На другой день в полдень Василий Степаныч вошел в избу деда Антона. Дед Антон только что надел свою лохматую шапку…

– Далеко ли, старик?

– Да нет… Тут, по двору, – ответил дед Антон. – Думаю, пока люди обедают да отдыхают, дровец старухе наколю.

– Садись, садись, Василий Степаныч! – приветливо обратилась к председателю бабушка Анна. – Садись, покури!

Василий Степаныч сел на лавку, вынул папиросу. Дед Антон, не снимая шапки, примостился рядом на уголке сундука.

– Ты, пожалуй, спрячь свои «боксы», – сказал он и вытащил из кармана большой пестрый кисет. – Вот эта покрепче будет.

После двух-трех затяжек изба наполнилась сизыми клубами и волокнами дыма, которые, долго не рассеиваясь, плыли над головой. Бабушка Анна, не любившая дыма, незаметно открыла дверь.

– Тепло сегодня, – сказала она, чтобы не смущать курильщиков. – Кабы не куры, так и жила бы нараспашку! Но – куры: чуть откроешь, они уж тут как тут, полна изба!

– Ну и самосад у тебя силен! – сказал председатель, щурясь от едкого дыма цыгарки. – Сам сушил?

– Сам! – ответил дед Антон самодовольно. – Уж так никто не высушит, будь спокоен. У плотника Акима тоже подходящий табак, но против моего – куда!

Покурив, поговорив о том о сем, председатель спросил:

– Так ты, старик, как же насчет вчерашнего думаешь?

Дед Антон вздохнул:

– Думаю, вот двор построим, а там, глядишь, все само собой и уладится…

– Эх, старик! – покачал головой Василий Степаныч. – Вот нет у тебя твердой линии! А почему? Опять повторяю: ты сам в это дело не веришь.

Дед Антон молча пустил клуб дыма.

– А вот я, старик, думаю, – продолжал председатель, – как это, думаю, олени в лесу живут? Или дикие козы. Отелится олениха, теленочек такой же, как у коровы, слабенький. А отелится иногда – еще снег в лесу. И ничего! Шустрые растут. Да куда покрепче наших телят!

– Эко ты, голова! Да ведь их природа другая, – возразил дед Антон: – дикие. Из рода в род свою силу передают. А нашей корове передать нечего, сама изнежена.

– Постой, постой! – оживился председатель. – А помнишь, у Волнухиных стельная корова в лесу заблудилась? Уж и снег выпал, а ее никак не найдут. А потом нашли, да глядь- с ней теленочек ходит. Помнишь? Так вот и не заболел же! Да еще какой бедовый был!

– Помню… – задумчиво сказал дед Антон. – Но а ведь бабы-то нам на это что скажут? Скажут – это так просто, случайность. Разве они это всерьез примут?

– Случайность? А ты книжку Штеймана прочел? Ведь он же и сам с этого начал. Вспомни, как у них до тридцать второго года было. Тоже и суставолом и воспаления. До шестидесяти процентов падеж доходил. И уж что-что не делали! Полы перестилали, известкой белили, дезинфекцией поливали… Пройдет какое-то время, а болезнь опять в телятнике, как пожар, вспыхивает. Штейман и сам не знает, что делать, прямо куда броситься не знает. Уж до того дошел – по старому примеру, начал каких поценнее телят к себе на квартиру брать, у себя в комнате растил. Ну это разве выход? Смешно! Ведь их десятки голов! Вот тут-то его одна корова и надоумила. Тоже вот так ушла из стада в морозный день да отелилась в лесу. Через неделю нашли. Ходит около леса, и теленок с ней по снежку бегает – крепенький, здоровенький. И ни разу ничем не заболел. Вот тут-то Штеймана и озарило насчет холодного воспитания.

Председатель докурил цыгарку и, подойдя к печке, потушил ее о шесток.

– И надумал я, старик, одно дело.

Дед Антон с любопытством взглянул на него:

– А какое же дело-то? Ну-ка?

– А вот надумал я: не съездить ли нам самим в Кострому да не поглядеть ли на их хозяйство своими глазами? Так-то наши люди думают- мало ли что в книжках написано – бумага все стерпит. А уж кто против скажет, если своими глазами поглядим?

– Хм!.. – улыбнулся дед Антон. – Ну что ж, надумал ты дельно. Очень интересно на это поглядеть. Очень даже интересно! Тогда бы наши телятницы, конечно, убедились!

– А главное, ты бы сам убедился! – засмеялся председатель. – Вот и поезжай и убедись!

У деда Антона заиграли огоньки в глазах. Но он не успел и рот раскрыть, как бабушка Анна ответила за него:

– Ну что ты, Василий Степаныч! Да ведь он только дома востер! А там – и заблудится и не найдет ничего!

– Эко ты!.. – начал было дед Антон.

Но бабушка Анна снова перебила его:

– Да еще, Василий Степаныч, он у нас разиня, деньги у него вытащат… И голодный насидится, если ему не накроют на стол да не подадут! Он у себя за столом хлеба не отрежет!..

– Эко ты!.. – опять начал дед Антон.

Но бабушка Анна не давала ему сказать слова:

– В ту зиму, помните, Василий Степаныч, ездили вы всё в район, лучших животноводов тогда вызывали. Так ведь и то ухитрился: шапку потерял! Рюмочку выпил – и расплелся весь. И не чуял, как шапка с головы свалилась! Так бы и ехал с крестным ходом, да, спасибо, Катерина Дозорова тогда его своим платком повязала. Вот и едет по деревням – не то мужик, не то баба! Встречные шарахаются, а свои всю дорогу со смеху на него помирают. И я-то не знаю ничего, жду. Слышу – подъехал. Выхожу встречать, гляжу – спит в санях. Но сразу чует, что лошадь остановилась, поднимает голову. Я и гляжу: что такое? Вроде баба, а из-под платка усы торчат! А это старик мой с праздника явился!.. В район и то благополучно съездить не мог. А вы его – в Кострому! Да он там не только шапку потеряет, а и голову-то оставит где-нибудь!..

Председатель слушал и смеялся, приговаривая:

– Помню, помню!

Дед Антон слегка ухмылялся, почесывал подбородок и уж не пробовал защищаться.

– Ну так как, старик, будем решать? – спросил председатель.

– Да уж не знаю… Кого бы послать-то?

– Да пошлите вы ту же Катерину, – вмешалась опять бабушка Анна. – Девка расторопная, грамотная, востроглазая… Она же все это и затеяла, вот пусть и съездит!

– Нет, – покачал головой председатель, – Катерину не стоит. Ничего не выйдет.

Дед Антон слегка нахмурился:

– Почему не выйдет? Катерина девка хватная. И уж душой не покривит: что увидит, то и доложит. Девка простая, прямая, никаких заковык у нее нету!

– Да я не о том, – остановил его председатель, – я-то ей поверю… каждому слову… Ну, а Марфа Тихоновна поверит?

– Ни за что не поверит! – подхватила бабушка Анна. – Уж ей теперь что Катерина ни говори – ничему не поверит!

– Вот то-то и оно! – сказал председатель. – Так что придется твоему старику самому съездить. Да и что такого? Кострома не за горами.

– Да ничего такого! – приободрился дед Антон. – Съезжу, да и всё!

– Одного не пущу! – кротко, но твердо заявила бабушка Анна. – Пускай хоть какого парнишку с собой возьмет – все не один! Школьники нынче вон какие бойкие пошли!

– Э, голова! – вдруг повысил голос дед Антон. – А у нас же девчонка есть! Все к телятам нижется. Марфина внучка-то!

– Правильно! – согласился председатель. – И Марфе Тихоновне приятно – внимание их дому…

– Марфе Тихоновне приятно, – согласилась и бабушка Анна, – да и девчонка посмотрит, как в хороших хозяйствах дела ведутся. Ей для будущей жизни сгодится.

Не прошло и часу, как ушел председатель, а к деду Антону прибежал Ваня Бычков.

– Ты что это запыхался? – сказал дед Антон, – Щеки-то полыхают, того гляди – шапка загорится!

– Дедушка Антон, ты правда в Кострому поедешь? – закричал Ваня еще с порога. – Правда?

– Правда. А что?

– А тогда к тебе дело есть, Антон Савельич! Возьми кого-нибудь из наших пионеров, пускай посмотрят! Это ведь нам очень важно!

Бабушка Анна засмеялась, а дед Антон покачал головой:

– Как торопился, а опоздал. Уже выбрали юннатку – Настю Рублеву. Пока ты совет дать собирался, мы с председателем все и порешили…

Так порешили председатель и дед Антон. Но совсем забыли, что Настя ходит в школу, что у нее свои дела и обязанности и свои заботы.

У Насти было трудное время: последняя четверть. Уроки, уроки… А дальше – экзамены. Уроки и экзамены, и пока ни о чем другом думать нельзя.

Но иногда глаза Насти отрывались от книги, и мысли ее улетали в будущее – лето, речка, может быть поход… А там – пятый класс. Все очень хорошо, интересно. Только вот жаль,

что Авдотьи Васильевны, учительницы, которая вела их из класса в класс, которая учила их разбирать буквы и держать ручку, которая знала все их беды и радости, их слабости и достоинства, – Авдотьи Васильевны уже не будет с ними. А будет уже много учителей: учитель математики, учитель естествознания, учитель истории… И уже тогда самим придется следить и за своими уроками и за своими поступками – твердая и добрая рука Авдотьи Васильевны не будет поддерживать и направлять их так, как сейчас: близко, повседневно…

Авдотья Васильевна ходила по классу, диктуя условия задачи, по нескольку раз повторяя одни и те же фразы. В волосах ее искрились сединки, близорукие, с тяжелыми веками глаза казались выпуклыми за толстыми стеклами очков, на левой щеке родинка нежно оттеняла белую кожу.

Может, чужой человек ничего особенного не нашел бы в Авдотье Васильевне – так, пожилая женщина, да и все. Но какой красивой видела ее сейчас Настя! Какими теплыми казались ей такие знакомые и такие все понимающие глаза учительницы! И эта родинка, и сединки в волосах, и белая рука, держащая книгу, и голос, ровный и мягкий, – все трогало Настино сердце теплом и грустью…

Огромные окна были полны света и голубизны. На столе Авдотьи Васильевны ярко блестела под лучом металлическая крышка чернильницы – словно белая звезда лежала на зеленом сукне.

Дуня Волнухина, склонясь над тетрадкой, усердно записывала диктант. Ее короткие густые волосы, выбившись из-под круглой гребенки, повисли надо лбом. Дописав фразу, Дуня откинула волосы, заглянула в Настину тетрадку своими живыми коричневыми глазами и толкнула подругу:

– Ты что же не пишешь?

Выпуклые очки учительницы блеснули в их сторону. Настя торопливо обмакнула в чернильницу высохшее перо.

«Вот тоже… Думаю о чем-то! – с досадой побранила себя Настя. – О чем думать, когда экзамены скоро!»

И опять ее мысли вернулись к своим самым близким и неотложным заботам: задачи, русский язык, естествознание… Уроки, опять уроки, а там экзамены…

После занятий староста класса Боря Запевалин напомнил:

– Товарищи, не забывать отстающих!

– Да мы не забываем! – раздались в ответ ему голоса. – Мы занимаемся!..

– С Лыковой занимаются? – спросил Боря, заглядывая в свою учетную тетрадь.

– С Лыковой я занимаюсь, – ответила Варя Лебедева, одна из лучших учениц класса.

– А с Черенковой?

– С Черенковой – я, – сказала Настя, – я и Дуня Волнухина.

Синеглазая, с белесыми косичкам Надя Черенкова подошла к своим «шефам», и они втроем вышли на улицу.

Весенняя грязь широко раскинулась по улице – веселая весенняя грязь с синими отсветами неба, с коричневыми и желтыми красками глины, с неподвижной водой в канавках, которые кажутся зелеными от проступившей на дне молодой травы…

– «Весна! Весна идет! – вдруг запела Дуня, жмурясь от солнца. – Весна, весна идет!..»

– Хорошо вам, – сказала Надя и озабоченно наморщила свой маленький лоб: – у вас троек нету. А я даже и весны-то не вижу. Уж скорее бы экзамены проходили!

– А я тоже весны не вижу, – отозвалась Настя, – толька все и думаю, как бы не сбиться: где надо «тся», а где – «ться»… Вот пустяк, а на экзаменах как раз и собьешься!

– Ну, ты не собьешься! – возразила Надя. – А вот я!.. Как вызовут, так испугаюсь – и все позабуду!

– Выучишь, так не забудешь, – сказала Настя, останавливаясь у своего крыльца. – Ну, девочки, значит мы все собираемся после обеда…

– …у нас! – закончила ее фразу Дуня.

Настя посмотрела на нее:

– Опять у вас? А у нас когда же?

Надя и Дуня переглянулись.

– Лучше у нас, – сказала Дуня, немножко смущаясь: – у нас просторно…

– А у нас тоже просторно.

– Да нет, Настя… Приходи, и всё! А у вас… Ну, у вас бабушка…

Настя приподняла было свои тонкие бровки, собираясь возражать, но Надя предупредила ее.

– Мы твоей бабушки боимся, – негромко сказала она. – У меня даже и уроки при ней не лезут в голову!..

– Приходи к нам, и всё! – сказала Дуня. – Будем ждать!

И подруги весело зашагали дальше, скользя и чавкая калошами по весенней грязной дороге.

«Боятся бабушки, – с огорчением подумала Настя. – Только все и знают, что боятся…»

А бабушка встретила ее с веселым лицом. Настя давно не видела Марфу Тихоновну такой довольной – у нее даже и морщины как-то разгладились и глаза помолодели.

– Вот и наша делегатка идет! – сказала она.

Настя быстро взглянула на бабушку, потом на мать, которая собирала на стол. Мать, ответила ей своей безмолвной улыбкой – улыбнулась глазами, ямочками на щеках, ямочками возле губ – и молча полезла в печку за щами.

– Какой я делегат, бабушка? – спросила Настя. – Куда я делегат-то?

Из горницы, только что вымыв руки и причесавшись, вышел отец.

– Мое почтенье делегату! – сказал он, шутливо кланяясь Насте.

– Да ну, что вы это! – смеясь, закричала Настя. – Разыгрываете меня!

– Да что там разыгрывать! – пожал плечами отец. – К деду Антону в провожатые. Никого другого, оказывается, не подобрал, а вот, вишь, тебя, Настасья Прохоровна!

Настя подбежала к отцу и крепко схватила его за усы:

– Папка, говори! Будешь надо мной смеяться?

Отец закричал, завопил, запросил, чтоб отпустила его усы. Но Настя не отпускала, а все повторяла свое:

– Ты будешь еще смеяться? Будешь?

– Да он не смеется, дочка, – вступилась мать, – он не смеется! Вот спроси-ка у бабушки!

Когда Настя услышала, что дед Антон берет ее с собой в Кострому, у нее от волненья даже аппетит пропал. Ой, дедушка Антон, что придумал! Ой, как интересно все увидеть – и Волгу, и Кострому, и, может быть, даже саму Малинину, заведующую молочной фермой, которая написала такую хорошую книжку!..

– Да ты ешь, ешь, – сказала бабушка, – а то отощаешь – куда же тогда ехать!

Настя принялась было торопливо есть жирные, вкусно забеленные ши, но вдруг опять положила ложку и ошеломленно посмотрела на бабушку:

– Бабушка! А экзамены?

– Так ведь, небось, после экзаменов? – нерешительно сказала мать.

– А что экзамены? – возразила Марфа Тихоновна. – Учишься хорошо – и так переведут.

Настя даже привстала из-за стола.

– Что ты, бабушка, как это без экзаменов? Нет, я не могу до экзаменов уехать. Когда сдам… тогда.

Бабушка нахмурилась:

– А дед Антон тебя что, ждать будет? Очень ему надо! Возьмет другого кого, да и поедет. Ишь, как ты об себе воображаешь, будто какой незаменимый человек! Сама ещё с горошину, а тоже свою волю показывает!

– Ну, а деду Антону куда спешить? – примиряюще сказал отец. – Скоро стадо выгонят, забота о телятниках до самой осени отпадет. Почему ж ему Настю не подождать?

– Да другого кого возьмет, да приедут оттуда, – продолжала бабушка, не слушая Прохора, – да и наговорят невесть чего… Семь верст до небес. Вот тогда и поспорь с ними!

– Да что ты, мама, чудишь! – усмехнулся Прохор. – Ну кто ж тебя обманывать будет? Дело-то общее!..

– А ты не говори! – отмахнулась старуха. – Ты еще людей не знаешь. А тут бы все-таки свой глаз… Дались ей эти экзамены! Ну, осенью сдашь, вот еще важность!

Настя молча дождалась второго, поела каши с молоком и выйдя из-за стола, принялась собирать книги и тетради.

– Ты куда это? – спросила бабушка.

– К Дуне Волнухиной, – ответила Настя, не поднимая глаз, – заниматься…

– А дома нельзя?

– Нет. Мы втроем заниматься будем. Надя Черенкова придет, ей помочь нужно. К экзаменам готовиться надо…

– Ну так что, едешь ты с дедом Антоном или нет?

– После экзаменов поеду. А сейчас – нет.

Бабушка крепко стукнула по столу ладонью. Настя, не оглянувшись, вышла на улицу.

– Ведь вот упрямая какая! – в негодовании крикнула Марфа Тихоновна. – И в кого такая твердокаменная уродилась, а?

Прохор незаметно переглянулся с женой, и оба улыбнулись, скрывая улыбку от матери.

Настя твердо решила, что никуда до экзаменов не уедет, этой мысли она и допустить не могла. Но все-таки в душе осталась заноза. Вот бы поехать ей с дедом Антоном в Кострому! Ведь как интересно-то! В тот же день вечером она пошла на скотный двор и, улучив минуту, когда дед Антон, освободившись, присел отдохнуть на лавочке возле скотного, тихонько подошла к нему.

– Дедушка Антон, – нерешительно начала она, заглядывая деду Антону в глаза, – а тебе разве немедленно, сейчас ехать-то надо?

– А когда же, голова? – ответил дед Антон, свертывая «козью ножку». – Дела не ждут.

– Дедушка Антон, а как же я-то?

– А как? Собирайся, да поедем.

– Дедушка Антон, а ведь у меня же экзамены!

– Ну-у! Вот не учли мы это. Ну что ж, тогда придется кого-нибудь другого взять. Конюх Тимоша просился…

– Дедушка, – взмолилась Настя, – ну подожди меня: Ведь недолго ждать! Ну что тебе стоит!

Дед Антон удивленно взглянул на Настю:

– Да ты, никак, уж и в слезы, голова? Вот ведь как тебе загорелось!

– Ну да… Если бы уж не говорили, а то сказали сначала, а теперь…

– Эх-ма! – покачал головой дед Антон. – Вот так загвоздка получилась!.. – И добавил уже твердо, хотя и сочувственно: – Плакать тут, голова, нечего. Как дело требует, так и поступим. Твое дело требует экзамен сдавать, мое – в Кострому ехать. Вот и будем каждый свое дело делать, А уж там – хочется нам или не хочется и как именно нам хочется – это статья второстепенная.

Из коровника вышел скотник Степан, как всегда медлительный и полусонный.

– Антон Савельич, какое сено давать: из сарая или стог починать?..

– Взглянуть надо…

Дед Антон встал и пошел со Степаном к сараю.

Настя, совсем огорченная, возвращалась домой. Она даже не зашла в телятник – бабушка опять будет сердиться, что она из-за своих экзаменов не едет с дедом Антоном.

Ноги скользили по еще не просохшей тропинке. Лужицы в канавах были полны алого света вечерней зари. В заросшем ольхой овражке нежно и еще несмело позванивали соловьиные голоса…

Настя, сумрачно сдвинув брови, глядела прямо перед собой. Темные глаза ее блестели. Теперь, когда стало ясно, что в Кострому ей не ехать, Настя почувствовала себя несчастной.

– Ну, а если мне хочется? – повторяла она. – Ведь хочется же мне все посмотреть! «Статья второстепенная»! Почему же второстепенная? То поедешь, то не поедешь… Ну, а если мне очень хочется поехать, тогда что? Умереть мне, что ли?»

На крыльце у Волнухиных сидели девчонки. Увидев Настю, они вспорхнули, будто стайка воробьев, и окружили ее.

– Ну что? Ну что? – начали они. – Что дедушка Антон сказал? Подождет?

Настя опустила ресницы:

– Нет.

– Из-за экзаменов не поедешь?.. – слегка презрительно протянула Дуня. – Подумаешь, экзамены! Как-нибудь обошлось бы! Ну, уж я бы и думать не стала, поехала бы, да и всё!

– Боязно… – прошептала Надя. – Как это от экзаменов уехать? Пожалуй, на совет отряда вызовут…

– «Боязно»! – усмехнулась Дуня. – Какая беда!

– Мне не боязно, – сказала Настя. – Не потому, что боязно… Просто я должна сдать экзамены, вот и все.

– Значит, тебе не хочется ехать, – решила Дуня.

– «Не хочется»! – повторила Настя. – Да, не хочется! Это ты так думаешь, а вот хочется нам или не хочется – это статья второстепенная. – И замолчала, крепко сжав свои маленькие губы.

– Эх, дура! – с сожалением сказала Дуня. – Теперь вместо тебя Тимошка поедет! – И огорченно сморщила свой короткий, вздернутый нос.

Ночью Настя не могла уснуть. Она глядела на весенние звезды, сиявшие над геранями в лунном окне. Теплая наступает погода… Но ведь Ваня-то знал, что у нее экзамены, а как же он сказал, что Настя поедет?

Издали слабо донеслась многоголосая песня с веселым перебором гармони…

А что же это она не сходила к Ване? Почему она сейчас же от деда Антона не побежала к нему?

Настя потихоньку поднялась, вылезла из-под теплого одеяла, надела платье.

В избе стояла тишина, только бабушка дышала тяжело, с храпом…

Настина кровать стояла недалеко от окна и очень далеко от двери. Пойдешь через горницу – кого-нибудь разбудишь. Настя прихватила теплый платок, висевший на спинке кровати, и тихо открыла окно. И лишь чуть-чуть стукнула рама, чуть-чуть зацепила Настя за цветочный горшок, а бабушкин храп уже прервался.

– Кто там? – спросила она спросонья.

Но, услышав только легкие убегающие шаги за окном, проворчала что-то и опять заснула.

Ясная, с острым весенним холодком ночь сияла над деревней. Взапуски пели соловьи. Пахло молодой травой, лесом – ночью почему-то эти запахи особенно крепки.

Далеко на выгоне, под старыми березами, звенела гармонь. Девушки и ребята отплясывали на плотно притоптанном кругу. Говор, смех, прибаутки… И кто бы подумал, что тоненькая кареглазая Анка Волнухина, которая «дробила» сейчас каблуками, весь день сегодня нарывала навоз? И кто бы сказал, что Ваня Бычков только что пришел из лесу, где вместе с мужиками целый день валил толстые ели, – так он лихо выделывал русскую! То он притопывал легкими сапожками, то хлопал ладонями и по коленям, и по бокам, и по собственным подметкам, то он пускался вприсядку, то подпрыгивал и, как ветряная мельница, размахивал руками…

Анка выкрикивала звонким голоском:

Тут же совались в крут и ребятишки.

– Настя! – окликнула Настю Дуня Волнухина. – Пришла все-таки! А говорила – пока экзамены не сдам, на гулянье ходить не буду!

– А я и не на гулянье! – возразила Настя. – Я хочу с Ваней поговорить.

– А что?

– Я хочу…

Но тут в кругу раздался такой дружный смех, что Дуня, не дослушав, ринулась в самую гущу народа, прорвалась в середину, как раз в тот момент, когда Ваня стоял на голове и похлопывал сапогами в такт гармони…

Все смеялись, хлопали в ладоши, а Ваня, вскочив на ноги, снова пошел по кругу, еле касаясь земли.

Настя, улыбаясь, глядела на своего вожатого и ждала, когда он устанет. И Ваня наконец устал. Прошелся еще раз гоголем перед Анкой Волнухиной и отошел, уступая место другому плясуну.

Ване было жарко. Утираясь платком, он подошел к товарищам. И тут Настя улучила минутку, потянула его за рукав.

– Ваня… Послушай-ка!..

Ваня удивился, увидев Настю:

– А ты что здесь? Почему ночью не спишь, а по улице бегаешь? Скоро экзамены, а они, вишь, бегают! Почему это, а?

Дуня Волнухина и Надя Черенкова тоже подошли было к Ване, но, услышав его слова, тотчас юркнули куда-то в тень берез, Настя стояла перед ним и глядела ему в глаза:

– Ваня! Ты просил деда Антона, чтобы он меня в Кострому взял?

– Просил. Он возьмет.

– Он не возьмет. Он же сейчас хочет ехать, на этих днях, а я – только после двадцатого… Как же теперь?

Ваня с минуту не мигая смотрел на нее.

– Сейчас едет? А что ему непременно сейчас?

– Я не знаю, я просила, а он не ждет…

– Пойдем, – сказал Ваня.

– Ваня! Бычков! – закричали девушки, становясь в пары, – Иди скорей – кадриль!

Но Ваня только махнул рукой:

– Танцуйте! Я приду!..

Ваня и Настя направились к избе-читальне. Настя удивилась, увидев, что окна читальни освещены. Кто же это там сидит до полуночи? Кого же это не может вызвать на улицу душистая весенняя ночь? Кто же это не слышит ни гармони, ни песен, ни соловьиных голосов, волнующих сердце?

Настя вслед за Ваней вошла в читальню и сразу улыбнулась. За большим столом сидели все очень хорошие люди! Саша Кондратов, секретарь комсомольской организации, Солонцов, комсомолец из десятого класса, первый ученик, Володя Нилин, староста кружка животноводов… И самое главное – здесь была Катерина Дозорова, сероглазая, раскрасневшаяся, с тяжелой косой вокруг головы.

На столе лежал большой лист бумаги. Краски, вырезанные картинки, цветные карандаши, исписанные листочки. Настя окинула все это взглядом и сразу поняла: готовят первомайскую стенную газету.

Все глаза поднялись на вошедших. Катерина, увидев Настю, тепло улыбнулась. Но тут же обернулась к Ване Бычкову:

– Ты что же это, добрый молодец? Наобещал всего – и нарисовать и написать, – а самого и след простыл!

– Почему простыл? – возразил Ваня. – Пришел же вот.

– А как же там без него кадриль обойдется? – сказал Саша. – Невозможное дело!

– Сапоги-то давно чинил? – осведомился Володя.

Все засмеялись.

– Ну вот, начали щипать! – стараясь рассердиться, ответил Ваня. – Тут дело важное надо решить. Человек помощи требует, а они – кадриль, сапоги!..

Все тревожно переглянулись: какой человек? Какой помощи? А когда разобрались, в чем дело, то единогласно и горячо решили поддержать Настю.

– Дед Антон хороший человек, а вот не понимает, что кадры нужно готовить! Вот я пойду и ему все это скажу! – заявил Ваня.

– Чем тут кричать, надо было с самого начала с делом Антоном договориться, – сказал Саша, – а то кричишь, бросаешься… Ну что ты за вожатый? Что за пример для ребят?

– Ветру в голове много, – вздохнула Катерина, – чердак слишком продувает.

– А дед Антон и Ваню тоже не послушает, – подала голос Настя. – Он скажет: «Прежде то, что нужно…»

– А вот мы думаем, что это тоже нужно, – ответил ей Саша. – Не потому поедешь, что нам этого хочется, а потому, что нам это нужно.

– А я с Ваней сама к деду Антону пойду, – сказала Катерина, – мы ему объясним, он и согласится. «Эх, – скажет, – голова, а что ж с самого начала не объяснили!» Ведь он у нас какой? Ведь он у нас золотой, дедушка-то Антон!

Все вышло так, как сказала Катерина. Дед Антон выслушал Ванины доводы, почесал подбородок и, глядя на Ваню голубыми глазами из-под косматых бровей, сказал:

– Ну что ж, раз нужно, значит нужно. А ты бы, голова, сразу так-то рассказал! Ну что ж, поедем попозже, да и дел сейчас, с весной, прямо гора встает: и пастбища, и выгоны, и сев на корма… Вряд ли управиться…

Пока дед Антон управлялся с делами да пока Настя сдавала экзамены, зеленым облачком оделся чернолесок, закачались на солнечных бугорках желтые баранчики, загустела в кустах молодая травка.

Скотина уже давно покинула свои стойла и душные закутки. И маленькие телята увидели наконец веселый простор лугов.

Перед отъездом в Кострому Настя прибежала к Катерине проститься.

– Катерина, – сказала Настя, пытливо заглядывая ей в глаза, – а почему ты с бабушкой поссорилась? Она, по-твоему, злая?

– Что ты! – усмехнулась Катерина. – Она вовсе не злая.

– Конечно, не злая! – обрадовалась Настя. – Это так только говорят! Она у нас умная очень! И… мне ее жалко…

Катерина провела рукой по ее мягким темным волосам.

– Ничего! Мне ее тоже жалко, – сказала Катерина.

– И тебе жалко? – удивилась Настя. – А почему?

Но Катерина не ответила на вопрос.

– Смотри, как березки нарядились, – сказала она, – все-то в сережках разубраны!

– Мы эти сережки летом на семена собираем, – сказала Настя.

И обе, подняв лица, загляделись на молодую, нежную зелень берез, склонившихся над крыльцом дозоровской избы…

Домой Настя побежала прямо через усадьбы.

Ей почему-то стало жалко бабушку, захотелось приласкаться к ней, утешить ее. Настя и сама не понимала: ну почему жалко? На совещании тогда все были за нее, бабушка попрежнему хозяйка в своем телятнике… Ну почему?..

Настя не могла бы сказать, почему. Все хорошо у бабушки. Телята пока здоровы, Золотая Рыбка поправилась, народ бабушку уважает. И все-таки горячее чувство жалости гнало ее сейчас к бабушке, словно сердце знало, за что ее надо жалеть и за что ее жалеет даже Катерина…