Перед началом дрейфа мы все собрались в рубке. Я по привычке ожидал от первого пилота какую-нибудь напутственную речь или парочку скоромных шуток, но тот просто подключился со штурманом к нейросети и уродливо застыл в кресле, вылупив глаза и широко открыв рот, как слепая рыба.
Несколько минут мы сидели в давящей тишине.
Режим диагностики активировался ещё до того, как пилот и штурман вернулись к жизни. На экране высветилась схема корабля и стали последовательно, как отчитываемые по атомным часам секунды, загораться зелёные огоньки — "проверка прошла", "проверка прошла"…
Первый пилот устало потёр рукой лоб.
Я посмотрел на Лиду, она почувствовала мой взгляд, улыбнулась, сложила вместе ладони, как при молитве, и склонила голову, прикрыв глаза. Спать.
Я с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.
Первый пилот собирался что-то сказать — я видел, как он взволнованно вздохнул и приоткрыл рот, — но вдруг замер, уставившись в терминал, точно за мгновение у него онемели все нервы. Штурман устало качнул головой, потянулся к приборной панели, коснулся большой сенсорной кнопки, и всё вокруг вздрогнуло, разошлось волнами, как мираж, а я понял, что кнопка ещё не нажата, и пальцы штурмана по-прежнему тянутся к ней — так медленно, что движение застывает в воздухе.
Я не понимал, что происходит.
— Ну, вот и всё, — сказал первый пилот. — Мы в дрейфе. Все системы работают нормально.
— Что ж, в таком случае мы свободны? — спросила Лида.
— Да, — сказал пилот. — Первое дежурство… Вы и вы.
Он быстро взглянул на меня и на штурмана. По отсеку вновь прошла стремительная волна, и всё вокруг на мгновение расплылось, как отражение в воде.
— А что… — начал я.
— Что? — не понял первый пилот.
— Вы не почувствовали? — спросил я. — Какой-то толчок?
— Да нет, ничего такого, — ответил пилот. — Диагностика прошла успешно, маршевый благополучно выведен из цикла.
"Выведен из цикла" — я даже не смог вспомнить, чтобы кто-нибудь так говорил. Мне захотелось спросить первого пилота, как много он вообще летал.
— Мне кажется, я тоже что-то почувствовала, — сказала Лида. — Трудно объяснить. Почти неуловимое.
— Это старый корабль, — послышался чей-то голос.
— Это не обнадёживает, — сказал я.
— Диагностика, — сказал пилот.
Мы продолжали сидеть, уставившись на экран, где высвечивались результаты проверки всех систем корабля.
— Давайте ещё раз, — предложила Лида. — Полная диагностика. Это ведь вполне соответствует инструкциям, да? — добавила она, улыбнувшись.
Первый пилот нервно заёрзал в кресле.
— Так, — сказал он. — Проведём повторно. Но кто-то должен подключиться. Вы и вы, — и он указал пальцем на меня.
— Я бы предложил сначала провести диагностику, прежде чем подключаться к сети, — сказал штурман. — Вроде так полагается, нет?
Пилот недовольно скривился.
— Ладно. Диагностика, — сказал он.
На секунду я закрыл глаза. Я чувствовал странное недомогание, суставы ломило, а гортань горела, как при горловой чахотке. Это было похоже на внезапную кессонную болезнь, вызванную отключением маршевого двигателя.
Я попытался расслабиться, вздохнул — и в этот момент сигнализатор у меня в ухе раздражённо завибрировал. Мой череп пробуравил пронзительный тревожный сигнал.
— Что такое? Чёрт! — крикнул я. — Какая-то ошибка?
— Это автоматически, — ответил первый пилот, не оборачиваясь.
Сигнализатор вновь задрожал, издав истошный вой, и я застонал, прижав руку к уху.
— Сейчас, — торопливо сказал пилот.
Он нажал несколько кнопок на приборной панели, и сигнализатор замолк, однако я всё ещё слышал слабый, как эхо, звон, доносившийся со всех сторон.
— Результаты двух диагностик не совпадают, — сказал пилот. — Более того…
Он с силой зажмурил глаза и снова посмотрел на экран, где один из зелёных огней сменялся на красный и тут же вновь становился зелёным, как будто вычислительная машина сама никак не могла определиться.
— Более того, — сказал пилот, — двигатель ещё работает. По главному энергетическому контуру даже видно…
— Да может такого быть! — крикнул штурман. — Проблема в самом модуле диагностики! Проверка через нейроинтерфейс тоже ничего не показала.
— Так, но… В любом случае может потребоваться перерасчёт программы ку…
— Да какой к чёрту перерасчёт! Ускорение — ноль. Нет ускорения! Мы в дрейфе.
— Так… — Пилот поморщился и прижал ко лбу ладонь. — Но без модуля диагностики… Так… По протоколу мы должны связаться с центром.
Лида напряжённо смотрела на меня, но не говорила ни слова.
— Ещё раз диагностику? — предложил я.
— И что? Что это даст? У нас уже есть… — начал штурман.
— Давай! — сказал первый пилот. — Ещё раз диагностику! Сверим результат. Или есть другие варианты?
Штурман лишь неопределённо качнул рукой.
— Какой бы ни был результат, это уже ничего не изменит, — сказал он. — У нас уже есть проблема.
Но первый пилот всё равно включил диагностический режим.
— Другие варианты? — повторил он и вдруг вцепился в подлокотники кресла, приподнимаясь; ремень безопасности впился ему в грудь. — Кто вообще отвечает за состояние этой системы?! Почему она…
— Давайте успокоимся, — послышался голос Лиды. — Сейчас пройдёт ещё одна проверка, и…
Я не понимал, что мне делать.
— Ну, вот… — пробормотал первый пилот, глядя на экран. — Теперь всё в порядке. Двигатель отключён, ускорение — ноль.
— В четвёртый раз продиагностируем? — осклабился штурман. — А то, может, оно по нечётным только…
— Хватит! — крикнул первый пилот. — Я здесь принимаю решения. Двигатель отключён, ускорения нет. Есть проблемы с модулем автоматической диагностики. Об этом я сейчас сообщу в центр. Пока все проверки вручную…
— Да какая разница — вручную или нет? — перебил его штурман. — Мы считываем данные с тех же шин. Очевидно же, что это…
— Пока все проверки вручную, — повторил первый пилот. — Плановое дежурство… ну, я уже говорил. Остальные — свободны. Вернее… А я пока…
Пилот на секунду замолчал, вздохнул и, наконец, отвернулся от терминала.
— Есть возражения? — спросил он.
— Все свободны, всё хорошо? Я считаю, что мы не можем продолжать полёт, — сказал штурман. — Эта экстренная ситуация. У нас проблема с диагностикой. Что там ещё будет? Сейчас двигатель, потом система жизнеобеспечения.
— Это решение примет центр, — сказал первый пилот. — Мы пока ничего сделать не можем.
— Так связывайся! — крикнул штурман.
— А ты чего молчишь? — обратился ко мне первый пилот. — Как будто воды в рот… Нам нужно принять решение!
Я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, решая, что ответить.
— Ладно… — прозвучал голос Лиды. — Разбирайтесь тут пока, а я…
Она скинула с себя ремень и, оттолкнувшись, вытянувшись, как пловчиха, заскользила в открытый коридор.
— Ты куда? — спросил я.
— Голова просто раскалывается. Я на секунду.
— Подождите, — сказал пилот. — Сейчас всё решим, — но Лида уже исчезла в открытом люке.
— Связывайся! — повторил командным голосом штурман.
— Ладно, — согласился первый пилот. — А вы… — Он раздражённо посмотрел на меня. — Подключайтесь уже, какого чёрта? Сколько раз надо повторять? Дежурство никто не отменял, да и… — Пилот раздражённо дернул за лямку ремня, давившего ему на грудь. — У нас экстренная ситуация! Подключайтесь все! По протоколу! Постоянная проверка всех систем!
Я в спешке активировал свой терминал и откинулся на спинку кресла. Мне послышался слабый гул, как от системы воздуховода, который доносился из чёрных прорезей головного устройства в центре триптиха. Я вдруг начал считать — шёпотом, едва заметно двигая губами — как первый пилот перед началом ускорения с земной орбиты.
Десять…
Восемь…
(Я пропустил одну цифру).
— …что связь с Землей? — раздался чей-то голос слева.
— …непонятно, — прозвучал ответ. — Сейчас. Видимо, просто…
Пять…
Четыре…
— …и что в таком случае? — Я почти узнал голос штурмана.
Два…
Один…
И…
И стремительная волна тьмы мгновенно смела всё вокруг.
Нейросеть воспринималась не так, как обычно — я не падал, я летел в пустоте, я чувствовал своё тело, я дышал, я ощущал течение времени. При этом какая-то сила выталкивала меня наружу, пыталась вернуть на поверхность, в реальный мир.
В сомкнувшейся надо мной темноте неожиданно прорезался болезненный свет.
Я не хотел смотреть на него и закрыл рукой глаза, однако свет просачивался сквозь пальцы. Он становился ярче с каждым мгновением, застилал всё вокруг, прожигая меня потоком фотонов, пронизывая каждую клеточку моего тела. Я подумал, что не могу так ощущать себя во время нейросеанса, и тут же ослепительная пустота накрыла меня с головой. Мне послышались голоса, крики — искажённые, как лучи, проходящие через скопление газов. Головокружительное зарево притягивало меня к себе.
Я закричал сам — и не узнал собственного голоса.
В следующую же секунду я оказался в рубке. Непонятная сила прижимала, вдавливала меня в кресло.
— …как мог включиться?
— …отрубить… главная магистраль…
Я с трудом различал слова.
— Что произошло? — заорал кто-то. — Вы говорили, что ускорение…
— Сбой… — штурман закашлялся, проглатывая слова. — Какой-то сбой в главной магистрали. Двигатель как бы самопроизвольно переключается… Сейчас был вырос, и…
Несколько человек так и не вышли из сети — или же были без сознания. Оба старших техника сидели, намертво привязанные к креслам — головы их безжизненно откинулись назад, как у сломанных кукол.
— Откуда здесь гравитация? — хрипло спросил я.
Отсек задрожал, как будто корабль на полной скорости летел сквозь раскалённые слои атмосферы, а потом сила, вжимавшая меня в пол, неожиданно ослабла.
— Это не гравитация, — сказал навигатор. — Это… перегрузки.
— Замечательно! — крикнул первый пилот. — Нет, это просто… Отрубите! — Он посмотрел на меня расширенными от ужаса глазами. — Просто отрубите эту чёртову…
— Что отрубить? — спросил я, с трудом осознавая происходящее. — Главную магистраль, но мы же… — И тут же замолчал, вспомнив.
Лида!
В кресле у терминала её не было. Я взволнованно дёрнулся, сбросил с себя ремень, и в тот же момент меня швырнуло на триптих терминала.
— Все остаются на своих местах! — нервно кричал пилот. — Никто не…
Но я не обращал на него внимания. От открытого проёма в коридор меня отделял лишь один прыжок — я сжался, как перед броском, и оттолкнулся изо всех сил от приборного щитка с чёрной решёткой.
Пилот снова что-то прокричал мне в след.
— …корабль! — услышал я, прежде чем провалился в коридор. — На радаре…
Сигнализатор в ухе завопил, я поморщился от боли, но не стал возвращаться назад.
Я вывалился в коридор и уже собирался прыгнуть в сторону кубрика, когда внезапный всплеск невозможной силы тяжести придавил меня к стене, не давая пошевелиться.
Из рубки доносились крики.
Через секунду я снова плыл в невесомости. Тело болело так, словно я упал с высоты в несколько метров на цельнометаллическую плиту. Я перевёл дыхание, потянулся вверх, ухватился за поручень в стене — и тут увидел Лиду.
Она падала, раскинув руки, неподвижно глядя перед собой ослепшими глазами — как утопленница, которая проваливается в темноту.
— Лида! — закричал я.
Коридор вдруг превратился в отвесный тракт, залитый фальшивым светом, а воздух стал плотным, как тяжёлый газ.
Я оттолкнулся ногами от стены. На мгновение всё вокруг потемнело, как перед обмороком, я потянулся рукой к поручню, висящему над головой, и тут же взбесившаяся сила тяжести отбросила меня назад, обратно.
Лида бесчувственно упала рядом со мной.
Кровь бешено пульсировала у меня в висках. Я приподнялся — руки дрожали так, словно мне приходилось поднимать груз в несколько центнеров весом — и потянулся к Лиде. Свет в коридоре снова замигал, и упрямое тяготение, прижимавшее нас к стене, исчезло.
Я схватил Лиду за руку, притянул к себе. Мне послышалось, что она застонала. Передо мной проплыло несколько капелек крови — красные вздрагивающие пузырьки, которые уносило вверх какое-то невидимое течение, подъёмная сила.
— Лида… — прошептал я.
Я оттолкнулся от стены и, придерживая Лиду за талию, поплыл к жилому отсеку. Всплески гравитации прекратились, но мне всё равно казалось, что мы поднимаемся куда-то вверх, всплываем на поверхность.
В кубрике у меня закружилась голова.
На несколько секунд я потерял ориентацию в пространстве.
Лёгкий судорожный толчок чуть не отбросил нас обратно, в коридор, но я успел ухватиться за металлическую скобу у открытого люка, и через мгновение наши тела вновь потеряли вес.
Отсек с коконами был как-то причудливо перевёрнут в пространстве — как на морском корабле, который огромные волны подняли килем вверх. Мы повисли у ближайшего кокона, и я принялся раздирать одной рукой его мягкую синтетическую скорлупу.
Корабль снова вздрогнул — можно было подумать, что кто-то пытается запустить его гигантское плазменное сердце, пропуская по заизолированным венам мощные электрические разряды. Несколько красных капелек проплыли перед моими глазами — как пузырьки воздуха в воде. Лида была уже внутри кокона, и я укутывал её в этот плотный амнион, стягивал ремнями.
Её глаза по-прежнему неподвижно смотрели прямо перед собой.
Застегнув спальный мешок, я завис над Лидой, придерживаясь за стену. Мне нужно было возвращаться, но я не хотел уходить, не хотел оставлять её одну.
Время больше не имело значения.
Я наклонился и поцеловал её в губы. Холодный бесчувственный поцелуй. По моему телу пробежала дрожь, как от озноба.
Сигнализатор в ухе вновь истерично заорал, разрывая мои барабанные перепонки:
— Код! Красно-чёрный! Это они!
— Что? — крикнул я.
— Быстро!
Это был голос первого пилота — испуганный и надрывный. Его рваный крик резко замолк, как будто ему не хватило дыхания. Я оттолкнулся от стены и поплыл в коридор.
— Уровень радиации!.. — завизжал сигнализатор. — Они собираются атаковать! У нас сейчас отрубится сеть!
От волнения я едва мог совладать с собственным телом. Я резко оттолкнулся от стены, надеясь в один мощный прыжок долететь до рубки, но не рассчитал усилие и врезался правым плечом в металлическую скобу. Я почувствовал тупую боль и схватился за ушибленную руку. На секунду я даже решил, что сломал кость.
Из стен выстрелили люминофоры — длинные красные нити, которые могли гореть, даже если полностью отрубалось электричество, — мониторы на стенах сначала залила ровная темнота, а потом стали вспыхивать огромные, в человеческий рост, буквы — "внимание", "тревога", "режим", "код 1202".
Я впервые видел, как активируется на корабле аварийный режим.
Весь коридор залило красным маревом. Казалось, что кровь стоит у меня в глазах, однако я не слышал ни единого звука — меня окружала мёртвая тишина.
Я вздохнул, попытавшись успокоиться, и медленно, стараясь не делать лишних движений, потянулся к приоткрытому люку.
Я залез в рубку, хватаясь трясущимися руками за настенные поручни. Первый пилот уже сидел в кресле, рот его был слегка приоткрыт, а остекленевшие глаза слепо смотрели в потолок.
Я оттолкнулся от стены и нырнул к терминалу нейроинтерфейса.
Каждое моё движение занимало чудовищно долгие секунды, тогда как пилоты красно-чёрного были уже давно подключены к нейросети и находились в течении другого, медленного времени, когда можно принимать сложнейшие решения, выполнять множество задач за неуловимые мгновения.
Я упал в кресло, активировал терминал, и меня…