Липа первая подала весть о том, что осень уже бродит по лесу. А вскоре и тонкая березка, стоявшая у табора, сверху донизу засветилась желтизной – маленькие желтые листочки засквозили среди зелени.

С первыми заморозками Катерина ушла из табора. Дед Антон передал с Прасковьей Филипповной, чтобы шла Катерина домой, принимать новую должность.

В этот день она сходила последний раз на полдни, перецеловала всех своих коров и еще раз наказала Анке:

– Смотри не обижай их! Если какая капризничает, не поленись – уважь. Они тебя отблагодарят за это, сама увидишь. Ты их лаской, а они тебя – молоком.

– Ну вот еще, Катерина! – Анка даже обиделась немножко. – Сроду я со скотиной не грубила. А тем более в таком деле. Разве я своей выгоды не понимаю?

«Выгоды»! – с легким огорчением подумала Катерина. – А как будто если не выгода, то и приласкать скотину нельзя!»

Не скрывая грусти, Катерина уложила в чемоданчик свои книжки, косынки, фартуки, попрощалась с доярками и ушла.

– Не надолго! – сказала провожавшая ее Анка. – Скоро и мы со всем стадом припожалуем…

И, словно стыдясь, что березы и елки услышат ее, Анка наклонилась к самому уху Катерины:

– Сережку увидишь – кланяйся!

– Поклонюсь, – кивнула Катерина, заливаясь непрошенным румянцем, – если увижу.

Нарядный, задумчивый стоял по сторонам тронутый красками осени лес. Холодный ветер прошел по вершинам. Зашумели березы и осины протяжным шумом, полетели желтые и оранжевые листья на еще яркую зелень травы. Ах, красиво в лесу! Любовался бы с утра до вечера на эту красоту! Но… надо уходить. Надо начинать новое дело.

До самого дома не оставляла Катерину грусть. Но когда поднялась на родную горку к Выселкам, когда увидела знакомые очертания крыш и верхушки берез у своего двора, сердцу вдруг стало легче. И, взойдя на свое скрипучее крылечко, Катерина уже с улыбкой отворила дверь в избу.

– Кто дома? Как живы? – весело окликнула она входя.

Из горницы навстречу ей поспешила бабушка. Все ее морщины светились радостью:

– Совсем? Ох, пора, пора! Как в доме-то без твоего голоса скучно!.. Я уже тут ходила к деду Антону, ругала его – куда на все лето загнал девку!

– Так уж и ругала? – засмеялась Катерина. – Ну, видно и пробрала же ты его – сразу за мной прислал!

Теплый, с детства привычный запах родной избы, пестрые дорожки на белом полу, разросшиеся на окнах «огоньки» и бегонии – все нравилось Катерине, все утешало и согревало ее сердце.

Бабушка поставила самовар. Вскоре пришла с работы мать и, увидев Катерину, радостно улыбнулась. Расспросы, рассказы… Приветливо шумел самовар на столе, лампа под маленьким желтым абажуром освещала милые веселые лица матери и бабушки, мурлыкала кошка, ластясь у ног Катерины.

Ну вот, не хотелось от коров уходить, а дома-то, дома как хорошо!

В этот вечер, хоть и давно не была в деревне, Катерина не пошла гулять.

– Вот и правильно. Выспись, отдохни, – сказала бабушка.

– Да соберись с мыслями, – добавила мать, – обдумай все хорошенько, чтобы дело свое не провалить. – И добавила вполголоса, чтобы не слыхала бабушка: – А тут Марфа Рублева по деревне звонит, что ты на ее Сергея поглядываешь. «Ну уж пусть, – говорит, – и не поглядывает, Сергей не дурак – на что ему такая жена скандальная? Мы, – говорит, – тихую, хорошую девушку найдем».

– А Сергей что?

– Ну, будто и Сергей то же… Так что уж ты смотри – подальше.

– Да, – согласилась Катерина, – ладно.

И отправилась спать в сени, где стояла ее кровать под пестрым ситцевым пологом. Холодная, безмолвная ночь стояла за стенами, и Катерина знала, что тут же, за стеной, дремлют старые березы и что блестящие большие звезды висят над крышей… Хорошо дома!

Далеко, в большой деревне, тоненько, на каких-то особенно нежных серебристых нотах, прозвенела гармонь… Прозвенела, позвала… Катерина быстро откинула одеяло, приподнялась, прислушалась. Острый холодок охватил ее плечи и руки, но она не чувствовала…

И вдруг незнакомая, никогда еще не испытанная печаль наполнила сердце Катерины.

«Все это надо забыть, – сказала она себе самой, – с этим человеком у нас разные дороги… Спать! Спать!»

Но долго еще раздумчиво и зазывно жаловалась на той стороне оврага Сергеева гармонь:

И долго лежала Катерина, не смыкая глаз, под своим пестрым пологом. Будто и не было ничего, а что же потеряно?..

Осенью ночи длинные и не скоро просыпается на востоке заря…

Утром Катерина поспешила к деду Антону. Скотину только что выгнали. Выгоняли уже не рано, после того, как солнце сгонит иней с травы. Деда Антона она нашла на новой стройке.

Около старого скотного двора, по ту сторону пруда, уже стоял невысокий длинный сруб. Гладко оструганные желтоватые бревна тепло светились под солнцем, и четкий весенний звон топоров веселил деревенскую тишину.

Дед Антон, увидев Катерину, зашагал к ней по хрустящим стружкам.

– А, голова, явилась? – закричал он.

– Явилась! – ответила Катерина. – По вашему приказанию!.. Я гляжу, дедушка Антон, из деревни просто отлучиться нельзя, – смеясь, продолжала Катерина: – не успеешь отойти, а уж тут хоромы стоят!

– Э! Это еще что! – самодовольно улыбнулся дед Антон. – Вот подожди еще, окна вставим, полы настелем, крышу – под дранку! А фундамент какой, видишь?

– Да как не видеть! Гляжу – где-то вы с Василием Степанычем кирпичу раздобыли? На завод ездили?

– А что ж нам, долго? Мы, если надо, чего хошь раздобудем! С нами, брат, спорить не связывайся.

– А я, дедушка Антон, – лукаво сказала Катерина, – шла да думала, что уж в новом телятнике буду телят принимать… а тут еще только одни стены!

Дед Антон омрачился:

– Да, запоздали. Плотники нас задержали, домовой их возьми! Плотников-то сейчас поди-ка найди! И тут строят и там строят… Подзапоздали, что говорить. К Новому году, пожалуй, готов будет. Не раньше. Дранку-то, ведь ее еще надрать надо! Автопоилки установить…

– Неужели автопоилки сделаете?

– А что ж такого? И автоматическую подачу корма сделаем. Все как следует!

Катерина улыбнулась: ну не двор, а просто дворец будет!

– А где же мне сейчас-то обосноваться, дедушка Антон? – спросила она помолчав.

– А пока в старом, в маленьком телятнике. В том, который пустой совсем. Там и командуй. Только он уж много лет заброшенный стоит, в порядок его приводить придется.

– Ну что ж, приведем.

Дед Антон решил назначить Катерине штук десять стельных коров – пусть принимает новорожденных телят и растит их, как растит их зоотехник Штейман в Караваеве, как растит их Малинина в колхозе «Двенадцатая годовщина Октября». Всех-то сразу давать страшновато, надо сначала на нескольких попробовать…

– Только, дедушка Антон, как? На мою полную ответственность, – спросила Катерина, – чтобы никто не вмешивался?

– На полную твою ответственность, – твердо сказал дед Антон, – вся власть твоя.

Катерина прошла на скотный двор, осмотрела телятник: старые стены с выбившейся паклей, щелястые рамы, тусклые стекла, составленные из половинок… Постояла, подумала и пошла искать секретаря комсомольской организации Сашу Кондратова.

Саша работал на молотилке. Тут же работали и другие комсомольцы их колхоза: кто вертел веялку, кто возил снопы.

«Ребят нужно позвать. Как хочешь – одной ничего не сделать, – подумала Катерина. – Но не с работы же людей снимать!»

И вдруг веселая мысль появилась у нее: а Настя Рублева, а ребятишки?

Тут же, на улице, ей встретились трое маленькая кудрявая Оля Нилова, Дуня Волнухина и белесая, безбровая Надя Черенкова.

– Девчата! Девчата, а я вас ищу! – закричала Катерина. – Вы куда собрались?

– А мы с поля, – весело ответила бойкая Дуня Волнухина, – колоски сбирали. Да там почти нет ничего!

– А хотите мне помочь? – деловым тоном спросила Катерина. – Помощь нужна.

Девочки переглянулись.

– А что, Катерина?

– Да вот надо телятник в порядок привести. Помогите, девчонки!

– Давай! – живо ответила Дуня. – Чего делать?

– Да что ж делать? Чистоту навести надо. Вымыть, вычистить. Мы с Дуней сейчас метлы возьмем. А ты, Оля, и ты, Надя, бегите еще кого из ребят позовите. Настю Рублеву не забудьте, она же телятница!..

Катерина охнула и рассмеялась, когда увидела целую армию ребятишек, нагрянувшую к ней в телятник. Ребята постарше – такие, как Володя Нилов – были заняты на работе и к Катерине прийти не могли; они возили снопы, отгребали солому из-под молотилки… Зато прибежали такие, которые ещё и в школе не бывали. Вместе с Надей Черенковой увязались ее братишки – Павлик и Шурка, белоголовые, румяные, как помидоры. Пришел Леня Клинов, а за ним сестренка Галька, покрытая большим клетчатым платком и с босыми ногами. Откуда-то взялся внучек Прасковьи Филипповны Ленька, в синих штанах, в красной рубашке, с пирогом в руке…

– Ну что я с вами буду делать, а? – спросила Катерина. – Ну куда вас девать?

Ребятишки глядели на нее, смущенно улыбаясь и переглядываясь.

– Куда хочешь! – за всех ответила Дуня, весело пожав плечами.

Катерина, сдерживая смех, принялась командовать своим отрядом. Самых маленьких послала собирать мусор вокруг телятника: камни, железки, сучья. Что найдут, пусть кладут в кучку, а то мало ли что – выйдет теленок, наткнется на сук или попортит ножку о камень…

Леня Клинов и Надя Черенкова взяли ведра и пошли на пруд за водой, Дуня побежала за мочалкой, Настя Рублева принялась протирать стекла маленьких квадратных окошек. А Петруша Солонцов, коренастый расторопный парнишка, и черноглазый худенький Минька Бушуев, и сама Катерина взялись за метлу, за вилы и принялись чистить и выметать пол. Пыль, остатки сухого навоза и соломы – все взвилось вихрем в заброшенном, старом телятнике.

Вскоре появилась и вода, зашлепали мочалки, острый заступ принялся отскребать многолетнюю грязь с дощатого пола. Говор, смех, оживленье – будто невесть какое развлечение и удовольствие придумала для ребят Катерина!

Когда девочки принялись мыть пол, ребята, сменяя друг друга, то и дело, гремя ведрами, бегали к пруду – очень много понадобилось воды.

– Там Паша-телятница пришла! – сообщил Леня Клинов, примчавшийся с пруда с полным ведром. – Вон стоит да заглядывает.

– А мне сказала: «Что это вы, сдурели?» – сказал появившийся вслед за ним Минька Бушуев. И, поставив ведро, раскрасневшийся, с кепкой на затылке, рассказал: – Я говорю: «Почему это мы сдурели?» А она говорит: «Сдурели потому, что пол в телятнике моете». А потом говорит: «Может, вы телятам еще и коврики постелите?»

– А пусть говорит! – сказала Катерина, изо всех сил отскребая заступом грязь с досок. – А вы поменьше слушайте.

Катерина и сама давно уже заметила, как мимо открытой двери телятника мелькает синяя кофточка рябой Паши. Ну, да пускай ходят, пускай смеются, не им отвечать за Катеринину работу.

Еще и солнце не поднялось к полудню, еще и колокол в колхозе не звонил на обед, а в телятнике уже все было вымыто и вычищено, и Катерина отпустила на отдых свою веселую бригаду.

Оставшись в телятнике одна, она снова озабоченно огляделась. Ярко поблескивало солнце сквозь промытые окошки, желтые круглые зайчики дрожали на вымытом полу… Но разве это все? Осталось еще многое, что с ребятишками не сделаешь. Окна надо промазать, стены законопатить, побелить надо…

«Придется все-таки идти к Саше Кондратову, надо ребят на помощь звать».

Трудно было комсомольцам урвать время – только вечером да в обеденный перерыв. Но пришли, не замедлили. После обеда сладко тянуло прилечь на часок – ночь для молодежи и осенью коротка. Пока посидишь вечером в избе-читальне, а потом походишь с песнями по улицам, да попляшешь, да постоишь с кем-нибудь у двора, глядишь – и вторые петухи поют… Однако пообедали наспех и, прежде чем позовут на молотьбу, пошли говорливой и пестрой гурьбой в Катеринин телятник.

– Катерина, – сказала со смехом тоненькая белокурая Нина Клинова, – а ведь и правду говорят, что ты беспокойный человек: вот нам и то отдохнуть не даешь!

– Рано отдыха запросили, – тоже смеясь, ответила Катерина. – Вот состаритесь – и отдохнете тогда!

Саша Кондратов деловито осмотрел стены телятника.

– Самое главное, Саша, чтобы сквозняка не было, – повторяла ему Катерина. – Сквозняк и сырость хуже всего для теленка! Хуже всего!

– Шпаклевать надо, – сказал Саша, – а где пакли взять? Кабы льняные очесы были…

– Какие же очесы? – задумалась Катерина. – Еще лен на корню.

– А если мхом? – предложил Ваня Бычков. – Пойдем в лес да надерем моху! Ребятишек позову!..

– Глядите-ка, – засмеялась Клаша Солонцова, – а у нашего Вани голова все-таки варит!

– Ванечка, дружок! – обрадовалась Катерина. – Вот догадался хорошо! Мы тебе, Саша, сколько хочешь моху надерем. Клаша! Нина! Федюнь! Ну, сбегаем в лес?

– А если на работу зазвонят? – осторожно спросила Клаша. – А вдруг опоздаем? Мне тогда от отца влетит. Мне опаздывать никак нельзя – бригадирова дочь!..

– Вот еще! – возразила Нина. – А лес-то вот он – за двором! Побежали! Звонок услышим – вернемся!..

Не сразу, не вдруг, а телятник утеплили. Пазы законопатили мохом, а снаружи стены защитили свежей соломой. Окошки тщательно промазали, чтобы не дуло.

– Белить будешь – нас позови, – попросила Нина Клинова, – я обязательно приду!

– И меня зови, – сказал Ваня, – так и быть, послужу маляром.

Но Катерина никого не стала звать. Ребята и так целый день на работе, а тут такое дело, что и одной справиться можно.

В воскресенье, с самого утра, Катерина надела большой брезентовый фартук, повязалась старым платком по самые глаза, заботливо спрятав под платок косу.

– Ба! – удивилась бабушка. – Это куда ж нарядилась? На какое гулянье?

– Наверно, со мной на молотилку, – сказала мать, тоже укутываясь платком, чтобы не набилась пелева в волосы.

– В телятник, – односложно ответила Катерина.

Мать промолчала, а бабушка немножко обиделась:

– Опять в телятник! Что тебе, за телятник-то трудодни, что ли, пишут? Люди сейчас все стремятся заработать, работа на молотьбе выгодная, а ты все со своим телятником… Разве можно так-то?

– Не можно, бабушка, а нужно, – мягко возразила Катерина. И, слегка обняв за плечи маленькую сухую старушку, смеясь, сказала: – А трудодни я еще наверстаю! Вот как закончу с телятником да как выйду завтра на работу – только пыль до неба полетит!

Катерина белила телятник и напевала вполголоса. Белые брызги извести летели дождем, падали ей на лицо и на голову. Помещение телятника светлело и хорошело на глазах.

– Ай, Катерина! – вдруг услышала она знакомый тоненький голос. – Стекла-то опять все забрызгала! А я их протирала-протирала!

Настя с улыбкой заглядывала в открытую дверь. Катерина обрадовалась ей – она любила и как-то даже уважала эту маленькую, но с большим характером девчушку.

– Ничего, ничего, – ответила Катерина. – А мы их сейчас снова протрем, еще светлее будут. Уйди, а то я тебя забрызгаю!.. Вот прибежала кстати, – продолжала Катерина. – А я все хочу тебя спросить: сделала ты тогда доклад на сборе или нет?

– А конечно, сделала! – весело ответила Настя.

– Ну, и что? Как? Ребята заинтересовались?

– Очень даже! Сразу семь человек в наш кружок записались!..

Вдруг Настя прервала рассказ и, делая какие-то знаки, юркнула с порога в телятник.

– Петр Васильич идет! – шепнула она.

Катерина торопливо изнанкой фартука начала вытирать лицо.

– Стерла? – испуганно, раскрыв глаза, опросила она у Насти. – Все стерла?

Настя хихикнула, зажимая руками рот:

– Ой, нет! Еще больше размазала!

Петр Васильич вошел, молча кивнул Катерине и внимательно оглядел телятник. Катерина ждала, что он скажет.

– Вы серьезно хотите взяться за холодное воспитание? – спросил Петр Васильич.

– А как же? – удивленно ответила Катерина. – Конечно, серьезно!

– А выдержите?

Суровые глаза ветврача глядели испытующе. Катерина спокойно выдержала его взгляд.

– А почему я не выдержу? – Петр Васильич пожал плечами:

– Не думаю, чтобы вам легко было работать с Марфой Тихоновной. А ведь она все-таки бригадир.

Катерина улыбнулась, блеснув ровными зубами, которые казались еще белее на загорелом лице:

– Ну и что ж, что бригадир! А в моей секции я хозяйка. Я! Понимаете?

Петр Васильич вдруг улыбнулся, и Катерине подумалось: как улыбка красит некоторых людей!

А Петр Васильич в эту минуту в первый раз по-настоящему поверил, что у него есть сильный союзник и что теперь и он может смелее работать, шире применять свои знания, свой опыт. Он вдруг увидел, что закостеневшие порядки старой телятницы, с которыми он так долго и так напрасно боролся, наконец пошатнулись. И Петр Васильич даже вздрогнул внутренне от живого и радостного интереса к работе, которая теперь начинается.

– Примите меня в союзники, – сказал Петр Васильич и протянул Катерине руку.

Катерина, улыбаясь, пожала его руку своей вымазанной известью крепкой рукой.

– Будем помогать друг другу, – продолжал Петр Васильич. – Как закончатся полевые работы, организуем зоотехнические занятия. Надо учиться. Обязательно надо учиться: и телятницам, и дояркам, и вам, и мне. Нельзя отставать от передовых людей нашей страны. Почему наш колхоз, наша ферма должны быть каким-то застойным уголком, где все может идти по течению – как при дедах было, так и теперь? Ведь люди ищут, добиваются, стараются поднять свое хозяйство, сделать его первоклассным, высокопродуктивным… А мы? Мы ведь тоже можем жить легче, лучше, богаче, красивее. Еще мало у нас любви к своей работе. Разве в том любовь, чтобы около теленка по ночам сидеть да ноги ему укутывать? Любовь в том, чтобы ему лучшие условия для жизни создать. А для того, чтобы их создать, их нужно знать. Нужно глядеть вокруг себя, а не делать себя и свой телятник центром мира! И никакие заслуги никому не дают на это право… Ну-ка, дайте я покрашу!

Петр Васильич неожиданно выхватил из рук Катерины кисть и принялся белить потолок. Белый дождь поливал его сверху.

– Что вы делаете? – закричала Катерина. – Дайте я сама!

Но Петр Васильич яростно водил кистью и по потолку и по стенам, не обращая внимания на брызги. Катерина взглянула на Настю, Настя – на Катерину, и обе принялись хохотать над смешными, яростными и неумелыми ухватками ветеринарного врача.