Виноградову приснился хромой цыган. В принципе, ничего плохого этот цыган не делал – подошел, попросил о чем-то, продемонстрировал расположившееся неподалеку многочисленное семейство… И исчез в закоулках сознания.
А до этого снилась картина. Якобы дарит ему лично Михаил Шемякин веселенький пейзаж: радуга, тучки, лужок, не просохший еще после августовского дождя. И вроде как благодарит художника Владимир Александрович, но стесняется попросить автограф на обороте – может, не принято теперь? Может, ценители и так, по манере письма руку мастера распознают?
Словом, программа для одной ночи вполне насыщенная…
Виноградов собрался с силами и открыл глаза.
Снизу противно тянуло утренним заморозком, не помогали ни слой пенопласта под матерчатым полом, ни спальный мешок.
Ныли – спина и ребра. Кожа в паху и на пятках чесалась, напоминал о себе пробудившийся заблаговременно мочевой пузырь.
Наступивший день угадывался через тонкую ткань палатки.
Захотелось сложиться калачиком в тесной пуховой утробе «спальника» и сделать вид, что тебя здесь нет.
Где-то внизу, за колодцем, всхрапнула лошадь, и, как будто дождавшись команды, Владимир Александрович потянул себя наружу. Выполз из мешка. Без шума и по возможности не толкаясь напялил на себя то, что опрометчиво снял перед отходом ко сну: одежда впитала ночной холод и казалась чужой.
– Сорри…
Датчанин отреагировал на извинения Виноградова нечленораздельным бормотаньем, заворочался и пристроил себя поудобнее.
За матерчатым синтетическим пологом начиналась чужая земля.
– Салам!
– Ага… привет…
Молодой человек в грязноватом комбинезоне и модных кроссовках заваривал на костре чай. Сидя на корточках, он внимательно следил за поведением высыпанной в котелок заварки, не обращая внимания на бесцветную, но пахучую струйку дыма.
Автомат его мирно прилег в отдалении и не нарушал благообразия окружающего пейзажа… Вообще все это казалось очень несерьезным и больше всего напоминало туристический привал студентов-электротехников.
Почти сутки ожидания… Утренний холод, дневное безделье. Горы вокруг, шум реки за поросшим какой-то поганью скальным уступом. Туман. Облака, облепившие склоны…
Действительно, р-ром-мантично: палатки, консервы, запах костра! Шашлык из протухшей конины, закупленной в ближнем селе за безумные деньги.
Под аккомпанемент невеселых мыслей Владимир Александрович облегчился. Постоял, почему-то вздохнул и привел амуницию в порядок.
– Эй, ыды чай пыт!
– Рахмат… Чох саол. – Виноградов не знал, как на языке парня будут звучать слова благодарности, поэтому на всякий случай весь свой узбекско-азербайджанский запас восточной лексики и использовал.
Парень зубасто расхохотался:
– Давай налывай!
Он говорил по-русски, но так, как отслужившие первые полгода срочной службы новобранцы из национальных окраин бывшего СССР. Звали парня Иса, и в группе обеспечения ему отводилась роль вечного часового и прислуги «за все».
Мелкими глотками, стараясь не обжечь губы о край эмалированной кружки, Владимир Александрович начал прихлебывать горький до оскомины напиток.
– Вкусно. Спасибо, Иса!
Парень, довольный, поцокал языком.
Минутами позже со стороны реки, перекрывая ее привычные уху шумы, послышался зудящий звук. Постепенно он перерос в непрерывный стрекот пропеллера, и над кромкой скалы на мгновение показался брюхастый силуэт патрульного вертолета.
Трудяга-«пограничник» мелькнул в поле зрения и умчался далее, по предписанному маршруту вдоль линии, разделявшей на всех картах – от школьной до топографической – сопредельные государства. Здесь и во времена империи творилось невесть что – а теперь, когда не то что патронов, еды солдатам не хватало, охрана рубежей сводилась к дежурным облетам дважды в сутки да редким, отчаянным вылазкам одичавших от скуки и анаши лейтенантов с соседних застав.
Происходило это так… Впрочем, охота на контрабандистов на южном нашем нынешнем пограничье – особая тема, еще ждущая своего Ландлэма или Кивинова.
– Сегодня! – многозначительно поднял брови Иса и махнул в сторону реки.
– Точно? – переспросил Виноградов. Странно, вечером еще информации не было. – Ну и ладушки…
Иса с достоинством кивнул.
– Вы здесь будете? Нас ждать?
Иса кивнул еще раз: согласно утвержденному плану, он и основная часть обитателей палаточного городка оставались на месте до возвращения группы.
– Проводники пришли?
Вместо ответа собеседник протянул котелок:
– Давай! Налывай…
Виноградов отказался – у него в кружке еще плескался остывающий чай. Куда уж яснее! Мальчишка дал ему понять, что дальнейшие расспросы просто не слишком уместны.
Помолчали. Потом одновременно повернулись на шум осыпавшихся камушков – в полуметре от костра неизвестно откуда возник Кондор. Он стоял совсем близко – на расстоянии прыжка, нарочито расслабленный, похожий в своем камуфляже на дикую кошку.
Владимир Александрович почему-то подумал, что борода у этого горца вовсе не черная, а скорее рыжеватая, усыпанная частыми проблесками давно не мытой седины.
Иса встал и поклонился, сложив на груди руки. Виноградов тоже кивнул, но остался незамеченным – Кондор прошел мимо костра и исчез за палаткой…
Временная база оживала.
Засуетилась обслуга из местных, откуда-то потянуло свежими лепешками. Негромко подал голос транзистор – передавали европейскую танцевальную музыку.
Прятаться было незачем, наоборот… Что геологу скрывать? Мало ли бродит по здешним горам экспедиций! И потом, когда те, кому положено, переберутся за речку – оставшиеся будут поддерживать иллюзию жизни, палить костры, шумно праздновать наступление каждого нового дня. И чего-то долбить, сверлить, скалывать молоточками.
Геологи, одно слово… Или – кто мы там, по «легенде»? Топографы? Астрофизики? Плевать, какая разница! Это ненадолго, – отмахнулся от лишних мыслей Владимир Александрович.
Прикинув по датам, он в очередной раз высчитал, что до возвращения круизного теплохода в Лимассол остается всего два с половиной дня. А потом? Потом забеспокоится Татьяна – а если она не забеспокоится, что-то сразу же заподозрят люди Полковника… Значит, подумают они, баба что-то про мужа знает? Примут меры, выйдут на Наумыча, на последний с ним разговор – и все! Страховка лопнула, эквилибрист – в лепешку…
Протяжно застонала расстегиваемая «молния», и в образовавшейся щели оранжевой, соседней с виноградовской палатки показались сначала макушка, а затем и собственно физиономия ее обладателя.
– С добрым утром, Генрикас!
– Хэллоу, Пронин… – Литовец на четвереньках выбрался наружу, сел на матерчатый порог, почесался и зевнул. Затем вытащил вслед за собой шнурованные ботинки и кряхтя обулся.
– Кошмары не мучили? Привет с того света никто не передавал?
– Пошел бы ты…
Иса, только что вернувшийся к костру, невозмутимо заваривал новую порцию чая.
– Присоединяйся, покойник! – Постоянно обыгрывая эту тему, Владимир Александрович подтрунивал скорее не над собеседником, а над собственной наивностью и тем дурацким положением, в котором оказался некоторое время назад.
Тогда, на следующее утро после «расстрела» бедолаги литовца, он уже успел расположиться со своим внушительных размеров вещевым мешком в утробе опустившегося на спортивной площадке вертолета. Провожать его никто не вышел – с Полковником все было обговорено заранее, а остальным болтаться среди отъезжающих просто-напросто не полагалось. Собственно, Виноградов и не расстраивался – значительно больше, чем прощальные поцелуи, его интересовало содержимое полученного на складе вместо горячего завтрака «приданого». Помимо сухого пайка, на ощупь, внутри угадывалось множество теплых вещей, обувка, какие-то плоские емкости и коробки: рассмотреть Кондор ничего не дал, просто сунул в руки завязанный мешок и отправил майора восвояси.
Оставалось надеяться, что все подойдет по размеру…
Вернулся в кабину пилот, с ним еще кто-то – видеть их Виноградов не мог, только слышал щелчок плексигласовой дверцы и скрип пружин под двумя устраивающимися поудобнее задницами. Кашлянув, заработал двигатель, постепенно переходя от размеренного ворчания к реву.
В открытом проеме, на фоне еще не проснувшегося лагеря, возникла фигура – безликий обитатель «обезьянника» с головой, упакованной в черный платок. Сначала под ноги Владимиру Александровичу глухо упали два неотличимых от его собственного вещмешка, потом кто-то подал увесистый ящик. Чтобы не отдавили пальцы, Виноградов вынужден был помочь – торопливо вскочил, подхватил металлическую ручку…
Последним, когда вертолет уже готов был оторваться от земли, внутрь запрыгнул сам «замотанный» – Виноградов не то чтобы удивился, но не сразу принял это к сведению. Не выбрасывать же его, право? Значит, так положено.
Некоторое время они оба смотрели сквозь не закрытый еще после взлета проем: промелькнул, удаляясь, лагерь… стены с мохнатой опушкой колючей проволоки и зубцами вышек, горы… и – море! Почти сразу оно заслонило обзор – до горизонта, поигрывая бликами пробудившегося солнца.
Сосед Виноградова шумно сдвинул дверцу на место, зафиксировал замок. Снял с головы черный кокон – и, не сдерживаясь, прыснул мальчишеским смехом в кулак; действительно, глядя на физиономию Владимира Александровича, тысячи клоунов со всего мира написали бы заявления на уход с работы по полной профессиональной непригодности.
– Не понял? – поинтересовался на конец майор.
Литовец, тот самый клиент-неудачник, которого на глазах всего многонационального коллектива «привел в исполнение» звероподобный палач – так вот, этот самый литовец сидел сейчас, развалившись, на виноградовском вещмешке и от души веселился.
– Да-а-а…
– Все в порядке, – отсмеялся наконец «покойник». – Вижу, что Полковник не предупредил! Не обижайтесь…
– Да мне-то на что обижаться? – пожал плечами Владимир Александрович. – Шутники, мать вашу!
– Нет, я серьезно думал, что вы в курсе.
– А ты сам думаешь – в курсе полностью? – ответил вопросом Виноградов. – Уверен?
– Ну… – замешкался литовец. Он говорил вообще без акцента, поэтому вполне мог сойти за соотечественника. Собственно, родились они оба еще при едином Союзе. – Вряд ли! Они здесь все на конспирации помешаны.
– Вот именно! – назидательно поднял палец Владимир Александрович. – То-то…
Это прозвучало не совсем понятно, но несколько восстановило пошатнувшийся статус «инструктора». В голове у Виноградова теснилось, наползая друг на друга и норовя пролезть без очереди, такое множество вопросов, что факт оживления приговоренного к смерти вынужден был скромно уступить приоритеты.
Однако пришлось прикусить язык – каждый вопрос мог выдать полную беспомощность и непозволительную для солидного партнера неосведомленность. Поэтому пришлось ограничиться нейтральным, но своевременным:
– Все равно – поздравляю! С днем рождения, так сказать.
…Теперь они сидели рядышком у костра.
– Сегодня пойдем, говорят.
– Точно? Кто сказал? – Хуже нет ждать и догонять, особенно с непривычки.
– Серьезный человек сказал! Надежный. – Виноградов показал взглядом на Ису.
Литовец понял:
– Может, врет? Или путает твой человек?
– Нет, как можно! Я ему, как себе, верю.
– Зачэм путат? – не выдержал беспардонной лести горец. – Зачэм гаварыш? Проводник пышлы, дорога чистый!
Развить успех хитроумные европейцы не успели – проснулся клиент. Основной… Тот самый, из-за которого всех их и занесло невесть куда, – и потащит еще дальше, по ставшей привычной дороге в чистилище…
Вертолет – это вовсе не многоместный какой-нибудь аэробус с мягким салоном и пакетиками для блевания. Мини-бара и стюардессы тоже не наблюдалось. Поэтому всю дорогу до места назначения Виноградов и Генрикас, как представился его попутчик, практически не общались. И не то чтобы им нечего было сказать друг другу – отнюдь… Просто шум стоял такой несусветный, что приходилось орать, перекрикивая упрятанные в двигатель лошадиные силы, – а много ли полезной информации почерпнешь из отрывочных воплей?
Тем не менее они успели проникнуться обоюдной симпатией… Это случается часто с людьми, вынужденными в силу обстоятельств коротать время бок о бок в тесной, грохочущей железной коробке, смотреть в один и тот же иллюминатор, при каждом движении задевать соседа и на обед довольствоваться стандартным неприкосновенным запасом. Причем, что достаточно важно, это состояние продолжается не дольше того момента, когда на смену нормальным реакциям приходит бич моряков и полярников – психологическая несовместимость.
Покидали они приземлившийся борт уже не поодиночке, а спаянным совместными часами в воздухе коллективом.
– Вылезаем?
– А чего нам бояться?
И как только шум и вибрация снизились до разумных пределов, интернациональный дуэт лихо щелкнул фиксаторами замка. Дверца отползла в сторону…
В образовавшемся проеме возникла мрачная бородатая рожа Кондора. Не говоря ни слова, он перевел взгляд с литовца на русского – Виноградов поежился, но преодолел в себе страх. Генрикас же закусил губу и нервно дернулся.
Бородач молча подтянул к себе один из вещмешков, с желтым капроновым шнуром у горловины, поставил его на землю и протянул руки за следующим.
Сообразив, что от него требуется, Владимир Александрович сноровисто подал один за другим остальные два мешка, потом ящик. Литовец пытался помочь, но у него получалось плохо. Когда внутри оставались только пассажиры, Кондор еще раз обшарил глазами «салон», подхватил свое имущество, развернулся и зашагал от вертолета. Не дожидаясь команды, спутники спрыгнули на грунтовую площадку, подхватили вещи – не только полученные на складе, но и довольно тяжелый ящик.
Ящик был неудобный, большой, без какой-либо маркировки. Это не радовало, но все равно на помощь никто не торопился. Вообще, вокруг оказалось довольно пустынно: такие же, как вокруг «обезьянника», горы, только воздух значительно холоднее и суше. Тропа, по которой исчез из виду Кондор, плохо подходила для переноски крупногабаритных грузов – начинаясь от крохотного, послужившего точкой посадки естественного пятачка, она норовила скинуть с себя непрошеных ходоков.
– Я не знал, что он тоже…
– Вот видишь! – искушенно констатировал Владимир Александрович. – Здесь у каждого – своя роль.
– Да я – ничего! – Все-таки в глазах спутника Виноградов был «инструктором», человеком совсем иного уровня, чем сам он, простой клиент.
Это несколько компенсировало неловкость первых мгновений сегодняшней встречи.
– Слушай, а негра… а негра ты тоже понарошку? – отдышавшись во время очередной смены рук, поинтересовался Владимир Александрович.
– Нет! – поднял на Виноградова глаза, полные жалости к самому себе, собеседник. – Я не хотел…
– Верю! – Меньше всего сейчас Владимиру Александровичу хотелось, чтобы литовец решил, что «инструктор» над ним издевается.
Они по-прежнему были одни – преодолели ложбину, подъем и теперь огибали бурый от лишайника каменный выступ.
– Куда мы идем-то? – спохватился Генрикас.
– А хрен его… – Виноградову тожехотелось бы знать, где запропастился их провожатый. Позади было метров триста, а сколько еще такого удовольствия предстояло?
– Сволочь все-таки этот… бородатый!
– Да, – поспешил согласиться литовец. Между спутниками снова восстанавливалась тонкая ниточка взаимного доверия. – Гад! Животное… Козел вонючий.
Высказались – и немного полегчало.
– Да пошел бы он… – Виноградов поставил свой край ящика на тропу, скинул мешок: – Я не нанятый. Отдохнем?
– Ка-айф! – Генрикас моментально последовал его примеру.
Возник и растаял в том месте, которое они покинули, настойчивый рев вертолета.
– Улетел… Знаешь, все это из-за той
беленькой сучки.
– Я видел, – кивнул Владимир Александрович. Главное, не мешать человеку говорить о наболевшем. Тогда он спокойно «сольет» и то, что интересует тебя. – Нечего ей было жопой вертеть туда-сюда!
– Вот-вот, именно! – Больше всего сейчас парнишка нуждался в понимании. Таких легко вербовать на компромате, и агенты из них выходят надежные, совестливые. – Тем более я спьяну и не соображал ничего.
– Да все по-честному было. Черный, наверное, первый завелся?
– Да… по-моему. Не помню! Говорю же – напился, дурак.
В этот момент оба не услышали даже – почувствовали присутствие кого-то третьего. Осторожно повернув голову, Виноградов увидел вышедшего из-за поворота Кондора. Бородач, видимо, успел оставить где-то вещи и вернулся за припозднившимися спутниками налегке. Судя по тому, что времени прошло немного, это «где-то» располагалось неподалеку и представляло собой конечную точку похода… Не слишком приятно что-либо делать, когда на тебя смотрят. Тем более если смотрят с презрением и почти неприкрытой ненавистью. Владимир Александрович встал, помог подняться с ящика Генрикасу:
– Мы дальше не потащим. Надоело!
Кондор секунду еще по инерции глядел
исподлобья, потом, не меняясь в лице, шагнул к ящику. Виноградов непроизвольно отпрыгнул за собственный вещмешок и приготовился к худшему. Вопреки ожиданиям бородатый схватился за ручку и потянул на себя – с другой стороны ящик поднял покрывшийся потом литовец.
Так и пошли – до соплей довольный собой майор с личными вещами, невозмутимо-презрительный Кондор и паренек, переживший уже один расстрел.
Оставшийся путь преодолели в молчании – Генрикас даже не отдал Владимиру Александровичу свой тюк с имуществом, благо идти было немного – метров сто пятьдесят – двести.
– Приплыли! – Первую реплику подал все же Виноградов.
Так они появились на промежуточной базе перед границей…
Клиент совершенно не вписывался в окружающую обстановку. Это стало ясно сразу же – и не только Владимиру Александровичу.
– Хм! – сказал литовец, прежде чем затащить вещмешок в отведенную ему палатку.
– Хм-м!.. – согласился с ним Виноградов. Но выбирать в данной ситуации не приходилось.
* * *
Переход на ту сторону прошел как-то совсем незаметно. Быстренько подхватили заранее приготовленные вещи, помахали на прощание Исе… И минут через десять уже выбирались на противоположный берег.
Занятый сосредоточенными прыжками с камня на камень, Виноградов не сразу осознал, что находится уже на родной территории: сзади журчала по броду вода, а перед глазами круто вверх удалялась обтянутая джинсами задница клиента.
– О-о-ш-ш!
Владимир Александрович обернулся и выслушал злобное, переходящее в матерную ругань шипение Генрикаса – парню не удалось удержать равновесие, и он все-таки оступился. Теперь, замочившись почти до пояса, литовец спешил выкарабкаться из ледяного потока. Виноградов протянул руку…
Торжественность момента оказалась смазанной.
После некоторой технической заминки двинулись дальше, обусловленным ранее походным порядком: проводник, бородатый Кондор, клиент в своей идиотской куртке с капюшоном, майор и сменивший подштанники литовец. Замыкал колонну второй проводник, помоложе и тоже из местных.
«Шестеро… Шестеро смелых!» – подумал Виноградов и вспомнил народную мудрость: самые мужественные люди те, кто ни черта не знает… По суровым законам логики, и он, и его спутники были обречены на то, чтобы остаться в дураках, – но каждый надеялся обмануть судьбу. Кроме, пожалуй, клиента…
– А ю о'кей? – поинтересовался Владимир Александрович.
Клиент улыбнулся застенчивой улыбкой недобитого интеллигента и кивнул. Молча. Он вообще почти не разговаривал – ни в лагере, ни сейчас, по дороге: на вопросы реагировал, но в основном жестами, показывая, что понял и согласен. Или не согласен – чего практически Не случалось. Услышав вчера произнесенное Владимиром Александровичем по-английски приветствие, этот плюгавый очкарик ограничился вежливым «хэллоу» и намеком на любопытство, мелькнувшим в глазах, – впрочем, оно сразу же уступило место равнодушной отстраненности.
Вообще, как заметил Виноградов, окружающий мир интересовал клиента мало. Только в той степени, в какой внешние факторы способны были повлиять на вынашиваемый им план.
Покойник… Еще один условно живой покойник в их милой компании. Этакий самоходный, монострелковый морг на полном самообслуживании! Все дружно шагают навстречу неизвестно чему, вместо того чтобы просто нажраться таблеток и тихо уснуть навсегда – с улыбкой и не стирая в кровь пятки многочасовым переходом.
Владимир Александрович так ведь и заявил тогда Полковнику:
– Я же старый, ленивый… Зачем мучиться?
– Это шанс, Виноградов! Е-дин-ственный! Неужели откажетесь?
И он, разумеется, согласился. Дело было уже на исходе ночи. Полковник, судя по всему, еще не ложился, а Владимира Александровича разбудили – во второй раз. Теперь телефонным звонком. Трубку, естественно, поднял привычный к неожиданностям Освальд:
– Йе? Шлюхаю, блин…
В ответ на его англо-русский коктейль на другом конце линии что-то сурово прошелестели, и Виноградов ощутил настойчивый тычок под ребра:
– Тебя! Бегом к Полковнику.
– Чего там такое еще?
– Не знаю! Давай топай… Вернешься – будь любезен, потише. А то как слон в посудной лавке.
Но больше в свою комнату Владимир Александрович не вернулся. Даже из вещей ничего забирать не пришлось.
– Вызывали?
– Да, заходите… Домой хочется? К жене, детям?
– А как вы думаете? – Что-то остроумнее придумать в пятом часу утра Виноградову не удалось.
– Тогда слушайте внимательно. – Полковник скептически посмотрел на заспанную физиономию собеседника: – Кофе налить?
– Пожалуй! – не стал возражать Владимир Александрович. – Если можно – покрепче. И без сахара…
Со слов хозяина ситуация складывалась следующая.
Жила-была в сытой стране Дании супружеская пара. Он – хирург, кардиолог, из очень хорошей семьи. Сам неплохо зарабатывает, да еще и наследство… Супруга – тоже врач, из семьи состоятельной и известной: дедушкин портрет в музее Сопротивления, папа чуть ли не четверть молочной промышленности страны контролирует… Чего еще надо? Приключений на задницу!
Потащились в Россию, волонтерами – по линии Красного Креста. И ладно бы в Питер, в Москву, у нас везде больных-голодных хватает! Так ведь нет… Приспичило на Кавказ. Он в госпитале остался, оперировать, а она повезла медикаменты по селам. В горы, где оппозиция контролирует.
– Погибла?
– Если бы только… Там оператор как раз оказался, то ли турок, то ли иранец – все почти заснял на пленку. И как ее насилуют, и как бензином обливают… Она живая еще горела!
– С-сволочи!
– Война, – пожал плечами Полковник. – Бывает… Тот парень, оператор, потом сюжет на Си-эн-эн продал или на Эй-би-си, я не помню точно.
Он разлил заварившийся кофе и продолжил рассказ.
В кадре случайно оказался сам Магаев. Нет, он не участвовал, как можно! Просто стоял рядом – и не мешал охране развлекаться… И в конце концов это кино увидел датчанин.
Он был врач, поэтому в психиатрическую клинику не попал. Но оказался мужчиной – и поэтому вышел в конце концов на Полковника. Сделал заказ – на голову Магаева. На собственноручную ликвидацию, ни больше ни меньше!
– А те, кто непосредственно?..
– Они его не интересовали! Звери, животные дикие.
– Логично. Хотя я бы их, пожалуй, тоже…
– Ну это-то было бы элементарно, – развел руки Полковник. – А вот Магаев…
Доктор хотел уничтожить этого человека сам. Лично! Последствия его не интересовали. Он все-таки немножечко сошел с ума, этот очкарик с лицом милосердного ангела… Поэтому контракт был составлен следующим образом. Датчанин отдает распоряжение, юридически оформленное и заверенное, о перечислении на указанный Полковником счет суммы, примерно равной полумиллиону долларов. Но получить эту сумму возможно только после официально подтвержденного факта гибели Магаева – причем неважно, останется ли доктор жив, иди деньги будут переданы уже после его смерти, в безусловном порядке…
– Интересный договорчик! А как на счет?..
– Мы хорошо платим своим адвокатам! – отмел сомнения Виноградова собеседник. – Я же только общую идею контракта сказал, там такое множество всякой правовой белиберды… В общем, вариант абсолютно законный.
– Это колоссальная сумма, даже по их меркам.
– У него фактически нет наследников. Шум поднимать никто не станет.
Владимир Александрович не сомневался, что Полковник просчитал все варианты. А тот заговорил снова.
Сначала провели разведку. Потратили время, деньги… Пришлось отказаться от варианта работы под крышей федеральных сил – во-первых, из доктора никак не получался российский милиционер, а во-вторых, Магаев куда быстрее уничтожил бы очередную карательную экспедицию, чем хоть один спецназовец подкрался к нему на пулеметный выстрел.
– Он, Магомед, вообще хитрый очень. Осторожный! – прищурился Полковник.
– Вы знакомы? – почувствовал Вино градов.
– Мы на сестрах женаты, – помедлив, кивнул хозяин. – Соседи… Я его никогда не любил!
После такой откровенности оставалось только слушать дальше.
Клиент и Полковник договорились так: фирма обеспечивает доставку датчанина пред грозные очи Магаева. Пистолет, патроны… У него будет шанс – убить! Тогда Полковник получает деньги. Если первым отправится на тот свет клиент, миссию по доведению дела до конца принимает на себя фирма… и все равно в результате получает оговоренную сумму.
– Ловко придумано! – Что-то в схеме Виноградову не нравилось, было какое-то уязвимое звено. Но додумать мысль до конца не удалось.
– Клиент согласился. Он уже пятый день сидит на границе во временном лагере. Ждет…
– Чего ждет?
– Не чего, а – кого! Вас, господин Виноградов.
Полковник сделал эффектную паузу:
– Я хочу дать вам шанс. Шанс вернуться домой… Нужно всего-навсего сопроводить клиента на аудиенцию к моему родственнику. А потом – делайте что хотите!
– Вы шутите? – У Владимира Александровича перехватило горло. Захотелось плакать.
– Нет, я не шучу. Вы окажете услугу – и мы в расчете. За все причиненные вами неприятности.
– Да меня первый же боевик шлепнет! И клиента заодно.
– Вероятно… Но может быть, нет? – Очевидно, в колоде у Полковника имелись еще козыри.
– Я же русский! Русский офицер. Офицер ми-ли-ции… – попытался втолковать Полковнику и без того не нуждающееся в разъяснении Виноградов.
– А зачем об этом кричать на каждом углу? Да, ребята в горах не любят парней в погонах… И единственные русские, да и не только русские, которых терпит Магаев, – кто?
– Не знаю!
– Это пресса… Газетчики, телевизионщики. Понял, нет?
– Вы собираетесь отправить клиента под видом репортера?
– Умный каюй! Догадался. Он от датской газеты как будто, названия не помню… А ты тоже иностранец, переводчик – вон, документ уже готов.
Паспорт, большой и пестрый, с гербом далекой латиноамериканской республики тихо подмигивал Владимиру Александровичу его собственной, переклеенной не просохшим еще силиконом фотографией. Виноградов видел уже такую «липу» – года полтора назад этот бизнес считался очень выгодным, потенциальные эмигранты с охотой платили пять-шесть тысяч долларов за иллюзию свободного выезда из России на случай непредвиденных политических перемен. Потом, правда, были специальные разъяснения консульства.
– Вряд ли они смотрят питерское телевидение, – уловил виноградовские сомнения Полковник.
– А если все-таки?..
– Это ваш шанс, Владимир Александрович!
Виноградов задумался:
– Зачем я там нужен?
– А кого послать? Чтобы и готовить не надо было, чтобы по-английски мог изъясниться? Плюс – в газетном деле не новичок!
– Логично… А если я его сдам – с потрохами? Еще на первом же посту оппозиции? И сам – к своим…
– Думаете, отпустят? Вряд ли! Скорее шлепнут на всякий случай, как федерального шпиона. Тем более вы же представляете: один, в горах, на чужой территории… Та же смерть, только во времени растянутая.
Это прозвучало убедительно.
– Допустим… Допустим, ему удастся Магаева грохнуть! Ну доктору-то плевать, он уже на себе крест поставил. А я? Как я потом выберусь? Нет, те же яйца – вид сбоку…
В принципе, чисто теоретически, если придется идти вдвоем… Проводник не в счет, это вопрос решаемый!
– Где клиент?
Полковник выдвинул ящик стола, развернул карту:
– Вот здесь, кружком обозначено.
– А куда идти?
– Там покажут, – насмешливо посмотрел на Владимира Александровича собеседник. – Магаев на месте не сидит.
– Сколько нас будет?
– Не много! Столько, сколько понадобится для страховки от необдуманных поступков.
«Ладно, посмотрим. Там где-то должны быть погранзаставы, потом – мало ли что? Все-таки шанс! А здесь рано или поздно прикончат, или Борману отдадут для тренировок», – пронеслось в голове Владимира Александровича.
– Да, это – шанс! – угадав, подтвердил Полковник.
– Когда лететь?
– Через полтора часа, – вернул на место отогнутый манжет хозяин кабинета. – Вертолет уже на подходе.
– Если меня убьют… Что узнает семья?
– Любопытный вопрос! – улыбнулся Полковник. – Мы придумаем что-нибудь… не волнуйтесь.
Вот так и получилось, что очередной рассвет Владимир Александрович встречал не под храп огневого инструктора.
Трясясь бок о бок с несостоявшимся мертвецом в брюхе винтокрылого летательного аппарата, он все пытался представить себе предстоящую встречу с другим покойником – потенциальным. А в пилотской кабине буравил обугленными зрачками горизонт бородатый убийца Кондор. Тот самый страховочный вариант, о котором сказал Полковник…
– Ну наконец-то!
– Ох, бля-я… Слава Богу!
Судя по всему, намечался серьезный привал.
Все равно идти дальше стало практически невозможно – ни луны, ни звезд. Темнота… Такая темень бывает только в горах и на дне океана.
– Еще шаг – и сдохну. – Виноградов обрушился на какой-то каменный выступ и почти не почувствовал боли. Откинувшись назад, он уперся спиной в мягкую внутренность рюкзака и прикрыл глаза. Сил не оставалось даже на то, чтобы вытереть пот.
– Жить не хочется, – согласился литовец. – А им хоть бы что! Местные…
Проводники один за другим исчезали из поля зрения, чтобы через минуту появиться вновь – уже с охапкой то ли хвороста, то ли сухой травы. Кондор уже сноровисто запалил костер.
– Ну этот-то – не местный! – шевельнул подбородком Владимир Александрович. – Охота пуще неволи…
Клиент, видимо, тоже держался на грани – волосы слиплись, дыхание хриплое… Распластался, понимаешь, бесформенной кучей! Но, надо признать, в пути вел себя достойно – не чета ошалевшему от суровой реальности Генрикасу.
– О'кей? – выразил солидарность Владимир Александрович.
Доктор кивнул, не поднимая век.
– Хорошо стоят… – Внимание майора переключилось на три фигуры, обступившие в этот момент аккуратное пламя костра. – Эх, одной бы гранатой!
Нечто подобное произнес некогда, говорят, по адресу конкурента один из питерских криминальных авторитетов. Вскоре его самого расстреляли в упор на пороге квартиры…
Впрочем, все это оставалось пустым сотрясением воздуха. Из оружия у клиента имелся только фотоаппарат, а Виноградова вообще снабдили только блокнотом и ручкой. Вряд ли чем-то мог поучаствовать и литовец… Проводники же, в отличие от Исы, к автоматам относились трепетно – тот, что постарше, держал за потертый брезентовый ремень длинноствольный АК, у его молодого коллеги под мышкой болтался «кипарис» калибра девять миллиметров. Кондор тащил за спиной плоский футляр-сейф, пистолет в кобуре и огромный нож.
– Хотелось бы знать, где мы! – По причине возраста Генрикас приходил в себя быстрее. Хорошо быть молодым…
– Теперь уже и не знаю…
Это только киношные Штирлицы могут одним взглядом «сфотографировать» карту или таблицы шифрованных текстов. У Виноградова же в памяти от увиденного перед отлетом из лагеря оставались только обрывки переплетенных зигзагов, какая-то цифирь… и палец Полковника с розовым ногтем.
На практике в этих горах расстояние измерялось только временем – все иные критерии беззастенчиво лгали. После многочасового с короткими остановками перехода Владимир Александрович настолько отупел, что не то чтобы в пройденном расстоянии – в сторонах света уже не ориентировался. После полудня сил хватало только на то, чтобы не упускать из виду рюкзак впереди идущего – не советуясь с сознанием, ноги переходили с одной еле заметной тропы на другую, совсем не заметную, потом приходилось куда-то прыгать, взбираться, сползать…
Дай сейчас Виноградову волю, он лечил бы альпинистов и путешественников принудительно. Электрошоком!
– Мерси! – Очнувшись из забытья, Владимир Александрович увидел, как литовец принимает из рук Кондора кружку с пахучим пойлом. В свете костра это выглядело соблазнительно. Бородач жестом показал, что порция на двоих, после чего снял с огня котелок и наполнил еще одну эмалированную емкость. Эта предназначалась доктору.
Очкарик потер переносицу под оправой, смущенно в очередной раз улыбнулся и отрицательно покачал головой. Сделав усилие, он выполз из рюкзачных лямок, порылся в кармане и подставил под чай один из разовых пластиковых стаканчиков, упакованных в целлофан.
– Во дает! – хмыкнул Виноградов.
– А чего? Культура! – не понял Генрикас.
Не объяснять же ему было, что странно видеть человека, готового с часу на час умереть – и боящегося подхватить заразу от плохо вымытого стакана… Странный народ эти потомственные интеллигенты!
Вскоре, пожевав чего-то из заплечных торб, засобирались ко сну проводники. Вслед за ними извлек свой спальник и Владимир Александрович.
– Не замерзнем?
– А какие у тебя предложения? – Виноградов потеснился, освобождая рядом с собой кусочек пространства. – Не надейся, в мешок к себе не пущу!
– Очень надо… – хмыкнул литовец. – У меня свой есть!
Лениво, вполголоса ворча друг на друга, они устроились на ночь.
Костер погас. Места в ложбинке между камнями еле-еле хватало на двоих, поэтому головы Владимира Александровича и Генрикаса оказались почти вплотную.
Виноградов не спешил застегивать «молнию»:
– Спишь?
– Нет, – шевельнул губами литовец. Он сказал это так тихо, что майор скорее догадался, чем расслышал.
– Страшно?
– Нет. Мне-то чего бояться?
– Да уж… Мертвые не потеют.
– Хватит тебе!
– Тиш-ше… – Кто-то заворочался, закряхтел. Не то проводник, не то Кондор. Явственно лез в ноздри посторонний запах гигиенической косметики – это клиент перед сном чистоплотно протер выступающие части тела красивой салфеточкой.
Несколько таких же комплектов лежало в рюкзаке и у Виноградова, но пользоваться ими российскому майору было тоскливо. Его здоровый офицерский организм активно сопротивлялся тлетворному западному влиянию.
Кто-то каркнул. Чуть позже прошелестели невидимые крылья и далеко-далеко громыхнуло.
– Ну? Рассказывай…
Со слов паренька выходил Полковник – ну просто отец родной: суров, но справедлив. Когда Генрикаса, в блевотине и крови, почти сразу же протрезвевшего, поставили перед светлые очи босса – казалось, жизнь кончена! Вместо романтического путешествия предстояли долгие-долгие годы тюрьмы – вонючей азиатской тюрьмы, полагающейся по местным законам за поножовщину… Так пояснил Полковник: либо руку по локоть рубят, либо в каменный мешок, на хлеб и воду. И консул не поможет, какой здесь литовский консул? Откуда? Про такую страну и не слышали даже. Читали, наверное, – тут и на Дядюшку Сэма плевать хотели!
А если бы насмерть… Думать не хочется. Генрикасу разъяснили, что убийство карается четвертованием, а по договору об аренде лагеря все преступления подпадают под юрисдикцию местных властей. Паренек потерял сознание.
Очнувшись, он готов был ноги целовать Полковнику – тот предложил вариант, при котором и овцы… овца цела, и репутация фирмы не страдала. Предстояло торжественно, на глазах всех клиентов и боевиков «обезьянника», разыграть представление. Якобы казнь, самосуд… Это и местных должно удовлетворить, и кое-кого из обитателей лагеря привести в чувство – а то совсем распустились, дисциплину ни в грош не ставят! А потом, по-тихому, виновника с территории переправят куда-нибудь в цивилизованное государство.
Генрикас согласился – а кто бы не согласился на его месте? И черт с ней, со внесенной платой! Пусть Полковник подавится, тем более что вкус к «человеческому сафари» у литовца пропал напрочь… Лишь бы выбраться.
– А ты кого заказал? – не удержавшись, шепнул Виноградов.
– В смысле? – переспросил мнимый покойник.
– Ну на кого охотиться собирался? Или секрет?
После некоторой заминки литовец ответил:
– Теперь-то уж чего… Личное. А, ерунда, дурость! – Он не справился было с голосом, но спохватился и перешел на шепот: – Отец… Он мать бросил, когда мне три года исполнилось, а сестренке два.
– Извини.
– Да, чего там… Сбежал в Швеции с парохода, маму таскали долго – это еще при КГБ было. Разбогател, женился на деньгах – про нас и не вспомнил. Мы втроем на девяносто в месяц жили, комната в коммуналке, – а он… сволочь!
– Ну время было…
– Другие помогали, хоть чем-то – всегда находились способы. Литва – не Россия ваша… А когда совсем можно стало, он даже не поинтересовался – где мы, как мы? Мать умерла от сердца, сестра денег заняла, поехала к нему по туристической визе – выгнал. Даже разговаривать не стал. Сестра вернулась, надо было долги отдавать, валюту… – Генрикас скрипнул зубами. – Я сидел тогда, по хулиганке. Вышел – а она уже вовсю путанит, в Интерклубе… Клайпеда – город портовый! Блядью стала, понял?
– Понял… Жива?
– Нет. На иглу села – и перебрала как-то.
Это все смахивало на дешевую мелодраму, но Владимир Александрович поверил.
– Нар-ко-ти-ки… Дурь! – помолчав, продолжил литовец. – Я после зоны вписался в хорошую тему – оружие из Польши, китайские ТТ… На Запад – металл цветной, всякий там бензин. Заработал – не так, конечно, как некоторые, но зелень появилась… Съездил в Гетеборг, полюбовался на папашу издали, кое-какую информацию подсобрал.
– Именно сам хотел? Лично?
– Да. – Об убийстве отца Генрикас говорил уверенно и без эмоций. – Я ведь еще когда сестру хоронил, поклялся… А потом с одним кентом повстречался, он на Полковника пашет уже второй год. Дальше ты знаешь.
Виноградов помолчал.
– А сейчас?
– Сейчас – не знаю, – понял Владимира Александровича собеседник. – Не знаю… Надо бы, конечно, грохнуть, но… Посмотрим!
– Ага! Если сможем…
Что-то в голосе Виноградова пареньку не понравилось.
– Ты о чем? Ты чего в виду имеешь?
– Дурак… Нас давно уже всех списали!
– Как это – списали? Как это? – вопросительно закричал он шепотом. – Ты чего?
Чувствовалось, что второй раз помирать ему не хочется. Хоть патрон из кондоровского «магнума» и оказался холостым, но ожог и пробитая кожа кровоточили до сих пор – все-таки прямо в упор выстрел, да и вообще… Кулачищи у бородатого свинцовые, вырубил – и притворяться не пришлось.
– Тебе что про нашу поездку сказано? Что Полковник объяснил? – Чувствовалось, что сейчас парень врать не станет.
– Да почти ничего. Я и спросить не успел, не до того было.
– Где мы хоть болтаемся сейчас – представляешь?
– Ну… Кавказ?
– Умница! – Чувствовалось, что парень только недавно отошел от впечатлений, связанных с несостоявшимся расстрелом, и постепенно обретает возможность трезво оценивать ситуацию. Поэтому требовать от него большего вряд ли имело смысл. – Война здесь идет, понял?
– Понял, газеты тоже читаю… – В голо
се парня неожиданно зазвучала обида. —
А ты? Вот и объясни мне, если такой умный!
– Тих-хо… Тш-ш-ш! – Виноградову показалось, что кто-то из проводников заворочался.
Все естественно, в глазах Генрикаса «инструктор» – это один из тех, кто принимает решения. А то, что Полковник не предупредил своего подчиненного о воскрешении его попутчика – что же, мало ли какие на то могут быть причины? Конспирация…
– Значит, ты думаешь, что Кондору приказано сдать тебя кому-нибудь, кто захочет возиться? Или точно определено – федералам, оппозиции?
– Нет. Сказали, что этот… позаботится…
– А почему именно с нами?
– Не знаю! – Паренек начал раздражаться. Довольно обычная реакция организма на «непонятку». Чисто детская. – Может, просто по пути? Заодно? Других-то никого не летело.
– Может быть… Все! Время придет – разберемся.
– Спокойной ночи.
Странно, но вскоре оба они уже тихо посапывали во сне…
* * *
Когда над ухом стреляют – это все равно противоестественно. Даже если заранее знать, что сейчас, в следующую секунду, некто нажмет на курок, ствол дернется и безопасная для тебя лично пуля уйдет в мишень. Или по меньшей мере в сторону этой мишени. Человеческий организм не приветствует подобные потрясения окружающей среды, и в привычных условиях ему не всегда удается достаточным образом приготовиться – и физически, и морально.
Что же тогда говорить о выстреле, прозвучавшем над ухом спящего человека? Когда мозг еще не включился, а физиологические реакции происходят на уровне мышечных сокращений? Как у дохлой лягушки, подключенной к аккумулятору.
Открываешь глаза – ничего не видишь… Барабанные перепонки свернулись и ноют, сердце колотится, слабость в желудке и мочевом пузыре.
Постепенно, не сразу, Владимир Александрович начал воспринимать окружающее.
Сначала включили изображение. Фигура первая – обхвативший живот молодой проводник: лица не разобрать, только черные волосы и край щеки, заросшей и грязной. «Кипарис» бесполезно' сползает по бедру… Целая группа, скульптурная композиция – второй проводник, что постарше, и Кондор. Бородач как раз только что выстрелил, рука с пистолетом застыла на половине пути от черноволосого… Старик вплотную уже почти уткнулся стволом своего автомата под горло…
«Калашников» был старомодным – с большим деревянным прикладом и пламягасителем, больше похожим на оттопыренную губу.
Виноградов, видевший такие реликвии отечественного оружейного производства только в школе, на уроках начальной военной подготовки, да по телевизору, когда показывали хронику освободительных войн черного континента, – так вот, Виноградов каким-то шестым чувством понял, что предохранитель у проводника не снят! И что разрядить автомат в Кондора он никак не успеет – тот убьет его раньше, из своего безразмерного «магнума»…
Он не один сообразил, что произойдет в следующую секунду: Картинка ожила.
Старик резко закинул ствол вверх и прикладом ударил Кондора по руке. Пистолет отлетел из отшибленной кисти – куда-то из поля зрения, в камни.
Кондор попытался закрыться, но опоздал. Продолжая движение, вытертое дерево приклада описало коротенькую дугу и вмялось в бородатое лицо – это был старый, военных еще времен прием, элемент рукопашного боя советской пехоты.
Незаметно вслед за картинкой появились цвет и звук.
– Х-ха! – Старик для верности решил добить падающего противника, но промахнулся.
Бородач успел перехватить автомат, дернул его на себя… Потеряв равновесие, проводник рухнул вниз, вслед за ним.
Виноградов, не сознавая еще, что делает, влекомый не разумом, а скорее животным любопытством, выпростал голову из-под теплого клапана спальника.
– Гр-р-р!.. – Теперь Кондор был наверху. Пережав левой, не пострадавшей кистью, ворот старого ватника на шее проводника, он другой шарил сзади, пытаясь нащупать кнопку на ножнах. При этом суставы его кровоточили и пальцы почти не слушались.
Тот, кто лежал сейчас снизу, почти не хрипел – извиваясь всем телом, он судорожно пытался освободиться, оторвать от себя ухватившую горло руку.
Это не удавалось – проводник был прокуренный и старый. Такой же прокуренный и старый, как его ватник… Мелькнувшее в воздухе лезвие пробило их одновременно – материю и тело. Пройдя без сопротивления сквозь брезент, утепленную подкладку, напряженные мышцы и все то теплое, трепетное, что укрывают от грубых и неделикатных воздействий ребра, нож попал прямо в сердце – и человека не стало.
Кондор вынул из трупа нож и, почти не размахиваясь, ударил еще раз – на всякий случай. Сделал он это устало, задумчиво – и потом так же задумчиво вытер лезвие о ватник.
Врут писатели! Никаких фонтанов, потоков крови… Все осталось внутри, под одеждой.
Виноградов зачем-то закрыл глаза. Потом открыл – делать вид, что спишь, было довольно глупо. Остальные тоже зашевелились: сначала поодаль доктор, а за ним – и литовец.
Но голоса пока никто не подавал.
Молчаливее всех лежали все же проводники – черноволосый, скрюченный с подогнутыми к груди ногами, и старик, запрокинувший к небу щетинистый подбородок.
Ощущение собственной беспомощности унижало. Владимир Александрович потянул, вниз патентованную «молнию» и полез наружу, из мнимой безопасности спального мешка.
– Бля, ни хрена себе! – Собственный голос сейчас Виноградову тоже не нравился.
О чем-то тревожно и коротко спросил доктор.
– Вон у него поинтересуйся, – почему-то по-русски ответил майор. И мотнул головой в сторону Кондора.
Тот уже сунул на место нож и теперь искал среди камней «магнум».
Клиент настойчиво повторил вопрос. Насколько понял Виноградов, очкарика интересовало, намерен ли его «куратор*» и далее выполнять порученную миссию. Позволяет ли здоровье? Как врач, он готов оказать помощь.
Владимир Александрович, как мог, перевел.
Бородач уже обнаружил свой пистолет и заботливо вытер его рукавом. Потом поднял глаза на клиента. Кивнул, успокоительно отмахнулся…
– Разговорчивый парень! – нервно хихикнул Генрикас.
– Он, кстати, тоже…
– Что – тоже? – Каждому стал вдруг приятен звук человеческой речи. – Что – тоже, Пронин?
– Я не Пронин. – Теперь Виноградову было плевать, слышит его бородатый или нет. – А насчет него… Он тоже – списан. На боевые потери! Покойник, одним словом.
– Брось… Пре-кра-ти!
– Как хочешь. – Опыт подсказывал, что и грозный Кондор обречен, принесен в жертву каким-то загадочным, таинственным на первый взгляд, но по сути достаточно скучным и низменным целям.
Виноградов, обмирая от страха перед возможной и быстрой расправой, поднял с земли «кипарис» черноволосого. Медленно повернулся… Какое-то время взгляд бородатого жег ему переносицу, потом Кондор принял какое-то одному ему ясное решение и отвел глаза.
Теперь Владимир Александрович был вооружен…
Закончив обшаривать трупы, Кондор жестом подозвал литовца. Вдвоем они отволокли убитых метров за двадцать – туда, где тропинка огибала скалу, одним краем прижимаясь к сырому нагромождению камней, а другим – обрываясь отвесной расщелиной.
Спихнули – сначала один, потом другой. Вернулись. Доктор и Виноградов уже торопливо запихивали в рюкзаки вещи – и без команды было ясно, что нужно срочно сматываться.
– Может, он объяснит, в чем дело? – Генрикас непрерывно, сам не замечая этого, стряхивал с рук несуществующие кровавые следы. – Ни хрена себе – шуточки!
– Не суетись. – Владимир Александрович придержал матерчатый клапан, ослабил шнуровку, и спальник собеседника все-таки влез куда положено. – Вот так…
Он покосился на очкарика – тот, уже закончивший сборы, сидел спиной. Поза усталости и равнодушия… Где-то на востоке, невидимое из-за вершин, розовыми мазками подсвечивало небо солнце.
– Я сквозь сон слышал – они, кажется, разговаривали сначала. Между собой!
– Да, скорее всего.
Не похоже было, что проводники пытались угробить Кондора, не разбудив. И позы их, и неготовое к бою оружие – все свидетельствовало о том, что летальный исход не планировался. Да и бородатый… Наверное, он сумел бы отправить бедолаг на тот свет с меньшим риском для собственной жизни.
Скорее всего, получился экспромт – для кого-то удачный, а для кого-то нет.
– Готов?
– Да, наверное… Что это он делает?
Виноградов и сам уже с удивлением
смотрел на манипуляции Кондора. Тот как раз закончил разматывать пропитавшийся кровью бинт – видимо, наложенная на кисть повязка его не удовлетворила. Оказывать самому себе медицинскую помощь всегда не слишком удобно, доктор почему-то проявить профессиональные навыки не спешил, и Владимир Александрович приготовился было предложить раненому свои услуги, но… Бородач хрипло выругался и отшвырнул испачканную красным измятую ленту подальше. Получилось не слишком удачно – сам бинт провалился за камень, но краешек его грязновато белел и не мог не привлечь внимание. В другую сторону, туда, где провел ночь Виноградов, улетел и скомканный пергамент, обложка индивидуального пакета. Майор наклонился и поднял комок: странно. Кондор пользовался дрянными российскими упаковками! У самого Владимира Александровича в рюкзаке лежала отличная разовая аптечка из арсеналов бундесвера.
Под недоброжелательным взглядом бородача, уже понявшего свой промах, майор прихватил двумя пальцами пергаментный комок, приподнял один из камней покрупнее и запихнул мусор под него. Опустил камень… Следа не осталось!
Он хотел уже было проделать то же самое и с бинтом, но осекся под гортанным окриком Кондора:
– Гыл-за!
Это было первое, что услышал Виноградов от бородача по-русски – комментарии не требовались. Все трое – очкарик, Генрикас и майор – принялись обшаривать площадку в поисках гильзы, вылетевшей из кондоровского пистолета.
– Вот она! – почти сразу же отозвался литовец. Довольный, он подбежал к бородачу.
Тот кивнул, спрятал в карман… Посасывая на собачий манер костяшки пальцев, скомандовал жестом – и двинулся вверх по тропе.
Ни Виноградов, ни его спутники не заметили, как перед первым шагом Кондор ловким, неторопливым движением выкатил из того же кармана взамен убранной другую гильзу – медный цилиндрик с пробитым капсюлем, каких тысячи тысяч на каждом стрельбище. Девять миллиметров, пистолет Макарова… Зато Владимир Александрович обратил внимание на придавленную, выскобленную до застывшего жира банку говяжьей тушенки, поблескивающую матовым боком напротив костра. Вчера ее точно там не было – доедавший последним Кондор профессионально собрал перед сном остатки трапезы и упрятал их куда-то к себе.
– Дураков нет…
– Чего? Чего ты сказал? – Видимо, Виноградов пробормотал свою догадку вслух, поэтому Генрикас переспросил: – Кого нет?
– Знаешь, сумма разума на планете – величина постоянная. А население увеличивается… – Когда нечего или не хочется отвечать, лучше всего спрятаться за цитату. Старый прием сработал и на этот раз, тем более что они поравнялись с обрывом.
– Их же видно! – запоздало сообразил спутник.
– Ага… Ладно, теперь-то что сделаешь? Не спускаться же, правда? – Это вполне вписывалось в построенную Владимиром Александровичем схему: не заметить лежащие метрах в двадцати внизу трупы мог бы только слепой идиот.
Кондор с клиентом уже поджидали отставших.
– Быстра идем! Понял, нэт? – Чувствовалось, что он уже в достаточной степени владеет поврежденной рукой – и теперь эта рука поигрывала предохранителем трофейного автомата.
– Понял, – кивнул засуетившийся литовец. Торопясь впереди Виноградова, вдогонку за удаляющимся доктором, добавил: – Ишь, разговорился… Хоть бы объяснил, что к чему!
Владимир Александрович не ответил, а вскоре сил для дискуссии и вовсе не осталось. На второй день блуждания по горам накопившаяся усталость удвоилась, взвыли мышцы, суставы, и пот досаждал даже больше, чем осыпи под ногами. Кондор двигался ровно, уверенно – так, будто знал здесь каждый изгиб тропы. Кое-где он вел спутников вообще без дороги – поднимаясь то вверх, то вниз по течению многочисленных, тихо журчащих ручьев и речушек. Сбивал след…
До обеда прошли километров пятнадцать, может быть – десять. Генрикас утверждал, что значительно больше, но, скорее всего, просто сказывалась измотанность. Один раз, издали, видели небольшое село – домов десять – двенадцать. Сверху, со склона, оно выглядело серым, безглазым лабиринтом крыш и пустынных дворов. Курился дымок, лениво – не на чужих, а просто от скуки, лаяла собака. С противоположной стороны села пыльным облаком кучковались овцы.
– Эй, слушай… Может, ну их на хрен? – зашептал тогда Генрикас в ухо Виноградову. – Может, пошли к людям? Объясним…
Увидев, что Владимир Александрович только задумчиво дышит, продолжил:
– У тебя же оружие! Он не посмеет… Сам же говорил, что покойники, а?
Ответить Виноградов не успел – лицо собеседника замерло на полувопросе. Обернувшись, он уперся взглядом в чернеющий смертью раструб пламягасителя – Кондор стоял, уперев ствол почти в самый висок майора. Непонятно, как он вообще оказался сзади… дитя гор!
– Дай. – Свободная рука протянулась к Владимиру Александровичу. Пришлось безропотно расстаться с «кипарисом»… Через минуту они уже вновь шагали по осыпям: на этот раз все ограничилось превентивным разоружением.
…Обедали, когда солнце уже перевалило через зенит.
– Укромное местечко… – Отсутствие выбора всегда облегчает жизнь. Сваливается бремя принятия решений и грядущей ответственности.
– Сколько еще, интересно? – Литовец консервы не открывал, ограничился шоколадом.
– Не думаю, что долго. Время поджимает. – Виноградов подержал на языке кусочек колбасы, почувствовал вкус и проглотил. Разговаривать не хотелось, еще раз прокачать в голове имеющуюся информацию, принять решение и соответственно поступить. Чуть-чуть, совсем немножечко придя в себя.
Значит, так… Кондор пытается убедить, что на месте ночлега похозяйничали русские. Зачем? Нет, не так… Кого? Людей Магаева? Вероятно. Тогда опять – зачем? Лишний шум! Тревога, погоня… Этих ведь бедняг специально послали, чтобы отвести к интересующей персоне – или нет?
Думай, голова, думай! Тебя не только же для жевательных движений и ношения фуражки растили…
– Генрикас! У тебя документы есть?
– Нет, нету… Не положено же! По контракту.
– И паспорт не вернули? – удивился Виноградов.
– Ну Полковник обещал, что… – Чувствовалось, что литовец озадачен. – Я как-то не интересовался.
Естественно! В ту ночь, в лагере агентства, помилованному было не до таких деталей. Всемогущий Полковник подарил шанс – какие уж тут вопросы?
– Дай-ка свою курточку… Дай-ка!
Бородач сидел спиной, разложив на брезенте какие-то свертки и провода, – Виноградов не стал вглядываться, ему было сейчас не до прелестей техники. Важно, что и очкарик отвлекся: с холодным вниманием он наблюдал за руками Кондора, ловко и сноровисто превращавшего разрозненные элементы в единое целое.
Кажется, их лидер решил поиграть в минеров…
– Ты чего делаешь, Пронин?
– Заткнись…
Господи, насмотрелись кино про шпионов! Одесской студии детских и юношеских… Впрочем, те, кто «зарядил» неизвестно чем парня, рассчитывали на себе подобных – всяко будут шмонать, живого ли, мертвого ли. И наткнутся на утолщение за подкладкой.
Сложно было не надорвать – просто хотелось сделать это тихо.
– Изобрази, что со жратвой возишься! – скомандовал он соседу. – Отвлеки, понял?
Испуганный литовец дисциплинированно прикрыл Виноградова собой и заковырял открывашкой о банку. Получилось естественно, и обернувшийся было Кондор вновь занялся проводками.
Так… В прозрачном, не шелестящем и не проницаемом для воды пакетике – какие-то обугленные клочки: «…щим удостоверяется… ший лейтенант Ко… выполняет специальное зада… оказывать… всем подразделениям Феде… и граждане…»
Верхний обрывок, потемневший от не долизавшего его пламени, состоял из края черно-белого фотоснимка со следом печати. Виноградов не успел удивиться – на камни выскочил вложенный между листками пластик металла.
Еле удалось перехватить его на лету.
– Ой! – Но это вскрикнул не Владимир Александрович.
Подняв лицо, он во второй уже раз за сегодня увидел последовательно: черный зрачок автомата, дремучую бороду, злые глаза. Опередил опять, зверюга… Видимо, Кондор учуял во взгляде Виноградова понимание – ствол шевельнулся и повелительно указал чуть повыше голов.
Вслед за майором поднял руки вверх и литовец.
Потянулись болезненно-длинные секунды неподвижности. Не отводя автомата, бородач подозвал к себе доктора. Нащупал в кобуре «магнум». Достал. Щелкнул предохранителем. Передал в руки очкарику…
Тот перехватил поудобнее тяжелый пистолет – и направил его в лоб Генрикаса. Кондор отрицательно покачал головой – и мишенью стал Виноградов.
Владимир Александрович сглотнул слюну – это получилось неприлично громко.
Неужели выстрелит? Вы-ыстрелит, еще как! Глядя в белесые, лишенные выражения глаза врача, он понял – убьет. Для очкарика в этом мире существовала только смерть – да, смерть пресловутого Магаева. Жизнь майора российской милиции его абсолютно не интересовала…
Случается, убивают, чтобы выжить. Этот господин был готов убивать – чтобы в конце концов убить. «Он же просто сумасшедший, – догадался Владимир Александрович. – Просто – псих!»
Кондор тем временем вплотную приблизился к пареньку. Не торопясь, положил на его стриженую макушку свою не занятую оружием лапищу, без усилий пригнул…
Подчинившись, безропотный и дрожащий литовец опустился – сначала на колени, потом лицом вниз, на камни. Уверенный в послушании, бородач сдвинул за спину автомат, порылся за пазухой и извлек одноразовый шприц. Навалившись огромным телом, придавил жертву и довольно неловко сделал инъекцию – в шею, под правое ухо.
Генрикас последний раз шевельнулся и замер. Палач шумно выдохнул… Отстранившись, он посмотрел сначала на очкарика, потом на Виноградова – все было в порядке, никто не пытался самовольничать.
Под прицелом доктора, не имея ни сил, ни особого желания шевелиться, Владимир Александрович наблюдал: Кондор втискивает покойника в узенькую ложбину среди камней, что-то вспомнив, вытягивает ему ногу на выступ… резким ударом приклада ломает безжизненную голень… кость хрустит, словно курочка-гриль в ресторане…
Прежде сознания среагировал желудок – вывернувшись наизнанку, прямо во внутренность Генрикасовой, уже не нужной ему куртки.
С точки зрения организма это была вполне естественная реакция. На какое-то время Виноградов выключился, а когда вновь окончательно пришел в себя – увидел: литовец лежит на спине, переломанная нога разута и кровоточит сквозь неумело наложенный жгут. Рука – правая, со шприцем, замерла судорожно, на полпути от шеи. Левая – запрокинута безвольно…
Прямо под боком, на предусмотрительно обугленном пятачке, распластались остатки документа, для верности прижатые старенькой зажигалкой. Майор догадался, что где-то поблизости, не на виду, но чтобы легко нашли, должен валяться и «смертный» медальон – та самая металлическая пластинка, выпавшая из пакета. Такой медальон выдается любому служивому…
– Ох, бля-а! – Мужества у Виноградова пока хватило только на то, чтобы сплюнуть остатки блевотины и вытереть рот.
Что тут скажешь? Сцена у фонтана… Диверсант, подвернувший в походе ногу, оставлен своими до возвращения. Чтобы не быть обузой. Очень благородно! Поняв, что никто за ним не придет, героический старший – или младший? – лейтенант Ко… из последних сил пытается уничтожить личные документы, прячет свой медальон и кончает жизнь самоубийством. Лишь бы не угодить в лапы гадов-бандитов… Спецназ не сдается!
Очень натурально сработано.
Кондор заканчивал устанавливать на тропе свои взрывчатые конструкции. Не столько на убой, сколько для повышения бдительности. Сволочь… точно рассчитал, паразит! После пары взрывов они мимо не проскочат, при всем желании.
А кто это, кстати – они? Явно не федералы, те сразу «липу» раскусят, с первого взгляда. Тогда – кто?
Поразительно все-таки человек устроен. Сильнее страха у него – только праздное любопытство…
Высоко в небе, недосягаемое для зенитных комплексов вооруженной оппозиции, появилось звено реактивных самолетов. Звук терялся, украденный расстоянием, – и только три белые, идеально похожие одна на другую полоски вытягивались не спеша из-за вершины. На конце этих трасс металлическими остриями поблескивали треугольнички плоскостей.
Все казалось очень красивым – небо без облачка, снежные шапки гор, прохладное солнце… Хотелось выжить.
Самолеты очертили уже значительную часть доступного взгляду пространства, когда Кондор закончил хлопотать и взял из рук доктора пистолет. Поставил на предохранитель и убрал.
Ствол «Калашникова» описал ломаную траекторию, и Виноградов понял, что следует делать: наклонился, поднял с земли свой рюкзак, поудобнее втиснулся в лямки. Пришлось еще передвинуть поближе к убитому его раскуроченный «багаж» и куртку, загаженную Владимиром Александровичем.
При этом из всех сил старался не испачкаться…
Дальше двинулись так: Виноградов, Кондор и замыкающий колонну клиент. Получалось значительно медленнее – несмотря на то, что Владимир Александрович шел практически налегке, навыка горных переходов ему явно не хватало. В затылок хрипло дышал бородач – кроме стандартного груза, за спиной у него уместился довольно весомый футляр, на груди – автомат, пистолет в кобуре… Здоровья, чтобы тащить весь этот арсенал, у Кондора хватало, но не более того. Поэтому, очевидно, «кипарис» получил на хранение очкарик – обернувшись в очередной раз, майор увидел его перекинувшим кожаный ремешок этого чуда спецназовской экипировки через шею, под капюшоном.
А оборачиваться назад приходилось почти постоянно – бородатый ни маршрута, ни направления движения не объяснил, да здесь, в мешанине и путанице троп, тропок, ручьев, незаметных лощин и внезапных обрывов, это вряд ли могло быть возможно. То и дело Владимир Александрович ощущал очередной болезненный тычок в спину – направо, налево, вверх, вниз… И приходилось майору карабкаться на поросший плесенью выступ скалы, или плюхаться по щиколотку в воду, преодолевая сотню, две, три метров против течения, или прыгать через бездонный разлом, когда запросто обошли бы его чуть левее.
Всегда неприятно – идти, ощущая лопатками нацеленный в спину ствол. А на Кавказе это вообще достаточно отвратительно.
– Все! Не могу… Стреляй здесь. – Виноградов, не давая уставшему немногим меньше его конвоиру опомниться, плюхнулся на подходящий валун. И провел руками по лицу. Ткань моментально заблестела мокрым пятном накопившегося пота. – Стреляй.
Закрыв глаза, он весь превратился в слух.
Сначала ничего, кроме хриплого дыхания, разобрать было нельзя. Потом задумчиво лязгнул металл… Кондор сделал шаг, что-то тупо ударилось о землю. Подоспел и очкарик.
Собравшись, Владимир Александрович разнял склеенные усталостью веки – картинка получалась идиллическая. Клиент, близоруко моргая, протирал запотевшие стекла гигиенической салфеткой – больше, очевидно, под руками ничего не оказалось. Бородач сидел рядом с ним, на расстоянии прыжка от майора – он принял поступившее от Виноградова предложение отдохнуть. Чувствовалось, что привал предстоит основательный: Кондор вытащил себя из вцепившихся в плечи лямок, обмяк, растекся… В то же время глаза его бодрствовали, реагируя на каждое шевеление вокруг.
Не было слышно ничего – ни птиц, ни журчания оставшихся где-то внизу, позади, горных потоков. Только далеко на северо-востоке, за перевалами, раскатисто грохотало – может быть, там сейчас начиналась гроза, а может быть, доблестные вооруженные силы «зачищали» очередное село на окраине мятежного района. Те самолеты, что видел Владимир Александрович, наверное, уже давным-давно отбомбились и теперь отдыхали на цивилизованном, с душем и телефонной связью аэродроме.
«Чому я нэ сокил? Чому нэ литаю?» – вспомнил любимую песню однокашника-морехода Виноградов. Алик был киевлянином, покуривал в юные годы «травку» и теперь стал чуть ли не адмиралом украинских ВМС. Впрочем, судя по тому, как он судорожно обменивал в свой последний приезд «хохлобаксы» на русские рубли, лучше бы ему оставаться мичманом в Кронштадте.
«Господи, – подумал Владимир Александрович, – мысли-то какие дурацкие в голову лезут… Темнеет уже».
После смерти литовца они шли часа четыре. Петляли, сбивая возможных преследователей с толку… это и без комментариев ясно. Идею Кондора Виноградов понял: требовалось показать, что спецназ направился дальше, в глубь территории. А фактически? Наоборот? Если прикинуть, куда солнце светило с утра, то получается… Получается, что бредут они по воле бородача обратно, почти точно по направлению к границе.
Бред какой-то… Смысла нет.
Возбудившийся мозг выбросил в кровь сверхнормативную порцию адреналина. Майор открыл глаза – и увидел… на расстоянии вытянутой руки от себя… соблазнительно близкий… обшарпанный… приклад автомата! Оружие чуть отползло, пока Кондор выуживал что-то из глубины своего «багажа» – неудобно изогнувшись, выкрутив себя в пояснице.
Думать было некогда. Виноградов метнулся к прикладу, успел уцепиться ладонями за теплое дерево, потянуть на себя… Подвел рюкзак – вцепившийся в плечи, он лишил Владимира Александровича тех необходимых долей секунды, на которые оставалось рассчитывать.
Обе руки майора оказались заняты, поэтому он даже не успел среагировать на короткий, почти без замаха удар кованым ботинком в висок. Проваливаясь в малиновый водоворот, Виноградов краешком сознания отметил, что – да, не повезло! Но погибнуть по-мужски, в бою – это все-таки не так стыдно…
* * *
Умереть не пришлось.
Это Владимир Александрович понял сразу же, как только попытался шевельнуть головой, – у покойников таких болей быть просто не может! Не в преисподнюю же его отослали – строго, без суда и следствия…
Кто-то стонал, и Виноградов понял, что стыдные звуки издает сам, собственными треснувшими губами. Оставалось открыть глаза, но… Прямо над головой, загораживая горизонт, нависла рыжая с проседью борода.
Пахнуло немытой овчиной, и майор окончательно очнулся.
– Здрассте! – Он сказал это неизвестно почему, но явно не от избытка отваги. Так, просто – чтобы что-то сказать.
Борода отодвинулась, но светлее не стало – видимо, полученное сотрясение повлияло на зрительные нервы: кругом царила сумеречная полутьма, вершины гор почти слились с монотонным полотнищем неба. Виноградов захотел поймать в фокус что-нибудь находящееся поближе, но для этого требовалось шевельнуться. А левая половина лица представляла собой, судя по ощущениям, нечто вроде воронки от пушечного снаряда.
– О-ох… – Приходить в себя не хотелось. Как в поговорке: умерла так умерла! Теперь, наверное, просто так отправиться на тот свет не позволят, литовцу повезло, он ничего понять не успел…
Проинформировали о себе затекшие запястья. Точно, знакомое ощущение – наручники! Утешало, что со зрением, кажется, все в порядке, просто подкралась пасмурная, беззвездная ночь, готовая в любой момент пролиться дождем.
Вспомнился анекдот про то, как в такую погоду ведут на расстрел к далекому пустырю приговоренного. Холод, слякоть… «Тебе хорошо, – говорят конвоиры, – а нам еще обратно тащиться!»
Смешно…
Кондор сидел напротив и без особого интереса следил за процессом возвращения в окружающую реальность пока еще живого существа.
Рядом, почти голова к голове с Виноградовым, лежал очкарик. Он лежал очень тихо, не двигаясь, но все равно Владимир Александрович не сразу сообразил, что иначе доктор лежать и не может. Мертвые вообще народ несуетливый.
А когда шея перерезана от уха до уха – и подавно!
За последние дни Виноградов даже как-то устал удивляться. Он перевел взгляд на Кондора – и тот, непонятно зачем, утвердительно кивнул.
Яс-но… То есть ясно – как это произошло: клиент подошел к отключившемуся спутнику, наклонился – а бородатый его со спины ножичком чирк! Слева направо, одним движением. И отступил, чтоб не пачкаться.
Ноздри уловили запах – запах подсыхающей уже крови. Да! Очевидно, хлестануло здорово… Это потом уже клиент оказался на спине, чтоб сомнений не было. Хотя какие уж тут сомнения?
Яс-но – как! Но пока не понятно – зачем? Не то чтобы Владимир Александрович так уж трепетно настаивал на соблюдении очереди, но по логике событий убитым сейчас положено было быть самому Виноградову.
– Жыт будыш! Еслы правилна… Па-магат будыш?
Майор сел поудобнее, осторожно кивнул: жить – это хорошо, кто же спорит. В чем помочь-то только? С руками скованными? Ты, сволочь, «браслеты» отстегни – тогда посмотрим… Ишь, разговорился!
Что-то коснулось лица – прохладно и нежно. Потом еще раз.
Дождик? Начинало накрапывать…
«Судя по всему, – подумал Виноградов, – я ему живьем зачем-то нужен. Пока. А клиент – не нужен! Совсем не нужен уже оказался, вот и отдал Богу душу. А кто тогда Магаева убьет? Я, что ли?»
Нет, какие могут быть возражения! Но интересно, как он меня заставит, Кондор этот сраный? На виду у всех – охраны, друзей, родственников? И чтобы я потом не…
Кондор закончил. Осиротевший «кипарис» перекочевал обратно, к остальному арсеналу, туда же, в рюкзак бородатого, оказались уложены из имущества покойного: продукты, аптечка, бумажник. Остальное вместе с телом он накрыл неразобранным спальником. Для надежности обложил по краям крупными осколками горной породы: от питающихся падалью хищников это вряд ли поможет, но от ветра убережет.
После этого Кондор проделал то, что на языке диверсантов, партизан и тех, кто за ними охотится, названо «сюрприз» или «привет с того света». Опять на брезент перед бородачом легли бруски, издали напоминавшие хозяйственное мыло, какая-то замазка, блестящие гвоздики детонаторов, провода и пружинки.
Все это через некоторое время скрылось под спальником и в щелях между камнями. Владимир Александрович не был силен в динамитных науках, но из краткого милицейского курса сделал вывод: такого количества взрывчатки, которым Кондор «зарядил» труп, вполне хватит, чтобы в клочья разнести не только бедолагу, который дернет за краешек смерти… Все вокруг даже не успеют сообразить, в чем дело, и пожалеть о собственном опрометчивом любопытстве.
Впрочем, раньше людей здесь мог появиться какой-нибудь безвинный шакал… Интересно, в горах водятся шакалы?
Оставаться на месте не имело смысла… Кондор закинул за спину почти опустевший и, очевидно, полегчавший рюкзак – в нем же теперь находились, помимо плоского футляра, только спальный мешок, продовольствие и «кипарис». Подхватил автомат. Коротким жестом приказал майору: поднимайся!
Умирать по-прежнему не хотелось. Виноградов встал.
– А руки? Я так идти не смогу! – Очевидно, удар еще сказывался, поэтому Владимир Александрович с трудом удерживал равновесие. К тому же сползла до локтя правая лямка.
Кондор сердито прищурился и достал нож.
Майор попытался закрыться скованными руками.
Это не помогло. Притянув к себе Владимира Александровича, бородач резанул под мышками… Все имущество Виноградова, хранившееся у него за спиной, неторопливо сползло на землю. Обернувшись на лежащий сзади рюкзак, майор выдохнул и попытался не обмочиться.
Это удалось – удивительно, но измученный организм продолжал соблюдать приличия.
– Иды! – Наручники никто снимать не собирался, но двигаться налегке было проще, чем полагал Виноградов.
При малейшей попытке снизить темп в затылок довольно болезненно упирались холодные губы ствола. С неба активно капало.
– Да не пихайся ты! – оступившись в очередной раз, огрызнулся майор. – Видишь же – иду…
Реакции не последовало. Очевидно, на последнем этапе операции Кондор решил застраховаться от любых неожиданностей. Тем более что репутация Виноградова в его глазах безупречностью не страдала. Дождь шел уже по-серьезному…
Минут через двадцать он понял, что больше не сможет сделать ни шагу… еще через десять минут – втянулся, но начался невообразимый ливень, шарахнула молния и стало плевать на все.
– Так его маму!.. – Больше сказать было нечего, ноги разъехались, и поддерживать равновесие оказалось недостижимо трудно. Виноградов упал и ударился боком.
Опять запахло овчиной – перед самым носом образовалась промокшая борода, цепкая лапища приподняла потерявшего точки опоры и по-отечески нежно встряхнула:
– Эй, иды!
– Куда идти-то, блин? Ни х… не видно.
– Тут иды!
– Пош-шел ты… – Ясно, что если бы Кондор хотел угробить его, он сделал бы это давным-давно. То есть Виноградов представлял какую-то товарную ценность – и этим следовало воспользоваться.
– Тут иды… – Теперь уже бородатый просто волок за собой и почти на себе скованного майора. – Блызко!
Действительно – оказалось недалеко: вниз по скользкой каменной мелочи, еще метров сто – и терраса. Кондор спихнул с себя Владимира Александровича и в таком же изнеможении рухнул на живот.
То, что творилось с погодой, нельзя уже было назвать дождем. Просто объем между небесным сводом и горами заполнился сплошной, непрерывно шумящей и падающей водной прослойкой. Казалось, потоки идут не только сверху вниз – нет, они спешили навстречу друг другу, сходились, усиливались…
Для человека в этом хаосе просто не находилось места.
Хотелось дышать жабрами.
Шум, напоминавший скорее рокот прибоя, могли перекрыть только редкие раскаты грома.
Виноградов промок до такого состояния, когда собственное положение – боком, наполовину в образовавшейся луже, с лицом, по которому хлещет холодный поток – воспринимается индифферентно. Однако так можно было и воспаление легких заработать!.. Владимир Александрович подогнул под себя колени, приподнялся и переместил верхнюю половину туловища под прикрытие нависающего над террасой гранитного выступа. Здесь было не то чтобы посуше, но все-таки… Разница ощущалась.
К изумлению Владимира Александровича, вслед за ним под естественный навес втиснулся и бородач. Сейчас он не казался ни могучим, ни опасным – так, просто вымокший до нитки, до последней клеточки кавказский мужик с оружием.
– Руки освободи? – попросил Виноградов. И попытался сыграть на самолюбии: – Чего, боишься, что ли?
Кондор всхрапнул от возмущения, но отрицательно помотал головой – увеличивать степень свободы напарника в его планы, видимо, не входило!
Опять громыхнуло. Так же, наверное, раскатисто лопнет воздух от взрыва заложенных бородачом «сюрпризов» на трупе очкарика…
– Слушай, ты хоть понимаешь, что тоже покойник? Я, потом ты?.. Мы уже списаны, понял?
Кондор успел закрыть глаза и теперь недовольно дернул щекой. Его раздражали не сами вопросы, а то, что Виноградов мешает ему приходить в себя:
– Тых-ха…
– Ну и хрен с тобой! – По совсем непонятной причине майор вдруг решил, что выпутается из передряги.
Это развеселило – и следующие полчаса Виноградов пребывал в состоянии неестественного возбуждения. Даже пытался перетереть о камень металлическую цепочку наручников.
А потом, как обрубленный, кончился дождь…
Стало холодно, ветер вытягивал из-под налипшей на кожу материи жалкие крохи оставшегося человеческого тепла, заставляя вибрировать каждую клеточку.
Дрожали оба – и русский майор, и его бородатый надсмотрщик. Стук собственных зубов то и дело перекрывал дребезжание челюстей соседа.
– Костер запалишь?
Кондор отрицательно помотал головой.
– Ты чего? Дурак, нет?
Кажется, бородач даже не обиделся.
– Аккуратно, в ложбиночке… Кто увидит-то?
Соблазн был велик, но сосед только поежился и ничего не ответил. Повозившись и гулко брякнув железом о железо, он достал из рюкзака местами почти сухой спальник и, не влезая, накинул его поверх, на плечи. Получилось нечто вроде одеяла.
– Сволочь ты! – Подобное поведение не просто вывело Виноградова из себя. Сейчас он готов был совершенно запросто расстаться с жизнью – холод казался страшнее. – Сволочь, понял? Вот я как!..
Кондор, не дослушав и не изменив выражения усталого от злобы лица, отогнул край спального мешка и швырнул его в ноги Владимиру Александровичу.
– Спасибо… – не нашелся как отреагировать тот. Придвинувшись, он ухитрился перетянуть выделенную часть «одеяла» повыше и спрятать значительную часть туловища.
Ночь они провели все теснее соприкасаясь спинами, почти без сна, не обменявшись ни единым словом.
А утром их обнаружили.
Бородач погиб сразу – он даже не успел выпутать из набухших водой складок спальника автомат. Длинная, кучная из-за малого расстояния очередь прошила насквозь, выбив звонкое эхо из дававшей им временное укрытие скалы.
Виноградова спасли овчарки – мохнатые, молчаливо-безжалостные, они возникли из ниоткуда вслед за первой очередью и, не чуя опасности в мертвом Кондоре, принялись за майора. Первая, помоложе, рвала мясо с бедра и голеней, а огромный кобель-кавказец старался достать до лица, до горла…
При такой кутерьме стрелять не имело смысла. Потом, когда собак оттащили, недвижимый, весь в крови человек со скованными впереди руками опасности представлять не мог.
Тем более что подошедший чуть позже обладатель прокуренного баритона сказал:
– Да это он… кажется. Э-эх! Укатали сивку.
– Живой хоть?
– Вроде… Тур-рист!
Но Владимир Александрович на происходящее не реагировал.