провожал. Но кого? Не меня же, в конце концов. Значит, на корабле находится его человек».

Ну ничего, разберемся. И не такие вопросы приходилось решать. Среди военных, ясное дело, того человека искать не надо – это кто-то из тех, что плывет под видом эмигранта. Ну а те все равно пройдут тщательную проверку на берегу. Опера из службы госбезопасности все выяснят: кто ты, откуда родом, чем занимался все эти годы… В общем, перетрясут всю биографию. А найти того человека надо. Или он не один? Скорее всего, не один. И плывут они не для того, чтобы выяснить, где русские собираются построить новый мыловаренный завод или же там фабрику детских игрушек. Им, скорее всего, нужны сведения о советской атомной бомбе. Американцы сейчас все силы сосредоточили на этом.

И немудрено. Ведь это и ежу понятно, что тот, кто сегодня владеет ядерным оружием, может диктовать свои условия всему миру. Потому Соединенные Штаты никоим образом не хотят уступать первенства. В секретных донесениях, которые Жаков получал от своих агентов из-за тридцать восьмой параллели, все чаще и чаще прослеживалась мысль о том, что американцы решили не дожидаться, когда у русских появится своя атомная бомба, и начать атомную бомбардировку советских городов. В это не хотелось верить – ведь еще недавно они были союзниками в борьбе против Гитлера, однако факты говорили сами за себя. В последнем донесении, полученном капитаном, говорилось о том, что янки привели свои войска в состояние полной боевой готовности. Снова война?..

Бедная Нина! Ей-то каково?.. Неужто на ее долю двух войн не хватило? А ведь она женщина… Женщина! Человек, который не воевать должен, а рожать детей…»

…Оттащив корабль к внешнему рейду, буксиры, пронзительно свистнув на прощание, устремились к берегу, поднимая высокие пенистые буруны. Где-то внизу глухо заработали машины; судно ожило и медленно потянулось в сторону открытого моря.

– Вот и все… Прощай, Гензан! – вздохнув, проговорил Жаков. И в этот момент откуда-то из глубин трюмов раздалось громкое «Ура!». Будто бы только сейчас для этих людей закончилась война.

Оставляя за собой широкую полосу кильватера, «Ильич» все дальше и дальше уходил на север. И скоро его поглотила ночь. Сырая, промозглая, с солеными ветрами и высокой волной, которая с гнетущим постоянством тяжело билась о борт. И все равно это была для многих, кто был здесь, самая лучшая в жизни ночь, время, когда на смену тяжелым думам приходило ясное осознание счастья. Это была ночь надежды…

…Вскоре после отъезда Жаковых из Гензана началась война между северной и южной частями Кореи. Впрочем, она не прекращалась с тех самых пор, как это небольшое азиатское государство разделила тридцать восьмая параллель, ставшая линией борьбы двух идеологий. На стороне южан выступили Соединенные Штаты и их европейские союзники, северян же поддерживали войска Народной армии Китая и советская авиация, которой удалось выиграть войну в небе.

Мало кому известно, что впервые свое напалмовое оружие американцы испытали в Корейской войне, сжигая и до основания разрушая бомбовыми ударами города и селения северян. Но это не все. В октябре 1951 года, в самый разгар войны, американское командование осуществило операцию под кодовым названием «Река Гудзон», когда бомбардировщики Б-29 провели имитацию атомных бомбардировок нескольких крупных городов КНДР. На северокорейские объекты были сброшены муляжи настоящих атомных бомб из арсенала ВВС США (без «атомной» начинки). Целью операции было запугать и деморализовать руководство КНДР угрозой реальных атомных атак. Северокорейские и китайские войска начали «зарываться» глубоко в землю: рыть туннели, убежища, траншеи, прятаться в пещерах…

После трех лет войны было подписано перемирие между севером и югом Кореи, однако вся правда о ней до сих пор еще не сказана…