Расчётное расстояние до Меркурия во время моего первого полёта превышало сто миллионов километров, и ускорение, чтобы не перегрузки не превышали 2G, длилось ровно двенадцать часов. Те, кто создавал программу полёта, явно думали о комфорте пассажиров — в отличие от операторов из командного центра, выводивших нас на орбиту.

После взлёта, когда я чуть не потерял сознание из-за перегрузок, я почти не ощущал дискомфорта. К невесомости я привык ещё в институте, хотя меня и подташнивало в первый час, когда я путал пол с потолком. Поначалу меня вообще не трогали, решив, видимо, дать мне возможность прийти в себя, а потом попросили разнести пассажирам энергетическую суспензию.

Я чувствовал себя стюардом.

Мы везли четырёх человек, хотя Сфенел был способен взять на борт столько же пассажиров, как и межконтинентальный лайнер. Я плыл между металлическими клетками и, улыбаясь, протягивал каждому бесцветный пакет с суспензией.

Меня спросили про туалет.

Я знал, что на таких кораблях, как Сфенел, сидения в пассажирском отсеке автоматически поворачиваются вокруг своей оси, когда корабль вырывается из гравитационного колодца, чтобы у людей, не привыкших к невесомости, возникало ощущение, будто бы они сидят в пассажирском самолёте, где есть гравитация, пол, потолок и наземная скорость. Однако положение рубки не менялось, поэтому всякий раз, когда я пролетал из пассажирского отсека в командный, мне казалось, что всё вокруг переворачивается вверх дном.

И всякий раз у меня кружилась голова, несмотря на сотни часов предполётных подготовок.

После отключения маршевого двигателя пилот собрал нас всех в рубке, объявил, что мы идём с нулевой погрешностью от расписания, и пожелал всем счастливого дрейфа.

Дрейфа, длиною в триста часов.

По распорядкам я должен быть постоянно, как заведённый, проверять состояние всех систем корабля — отопления, охлаждения, запасов воды, генераторов кислорода. Забота о пассажирах также досталась мне. Я отвечал за то, как функционируют кресла и массажный режим, во время которого пассажиров било тонкими разрядами тока, вызывая ритмичные сокращения затекающих мышц.

Пассажиры воспринимали эту процедуру как экзекуцию, а я представлял себя тюремщиком, который методично и бесстрастно пытает привязанных к электрическим стульям людей. Все постоянно просились на прогулку — осмотреть корабль, кубрик, командную рубку, — однако по уставу им разрешалось покидать свои места только при наличии так называемых "особых обстоятельств". Вроде нужды.

Отработав первую смену — проверка пассажирского отсека, нейросеанс, — я отключился от терминала и ещё долго сидел в неудобном кресле, глядя на темноту в экране перед собой.

— Ты уже здесь или ещё там? — послышался знакомый голос за спиной.

Я обернулся.

Первый пилот мягко проплыл по рубке и забрался в кресло рядом со мной.

— Ну, как? — спросил он. — Домой ещё не хочется?

— Домой? — повторил я. — Ну, если бы меня кто-нибудь ждал…

Пилот нахмурился, и между его бровей прорезалась глубокая морщина.

— Хреново, — сказал он. — Впрочем, меня тоже. С этой работой, знаешь ли…

— А это какой твой полёт?

— Двенадцатый, — ответил пилот. — К Меркурию, правда только пятый. Раньше в основном к Марсу…

— Только двенадцатый? — удивился я. — Или это в качестве пилота?

— Нет. — Голос у него был немного обиженным. — Это вообще двенадцатый полёт. А думаешь, это мало по нынешним временам? Сам вот протяни, как я, двенадцать рейсов! Если после этого не дослужишься до первого пилота, — он усмехнулся, — то можешь сам себя на пенсию списать.

— Извини, — сказал я. — Просто я не думал, что всё так быстро…

— Ну, как быстро, — пилот почесал пальцами редеющие волосы на затылке. — У меня и по году бывали перерывы между полётами. Представь себе отпуск длиною в год! — Он весело подмигнул мне, но тут же насупился. — Хотя, признаться, это на самом деле не так уж и классно.

— Наверное, можно придумать себе какое-нибудь занятие, — сказал я.

— Ага, собирать пустые пивные бутылки, — прыснул пилот. — Или марки. Один чёрт.

Он включил диагностический режим, и на иллюминаторе над нами высветилась трёхмерная схема корабля.

— Что бы ты ни придумал, — вздохнул пилот, глядя на экран, — всё равно потом скучаешь по этой малышке. Кстати, — он повернулся ко мне, — с твоего уровня вообще могут повысить после двух или трёх рейсов.

— И как это происходит? — спросил я. — Кто-то переходит в другой экипаж? Меняются местами?

— Когда как, — сказал пилот, отключая диагностический экран. — Вообще команды часто меняются, кого-то переводят, а кто-то и сам… Раньше, ещё до Венеры, пытались держать стабильные команды — типа это полезно, когда по две недели торчишь с людьми в консервной банке — но потом стало уже не до таких мелочей.

В рубке было прохладно — или же меня просто бил озноб от волнения, — а воздух, поступавший под давлением через вентиляционные отверстия у потолка, создавал лёгкий искусственный сквозняк и отдавал резкой кислотной химией, напоминавшей мне о медицинских центрах.

Наши коллеги сидели в креслах, откинув назад безвольные головы. Их глаза были открыты и слепо смотрели в невозмутимую черноту на экранах. На секунду мне показалось, что я нахожусь в морге.

— А по поводу Венеры… — сказал я. — У тебя было хоть раз… Вы когда-нибудь встречались с их кораблями?

— С сепаратистами? — пилот приподнял брови. — Нет, бог миловал. Хотя, по теории вероятности… Сколько там было? — Пилот сощурился, вспоминая. — Вероятность столкнуться с их кораблём по нашему маршруту шесть и два что ли… Кстати, если лететь до Марса, то меньше. Ну, короче, сам и считай. Когда-нибудь ты их встретишь. Если, конечно, будешь продолжать летать.

— И что тогда? — зачем-то спросил я.

— А чёрт его знает, что тогда! — сказал пилот. — В конце концов, все там будем, — добавил он с показным равнодушием. — Нам-то ещё что… А представь, каково на патрулях? Ты можешь уничтожить планету, нажав на кнопку, — и пилот демонстративно ткнул на панели в какой-то тумблер. — Раз, и все! И нету Венеры… Ну, или Земли.

— Они же не для этого…

— А для чего? — спросил пилот. — Бог его знает, что у них там… Представь себе — десять, пятнадцать кораблей, каждый из которых способен за пару секунд уничтожить планету! И это у нас. А ещё сепаратисты… Там вообще один чёрт знает, сколько у них кораблей.

— Чёрт уж точно знает, — вставил я.

— Ага, — согласился пилот. — Только это не имеет значения. Три или триста три. Просто нажать на кнопку…

У пилота сработал сигнализатор, он вздрогнул и прижал палец к правому уху, а через секунду уже плыл по рубке к открытому люку в коридор. Я снова остался один.

Просто нажать на кнопку.

Я посмотрел на приборную панель. Перед триптихом нейроинтерфейса поблёскивало несколько тумблеров — включение диагностики, аварийного режима, экстренный выход из нейросети…

Моя рука невольно потянулась к активации экстренного выхода, но я вовремя остановился.

Иллюминаторы в рубке заливала темнота.